Прочитал из выставленных на "Вне конкуса" рассказ "Пройти по радуге"
и вспомнился мне случай из собственной жизни похвастаться которым никак не могу.
Но, уж если быть откровенным "до трусов", как поклялся перед тем как участвовать
в конкурсе, то молчать не имею права.
Шурка Карасёв появился у нас в посёлке недавно.
Появился не случайно. Судьба так повернулась.
Он ещё маленьким был, когда родители его - и мать, и отец - в Волге утонули. Лодка перевернулась в штормовую погоду. И никого кроме деда у него в Вольске не осталось. С ним он и жил до своих четырнадцати лет. Но дедушка оказался не вечным, и Шурка вновь остался один.
Пришлось ему к дядьке ехать.
А дядька тот при зоне работал, что осталась в посёлке "Возрождение" с ГУЛаговских времён. Начальником отряда заключённых, как и мой отец посвятивший себя труду очищать землю "от всяких смрадных гадов". Для них, кроме начальства, все вне зоны до времени жили. Они и дома обращались с ближними так, как на зоне привыкли.
Вот и Шурку ожидало то же самое что и нас. А предложить ему мы ничего не могли. Ничего, кроме дружбы нашей. Поддерживали его как могли и чем могли.
А тут приходит он ко мне смурнее тучи. И со слезами в голосе рассказывает, что попросил он у тёти молока стаканчик. А та отказала. И это в то время, когда дешевле молока только картошка была. А картошка вообще ничего не стоила. Из неё с молоком болтушку делали, и той болтушкой свиней кормили.
- Ну, нет - так нет, - сказал сам себе Шурка и продолжал дальше уроки готовить.
Тут кошка в дом зашла. Промяукала, помурлыкала вокруг тёти и та ей в блюдце молока налила. Вот когда сироте обидно стало до слёз. Захлопнул он книжки, тетрадки и ко мне в сарай прибежал весь в расстроенных чувствах.
Я его с полуслова понял. Пошёл на кухню, налил молока в полулитровую банку, краюху хлеба откромсал ножом. Ему принёс - кушай Шура. Не стесняйся. А кошке той, что вместо тебя молоко лакала, мы вендетту учиним.
Шурка у меня остался. Молоко доедать. Я же по задворкам, мимо сараев на соседский двор подался.
Гляжу - сидит стервь полосатая. Умывается лапой после молока.
-Ки-и-иса, ки-и-иса, - зову ласково.
И всё ближе и ближе подхожу. Хвать её за шкурятник, за пазуху запихал и рысью в сарай. Где меня друг дожидался.
-Решай, Шура, что делать будем со стервозой этой, которая твоё молоко сожрала. Я её лично прощать не намерен.
В общем, приговорили мы подлую. Как во времена инквизиторские. И стало нам легче на душе.
А потом подсчитали сколько кошек в посёлке. - Сколько дворов, столько и кошек. Потом посчитали сколько молока они выпивают. Получилось, что Шурику столько и за день не выпить. И объявили мы всем кошкам "кирдык". Остановились только тогда, когда, если мы на улице, то кошки по закуткам своим разбегались. Это из тех, что в живых остались. А там нам и самим занятие это надоело. Но оба мы считали Шурика отомщённым.
Много лет прошло с тех пор. Очень много. Где теперь Шура Карасёв? Где я? Но переосмыслил деяния свои того времени. Переосмыслил, и так мне стало стыдно перед самим собой и кошками, что места себе до сих пор не нахожу. Единственно, чем спасаюсь и то не надолго - зайдёшь в церковь и свечку Богородице поставишь. Поставишь, а самому заплакать хочется.