Аннотация: Небольшие истории по мотивам замечательной игры Fallout, посвященные всему тому необъяснимому и загадочному, с чем можно столкнуться в мире игры.
1. НЕТЛЕНКА.
Тихий ветерок гуляет по Городу. Здания проемами пустых окон тоскливо взирают на замусоренные улицы. Стены некоторых из них превратились в кучи битого кирпича. Ветер гонит по потрескавшемуся асфальту все то, что приносит с собой из пустоши: обрывки бумаги, кочующие растения и песок цепляются за трещины, оседают на покореженных фонарных столбах и ржавых водонапорных колонках. Что-то ветер забирает у Города и уносит с собой прочь. Проржавевшие остовы машин перегораживают тротуары, грустя облупившимися радиаторными решетками. Предрассветная мгла стелится промеж поседевших стен и скрывает то, что когда-то оставила жизнь.
У стены старого питейного заведения с покосившейся вывеской белеют кости человеческого скелета. Лохмотья истлевшей рубашки с сохранившимися погончиками на плечах обтягивают прутья ребер. Костлявые пальцы сжимают пивную бутылочку, вросшую донышком в землю. Как будто человек присел к стене отдохнуть, и с тех пор так и застыл в вечном сне. Чуть поодаль - кости собаки. Возможно, это и не собака вовсе. Хотя остатки рыжей шерсти, сохранившиеся кое-где на скелете, наводят именно на эту мысль. Раздавленный высохший труп крысы на нижней ступеньке крыльца заведения. Прихоть природы или странные химические реакции не позволили трупику разложиться. Ветер треплет скрипучую дверь, выбивая ей об косяк незатейливую мелодию. Это, пожалуй, единственный звук во всем Городе, заставляющий задуматься о жизни, которая когда-то кипела на его улицах.
Мелкий моросящий дождик незаметно подкрался со свинцового неба и начал орошать мертвую землю. Тоскливый мягкий шелест капель - недостающий кусочек мозаики, завершивший картину безнадежности и мертвого безмолвия Города. Влага питает сухую землю, заполняет трещинки в асфальте, заставляет блестеть осколки разбитого стекла и смывает пыль с бренных останков.
Первые лучи восходящего солнца рисуют алыми мазками узоры на сохранившихся стеклах окон. Маслянистые разводы на лужах играют всеми цветами радуги. Дождь постепенно кончается, и яркие краски вступают в борьбу с серостью и тлением. Разбитый асфальт, умытый дождем, сверкает под косыми лучами солнца, как новый. Проходит немного времени, и марево колышущегося влажного воздуха искажает силуэты зданий. Туман скрывает городские раны и останки его обитателей. Какие-то новые звуки появляются то там, то здесь. Призраки голосов слышатся в толще тумана. Ветер теряет свою силу, и соло рассохшейся двери затихает, уступая мир эху нарождающейся жизни.
Мужчина, пробудившись от смертельного сна, сосредоточенно рассматривает початую пивную бутылку, близко поднеся ее к глазам. Второй рукой он привычно поправляет свою некогда модную рубашку с погончиками, купленную еще до войны. Пальцы натыкаются на лохматый пучок ниток на месте верхней пуговицы, и мужчина, чертыхаясь, наконец, поднимается на ноги и бредет прочь вглубь города. Радостно поскуливая, рыжий с подпалинами пес азартно пытается что-то схватить челюстями. Он просунул морду между ступеньками крыльца питейного заведения и беспомощно сучит лапами, пытаясь еще дальше протиснуться к одной ему ведомой цели. А там, в темноте и прохладе, испуганная крыса жмется к холодным кирпичам фундамента. Ее гнездо неподалеку, но вот эта противная собака не дает прохода.
Город постепенно наполняется звуками. Воздух, наконец, прогревается под солнцем. Влага рассеивается, и улицы заполняются прохожими. Взрослые спешат по своим делам. Где-то кто-то с кем-то ругается. Неподалеку слышно мерное урчание автомобиля. Дети снуют по улицам, ища для себя приключений и оглашая дворы смехом и криками. Пес сторонится, пропуская в заведение ранних посетителей. Вывеска на чугунном костыле сияет свежей краской и бодро покачивается в лучах восходящего солнца.
В полдень на окраине Города появляется странник. У него небритое измученное лицо. Одежда покрыта пылью. За плечами объемистый рюкзак. Он давит на плечи путнику, заставляя его сгибаться при каждом шаге. Во взгляде человека безразличие. Город и его жители не вызывают никакой реакции удивления, радости или интереса на его лице. Как же так? Посреди все еще местами радиоактивной пустоши наткнуться на такой райский уголок, брызжущий жизнью и благополучием? Путник останавливает одного из жителей и, покопавшись в одном из многочисленных карманов кожаной куртки, что-то показывает ему. Это алюминиевая фляжка с тиснеными цифрами на боку. Горожанин отрицательно мотает головой и кивает на вход питейного заведения. Странник хмурится, кивает в ответ и, волоча уставшие ноги, направляется дальше. В сердцах пнув загораживающую проход собаку, он раздраженно хлопает за собой входной дверью, вваливаясь в маленький зальчик. В проходе мужчина сталкивается с грязнущим мальчуганом. Тот нервно шмыгает сопливым носом и прищуром хитрых глаз оценивает незнакомца. Никто не желает уступать дорогу, и они протискиваются мимо друг друга в тесном проеме двери. Путник намеревается отвесить хорошего пинка наглецу, но усталость берет свое, и, сплюнув на пол, он подходит к стойке бара.
Бармен - сухонький беззубый старикашка, нервно протирает засаленным фартуком выморенную тысячами потных ладоней деревянную стойку. Его щербатая заискивающая улыбка достойна жалости. Путник криво ухмыляется в ответ и просит кружку пива. Старичок цепко хватает одну из множества замызганных кружек и невозмутимо, под укоряющим взглядом посетителя, небрежно протирает ее относительно чистым краем своего фартука. Мутное стекло кружки наполняется не менее мутной желтоватой жидкостью, и раздражение странника почти достигает своего апогея. Бармен хлопает ладонью по стойке, предлагая путнику расплатиться. Мужчина лезет в задний карман брюк и вместо пригоршни монет обнаруживает в нем пустоту. Мальчишка! Маленький воришка ловко воспользовался ситуацией. Пока неизвестно, что еще ему удалось украсть. Бармен издевательски усмехается в ответ на кислое выражение лица незнакомца. Заметив это, путник резким движением выхватывает из заплечного чехла дробовик, и лицо его превращается в дикую маску ярости. Усталость смывает потоком адреналина и злобы. Он вновь полон сил и необузданной жестокости...
Глухой выстрел раздается внутри здания. Захлебывающийся крик бармена привлекает внимание прохожих. Дверь кабака распахивается, и на крыльце появляется странник, сжимающий в одной руке дымящийся дробовик, а в другой автоматический пистолет. Подошва тяжелого армейского ботинка с хрустом давит мягкое тельце трусливой крысы. Сегодня не ее день. Сначала собака, а теперь вот это... В дальнем конце улицы человек замечает убегающего мальчишку и с ругательствами на устах устремляется в погоню. Нетвердо держащийся на ногах мужичок с початой бутылочкой пива бредет навстречу, намереваясь прикорнуть в тени здания. Разъяренный путник натыкается на него, и они вместе кубарем катятся в дорожную пыль. Тысяча извинений льется из уст виноватого забулдыги. В ответ..., а в ответ, не поднимаясь с земли, путник разряжает почти всю обойму пистолета в некогда модную рубашку с погончиками. Злобные свинцовые шмели отрывают тело забулдыги от земли и отбрасывают безжизненной куклой к стене питейного заведения. Уставившись остекленевшими глазами в небо, бедолага застывает у стены, сжимая в руке недопитую бутылочку пива. В принципе, в эту благословенную тень он и стремился...
Почти поднявшись на ноги, странник отмечает краем глаза какое-то движение. С противоположного конца улицы к нему несется озлобленный пес. Влажный язык высовывается из оскаленной пасти, а прижатые к голове уши придают этой живой торпеде еще больше стремительности. Секунда, и собака смыкает свои челюсти на предусмотрительно подставленной руке. В остервенении, исходя пеной, рыжий пес треплет плоть убийцы своего хозяина. Путник хладнокровно укладывает собаку на землю, опирается коленом на ее шею и резким движением прокушенной руки ломает псу позвоночник. Затем он достает из голенища высокого армейского ботинка широкий нож и при помощи него аккуратно высвобождает свою руку из стиснутых челюстей. Не обращая внимания на теплые струйки крови, стекающие по пальцам, мужчина, сидя на корточках, выдергивает брезентовые ремешки на клапане своего рюкзака. Обеими руками он извлекает из его чрева тускло светящуюся вороненой сталью и хромом штурмовую армейскую винтовку усиленного боя. Хищная красота оружия завораживает начавших собираться вокруг зевак. Только некоторые из них с ужасом обращают внимание на выражение глаз незнакомца. В них светится жажда скорой расправы...
На улицах Города царит смерть. Звуки выстрелов перемежаются с криками боли и ужаса. Жители беззащитны перед лицом вооруженной угрозы. Закат застает Город в отсветах пожаров. Взорванный автомобиль чадит огнем горящих покрышек. Резня продолжалась до самого вечера. Невозможно понять, действительно ли стены домов забрызганы кровью или это просто заходящее солнце окрашивает их в ужасный алый цвет. Последние лучи бьют в спину направляющегося в пустошь странника. Проемы выбитых окон укоризненно сопровождают весь его путь через Город. Рюкзак еще больше давит на плечи. То ли усталость берет свое, то ли странник умудрился засунуть в рюкзак что-то еще?
Сумрак опускается на Город. Тихий ветер возобновляет свое прерванное движение. Пыль и песок снова начинают прежнюю неутомимую работу. Звук хлопающей двери возвещает о начале нового цикла. До следующего рассвета жизни...
2. СУЩЕСТВА.
Это было темное время. Злые ветры проносились над безжизненными городами. Зажатые между низким свинцовым небом и сожженной землей, они разрушали остатки некогда великой цивилизации. Сквозь плотные тучи слабое солнце пыталось пробиться к мертвой земле. Ночью, почти неотличимой от дня, светило сменяла запачканная сажей луна. Редко кто решался в эти мрачные времена выбраться на пустынные, запорошенные тяжелым пеплом пространства. Лишь отчаянные одиночки покидали убежища и предпринимали попытки достигнуть одной им ведомой цели.
Путник, застигнутый тьмой ночи, сменившей бледный и серый сумрак дня, быстро шел по простирающейся во все стороны бескрайней пустоши. Едва различая во мраке землю перед собой, он ежился от пронизывающего ветра, периодически запахивая обшлага короткой кожаной куртки. Человек нервничал, пытаясь расслышать сквозь завывания ветра едва различимый треск приборчика, который покоился в нагрудном кармане куртки. Сбивчивая трель, прорвавшись сквозь шум ветра, успокоила путника. Значит, все хорошо, и земли, по которым он идет, не отравлены радиацией. Осталось только найти убежище на эту долгую ночь. Но где сейчас можно встретить людей в этом разрушенном мире? Переночевать на открытом пространстве? Путник знал, что с наступлением ночи пустошью правили доселе неведомые людям существа. Канули в прошлое те времена, когда ученые придирчиво исследовали животный мир, классифицируя обитателей планеты. Сейчас это казалось смешным. Для путника существовало одно деление - звери и люди. Это вовсе не означало, что звери не могли обладать качествами людей, а люди не могли превратиться в зверей. После войны стало возможным все.
Справа в непроглядной тьме послышался долгий вой. Слева от путника ему отозвался второй. Человек ускорил шаг, пренебрегая опасностью споткнуться о камень или неровность. А позади первым двум уже вторили несколько голосов. Ветер играл с ним злую шутку. Голоса не приближались, но путнику казалось, что он слышит их повсюду, а сами звери кружат рядом, пока еще не решаясь подойти слишком близко. Вдруг прямо впереди завыл еще один голос. Путник метнулся в сторону, поскользнулся и покатился по неожиданно обнаружившемуся склону куда-то вниз. Сопровождаемый мелкими камушками, больно барабанящими по коже рук и лица, он скатился по небольшой осыпи. Как будто специально для того, чтобы подбодрить трясущегося от страха человека, тучи позволили краешку луны взглянуть на неуклюжего путника. Человек воспользовался столь редкой возможностью рассмотреть окружающую местность и увидел чуть ниже по склону покосившийся деревянный домик. Бледный свет луны потух, а желтый огонек светящегося маленького окошка теплым светлячком остался гореть в темноте. Собаки дружно завыли где-то наверху, и путник, проворно вскочив на ноги, рысцой, спотыкаясь, побежал на этот манящий свет. Пару раз он падал, и тяжелый рюкзак больно бил его по шее и голове, но человек ни разу не выпустил цепким взглядом маячок окна. Собаки больше не преследовали его, скорее всего, боясь подходить близко к одинокому дому, и путник окончательно уверился, что фортуна на этот раз решила не отворачиваться от него.
Слабого света, лившегося из мутных окон дома, недоставало, чтобы в деталях рассмотреть строение. Что это было? Одинокая ферма или остатки некогда существовавшего здесь поселка? Казалось, домик врос своими деревянными стенами прямо в скалу, из которой торчал подобно упорному кусту, сопротивляясь ветрам и дождям, пытающимся вырвать его и унести, разметать по пустоши. Путник попытался заглянуть в мутное окно, но оно было занавешено изнутри куском материи, а из дома не доносилось ни единого звука. Человек протянул руку в темнеющий проем двери и наткнулся пальцами на шероховатую поверхность грубо обработанных досок. На ощупь он обнаружил ручку двери и попробовал ее открыть, но спохватился и решил предупредить о своем появлении обитателей дома. Но едва он поднес сжатый кулак к двери, чтобы постучать в нее, как изнутри, перекрывая завывания ветра, раздался оглушительный лай собаки. От неожиданности путник вздрогнул, покрывшись холодным потом. Как будто дожидаясь именно этого момента, совсем близко раздался целый хор завываний, рыков и взвизгов. Ночные преследователи, казалось, бесшумно крались все это время за путником и теперь решили дать понять, что он - их жертва, и они не собираются отступаться от законной добычи. Человек в ужасе обернулся и заметил огоньки хищных глаз, которые то сбивались в группы, то расходились в разные стороны, становясь все ближе и ближе. За дверью послышался какой-то шум, и приглушенный каркающий голос прицыкнул на лающего пса:
Заскрежетал железный засов, скрипнул, отодвигаясь, и тяжелая дверь отворилась внутрь, выпуская наружу тепло очага и живой свет керосиновой лампы. На пороге дома стоял невысокий мужчина. На его голову была надета измятая бейсболка, закрывающая тенью от козырька почти все лицо. Губы и небритый подбородок человека шевелились, как будто он постоянно что-то жевал. Мужчина не спросил, кто находится за дверью, а в руках у него даже не было оружия, что казалось странным в это смутное время. У ноги хозяина дома стояла огромная собака, покрытая густой длинной шерстью, и ее свирепый вид отчасти объяснял беспечность человека. Мужчина, совершенно не пригибаясь, уцепился свободной рукой за широкий ошейник собаки, не позволяя псу подойти к незнакомцу. Он уставился на жмурящегося от непривычно яркого света путника и молча посторонился, оттаскивая с прохода собаку, тем самым приглашая человека зайти внутрь. В дополнительных приглашениях путник не нуждался и быстро юркнул внутрь дома. Как только он оказался внутри, хозяин отпустил ошейник пса, и собака выбежала на порог, застыла там и приглушенно рыкнула в темноту. Вой дикой стаи снаружи моментально смолк, словно и не было ее вовсе. Мужчина потрепал голову пса и затворил дверь. Свет от очага и лампы освещал нижние части стен и пол, заляпанные странными темными пятнами. Тут же в углу стоял стул и пара старинных кресел.
Слово за слово завязалась беседа, и хозяин пригласил путника за стол, продолжив прерванную вечернюю трапезу. Путник продрог до самых костей, и, взглянув на его посиневшее усталое лицо, хозяин поставил перед незнакомцем тарелку жаркого и нацедил из графинчика подозрительного вида жидкость с острым запахом перебродивших ягод. Поглощая пищу и запивая ее оказавшимся чудесным напитком, путник наслаждался теплом веселого очага. Напиток разливался по жилам горячими волнами, а съеденная пища приятной тяжестью ложилась в желудке. Путник слегка осоловел и вяло слушал словоохотливого хозяина:
- Да, редко путники заглядывают к нам... Да оно и понятно - глухомань, - Хозяин выслушал ответ незнакомца и согласно кивнул. - Был неделю назад у меня гость... Искал что-то, как и вы. Странный он был какой-то... и одет необычно. Да вон его куртка висит позади вас...
Путник уловил в последней фразе хозяина какой-то двойной смысл. Ленивые мысли цеплялись друг за друга ускользающим смыслом. Что значит, был? Он что, ушел, а одежду оставил? Или... Путник невольно обернулся туда, куда кивнул мужчина, и наткнулся на пристальный взгляд горящих недобрым огнем глаз собаки. Пес, до этого тихо лежавший у очага и, казалось, заснувший, сейчас напружинившись, стоял позади человека, прижав уши и приоткрыв пасть. Путник завозился в кресле, пытаясь достать до кобуры на поясе, но, разомлев от тепла и странного горячительного напитка, лишь неуклюже перевернулся внутри широкого походного пояса. Пес зарычал, обнажая клыки, и, прыгнув, вцепился челюстями в горло человека. Тяжелое тело собаки заставило опрокинуться кресло, и путник распластался на дощатом полу, а пес стал яростно рвать его глотку. Хозяин же дома, словно находясь в сомнамбулическом сне, продолжал что-то рассказывать несуществующему собеседнику, уставившись недвижным взглядом в то место, где недавно сидел путник, и не обращая никакого внимания на жестокую расправу.
Наконец пес последний раз дернул челюстями, изогнувшись всем своим крепким телом, и его жертва в последний раз в судорогах дернулась, а голова человека, почти отделенная от тела, повернулась набок. Топор поднял окровавленную морду и пристально посмотрел на продолжающего болтать хозяина. Человек замолк как по команде, медленно встал из кресла и направился к входной двери. Отодвинув засов, он настежь распахнул ее, и тут же через порог, словно только того и ждали, внутрь дома беззвучно стали забегать собаки. Дюжина диких псов окружили мертвое тело путника и принялись за ужасное пиршество. Они рвали сильными челюстями человеческую плоть и слизывали густые капли крови, которые свежими пятнами стали покрывать стены и пол.
Наконец, удовлетворив первый голод, собаки стали отдирать куски плоти и костей и по одному покидать дом. Через минуту все они скрылись в ночи, а на полу в луже крови осталась лежать лишь голова растерзанного путника. Топор попытался ухватить ее челюстями, но неловко, и она со стуком вновь упала на доски пола. Пес катнул голову лапой и вновь попытался ухватить ее челюстями. В очередной раз та норовила выскользнуть, но пес ловко поддал головой вниз и поглубже вонзил клыки в кости человеческого черепа. Удостоверившись, что неудобная ноша не выскользнет, Топор побежал в дальний угол комнаты, боднул лбом дверь в спальню и скрылся в темной комнате. Из приоткрывшейся двери в прихожую вылетела стайка разбуженных мясных мух и закружилась докучливым роем над пятнами свежей крови на полу. Через минуту пес вернулся и улегся у догорающего очага, облизывая морду широким языком.
Застывший неподвижной статуей хозяин дома дернулся, закрыл дверь и пошаркал одеревенелой походкой к креслу. Неестественно прямо выгнув спину, он сел за стол и уставился неподвижным взглядом в пространство. Пес потянулся и вытянул передние лапы. Вонзив когти в доски пола и вырезая стружку из половиц, он подтянул лапы к себе, а затем широко зевнул, устроив мохнатую морду на лапах и закрыв глаза. В тот же самый момент поясница сидящего за столом человека подломилась, и он безжизненной куклой повалился грудью на стол, попав лицом в чашку с недоеденной пищей. Бейсболка соскочила с его головы, обнажив на затылке зияющую чернотой рваную рану. От толчка голова человека дернулась, перевернувшись в тарелке, и на стол подле нее из пробитого черепа выпала кучка извивающихся белесых червей.
В доме воцарилась тишина, изредка нарушаемая потрескиванием догорающего очага и невнятной мелодией, доносящейся из выпавшего на пол счетчика радиации.
3. ВСЕ, ЧТО ВЫ ХОТЕЛИ ЗНАТЬ О ТАИНСТВЕННОМ СТРАННИКЕ.
Охрана торговых караванов не такое уж и интересное приключение, как представляется большинству молодых стрелков, которые решили встать на стезю вольного наемника. Им кажется, что, пересекая пустоши, можно повидать мир, который для многих из них до этого момента ограничивался пределами их родного крохотного поселка или захудалого городка, больше похожего на мусорную свалку, или строгой пуританской фермы, которая живет по законам еще довоенного времени. Но как же жестоко им приходится разочаровываться, когда они оказываются один на один со своей мечтой. Пустошь однообразна и навевает скуку, а когда в пути что-то происходит, это чаще стоит новичкам жизни, чем приносит им славу и признание. Ну а если им все же удается добраться с караваном до места назначения, то после изматывающего многодневного перехода, когда глаза выжжены собственным потом, на зубах скрипит песок, а ремень от винтовки натер на прожаренной солнцем коже болезненный рубец, у них уже пропадает всякая способность впечатляться новыми местами. Только когда их шкура во всех смыслах станет такой же толстой, как у того слона, а выпестованное опытом бесчисленных схваток шестое чувство окажется их единственным надежным товарищем, вот только тогда, быть может, они начнут получать удовольствие от нехитрой работенки наемника. Вдруг выяснится, что это совсем неплохо, когда ты на время похода оказываешься на полном довольствии, да еще в итоге получаешь пускай и небольшую, но достаточную плату, чтобы немного подновить снаряжение, купить боеприпасы и медикаменты, а оставшихся денег, как правило, хватает на променад по ближайшим злачным местам.
Вот и Джон Финчер находил в таком нехитром жизненном укладе истинное удовольствие. Без малого уже семь лет он мотался по пустошам между большими и малыми городами с торговыми караванами. Этим он заработал себе имя, и благодаря его огромному опыту хозяева караванов охотно нанимали Джона на работу. Ему несколько раз предлагали постоянную работу охранника при торговых миссиях и даже пару раз сулили должность начальника охраны, но Джон, несмотря на заманчивость этих предложений, отказывался, предпочитая оставаться вольным наемником, так как ценил свободу, отвоеванную у суровой действительности, больше всего на свете. Возможно, придет время, и он все же осядет в каком-нибудь непыльном местечке, заведет семью и займется сельским хозяйством, но не сейчас, когда ветер пустоши еще способен побудить его двигаться наперекор стихии, а рев дикого зверя и свист пуль дают насладиться адреналином в крови.
На этот раз маршрут каравана был чуть длиннее, чем обычно, но зато наниматель оплатил боеприпасы и дополнительное походное снаряжение, чем, как правило, наемники обеспечивали себя сами. Позади были сутки пути, а каравану предстояло преодолеть еще немалый двухдневный переход, прежде чем они доберутся до цели путешествия - небольшого городка Салема. После опустошительной чумы Салем нуждался в медикаментах и продовольствии, и республиканцы готовы были щедро заплатить всякому, кто доставит необходимые припасы в пострадавший город. Ночью караван не рисковал двигаться и, организовавшись в походный лагерь, пережидал темное время суток, установив по периметру охранение, а днем продолжал движение дальше практически без остановок. Но иногда случалось так, что ущелье, через которое годами ходили караваны, однажды оказывалось засыпано камнями, и тогда приходилось тратить время на поиски обходного пути. Или вот как на этот раз караван ненадолго остановился у подножия небольшой горы, чтобы пополнить запасы воды из встретившегося на пути колодца и попутно дать небольшую передышку уставшим браминам.
Солнце стояло еще не так высоко, и несильный ветер навевал на кожу приятную прохладу. Брамины флегматично рыскали мордами по сторонам, выщипывая своими грубыми губами редкую буро-зеленоватую поросль, пробивающуюся сквозь устилающий землю мелкий щебень. Джон сидел на корме одной из повозок и сверху смотрел на здоровенного наемника, привалившегося сбоку к борту повозки. Джон знал многих наемников, но этот был ему незнаком. Здоровяк пристроил на плечах, как коромысло, огромный пулемет, и Джон в очередной раз задался вопросом, как тот может управляться с такой махиной. Конечно, наемник был не хлипкого телосложения, а в росте был выше Джона на целую голову, но все равно Джон считал, что всюду таскать за собой такое оружие, да еще и немалое количество боеприпасов к нему было для наемника слишком неудобно. Впрочем, Джон прекрасно отдавал себе отчет в том, что огневая мощь пулемета намного превосходит его собственное ружье, и для защиты каравана это было совсем нелишне.
Наемник обернулся, и Джон поспешно отвел глаза.
- Кажется, сейчас тронемся, - сказал здоровяк.
Джон обернулся, пытаясь рассмотреть поверх уложенного в повозку груза, что происходит в голове каравана. Мешала спина погонщика, который, вытянув шею, ерзал на дощатых козлах, также стараясь рассмотреть происходящее впереди. Прикинув, что повозки вряд ли тронутся сию секунду, Джон рискнул встать на край деревянного кузова в полный рост.
Где-то совсем близко раздалось неприятное "чмок", и Джон с отвращением подумал, что какой-то из браминов самым непристойным образом опорожнил свой желудок. Погонщик наконец-то перестал маячить перед глазами и почему-то стал медленно заваливаться на бок. Только тогда Джон запоздало понял, что на самом деле означал тот неприятный звук. Продолжая балансировать на краю повозки, он повернулся к рослому наемнику, чтобы предупредить его об опасности, но здоровяк, как оказалось, сориентировался в обстановке раньше Джона.
Он уже держал свой огромный пулемет наперевес, и в следующее мгновение адская машина уже взахлеб лопала пулеметную ленту, с ужасающим ревом выплевывая пули поверх голов испуганных браминов. Выстрелы из пулемета заглушили второе едва слышное "чмок", и к своему ужасу Джон увидел, как здоровяк дернулся и неуклюже шагнул назад. Ствол пулемета, все еще изрыгающий свинцовый ураган, клюнул вниз, и немедленно одна из голов ближайшего брамина, запряженного в повозку, взорвалась кусками мяса, костей и мозгов. Уцелевшая голова дико взревела от безумной боли, и тучное животное, только что не встав на дыбы, резко толкнуло повозку назад. Джон от толчка не удержался и полетел вниз. При ударе о землю что-то в спине Джона хрустнуло, его тело пронзила дикая боль, и он потерял сознание.
Джон очнулся от нестерпимого жара. Что-то горячее давило на плечи. Дышать было трудно. Джон вроде бы открыл глаза, но совершенно ничего не увидел. Было темно. Когда же он попытался вдохнуть поглубже, то в рот тут же набились мелкие песчинки и пыль. Джон, едва не подавившись, закашлялся, и все его содрогнувшееся тело моментально перекрутило от боли. Вернее сказать половину тела. Все, что было выше поясницы, отчаянно ныло, но то, что находилось ниже, как будто отсутствовало вовсе. Сообразив, что лежит лицом вниз, он подтянул под себя руку и попытался перевернуться, панически желая выяснить, что случилось с его ногами.
Джону пришлось вынести еще одну порцию адской боли, от которой он едва вновь не потерял сознание, прежде чем ему удалось перевернуться на спину. В глаза ударило стоящее в зените яркое солнце. Нагревшаяся одежда прижалась к коже спины, нестерпимо обжигая, и Джон едва сдержался, чтобы не перевернуться обратно на грудь. Чуть приподняв голову, он посмотрел на свои ноги. Внешне с ними было все в порядке. Джон попробовал шевелить ими, но к видимым результатам это не привело. Он попробовал сесть, но поясница и ноги упорно не слушались. Джон до слез, превозмогая боль, пытался заставить их отозваться, но бесполезно. Ему лишь удалось приподняться на локтях и только так, наконец, осмотреться по сторонам.
Каравана и след простыл. Ни одной повозки и ни одного брамина, кроме того, который лишился головы по вине здоровяка-наемника и теперь лежал мертвым. То там, то здесь лежали тела караванщиков и охранников. У тех, что лежали поближе, Джон заметил вывернутые карманы и выпотрошенные подсумки. Давешний здоровяк лежал неподалеку. Его пулемета естественно рядом не оказалось. Джон спохватился и как мог проверил свои карманы. Так и есть - его обчистили точно так же, как и остальных. А не убили, наверное, потому что приняли за мертвого. Впрочем, признался себе Джон, везения в этом было мало. Через несколько часов под пялящим солнцем, без воды и пищи, не способный двигаться, он неминуемо погибнет.
В какой-то момент он даже позавидовал мертвецам, но не в характере Джона было отчаиваться и унывать. Первая волна паники и страха прошла, и энергичная натура Джона взяла свое. Он стал осматривать местность, ища, где можно было бы спрятаться в тень и переждать дневное пекло. Подходящее укрытие обнаружилось среди нагромождения небольших камней метрах в ста от того места, где он лежал. Между камнями было что-то вроде канавы, и Джону оставалось надеяться, что она достаточно глубока, чтобы в ней можно было спрятаться от солнца. Добраться до намеченного укрытия оказалось не так-то просто, если учесть, что Джон мог использовать лишь руки, чтобы ползти. Сделавшееся непослушным тело приходилось сначала приподнимать на локтях, а потом рывком бросать вперед. Когда он выполз на каменистую поверхность, стало еще тяжелее. Волочащиеся безвольные ноги постоянно за что-нибудь цеплялись, руки мгновенно покрылись ссадинами и порезами, а грудь тупо болела от ударов о жесткие камни. Когда Джон, наконец, оказался в благословенной тени, силы совершенно покинули его, и он погрузился в сон, больше похожий на обморок.
Разбудили его пронизывающий холод и близкие шорохи, доносившиеся откуда-то неподалеку. Вновь было темно, но теперь по совершенно иной причине. День давно уже сменила ночь. Шорохи послышались снова, затем раздался хруст щебня под чьими-то осторожными шагами. Совсем близко зазвучали приглушенные голоса, но ни двигаться, ни закричать или как-то иначе привлечь к себе внимание Джон уже не мог. Тело он не чувствовал вовсе, легкие будто были наполнены водой, и он еле дышал, а голову в висках до боли стягивал холод.
Что происходило дальше, он воспринимал довольно смутно. Джон почувствовал, что его приподняли с земли. Нахлынувший поток холодного ветра на мгновение взбодрил его и он успел понять, что его чем-то укрывают, а потом несут. Убаюкивающий ритм колышущегося ложа вновь погрузил его в забытье, и, очнувшись в следующий раз, он уже ощущал окружающее его тепло и желтый, приятный свет, пробивающийся сквозь смеженные веки. Свет что-то загородило, и Джон приоткрыл глаза. Прямо над ним склонилось сморщенное лицо старика, обрамленное космами седых волос. Голову Джона кто-то бережно приподнял, и его губ коснулся край глиняной чашки. На кожу лица повеяло горячим, а в ноздри проник терпкий запах травяного отвара. Джон приоткрыл губы, и в рот немедленно полилась густая кашицеобразная субстанция. Едва она коснулась языка, он ощутил насколько горькое и отвратительное это варево, но выплевывать его было уже поздно. Он вынужденно тяжело сглотнул, пропуская кашицу внутрь себя, и последовавший за этим приступ рвоты едва не вывернул внутренности наизнанку. Джон шире раскрыл рот, чтобы вздохнуть, но на грудь ему легла чья-то рука, успокаивая и откидывая обратно в постель. В глазах вновь потемнело, и Джон стал ощущать, как проваливается куда-то вниз. Там, наверху, где он только что был, осталось его бедное измученное тело, а внизу, прямо под ним разгорался бледный свет, постепенно обступающий его со всех сторон. Ощущение времени и пространства для Джона исчезло, и он повис посреди пустоты, готовый уцепиться за все, что угодно - за боль, страдание, любой звук, любой отблеск, лишь бы получить точку отсчета сейчас и здесь в этом бледно-сером ничто.
Наверное, у него все же осталось одно из чувств или, быть может, это его новое состояние вне тела было наделено новым, доселе неведомым чувством, потому что нечто, не похожее ни на звук, ни на свет, но что-то иное, неописуемое человеческими словами, он смог все же воспринять. Это нечто было отдаленно похоже на некий зов, но выраженный не в звуке - это была скорее чистая эмоция, воплощенная в призыв, наполненный отчаянием, страхом и болью. Может быть, это его оставленное тело доносит до него болезненные корчи - пускай так, но Джон готов был терпеть невыносимую боль и телесные муки, лишь бы вновь вернуться в материальный мир. И едва он со всей силой захотел этого, откликнувшись на зов, тот пронизал его насквозь, и Джон внезапно понял, что вновь обрел телесную оболочку...
В глаза ударило ослепительное солнце, и вместе с этим его обступил душный, осязаемо плотный воздух. Вокруг, вне поля зрения, что-то оглушительно ухало и хлопало. Какофония звуков, ослепительный свет и весь тот сонм сопутствующих ощущений повергли Джона в шок. Он не понимал, где оказался и что происходит вокруг. Та боль и тот страх, которые он воспринял незадолго до этого, все еще ощущались им, и это подвигло Джона, заглушив неразбериху изголодавшихся по ощущениям чувств, наконец-то попытаться понять происходящее.
Оказалось, он сидит на песке, упершись спиной в колесо повозки, оглобли которой пригнул к земле мертвый брамин. Перед ним лежит гроздь рассыпанных патронов к дробовику и мало того, его правая рука сжимает обрез двустволки, а почему-то дрожащая левая почти смяла зажатый в ней дробовой патрон. Грохот и хлопки оказались выстрелами, сливающимися в отчаянную перестрелку. Пули свистели над головой, впивались в борт повозки, за которой он сидел, и взрывали фонтанчиками песок справа и слева. Искать ответ на вопрос, как он очутился здесь при подобных обстоятельствах, было некогда, потому как прямо на него, размахивая увесистым мачете, несся разъяренный толстяк, облаченный в грубые кожаные доспехи. Его крепкие белые зубы блистали в оскале на широком загорелом лице, а космы заплетенных на концах в косички волос развевались в стороны от стремительного бега. Мачете со свистом рассекало воздух, и не было никакого сомнения, что оно не замедлит своего движения даже когда отхватит Джону голову. А это мгновение неумолимо приближалось.
Растерянность Джона моментально испарилась, пальцы умело перехватили зажатый в них патрон, и ловким, отработанным за многие годы движением вогнали в казенник двустволки. Перехватив освободившейся ладонью ложе обреза, Джон привел его в боевое состояние, клацнув затворной коробкой, и одновременно взводя курок. К тому времени тень толстяка полностью накрыла Джона, и на фоне яркого солнца он мог видеть лишь почти черный силуэт врага. Зажав мачете обеими руками, толстяк размахнулся, выгнувшись чуть назад, и показавшееся из-за макушки его головы солнце осветило напряженные мышцы рук и мощную грудь, укрытую кожаными пластинами. Устремленные на Джона глаза горели в темноте глазниц предвкушением крови, а губы изогнулись в презрительной ухмылке. Джон вскинул обрез и, практически не целясь, выстрелил. Плотный заряд дроби начисто снес ухмылку и глаза толстяка вместе с половиной его головы. Казалось, само солнце на мгновение забрызгал густой сироп из крови и мозгов. Все еще удерживая мачете высоко занесенным над головой, толстяк покачнулся и тяжело упал навзничь.
Джон торопливо извлек из обреза стреляную гильзу, затем поднял с земли два патрона и вновь зарядил обрез. Только после этого он сделал попытку подняться на ноги и осмотреться. В тот момент ему даже в голову не пришло удивиться тому факту, что ноги вновь его слушаются, как и прежде. Приподняв голову над краем повозки, Джон наметанным глазом практически мгновенно смог оценить обстановку. Небольшой караван из трех повозок застрял посреди пустоши, и его защитники отчаянно отбивались от наседавших бандитов. Передняя повозка была перевернута, застопорив движение остальных. Бандиты обстреливали караван, укрывшись за камнями на краю дороги, а тот громила, что напал на Джона, вероятно, каким-то образом смог обойти защитников каравана с тыла. Было очевидно, что караванщикам долго не продержаться.
Близкий щелчок пули заставил Джона присесть, а когда он выглянул во второй раз, то увидел, как двое бандитов выскочили из укрытия и бросились к повозкам. Их подельники продолжали стрелять, не давая защитникам приподнять голову. Джон бросил взгляд в сторону и увидел скрючившегося за соседней повозкой караванщика. Это была немолодая женщина. В руках она сжимала слишком большую для нее винтовку. В ее взгляде читалась отчаяние и безысходность. Впрочем, когда она в ответ посмотрела на Джона, ее глаза округлились от изумления, а винтовка вывалилась из рук. Позабыв о бандитах, женщина уставилась на Джона, словно увидела приведение.
Между тем бандиты приближались, и Джону некогда было обращать внимание на странное поведение женщины. Он выставил за край повозки одну ногу и быстрым движением перенес на нее вес тела, оказавшись прямо напротив одного из бандитов. Не ожидавший его появления налетчик растерялся, и заряд дроби, выпущенный из обреза Джона, порвал доспехи бандита в клочья, проделав в его животе огромную дыру и разбросав в стороны куски кишок вперемешку с частями одежды. Метнувшись к упавшему бандиту, Джон вырвал из руки мертвеца револьвер. Сжав все еще заряженный одним патроном обрез в одной руке, а револьвер в другой, Джон рискнул встать в полный рост, совершенно уверенный в том, где находится второй из бежавших бандитов. Выстрелив практически наугад из револьвера в сторону засевших в укрытии бандитов, он поймал в прицел обреза уже забегавшего за соседнюю повозку второго бандита и выстрелил. Оторванная рука бандита полетела в одну сторону, а изуродованное тело отбросило в противоположную.
В эту секунду Джону уже было неважно, почему и как он оказался в самом эпицентре этой схватки. Им целиком завладела жгучая злость, которая не раз помогала ему в подобных ситуациях, заставляя забыть страх и придавая телу новые силы. Джон не укрылся за повозками, как сделал бы иной, а, отбросив разряженный обрез в сторону, перехватил револьвер двумя руками и побежал в сторону засевших за камнями бандитов, стреляя на ходу. Это было чистым сумасшествием, но Джону в тот момент казалось, что он неуязвим. Пули свистели справа и слева, чудом минуя его. Выпущенные им по камням две пули заставили бандитов прекратить огонь, а когда один из них все же снова осмелился поднять голову, третья пуля продырявила его череп и заставила умолкнуть навсегда. Второй и видимо последний из налетчиков не выдержал и, вскочив из-за укрытия, бросился бежать. Пуля, впившаяся ему между лопаток, лишь придала беглецу ускорения.
Джон все еще бежал по инерции, когда вдруг с ужасом ощутил, что земля под ногами кончилась, и его ноги молотят в пустоте. Опустив взгляд, он увидел, что падает в уже знакомое серое ничто. Джон закричал, воздев руки и пытаясь зацепиться за ускользающую реальность, но безрезультатно. Опять вокруг ни звука, ни эха, и лишь вновь где-то в толще безликого тумана его звало отчаяние и страх...
Расположившись на ступеньках торгового порта и сдвинув свою старую фетровую шляпу на макушку, Митч со скучающим видом наблюдал, как Джейсон Бэр заканчивает приготовления к отправке. Помогать торговцу Митчу было неохота, да и не его это дело - крепить тент и подтягивать браминью упряжь. Его ведь наняли в качестве охранника, а не караванщика. Хотя в данном случае говорить о караване как таковом не имело смысла. Повозка у Бэра была всего одна, и кроме самого торговца с грузом управляться было некому. Была еще одна причина, почему Митч не спешил помогать нанявшему его торговцу. Митч был стар и лишний раз не хотел демонстрировать своему работодателю уже наметившуюся неуверенность в руках, больную спину и нетвердый шаг. В его возрасте люди предпочитали доживать свой век в каком-нибудь тихом спокойном уголке и вряд ли решились бы пересечь пустошь, сопровождая одинокого торговца. Но беда в том, что у Митча не было такого спокойного местечка и не было никого, кто бы приютил старого наемника. Про себя Митч решил, что будет заниматься своим опасным ремеслом до тех пор, пока его хоть кто-то будет нанимать на работу. А там, думал он, все случится само собой - либо он найдет свой конец от пули в пустоши, либо окончательно отправится на свалку и сдохнет в придорожной канаве. Пока же он еще был способен сносно стрелять из винтовки, а такие торговцы-одиночки, как Бэр, стесненные в средствах и вынужденные конкурировать с крупными торговыми компаниями, готовы были нанимать за невысокую плату таких, как старик Митч.
Митч прекрасно знал, что выгода от проданных товаров едва приносит прибыль Бэру. Немногие решались, как Бэр, пересекать пустошь в одиночку. Большинство предпочитали присоединяться к большим караванным партиям, которые организовывали крупные торговые компании. Но для Джейсона Бэра это было слишком дорогим удовольствием, и он предпочитал рисковать в одиночку, свято веря, что на одиночку бандиты посерьезнее вряд ли позарятся, а отбиться от швали помельче хватит и пары не шибко сноровистых охранников, которые обходились вполовину дешевле молодых и опытных ребят. Так что Митч его прекрасно понимал и запрашивал за свои услуги не так уж и много. Если повезет, вместе с Бэром Митч вернется обратно и у него в кармане после всех трат окажется несколько лишних монет, которые позволят ему продержаться еще несколько дней, пока опять не подвернется какая-нибудь работенка.
Было раннее утро и еще не вставшее солнце лишь будоражило горизонт алыми всполохами. Улицы городка были пустынны, и ничто не нарушало дремотной тишины. Раздавшееся вдалеке гулкое эхо торопливых шагов отвлекло внимание Митча от суетящегося Бэра, и наемник, повернув голову, посмотрел в конец длинной улочки, ведшей от центра городка к торговому порту. По направлению к ним спешил молодой парень, на ходу поправляя ремень с пристегнутой к нему пистолетной кобурой. Вот и его напарник, невесело подумал Митч. А чего, собственно, ему следовало ожидать? Если Бэр не нанял такого же старика, как сам Митч, то значит, нанял необстрелянного молокососа, в котором лишь прет через край юношеский норов и жажда приключений, и нет ни грамма опыта. Митч усмехнулся - вот так парочка подобралась: старик на излете сил и молокосос, который еще не нюхнул пороха. Ну, Бэр и юморист!
Митч не удостоил его ответом, зато Бэр, завидев парня, приветливо помахал рукой:
- А, Фрэнки, ты как раз вовремя. Мы уже отправляемся.
- Вы меня одного наняли, сэр? - растерянно огляделся кругом Фрэнк. - Я, конечно, польщен, сэр, оказанным мне доверием, но...
Бэр усмехнулся и посмотрел в сторону Митча. Старому наемнику ничего не оставалось, как прочистить горло и обратить на себя внимание:
- Я буду твоим напарником, парень.
Фрэнк обернулся и уставился на Митча, откровенно его оценивая, будто примерял на него дикие пейзажи пустоши и наполненные опасностями приключения, сулящие отчаянные перестрелки. Для парня было очевидно, что Митч и все эти вещи совершенно несовместимы. Митч в свою очередь невозмутимо изучал Фрэнка. Парень был невысок ростом, но коренаст, хотя не сказать, что грузен. Лицо его было открытым, если не сказать простоватым, судя по едва наметившимся морщинкам по краям губ склонным к улыбчивости и оттого располагающим. Одет Фрэнк был в неплохо подогнанную брезентовую курточку и также ладно сидящие залатанные джинсы. Отметив аккуратно покрытые заплатами прорехи на коленках штанов и также бережно подшитый карман куртки, Митч почему-то сразу представил себе небольшую ферму и тихое семейство, живущее спокойной сельской жизнью. На ногах парня были явно повидавшие виды кожаные сапоги, впрочем, также старательно подремонтированные. Довершал картину старенький пистолет, потертая рукоятка которого торчала из самодельной кожаной кобуры.
Фрэнк протянул Митчу руку и ожидаемо широко улыбнулся.
- Извините, я подумал, вы из персонала торгового порта. Меня зовут Фрэнк.
- Митч. Ничего, я привык, - улыбнулся в ответ старик, приятно удивленный крепким рукопожатием. - Но вообще-то эти скупердяи так рано не встают из постели, а ты, по всему видать, новичок в нашем деле, не так ли?
Фрэнк, смутившись, кивнул.
- Так что тебя заставило уйти с родительской фермы, парень? - наугад спросил Митч.
- Знаете, сэр, не по мне это с браминами возиться и в земле ковыряться, - запальчиво ответил Фрэнк. - Люди в городах живут совсем не так. Свободнее что ли, понимаете. А на ферме всегда одно и то же. Иногда думаешь - так вся жизнь в коровнике и пройдет. Надо же когда-нибудь решиться на поступок и изменить свою жизнь.
- Так-то оно так, - кивнул Митч, а про себя подумал, почему это люди, имеющие практически все, чего на данный момент желал сам Митч и что ему, увы, было не дано, так вот запросто бросают все это на произвол судьбы и срываются на поиски какой-то мифической свободы?
- Все, отчаливаем, ребята, - крикнул им Бэр. - Надо поторапливаться. До полудня мы должны добраться до Утесов.
Дорога до Утесов была наезженной и сравнительно безопасной. Кто-то говорил, что здесь и впрямь была настоящая автомобильная дорога, и это подтверждали остатки асфальтового покрытия, кое-где выглядывающие из-под толщи глины и песка, но эти фрагменты были настолько редки, что целостного представления о настоящей дороге как-то не очень складывалось. Повозка тряслась, как проклятая, и большой разницы, ехала она сейчас по бездорожью или по некогда древней дороге, в общем-то, не было.
Бэр шел рядом с браминами, держась за подпругу рукой, и изредка похлопывал ближнее животное по боку, понукая таким образом держаться нужного направления. Митч и Фрэнк шли по бокам повозки, посматривая по сторонам. Такой способ передвижения был достаточно утомительным, особенно для Митча, и вскоре Бэр сжалился над ним и заставил забраться на козлы.
- Да из меня эта колымага всю душу вытряхнет, - поначалу храбрился Митч, отказываясь последовать совету торговца.
- Слушай, Митч, строить из себя мальчика будешь где-нибудь в другом месте, а мне можешь тут не вкручивать, - напустил на себя строгий вид Бэр. - Я не хочу, чтобы ты превратился в кисель раньше времени. К тому же будем меняться, так что свое еще отшагаешь.
Митчу возразить было нечего, и он забрался на козлы. Перехватив вожжи, он взял на себя заботу управлять браминами, освободив от этой обязанности Бэра. Тот отстал от браминов и поравнялся с Фрэнком. Парень немедленно воспользовался этим, чтобы завести разговор.
- Мистер Бэр, вы что-нибудь слышали про таинственного странника, который приходит на помощь попавшим в беду путникам? - спросил он.
- Где ты наслушался этих историй? - улыбнувшись, в свою очередь спросил Бэр.
- В городе все только об этом и говорят, - ответил парень.
- И что же, он всем на помощь приходит? - недоверчиво спросил Бэр, и продолжил, не дав Фрэнку ответить. - Ты знаешь, сколько путешественников в данный момент пересекает пустошь? Великое множество! И на треть из них обязательно кто-нибудь зарится с намерением ограбить. И все это происходит зачастую в диаметрально противоположных частях пустоши. Даже если бы такой герой существовал, ему пришлось бы мотаться из конца в конец без отдыха со скоростью ракеты.
Фрэнк смутился, но тут же нашелся:
- Он помогает только тогда, когда у попавших в беду не остается совсем никакой надежды, - пояснил он. - Рассказывают, что таинственный стрелок появляется непонятно откуда, буквально из ничего, и тогда, казалось, уже безнадежно проигранная схватка с бандитами оборачивается их полным разгромом.
- Это-то уж точно сказки, - со своего места вставил Митч. - В историю со стрелком я бы еще поверил, так как знавал парочку таких ребят, которые могли разом проигрышную ситуацию развернуть задом наперед, но чтобы появляться из ничего... Уж скорее с того света!
- Это ты Джона Финчера имеешь в виду? - спросил Бэр.
Митч грустно кивнул и вновь сосредоточился на управлении браминами.
- Кто этот Джон Финчер? - спросил Фрэнк.
- Лучший, кого можно было нанять за деньги для охраны каравана, - ответил Бэр. - Но он пропал месяц назад. Скорее всего, погиб. Большой караван, который он и еще несколько отличных ребят охраняли, бесследно исчез в пустоши.
Через час пути Митча на козлах сменил Бэр, а уже совсем близко от Утесов отдохнуть наконец-то довелось и Фрэнку. Еще издалека парень заметил два огромных куба, торчащих из песка. На таком расстоянии Фрэнк не мог как следует оценить размеры этих сооружений, но даже по самым скромным прикидкам они должны были быть огромными. В этом он убедился, когда караван, наконец, оказался совсем близко от необычных сооружений. Казавшаяся издалека гладкой поверхность огромных кубов на поверку оказалась шероховатой и выщербленной. Во многих местах стены пересекали огромные трещины, в углах зияли каверны высотой в человеческий рост и глубиной в метр, из которых торчали толстые пруты железной арматуры, но как ни старался Фрэнк отыскать хоть одно отверстие, ведущее внутрь сооружений, такового обнаружить не смог. У основания одного из сооружений притулилась казавшаяся совсем крохотной по сравнению с гигантами покосившаяся лачуга.
- Что это такое, мистер Митч? - спросил Фрэнк, запрокинув голову, чтобы рассмотреть самую верхушку нависающих над дорогой гигантов, справедливо полагая, что старый наемник должен знать хоть что-то об этих необычных сооружениях.
- Никто не знает, - покачал головой Митч. - Многие пытались понять, что это и зачем, даже намеревались забраться внутрь, но тут ни одной двери, даже дыры нет. Некоторые чокнутые даже забирались на самый верх, но и там ни одной лазейки. Пробовали даже взрывать, да все без толку. Только взрывчатку зря извели. Под внешним метровым слоем железобетона сплошная сталь, и неизвестно какой толщины. Такую не то что взрывчаткой, плазмой вряд ли проймешь. Утесы они и есть Утесы. Просто стоят здесь и все тут, так что не ломай себе голову, парень. Единственное, что здесь есть ценного - это старый колодец с чистой водой. Удивительно, как он только сохранился до наших времен. Не иначе, как он связан все с теми же кубами, да и на обычный колодец та бетонированная дыра мало похожа, но старина Боунс, который здесь ютится, - Митч кивнул в сторону лачуги, - неплохо зарабатывает, поддерживая колодец в хорошем состоянии.
Оказавшись в тени одного из кубов прямо напротив лачуги, Бэр затормозил браминов и объявил остановку.
- Напоите браминов, а я пойду поговорю с Боунсом, - сказал торговец и направился к лачуге.
Фрэнк слез с козел и стал обходить брамина, одновременно пытаясь поймать за кожаный ремень упряжи крутящуюся голову животного, которое настороженно косило на человека.
Фрэнк оглянулся и увидел, что Бэр остановился напротив распахнутой двери лачуги. Потом торговец вдруг почему-то стал пятиться от лачуги спиной, неловко переступая ногами. Фрэнк, заинтересовавшийся столь странным поведением Бэра, продолжил за ним наблюдать. Торговец остановился на месте и повернулся чуть боком. Теперь стало видно, что за ним стоит какой-то незнакомый человек, вероятно, вышедший из лачуги, а причиной столь необычного поведения Бэра являлся ствол пистолета, который этот самый незнакомец приставил ко лбу торговца.
- Митч!!! - позвал старого охранника Фрэнк. - Это ведь не старина Боунс там...?
Голова Митча показалась над спиной брамина и повернулась в сторону лачуги.
- Вот дьявол! - выругался старый наемник, торопливо пригибаясь. - Кажется, мы влипли.
- Может, выкрутимся? - с надеждой спросил Фрэнк. - Он ведь всего лишь один...
- Это вряд ли, парень, - отозвался Митч. - Слишком нагло действует.
Как будто в подтверждение его слов из лачуги на улицу вышли еще четверо. Двое пошли к Бэру и первому незнакомцу, а двое других выволокли чье-то безвольное тело и уложили его возле порога. Скорее всего, это было тело старины Боунса.
Тем временем первый незнакомец крикнул Фрэнку и Митчу:
- Эй, вы двое! Бросайте оружие, если хотите остаться в живых. Нам нужен только ваш товар.
- Может, сделаем, как он говорит? - спросил Фрэнк.
- Они нас все равно живыми не отпустят, - стиснув зубы, процедил Митч. - Город слишком близко, и если мы доберемся до него, то рейнджеры очень быстро сядут на хвост этой банде.
- Тогда что нам делать? - спросил Фрэнк.
- Отрабатывать денежки, парень...
Митч быстро вышел из-за браминов, и оказалось, что в руках он сжимает уже готовую к бою винтовку. В глазах Митча светилась ярость и решимость пустить оружие в ход. Фрэнк не ожидал такой решительности от старого наемника, а вот бандиты были явно готовы к подобному развитию событий. Четверо, стоявшие поодаль, незамедлительно подняли оружие, а первый бандит отвел пистолет от головы Бэра, направляя его на Митча.
Парализованный страхом, Фрэнк следил, как пистолет бандита неумолимо поворачивается в сторону старого наемника, одновременно краем глаза отмечая, как Митч поднимает винтовку к плечу, прицеливаясь. Вот-вот должны были раздаться выстрелы, и поглощенный их ожиданием Фрэнк поначалу не заметил, как между ним и бандитами вдруг непонятно откуда появился еще один человек. Описать его было трудно, так как он двигался очень быстро: он не шел, и даже не бежал, а как будто невесомо летел над землей, едва задевая ногами верхушки песчаных холмиков. Рука человека взметнулась вверх, и первым раздался грохот его, этого самого человека, выстрела, затем еще и еще. Первого бандита развернуло, и он отпустил Бэра. Вторая пуля бросила бандита на землю, третья, когда бандит уже падал, попала ему в глаз и разнесла затылок бандита на куски. Забрызганный кровью Бэр остался стоять на месте с ошарашенным видом.
Было очевидно, что незнакомцу не успеть укрыться от выстрелов других членов шайки, но он даже не пытался искать укрытие, а бежал прямиком на оставшихся четверых, и тогда что-то щелкнуло в голове Фрэнка. Сломался какой-то ограничитель. Страх, сковывавший волю, моментально испарился. Все неожиданно стало происходить со скоростью молнии. Он вдруг оказался на одной линии с пришедшим им на помощь незнакомцем и ощутил, что сам несется сломя голову прямо на бандитов, а в руке у него его собственный пистолет, неведомо как там оказавшийся. Ощутимый толчок в момент выстрела почти заставил Фрэнка остановиться, но он закричал, как сумасшедший, этим криком не давая себе опомниться, усомниться, сдрейфить.
Минуту спустя, дрожа, он стоял возле входа в лачугу, уставившись на уложенное бандитами возле стены тело мертвого Боунса. Все еще целиком не осознавая, что произошло за последние секунды, Фрэнк медленно обернулся. На песке лежали неподвижные тела бандитов - практически там же, где они стояли, когда началась схватка. Неподалеку совершенно целехонькие стояли Митч и Бэр. Оба как-то странно смотрели на Фрэнка.
- Ну, дела... - выдавил старый наемник. - Вот уж не думал, что мы вывернемся из этой переделки.
- Да уж, парень, - похлопал Фрэнка по плечу подошедший Бэр. - Что и говорить, я никак не ожидал от тебя такой прыти. Ты просто их в клочья порвал...
- Но это не я. Это странник, - отрешенно возразил Фрэнк. - Я видел его. Это он... Он был здесь...
- Не знаю, кого ты там видел, - замотал головой Митч, уже начавший, ничуть не смущаясь, обшаривать тела бандитов. - Но только я видел, как ты вдруг заорал, как умалишенный, выхватил пистолет и стал палить по бандитам. Я и опомниться не успел, как ты уже троих завалил, ну и я тоже без дела не сидел. Вон тот, крайний, - Митч указал рукой на одного из бандитов, - точно мой. Хотя, если признаться, я уже и в этом не очень-то уверен.
Фрэнк разрядил свой пистолет и озадаченно уставился на пустую обойму. Он никак не мог сообразить, как умудрился полностью ее расстрелять...
Сердце Джона все еще продолжало колотиться в сумасшедшем ритме. Его вновь охватила обида и сожаление, как это было уже не раз. Что нужно сделать такое, чтобы остаться там, в мире живых, где светит солнце, где ощущаешь ногами твердую землю, а высокий свод синего неба делит мир напополам с рыжей чашей пустоши? Вот и сейчас он заметался, задергал руками и ногами, которые все еще помнил по ощущениям, и внезапно к собственному удивлению вдруг осознал, что его обступает вовсе не серая никчемная мгла, а нечто плотное и теплое. Может это все-таки конец его бытия? Он с новой силой заметался, и тут вдруг почувствовал на своей груди давление. Мягкое, но настойчивое, будто кто-то неловко толкает его в грудь рукой. Воображение разыгралось, и он будто бы даже услышал где-то за гранью темной пелены приглушенные слова:
- Тихо... Успокойся...
Джон приоткрыл глаза, и в окружающей его тьме появилось мягкое пятнышко света. Оно постепенно расплывалось все шире и шире, по мере того, как он все шире раскрывал веки. И одновременно это мутное пятно света расслаивалось, распадалось на все более мелкие детали, и он уже мог различить склонившееся над ним человеческое лицо. Еще через пару секунд он уже различал, что это лицо юной девушки. А потом он понял, что девушка очень привлекательна. От незнакомки распространялось такое ощущение добра и умиротворения, что Джон невольно подумал, что перед ним самый настоящий ангел, а сам он наконец-то оказался на небесах.
- Я что, уже в раю? - сорвалось с его губ.
- Вовсе нет! - робко улыбнувшись, ответила незнакомка. - Ты всего лишь в Шемиче.
- Шемиче?
- Так называется наша деревня. Ты находишься в доме моего деда. Меня зовут Тая, а как твое имя?
- Джон, - ответил он, одновременно пытаясь вспомнить все то, что с ним произошло.
Джон вспомнил нападение на караван, события последовавшей за этим ночи и, наконец, вспомнил о своих ногах. В этот момент он замер. Ему стало страшно. Страшно попробовать шевельнуть ими. Но ведь только что он чувствовал их, или это был всего лишь сон? Его глаза посмотрели поверх груди туда, где под одеялом угадывались торчащие ступни его ног. Тая, проследив его взгляд, понимающе улыбнулась.
- С ними все должно быть в порядке.
И немедленно подкрепила свои слова легким похлопыванием по его ногам. Он почувствовал давление ладони, ощутил мягкость ткани укрывавшего его одеяла и облегченно вздохнул.
- Но как...?
Девушка улыбнулась еще шире, сделавшись от этого еще привлекательней.
- Мой дед знахарь. Он сказал, что твой разум не давал телу справиться с травмой, и потому его надо было выпустить на свободу, а потом, когда тело излечится, вернуть твой дух обратно.
- И сколько я... э... гулял? - живо поинтересовался Джон, покрывшись холодной испариной.
- Без малого пять недель.
- Пять недель!? - Джон недоверчиво посмотрел на девушку, пытаясь переварить услышанную новость. Наконец представив себе, как он бездыханный все это время валяется на постели без движения, Джон поинтересовался: - За мной, наверное, кто-то ухаживал все это время?
Тая смущенно потупила взгляд, а по ее щекам разлился легкий румянец.
- Дедушка попросил меня поухаживать за тобой, - ответила она. - Это было вовсе несложно.
- А как я оказался здесь? - спросил он. - Как вы нашли меня?
- Шемич находится недалеко от того места, где бандиты напали на ваш караван. Мы слышали стрельбу и решили узнать, что происходит. Мы успели увидеть, как бандиты добивали раненых, но, поверь, мы ничем бы не смогли им помочь. Бандиты были хорошо вооружены, а у нас в деревне не так уж и много храбрых воинов. Но даже когда налетчики ушли, захватив с собой уцелевших браминов и весь товар, мы все равно не решились подойти. Даже когда увидели, что один из караванщиков, а это был ты, уцелел, мы побоялись, что бандиты могут вернуться, и не отважились тебе помочь. Только когда стемнело, мы, наконец, пошли за тобой. Мы видели, где ты укрылся от солнца, поэтому без труда отыскали тебя и принесли в Шемич.
Тая пристально следила за лицом Джона, ища на нем выражение осуждения или укора, но на лице Джона Финчера ничего не отражалось. Мог ли он требовать от этих крестьян большего, чем они сделали? Наверное, нет.
- Тебе надо подкрепиться, - сказала Тая, не дождавшись от Джона какой-то определенной реакции, - а то все пять недель ты ничегошеньки не ел.
Джону было трудно в это поверить, но когда он увидел, что принесла Тая, у него непроизвольно потекли слюнки. Уже спустя время, утолив так неожиданно проявившийся голод, Джон наконец-то смог уделит внимание тому месту, где он находился. Это была незамысловатая хижина, представлявшая собой деревянный каркас, обтянутый грубой материей и поставленный на утоптанную земляную площадку, служившую хижине полом. Земля была укрыта плетеными циновками, а кроватью служил скрученный из жердей невысокий топчан. Через единственное окно, прорезанное в материи, лился теплый солнечный день.
Тая, забрав пустую глиняную посуду из-под еды, ушла, наказав Джону отдыхать, но он ощущал в себе силы и потребность встать. Едва девушка покинула хижину, он спустил ноги на циновку возле кровати и лишний раз убедился, что его тело прекрасно его слушается. Голова немного закружилась, когда он осторожно встал, но головокружение быстро прошло. Расставив руки и слегка пошатываясь, он подошел к двери и открыл ее. Выйдя наружу, Джон оказался под лучами солнца. Пятки приятно пригревала нагретая солнцем земля. Дом деда Таи находился на возвышенности, и поселок был как на ладони.
Щурясь, Джон уселся на оказавшуюся здесь весьма кстати скатанную в рулон циновку и окинул взглядом дюжину похожих друг на дружку хижин. Между хижинами носилась беззаботная ребятня, несколько взрослых занимались своими делами в деревне, но большинство работали в поле, которое находилось неподалеку. Джон улыбнулся и поднял лицо к солнцу, а когда вновь посмотрел на поселок, то заметил, что по направлению к хижине по тропинке поднимается Тая. Глядя на девушку, Джону вдруг пришла мысль, а не пора ли ему, наконец, как он мечтал когда-то, остепениться и остаться жить вот, например, в этом Шемиче. Да и Тая ему очень понравилась. Чем черт не шутит, может покончить с путешествиями и остаться здесь, в таком мирном и приветливом местечке.
4. РОЖДЕСТВО В РЕНО.
Этот вечер начинался, как и все остальные. Едва солнечный диск опустился за горизонт, Броуди направился на улицу высматривать сына и дочку. Он каждый раз предупреждал их, чтобы они не отходили от дома далеко. Но ведь это же дети. Никогда не знаешь, куда их занесет очередное приключение. Наверное, только дети могли отвлечься от окружающей неприглядной действительности и создать поверх нее свой светлый, радостный и беззаботный мир. Домишко Броуди находился на окраине Рено. Да и домом его нельзя было назвать. Сохранившаяся бетонная коробка до войны была чем-то большим, чем сейчас. Отец Броуди помнил, как выглядел этот дом. Но сам Броуди не застал эти времена. Сколько он помнил себя - Рено всегда был таким - мертвый и заброшенный днем, как будто война прокатилась по нему только вчера, и пробуждающийся огнями с первых минут захода солнца. Тогда и начинался трудовой день Броуди. Детишки возвращались с прогулки, и Броуди, как и его жена Мари когда-то, укладывал детей спать. Мари умерла от рака два года назад, а Броуди так и не оправился от потери. Единственное, что поддерживало его в этой жизни - его дети. Семилетний Джонни был настоящим помощником, и Броуди уже сейчас угадывал в чертах его упрямого детского лица своего отца. Арабелла, на два года младше брата, напоминала Броуди жену. Иногда он подолгу наблюдал за девочкой, когда в редкие вечера отдыха они все вместе разбирали старые книги или пытались починить сломанное радио, разыгрывая все вместе сказку о таинственной радиостанции, которая рассказывает невероятные истории в мертвом эфире Земли. Жесты, манера держать голову, выражение грусти и улыбка - все напоминало Мари. Тогда сердце Броуди вдруг начинало щемить, и он прятал от детей свои внезапно увлажнившиеся глаза.
Вот и вчера, разбирая кипу старых журналов, извлеченных и мусорной кучи в подвале дома, Джонни наткнулся на изображение розовощекого человека в красном колпаке, радостно махающего рукой и восседающего на санях, которые несла по небу оленья упряжка. Мальчик засыпал отца вопросами: кто это и что этот человек делает? Броуди сам смутно представлял, кто же это такой - Санта Клаус. Еще когда был жив отец, они устраивали праздник по поводу Рождества. Рождество, по словам отца, - это нарядная елка, снег на улицах, яства на столе и ожидание подарков от Санты. Броуди никогда не видел снега и слишком рано стал понимать, что те скромные подарки прячет в его носок отец, и Санта Клаус тут ни причем. Но сейчас, глядя в глаза детей, он не знал, что им ответить. Попробовать воссоздать для них слышанную от отца сказку или раз и навсегда разрушить иллюзорные представления о празднике? Броуди словно раздвоился. Его мысли все еще не оформились в какое-то решение, а язык уже рассказывал детям красочную историю про седобородого дедушку, в ночь перед Рождеством забирающегося через печные трубы в дома и оставляющего подарки маленьким детям. По небу его носят диковинные олени, запряженные в волшебные сани. Джимми и Арабелла, раскрыв рты, слушали отца, а он, опомнившись, понял, что обманывает наивных детей и теперь будет очень сложно отвечать на их вопросы. А вопросы не заставили себя ждать:
- А что такое печная труба?
- А как он в нее пролезает?
- А сани на плазмотронном двигателе или с ядерным приводом?
Броуди придумывал ответы на ходу. Горящие детские глаза не позволяли просто отшутиться или уйти от ответа. И вот, наконец, когда поток вопросов, казалось, иссяк, Арабелла поинтересовалась:
- Па..., а когда будет Рождество?
Броуди уже понял, что попал в незамысловатую ловушку, которую детишки расставили для него этим невинным вопросом. Подтекст он читал в их глазах. Броуди стал считать месяцы, а затем дни, потом глянул искоса на страничку злосчастного журнала и весь похолодел. Завтра... Рождество будет завтра.
И вот этот вечер наступил. Броуди вяло подумал, что детей опять придется искать возле особняка Райтов, где они прибивались к стайке окрестных детей. Так оно и вышло. Закат уже затухал, лишь деликатно напоминая жителям свободного города, кто властвовал над ними весь этот день. Но на улицах Рено и так было светло. Неоновые вывески, огни фонарей и окна начавших открываться многочисленных магазинов и питейных заведений освещали улицы не хуже, чем днем. Город в их свете становился уютным и, чтобы не говорили про Рено пришельцы из пустоши, проклиная его мафиозные Семьи и порок, который царил на его улицах, Рено был неповторимым городом - жемчужиной в сердце пустошей. Ведя детей домой, Броуди лелеял в душе слабую надежду, что сын и дочь уже давно позабыли про их вчерашнюю находку и даже не вспомнят о ней. Однако когда Броуди уже облегченно вздохнул, поправляя одеяльце на Араббеле, та распахнула глазенки и, упреждая поцелуй отца в лобик, спросила с хитринкой в глазах:
- Санта сегодня придет к нам, да? И будет елочка, да? И игрушки? И снег?
Броуди отвел глаза в сторону и тут заметил, что Джонни на соседней койке повернул голову и ожидает, что ответит отец. Так... Заговор! - подумал Броуди.
- Давайте-ка спать, проказники. Санта приходит только к тем, кто крепко спит в рождественскую ночь... - Броуди ни сказал ни нет, ни да, но дети восприняли его ответ, как обещание, и послушно закрыли глаза, готовясь к сказочным снам. Броуди спохватился, но было уже поздно. На душе скребли кошки, и отправляясь на поиски случайного заработка на улицах Рено, Броуди с ужасом представлял, что он скажет детям завтра утром.
Возможностей подзаработать на улицах Рено было много. Но вот в чем проблема - таких, как Броуди, полунищих бродяг в городе был пруд пруди. Нет, конечно, можно было заняться и чем-то "серьезным" - предложить свои услуги Семьям - но это верная дорога на Голгофу, где, в конце концов, оказывались все гангстеры. Первое место, которое следовало посетить - это заведение Ренеско. Он иногда платил таким, как Броуди, за помощь в погрузке товара или уборке магазина перед открытием. Еще издалека Броуди приметил на задворках магазина Ренеско фуру и заспешил в надежде наняться на разгрузку. Но, увы, ловкачи были уже здесь. Работа испарилась. Броуди просто ради очистки совести зашел в сам магазин и наткнулся на какого-то немытого прощелыгу, который сметал в кучу использованные шприцы и обертки от химикатов в кучу в углу зала. Сам Броуди не то чтобы был хорошо одет, но, по крайней мере, его ветхий шерстяной свитер, который связала еще Мари, был чист, а на штанах, сделанных из старого защитного комбинезона, было не так уж и много масляных пятен. Но все равно бродяги узнавали друг друга издалека, и вот теперь этот ухмыльнулся Броуди, давая понять, что на сегодня место занято.
Уходя, Броуди засмотрелся на коробки товаров за прилавком, промаркированных "Город Убежище" и "Броукен Хиллс", и внезапно столкнулся нос к носу с хозяином магазина. Ренеско отскочил, тоже, видимо, поглощенный какими-то своими мыслями и не заметивший посетителя.
- Эй, Броуди, ты чего тут на проходе стоишь? Извини, но сегодня мне пришлось нанять других ребят. Скоро уже открывать и мне надо быстрее распихать товар, - Ренеско стал бочком протискиваться мимо Броуди, что-то пряча сбоку за объемистым животом, как будто боялся это нечто поломать или измять.
Броуди произнес дежурное приветствие и уныло пролепетал:
- Да ничего, как-нибудь в другой раз... - Тут Броуди наконец увидел то, что так старательно оберегал Ренеско, и прирос к полу. В руках у хозяина магазина была маленькая кадка, заполненная черной жирной землей, а из нее торчал пушистый еловый саженец. Миниатюрная елочка. Маленькая копия той, что была изображена на страницах журнала. Пушистые лапки сочных зеленых иголок были растопырены в разные стороны от низенького коренастого ствола, а вверх тянулась стройная зеленая опушка, довершая идеальный конус маленького растения. Ренеско расплылся в улыбке и охотно похвалился этим чудом:
- Да, Броуди, настоящая елочка. Правда, карликовая - ну да где сейчас найдешь такую, как их описывали до войны. Где-нибудь в северных странах до сих пор стоят целые заснеженные леса, ну а эту мне в подарок прислали из Броукен Хиллс.
- И для чего она тебе? - Броуди горящими глазами рассматривал деревце. - Будешь праздновать Рождество?
Ренеско на секунду задумался. А затем благодушно продолжил:
- Надеюсь заработать большие деньги. Предложу сегодня Семьям эту диковину. Ну, извини, у меня много дел...
Броуди расстроенным взглядом проводил Ренеско и его ношу, и настроение у него окончательно испортилось. Ну вот, оказывается, не он один вспомнил о Рождестве. У кого-то были деньги, чтобы сделать себе праздник. А Броуди столько денег, сколько стоило это чудо, никогда и в руках-то не держал.
Огни улиц вдруг показались Броуди холодными и безразличными. Город был чужой. Машинально переставляя ноги, Броуди добрел до автомобильной стоянки. На стоянке стояла машина - большая редкость по сегодняшним временам. Броуди бросился скорее предложить владельцу, который еще только выбирался наружу, свои услуги: помыть машину или просто посторожить ее. На пути обрадовавшегося Броуди неожиданно выросли темные фигуры. Ну вот, опять я опоздал, уныло подумал Броуди. Подростки, зашибающие на наркотики, были самыми неприятными конкурентами Броуди. Один из них уже увещевал владельца машины, а двое других бесцеремонно толкнули Броуди на край стоянки:
- Вали отсюда, неудачник... Нечего здесь ловить, бродяга. Уноси ноги, пока цел... - самый здоровый из троих еще раз толкнул худощавого Броуди, и тот, не удержавшись, полетел навзничь на мостовую.
Броуди так бы и упал на потрескавшийся сырой асфальт, если бы не натолкнулся на кого-то спиной. Почему-то у юнцов, наступающих на него, лица побледнели, ругательства, готовые сорваться с их уст, были проглочены, и они поспешили раствориться в темноте. Броуди неловко развернулся и увидел перед собой человека. Незнакомец был одет во все черное. Черные блестящие ботинки - где сейчас отыщешь такой безупречный фасон, а их чистота и блеск были просто нарочиты. Черные узкие брюки - идеально выглаженные и без единого пятнышка или соринки на тонкой фактуре. Распахнутый черный плащ казался каким-то беззащитным своей элегантностью и красотой линий. Такая одежда не для пустоши, где ветер и песок норовят содрать кожу с куртки и проделать дыры в штанах, немилосердно трепля их на ногах, и наждаком терзая обувь. Короткие волосы человека были тоже черные, а на гладко выбритом правильном лице под смоляными бровями блестели черные провалы глаз. Именно провалы - в них ничего не отражалось. Они поглощали в себе все: лучики света, стоящего напротив Броуди и окружающий город. Черный человек из другого времени или даже из другого мира. Броуди начал что-то лепетать, пытаясь хоть как-то загладить свою вину за неосторожность:
- Мистер, извините меня ради бога... Я...
Человек потянулся рукой в нагрудный карман, и Броуди уже представил, как из обшлага плаща сейчас покажется вороненая сталь пистолета, и человек, не задумываясь, пустит ему пулю в лоб. Но в руке человека не оказалось пистолета. Он протянул сжатую ладонь к Броуди и проговорил тихим приятным голосом:
- Позаботься о моей машине, парень. Протри лобовое стекло и почисти дворники, - человек ободряюще кивнул головой, снимая с Броуди свои чары.
Броуди опустил глаза на свою механически протянутую руку и увидел в ладони горсть блестящих монет. Слишком много за протирание стекол. Броуди озадаченно поднял глаза, но незнакомец словно испарился. Глаза Броуди наткнулись на блеск хрома, плавающий как будто в темноте. Броуди приблизился к машине. Элегантный кузов автомобиля был идеально чист. Даже колеса лоснились свежей резиной, а в зеркальных изгибах крыльев, капота и крыши искрились отражения городских огней, соперничая со звездной россыпью хромированных вставок и окантовок радиатора. Броуди облегченно вздохнул, когда заметил на лобовом стекле автомобиля пятнышки от разбившейся мошкары. Он уж было отчаялся отыскать хоть одно местечко на машине, где сможет отработать полученные деньги. Критически посмотрев на грубую ткань тряпки, Броуди засунул ее обратно в задний карман штанов и натянул на кисть руки рукав своего мягкого свитера. Он аккуратно протер стекло машины, посмотрел на него со всех сторон, выискивая следы от оставшихся разводов или царапины. Нет, все было прекрасно. С чувством честно проделанной работы Броуди еще немного полюбовался на автомобиль незнакомца, больше похожий на какого-то зверя, а не на бездушный механизм. Настроение Броуди немного улучшилось, но память напомнила о Рождестве, и Броуди вновь сник. Он мог бы возвратиться сейчас домой, так как полученная сумма денег с лихвой перекрывала тот максимум, который Броуди удавалось заработать когда-либо за весь вечер. Но вернуться с пустыми руками? А может рискнуть? Броуди в задумчивости брел по улочкам Рено. Он не заметил, как постепенно окраинные улицы сменились кричащими центральными улицами фешенебельного района города с красочными вывесками и зазывающими объявлениями. По краям улиц стояли девицы легкого поведения, с изумлением взирающие на шагающего бродягу. От своих мыслей Броуди отвлекся только тогда, когда ослепительное великолепие клуба "Десперадо" насильно ворвалось в его сознание, завораживая переливами сверкающих гирлянд и музыкой света на богатом фасаде. Броуди еще раз посмотрел на горсть монет в своей руке и решительно направился к вращающимся стеклянным дверям клуба.
Широкоплечие ребята, пиджаки которых явно оттопыривались от скрытого под ними оружия, были натасканы отсекать в потоке посетителей всякий сброд. Они сходу могли на глаз определить платежеспособность того или иного человека и ошибались редко. Случайно забредших бродяг они без слов выкидывали на мостовую, не утруждая себя даже словесными предупреждениями. Броуди они заприметили еще издалека. В то время как один из них с каменной улыбкой пропускал "уважаемых" посетителей внутрь, второй заступил Броуди дорогу, картинно поправляя стальной кастет на руке. Броуди попытался было пристроиться в хвост шумной группы каких-то мафиози средней руки в компании нескольких проституток, но вышибала был начеку. Он схватил Броуди за воротник свитера с намерением выволочь нежелательного посетителя наружу. В это время кто-то с улицы вклинился между Броуди и вышибалой и оттеснил громилу в сторону. Броуди с изумлением узнал в посетителе Черного человека. Тот был в компании двух девиц и, не обращая внимания на восхищенные взгляды окружающих, степенно вошел в зал клуба. Одна из девиц, которая висела на его руке, наткнувшись на Броуди, запнулась, уцепилась за его свитер, пискнула что-то невнятное, извиняясь, и Броуди волей неволей, увлекаемый этой троицей, оказался в игровом зале "Десперадо". Мельком Броуди заметил, как Черный человек осадил своим дьявольским взглядом охранника, который бросился было вслед за Броуди, и громила, скорчив кислую мину - смесь из заискивающей улыбки и злости, - ретировался обратно к входу. Броуди перевел дух и огляделся по сторонам. Незнакомец вновь исчез, как будто и не было его вовсе рядом. Но мысли о нем тут же покинули Броуди, как только он заприметил ряды игровых автоматов и людей, азартно предававшихся разорительной игре. Это был единственный шанс для Броуди заполучить деньги и купить у Ренеско чудесный подарок детям. Чем черт не шутит! Ведь это Рождественская ночь. Может быть, ему повезет! А если нет - он сделал все, что мог...
Но скормить игровому автомату деньги оказалось не так то легко. Люди, занятые игрой, толкали беднягу Броуди, невесть как оказавшегося здесь. Они возмущенно ругались и нагло занимали место перед освободившимся одноруким бандитом, не утруждая себя извинениями. Броуди совершенно растерялся. Нет, ему здесь не место. Зря он сюда пришел.
В дальнем углу зала послышался громкий стук и ругань. Очередной игрок, опустошив свои карманы в чрево автомата, вымещал на нем свою злобу. Автомат, который стоял на отшибе от остальных, был заметно старше других. Люди вокруг смотрели, как автомат отзывается жалобным звоном на каждый тычок посетителя, и среди них послышались голоса:
- Несчастливый автомат...
- Пожиратель монет...
- Наверное, неисправен... Давно пора его убрать отсюда...
Похоже, судьба бедняги-автомата не волновала и его владельцев. Старичок отжил свое, и его оставили на растерзание проигравшемуся посетителю. Пусть лучше разломает это старье, чем будет устраивать тут скандалы. Выместив на бедном автомате всю накопившуюся злобу, посетитель оправил одежду и перешел к единственному свободному автомату, к которому намеревался подойти Броуди. Охранники у дверей вновь стали поглядывать на него, а бармен за стойкой легонько кивал им, мол, выкиньте этого бедолагу из клуба. Броуди, боясь дальше испытывать их терпение, направился к покосившемуся однорукому старичку.
Автомат и вправду был очень стар. Наверняка, до войны его просто не успели списать. В некоторых местах деревянные панели отстали, а позолота металлических вставок облетела, разорванная ржавчиной. Как это старье еще функционировало, Броуди и представить не мог. Была не была! Броуди достал монетку и робко опустил ее в приемную щель, а затем дернул за рычаг. Во внутренностях автомата что-то забренчало, зазвенело. Барабанчики с потускневшими веселыми картинками завертелись, сливаясь в сплошные цветные полосы, и, наконец, одна за другой стали останавливаться, складываясь в подобие странного комикса, повествующего о неудачах многочисленных игроков. Эта история ничем не отличалась от остальных. Автомат, словно извиняясь, дзинькнул напоследок и замолчал. Редкие посетители, обратившие внимание на незадачливого игрока, усмехались ему, но были и те, кто глядел на Броуди с сочувствием. Бармен и охранники, похоже, убедившись, что оборванец-посетитель оставит в кассе клуба хоть что-то, потеряли к нему интерес. Броуди расслабился и решил испытать судьбу еще раз. Очередная монетка исчезла во внутренностях автомата, и звук ее падения затерялся в мертвой тишине механизма. Броуди дернул рычаг - барабаны прокрутились пару раз и остановились, даже не выровняв картинки. Похоже, старик умер, так и не доиграв свою последнюю партию. Броуди вздохнул. Значит не судьба...
Он положил ладонь на поверхность поникшего автомата, похлопал его по-дружески, прощая за потерянные монеты. Автомат в ответ на этот жест мелко задрожал, затем стал сотрясаться, как будто плача навзрыд и вдруг из его чрева посыпался серебряный поток. Монеты все сыпались и сыпались, переливаясь блестящим потоком через край приемного лотка и звеня по мраморному полу. Все, что так долго скаредный старик копил в своем чреве, он теперь решил отдать Броуди - единственному, кто понял его грусть и посочувствовал его судьбе. Броуди от неожиданности застыл, а затем судорожно достал из заднего кармана свою тряпицу, пытаясь поймать монеты в нее. Но кусок холстины был слишком мал. Броуди стянул с себя свитер и стал сгребать монеты в него. На вершину образовавшейся на полу кучки монет вывалилась последняя монетка, и автомат застыл навсегда, более не издав ни звука. Звон последней монеты сладким звуком повис в полнейшей тишине, наступившей в клубе. Все смотрели на Броуди и деньги. Нетрудно было угадать, какие мысли сейчас у них в голове. Их глаза светились алчностью и завистью. Кто-то потихоньку уже пробирался к выходу, надеясь поймать удачливого игрока в темном переулке, а кто-то, не мудрствуя лукаво, направился прямиком к Броуди, намереваясь учинить фальшивый скандал с целью захомутать деньги.
Наверное, этим бы все и закончилось, если бы вдруг у стойки не разразился самый настоящий скандал. Кто-то стал кричать, понося бар, бармена, клуб и его владельцев:
- Что это за пойло вы мне тут подсовываете!!! - послышался звон разбитой бутылки. - Отравить меня хотите!? Где это придурок Мордино? Да я разнесу сейчас ваш клуб до самого основания...
Окружающие все как-то сразу потеряли к Броуди и его выигрышу интерес. Вокруг послышалось клацанье оружейных затворов. Со стороны входа к месту назревающей разборки спешили охранники. Опасаясь вероятной стрельбы, посетители стали суматошно метаться по залу, пытаясь забиться в самый дальний угол. Толпа у стойки вдруг раздалась, и из нее вылетел бармен. Он тяжело грохнулся на игральный стол, да так и остался на нем лежать. Броуди мельком посмотрел на источник этой нечеловеческой силы и увидел в центре скандала Черного человека. Его спутницы куда-то испарились, а сам он был совершенно пьян, и раздавал тумаки направо и налево. Теперь его глаза не были черными. Они пылали каким-то дьявольским внутренним пламенем.
Броуди, поглощенный этим зрелищем, не заметил, как некто, не обращая внимания на разгорающийся конфликт, решил все же завладеть выигрышем Броуди. Вытащив нож, вор уже было вознамерился тихонько перерезать горло Броуди и, схватив куль с деньгами, исчезнуть. Ему помешала бутылка, которую в очередной раз, размахивая руками, выпустил Черный человек. Она, словно снаряд, пущенный из катапульты, приземлилась ровнехонько на голову бандита. Броуди повернул голову на звук разбившегося стекла и увидел лишь валяющегося в луже спиртного человека. Царившая в зале всеобщая неразбериха позволяла незаметно ускользнуть из клуба, и Броуди не преминул этим воспользоваться. На него никто не обратил внимания. Броуди выскочил на улицу и стал стремительно удаляться от центра города, петляя по окольным улочкам и торопясь скорее попасть в магазинчик Ренеско.
В магазине Ренеско, как всегда после открытия, было много посетителей. Не секрет, что половина из них пришла сюда за дурью, которую Ренеско изготавливал сам. Семьи закрывали на это глаза, так как дешевая дрянь Ренеско не составляла конкуренции Джету. Ходили слухи, что сам Ренеско был под колпаком, но для Броуди это был дремучий лес темных делишек, которых он чурался, ровно как и наркотиков. Дожидаясь, когда владелец магазина распрощается с последним покупателем, Броуди нервно оглядывался на вход, ожидая, что сейчас вслед за ним ворвутся грабители и отнимут сумасшедший выигрыш.
Наконец, у Ренеско выдалась минутка, и он, заметив Броуди, кивнул ему.
- Ну что, Броуди, отыскал работу? Постой, постой, да что с тобой такое?
Броуди заставил себя успокоиться и, сглотнув, спросил:
- Оно еще у тебя?
- Что?
- Деревце...!
Ренеско смутился:
- Ах, вот ты о чем... Через час придет человек от Сальваторе посмотреть, - Ренеско прищурился, - А тебе то что? Надумал купить? Извини, конечно, но, боюсь, для тебя это будет дороговато...
Броуди опустил увесистый кулек с деньгами на крышку стола, служившую прилавком, и развязал узел. Куча монет засияла, разбрасывая зайчики по комнате.
- Этого хватит?
Ренеско, потрясенный, смотрел на эту гору денег:
- Хэх, Броуди, откуда у тебя столько денег? Ограбил дом одной из Семей? Или...
- Я выиграл в "Десперадо". Ты не поверишь... - Броуди мотнул головой. - Ну, так что? Пойми, это детям подарок. На Рождество...
- Вот незадача... Я ведь пообещал диковинную штуку Сальваторе. Хотя я не сказал, какую именно..., - Ренеско посмотрел на умоляющее лицо Броуди. - Значит, хочешь устроить праздник детям? А..., ладно! Отсчитай мне пятьсот монет, пока я схожу за деревцем.
Ренеско скрылся в заднем помещении магазина и через минуту вернулся, неся вожделенную кадку. Он помог Броуди отсчитать нужную сумму, и в кучке осталась еще порядочное количество денег. Броуди завязал похудевший узелок и попросил Ренеско аккуратно укрыть деревце оберточной бумагой, чтобы скрыть это чудо от посторонних глаз. В это время дверь в магазин распахнулась и внутрь зашли трое. Двое встали по бокам от двери, а третий направился к прилавку. Приблизившись, он сказал:
- Я от Сальваторе, - глаза человека стали бегать по прилавку. - Где обещанное, Ренеско? Это? - человек указал на завернутую кадку, которую Ренеско увязывал бечевой.
Броуди перепугался не на шутку, но Ренеско не растерялся и преувеличенно беззаботно ответил:
- Нет, нет. Это тюк удобрений вон для того бедолаги, - Ренеско кивнул на Броуди. - Разве Сальваторе нужно удобрение? О нет, мистер! Я упоминал нечто восхитительное. Подождите секундочку, и я сейчас же принесу то, о чем упоминал.
Ренеско скрылся в складском помещении, и было слышно, как он сквозь зубы чертыхается, второпях перерывая сложенные на многочисленных полках завалы из непроданных товаров и всякого хлама, скопившегося у него за долгое время. Наконец, удовлетворенно крякнув, Ренеско, насвистывая веселенькую мелодию, вернулся к прилавку, неся под мышкой нечто объемистое и неудобное:
- Вот, мистер... Заграничная штучка. До войны была большая редкость, ну а сейчас и подавно - лишь аристократические дома обладали подобным чудом, - Ренеско любовно обтирал тряпкой пыльные бока пузатого металлического сосуда, стоящего на изогнутых ножках и имеющего сбоку краник. Там, где проходилась тряпка Ренеско, бока странного предмета засияли позолотой, и их великолепие не портили даже мелкие вмятинки. На человека Сальваторе вещица произвела впечатление:
- А что это такое?
Ренеско притворно обиделся на явную дремучесть собеседника:
- Как что? Конечно же, это контрабандный самовар. Мистер, вы только посмотрите на эти изящные обводы...
Человек явно не знал, что такое этот самовар и продолжал допытываться у продавца, так как все еще опасался, что Сальваторе будет в гневе, если ему преподнесут какое-то барахло:
- Это что? Компактный агрегат по возгонке Джета?
Ренеско разошелся уже всерьез:
- Это для чая, тупица!!! О, извините мистер... Элитарный напиток королей! В нашем городе все ингредиенты можно купить только у меня. Великолепный чай и белые кубики сахара. А также сервиз из пяти чашечек и блюдечек, - Ренеско кивнул Броуди, и тот, подхватив свой сверток, поспешил покинуть магазин. А из-за двери все еще слышались увещевания Ренеско, расписывающего наслаждения, испытываемые от потребления чая из самовара.
Ну вот, он и дома. Броуди был на седьмом небе от счастья. Тихонечко приоткрыв дверь в маленькую комнатушку детей, он удостоверился, что те мирно спят. Затем он осторожно снял со своей покупки бумагу и поставил деревце на центр стола перед окном. От елочки стал распространяться ни с чем не сравнимый освежающий аромат хвои. Потом Броуди достал еще один сверточек и рассыпал на столе кучу безделушек, которые за просто так вручил ему расчувствовавшийся Ренеско. Это были украшения. Невесть какие, но все же среди них была одна настоящая елочная игрушка, которую Ренеско отрыл где-то в потаенном месте своего бездонного хранилища.
Украшая маленькое деревце, Броуди почему-то вспомнил Черного человека. Как странно. Незнакомец каждый раз будто помогал Броуди сделать правильный выбор или давал возможность этот выбор сделать! Почему же в глазах этого странного человека так много боли и грусти. Даже когда тот веселился, Броуди не заметил в его глазах радости. Броуди в душе пожелал Черному человеку всего хорошего, и какие бы грехи того не тяготели, он желал ему преодолеть их тяжкий груз и, если такое возможно, пускай люди простят этого человека. Ведь в Рождество должны происходить чудеса, и если этот человек каким-то мистическим образом претворил его, Броуди, мечту в реальность, значит, он заслуживает и своего чуда.
Броуди даже не догадывался, как нужны были эти невысказанные мысли Черному человеку. Грешная душа, скованная земным притяжением, наконец-то получила свободу. Невинный человек с сердцем, не запятнанным злобой, завистью, алчностью и другими пороками, заступился за великого грешника. Прошлое Черного человека было скрыто во мраке смутных времен, его будущее теперь было чистым, как белый лист. Черная молния, никем не замеченная, соединила землю и небеса, и, пробив облачный покров, сгустившийся над Рено, образовала в нем брешь, через которую вдруг на город повалил самый настоящий снег. Броуди сидел напротив окна и смотрел, как Рено превращается в сказку. Ветер играл пушистыми снежинками, уже наметая сугробы по краям улиц, а люди изумленно взирали на это чудо природы.
Снег все падал и падал, а Броуди слушал по чудесным образом ожившему радио довоенные попурри на тему Рождества. На краткий миг он вернулся в детство и позавидовал своим детям, для которых он сберег этот праздник.
5. К9.
Маленькая Арабелла проснулась от чувства неясной тревоги. Какой-то шорох или слабый шум разбудил ее. Джонни еще сладко спал, а отец тихонько похрапывал в гостиной. В доме была тишина. Свет из мутного окна лился в маленькую детскую спальню причудливым сиянием, навевая ощущение небывалой свежести и чистоты утра. Арабелла откинула одеяло, села на кровати и осторожно спустила ноги на пол. Пятки не доставали до пола, и кончики вытянутых пальцев ног коснулись холодной поверхности половиц. На секунду отдернув их, Арабелла вновь предприняла попытку отыскать свои тапочки. Это было своего рода развлечение, но сейчас Арабелла хотела побыстрее подняться и, оставшись босиком, она в нетерпении соскочила с кровати. Едва слышимый шлепок голых пяток не мог разбудить Джонни, но Арабелла все равно опасливо оглянулась на него. Ее отвлек вновь послышавшийся со стороны двери шорох. Девочка крадучись выскользнула из комнаты и, морщась от прикосновения холодного пола, проскользнула мимо спящего отца в коридор. Проходя через гостиную, Арабелла наткнулась взглядом на разукрашенную елку и застыла с открытым ртом. Вот так сюрприз. На время позабыв обо всем, девочка восхищенно разглядывала это чудо. Деревце выглядело точно так же как в книжке, но было только очень маленьким. Значит ли это, что Санта посещал ночью их дом и оставил этот подарок для нее и Джонни? Арабелла никогда не сомневалась, что папа говорит правду, и елочка была лишним тому подтверждением.
Наверное, Арабелла так бы и осталась сидеть на табуретке перед столом, разглядывая украшенную блестящими безделушками елку, если бы очередной шорох не напомнил ей причину столь раннего ее пробуждения. Нехотя отвлекшись от игрушки, Арабелла попыталась выглянуть на улицу через мутное стекло окна. Странное дело - за окном в едва показавшихся лучах утреннего солнца не было видно черного асфальта замусоренных улиц и провалившихся крыш соседних домов. В глаза ударили колющие искры белого света, как будто за окном все было усыпано слоем мелкого толченого стекла. Арабелла не могла понять, что же такое случилось с миром снаружи. Пройдя в коридор, Арабелла прикрыла за собой дверь в гостиную, чтобы ветер с улицы не разбудил отца, а затем, поскрипывая половицами, торопливо засеменила к входной двери.
В первый момент, распахнув дверь на улицу, девочка даже растерялась. Вся улица была покрыта ослепительно белым ковром. Грязь и черноту улиц Рено словно выстирали в огромной прачечной, и теперь город светился идеальной белизной. Белый покров скрыл неопрятную яму напротив, заполненную мусором и отбросами и укрыл дырявые крыши ветхих домов симпатичными воздушными шапками. Неужели это... Арабелла никогда в жизни не видела снега. Она даже не знала, какой он на ощупь. С улицы веяло непривычным холодом, но девочка все же решилась ступить на белый полог. Ей ведь было невдомек, что снег может обжечь. Арабелла отдернула ногу, почувствовав колючее прикосновение, и с опаской осмотрела пятку. Нет, никаких порезов и ожогов. Присмотревшись внимательней, Арабелла заметила, что ее нога оставила в снегу маленький след, в точности повторяющий контуры ее маленькой пятки. Это показалось девочке очень забавным и она, опустившись на корточки, растопырила пальцы и опустила ладошку в хрустящий белый наст. Терпя охвативший ладонь холод, девочка вжала ладошку в снег и, убрав ее, любовалась своим творением. Рядом с отпечатком своей ладони она заметила следы. Они были похожи на те, какие оставляют собаки в грязи, но были очень большими. Проследив взглядом цепочку следов, Аррабела заметила, что они упираются в какой-то серый холм, торчащий из снежного сугроба. Любопытство боролось со страхом, но тяга к неизведанному победила, и девочка, отважившись на поход через холодный снег, шажок за шажком приблизилась к странному возвышению.
В сугробе лежала огромная собака. Ее шею закрывал широкий кожаный ошейник. Арабелла склонилась над животным, пристально разглядывая его. Таких огромных собак ей еще никогда не приходилось видеть. Арабелла подумала, что, может быть, именно она скреблась в дверь их дома. Неужели собака умерла, так и не дождавшись помощи от людей. Девочке стало так жалко пса, что она протянула ручонку и коснулась жесткой шерсти на голове зверя. Внезапно под ладонью, щекоча застывшую кожу, что-то шевельнулось, и Арабелла, отдернув руку, в испуге уставилась на широко открытый собачий глаз...
Броуди разбудили детские голоса. В детской приглушенно разговаривали Джонни и Арабелла. Опять вскочили ни свет ни заря. Интересно, они уже заметили его рождественский подарок, или, как частенько бывало, устроили перепалку, все еще лежа в постелях? Броуди улыбнулся и прислушался:
- Джонни, да не тормоши ты его! Надо его накормить сначала.
- Я хочу прочитать, что написано на ошейнике.
- Не видишь, он совсем обессилил. Тащи свою сушеную крысу.
- Еще чего! Я выменял ее на цветные шарики.
- Жмешься, да? И тебе не жалко его.
- Жалко, но вряд ли ему понравится дохлая крыса. Эх, придется вытащить что-нибудь из холодильника. Погоди, я сейчас...
Дверь детской с едва слышным скрипом приоткрылась и из нее показалась растрепанная голова Джонни. Паренек, едва показавшись из комнаты, наткнулся на отца. На лице Джонни мелькнула растерянность. Мальчонка быстро вышел из комнаты, затворил за собой дверь и прижался к ней спиной, силясь сохранить беззаботное выражение лица:
- Доброе утро па...
- Так, Джонни, кто там у вас?
- Ты о чем? - теперь Джонни неумело разыгрывал удивление.
- Ну все! Хватит прикидываться. Я все слышал... Что на этот раз? Тараканы, хомяк, рад-скорпион или живая мумия?
Броуди бесцеремонно отодвинул Джонни с прохода и прошел внутрь детской. Встав посреди комнаты, он уставился на сидящую между кроватей Арабеллу и огромную собаку, голову которой девочка положила себе на колени. Пес был настолько огромен, что Броуди сначала не понял, кто перед ним. Ну и зверюга! Бока пса тяжело поднимались и опускались, а в глазах светился лихорадочный блеск. От собаки по комнате распространялся запах грязной прокисшей шерсти, а через огромные клыки из пасти свешивался бледный язык. Пес даже не обратил на вошедшего Броуди внимания, а Арабелла, сделав большущие глаза, обвиняюще посмотрела на прячущегося за спиной отца Джонни. Мальчик попытался оправдаться: