В комнате беленые стены - беленые стены с орнаментом из ветвей, листьев и цветов. Окно открыто, занавески шевелит теплый ветер. Весна такая яркая, что на нее невозможно смотреть - ни на брызжущее с небес солнце, ни на зелень. На далеких холмах водят хоровод и поют песни, и отголоски доносятся даже сюда.
Желтое солнце дарит тепло
Красное солнце радость принесло
Белое солнце правит этот век...
Я бессмысленно скольжу взглядом по узору на стене и стараюсь не вспоминать.
Четвертое солнце заберет всех.
Моя комната светла. Хозяева старались, чтобы она мне понравилась. Я редко ее покидаю: это небезопасно и, сказать честно, мне тяжело держаться на ногах. Чуть перейдя горы, я сразу слег с простудой, и до сих пор не чувствую себя здоровым. Так что большую часть времени я просто лежу и смотрю в потолок. Я выучил его уже наизусть - но я пять лет провел в камере, я привык к замкнутым пространствам, мне не скучно. Мир за стенами внушает тревогу.
Серд-це на-ше скрыто в бездне вод...
Здесь спокойно.
Здесь нет развалин, нет страха и привкуса гари и темной магии, нет смертей. Только одиночество. Моя память - колодец, наполненный туманом, и я не хочу в него вглядываться.
Я говорю себе, что мне требуется восстановиться после Вихря. Я был подключен к огромному разумному механизму - именно он гонял мою кровь по венам, заставлял легкие расширяться... обрыв связи не обойдется без последствий. Мой разум должен восстановиться. Но пока мир с трудом балансирует в точке равновесия и от любого неосторожного движения готов сломаться.
Я не делаю неосторожных движений.
Терпение. Ожидание. У меня было много времени, чтобы обдумать каждое будущее решение, и сейчас я пользуюсь правом не думать ни о чем.
Над притолокой череп с семью рогами. Череп с семью рогами - счастливый. Деревянная лестница ведет на первый этаж. Хозяева сидят внизу, за большим столом. Их мне указали; один из наших контактов по ту сторону границы. Когда-то, во время эпидемии, свободно гуляющей по Загорью, семья этого дома не захотела умирать и приняла помощь от светлых. Эти люди были запятнаны. Они уже предали свою страну. Одно предательство тащит за собой другое.
Я говорю себе - в который раз? - что мои сородичи все равно не смогли бы спастись. Загорье не принимает беженцев. А когда нас осталось совсем мало... достаточно мало, чтобы попытаться спрятаться, мы не могли сбежать, бросив тех, кто оказался в плену. Ни у кого не было шанса.
Шанс отдан мне. Я знаю, почему, и что мне нужно сделать, чтобы его оправдать.
Хозяева звучат в эмпатическом поле так, будто мне рады. Я до сих пор не мог определиться в их отношении ко мне: статус светлого мага вызывал у них благоговение, но я все еще был родом из полной скверны страны, и был порождением этой скверны. Возможно, они хотели меня спасти. Они рассказывали мне многое, чтобы убедить, что только загорцы поступают правильно. Например о том, что зарывать живых людей в землю правильно, если делать это в правильные дни календаря.
У темных культов Загорья всегда было достаточно мозгов, чтобы не позволять называть себя темными. Человеческие жертвоприношения не имели отношения к светлой магии: они нужны для управления толпой.
Снаружи донеслось бормотание громкоговорителя, а потом короткий отрывистый сигнал. Громкоговорители стояли на каждом холме, и не услышать их было невозможно: второй сигнал прозвучал еще громче. Хозяева встали и протянули мне руки, чтобы мы образовали круг, и я знал, что снаружи все люди делают то же самое.
Это всегда было странное ощущение. Не те чувства, которые возникают, когда создаешь свою печать - словно сам становишься частью гигантской печати. Моя искра реагировала на это. Далеко, в столице конфедерации Лонн, проводили непонятные ритуалы, и мне было бы интересно узнать причину такой активности.
Сирены звучат раз в несколько дней, иногда среди ночи, и, по словам хозяев, чаще, чем раньше. Звуковые коды для разных действий. Загорцы - плохие маги, но недостаток мастерства заменяет массовость. Когда все население страны действует как единое целое, взывая к Источнику, сердце мира обязано услышать.
Чтобы все население страны действовало как единое целое, население надо хорошо выдрессировать. И светлейшее Загорье справилось с этим блестяще.
- Соседи говорят, что в нашем районном центре видели адептов новой секты, - сообщают хозяева и после разрешения из громкоговорителей вновь усаживаются за стол. - "Знаки Солнца" собираются восстанавливать районный ритуальный центр и зовут людей на общественные работы. Малая плата, зато помощь стране и благо для каждого верного человека.
- Районный ритуальный центр был оставлен по решению предыдущей секты, - с улыбкой говорят они. - "Сияние" пало.
Я знал - светлая гильдия знала - что в Загорье нет городов в привычном понимании. Есть центры управления, а жилые поселения широко разбросаны вокруг. Ла'эр неспособны жить скученно. Они друг друга перебьют.
Власти Загорья тратят много сил, чтобы занять свой народ и придать их действиям осмысленность. Забросить город. Восстановить город. Забросить. Отправить самых буйных в карательную экспедицию. Мир и порядок в стране поддерживать непросто.
- Вам следует опасаться их, - говорят хозяева.
- Что может быть лучше, если вы присоединитесь к ним? - говорят они.
Я ни разу не встречал живых загорских культистов. Должно быть, они - интересная задача.
Прямо от порога видны горы - и крошечный монумент на одной из вершин. Все карательные группы загорцев, возвращающиеся с той стороны, с юга, должны остановиться, увидев этот монумент. Разложить большие костры, чтобы не тащить заразу дальше. И остаться там.
Что может быть лучше, чем умереть ради родины? Хороший гражданин не должен ценить свою жизнь. Загорские могильники кормили поколения и поколения хищных зверей.
На зеленом лугу вокруг столба с громкоговорителем дети в венках из цветов водят хоровод и поют. Столб украшен цветами, а еще черепами, и некоторые черепа с семью рогами. Пыльная дорога ведет на север, к районному ритуальному центру.
За моей спиной - снег и могилы, а дальше туман и черный провал. Мне больно даже в мыслях приближаться к нему. Рано или поздно мне придется вернуться.
Но не сегодня.
***
Аринди. Семь лет спустя
...Фиолетовая завеса разорвалась в клочья, и мы въехали прямо в пшеничное поле.
Я спокойно относился к превратностям судьбы; я был морально готов оказаться в пасти чудовища, посреди океана, падающим в пропасть, но пшеничное поле не выглядело тем, к чему можно быть готовым. Рокот моторов утих, и мир залила оглушающая тишина.
Тяжелые колосья, наполненные золотом, глухо шелестели, ударяясь друг о друга. Сильно пахло травой, влажной землей; стрекотали кузнечики, высоко в небе щебетал невидимый жаворонок. На небе громоздились башни облаков, солнечный свет растекался в воздухе, в белой дымке предметы расплывались, и от всего этого веяло полуденной летней негой. Обещающей счастье. Обещающей покой.
Такое красивое и такое лживое обещание.
Миль отнял руки от головы и удивленно спросил:
- Что вы сделали, Рейни?
Мы стояли на проселочной дороге: обычной проселочной дороге с глубокими колеями, между которыми росли васильки. Дальше дорога соединялась с другой, и на перекрестке стоял высокий тотемный столб с указателями.
"Светлый источник Иншен - 5. Светлый источник Аохегра - 28".
- Внутренние области Загорья, - озвучил я то, о чем наверняка догадывались остальные.
- Это? - на боковое стекло прыгнул кузнечик, и Миль дернулся. Я не уловил даже заклятие, которое он использовал, прежде чем кузнечик упал замертво.
- А вы думали, что в Загорье грязь, нищета, разруха и мор, толпы голодных детей и фанатики, бегающие по грязи с факелами? В Загорье все хорошо, - я печально сравнил спелые колосья с хилыми зелеными ростками, которые только пробивались на полях Аринди. Семь светлых источников. Семь светлых источников стоили жертв. - В некоторой степени.
Сопровождающие нас темные, в этой и второй машине, все еще удерживали полуактивные атакующие печати. Они смотрели по сторонам с любопытством, но спокойно, и у меня возникало пугающее ощущение от того, что им все равно, куда они попали и что им придется делать. На одной шкале с безумными садистами есть не менее безжалостные существа. Те, кто просто исполняет приказы.
- Семь прекрасных цветов расцвели над долинами Лонн... - отрешенно проговорил Эршен, смотря на указатель, и я на автомате продолжил:
- Семь звезд в небесной короне.
- Семь священных деревьев подпирают собой небосклон...
- Семь ясных солнц на восходе.
Семь чистейших ключей, семь камней, семь богатств, семь услад, семь дорог, семь сердец, семеро врат
Семь вершин, семь низин, семь рек, семь долин
Семь слов, семь шагов, семь согласий, семь "нет"...
- Сектанты, предатели! - грубо рявкнул Миль. Мы с Эршенгалем кивнули друг другу, прервав священный гимн, и я, спохватившись, отвернулся. Загорье не было хорошей страной, но для каждого загорца долины Лонн были тем, за что стоило сражаться.
Здесь было слишком жарко и душно. Ровный и тяжелый свет, что заполнял пространство, скорее давил, чем добавлял сил, увеличивая висящее в воздухе напряжение. Как перед сильной грозой. Специалисты из наших назвали бы это информационным перегрузом. Светлые источники слишком... насыщены материей и информацией, жизнью. Находиться к ним слишком близко опасно. Как и смотреть на солнце.
Шеннейр открыл дверцу машины, высовываясь наружу и разглядывая белесое марево, расползшееся на полнеба.
- Великий Иншен светит слишком слабо. Вы это видите, Кэрэа?
Я видел. Источники не обладали цветом, концентрация магии искажала сознание, и люди переставали различать цвета, но даже через эмпатию Иншен воспринимался не так, как должно. Пять единиц расстояния - это немного. Если источники Загорья действительно гаснут...
- Поле стабильности над Загорьем разрушается, - я провел по внутренней обшивке машины, собирая в ладонь фиолетовое марево искажения, а потом понял, что окружающие его не видят. - Мы сумели переместиться сюда.
А значит, способность нашего мира сопротивляться вторжению стремительно иссякает. Поле стабильности, которое создавали источники Загорья, служило щитом для всего севера от вредоносного влияния врат. Именно поэтому на севере не верят во всеобщую гибель. До них признаки этой гибели докатятся только сейчас.
Я чувствовал, что Шеннейр даже не против проехать дальше, изучая вражескую страну, но времени на развлечения у нас не было. Еще это сбило бы мне концентрацию.
- Не беспокойтесь, мы здесь ненадолго, это временный сбой. Связь нашего мира с Заарнеем пока непрочна, врата искажают ткань мира, а мои способности далеко не так точны, как раньше. Чем больше расстояние, тем больше погрешность. Заарней скоро притянет нас к себе.
- Откуда... - начал было Миль и замолчал, косясь на ладонь Шеннейра на плече как на ядовитую змею. Темный магистр не требовал объяснений, и не от большого доверия. Я единственный, кто здесь разбирался в перемещении в пространстве, проверить мои слова невозможно, сразу обвинять, что я планирую завалить столь важную миссию, неразумно, и потому устраивать разборки посреди задания не имело смысла. Но я все же счел нужным пояснить:
- Заарней нас поймал, и я чувствую ячейки сети. Сеть зацепилась за препятствие. Но скоро нас вытащат на поверхность.
Сила Заарнея разъедала этот мир, и этот день, и этот летний полдень. Как основа, проступившая под облетевшей позолотой.
Матиас издал шелестящий вздох, кивая и растирая ладонями лицо. Я заметил красные разводы, оставшиеся на его щеках, и быстро попросил:
- Темную печать, кто-нибудь!
Шеннейр среагировал сразу, но мне все равно показалось, что темная магия исполнила его приказ без привычной охоты. И даже развернувшееся заклинание было не таким ярким, как обычно. Близость светлого источника мешала темной магии - но Матиасу стало лучше. Пусть Матиас был светлым магом, наш мир его отторгал.
- Внимание, - без эмоций произнес Эршенгаль.
Пшеница вокруг нас пошла волнами и полегла, рассыпаясь черным пеплом. Воздух сгустился, пахнув озоном, над полем пробежали разряды, сливаясь в линии, заключая нас в широкий квадрат. Я откинулся на спинку кресла, ощущая, как машины вновь затягивает водоворот искажения. Заарней почувствовал возмущение энергии рядом с разрывом и контратаковал.
Линии вспыхнули красным, и повисшая сверху полупрозрачная печать рухнула вниз стеной пламени.
Падение.
Свобода, но только до момента удара.
- Как вы думаете, Олвиш удержит врата? - спросил я, когда машины уже катились по гладкой пустоши под фиолетовым небом.
- Он будет держаться до последней капли сил, как и положено верному магу, - Шеннейр холодно и безжалостно глядел перед собой. - И я позволю ему это.
Норман обещал, что нас вынесет на территорию Первого Лорда. Первый Лорд и его колония дрыхли, пока остальные надрывались, его земли были закрытыми для других колоний, и потому находиться здесь было безопаснее. Ненадолго.
Машины чуть потряхивало на неровной поверхности, и только так возникало ощущение, что мы движемся. Холодное слепое небо нависало над плоской желтой равниной, и белый круг солнца почти касался горизонта. Заарней всегда был одинаков, но сегодня он казался мне ярче и мрачнее.
- Когда наступит ночь?
Мне вовсе не хотелось путешествовать по иномирью ночью. Уж сколько плохих вещей творилось днем, но ночью люди еще более беспомощны.
- Когда мир умрет, - Матиас забился вглубь машины, даже не пожелав посмотреть на покинутую родину. Кажется, он совсем не скучал. - Чем ниже падает солнце, тем меньше энергии. Когда закончится Длинный День, Нэа должен сожрать ваш мир и создать Сердце. Только Сердце может пережить Долгую Ночь. Мы перезапускали Нэа пять раз, это должно было помогать, но с каждым разом становилось все хуже.
Разве бывают иные варианты? Хуже - это закономерно.
И все же Заарней напоминал наш мир. Если бы кто-то захотел построить мир, составленный из прямых линий и чистых цветов. Пустой слепок мира, проектный план, на который забыли добавить деталей. Здесь было не тепло и не холодно; даже высунувшись из машины, я не чувствовал ветра. Солнечные лучи не грели, но обжигали открытые участки кожи, а если дышать слишком глубоко, то кружилась голова. Мы взяли с собой еду и запас воздуха, и дыхательные маски. Что-то подсказывало мне, что долгое пребывание в чужом мире столь же губительно, как пребывание заарнов в нашем.
- Вам, вкусный шестой мир, повезло, - сложно сказать, предназначалось злорадное хихиканье Матиаса родному миру или нашему. - Состав Лордов в этом цикле менялся. Второго Лорда и колонию съела гниль. Лорд Ирвин стал Вторым, новичок Третьим, а Четвертый был таким маленьким облачком до тех пор, пока не стал Четвертым.
- Это четвертое облачко разожралось, - саркастично процедил Миль. Заклинатель сидел выпрямив спину, сложив руки на груди, и излучал ненависть. Он ни разу не повернул голову в сторону, словно напоказ игнорировал мир, проносящийся за стеклами: - Так даже бессмертных великих ужасных чудовищных Лордов может сожрать какая-то ничтожная гниль?
- Могильная гниль поедает и великих, и малых, - серьезно ответил Матиас. - Простое разрушает сложное. А потом придет хаос и поглотит всех.
Следовало порадоваться, что заарн научился говорить так складно, но в этот момент он совсем не напоминал себя. Даже Шеннейр уловил в его настрое нечто знакомое, и мучительно скривился, растирая переносицу:
- Если еще хоть одно разумное существо в этой компании начнет вещать про смерть, тлен и бессмысленность, я кого-нибудь убью.
Матиас мгновенно уставился на него растерянными и обиженными фиолетовыми глазами. Я знал, что этот выпад направлен на меня, и чувствовал, что в данный конкретный момент Шеннейр даже не против, чтобы с ним поспорили. То, что от других воспринималось как дерзость, от меня звучало как новый шаг к образу великого мага, или хотя бы того самого несуществующего нормального человека. Вдобавок, темному магистру было довольно скучно куковать на своей вершине власти в одиночестве, там, где все разговоры с ним засчитывались за дерзость. Я чувствовал, что Эршенгаль улыбается, и этого никто не видит, потому что он вновь сидит за пультом управления и ведет машину.
Я ощущал все эмоции в деталях, как и положено эмпату. Но правда была в том, что мне было тошно от них всех.
Машины остановились довольно скоро; мы ехали только затем, чтобы удалиться от точки перехода. Сопровождающим нас заарнам Нормана требовалось выбрать направление. Обычные заарны из колоний ориентировались на корни тела своего Лорда, пролегающие под землей, и на его ментальные сигналы, но мы такой роскоши были лишены. В руках у нормановских посланников вертелись и блестели металлические приборы с тонкими дугами и стрелками; посланников было четверо, четверо высоких тонкокостных тварей, и пятого нелюдя вывели под руки, потому что он был закутан в ткань с ног до головы.
Я попытался уловить что-то через ментальное восприятие, но не смог. Заарней был равнодушен и спокоен.
Миль сначала бросил на землю клубок, потом потрогал камни носком ботинка, и только потом следом за мной спустился с подножки, оглядываясь и презрительно щурясь от яркого света:
- И это ваш могущественный Заарней, держащий все человечество в страхе?
Если человечество держит в страхе веселеньких расцветок пустыня, то это укор человечеству, а не пустыне. Матиас столь же презрительно засвистел:
- Осторожнее, человек!
Я вспомнил, что о нашем мире заарн отзывался в похожих выражениях. Выдающиеся умы мыслят схоже.
Клубки Миля не всегда были из ниток: обычно он использовал свернутые в ком печати. В отличие от неконвенционки, которую таскал с собой Нэттэйдж, это были обычные проклятия, но неконвенционка, которую таскал с собой Нэттэйдж, была хотя бы защищена блокирующей сферой.
- Знаете, что я тут подумал, Рейни? Если бы все шло по плану Алина, то не было бы никакой катастрофы. Избранные бы выжили в замковой долине, заарны сожрали бы остальных и ушли. Но появились вы. Поведаете нам, почему именно после вашего прибытия сильное, но обычное вторжение превратилось в безумное уничтожение всего мира, наш светлейший магистр?
Я посмотрел на него чистейшим взором, прекрасно зная, что Миля он пугает, а не успокаивает, и сказал:
- Нет.
Мы убедили Заарней в своей опасности, и тот вынужден действовать. Борьбы не бывает без жертв.
...Лучше? Избранные в убежищах получили время подумать о стоимости человеческих жизней, когда поняли, что умрут первыми. По моему мнению, это было крайне справедливо.
Мир сотряс крик боли. Я не уверен, что его слышал, но я точно его чувствовал; сильная дрожь прошла по телу, чуть не уронив на землю, и земля тоже дрожала, расплываясь перед глазами. Даже солнце немного сместилось в сторону. Мне показалось, что на мгновение оно пошло мелкой рябью, как будто видимое сквозь толщу воды.
Я не стану спрашивать, что такое заарнейское солнце. Оно не имеет значения, как и наши звезды.
- Четвертый Лорд поранил щупальце! - с восторгом сообщил Матиас, и сразу же поправил формулировку, опережая комментарий Миля. Для того чтобы понять, что собирается сказать Миль, не требовалось быть эмпатом. - Лорд перенес за врата часть своей массы. Я говорю так, как будет понятно тебе, человек, который не желает задумываться. Ведь мой магистр понимает суть в любом ее выражении.
Всего лишь щупальце... Зато правители Заарнея отвлечены тем, что происходит у врат. Собрались как голодные твари у накрытого стола. Те, кто вольно или невольно прикрывал наш переход через врата, защищали нас и сейчас. Темные, северяне, Олвиш. Мне не было жаль северян. Если они шли в чужие земли захватывать чужую страну, то должны были понимать риски. Мне не было жаль никого.
- Рейни, вы чудовище.
- Я не заставляю людей брать ношу большую, чем сам несу.
- Несете? Вы? Еще есть что-то, что вы не переложили на чужие плечи? Или вы имеете в виду, что набрали ответственности, а потом сели на шею Шен...
- Лордов всего четыре. Там - один. Сколько осталось?
Миль понял быстро. Я не успел сказать, чтобы он не дышал так глубоко, тратя разреженный воздух, как от возмущения Миль начал задыхаться. Пришлось достать из сумки дыхательную маску и передать ему.
- Зачем вы отдаете ему свою запасную маску? - недовольно бросил нам Шеннейр. В разговор он не вмешивался, но смотрел на Миля с отвращением пожалуй большим, чем мог изобразить сам Миль. Миль ничего не сделал темному магистру, но темный магистр не понимал, зачем и почему существуют такие люди.
- Это не запасная.
Пожалуй, забирая с собой двух светлых и Миля, темный магистр не был готов, что мы будем все время болтать.
- И что... вы будете делать... Рейни, петь им ваши глупые песенки? - Миль не мог выровнять дыхание даже несмотря на маску, но все равно не собирался умолкать, - ...глупые островные песенки. Что вообще следует ждать от народа, который... поет песни?
- А как же, - я прикрыл глаза, припоминая, и напел:
Полынь-полынь
Наши слезы горьки, словно полынь
Мы строим полынный город
На полях, где растет полынь.
- Это высокое... искусство, Рейни. Разумеется, вам не понять, - и на этом Миль величественно ушел в сторону, недоступным остальным инстинктом определяя, что то место более достойно для стояния, чем это.
"Полынь-полынь" была одной из двух известных песен мирринийке - по крайней мере, их осталось две, после того как национальное правительство запретило остальные. Колонисты не сумели закрепиться на побережье из-за землетрясений и были вынуждены уйти вглубь материка. Там им не понравилось. До того, как над Аринди поработали светлые маги, здесь росла полынь и более ничего.
Крик повторился, назойливой дрожью отдаваясь в костях и зубах. Я развернулся обратно к машинам, решив, что достаточно нагляделся на иномирье. Я нисколько не успел по нему соскучиться, хоть что-то внутри и приветствовало возвращение. Мой особый дар принадлежал Заарнею.
Оно возникло из воздуха, из тонких прожилок и искажений, возвышаясь над нами переломанной бьющей по восприятию нечеловеческой конструкцией. Оно было стремительно; оно коснулось попавшегося под ноги боевого мага, и я ощутил...
Как его кожа истончается, а мясо превращается в розовую пену, кости дробятся на бесконечных скалистых гранях, разум поглощает сам себя и создает сам себя в замкнутом круге, и человек сворачивается во внутрь, в свой внутренний мир, где кости скал омывает алое море под натянутой кожей неба, а его искра вспыхивает новым солнцем. Чтобы угаснуть.
Этот мир прожил недолго. Так жаль.
Боевик исчез. Мгновенно оказавшийся рядом Эршенгаль схватил меня за руку, окружая защитной печатью. Мир сотряс взрыв от направленных заклятий, и меня сшибли с ног.
Должно быть, меня вырубило на несколько мгновений. Перед глазами плавали черно-красные пятна, в спину врезались камни, дышать было тяжело. Нас придавило камнями, да и Эршенгаль был далеко не легким. Я чувствовал, что он жив, и был рад, когда он пошевелился, а потом медленно поднялся.
- Спасибо - я сел на земле, потирая рассеченную камнями щеку. Теперь на унылой плоской равнине образовалась глубокая воронка с осыпающимися краями. Шагов десять в поперечнике. Повезло, что нас засыпало не сильно.
- Вы в порядке? - Эршенгаль дождался кивка и повернул голову, разглядывая разорванную на плече форму, и слегка прихрамывая направился к машине. Я заметил на его коже переплетенные красные следы - как от ожога медузы.
На дне воронки лежало, впечатанное в землю... я затруднялся это описать: синие трещины, раздавленный клубок молний, раздавленная медуза со множеством коротких щупалец. Что-то полупрозрачное, колышущееся над этими линиями, быстро испарялось. Шеннейр, Матиас и боевики стояли над ним и оживленно переговаривались; в голове звенело, и я их не слышал, но эмоции мешали. Это всего лишь нападение, здесь нечего чувствовать.
Матиас махнул мне рукой и что-то крикнул, Шеннейр отвлекаться не стал. Эршенгалю было поручено меня охранять, и Шеннейр не сомневался, что он сделает это хорошо.
Машины кратер не задел, и непотревоженные заарны-проводники копошились рядом. Я присмотрелся к тому, что они делают, и внезапно поймал отголоски жуткой, выворачивающей тело боли. Миль сидел на земле вдалеке от опасной зоны, скорчившись и прижимая руку к груди; я поспешил к нему, представляя осколочные раны и повреждения внутренних органов (и никто не узнает, где похоронен самый талантливый маг страны!), и рана правда была. Миль сжимал запястье, а его ладонь насквозь пробил осколок камня.
На меня он посмотрел чуть ли не со звериной яростью и вцепился в осколок, вытаскивая его из ладони. Но это было последнее усилие, на которое его хватило: Миль дышал глубоко и часто, и был на грани обморока. Как и многие заклинатели, что живут в высоких башнях и редко спускаются в реальный мир, он боялся боли. Или, что еще ближе к истине, болезненными для него были повреждения пальцев. Кровь, скопившаяся на его ладони, была темно-вишневой.
- Ну что вы, Миль. Это уже не больно, - я взял его за руку, окутывая целительной печатью, убрал обрывки перчатки, залил обеззараживающим раствором и залепил пластырем. Потом поднял оброненную дыхательную маску.
Маску я взял с собой лично для Миля, потому что лучше позаботиться обо всем самому.
Миль открыл глаза, повернул руку, рассматривая аккуратно наложенную повязку - я даже сам залюбовался точностью, на себе так хорошо закрепить бинт обычно не получалось, - и криво усмехнулся:
- Кто учил вас первой помощи, Рейни? Почему он не смог заставить вас прийти на занятия?
Шеннейр подошел к нам и так же молча взял заклинателя за руку и стиснул раненую ладонь. Я наблюдал, как лицо Миля искажается от боли, и что он даже не пытается защититься, пока Шеннейр не отпустил его.
Темный магистр Шеннейр не терпел подобного проявления слабости. Поступок был жестоким и бессмысленным, зато принес ему несколько приятных мгновений. Больше Миль не произнес ни слова, перестав сбивать с остальных рабочий настрой.
Я думал о том, что будь у меня выбор, я бы не приближался к темной гильдии.
Четверо нормановских заарнов сгрудились в круг. Пятый лежал на земле, растерзанный, и товарищи копались в его внутренностях длинными металлическими лапами и серебряными инструментами из движущихся сфер и стрелок. Почуяв мой немой вопрос, они одновременно подняли металлические конечности и указали направление.
Я не знал, почему мой светлый мир превратился в кровавый уродливый кошмар. Впрочем, я знал, когда.
"Война? - сказал темный магистр Шеннейр. - Пусть будет война". И вот я здесь.
- Это был призрак, - радостно поведал мне Матиас. Глаза заарна блестели - короткая схватка его взбодрила. - Это неинтегрированные остатки поглощенных миров. Ошибки. Лишняя информация. Они бродят по поверхности... они помнят, чем когда-то были, и пытаются восстановить себя. Но это бесполезно.
Существо с тонкими многосуставчатыми ногами скользило по кромке горизонта. Издалека оно казалось не больше паука, но расстояние между нами было огромным, и оно было огромным тоже.
Мир красных скал, песка и фиолетового неба был необыкновенно тих. В нем не хватало звуков: даже машины двигались бесшумно, а наши голоса были здесь чужеродны. Теперь долину пятнали обелиски разных размеров. Их длинные тени, игнорируя положение солнца, перекрещивались и тянулись за нами. Матиас кинул им шарик - один из тех мягких шариков, которые обычно подбрасывал и ловил для тренировки реакции - и когда тени вновь сдвинулись, шарика на земле уже не оказалось.
- Охотятся, - веско пояснил заарн.
Судя по тому, как часто здесь кто-то ездил, обелиски умели ждать долго. Машины старательно объезжали камни и тени.
Шеннейр сжимал и разжимал кулак, наблюдая, как над ним выстраиваются диагностические заклинания. Еще недавно темный магистр в одиночку противостоял бронированному боевому кораблю, а теперь уничтожение призрака потребовало объединенных усилий. Темные печати выглядели блекло и несерьезно, и я уже успел проверить, когда лечил Миля, что светлая магия тоже стала слабее. Скорее всего, мы тратили на заклинания собственные жизненные силы, но я не слишком беспокоился об этом. Истинный маг остается оружием при любых условиях, а о жизни беспокоиться не стоит.
К кромке обрыва мы вылетели на полном ходу. Я не испытал страха: создавалось впечатление, что мир исказился и провалился прямо перед нами.
Долину, лежащую глубоко на дне, заволакивала красноватая пыль. Отвесные стены резко обрывались вниз, испещренные черными трещинами. Они шли вправо и влево, пока хватало взгляда, и какой бы ни была катастрофа, расколовшая землю, здесь еще гуляло ее эхо.
Четверка заарнов подошла к самому краю, а потом один из них нырнул вниз головой, легко карабкаясь по вертикальной поверхности, а потом скрылся в одной из трещин.
- Здесь на сердце были разломы и раны, и оно не билось так ровно, - голос Матиаса звучал почти одухотворенно. - Искажено, искалечено накопленными ошибками. Не сумело развернуться полностью. Никто не любит это место. Здесь скрывался Лорд Норман.
Из этих пещер и трещин колонию Нормана действительно было сложно выкурить. Посланники Нормана последовали за собратом, и Матиас присоединился к ним.
На кромке провала тоже стояли обелиски. Чем дальше от врат, тем сильнее цвета уходили в другой спектр - фиолетовое небо в черноту, и на фоне тусклого белого солнца даже скользнуло пыльной лентой облако. Я сел на краю пропасти и уставился вниз. Если спрыгнуть отсюда, то в полете можно несколько раз передумать и даже успеть смириться с неизбежным. В пыли проступали непонятные конструкции. Могильник, про который упоминал Матиас? Это место было древним, таким древним, что устало от самого себя.
Шеннейр встал рядом, неосторожно дыша полной грудью. Теперь, когда его темная аура заметно притихла, эмоции ощущались более явно. Шеннейру нравилось все, что происходило.
Я изучал его эмоции как занятную головоломку. Пытался я, раз за разом его понять? Смешно. Это бессмысленно. Может быть, именно так темная гильдия свела с ума светлых. Мы, эмпаты, пытались понять, и не смогли. А некоторые поняли.
- Вы несколько лет жили на Островах? - я попытался отвлечься от горькой мысли. Тогда, двенадцать лет назад, если бы мои способности развивали не для войны, а для открытия врат - променял бы темный магистр войну на изучение чужого мира?
Ха, да конечно же нет.
- Жил, - кратко ответил он.
- Вы были в изгнании, в изоляционном лагере?
- Был.
- И как оно? Понравилось? - я обнаружил, что ловлю в его эмоциях хотя бы тень перенесенных испытаний. Тень страха. Тень боли. Хоть что-то, что позволило бы считать Шеннейра человеком.
...Мои родные Острова. Темные устроили там полигоны для грязного оружия и лагеря смертников. Все самое прекрасное, все самое хорошее - темные придут и испортят.
- Абсолютно нет, - изумился он. - Полный бардак. Расходники закончились, оборудование устарело на полвека, меры безопасности нулевые. Идеальный испытательный полигон и такая... дыра. Пришлось устраивать там все по-человечески. Половину разогнал, половину сжег нахрен, бесполезный мусор.
- Тех, кто охранял, или тех, кого охраняли?
Темный магистр ответил знакомой снисходительной усмешкой. Он не делал различий между разными сортами неудачников.
Я знал, что в гильдиях считалось правильным, когда темный и светлый магистры приходили к власти одновременно. И это случалось часто. Недопустимость перевеса силы. Дело не в количестве прожитых лет; между нами - бездна полученного опыта. Те ошибки, которые я только готов совершить, Шеннейр уже сделал раз по десять. Половина из них, правда, его ничему не научила.
- Тот амулет, который вы отдавали мне на время переговоров. Почему вы не можете сделать второй? - я не видел смысла в этом вопросе: если Шеннейр что-то не делал, значит, так было нужно, но любая информация имеет ценность.
- Я могу его сделать. Но мне нечем его оплатить, - через эмоции Шеннейра вновь струилось веселье, которое не могла обмануть показная досада в его голосе: - Потому что вы, светлый магистр, недовольны, когда я уничтожаю города. Я вынужден прислушаться.
Я даже не стал выражать сомнение. Шеннейр не слушал никого, но если он считает должным так шутить - пусть.
Так значит, темный Исток согласился не трогать меня в обмен на человеческие жертвы. Неудивительно, что высшие так отреагировали на амулет - и что не распространялись, как он работает. Моя жизнь была оплачена.
О, да, плата была велика.
Миль мерил шагами пустыню: он молчал уже полчаса и постепенно зверел. Я вполне ясно слышал его шепот ("твари. Безрукие твари") когда он швырнул за край обрыва очередной клубок, и тот развернулся сетью, сливаясь с сетью трещин. Землю тряхнуло, обелиски разом изменили наклон, как переключатели, переведенные в другое положение. Что-то под землей сработало.
Заарны возвратились все вместе. Я встал и отвернулся от пролома:
- Если мы перекроем источники энергии, Заарней умрет.
Губить целый мир - невероятно жестокое деяние. Пожалуй, что привлекательное, но привлекательным оно не являлось - я не испытывал таких чувств. Эмоции Шеннейра звучали восторженным хором. Я еще не встречал человека, которому бы настолько нравилось жить.
- Уничтожать миры - лучшее занятие для темного магистра. Что делаете здесь вы... - он как будто задумался, а потом весело посоветовал: - Светлые магистры должны помогать людям. Считайте, что вы мне помогаете.
Тем временем сопровождающие нас заарны окончательно окружили Миля, поддавшись притяжению то ли блестящего ума, то ли запаха крови из раны на ладони. Я заметил, что они вполне явно перегораживают ему путь, и главная особь, что заметно возвышалась над человеком, водит когтями у его лба:
- ...столь быстрый сигнал нейронов. Позволь нам увидеть...
Я вклинился между ними, и Миль гордо и быстро отошел подальше. Признание иномирцев ничуть его не тронуло. Возможно, им следовало зарифмовать похвалу.
Темные отомкнули кузов второй машины, и на летающую платформу, неуклюже перевалившись через бортик, плюхнулось существо... оно даже не напоминало что-то конкретное: гора шевелящейся плоти, прикрытая слоями ткани, которая едва передвигала себя, цепляясь когтями на брюхе. И щекочущие сознание волны психической энергии.
- Плоть Лорда, - с восторгом прошептал Матиас. Голодный блеск в глазах он не скрывал.
Платформа опустилась почти до земли, и четверка заарнов подхватила ее, удерживая на весу, и потащила за собой. Они уже сняли тюрбаны, под которыми оказались длинные и плоские костяные выросты. На кости виднелись нарисованные красной краской символы - то ли знаки отличия, то ли украшения. У того заарна, который умел говорить, была нарисована красная акула, и я решил именовать его формой Нормана.
Красная акула была на всем оборудовании, присланном Норманом, и даже на контейнерах. Норман обладал весьма странным пониманием иронии.
На закрепленные для спуска веревки Миль не пожелал даже взглянуть, после чего один из заарнов подхватил его на руки и стащил вниз отдельным заходом. Возможно, это Миля тоже не устроило, а возможно, в этом и состоял план.
- Не смотрите вниз, - сказал мне Эршенгаль. Я был рад, что меня страхует он, а не Шеннейр. Шеннейр не дал бы посмотреть в пропасть спокойно.
- Есть опыт? Коралловые скалы? - я припомнил островные горные гряды среди джунглей и уверился, что пройти мимо них темный не мог. - Маро Раэту?
- Нет.
Я не успел удивиться тому, что нашлась вещь, которую темный магистр не умеет, когда Шеннейр добавил, что лазил там без страховки.
С платформой и грузом пришлось повозиться.
Каждый шаг во тьму разлома напоминал погружение в озеро. Плотнее, чем воздух, холоднее, чем воздух, она утягивала за собой, и мне пришлось вспоминать заново, как дышать, оказавшись внутри.
Фонари практически не давали света. Эршенгаль снова двигался рядом, одновременно прикрывая меня и контролируя каждого из своих подручных. Под ногами был камень, и мертвый камень сжимал нас со всех сторон.
- Так значит, мы угадали. Лорд Ирвин отправил неработающий инкубатор на нейтральную территорию.
Форма Нормана не сочла нужным подтверждать очевидное.
- Лордам больно уничтожать часть своего внешнего тела, - Матиас крутился вокруг, прикасаясь к стенам, оказываясь то слева, то справа, и становилось заметно, насколько он быстрее и пластичнее людей. Он говорил быстро, но ничуть не запинался. - Но Лордов пугает, когда часть внешнего тела ведет себя неподконтрольно. Второй думал, что я неудачен. Но я очень, очень удачен!
Он замер прямо передо мной; я кивнул. Тащащие контейнер темные неудачно задели стену, и Матиас мгновенно обернулся:
- Будьте почтительны! Здесь было создано нечто великое!
Хорошо, что Милю приходилось молчать.
С потолка свисали серебристые нити, с нитей свисали сопли, и я старался их не касаться. Нити тянулись вслед за нами, но все остальное было слишком мертвым, чтобы быть использованным. То, что пряталось за стенами, спало крепко.
Стена с глубокими нишами напрыгнула на нас внезапно; четверка заарнов остановилась перед ней и опустила платформу. Гора плоти перекатилась на пол и, едва волоча себя, заползла в одну из ниш. Послышался щелчок, и створки ниши захлопнулись.
Как захлопывает створки гигантский моллюск, которого коснулся неосторожный ныряльщик за жемчугом. Я мысленно потянулся к существу, ощущая пробившие тело тупые шипы и, то, как следом за шипами к нему потянулись сотни пальцев и впились в плоть, разрывая на куски. Брызнула кровь, потекла по желобам, мгновенно впитываясь. Матиас успел сунуть в нее руку и с наслаждением облизал.
Внутри стен слышалось то ли чавканье, то ли рокот, словно тысячи ртов перемалывали зубами приношение. Питаясь. Насыщаясь. От жертвы почти ничего не осталось: с нее содрали всю плоть, обнажая костяк, совсем непохожий на человеческий. Скорее на черную конструкцию с опорами, которую венчал железный блин в лучистом ореоле. Нити, которые ранее тянулись к нам, рванулись к нему, опутывая коконом, и внутреннее пространство вдруг осветилось.
- Мы напитали инкубатор собой и берем его под контроль, - равнодушно сказала форма Нормана и прошла дальше.
Не сказать, чтобы вокруг стало сильно светлее, и я даже не мог сказать, какого окружение цвета, но инкубатор пробуждался. Теперь от каждого шага по полу разбегались невидимые волны, эхом отдаваясь во внутренних структурах живого механизма. Мы вышли в круглый зал-колодец, чей потолок терялся во тьме; из множества черных полукруглых проходов доносилась на грани слуха то ли музыка, то ли дыхание. За гладкой поверхностью стен кишела жизнь - отталкивающая, чуждая, постоянно меняющая формы.
Посередине круглого зала был водоем со светящейся изнутри голубоватой водой. Нет, вряд ли вода, скорее одна из внутренних жидкостей инкубатора.
- Икринки выращиваются... вылупляются... здесь, - Матиас встал на краю, заглядывая вниз, в спиральные завитки дна. - Потом мальков размещают в отдельных емкостях, чтобы они не съели друг друга. Большие ванны, чтобы мальки могли плавать, расти, быть здоровыми.
И умолк со сложным выражением лица. Может быть, вспоминал, как на заре своего туманного раннего детства кусал сородичей за плавники, борясь за место в жизни.
- Заарны не слишком похожи на водяных существ. То есть... вы живете в пустыне.
Впрочем, люди тоже не живут внутри людей.
- Перерождения, - неизвестно, зачем Норман так экспериментировал над голосом своей формы, но лучше бы он этого не делал. Таким голосом могла бы говорить тьма, приманивая к себе жертв. - Много перерождений, чтобы получить нужный результат. Мальки помещаются в капсулы, и над ними работают.
- Это так больно, - всхлипнул Матиас. - Так больно.
- Взросление необходимо, - форма Нормана протянула длинные пальцы, с усилием разглаживая треугольники на его лбу, и Матиас сонно моргнул, мгновенно успокаиваясь. Я смотрел на это со смесью шока и восторга: у служителей инкубаторов должен быть способ, чтобы успокаивать молодняк, но видеть это вживую все равно было необычно.
Третий нормановский заарн подошел ближе; казалось, что с каждым шагом он становится все выше, и костяной гребень скоро будет царапать потолок. Мы расступились, освобождая ему место, и существо начало поворачиваться вокруг своей оси, высвобождаясь из многослойных одежд как из кокона. Его тело, серое и блестящее, с царапающими камень то ли когтями, то ли отростками, хрустело и подергивалось, словно заарн перекраивал себя на ходу. А потом, оставив пустую оболочку, в воду скользнула сверкающая ртутная лента, раскрывая веер светящихся щупалец.
Темные притащили первый контейнер. Я отомкнул печать высшего доступа и с волнением снял крышку; потом надел перчатки и вытащил наружу драгоценный груз.
Икринки были довольно большими, в две человеческих ладони. Через полупрозрачную упругую поверхность уже виднелся зародыш: я различал голову, глаза, кровеносные сосуды и нечто, похожее на плавник. Маленькое смертоносное существо в каждой. Я опустил икринку в воду, и служитель подхватил ее, закрепляя в витке спирали. Миль закрыл лицо руками, и я расслышал, что он шепчет "приехали в Заарней, чтобы разводить рыбу".
Почему нет? Мы, магистры, можем себе позволить.
- Слушайте, Кэрэа, а что из них вырастет? - Шеннейр держал одну икринку и с любопытством тыкал в нее пальцем, пытаясь разбудить существо, спящее внутри. Судя по эмоциям, боевики желали последовать примеру своего магистра, но мешало понимание, что они делают важную работу - немного, и пристальное наблюдение Эршенгаля - гораздо сильнее.
Существо внутри оболочки все же очнулось и суматошно задергалось, стараясь оказаться от Шеннейра как можно дальше. Мне показалось, что в его рту уже видны маленькие треугольные зубы.
- Нечто сильное, умное и красивое. И полезное, - я отнял икринку, усыпляя существо обратно, а потом пошел спасать остальных. Один из контейнеров уже чуть не уронили на пол, потому что кто-то разглядел у крошечных заарнов внешние жабры и позвал товарищей, чтобы поделиться впечатлениями. Темные изо всех сил старались, чтобы икринки сразу познавали всю жестокость этого мира.
Что получится, я и сам толком не знал. Заарны - это когти, зубы и немного мозгов, и только в этом можно быть уверенным точно, но мы постарались дать им большее.
Всего икринок было около полусотни: больше нормановский инкубатор не тянул, и если бы мы не забрали их, они бы погибли. Инкубатор работал на малых оборотах и не мог вырастить всех.
И вот таким простым способом мы не только затормозили рост колонии Лорда Нормана, использовав ее ресурсы на другие цели, но и определили возможную скорость ее увеличения. Я не играл против Нормана намеренно, но мне нравилось, когда одним способом решаются несколько задач.
- Эй, Рейни, то есть эта мерзость - нормановские детеныши? - внезапно осенило Миля. От ужаса он даже позабыл про собственное наказание. - Нет, я не хочу это знать. Так действительно так?
- Замечательно, правда?
- Лорд есть материя, порождающая жизнь, и упорядочивающий материю разум, который несет в себе идею жизни, сам ты мерзость, - мгновенно вступился Матиас. - Но ты просто глупая недоразвитая особь, которую никогда не допустят к таинствам высшей касты, ты не можешь знать о подобных вещах.
- Прекрасно. Я хочу препарировать эту штуку.
- Я не даю дозволения, - прохладно сказал Шеннейр, не оборачиваясь, и Миль стремительно отступил, сливаясь с тенями. Под тихое "пожалуйста, магистр" Эршенгаль отобрал у своего начальства очередную икринку, и дело пошло куда быстрее.
Спираль почти заполнилась. Я не мог избавиться от мыслей, все ли зародыши живы; нет ли больных или ослабленных, приживутся ли они в чужом инкубаторе, правильно ли проведено смешивание генов, хорошо ли ляжет психоматрица ускоренного развития - те мысли, что мучают любого человека, у которого всего одна попытка на выращивание биологического оружия.
Теперь я понимал, почему Единая гильдия создавала пауков и акул, а не бездушные механизмы. Так интереснее.
Я взял последнюю икринку, задержав ее в ладонях. Я не увижу, как вырастут эти существа, но я могу дать им, что в моих силах. Защищенность. Счастье. Любовь, и много другого ненужного. Заарны становятся умнее и жизнеспособнее, когда контактируют со светлой магией. Светлая магия позволит им не нападать друг на друга, а действовать сообща. Я опустил зажегшуюся искру в воду, наблюдая, как икринки вспыхивают по спирали, и светлая магия расходится волной. Это было легко.
- Мы сейчас создаем новый народ, вы понимаете это? - Шеннейр словно сам светился изнутри, и я молча кивнул. - Надеюсь, они будут кошмаром этого мира.
Колодец заполнился светом полностью, и маленькие заарны одновременно открыли ярко-фиолетовые глаза.
Надеюсь? Да я уверен в этом. Какой у них выбор, после нас-то.
...Проем в скале закрылся следом за нами, замуровывая оборудование и эмиссаров Нормана внутри. Поглощенного тела Лорда инкубатору хватит надолго, а дальше они справятся. Служители инкубатора умны и принадлежат к высшей касте. То, что я просил, отдали мне перед расставанием, и я вернулся, сжимая в руке два флакона из скользкого холодного стекла.
Сейчас мы должны как можно быстрее и дальше убраться отсюда, чтобы отвести внимание Лордов от убежища.
Времени прошло достаточно, и я принял вторую дозу йодных таблеток, запив глотком воды. Воду следовало экономить. Флаконы оказались тяжелее, чем я думал, полностью одинаковые, кроме меток на крышке. Я поменял их местами, снова, и снова, бездумно следя за солнечными бликами; Матиас стоял в отдалении, и что-то объяснял Шеннейру, полный энергии и жизни. Вся его жизнь от нашей встречи была предрешена, и его предназначение было великим.
Я обратился к эмпатии, подзывая Матиаса через нашу связь, и протянул ему один флакон.
Матиас взял подарок не сразу, и задержал в руках. Он смотрел на меня вопросительно - почти жалобно, и мне хотелось отвернуться. Разумеется, я этого не сделал.
- Выпей это. Ты же хочешь убить Лорда. Это твой шанс, - за толстым стеклом вился серый дым. Миль смотрел на нас с нескрываемым злорадством; я видел, что руки заарна подрагивают, и насмешливо подтолкнул: - Неужели ты думаешь, Матиас, что я причиню тебе вред?
Несчастная фишка. Мне показалось, что сейчас он отшвырнет стеклянный сосуд прочь; это было бы лучшим исходом. Но Матиас механическими движениями открыл флакон и опустошил одним глотком.
О, Свет. Я чувствовал бы себя тронутым, если бы умел. Именно это слепое подчинение всегда меня пугало. Но кому он нужен был, если бы не подчинялся. Я забрался в машину и завернулся в накидку, закрыв глаза. Тени не пришли, пусть я их ждал.
...Мне снились рыбки, играющие над коралловым рифом.
Мне снились пауки, мягкие, пушистые пауки, которые окружали меня со всех сторон, в которых можно было зарыться как в шевелящийся ковер.
- ...Вы отвратительный человек, Кэрэа Рейни, и отвратительный светлый маг. У меня от вашей повязки будет заражение крови!
- Мне все равно, Миль. Вы не паук.
Темный оскорбленно умолк, а я продолжил спать.
Когда я открыл глаза, то над желтой равниной поднималась огромная башня. Она была разрушена; сохранились лишь несколько этажей, но даже по ним можно было понять, насколько башня была огромна. Сложенная из темного камня, оплывшая, искаженная, с частыми арочными проемами, в которых таилась бархатная тьма.
- Это внешний панцирь Тогтогшох, - с придыханием сказал Матиас. - Основное тело под землей.
В глубоких проемах дрожало нечто розоватое и маслянисто поблескивающее. Как мягкое тело рифового червя под панцирем. Поверхность под ногами подрагивала, отдавая идущим изнутри глухим рокотом и лязгом. Тог-тог-тог...