Отец Максим подошёл к курносому молодому человеку и сказал негромко:
- Ну, как договаривались?
Молодой человек кивнул и сунул руку в карман пиджака.
****
- Вот, случается... - просипел Валентин Ильич, поперхнулся водкой и погладил коня по морде, - Хороший был человек.
- Вы закусывайте, закусывайте побольше, миленький.
Тучная женщина в чёрном ситцевом платье в белый горошек всадила ложку в заполненное блюдо, испачкав пухлые костяшки пальцев в майонезе, и торопливо соорудила на тарелке Валентина Ильича горку оливье, не переставая при этом вздыхать и сокрушённо покачивать головой. От этого подбородки её дрожали, как желе, перевёрнутое вверх дном; изо рта женщины несло тортом, спиртом и гнилью, выцветшие русые волосы падали на вспотевший невысокий лоб и блестели, белые разводы стекали по пальцам на скатерть, и Валентина Ильича стошнило на её туфли.
- Миленький!
Всплеснув руками, женщина оттолкнулась на стуле от Валентина Ильича и замерла: лицо её на миг исказила гримаса отвращения, но напряжённые брови тут же дёрнулись вверх, приоткрытый рот затрясся жалобно, а взгляд исполнился грусти.
-Давайте-ка, давайте-ка скорей... - в женщину вцепилась черноволосая дама в красном платье с глубоким вырезом и потащила её за рукав в сторону туалетной комнаты.
Тучная женщина, охая и чертыхаясь, засеменила по кафельному полу. Каждый её шаг отдавался мокрым цоканьем и хрустом, отчего дама в красном платье морщилась и тянула сильнее.
- Во даёт, - хмыкнул лысый старик, весело посмотрел на Валентина Ильича: тот, рассеянно вытершись салфеткой, поедал оливье, - и пихнул в плечо жену; ордена на ворсистом кителе бряцнули и разбудили кошку, дремавшую на её коленях; кошка вскочила, хлестнула старика по лицу хвостом и спрыгнула на пол, - Каждый раз, где угодно, хоть из лужи адской надерётся. Запойник! А, Глаш?
- Ты помолчал бы, дурак, про те-то места, - прошипела пожилая еврейка в шерстяной кофте, цокнула языком и поправила чёрную повязку на седых волосах, - не здесь и не тут говорить это надо. Да нигде не надо. Сам-то, гляди, сам налакался, а всё в других тычешь, свинья ты гордынная.
- А не скажи, дура. Я всё по чину делаю. Видала выправку? - старик приосанился и гордо крякнул. - Все бабы тебе завидуют. Вот и молчи, дура.
Женщина закатила глаза и отвернулась от старика, подперев кулаком морщинистый подбородок.
- Глафира Абрамна, вы кутьёй покормились уже? - спросила анемичная темноволосая девушка и придвинулась ближе, чуть наклонив голову и широко распахнув серые блестящие глаза.
- Спасибо, Наденька, откушали, спасибо, милая, - протараторила Глафира Абрамовна и растянула сухие губы в улыбке, - теперь про покойничка говорить будем, а после - кисель.
- Разумеется, - выпрямившись, Наденька закивала и слабо улыбнулась в ответ, - Мы киселя-то ночью наварили с Ленкой. Вы обязательно просите, если что нужно будет. Водочку там, или пирожки...
- Ничего, солнышко, ничего нам не надо. Вот если милого твоего с того света достать, так это да, но оттуда-то... - Глафира Абрамовна уставилась в потолок, всхлипнула, вытащила из рукава скомканную тряпочку, зажала ей рот и сморщилась.
Наденька закусала губы; с полминуты она молча смотрела в пространство, часто моргая и то и дело переводя взгляд на фотографию над столом: на ней был улыбающийся светловолосый юноша, - затем, негромко вскрикнув, уткнулась в полную грудь Глафиры Абрамовны и затряслась всем телом.
Женщины перестали жевать и закивали.
Глафира Абрамовна оторвала тряпочку от лица и захлопала ею по Наденькиной спине:
- Образуется, котичек, успокоится, рыбонька... Найдёшь себе нового жениха, а Ванечка только рад будет, посмотрит сверху на вас и ангелом спустится, он ведь чудо был, а не человек, свет в окошке, мастер на все руки, корона небесная...
Наденька завыла.
Мужчины отложили приборы и выпили.
Тучная женщина и дама в красном платье снова появились в зале; возвращаясь из туалетной комнаты, они затеяли спор о последовательности подаваемых блюд, но, заметив Наденьку, замолчали: первая приложила ладонь к груди, вторая - к губам; кротко вздыхая и ахая, они вернулись на свои места и, с шумом придвинув стулья, обменялись тяжёлыми взглядами.
- Вот ведь что смерть с людьми делает, - пробасила тучная женщина, поправляя на платье брошку в виде солнца, - Никого равнодушным не оставляет. - Она вытянула взмокшую шею и осмотрелась. - Иисусе Христе, пирожки-то где?
Валентин Ильич закряхтел участливо, взгромоздился над столом и протянул ей корзинку с выпечкой:
- Золотые слова, Аннушка, золотые.
- С капустой?
Аннушка преломила два пирожка, бросила их на тарелку и потянулась за ближайшим графином с водкой. Плеснув себе в рюмку, она подняла глаза на взъерошенного молодого человека, сидящего напротив; он сосредоточенно жевал, уткнувшись в тарелку.
- Серёжа! Серёжа, водочки?
Серёжа взглянул на неё, коротко кивнул и, подцепив вилкой квашеную капусту из блюдца, вытянул руку с пустой рюмкой.
- А юные-то спиваются почище наших, - протянул старик и, сощурившись, пихнул коленом курносого молодого человека, - А эта-то дрянь и рада ему подливать. Тьфу ты, - посверлив глазами Аннушку, он с досадой отбросил вилку; металлическая ручка звенькнула об гранёный стакан, и Глафира Абрамовна, вздрогнув, посмотрела на мужа с упрёком.
- Да я его каждый день вижу, Никита Андреич, он всегда такой. Морда пьяная, о душе воет.
- Вот об этом я и говорю.
- Хватит, старый ты хрыч, - всхохотнула Глафира Абрамовна, - в таком-то возрасте беды либо выпивка, либо кувыркушки решают, - и подмигнула молодому человеку.
Двери зала распахнулись, и стол содрогнулся от умилённых вздохов. Трапезничающие засияли, побросали приборы и устремили взгляды на девочку с чёрными бантиками в светло-русых волосах, в тёмном платье с белыми кружевными оборками и с красным рюкзачком за спиной; на рюкзачке поблёскивала бисером нашивка с Минни Маус: сцепив лапки в белых перчатках, мышка озорно улыбалась бабочке, присевшей на кончик её хвоста; девочка на миг обернулась, будто проверяя, достаточно ли наделала шума: в этот момент двери с грохотом хлопнули друг об друга, - оглядела присутствующих и изобразила робкую улыбку.
- А вот и ангелочек пожаловал, - сказала Глафира Абрамовна и смахнула слезу, - Леночка, давай сюда, второе принесли.
Леночка присела в коротком реверансе, помахала рукой Глафире Абрамовне и, опасливо обойдя сидящих, подошла к столу. Наденька было улыбнулась, но вдруг зажмурилась, сжала кулаки и затрясла головой; Леночка же, подскочив к сестре, сцепила руки на её талии и замурлыкала по-кошачьи, ластясь к тёплому телу и зарывая нос в складки чёрного шёлкового платья; медленно выдохнув, Наденька открыла глаза и, покусав губы, прошептала заговорщицки:
- Как дела у принцессы?
- Замечательно, - ответила Леночка так же.
- Вот и хорошо. Садись рядом.
Хитро сощурившись, Леночка забралась к Наденьке на колени, стянула с плеч рюкзак и ухватилась за язычок молнии.
- А мы сегодня море рисовали, Надь.
- Ангел мой, обожди до вечера, - сказала Глафира Абрамовна, наклонившись к Леночке, - Сейчас у нас важная задача, - она притворно нахмурилась, - Нужно сделать всё правильно, чтобы Ванечка в рай попал, - и указала пальцем на потолок.
К Леночкиным ногам подошла кошка и, мяукнув, свернулась клубочком на полу.
- Да бросьте, Глафира Абрамна, - Наденька вздохнула и провела ладонью по волосам Леночки, отчего та задрала голову и скорчила забавную мордочку, - Ребёнок же, пусть радуется.
- Если я ангел, то Ваня тоже, - сказала Леночка и дёрнула молнию.
Раздался треск разбившегося стекла.
- Сейчас-сейчас, осторожнее, - Таня одной рукой держала покачивающегося Серёжу за локоть, а другой сгребала со скатерти осколки бокала. - Он чокаться полез, - бросила она, заметив, что Аннушка вопросительно подняла брови, - вот и.
Аннушка развела руками: в каждой было по половине пирожка.
- Фьюить, первый пошёл, - громко сказал Никита Андреич; курносый молодой человек одобрительно взгоготнул.
- И не стыдно вам? - сказала Таня, завернула осколки в салфетку и сжала Серёжину ладонь, - Пожилой человек ведь уже.
- Это тебе должно быть стыдно, кобыла модельная, - выплюнул Никита Андреич и отвернулся к разинувшей рот жене.
- Господа товарищи! - Глафира Абрамовна поднялась из-за стола, подняла рюмку и с силой постучала по ней чайной ложкой. - Господа товарищи!
Звон столовых приборов прекратился, голоса стихли, все посмотрели на Глафиру Абрамовну: лица их помрачнели, плечи опустились, спины согнулись; каждый сидящий воплощал собой глубокий траур.
Леночка чихнула.
- Сегодня мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь замечательного, светлого человека, который так или иначе поприсутствовал в наших жизнях, - начала Глафира Абрамовна и, раскрыв накрашенный ярко-красной помадой рот, шумно вдохнула, - Наш Ванечка был коллегой и другом, - чуть выпятив подбородок, она описала вокруг всех невидимую дугу, - Надеждой, опорой и второй половинкой, - она указала рюмкой на Наденьку, спрятавшую лицо в ладонях, - И просто святым человеком. Никогда я не встречала более чуткого, тёплого и мудрого дитя Божьего, чем Ваня. Каждым своим поступком он доказывал, что существуют ещё в мире добро, истина, свет, что... - Глафира Абрамовна резко опустила рюмку на стол: от громкого удара Наденька вздрогнула и затряслась, - Но Бог забирает лучших, вот вам очередное доказательство! - взвыла Глафира Абрамовна, - Тех, кому уготовано Царствие Небесное раньше нас с вами, ибо они чище, душою чище, помыслами... - уперевшись ладонями в край стола, она согнула голову, заплакала и медленно опустилась на стул.
Курносый молодой человек кашлянул, втянул живот и, помедлив, встал.
- Осмелюсь продолжить столь достойную речь, - он почтительно кивнул в сторону Глафиры Абрамовны, которая, не поднимая влажного от слёз лица, в ответ помахала тряпочкой, - Иван действительно был лучшим, причём как в профессиональном смысле, так и в человеческом. Не было задачи, которую нельзя было не поручить Ване, и не было проблемы, которую бы Ваня не решил, даже путём самопожертвования, - молодой человек с вызовом оглядел окружающих, - и я думаю, что это самая большая утрата, которую мы с вами могли понести, друзья. Моей жене Ваня всегда очень нравился, она настолько убита горечью, что не смогла присоединиться к нам. Он везде был как рыба в воде. Иногда мне кажется, что я должен быть на его месте. - Он поднял рюмку и быстро выпил.
Мужчины последовали его примеру.
Молодой человек постоял ещё несколько секунд, быстро сел и молча уставился в стол.
Из дальней плохо освещённой части зала донеслось негромкое фырканье и цокот копыт; конь, лениво подёргивая ушами, с интересом разглядывал поминальные венки, кучей сваленные у стены. Почти все они были искуственными; принюхиваясь к таким, конь недоумённо ржал, осторожно хватал губами пластиковые цветы и долго потом отплёвывался; отыскав наконец настоящий еловый венок, он флегматично захрустел персиками, которыми была увенчана лента с золотой надписью: "Жизнь такова"; добравшись же до самой ленты, конь мотнул головой, выплюнул мокрую изжёванную ткань и продолжил поиски.
Сидящие снова заговорили.
- Где-то рыбка ещё была, - прошептала Аннушка.
- Была, да всю сожрали, окаянные, - ответил Никита Андреич и кивком указал на пустое блюдо.
- Подлива осталась, - Аннушка опустила в маслянистую жидкость половину пирожка и, повозив ею по фаянсовому дну, вычистила блюдо досуха; из мокрого теста на салфетку западали жёлтые капли, и Аннушка, быстро поднеся руку ко рту, проглотила половину целиком.
- Уже есть трое, - сказала Аннушка с удовольствием, жуя.
- Э! - обрадовался Никита Андреич.
Таня покосилась на Аннушку и поджала пухлые губы.
- Как вспомню, знаешь, наш последний разговор, так дрожь пробирает, - пробормотала она, обращаясь скорее к себе, а не к Серёже, молча уставившемуся в пространство, и дёрнула плечом, - Он будто чувствовал что-то, понимаешь? Говорили о чём-то привычном, уже не помню, о чём... Бывает такое, человек скажет что-то, а у тебя сердце ёкает. И ты сначала не понимаешь, что случилось, а потом, когда уже поздно будет... - Таня покачала головой, поправила съехавшую бретельку и оглянулась на фотографию, - Потом понимаешь, - прошептала она.
Ведя ладонью по шершавой стене, Леночка медленно подошла к Тане и взяла её за руку.
- У Вас пальцы красивые, - сказала она, разглядывая золотое колечко с рубином, - и вообще Вы красивая, - и вздохнула.
Таня погладила Леночку по голове:
- Когда вырастешь, будешь ещё красивее.
- А Вы тоже принцесса? - спросила Леночка.
- А ты как думаешь? - Таня наклонила голову и улыбнулась.
Леночка придирчиво оглядела Таню, нахмурилась и сказала с досадой:
- Я думаю, Вы уже королева.
Таня рассмеялась и потрепала Леночку по щеке:
- Иди к сестре, обними её скорее.
Собрав губы в трубочку, Леночка посмотрела насмешливо, упёрлась ладонью в стену и попятилась, не отрывая от Тани глаз.
- Я не рыбка, я принцесса, - поправила Леночка и прислонилась спиной к плечу Глафиры Абрамовны.
- Ну, вам лучше знать, Ваше-ство, - добро улыбнулся Никита Андреич.
Леночка хихикнула.
Деревянные ножки стула с силой проехались по кафельному полу, и все обернулись на грохот. Валентин Ильич, покачиваясь, встал и удивлённо оглядел присутствующих; за столом зашикали и поспешно наполнили рюмки.
- Я весь вечер слушаю, как хорошие люди говорят о хорошем человеке, - Валентин Ильич выпятил подбородок и раздул ноздри, - И хотел бы присоединиться к ним. Потому что Иван был моим, можно так выразиться, лучшим другом, хоть он и стал лучшим другом и братом для каждого, - он засопел, подбирая слова, - для каждого из здесь сидящих. Я могу сказать о нём только хорошее, как и все мы, потому что ничего плохого этот человек никому никогда не делал, - он стукнул кулаком по столу и, зажмурившись, шмыгнул носом; Аннушка ойкнула и быстро закивала, - И, как уже было сказано до меня, Господь забирает лучших. Я верю, и мы все верим, что Ваня теперь в лучшем мире, и он знает, что мы его никогда не забудем.
- Аминь, - тихо сказала Аннушка.
Валентин Ильич выдохнул, выпил и сел.
На другом конце стола раздались всхлипы; Наденька, поскуливая, вжималась в сестру, а Глафира Абрамовна гладила обеих по спинам и качала головой.
- Давайте и я скажу, раз Надюша пока не готова, - начал Никита Андреич и поправил китель, но Наденька, встрепенувшись, отпрянула от Леночки, быстро поцеловала её в лоб и выпрямилась:
- Нет-нет, я вполне... Мне же нужно, в конце-концов... Ванечка бы хотел, я уверена...- глаза её были полны слёз, речь то и дело срывалась на невнятный шёпот; неловко поднявшись, она посмотрела на фотографию и вдруг обмякла; Глафира Абрамовна подхватила её за плечи и успокаивающе загудела, - Ваня... Был самым лучшим, и когда я увидела, как он... Как его не стало... - Наденька высвободилась из объятий и продолжила чуть громче, - Мы с Ваней хотели пожениться, жить в большом доме и смотреть перед сном кино, и готовить друг другу завтрак, и копить фотоальбомы, и завести детей, и летать в отпуск, и разбить садик, и лепить снеговиков, и наряжать ёлки...
- Хуёлки, - громко сказал Сергей и сплюнул; все в ужасе обернулись на него: Валентин Ильич снёс кулаком графин и протестующе замычал, Аннушка поперхнулась пирожком и закашлялась, из уст Тани вырвалось нечто похожее на "как ты смеешь" и испуганное "...блюдок", Никита Андреич схватился за столовый нож и стал ритмично постукивать им по столу, курносый молодой человек ударил ладонью по лицу и фыркнул, Глафира Абрамовна заткнула Леночке уши указательными пальцами, в то время как Леночка хихикнула и взглянула на Наденьку, которая, вытаращив глаза, сдавленно запищала и прижалась к стене.
- Что ты сказал, подонок? - прошипел Никита Андреич.
Серёжа вскочил со своего места, опрокинув стул; в повисшей тишине грохот был оглушительным, и Серёжа дёрнулся в сторону, наступив на чью-то ногу; Таня с силой оттолкнула его и брезгливо вытерла ладони о платье.
- Повтори, что ты сказал, - Никита Андреич звякнул орденами и хрустнул шеей.
Отдышавшись, Серёжа посмотрел на Никиту Андреича и отчётливо, по слогам, произнёс:
- Хуёлки, говорю, наряжать, - и протестующе выставил ладонь, когда Никита Андреич приподнялся на кулаках и засопел; затем оглядел зал, будто рассматривая давно изученное и оттого надоевшее полотно, задерживая взгляд, полный ленивой иронии, на каждом сидящем; выдержав небольшую паузу и мрачно хмыкнув на попытку Никиты Андреича погрозить кулаком, в котором был зажал нож, он продолжил:
- Хороший человек, говорите. Брат и лучший друг, типа. Свет и добро, ага? Да брешешь, Валь. Ни разу он не был хорошим, я уж про брата не говорю, - Серёжа взглянул на Валентина Ильича с тоской, - Какой святой вообще? За что Ваньке-то крылья клепать? Ванька как Ванька, святым не был, глупости делал, чушь нёс, - Он медленно подошёл к Наденьке, сцепив руки за спиной, - Но это ж и хорошо, в конце-то концов. Только вот скажи-ка, милая, - и чуть поклонился на последнем слове, - Какой садик? Какой завтрак? Какое кино? Какие, ёлки-палки, ёлки? Ты что несёшь вообще? Ты про Ваню ревёшь или с другим женишком попутала? Если тебе нужно было всё это говно, ты точно не по адресу обратилась, и не ври, что не знаешь, - Серёжа картинно развёл руками, - Но про покойников либо хорошо, либо ничего, так?
- Довольно! - крикнула Таня и, будто испугавшись своего голоса, сгорбилась и затихла.
- А ты тупая, - улыбнулся Серёжа, - Хорошая вроде, но тупая. А ты вот, - он мотнул графином в сторону оторопевшей Аннушки, - Ты никакая и тупая, это ещё хуже.
Леночка засмеялась.
- А ты хуже их обеих, - сказал Серёжа.
Никита Андреич зарычал, вскочил из-за стола, обошёл Серёжу, воткнул ему в грудь нож и, удовлетворённо кивнув, сел на место; Серёжа дёрнулся, внутри у него что-то забулькало, из ослабевших пальцев выпал графин, разбился вдребезги и забрызгал водкой Наденькины туфли; рухнув на колени, Серёжа поднял на Наденьку пустые глаза и стал хватать ртом воздух.
Наденька подошла ближе, посмотрела на ручку, торчащую из Серёжиной груди, и затеребила скатерть.
- Ну, котичек, - пропела Глафира Абрамовна, - добивай. - нахмурившись на секунду, она вдруг улыбнулась, перегнулась через стол, подняла тяжёлое блюдо из-под рыбы и протянула Наденьке.
Дрожащими руками Наденька заправила волосы за уши, покусала губы, уставившись на блюдо, а затем медленно перевела взгляд на фотографию Вани.
Серёжа повалился на четвереньки и засипел.
- Ванечка бы тоже так сделал, - наконец сказала Наденька, приняла блюдо из рук Глафиры Абрамовны, с заметным усилием подняла его над головой, - Потому что я знала Ванечку как никто другой, - и с размаху опустила на Серёжину голову.
Фотографию на стене забрызгало густой кровью; капли медленно потекли по рамке и западали на красный рюкзачок на полу.
Конь побледнел.
****
- Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему, Сергею, и сотвори ему вечную память. - Отец Максим захлопнул книгу, шумно выдохнул и перекрестился.