- Ваш племянник дома? - обеспокоенно спросил сосед. - Я волнуюсь за Любу. Ушла за пивом, полтора часа назад и до сих пор не вернулась. А на дворе-то ночь.
- Максим спит. Не переживайте, - попробовал я успокоить Родиона Борисовича. - Всё будет хорошо. Район у нас тихий. Думаю, она скоро вернётся.
- Слышали новость? - резко сменил тему Боев, сев на любимого конька. - Обнаружили сверхмассивные звёзды, которые в сто раз больше нашего солнца.
- Это интересно, - сказал я для поддержания разговора.
- Да. А почему это уникально? Да потому, что в теории звездообразования из пыли таких светил не может быть. По существующей теории, когда образуется определённая критическая масса, то она схлопывается.
- То есть, столько пыли не наберётся?
- Не в этом дело. Не наберётся такая масса, она схлопнется. Это, по теории, что всё из пыли образуется.
- Погодите. Вы говорите, звёзды? Так учёные утверждают, что и Солнце из пыли?
- Само собой разумеется.
- Этого я не знал. Думал, астрономы заявили, что только планеты образовались из пыли.
- Не-не-не-не. По их понятиям, всё из газа и пыли образовалось. Взяло, понимаешь ли, сконденсировалось и образовалось. Я тебе уже говорил, что это неправдоподобно. А откуда эта теория? Это придумали ещё в девятнадцатом веке. Все эти консервативные взгляды. Да так до сих пор их и транслируют. И теперь, когда ты начинаешь пересматривать всё это свежим взглядом, основываясь на новых знаниях, то раздаются вопли: "Это ревизионизм! Не расшатывайте устои!".
- Говорят: "Костёр для вас давно готов", - пошутил я.
- Да-да-да. Ну, понимаешь, факты - вещь упрямая. Реальность она есть реальность. Поэтому эту мою мысль, что всё в галактике формируется чёрной дырой... И соответственно, тут уже нет ограничений на размер звёзд. И эта новость о сверхмассивных звездах подтверждает именно мою теорию. Понимаешь, совсем ещё недавно говорили, что чёрная дыра имеет такую сильную гравитацию, что даже свет звёзд оттуда вырваться не может. А тут, по новым данным, оказывается, не только звёзды, но и целые галактики чёрная дыра рожает, выплескивает.
- А выплескивает по одной звезде или всю галактику разом?
- Это надо обдумать, математически посчитать. Но, как я тебе говорил, чёрная дыра занимается тем, что энергию преобразует в материю. Да, может быть, она свет затягивает, электромагнитные волны поглощает, но потом из этого "куличики" и лепит. А лжеучёные заметили тот момент, когда затягивает, и давай, скоропалительные выводы делать.
- Да-да. Вы меня простите, Родион Борисович, уже поздно, давайте об этом завтра поговорим, - извинившись, прервал я ночную лекцию соседа, видя, что на кухню бежит пьяный Звуков.
После женитьбы Геннадий Валерьянович на время успокоился, но стоило ему хорошенько выпить, как он менялся на глазах, приходя в состояние возбуждения. Звуков прибегал среди ночи на кухню, где сидел ваш покорный слуга, склоняясь над листом бумаги, и начинал лютовать, - громко кричал, как только мог, чтобы все, не только в нашей квартире, но и во всём доме могли его слышать.
Так случилось и на этот раз.
- Если мысли не те, чувства не те, желания и поступки не те, - то тобой должен заниматься психиатр! - кричал режиссёр. - Верующего, видишь ли, из себя корчит! Врач обязан привести тебя в норму! Есть, в конце концов, правила общежития, которые ты нарушаешь! И мне плевать, что ты платишь за свет на кухне! Дело не в деньгах! Хотя при таком интенсивном свете клеенка на моём столе выгорает. Но, повторяю, дело не в деньгах, ты нарушаешь режим коммунального общежития! Все спят, а ты не спишь! И я, зная об этом, против своей воли нервничаю, волнуюсь! А зачем мне это надо?
- Действительно, зачем вы нервничаете? - спокойно поинтересовался я, совершенно не раздражаясь. - Спали бы себе спокойно.
- Не могу ничего с собой поделать, - искренно признался Звуков, не снижая громкости голоса.
- Даже если бы я не писал, а спал, вы бы точно также нервничали, - убеждённо заявил я.
- Возможно. Но ты пишешь, и я связываю своё нездоровье с твоим сомнительным творчеством. Если бы я был уверен, что ты создаёшь "Мертвые души" или "Анну Каренину", я бы тебя не беспокоил. Но я на тысячу процентов уверен, что ты выцарапываешь всякую дрянь, пустышку, которая не то, что не зажжёт солнце над миллионами, бродящих во мраке, но даже и копейку в твой дырявый карман не принесёт. Вот, что меня приводит в бешенство.
- Такова специфика моей работы, - отвечал я в надежде, что Звуков всё-таки отстанет от меня и уйдёт спать.
- Не говори мне глупости. "Специфика работы". Надо писать так, как до тебя ещё никто не писал.
- Без точек и запятых?
- Хотя бы.
- Уже нашлись умельцы.
- Вот видишь, значит, и тут тебя опередили.
- В пример-то привели Гоголя с Толстым, а они писали с запятыми и точками о жизни обыденной.
- Да, но не обыденным языком. У них был острый взгляд, своё обо всём суждение. У тебя же ничего этого нет.
- Может, я скрываю.
- Этого не скроешь, я тебя насквозь вижу.
- Может, в этом моя изюминка.
- В чём?
- В простоте.
- Простота хуже воровства. Она никому не нужна, никому не интересна. Надо так завернуть сюжет, чтобы всех наизнанку вывернуло. Чтобы строчки не могли прочитать без того, чтобы их не стошнило. Вот тогда ты запомнишься. Бери пример с Пердухи. Он пишет дрянь, которую невозможно читать, но он хоть деньги приличные за это получает. А ты.. А от тебя только флюиды нездоровые исходят.
Произнеся эту многословную тираду, Звуков выругался и удалился в свою комнату.
Через какое-то время на кухню пришла Корнеева.
- Ну, что, Серёжа, чайку попил? - поинтересовалась она.
- Попил, Елена Петровна, - смиренно ответил я.
- Ну, ты молодец, что себе и всем нам готовишь "объединяющий суп". Правильно делаешь. Ты витамины пьёшь?
- Ну... Уже выпил все витамины.
- Неправда. Потому что их в коробке было на два месяца.
- Они на самом деле вредные оказались.
- Да чего ты глупости говоришь? Ты чего? Одна таблетка в день. Что-то ты придумал. Кто тебе такое вбил в голову?
- У меня от них живот заболел, - пытался схитрить я.
- Это не от них. Ну, ты чего? Все принимаем, и живот не болит. Наоборот, они тебе силу придадут. В них все необходимые элементы, которые ты с пищей не получаешь. Так что, Серёженька, ты их не выбрасывай. Пей по одной таблетке и тебе от них польза будет.
- Не уверен. Не стану обманывать, мне не кажется, что польза от них будет.
- Ну, что ж, насильно тебе не вобьёшь. Я, знаешь, что пришла сказать? Погода неустойчивая, и давление, и температура всё время меняются, - тяжело я это переношу. Конечно, я борюсь, но что-то прям сердце не выдерживает. Тоже перебирала сейчас свои вирши, делала правки, кое-что переписывала. А то всё бросала в стол и некогда было толком перечитать. А перечитать необходимо, чтобы, наконец, занять объективную позицию. Я имею в виду "Реквием двадцатому веку", который я уже несколько лет пишу. И я смотрю, что как-то в правильном русле всё это у меня идёт. Может, что-то где-то надо акцентировать, добавить, усилить или, может, даже убрать. И я потихоньку добираюсь, начинаю снова эту работу. А то всё забросила. Я даже кое-что Санечке прочитала. Она говорит: "Давай-давай". А я ей: "Материал должен отлежаться, чтобы он не был сырым". Вот такие дела. А насчёт здоровья, - я не люблю по врачам бегать и тоже особо не увлекаюсь всякими лекарствами. Пищевые добавки - да. И очень плохо, конечно, что ты витамины не пьёшь. Неправильно это. Там всё сбалансировано, там всё-всё-всё по крошечке. Как это нужно! И всякие элементы полезные. Так что напрасно.
- Ну, не всем же показано, - не выдержал я, - кому-то полезно, а я чувствую, что мне не полезно.
- Ну, это у тебя, знаешь, что? Это что-то ты другое съел или у тебя с желудком не порядок. Это что-то другое ты не принимаешь. Эти витамины и малые дети пьют. И не только Сашенька, но и Катя и Миша. Никаких не выявлено негативных явлений.
- Елена Петровна, вспомните, как вы в школу идти не хотели, - попросил я Корнееву.
- В смысле? - не поняла соседка.
- Вы мне рассказывали: "Утром темно, дождь, слякоть. Здоровье плохое. Иду еле - еле, остановилась у забора и плачу".
- А-а, ты вон о чём. Дождь моросит, темновато. Не выспавшаяся. И всё болит. И спина болит. Посмотрю на окно и думаю: "Господи, и чего ж я тащусь? Дура набитая, на фиг мне это всё надо?". Пока себя ругаю, помылась, оделась, все лекарства выпила. Бутерброд с чаем проглотила, что бы что-то в животе было. Выхожу, иду потихонечку, думаю: "Господи, какая благодать!".
- А вы рассказывали, один раз остановились у школьного забора...
- А-а-а, это когда у меня был сильный радикулит. Воспаление нервных корешков, чуть шевельнёшься, - дикая боль. У меня каждый год в январе начинается воспаление. Врач объяснял, - вырабатываемая жидкость из позвонков выходит и наталкивается на воспалённые нервные корешки. От этого дикая боль. Никакие мази, никакие лекарства не помогут. Ими только отравишься, а результатов не будет. Надо ждать пока само собой пройдёт. И вот с таким радикулитом я плакала, одевалась и шла в школу. Прошла чуть-чуть, встала у угла школьной ограды, держусь за поясницу и плачу. И приговариваю: "Господи, ну как же? Мамочка, как же мне это всё больно!". Тут девушка подходит, говорит: "Бабушка, что у вас так болит? Вы так громко стонете. Давайте, я вам помогу. Где вы живёте? Я вас провожу домой". Я плачу от боли и одновременно смех меня разбирает. Говорю: "Нет, милая моя, мне больно, но я на работу иду". Она посмотрела на меня, про себя, наверно, подумала: "Дурью ты бабка маешься, иди к чёрту". Гляжу, у этого же забора стоит и плачет Толя Вискуль, приговаривая: "Не хочу идти в эту школу". Смотрит на меня волчонком и наверное думает: "Эта старая швабра придёт сейчас в школу и на мне отыграется, двойку поставит". Так мы вдвоём, учитель и ученик, без малейшего желания и поплелись в школу. Плача каждый о своём. Хочешь, я тебе почитаю свои стихи? Тебе их посвящаю, писателю.
- Давайте.
- Это прямо тебе от горе-поэта.
- От горе-поэта горе-писателю.
- Ты даже можешь потом эти стихи в журнал понести, выдав за свои, я не против. Слушай:
Хорошо писать стихи.
С ума бы только не сойти.
Их можно быстро написать,
Но только долго исправлять.
Писать романы - хорошо,
Но это тоже нелегко.
Они душу надрывают
И здоровье подрывают.
Ночью писатель не спит,
Он романы усердно строчит.
Ночью ему никто не мешает,
Ночью звуки вокруг замирают.
В окно заглянет лишь луна,
И скажет: "Ну и дела!".
И дальше по небу пойдёт,
Где-то за тучу зайдёт.
Вспыхнет на небе ярко звезда,
Космосу, значит, включаться пора.
Откроет космос каналы свои,
"А, ну-ка, писатель, на связь выходи!".
И пойдут из космоса фразы и слова,
Быстро их запишет неутомимая рука.
Это не писатель, - если пишет лишь порой,
У писателя непрерывный трудовой и творческий настрой.
Писатель - это особое явленье,
Особое психики проявленье.
Постоянно жизнь наблюдать,
Через ум и сердце пропускать.
Писатель - это умение увидеть новое явление,
Его суть раскрыть, обобщить и в образы включить.
И так ещё написать,
Чтобы захотелось это читать.
Чтобы было интересно
И для читателя полезно.
Как же писателю человеку душу врачевать?
Жизненный опыт ему передать,
Его гражданином воспитать?
Значенье писателя надо срочно повышать,
Его материально поддержать,
И книгу его издавать.
Елена Петровна откашлялась и достала новые листки.
- Теперь - следующая, так сказать, часть:
Сюжетов для писателя жизнь даёт полно,
Но написать о них не каждому дано.
И не каждый писак, писать мастак,
Что в стране - произвол, бардак.
Что коррупция всё разъела,
А власть страну проглядела.
Что олигархи растут, как грибы,
И вывозят деньги из страны.
Экономику всю развалили,
В придаток сырья превратили.
И чиновник норовит урвать,
А затем за границу удрать.
А народ наивный всё отдал,
И спиваться с горя стал.
Его, как липку, ободрали
И в стойло, как быдло, загнали.
Зато свободу слова получили,
Матом все вокруг заговорили.
Можно власть везде ругать
И в тюрьму за это не попасть.
И долго ли олигархов власть
Будет народ в хлеву держать?
И смеет ли этот народ
Сделать всё наоборот?
Писатель должен проблемы острые освещать.
И к свету и к прогрессу народ наш поднимать.
- Хорошо, - похвалил я Елену Петровну.
- Что хочу тебе посоветовать? - снимая очки, сказала мне соседка. - Не стремись написать быстро. Не надо. Ты давай, глубоко копай. И, безусловно, через судьбы. Но, не забывай и про реформы, про их направленность. И, конечно, о политических личностях, и о проблемах внешней и внутренней политики. Чтобы это было солидно, глубоко, и чтобы книга являлась, так сказать, историческим полотном. Ну, и какую-то часть посвяти описанию того, что с нами происходит. И ценна твоя книга будет тем, что ты не через третьих лиц про эту нашу жизнь что-то узнавал, а своей шкурой всё это перенёс. Одно дело - кто-то тебе рассказывает, а другое дело - когда сам всё это видишь, всё переживаешь. Меня до глубины души возмущает что? На фоне наших трудностей открываются рестораны, не стесняются в такое время тратить огромные деньги. Лучше бы отдали эти деньги на помощь обездоленным больным детям. Тем, кто испытывает трудности в семье. Потому что одно дело, если ты живёшь один и совсем другое, когда у тебя маленький ребёнок. Да ты ещё не имеешь возможности работать по специальности. Ты оглянись, посмотри вокруг - всё вспоминают тридцать седьмой год. А сейчас не меньше погибает. Сколько уходит? И умирают-то всё молодые. Подростки начали пить, колоться, - какой кошмар! Не могут найти себе ни места, ни работы. И посмотри, какая аморалка повсюду. И крушения. И вообще я к такому выводу пришла, что нам не выбраться из этого дерьма, если мы будем стоять на позициях теперешней экономической концепции. Обязательно нужна конвергенция. Взять лучшее от социализма и лучшее от капитализма. Потому что этот капитализм в чистом виде... Считаю, что это чудовищный строй. Каждый сам за себя. Только о себе. Индивидуализм. И каждый при этом не защищён. Поэтому, конечно, если мы не соберёмся... Я же слушаю экономистов. Нам надо сворачивать с капиталистического пути. И, конечно, власть всю эту надо к чертям собачьим убирать. У них это кормушка, она даёт им кусок хлеба, а о народе они не думают. И на чертА нам эта новая экономика? Только одна головная боль. Так что эту свою книгу назови "Водоворот", а вторую напишешь, и она будет называться "Рассвет". Но писать будешь с позиции сегодняшнего дня. Это будут только искорки наших надежд, зарницы. До рассвета пока что ещё далеко.
- Что вы не спите, Елена Петровна? Третий час ночи.
- Да, третий час, а я гуляю. Кашу гречневую взяла, доела, думаю, чего мне голодной лежать? Потом, думаю, надо Серёжу навестить. Как он там? Слушай, ты витамины всё-таки пей. Тебе надо здоровье сохранить, чтобы силы были. Ничего не напишешь на голодный желудок. Послушай, тебе ещё надо и на какао налечь. Чуть-чуть можно туда сахара без молока. Хорошо будет мозги твои питать. Ну, и до какого часа, Серёжа, ты будешь сидеть?
- До пяти, пожалуй, попишу.
- До пяти? Ну, вообще-то, неправильно. Хотя я тоже допоздна сижу за столом, правки делаю. Такие дела. Так что, Серёженька, надо тебе на другой режим переходить. Ну, до двух, ладно, работай. Но не дольше. Вот так, чтобы всю ночь...
- Я днём, пока вы будете в школе, хорошо высплюсь.
- Ну, это тоже не нормально. Сколько ты днём поспишь? Сколько часов? Часов шесть-семь? Да?
- Восемь, даже девять часов посплю. У меня же выходной.
- Ну, у тебя, понимаешь, что получается? Ночью и сна нету, и еды нет. Дуешь чай один, тоже нехорошо. И весь день световой спишь. Люди гуляют, дела делают, а ты дрыхнешь. Нехорошо, Серёженька, нехорошо, милый. Давай-давай, переходи на другой режим.
- Скоро перейду, уже об этом думаю.
- Ну, давай, не засиживайся. Обдумывай всё то, что я тебе сказала. И не старайся.
- В каком смысле?
- Не старайся быстрей написать. Делай схемы, кластеры, как они теперь называются, и от центра - лучи в разные стороны. И смотри, здесь поработал, там поработал... И так далее. Чтобы было всё наглядно. Чтобы ты представлял.
- Обязательно.
- Ну, ладно, Серёженька, пойду. Надеюсь, что получится у тебя книга, и всё будет хорошо. Ну, давай, спокойной ночи тебе, - сказала Елена Петровна, прикрывая дверь на кухню.
- Спокойной ночи, - ответил я.
Через пять минут дверь снова открылась. Вошла кошка Соня и стала терзать когтями кусок от старого ковра, прибитый к ножке нашего кухонного стола. Что и всегда по утрам проделывала, демонстрируя желание покушать.
Я стал в её миску накладывать еду.
2
С Максимом и его другом Вадимом мы ни свет ни заря побежали на берег Москвы-реки, где нас уже ожидал Ермаков. Все вместе позанимались физическими упражнениями и искупались. Возвращаясь, принесли с собой родниковую воду для "объединяющего супа".
Я придумал варить суп в огромной двадцатилитровой кастрюле. По понедельникам, в свой выходной, а до этого - по воскресным дням, я варил кости и на костном бульоне готовил овощной суп. Кормил не только родных и соседей, но и всех приходящих на запах с других этажей, включая их приятелей. Кстати, на объединяющий суп и на диспуты к Звукову регулярно приходили: и любитель кладбищ Роман Елизарович Кощеев, и "старший брат" грузинского народа Григорий Тонаканян, и офицер МЧС Филипп Леонтьевич Зайкин, и "романтик" Олег Леопольдович Каргин. Всем хватало супа и места за овальным столом Геннадия Валерьяновича.
Отварив кости, я поехал в Университет на встречу с завкафедрой и бывшим коллегой обсудить возможность своего возвращения к педагогической деятельности. "Оформляйтесь и работайте, вы в рекомендациях не нуждаетесь", - сказали мне.
Из Университета я возвращался домой на метро, настроение было приподнятое. На станции "Филёвский парк" в вагон стремительно ворвались школьники, - компания мальчишек лет десяти. Не в состоянии стоять на месте, они тотчас принялись толкаться, кричать, смеяться, - эмоции их переполняли.
Люди пожилые, присутствующие среди пассажиров, осуждающе качали головами, глядя на них, а пятилетний мальчик, ехавший с мамой, смотрел на крикунов с восхищением. Для него они были небожителями. Ну, как же, - кричат во весь голос, смеются, шумят на весь вагон, и никто не смеет их одёрнуть и не даёт им рукой под зад за то, что они не в состоянии спокойно стоять на месте.
На станции метро "Пионерская" вся эта шумная компания с криками и смехом выскочила из вагона. На мгновение стало тихо. Но перед тем, как двери должны были закрыться, в вагон забежал двенадцатилетний подросток-недотёпа, которого, судя по его внешнему виду, травили и дома и в школе. Это выражалось во всём: и в его внешнем виде, и в его манере держаться.
Следом за ним, раздвигая руками закрывающиеся дверные створки, в вагон пролез странный мужчина, как вскоре выяснилось, отец "недотёпы". Этот, с позволения сказать, родитель, не глядя на пассажиров, принялся распекать своего отпрыска:
- А если б ты остался без рук и ног? - кричал, неистовствуя, на весь вагон отец.
Его затравленный сын молчал, не зная, что ответить.
И этот странный, разгорячённый мужчина пять раз подряд повторил свой вопрос с тем же накалом и в той же тональности, словно говорил не человек, а робот.
У пятилетнего мальчика, ехавшего с мамой, исчез восторг с лица. Он смотрел на происходящее с ужасом. Зато на лицах людей пожилых появились благостные улыбки, они внутренне поощряли кричащего. Эти его сумасшедшие вопли воспринимались ими как забота отца о сыне.
И тут вдруг случилось настоящее чудо, в своём вагоне я заметил Татьяну Таньшину. Девушка сидела с раскрытой книгой, лежащей на коленях, но она не читала, а была сосредоточена на своих мыслях. Одета была со вкусом. Белые брюки из плотного шёлка, бирюзовая блузка, курточка тонкой кожи кофейного цвета. На ногах бежевые туфли. Длинные густые пшеничные волосы были забраны в хвост и перевязаны от основания до кончика хвоста витым бирюзовым шнурком.
Я не видел Таню пять лет, она стала ещё прекраснее. Если бы я остался стоять на месте, то моё сердце не выдержало бы - разорвалось на части, или выскочило из груди. Я подошёл к Татьяне, но не знал, что предпринять. "Заговорить?", - размышлял я, - "Но с чего начать? Как смотреть в глаза человеку, которого выбросил из своей жизни, как что-то ненужное?". Неведомая сила побуждала меня к действию. Я постучал пальцем по обручальному кольцу, красовавшемуся на безымянном пальце её правой руки. Дескать, видишь, я был прав, - всё у тебя в жизни устроилось наилучшим образом.
Девушка сделала вид, что не знает меня и сыграла эту роль убедительно. Пассажиры вагона, следившие за происходящим, стали на меня косо поглядывать.
- Счастья в любви и семейного благополучия, - пожелал я Таньшиной, каким-то убитым, незнакомым мне голосом.
Ни один мускул не дрогнул на Танином лице, словно я говорил со стенкой. Чтобы совсем не выглядеть идиотом, пришлось отойти от неё к дверям и на следующей станции я вышел из вагона.
- Господи, если ты есть, - взмолился я, - верни мне эту женщину! Я жить без неё не могу!
- Кого тебе вернуть? - серьёзно переспросил подвыпивший небритый мужчина в "треуголке" из газеты, нахлобученной по самые брови, стоявший прямо передо мной.
Оказывается, мольбы свои я произнёс вслух. К тому же пьяный, видимо, решил, что я выпил больше, чем он, раз принял его за Господа Бога.
"Наполеон" забежал в вагон поезда, из которого я вышел, в дверях обернулся и, обращаясь ко мне, развязно и громко крикнул:
- Не бери в голову! Видишь ли, жить без своей бабы не может! Если она тебе богом предназначена, то сама скоро придёт!
Этот пьяный и небритый был настолько убедителен, что несмотря на абсурдность произошедшего, на резкий его тон и грубость в речи, я ему поверил. На душе стало легче.
Вернувшись домой, чтобы отвлечь себя от мыслей о Тане, я с усердием взялся за приготовление "объединяющего супа". Но Таньшина не оставляла меня. Через открытую дверь в квартиру вошла Медякова и по-хозяйски направилась на кухню.
- Привет, Серёжка, - игриво поздоровалась Зинаида Захаровна и совершенно для меня неожиданно стала каяться. - Помнишь Таньку, внучку Ермакова? Дело древнее, виновата я перед ней. И перед тобой виновата. Оговорила девчонку, обозвав проституткой. Прости ты меня, дуру грешную.
- Чего уж там, - неопределённо ответил я и выглянул в окно, чтобы посмотреть на собак Медяковой, дожидавшихся её у подъезда, мирно соседствующих с кошками Боева. - Смотрю, вас уже дожидаются. Ждут, чтобы дали поесть. Рыжик и Маня?
- Да. Рыжик и Маня, - подтвердила Зинаида Захаровна и выглянув в окно, крикнула собаке, - Манечка, потерпи. Я скоро тебя покормлю, девочка моя хорошая.
- А у меня сегодня кошка с четвёртого этажа упала, - поведал я новость, о которой практически уже забыл, - наверное, спросонья.
- Разбилась?
- Нет, не разбилась. Она, похоже, и не поняла, что с ней случилось.
- Но она не на асфальт, на землю?
- На траву.
- Хорошо. Четвёртый - не так высоко.
- Прошла на балкон, я следом за ней. Смотрю, где она? Гляжу, а под балконом ходит, похожая на мою. Потом голову подняла, меня увидела, стала кричать. Но не от боли, а от того, что потерялась, оказалась в незнакомой среде. Я спустился, взял её на руки, принёс домой. Она сразу спать легла и заснула, как убитая. Перенервничала.
- Думаешь, она ничего не ушибла?
- Я её ощупал, вроде ничего. Если б ушибла...
- Может быть, внутри что-нибудь? Не дай бог.
- Да, нет. Всё нормально.
- Какая же жара ужасная. Днём просто невыносимо. То ветерок был прохладный, как-то всё смягчал. А сегодня ударило.
- Обещают, что жара будет стоять неделю.
- Мама родная. Очень тяжело, - Медякова взглянула на собаку и спросила, - Да, Мань, тяжело?
- Тяжело, - ответил за Маню я, - И моя кошка лежит на полу, распластавшись, не встаёт.
На кухню пришла Корнеева.
- Елена Петровна, в каком городе вы шпица на рынке оставили? - поинтересовался я у учительницы.
- Мы просто пошли с мамой на рынок, а он за нами побежал. Непослушный, любопытный, - охотно стала вспоминать Корнеева, - И его на рынке живодёр поймал, который ловил там других собак. Мы зовём: "Марсик! Марсик!". Нашей собачки нет нигде. Пропал наш Марсик.
- А откуда он у вас взялся, этот шпиц? Купили? Или может, подарили вам его? - поинтересовалась Медякова.
- Мы, когда приехали на новое место службы отца, шпиц там уже был. Тот военный товарищ, которого мы сменили, уехал с семьёй в другой город, а собака осталась. Они перед отъездом горевали, что не могут взять собаку с собой. Шпицу всего год или два было, молодой совсем пёс. Марсик тоже страдал, залез под кровать.
- Это в каком городе? - уточнила Зинаида Захаровна.
- В Вологде. И, значит, пёсик забился под кровать и лежал там. А я ему: "Марсик, Марсик". Водички ему налила в блюдечко, дала покушать. А он не ест, не лакает. В общем, я на пузе лежала и смотрела на него. Говорила: "Марсик, хороший, плачет бедненький. Уехали твои хозяева, но мы тебя будем любить. Всё будет хорошо". Он лежал и я лежала. Потом он начал...
- Есть? - попробовал угадать я.
- Нет. Сначала попил. Я кричу: "Мама, Марсик попил!". Потом он маленький кусочек съел. Я ела и его угощала. А потом, через некоторое время он вылез из-под кровати. Вылез, и я стала гладить его. Он был беленький. Ушки, как у лисички. Хвостик крючочком. Небольшого размера. Весь беленький. Носик чёрненький. Глазки чёрненькие. Он так меня полюбил! Вот я делаю уроки, пишу. Марсик сидит рядом на стуле, - смотрит. Иду в школу, Марсик носится колбасой вперёд-назад, - меня провожает. Дохожу до школы, прямо с крыльца говорю ему: "Ну, всё, Марсик, домой". Он полает, развернётся и опрометью в обратный путь. Потом он уже знал время. До назначенного часа мог спокойно спать, гулять. Как подходит время окончания уроков, он подходит к двери и: "Гав, гав, гав". Выпускайте меня. Мама ему откроет и он, что есть мочи, бежит к школе меня встречать. Я выхожу, он уже ждёт меня. Мы зимой в Вологде были, зиму застали. После школы мы с горки на портфелях катаемся, Марсик бегает рядом, звонко лает, радуется.
- Про рынок рассказывали, - напомнила Медякова.
- Да. Пошли на рынок и смотрим, - потеряли его. Что же? Кто же? Слышим, лают собаки. Мы пошли на этот лай. Будка стоит, мы спрашиваем у дядьки: "Вы не поймали ли нашего Марсика?" - "Да, поймали. Теперь всё, отвезём его на живодёрню" - "Как на живодёрню?" - "А чтоб не бегал по рынку без поводка". Мама Марсика выкупила и мы радостные домой пошли без всяких покупок. Те деньги, что на покупки взяли, все за Марсика отдали. И через полгода, когда мы уезжали, было так тяжело расставаться. Таким же макаром, собрали шмотки. Он плакал, я плакала.
- Вы тоже его взять не могли? - сострадательным голосом поинтересовалась Медякова.
- А куда? Как раз из Вологды нас перевели в Кингисепп. И как? Куда? Вот такая трагедия. Мы с Марсиком очень полюбили друг друга. Боже, какая жара!
- Я в гараж ходила, так там собаки вырыли себе ямы в земле. Хотят, чтобы было похолодней. А гараж без воды и без туалета. Воду приносят. Я собакам ношу из дома. Когда гараж открывали, о чём думала санэпидемстанция?
- Там живодёры за собаками не охотятся? - поинтересовался я, - Как сейчас с этим дела обстоят? Остались ещё живодёры? Вы мне рассказывали, как прямо из рук этих убийц несчастную собаку выкупили. Помните? Они предложили вам: "Давайте мы вас сфотографируем вместе с ней и скажем, что пристраиваем собак в добрые руки".
- Вы, вот помните, а я об этом уже и забыла. Да-да-да-да. Правильно-правильно. Это на Котляковской. Точно. Ты мне напомнил.
- Это прямо живодёрная служба такая была?
- Да. На Котляковскую отвозили. Там дней десять, по-моему, они их держали. В надежде, что кто-то появится, желающий забрать собаку себе. И - всё! Умертвляли. Первый раз, когда я приехала туда за щенятами и узнала, что от их снотворного щенята не проснулись... А я за ними приехала с деньгами, хотела выкупить... Возглавляли эту фирму папа с дочкой... Я приехала, а щенят нет. Я в ужасе, как начала реветь. У меня в душе всё так и опустилось. А заведующий этим... Мы потом вышли, он и говорит: "Вы представляете, какие времена настали? Я хирург и вынужден заниматься такими вещами".
- Он человеческий хирург?
- Да! И он мне говорит: "Но вы, с вашими нервами, с вашим сердцем... Вы не должны этим заниматься. Держитесь подальше от этого. Подальше. Вы посмотрите на себя. Разве вам можно этим заниматься?". И у нас я знаю "ловцов". Есть такой Серёжа-"ловец". Твой тёзка. Он за деньги нам отлавливает собак, стерилизует и привозит на место.
- Фамилию не знаете? Так и зовётся "Серёжа-ловец"? Он это по собственной склонности делает?
- Нет. Он работает в нашем округе. Его направляют. "Вот, поступила заявка. Бегают собаки". И я его как раз на днях видела. В четверг, на той неделе. Смотрю, стоит машина, подошла. Говорю: "Слушай, Серёж, неужели до сих пор есть собаки? Мне кажется, вы всех давно переловили" - "О-о, что вы. Сейчас только привезли одиннадцать собак". Я посмотрела, как раз выносили собаку после операции, стерилизовали. И понесли на передержку. Он говорит: "Эта уже вторая". Спрашиваю: "А потом куда?" - "Куда? В приюты". И вот я ношу с собой нашу районную газету и всем раздаю. В ней пишут, что наш собачий приют самый лучший в Москве. Посмотри, они обязательно каждый раз рекламируют собачку в этой газете. Ну такие мордашки чудные, я не могу без слёз умиления смотреть. Все эти дворняжки такие милые: Филя, Арчи, Джери, Були. И потом была недавно статья, я её сохранила. Они пишут: "Больше семидесяти собак за последнее время мы пристроили". Пишут, что Филя, Арчи, кого я называла, - пристроены. Не успела я обрадоваться, как Вискуль, словно ушат холодной воды на меня вылила. Говорит: "Правильно. На лето взяли на дачу. А сейчас, осенью, они их опять на улицу вышвырнут!". И знаешь что? Я об этом в заботах забыла, а сейчас освободилась, я им позвоню. Там волонтёр Оксана, даёт телефон. Скажу: "Волонтёр Оксана, осень наступила, так вы проверьте этих собачек. Как там они? Проследите, чтобы не бегали потом они по Московской области".
Пришёл на кухню Станислав Мазаевич Беридура и дал Зинаиде Захаровне бутылку пива.
- Спасибо, - сказала Медякова, - Это вы мне, что ли?
- А кому же?
- Я думала мы с вами вместе.
- Да не пью я пива, - капризно заявил Беридура, - Представляешь, Серёнь, у меня ноги больные, а дочь тянет в деревню картошку копать.
- Вот и я говорю.. В таком плохом состоянии, а едете чёрт знает куда, - прокомментировала услышанное Зинаида Захаровна.
- А что делать?
- Взяли бы с собой девушку.
- Да какую девушку?
- Меня. Кто у нас девушка? Я только на один день, - напрашивалась Медякова.
- На один день не получится. Там автобус ходит два раза в неделю.
- В неделю? А может в месяц? Сергей, у тебя не будет открывалки? Это не та бутылка, где пробка крутится.
Я достал специальный ключ и открыл им бутылку пива.
- Спасибо. Спасибо большое, - поблагодарила меня Зинаида Захаровна, наливая из кастрюли "объединяющего супа" себе и Беридуре.
Хорошенько заправившись, в сопровождении Станислава Мазаевича, любительница собак отправилась к своим питомцам. После себя гости оставили грязные тарелки, пустую бутылку из-под пива, районную газету, распространявшуюся почтальоном безвозмездно и белую хризантему.
Приходившие после Медяковой люди, все, как один повторяли фразу: "Отцвели уж давно хризантемы в саду". Так, словно это был пароль, без которого тарелка супа не полагалась.
Тем временем на Сетуньке, в овраге, Геннадий Валерьянович, Максим и Вадим искупались, разожгли костёр и стали играть в карты. Звуков просвещал молодых людей:
- У всех религий есть одна проблемка - отсутствие бога. Эта мелочь, конечно, нервирует верующих, но не всегда. Они уже научились мириться с этим фактом, но переживают, когда об этом узнают другие. Ну, сами подумайте, насколько глупо они выглядят со своими свечками и культом вяленых мертвецов.
- Что за "вяленые мертвецы"? - не понял Максим.
- МСщи, так называемых святых, - огрызнулся Звуков, - Ты не спи, Вадим, сдавай карты. Сочинители христианства списывали основные черты бога с себя. Поэтому мстительность, злобность и капризность стали главными характеристиками их бога. Вот ты, Максим, смеёшься, а Иисус Христос, если верить Евангелию, начисто лишён чувства юмора. Вся его лексика - это шантаж и кровавые угрозы.
- И почему ты не коммунист? - поинтересовался Вадим, которому Звуков разрешал обращаться к себе на "ты".
- Потому что диктатуру пролетариата они заменили диктатурой импотентов. А ты, если не хочешь выглядеть дураком, жизнь свою потратившим впустую, на долбёжку лба об пол и целование сушёных трупов, - то слушай меня, а не Ермакова, избравшего путь интеллектуальной деградации и не имеющего никаких амбиций развития.
- Это кощунство с Вашей стороны, - прокомментировал Максим услышанное, - Я имею в виду Господа Бога.
- Кощунство? А пусть знают твои верующие авторитеты, что помимо их воззрений, существуют и диаметрально противоположные.
- Они это знают, - переглянувшись с Вадимом и улыбнувшись, уверил Максим, - Чего вы так боитесь верующих? Сами же говорите, что они недоумки. Зачем злиться на них и тратить свои душевные силы на глупость человеческую?
- Вот и ты заговорил, как Ермаков. Мол, ты дурак, Звуков, а мы любим дураков. Вот только боюсь, если я ударю Ермакова по одной щеке, он другую-то не подставит.
- Вы проиграли, Геннадий Валерьянович, бросайте в костёр свою рубашку.
- А как же живое на Земле появилось, если не от Господа Бога? - поинтересовался Вадим.
- Что? - Звуков аж затрясся от гнева и, забыв достать паспорт из нагрудного кармана, бросил в огонь рубашку вместе с документами, - Это же всем известно! Органическая жизнь на Земле оказалась простым следствием удачно совпавших астрономических и химических обстоятельств. А человек, пройдя целую цепочку перерождений от бактерии, простейших организмов, круглоротых рыбок, звероящеров и первых плацентарных, достиг, наконец, секции узконосых из отряда приматов, где в настоящее время и приостановился в своём развитии.
Представители юношества, в лице Максима и Вадима, дружно рассмеялись.
- Судя по вашей широкой переносице, вы ещё не достигли этой стадии, - преодолевая душивший его смех, сказал Максим.
- Некоторые даже и этой стадии не достигли, - добродушно согласился с замечанием Звуков, - Карту давай. Вы не думайте. У меня в мозгу не одно и не два разоблачения поповщины. Ещё карту дай. Хватит. Из-за вас придётся брюки в костёр бросать.