Аннотация: Населению страны, как скотинке, было позволено обрасти жирком перед тем, как снова начать его резать.
Зима. Мороз. Свои растратив силы,
Закоченев, воробышек упал.
Корова мимо шла, блин уронила -
На воробьишку теплый блин попал.
Чуть отогревшись, ошалев от счастья
(Пусть весь в дерьме, зато совсем живой!)
И снова ощутив, что жизнь прекрасна,
Чирикнул воробьишка молодой.
Но где-то рядом котик не дремал
И мягкой лапкой с острыми когтями
Воробышка он из дерьма достал -
И тут же съел. Со всеми потрохами.
(Метафорическая история послеоктябрьского российского крестьянства)
"Денежная реформа помогла восстановить рыночные отношения на селе. В 1922 г. был принят закон о трудовом землепользовании, а IV сессия ВЦИК в октябре 1922 г. приняла земельный кодекс РСФСР, который вступил в действие с 1 декабря 1922 г. Кодекс законодательно закрепил отмену частной собственности на землю, которая переходила в собственность "рабоче-крестьянского государства" (то есть, по сути, в руки большевиков). 27-я статья этого кодекса категорически запрещала приобретение, продажу, наследование, залог или дарение земли. Устанавливались регулярные земельные переделы. Более всего большевики опасались превращения крестьянских хозяйств в самостоятельные. Деревня была отброшена в достолыпинские времена последней четверти XIX в. Однако крестьяне получили свободу выбора форм землепользования - общинного, подворно-участкового, товарищеского или смешанного. Частично допускался "вспомогательный наемный труд" и аренда земли у соседей. Мобилизация труда государством, трудовые армии были отменены". (1)
"Речи Ленина об отказе от политики "военного коммунизма" и переходе к НЭПу, декреты советского правительства о "продналоге" и свободной торговле оказали тогда на крестьян сильное впечатление, обрадовали их. Большая часть крестьян поверила речам Ленина о том, что НЭП вводится "всерьез и надолго".
Декрет о "продналоге" отменял систему продразверстки, при котоќрой государство отбирало у крестьян все продукты, кроме тощей норќмы, и весь скот. Вместо разверстки был введен "продналог", основанќный на другом принципе: теперь советское правительство один раз в год, до начала весенних полевых работ, устанавливало определенный натуральный налог с гектара земли и с каждой головы скота.
После выплаты этого налога государству, каждый крестьянин поќлучал об этом справку от местных органов власти и мог распоряжатьќся остальными продуктами и скотом всецело по своему усмотрению: потреблять, обменивать, продавать.
Первый "продналог" был установлен ранней весной, в марте 1921 года.
Он был огромный. Крестьяне <...> должны были сдавать государству в качестве продналога около половины своего урожая и около половины продуктов животноводства.
По существу, это был государственный натуральный оброк, котоќрый советское правительство взимало с подвластного ему населения.
Он был подобен тому оброку, который взимал помещик со своих крепостных крестьян, живших в оброчной деревне.
Но все же эта система натурального оброка, или "продналога", была для крестьян легче предшествующей ей системы "продразвестки".
Во-первых, продналог был точным и определенным на целый год, а продразверска этих качеств не имела: она была неурегулированным, совершенно произвольным оброком-данью.
Во-вторых, система продналога заинтересовывала крестьянина в труде, давала стимул для прилежного и умелого хозяина: чем более высокой урожайности добьется крестьянин на своем поле, тем больше продуктов останется у него после уплаты продналога; чем больше скота и птицы вырастит крестьянин, чем более высокой продуктивноќсти добьется от животноводства, тем больше продуктов животноводќства - мяса, масла, молока, яиц, шерсти - останется в пользу хозяина. <...>
После провозглашения НЭПа советское правительство возвратило все кустарные предприятия бывшим владельцам. <...>
В правительственных декретах была провозглашена свободная деяќтельность всех кустарей и ремесленников как в городе, так и в деревне. <...>
При НЭПе, получив от комбеда обратно свои полуразрушенные кустарные предприятия, кустари прежде всего отремонтировали их, привели в порядок, потом возобновили их нормальную работу. <...>
Базары в городах были завалены не только продуктами сельского хозяйства, но и изделиями кустарной промышленности. Этому радоваќлись все жители города и деревни". (2)
"За шесть лет крестьяне поправили свои дела после катастрофы 1918-1921 гг. и в 1928 г. вышли приблизительно на уровень 1913 г.
Сбор зерновых на душу населения поднялся с 2,4 центнера в 1921-1922 гг. до 4,5 центнера в 1926-1927 гг., но не достиг 4,9 центнера 1913 г. Рост за 1922-1928 гг. был, как видно, порядка 30-40 %, но он был неровным. Началось быстрое расслоение на верхушку трудолюбивых и успешных и массу продолжавших жить в общине с её примитивной техникой и низкой урожайностью. Крестьяне строили себе дома и откармливали скот, но их хозяйство оставалось по преимуществу натуральным, а не товарным. Дробление хозяйств углубилось: до революции было 13 млн дворов, теперь стало 24 млн. <...> Товарный хлеб, как и в столыпинское время, стали давать зажиточные единоличники, порвавшие с общиной". (1)
"... налоговая политика советской власти стала серьезным сдерживающим фактором для развития крупных крестьянских хозяйств. Если беднота была освобождена от выплат, то зажиточное крестьянство несло тяжкое налоговое бремя. Стремясь ускользнуть от их уплаты, зажиточные крестьяне, кулаки дробили свои хозяйства. При этом темпы дробления хозяйств были в два раза выше, чем в дореволюционный период". (3)
Почему происходило упомянутое "дробление хозяйств"? Дело в том, что продналог был прогрессивным. С бедняка много не возьмешь, с середняка, в общем, тоже. Поэтому основная тяжесть продналога ложилась на самых трудолюбивых и зажиточных крестьян, которых стали называть "кулаками". Однако, русский крестьянин, как говорится, "не лаптем щи хлебал". Власть на меня огромный налог навесила, потому что я сам, и вся моя семья, трудимся в поте лица от рассвета до заката и хороший урожай собираем? За это меня чуть ли не в буржуи записали и три шкуры с меня драть собрались? Так вот шиш вам! Поделю своё хозяйство между сыновьями, каждый из нас станет независимым хозяином - вот мы все уже и середняки.
Была и другая проблема у крестьян. Называлась она "ножницы цен": "Ножницы цен" - дисбаланс цен между промышленными и сельскохозяйственными товарами, возникший в советской экономике осенью 1923 года, на второй год НЭПа (определение из статьи в Википедии). То есть, государство закупало у крестьянина хлеб и другие продовольственные товары по заниженным ценам, а необходимые ему промышленные товары: одежду, обувь, сельскохозяйственные машины и т.п., продавало втридорога. К тому же слабая промышленность была не в состоянии удовлетворить спрос населения на промтовары.
Но, несмотря на перечисленные выше проблемы, производительность единоличных хозяйств всё-таки растет, вопреки марксистским фантазиям. Это неправильно. Не по теории. Большевики пытаются доказать преимущества социалистического способа производства в сельском хозяйстве. Начинают создавать совхозы и ТОЗы (товарищества по совместной обработке земли):
"По плану Ленина, совхозы должны были служить образцовыми сельскохозяйственными предприятиями социалистического типа. Они должны были показать крестьянам пример социалистического землеќделия, чтобы крестьяне впоследствии сами, под влиянием этого на-глядного образца, объединили свои мелкие частные хозяйства в едиќное крупное коллективное хозяйство. <...>
Бюдќжет и работа совхозов подверглись "контролю рублем". При этих обстоятельствах легко было увидеть и показать экономическую эффективность государственных имений. <...>
Только несколько совхозов в губернии с трудом сводили свой бюдќжет концы с концами. А прибыльных совхозов не было ни одного.
Советская печать отмечала нерентабельность совхозов повсеместно, по всей России.
Получился удивительный парадокс: крупные государственные имения, которым советское государство передало бесплатно помещичью землю, строения, инвентарь, скот, - имения, освобожденные советским правительством от всяких налогов, - работали убыточно.
Они не только не давали государству никакой прибыли, но даже приќносили ему большой убыток и получали для покрытия своих расходов дотации от государства.
Чем же был вызван такой парадокс? Почему же совхозы работали убыточно?
Несколько причин обусловили это. Директорами совхозов назнаќчались партийцы, которые происходили из отходников, рабочих и инќтеллигентов. Они сельского хозяйства не знали и руководили совхоќзами плохо.
Наемные рабочие совхозов работали гораздо хуже, чем крестьяне на своих полях, потому что они работали в чужом хозяйстве. Совхозники работали хуже, чем рабочие на фабриках, ибо их зарплата была гоќраздо ниже зарплаты фабричных рабочих.
Бюрократическая государственная система и личные интересы директоров приводили к тому, что в совхозе числились на службе и получали зарплату много бездельников: большая канцелярия дирекќтора, его родственники и приятели, партсекретарь, председатель рабочкома и прочие дармоеды.
Расхищение продуктов совхоза происходило в больших масштабах. Продукты питания из совхоза бесплатно брал директор для своей семьи, часто - для оравы своих родственников и приятелей, для совќхозного начальства: секретаря партийной ячейки и руководителя профсоюзной организации.
"Ответственные работники", руководители волости, уезда, губернќских учреждений, вынуждали директоров совхозов к тому, чтобы те снабжали начальство самыми ценными продуктами из совхозов: масќлом, мясом, фруктами. Директоры совхозов отправляли своим начальникам продукты из совхоза возами: в волость, в уезд, в губернию. <...>
Из-за этих причин совхозы в годы НЭПа показали всем только один пример: бесхозяйственности и нерентабельности. <...>
Советское правительство в годы НЭПа часть совхозов совершенно ликвидировало: землю их отдало для устройства крестьянских поселќков а лошадей и сельскохозяйственный инвентарь - передало товаќриществам по совместной обработке земли (ТОЗам). <...>
Самые же лучшие совхозы были снабжены тракторами и другими машинами и получили от госудаства задание: во что бы то ни стало, на основе машинной техники, добиться рентабельности и свою задачу стать для крестьян "образцовыми социалистическими сельскохозяйќственными предприятиями" - выполнить.
Но эту задачу даже лучшие совхозы так и не смогли выполнить, хотя и были уже оборудованы машинной техникой. За все годы НЭП-а, когда на предприятиях проводился "контроль рублем", совхозы продолжали оставаться предприятиями нерентабельными, обузой госуќдарственного бюджета. <...>
Большевистские политики расценивали совхозы, как "предприятия последовательно социалистического типа", как высшую форму социаќлистического земледелия. Эта форма в годы НЭПа доказала свою неќсостоятельность и перед государством и перед крестьянами.
Тогда руководители советского государства решили организовать самую простейшую форму социалистического земледелия: товарищеќства по совместной обработке земли, сокращенно ТОЗы. <...>
В ТОЗ-е возникали постоянные нелады и ссоры из-за многих воќпросов: очередь в использовании лошадей; непогожие дни, когда лоќшади совсем или частично не использовались; кормежка лошадей в нерабочее время; порча и ремонт инвентаря и упряжи и т. п.
Нелады на этой почве, да еще людей, которые, как безлошадные отходники, сельскохозяйственных работ не знали, за лошадьми ухаќживать не умели, приводили к быстрому распаду большинства ТОЗ-ов. <...>
Ленин всю жизнь лелеял эти сверхчестолюбивые планы о Всемирной Социќалистической Революции: о переводе частного хозяйства на рельсы социализма, о величайшем "скачке" от частнособственнической "предистории" к социалистической "истории" человечества.
Поэтому после введения НЭПа он через год уже провозгласил:
"Отступление закончено. Россия нэповская будет Россией социалистиќческой!"
Усилия партии и в годы НЭП-а были направлены на социалистиќческое преобразование нэповской деревни.
Каков же результат этих усилий?
Практика показала нерентабельность совхозов, "предприятий поќследовательно-социалистического типа", и слабую работу и даже разќвал ТОЗ-ов, земледельческих кооперативов простейшего типа. <...>
Большевистская власть всеми мерами старалась убедить крестьян в выгодности для них социалистических форм хозяйствования и стаќралась насадить эти формы в деревне, чтобы привести нэповскую деќревню к социализму.
Но сама нэповская деревня отовсюду получала опыт, говорящий о другом: социалистические хозяйства давали отрицательные примеры, а частные, крестьянские, показывали образцы положительного хозяйќствования.
И поэтому нэповская деревня, вопреки коммунистической власти, стремилась в сторону, противоположную социализму: к частному, индивидуальному хозяйству, к полной свободе и личной инициативе.
В годы НЭП-а частнособственническая линия крестьянства побежќдала социалистическую направленность, которую пропагандировала и всячески поощряла большевистская власть в деревне.
Надежда идеолога правой фракции Коммунистической партии Н. Бухарина на то, что медленно, постепенно и добровольно даже "кулак врастет в социализм", оказалась явной утопией: "врастать в социализм" не хотели ни зажиточные крестьяне, ни середняки; даже из бедняков только немногие были склонны к этому.
Перед партией во весь рост вставала огромная проблема - о путях развитая нэповской деревни: или, в угоду крестьянству, отказаться от плана социализации сельского хозяйства, как плана нереального, утоќпического, вредного, или проводить этот план принудительно, вопреки интересам и воле крестьянства и всего населения, которому социалиќзированное хозяйство несет голод". (2)
Совдеповской бюрократической системе в годы НЭПа пришлось конкурировать с частниками и в сфере торговли:
"После проведения денежной реформы бесплатное государственное распределение продуктов и промышленных изделий было отменено. Оно было заменено торговлей.
Все прежние государственные распределительные склады, "потребкоммуны", были преобразованы в кооперативы. <...>
Государство, установив налог на торговлю, допустило свободное существование мелкой частной торговли.
После этого частные лавочки и ларьки стали появляться и в городе и в деревнях, как грибы после дождя. <...>
В огромном большинстве случаев и в городах и в деревнях частные торговцы торговали лучше кооперативов. Частная торговля побеждала в свободной конкуренции торговлю кооперативную. Побеждала, неќсмотря на то, что частные торговцы начинали свое дело обычно с маќлыми средствами, налога платили больше, чем кооперативы, и в снабќжении товарами из оптовых складов стояли на втором месте. <...>
Организации - советские, кооперативные, профсоюзные - опять захирели". (2)
Однако и в нэповские времена далеко не всё и не везде было так благополучно, как мы привыкли себе представлять. Конечно, по сравнению с предыдущим трёхлетием "военного коммунизма", красного террора, гражданской войны и продразверсток НЭП принес людям значительное облегчение. Но большевистский режим, в силу своей природы, не мог позволить социальным отношениям в обществе эволюционировать бесконтрольно. Не могли дорвавшиеся до власти коммунистические фанатики перестать грабить крестьян и эксплуатировать рабочих.
"В конце 1922 г. последние Белые части покинули Приморье, но Гражданская война не окончилась - восстания не прекращались. Зимой 1923-24 г. вспыхнуло АМУРСКОЕ крестьянское восстание, часть участников которого по льду ушла в Манчжурию. Повстанческие отряды были в 1921-22 г. активны на Украине и до середины 1920-х гг. действовали в Белоруссии, на Северном Кавказе, в Карелии". (4)
Во многих источниках, даже современных, мы найдем такие цифры: "при продразвёрстке изымали до 70 % зерна, при продналоге - около 30 %". (5).
Как читатель убедится в дальнейшем, это тоже ложь. Афишируемые 30 % взимались далеко не везде и не всегда.
"Вот выдержки из сводки политической полиции за октябрь 1922 года, через полтора года после начала НЭПа:
"В Псковской губернии на продналог пойдет более двух третей урожая. Четыре уезда восстали. <...> В Новгородской губернии сбор продналога невыполним, несмотря на 25-процентное понижение ставок, из-за неурожая. В Рязанской и Тверской губерниях выполнение 100 % продналога обрекает крестьян на голод. <...> В городе Новониколаевске Томской губернии развивается голод, и крестьяне для своего пропитания заготовляют на зиму траву и корни. <...> Но все эти факты бледнеют рядом с сообщениями из Киевской губернии о массовых самоубийствах крестьян вследствие непосильности продналоговых ставок и конфискации оружия. Голод, постигший ряд районов, убивает в крестьянах всякие надежды на будущее"". (6)
"Нет больше отъема, продразверстки, но есть - налоги! Сначала натуральные, а затем денежные. В 1920-х возникли десятки налогов, от местных до центральных. Чудесные имена: промысловый, уравнительный, трудгужналог, с ресторанных счетов, налог с высоких ставок заработной платы, надбавка в пользу последгола и т.п. Куча акцизов. Винная монополия. А местное обложение! С лошадей, велосипедов, с увеселений, с дач, трактиров, со скота, пригоняемого на рынок.
Что-то кажется знакомым в этом налоговом хаосе. "Приходится опасаться, что нынешний налоговый режим достиг чрезмерного напряжения"". (П.П. Гензель, "Система налогов Советской России", М. - Л., Экономическая жизнь, 1924, с. 58. Цит. по (7))
"Что же касается самого "ленинского нэпа", то впоследствии в историческую литературу была внедрена грубая подтасовка. Отмену политики "военного коммунизма" Ильич считал вовсе не закономерным шагом, последовавшим в связи с окончанием войны. И вовсе не полагал, что продразверстка с хлебной монополией выполнили свою роль, и поэтому можно их похерить, допустив некоторую свободу торговли. Отказ от "военного коммунизма" он воспринимал как отказ от строительства коммунизма вообще, как такового. Потому что в его модели хлебная монополия и распределительное снабжение были не вспомогательной хозяйственной мерой, а одним из главных политических принципов. И одним из главных рычагов функционирования "нового общества". <...>
Неверным является и установившееся мнение, будто замена продразверстки продналогом явилась решающим фактором в усмирении крестьянства. Во-первых, большевикам на слово уже не верили - нэп был провозглашен в марте, а к лету зеленое движение только сильнее развернулось.
Во-вторых, продналог сам по себе был очень тяжелым, и его тоже сплошь и рядом выколачивали из крестьян порками, наездами карателей, взятием заложников. Скажем, в Саратове при сборе продналога произошел бунт и 58 чел. расстреляли.
А в-третьих, его не везде и вводили. Во многих местностях - на Урале, в Сибири, на Украине объявили, что крестьяне "задолжали" советской власти за время пребывания под белыми, и продолжали собирать продразверстку вплоть до 1922 г. Нет, решающими факторами, позволившими подавить крестьянское сопротивление, стали террор - и голод". (8)
НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОД 1924-1925
Недавно, просматривая один из интернетовских роликов, меня поразила фраза, произнесенная солидным историком, доктором исторических наук , профессором Виктором Викторовичем Кондрашиным. Звучала она так: "А мы еще забыли, что был голод в 1924-1925 годах, сильнейший голод был". (9)
Что за голод? Почему я никогда ничего об этом не слышал? Начал копать:
"Про страшные голодные годы 1921-1922, 1932-1933 и 1946-1947 известно практически каждому маломальски интересующемся отечественной историей.
Без сомнения это были самые масштабные и тяжёлые голодные моры, когда-либо постигавшие русскую землю. <...>
Интересный факт, однако, что если чуть дальше углубиться в историю становления молодого экспериментального государства, то можно выделить ещё несколько печальных периодов, которые честно нужно называть голодными: 1924-1925, 1927-1928, 1936-1937, 1939-1941". (10)
"Первые официальные сообщения о численности сельского насеќления, пострадавшего от засухи появились в середине июня 1924 г. и исходили непосредственно от первых лиц высшего руководства страны. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин и предсеќдатель Совнаркома СССР А. И. Рыков в своих выступлениях объявќляли, что зона распространения засухи охватила пять губерний и обќластей полностью (Республика немцев Поволжья, Сталинградская, Калмыцкая область, Кабардино-Балкария и Астраханская), а деќвять - частично (Самарская, Саратовская, Воронежская, Ставроќпольская, Уральская, Харьковская, Донская область и Терская обќласть). Всего на пострадавших территориях, согласно официальной версии, проживало около 8 млн. человек. Особо отмечалось, что это гораздо меньше, чем в 1921 г., когда неурожай охватил территорию с населением в 30 млн. человек. <...>
Масштабы неурожая 1924 г. существенно занижаќлись. <...> ... в 1921 г. неурожаем были охвачены территории с общей посевной площадью в 22,8 млн. дес. (37 % посевов РСФСР и Украины) и с 47,4 млн. человек сельского населения (42 % сельского населения РСФСР и Украины). Для 1924 г. <...> соответствующие цифры составят 40 млн. дес. (60,3 %) и 49,2 млн. человек. <...>
Важной особенностью урожая 1924 г. была его пестрота. Соверќшавший в августе-сентябре поездку по неурожайным районам, отќветственный сотрудник Совнаркома С. Крылов писал А. И. Рыкову из Самарской губернии: "Положение очень осложняется тем, что в губернии очень пестрый урожай. Можно найти рядом лежащие хоќзяйства - одно пострадало, а другое, при одинаковых условиях, выќдержало. Один несомненный вывод, что поля с культурной обработќкой сохранили урожай". <...>
В "Отчете о деятельности особой комиссии по борьбе с последќствиями недорода 1924 г. (ОСОБКОМ) при СНК УССР" читаем: "Урожай оказался чрезвычайно пестрым; резкие колебания наблюќдались не только между районами и соседними селами, но даже между соседними участками". (11)
Понятно, что погодными условиями разницу в урожайности соседних участков не объяснить. Дело тут, скорее, в разнице в качестве обработки почвы. А эта разница, в свою очередь, зависела от обеспеченности крестьянских хозяйств сельскохозяйственным инвентарем и тягловой силой - то есть лошадьми или волами, в зависимости от региона.
"26 февраля 1925 г. С. Крылов подал Рыкову докладную записку "О положении в Нижнем Поволжье и Юго-Востоке", в которой подќробно останавливается на причинах неурожая 1924 г.
"Исторически сложившийся тип крестьянского хозяйства, - пиќсал Крылов, - предполагал большое количество рабочего скота (3-4 пары в запряжку) и глубокую вспашку, а также большие хлебофуражќные запасы на случай неурожая ("страховка амбарами"). В данное время крестьянские хозяйства не представляют из себя таких сильных организмов, какими они были до войны. Положительно во всех хоќзяйствах нехватка тягловой силы. Широко применяется спряжка - два-три домохозяина спрягают по паре волов или лошадей и обрабаќтывают этой спряжкой возможно большее количество земли. Обраќботка плохая. Большой процент (до 45) бестягловых хозяйств обрабаќтывают свои участки земли путем найма или путем сдачи половины пашни хозяину тягловой силы. Обработка еще хуже".
Далее в записке отмечалась прямая зависимость размеров урожая от качества обработки почвы. В районах охваченных засухой, тем не менее, встречались хозяйства (крестьянские хозяйства и коммуны), собравшие до 60 пудов с десятины.
"По выяснении оказывалось, - писал С. Крылов, - эти хозяйќства имеют достаточно тягловой силы и обрабатывают землю "по-старому", то есть глубоко вспахали и пропахали несколько раз".
Другую причину бедственного положения крестьянских хозяйств в неурожайных районах С. Крылов видел в отсутствии у них страхоќвочных запасов зерна: "Старые запасы хлеба взяты войнами, проќдразверсткой, голодом двадцать первого года и продналогом. В 1923 г. продналог был тяжел. У середняков и зажиточных он взял от тридцаќти до шестидесяти и даже до восьмидесяти % собранного хлеба. В 1924 г. крестьянство вступило с пустыми амбарами".
Обобщал свои наблюдения С. Крылов следующим образом: "Неќурожай является последствием не только засухи, но и войны и голоќда 1921 г., продразверстки и, отчасти, продналога, взявших много хлеба и живой тягловой силы и ухудшивших обработку. Острота продовольственного положения объясняется отсутствием старых заќпасов хлеба в амбарах у крестьян, а отсюда и необходимость помощи в больших суммах от правительства". <...>
В современной историографии сам факт голода 1924-1925 гг. уже не отрицается. Однако, его масштабы, на наш взгляд, сильно преќуменьшаются.
В 1924-1925 гг. понятия "голод" и "голодающие" практически не употребляются даже в секретных правительственных документах. Местности с урожаем ниже 6 пудов на душу именовались теперь "неурожайными" <...>. К весне 1925 г. Комиссия Рыкова приќзнала (полностью или частично) "неурожайными" территории 21 гуќбернии с населением 12 254 тыс. человек. Средний уроќжай зерновых здесь составил 4,1 пуда на душу. Таким образом, в 1921 г. эти двенадцать с лишним миллионов человек были бы приќзнаны "голодающими".
Однако, Комиссия Рыкова весьма критически относилась к данќным местных органов власти о размерах неурожая, что позволило знаќчительно снизить итоговую численность пострадавшего населения. <...>
... данные Комиссии Рыкова расходятся с данными месќтных статистических органов в сторону преуменьшения последних.
Комиссия Рыкова <...> считала неурожайными (со всеми вытекающими последствиями) только районы с чистым сбором до 6 пудов на душу. Таких районов ЦСУ Украины наќсчитало 57 с населением в 1853,3 тыс. человек. Комиссия Рыкова признала пострадавшими от неурожая на Украине только 25 округов с населением 1428 тыс. человек. В число неурожайных Комиссия Рыкоќва зачислила Харьковский и Купянский округа Харьковской губернии и Мелитопольский округ Екатеринославской губернии.
Фактически же значительное употребление в пищу суррогатов и друќгие массовые проявления голода было зафиксировано также и в Киевќской, Донецкой, Одесской, Волынской и Подольской губерниях.
По Северо-Кавказскому краю, по версии Комиссии Рыкова, неќурожайными являлись только Донецкий, Морозовский, Сальский округа Донской губернии, Ставропольская, Терская губернии и Каќбардинская АССР.
Однако, по данным краевой комиссии, кроме названных территоќрий, голод развивался в Шахтинском и Таганрогском округах. В частќности, в телеграмме от 30 января 1925 г. сообщалось о том, что, по неполным данным, в Таганрогском округе голодает 11500 человек, а в Шахтинском - 29000.
По Воронежской губернии неурожайными официально были приќзнаны Валуйский, Богучарский и Россошанский уезды. Между тем, информационные сводки ОГПУ содержат немало свидетельств о масќсовом голоде в Воронежском, Острогожском, Новохоперском уез-дах. Из этих документов, в частности, можно узнать, что уже в марте 1925 г. 80 % населения указанных уездов питалось суррогатами.
В Орловской губернии Комиссия Рыкова исчисляла население пострадавшее от неурожая в 223 тыс. человек. Информотдел ОГПУ сообщал в мае 1925 г. о 328,7 тыс. человек нуждающихся в "немедќленной помощи хлебом" (20,3 % населения Орловской губернии).
То, что хлебофуражный баланс 1924/25 г. мог быть сведен только за счет значительного сокращения потребления сельским населениќем, прекрасно понимало и высшее руководство страны.
В среднем получалось 11 пуд. на душу. Принятые нормы потребќления сельского населения были ниже нормального уровня потребќления (15-16 пуд. на душу). Управляющий ЦСУ в своем докладе особо подчеркнул: "Баланс наш построен на предположении сокраќщения потребления населением до 6 пуд." (11)
Вот так: как хотим, так и считаем. Решили, что 6 пудов зерна в год на душу достаточно - и это уже вроде и не голод. Так же "обоснованно" составлялись производственные тарифные сетки в СССР. По подобной методике и до сих пор считают: вот недавно выяснилось, что полтора прожиточных минимума - это уже средний класс. При таком с потолка взятом критерии оказалось, что в РФии в 2020 году целых 70 % населения принадлежат к среднему классу. И президент страны не постеснялся озвучить этот бред в своем выступлении.
Вернемся, однако, к голоду 1924-1925 годов:
"Государственная помощь не могла предотвратить массового гоќлода сельского населения.
ЦСУ СССР и Комиссия Рыкова изначально предполагали, что продовольственная помощь будет оказываться только населению районов, где сбор хлебов не превышал 6 пуд. на душу. Причем цеќлью помощи было доведение суточного потребления хлеба и картоќфеля до 1 фунта в день на душу (в переводе на хлеб), или 6 пуд. на душу в год. Минимальная норма потребления, при которой была возможна работа (при характерном для русской деревне рационе) физиологи начала ХХ в. определяли в 12-13 пуд. хлеба и картофеля (в переводе на хлеб). <...>
Помощь, в большинстве случаев, оказывалась недостаточной и малоэффективной. <...>
Использовавшиеся властью формальные количественные критеќрии голода и "неурожайности" (в частности, предельные нормы поќтребления) не позволяют реконструировать картину экономическоќго положения населения". (11)
"Во время наступления голода трудоспособные мужчины покидали голодающие семьи и уходили на поиски заработков и продовольствия в районы, не пораженные голодом. Спешно распродавались скот и имущество для получения средств на приобретение хлеба. <...> Женщины, старики и дети заќнимались нищенством. Оставшиеся в голодающей деревне члены крестьянской семьи использовали в пищу различные суррогаты, реќцепты приготовления которых передавались из поколения в поколеќние. В пищу употреблялось и мясо павших животных. Для прокорма рабочей лошади и коровы нередко разбирались соломенные крыши крестьянских изб. Родственники старались помогать друг другу". (12)
"... в 1924-1925 гг. перед местными властями и органами ОГПУ никто и не ставил задаќчи выяснения численности голодающих. Еще в июне 1924 г. на саќмом высоком уровне было объявлено, что голода в стране нет и не ожидается, а все обратные утверждения заранее объявлялись паниќкерством и контрреволюцией". (11)
"Вследствие крайне ограниченных возможностей для неземлеќдельческих заработков, отсутствия у многих крестьян запасов продоќвольствия, явной недостаточности госпомощи и крупных злоупотќреблений при ее распределении массового голода избежать было неќвозможно. Его прямое проявление - снижение продовольственного рациона ниже физиологических норм и питание суррогатами - уже в августе 1924 г. фиксировалось ОГПУ в Ставропольской, Царицинской губернии и Республике немцев Поволжья. Причем в последней голодало 40 % населения. В Республике немцев Поќволжья еще в июне в продовольственной помощи нуждался "соќлидный процент из крестьян". <...>
Ситуация июля-августа здесь уже характеризовалась в довольно мрачных тонах: "Население северной части Покровского кантона на 50 % не имеет хлеба, от 35 до 45 % продержатся своим хлебом 2-2,5 месяца и не более 6-10 % просуществуют своим хлебом до нового урожая. Крестьяне Покровского кантона питаются суррогатами, в Краснокутском кантоне зарегистрировано несколько случаев голодќной смерти и заболевания цингой. По всей республике 20 % голодаќющего населения кормятся сусликами и травой"". (13)
"В сентябре к числу голодающих губерний прибавилась Саратовќская губерния. Здесь в Новоузенском уезде голодало 34,2 тыс. челоќвек (20 % населения уезда), а еще 17,8 тыс. человек "сильно нуждаќлось в продовольствии". Такая казуистика весьма характерна для официальных документов, касающихся положения деревни в 1924- 1925 гг. В чем состояло отличие голода от "сильной нужды в продоќвольствии", остается неизвестным. По волостям Саратовского уезда начинало голодать 30-35 % населения. В Тамбовской и Воронежсќкой губерниях голодовка части населения начинается в октябре.
Уже в декабре ОГПУ сообщает о голоде как типичном явлении для всех районов, охваченных неурожаем: "В районах недорода (Поволжье и частично Украина и Центр) процесс разорения бедноќты идет особенно сильно. Значительный процент населения здесь питается уже суррогатами или в ближайшее время останется без хлеба. Наблюдается развитие нищенства (Украина). В Поволжье начинает расти число голодающих и отмечаются отдельные случаи голодной смерти".
В февральских сводках сообщалось об усилении голода в Сараќтовской губернии: "В некоторых уездах голод и недоедание усилиќваются. В Аткарском уезде на этой почве появился сыпняк. В Новоузенском уезде особенно голодают батраки, есть опухания. <...> В Балашовском уезде много остро голодающих в Подовской волосќти. В Саратовском уезде в селе Сокур 50 семей питаются суррогатаќми, 20 семей пухнут от голода. В Кузнецком уезде в трех волостях сильный голод: едят подобие хлеба из лебеды, соломы и проса. Поќмощи голодающим пока не оказывается".
В одном из писем красноармейцу из Тульской губернии сообщаќлось: "У нас большой голод, нет совершенно ни хлеба, ни корма скоту, и многие граждане думают ехать в Сибирь, так как засевать поля тоже нечем".
По отдельным селам и волостям Воронежской губернии число гоќлодающих исчисляли уже тысячами. В сводке приводится фрагмент частного письма, отправленного из г. Задонска (уездный центр Вороќнежской губернии): "Я вам сообщаю об нынешнем голоде, был 1921 голод, а 1925 еще голоднее, хлеба у нас нет, покупаем с Рождества".
Аналогичной была картина в Самарской, Саратовской, Ульяновќской, Пензенской и Актюбинской губерниях.
С середины марта 1925 г. стали поступать сведения о голоде на Украине, в Донецкой, Екатеринославской, Подольской, Одесской, Киевской и Харьковской губерний. В частности, в Бердичевском окќруге Киевской губернии голодало около 40 % сельского населения, в Уманском - до 10 %.
В Пензенской губернии, согласно сообщению от 20 марта 1925 г., 30 % сельского населения питалось суррогатами. Ожидалось, что к сбору нового урожая эта цифра возрастет до 50 %.
В мае - июле 1925 г. появляются более конкретные сведения о голоде. Повсеместно регистрировались случаи голодной смерти.
В частности, сообщаются результаты обследования Россошанскоќго у. Воронежской губернии. Обследованием выявлено 56 884 человеќка совершенно не имеющих хлеба, 157 054 - питающихся суррогатаќми, 46 512 - истощенных отсутствием питания, 8381 заболеваний на почве голода, то есть всего от неурожая пострадало 75 % населения уезда. В Богучарском у. питавшихся суррогатами (желуди, жмых, мякина, древесная кора и бураки) зарегистрировано 20 568 человек.
По Орловской губернии, как уже говорилось, было зарегистрироваќно 328 700 человек (20,3 % населения губернии), нуждающихся "в неќмедленной помощи хлебом". У 80 % населения Малоархангельского уезда не было хлеба, и оно питалось за счет семенного картофеля и разных суррогатов, вплоть до трав и мякины. В Волховском уезде 50 % населения не имело хлеба, население питалось суррогатом. В Орловќском уезде голодало 25 % населения, а еще 65 % "нуждалось в помощи". По Елецкому у. уже к июню голодало 50 % населения, а у 30 % - хлеба оставалось на один месяц. Здесь фиксировались случаи смерти от гоќлода: по восьми волостям - шестнадцать смертных случаев.
В Тамбовской губернии к маю 50 % крестьян употребляли в пищу суррогаты, "а в некоторых местах крестьяне употребляют для еды дохлый скот, а местами и продают". Характерна информация из Тамбовского у.: "Голодовка по селам Рассказовской волости с каждым днем все растет и растет, есть случаи, не один и не два, что уже по два и по три человека помирают в день, а количество ослаќбевших от голода фактически достигает 40 % населения Рассказовќской волости".
Усиливался голод и в Тульской губернии: "В некоторых селениях Епифановского района насчитывается до 90 % крестьян, не имеюќщих своего хлеба. По Волово-Карасаевскому району в среднем наќсчитывается до 60 % крестьянских хозяйств, не имеющих также хлеќба. Есть отдельные селения, где на 100 крестьянских хозяйств имеют хлеб только 4 хозяйства".
К лету 1925 г. масовый голод распространился на новые районы. Так, из Рязанской губернии сообщали: "Недостаток хлеба ощущаетќся резко даже в тех районах губернии, где по сравнению с другими он не сильно был заметен. Показательным в этом отношении являќется Сасовский уезд, а в особенности западные и северные волости, где голодовка среди крестьян приняла более широкий размах, на поќчве чего зарегистрированы смертные случаи от голода; большая часть населения пухнет".
Всего за период с июня 1924 г. по июль 1925 г. массовое голодаќние населения (20-50 % населения) было зафиксировано в 22 губерќниях и автономных республиках СССР". (11)
Массовый голод приводил к миграциям сельского населения и к распространению нищенства. К разным типам миграций историки относят отходничество, беженство и переселение.
Отходничество - это уход крестьян на заработки в города и урожайные местности. Но из-за массовой безработицы в городах крестьянам часто ничего не оставалось, как заниматься попрошайничеством, превращаясь в нищих, или даже совершать уголовные преступления.
"Другим видом миграций крестьян, порожденных голодом, стали беженство и переселение.
Факторами, сдерживающими миграцию, была политика государќства, стремившегося силой не допустить беженства и переселений, а также враждебное отношение местного населения к беженцам и пеќреселенцам. <...>
... пролетарское государство не видело оснований для возникновения беженского движения в неурожайных районах. Население этих районов считало иначе. Беженское и переселенчеќское движение продолжалось в стихийном порядке.
Жители мест, куда прибывали беженцы и переселенцы, также не всегда принимали их спокойно. В августе из Ставропольской губерќнии сообщалось: "Хозяева, имевшие одну лошадь и 2-3 головы скоќта, продавая все, отправляются, главным образом, на Кубань, где встречаются враждебно со стороны казачества, которое попрекает их тем, что "они большевики, хотели прихода Советской власти, и помощи пускай просят у последней <...>. Беженцам не оказывается никакой поддержки и они по целым неделям находятся без жилья под открытым небом".
О развитии этой ситуации мы узнаем из письма С. Крылова А.И. Рыкову, отправленному из Ставрополя, предположительно, в сентябре 1924 г.: "Первое время крестьянство стихийно двинулось на Кубань, которая охотно принимала кулаков со скотом, а бедноту гнала <...>. Разъяснительная кампания и отпор с Кубани заставили ожидать помощи. Резко повысилась посещаемость сельсоветов - приходят и ждут помощи". <...>
Судя по изученным материалам, Кубань была привлекательна все же для большего числа потенциальных переселенцев. Для разоќренного налогами и неурожаем населения фактор расстояния играл решающую роль.
Важно отметить, что возможности для переселения у крестьян голодных районов были крайне ограничены. Потенциал приема мигрантов на Кубани были исчерпаны уже летом - осенью 1924 г. Здесь они не могли найти ни работы, ни, тем более, земли для создаќния собственного хозяйства. Об этом можно судить по многочисќленным свидетельствам о враждебности местного населения по отќношению к переселенцам и большом обратном токе последних. <...>
Подводя итоги, нужно отметить, что неурожай 1924 г. показал неготовность основной массы крестьянских хозяйств юга и юго-восќтока Европейской части СССР, являвшихся до революции главныќми поставщиками хлеба на внутренний и внешний рынок, не только к расширенному, но и к устойчивому простому воспроизводству. Очередной неурожай и последовавший за ним голод уничтожали последнюю надежду на то, что эти хозяйства смогут возродиться на собственной ресурсной и технологической основе.
Советская власть, начиная от ее политических лидеров и заканчиќвая представителями хозяйственных ведомств, с самого начала катеќгорически отрицала не только факт массового голода в 1924-1925 гг., но и саму его возможность. Более того, государственные органы практически не интересовались положением голодающего населения, отќказываясь даже от систематического учета числа голодающих.
... открытое признание повторения ситуации 1921 г. после трех лет проведения новой экономической политики ставило под сомнение ее эффективность и могло подоќрвать авторитет правящего режима". (11)