Аннотация: Underdog[англ.] - 1. Термин из собачьих боев, обозначающий поверженную собаку, прижатую к земле и неспособную продолжать бой. 2. Разговорное обозначение человека, вышедшего из низших слоев общества и добившегося успеха.
Летнее солнце никого не щадило. Оно усердно нагревало землю, как сковородку, стоящую на плите. Город изнывал от жары уже второй месяц. Ленивые голуби даже летать не хотели. Они полоскали свои пернатые тушки в грязных лужах. Эти летучие крысы стали настолько ленивы, что их и ловить-то скучно. Да не очень и хотелось - в такую жару самому шевелиться неохота.
Вот и Трехлапый с Милой лежали на асфальте, на боку, а я сидел рядом с ними. Асфальт уже сильно нагрелся, так что прохлады от него не было никакой. Пока я краем глаза наблюдал за скачущими вокруг воробьями, Трехлапый тяжело дышал, высунув язык. Его темно-розовый разбухший язык волочился по грязному тротуару, как какой-то мусор. Если бы его грудная клетка с выступающими ребрами не вздымалась то вверх, то вниз, я бы подумал, что он уже сдох.
Эти грязные бродячие собаки - моя единственная семья. Я один из них. Но так было не всегда, ведь, в отличие от них, я когда-то был человеком.
Лишь после того, как я стал псом, я узнал, что у большинства бродячих собак есть такие места, куда они постоянно возвращаются. Для меня им стало то самое место, где я навсегда перестал быть человеком. Обычный переулок, обычный вечер - обычное дело. Я толком не помню, что тогда было. Помню только очень много боли. Здесь до сих пор остались следы крови. Ее здесь было много, когда моя кожа лопалась, а кости вырывались наружу. Здесь была и другая, чужая кровь...
Я бывал здесь постоянно, будто пытаясь найти следы прошлой жизни. Иногда со мной была Мила. В такие минуты она ничего не говорила. Конечно, собаки итак не умеют говорить, но им это и не нужно. Своими движениями, своими глазами они могут выразить все, что угодно. Слова слишком часто бывают пустыми и бессмысленными. Слова слишком часто врут. Глаза не врут никогда - они могут передать все твои мысли, твои чувства лучше всяких слов.
Поначалу это было большой проблемой - я никак не мог их понять. Но это трудные уроки, которые быстро усваиваются. Многие из них вначале меня избегали, а некоторые даже бросались. Только спустя какое-то время я заметил, как у них двигаются носы, когда они на меня смотрят. Я понял - я пахну иначе.
Потом я встретил Милу. Как ни странно, она ко мне относилась не так, как остальные. Ее мой запах совсем не отталкивал. Благодаря ей я научился читать их "язык".
От меня пахнет человеком, говорила она. Бродячие этот запах не любят - он не предвещает ничего хорошего. Но Милу этот запах не пугал - в отличие от тех, кто родился на улице, она была когда-то домашней. Ее еще щенком подарили маленькой девочке, а когда она уже стала не нужна, ее просто выбросили. Она и сама часто приходит на то место, где когда-то жила эта девочка.
Она водила меня по тем местам, где всегда можно было чем-нибудь поживиться. Разные мусорки, свалки, а еще один склад, откуда постоянно выбрасывали просроченные товары (с наступлением темноты там было вполне безопасно). Именно там я встретил Воя. Мила как-то раз говорила о нем только то, что таких, как он следует обходить стороной. Он раздирал мощными челюстями что-то. Только подойдя ближе, я разглядел, что это была кошка. С отвратительным хрустом он перекусил ей шею и одним мощным движением оторвал ей голову.
Ненавижу этих мелких крысоедов, сказал он. Его глаза смотрели на меня. В них было что-то пугающее.
Я слышал о тебе, говорит он, еще один домашний. Нет, продолжает он, ты не просто домашний - ты сам когда-то был человеком так?
Он зашел мне за спину, а я старался не упускать его из виду.
Да, верно; человек. Человек, ставший собакой, говорил он, такое бывает крайне редко. Что ты сделал, спрашивает он.
Я отвечаю, что не понимаю, о чем он.
Что ты сделал, повторяет он, чтобы превратиться в собаку.
Если человек, говорит он, может стать собакой... то и собака может стать человеком.
Тогда я понял, что меня так насторожило в его взгляде - он был болен бешенством.
Вскоре по городу волной прокатилась страшная новость - собака убила человека. И не просто убила, а вырвала ему сердце. Я знал, что это был Вой. Я понял, что он задумал: он считает, что если съесть человеческое сердце, то сможет сам стать человеком. В конце концов, он ведь болен. А все остальные знали, что нам это не предвещает ничего хорошего.
После на бродячих началась настоящая охота. Собак при малейшем подозрении на бешенство убивали на месте. И еду становилось все труднее найти. Большинство из стаи разбежались, кто куда - решили, что поодиночке у нас больше шансов.
Остались только мы трое. Я уже не ел где-то дня четыре. Даже не знаю точно - время для меня совсем потеряло смысл. Но пока я держусь, ведь Трехлапому еще хуже. Его добивает жара, и вряд ли он долго протянет. Я посмотрел на них: Они с Милой спали на горячем асфальте. И именно сейчас, в состоянии, близком к голодному обмороку, я почему-то подумал о доме.
Я был там в последний раз еще до всей этой истории с Воем. Может, мне просто хотелось увидеть маму, а, может, мне захотелось вспомнить ту прежнюю жизнь. Стоя под окном, я слышал, как на кухне разговаривали мои родители.
- Как думаешь, где он сейчас? - Это был голос отца.
- Не знаю. - Ответил голос матери.
- Почему ты так... спокойна? Это же наш сын!
- Наш сын... - Задумчиво повторила мама. - Знаешь, все эти годы, где-то в глубине души я знала, что так должно было случиться. С того самого момента, как мы нашли его тогда среди этой бродячей стаи. Как бы мы себя ни обманывали, он никогда не был нашим.
- Ты что, думаешь, он...
- А ты видел его глаза? Ты видел тогда его глаза?
Что было дальше, я не слышал - я убежал. В ту ночь я нашел какую-то пустынную дорогу и бежал по ней, пока вконец не обессилил.
Чтобы отвлечься от этих мыслей, я пошел бродить по улицам. Может, удастся найти какой-нибудь еды. По дороге мне попалась какая-то кошка. Я погнал ее, но она взметнулась на дерево.
Что, блохастый, издевалась она, не можешь достать.
Спускайся сюда, крикнул я ей, и увидим, кто из нас блохастый.
Вы, бешеные, все такие тупые, спрашивает она.
Бешеные, переспрашиваю я, ты видела здесь бешеных.
Был один здесь недавно, отвечает она.
Это был Вой. Могу поспорит, это был он.
Давно он был, спрашиваю я.
Пол оборота луны, говорит кошка, от кошачьего глаза до блюдца.
Никак не могу привыкнуть к кошачьему обозначению времени, хоть оно всегда и привязано к луне. В данном случае это значит недели две назад.
Когда я вернулся, Мила уже не спала.
Мила, надо уходить, говорю я.
Он уже никуда не пойдет, отвечает она, глядя на Трехлапого. Его грудная клетка больше не поднималась.
Ночь должна была принести с собой прохладу, но я этого совершенно не чувствовал. Жара просто убивала меня. Голова постоянно болела, будто была готова вот-вот взорваться - толи это от жары, толи от голода. Мила ушла на поиски еды уже около двух часов назад, и я начинаю беспокоиться. Хотя она и знает все закоулки этого города лучше меня, но я все равно решил пойти на ее поиски.
Я бродил по дворам, как вдруг услышал чей-то крик. То была девушка - на нее кто-то напал. Я побежал на звук и увидел, что это был Вой. Его безумные глаза были полны жажды крови.
Прекрати, зарычал я на него.
А, домашний, говорит он. Лучше не лезь в это. Я думал, что если съем человеческое сердце, сам смогу стать человеком. Но ничего не вышло. Что ж, похоже, мне остается только пытаться снова и снова.
Зачем тебе это надо, спрашиваю я.
Ты мне скажи, отвечает он, ты был человеком; тебе ли не знать, каково это. Кто сказал, что тем, кто родился на улице, не дано что-либо изменить?
Таким способом ты ничего не сможешь добиться - я заговаривал ему зубы, пока сам в любой момент готовился вцепиться ему в глотку.
Попытка того стоит, говорит он, после чего бросается на жертву.
Но я был быстрее. Хоть я лишь слегка оцарапал его, но зато отбросил его в сторону. Его челюсти были очень сильны. Клыки впились в мою шею. Он мотнул головой и повалил меня на землю, прижав меня. Боль еще яростнее начала разрывать мой мозг. Все вокруг расплывалось. Я таял в этом тумане.
Нет! Вставай, говорил я себе. Надо подняться. Надо бороться. Из последних сил я вывернулся и вцепился в его горло. Пасть наполнил сладкий привкус крови. Он пьянил. Он уносил всю усталость и голод. Он вымывал боль из моей головы.
Я, кажется, задел вену. Сжал челюсти и рванул, вырвав у Воя кусок плоти. Он издал дикий вопль и отшатнулся назад. Из него кровь текла бурным потоком. Он задыхался и едва стоял на ногах. Но мне казалось этого мало, и следующей атакой я прокусил ему глаз и содрал часть кожи с черепа.
Он, наконец, упал.
Надо было прикончить тебя тогда, сказал он.
О чем ты, старая псина, спросил я.
А ты не помнишь? - его предсмертная агония все еще держала его в сознании - Та ночь. Когда ты стал псом. Тогда ты меня чуть не убил.
Это был ты, спрашиваю я.
Это чувство, еле внятно продолжает он, постоянная боль. Надеюсь, тебе оно нравится. Тебе с ним жить. Хоть и недолго.
Что ты со мной сделал?
Но он уже не шевелился.
Я болен? Как давно это произошло? Как давно я уже болен бешенством?
Что делал дальше, я плохо помню. Помню, что оказался в каком-то парке. Теперь уже все тело трясло от боли. А язык все еще помнил привкус крови. Я лег на тротуаре и пытался заснуть.
В парке были люди. Какие-то школьники, которым казалось ужасно весело поиздеваться над бездомной собакой. Я кинулся на них. Я ненавидел их. Ненавидел за то, что они живы и здоровы. За то, что у них есть дом, куда можно вернуться. И семья, которая всегда их ждет. За то, что у них есть все то, о чем они даже не задумываются. За то, что и я когда-то был таким же. Когда-то давно, в прошлой жизни.
Как стоило ожидать, меня поймали. К утру я уже был в клетке и ожидал своего укола снотворного. В любой другой истории все кончилось бы гораздо лучше. Я бы сбежал. Все были бы счастливы. Но не в этот раз.