Джерри Лила : другие произведения.

После

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Сборник эпизодов, которые крутятся вокруг Матиаса. Завершено 14.12
         Anna, большое спасибо за помощь с ошибками!
  
  Часть 1. Матиас
  Часть 2. Поезд в Мальву
  Часть 3. Эджени
  Часть 4. Поймай солнце
  
  
  
  
Часть 1. МАТИАС
  
  
  За минуту до
  
  -...ни! - Миль опустил переговорный браслет и сказал что-то грубое.
  На управляющих панелях мерцали огни.
  Черное веретено Вихря наматывало на себя кишки раненого мира.
  Матиас сжимал венец Та-Рэнери, и крутился на кресле, и думал о том, что зря не пошел с магистром; о том, сколько веселого пропускает; и мечты и волнения беспорядочно путались в его сознании.
  А взрыв был потом.
  
  Глашатая, направленного в мир-донор, чтобы провозгласить погибель, звали Маллеа.
  Матиас им не был.
  Матиаса сотворили таким, каким он был; в том, кем он стал, он не был виноват. Он должен был приспосабливаться - кто же виноват в этом; он должен был поглощать информацию - из-за постоянного потока новых знаний его память постоянно обновлялась, и от прошлого в Р'Нэа осталась лишь пара ярких картин; и меняться, как по заведенному порядку меняются Лорды, как меняется красная лодка в горьком темном море, как меняется несчастное Сердце - но в потоке предопределенных трансформаций он нашел и отделил частицу себя.
  Матиас, на самом деле, никем не был.
  Когда он впервые ступил в новый мир - тот, который должен был уничтожить - все было таким чистым, таким новым, и он был еще никем, и он смотрел на мир в первый раз. И это мир был нов и прекрасен, прекрасен, как может быть прекрасно увиденное впервые, холоден и чужд, и был создан не для него.
  А потом мир его поглотил и стал им.
  
  Первое, что он услышал - оглушающую тишину.
  В воздухе висела мелкая взвесь, не позволяющая видеть; как будто Хсаа'Р'Нэа вытряхнули как старую тряпку и весь песок Хсаа'Р'Нэа поднялся в воздух и смешался с этим миром - Матиас даже ощущал знакомый привкус. Он лежал головой на управляющей панели, в луже подстывшей крови. Поверхность была твердой, и он мог ее ощутить, и больше ничего.
  Потом в мутной взвеси появились вспышки - как будто неподалеку пытались создать освещающую печать, но не смогли. Потом из мути явилась тень, и темный маг Эршенгаль склонился над ним, заглядывая в лицо. Он что-то спросил, но Матиас не услышал, помог сесть в кресле и пошел дальше.
  Поле зрения немного раздвинулось: теперь Матиас видел людей, лежащих на полу, рядом и дальше. У управляющего центра больше не было стен, не было записывающих линз и защитных оболочек, и мира вокруг тоже не было. Матиас по-прежнему ничего не чувствовал; он чувствовал себя звездочкой посреди черноты, слишком далекой, чтобы ее свет кто-то мог увидеть; единственной живой точкой посреди пыльного небытия.
  Он думал, что должен помнить момент разрыва миров; и что-то было в его сознании, уплывающие неоформленные формы, которые сознание не могло ни раскрыть, ни расшифровать. Но память отступала назад на несколько шагов, спотыкалась и проваливалась в пропасть.
  Он создал простенькую освещающую печать. Это получилось долго; и сложно; как будто он делал ее первый раз, заново. Свет выхватил лежащие тела, новые и новые, сваленные грудами вещи, и те вдруг зашевелились, возвращаясь к жизни.
  Матиас опустил ноги на пол, вспоминая, как двигаться, как стоять, и наклонился к ближайшему человеку.
  Они встретились с Эршенгалем, пройдя круг. Эршенгаль тронул его за плечо и улыбнулся, как делали люди в знак поддержки, и Матиас улыбнулся в ответ, как подсмотрел у людей. Там, где был Вихрь, ничего не было видно, но Матиас был уверен, что Вихря не было.
  Матиас слышал.
  Шорох.
  Пощелкивание сгорающих печатей.
  Стоны, невнятное бормотание и жалобы.
  Вокруг было много темной магии - последний всплеск магии Нэа, ядовитым укусом впрыснутый напоследок - и в восприятии светлого мага она давила и назойливо скреблась и скрежетала вокруг.
  - Темную магию не использовать, - приказал Эршенгаль.
  Миль его не послушал: Миль держал переговорный браслет на вытянутых ладонях, и все новые печати обматывались вокруг. Матиас мог представить, что Миль делал именно это, когда межмировой мост рушился - и даже не смотрел, как мост рушился - но Кэрэа Рейни в последнее время совсем ни с кем не хотел разговаривать, так что Матиас не был удивлен, что Кэрэа Рейни совсем не хотел говорить с Милем.
  Иллерни появился среди людей, и приблизился к Милю, даже поспешно, даже испуганно:
  - Миль, ваши щиты, они все...
  Миль отвернулся.
  Иллерни выглядел неясным, неустойчивым, когда повернулся к Матиасу и когда непонятно спросил:
  - Матиас, вы чувствуете светлого магистра? Или темного?
  Матиас прислушался - на самом деле, он ничего не слышал - и ответил:
  - Нет.
  Лица собравшихся вокруг людей стали палево-бледными
  - Мы собираем отряды для разведки, - сказал высший маг Эршенгаль. - И начнем поиски.
  
  
  
***
  Четыре часа после
  
  - ...я не хочу приносить плохие вести, но мы должны рассмотреть вариант, что магистры мертвы.
  Через несколько часов пыль еще висела в воздухе. Поисковые отряды вернулись ни с чем. Но в управляющем центре прибрались, и сейчас здесь были только четверо - Матиас, Эршенгаль, Иллерни и человек Миль.
  - Гибель магистров всегда понятна сразу, - Иллерни вел себя так, будто извинялся за каждое слово, и при этом гнул свою линию непреклонно. - В нашем случае, при наличии фактора иного мира, могут быть варианты, но... Магистров здесь нет. Наши Источники, наш мир не может существовать без магистров. Нам нужно выбрать тех, кто заменит.
  По мнению Матиаса, все было настолько ясно, что говорить не о чем. Тем более, важные решения не принимаются четырьмя магами в пыльной комнатушке посередине разрушенного мира. Им оставили инструкции, простые и четкие. Но темный маг Эршенгаль молчал, как будто происходила какая-то традиция.
  А традиций в стране Аринди было как икринок в инкубаторе прорыва Тогтогшохх, и все такие же колючие, кусачие и злые.
  Наконец Эршенгаль наклонил голову - как будто весь мир давил на него своим весом:
  - Мой магистр приказал мне, что страна не должна развалиться. И я исполню его приказ в точности.
  И Матиас соскочил с панели управления, потому что наконец-то можно было что-то делать:
  - Ты поедешь на север, я поеду на юг, выпущу... людей из убежищ и включу антенны.
  Перед глазами что-то вспыхнуло; вспышка без света; и Матиас на мгновение почувствовал то же самое, когда перед ним развернулся новый мир; когда машина выехала на утес и вокруг развернулось море; когда еще не магистр Кэрэа Рейни протянул ему руку, и для него зажглось личное солнце, такое маленькое и теплое, впервые в жизни лично его.
  Но, наверное, Матиас неудачно прыгнул на пол.
  Иллерни смотрел на них с выражением благоговения. Такое выражение, с точки зрения Матиаса, вечно появлялось у темных, когда кто-то добровольно вызывался работать.
  Человек Миль все слышал, но безучастно молчал. Человек Миль стоял на своем месте, безвольно опустив руки. Матиас попытался заглянуть ему внутрь, и увидел только черную пропасть - но пустоту он и так видел вокруг.
  Иллерни подобрался ближе и осторожно спросил, как будто в любой момент готовый исчезнуть:
  - Миль? Вы теперь - самый сильный и опытный маг гильдии, и, раз заклинания не работают, именно вы...
  - Высший маг Миль, - повторил Эршенгаль.
  Миль поднял голову и посмотрел на него; потом перевел взгляд на Матиаса и скривил губы в ядовитой ухмылке, полной чистейшей ненависти:
  - Рейни, - заговорил, с каждым словом поднимая голос. - Я все думал, что он еще может сделать. Он сказал, что я буду жить, и я стану жалеть - я не стану жалеть. Я восстановлю гильдию, я верну заклинания, я приведу эту проклятую страну к процветанию. Он не победит.
  Матиас промолчал, потому что считал полезным молчать, когда ничего не понимаешь. Светлого магистра Рейни было не за что ненавидеть - светлый магистр Рейни был лучшим Лордом в мире - а человечек просто был неадекватным, это сразу было ясно. Остальные людишки молчали, потому что, очевидно, тоже не поняли.
  А потом Иллерни аккуратно улыбнулся и голосом, в котором слышался лязг захлопнувшегося капкана, сказал:
  - Хорошо.
  - "Можете плыть"? - Миль вдруг с силой отшвырнул браслет. Браслет ударился о панель замерцал, и Миль торопливо схватил его обратно, но то сгорали печати.
  
  Человек Миль пришел в себя только по дороге на Побережье. Матиас был в соседнем отсеке, лежал на диванчике и смотрел в окно, но он все равно все слышал - хотя маги и не пытались скрываться:
  - Чем заслужила наша страна таких бед? Что мы сделали настолько ужасного, чтобы настолько прогневать мироздание? Один магистр загорец, второй снова из разведки, и даже не нашей!
  Матиас мог бы сказать, что Кэрэа Рейни всегда отрицал принадлежность к разведке - но ему это нравилось; он, Матиас, из разведки, отчего Кэрэа Рейни не быть?
  - Зато Аринди может сказать, что перепробовала все варианты, - мудро заметил Иллерни.
  Перед машиной появлялись поля; темно-зеленые деревья с обломанными ветками. Эмпатический сигнал не шел далеко, но Матиас представлял цепь убежищ, и ждущих внутри людей, чудесные искры, которые ждут, чтобы их достали из коробки и смогли увидеть; города, и стеклянные окна, и цветы тут и там, жесткие горькие листья, колючки, мокрые скалы, дождь, серебряная скользкая рыба, море, маяки.. И Побережье приближалось, вставало перед ним, проявляясь из небытия.
  - Но, учитывая, что наш новый магистр заарн, как воспримут светлые...
  - Они же светлые! Даже если этот нелюдь при всех будет отрывать людям головы, какая-нибудь светлая Бринвен скажет, что светлый магистр споткнулся и случайно махнул рукой. Удивительная слепота.
  Человечку Милю было завидно.
  - Полезная, - поправил Иллерни.
  - Но, Рейни, - мысли Миля все время крутились вокруг светлого магистра, уходили и возвращались, и Матиас одобрил бы это, если бы Миль не использовал имя Кэрэа Рейни только чтобы сказать о нем что-то плохое. - Я не понимаю, какой тварью надо быть. Считал, что кроме него в мире ничего не существует...
  - Но, Миль, - ответил Иллерни вежливо, но твердо, - вы сами ни к кому не относитесь по-человечески.
  
  На Побережье в домах выбило стекла, море слизнуло печати, и шел дождь.
  И Матиас сказал:
  - Светлого магистра Кэрэа Рейни нет. Я за него. Но он просил передать, что все будет в порядке.
  И мир открыл глаза.
  Матиас вместе с заклинателями успокаивал замок, который после вспышки запутался в коридорах и комнатах, и не успокоился, пока не нашел всех своих обитателей. Матиас восстанавливал печати, и открывал убежища, и помогал людям, и ехал по дороге, и мир говорил с ним множеством голосов, и мир был дорогой, дождем и окнами, и людьми.
  К Милю постоянно подходили темные и люди, и задавали вопросы, и Миль всем отвечал, как будто знал их вопросы, а когда не отвечал, начинал раздавать указания Матиасу, и это было забавно, и все было так легко, как будто Кэрэа Рейни был рядом.
  Матиас даже украдкой оглянулся, но нет, Кэрэа Рейни не было - но Матиас мог представить, что его магистр, как обычно, идет рядом.
  Двое заклинателей стояли на пристани у "Песчаного ската". Они узнали новости последними, и Матиас слышал их разговор, когда проходил мимо.
  - Неужели магистра Шеннейра больше нет, - один из заклинателей взмахнул рукам, словно в порыве чувств, не зная, как выразить и как передать. - Вот так ощущается свобода!
  Им было страшно.
  Венец Та-Рэнери Матиас принес в хранилище гильдии, и сам положил в окованный слоями железа ящик, и замкнул личной печатью, довольный тем, что выполняет все, как сказал магистр. Кэрэа Рейни бы гордился им; иногда Матиасу казалось, что он чувствует его присутствие. Кэрэа Рейни и раньше уезжал и оставлял его одного, и Матиасу было не по себе, и недавно, когда Кэрэа Рейни не хотел его видеть, Матиасу казалось, что он уходит, даже когда Кэрэа Рейни стоял перед ним и никуда не уходил; но Матиас знал, что надо всего лишь подождать.
  Один оборот солнца, или два, как там считают время люди, или немного больше.
  
  
***
  Два оборота солнца после
  
  Личные покои светлого магистра Рейни были закрыты и запечатаны. Туда никто не заходил, как сказал Миль, и там не было ничего важного, как сказал Миль, игнорируя вопрос, откуда он знает.
  Море ревело в темноте; невидимый ветер свистел в холмах, в черной ночи; белый круг катился по черному небу как белый глаз Лорда. Матиасу казалось, что он катится за ним и смотрит только на него.
  - Мало того, что Рейни подставил Эршенгаля. Эршенгаль еще недавно был боевым командиром среди равных - у него нет такого авторитета, как у Шеннейра. Эршенгалю придется доказывать свою власть перед всеми этими... а Рейни считался учеником Шеннейра, и он мог бы...
  - А я приеду к ним и все объясню, - Матиас был быстрым существом, как все тхие из Нэа, но за человеком не успевал. - Я светлый маг, мы все объясняем.
  - ...хорошо, светлый магистр Рейни ненавидит Эршенгаля. Но тебя? Почему ему не жаль тебя? Подобрал на дороге существо, которое вчера глаза открыло, поменял как хотел и бросил. А ты даже неспособен понять!
  Матиас вздрогнул и прикрыл уши ладонями. Теперь он понимал, почему светлые держались в отдалении, а недавно вообще сказали, что им плохо после взрыва Вихря, и заперлись у себя. Нельзя кричать рядом с эмпатом, но люди так делали. Про своего магистра Матиас слушать любил, но Миль магистра снова ругал.
  Просторная череда комнат встретила их пустотой. Ставни на окнах были подняты, и отражения заплясали в стеклах как в зеркалах, когда Миль переступил порог и через плечо бросил:
  - Поменяй символ. Рыбка была у Рейни. Ты - не Рейни.
  Матиас искоса посмотрел на отражение: спрятал руки в рукава и широко улыбнулся, потом улыбнулся иначе и умильно произнес:
  - Но я похож.
  - Ты похож, - тоном, далеким от симпатии, сказал темный маг. - Умное существо.
  Матиаса не так часто хвалили, так что он счел это приятной похвалой.
  Темный маг так и не стал зажигать свет, и даже затушил свою печать. Предметы обступили их со всех сторон, непонятные и даже немного странные в темноте. Вот стол, на котором Кэрэа Рейни записывал указания для него, Матиаса; Кэрэа Рейни оставил все, что требовалось, и Матиас не мог объяснить, зачем пришел сюда и что хотел найти.
  На ставне над столом была глубокая зазубрина, как будто в дерево с силой воткнули что-то острое. Странно; Матиас не мог представить, чтобы это сделал светлый магистр.
  Человек Миль остановился посередине рабочего кабинета, ни к чему не прикасаясь, и усмехнулся, запрокинул голову:
  - Светлый магистр Рейни считал, что мир смотрит на него множеством глаз. И этот взгляд оказался для него слишком тяжел.
  Матиас думал, что заберет подушку. Кэрэа Рейни не будет против, даже если недосчитается.
  - Мой магистр отдал тебе рыбу, - упоминание символа напомнило другое. У Матиаса была подаренная ракушка, но ему казалось, что если он получит рыбу, то поймает и то другое, ускользающее. - Тебе она не нужна, и ты отдашь ее мне.
  Темный маг над ним смеялся:
  - Высший светлый Матиас, для соответствия должности вам нужно очень, очень сильно поработать над стилем речи.
  Высший светлый Матиас с сожалением признал, что, должно быть, так и есть. Приобретая что-то, ты теряешь что-то.
  Окна не пропускали шум моря. В комнатах было очень тихо. Молчать было хорошо; Матиас слышал даже свое дыхание, а белый круг двигался по небу, и время здесь шло не так невыносимо медленно, как снаружи.
  Миль смотрел за окно, словно не хотел оборачиваться - и смотрел за окно, когда заговорил:
  Корабль
  из города Аннер
  в город Шентагар
  Идет через шторм
  по высоким волнам
  Свет маяка
  пропал
  на второй день пути
  Мы не знаем, где мы...
  Он пошатнулся, сжимая голову руками, и сдавленно, словно под принуждением, начал заново:
  - Корабль из города Аннер в город Шентагар...
  - Я знаю, - сказал Матиас. - Магистр рассказывал мне.
  - Зачем Рейни все это знал?! - вспышка эмоций отобрала у человека Миля последние силы; но он был на ногах все время после Вихря, и Матиас знал, что люди не могут функционировать так долго - и человек устало обхватил себя руками и ушел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
  Море успокаивалось. Зеленоватые фосфо... фосфоресцирующие пятна плясали на крупной ряби, на мокрых валунах, отмечали белым квадратом раму. Матиас лег на пол, на светлую полоску, и раскинул руки; потом повернулся на бок, свернулся клубком и закрыл глаза, ощущая, как тишина и покой смыкаются над ним.
  Комната окружила его как раковина, маленькую песчинку. Матиасу было тепло и уютно; он не мог бы почувствовать печаль, даже если бы хотел. Если бы он поселился здесь, в этой комнате; но здесь, в Аринди, традиции...
  Море качалось на волнах. Мир бережно держал его в ладонях и смотрел множеством глаз - наконец-то кто-то на него смотрел.
  "Этот мир отнимет у тебя все", - сказал светлый магистр.
  У Матиаса не было ничего, что можно было бы отнять.
  
  Утро было ясное, как будто умытое водой, а у человека Ринвеля были чернющие тени под глазами и красные от недосыпа глаза.
  Человек Ринвель ждал снаружи у входа в светлый блок, и ждал уже давно. К Матиасу он бросился чуть не бегом, но нерешительно остановился в нескольких шагах, и Матиас кивком позволил ему приблизиться, вспоминая, кто это, и слушая сбивчивый доклад.
  После взрыва Вихря кораблики нэртес вымело с моря, и больше их не видели; продуктовый караван из Загорья благополучно достиг Аринди, и Загорье уже посылало следующий. Еще Загорье предлагало построить дорогу, чтобы Загорью было удобнее снабжать прекрасную страну Аринди, но соединяться дорогой со светлейшим Загорьем даже по нынешним временам было слишком вызывающе.
  - Светлый магистр Кэрэа Рейни... - бывший работник внутренней службы нервно сглотнул, смотря в сторону, но пересилил себя и выдавил, - ничего не передавал вам насчет меня?
  Внутри невзрачного маленького человечка бушевал вихрь из страха и сумасшедшей надежды. Вихрь выше крыш гильдии и выше побережья, и Матиас пригляделся к нему и ухмыльнулся своей идее, и подошел ближе и тепло сказал:
  - Магистр Кэрэа Рейни говорил мне о вас, Ринвель.
  При упоминании собственного имени темный маг прерывисто вздохнул и поднял заблестевшие глаза.
  - ...что вы хороший человек, и он полагается на вас. Он жалел, что не успел поговорить с вами.
  Так легко получить человеческое сердце.
  Легко, если тебе протягивают его сами. И Матиас вовсе не собирался отказываться.
  
  
***
  Четыре дня
  
  Матиас давно знал, что люди склонны постоянно переживать. И что люди, испытывая печаль, становятся странными и ведут себя так, как будто их ударили и им больно.
  Матиас старался их поддерживать, быть уверенным, быть спокойным, быть веселее - но это не работало. Они не оставляли его одного, они смотрели с сочувствием, когда думали, что он не видит, они говорили вполголоса, они не говорили о Кэрэа Рейни или говорили совсем мало, и им постоянно было больно, и их эмоции, тоскливые и серые, затапливали с головой, и Матиас задыхался.
  - Скажите, магистр, нам нужно убрать рыб? - спросила Мевика, глава Остролиста, и это все произошло снова. Как будто упомянуть летучих рыб, поднятых в честь магистра, было плохо.
  - Кэрэа Рейни нравились рыбы, - Матиас пытался объяснить; Матиас улыбался людям, морю и цветным рыбам и пытался передать то, что он думал, хотел выразить магистр Кэрэа Рейни. - Он был рад их увидеть. Тем более, мы победили. Ему бы хотелось, чтобы люди смотрели на ваших рыб и радовались, а не оделись в белое и боялись поднять глаза.
  И снова.
  Снова.
  - Где я ошибся? - он спросил у Нефер. Внутренняя служба или инфоотдел сопровождали его постоянно, но говорили с ним или Миль, или Иллерни, или Нефер, не подпуская других, потому что таковы в темной гильдии были игры иерархий.
  - Вы все делаете хорошо, светлый магистр, - Нефер его хвалила; хотя после того, как бывшие заместители Нэттэйджа осознали, что расправа от Шеннейра им больше не грозит, они себя не помнили от счастья. - Светлый магистр должен сохранять присутствие духа в любой ситуации, не позволяя личным эмоциям взять вверх. Но хорошо и показать, немного, намеком, как сильно вы на самом деле скорбите...
  Когда Матиасу надоедало, он мог сделать шаг в сторону. Спрятаться от людей уроженцу Р'Нэа не стоило труда.
  Нефер оглянулась, не замечая, совсем не замечая, и позвала:
  - Иллерни!
  Иллерни всегда был там, где нужно. Матиас подозревал, что человек Иллерни всерьез претендовал на влияние на светлого магистра, и с удовольствием отодвинул бы Нефер, но по статусу во внутренней службе он ей подчинялся.
  - Заарны, на самом деле - очень веселые существа. Они любят играть, прятаться и выпрыгивать, - Иллерни сразу понял, что случилось, и не стал волноваться. Впрочем, то, что было внутри Иллерни, любило играть и не умело волноваться. - Им в их жизни не успевает стать скучно.
  Но - в самом деле. То, что Матиас делал, было неправильно для светлого магистра.
  
  
***
  Пять дней
  
  Каждый раз, когда высший Джиллиан появлялся перед ним со своей табличкой, Джиллиан делал это с таким надрывом и решительностью, как будто хотел сообщить о возвращении Хсаа'Р'Нэа, не меньше.
  В прошлый раз Джиллиан сообщал об уловах рыбы - точнее, о том, что корабли рыбаков все еще не могут выйти в море.
  Высший Джиллиан сорвался из Шафрана после экстренного оповещения, и уже успел побывать у Полыни и несколько раз навестить Побережье. Высший Джиллиан напрягал с первого появления. И во всех предыдущих встречах тоже - когда пытался заморозить в сугробах, и когда пытался утопить в озере, и когда Матиас чуть не сдох в том подвале, и Матиас вспоминал это каждый раз.
   "Вы должны отдыхать, - четкими черными буквами гласила табличка. - Любые существа должны тратить время на восстановление и сон".
  Говоря совсем уж честно, высший Джиллиан Матиаса пугал.
  Матиас не чувствовал себя уставшим - он чувствовал себя полным сил - и немного потерял счет времени. В очередную ночь он был во Флоксе-34, а утро встречал в Ирисе, на границе с Ньен.
  Город заполняли синие сумерки. Ночь еще лежала на горах; море не было видно во тьме. Матиас смотрел за балконные стекла, устроившись в кресле под меховым одеялом, и иногда прикрывал глаза. Он хотел увидеть, как просыпается человеческий город.
  Первым проснулся странный шуршащий звук: звук тревожным шелестом разнесся над холмами, а потом Матиас подскочил на месте, закрывая уши - на той стороне полыхнули прожектора, завизжали трубы, и хорошо поставленный голос бодро заговорил:
   "Доброе утро! Просыпайтесь, скорее просыпайтесь, граждане Ньен и граждане нашей прекрасной Аринди! Утренняя смена приступает к работе. Ночная смена идет домой отдыхать от трудов. Начинается новый замечательный день, полный забот о нашей любимой родине!"
  На высокой ноте голос умолк и заиграла бравурная музыка.
  Хлопали ставни, и заспанные люди испуганно высовывались наружу: внизу, на улицах, слышались встревоженные голоса. На той стороне бухты, над берегом Ньен, в кромешном мраке горели огни, перекрикивались заводские гудки, и динамики, установленные нарочно как можно ближе к границе, легко покрывали оба соседних города.
  Матиас вышел на балкон, зажигая над собой яркую печать, привлекая внимание, и успокаивающе помахал рукой. Музыка наконец оборвалась - темные сумели восстановить поглощающие звук печати - и сумрачный голос сообщил:
  "Отбой тревоги. Повторяем, отбой тревоги. Жители Ириса, возвращайтесь по домам".
  - Новое правительство Ньен такое же мерзкое, как все предыдущие, - как обычно, было непонятно, восхищается Иллерни или не одобряет. - Но это традиция, а мы находим опору в наших традициях!
  Как Матиас понимал, будить граждан Аринди с такими страшными целями было очень неконвенционно.
  - Ньен, все же, такая замечательная страна, - Нефер прикусила карандашик, которым до этого увлеченно черкала в блокноте, и мечтательно закатила глаза. Блокнот назывался планировщик, и Матиас не был уверен, но все же видел, что один из его разделов носил имя "мои творческие идеи на сегодня".
  В правление гильдии опять набрали людей, которые были еще хуже, чем загорцы или заарны. Или же в Аринди устоялась традиция закрывать глаза на милые маленькие причуды начальников внутренней службы.
  Заводы в восточных ариндийских городах полностью встали; западные города отчитывались, что еще живы, и большего от них требовать было невозможно; Вильям радостно сообщал, что Звезда Повилики до сих пор не взорвалась.
  Матиас помнил всех этих людей еще с тех времен, когда общался с ними заместо Кэрэа Рейни и не давал разорвать Кэрэа Рейни на кусочки. Глупые, наивные человечки. С главой города Мальва он тогда так разругался, что наглый человек дергался от одного его голоса.
  Белое небо смотрело открытыми глазами. Море страшно раскачивалось в своем ложе и лезло на скалы. На дороге появились новые трещины, и на повороте, мокром от брызг, машину занесло; после этого водитель свернул в первый же туннель и поехал по той стороне гор. Здесь дул ветер, раскачивая машину, и пригибал серебряные метелки травы к земле.
  Далеко над морем ходили синие вихри: сначала их было два, потом четыре. Сопровождающий темный маг, заметив интерес, сообщил, что у него есть знакомый, а у знакомого знакомый, который может подвести катер прямо к вихрям, если магистр желает посмотреть... Матиас понадеялся, что это не запишут в планировщик.
  Связь до сих пор работала несколько часов в день с перерывами: техники уже ходили по переговорным комнатам, смурные и взъерошенные, как будто их окатили холодной водой и заставили слушать музыку Ньен три часа. На каждый город было выделено точное короткое время, и в полдень Матиасу обещали личный канал с Шафраном.
  В переговорной никого не было, что не значило, что никто не вел запись. Были белые, светящиеся изнутри стены, белое кресло, стол и висящая над ним мутная рамка. Передаваемое изображение было нечетким и постоянно плыло и теряло человечность, а голоса искажались и прерывались.
  Командиры светлой общины выглядели торжественно и отчужденно. Матиас от волнения царапнул ногтем стол и быстро отдернул руку, увидев оставленный глубокий разрез. С такого расстояния он не мог почувствовать эмоции, но ему казалось, что если он присмотрится, сможет увидеть.
  - Мы приветствуем вас, - в глазах Кайи жили мутные тени. - Мы окажем вам всю поддержку, которая в наших силах. Сообщения в ячейки направлены.
  - Третий блок Звезды Повилики злится и греет остальные, но мы уговорили его подождать, - Бринвен говорила быстро, уверенно и оживленно. - Машины в Шалфее, Таволге, Шафране воют от боли от остановки и от застоя крови. Мы дали им анестезию и запустили малый круг.
  Светлые наклонили головы и чуть ли не хором произнесли:
  - Мы ждем ваших приказаний.
  
  - ... они отдали приказы своим ячейкам. Только послушайте это!
  Иногда Матиасу казалось, что он видит тот момент, когда появляется Иллерни, и если постарается, то может поймать его, в этот короткий, мерцающий момент. Но так не ведут себя светлые магистры.
  - У них есть выделенные еще Нэттэйджем свои каналы, и я должен вам сказать, там сейчас максимальная загрузка. Общаются шифровками. Делают, что хотят, - Иллерни оперся о погашенную рамку, на которой еще остались отпечатки наслоившихся изображений, и погладил ее чуть ли не с ласковой похвалой. - Кэрэа Рейни был для них чужаком, у вас с ними совсем нет общих корней. Может быть, для беспристрастности магистра и к лучшему... В любом случае, светлые маги декларируют вам верность. Это хорошо.
  - А они не должны... грустить, - Матиас наконец поймал за хвост свое непонимание, - потому что Кэрэа Рейни здесь нет?
  Светлые Побережья грустили.
   - Конечно, - равнодушно и со всеобщим пониманием ответил Иллерни. - Но какой у них выбор? Расстраивать вас или показывать, что вам не рады?
  Темный маг выдвинул второе кресло, которое Матиас до этого не замечал, и сел напротив, опершись подбородком на сложенные руки и устремив на собеседника дружелюбный непроницаемый взгляд. Кажется, сегодня в переговорной комнате темный маг Иллерни запланировал собственные переговоры. И, возможно, эти переговоры никто не мог услышать.
  Кэрэа Рейни говорил, что есть люди, которые не горят ни от чего, и не привержены ни к чему: темный маг Иллерни был из таких.
  - Магистр Шеннейр говорил, что не допустит к высшей власти никого, кто был на Кималеа. Я вижу это жестоким... нельзя сказать, что это не разумно... И я должен сообщить вам, Матиас. Тёмная гильдия примет вас как замену, потому что вам, единственному из светлых, не за что нас ненавидеть.
  "И потому что вы надеетесь, что мной будет легко управлять".
  Хотя Матиас отдавал себе отчет, что в глазах темных выглядит наивным и незнающим: так и было. И что гильдия воспринимает его куда менее опасным, чем светлый магистр Кэрэа Рейни. Это давало шанс, как бы сказал Кэрэа Рейни: о нем будут заботиться, его будут беречь, но чтобы стать чем-то большим, чем игрушкой из иного мира, придется приложить много сил и труда.
  Кэрэа Рейни предусмотрел все, когда делал выбор.
  Его магистр знал все заранее.
  Надо быть осторожным, сказал Матиас сам себе.
  - И, конечно же, вы всегда можете рассчитывать на меня, - Иллерни подарил ему ободряющую улыбку: волны его эмоций оставались спокойны. Темный маг вновь повернулся к переговорной рамке, ускользая в сторону вместе со словами: - Вашим светлым требуется адаптация. Это займет не один год, но все методики известны. И, главное, светлым готовы помогать, в отличие от... от темных... никто не любит темных. Я думал над вашим предложением. Я, Иллерни из внутренних залов Аннер-Шэн, никогда не рвался к власти; у меня никогда не было ни разрушительных амбиций, ни желания драться за высокий пост, ни участвовать во всех этих интригах; мне нравится мой участок работы, и я никогда бы не стал претендовать на большее...
  Можно ли было хвалить себя более сильно.
  - Но, если я нужен гильдии, я готов принять пост высшего мага.
  А еще потому, что наверх выбились юные выскочки вроде Джиллиана, и стерпеть это Иллерни не мог.
  "Гвендолин больше нет, и Иллерни придется самому обеспечивать себе место в новой гильдии. Он был достаточно долго рядом с властью, чтобы проникнуться ее очарованием, достаточно, чтобы стать заметным, и чтобы сделать свои ошибки. В конце концов, Иллерни старше большинства темных. Может быть, он и не хотел бы становиться высшим магом. Но он может либо идти вверх, либо упасть вниз... а там мрачно, внизу".
  Так сказал светлый магистр.
  Матиас помнил, что потом светлый магистр засмеялся и сказал, что подобное погубило Нэттэйджа.
  - Но у меня есть условие, - и все-таки Иллерни был полезен - важен - настолько, чтобы при назначении на высший пост его уговаривали. - Вы создадите комиссию по адаптации светлых, и я стану ее главой.
  В Иллерни не было ничего злого. Его мысли были чисты. Иллерни хотел себе светлую гильдию, и только это заставляло его сердце биться чаще.
  
  
***
  Через бесконечное количество времени
  
  "Экстренные ритуалы лова - ритуалы ловли солнца - во время бедствий... "
  Матиас щелкнул по наушнику, останавливая запись.
  Как разведчик Хсаа'Р'Нэа, Матиас мог с полным правом утверждать, что чем больше он узнавал о человеческом обществе, тем меньше понимал.
  "Утверждены первыми магистрами, которых создали для этих ритуалов..."
  Попытка за два дня запихнуть себе в голову полную историю Аринди оказалась ошибкой. Матиас наивно считал, что успеет прочитать ее полностью, не ограничиваясь отрывками, которые сочла нужным подготовить внутренняя служба - сочла нужным для образования нового магистра. Поначалу Матиасу даже нравились все эти пропуски [данные утеряны].
  Мотор машины гудел совсем тихо, но даже так разговор темных, которые его сопровождали, был едва слышен.
  - Мирретей предлагает вам место в первой главной башне Шафрана или второй главной. Интересно ли вам... - Иллерни наклонился вперед, к магу напротив. Миль смотрел в окно; кому-то другому, он, может, не ответил, но Иллерни ответил:
  - Мне ничего не интересно.
  На повороте, кроме машины внутренней службы, уже стояла вторая машина, а высший Джиллиан стоял перед ней.
  Матиас сначала спрыгнул на землю, потом приблизился, и только потом посмотрел на табличку, и выдохнул:
  "Тела не обнаружены".
  Что ощущали другие, он уловить не успел.
  
  Море, сизо-стальное, грозно качалось у берега. Небо закрывала дымка - инфоотдел предполагал, что началось извержение Кималеа. Диагностические печати отключились первыми.
  Волновые башни чудом уцелели, потому что по всей стране чудом уцелели только печати, установленные Олвишем Элкайт. Потому что Олвиш Элкайт вбивал их намертво. Остальные то работали, то нет, а границы рухнули полностью. Впрочем, как сообщал Бретт - который никогда не занимался границами, и чья душа была спокойна - рухнуло совсем немного. Маги гильдии на это скривили лица, но Матиас тоже считал, что получилось смешно.
  Граждане Ньен выражали сочувствие счастливыми голосами.
  На площадке уже горели костры - скорее дымные, чем огненные. Площадку защищали склоны холмов, от ветра и от чужих взглядов. Прежде чем проводить экстренные ритуалы, которые вдохновят людей и дадут надежду, гильдия хотела проверить, получается ли у магистра гильдии хоть что-то.
  Матиас чувствовал, как ворочается земля, готовясь встань на дыбы и сбросить крошек-человечков и их глупые игрушечные города. Матиас бы рассказал, если бы мог описать, что на небе печати, кружащиеся солнца со спицами, точки и спирали; может быть, на языке Р'Нэа смог бы, но люди не слышали и половины звуков. И теперь, когда он об этом подумал, Матиас вдруг засомневался, а может ли он до сих пор говорить на родном языке.
  - У вас прекрасно получается, - было не сразу понятно, что за принужденная гримаса на лице у Миля. Обычно люди так улыбались. И, сохраняя эту улыбку, вымученную тихую и мирную, он таким же искусственным тоном произнес: - Из вас получится хороший маг.
  Сквозь плотную дымку проступил сияющий оловянный круг, и успокоенное море заблестело рябью.
  
  Ветер у стоянки продувал насквозь.
  Маги из внутренней службы попытались зажечь тепловую печать, не смогли, и грелись у горелки. Иллерни достал термос и протянул дымящуюся кружку, и мягко укорил в ответ на отказ:
  - Магистр. Вы должны научиться есть человеческую еду.
  Матиас втянул дым, впитывая информацию, и на всякий случай отступил на шаг:
  - Я не имею с вашей едой родство, и потому я не могу ее есть.
  Противную человеческую привычку обсуждать важные дела за едой Матиас не понимал и не принимал. За съеденную в прошлый раз ложку его однозначно осудили, и потому сейчас он не собирался даже пробовать.
  - Наш светлый магистр всегда скидывал на других проблемы, которые не хотел решать, - Миль перестал смотреть на море и видеть то, что видел только он, и присоединился остальным, и его вернувшееся раздражение было таким родным, но все еще недостаточно сильным.
  Иллерни ничуть не изменился в своей укоряющей мягкости. Почти.
  - Ну что же, Миль. Если светлый магистр Рейни вам доверил, вы могли бы это решить, - и откинул крышку контейнера, который вез с собой. - Вы можете съесть ваших родственников!
  Внутри контейнера шевелились розовые медузы. Контролеры оживились, подбираясь ближе, и Матиас сделал еще шаг назад, ловя тихое:
  - И у нас теперь новый магистр, Миль, - и Иллери расстроенно всплеснул руками: - Нет? Их было нелегко выловить в таком бурном море. Сейчас вас питает проявленный Источник, но что будет дальше? Вы будете слабеть, и вы доведете себя до истощения, и этого никак нельзя...
  - В конце концов, все магистры жрут людей, - с мрачным смирением признал Миль. - Уверен, кто-то вызовется сам. И будет рад. Сумасшедших у нас...
  Джиллиан подошел ближе, прислушиваясь, заставляя контролеров потесниться, и, со своей обычной решимостью, закатал рукав и резанул по руке.
  Алая пряная жидкость хлынула на землю, заполняя голову вспышками алого и черного, и Матиас отшатнулся и отвернулся, зажимая рот ладонью, от приступа тошноты и скрутившей тело боли, до хруста костей, до сумрачного подвального света перед глазами.
  Иллерни возмущенно вскрикнул.
  - ...в конце концов у нас есть светлые.
  - Я светлый маг, и это против традиций, - прозвучало не так величественно, как Матиас надеялся. И его возвращение в машину тоже не было величественным.
  Если бы он мог забраться в грузовой отсек, спрятаться там, и чтобы Кэрэа Рейни, как обычно, ехал впереди, и притворялся, что его не видит...
  Кэрэа Рейни всегда знал, что делать.
  Матиас признавал, что далеко не так умен. Но откуда взять, как перенять его уверенность и умение распутывать клубки?
  Снаружи контролеры упрашивали Иллерни оставить медуз; потом все разошлись по машинам. Матиас надел наушники и включил запись, и понял, что очень устал.
  
  
  
***
  
  Что-то было не так.
  В покоях Матиаса было все для отдыха, и Матиасу в самом деле следовало отдохнуть, потому его восприятие уже было слишком загружено, и пестрые картинки наезжали друг на друга и мешались.
  Он не мог сказать, что не так, кроме того, что что-то не так. Он вертелся с боку на бок на пуховых перинах, смотрел в темноту, которая для него не была такой уж темной, и не мог успокоиться. Непонятное чувство царапалось в груди, острое, как колючая проволока, и горькое, как звезды, которые разорвали Третьего Лорда изнутри. Матиас чувствовал обиду.
  Ему никто не сделал злого: ни вчера, ни сегодня. Он как будто заразился от этих людей, их смятением и тоской, и болезнь, которая точила их, теперь ела его. Матиас не хотел быть как эти люди, постоянно смотреть за горизонт и думать о том, чего не бывает.
  Белый круг горел за окнами и не сгорал. Матиас перешел к окну и лег под его свет; потом перетащил к себе одеяло, потом остальные одеяла и подушки и забрался вглубь кокона, сворачиваясь в плотный клубок. Но и это не помогло.
  Матиасу было немного одиноко.
  Матиас чувствовал это и раньше: но всегда наступало утро, и он вместе с Кэрэа Рейни отправлялся навстречу новым увлекательным приключениям. А теперь утро не приходило вовсе. И ком из железных звезд поворачивался и поворачивался, не давая покоя. Матиас чувствовал себя так, будто у него что-то забрали и не отдали обратно.
  Подушка, в которую он вцепился, разорвалась и обсыпала его перьями, и Матиас сел и зло отряхнулся.
  
  Текущую воду Матиас, тхие из Шестого дня Р'Нэа, не любил. Воду он терпел только в том случае, если на ней не было волн и были видны стенки и дно. Его купальня была выложена синими и зелеными камнями и выглядела приятно; по крайней мере, Матиас сумел отделаться от впечатления, что она похожа на ямы, куда сваливают провинившихся, чтобы их съел Лорд.
  Купальня заполнилась теплой водой, и Матиас медленно погрузился с головой, перестраивая тело, а потом нырнул и лег на камни, замедляя дыхание, замедляя биение сердца и позволяя мыслям застыть. Толща воды колыхалась над ним; глаза ламп мерцали над ним; по синей и зеленой плитке бежали солнечные волны.
  Матиас порой представлял себя икринкой - конечно, не слишком часто, даже редко, даже почти никогда - когда плотная оболочка защищает тебя от внешнего мира и от момента, когда тебя вытаскивают из воды за жабры и швыряют на операционный стол.
  ...безжалостная рука вырвала его из грез и швырнула на холодную поверхность. По жабрам полоснуло болью, и Матиас забился, открывая рот и не в силах вдохнуть; темная фигура затмила лампы, прижимая его к камням, и надавила на лоб...
  Он успел остановиться в последний момент. Не воткнул когти в человека, чтобы разорвать и распотрошить. Боль терзала тело - Матиас сам чувствовал себя распотрошенной рыбой - сменяясь повелительными успокаивающими волнами. Человек Эршенгаль удерживал его на месте, не давая двигаться, и давил на точки над глазами и что-то успокоительно говорил. Сбоку показался человек Миль, создавая печать, и огненное кольцо вокруг шеи наконец пропало.
  Матиас вывернулся из-под их рук, отползая в сторону и прикрывая ладонями треугольники. Хотелось злобно зашипеть - но светлые маги не шипят, Матиас не видел, чтобы они так делали. Прикосновение к рецепторам запускало стабилизирующую резервную систему, и его тело уже перестраивалось само. На существах вроде Матиаса, короткоживущих и созданных под задание, рецепторы оставались открытыми, для легкого контроля. Наверное, человек Эршенгаль подсмотрел это в время путешествия в Р'Нэа - это было очень хорошо, но это не было честно.
  - Я прошу прощения, - с запинкой сказал Эршенгаль.
  Матиас наконец сумел завершить трансформацию, вдохнул воздух в легкие и рявкнул:
  - Я отдыхаю!
  - Я пытался связаться с тобой тридцать четыре раза, ты, существо! - еще громче прикрикнул мерзкий человек Миль, и вдруг обнаружил, его перчатки и рукава вымокли в воде, и поспешно начал отряхиваться.
  Эршенгаль принес покрывало - Матиас сразу обнаружил, что ему холодно, и вокруг холодно, и вода уже успела остыть, и действительно прошло много времени, хотя ночь все еще не закончилась - и мирно спросил:
  - А что за срочность, высший Миль?
  - Я понял, как, используя некоторый светлый принцип, поднять остатки погашенных печатей и выстроить на их основе новые системно и в связке, не работая с каждой по отдельности, потому что с печатями, которые ставились столетия, мы провозимся столетиями, - Миль понял, что с водой ничего не поделать, и смотрел на свои перчатки так, будто они его предали. - Но это бесполезно, потому что никто не поймет, что я говорю. У меня было предчувствие.
  Перчатки выиграли, и заклинатель развернулся на каблуках, стаскивая их на ходу, и что-то сквозь зубы цедя о зря потраченном времени и проклятых утопленниках.
  - Миль испугался. Не злитесь на него, - темный маг Эршенгаль устроился на бортике, не обращая внимания на разлитую воду. Судя по одежде, Миль вытащил его откуда-то с улицы: соваться к заарну в одиночку Миль не хотел и не собирался.
  Эршенгаль был совершенно лишен обычной для темных магов пафосности. Впрочем, он еще не стал полноправным магистром.
  - Я проехал по границе. Нам повезло, что Ньен с боевыми кораблями и Ньен без боевых кораблей - две разные Ньен. Я приехал в Кипарис, потому что нам с вами нужно сделать для страны общее заявление. Прошло достаточно времени. По поводу того, что случилось... и что будет после.
  Эршенгаль как будто старался подбирать слова. Но Матиас уже знал обо всем об этом. Люди заслуживали услышать, как светлый магистр Кэрэа Рейни и темный магистр Шеннейр вошли во Врата; и люди заслуживали знать, что здесь оставлены те, кто о людях позаботится.
  - Пути магистров всегда расходятся. Но, пока этого не случилось, мы могли бы действовать сообща, - Эршенгаль звучал искренне - пока. С Эршенгалем, одним из немногих, было приятно находиться рядом: он внушал необъяснимую уверенность, но, поправил себя Матиас, он пока еще не был магистром. - Если вам нужна будет помощь, я помогу.
  Сговор магистров определенно был против правил. Матиас согласно кивнул и довольно сообщил:
  - Мне кажется, это нарушает традиции.
  Будущее было слишком невообразимо далеко, чтобы отказываться сейчас.
  - Мы все, - Эршенгаль смотрел куда-то вдаль. И отрывисто заговорил, как будто Матиас был единственным, кому он мог это сказать. Эршенгаль пока еще не был магистром: может быть, шли последние часы, пока еще не был. - Когда мы остановились под стеной Лантиш. Дикие звери уже собрались там. И тогда я перестал понимать, зачем все это нужно. Было это предательством? Уже одна эта мысль? Меня все равно не ждали домой. Мэвер говорил, что любой человек может изменить мир к лучшему. Но я не знаю, было ли хоть что-то, что я сделал в своей жизни, верным.
  Матиасу хотелось сказать, что он совсем ничего не знает.
  
  
***
  Завтра
  
  - Светлый магистр, куда вы все время лезете?
  Миль с высоты казался забавной крошечной черной точкой; но голос его звучал так, будто он говорил над ухом.
  - Если вы там застрянете и не сможете спуститься...
  Матиас перехватил следующую перекладину и с надеждой спросил:
  - Вы меня здесь оставите?
  - Мы пригоним для вас башенный кран.
  На высоте дул свирепый ветер; ажурные гибкие антенны раскачивались, грозя в любой момент скинуть на землю, но Матиас упорно лез еще выше. У него была причина - закрепить новую печать - но на самом деле Матиас надеялся, что его никто не заметит, как не заметили, когда он забрался на круглые локаторы. На них было так удобно лежать.
  У этих человеков все это время был башенный кран. И они его прятали!
  Матиас забрался на последнюю тонкую перекладину и осторожно выпрямился, и сверился с рисунком на руке. Большая печать раскинулась на все поле антенн, оставаясь на вершинах белыми искрами.
  - ...если ничего не изменится, с зимнего праздника объявим траур...
  Внизу к Милю подошел Эршенгаль, и они заговорили. Миль приглушил связь, но не отключил полностью, наверное, чтобы слышать, если Матиас потребует его снимать.
  От ветра перехватывало дыхание. Внизу остались квадратики зданий гильдии, и россыпь камушков городских домов, и за лежащими горбящимися над водой спинами холмов еще города, и край Вальтоны, на котором лежала тень. Матиас видел цепь волновых башен, и белую полосу прибоя за ними, и далекие маяки: безбрежная безграничная земля лежала перед ним, его земля, и Матиас мог идти по ней куда угодно.
  - ... в своем любимом Загорье или на Островах...
  В разговоре мелькнуло знакомое имя; Матиас переключился на слух, потерял равновесие и сорвался.
  Мимо мелькнули разноцветные перекладины. Матиас успел сгруппироваться перед приземлением, и упал на платформу на высоте человеческого роста. Полежал, прислушиваясь к себе, и свесился вниз головой.
  - Светлый магистр, вы делаете это специально? - Миль отступил на шаг, недружелюбно щурясь, и утвердительно кивнул: - Вы делаете это специально.
  - ...не мог так поступить, - Эршенгаль поймал его над самой землей и поставил на ноги, и пояснил неведомо зачем: - Источник не выдерживает двух магистров. Если магистр Шеннейр вернется после моего назначения, ему придется меня убить. Таковы правила.
  Правила в Аринди были как традиции.
  Но Матиас не мог думать об этом долго: он смотрел вверх, и антенны качались над ним, в невообразимой выси, и казалось невозможным, как он смог туда забраться, и мысли его снова заполнялись спокойствием и пустотой.
  - Вы убили Лорда, - сказал Миль. - Вы довольны?
  Матиасу показалось, что он снова слышит беседу, из которой выпали половина слов. Он не был в Р'Нэа, когда все случилось, и ни одного Лорда не убил, и Миль должен был это знать
  - Не надо, Миль - с предупреждением произнес Эршенгаль.
  - Светлый магистр, а что вы сами думаете о своем назначении?
  Матиас ничего не думал. Он был назначен открыть врата; он пошел за Кэрэа Рейни, потому что Кэрэа Рейни открыл ему путь, и сейчас он шел по открытому пути.
  - Вы, люди, безнадежный провал. Без должного руководства вы совсем пропадете!
  - Надо же. Всего год с нами, а языком мелет как будто в Аринди родился, - Миль снова окинул его взглядом с ног до головы, но теперь без прежней злости.
  
  
***
  
  Заклинатели внутренних уровней Миля, вопреки всему, любили; или же испытывали к нему чувство, граничащее с обожанием. Иллерни, к которому Матиас обратился, не выдержав груза тайны, втихую ответил, что дело, конечно же, в восхитительных милевых высокоуровневых печатях и в том, что при Шеннейре заклинателям приходилось сидеть тихо, и Миль выражал общую волю и не боялся ни высших, ни магистра. Ему же прилетало больше всего, но он же добивался своего; для инфоотдела Миль служил оружием и защитой, а инфоотдел в этом симбиозе предоставлял любые блага, которые Миль желал.
  Еще, как подозревал Матиас, Миль на заклинателей так не орал.
  Уговорить Миля на выступление сложности не составило - Миль сам понимал, что придется. Заклинатели собирались в большом сводчатом зале, где, несмотря на световые окошки, на большие шары с рассеянным светом, было полутемно. Матиас уже вычитал в умной книжке, и немного гордился этим, что люди внутренних залов и высоких башен не переносили яркого освещения и сильных раздражителей.
  Матиас сидел на балконе и держал на коленях ящик с запасными клубками. Что его не поймут, он ожидает, сказал Миль, и единственное, что он боится - что у него утащат расходники.
  Люди повернулись к Милю, одинаковые белые лица, блестящие глаза, и Матиас сразу понял, что клубочки им бы не доверил. Миль остановился на возвышении, устремляя взгляд поверх голов и собираясь с мыслями, и за его спиной развернулась печать из множества узелков.
  По залу пронесся шепот, и заклинатель, ближе всех стоящий к возвышению, приподнялся на цыпочки и восторженно ахнул:
  - Это гениально!
  Его голос эхом пронесся под сводами, соединяясь с хором согласных восклицаний.
  - ... но как это использовать?
  Миль вздрогнул, опустив взгляд и несколько мгновений разглядывая магов под ногами, а потом развернулся и быстрым шагом вылетел из зала.
  - Вас недостаточно похвалили? - предположил Матиас.
  - Я настраивал освещение! - Миль прижался спиной к закрывшейся двери; выдохнул, снова развернулся и с мученическим выражением лица шагнул обратно.
  Столько прекрасных сильных заклинателей уничтожили светлые, сказал Иллерни еще тише. Выжили те, кто был незначителен и спрятался; выжили те, кто держался с Гвендолин и Милем.
  
  
  
***
  Двадцать дней после
  
  На самом деле человеческий облик Матиас имитировал не идеально. Скорее общий образ, издалека: непохожесть лезла. И если раньше человек, на которого он старался быть похожим, был рядом, то теперь Матиасу оставались только воспоминания. И плакат, который Матиас забрал прежде, чем Кэрэа Рейни велел их уничтожить.
  Светлый магистр смотрел на него и улыбался. Так, будто говорил, что все будет хорошо, и в это хотелось верить. Человек, сделавший картинку, был талантлив, и полностью ухватил суть: иногда решения Кэрэа Рейни было тяжело объяснить...
  Сегодня Матиас пытался что-то сделать с глазами.
  Глаза для тхие были частью опознавательной системы и формировались чуть ли не в первую очередь, и вносить в них изменения было нельзя. Запреты Матиас переступал туда и сюда, но все, что он добился - чуть изменил у левого глаза форму и сделал фиолетовый цвет более блеклым. И, когда принялся за правый глаз...
  Правую сторону словно окунули в огонь: Матиас ткнулся лицом в прохладную столешницу, тихо всхлипывая, потому что все равно никто не слышал.
  Так в глазницу вонзился бы зазубренный кончик боевой цепи, раздирая череп надвое.
  Когда он снова посмотрел в зеркало, щеку и веки все еще дергало: глаз заливала сплошная пульсирующая краснота, а шрам, заходящий на серебряный треугольник, отчетливо почернел. Голова кружилась, и к двери пришлось идти по стенке, и Матиас сообразил, что мог открыть ее мысленно, когда уже открыл:
  - Миль, у вас прорезается эмпатия?
  Это многое бы объясняло.
  - Светлые ваши эмпаты, - Миль даже не огрызнулся в ответ, бросив на него сканирующую печать, и принялся перекатывать клубок между пальцев. - И ваши эмпаты передали светлому Кайе, а этот вызвал меня.
  Цепь сообщений была логически объяснима; но все же знание, что светлые Побережья предпочли вызвать с другого конца страны командира, который был с ними двенадцать лет - чем навестить, Матиаса, и даже Кайе оказалось проще связаться с темным магом, чем с ним, отозвалось обидой.
  Миль оценил его вид и скривился снова с брезгливостью:
  - Не пытайтесь полностью копировать Рейни. Это будет фальшиво. Достаточно общего...
  Матиас не успел возразить, что всего лишь старался больше походить на людей. Миль заметил плакат и шарахнулся в сторону.
  
  Весь путь до медблока Миль подбрасывал клубок и ловил.
  Невыносимо долгий путь.
  Бурные волны внешнего моря разбивались о стены целительских палат, не проникая внутрь. По крайней мере, человек, которого именовали волшебница Фьонн - Матиас научился различать людей, по записям в досье - всегда была весела и всегда радовалась его приходу. Матиас попаданию сюда не радовался, потому что попадал он сюда в полуживом состоянии. И, пока он сидел на каталке, прижимая к правому глазу примочку, Фьонн нарезала около него круги и взмахивала руками в непонятных жестах, как это обычно делали люди, которых в Аринди называли мирринийке.
  - Соединение с силой светлого Источника дало вам большой заряд энергии. Будете ли вы трансформироваться дальше, наш магистр? Я бы хотела посмотреть, появились ли в вашем теле кластеры будущего роста Лорда...
  Ни в какого Лорда Матиас разрастаться не собирался, и подобрался ближе к снимкам, которые волшебница Фьонн разложила на подставке.
  - Мы усилили точность диагностики... - Фьонн взяла первый снимок и озадаченно перевела взгляд на второй. Половина изображения была засвечена: вторую половину занимала сложная структура из ломаных линий. - ...а зачем вам столько зубов? Они не давят на мо... Наш светлый магистр, а где у вас мозг?
  Про зубы Матиас мог пояснить - они пугали людей, и половину пришлось убрать вглубь.
  Темные вновь склонились над снимками; Матиас убрал примочку, чтобы обнаружить, что правый глаз вернулся к обычному виду и цвету. Лечить глаз Фьонн отказалась и тогда, и теперь - точнее, в извинении развела руками: "Это сделал Шеннейр".
  Миль поднялся; и Матиас выхватил из воздуха брошенный клубок. Клубок распался в руках на нити, которые окружили сетью, зарябили и пропали.
  - Это ваша динамическая защита, - уныло сказал темный. - Я строил ее для Рейни, но, раз так...
  
  
***
  
  Все трое бывших заместителей Нэттэйджа сидели в Нэтаре за круглым столом, над описями со складов, и плакали, утирая безмолвные слезы. Разноцветные рыбы печально тыкались в стекло, остывал забытый кофейник, пирожные из мидий с горячим вишневым сиропом.
  - Неконвенционные заклинания разрядились, - Миль аккуратно его развернул, и они бесшумно вышли из кабинета.
  
  
***
  Больше сорока дней
  
  К волновым башням Матиас поехал сразу, как удалось успокоить море, вовсе не откладывая. Он ездил на Острова; он не боялся море; правда, как только патрульный катер покинул причал, Матиас сразу вспомнил, как именно он ездил на Острова. Забиться в машинное отделение он больше не мог.
  И не было больше Кэрэа Рейни.
  Который, даже если не приходил, все равно был рядом...
  Море все рано было бурным; низкое небо было сумрачным и тяжелым; рыбачьи лодки не вышли на лов, но патрульный катер, как его уверили, был быстр и надежен. Волны швыряли его с борта на борт, поднимались так, что закрывали волновые башни, а потом ухали вниз, до подземных скал, а командир катера, гордый важным гостем на борту, дополнительно закладывал виражи. Матиас вцепился до хруста в подлокотники кресла, все силы тратя на то, чтобы сохранять спокойный невозмутимый вид, приличный светлому магистру. Его не пугала качка: он чувствовал всю толщу воды под ногами бездонную пропасть, зубы скал, перемалывающих на дне добычу, и не мог найти опору.
  Волновая башня впереди совсем не приближалась, и он со всей ясностью понял, что не выдержит путь. Даже до первой башни, не говоря об остальных или дальнем маяке. Последние силы уходили на то, чтобы не броситься на командира корабля и не вцепиться в штурвал, разворачивая...
  Он не сразу разобрал, что за белое пятно нависает сверху. А потом белое пятно открыло рот:
  - Ваши... светлые, - темному магу с пластырем на щеке хотелось выразиться крепче, но он сдерживался. - Решили, что магистра увозят и... взбесились. Требуют немедленно вернуть магистра на берег. Иначе захватят лодку или еще что они там могут...
  Слова не сразу достигли сознания - и вспыхнули сигнальной ракетой. Это шанс, его шанс!
  Кэрэа Рейни опустил бы глаза с легкой, полной сожаления улыбкой, и сказал:
  - Придется вернуться. После всего, что случилось, я не могу беспокоить их еще больше.
  Собственный механический голос откровенно пугал. Темные у штурвала переглянулись, с предвкушением перешептываясь, что кому-то сейчас не повезет...
  Катер лег на борт и повернулся, и впереди в сгустившемся сумраке замерцали огни берега, огни Кипариса, огни гильдии, и Матиас заметил, что они отплыли не так уж далеко.
  Темно стало из-за ливня; ливень заливал лобовое стекло потоком воды, смешиваясь с солеными брызгами, и через пелену едва было видно, что на причале в ряд выстроились люди в штормовках. Один человек стоял впереди и держал фонарь.
  Матиас их чувствовал.
  И все это время светлые чувствовали его.
  Со светлыми Побережья отношения у него не сложились. Они открыли двери через несколько дней - да, открыли. Кэрэа Рейни не возлагал на них ни определенных надежд, ни задач, и Матиас старался давать им простые задания, каждый раз беспокоясь, не ведет ли себя как внутренняя служба с пятидневной нормой в сутки, и светлые отчитывались о выполнении и о том, что все хорошо, и их эмоции были настолько невыносимы, что он не мог находиться рядом.
  Надо дать им время, посоветовал Иллерни.
  Матиас старался.
  Темные явно сбавили ход, чтобы потерзать чужие нервы. Фонарь на берегу ни разу не дрогнул. Матиасу хотелось развернуться и исчезнуть в далеком море.
  Катер долго не мог причалить, теперь уже серьезно. Ливень лил волнами и почти горизонтально, но человек с фонарем не двигался, и фигуры в капюшонах за его спиной тоже.
  Матиас ступил на пристань, ощущая, как сразу возвращается уверенность от твердой опоры, и обреченно пошел к ним.
  - Мой магистр, - светлый маг с идентификатором Гвинетт опустила побелевшую руку и попыталась вытереть мокрое лицо. Кажется, она тоже не знала, что сказать. - Сегодня... очень плохая погода.
  - Это хорошая, - Матиас проводил ритуал, чтобы в море вообще было возможно выйти; он вспомнил, что так однажды сказал Кэрэа Рейни, и прикусил язык.
  Кэрэа Рейни ничего не боялся. Что бы сделал сейчас он...
  В здании порта было тепло и сухо. Со светлых лило так, будто они сами искупались в море, и они сразу перестали выглядеть устрашающими. Не было никакого смысла все это время стоять на пристани - чтобы их было видно с корабля. Матиас проверил, что вошли все, и плотно закрыл дверь, которую ветер пытался вырвать из рук.
  Из безопасного укрытия было заметно, что и волны на море не так уж высоки.
  - Магистру нет необходимости отправляться в путь в такую плохую погоду, - завершила сложную мысль Гвиннет. - Позвольте, я...
  Он различил формирование сложной печати - а потом волновая башня полыхнула короной лучей, ослепительный свет залил пристань; колесо лучей проехало по небу, пропало, и вспыхнула следующая башня. Матиас проследил цепочку вспышек, утихнувших вдали, а потом включился переговорный браслет.
  С той стороны истерически орали, но не Миль, а скорее тот темный, что вёл катер, и длинный перебор слов завершился безнадежным:
  - ... сидели бы дома!
  - На Кималеа мы всегда так делали, - Гвиннет невозмутимо сложила руки в типично заклинательском жесте.
  - На том самом Кималеа, в ту стену, которую строил магистр Шеннейр и его высшие?
  Волшебница задумалась, а потом наклонила голову:
  - Я совершила ошибку, мой магистр. Я прошу у вас возможности ее исправить.
  Люди, все же, были очень странными.
  
  
***
  И еще один день
  
  В последнюю ночь того, что люди называли летом, светлый магистр Матиас бездельничал и смотрел на маяки.
  Ему было, чем заняться, и патрульный катер, везущий светлых, давно вернулся на берег, но маяки мерцали так... мерцательно, что он не мог оторваться и смотрел, и смотрел.
  Световые дорожки протыкали воду и заползали на берег, и вверх по лестнице, на обзорную башню, отражались в его глазах. Звезды поднимались и двигались по небу - Матиас видел, как расписывают новые дома, и в своей памяти он брал кисточку с золотой краской и рисовал звезды, но они каждый раз успевали измениться снова.
  - Это "Сеть", - сказал Кэрэа Рейни. - Это "Лодка"...
  Здесь, на обзорной башне, его нашли маги из внутренней службы и попросили срочно связаться с Милем.
  Недавно Миль снова решил переехать - он хотел закрыть свою лабораторию и уничтожить, и сразу несколько заклинателей высокого ранга пришли почему-то к Матиасу и умоляли заставить Миля передумать. Но Миль передумал сам и всего лишь передвинул свои покои и расширил на два этажа. Теперь из его комнат было видно море - наверное, никто там не был.
  Эмоции Миля сияли так спокойно и умиротворенно, что Матиас боялся его отвлекать. С другой стороны, может быть, Миль в хорошем настроении и не будет на него кричать - хотя Миль давно так не делал, но всегда мог начать.
  Миль долго не отвечал, и Матиас даже успел понять, почему люди этого не любят. А потом счастливые эмоции потухли, и он ответил, устало и раздраженно:
  - Вы меня разбудили, светлый магистр. Напоминаю: сейчас ночь. Ночью люди спят.
  Матиас от неожиданности фыркнул. Он знал, что люди так делают, и он точно знал, что так не делает Миль.
  - Зачем?
  - К чему все время видеть эту жизнь? - Миль перешел на мрачный сарказм: как многие разбуженные люди. - Закрыть глаза, видеть сны...
  - Вам не страшно? А... ваше предчувствие?
  Заклинатель молчал так долго, что Матиас забеспокоился, что он уснул снова, и равнодушно ответил:
  - Мне нечего бояться. К чему оно теперь? Оно все равно не помогло.
  
  Но, когда Миль появился, он выглядел полностью собранным. Матиас уже успел прослушать срочное сообщение, и, когда они шли до переговорной, закрывал рот ладонью и кусал пальцы, чтобы не смеяться, слушая снова.
  Сообщение пришло из столицы. Где, после длинной цепочки событий, начавшейся с разбитого в предместьях окна, а закончившейся беспорядками, шоковыми проклятиями по толпе и переполненными больницами, светлая волшебница Бринвен и высший маг Джиллиан под восторг местных жителей и попустительство местных властей вышвырнули темных из темного отделения Шафрана из города.
  В полях даже ночью было тепло, и темные обиделись и пошли пешком в Мэйшем. Куда они убрели, пока было неясно, скорее всего, недалеко, но из Мэйшем за ними уже выслали машину.
  Наблюдатель из внутренней службы Ритефи появился в истории только для того, чтобы сдать участников начальству, и в его осуждении явно читалось "никого не жалко".
  - Меня бесят эти трое. Собрались вместе и друг друга накручивают, - ответная связь пока не включилась, и Миль с отвращением поочередно разглядывал Бринвен, полную уверенности в собственной правоте, Джиллиана, повернувшему к экрану пустую табличку (что звучало как высказывание), и Кайю, который ухитрялся выглядеть полностью благонадежным и оказавшимся вот с этими вот случайно. - И почему наш Джиллиан слушает светлых? Я считаю, это измена.
  Если бы Матиас не пытался принять серьезный вид, пока не пошел сигнал, он бы ответил, что в темной гильдии под властью Эршенгаля или Миля было мало веселого; самое веселое было у светлых.
  - ...мы были там, и клановцы с предместьями почти договорились, когда они появились! - Бринвен говорила напористо, словно забивала гвозди, и не испытывала ни капли сожалений. - Мы уже посчитали, что самый большой ущерб, самые большие человеческие жертвы, самый большой беспорядок причиняет темное отделение, поставленное следить за порядком!
  Табличка высветила с трудом поддающиеся осознанию цифры. Хотя Матиас не сомневался, что у высшего Джиллиана уже готово обоснование обоснованности поступка на ста двух страницах.
  Он лег на стол, дослушивая монолог до конца, и, пока Миль не выбрал, кого проклясть, любопытно уточнил:
  - А кто разбил окно?
  Они одновременно переглянулись, и Кайя ответил:
  - Ветер.
  
  Как только сигнал завершился, Миль со скрежетом отъехал от стола и закрыл лицо руками:
  - Хорошо, Эршенгаль пришлет в Шафран замену. Можно запереть боевых магов на полигонах и больше не выпускать. Алин так сделал. И вот где Алин, где мы, что теперь с боевыми магами...
  Он пробормотал еще что-то непонятное про страну, которая не вынесет новую чистку.
  Хотя Матиас понимал, что во всем этом было мало веселого. Отделение Шафрана по меркам боевых магов было еще нормальным - оно не стало драться всерьез, иначе счет пошел бы на трупы. Жители Аринди умели сражаться и убивать неугодных, и Матиас тоже умел, но этого оказалось мало.
  Было уже слишком поздно, чтобы расходиться, и Миль успел только выпить ту мерзкую жижу, которую он пил как энергетик, прежде чем начались обычные утренние отчеты.
  Последним, прилежно сложив руки перед собой, из Астры ясным солнышком отчитывался Ринвель. Беженцы возвращены, размещены, снабжены необходимым, а с учениками, посвященными этой весной, он уже разучил первые самые простые и необходимые заклинания.
  - С темными? - с надеждой предположил Матиас.
  - И с темными тоже! - с чистой душой отвечал темный маг.
  - А вы вообще знаете, кто такой Ринвель, и чем в узких кругах известен? - Миль остановился за спиной, опираясь на спинку стула. Человек и не подозревал, что Матиас мог бы смотреть на него и глазами на затылке, если бы захотел.
  Что-то мелькало в памяти; но Матиас доподлинно знал только то, что Кэрэа Рейни злился на Ринвеля и хотел от него избавиться, но Кэрэа Рейни порой злился и на Матиаса, и нельзя же было принимать злые слова, сказанные сгоряча, всерьез.
   - Мой магистр считал темного мага Ринвеля достаточно важным, чтобы спасать его жизнь, - выбрал он то, что считал главным.
  - ...пусть будет так, - не сразу ответил Миль. - И за что Ринвель вытянул свой счастливый камешек?
  
  Рядом с узлом связи заклинатели устроили себе комнату отдыха. Раньше Матиас думал, что люди отдыхают, смотря на этих ужасных рыб, движущихся в страшной воде; но в комнате заклинателей были черные стены, в стенах ниши, а в нишах, подсвеченные белым, выбеленные морем и солнцем высохшие коряги.
  "Другие смотрят мельком и бегут дальше, но мы, потомки колонистов с корабля Аннер-Шентагар, можем концентрировать внимание на очень долгое время, и вещь раскрывается перед нами, - сказал ему Миль, когда он впервые спросил об этом. - Именно поэтому мы великие заклинатели".
  И потом Миль сказал еще:
  "Но мы не умеем так быстро бежать вперед".
  Матиас рассматривал коряги каждый раз, но ничего не видел.
  Миль читал утреннюю сводку от внутренней службы и иногда смеялся.
  - Высший Джиллиан хочет уйти из темной гильдии, - на этот раз он хохотал чуть не до слез. - Высший Джиллиан может все, но не уйти. Кайя Кайяни не хочет быть светлым магом, а хочет быть прокурором. Передайте Кайе Кайяни, что весной он будет назначен в высший совет, а прокурором он может работать в свободное время.
  Наблюдать за Милем было интересно. И Матиас краем уха слушал, что на зимнем празднике он должен быть в Мальве, потому что Кэрэа Рейни туда не доехал; весной вместе с Эршенгалем на севере, а потом в Шафран и на восток, потом надо бы на Острова, или Острова перебьются...
  - А что такое зима? - спросил он. - Это долго?
  Зима звучала как вечность. Но там, где она закончится, может быть, Кэрэа Рейни наконец вернется. Потому что без него, Матиас был готов это признать, ему порой было немного грустно.
  Миль отложил доклад и посмотрел на него долгим взглядом. Наверное, он опять сказал что-то не то, и Матиас спросил с давно назревшим интересом:
  - А для вас, людей, кто я?
  Среди записей Миля он заметил строчки, начерченные от руки на полях, которые, как казалось, он где-то слышал.
  "Свет сияет над синим морем
  Море тонет в его сиянье..."
  Миль передвинул листок, прикрыв ладонью, и смягчившимся тоном ответил:
  - Оставьте это. Здесь, в Аринди, мы все обречены, и неважно, кто ты.
  
  
***
  
  Иногда Матиасу казалось, что весь мир разговаривает с ним на языке звуков. Что все явления - звучание, доступное светлому магу. Утробный гул под водой, под землей пробуждающегося вулкана Кималеа, скрежечущий шорох пепла, толкущегося в воздухе, визг облаков, которые разрезает белый круг, щелканье полуденного солнца, щебет человеческих разумов и потрескивание искр.
  Мир - это гигантский инструмент, на котором играет светлый магистр.
  Матиасу нравилось находить звук, заключенный в материю; и самое прекрасное звучание издавала материя, рассыпающаяся у него в руках на белые крупинки...
  - ...кто дал светлому магистру в руки пенопласт?!
  
  
  
  
Часть 2. ПОЕЗД В МАЛЬВУ
  
  
  "Еще раз повтори инструкции".
   Первым чувством, что он ощутил, было недоумение. Небольшой изъян в плавном течении мыслей и событий, пустых и не имеющих значимости.
   Буквы на табличке нетерпеливо подергивались, оставляя грязные разводы. Командир, стоящий за спиной темного мага, чуть заметно кивнул.
   И тогда он отстранился от общего фона и, преодолевая естественное отвращение, приблизился к чужому эмпатическому полю, просвечивая слой за слоем, но даже на самом дне не находя ни агрессии, ни угрозы среди скомканных, быстрых и невнятных эмоций, которых не хотелось касаться.
   Инструкции были просты. Доехать до Мальвы, передать посылку и вернуться обратно. Сложнее были коды экстренной связи, которые занесли в его браслет и заставили выучить. Которые он снова повторял перед темным магом, не понимая.
   - Высший Джиллиан, - сказал командир. - В самом деле, беспокойся или нет, но когда-то надо начинать. Поезд ждет.
  
   Поезд из Шафрана в Мальву запустили только на днях.
   Он непроизвольно вздрогнул, когда железная махина сдвинулась с места, загрохотала и начала набирать ход. Он не покидал Шафран все эти месяцы и слабо помнил дорогу в Шафран: ночь, свет фонарей и постоянное, непрекращающееся ощущение опасности. Может быть, он ездил на поездах, тогда, очень давно. Все жители Аринди ездили.
   Ему выделили отдельный отсек - сюда едва влезла жесткая скамья и окно, зато здесь никого не было. Через перегородки он слышал, как по вагону ходят темные, охраняющие поезд.
   Ему сказали, что документы, которые он вез, важные, но не настолько важны, чтобы на него напали; и он никогда не боялся носить форму светлого мага. Когда общее сияние разумов начало отдаляться, все еще подсвечивая его разум, он не стал удерживать. От того, что другие будут беспокоиться попусту, не станет лучше.
   Как маг светлого отделения, он мог обратиться напрямую и к светлому магистру, чего он, разумеется, не сделал бы. Но было ясно, что командир Кайя остается в Шафране; командир Бринвен - в восточных городах; его магистр все еще был на юге; никто не сможет прийти на выручку достаточно быстро.
   Единственный, кто находился в секторе рядом - новый темный магистр Эршенгаль - ему сказали, что темный магистр Эршенгаль защитит в случае беды - он не мог представить.
   Может быть, он должен встретиться с темным магистром, запомнить его образ и передать в объединенное поле? Но ему бы отдали приказ. Командиры никогда не скрывали приказов.
   Крючья непонимания вонзались глубже, разъедая привычное спокойствие. Он еще не оставался в одиночестве так надолго, и он старался смотреть за окно и не думать.
   Под тусклым холодным небом бежали порыжевшие поля.
   Моя родина.
   Я дома.
   На самом деле, и в этом он не мог признаться вслух, он не мог вспомнить.
  
  Поезд несколько раз замедлял ход, и один раз остановился. Он слышал, как срабатывали защитные печати, но угроза оказывалась ложной. Он ждал столицу Полынь: и ему показалось, что на горизонте в мерцающем воздухе он видит очертания башен, но там больше не было башни Шэн, и проклятой могильной башни тоже не было.
   Ему показалось, что он услышал издалека зов светлого источника, полный узнавания, и тоскливо угасший. Иншель осталась в одиночестве. Бывший великий светлый источник светил ни для кого.
   Вечер все же наступил, такой же протяжный и длинный, как весь этот день. В отсек заглянул темный маг и хотел что-то спросить, но не спросил, и он смотрел сквозь сумерки, поворачивая на руке перламутровый переговорный браслет.
   Он помнил, как получил браслет из рук светлого магистра. Светлый магистр даже сказал ему несколько слов, а он был слишком взволнован, чтобы их расслышать. Он помнил гордость и всепоглощающий свет, на месте которого теперь осталась пустота. Там, на далеком юге, пост принял ближайший сторонник магистра, которому наверняка было тяжело.
  
  Поезд прибыл в Мальву рано утром, когда холодное осеннее небо было ясным, и каждый листочек был виден в облетевших садах. Город стоял полупустым; Мальва всегда стояла под границей с Ньен; когда захватили Иву или даже раньше, многие жители выехали, и теперь возвращались.
   Упоминание Ньен вызывало в сознании искру ощущений. Он помнил расписание смен на всех заводах Ньен, но не помнил, зачем это нужно.
   Ровный золотистый свет покрывал улицы. Он оглядывался, борясь с головокружением от бессонной ночи, но шел быстро. Все было новым, все было незнакомым и чужим, и мучительно яркий свет, и холод, и морозный запах опавших листьев и палых яблок, но он точно знал, куда идти, и...
   Прореха между домами была как выбитый зуб. Здесь когда-то стоял дом, и сюда можно было прийти на рассвете, когда солнце светило через деревянные окна, и тепло грели печи, и кто-то уже поставил чайник, и все собирались у большой карты, отметка сигналов...
   Светлого отделения Мальвы больше не было. На его месте росла полынь, потому что полынь растет везде - хотя бы полынь.
   Для чего ему дали карту? Для чего он по два раза повторял инструкции перед тем темным магом? Неудивительно, что ноги сами привели его сюда; наверное, он бывал здесь в той, прошлой жизни. И очень досадно, что он заблудился на первом же самостоятельном задании. Отделение темных было на краю города, и теперь ему придется делать немалую петлю.
   В Мальве не строили башен, и он торопливо шел через загородные сады, мимо железных оград и заросших цветников с высокими стеблями мальв, на вершине которых остался один мятый цветок, инея на траве, старых яблонь, багровых листьев винограда на террасах и маленьких домиков с выбитыми стеклами. И там его окликнули.
   Он стоял напротив деревянного дома в два окна - заросшего и засыпанного листьями, с облупившейся синей краской на досках, репьем, проросшим сквозь крыльцо, забитыми окнами и ржавым амбарным замком на двери, и застывший в груди холод не позволял двинуться дальше.
   По соседнему участку бродили люди, как будто только что прибывшие из Шафрана, в длинных узорчатых одеждах, больше подходящих для башен, пинали листья, вздыхали над побитыми морозом цветами и обломанными ветками и, подобно всем мирринийке, надеялись, что, когда они отвернутся, кто-то приберется в саду за них. Человек, который его окликнул, открыл калитку и подошел ближе, изумленно и радостно повторяя.
   Бессмысленный набор звуков, должно быть, был именем - на острове не нужны имена, и он не чувствовал никакого отклика.
   Женщина-мирринийке ушла в дом и вернулась, и протянула ключ.
   - Мы заперли твой дом, - сказал мирринийке. - Не придумали, что сделать еще.
   Дом наблюдал за ним, прижимаясь к земле, всей своей пустотой и внимательным ждущим взглядом из-за закрытых окон. Ключ в замке повернулся неожиданно легко, но разбухшая дверь поддалась с трудом. В лицо пахнуло сыростью давно брошенного дома, нежилыми комнатами, потерявшими всякие признаки узнавания.
   - Вот что, сосед, - мирринийке облокотилась об ограду. - Раз ты вернулся, может, соберемся вместе и приведем все в порядок? Было бы славно! Яблоки у тебя мы соберем, но вот яблони наши надо подрезать ...
   Встреча с темным магистром была в их глазах слабым аргументом против яблонь.
  
  Отделение темных было на отшибе, и за ним начинались поля. Отделение темных было из бетонных блоков, и выглядело, как другие темные отделения, сделанным наспех и кое-как, времянкой на пару дней, которая стала постоянной. О том, что здесь живут, говорили только аккуратно выстроенные в ряд боевые машины северных, которым досталось чуть больше заботы, чем людям.
   Внутри было тихо и очень чисто. Он не знал, чего ожидать; к темным Шафрана не хотелось приближаться, и он не приближался. Темные маги говорили вполголоса и были спокойны, так же, как их отрывистые рубленые мысли. Его встретили у дверей и провели по коридору, и вместе с ним посторонились, пропуская людей, вошедших следом.
   Сила нового темного магистра Эршенгаля была как могильная плита, тяжелая, неподвижная и всесокрушающая. Новый темный магистр Эршенгаль приостановился, смотря на него и сквозь него безразличными безжалостными глазами и ровно произнес несколько слов, и он запоздало осознал, что темный магистр здесь на инспекции границ; не ради одного светлого мага.
   ...он понял, что не ответил на приветствие.
   Невежливо. Но едва ли темного магистра это задело.
   В главном зале было достаточно много темных; у него забрали документы, и смотрели, и говорили так, будто его знали.
   - ...светлое отделение Мальвы, этнографический отдел - направление Ньен.
   Они многозначительно переглянулись, но он остался равнодушен. Слушать про чужую, давно прошедшую жизнь, не было интересно.
   Ему пришлось подождать в приемной, которая больше напоминала темный подвал. Темные рассматривали карту, а в углу на бездарно используемой боевой печати грелся чайник. У многих он замечал изъяны: рубцы и шрамы, пластыри на лице и бинты, видные из-под одежды.
   - Почему вы не в центре? - собственный голос вдруг напугал. Светлым не нужны слова, и он говорил так редко, что не узнал сам себя.
   Он хотел сказать, что темные могли бы занять любое здание, самое роскошное, и освободить для себя столько места, сколько захотят. Кто мог помешать?
   Они хмыкнули, и одна из волшебниц сказала:
   - Мы здесь, потому что мы всех бесим.
   Ему вынесли новый пакет документов с новой печатью, и никто не помешал ему уйти.
   Солнце поднялось высоко, отражаясь в стеклах, и, когда он ступил на брусчатку, на улицах уже появились горожане...
   Мир раскрылся, в едином ослепительном моменте ясности. Все приобрело значение, солнце, окна, и дома, и люди, и все стало ясно и просто, как будто все части сложились вместе.
   ...понимание рассыпалось и исчезло. Он сел на поезд и на следующий день вернулся в Шафран.
   Высший темный маг Джиллиан, как и всегда, пытался успеть все и быть в десяти местах одновременно. Командир Кайя, навсегда потерявший голос в общем хоре, управлял ими всеми, хотя стоял в стороне и был обречен быть несчастным.
   Может быть, потому что видел их со стороны.
   Новый светлый магистр готовился покинуть юг.
   Когда у него спросили, будет ли он сопровождать светлого магистра, он ответил согласием.
  
   Когда поезд сделает остановку.
   И он пройдет по знакомой дороге, источник Иншель узнает его, потому что ждет.
   Он пока не знал, что ответить, но ему будут рады, даже если он ничего не ответит.
  
  
  
  
Часть 3. Эджени
  
  
  Когда он уезжал, небо над Шафраном было бледно-зеленым, и навстречу этой морской зелени, глубокой и светлой, раскрывались черные ребра башен, а по растущим стенам плыли маленькие золотистые рыбки.
  Шафран был большой стройкой. Между башнями Семьи поднимали монорельс.
  Власти прислали официальный запрос перед его отъездом. О том, где он, чистокровный мирринийке, планирует жить и работать, каким видит свое будущее - будет он приписан к Мальве - или к Шафрану, а значит, получит положенное место в башнях, обеспечение и контроль Мирретей.
  Он помнил, что раньше у него была гостевая карточка Полыни - как у всех мирринийке, живущих вне столицы - черный прямоугольник в руках с гравировкой цветка мальвы. О будущем он не думал.
  Постоянное сообщение между Шафраном и берегом не могли наладить. По дороге слишком часто каталась тяжелая техника - дороги не осталось. Грузовой караван ехал медленно, останавливаясь в каждом поселении, и, когда он проваливался в дрему и снова открывал глаза, снаружи была одинаковая мутная темнота.
  В очередной раз он проснулся от тишины. Машины стояли на городской площади: фары светили прямо на брошенное здание с выбитыми стеклами, по сторонам высились груды щебня, а все остальное тонуло во тьме.
  Тревога, не оставлявшая с момента выезда, вспыхнула с новой силой. Конечно, все было не так, как раньше, и его не вывезли загород, чтобы выкинуть тело в полях, где никто не найдет. Ради этого не стоило гонять караван. Вокруг никого не было - у машин стоял только один боевой маг и смотрел в темноту.
  Темные, ведущие караван, с ним не разговаривали: он чувствовал, что его стараются не замечать. И порывом, который был продиктован скорее скопившимся напряжением и подавленной злость, чем храбростью, он спрыгнул на плиты и спросил:
  - Где мы?
  Собственный голос показался расстроенным сломанным, инструментом.
  Темный маг его заметил и даже чуть повернул голову, но промолчал. Не следовало искушать судьбу, но он шагнул ближе и повторил, уже не в силах остановиться:
  - Когда мы поедем?
  - Ну, не надо пугать людей попусту.
  Он резко обернулся. Незнакомый молодой маг как будто появился из теней - улыбчивый, вкрадчивый и ускользающий. Непохожий на боевых магов, скорее на тех людей из внутренней службы, которые не держали в руках ничего тяжелее папки со списками.
  - Сейчас в гильдии очень строгая дисциплина. Если с вами что-то случится, все будут виноваты, - маг улыбнулся с извинением и иронией, и поманил за собой: - Мы в Жасмине, и караван поедет, как только вернутся платформы.
  Теперь он видел за машинами, вдалеке, в ночи, цепь огней, и теплое мерцание человеческих разумов. Машины, переделанные из боевой техники, просто не стали заезжать в город. Он должен был сразу понять это. Но видел только разрушенную площадь.
  Белые деревья. Белые лепестки на ступенях. Представшая перед глазами картинка была настолько яркой, что он вздрогнул от прозвучавшего над ухом вопроса:
  - Я слышал, вы проходили подготовку в местном центре. Вы видели высшего Нери? - темный издал смешок: - Конечно же, высший Нери не мог вас видеть.
  Упоминание высшего Нери запустило новый поток видений. Слепой взгляд за стеклами очков, лаборатории ЦОИ, Нелья...
  - Я только слышал о нем.
  Лаборатории ЦОИ закрыли двери при штурме и приняли решение не сдаваться. Если бы он имел к ним хоть какое-то отношение, то никогда бы не вышел из пыточных подвалов.
  - Если бы вы его знали, мы бы с вами уже были знакомы, - со странным удовольствием сказал темный, и ощущение опасности заставило его стиснуть зубы; незнакомец напоминал морских существ, что вьются под ногами, незаметно оплетая жертву. Темный маг наклонил голову и дружелюбно произнес: - Я Иллерни из инфоотдела, и я двигаюсь в Шафран. Мы с вами еще встретимся позже, а сейчас я хотел пожелать вам счастливого пути.
  Освещенная яркими огнями платформа въехала на площадь, и он отвлекся на мгновение - и, когда обернулся, мага уже не было.
  
  Он до сих пор не мог поверить в свое назначение. Чем он мог помочь магистру? Чем мог быть полезен? Искры сомнений появлялись на поверхности, распускаясь блеском самых разных мыслей и эмоций, и снова тонули в привычной мутной темноте.
  Машины поднялись на прибрежные холмы, и вдали показалась розовая полоса зари под низкими тучами. Но потом они еще долго ехали по извилистым дорогам, и заря не приближалась, и солнце не поднималось, остановившись на небе. Он чувствовал себя измученным и уставшим, хотя дорога длилась лишь немногим больше суток, и все его тревоги оказались пусты.
  Он ждал встречи с магистром. Но его встретили на стоянке и, по перепутанным неразличимым коридорам, провели в кабинет к высокому темному магу с холодным неприятным лицом.
  Он понял, что ему собираются провести еще один инструктаж. И перед ним мог быть только один человек: высший Миль, главный заклинатель, настоящий правитель гильдии, о котором он слышал исключительно плохое.
  Через высокие узкие окна было видно море, дымчато-голубое, и он перекинул часть восприятия наружу, чтобы хотя бы частью разума оказаться вне давящего взгляда. В эмоциях темного мага мелькнуло удовлетворение - это высший Миль поставил условие, чтобы ему направили светлого с личным кодом в реестрах Мирретей - и исчезло. Его рассматривали безо всякого личного чувства, как деталь механизма, прикидывая, подойдет ли он и хорошо ли будет работать.
  - Вас направили сюда, чтобы вы вошли в будущую свиту светлого магистра. В ваших обязанностях - сопровождать магистра, разговаривать с ним, помогать и выполнять его поручения. Наш магистр - иноземец, - произнес темный таким тоном, будто не сомневался, что каждое его слово поймут, оценят и запомнят. - По всем вопросам вы будете обращаться ко мне и только ко мне. И я сразу вас предупреждаю: прошлый светлый магистр - очень болезненная тема для магистра Матиаса. Постарайтесь не упоминать.
  Он успел подумать, что это удивительная деликатность со стороны высшего темного мага; и что он ожидал более длительную беседу, может быть, полную давления и угроз. Из кабинета он вышел с новыми ключами для переговорного браслета, должностью в инфоотделе и путаницей в мыслях.
  Магистр ждал его снаружи.
  Сначала его разум заполнил солнечный свет; потом он увидел широкую улыбку и человека, с радостным возгласом шагнувшего навстречу.
  - Хранитель Эджени!
  Он был очень похож на Кэрэа Рейни; только со второго взгляда становились заметны ярко-фиолетовые глаза и мелкие детали, создающие совсем иной образ.
  Свет магистра Кэрэа Рейни был мягким и сильным; сочувствующим и человечным, и в нем хотелось раствориться; свет нового магистра полыхал как солнце в раскаленный полдень, раствориться в нем было очень просто, от мельчайшей ошибки.
  - Магистр, вашему светлому требуется отдохнуть с дороги, - прервал поток слов высший Миль, вышедший следом за ним.
  Он понял, что, ослепленный силой магистра, даже не сумел как следует поприветствовать своего магистра. Уже второй магистр, с которым он даже не поздоровался. Он чувствовал себя беспомощным.
  - Конечно, - магистр легкомысленно отмахнулся от темного мага, темного высшего мага, яркой варежкой. - Идем. Сегодня уже три раза включали сирену, но беспокоиться не о чем. Эту темную штуку с неба, это не облако, мы тоже скоро уберем... Наверное скоро. Либо завтра.
  - Магистр, - он все же собрался с мыслями, подавляя неуместный смех. Хорошее же впечатление он производит.
  - Я Матиас, - магистр приостановился, рассматривая его любопытными круглыми глазами, и он не смог ничего сказать в ответ, понимая, что первую часть своего задания очевидно провалил.
  В светлом блоке он прошел через обычный запрос-ответ, и присоединился к общему эмпатическому полю. Никто не вышел ему навстречу - соединение не нуждается ни в том, чтобы видеть, ни в том, чтобы говорить. Они были вместе двенадцать лет и слишком хорошо знали друг друга.
  Он прошел по пустому коридору, в комнаты, которые были приготовлены для него, но выглядели бы так же для любого другого. Завтра будет новый день, и он сможет все исправить.
  
  На следующий неудачный день он узнал, что магистр боится снега, гремящего железного ящика и тени от движущихся пальцев на стене.
  
  
***
  
  В отличие от многих, он не скучал по Кималеа. Кималеа остался в его памяти ливнями, холодом и духотой, лихорадкой и постоянной слабостью от недоедания, постоянной усталостью. Кто-то умел надеяться, кто-то умел радоваться, кто-то ненавидеть; он мог только тупо выполнять чужие указания, проживая одинаковый день за днем. Он бы не удивился, если бы командир Кайя записал его в список на выбывание - но он был и оставался хорошим магом. Он сдался еще до прибытия на Кималеа или еще раньше, когда был у темных, и с тех пор и человеком в полной мере быть перестал.
  Мог ли он подумать, в прошлой жизни в Мальве, среди цветов и безмятежных золотых закатов, что такое с ним произойдет?
  По крайней мере, теперь он мог спать на мягкой постели, и теперь у него была теплая одежда, и, когда он снова смог надеть темную накидку мирринийке с положенным для Мальвы узором и плотные перчатки, он ощутил себя...
  Часть себя.
  Дома.
  
  С утра комнаты как будто изменились - он не помнил вчера простых белых стен, больше подходящих домам в Мальве, чем на Побережье. Комнаты были ровно такого размера, чтобы казаться не тесными, но уютными; на одной стене висела простая картина - белая дорога в сером поле под светло-синими небом. Стеклянная дверь, которую он тоже вчера не заметил, вела не к морю, а в закрытый со всех сторон сад, где стояли лимонные деревья, а из-под снега высовывались сухие оранжевые фонарики.
  С высшим Милем пришлось встретиться раньше, чем он желал. Высший Миль обучал магистра построению печатей, не доверяя никому другому. Никто не заставлял его сопровождать, но он знал, какими методами темные обучают, и что делают с учениками.
  Коридоры гильдии свивались вместе как гигантские змеи, но магистр шел по ним так уверенно, будто знал наизусть. Тренировочный зал на контрасте ослеплял: казалось, темные хотели повторить светлые тренировочные залы и не преуспели. Здесь все было белым, а освещение было настроено так, что предметы не отбрасывали тени. Но он не увидел ни одного из устрашающих механизмов, уже нарисованных фантазией, а самым мрачным пятном был высший Миль.
  Магистр сразу устроился в кресле, похожем на мешок из разноцветных лоскутьев, и уставился на темного мага безо всякого страха.
  Высший Миль глянул на него мельком и приказал:
  - Подойдите. Создайте нам простейшую тепловую печать.
  Его появления ждали.
  Несмотря на волнение, печать получилась сразу. Тепловые печати были в ходу на Кималеа, да и сейчас тоже.
  - Как видите, и она разомкнутая и сообщается со внешним миром: и вот здесь открытые смыслослоги для удвоения... - высший Миль взял стеклянную палочку, указывая ей на элементы печати, но не касаясь. Магистр следил за ним с интересом, постоянно переспрашивая. Он стискивал пальцы каждый раз, когда тьма подступала ближе, вспоминая о светлых заклинателях, которых превращали в живые печати, и не слышал и половины слов, но чувствовал, что темный маг - темный маг! - терпеливо отвечает. И, когда темный маг отправил магистра в кладовку за доской для заклинателей, магистр повиновался.
  Высший Миль встал напротив и спросил:
  - Вы считаете, что темный маг не может обучать светлого магистра?
  Конечно, он так считал. Не говоря о том, что в светлом магистре уже заложены все знания, в которых нуждается мир. Он слышал, что светлого магистра Кэрэа Рейни обучал темный магистр Шеннейр, но это была настолько чудовищная и дикая сплетня, что поверить мог только последний боевой маг.
  Но высший Миль ждал ответ, и ему пришлось произнести, невидяще глядя в стену:
  - Высший темный маг Миль известен как заклинатель высочайшего уровня. И...
  - Как мастер проклятий, - скучающе продолжил темный. - Светлая магия для меня не родная, и поэтому я могу объяснять ее без ощущения, что учу островитянина включать холодильник.
  Он резко помрачнел и отрывисто бросил:
  - Если бы.
  Ощущение близкой темной магии проходило по нервам. Высший Миль весь состоял из печатей, из сложнейших меняющихся структур, закрывающих его шевелящимся щитом. Он попробовал пройти дальше, с усилием пробуждая давно заглохшую вне светлой связи эмпатию, но ощутил только тьму, тьму, окружающую высшего Миля, все его мысли и чувства.
  Темный маг не отходил и не отводил взгляда, и он не выдержал первым.
  - Я слышал, что темных заклинателей обучают, капая им на руку раскаленный воск и заставляя считать.
  - Я тоже могу рассказать мои любимые страшные истории про светлую гильдию, - насмешливо ответил темный. - Нет, я не поступаю так с магистром, не упоминая уж то, что он заарн, и ему все равно. А вот некоторые наши способы точно помогли бы вам.
  Угроза прокатилась по телу колкой волной.
  Темный маг достал со стеллажей и поставил перед ним серебристое устройство из движущихся сфер:
  - Магистр считает, что я пытаю его маятником.
  Маятник был простым и приятным упражнением на концентрацию. Он досчитал до обычных тысячи и одного раза, возвращая способность держать себя в руках, и вернулся в реальность, чтобы увидеть.
  Что магистр не вернулся до сих пор, а высший Миль стоит у двери кладовой и раздраженно высказывает в темноту:
  - Светлый магистр, что бы вы там ни делали, перестаньте. Уйди... Уйдите оттуда! Нет, это не великая печать, хватит катать их по полу! - изнутри донесся грохот, и темный маг стукнулся лбом о дверь. - Я же говорил.
  Но вместо того, чтобы прийти на помощь, он вернулся назад, механически пояснив:
  - Клубки и коробки, - и, с неописуемым выражением лица уставился на растопыренные пальцы: - Это, конечно, лучше, чем... чем таблетки или...
  Судя эмоциям, магистр был полностью доволен.
  Происходящее было выше его понимания. Но он был всего лишь светлым магом, подмастерьем и бывшим ссыльным, и его жалкому пониманию были недоступны пути светлого магистра.
  В кладовой что-то всерьез рушилось.
  Он мог лишь смотреть на маятник.
  Магистр вернулся еще через тысячу счета, с заклинательной доской, и через открытую дверь в кладовую он успел заметить, что все коробки расставлены в идеальном порядке.
  
  В чем конфликт светлого магистра и маятника, он узнал. Магистр мог наблюдать за маятником, ловить, но не мог считать.
  
  
***
  
  Свои обязанности он, испытывая неловкость перед оставшимися в Шафране товарищами, не мог назвать сложными.
  С утра магистр учился или же учился магии, потом ехал на встречи, или проводить ритуалы, или путешествовал по Побережью. Один день из четырёх магистр отдыхал, и в этот день он был свободен.
  Он боялся что, иномирцу будет не интересно вникать в человеческие дела - а для магистра это было критическим условием - но магистр обожал совещания, с удовольствием наблюдал за шипящим клубком змей, и держал в памяти кто кому пообещал и что должен при полном незнании предмета. Он сопровождал магистра, стараясь быть незаметным, смотря на меняющиеся маски и расточаемые улыбки, и с едва пробудившимся неосознанным навыком делая отметки.
  Магистр любит яркие краски.
  Магистр любит движущиеся предметы и мигающий свет.
  Магистр быстр, весел и ярок. Его солнце бросало отблеск на всех, и унылый бедный берег расцветал, и люди оживали, прежде чем снова замереть в своих повседневных могилах.
  Магистр не любит холод. Иногда магистр становился раздражительным и угрюмым: должно быть, он вспоминал о навсегда покинутой родине, но эти моменты быстро проходили...
  Магистр смотрит на мир так, будто видит мир впервые. Он не сразу понял, что высший Миль вкладывал в понятие "помогать", и что входит в его обязанность "защищать". Защищать магистра от многообразных страшных вещей мира, чья страшность так просто и не придет в голову.
  
  Магистр прежде символ, чем правитель.
  Магистр отвечает за всю светлую магию, обеспечивает работу всех заклинаний.
  Давно затверженные истины. Он никогда раньше не задумывался, что власть магистры получили как уступку их человеческой сути. Чтобы быть людьми, а не безмозглыми орудиями для управления Источниками, чем они, вероятно, когда-то были.
  Но, чтобы Источник делал то, что нужно людям, магистр должен знать людей.
  Что мог знать о людях новый светлый магистр?
  Что люди желают, что любят, что ненавидят...
  - Да кто это способен понять? - поразился магистр.
  Магистр был мудр. Едва ли кто-то имел право сказать, что понимает.
  Они осматривали хранилище музыкальных инструментов для ритуалов. Свирели и систры тускло блестели на полках, покрытые слоем пыли: в углу громоздились барабаны размером с бочку. На каждом инструменте тускло блестела светлая печать. Магистр держался от полок на расстоянии, подозрительно приглядываясь, должно быть, зная, что светлые печати нарушились, и неизвестно, о какой тьме будут петь свирели теперь.
  - Песни и танцы объединяют людей и помогают донести до Источника общую волю. Но не это важно, - он настолько разучился говорить, что уставал даже от нескольких слов. - Люди должны участвовать в ритуалах. Голос человека тих и слаб, жизнь человека -песчинка. Мы отвечаем за наши ошибки нашей жизнью и беспомощны одновременно - внешний мир сметает нас одним ударом. Люди не должны смотреть на магистра, который создает для них мир, люди должны быть причастными, люди должны знать, что они значимы. Жители Аринди слишком долго были беспомощными.
  Любой житель Аринди знает, что нельзя закрыть глаза и идти за свирелью, и Монстр, живущий в прибрежных пещерах, и в чаще холмов, и на дне человеческих глаз, придет за слабым. Но он знал, слишком хорошо знал, почему Монстр приходит всегда.
  Выживание на Кималеа было слишком тяжелой ношей, и он отдал бы свою жизнь любому, кто согласится ее забрать.
  Мог ли он винить магистра, что тот вернул приношение обратно?
  Он не любил говорить: слова, произнесенные вслух, сразу умирали и лишались всякого смысла. Но, когда магистр смотрел на него и слушал, ему казалось, что его слова значимы.
  - А ты делал... эти вещи? - голос магистра прерывался, а глаза взволнованно блестели в полумраке. Он считал непроизнесенное "ужасные".
  - В башнях не поют и не танцуют.
  Север поет и пляшет вокруг костров, маски танцуют на холмах, Побережье гремит трещотками и бьет в барабаны - башни молчат.
  - Почему? - спросил магистр.
  Он не знал. У него никогда не возникало такого желания. Может быть, те, кто вели корабль Аннер-Шентагар, знали, почему нужно быть бездвижными и немыми.
  - Но мы играем музыку, - сказал он как в оправдание. - Иногда.
  В углу стояла старая мирринийкская арфа - изогнутая почерневшая деревяшка с натянутыми струнами. Он не скучал по музыке и коснулся струн, только чтобы извлечь звук:
  - Ради концентрации, ради подбора резонанса, ради традиции... -
  Магистр схватил его за руку и дернул на себя, загораживая, сжимаясь в пружину, словно готовясь броситься на врага, и приказал:
  - Замри, пока оно шевелится!
  - ... музыка пугает заарнов, - упавшим голосом закончил он.
  Только сейчас он ощутил боль в пережатом запястье, испуганно мечущиеся волны чужого разума, утихающие, вместе с утихающим дрожанием струн, испытывая неловкость и болезненное, щемящее грудь желание защитить, укрыть магистра от арфы и от всего внешнего мира.
  Магистр обернулся, смотря без укора, только серебряные треугольнички над его глазами блестели так ярко, что стали заметны, когда он сказал:
  - Это твоя кровь движется под кожей? Как будто ползает и бьется паразит.
  Иногда магистр светлой гильдии был очень странным.
  Перчатка сползла, и между ней и рукавом осталась полоска голой кожи, и он оторопело позволил ее рассмотреть и ощупать, и прижать пальцами венку, как будто магистр видел все это в первый раз.
  - Я видел, как кровь льется наружу, но я не ожидал, что она так себя ведет, - расстроенно сказал магистр. - Бедные, как вы с этим живете?
  
  
***
  
  Отделение темных он увидел сразу, только прибыв в Кипарис. Грубая бетонная коробка выделялась издалека, и он понял, что порог ее не переступит и даже не подойдет близко.
  Магистр привел его туда на следующее утро.
  Их пропустили только в первый двор; мертвое и пустое пространство, единое эхо давящих безжалостных разумов. Боевые маги оживились только увидев магистра. Один боевой маг, стоящий в тени, вовсе смотрел на магистра с нездоровой жаждой. В магистре наверняка видели цель.
  Он перебирал в памяти печати, простые и полностью послушные его воле, и все эти печати были бесполезны.
  И снова он видел множество уродств, повязок и шрамов - как тогда, в Мальве. У некоторых были даже отметины от биоимлантов. Темные маги были спокойны, собраны и сосредоточены - как положено оружию. Скалящаяся волшебница с нездорово-бледной оливковой кожей и явно обесцвеченными глазами назвала себя Айонш и сообщила, что ее отряд будет их охранять, и они даже не заметят.
  Магистр ответил, что темные ему не мешают, и теперь темные открыто таскались следом.
  По дороге он заметил крупное поместье, красивые здания между кипарисов и пиний, полные тьмы. Магистр посмотрел искрящимися от веселья глазами и сказал, что вот в Нэтар ему точно рано.
  А потом он уронил этот проклятый жестяной ящик...
  По уверениям темных, округа была полна опасностей: граждан Ньен, каких-то нэртес, перерожденных заклятий, осколков Заарнея, темных колодцев и неопределенных плохих людей. Он не чувствовал никакой опасности, кроме опасности, исходящей от темных. И собственной беспомощности от понимания, что если темные нападут на магистра, он не сможет защитить.
  
  Ночью он проснулся от кошмара, что снова плывет на корабле - и кровать и комната раскачивались, и вода в чашке плескала через бортик, и также море качалось и плескало через берега.
  Подземные толчки продолжались и утром. Всего лишь отголоски пробуждения Кималеа. Дул сырой влажный ветер, и день так и не смог появиться из сумерек.
  Магистр был непривычно тих и прямо с утра объявил, что едет на восточную энергетическую станцию.
  Серпантин извивался в тумане. С одной стороны была белая пропасть, с другой - мокрая скала в тумане, и в струйках воды на стекле дробились свет и серость.
  Машина остановилась на обзорной площадке, пропуская грузовой караван. Грузовой караван намеренно ехал медленно и торжественно гудел, и светлый магистр радостно махал в ответ на приветствие, пока последняя машина не скрылась за поворотом.
  Когда последний грузовик скрылся за поворотом, магистр отвернулся к ограждению, разом теряя веселость, и заговорил с кем-то по браслету, отрывисто и жестко:
  - Продолжать разговор я не вижу смысла. Ваши слова злые, Миль. Ваши слова были злыми, и вы сами знаете, насколько вы виноваты.
  Едва ли разумно разговаривать так с высшим Милем. Он поймал эту мысль и разозлился и испугался одновременно. Светлый магистр должен отстаивать свое мнение. Магистр не боялся, но он привык бояться.
  Мог ли он представить тогда, в Мальве, в своей бесстрашной наивной юности, что превратится вот в это?
  Ему показалось, что магистр готов швырнуть браслет в море - он уже видел мгновенный блеск и след пены - но магистр сдержался и пожаловался:
  - Он говорит, что светлая община виновата в извержении Кималеа.
  Может быть, это так. Он сомневался, что их печати могли серьезно затронуть такого гиганта, как Кималеа, но их печати сдерживали Кималеа двенадцать лет, и если Кималеа готов устроить катастрофу, то они виноваты.
  - ...могло быть иначе? Нет. И смысл множить в этом мире зло?
  - Что будет, если Кималеа взорвется, как Великий Маро? - спросил он едва шевеля губами.
  В глазах магистра кружились и гасли фиолетовые искры, когда магистр ответил, уверенно и с иронией над собой:
  - Тогда я сразу после предупреждения отправлюсь на Острова, чтобы проверить убежища.
  Туман оставлял на лице и волосах мелкие капли воды. В тумане он не видел море - хотя он не замечал даже то, что видел, не в силах проснуться.
  - И вот море, - магистр почти лег на ограждение и вздохнул тихо и тоскливо. Ему бы хотелось подойти ближе, сказать что-то ободряющее.
  Он ничего не мог сделать и оставался на месте.
  - Может, он разозлился на меня? Но что я сделал не так? - магистр свесился вниз, и с определенностью заключил: - Надо было бросить цепь.
  О том, что у магистра есть боевая цепь, он слышал впервые.
  Но кто мог злиться на магистра? На магистра было невозможно злиться.
  
  Побережье вдали от моря выглядело не так благополучно. Он видел брошенные деревни, и зарастающие поля, а когда дорога запетляла между диких холмов, последние признаки жизни исчезли, словно колонисты никогда не ступали на берег.
  - Темным будет очень просто завезти нас подальше, убить и скинуть тела в овраг, - не выдержал он.
  В той, иной жизни, он не мог и представить такое святотатство. Светлый магистр неприкосновен. В этой, новой, он знал, что ничто не ценно.
  - Светлого магистра невозможно убить. Это переходящая должность, - магистр скучающе потянулся на сиденье. - Ты скоро поймешь, что в этом нет никакого смысла.
  И вздохнул с сожалением.
  
  Иногда ему казалось, что он понимает, что высший Миль хотел сказать, когда говорил "ведет себя не по-человечески".
  Они посещали шерстяную фабрику - режимный объект - и магистр сразу залез за защитное ограждение, прямо под турель, и, шерсть, конечно же, на него кинулась.
  Магистр был очень доволен.
  После беготни, взволнованных рабочих, которые зря считали, что гостю технологический процесс будет не интересен - очень интересен, гость хотел в нем участвовать - были еще более долгие проводы.
  - Ты думаешь, мы под конвоем? - спросил магистр, повеселевший и оживленный. - Скажи, куда мы поедем, и мы поедем куда угодно.
  Ему хотелось вернуться в Кипарис.
  Но магистру хотелось ехать дальше, а желание магистра должно быть исполнено, и они поехали дальше, в еще более дикие холмы.
  Пустые безводные долины, одинаковые, одна за другой. Сухие извилистые русла. Белые сухие былинки над выжженной землей, колючий кустарник на склонах, черные сплетенные ветви и красные листья. Лик уставшего угасшего мира. Он был уверен, что машина все сильнее удаляется от берега, туда, куда ехать было запрещено, но темные были так спокойны, будто готовы везти их в Вальтону.
  А потом они попали в темный колодец. Машина скатилась в распадок, когда мотор заглох, и он ощутил сомкнувшуюся над ними тьму. Как будто что-то закрыло солнце. Он не различал даже собственные руки, его искра поблекла, присыпанная пеплом, а связь единения превратилась в невнятный гул. Сила магистра сияла рядом пылающим шаром, но он не мог ее коснуться.
  Магистр обернулся к нему, и в заполнившем салон золотистом свете большой печати стало видно, что темные вскрыли панель управления и втыкают в машинный мозг небольшие жезлы с красным росчерком на навершии.
  Машина тронулась и сумела выехать, возвращая в мир свет и шелестящий ветер, и он сказал для магистра:
  - Неоформившийся темный источник. Слишком далеко от людей, чтобы информационное поле насытилось. Возможно, это место ритуала, возможно, там, под землей, что-то было зарыто.
  В темных колодцах часто погибали. Сильные светлые переходили колодцы насквозь. Говорят, светлый магистр Ишенга, когда еще не был магистром, на спор оставался внутри несколько часов.
  Магистр выскочил из машины на ходу и пошел обратно к колодцу.
  - Магистр... - переговорный браслет обхватывал руку бесполезной тяжестью. Он позвал магистра через эмпатическую связь, но магистр не услышал, и тогда он ступил на растрескавшуюся землю и, не в силах закричать, шепотом повторил: - Магистр Матиас.
  На границе колодца магистр остановился и обернулся - маленькая фигурка на фоне подступающей тьмы - и медленно, нехотя, пошел назад.
  Потом полил грязный пепельный дождь, и машина очень долго выбиралась из холмов по бездорожью и узким тропкам, и каждый раз, когда он выглядывал из машины, дорогу впереди пересекали потоки воды.
  Магистр приник к стеклу, и при каждой вспышке молнии в его глазах отражался электрический блеск.
  К невидимому в темноте дому машина подъехала глубокой ночью, и он едва добрел до кровати.
  
  С утра он проснулся с головной болью, и долго разглядывал высокий беленый потолок, не в силах понять, где находится. Светлые полоски на стене бежали по трещинам.
  День двигался к середине. Его комнату замыкали тепловые печати и печати, не пропускающие шум снаружи, в коридоре со стен валилась штукатурка, на широкую лестницу с потолка капала вода. Он был в заброшенном поместье, которое наспех постарались приготовить для гостей - судя по полустертым гербам и фризу цветов, розовых и синих, загородном поместье богатого мирринийке из Семьи, которого правление темного магистра Шеннейра перемололо и не вернуло назад.
  Внизу, в столовой, расписанной почти стертыми росписями, выходящей мутными стеклами на внутренний дворик и сад, был накрыт завтрак - для него одного, и таял эмпатический след человека, который принес еду и сразу ушел.
  На серебряном подносе лежали еще горячие конвертики из виноградных листьев с мясом и травами внутри и аккуратно перевязанные, мешочки из тонкого теста и начинки из грецких орехов, перемолотых с инжиром.
  Он почти не чувствовал вкуса. В их традиции, в Полыни и Мальве, было принято заворачивать еду так, чтобы ее не было видно - традиция, которой следовали столетиями - от нее сразу пришлось отучиться, и вот, теперь...
  Магистр качался в гамаке, положив под голову книгу, и кто-то из темных рассказывал голосом рокочущим как море:
  - Корабль прибило к берегу, полный ими, неподвижными и безмолвными. И те, кто жили в берегу, наши предки, плясали и пели дни напролет и гремели трещотками и били в барабаны под черным небом и красным солнцем, и они открыли глаза - но никто не смог заставить их сердца биться. И теперь они живут внутри высоких башен, под тёмными сводами, жизнью невидимой и безразличной...
  Полную чушь.
  Судя по внешнему виду, магистр и темные уже успели куда-то съездить и вернуться, и он вдруг понял, что магистр все равно не спал ночью, боевые маги не уставали за сутки, а значит, остановка и ночевка была сделана только для него.
  - Я сказал местным властям, чтобы поскорее дали нам дом, подходящий для чистокровного мирринийке, - сообщил магистр, оглядываясь с легким замешательством.
  А власти предпочли скорее делать, но не думать.
  Он открыл рот, чтобы непослушным голосом сказать, что это он должен был предусмотреть остановку, и это он должен быть договариваться со властями, но печать на наушниках сработала раньше, и недобрый голос высшего Миля произнес:
  - Хранитель Эджени. Передайте светлому магистру Матиасу, что прием на энергостанции перенесен на полдень. Надеюсь, путешествие вне покрытия антенн связи светлому магистру Матиасу понравилось.
  Они повторил, ощущая себя передатчиком, и ощутил себя щитом между высшим магом и магистром, когда магистр также недобро оскалился:
  - Хранитель Эджени, передайте высшему Милю, что очень нравится! Мы были...
  Ему казалось, что с каждым новым пунктом молчание становилось все более говорящим, пока высший Миль не отключился с сарказмом:
  - По крайней мере, вы не заманили ваших спутников в холмы, не сожрали и не кинули кости в овраге.
  Это он передавать не стал, но магистр услышал и беспечно отмахнулся:
  - Вот если со мной будет высший Миль...
  Зато за вынужденную остановку темные помыли машину. И он впервые задержал внимание, что машина была лишена всех украшений, типичных для темных. Черно-белая, с астрой на бортах, подобно всем машинам, принадлежащим стране, и только на крыше флажок-рыбка. Как будто темным был отдан прямой приказ не пугать людей.
  Они были в Глицинии, последнем побережном городе, и сверху он видел прижатые к скале синие и розовые дома и черные пляжи, на которые катились черные волны в белой пене.
  
  Восточная энергетическая станция "Гиацинт" едва тянула на древнем почти иссякшем светлом источнике. Но после того как Вихрь перестал снабжать энергией, страна привыкла к экономии.
  Рабочий поселок был закрыт, и на станции работало только десять человек - восемь техников из бывшей Полыни и двое светлых. Охранный периметр провалился, а наблюдательные вышки существовали только для того, чтобы магистр мог на них залезть.
  Энергетические станции давали в города отростки, которые без снабжения отмирали, и отмирали распределительные машины. Техники неохотно открыли для показа два цеха, брошенных из-за нехватки магов и общего безразличия - прямо с порога в нос ударил химический запах, а под распределительными машинами еще остались лужи разложившейся нервной ткани.
  Машины не были ни в чем виноваты, но и они тоже.
  Машины на заводах тоже беззащитны, попытался объяснить он магистру. Кроме Звезды Повилики. Звезда Повилики всегда была агрессивной, и, почуяв, что ей недодают, могла полыхнуть.
  - А-а-а, - понимающе протянул магистр. - У нас тоже такое есть.
  С вышки они видели небольшие насыпи, очерчивающие большую печать. Такие же насыпи, но древние и чужие, были по всему берегу, и такие же печати, новые и огромные, остались под Полынью.
  Магистр перерисовал заново все печати и прошел по насыпям, и источник Гиацинт мерцал золотыми перьями, отражаясь в стеклах. Может быть, еще есть надежда его обновить и заставить снова вспомнить.
  Темные маги разошлись по станции, ни с кем не разговаривая. За все дни, что он их видел, они едва ли перекинулись парой слов. Должно быть, они общались по браслетам, и были знакомы слишком хорошо, чтобы не нуждаться в словах. Командир Айонш прислонилась к машине, разглядывая его и, кажется, желая начать разговор - он чувствовал намерение, звучащее дрожащей неопределенной вибрацией - но не зная, что сказать, и сказала:
  - А как мирринийке выжил в ссылке? Я думала, мирринийке живут только в башнях.
  Он пожалел, что не может отойти в сторону, потому что это будет заметно, и продолжил вытирать руки от краски. Ответ уже заключался в вопросе.
  - Потому что те, кто был менее полезен, пожертвовали ради нас своим комфортом и жизнью.
  На груди темного мага по-прежнему висел амулет с красным росчерком. И, рядом, белый амулет с двумя треугольниками.
  - Даже так? - одобрила Айонш. - Правильно.
  Он видел, как магистр идет по плитам - и боевые маги движутся рядом, как охрана приговоренного, как конвой. И он видел, как магистр остановился на плитах и взмахнул испачканными краской пальцами.
  - Ты их боишься, - прозвучало в наушниках. - Так смотри.
  Айонш оттолкнулась от машины, на ходу лениво разворачивая цепь, и другие раздвинулись в стороны, окружая...
  Темные атаковали стремительно, не соизмеряя силы - падение тьмы, ядовитый блеск - но магистр оказался быстрее. Это была как вспышка взрыва, полыхнувшая и пропавшая, но оставившая след на сетчатке - и магистр, целый и невредимый, стоял на прежнем месте, а темные оглядывались посреди взрыхленной и обоженной земли, уважительно и без обиды рассматривая красные отпечатки на лице или на горле.
  Запоздалый страх не хотел отступать. За этот краткий момент он даже не успел бы развернуть свои печати, и даже мысль об этом ползла медленно, не в силах соперничать со скоростью сражения.
  - Я тхие и я светлый магистр, - магистр поднял руку, загибая пальцы - краска размазалась, став единственным знаком произошедшего. - Светлый магистр Ишенга тоже победил бы легко.
  - Да, Магистр Ишенга... - в эмоциях темных явно звучало уважение. Проиграть магистру казалось им естественным и даже почётным.
  Магистр Ишенга ему тоже казался непобедимым.
  Пока его жизнь не переломил темный магистр Шеннейр
  И жизнь магистра Кэрэа Рейни, оказавшаяся такой хрупкой и непрочной, сломалась под непомерным весом объединения миров.
  - И магистр Кэрэа Рейни, - повторил магистр.
  Ему показалось, что даже ветер притих. На лица боевых магов набежала тень, как будто им стало не по себе.
  Он был рядом с магистром Кэрэа Рейни всего раз, на расстоянии шага. Через магистра Кэрэа Рейни смотрела бездна, и едва ли кто-то, кто мог оказаться так близко, испытал бы желание напасть.
  - Не бойся, - магистр вернулся в машину, беззаботно растянувшись на сиденье. - Я смогу тебя защитить. Всех вас.
  Во время короткой схватки ровное сияние его солнца не сбилось ни на миг.
  - Я тебя не убедил, - магистр зевнул, на мгновение открывая акульи зубы. - Высшему Милю, предположим, я проиграю - если он успеет понять, а он успеет. Магистру Эршенгалю...
  - Магистры не могут сражаться. Это напугает всю страну.
  Получилось слишком резко - он осудил себя за несдержанность. Магистр с удивлением сощурился, не споря, и тоном, не предусматривающим возражения, сказал:
  - Я вызову на бой высшего Джиллиана. Высший Джиллиан сильный, но я считаю, я сильнее.
  Возразить он не решился.
  Магистр вдруг схватился за ухо, выглянул в окно - станция уже успела скрыться за холмами, оставив себе его наушник с записью - и с безмолвной жалобой упал обратно на сиденье, вытащил книгу, которая с утра не продвинулась ни на страницу, и, прищурив глаза зачитал:
  - Гражданская власть Аринди подобна астре с одиннадцатью лепестками, подобна медузе с одиннадцатью щупальцами, подобна Лорду с одиннадцатью глазами, когда Лорд хочет, чтобы их было одиннад... почему не семь?
  - ... где лепестки и сердцевина растут из одного корня, но имеют разную природу, - слова всплывали в памяти сами собой. Он осторожно вынул книгу из чужих рук, только сейчас ощущая чужую усталость. - Мирретей и правители самых крупных городов... когда наш герб был создан, в Аринди было всего семь маленьких поселений, магистр.
  Магистр слушал про систему управления Аринди увлеченно - и как будто все понимал. Правда, у него зародились подозрения, когда магистр переспросил в четвертый раз, где же управляющий центр всех этих Форм.
  
  
***
  
  Снег снова выпал и на этот раз не растаял.
  Деревья стояли в снегу; снег покрывал землю, и валуны у моря, и бесконечные белые лестницы блестели холодным водяным блеском. С утра они обходили выстывший город: пункты обогрева, полевые кухни, убежища, где люди из холодных домов могли заночевать, и ноги уже гудели от усталости.
  В апельсиновых садах ниэтте из молодежных общежитий собирали плоды. Сырой холодный воздух едва доносил веселую перекличку - и рокот строительных кранов. В холмах поднималось первое побережное высшее училище. Комитет дал отмашку на развитие юга.
  - ..они не захотели перерождаться. Хотели отдыхать. И в наказание из них сделали Врата, - магистр шел спиной вперед, легко переступая по мокрой брусчатке. - Они жили в костях и хотели ничего не делать и дождаться, когда Сердце начнет перерождение само. Ленивые!
  Иногда ему казалось, что он понимает, что означало в словах высшего Миля "разговаривать". Он слушал про мир, где солнце падает за горизонт, знаменуя конец света, и смотрел - на поворот головы, на жесты, на быстрые улыбки, на живой яркий свет, и понимал, что подкупало в магистре.
  Сила магистра была легкой. Над ним не висел груз вины и ошибок, крови, мести и тьмы, тот, который тяжким бременем давил на Аринди, тот, от которого они бесконечно бежали, стирая и переписывая прошлое.
  Это традиция, и мы следуем...
  Он ловил ощущение свободы, греясь в чужих лучах, когда магистр не замечал.
  Магистр скользнул по камням вниз, останавливаясь под деревьями, и обернулся, блестя глазами ярко и живо. Ветер загудел наверху, в скалах - пришлось накинуть капюшон с меховой оторочкой, радуясь теплым перчаткам, и теплым ботинкам, и теплой одежде, положенной мирринийке, и длинной накидке, потому что магистр позаботился обо всем, и прежде всего, чтобы им было удобно.
  - В Заарнее не холодно?
  Свет на мгновение угас, и лицо магистра стало пустым и тусклым:
  - Солнце остывает, небо становится ломким и падает на землю. Когда холодает - это плохо. В Р'Нэа было плохо, Эджени.
  Старые кипарисы застонали от ветра, качнули ветвями, начиная с верхушек, обрушивая вниз поток снега, и...
  Он не успел даже отреагировать. Магистр застыл на месте, засыпанный снегом, и испуганно моргал.
  Первое, что он подумал - что заарну, наверное, холодно: снег попал на волосы, и на воротник, и в капюшон. И, уже совсем не думая, он сделал шаг вперед и принялся осторожно стряхивать снег, мокрый, холодный и липкий, пока заарн смотрел на него огромными круглыми глазами и не дышал.
  Ветер налетел с новой силой, теперь обламывая веточки, и магистр схватил его за руку, отодвигая и закрывая собой, и подозрительно процедил:
  - Оно это специально? Оно ожидало? Оно притворялось?
  - Живое не значит разумное, магистр, - он понял, что улыбается, раньше, чем ощутил неясное спутанное желание улыбнуться. В Заарнее все живое было разумным и, насколько он сумел узнать, злокозненным.
   Магистр смотрел доверчиво, хотя, возможно, не верил.
  
  - А на Кималеа? На Кималеа было плохо? - спросил магистр. Стонущий скрежет ветвей на мгновение заполнил голову, и холод, от которого не спасет одежда, но он сумел сохранить улыбку:
  - Последние шесть лет - гораздо лучше.
  Иногда ему казалось, что магистр понимает гораздо больше, чем хочет показать.
  У подножия лестницы, у грузовых машин с ящиками апельсинов, стоял шатер с тепловыми печатями и рядом яркая палатка, дымящиеся чаны, где повара уже разливали что-то в подставленные чашки. Магистр бросил на палатку быстрый взгляд и сбежал по ступеням вниз, указав ему остаться.
  
  К местным темным приехали гости с севера, и теперь местные стояли внизу в сугробе,
  в легких майках, на фоне белого снега красуясь шрамами, бинтами, браслетами, ремешками с привязанными амулетами и алыми лентами. Приезжие, насколько он мог видеть, перебороть их не пытались и ходили в куртках.
  Заметив, что что-то происходит, Айонш поднялась выше. Ему захотелось сказать, что горе-охранники пропустили нападение на магистра снега, но это была глупая мысль, и едва ли ему вовсе стоило лишний раз говорить с темными.
  Командир Айонш тоже считала, что ей незачем лишний раз приближаться к магистру - намерение, которое он полностью поддерживал - и сейчас она приближалась намеренно к нему. Может быть ей, как клановцу, в самом деле было не холодно, но на повязках, покрывающих открытую кожу, уже появились мокнущие пятна.
  Если это был след заклинаний светлых, по крайней мере, светлые не оставили своих палачей просто так.
  Он успел ощутить насмешку прежде, чем насмешка пробежала по синеватым губам. Темный маг угадала его мысли так точно, будто прочитала.
  - Это светлые, - она провела пальцем по аккуратному тонкому шраму над ключицей. Когда шрам был нанесен, волшебница едва не потеряла голову. - Это биоимплант, - она коснулась виска, - когда я сопровождала в Заарнее нашего великого магистра Шеннейра. А это - семь лет на испытательных полигонах.
  И с отвращением очертила неясный жест, показывая сразу все.
  Испытательным полигонам что-то откликнулось в памяти. Он что-то слышал - про динамические печати, прорастающие в человеческом теле, и подобные вещи. Где-то темные должны были разрабатывать свое любимое оружие.
  - Наверное, пробыть на испытательных полигонах семь лет требует большого мастерства, - он не знал, как вести себя с тёмными, и выбрал нейтральную вежливость. Магистр мог выдерживать темных. Он сможет.
  Айонш ощерилась в ответ:
  - Были бы мы мастерами, мы бы оттуда ушли, а не гнили как идиоты семь лет с ключами от ворот.
  Шли годы, менялись магистры, а боевые маги оставались самой мелкой разменной монеткой.
  Вернулся магистр и принес ему кружку - в дымящейся воде плавали ягоды и оранжевые кружки апельсина. Очередь у пункта обогрева как одно целое пялилась ему в спину, а работники у котлов восторженно разглядывали монетки, кажется, собираясь сделать из них амулеты.
  Айонш сразу отступила в тень, в самом деле став незаметной.
  - Гильдия им помогает, сделала так, что эти... заклинания перестали их того... есть. В архитектуре печатей обещали работать над полной отменой, - шепотом пояснил магистр, когда они отошли от боевых магов достаточно далеко.
  Он заметил, что магистр идет медленнее, и снова путается в словах. Только светлый Исток сиял по-прежнему сильно, перегружая свой сосуд информацией постоянно, без перерыва.
  Снова пошел снег, залепляя стекла, и в машине магистр резко отодвинулся от окна, неловко заехав по нему локтем:
  - А снег может проникнуть в машину?
  - Нет.
  Он смотрел на прижавшегося к плечу магистра с легким смущением. Следует ли ему потесниться или занять другое место?
  Его магистр так не любил холод.
  Существо из иного мира, забравшее облик другого человека, было сильным, когда нужно, добрым и жизнерадостным, когда нужно, беззащитным и требующим заботы, когда нужно, играло так, как нужно, и было тем, что от него ждали.
  - А снег может попасть в дом?
  - Нет, не может.
  - А снег может открыть дверь?
  - Снег не живой, магистр, - он был уверен, что магистру рассказывали об этом. Но когда перегруз информации становился слишком велик, магистр начинал отталкивать знания об устройстве чужого мира.
  Магистр отодвинулся - он испугался, что его эмоции были тому виной - и сказал:
  - Холодно.
  Он помог магистру завернуться в шерстяное одеяло, которое держал в машине специально для этого, создал над ладонью небольшую печать, и взял ледяную руку.
  Сегодня был долгий день, и он только сейчас ощутил, что тоже сильно устал. Магистр моргал все медленнее, смотря в пространство пустым и сонным взглядом.
  Светлый магистр был человеком помимо магистра. У светлого магистра помимо должности была семья и друзья, место в мире от рождения. У светлого магистра Матиаса кроме должности ничего не было.
  
  
***
  
  - "Удобный, подходящий вариант" сказали вы, Миль.
  - Чт... "удобный"? Я мог такое сказать? Вам не приходится выносить его каждый день!
  - Я готов. Направляйте.
  - Нет. Пусть хоть немного побудет на...
  - ...Побережье и научится быть человеком, вы хотели сказать?
  - Нет. Я хотел сказать - на свободе, пока должность магистра не отберет даже это.
  
  - Развлекается. Наш светлейший магистр Кэрэа Рейни развлекался, издеваясь над людьми, и этот... тоже.
  - Миль.
  - Что? Что Миль? Я прав.
  - Вы опять назвали полное имя. Кэрэа Рейни было бы приятно.
  
  - Зато я нашел ему живую игрушку. Которой он теперь занят, и на которой может тренировать свои кошмарные психические навыки.
  - ...вы про того несчастного светлого, которого вы отобрали под условие, что он должен молчать, а потом жаловались, что он не разговаривает?
  - Он молчит неправильно, Эршенгаль.
  
  - ... ограничивает магистра в его хаотической разрушительности и стабилизирует его печати. И если подпитки Источника магистру вдруг перестанет хватать, наш магистр будет им питаться.
  - Мы начинаем неверно, - сказал темный магистр Эршенгаль, и высший темный маг Миль ответил:
  - Меня называют жестоким. Досужая глупая молва. Но я намеренно приказал светлым отобрать вариант без проявленного самосознания. Он не может сопротивляться. Светлые полностью подчинены магистру, и ему, наверное, не будет больно. Даже не будет страшно. Я ли не милосерден?
  
  Когда светлый магистр Матиас говорил, что питается только знакомым...
  Не тем знакомым, Миль.
  
  
  
  
Часть 4. ПОЙМАЙ СОЛНЦЕ
  
  
  Шафран
  
  После возвращения из Мальвы он несколько дней ходил словно во сне, погруженный в себя, а потом его позвало Сообщество.
  Был как раз конец смены. Холодный алый закат расплескался по небу и лился в окна, но окна в зале, куда его привели, были плотно закрыты.
  Сообщество редко покидало светлый блок, потому что не хотело, и потому что Кайя не разрешал выходить без контроля старших. Сообщество разделили на части, но Сообщество все равно сохраняло связь, и он тоже постоянно чувствовал его, не так сильно, на грани восприятия - в последние дни он был слишком погружен в себя, и потому, может быть, Сообщество забеспокоилось...
  Те, кто выкупил их жизни, они были бы рады, что их дети сумели вырасти, смогли стать взрослыми, стать хорошими светлыми магами.
  Было бы проще, если бы он мог сказать "и людьми".
  Окна в зале были плотно занавешены циновками. Циновки лежали на полу, а в углу на плетеном коробе стояли деревянные чашки. Весь зал резко напомнил ему о Кималеа, и он быстро подавил неприятное чувство, занимая свободное место. Все эти циновки, и короб, и чашки сделали его товарищи, и некоторые были уже мертвы, и неудивительно, что Сообщество старалось сохранить память о них, как сохранило на руках чернильные точки.
  Хор Сообщества окутал его мягким покровом, успокаивая мысли. Он закрыл глаза, чувствуя, как замедляется дыхание и биение сердца, и тревоги последних дней, и месяцев, отступают.
  "Не надо, - Сообщество мягко остановило его ответ. - Сегодня мы здесь для тебя".
  Он был среди друзей. Среди тех, кому мог доверять, от кого мог всегда получить помощь. Их разумы заключили его в сияющее кольцо, поднимая стены, залечивая то неприятное ощущение разъединенности, которое возникло, когда поезд покинул Шафран, и он остался один в пустом отсеке трясущегося вагона. Он не был один; он никогда не был один, он всегда был в круге, и никого не существовало кроме них, ни врагов, ни бесконечно чуждого мира, и только вершина Кималеа на синем небе, плеск волн, запах дыма и алый отблеск костров, и шепот джунглей в темноте, и молчаливая поддержка...
  Нет. Он попытался открыть глаза, но не смог, отгоняя видение. Он вернулся в Аринди. Он помнит корабль, и волны, и южный берег, а если открыть окно, за ним будут столичные черные башни. Недавно он был Мальве, и Мальва тоже не исчезла. Он помнил светлого магистра, который вывел их из тьмы к свету, и на Кималеа он не хотел возвращаться.
  Продолжать соединение в таких расстроенных чувствах не было смысла. Он попытался встать, мысленно извиняясь - и не смог пошевелиться.
  Хор стал громче, громче стал убыстряющийся ритм, мягкий покров стал непроницаемо-плотным, закрывая лицо, и множество ладоней прижали к земле; и Кималеа надвинулся, закрывая мир, дыша липкими душными джунглями, и в его голову хлынул бессловесный шепот, в котором таял путь на поезде, золотой отблеск Мальвы, лица соседей и его разрушенный дом...
  Порыв воздуха помог снова дышать. Он открыл глаза, слабый и потерянный без смолкшего хора. Камилла Аджент стояла позади него, обхватив за плечи, и ее чувства гудели как ураган.
  Камилла Аджент не могла злиться - они все не могли злиться - но ему казалось, что от ее эмпатического поля дрожат свечи и шевелятся занавеси на окнах.
  Сообщество смотрело на него: никто к нему не прикасался, но он все еще чувствовал вцепившиеся в него руки, когда Камилла помогла подняться, когда вывела на внешнюю галерею. Сейчас светлое отделение было в третьей башне, и он оперся о белые колонны, жадно глотая свежий воздух.
  Багровое небо стало фиолетовым. Внизу, на освещенной площади, иногда проходили крошечные человеческие фигурки. Темные громады первой и второй башен были прямо перед ним - Семьи все еще боялись зажигать свои знаки.
  - Они должны были остановиться, - голос Камиллы дрожал. - Они ощутили, что ты отдаляешься, и постарались тебя вернуть. Кималеа был всей их жизнью, мы всем... они хотят сохранить нас всех. Но они не должны были тебя держать. Кайя вернется...
  Он понимал, что ответил Сообществу слишком жестко, и уже испытывал вину - но он все еще чувствовал отпечатки на собственном разуме. Камилла была слишком расстроена, и он спросил:
  - Как Юна?
  Последний раз, когда он видел Юну, она пыталась пробить учебником стену. Бушующий ураган притих, и голос Камиллы заметно потеплел:
  - В ее возрасте я тоже не хотела учиться, а хотела на боевые задания. Скоро мы поедем в замковую долину, и она сможет поискать под камнями злых монстров или еще кого-нибудь.
   "Мы хотели помочь, - прошептало Сообщество. - Мы видим разлом, эту темную занозу внутри тебя. Не уходи".
  Он хотел вернуться в свои комнаты и плотно закрыть дверь, но впервые со всей ясностью понимал, что не может скрыться от эмпатической связи ни за какими стенами.
  
  В последние дни он работал над странной схемой сцепленных печатей, которую прислали архитекторы Побережья. В записке значилось, что эта цепь должна восстановить разрушенные печати, заставив Источник вспомнить, но схема сырая и недоработанная - и последнее было правдой. Они должны были отметить, что им непонятно, провести первичный тест и выслать отчет.
  Ради этого из первой башни вернулась Илмаре, покинув пост в Мирретей. Они работали вместе, обмениваясь жестами и понимая друг друга с полуслова, и часы незаметно летели в тишине и сосредоточенном молчании.
  Тихий звон колокольчика он пропустил. Свет погас - потом загорелся снова, ярче, и вошедший Ритефи два раза хлопнул в ладоши:
  - Смена закончена! Всё, всё, как говорят в нашей дорогой Ньен "все идут домой, начинается прекрасный вечер, полный отдыха от трудов"!
  Илмаре отступила от демонстрационного стенда - стараясь не моргать от перепада освещения, и он тоже старался - и горделиво подняла голову, разглядывая темного с высоты собственного роста. Темный маг Ритефи оттянул щегольский расшитый воротник и с преувеличенной вежливостью поклонился:
  - Леди Илмаре. Ваше прошение о четырнадцати часах отклонено. Я вам напоминаю, что двенадцать вам разрешили по особому распоряжению, и если я позволю вам работать дольше, мой новый начальник снимет с меня голову, а вы же не хотите этого? Нет?..
  Волшебница прошла мимо, задев его краем длинного рукава, и темный маг печально вздохнул:
  - По-моему, да.
  Про нового начальника внутренней службы он слышал впервые, и об этом стоило доложить командиру Кайе. Должно быть, такой же мерзкий тип, как они все.
  Темный маг наблюдал за ним - он уже чувствовал, что пришли за ним. Наверное, он мог бы уйти, как Илмаре, но если внутренняя служба хотела разговора, она добивалась. Темный маг из внутренней службы Ритефи был, по сведениям других ячеек, не самым худшим темным из внутренней службы; но он был невыносимым занудой, и пытался влезть в жизнь каждого из светлого блока с ногами.
  И, говоря честно, он понял, что не хочет возвращаться в светлый блок так рано.
  - Это что? - темный маг обошел стенд, держа руки за спиной и держась на приличном расстоянии. - Это даже на печать не похоже.
  Любой, абсолютно любой, светлый, темный, кто приходил сюда, говорил одно и то же. Схема печати была близка к гениальности, и он, конечно, тоже не мог разобраться, но это значило, что он плохой архитектор печатей и зря потратил даже свои три года в Нелье.
  Он отошел в закуток с нагревательной панелью и разорвал упаковку с клеймом - семь гор. Говорили, что кто-то узнает в профиле гор стену Лантиш, а кто-то говорил, что это другие загорские горы. Разбавленный водой, пищевой концентрат превращался в кисель без цвета и вкуса, зато был сытным.
  Он знал, что внизу, в огромных сортировочных центрах, распределяли помощь, присланную из Загорья. Грузы шли потоком, но Шафран и восточные города поглощали их мгновенно.
  Потеря до двух третей пахотных земель, половина населения осталась без работы, в Шафране три человека из четырех - беженцы из столичного региона...
  Он испугался, когда это услышал. Но они все еще держались. К собственному удивлению.
  - А мы Загорью напродавали столько... кхм, - поделился Ритефи. - Даже стыдно.
  Едва ли.
  Когда он закрывал глаза, то видел печати, когда открывал - светящиеся линии оставались на сетчатке. В голове нарастала свербящая боль. Наверное, четырнадцать часов в самом деле было слишком, и двенадцать тоже, но они должны были.
  Весной, когда они только приехали в Шафран, внутренняя служба пыталась заставить их отчитываться за каждый шаг, за подъем и сон и каждое принятие пищи и за медицинские осмотры каждые десять дней, легко подменив один вид навязчивого унизительного контроля другим. Он еще помнил, какими словами разбиралась с ними Бринвен. Ритефи прислонился к стене, как бы невзначай, всего лишь немного не залезая в тарелку, и неопределенно сказал:
  - Говорят, в Полыни после войны кланов создали организацию, "Лепестки". Которая защищала малые кланы от сильных, одиночек от клановцев, тех, кто захотел сбежать из клана. Кстати, "Лепестки" до сих пор работают.
  Это было хорошо. Столичные мирринийке и Семьи оказывали на кланы почти гипнотическое воздействие, но, как мирринийке из Мальвы, он считал, что этим нечестно пользоваться - и что ответственность за резню кланов лежит на них всех.
  Из упаковки выпала карточка - улыбающееся солнышко и подпись на другой стороне.
  "Четвертое солнце светит всем".
  - Четвертое? - Ритефи навис за плечом, и он протянул карточку:
  - Уничтожите, как вражеское влияние?
  Он знал, что на огромном куске упаковочной бумаги уже нашли огромный бредовый текст. И, прежде чем пришли темные, это успел прочесть весь сортировочный цех. Темный маг погладил глянцевую поверхность и обидчиво уточнил:
  - Я их собираю.
  Поняв, что он все равно уже нарушил границы, Ритефи отодвинул кресло и сел напротив, положив локти на стол. В любопытных жадных глазах светилось любопытство - замена сочувствия от человека, который не знал, что такое сочувствие.
  - Как вам Шафран, Эджени?
  Он мог бы ответить как полагается, что Шафран - прекрасный город, но это было так бессмысленно, что он не мог себя заставить.
  - Вы бывали в Шафране раньше? - изменил вопрос темный, и он покачал головой. Он никогда не бывал севернее столицы.
  - А как вам жизнь в светлом отделении? Я имею в виду - раньше у ваших было принято жить вне. Ну, знаете, чтобы эмпатически не слипнуться вместе.
  Он представил, мог ли жить в Шафране, огромном, темном, чужом городе, в котором чувствовал себя посторонним. Как мирринийке, ему не составляло труда держать лицо, оставалось только следить, чтобы не дрожали пальцы.
  - Эджени, а вы в порядке? - Ритефи наклонился вперед, и тотчас же отшутился: - Вы, светлые, сидите в своем блоке за закрытыми дверьми, и никто не знает, что там творится, хоть вы начни друг дружку убивать...
  Это было глупое и несправедливое обвинение: на Кималеа у них поначалу были ссоры, но за все время он не видел, чтобы кто-то кого-то ударил, не говоря о более серьезном.
  Темный маг накрыл его ладони своей и ощутимо сжал:
  - Так за что ваши на вас напали?
  Это был обычный прием. Типичный прием. Но он сумел только освободиться, не сразу, и встать - мысли проваливались в черную пустоту, и он ощущал удушливое отчаяние от того, что он совсем ничего, ни полслова не может ответить.
  Ему следовало срочно доложить командиру Кайе, что они нашли не все следящие печати.
  
  Вечером он бродил по Шафрану, позволяя потоку впечатлений заполнить мысли.
  Башни упирались в сумерки черными углами. В Полыни, которую он помнил, всегда светило солнце, и раскаленным золотым пламенем отражалось в стеклах...
  Темнота собиралась внизу, на улицах. Люди проходили редко, опустив головы, и пустота на месте огромного портрета светлого магистра всего лишь подчеркивала, что он тут был.
  "Возьмите браслеты, которые вам нравятся".
  Он помнил коробку, помнил сложенные браслеты, помнил непреодолимую стену. Что могло измениться? Магистр ушел, оставив им надежду. Но от надежды мало помощи, если он хотел, чтобы остался магистр.
  Он дошел до предместий: на перекрестке между клановыми домами и одноэтажными домами с палисадниками, на том месте, где когда-то стоял светлый магистр, лежали венки из астр.
  Гора цветов была выше его роста.
  Клановые дома смыкались над головой, оставляя вверху тонкую полоску гаснущего света. Когда он впервые приехал в Полынь в одиночку, то заблудился и долго шел по окраинам, пока в жаркой ночи зажигались золотые звезды, пока золотые звезды не загородили дома великих кланов, и вооруженные люди окружили...
  Вооруженные люди, обступившие его со всех сторон, сказали, что он, очевидно, заблудился.
  Что ему не нужно идти в предместья, и что в предместьях нет ничего интересного, и что он, очевидно, хотел выйти к башням, и клановый патруль его проводит, или же, если он пришел на клановую территорию, то он наверняка хотел посмотреть на прекрасные клановые дома.
  На синих холмах горели костры. Следующие ночи ашео снова будут собираться на праздники масок, танцевать и устраивать представления.
  И все, что было между, вдруг показалось ему мимолетным дурным сном.
  
  
***
  
  Побережье. За месяц до зимнего праздника
  
  Он проснулся от приступа паники, от ужасающего осознания, от необходимости немедленно мчаться на Кималеа - и зажмурился, вытянувшись на кровати, глотая непережитое ощущение ошибки.
  Он был здесь, а они там, на Кималеа, он был здесь, они там, там, там, за закрытыми дверьми, они звали, он не услышал...
  Сердце билось медленнее; крик в голове утихал, оставляя мерзкое ощущение пустоты и вины.
  Ведь он не ошибся. Но сознанию, все еще лихорадочно тянущемуся за оборванными нитями, было не объяснить.
  Светлый блок спокойно спал. Сейчас их осталось двадцать человек, и он двадцать первый - и Единение накрывало их как мягкое теплое одеяло. Он мог уйти под их защиту, но не хотел заражать своей тьмой. И поэтому он мерно дышал, постепенно расширяя восприятие - простыни, белеющие в полумраке, скомканный шерстяной плед, смутные тени на стене, прохладный пол. Тихий звук шагов; ударивший в лицо холодный ветер.
  До его веранды не долетал шум волн. Деревья перебирали листьями, а над ними, над далекими холмами, горела золотая звезда.
  Приглядевшись, он понял, что это горят огни на строительной башне.
  И тогда, решившись, он развернул эмпатическое восприятие, слабое и тонкое, и накрыл им берег.
  В городе, в общежитиях, в кварталах общин с крошечными домиками и узкими переулками жители спали, утомленные от забот, и надеялись на новый день. В замке работали машины, робко и неловко соединяясь прорастающими связями, и за ними наблюдали дежурные, но везде было одно и то же, все были одинаковы.
  В общем зале слабо светились узкие высокие окна. Он сразу налетел в темноте на кресло и замер от неожиданности - ощутив не ярчайший свет, а разлитую в воздухе силу, словно солнце летней ночью закатилось за горизонт, но все еще дышало жаром.
  Магистр сидел, завернувшись в одеяло, утонув в кресле, и смотрел в окна, на золотую звезду, и две огонька мерцали в его глазах.
   - Тихо. Я был здесь, - прошептал он. - Я все время был здесь.
  От магистра пахло холодом холмов, дождем и металлическим привкусом составов для роста башен.
  В том, что магистр был на стройке или даже забирался наверх, не было ничего плохого - ведь это было желание магистра. Было странно, что он делал здесь - магистр не заходил в светлый блок. Но не было ничего необычного или плохого, что магистр тайком пробрался сюда и спрятался в темноте, наблюдая за спящими людьми, если то было желанием магистра.
  Он оперся о спинку, отгоняя мысль, кто они для магистра, и сказал:
  - В первую неделю нам не хватало сил, чтобы хоронить всех умерших, и мы складывали их в подвал станции. А потом кому-то показалось, что мы ошиблись.
  Это было безумие. Он был среди тех, кто требовал открыть дверь, и он был готов наброситься на тех, кто мешал, пока паника кричала в голове, что кто-то живой может быть внутри, в одиночестве, в темноте, среди трупов...
  Кайя понял, что у них перевес в силе, и позволил открыть дверь, но это не помогло.
  Разумеется, это был индуцированный психоз. Они, светлые, могли отличить мертвых от живых, но легко подхватывали чужую панику.
  Прошло уже много лет. Тела в подвале давно истлели, сгнили и те, кого опустили в землю. Никто не звал его с Кималеа. Кроме потери, которую он не мог принять.
  Один темный магистр изучал смерть. Человек живет и умирает; что ощутит эмпат, ощутивший смерть и оставшийся жить? Трактат, полный смутных запутанных образов, нашли в архиве, но гильдии, полные жизни и оптимизма, не нашли в себе интереса. Его изучением занималась малая группа в лабораториях ЦОИ, и он, Эджени, слышал только, что переживание чужой смерти искажает эмпатию и пробивает в ней брешь.
  Признаться магистру в слабости оказалось на удивление просто. Он подозревал, что эмпатическая связь, такая спокойная, прикрывает то, что творится в голове у каждого.
  Не то чтобы они не могли откинуть это, чтобы эффективно выполнять свою работу, но магистру следует знать.
  Магистр издал сочувствующий свиристящий звук и сказал:
  - А мне однажды приснилось, что у меня плавники развернулись позже, чем у других. Что они уже плавниками двигают, а я нет. Я открываю глаза, а они уже подплыли, и обкусывают...
  Магистр с тихим стрекотом попытался скрутиться в спираль, словно у него не было костей, и он понял, что магистр пытается успокоить сам себя.
  Магистр Матиас был очень земным созданием.
  
  Он всегда держал в памяти, что был всего лишь подмастерьем. Они - они все - знали, что такое беспомощность и поражение. Неспособность сделать самые простые вещи, двенадцать лет попыток пробить стену вокруг Кималеа.
  Что такое поражение, они знали слишком хорошо.
  Но только вернувшись в Аринди, он осознал, насколько их подготовка... незначима. Темные могли этого не видеть - темные занимались темной магией, не светлой - они видели.
  Вопрос с обучением был крайне болезненным. Обучаться было нужно; обучаться нужно было у темных; ни у кого не было желания. Настолько болезненным, что добровольно согласившиеся заклинатели психовали все дни до назначенной даты.
  Браслет Гвиннет молчал, и её эмоции кололись длинными черными иглами - как у морских ежей, которые они собирали между камней во время отлива. Среди общины не было принято просто так заходить в личные комнаты, и тем более это не было принято среди мирринийке, но ждать было нельзя. Он прошел по коридору, остановившись у её двери, ощущая свое и чужое смятение и одновременно самоуничижительную издевку. Нет смысла быть гордым светлым магом, если ты гордый и бесполезный.
  И получил приглашение войти.
  Комната Гвиннет напоминала темный туннель, в конце которого еле-еле светилось окно. Волшебница ходила от стены к стене и нервно ломала пальцы, но, увидев его, остановилась и быстро высокомерно заговорила:
  - Мне нужно что-то делать. Почему магистр не дает нам задания? Магистр не доверяет нам? Мы недостаточно сильны. Какие же мы светлые, если не заставим врагов помогать нам?
  К её торжественной одежде была прицеплена подвеска из зеленоватых камушков - тех, что россыпями лежали в пересохших ручьях на склонах Кималеа.
  - Мы были сильными, потому что выжили. Кималеа стал памятником нашей стойкости. Разве мы отступим сейчас?
  Вопреки словам, её глаза, сине-зеленые и темные, оставались такими же беспокойными и мутными.
  - Эджени, что ты скажешь мне, Эджени?
  Он ответил то, что должен был, и взял ее за руку положенным жестом, и Гвиннет наконец улыбнулась, и ее комната прекратила напоминать черный тоннель. Теперь он отчетливо ощущал усилие волшебного замка - деликатное и успокаивающее.
  На руке Гвиннет было две чернильные точки.
  Еще двое заклинателей ждало их у выхода, бледных и решительных.
  
  - Я устал придумывать, чем их занять, - совсем недавно пожаловался магистр. - Нельзя так много работать. Что им нравится, кроме работать? Кэрэа Рейни любил акул и пауков, а эти что-то любят?
  Иногда ему льстило, что, не предназначенное для чужих ушей, он теперь слышит - иногда его пугало то, что, не предназначенное для чужих ушей, как приближенный магистра он должен слышать.
  Магистр Кэрэа Рейни любил пауков? Он даже не задумывался, что магистр может что-то любить - Кэрэа Рейни был великим магистром и их спасителем, и все.
  Магистр держал старую довоенную книжку - что-то вроде "Места, которые вы обязаны посетить на Побережье":
  - "Прогулка на катере вдоль берега на закате не оставит никого равнодушным..." Они плавали утром и днем, дело в этом? Раз написано, что не оставит, ведь не оставит?
  
  Уже когда они по закрытому переходу перешли в замок, он понял, что не испытывает таких чувств, как спутники. Может быть, потому что встречался с высшим Милем, и никто другой не мог быть хуже высшего Миля - а высший Миль в их прошлую встречу долго рассуждал о том, какое счастье, что хоть кто-то может удерживать одновременно десять узловых точек, вы видите это светлый магистр? А светлый магистр отвечал, что видит, и это замечательно.
  Встреченные по дороге темные смотрели с любопытством, на него - со смесью жалости и зависти и шушукались за спиной.
  Но перед дверью в тренировочный зал дыхание все равно сбилось, и он зло усмехнулся сам над собой. Он, очевидно, заслужил быть там, где был, и если он не сможет это вынести, то он плохой светлый.
  Наставник Ольтин Ния был молод. Левую половину его лица прикрывала серебряная сеточка, какую носили все Ния, потому что считали это красивым. Он практически видел, как темные старались, отбирая мага, которого они могли бы слушать - и которого они не должны были помнить среди других кровавых тварей.
  Но они не разбирали, кого помнили, а кого нет, и с самого начала были настроены враждебно.
  - Подойдите сюда, - приказал темный маг, и посмотрел на него так, будто был совсем не рад видеть. - ...а вы оставайтесь здесь. У высшего Миля никогда не было учеников, и я не хочу проверять, как он относится к этому вопросу. Итак, я не знаю ваш уровень подготовки, тем более, она была надолго прервана, так что начнем сначала.
  Кто виноват в этом? Он услышал вопрос так явно, словно он пришел в головы одновременно всем, и в этот момент явно понял, что ничего не получится.
  К его чести, Ольтин Ния старался. Начинал заново, объяснял снова - на него смотрели молча злыми холодными глазами.
  У них не удавалось ничего. Печати разваливались, даже те, которые на острове были затвержены намертво, стоило над ними задуматься, попытаться создать их под взглядами темных. Ольтин Ния сносил это терпеливо - он ощущал, что Ольтин Ния считал, что над ним издеваются.
  Он слышал и горечь, нарастающий гул злости, и накаленный напряжением воздух, и когда помощники сказали между собой, но достаточно громко что-то о светлых подмастерьях, а Ольтин Ния сказал, что таков неблагодарный, но необходимый удел Семей...
  Он ощущал, что темный маг даже не хотел говорить то, что говорил - но говорил; и он не чувствовал действительного желания ударить в ответ, но, вслед за остальными, чуть подтолкнул свою печать.
  Светлые печати соединились в одну и начали вращаться, разрастаясь.
  А потом Ольтин Ния сказал, что всегда знал, что в башне Ромба не воспитывают граждан в правильной традиции, не говоря уже о диких окраинах вроде Мальвы, где угасает цивилизация, а Гвиннет сказала, понравилось ли Семье Ния лизать пятки темному магистру, чтобы Ния пощадили...
  
  На карантин из-за переродившейся динамической печати закрыли несколько уровней. Приехавшие на зачистку боевые маги ходили счастливые, вновь ощутив вкус жизни.
  - Общаются, - умиленно сказал тот же боевой маг, разглядывая безмолвно жестикулирующих мирринийке. - Мы уже думали, светлые не умеют. У нас бы ругань стояла до небес, а эти такие тихие, хорошие, вежливые, как птицы подземные...
  От оскорблений семей, башен и городов заклинатели перешли к выяснению, кто с какого этажа.
  Высший Миль в компании таких же разнаряженных заклинателей поднимался с нижних уровней. От зрелища разгрома на их лицах не отразилось эмоций - может быть, только глаза расширились.
  Гвиннет и Ольтин Ния сразу опустили руки, принимая непроницаемый вид. Он видел как Ольтин Ния стремительно перебирает варианты, а потом в почтении наклоняет голову:
  - Я решил сначала провести инструктаж по технике безопасности. Каждый должен знать, что влечет за собой неосторожность.
  Теперь высший Миль смотрел на него - он ясно осознал, почему умение держать лицо для темных заклинателей было настолько значимо - и нейтрально ответил:
  - Очень показательно.
  Заклинатели прошли мимо, теперь уже не отвлекаясь и что-то обсуждая между собой, и, как только они скрылись за поворотом, все одновременно выдохнули.
  - Начнем снова, - твердо объявил повеселевший Ольтин Ния.
  
  Ольтин Ния нажаловался всему замку и даже тем, кто, вроде бы, не должен был его слышать, что знает, отчего светлые так берегли своих учеников и не подпускали к нормальным людям - такое нельзя подпускать. Но он, Ольтин Ния, благородный, великодушный, долготерпеливый, достигнет духовного возвышения через эти невыносимые страдания.
  Слухи дошли до магистра через несколько дней, и магистр мудро сказал:
  - Ну, пусть страдает.
  
  
***
  
  Перемена дат приближалась, и он вспоминал об этом каждое утро, просыпаясь намного раньше, чем просыпался город, в серый тусклый рассвет. Как маг из свиты, он должен был обеспечить магистру путь: утвердить маршрут, список ритуалов и встреч, найти дома, где магистр будет жить, закупить необходимые вещи и обеспечить множество мелочей, на которые магистр не должен отвлекаться.
  - Коробку! - леденящим тоном сказал высший Миль, с которым он связался после долгих бессонных часов.
  По всем вопросам, связанным с магистром, высший Миль приказал обращаться только к нему, но, кажется, это было ошибкой.
  Но сигнал на переговорный браслет поступил снова.
  - Я прошу у вас прощения за резкость, - голос высшего Миля звучал спокойно. Даже успокаивающе, и, слушая чудовищные противоестественные слова, он надеялся никогда не услышать извинений высшего темного мага снова. - Вам поможет внутренняя служба. Вам пришлют регламент путешествий магистров.
  Он мог сделать все сам или найти того, кому можно передоверить, и он не сомневался, что это всего лишь тренировка и его работу проверят и доделают. Но, с каждым днем, он все сильнее осознавал, что растерял не только эмпатию, мастерство, навыки, но даже обычное умение общаться с людьми.
  Сегодня потеплело. В тумане было слышно, как с листьев капает вода. Две стены кипарисов стояли безмолвными стражами по бокам дорожки к вечно беспокойному морю.
  Магистр стоял наверху волнореза, легкий и бесплотный, и, заметив, спрыгнул с высоты в два человеческих роста, и сообщил, что его выгнали из гильдии.
  - Миль психует из-за будущих ритуалов, - поделился он, ничуть не смущаясь произносимого имени. - Сказал мне, что понимает Шеннейра. И что я ничего не делаю и чтоб я шел куда-нибудь с глаз долой.
  Он был готов обидеться за магистра, но магистр ничуть не обижался.
  - Лучше бы наорал как раньше. Смотреть больно.
  Представить высшего Миля настолько потерявшим контроль он не смог.
  Обкатанная галька хрустела под ногами. Он слышал подкрадывающийся в тумане катер темных - и только когда они выбрались на мол, катер включил огни и подлетел к берегу в Очень Красивом Развороте. Плиты окатило волной, и голос Айонш из тумана предложил покатать их вдоль берега и показать города Ньен.
  - Они постоянно ломают нашу границу, - голос звучал весело. Почти дружелюбно. - И мы можем пройти мимо их постов. Это секретно, но я точно могу сказать, что сегодня можно...
  Он примерно представлял, как выглядят с воды города Ньен - один огромный разросшийся город, который погреб под собой древние рощи и поселения колонистов - но знал, что никогда его не увидит, если только Ньен не начнет снова охотиться на светлых. Иногда он совсем не понимал, что творится в голове у боевых магов.
  Магистр отцепился от его рукава - волна чуть не достала магистра! - коснулся наушника и скучно сообщил:
  - Высший Миль запрещает ехать в Ньен, - и, предвосхищая вопрос, как высший Миль узнал, повторил: - "А что еще они могут предложить". Нет, высший Миль, я не поеду терзать Ньен, я еще не закончил с вашей Аринди... - он снял наушник и отодвинул подальше от головы и пожаловался: - А я всего лишь спросил, будет ли он праздновать день рождения. И он со вчера на мне срывается.
  - Мастер Проклятий, он... вам угрожает? - он старался подбирать слова. Магистр прикусил кончики пальцев, как делал в сильном замешательстве, и легко взмахнул рукой:
  - Миль злой, но это не страшно. Я знаю его почти всю жизнь.
  - А темный магистр Шеннейр был злым? - он сразу пожалел о сорвавшемся вопросе.
  Двое светлых в когтях монстра. В одиночестве, без возможности получить помощь. Он не мог представить, что им довелось пережить, и как они сумели сохранить жизнь и разум. И, как бывает с вещами, о которых стараешься не думать, он постоянно об этом думал.
  Эмоции магистра плеснули сомнением - он вслушивался с болезненным неправильным вниманием - обидой и печалью.
   - Он хорошо ко мне относился, - магистр коснулся правого глаза и убрал руку. - Я не знаю.
  
  Всю дорогу до Оливы он разрывался между жалостью к магистру и виной. Разум светлого магистра все же помутился, но, если это помогало вынести прошлое, не следовало напоминать.
  
  - Как ты думаешь, Эджени, за что можно ненавидеть человека, который ничего не сделал? - спросил магистр, когда они въехали в город. - За что ты бы меня ненавидел?
  Вопрос явно мучил магистра долгое время, но он не нашелся с ответом. Он, Эджени, был так себе человек, и не дотягивал до равновесия и чистоты разума магов прошлого - он был подвержен суете, желаниям и тревогам и мельчайшим переменам настроения. Может быть, он бы возненавидел магистра, если бы магистр вырвал его язык за глупые ненужные слова, но не было ничего, что он не смог бы магистру простить.
  В Оливе уже начали готовиться к Перемене дат - дни обратного отсчета вывесили на главной площади. Рядом на подставках плескались маленькие стеклянные разноцветные рыбки, то ли в надежде, то ли в горе. На многих окнах стояли лампы или свечи, которые зажгут с приходом ночи - по правилам следовало зажигать огни только в окнах, обращенных на море, или вовсе на маяке, но никто не следовал. У него было подозрение, что страна считала Перемену дат праздником. Север и вовсе принимал ее за повод собраться вместе петь и плясать. Хотя Северу не требовался повод.
  - Мы не знаем точно, почему считаем время в обратном направлении, - пояснил он для магистра. - Это старый обычай. Колонисты так считали время: возможно, через год они ожидали что-то.
  Возможно, весть.
  День отчаяния и новой надежды.
  Прибрежные пещеры смотрели глазами из моря и неба. Машина перевалила через мыс, через оливковые рощи, под дождем серые и полные оливок, и начала спускаться. Соседняя бухта была полностью огорожена - такая же земля, такие же низкие ломкие травы - и, с радостным узнаванием, он указал магистру:
  - Здесь было одно из первых поселений колонистов. От них почти ничего не осталось, но колонисты складывали своих мертвецов в большие железные контейнеры и оставляли, и, иногда, мы находим остатки. Иногда их хоронили ашери...
  "И положили их в длинный дом, в подземный дом... "
  Он замолчал, поняв, что темные тоже слушают. Так, будто слышали это впервые.
  Тот боевой маг, который смотрел на магистра с такой жадностью, не пытался приблизиться - но по-прежнему смотрел, как будто ловил каждый взгляд. Теперь он знал, что этот темный когда-то посмел взять венец Та-Рэнэри, и проникся к нему еще большей настороженностью. Ничего хорошего от темного, хватающего светлые артефакты, ждать не следовало. На самом деле он знал каждого по именам, но не хотел называть, словно назвать шеннейровских магов значило выделить их из безликой массы.
  Раздражение высшего Миля становилось понятно, стоило посмотреть на место для будущего ритуала Лова. Когда-то здесь был погасший светлый источник, и он отпечатался в линиях земли и линии скал, а сейчас под косым дождем, по раскисшей земле бродили туда и сюда со схемами темные из недоступного Нэтара и ничего толком не делали. Рядом в грязи буксовал грузовик, и местные жители были так испуганы, что загоняли его еще глубже. Синий навес сорвало ветром, и теперь он бултыхался у берега; в светлом ритуале темные боялись применять темную магию и пытались разжечь огонь в железной бочке, но огонь потух. Он посмотрел на движущиеся фигурки, съежившиеся, продрогшие и жалкие, и кинул вниз печать, которая мгновенно осветила и высушила землю.
  Вторую печать он держал над магистром, и магистр поворачивался всем телом от холмов к морю, расширив глаза так, будто хотел запечатлеть в себе весь мир.
  - "Восстановление", - проговорил магистр. - Я возьму такой девиз. Я не знаю, как у вас тут раньше было, но звучит хорошо.
  Может быть, потому что магистр не знал и не осознавал масштаб, он до сих пор не сложил руки, и ему не страшно было быть магистром.
  Да. Они восстановят.
  Он посмотрел на серую полоску моря и отвернулся к холмам и увидел.
  Он был колонистом, оставившим темный Шентагар и ступившим на новый берег. Кималеа пропал за серой полоской моря, за волновыми башнями, за днями волн и островами - не стоило вспоминать. Холодный дождь и грязная земля и бесплодные холмы, но он был дома, дома, куда он стремился двенадцать лет, куда звало его сердце. Они пойдут дальше, они выстроят заново города, они вольют силы в истощенную землю, как сделали их предки, и они пойдут дальше...
  Потрясение схлынуло, оставив дрожь и слабость. От счастья не осталось и следа - он поднялся вверх и упал снова, как будто крикнул ликующее приветствие, ожидая эхо, но получил немую черноту. Он даже коснулся связи, и связь по-прежнему оставалась на границе сознания, теперь странно молчащая.
  
  Вниз можно было спуститься по короткой тропке, между скал и диких гранатовых деревьев. Деревья были старыми, но были, конечно, лишь потомками той, древней рощи. Он сорвал мелкий красный плод, уже созревший - как раз подошел срок.
  - Ашери выращивали гранат. Но не ели: они копали круглые черные ямы, заполняли их красными плодами и засыпали землей.
  - А в смысле, - напряженно хмурясь сказал боевой маг, который все время сочинял небылицы про мирринийке.
  - Это были жертвенные плоды, - он испытал мгновенное раздражение. Не потому, что его слушали. Пусть они, жители башен, стирали историю много раз, но другие даже не задумывались об этом.
  Он разломил плод и протянул магистру. Багряные зерна светились глянцевой прозрачностью, тая внутри черноту.
  - Как икринки в инкубаторе, - страдальчески прошептал магистр и закрыл глаза.
  
  Они спускались медленно, и боевые маги уже окружили печать, разогнав других. Магистр сразу направился к грузовику, но он задержался, пережидая приступ озноба. Голова кружилась; сказались почти бессонные, или же он простудился, но лихорадка то отпускала, то накатывала снова, путая мысли. Утро началось не слишком удачно, но ему не с чего было расстраиваться. Слабые нервы - обычная плата за усиленное восприятие, и если светлых учили самоконтролю, то он, очевидно, недоучился.
  Командир Айонш не могла подобраться к эмпату незаметно, но он все равно вздрогнул, когда обернулся и столкнулся с ней лицом к лицу. Ничего в командире Айонш не изменилось, кроме обруча на голове, к которому каждый день добавлялись новые ленты, и сейчас она привязывала еще одну.
  - Мой клан - северный клан Тимьян. Мы, в отличие от столичных, храним древние традиции, - сообщила она ни к чему и прошла мимо.
  Он слышал, что в северных кланах, в отличие от столичных, ассимилированных и мирных, сохранилась самая темнота и дикость.
  Темные из внутренней службы боялись приближаться к боевым магам и попросить подогнать машину очевидно не решались, и он вдруг подумал, что он мог бы.
  Темные были неприятны, странны и непонятны, но вблизи, когда становились видны их слабости, страхи и неудачи - они становились кем-то, с кем можно было говорить. В конце концов, магистр Кэрэа Рейни объединился с тьмой, чтобы пожертвовать собой и спасти весь мир. В этом был смысл. И он сделал шаг, испытывая удивительную легкость и не находя в себе страха.
  Темные маги стояли у его печати, пересмеивались, и пережевывали гранат. Зерна лопались на зубах, окрашивая окровавленные рты, хрустели косточки под мерным движением челюстей, алый сок тек по подбородкам, по рукам, и он замер, завороженный омерзительным, тем, что настолько омерзительное может существовать. Он бы сжег их, вычистил из мира, неживое подобие людей, зверье, рвущее красные плоды, так же тела врагов.
  Он успел остановить печать. Пылающий шар взорвался у него в голове, и следом вспышка ударила по глазам. Темных не обожгло, но ослепило, и они успели закрыться - и теперь смотрели на него.
  Он ожидал, что темные нападут, потому что за любым сопротивлением следовало наказание, и с вызовом смотрел в ответ. Потому что они проиграли, разбитые, растоптанные в стеклянное крошево, и все, что они могли - застрять у палачей в глотке.
  У них была только аптечка со станции, а люди умирали, они даже не могли говорить, выброшенные из трюма как дохлые рыбины, они умирали на берегу, а море блестело так ярко среди стонов, плача и криков...
  Если ему снесут голову, он, по крайней мере, перестанет видеть.
  Блокирующая печать охватила его почти бережно, и кто-то сказал:
  - Магистр Матиас, беда.
  
  За окном серые и зеленые полосы.
  Пустота в голове кричала эхом.
  Колесо катилось по городам, давя города в кровавую кашу.
  Магистр смотрел ему в глаза, обхватив его голову, и его сознание корчилось от отвращения к себе, мучительной нежности и яростного желания защитить. Он бы сжег весь мир.
  Только бы этот свет продолжал светить.
  
  Замок гильдии окутал его прохладой, но этого было мало. Он цеплялся восприятием за все, что видел - стены, пустые коридоры, двустворчатые двери, которые распахнулись перед магистром, анфилада пустых комнат, мебель, накрытая белыми чехлами, словно еще не расставленная по местам. Магистр сдернул с кушетки покрывало и помог ему лечь, подсунув по голову подушку.
  Дверь напротив была запечатана темным заклятием, и злые черные линии выедали глаза.
  Его эмпатическое поле то расширялось на всю страну, то сворачивалось в точку, разбивалось на множество голосов, и воспоминания, бесконечные воспоминания, заставляющие содрогаться от ужаса и сожалений. Свет магистра был так далек, сияющий и жаркий, и он тянулся выше, но не мог достичь. Потому что и это - снова - будет отнято у него, если он будет доверчив, если будет слаб, если...
  Высший Миль появился из глубины комнат. Остановился, бросая на него внимательный взгляд. Он ощущал всю силу темных печатей, великолепную, изменчивую сложность, движущийся узор заклинаний высшего темного мага, мрак и смерть.
  - Кто это? Почему они делают это с тобой? Скажи мне! - в голосе магистра звучала мольба, и он ощутил жалость - и признательность за заботу. Но интересы светлой гильдии были выше приказа магистра, и он стиснул зубы, не в состоянии придумать подходящий ответ, в который могут поверить темные.
  Темный маг приблизился и сжал пальцами его подбородок, заставляя поднять голову, смотря в глаза бесцветными жестокими глазами:
  - Молчите? Дайте угадаю: светлая община желает держать каждую свою часть под контролем. Нет? Не вся община, а некоторое сообщество в ней? Я даже знаю, кто это.
  Магистр тихо засвистел, цепляя когтями обивку - он услышал звук распарываемой ткани. Темный маг стиснул пальцы сильнее, не давая отвернуться, и усмехнулся:
  - Я знаю светлую гильдию дольше, чем ты живешь. Вы видите перед собой, наш магистр, как волю светлого ломают светлые. И, на наше счастье, грубо и неумело - заметно. По меркам светлой гильдии - это преступление, которое карается изгнанием и гашением дара.
  Темные печати мельтешили вокруг - он ощущал легкий ветерок на коже. Он представлял, как бы хрустели эти пальцы - ломаемые один за другим - застывают и мутнеют глаза, точно так же, как у всех мертвецов.
  - Помоги ему, - магистр смотрел на темного мага серьезно и напряженно. - Помоги.
  Темный маг отступил, брезгливо встряхивая перчаткой и кривясь в мучительной гримасе, и он видел, как темные печати изламываются, проламываются в колебании, когда темный маг касается запечатанной двери - и рывком открывает.
  От осознания, что они, очевидно, находятся в личных комнатах высшего Миля, мысли чуть прояснились.
  Комнаты высшего Миля выглядели нежилыми.
  Он старался делать мелкие вдохи и выдохи, едва удерживаясь на грани. Магистр крадучись подошел к приоткрытой двери и заглянул за нее - он мельком увидел короткий коридор и полностью белую комнату, кровать, закрытую белой простыней, и непонятный механизм рядом - снова засвистел и вернулся.
  Магистр держал его за руку, но он не мог его коснуться - его свет ускользал и угасал, снова. Он был потерян и измучен, и хотел бы провалиться в Единение, чтобы это закончилось.
  Темный маг вернулся, плотно прикрыв за собой дверь. В одной руке он держал стакан с водой, в другой, и его лицо странно подергивалось, когда он протянул ладонь в белой перчатке, на белой перчатке - черную капсулу.
  Вид капсулы показался ему знакомым; показался знакомым вкус, вязкий, от которого сразу онемел язык. В ушах зашумело, и он пропустил момент, когда высший Миль встал рядом, касаясь его плеча, и смягчившимся тоном сказал:
  - Дышите глубже. Повторяйте. Я, Эджени, прибыл на Побережье, в город Кипарис, чтобы служить светлому магистру Матиасу, действовать справедливо и разумно, поддерживать мир и согласие, как полагается светлому магу...
  - Я, Эджени... - губы немели. Озноб выкручивал судорогой, и он хотел бы вырваться, вернуться в круг, но тело держало. Слова были правильны, и он ничего не нарушал, произнося их.
  Средство подействовало, и хор пропал, и все отдалилось, и в зыбком полусне он упрямо произнес:
  - Они не виноваты.
  - Конечно, не виноваты, - высший Миль легко взмахнул рукой, более живой, чем когда-либо. - Их чувства и мысли - вы вложили им в головы. Я полагаю, они хотят сохранить общину в точности, какой она была на Кималеа. Они считают все сто четырнадцать человек одним организмом, и от того, что они теряют с вами связь, им страшно и больно, и они орут от ужаса.
  Магистр стоял у софы на коленях, подперев голову рукой, и смотрел на высшего Миля снизу вверх внимательными круглыми глазами, и высший Миль обращался к нему, и сквозь дымку он едва соединял слова вместе:
  - Видите ли, магистр, невозможно вывести из связи того, кто не хочет. Связь для светлых - выше мира, выше света, ничто не ощущается лучше. Если вы попробуете отделить связанного светлого - он пойдет на все, чтобы вернуться. Вам придется держать взаперти, гася эмпатию, а ему будет плохо, он будет страдать, лезть на стену, просить вас прекратить, и все это будет длиться годами. У кого хватит стойкости - мучить человека, который ни в чем не виноват, кроме того, что перестал быть человеком? И даже если связь погаснет, у вас не получится здоровый счастливый гражданин Аринди. У вас останется искалеченное существо, которое будет вас ненавидеть. И. Все, - высший Миль легко пожал плечами, словно показывая, что на объяснении его возможности закончены. - Невозможно заставить что-то разлюбить или полюбить силой. Если ты не эмпат высочайшего уровня. Но Кэрэа Рейни было плевать даже на своих светлых.
  Магистр высоко защелкал, словно в осуждении, и покачал головой и сказал:
  - Кэрэа Рейни очень жаль, что его здесь нет. Ну простите его, высший Миль.
  Высший Миль передернулся всем телом:
  - Я счастлив, что его здесь нет. Но - жаль? Он скинул вас на меня! - и, оборвав фразу, резко повернулся к нему: - Дальше справляйтесь сами. И помните - ваша община больше не в изоляции, то, что связь угасает - это нормально. Не соглашаться - нормально. Иметь свои мысли - для светлого, конечно, необычно... Если бы светлая гильдия в одном порыве не упала в пропасть вместе с Ишенгой, нас бы здесь не было.
  - Спасибо, - он попытался привстать и вежливо наклонить голову. Он едва ли чувствовал благодарность, но высший Миль сделал немало и благодарности заслуживал.
  И удивился всплеснувшемуся гневу.
  - Побереги слова, - сухо велел высший, и только на пороге рассмеялся, пояснив вскинувшемуся магистру: - Иллерни. Наконец-то он встретится с по-настоящему сложным противником.
  
  Удаляющиеся шаги быстро стихли. Он мысленно отметил, что высший Миль ушел не к себе - словно их вторжение выгнало высшего Миля из его же комнат.
  Магистр смотрел перед собой сузив глаза, серьезно и мрачно, и из его груди доносился еле слышный прерывистый свист.
  В полированную поверхность браслета он видел, что сосуды на правом глазу лопнули, залив белок краснотой. Произошедшее не стоило той суеты, которую подняло - или же, думая так, он отказывался признавать, насколько все плохо. Ему было жаль, что беспечность магистра пропадает так скоро.
  Наконец магистр пошевелился и прижал его к подушкам, не давая встать, и нараспев произнес, должно быть, цитируя очередную книгу:
  - Темны человеческие мысли и темно человеческое сердце. Что ожидаем мы, блуждая в потемках? Подарить рыбку или не подарить рыбку - что худший удар? Но, пока мы видим хотя бы крохи света, способны мы идти дальше...
  
  Боевые маги ждали их снаружи. Прошло много времени, и им не было нужды столько ждать. Препарат заглушил эмпатию, и это было так же приятно, как оглохнуть, но они не проявляли заметной угрозы, позволив подойти близко.
  На самом деле, будь у него эмпатия, он бы предположил, что боевые маги изо всех сил стараются не выглядеть угрожающими.
  - Перепады концентрации эмпатического поля, - серьезно сказал он.
  И темные понимающе кивнули.
  - Теперь я для вас опасен, - уточнил он, потому что темные не поняли даже то, что им дозволено было понять.
  Темные пожали плечами.
  - В самом деле, вас не задело? - он не знал даже, испытывает ли удивление, или добивается эмоций.
  Темные обменялись сдержанными улыбками, и он окончательно уверился, что они стараются не напугать.
  Командир Айонш соскочила с капота машины, взметнув яркую волну лент, и открыла перед ним дверь, и сообщила, глядя поверх его головы:
  - А раньше я работала в отделении Мальвы.
  Темные Мальвы подкидывали им под дверь головы лазутчиков Ньен, чтобы показать, как они хорошо работают. Темное отделение Мальвы было еще хуже, чем северный клан.
  
  
  
  
Обновление от 14.12
  
  
  
***
  
  Двадцать дней до Перемены дат
  
  Некоторые вещи страшнее представить, чем сделать. Просьбу о встрече с высшим Милем ему подтвердили сразу - весь разговор состоял из нескольких фраз.
  Он уже привык к волшебному замку. Ему нравилось идти по коридорам под высокими сводами, слушая эхо своих шагов, нравилось, как стены смыкаются вокруг, защищая от внешнего мира. Конечно, он не спускался на нижние уровни, хотя в последнее время встречал лестницы, которые будто предлагали спуститься. Он слышал, что темные маги в нарушение традиции называют замок Аннер-Лин.
  По пути к нему присоединился Ольтин Ния и пошел рядом, задавая незначимые вопросы и делая вид, что всего лишь сопровождает по страшному темному замку случайного светлого.
  - Вы знаете, почему обучение мага занимает столько времени? - спросил темный, и сам же ответил: - На второй год ученик проходит первый кризис, когда искра врастает в его тело и меняет восприятие; на шестой год проходит второй кризис, когда структура печатей определяется и маг приобретает уникальность; и третий кризис, когда магию хочется использовать всегда и без повода.
  Ольтин Ния был доволен - на последнем занятии одному из заклинателей удалось создать стабильную печать.
  Обучение было выматывающим. Он отслеживал свои чувства и видел, что злится на неудачи как неопытный ученик - до желания все бросить. Ольтин Ния всегда успевал закончить тренировку вовремя, после случая с динамической печатью успокоившись и уже не выходя из себя, и однажды со смехом сказал, что они даже не представляют, как обучаются темные заклинатели.
  С высшим Милем было проще. Высший Миль почти не обращал на него внимания, обсуждая с магистром его печати, и он мог все время смотреть на маятник.
  - ...и потому маги - штучный дорогой товар. И я считаю, то, что гильдии так легко пустили под нож все новое поколение - оскорбление сути магии.
  Он задумался, было ли это оскорблением действий гильдии, за которое можно поплатиться. Ольтин Ния больше ничего не сказал и остался в приемной.
  В кабинете высшего Миля было приоткрыто окно, и по комнате гулял ветер и звенел повешенным на окно колокольчиком. Из окон была видна только линия горизонта, серо-синее море, растворенное в сером небе, и серебряные трубочки и цепочки со звенящими подвесками качались на фоне туда-сюда как маятник.
  Высший Миль читал доклады, и судя по тому, как он брезгливо держал документ двумя пальцами и саркастически кривился, ему не нравилось.
  - Мои хорошие, мои старательные. Они думают, что если напишут, что все хорошо, я им поверю? - вопрос был задан в воздух; может быть, окну. - Вы, эмпаты. Вы же видите всю эту ложь - как вы живете?
  Он только пожал плечами. В той, прошлой жизни, эмпатия значила понимание прежде чем знание. Он слышал слухи, что, становясь эмпатом, невозможно выдержать всю злобу и низость этого мира; но, став эмпатом, он не увидел ни злобы, ни низости.
  Поначалу. Потом он перестал понимать, а потом отказался от понимания.
  - Они боятся.
  Страх управляет людьми чаще, чем желания, и люди чаще лгут себе, чем другим.
  - Когда я был рядовым магом, я мог проклинать, кого захочу, а теперь я никого не могу проклясть. Страна опустеет, - высший Миль с глубоким вздохом положил документ на стол, размашисто вычерчивая ответ поперек страницы, и отложил в сторону, переводя взгляд на него.
  Он выступил вперед и сказал про блокиратор.
  Его эмпатия была притуплена до сих пор, и чувства высшего Миля, которые и раньше были с трудом различимы, теперь слились в единое невыразимое пятно. Опознать препарат удалось не сразу, и он вспоминал долго, и каждое воспоминание тянуло другое. Блокиратор предназначался для магов уровнем выше, и он только слышал о нем. Но против Сообщества блокиратор был эффективен.
  Он приводил разумные логические доводы, взывал к общей пользе и благу, но высшего Миля не тронули ни доводы, ни польза.
  - Вы ставите себя в зависимость от темного мага, - сказал он, все же дослушав. - В Аннер-Иншель вас бы не похвалили.
  Слова замерзли на языке.
  - И вы пришли ко мне прежде, чем к магистру. Светлый маг Эджени, вы осознаете свой поступок?
  Он осознавал.
  Точнее, он не мог объяснить - почему, когда он шел сюда, когда шел просить о помощи высшего темного мага, все казалось ему правильным. Должно быть, высший темный маг был изумлен не меньше.
  - Я каждое утро просыпаюсь с мыслью, что не знаю, кто я, - рано утром, когда на холмах еще лежала ночь, и не мог уснуть до рассвета. Он не был способен осознать сам себя, но это не мешало бояться, что его подменят чем-то другим. - Мои мысли в моей голове, или чужие. Средство, которое не позволит мне стать опасным, оправдывает себя.
  Высший Миль слушал, откинувшись на спинку кресла, и смотрел мимо, на далекий горизонт, и тени скользили по бледному лицу в страдающих гримасах - а потом тоскливо спросил:
  - Это наказание? За все, что я совершил?
  Налетевший ветер тронул колокольчик, и тот насмешливо зазвенел в ответ.
  - В этой игре против блокиратора вы не выиграете. Я сделал это по желанию магистра, не по своему, и я не собираюсь снова быть виноватым, - даже с приглушенной эмпатией было видно, что высший Миль в ярости. Теперь он смотрел не в лицо: смотрел на судорожно сжатые руки. - Нам некуда спешить. Кэрэа Рейни сделал все, чтобы нам было некуда спешить. Вы буквально хотите отказаться от того, что делает светлого мага светлым магом. Связь неспособна подменить мысли. Живите своей жизнью, светлый хранитель Эджени, и найдите в себе смелость делать это самому.
  Он извинился, и стылым голосом попрощался, и, пока он шел к двери, почти ожидал проклятия в спину, но вместо этого услышал:
  - У меня больше нет предчувствий. Никаких.
  Он остерегся оборачиваться.
  Резкий отказ злил - он даже не подозревал, что умеет чувствовать настолько ярко и ясно, и, подавляя чувства, он представлял себе маятник. Маятник идет вверх, идет вниз, но всегда возвращается. Высший Миль был прав.
  Ольтин Ния все еще ждал в приемной, дожидаясь своей встречи, и, подчиняясь мгновенному замыслу, он чуть покачал головой. Едва ли высший Миль сейчас в духе выслушивать что бы то ни было, с чем мог прийти к нему Ольтин Ния.
  Темный маг поверил ему сразу, и поверил с такой готовностью, как будто малый жест создал между ними сговор.
  
  - А, Ольтин Ния, - сказал магистр. - Желает рискнуть и через вас забраться выше и войти в ближний круг высшего Миля, а то и получить от него клубок. Счастье храбрым!
  
  
***
  
  К приезду высшего Джиллиана в городе подняли флаги с красным маком.
  Города не обязаны приветствовать высших - да и то, флаги не вывешиваются прежде, чем их поднимет гильдия. Побережье приветствовало высшего Джиллиана так ярко и открыто, будто мстило остальным темным.
  Он и магистр сидели в видовой беседке: колоннада шла по верхушке скал. Магистр то бродил между колонн, то ложился на выщербленный камень и выглядел измотанным.
  - У меня растут зубы, - пожаловался он. - В третий ряд. Я уже все сделал, они растут. Они хотят кусать. Они говорят мне, что им надоело быть без дела.
  Он растерялся. Он хотел бы взять магистра за руку, как тогда, в машине, забрать все жалобы магистра и отдать свою магию, чтобы зубы могли растереть ее между собой, но испугался наглости порыва, и промедлил - магистр обошел его по кругу и снова исчез.
  Они были в миртовой роще, и он скорее вспоминал, чем слышал слабый хвойный аромат с привкусом лимона и эвкалипта, запах миртовых рощ под Полынью, когда чернота башен и зной лета только начинают соперничать друг с другом. Плотные заросли глушили слова, и он услышал обрывок разговора только когда высший Миль и высший Джиллиан появились совсем близко.
  - Традиция не будет меняться ради тебя. Сегодня одно, завтра другое - хватит метаться. Можешь обратиться к магистру Эршенгалю, но он ответит тем же, - высший Миль шел легко, но слова его звучали резко и зло. - И, уж поверь мне, магистру Эршенгалю сейчас не до тебя.
  Завидев его, высший Миль резко развернулся и пошел прочь.
  Высший Джиллиан проводил высшего Миля взглядом, ничем не выдав эмоций - даже в его эмпатическом поле была лишь мрачная готовность к отказу - и повернул табличку:
  "Эджени".
  Его имя было названо... мягко. Он не мог объяснить, почему именно так выглядели буквы. Звучание собственного имени до сих пор было чем-то незнакомым, чем-то волшебным; он собирал в памяти все случаи, когда его произносили.
  "Как твои дела на берегу?"
  - Высший Джиллиан, - слова царапали горло. Он даже коснулся шеи, понимая, что больше ничего не может сказать, и вежливо наклонил голову.
  "Все ли благополучно с м̵̠̱̙̎̄̈͢͡аͫ̓̒͢͞г̏̂̐̕͝иͧ̆̓͘с̓̈́ͮ͡͏̵͙͈̲т̵͇͕͚̄͂͛͢͞р̵̛͙̙̜̽ͭ̎͡о̗̥̗͂̐ͥ͟͞͝м̶̵̩̼̗͊̾͂͞?"
  Он расширил эмпатическое поле, подступив ближе, и ощутил... беспокойство? Волновался высший Джиллиан за него? Волновался за магистра или все сразу?
  - С магистром все благополучно, благодарю. Так рад, что вы приехали и спросили, - магистр выступил из-за колонны, неслышно и незаметно, приблизился, и плохое предчувствие приковало к месту, когда магистр встал напротив высшего мага, подняв голову. Бледная тень с ярко горящими глазами: - Высший Джиллиан, высший Джиллиан. А что вы хотите от моих светлых, высший Джиллиан?
  Он слышал голос, чужой голос, доносящийся издалека и ничего не видел за пляской жутких теней, белых и черных.
  - Эджени - светлый хранитель. Он не хотел бы получить даже ни царапинки.
  Он запомнил и это имя.
  Произнесенное белым и черным.
  В эмоциях высшего Джиллиана что-то дернулось; но внешне высший остался неподвижен. Магистр вытянул руки: боевая цепь кольцами сползла по его рукавам - и кинул цепь на камни.
  Он впервые видел боевую цепь магистра - маслянистая лента, распластавшаяся между двух магов, железная змея из тупо блестящих крупных колец, безмозгло-жестокая и ожидающая.
  - Я хочу показать Эджени наш небольшой тренировочный бой. Пожалуйста.
  Нет.
  Он прошептал это беззвучно, но не сумел сказать вслух.
  Высший Джиллиан поднял табличку, отпечатывая четкие черные буквы.
  "Я не стану сражаться со своим магистром".
  - Я? - магистр зашипел от злости и от смеха, и его свет загорелся алым. Как заходящее солнце в его последний день в Полыни. - Я твой магистр? Тогда я приказываю тебе.
  Черные буквы исчезли с белого фона, чтобы проявиться снова в спокойной уверенности:
  "Все в воле моего магистра. Что вы желаете - то истинно".
  - Ах вот как, - магистр захлебнулся собственным дыханием и напал.
  Вспыхнули стальные звенья; брызнула мраморная крошка; это было еще быстрее, чем предыдущий бой, этот хищный стремительный удар, где две линии переплелись - и распались.
  Боевая цепь лежала на плечах высшего Джиллиана, блестя чешуей, снова тяжелая и ленивая. Магистр стоял почти вплотную, касаясь горла высшего - как тот шуточный бой, где магистр оставлял красные отпечатки. Только сейчас он видел, что магистр не шутил, что стоит цепи сжать кольца, стоит магистру сделать легкое движение, как тело человека вскроется, трепеща красными лоскутами, вывернется наизнанку, сокрушенное в ком костей и мяса.
  Высший Джиллиан спокойно и твердо смотрел в ответ, так и не шевельнувшись.
  "Все в воле светлого магистра".
  Магистр оскалился, и он ясно увидел, что эти зубы в самом деле могут что-то хотеть.
  Будет Джиллиан стоять до конца? И пойдет ли магистр до конца? Он поймал себя на холодной скользкой мысли, что хотел бы узнать.
  Всего одно движение - и высшего Джиллиана не станет. Он слышал про темный трактат про эмпатию и смерть, он был эмпатом, но, на самом деле, он так и не сумел понять, что происходит, когда живое перестает быть.
  "Пожалуйста, - он знал, что не сможет заговорить, и тогда собрал свои эмоции и направил магистру, как не делал никогда. - Пусть магистр не будет проверять".
  Фигура магистра обмякла, потеряв нацеленность оружия; магистр обернулся, и боевая цепь ослабила кольца и скользнула на землю, разом ослабевшая, и магистр затараторил, путаясь в словах:
  - Что с тобой, Эджени? Тебе больно? Эджени, извини, Эджени, я не хотел тебя задеть.
  Только сейчас он ощутил, что щеку жжет - каменная крошка рассадила кожу до крови, и он провел по царапинам, с любопытством чувствуя боль, с любопытством посмотрел на капли крови на пальцах, и его кровь, кровь мирринийке, была точно такой же красной, как любая другая.
  Высший Джиллиан тоже повернул голову, нарушив неподвижность, и он ощутил, что высший Джиллиан обеспокоен, и высший Джиллиан устал почти до отчаяния, и что высшему Джиллиану тоже немного больно из-за него, Эджени, что для темного мага невозможно.
  Магистр отступил назад, сворачивая цепь, и вдруг упал на колени, словно ноги подломились от усталости, и сухо, предупреждая попытку помочь, сказал:
  - Не надо передо мной извиняться как перед магистром Шеннейром, потому что я не магистр Шеннейр. Иди.
  Высший Джиллиан остановился на полушаге - его табличка на мгновение отразила хаос черных клякс и стекающих перепутанных букв и белых трещин - и заговорила:
  "Я подарю вам сияющий Шафран, властно и твердо стоящий на двенадцати башнях, Шалфей, где горы дрожат от подземных машин, Таволгу, дым от заводов которой закрывает горизонт, Звезду Повилики, звездноблещущую во всех активированных блоках. Я никогда не причиню вреда вашим светлым. Кэрэа Рейни подарил мне путь - я принял дар".
  Магистр смотрел пустыми круглыми глазами, и на последней фразе закрыл глаза.
  Высший Джиллиан повернул табличку лицевой стороной к себе, не дожидаясь ответа, как будто хотел лишь уведомить о намерении, и зашагал прочь по миртовой аллее, такой же гордый - теперь он не мог добавить несломленный, потому что здесь было что-то не так - но знающий, что делать.
  - И в черном плохо, и в белом не лучше, - магистр подцепил когтями осколок колонны и катнул от руки к руке. - Я так зол, Эджени, скажи мне, что мне делать?
  - Высший Джиллиан отвечает за убежища Шафрана, Шалфея, Таволги, Звезды Повилики и координирует убежища Побережья и западных городов. В отличие от других темных, высший Джиллиан действительно заботится об обычных людях. И за все время, пока он был в Шафране, он только помогал нам. Никто не может сказать о нем ничего плохого, - собраться с мыслями было трудно, и еще труднее выразить воспоминания о Шафране, где он был, но его там не было. Он все равно ощущал, что его словам не хватает веса, и по наитию добавил: - Высший Джиллиан ехал с островитянами до Шафрана. Они пели сутки без перерыва, а Высший Джиллиан не попытался заставить их замолчать.
  - Хорошо, - размеренно произнес магистр и чуть слышно фыркнул. - Раз ты так говоришь.
  - Высший Джиллиан - ваш враг?
  Он начал жалеть, что вмешался. Все поступки магистра имеют причину, и, очевидно, магистр держал в голове особый замысел. Тем более, он не знал предысторию, не знал, что было между магистром и высшим Джиллианом, и теперь он начал припоминать те голоса, что говорили о высшем Джиллиане, что-то, что он не смог запомнить.
  - Мелочи, - осколок двигался так стремительно, что слился в полосу. - Мелкая ссора.
  Магистр резко прихлопнул осколок и издал странный всхлип, словно смеялся сам над собой:
   - "Твой камушек черный, твой камушек белый"... Хорошо.
  Когда он поднял руку, от осколка осталось крошево.
  
  
***
  
  - Не бойся.
  Магистр постелил на стол ткань, прежде чем положить цепь, словно бы хотел, чтобы цепи было удобно.
  Он снял перчатки, прикасаясь к звеньям, ощущая дремлющую в них силу, свитую в плетение печатей, запаянную. Цепь была настолько тяжелой, что он едва мог приподнять, и его пальцы, тонкие и слабые, казались неуместными рядом с большими железными кольцами.
  - Кэрэа Рейни мог разговаривать с ними, - магистр смотрел на цепь, как будто хотел забраться в железные кольца. - Кажется, он их жалел.
  Он тоже чувствовал, что думает боевая цепь - если шевельнуть кольцами, всего чуть, то его пальцы переломятся, и ладони сомнутся как бумажные, и весь он, светлый маг Эджени, тоже бумажная фигурка для боевой цепи.
  Но приказа не было, и можно было лениво дремать, вытянувшись чешуйчатым телом.
  В отличие от магистра, быстрого и яркого, боевая цепь магистра была тяжелой и медленной. Под железной оболочкой он чувствовал воспоминание о других руках, тепло и бережно перебирающих звенья; кровь, много крови и холодный земельный холод, и стылое оцепенение; и, когда магистр прикасался к звеньям, словно пересчитывал, он чувствовал тупую, инертную, но несокрушимую верность.
  Ведь он, Эджени, и боевая цепь магистра, были схожи. Они служили одному человеку.
  И тогда он сдвинул восприятие и поднял цепь, собирая в ладонях, привыкая к приятной тяжести, тому, как льнут к коже звенья и свет ламп блестит и переливается на чешуйках.
  
  
***
  
  Канал связи долго был занят Астрой и Мэйшем, и отдельную линию со светлой общиной ему пришлось ждать несколько дней. И пришлось подождать еще, пока со светлыми общались другие, а люди из внутренней службы отвели его в сторону и показали плохого качества запись и спросили, что он думает об этом.
  На тусклом дрожащем изображении - была надпись, что это Таволга - командир Бринвен произносила речь перед огромной толпой, а потом толпа хором отвечала.
  Он ответил, что командир Бринвен поздравляет с запуском первого завода, а это значит, что жизнь налаживается, и люди славят Аринди, и здесь при всем внимании не найдешь ничего плохого. Внутренняя служба, кажется, нашла, но на то ее служба, искать.
  Когда он вошел в переговорную, Бринвен сидела перед экраном. Он был рад, что она выглядела полностью выздоровевшей - и на щеках вновь появился яркий румянец, и энергичная резкость в движениях, и веселье в грубой прямоте, с которой она хлопнула в ладоши и объявила:
  - Для тех, кто нас сейчас слушает: и отдельный привет Ритефи, где вы, я вас сегодня с утра не видела, и нашему куратору Иллерни. Со второго раза я поняла, что бороться с темными бесполезно, я не тупая. Я хочу восстановить мою гильдию и упрочить ее позиции, и через это помочь всей стране, и только об этом моя забота.
  "Нет смысла грустить", так сказала Бринвен.
  Может быть, и не было.
  Прямо перед ним по стеклянной столешнице шла тонкая длинная трещина - но вместо того, чтобы заменить полотно, трещину специально подкрасили и покрыли защитным лаком. Он гадал, кто мог сделать на прочной поверхности такой тонкий глубокий разрез - и зачем.
  Бринвен создала вокруг себя мерцающую печать, и он повторил ее движение. Едва ли они могли помешать прослушке, но создать помехи могли. Он не видел командиров после прощания в башнях Шафрана и знал, что от него ждут отчета, но вместо этого смятение, отравившее его мысли, переродилось в вопросы.
  "Светлый магистр Матиас - не человек, - сказал командир Кайя в тот последний день, прежде чем он покинул Шафран. - Если ты его разозлишь, он снесет себе голову раньше, чем ты успеешь заметить. Светлый магистр Матиас заарн, а заарны питаются людьми. И если учесть заарнский закон подобия, самой вкусной жертвой для светлого магистра будет светлый маг".
  Он это учел и принял.
  Темные, конечно, не упомянули об этом.
  Он положил ладони на стол, вновь переживая ощущение разъединенности с собственным телом, спокойно посмотрел в лицо командира и сказал:
  - Светлый магистр Матиас любит яркие разноцветные вещи и огни, когда они мигают. У светлого магистра Матиаса нет иных намерений и иной жизни, кроме исполнения наших задач. Зачем вы дали мне информацию, которая неизбежно заставляет относиться к светлому магистру превратно?
  Несколько мгновений командир Бринвен смотрела на него, расширив глаза, а потом издала радостный возглас:
  - Кайя! Кайя, посмотри! Я тоже нарушила связь, когда мне не понравилось твое решение...
  Командир Кайя появился в кадре сбоку, смотря на своего второго командира с укором, и с прохладой ответил:
  - Тебе не нравится половина моих решений. Не говоря о решениях светлой гильдии, Б-р-и-н-в-е-н.
  Он смотрел на дурачащихся командиров в смущении и легком раздражении от несерьезности. Он ждал, может быть, строгой отповеди.
  Но почему он решил, что за вопрос на него будут злы?..
  - Смотри, он уже нас за магистра загрызть готов, - добродушно восхитилась Бринвен, и командир Кайя потер лицо ладонями:
  - Я никому не хочу лгать. Я выбрал тебя, потому что ты встанешь рядом с магистром, ты будешь ему помогать, и я не собираюсь ничего скрывать. Ты второй ведущий заклинатель нашей гильдии, и прости, ты будешь знать многое, Эджени.
  Новый прилив раздражения он остановил и разобрал на части, отчетливо понимая, что просто не хочет знать больше. Хорошо ничего не знать и не помнить.
  - Я не хочу разрывать связь, - медленно и раздельно проговорил он. - Но в Единение я не вернусь.
  - Я тоже не там, - командир Кайя не смутился ни на миг, как будто в этом не было ничего странного. Ничего, кроме предсказуемости. Он не знал, беспокоиться или радоваться, что командир Кайя ожидал этого.- Им пришлось совершить преступление, чтобы понять, что именно они делают. Они сделали первый шаг, мы делаем следующий.
  - Мы, эмпаты, чувствуем всех, кроме себя, в том наша беда, - Бринвен резко развернулась, так, что медная коса мотнулась по плечам, и подняла руку, загибая пальцы: - Нас здесь считают - выродками, психическими калеками, угрозой, инструментом и функцией, безмозглыми пустышками с одной идеей на всех. Так давай, если ты проснулся, с тобой поговорим как нормальные люди.
  Он вышел из переговорной комнаты с ощущением, что выдержал битву. В которой никто не победил.
  
  Сообщество имело право быть им недовольным.
  Он боялся темных, боялся светлых, боялся прошлого и боялся будущего, боялся своих командиров и даже своего магистра. Есть предел тому, чтобы бояться.
  
  
***
  
  Они провели ритуал Лова вместе, в Оливе, в ясное утро.
  Когда рано утром он вышел наружу, то все блестело, а лужи стаявшего снега были гладкими и твердыми. Он наступил на одну, с удивлением услышал треск и увидел белые трещинки.
  Было так холодно, что замерзали пальцы в перчатках, а при дыхании шел пар. В высоком лазурном небе застыло солнце; в прозрачном воздухе была видна каждая травинка и самые дальние оранжевые холмы; на гладком, стеклянном море блестела белая россыпь корабликов и лодок.
  Магистр сказал, что здесь в мир воткнулся осколок Заарнея и таял стеклянными искажениями, воткнулся глубоко, но живой мир поглотит его, затянет рану и залечит. Счетные машины в Аннер-Лин просчитали последствия, и высший Миль из сотни клубков составил печать, и светлый магистр Матиас сумел объяснить ее Истоку, а он, Эджени, послужил инструментом - как графитовый стержень, чертящий линии по указанию руки.
  Эхо сработавшей составной печати грело душу, и ему хотелось улыбаться, пусть это было лишне. Иногда хорошо делать то, что делаешь, потому что это имеет смысл.
  Ему хотелось стать хорошим заклинателем, хорошим светлым магом и идти дальше. Если магистр будет им питаться, он планировал быть вкусным.
  Внизу, по гальке и по лестницам, по улицам и холмам, между домов и деревьев сотни человек двигались змеей, завиваясь в волны, в круги и спирали. Ритуал шел безмолвно и почти беззвучно. Тихо рокотали барабаны, свирели перекликались в рощах, и Монстр с мягкими туманными лапами, Монстр в прибрежных пещерах с глазами из неба и моря все еще ждал. Люди взмахивали ветвями мирта и кружились, забывая обо всем и забывая себя.
  - Как на ритуале Белого цветения. Который вел магистр Кэрэа Рейни. Вы ведь были там?
  Он пожалел о произнесенном имени и о том, о чем неосторожно напомнил. Белые цветы расцвели в темнейший для страны час, но не для всех, как для него, это стало праздником возвращения.
  Магистр Матиас опустил голову, пряча лицо, а потом широко улыбнулся в ответ:
  - Да.
  По сигналу люди, собравшиеся в круг, выпустили глиняные кувшины, и те упали и разбились. Забрызганные красным камни вызвали быструю, но прошедшую дрожь. До зимнего праздника лили гранатовый сок, после - вино.
  - После моей смерти вся страна будет плясать от радости, а потом сдохнет, - высший Миль смотрел на печать горделиво и самоуверенно. - Так что вы, светлые, пойдете по пути, который я оставлю для вас. Надеюсь, вы будете жалеть. От светлых одни несчастья.
  Высший Миль разломил плод граната на две части и протянул магистру, но, спохватившись, предложил ему.
  Магистр смотрел в небо, не моргая. Он взял свою часть и бросил в рот алые зерна.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"