Аннотация: "А вот и мы", - продолжение. Часть 1. Буду добавлять понемногу.
В далеком городе Думьят, - что в древности звался славным именем Тамиат, - два старца задумчиво потягивали густой черный кофе мазбута, поглядывая на полноводный Нил из окна то ли виллы, похожей на дворец, то ли дворца, похожего на виллу. У высоких двустворчатых дверей стоял внук одного из старцев, Акил. На старцев он поглядывал с утомленным терпением, потому что разговор, который они вели между собой, вился по кругу, повторяя одну и ту же нехитрую мысль. А мысль эта, тревожная при всех своей нехитрости, сводилась к следующему: то ли пронесет, то ли нет.
Старцы, - Харахти, дед утомленного, относительно молодого человека, - и Сутех, являющийся троюродным братом Харахти, - иногда отрывали взгляды от полных вод древней реки, чтобы взглянуть на внука. Они смотрели на него с надеждой и любовью, а потом снова переводили взор на Нил, размышляя, есть ли основания для надежды. Они чувствовали себя отчаянными бунтарями, каковыми, собственно, и являлись.
За их спиной незримо присутствовало много поколений их славного рода, начало которому было торопливо положено на жесткой скамье тогда еще крепости Тамиат, под воинственные клики тяжелого египетского войска за толстыми каменными стенами. Тяжелым оно называлось лишь потому, что босые воины в набедренных повязках держали огромные деревянные щиты, которыми было хорошо прикрываться от палящего солнца или проливных дождей. Один из таких босоногих воинов, зачавший род, быстро стал военачальником и особой, приближенной к импе... то есть к фараону. Ну, честно говоря, не совсем к фараону, - стал бы египетский фараон Тахарка якшаться с плебсом... тьфу, поганое слово, придуманное угнетателями, пришедшими из Рима. Короче говоря, военные советники Тахарки приметили славного военачальника, и стал его род процветать. Правда, сам родоначальник своих потомков и не видел. Не до них было. Так что при жизни он был для них совершенно бесполезен. Зато после своей героической смерти на поле брани его семья была овеяна славой, да и деньги вдове немалые достались. Он и при Цезаре процветал. И процветал бы себе и дальше, но ...
Нет, материальное благополучие рода продолжалось. Но случилось славному роду Эль-Каба перейти дорогу молодым напористым соперникам, которые вопреки воле Аллаха сочли, что для правителя Нектанеба I полезнее будут люди, искушенные в воинском деле и знающие новые тактики боя. А новые тактики в борьбе с персами были позарез нужны. Персы-то воевали со змеиной хитростью. Тут прошлыми заслугами да традициями много не навоюешь. Вот и хотели соперники благородного рода Эль-Каба со своими новыми тактиками на себя внимание обратить, что, в случае успеха, задвинуло бы древний род в тень. Этого пра-пра-пра, и еще пять раз пра- уже упомянутого нами Харахти допустить не мог. И воспользовался старым проверенным способом: накатал анонимку, обвиняя соперников ни больше, не меньше- в государственной измене.
Соперники, - родственники самого ассирийского царя Ашшурбанапала, про клеветническое письмо вовремя узнали и приняли меры. Попросту, сбежали от неправедного гнева фараона. Но на семейство Эль-Каба затаили злобу и решили отомстить. За что, спрашивается? Пра-пра и еще пять раз пра- защищал свои права, и потому достоин был всяческого уважения и почитания.
Однако зловредные родственники Ашшурбанапала отомстили жестоко. Не просто автору анонимки, а всему роду, потомкам которого и сейчас грозила смертельная опасность. Почти две тысячи лет действовало их проклятье, и до сих пор было как новенькое.
Сговорились обиженные с чернокнижниками и колдунами, противными Аллаху. И во время страшной эпидемии чумы совершили обряд над обреченными на мучительную смерть людьми, дух которых заперли до поры до времени где-то в потустороннем мире, а вход туда который сделали через священную пирамиду. Пирамида эта с гнусными ухмылками была вручена предкам Эль-Каба. Славный предок с каменным лицом выслушал весть о том, что отныне все члены семьи должны будут совершать длительные молитвы со стоянием на коленях по три раза за ночь и орошением пирамидки кровью каждого родственника. Иначе заколдованные духи вырвутся из пирамиды и задушат их всех, от мала до велика. Казалось бы, чего бы и не помолиться. Однако бессонные ночи заставили всех спать днем, к недоумению соседей и знакомых, и постепенно отстать от всякой социальной жизни. Это накладывало ограничения на работу, не позволяло членам рода уезжать от пирамидки даже на одну ночь - необходимость кровавого подношение не пускала. Да и жалко было каждую ночь колоть иголками детей. Как только младенец появлялся на свет, он становился полноправной жертвой проклятия, со всеми вытекающими.
Молодое и не верящее в старое проклятье поколение, периодически приходящее в этот мир, довольно быстро становилось молодым м запуганным поколением , когда то один, то другой молодой человек самоуверенно заявлял, что ночью будет спать, колоть палец иголкой не будет, а старые байки сбрендивших дедов слушать не желает. В ту же ночь пирамидка начинала гудеть, источать холод и подпрыгивать, доводя молодых бунтарей до нервной икоты. Бунт прекращался моментально, раз и навсегда.
Невесть откуда в семье существовала легенда о кольце с одноглазым скарабеем, способном выпустить из пирамидки духов, которые тут же обратят всех попавших им под руку Эль-Каба в пыль. Кольца этого боялись, пирамидку охраняли как зеницу ока, и всем Эль Каба она до ужаса надоела. И проблему решил, - или, наоборот, погубил весь род, - молодой Акил. Этот молодой человек был совсем не героического склада. Просто он до ужаса боялся иголок. Поэтому в один прекрасный день он решил, что если пирамидку выбросить в море, то духи не преодолеют водной преграды и, буде выберутся из безмирья, будут вечно бродить по морскому дну.
Этой идеей он радостно поделился со старшими родственниками. Старшие родственники его внимательно выслушали, подивились, почему они сами до этого не додумались, и внесли поправку: пирамиду в море не топить, но отдать кому-то, кто немедленно увезет ее на другой конец света, под видом сувенира. Благо туристов развелось больше, чем верблюдов в пустыне. Там духи пусть на здоровье из пирамидки выбираются, и утолят свою кровожадность, расправляясь с теми, кто первый попадется на их пути. Если повезет, то на этом они и успокоятся.
Россия - безбожная варварская Россия, - достаточно далеко. Оставалось только найти туристов, вылетающих вечером того же дня, - и пусть везут сувенирчик, себе на погибель.
Акил доложил, что операция прошла успешно. Туристки из России купили сувенир, аж за 200 долларов, потому что ему, Акилу, удалось убедить их, что это не обычный сувенир, а антиквариат. Тем же вечером они улетели домой. С тех пор Акил внимательно следил за событиями в Интернете . Никаких стихийных бедствий, внезапных необъяснимых смертей или иных происшествий в России пока не было. Это озадачивало.
Старики пытались решить, плохо это, или хорошо. То ли злобные духи не поддались обману и сейчас пытаются добраться до них, то ли с проклятьем что-то не так, то ли Интернету нельзя верить.
На последнее замечание Акил фыркнул и уставился в потолок.
- Стоит ли принести ему жертву? - меланхолично вопросил Харахти, мягко опуская пустую чашку на массивный стол с золотым орнаментом.
Брови Акила поползли наверх.
- Всегда лучше принести, чем не принести, - резонно заметил Сутех.
- Жертву кому? - осведомился Акил.
- Интернету, - хором ответили старики.
- Но у него нет ни разума, ни души! - возопил потерявший терпение внук.
Харахти и Сутех переглянулись.
- Молод и ... - слово "глуп", которое готово было слететь с их уст, они все-таки не произнесли, глядя на утомленного Акила. Все-таки мальчик сделал все, что мог.
- ... неопытен, - предположил Сутех.
- ... непредусмотрителен, - согласился Харахти.
Тридцатипятилетний "мальчик" тяжело вздохнул и закатил глаза, когда старцы повелели ему тащить Интернет и фимиам.
Если Боги Интернета и были довольны, наблюдая из своих заоблачных высей дым благовоний, воскуренных перед включенным лэптопом, они промолчали.
В этот раз легли под утро. Миша пытался освоиться с новой реальностью. Картина мира рушилась. Призраки ворвались в их мирок, настойчиво заявляя: они есть.
Димино видение позволяло предположить, что призраков было несколько. Сброшенная книга говорила о том, что призраки обладают материальной силой. Чем это грозило Мишиной компании, за которую, как он полагал, он нес ответственность, было совершенно неясно.
- Надо продумать способы общения, - энергично провозгласила Лорка, когда Дима решительно заявил, что в сотый раз описывать открывшихся его внутреннему взору "бедуинов" и свои непонятные, внезапно нахлынувшие желания, он отказывается.
Миша еле-еле утащил ее в спальню, но Лорка и там, как заведенная, продолжала перебирать причины, по которым привидения выбрали именно их. И к тому моменту, как Миша сгорал от неутоленной страсти, она успела убедить его и себя в том, что духи зверски убитых много лет назад мусульман, невесть как попавшие в среднюю Россию, чтобы быть убитыми, взывают к ним об отмщении, без которого они не могут найти упокоения.
- Конечно-конечно, - нежно поддакивал Миша, поглаживая тощий и мускулистый Лоркин живот, и вдруг подскочил на месте:
- А вдруг они за нами подглядывают? - ужаснулся он.
Лорка задумалась, а потом решительно вернула Мишину руку на место.
- Ну и пусть, - заявила она. - Пусть учатся. Они при жизни, наверное, своих женщин только под одеялом видели, - хихикнула она.
- Какие там у них в Персии одеяла, - пробормотал Миша, на всякий случай натягивая на них обоих плед.
- Ну и не больно-то хотелось, - разочарованно пробормотал ибн Ибрагим, выплывая сквозь стену из Мишиной спальни прямо в гостевую комнату, где расположились, раскинувшись во сне, Дима со Светой.
- Другое дело, - довольно пробормотал он, увидев, что со Светланы во сне сползло одеяло, обнажив горячее девичье тело, прикрытое только крохотными трусиками и ночной рубашкой на бретельках до пупа.
- Не спится, почтеннейший? - ехидно спросил Али ибн-Бекар, тяжело взмывая над кроватью. Из-под самого потолка вид был лучше, но подняться туда старец не мог, - не хватало сил. Дима лежал на боку спиной к подруге, по-детски подложив ладошку под щеку и сладко посапывал. По мнению почтенных седобородых старцев, это было глупым упущением миллиона возможностей! Ведь мягкий свет невыключенного торшера так соблазнительно освещал все выпуклости и округлости девичьего тела. А светлое облачко волос вокруг Светланиной головы так нежно обрамляло ее скулы!
- Я тут проверяю, - неискренне оскорбился ибн Ибрагим. - Не видят ли сие развращающее зрелище молодые и неокрепшие... гм. Пучина разврата, - нерешительно добавил он.
- О да! - радостно согласился второй старец и снова попытался взлететь повыше. Немного подергавшись, он пришел к выводу, что неплохо бы подзарядиться. И вообще, пора бы уже подумать, чем им, серьезным мужам заниматься в этом легковесном и несерьезном мире, каково их место здесь и предназначение.
Насчет предназначения ибн Ибрагим нисколько не сомневался. Этот мир нуждался в его поучениях и наставлениях, и это не вызывало сомнений.
Кроме того, оба старца не могли не заметить, что после слияния с телами живых людей, пребывающих в сильном волнении, сила их прибывала и они могли летать высоко. У людей, соответственно, сила убывала, а волнение напрочь исчезало и сменялось сонливостью и апатией, но это не имело никакого значения.
Али ибн-Бекар мудро заметил, что если ибн Ибрагим хочет донести до этого мира свои наставления, ему следует подумать, как заставить себя услышать и заметить.
Ибн Ибрагим погрустнел. Свое ораторское искусство он ценил высоко. Сейчас ему вспоминалось, что он часто говорил длинные, чаще всего, обвинительные речи, и ему внимало множество бородатых, а, следовательно, серьезных людей.
Здешние его знакомцы не отличались глубиной мысли. Андрилич позволяет вольности своей рабыне Настасье Петровне, которая так и ходит с непокрытой головой, несмотря на наставления ибн Ибрагима. Чутье подсказывало Ибрагиму, что молодые мужи с чудными именами, Дмитрий и Миша, а также их женщины тоже не станут благодарной аудиторией. Неведома воля Аллаха, и не ведомо, по какой такой причине именно этих ... гм, - несерьезных молодых людей он выбрал для высокой миссии возвращения его, Ибрагима, и его людей в мир живых. В том, что его спутники были именно его людьми, он не сомневался, и пытался понять, зачем они ему нужны.
Али ибн-Бекар вторгся в его размышления на самом интересном месте. Он довольным голосом сообщил Ибрагиму, что восстановить открывшиеся после Перехода силы и способность летать совсем несложно, к их услугам любой смертный. Ну, не совсем любой, а ... скажем, возбужденный. Или пьяный. Пьяный даже лучше, приятнее. С этим ибн Ибрагим не мог не согласиться. Про себя. Вслух же он посетовал, что почтенный Али ибн-Бекар думает о столь низменных и неважных вещах, в то время, как стоит задуматься о проблемах мироздания, как то:
люди стали передвигаться на непонятно как работающих повозках на колесах, но куда, все-таки, делись верблюды? Кроме того, как ему, ибн Ибрагиму, вернуть в мир послушание, богобоязнь и истинную веру? Ради чего, собственно, и совершался Переход. Гм.
Ибн Ибрагим сделал вид, что не заметил ироничного взгляда старца. Али ибн-Бекар помолчал и изрек:
- А я хотел бы узнать, где мы. И когда мы.
И выплыл из комнаты.
На кухне от столкнулся с Камар аз-Заманом, который задумчиво рассматривал кофеварку. Он втягивался вовнутрь, налетал на нее с разбега и зависал перед выключателем.
- Что там? - поинтересовался Али ибн-Бекар и тоже завис перед кофеваркой.
- Колдовство, - меланхолично вопросил Камар аз-Заман, - или не колдовство?
- Колдовство, - согласился Али ибн-Бекар. - А где?
Камар аз-Заман вздохнул. На колдунов четверка несерьезной молодежи не тянула. Но тем не менее он своими глазами видел, что молодой муж которого называли Мишей (его всегда шумная женщина величала Мишкой, очевидно в знак преданности и уважения), - надавливал пальцем на круглую штучку, и у основания круглой штуки загорался красный, как дьявольский глаз, огонек, и вся эта штука начинала шипеть и булькать, а потом из желоба в чашки лилась горячая черная жидкость. И при этом Миша не совершал никакого ритуала и не читал молитв.
Все это Камар аз-Заман поведал старцу, к которому присоединился ибн Ибрагим. Ибн Ибрагим склонялся к тому, что Аллах по какой-то неведомой причине наделил вызвавших их в этот мир молодых людей божественной силой. Сам бы ибн Ибрагим бы их ни за что не выбрал, но указывать Аллаху он пока не решился бы.
Али ибн-Бекар и Камар аз-Заман полагали, что Миша и его компания - обычные люди, но вот вещи в этом мире совсем другие. Сложные. Он уже заметил, что от некоторых вещей тянулись тонкие жгуты, воткнутые в круглые штуки на стене. Некоторые из штук были без жгутов, и в них чернели две дырочки. Камар аз-Заман признался, что они вместе с Унс-аль-Вуджудом в эти дырочки смогли влезть без всякого труда и немного полазили внутри. Там было мало места, но тело приятно щекотало, и, когда они вылезли оттуда, их плющило и колбасило, будто они навдыхались дыма священной дурманящей травы. В общем, было здорово. Даже чересчур, поэтому все же, по мнению Камар аз-Замана, питаться людьми было бы безопаснее. От них разум не затуманивался.
- Не питаться людьми, - наставительно поднял прозрачный палец ибн Ибрагим. - А...
Он надолго задумался в поисках правильного слова, делая вид, что не замечает ироничных взглядов Камар аз-Замана.
- Высасывать их, - с деланной почтительностью подсказал он.
Ибрагим затряс головой.
- Сливаться с ними, - заявил он. - Дабы проникнуть... проникнуться их...
Ибрагим хотел сказать - их духом, но не решился. Проникаться их суетными мелкими движениями души было бы неправильно.
Потребность слиться с каким-нибудь духом, а также телом, вдруг почувствовали все. С последней их "заправки" прошло много времени, и с тех пор никак не попадался никто подходящий. Мишу и его компанию считали неприкосновенными, а в поселке, куда прошедшие Переход последовали за молодыми людьми, испытывая необъяснимый дискомфорт, когда они отдалялись от них, никаких страстей ни у кого не наблюдалось.
Абу Юсуф спохватился, что давно не видно Унс-аль Вуджуда. После недолгих поисков он обнаружился во дворе. Он с любопытством наблюдал за мужчиной, одетым в обтянутую черную одежду, - какие смешные эти узкие штаны, делающие ноги тонкими, а потому жалкими. Мужчина зачем-то прятался за кустами, вытягивал шею, крался к окнам и снова нырял за кусты. В результате сложных телодвижений он подбирался все ближе к окну Мишиной спальни. От него веяло азартом, страхом и опасностью. Страх и возбуждение крадущегося незнакомца росли, приятно щекоча что-то внутри
Унс-аль Вуджуда. Он метнулся было вперед, но был остановлен твердой рукой Камар аз-Замана.
- Подожди, - сказал он. - Посмотрим, что он делает у нашего дома.
Ибн Ибрагим, который хотел опередить наглого выскочку Унс-аль Вуджуда, остановился в начале броска и заявил, что его всегда удивляла легкомысленность молодежи.
Между тем мужчина в черном немного постоял у окна, прислушиваясь, а потом, стараясь не шуметь, двинулся к гаражу. Непрерывно оглядываясь, он поковырялся в замке, открыл дверь и втянулся вовнутрь. Дверь позади него тяжело закрылась и в ней что-то щелкнуло.
Призраки немного подождали, потом Унс аль-Вуджуд просочился вовнутрь.
- Готов, - сказал он.
И призраки стайкой нырнули в темные внутренности гаража.