Памяти тех, кто отстоял независимость нашей Родины
и влачит нищенское существование в конце своей жизни.
На берегу Малой Невы, там, где с незапамятных времён находились склады сыпучих строительных материалов, на самой верхотуре песчаного террикона, стоял человек. Обдуваемый тёплым майским ветерком, он всматривался вдаль речного простора, туда, где гордо возвышался шпиль Петропавловского собора, украшенный Ангелом-спасителем города на Неве. Там, в весенних сумерках, бабахали залпы орудий, и небо украшалось разноцветьем праздничного салюта. Город, а с ним и население, отмечало очередную годовщину Победы в войне, которая сохранилась в памяти человека, принимавшего в ней участие всего один день. И поэтому, наверное, ему не нашлось места в толпе праздничного народа.
По паспорту, утерянному ни весть когда, он именовался Ярославом. И было ему лет... он не помнил сколько. О своём возрасте задумываться не приходилось. Ни к чему это было. Пенсию он не получал, нигде и ни у кого на учёте не состоял. Если только в ночлежке на задворках Смоленского кладбища. А там паспорта не спрашивали. Заставляли мыться под горячим душем, выдавали плошку перловой похлёбки с куском хлеба, укладывали спать до семи утра, и никому было не интересно - кто ты такой, какого возраста и чем занимался раньше.
А раньше, он это точно помнил, был у него дом в Парголово с участком в два гектара. Была жена-покойница. Была и работа при совхозе "Пригородный". Но так, как был он инвалидом второй группы, то, сколько себя помнил, работал сторожем. Хоть и строили всем "обчеством" коммунизм в СССэРе, но народ воровал нещадно. Особенно в уборочную, когда уже выкопанную трактором картошку, не успев собрать за дневное время, оставляли на полях. Здесь городские налетали, что твоё вороньё, проезжая по Выборгской трассе.
Инвалидность он получи от ранения в грудь. Нашла его, всё-таки, фашистская пуля в последние дни боевых действий в Германии. Он явственно помнил, как бежал, хрипя лёгкими к последнему оплоту фрицев - Рейхстагу. Помнил, как два или три раза пырнул кого-то в серых мундирах штыком своей трёхлинейки. А потом удар в грудь и нескончаемое падение в чёрную пропасть.
Было ему тогда девятнадцать годков. Война, хоть и завершалась, но требовала ещё и ещё "активных штыков". Так, в сорок пятом он и угодил под военный призыв. И сразу Германия, и сразу в бой, который "трудный самый".
Потом госпиталя, госпиталя... не счесть сколько, и где. Пуля пробила грудь насквозь. Прошла рядом с сердцем, чем вызвало сердечную контузию. Что это такое Ярослав не знал, но к физической работе стал непригодным - задыхался. Вот и стал инвалидом. Правда, понятия "инвалид войны" тогда не существовало. Их пришло с войны столько, что льгот для всех и не хватило бы.
Не хватило Ярославу и награды за тот бой. Только в шестьдесят пятом, когда всем, ещё не старикам, раздавали медали "20 лет победы над фашистской Германией" вручили ему в сельсовете и медаль "За победу над Германией". А большего он заслужить не успел. Остался живой, и слава Богу.
Вернулся Ярослав, после двух лет брожения по госпиталям, в родной совхоз "Пригородный". Мужиков в деревне было всего ничего. Кого оккупация прибрала, кого голод блокадный, кого фронты от северных и до южных морей. Поначалу ему обрадовались, но прознав про здоровье демобилизованного, потеряли всяческий интерес как к работнику. Если только бабы, в основном вдовые, поглядывали на него. И вот, в один из зимних вечеров, он остался у Авдотьи ночевать. И ночевал до самой кончины той, которая досталась ему от не вернувшегося из боёв Степана. Слава Богу, "дитёв" Авдотье не суждено было иметь. Поэтому и дом, и хозяйство досталось Ярославу. А что делать с ними он не знал. Много ли надо одинокому мужику?
А тут и перестройка навалилась. Жизнь вообще непонятная началась. Совхоз оказался никому не нужным, и долгое время влачил нищенское состояние. Наступили времена, что сажать на полях стало нечего и незачем. Директор объявил совхоз банкротом и сгинул вместе с совхозной кассой.
Однако, "свято место" долго не пустовало. Появился ушлый молодец, который объявил совхоз акционерным "обчеством". Роздал всем селянам красивые бумажки, которые назывались акциями. И сам же стал скупать эти акции у тех, кто в деньгах нуждался. А нуждались все.
Ярослав свою акцию тоже в сельсовет отнёс. Получил за неё двадцать тысяч - сумму, о которой и не мечтал раньше. И уже хотел в лабаз поспешить, но директор, взяв его доверительно под руку, усадил напротив, угостил коньячком с лимончиком и...:
- Ярослав Петрович, зачем тебе бедствовать в собственном доме? Живёшь ты один - тебе квартирку в городе надобно, а не хозяйство в деревне. Продай мне свою хибару вместе с землёй. Я за ценой не постою. А ты в город перебирайся. Там и с работой полегче, и хлопот с хозяйством никаких. По рукам?
Прознав, что за халупу его аж "мульён" можно выручить, Ярослав даже думать не стал. В тот же день подписал бумаги, которые требовалось и с авоськой, набитой пухлыми купюрами, съехал поутру.
В городе, первым делом, отправился к магазину, в котором и выпивку можно купить и перекусить "чем Бог пошлёт". Сложив покупки поверх денег, отправился в сквер, где в тиши, за кусточками, разговелся, сколько душа приняла. Давно он не баловал себя портвейшком да колбаской копчёной.
Но ходить с " мульёном" было боязно. Куда-то надо было пристроить авоську. И Ярослав отправился на Финляндский вокзал, где, он это твёрдо знал, имелись ячейки камеры хранения. Там он и оставил своё содержание "на всю оставшуюся жизнь" за пятнадцать старых, ещё с серпом и молотом, копеек. С собой взял только тысяч десять: надо было и о жилье на ночь побеспокоиться, и о "пожрать" что-то - день только начинался.
Агенства по продаже квартир Ярослав так и не нашёл. Народ, на все его расспросы, смотрел с недоумением. Один только подсказал, что если ему нужен ГБР (городское бюро ревизии) жилплощади, то это на Васильевском острове. Там Ярослав и оказался под вечер. Но ГБР было уже закрыто, а ночевать где-то надо. Так Ярослав оказался на берегу Малой Невы, куда его привели встреченные в 'скверу' друзья после распитой водки под маринованные огурчики. Здесь, под завалом "огромадной" кучи песка было что-то на подобии землянки построенной из ящиков, досок и картонных коробок.
Вот с этими друзьями Ярослав и остался жить, пока деньги не кончились. Этого "мульёна" как раз на год хватило. А как остались от него крохи, решил он домой возвращаться - в деревню свою с детства знакомую.
С трудом Ярослав распознал место своего прежнего проживания. Вместо халупы его стоял на земле, им не раз перекопанной, дворец красного кирпича. А вокруг дворца забор глухой и кнопки у ворот с калиткой. Нажал он кнопку и прослышал голос:
- Вы вторгаетесь на частную собственность. Покиньте территорию охраняемую Законом.
Испугался Ярослав, развернулся и поспешил на автобус, на котором можно было уехать к тем, которые, хоть и не были родными, но от себя не гнали. Так стал Ярослав БОМЖем.
По утрам, разделившись по двое, по трое, они обходили близь стоящие помойки, не пропуская, по пути, ни одной урны. В них всегда можно было насобирать и бутылки из-под пива, и алюминиевые банки. А на помойках - макулатуру разную и, если повезёт, шмотки выброшенные жильцами, проживающими в соседних домах. За всё это, на приёмочном пункте деньги платили.
В один из дней, ковыряясь в мусорном контейнере, Ярослав узрел медяшку удивительно знакомую. Раскопал, придвинул к глазам - медаль "За победу над Германией". Только без колодки. Подобрав тут же бечёвку, Ярослав продел её в колечко и повесил себе на шею. Точно такую медаль он получал в сельсовете в 65-м. Только куда она задевалась, он теперь и сказать не мог.
Вечером, когда все собрались в землянке, мужики стали надсмехаться над причудой Ярослава. На что он, с полной серьёзностью всем заявил, что имеет на эту медаль полное право:
- Я ВОВ, если хотите знать.
- Кто, кто? - не поняв сожителя, заинтересовались БОМЖи.
- ВОВ, вот кто. Ветеран Отечественной Войны. Я Берлин брал, когда молодым был.
Дружный, беззлобный смех был ответом на столь категоричное заявление собрата по несчастью:
- Ты не ВОВ, а ВОВка - понял? И по поводу твоего перекрещения мы и выпьем сегодня.
Выпить Ярослав никогда не отказывался. А то, что с этого дня его стали ВОВкой звать, так это его нисколько не огорчало.
На берегу Малой Невы, на самой верхотуре песчаного террикона, стоял человек. Он всматривался вдаль речного простора, туда, где гордо возвышался шпиль Петропавловского собора. Там, в весенних сумерках, небо украшалось разноцветьем праздничного салюта. Город отмечал очередную годовщину Победы в Великой Отечественной Войне.