СПАСЕНИЕ ОТ СМЕРТИ — ВОЗМОЖНО ЛИ ОНО?

  ( Беседа трех заинтересованных лиц, протекающая в спокойной обстановке )

  А п о л о г е т. Возможно ли спасение от смерти?.. Что за вопрос?.. Конечно, возможно. В Америке, например, стоит лишь набрать широкоизвестный ныне номер 911 и вам расскажут о сот-нях, может быть тысячах случаев действительного спасения от верной смерти, а при нужде и ока-жут посильную помощь, если вы, ваш родственник или просто знакомый попали в беду. Кроме то-го, в современной медицине существует особая бурнопрогрессирующая область — так называемая реанимация, задача которой состоит именно в “откачке” пострадавших от несчастного случая и возвращении их к жизни. Появление и успехи службы реанимации по праву считают, наряду с ра-кетами и компьютерными технологиями, одной из вершин человеческого разума и свидетельством его нарастающей мощи.

  С к е п т и к. Звучит красиво. Однако является ли деятельность подобных служб подлинным спасением от смерти? Спасение, по самому смыслу слова, предполагает полное избавление, но дос-тигается ли оно, это полное избавление, в данных случаях? Очевидно, нет. Все оживленные таким способом организмы через более или менее продолжительный срок благополучно умирают, ставя под сомнение усилия реаниматоров. На деле получается не спасение, а лишь задержка, оттягива-ние смерти, причём естественным образом возникает вопрос о целесообразности подобного оття-гивания. Так что пресловутый телефон 911 уместней было бы называть не телефоном спасения, а телефоном “оттягивания” — звучит довольно забавно, но по крайней мере правдиво.

  Ф и л о с о ф. Скептик прав. Вопрос о возможности спасения от смерти не решается простым указанием на факты реанимации. И вполне справедливым будет рассматривать их, по удачному выражению нашего друга, как оттягивание, а иногда даже и принудительное затягивание смерти. Я где-то, помнится, читал любопытную историю о том, как один приговоренный к высшей мере преступник принял в камере сильный яд. Его начали спасать, откачали и, что вы думаете?.. приве-ли приговор в исполнение с помощью инъекции того же яда! Вот уж поистине торжество справед-ливости! Но, если серьёзно, одно можно сказать со всей определённостью. Мы можем в известной степени управлять смертью, то есть не только задерживать её наступление (в медицине и реани-мации), но и ускорять, приближать (в институте смертной казни и при сознательном самоубийст-ве). Этот факт наверняка не решится оспаривать даже наш уважаемый Скептик. А если мы научи-лись управлять смертью, то почему мы не сможем с ней справиться?

  А п о л о г е т. Вот-вот, почему?

  Ф и л о с о ф. Причём слово “можем” в данном случае имеет двоякий смысл: теоретической возможности и реальной мощи. Всё зависит от того, на каком слове делать акцент —”почему” или “можем”. В первом случае не видно никаких оснований для отрицательного ответа. Во втором можно ответить так — потому что мы пока не в состоянии это сделать. Для того, чтобы справиться со смертью, нужны соответствующие силы и средства, которыми мы пока не располагаем. Я могу пойти в кино, но у меня нет денег, чтобы купить билет. Так что с чисто умозрительных позиций вопрос о возможности спасения от смерти представляется мне решенным в положительном смыс-ле.

  А п о л о г е т. Я, признаться, не совсем ухватил ход вашей мысли, дорогой Философ, но по-нял одно — если бы вас попросили ответить на наш вопрос в двух словах, то вы бы сказали сле-дующее — пока нет.

  Ф и л о с о ф. Совершенно справедливо.

  С к е п т и к. Да... С логической точки зрения с вами спорить трудно. Да и против фактов, как говорится, не попрёшь. Однако всё это не мешает некоторым учёным личностям попирать факты реанимации и эвтаназии как частичное управление смертью в угоду своим предвзятым взглядам и теориям. Я, впрочем, как Скептик, совершенно не разделяю такого подхода к делу, поскольку став-лю превыше всего принцип непредвзятости исследования. Однако, с другой стороны, можно при-знавая указанные факты, отрицать в них управление смертью. Если откачали — значит это была не смерть, а что-то другое — шок, например. Что вы скажете по этому поводу?

  А п о л о г е т. Ну, во-первых, если не откачивать, то в большинстве случаев наступает под-линная смерть с её верными признаками: появлением трупного запаха и разложением. Ставить эксперименты на этот предмет было бы слишком жестоко. А потом — куда девать в таком случае смертную казнь, в которой мы, как уже говорилось, приближаем смерть самую настоящую?

  С к е п т и к. Признаться честно, я весьма склонен согласиться с вами в этом пункте. Но одно меня настораживает. Если всё так просто как вы говорите, то почему же человечество до сих пор не пришло к единому решению вопроса о возможности спасения от смерти со всеми вытекающи-ми отсюда глобальными последствиями? Как объяснить эти споры и разногласия?

  Ф и л о с о ф. Вопрос вопросов... Да, к сожалению, логические умозаключения не всесильны, — их трезвый голос подчас не слышен в шумном хоре различного рода предрассудков и сомни-тельных теорий. Чистых логиков мало, если не сказать, что нет вообще. Кроме того, разногласия возникают и вследствие различного понимания самой смерти. Мы, кстати сказать, в своих рассуж-дениях тоже исходили из определённого представления о смерти, которое можно оспаривать или даже вовсе отвергать вместе со всею нашею аргументацией.

  С к е п т и к. В таком случае было бы нелишним познакомиться поближе со всеми этими “шумными” предрассудками и теориями, чтобы посмотреть в чём их сила и слабость.

  Ф и л о с о ф. Совершенно с вами согласен. А представить их мы попросим нашего уважаемо-го Апологета.

  А п о л о г е т. С удовольствием...

  2

  А п о л о г е т. Итак, предрассудок первый. Под “предрассудком” давайте будем понимать не нечто, подлежащее немедленному уничтожению и искоренению, а просто некое положение, при-нятое до или перед рассуждением об его истинности. Отличие же предрассудка от обычного тезиса состоит в том, что он не терпит вопросительного знака. Согласно первому из них смерть есть естественный конец всякого живого существа. С этой точки зрения (при последовательном её проведении) не имеет никакого значения то, когда этот конец наступает. Смерть грудного младенца и дряхлого старика, праведника и злодея одинаково естественна, то есть непринуждённа, ненасильственна и, если хотите, своевременна. Также не имеют особого значения и обстоятельства смерти. Каждый умирает тогда и так, когда и как ему естественно умереть. Само собой разумеется, что при таком взгляде на смерть теряют всякий смысл медицина вообще (ибо всякая болезнь в самой тяжёлой своей форме ведёт к смерти) и реанимация в частности. Зачем откладывать чью-бы то ни было смерть, если каждый умирает именно тогда, когда ему нужно? “Рано умер”— звучит здесь нелепо и потому оживление суть в лучшем случае бесполезное, а в худшем — противоестественное действие. Самая мысль о действительном спасении от смерти представляется с указанной точки зрения кощунственной, как подрыв естества.

  Ф и л о с о ф. В практическом смысле, как мне кажется, подобный взгляд близок к так назы-ваемому фатализму, а в философском — к так называемому монизму. Впрочем, надо заметить сразу, что честные фаталисты, также как и чистые монисты встречаются крайне редко...

  С к е п т и к. Это вы точно подметили...

  Ф и л о с о ф. В основном подобные воззрения бытуют в смягченной или смешанной форме. Признать медицину заблуждением, а реанимацию напрасной тратой времени решится не каждый, особенно по отношению к себе и своим близким — кроме того, ведь ещё надо объяснить как-то причины возникновения таких “неестественных” явлений. Поэтому монисты и фаталисты сами частенько лукавят, выказывая в теории одно, а на деле — совсем другое отношение к смерти и подрывая тем самым авторитет собственной доктрины. К тому же, если полагать смерть естест-венным концом жизни, её итогом, логическим завершением, то она предстает как важнейший элемент жизни (конец—делу венец!) и тогда всё сливается в одно сплошное месиво жизнесмерти или смертежизни — как угодно, без разницы — не поддающееся никакому осмыслению и объяс-нению. Спасение от смерти тут равнозначно спасению от жизни и наоборот.

  С к е п т и к. Позвольте и мне высказать своё отношение к “монизму”. Во-первых, противоре-чие кроется в самом определении смерти как конца живого существа. Почему это, скажите на ми-лость, живое существо должно естественно кончаться? Ведь живому существу свойственно жить. Жизнь есть естественное состояние живого существа. Могут, правда, сказать, что живое существо должно умереть, чтобы дать “место под солнцем” другому существу, то, в свою очередь — другому и т. д. Но ведь такой порядок, хотя и наблюдаемый в природе, отнюдь не вытекает из понятия жи-вого существа, а скорее наоборот, противоречит ему в каком-то смысле. Другое дело, если бы речь шла о смертном существе. Для такого существа смерть, действительно, естественный конец бытия (очевидная тавтология), чего не скажешь о живом, по крайней мере насколько я понимаю смысл этого слова. Кроме логического противоречия постулат естественного конца грешит и бытовыми несоответствиями. Если мы отправимся, скажем, в лес, то без особого труда обнаружим, что любое обитающее там существо, безразлично старое или молодое, явно избегает смерти. Откуда это избе-гание, если смерть естественна? У людей это ещё можно было бы объяснить простым недоразуме-нием, но что сказать о животных? Вспомните плач коров перед смертью или то, как старые живот-ные предпочитают умирать в одиночку... Что это? Гигиенический инстинкт или же, что представ-ляется мне наиболее вероятным, стыд перед сородичами (хозяевами) за собственное бессилие?

  Ф и л о с о ф. Доводы серьёзные, хотя и не без изъяна. Однако я сейчас подумал о другом. Как можно объяснить живучесть “натурального” предрассудка, при всех его недостатках и неувязках в сознании людей? Видимо, есть в нём какая-то доля истины, иначе он не имел бы такого влияния на умы. В чем правда монизма?.. Знаете, я бы, пожалуй, согласился с его приверженцами, если бы они сформулировали своё основоположение так: смерть есть в некотором смысле естественный конец всякого живого существа. То есть при нынешних условиях однозначно ”да”, а при каких-нибудь других—неизвестно, может быть и “нет”. С такою оговоркою я и сам готов признать себя монистом. Если они меня примут, разумеется. К сожалению, представители различных философ-ских и религиозных течений предпочитают больше критиковать и опровергать другие учения, чем развивать и расширять своё собственное. А жаль...

  С к е п т и к. Ну, да ладно. Пора от сетований и сожалений вернуться, так сказать, к “нашим баранам”, то бишь предрассудкам. (К Апологету) Что у вас там дальше, уважаемый?

  А п о л о г е т. А дальше — следующий стереотип. В отличие от первого, полагающего всякую смерть естественной, независимо от времени её наступления, сторонники этого предрассудка (в моём смысле) допускают наряду с естественной, своевременной смертью, существование неесте-ственной, преждевременной. Такое допущение представляет собой весьма важный момент, по-скольку открывает дверь медицине и реанимации, ограничивая, впрочем, область их применения лишь одним из указанных видов смерти. Поскольку подобное “разделение смертей” ни откуда не выводится, а просто устанавливается исходя из обычного мнения, то указанную точку зрения мож-но было бы охарактеризовать как своего рода догматический дуализм в вопросе о смерти. Контро-лю и регуляции здесь подлежит лишь преждевременная смерть, лишь против неё направлены уси-лия врачей и реаниматоров, естественная же, натуральная никакому управлению не поддаётся.

  С к е п т и к. Позвольте сразу же полюбопытствовать, как они отличают одну смерть от дру-гой, насильственную и преждевременную от, так сказать, свободной?

  А п о л о г е т. Очень интересный момент, и я хотел бы, если это не покажется вам слишком утомительным, уделить ему побольше внимания.

  Ф и л о с о ф. Что вы, милейший, чувствуйте себя свободно, тем более, что речь идёт о рас-хожем представлении!

  А п о л о г е т. Ну... В самом общем виде суть отличия состоит в том, что преждевременной признается смерть жизнеспособного организма.

  С к е п т и к (Усмехаясь). Извините, что перебью вас, но, согласитесь, это звучит как-то странно “смерть жизнеспособного организма”. Если организм, так сказать, способен жить, то отче-го же он тогда умирает? Ведь умирают, как известно, лишь те, кто не способен жить?

  Ф и л о с о ф. Да, термин действительно не совсем удачный. Но давайте не будем придирать-ся к словам — это не пристало серьёзному разговору — и постараемся вникнуть в суть проблемы. Тем более, что оценка пусть даже некоторых видов смерти как преждевременных, являет уже сама по себе первый, пусть несмелый, но всё-таки вызов сметри, поскольку она исходит из того, что мы знаем или в состоянии узнать её время в каждом конкретном случае.

  А п о л о г е т. Признаться честно, мне тоже не нравится словосочетание “жизнеспособный организм”. Ведь живой организм тем и отличается от мёртвого (или почти мёртвого) вещества тем, что он способен жить, то есть жизнеспособен. Всякий организм жизнеспособен по определению. Другое дело, если под этим качеством понимать сопротивляемость смерти. Тогда можно предпо-ложить существование организмов не сопротивляющихся смерти и назвать их нежизнеспособны-ми.

  С к е п т и к. Однако, я сомневаюсь, что таковые существуют в природе. Об этом свидетель-ствует, между прочим, и факт агонии, как предсмертной борьбы всякого существа за жизнь.

  А п о л о г е т. Но ведь, насколько мне известно, некоторые исследователи отрицают всеобщ-ность факта агонии, мотивируя это тем, что агонии не наблюдается при мгновенной гибели, смер-ти дряхлых стариков и больших праведников.

  Ф и л о с о ф. Ну, такие аргументы представляются мне, по правде говоря, малоубедительны-ми. Во-первых, при так называемой мгновенной смерти и агония может быть мгновенной — кто это проверял? Кроме того, она ведь может различаться и по степени напряженности (от корчей и колик до еле заметного проявления при умирании во сне). Что касается великих праведников, то кто, простите, вёл жизнь более праведную, чем легендарный Иисус Христос, а ведь и он пережи-вал, как известно, муки агонии, даже два раза: при молении о чаше, так сказать, предварительно, и второй раз — на кресте, сначала упрекнув Бога за оставление, а затем, “возопив громким голосом, испустил дух”. Солидный довод против безагональной смерти.

  А п о л о г е т. Впрочем, это вопрос спорный, и что-нибудь определённое здесь можно будет сказать лишь после проведения соответствующих научных исследований. Однако, мы опять откло-нились от нашей основной темы. Кроме туманной жизнеспособности есть ведь ещё и другие кри-терии преждевременной смерти.

  С к е п т и к. Какие, например?

  А п о л о г е т. Ну, чтобы не ходить далеко, возьмём самый, пожалуй, распространенный в массах — возрастной. Если вспомнить реакцию большинства из нас на сообщение о смерти незна-комого человека, то первый вопрос, который мы, как правило, задаём — сколько ему (ей) было? Какая тут, казалось бы, разница? А разница вот какая: не без помощи учёных в массовом, так ска-зать, представлении сложился и окреп стереотип “средней продолжительности человеческой жиз-ни”, который в нынешнее время оказывает весьма заметное влияние на отношение людей к смер-ти. Можно даже сказать, что именно он является для подавляющего большинства мерилом её преждевременности. Допустим, эта продолжительность на данный момент составляет 70-80 лет; значит умерший ранее указанного возраста умер преждевременно (жалко человека!), а в нём или после него — своевременно (ну, она своё пожила!). Вроде бы всё ясно и понятно и не о чем тут больше говорить. Однако, как вы наверное уже догадываетесь, лишь при поверхностном взгляде на предмет.

  С к е п т и к. Несомненно. Ведь стереотип средней продолжительности, которым держится подобное воззрение, получен не иначе как путем статистических вычислений. Статистика сейчас, конечно, в моде и авторитет её в обществе достаточно высок, но давайте не будем забывать, что она в своих расчётах и подсчётах исходит из частичного, выборочного исследования, а по части судит и о целом, что не всегда оправданно в качестве основного аргумента. Я не буду говорить та-кие банальные вещи, что статистический опрос, проведенный в известное время как в неучёной, так и в учёной среде показал бы нам, что земля — плоская, что солнце крутится вокруг земли и проч. Всё это старые и избитые доводы против статистических вычислений, несомненно полез-ных в своей области.

  Ф и л о с о ф. Но, допустим даже, что мы, как порядочные обыватели, верим в статистику и принимаем её показания за достоверную истину. Что ж с того, что люди, в средне-статистическом исчислении, живут сейчас около семидесяти лет? Разве этот факт даёт нам право считать тех, кто перешагнул за указанный возраст отжившими своё и умирающими своевременно? Ведь та же ста-тистика, насколько мне известно, говорит, что средняя продолжительность жизни в разные време-на в разных странах была и бывает различной, так что старики одной эпохи и местности могут не являться таковыми для другой. Кроме того, исторически несомненно, что общий вектор продолжи-тельности жизни, за некоторыми исключениями, направлен в сторону повышения, поэтому гово-рить о семидесятилетнем, что он отжил своё так же странно, как говорить о больном, что тот нико-гда не выздоровеет, потому что сейчас болен.

  С к е п т и к. Как ни крути, а подобное возрастное лицемерие — иначе и не назовёшь — в столь важном вопросе вряд ли может быть оправдано.

   А п о л о г е т. У меня предложение. Давайте сделаем небольшой перерыв, а после него со-берёмся и с новыми силами продолжим нашу весьма занимательную беседу.

  Ф и л о с о ф и С к е п т и к. Согласны.

  3

  Ф и л о с о ф. Итак, на чем же мы остановились?

  С к е п т и к. Насколько мне помнится, на стереотипе “возрастного лицемерия”.

  А п о л о г е т. Именно так. Другим довольно распространённым признаком по которому в народе определяют преждевременность смерти является “нужность”. Если ты ещё нужен хоть ко-му-нибудь на свете, твоя смерть преждевременна, если нет — умираешь в своё время.

  С к е п т и к. Любопытный подход. Это, конечно, лучше, чем грести всех под одну паспорт-ную гребенку, но тоже, согласитесь, метод не из лучших. Ведь остаётся совершенно непонятным, что здесь имеется ввиду под словом “нужен”. Нужность бывает разная.

  Ф и л о с о ф. Чтобы нам не запутаться, я предложил бы различать в данном вопросе два вида нужности: утилитарную, так сказать, и нравственную. Когда начальник вызывает подчиненного: зайди, ты мне нужен, или когда юноша, в порыве чувств, взывает к своей возлюбленной — ты мне нужна! —ведь тут речь идёт, очевидно, о разных “нужностях”. В первом случае “нужен” для какого-нибудь текущего дела, во втором —в качестве жизненного стимула или идеального вдохновителя вообще, то есть, по сути дела, на всю оставшуюся жизнь. Кто-то может, конечно, признать указанное различие несущественным, но разве может быть что-нибудь несущественное, когда речь идёт о жизни и смерти?

  А п о л о г е т. Извините, Философ, я хочу кое-что пояснить. Когда речь идёт о чьей-либо ни-кому-ненужности и потому смерте-пригодности, то под “никем” обычно понимают родственников или же близких друзей. В таком случае, действительно, одинокие старики, без родных и друзей, кажутся никому не нужными. Но только кажутся. В действительности нет никаких оснований ог-раничивать круг заинтересованных в данном человеке (будь он стариком или отцом многочислен-ного семейства) лиц. Что некоторые престарелые родители бывают ненужны и обременительны своим легкомысленным детям —дело обычное, хотя и весьма неприглядное. Случается их забыва-ют и знакомые. Но ведь кроме этих ближайших категорий заинтересованных в тебе людей сущест-вуют и другие: сослуживцы, например, работники отделов социального обеспечения, советы и об-щества ветеранов, пенсионеров и проч. Но, представим невозможное — все эти организации и институты разом отказались от тебя, допустим даже от тебя отвернулось всё человечество, вокруг, по-видимому, не осталось никого, кому бы ты был по настоящему нужен... Всё равно не всё поте-ряно. В конце концов, можно поискать этого “кого-нибудь” и внутри себя. Если мы ощущаем себя ненужными никому из окружающих, то ведь сами-то себе мы нужны всегда. И нет никакой прин-ципиальной разницы, как называть это внутреннее заинтересованное лицо — ангелом-хранителем, Богом, истинным “я”, обществом, родиной наконец, смысл остается один — ты кому-то нужен. Я понятно говорю?

  Ф и л о с о ф. Вполне... Да... Со своей стороны хочу добавить вот что. Некоторые старые или больные люди, по моим наблюдениям, подвержены своего рода мании собственной ненужности. Несомненно, дряхлый парализованный старик вряд-ли может быть кому-либо полезен в узко-утилитарном смысле этого слова. Но с точки зрения указанного различения двух смыслов слова “нужен” дело выглядит иначе. Не работают руки и ноги — можно быть полезным головой, опы-том, воспоминаниями, наконец. Но даже лишённый всего этого не может быть признан по боль-шому счёту совершенно ненужным. Он нужен окружающим как живое memento mori — пример их собственной участи и здесь его нравственное воздействие в качестве предмета заботы и ухажива-ния трудно переоценить. Заботясь о своих родителях я учу своих детей заботиться обо мне, да и обо всех стариках в мире, до тех пор пока существуют старение и смерть. Однако, что-то давненько не брал слово наш уважаемый Скептик?

  С к е п т и к. Из ваших глубокомысленных речей я вынес одно — слухи о чьей-либо полной ненужности и смертепригодности сильно преувеличены. Говоря серьёзно, ясно одно — вряд ли можно представить себе человека, который был бы в полной мере никому на свете не нужен, включая и самого себя. С этой точки зрения смерть и отца малолетних детей и члена многочис-ленного семейства и одинокого старика следует признать одинаково преждевременной.

  А п о л о г е т. Да, это был бы важный шаг даже с чисто гуманистических позиций. Вот вы, Скептик, упомянули об “отце малолетних детей”. В связи с этим мне хотелось бы представить на ваше рассмотрение ещё один любопытный предрассудок. Согласно ему оценка чьей-либо смерти ставится в зависимость от факта оставления по себе потомства. Она преждевременна в том случае, если у умершего не было детей и внуков и наоборот. Продолжение рода — вот главная задача жиз-ни, выполнив которую можно и умереть спокойно. Момент угасания воспроизводительной функ-ции, таким образом, и есть настоящая смерть, настоящий конец жизни, всё остальное только бес-платное к ней приложение.

  С к е п т и к. Ну, этот щекотливый стереотип можно было бы и не обсуждать, если бы он не был так влиятелен. А то наряду с дежурным: сколько ему было? — постоянно приходится слышать: а были ли у него (или неё) дети? Как будто это имеет принципиальное значение...

  Ф и л о с о ф. Видимо имеет, раз спрашивают. Но меня, сказать честно, больше интересует другое. Как определить угасание детородной способности, то бишь смерти в данном контексте? Не обращаясь к известному библейскому примеру позднего рождения, и в наше время ведь существу-ют случаи продления этой способности чуть ли не до самой смерти. Или опять воспользоваться неким спасительным “средним” возрастом?

  А п о л о г е т. На мой взгляд, даже при возможности точного определения момента сексуаль-ной смерти в каждом конкретном случае, вышеупомянутый взгляд не нуждается в особом опро-вержении. Конечно, продолжение рода человеческого — дело важное и при нынешних условиях даже, пожалуй, необходимое, но ставить его во главу угла не стоит хотя бы по той простой причи-не, что у кое-кого, не желающего слепо следовать инстинкту, может возникнуть вопрос — а зачем его продолжать? Отмахиваться от подобного вопроса, ссылаясь на его праздность и необоснован-ность, несерьёзно для мыслящего существа. Продолжать ради продолжения — дело на любителя. Объяснять ситуацию инстинктом, “законом природы” и проч., значит, по сути дела, ничего не объ-яснять. А при отсутствии внятного ответа бездумное продолжение рода может предстать как дело бессмысленное или даже прямо вредное (если, скажем, исходить из предположения, что человече-ство вырождается). Наличие подобных настроений среди населения косвенно подтверждают так-же общее сокращение рождаемости и участившиеся в последнее время случаи добровольно бездет-ного брака. Следовательно, прежде чем ставить деторождение смыслом жизни, надо ещё обосно-вать разумность такой постановки, чего, надо сказать, ещё никто пока удовлетворительно не сде-лал.

  С к е п т и к. Кроме того, как же быть с теми, кто по тем или иным причинам не способен иметь детей? Вычеркивать их из числа живых было бы по крайней мере бесчеловечно. К тому же человек может, не имея собственных детей, вскармливать или воспитывать чужих, что нередко и происходит — в этом случае физиологическое угасание не играет никакой роли.

  А п о л о г е т. Позвольте мне подвести краткий итог наших рассуждений. Прекращение дето-родной функции не делает человека пожилым (пожившим своё), а смерть его — закономерной и своевременной.

  Ф и л о с о ф. Совершенно верно. И ещё одно замечание. В целях того же размножения, как показывает жизнь, оно должно быть в конечном счёте оправдано разумом, что в состоянии, по-видимому, сделать лишь те, у кого есть на это силы и время, которые, в свою очередь, можно полу-чить лишь в достаточной степени ограничив или же возложив на другие плечи свои родительские обязанности. Так что некоторое сокращение указанной функции у одних может с лихвой, так ска-зать, окупиться расширением её у других, более призванных в этой области.

  А п о л о г е т. Да... Думаю, не имеет особого смысла останавливаться на некотором видоиз-менении предыдущего взгляда, а именно — что умирают вовремя те, кто не просто родил, а и вос-питал детей, вывел их, как говорится в люди (вырастил детей, понянчил внуков, можно и умереть спокойно).

  Ф и л о с о ф. Пусть рассмотрение этого предрассудка станет маленьким упражнением для тех, кто желал бы испробовать свои критические способности. От себя же добавлю, что если, как недавно заметил Скептик, деторождение и ограничено для большинства из нас известными срока-ми, то детовоспитанию, как говорится, все возрасты покорны. Так что здесь открывается поистине необъятное поле для деятельности и полное отсутствие каких-либо оснований для “своевремен-ной” смерти.

  С к е п т и к (Улыбаясь). На этой оптимистической ноте давайте и закончим третью часть на-шей беседы, поскольку я, признаться, немного подустал следить за широким полётом вашей учёной мысли и проголодался. Не о хлебе едином жив будет человек, но и о других кушаньях. Ну, ну, шу-чу... Жду вас после обеда на этом же месте. Приятного аппетита.

  4

  А п о л о г е т. Итак, продолжим наш разговор. Но прежде чем идти дальше, позвольте мне вернуться чуть-чуть назад, к уже рассмотренному нами стереотипу средней продолжительности жизни. Говоря о нём, я совсем забыл упомянуть о другом, также популярном воззрении, по кото-рому преждевременность смерти ставится в зависимость от понятия не средней, рядовой, а видо-вой продолжительности жизни. Здесь, очевидно, имеется ввиду человечество как вид животного мира, или, попросту говоря, человек как разновидность животного. Скажем, видовая продолжи-тельность жизни у собак составляет столько-то лет,_у кошек — столько-то, у ворон — столько-то, а у людей — столько-то. Такая точка зрения справедлива по крайней мере лишь в том случае, если предположить, что человек есть только животное. Между тем подобное предположение затрудня-ется присутствием у каждого из нас признаков, нехарактерных или даже прямо немыслимых для остального животного царства. Здесь не место разбирать эти признаки, нам достаточно того, что они есть. Впрочем, некоторые особенно ретивые натуралисты пытаются, иногда довольно успеш-но, отрицать их наличие. Что вы скажете по этому поводу?

  С к е п т и к. Я лично готов даже допустить, что человек — это только животное. Но вот что странно. Видовая продолжительность жизни выступает в данном случае как некий “фатум”, пре-дельная величина (обычно называют цифру 80-100 лет), определенная кем-то, вероятно природой или эволюцией, роду человеческому, которая как-бы дана от века и неизменна во времени и про-странстве. Если убрать эти признаки, то понятие видовой продолжительности ничем не отличает-ся от стереотипа средней продолжительности, рассмотренного нами в прошлый раз.

  Ф и л о с о ф. Непонятно только, откуда проповедники видового предела взяли его размеры. Может быть их сообщила им сама мать-природа, или они вывели эту величину из какого-нибудь общего принципа жизни?..

  А п о л о г е т. Ничего подобного. Насколько я понимаю, эти цифры получены опять-таки в результате наблюдения и только наблюдения и потому вряд-ли могут обладать, так сказать, юри-дической силой, являясь, по сути, частным опытом, выдаваемым за некий общий закон...

  Ф и л о с о ф. ... который, к тому же, с успехом опровергается существованием долгожителей. И вообще, когда нам говорят о вещах типа средней или видовой продолжительности жизни, то всё это следует понимать достаточно условно, просто как обычную продолжительность, способную измениться или, точнее, быть измененой в последующий исторический момент вместе с измене-нием окружающих человечество условий.

  А п о л о г е т. Ну вот, кажется, и всё по этому пункту. Кстати, если я по ходу дела пропущу какое-либо из ходячих представлений, вы, пожалуйста, напомните мне, ведь всего в памяти не удержишь.

  С к е п т и к. А что вы думаете — и напомним. Я, к примеру, не так давно имел честь встре-тить следующее суждение. Преждевременная смерть наступает от внешних, случайных причин (шок, потеря крови, различного рода травмы), своевременная же (естественная) — от внутренних и потому неизбежных.

  Ф и л о с о ф. Ну вот, наконец-то, кажется, нечто серьёзное. А то всё паспортные возраста и видовые пределы сомнительные. Такой взгляд приятно и разбирать.

  А п о л о г е т. Да, различение внешних и внутренних причин смерти — это серьёзный довод в защиту дуализма. Но и он не без слабого места. Ведь всё это выглядит убедительно лишь в том случае, если, как говорится, закрыть глаза на тот в общем-то широкоизвестный и подтвержденный современной наукой факт, что наш с вами организм представляет собой открытую систему и по-тому граница между внутренним и внешним выглядит довольно туманно. Возьмем, скажем, смерть, наступившую от рака легких. Вроде бы причина внутренняя — болезнь, а не несчастный случай. Однако стоит лишь вспомнить о том, что умерший был заядлым курильщиком, и его смерть вполне можно представить как постепенное отравление собственного организма никотином. Но откуда же он брал роковое курево? Очевидно, не иначе как в табачном киоске, то есть из внешнего ему мира. Как тут, скажите на милость, отличить внутреннее от внешнего?

  С к е п т и к. Но ведь он, простите, мог и не покупать сигарет и таким образом избежать смер-тельной болезни? Это дело выбора.

  Ф и л о с о ф. Друзья мои, давайте не будем затрагивать здесь мимоходом весьма непростого вопроса о том, кто больше виноват в смерти курильщика или алкоголика — он сам или воспитав-шее его общество. Это предмет для отдельного разговора. Для нас в данном случае достаточно и того, что охарактеризовать причину смерти в каждом конкретном случае как внешнюю или внут-реннюю не всегда возможно, а, строго говоря, и вовсе затруднительно, и потому рассмотренный нами довод защитников дуализма смертей следует считать малоубедительным.

  С к е п т и к. Но почему же люди всё-таки так упорно держатся “разделения смертей”? Види-мо здесь что-то есть, иначе бы не держались?

  Ф и л о с о ф. Я даже скажу больше. Это может показаться кому-то непоследовательным, но почти во всех из рассмотренных нами предрассудков есть, что говорится, доля истины. Иначе они не оказывали бы такого влияния на умы людей. Посмотрите, почти во всех религиях встречается разделение на смерть первую и смерть вторую. Очевидно, для подобной дистинкции есть серьёз-ные основания. У меня тоже есть кое-какие соображения на этот счёт, но я не хотел бы их излагать прежде времени. Скажу лишь, что два указанные вида смерти действительно существуют, но осно-вание для их деления лежит не там, где его пытаются найти дуалисты и их сторонники, а гораздо глубже, в метафизической, так сказать, подкладке бытия.

  А п о л о г е т. Так что же получается, наша нынешняя критика, на которую мы истратили столько сил — ещё не окончательная?

  Ф и л о с о ф. Разумеется, дорогой друг. Ведь для того, чтобы нейтрализовать какой-либо ошибочный взгляд или предрассудок мало просто выявить его недостатки и нелепости, а надо ещё показать этот взгляд в свете высшей, всеединой истины, на частице которой он держится, извра-щая всё остальное. Лишь тогда становится вполне очевидна его ущербность и неполнота.

  A п о л о г е т. М-м-мда... Настоящая критика, как выясняется, дело гораздо более трудное, нежели кажется на первый взгляд.

  С к е п т и к. Но давайте не будем пугатся трудностей — это не пристало образованным лю-дям. Глаза боятся, а руки делают — пойдем дальше по нашей дороге, куда бы она нас не привела.

  А п о л о г е т. Но прежде, если вы не возражаете, я постараюсь вкратце вспомнить основные этапы пройденного нами пути. Надеюсь, эта реприза не покажется вам ненужным повторением, поскольку она может быть расценена и как промежуточный итог прошлой дискуссии и как некий фундамент для будущей.

  5

  А п о л о г е т. Итак, прежде всего мы выяснили, что вопреки ходячему представлению, реа-нимация не является подлинным спасением (избавлением) от смерти, а скорее лишь временным её оттягиванием. Однако факты реанимации, вкупе с другими методами оттягивания, затягивания, или же напротив “притягивания” смерти вполне можно расценивать как своего рода управление ею. А тот, кто в состоянии управлять хотя бы отчасти, явно может в конце концов справиться пол-ностью. При наличии соответствующих сил и средств, разумеется. В своих рассуждениях мы, пом-нится, исходили из некоего бытового определения смерти, вполне осознавая при этом, что оно не имеет повсеместного признания. Самый предварительный полученный нами ответ на вопрос о возможности спасения от смерти, выраженный в двух словах, мог бы звучать следующим образом — пока нет. Далее мы приступили к рассмотрению предрассудков, определяющих у многих людей отношение к смерти. Первый их них, названный нами (может быть и не совсем удачно) монизмом, признает всякую смерть естественным и потому своевременным концом жизни. Потом, кажется, в нашей беседе прозвучал ряд аргументов против монизма, как логических, так и эмпирических, которые я не буду теперь перечислять. Далее, если мне не изменяет память, наш уважаемый Фило-соф указал на “правду” монизма и выставил ряд оговорок, с учётом которых он мог бы согласиться с этим течением мысли. После этого я имел честь представить на ваш суд следующее воззрение — так называемый дуализм — признающий наряду со своевременной существование и преждевре-менной смерти, подлежащей регулированию соответствующими методами. Обычно преждевре-менность смерти здесь определяют исходя из “жизнеспособности организма”, но, кроме неудачно-сти самого термина в данном контексте, мы выявили также и большие трудности в установлении этой жизнеспособности в каждом конкретном случае. Затем, если не ошибаюсь, мы подошли к весьма распространенному возрастному критерию преждевременности смерти, который тесно свя-зан с известным стереотипом “средней продолжительности жизни” и открыли для себя, что ука-занный критерий, как правило, основан на статистических вычислениях, не совсем подходящих в качестве основного аргумента. Указав, таким образом, на полную необоснованность подобного ро-да “возрастного лицемерия” мы, если мне опять-таки не изменяет память, занялись понятием “нужности” как основы для пресловутого разделения смертей. Философ, кажется, предложил раз-личать два понимания нужности: утилитарное и нравственное — так что получается, если кто-нибудь и не нужен никому на свете в первом смысле (что, впрочем, весьма трудно себе предста-вить), то во втором смысле нужность каждого из нас практически безгранична и потому любая смерть — преждевременна. Потом я, помнится, коснулся теории, согласно которой оценка чьей-либо смерти ставится в зивисимость от факта оставления по себе потомства. Однако, в связи с трудностью установления точного момента сексуальной смерти вместе с отсутствием до сих пор внятного и вразумительного ответа на вопрос об основных мотивах продолжения рода, указанная теория не может быть признан общепригодной. К тому же, кроме порождения существует воспи-тание, которому природа не помеха. После перерыва на обед я, по-моему, изложил, в форме до-полнения к предыдущему любопытную позицию, ставящую окончательный взгляд на чью-либо смерть в зависимость от видового предела человеческой жизни, с учетом того, что человек — это только животное. Даже допуская истиннность этого сомнительного предположения, для нас оста-лось не совсем понятным — откуда же получена сама величина видового предела? Если из опыта, то ведь он имеет обыкновение расширяться, причём неиспытанное сегодня может стать испытан-ным завтра и фатальный видовой предел оборачивается обычным пределом, не имеющим никакой законодательной силы. После того, как наш уважаемый Скептик напомнил мне о наличии сужде-ния, по которому преждевременная смерть — это смерть от так называемых внешних причин, а своевременная, соответственно, — от причин внутренних мы, помню, пришли к совместному за-ключению, что сторонники “внутри-внешней” теории забывают об одном весьма важном обстоя-тельстве, а именно о том, что наш организм являет собой открытую систему и потому границу ме-жду внутренними и внешними причинами определить весьма непросто, если не невозможно со-всем. Разобрав, таким образом, основные виды дуализма смертей, мы, насколько помню, задались вопросом о причине его (дуализма) популярности и здесь почтеннейший Философ высказал занят-ную мысль о половинчатости любого анализа и о необходимости показа какого-либо ошибочного взгляда или мнения в свете всеединой истины для его полного опровержения. А затем я, заботясь о прочности достигнутых результатов, начал свою реминисценцию, которую сейчас и завершаю — с вашего позволения...

  С к е п т и к. Ну что ж, это делает честь вашей памяти. Вообще, в серьёзном разговоре, мне кажется, никогда не бывает лишним вот так освежить в своей голове содержание предыдущих эта-пов, также как, поднимаясь в гору, бросить взгляд на пройденный путь. И ноги отдыхают, и душа радуется.

  А п о л о г е т. Повторенье — мать ученья... Сразу школа вспоминается. (К Философу). И всё же, милейший, не могли бы вы хотя бы вкратце изложить нам свой положительный взгляд на “разделение смертей”? Очень уж хочется узнать мнение учёного человека на этот счёт.

  Ф и л о с о ф. Попробую. Хотя для полной картины мне потребовалось бы ни много, ни мало как представить вам собственную метафизическую систему. Впрочем, кое-что можно сказать и не делая этого. Для начала попытаюсь показать, в чём состоит отличие моей точки зрения от рас-смотренных нами прежде. Итак, с одной стороны мы имеем монизм, полагающий всякую смерть своевременной и признающий её общим законом мирозданья. С другой — дуализм, также поддер-живающий обязательность смерти, но допускающий (не совсем последовательно) по зову ли серд-ца или внимая голосу здравого смысла понятие преждевременной смерти. Я же, в свою очередь, предлагаю рассматривать смерть не как непреложный фатум, фат бытия, а как обычный его факт. Но ведь возможны факты и необычные. Смерть, на мой взгляд, есть не общий приговор какой-то загадочной природы, а результат определенного рода действия. Таким образом, если с позиций монизма и дуализма моя (или наша) гибель от нас не зависит, то с предложенной мною точки зре-ния она есть результат или, лучше сказать, плод некоего к-смерти-ведущего действия. Причем предполагается и возможность обратного, скажем, к-спасению-от-смерти-ведущего действия. И если я (или мы) начнём более или менее методично осуществлять подобные действия, то в итоге получим — соответственно — спасение от смерти.

  С к е п т и к. Но почему же тогда в истории не было подобного прецендента? Ведь именно это, если не ошибаюсь, главный довод нашего брата скептика против возможности спасения?

  Ф и л о с о ф. Ну, не сказать что бы вовсе не было прецендента — ведь если рассматривать Евангелия как исторический документ (чего они, надо сказать, вполне заслуживают), то по крайней мере один случай уже имеется. Впрочем, далеко не все допускают их историческую достоверность. Но даже если полностью игнорировать указанный источник, то возможно и другое объяснение от-сутствию случаев. Видимо, никто ещё до сих пор не был в состоянии выполнить, так сказать, пол-ную программу к-спасению-от-смерти-ведущих действий. Поэтому и не обретал спасения как не-медленного результата. Кроме того, можно предложить ещё одну версию, согласно которой спасе-ние от смерти достигается не отдельными стараниями каждого из нас, а лишь коллективными уси-лиями и в течение длительного времени. Для меня, в принципе, оба эти объяснеия вполне согла-симы друг с другом, но это уже область метафизики, куда заходить, я думаю, пока рановато.

  А п о л о г е т. Заманчиво... Заманчиво... Но, позвольте, как же выяснить эту благодетельную программу “от-смерти-бегущих” (или как там по-вашему?) действий? Кто определит её для каждой конкретной личности и для всего общества в целом?

  Ф и л о с о ф. А вы разве не догадываетесь? А чем же по-вашему занимается этика как наука “правильного поведения”? Просто разные этические учения выставляют различные награды за благородное поведение — в том числе некоторые из них обещают и спасение от смерти. По этой части накоплен огромный материал и большое количество конкретных разработок, которые реали-зуются на практике с различной степенью успешности.

  С к е п т и к. Так-так... Всё-же любопытно было бы познакомиться поближе с вашей, Фило-соф, метафизикой или системой — не знаю, что у вас там... Хотя вы и твердите постоянно, что мы до неё ещё не доросли.

  Ф и л о с о ф. Я такого не говорил...

  С к е п т и к. Спасение от смерти как предмет коллективных усилий... Весьма, весьма занима-тельно. Но, увы, пока грустным фактом остается то, что большинство людей предпочитают “спа-саться” от неё не какими-нибудь действиями или поступками, а различного рода утешительными и примирительными теориями, за качество которых я бы лично не поручился ни в какой степени.

  А п о л о г е т. Это точно. Я даже, признаюсь, одно время собирал подобные теории как сво-его рода фольклор. Любопытная, знаете ли, получалась коллекция.

  Ф и л о с о ф. А почему бы нам, кстати, не обсудить вашу коллекцию — тем более, что она, по-видимому, имеет прямое отношение к настоящему разговору? И потом, ведь у этих теорий мас-са поклонников?

  А п о л о г е т. Не знаю, право, вспомню ли я их все...

  С к е п т и к. Ну-ну, милейший, не скромничайте — мы-то знаем теперь какая у вас память!

  А п о л о г е т. Ладно, попробую. Прежде всего мне хотелось бы затронуть самую, пожалуй, распространенную ныне “теорию”, а именно теорию простого игнорирования. Суть её очень про-ста — чтобы не отравлять себе жизни, следует по возможности избегать всего связанного со смер-тью: гнать от себя “смурные” мысли, обламывать на корню “тяжелые” разговоры, стараться, опять-таки по возможности, не встречаться с умирающими и проч. Удивительно, что эта, казалось бы, крайне малодушная позиция очень часто разделяется как раз наиболее энергичными и предприим-чивыми людьми — бизнесменами. По моим наблюдениями, в их среде все разговоры о смерти расцениваются сейчас по меньшей мере как признак дурного тона.

  С к е п т и к. Я тоже с этим сталкивался. Чем можно объяснить сей прискорбный факт?

  Ф и л о с о ф. Чем объяснить? Да хотя бы вот чем — мысли о смерти мешают им работать, поскольку так или иначе обесценивают их дела. Вспомните хотя бы апатию манновского Будден-брока и его метафизические копания, связанные с предчувствием близкой гибели. Ведь бизнесме-ны в большинстве случаев — убежденные индивидуалисты, действующие прежде всего исходя из своих интерсов или же интересов своей фирмы, а для индивидуалиста его смерть — это, очевидно, конец, полный крах. Конечно, есть среди них и те, кто не боится смотреть в глаза смерти, но таких мало. Между тем вопрос о смерти, на мой взгляд, весьма существеннен для всякого серьёзного бизнесмена, поскольку это вопрос о смертности, то есть прочности, долговечности его начинаний. Я бы даже взял на себя смелость сказать, что истинное дело смерти не боится, а боятся её только смертные дела и делишки. Таким образом, по отношению к смерти можно даже, в некотором смысле, судить о качестве того или иного дела. Чем больше делатели прячутся от “неприятных” мыслей и разговоров, тем дело их преходяще, сиюминутно, ненадежно и наоборот. Истинное дело, в отличие от мнимых дел, по большому счёту говоря, вырастает из факта смерти и есть, если уж на то пошло, ни что иное как спасение от неё, в какой-бы форме или роде деятельности это спасе-ние не осуществлялось.

  А п о л о г е т. Занятно... Представляю себе в будущем какого-нибудь бизнесмена, желающего открыть новое дело, а у него спрашивают: вы, сударь, прошли уже тест на смертность или нет? Впрочем, есть мнение специалиста, к которому иногда полезно прислушиваться. Несомненно одно — замалчивать смерть бесполезно, глупо избегать неизбежного и подобно страусу прятать свою голову в песок забвения, как бы заманчиво это порой не казалось. Хотя каждый, конечно, может поступать так, как ему заблагорассудится. Идём дальше. После позиции простого игнорирования наиболее распространёнными и работающими стоит признать ряд утешительных теорий под об-щим названием остаточных. Это скорее даже не отдельные теории, а многочисленные разновид-ности одной-единственной мысли, звучащей, по удачному выражению поэта, следующим образом — нет, весь я не умру!.. Или, более прозаический вариант: пусть я умру, но после меня нечто оста-нется. Под “нечтом” можно понимать при этом всё, что угодно: детей, внуков, душу, памятник не-рукотворный, биополе, добрые дела и так далее, в зависимости от индивидуального вкуса.

  Ф и л о с о ф. Вы как-то так лихо перечислили слова, а ведь за каждым из них, если не оши-баюсь, стоят толпы последователей.

  А п о л о г е т. Прошу прощения за некоторую развязность. Я ведь отнюдь не против всякого рода утешительных теории, равно как и утешений вообще, особенно в качестве временных средств. Но в конечном счёте, согласитесь, всегда предпочтительнее знать горькую правду, которая к тому же нередко несёт с собой лучшее утешение. Однако, чтобы исправить мою поспешность, давайте по порядку. Что там у нас было первое?

  С к е п т и к. Дети.

  А п о л о г е т. Итак, пусть я умру — но после меня остануться мои дети, внуки и правнуки. Я буду жить в них, поскольку они суть мои порождения и наследники.

  С к е п т и к. Подобный взгляд было бы весьма соблазнительно опровергнуть простой пере-становкой акцента — пускай после меня останутся дети, внуки и правнуки, но ведь я-то умру!

  Ф и л о с о ф. Ценю ваше остроумие, которое многими наверняка будет воспринято как раз-новидность софистики, но и с чисто академической точки зрения искать в детях спасения от смер-ти довольно наивно. Ведь не секрет, что они сами смертны и вполне могут умереть не оставив (или лишившись) потомства, а вместе с ними, в таком случае умирает и сторонник “жизни в де-тях”. В лучшем случае это выглядит как некоторое откладывание конца.

  А п о л о г е т. Более широкомыслящие приверженцы данной теории выходят в своих рассу-ждениях за рамки семьи и говорят себе так: умру я, но останется мой народ, которому я служил ве-рой и правдой всю свою жизнь и который будет всегда меня помнить...

  С к е п т и к. Хм... Как-будто бы они забыли, что народная память — вещь не вполне надеж-ная, может исчезнуть, также как может исчезнуть и сам народ — примеров в истории достаточно.

  Ф и л о с о ф. Другие ссылаются на человечество или какое-нибудь “общество”, но эта ссылка никак не меняет дела. Человечество ведь тоже может погибнуть в результате какой-нибудь косми-ческой катастрофы, а что касается общества, то здесь надо ещё выяснить, что понимается под этим словом.

  С к е п т и к. На мой взгляд, все эти утешения про жизнь в потомстве и потомках следует при-знать слабыми утешениями. По крайней мере для тех, кто способен к элементарному анализу и привык смотреть правде в глаза.

  А п о л о г е т. Теперь несколько иная версия того же по существу взгляда. Пусть я умру, но моя бессмертная душа, отделившись от тела, продолжит своё существование (теория так называе-мой загробной жизни). Добавляют также — продолжит существование в раю или аду, смотря по тому, какую жизнь ты вёл до гроба здесь, на земле. Что вы скажете?

  Ф и о л о с о ф. Помимо того, что указанная теория предполагает веру в наличие у каждого из нас бессмертной души (что не так очевидно, как это кажется некоторым утешителям) она может, очевидно, иметь силу лишь для тех, кто вёл, так сказать, правильную жизнь и потому имеет билет на райское блаженство. Для всех остальных такая теория служит скорее устрашением, нежели уте-шением.

  С к е п т и к. Однако, давайте допустим, в силу нашего либерализма, что бессмертная душа или дух существуют и существуют именно в том виде, в каком их нам представляют сторонники душеспасения. Значит — умру я, но после моей смерти от меня останется махонькая частица (неко-торые современные ученые даже называют её приблизительный вес в 5-6 грамм!), которая под именем души попадёт, в зависимости от “догробных” дел, в рай или ад и будет там соответствен-но наслаждаться или мучиться. Но опять-таки звенит в мозгу — я-то умру! Что мне, по большому счёту, за дело до судьбы этой мизерной частицы, если я сам умру? Вот в чём вопрос. Наивно, в са-мом деле, утешеть себя мыслью о спасении одного процента, каким бы “золотым” он там ни был, когда гибнут остальные девяносто девять.

  Ф и л о с о ф. Ну и досталось же господам душеспасенцам от нашего Скетика! Сразил напо-вал. Теперь долго не оклемаются. И главное, всё, вроде бы, “по делу”! А я, в свою очередь, скажу пару слов по поводу “памятников нерукотворных”. Их непрочность и условность признавал, между прочим, и сам великий создатель этого крылатого выражения. Если мне не изменяет память, “...славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит”. Это “доколь” в данном слу-чае весьма примечательно. А что же потом, когда вымрет “последний пиит”? По-видимому, то же небытие и забвение. Или пииты как сословие имеют патент на бессмертие?.. Таков, к великому сожалению, общий удел всех памятников, будь то Александрийский столп или “бессмертная” по-эма.

  А п о л о г е т. Справедливости ради надо признать, что стремление к “культурному” бессмер-тию — это упорное желание оставить след, наследить в истории — является ни чем иным как косвенным аргументом в пользу конечного спасения от смерти. Ведь культурное бессмертие, если разобраться — это лишь суррогат настоящего, которое по идее действительно избавляет от смерти и тления.

  С к е п т и к. Думаю, после всего сказанного нет никого резона разбирать теорию “добрых дел” как средства спасения. Не говоря уже о всяких там единицах сознания, биопсиполях и прочих облачках памяти. Всё это на любителя. Факт остается фактом — я умру и закопают меня в землю...

  А п о л о г е т. Ну, это вы уж слишком сгущаете краски. Впрочем, многие понимают слабость утешительных теорий и это подталкивает наиболее решительных из них к оправданию смерти.

  С к е п т и к. А что, разве смерть можно оправдать?

  А п о л о г е т. Не знаю, как насчёт действительного оправдания, но попытки сделать это встречаются довольно часто. Взять хоть-бы самую простую: каждый из нас должен умереть во имя усовершенствования человеческого рода посредством смены поколений.

  Ф и л о с о ф. Похвальное стремление, ничего не скажешь. Но ведь усовершенствование в данном случае можно понимать двояко — как бесконечное улучшение, бесконечный прогресс или же как выведение на свет божий некоего последнего, совершенного поколения людей. В первом случае посредством моей смерти природа (или кто там ещё?) будет постепенно улучшать род чело-веческий, так никогда его и не улучшив. Это, признаться, сильно напоминает мне муки несчастно-го Тантала или сизифов труд, то есть процесс безо всякой надежды на конечный результат. Вряд ли кто, подумав трезво, решится обменять такого рода сомнительное улучшение на свою несомнен-ную гибель. Во втором случае дело обстоит серьёзнее: результат будет -— совершенное поколение людей, но позвольте полюбопытствовать, как же эти люди, пусть даже мои дальние потомки будут себя чувствовать, зная, что для их благоденствия понадобилось такое огромное количество загуб-ленных жизней? В конце-то концов, я ведь тоже вхожу, если разобраться, в состав человеческого рода и потому также имею право на совершенное состояние, но это моё право остаётся в данном случае неиспользованным, поскольку я не попадаю в число последних счастливцев, получающих все плоды.

  С к е п т и к. Да... Сменой поколений смерть не оправдать...

  А п о л о г е т. То же самое можно сказать и о другом ходячем воззрении по которому смерть нужна, смешно сказать... для разнообразия. Допустим, мне тоскливо думать о том, что я никогда не умру — что вечно буду просыпаться утром, вставать, идти на работу, смотреть по вечерам телеви-зор, ходить в гости иногда и проч. Скучища неприличнейшая! Нет уж, пусть лучше я когда-нибудь умру, выбрав из двух зол наименьшее, и это будет моим последним развлечением.

  С к е п т и к. Брр-р, мрачный юмор!..

  Ф и л о с о ф. Этот взгляд держится, по-видимому, одним несомненным доводом — действи-тельно трудно представить себе без внутреннего содрогания бесконечное, точнее, нескончаемое продолжение вышеописанной жизни, равно как и жизни какого-нибудь заключенного или нарко-мана. Но ведь у каждого из нас наверняка бывали в жизни мгновения, когда хотелось сказать сло-вами поэта: “Остановись, мгновенье — ты прекрасно!” И в такие-то вот прекрасные мгновенья мы, согласитесь, наиболее остро ощущаем вкус жизни и всю её ценность. Конечно, энтузиазм тоже бы-вает разный, и кажущееся ребенку прекрасным и значительным взрослому человеку может порой представляться простым и банальным. Но самое главное — ощущение жизни, желанной “полноты бытия” одинаково и в том и в другом случае. В такие минуты о смерти и думать не хочется, такой она представляется нелепой и отталкивающей. В быту можно часто встретить следующую дис-тинкцию: я не живу, а существую. Пользуясь этой терминологией, я бы сказал, пожалуй, так — смерть может представлять (да и то, как правило, только на словах) какую-нибудь ценность лишь для тех, кто существует, даже несмотря на то, что таких сейчас, к сожалению, большинство. Для тех же, кто по-настоящему живет, она всегда служила и служит поныне величайшей помехой и камнем преткновения всех их жизненных планов. С их позиций подобное оправдание — это только праздные выдумки досужих эстетов.

  С к е п т и к. А как насчёт самоубийц?

  Ф и л о с о ф. То же самое. Вообще, когда нам говорят, что кто-нибудь не хочет больше жить, то это надо понимать достаточно условно. Не хотеть жить вообще и не хотеть жить той несносной жизнью, которая служит основанием для самоубийства — это ведь, признайте, две разные вещи. Отказываться от жизни вообще, от абсолютной жизни самоубийца вряд ли может, поскольку име-ет о ней, как правило, весьма смутное представление. Считать свою частную жизнь жизнью вооб-ще было бы явным недоразумением. Остается второе — он не хочет жить прежней жизнью на-столько сильно, что убегает от неё в смерть, не желая понимать в чём тут дело. Один знакомый как-то спросил меня: самоубийство — это сила или слабость? Я, признаться, не нашел сначала, что ему и ответить, но потом, подумав, пришел к следующему “соломонову” решению: самоубийство показывает силу воли, не нашедшей себе лучшего применения, и в то же самое время слабость ума, не сумевшего одолеть жизненную задачу.

  А п о л о г е т. Хороший ответ. Осталось рассмотреть ещё парочку аргументов защитников смерти. Она нужна в них, во-первых, как средство от грозящего человечеству перенаселения и, во-вторых, как лекарство от всякого рода диктатур и деспотий.

  С к е п т и к. Это уже что-то, по-моему, из области детского лепета. Конечно, смерть предо-храняет нашу планету от перенаселения, методично выкашивая стариков и больных, расчищая та-ким образом место для следующих поколений. Но сама эта смена или точнее сказать чехарда поко-лений в данном случае на чём основана? Опять на каком-нибудь непостижимом “догмате приро-ды”? Это мы уже проходили. То же самое можно сказать и относительно диктаторов. Смерть тира-на помогает угнетаемым обрести желанную свободу — это так — но ведь диктатора можно сверг-нуть и не дожидаясь его естественной смерти, как это и бывало не раз в истории.

  Ф и л о с о ф. Опять-таки не хватает одного маленького слова.

  А п о л о г е т. Какого?

  Ф и л о с о ф. Пока. Смерть необходима пока как средство от перенаселения, как лекарство от диктатуры, как средство усовершенствования через смену поколений... Но эта её необходимось или, лучше сказать, полезность при нынешних условиях вовсе не ручается за целесообразность смерти при любых условиях. Обстоятельство сие давно было замечено многими философами и учёными, но до сих пор не получило массового признания.

  А п о л о г е т. И, наконец, у нас на очереди самая, пожалуй, влиятельная ныне из разряда утешительных теорий — теория простого перехода.

  С к е п т и к. Да, о ней сейчас очень много говорят и пишут...

  А п о л о г е т. Мы не умираем, говорят её сторонники, а лишь переходим из одного времен-ного состояния в другое. Это подтверждают, между прочим, и новейшие исследования в области реанимации. После смерти, по свидетельству многих пациентов, переживших клинический кри-зис, мы продолжаем жить в новом состоянии. О том же говорит и современная физика в своих за-конах сохранения — ничто не исчезает, а лишь переходит одно в другое.

  Ф и л о с о ф. Подобный взгляд на смерть как на трансформацию — равноценную или даже предпочтительную — снимал бы, конечно, весь трагизм ситуации, если бы имел за собой серьёз-ные основания. На деле же мы видим переход, но переход кого-либо из нас из состояния живого существа в состояние “хладного трупа”, который, на мой взгляд, довольно трудно признать равно-ценным.

  А п о л о г е т. С таким же успехом можно назвать любое стихийное бедствие, скажем тот же пожар, переходом чьих-либо вещей из обычного состояния в состояние пепелища...

  Ф и л о с о ф. Но и кроме шуток, если даже допустить, что при смерти гибнет только наше те-ло, а не мы сами, то всё равно переход из телесного состояния в бес-телесное явно выглядит ущербным.

  С к е п т и к. Обычно оптимисты-смертники на это возражают тем, что наше бренное тело является причиной многочисленных болей и болезней, которые “проходят” вместе с его отпадени-ем. Поэтому оно не имеет большой цены и потеря его не составляет особой трагедии.

  Ф и л о с о ф. Но ведь с другой стороны, тело даёт и приносит многие нехитрые радости, а также, что весьма немаловажно, позволяет активно воздействовать на этот мир. С таким же успе-хом можно было бы утверждать преимущество слепоты перед зрением на том основании, что при последней глаза не устают, не болят и не чешутся.

  А п о л о г е т. Эта утешительная теория действительно утешает, но лишь тех, кто по тем или иным причинам недолюбливает своё тело, полагая его какой-нибудь “грубой оболочкой”, “аггрега-том” или же “гробницей духа”. Кому-то просто не нравиться собственная внешность, другие явля-ются жертвой врождённых пороков и наследственных болезней, но большинство из нас, грешных, всё-же любит своё тело и потому мысль об его утрате вызывает немалую скорбь.

  Ф и л о с о ф. Кстати, насчёт “клинически мёртвых”. Многие из них, судя по наблюдениям американских исследователей Моуди и Кюблер-Росс, действительно обнаруживали себя над соб-ственным телом и при этом не испытвали особого желания вернуться в него. Некоторые из паци-ентов путешествовали по своего рода светящемуся тоннелю и при этом ощущали непривычную лёгкость и радость. Подобных рассказов и фактов слишком много, чтобы серьёзной науке игнори-ровать их. Нельзя сказать, чтобы так было со всеми, но многие романтически настроенные особы, руководствуясь вышеизложенными сведениями, начали думать, что смерть не представляет собой ничего страшного, а, напротив, суть для умирающего некое избавление от тягот и лишений мира сего.

  С к е п т и к. Знакомая песня...

  Ф и л о с о ф. Кстати. Я внимательно просмотрел соответствующую литературу и, знаете ли, убедился, что имели место и попадание клинически мёртвых в ад или, проще говоря, в некое страшное место, откуда им хотелось поскорее вернуться назад, “в тело”. Всё это напомнило мне, между прочим, такое довольно обычное явление как сон. Ведь во время сна мы, если вспомнить, тоже как-бы отделяемся от своего тела и путешествуем в каком-то другом месте, испытывая порою несказанную радость и нежелание просыпаться. Но иногда бывает и совсем наоборот. При кошма-ре, дурном или глупом сне мы, как правило, просыпаемся с чувством облегчения от того, что про-снулись, в отличие от хороших снов, когда становится жалко, что это был лишь сон.

  С к е п т и к. Да, но ведь сравнение смерти со сном, учтите, часто оспаривается...

  Ф и л о с о ф. Я ведь и не утверждаю полного тождества сна и смерти, хотя для этого, надо признать, есть серьёзные основания в том же языке или народных представлениях. Но если рас-сматривать клиническую смерть как нечто среднее, как обморок с сохранённым сознанием, то ана-логия с дурным и хорошим сном, по-моему, вполне оправданна. Впрочем, я не настаиваю. Тут, мне кажется, большое значение имеет стремление некоторых писателей приукрасить, эстетизировать смерть, используя при этом “ новейшие достижения современной науки”. Поэтому-то они и прячут “неудобные” случаи. Вообще говоря, желание или нежелание вернуться в своё тело по логике вещей должно прямо зависеть от того, что с этим телом связано. Вспомним тех же “Будденброков”. Маленький Ганно потому и не возвращается (оправляется от болезни), что с “жизнью в теле” у него связаны не самые лучшие воспоминания.

  А п о л о г е т. Итак, подведем итоги. Теория простого, безболезненного и безразличного пе-рехода явно неудовлетворительна. Внешним образом смерть можно, конечно, назвать переходом, но лишь переходом живого тела в мёртвый разлагающийся труп. Различие здесь очевидно. Слож-нее обстоит дело изнутри. Смерть здесь может выступать либо как избавление от “постылой” жиз-ни, либо как прекращение, обрыв жизни творческой. В первом случае она представляется спаси-тельным выходом из возникших трудностей и неурядиц, во втором — плачевным исходом. Исходя из того, что нормальной жизнью, по здравому смыслу и логике вещей, следует считать жизнь более насыщенную и, так сказать, полнокровную (лучше быть богатым и здоровым, нежели бедным и больным) вполне объяснимым для всякого живого существа будет и нежелание смерти как прину-дительного перевода из лучшего состояния в худшее.

  С к е п т и к. То есть, если я вас правильно понял, смерть может быть, при известным усло-виях, равнокачественным (простым) или даже предпочтительным переходом, но при нормальных или лучше сказать нормативных условиях она выглядит как насильственный и ущербный перевод.

  Ф и л о с о ф. Вы правильно поняли. Вообще, теорию простого перехода, ввиду её чрезвы-чайной популярности как на западе так и у нас следовало бы рассмотреть по-подробнее. Иначе вы-сказанный здесь нами мысли могут показаться кое-кому поверхностными и легковесными. Впро-чем, никогда не поздно будет при надобности вернуться к этой теме.

  А п о л о г е т. Я хотел бы кое-что добавить, а заодно и подвести черту под очередным этапом нашей беседы. Из тех, кто не желает малодушно закрывать глаза на собственную смерть, одна часть использует различного рода утешительные теории, другая предпочитает оправдывать её вообще. Но если я, скажем, недостаточно сентиментален, чтобы утешаться мыслью “нет, весь я не умру...” и в то же время недостаточно дерзок для открытого оправдания всякой гибели, то для меня ведь существует ещё один выход — смирение. Если утешительные теории делают свой акцент на неокончательности смерти, оправдательные — на её нормальности, то теории резигнации — на неизбежности и неотвратимости. “Что ж поделаешь, все там будем...”, “Бог дал — Бог взял...”, “не мной заведено — не мне и менять...” — вот лишь некоторые из многочисленных вариаций на тему смирения. Конечно, можно, как говорится, помереть и не рассуждаючи, но есть ли это достойный способ для разумного и нравственного существа, коим, по разумению всех здесь присутствующих, является человек? Говорят ещё, правда, о каком-то “гордом” смирении, но мне, честно сказать, этот термин малопонятен. Ведь гордость — это гордость, а смирение — это смирение, как можно их смешивать?

  Ф и л о с о ф. К тому же политика смирения нередко переходит в откровенное примирение со смертью, а значит и с тем путём, образом жизни, который к ней ведёт. Со всеми вытекающими от-сюда последствиями. Справедливости ради отмечу, что эти три рода теорий не взяты, так сказать, с потолка. Каждая из них по-своему искажает и преувеличивает несомненно присущие смерти признаки: неокончательность, нормальность (закономерность) и неизбежность. Указанные призна-ки могут быть приняты критическим умом, но с весьма существенными оговорками, а не безуслов-но, как это делают утешители и оправдатели. И такие вот “оговоренные” признаки должны, по мо-ему разумению, составить одну из важных частей единой или, если хотите, научной теории смер-ти.

  С к е п т и к. Ну вот, добрались наконец и до главного. А что же это, если не секрет, будет за теория?

  Ф и л о с о ф. Об этом я могу сказать пока лишь в самых общих словах. Во-первых, она конеч-но-же не будет состоять, подобно большинству нынешних, в рабстве у факта смерти. Для этого ей необходимо будет иметь прочный метафизический фундамент, то есть внятные ответы на вопросы о происхождении данного явления, его месте в истории и мировом процессе. Без такого основа-ния, по-видимому, все попытки “разгадать” смерть заранее обречены на неудачу. Однако и одного мистического основания явно недостаточно для исчерпывающей теории смерти. Нужна ещё опи-рающаяся на него проверенная логическая кострукция и соответствующее фактическое наполнение этой конструкции. А пока — что? Пока мы имеем огромное количество фактов смерти без чёткого представления, что же она такое есть на самом деле. Или же имеем такое представление, но не умеем применить его надлежащим образом в каждой конкретной ситуации. А если и умеем, то не хватает опыта приллюстрировать всё фактами и примерами. Ясно, что единая научная теория смерти должна будет восполнить все эти пробелы и недостатки.

  С к е п т и к. А кто же, позвольте спросить, будет её разрабатывать?

  Ф и л о с о ф. Да всякий, кто чувствует в себе соответствующее призвание. Главное — это не обольщать себя мыслью о том, что такая теория уже будто-бы существует и её остается только про-пагандировать и применять. Для выработки единого мнения необходимы прежде всего общение и коструктивный диалог специалистов всех уровней, начиная с мистиков и метафизиков, философов и богословов, и кончая врачами и естествоиспытателями. Каждый из нас в меру своих сил призван поучаствовать в этом нелёгком деле.

  А п о л о г е т. А как насчёт практической борьбы со смертью?

  Ф и л о с о ф. Отчасти она идёт уже сейчас, но в полной мере будет развёрнута лишь тогда, когда большинству из нас станет ясно, что же такое смерть и как ей можно противостоять. Однако это обстоятельство отнюдь не должно мешать тем, кто уже решил в принципе вопрос жизни и смерти для себя включаться в общее дело борьбы прямо теперь, не дожидаясь решения остальных. Превозмочь смерть — задача архисложная, но зато и награда стоит затраченных усилий — вселен-ское торжество вечной жизни и апофеоз творчества!

   Минск, 1997 Владимир Дворников.