Аннотация: Под более или менее "веселой" нэповской оболочкой продолжала бесперебойно функционировать карательная машина, хотя конечно, со временем она видоизменялась и реформировалась.
Нельзя просто так взять и обрушить людям на голову то, что произошло на самом деле.
Привыкшему ко лжи правда всегда кажется подозрительной.
(Бернар Вербер, "Ящик Пандоры")
Людям, знакомым с историей первого десятилетия большевистского режима понаслышке и с чужих слов, период НЭПа представляется некой благодатной передышкой, неожиданной оттепелью, когда, как по мановению волшебной палочки, власть вдруг перестала драть с народа три шкуры, разрешила невиданные свободы, частное предпринимательство и наступило полное благорастворение воздухов. Спешу разочаровать тех читателей, которым очень хотелось бы, чтобы это было правдой. На самом деле всё было не совсем так, или, правильнее сказать, совсем не так.
"К весне 1921 г. Гражданская война закончилась, Кавказ был полностью завоеван, Польша и балтийские государства подписали договоры о мире с СССР. Как и Красная армия, ЧК теперь нашла главного врага в том, за кого она боролась: крестьянство восстало против большевиков. В Поволжье все зерновые запасы были конфискованы отрядами армии и ЧК, чтобы кормить солдат и городских рабочих. Антоновское восстание на Тамбовщине было жестоко подавлено Тухачевским, под руководством Троцкого, и затем крестьян преследовали спецназы Юзефа Уншлихта, под надзором Дзержинского. Расстрелы заложников и бунтовщиков только усугубляли последствия войны и засухи; наступил голод такой страшный, что во многих районах чекистам некого уже было пытать и казнить". (1)
"Под более или менее "веселой" нэповской оболочкой продолжала бесперебойно функционировать карательная машина, хотя конечно, со временем она видоизменялась и реформировалась. Развивалась система всеобщего шпионажа для быстрого выявления всех "неблагонадежных", и мир коммуналок очень даже этому способствовал. В одной лишь Москве у ГПУ было около 20 тыс. штатных сексотов, не считая кадровых сотрудников и "любителей", имелся целый штат проституток различного ранга от респектабельных "княгинь" до беспризорниц 12-14 лет.
Ну а для выявленных "неблагонадежных" все так же существовали Северные Лагеря Особого Назначения. Поголовное уничтожение всех прибывших здесь прекратилось где-то в мае 1922 г. И конечно, не из соображений гуманности. Просто с Западом заключались торговые соглашения, а единственным валютным товаром, который в условиях разрухи могла экспортировать страна, был лес. Но и прежние лесозаготовительные предприятия не работали, а проект "трудовых армий" так и не удалось реализовать. Ну и наконец, в связи с нэпом и возвратом товарно-денежных отношений Госплан и ВСНХ стали требовать перевода мест лишения свободы на самоокупаемость - царил голод, кормить заключенных было нечем, и на этот счет начиная с 1921 г. вышло несколько постановлений. Тогда-то и возникла мысль использовать готовые контингенты заключенных на лесозаготовках. Да и чекистов соблазняло получить под свой контроль важнейшую статью доходов. <...>
... сроки заключения давались еще небольшие - 3 года, 5 лет, но ведь лагеря-то были "особого назначения". И к заключенным продолжали относиться как к смертникам - только чтоб "добро не пропадало", предстояло использовать их физическую силу, так же как одежду расстрелянных. Один из основателей лагерей, чекист Угаров, любил говорить: "У нас, большевиков, такой принцип, если человек не годен к работе - расстрелять. Это не богадельня"". (2)
"По официальным данным, в начале 1920-х годов имелись 5 типов лагерей принудительных работ: лагеря особого назначения; концентрационные лагеря общего типа; производственные лагеря; лагеря для военнопленных; лагеря-распределители. В документах НКВД термины "лагерь принудительных работ" и "концентрационный лагерь" часто использовались как синонимы. Первые учреждения такого типа открыты в 1918 году в Москве: Андроньевский, Ивановский, Владыкинский, Новоспасский и др. <...>
Предполагалась самоокупаемость концлагерей. Для этого в каждом из них необходимо было содержать не менее 300 человек.
Во время подавления Тамбовского восстания 1921 года создавались временные полевые лагеря. Через последние прошли 45 тысяч "тамбовских мятежников".
К концу 1920 года в РСФСР существовали 84 лагеря, расположенные в 43 губерниях. Общая численность заключенных составляла около 50 тысяч, половина из них - военнопленные Гражданской войны. Через год количество открытых по всей России лагерей увеличилось до 132. Из них 106 распределялись между 43 губернскими подотделами принудительных работ (ГУПР), а остальные 26 лагерей приходились на Сибирь и автономные области. Лагеря насчитывали в этот период от 40 тысяч до 60 тысяч заключенных.
Во второй половине 1921 года по составу преступлений заключенные ГУПРа делились на
Таким образом, около 35 процентов узников лагерей того времени относились к числу репрессированных за "контрреволюцию".
В 1922 году, когда все места заключения были объединены, а новая структура управления ими получила название (ГУМ-ЗАК-ГУМЗ), общее количество заключенных составляло около 80 тысяч, количество мест заключения - 330. Примерно столько же узников содержалось в специальных местах заключения ГПУ, которые в структуру ГУМЗАКа так и не были включены. Следовательно, общая численность подневольных лагерников составляла около 150 тысяч. <...>
... крайне тяжелое экономическое положение страны, разруха и голод делали жизнь в лагерях невыносимой. Нормы питания повсеместно сокращаются, и заключенные начинают голодать. 27 процентов из них получали питание, содержащее менее 1000 килокалорий на человека в день (3,1 процента - менее 600 килокалорий; 45,4 процента - от 1000 до 1500 килокалорий). В течение короткого времени люди становились нетрудоспособными, многие умирали. Средств на содержание концлагерей катастрофически не хватало". (3)
Важную роль в ВЧК-ГПУ-ОГПУ играл Вячеслав Рудольфович Менжинский, занявший после смерти Дзержинского в 1926 году его место председателя ОГПУ. С 15 сентября 1919 года он особоуполномоченный Особого отдела и член Президиума, заместитель, а затем с 20 июля 1920 по июль 1922 - начальник Особого отдела. Ему же подчинили реорганизованный в самостоятельный из находившегося до этого при Особом отделе образованный в декабре 1920 года Иностранный отдел ВЧК. Особый отдел стал основой созданного приказом ВЧК от 14 января 1921 г. Секретно-оперативного управления (СОУ) ВЧК, в состав которого также вошли информационный, секретный, оперативный и иностранный отделы, руководителем СОУ был назначен В.Р. Менжинский. С 1923 года он занимает должность первого заместителя председателя ОГПУ Дзержинского. (ВИКИ)
"Одной из главных задач Менжинского в начале 1920-х гг. был надзор над интеллигенцией. Весной 1921 г. и Александр Блок, и Федор Сологуб просили выдать им выездные визы. <...> Но чекисты Менжинский и Уншлихт смотрели на дело очень сурово. Уншлихт жаловался на "совершенно недопустимое отношение Наркомпроса к выездам художественных сил за границу. Не представляется никакого сомнения, что огромное большинство артистов и художников, выезжающих за границу, являются потерянными для Советской России... Кроме того, многие из них ведут явную или тайную кампанию против нас за границей".
Из двадцати четырех выпущенных за границу девятнадцать (включая Бальмонта) остались там. Менжинский внушал Ленину: "За Бальмонта ручался не только Луначарский, но и Бухарин. Блок натура поэтическая; произведет на него дурное впечатление какя-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать стихи против нас. По-моему, выпускать не стоит, а устроить Блоку хорошие условия где-нибудь в санатории". После протестов Луначарского Политбюро передумало и 23 июля 1921 г. решило выпустить Блока, но поэт уже умирал. <...>
Целое десятилетие Менжинский управлял ОГПУ, но оставался в тени, речей не говорил, в партии не играл видной роли. Именем Менжинского не нарекали городов, памятников ему не возводили - он до сих пор остается чекистом для чекистов, как Хлебников - поэтом для поэтов. Менжинский, которого редко хвалили и еще реже любили даже советские апологеты, заслуживает того, чтобы история предала его позору. <...>
... Менжинский поможет Сталину окончательно уничтожить крестьянство, которое они оба так глубоко презирали. <...>
У Менжинского и Ленина было много общего во взглядах: приятель Менжинского вспоминал, что тот тоже называл крестьянство "скотом", которым надо "пожертвовать ради революции". <...>
Менжинский оказался тонким знатоком людей и информации; хороший шахматист, он манипулировал людьми, точно пешками. Это был незаурядный сочинитель заговоров и сценариев. Задолго до смерти Дзержинского Менжинский получил контроль над ГПУ и не терял его до самой смерти в 1934 г. <...>
В двадцатые годы без тонкого ума Менжинского Сталин не смог бы победить своих врагов за границей и в СССР, а в конце 1920-х - начале 1930-х гг. без беспощадности Менжинского Сталин не смог бы ни навязать народу коллективизацию, ни разыграть показные судебные процессы. <...>
Яков Агранов, заместитель Менжинского, сфабриковал из Кронштадтского восстания целый сценарий, первый из большевистских фиктивных заговоров, Агранов начал с того, что заманил в Россию матросов, укрывшихся в Финляндии, - чекисты выдавали себя за белогвардейских агентов и тайком приводили матросов в "безопасные" дома в Петрограде.
Агранов выдумал "Петроградскую боевую организацию", будто бы возглавлявшуюся интеллигентами. (На самом деле подпольные противники ЧК в Петрограде смогли только взорвать памятники убитым чекистам Моисею Урицкому и Моисею Володарскому-Гольдштейну).
Агранов пользовался услугами провокатора Корвина-Крюковского (из известной и уважаемой интеллигентской семьи). Корвин-Крюковский выдал себя за недовольного чекиста и уговорил профессора Владимира Таганцева совершить кое-какие запрещенные действия, например, развешивание оппозиционных афиш. Агранов арестовал профессора вместе с семьей, включая его пожилого отца, бывшего сенатора, и три десятка других интеллигентов.
Летом 1921 г. состоялась первая удачная репетиция всех тех приемов и процедур террора, которые получат полное развитие в 1930-х гг. ЧК понадобилось 45 дней, чтобы профессор принял ультиматум: признаться во всем и назвать имена всех "заговорщиков" - или пойти на эшафот вместе со всеми арестованными по этому делу. К концу июля профессор и ЧК подписали договор, заканчивающийся пунктом: "Я, Агранов, обязуюсь, в случае исполнения договора со стороны Таганцева, что ни к кому из обвиняемых, как к самому Таганцеву, так и к его помощникам, даже равно как и к задержанным курьерам из Финляндии, не будет применена высшая мера наказания". Таганцева после этого перевели в чистую камеру с душем, улучшили питание; на следующий день он назвал Агранову триста имен, затем провел целый день в машине, объезжая город с чекистами, чтобы уточнить их адреса.
Посоветовавшись с Дзержинским и Лениным, Агранов нарушил договор с Таганцевым и приговорил больше ста человек к смерти. Сам Таганцев, профессор-химик Михаил Тихвинский и Николай Гумилев, которого после смерти Блока многие считали не только самым героическим, но и самым великим из живущих русских поэтов, были приговорены вместе с бывшими чиновниками к расстрелу. <...>
Объявление приговоров вызвало целый вихрь телефонных звонков, телеграмм и личных визитов к Дзержинскому, Ленину и Крупской в Москве. Крупской удалось кое-кого спасти, а Ленин отказался спасти Тихвинского, с которым он раньше был на "ты", заметив, что "химия и контрреволюция не исключают друг друга". Напрасно Горький и целый ряд поклонниц хлопотали за жизнь Гумилева; в Петрограде истеричный Зиновьев, который хотел искупить свою оплошность накануне Кронштадта, жаждал крови, и ЧК с особым зверством готовилась к расстрелам. Смертников связали парами и оставили в одной камере на полтора суток без воды, еды, туалета; потом на рассвете их загрузили в грузовики и вывезли на полигон. Все восемьдесят жертв, включая Таганцева и Гумилева, должны были выкопать собственные могилы; потом их раздели догола, расстреляли и похоронили - кого-то заживо, кого-то после умерщвления. <...>
Слишком поздно Агранов, Менжинский и Дзержинский (объяснявший всем, что нельзя освободить крупного поэта и в то же время не освободить всех приговоренных к смерти) поняли, что петроградские казни августа 1921 г. отвратили остальную интеллигенцию не только от сопротивления режиму, но и от сотрудничества с советской властью. Чекисты страшно просчитались, и это - одна из причин, почему через год ЧК преобразовали в ГПУ. Ленин состряпал новый Уголовный кодекс с новой мерой наказания для несогласных - выдворение из СССР. Уже в мае эту меру начали принимать против тех интеллигентов, которых комитет (в который входили Ленин, Дзержинский, Менжинский и Уншлихт) сочтет нежелательными. Тогда Сталин был занят кровавыми репрессиями в Средней Азии и "подтягиванием" грузинских товарищей - против такого послабления он не возражал. Даже кровожадный Зиновьев чуть-чуть успокоился: "Мы прибегаем сейчас к гуманной мере, мы сумеем обнажить меч". (1)
"6 июня 1922 года, начался грандиозный открытый судебный процесс, сообщения о котором появились в прессе еще 28 февраля (на следующий день после ареста 34 руководителей партии эсеров). Судили партию эсеров. Подсудимые обвинялись в том, что вели "активные контрреволюционные и террористические действия против советского правительства". <...>
Этот процесс позволил, как пишет Элен Каррер Д"Энкосс, опробовать следующую "методику обвинений исходя из точно установленного факта, что с 1918 года эсеры были в оппозиции к большевистскому самодержавию, делается принципиальный вывод, что всякая оппозиция обязательно прибегает, как к последнему средству, к сотрудничеству с мировой буржуазией".
В результате этой театрализованной пародии на суд, во время которой власти вывели на сцену многочисленные народные манифестации с требованием смертной казни для "террористов", 11 руководителей партии эсеров были приговорены 7 августа 1922 года к "высшей мере". Но протесты международной общественности, мобилизованной русскими социалистами-эмигрантами, и опасения, что деревня, где еще жив был "эсеровский дух", опять забунтует, привели к тому, что исполнение приговора было приостановлено с условием, что партия эсеров прекратит свою "подпольно-конспиративную работу и вооруженную борьбу". В январе 1924 года смертные приговоры были заменены на пятилетнее заключение в лагерях. Однако никто из осужденных так и не вышел из этих лагерей на свободу. Все они погибли в середине 30-х годов, когда большевистское руководство уже не беспокоили ни протесты мировой общественности, ни возможность крестьянских волнений.
К процессу эсеров был подготовлен новый Уголовный кодекс, вступивший в действие 1 июня 1922 года. Ленин внимательно следил за разработкой этого кодекса, которому предстояло легализировать насилие по отношению к политическим противникам, ведь та быстрота расправы, которая оправдывалась гражданской войной, теперь официально не могла быть одобрена.
Первые наброски, переданные Ленину, вызвали с его стороны замечания, которые он адресовал народному комиссару юстиции Курскому в письме от 15 мая 1922 года: "По-моему, надо расширить применени расстрела (с заменой высылкой за границу) ко всем видам деятельности меньшевиков, эсеров и т.п.; найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией".
Через два дня Ленин снова обращается к Курскому: "Т. Курский! В дополнение к нашей беседе посылаю вам набросок дополнительного параграфа Уголовного кодекса. <...> Основная мысль, надеюсь, ясна: открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы. Суд должен не устранить террор, обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широко"". (4)
"К лету 1921-го в органах ВЧК, включая отряды и части ВЧК и другие карательные части особого назначения, подчиненные Ф.Э. Дзержинскому, служили 262,4 тыс. человек, а это почти в 17 раз превышало число "карателей" во времена Николая Кровавого.
Кардинальным отличием чекистов от жандармских офицеров было то, что последние, в отличие от чекистов, лично никогда не выполняли палаческие функции. Как ни кощунственно это звучит, но октябрьский переворот, будучи изначально криминальным, обусловил появление десятков тысяч профессиональных палачей.
Палаческое сообщество во времена ВЧК-ОГПУ-НКВД можно представить в виде многоступенчатой пирамиды, на самом верху которой находлились вожди с ближайшими подручными.
Второй уровень пирамиды занимали высшие руководители ВЧК-ОГПУ-НКВД, Генеральной прокуратуры, Ревтрибунала и Верховного суда СССР. В разные годы это были возглавлявшие ВЧК-ОГПУ-НКВД польские дворяне Дзержинский и Менжинский, "представители эксплуатируемых классов" Ягода, Ежов, Берия и Абакумов, а также дворянин и царский офицер Меркулов. К этой же категории относились Генеральный прокурор СССР Вышинский и председатель Военной коллегии Верховного суда Ульрих.
Третий уровень пирамиды занимали руководители республиканских и областных органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, особых отделов военных округов и флота, территориальных судебных органов и прокуратуры. На четвертом уровне находились непосредственные исполнители казней. Роль штатных палачей выполняли комендвнты органов ЧК-ОГПУ-НКВД и трибуналов.
В первые годы после революции наряду с комендантами палаческие функции выполняли также оперативные сотрудники и следователи карательных органов (следователи лично "исполняли" контрреволюционеров, дела которых расследовали). <...>
Вожди и их ближайшие подручные определяли, кого и в каком количестве на каждом историческом этапе следует уничтожить. Сразу же после революции такие установки давали Ленин, Свердлов и Троцкий, а позже Сталин с подручными Молотовым и Кагановичем. На разных этапах уничтожению подлежали "эксплуататоры", "классовые враги", белогвардейцы, казачество, кулаки-мироеды, шпионы всех империалистических разведок и просто "враги народа", пробравшиеся во все поры здорового советского организма". (5)
Несмотря на послабления, обусловленные введением НЭПа, в местах заключения продолжали царить те же зверские порядки, что и раньше:
"В Холмогорах свирепствовал комендант Бачулис. <...> Заключенных Бачулис разделял на десятки, и за малейшую провинность одного расстреливались все десять. Работа устанавливалась по 14 часов в сутки - с надзирателями, вовсю применявшими побои. Однажды комендант, увидев, как заключенные сели передохнуть, без предупреждения открыл по ним огонь. Применялись различные виды наказаний - порки, "темный карцер", "холодная башня". В Архангельском лагере штрафников забивали суковатыми палками-"смоленками" по имени коменданта Смоленского. В Холмогорах ставили "на комар" - обнаженную жертву привязывали к столбу перед комендатурой, закрутив руки назад и зажав ноги в колодку, и оставляли на расправу кровососущим насекомым. В зависимости от продолжительности, это наказание могло и играть роль смертной казни. Похоже, опыт сочли удачным, и впоследствии он упоминается и в других местах - в Кемском лагере, на Соловках. Зимой замораживали - голого человека поливали водой или бросали в камеру, набитую снегом. <...>
И в дополнение к двум существующим в конце 22-го был создан еще один лагерь - в Пертоминске. Даже по отношению к Архангельску и Холмогорам он считался "штрафным". Тут заключенных держали в кельях старого монастыря, которые вообще не отапливались и нар не имели. И запасов питания тут не было, кормили одной лишь сухой рыбой, зачастую предоставляя пользоваться снегом вместо воды, так что попавшие сюда мерли, как мухи.
Во всех трех лагерях свирепствовали болезни, да и работа косила не хуже расстрелов. Опыта в лесоповале еще не было ни у тюремщиков, ни у заключенных, поэтому просто гнали в лес без подходящей одежды, без нужного количества инструментов, и заставляли пахать на износ, выполняя "уроки", заданные с потолка. Покалеченных, обессилевших и обмороженных порой пристреливали на месте. А вдобавок, и все результаты оказались коту под хвост - по той же неопытности деревья рубились абы какие, не в сезон, некондиционные, должным образом не обрабатывались, а то и валили в болото, так что невозможно было вывезти. И когда это выяснилось, покатились массовые расправы за "диверсии" и "саботаж". Впрочем, сами чекисты с отчетностью на первый раз выкрутились - в их распоряжении были конфискованные лесосклады, оставшиеся еще от прежних хозяев. И хранившуюся там древесину они толкнули на экспорт, доложив партийному руководству, что это выработка лагерей.
Но все же весной 1923 г. сюда прикатила комиссия из Москвы - то ли настучал кто-то, то ли в рамках кампании по общему наведению порядка в системе ГПУ, которая тогда проходила. И вскрылись многие вопиющие факты злоупотреблений, пьянок, употребления наркотиков, разврата. Вскрылось то, какие оргии закатывали в окрестных населенных пунктах лагерные "царьки", уверенные в своей безнаказанности - с пальбой, битьем стекол, изнасилованиями. Всплыл и "челночный бизнес" с перепродажей вещей расстрелянных и конфискованных ценностей через местное население. Словом, то, что было допустимым и нормальным в 1918-22 гг., теперь вступало в противоречие с отладкой строгой государственной системы. К тому же, и Архангельск с открытием международной торговли перестал быть "медвежьим углом". И тот факт, что "секретная" сторона жизни лагерей протекает на глазах местного населения, тоже был признан неприемлемым". (2)
"Только в случае массовой фабрикации дел Дзержинский иногда вмешивался. В июне 1921 г. в Себеже, на латвийской границе, один чекист, некий Павлович, выдумал заговор под названием "Вихрь" и арестовал сотню людей на расстрел. Василий Ульрих, который станет главным прокурором в 1930-х гг. и будет помогать Сталину посылать на смерть тысячи людей, вместе с Аграновым, советником Дзержинского по вопросам интеллигенции, пошли на поводу у комбинатора. Только к концу года Дзержинский убедился в фальсификации и расстрелял самого Павловича. Но такие расследования были исключением из правил, и целая серия фиктивных заговоров, выдуманных ЧК, стоила жизни бесчисленным интеллигентам.
В начале 1920 г., не в первый и не в последний раз, в России отменили смертную казнь. Из-за войны с Польшей уже в мае она была восстановлена <...>
В 1922 г. смертную казнь отменили еще раз на несколько месяцев, кроме пограничных зон, - и туда-то ЧК перевозила осужденных, чтобы расстреливать их". (1)
"В 1919 году ВЧК учредила ряд принудительных трудовых лагерей в Архангельской губернии: в Пертоминске, Холмогорах и рядом с Архангельском. Лагеря должны были существовать на хозрасчете без поддержки центра.
В 1921 году эти лагеря стали называться Северными лагерями особого назначения (СЛОН).
В начале 1923 года ГПУ РСФСР, сменившее ВЧК, предложило умножить количество северных лагерей, построив новый лагерь на Соловецком архипелаге.
В мае 1923 г. заместитель председателя ГПУ И.С. Уншлихт обратился во ВЦИК с проектом по организации Соловецкого лагеря принудительных работ, и уже в июле первые заключённые были переправлены из Архангельска на Соловецкий остров.
6 июля 1923 года, через полгода после образования СССР, ГПУ союзных республик были выведены из-под контроля республиканских НКВД и слиты в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), подчинённое непосредственно СНК СССР. В ведение ОГПУ были переданы места заключения ГПУ РСФСР. <...>
Вскоре на основании постановления СНК СССР от 13 октября 1923 года (протокол 15) Северные лагеря ГПУ были ликвидированы и на их базе организовано Управление Соловецкого лагеря принудительных работ особого назначения (УСЛОН или СЛОН) ОГПУ. Лагерю было передано в пользование все имущество Соловецкого монастыря, закрытого с 1920 года. <...>
Изначально масштабы деятельности УСЛОНа ограничивались Соловецкими островами; в Кеми, на территории Автономной Карелии, находился только пересыльно-распределительный пункт. Однако в очень короткие сроки его отделения появились на материке - сначала в прибрежных районах Карелии, в 1926 году в Северном Приуралье (Вишерское отделение), а ещё через два-три года на Кольском полуострове. Территориальная экспансия сопровождалась быстрым ростом численности заключённых в системе ОГПУ. На 1 октября 1927 года только в УСЛОНе содержались 12 896 человек". (6)
"Позднее лагерь на Соловках реорганизовался в УСЛОН (Управление Соловецкими лагерями особого назначения), широко шагнул на континент, а в 1926-1927 годах появились лагеря в устье реки Печоры, в Коми крае и в других местах Европейского Севера страны. Есть все основания полагать, что именно с организации Соловецкого лагеря началась замена импровизированных лагерей периода Гражданской продуманной системой подневольно-принудительных работ, формирование и приведение в действие огромного и чудовищного "истребительно-трудового" механизма этой системы". (3)
"Созерко Артаганович Мальсагов, ингуш, в 1925 г. совершил дерзкий побег из Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН), перебравшись затем за границу Советского Союза. В 1926 году его книга под названием "Адские острова. Советская тюрьма на Дальнем Севере" вышла в Лондоне на английском языке. Это было едва ли не первое документальное свидетельство о существовании ГУЛАГа, потрясшее западного читателя". (7)
"... память о Соловках передавалась через тех, кто сумел там уцелеть. А уцелели, главным образом, социалисты. Которые в то время еще содержались в льготных условиях отдельно от "контрреволюционеров", в более приличных помещениях, им давали лучшие пайки, позволяли гулять бесконвойно и не гоняли на каторжные работы.
Но если мы обратимся к воспоминаниям А. Клингера, Ю. Бессонова и др., которым чудом удалось бежать, то увидим, что основная масса заключенных уже тогда содержалась в ежовых рукавицах, без малейшей "свободной" отдушины, впроголодь, и сплошь погибала на общих работах - прокладке железной дороги, лесоповале, или, что считалось еще хуже - торфоразработках. Там находили смерть почти все, и никаких иллюзий относительно своей участи ни у кого не было. При трехгодичных сроках заключения люди с первых же дней понимали, что выжить эти три года у них вряд ли получится. И систематические расстрелы тоже продолжались, хотя и в меньших масштабах, чем в Холмогорах. В 1923-25 гг. тут расстреливали в среднем человек 15 в неделю. Поэтому Соловки действительно можно считать некой переходной ступенью, но не от "фантастического мира" к строгой системе ГУЛАГа, а от лагерей смерти к лагерям "истребительно-трудового" типа. Так же, как в глубинах древности от поголовного истребления пленных и принесения их в жертву богам постепенно переходили к превращению их в рабов.
Продолжались по стране и "обычные" расстрелы, хотя их размах все же снизился. Информацию о них систематизировал, например, инженер В. Бруновский, который сам был приговорен и просидел 3 года в "коридоре смертников", но как гражданина Латвии, его потом обменяли на арестованных там коммунистов ("Дело было в СССР", АРР, т. 19). По его данным, даже в "золотые" нэповские годы середины 20-х в СССР ежегодно казнили около 6 тыс. чел. - из них четвертую часть в Москве. <...>
А по "мирному времени" пошли сокращения - уж слишком раздутыми оказались штаты карательных учреждений. При реорганизации ВЧК в ГПУ сократили уездные чрезвычайки, потом - местные концлагеря. Следующий удар последовал весной и летом 23-го. В рамках крутых мер по отлаживанию разболтанных и буксующих государственных механизмов дошла очередь и до чекистов. Комиссия ВЦИК выявила 826 "самочинных" расстрелов, многочисленные злоупотребления, коррупцию, взяточничество. Пошла целая серия дел сотрудников ГПУ и трибуналов, кое-кого к стенке поставили, многих поувольняли и понизили в должностях. Видимо, в ходе этой кампании случилась и описанная выше ревизия Северных Лагерей. <...>
... чекистов крепко задела борьба за власть в верхах. В 1923-24 гг. развернулась полемика вокруг выступлений Троцкого, противопоставлявшего "революционеров" и "бюрократов", потом дискуссия относительно его книги "Уроки Октября". И в ходе этих кампаний выяснилось, что больше половины работников ГПУ поддерживают Льва Давидовича против "бюрократов". И разумеется, поддержали его как раз самые активные участники кампаний красного террора, одним из главных руководителей которого он являлся. Ну а поскольку триумвират Сталина сумел переманить на свою сторону приспособленца Дзержинского, то вскоре последовали организационные выводы. За троцкизм еще не сажали, но и терпеть противников в столь важных структурах сталинисты никак не могли, и тут же весьма эффективно заработали "кадровые методы". Тех, кто имел неосторожность занять сторону конкурента, направляли вдруг служить куда-нибудь на глухую окраину или увольняли "по сокращению штатов"". (2)
Более подробно методы борьбы за власть в большевистской верхушке описаны в статье "Империя лжи. Вожди. Сталин. На пути к власти".
"К мерам по легализации политического насилия можно отнести и внешнюю реорганизацию политической полиции, предпринятой в начале 1922 года. 6 февраля была упразднена ВЧК, на смену ей пришло ГПУ - Государственное политическое управление, подведомственное Наркомату внутренних дел. Изменилось только наименование - сфера деятельности и структура остались те же, ярко демонстрируя преемственность организации. Что же означала перемена этикетки? ВЧК была чрезвычайной комиссией, в самом этом названии подчеркивался временных характер её существования и оправдание этого существования. ГПУ же указывало на то, что государство должно располагать нормальным, постоянно действующим институтом политического контроля и репрессий. За переменой наименования вырисовывалась легализация и придание постоянного статуса террору как способу разрешения конфликтов между государством и обществом". (4)
"По окончании Гражданской войны в 1921 г. в СССР заметно сократилось число казней, ссылок в трудовые лагеря, политических процессов и подавленных бунтов. Нэп дал гражданам пусть и ограниченное, но право заниматься торговлей и даже прибыльной промышленностью. Появилась какая-то гражданская администрация. Вернулись судьи и псевдонезависимая адвокатура. Те улучшения, которые вводились до и после смерти Ленина, могли бы служить доказательством того, что убийства и вопиющая несправедливость 1917-1921 гг. представляли собой не просто средство, при помощи которого большевики решили захватить и не выпускать власть, а неизбежный результат революции и Гражданской войны.
Но если ближе присмотреться к эпохе нэпа, мы увидим, что никакого настоящего послабления режима не было. У власти остались те же люди, и они были готовы теперь растерзать друг друга. Репрессивные учреждения, особенно ОГПУ, на короткое время ужались, но на самом деле перестраивались на профессиональной и постоянной основе. ОГПУ вербовало служащих нового типа: теперь нужно было обезоружить интеллигенцию и буржуазию, и чтобы достичь этой цели, гэпэушники искали образованных мужчин именно из этих обреченных групп.
Подход к врагу был деликатный - пули и страх не были преданы забвению, но к этим средствам прибавились награды, лесть, нравственное развращение. ОГПУ развивалось из полувоенной организации, где ценились героизм и насилие, в бюрократическую структуру, которая ставила скрытность, иерархию и систему выше всех революционных идеалов. В соответствии с этой переменой гэпэушники стали присягать не Троцкому и командирам Красной армии, а Сталину и его гражданским сатрапам. Дзержинский уже успел сдвинуть ОГПУ в нужном направлении; его наследник Вячеслав Менжинский по темпераменту, способностям и происхождению гораздо лучше подходил для превращения ОГПУ в главное орудие, с помощью которого Сталин укрепит свою власть". (1)
"ЧК была 6 февраля 1922 г. реорганизована в ГПУ - Государственное политическое управление, ставшее 15 ноября 1923 г. ОГПУ - Объединенным государственным политическим управлением, единым для всех республик СССР. Юристы пытались ограничить полномочия ГПУ, но тщетно. Заместитель Дзержинского И.С. Уншлихт доказывал необходимость внесудебных репрессий: "Есть целый ряд дел, по которым в трибуналах из-за отсутствия фактического материала будут вынесены оправдательные приговоры, в то время, как у нас имеется агентурный материал, вполне достаточный для строгого приговора вплоть до высшей меры наказания". "Красный террор" на несколько лет сократился, но не прекратился". (8)
"Не только угрозы и пули ЧК, но и голод проредил ряды независимо мыслящих интеллигентов: от голода умер великий языковед Александр Шахматов; жена математика Александра Ляпунова заразилась чахоткой от беженцев, и сразу после ее смерти Ляпунов застрелился. Единственным академиком, который получал добавочный паек, был нобелевский лауреат Иван Павлов, так как его опыты вивисекции считались большевизмом в науке. Ленина бесили "профессора и писатели ... контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи". Еще 15 сентября 1919 г. он написал Горькому об интеллигенции: "Пособники, интеллигентики, лакеи капитала, мнящие себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно". Письмо к Дзержинскому от 19 мая 1922 г. явилось сигналом к наступлению на интеллигенцию. <...>
Осенью 1922 г. сливки московской интеллигенции были собраны на Лубянке (такие же облавы имели место в Петрограде, Казани, Минске, Киеве). Операция проводилась безалаберно. Уншлихт жаловался Сталину на то, что "строгая конспирация была нарушена" и часть напуганной профессуры разъехалась на летние каникулы. К тому же киевское ГПУ плохо разбиралось в политических взглядах местной интеллигенции. Большей части задержанных вынесли обвинения в контрреволюционной деятельности; кое-кого вычеркнули из списков, кое-кого внесли в другой список, как советским учпеждениям необходимых спецов. ОГПУ не удалось проследить всех, кого оно разыскивало, другие же уже сидели в ожидании "суда" по политическим обвинениям. Не все задержанные понимали, как им повезло: те, кому разрешили остаться на родине, погибли через пятнадцать лет. К концу сентября Генрих Ягода сделал всё необходимое, чтобы выслать 130 человек в Германию. Напрасно германский канцлер протестовал, заявляя, что "Германия - не Сибирь"; германский консул в Москве выдал визы всем ссыльным, которые, разумеется, заявили, что выезжают по собственной воле. Ученые люди, лишенные своих книг и рукописей, собрались в петроградском порту.
Те два парохода, которые отплыли в Штеттин, везли не Запад самый щедрый подарок от России. Без Трубецкого и Якобсона на Западе не было бы структурной лингвистики; без Николая Бердяева не было бы христианского экзистенциализма. Историки Мельгунов и Кизеветтер внесли огромный вклад в европейскую историографию. Русская академия в Праге и Сорбонна в Париже обогатились этим выдворением. Со своей стороны Советский Союз лишился некоторых своих самых блестящих талантов, а те, кто остался, сделали нужные выводы и ушли в себя. Для советского гражданского общества высылка 1922 г. оказалась не менее катастрофичной, чем казни 1921 г. <...>
"Главлит, который тоже был подотчетен ГПУ, предупреждал в октябре 1922 г., что необходимо будет перейти от предварительной цензуры к карательной цензуре, т.е. не только запрещать нежелательные произведения, но и наказывать тех, кто предлагает их к публикации. <...> Скоро Главлит приобрел полицейскую власть и монополию на цензуру. <...>
Власть изучала частные письма советских граждан с такой же тщательностью, как произведения издательств. Перлюстрация частной переписки осуществлялась, но была объявлена незаконной (точно так же, как под властью царей, - например, к 1882 г. перлюстрировалось около 38 тыс. писем ежегодно). ГПУ создало свое собственное управление политического контроля под контролем фельдшера Ивана Сурты. Сурта так хорошо развил систему перлюстрации, что каждый гражданин СССР мог быть уверен, что его читает ГПУ, - к концу 1923 г. перлюстрировалось 5 млн писем и 8 млн телеграмм ежегодно - каждый перлюстратор читал 350 писем и 2500 телеграмм в день". (1)
Пока в большевистском руководстве шла иезуитская борьба за власть, до полного закручивания гаек в стране у них просто руки не доходили. Это-то время и воспринимается сегодня как чуть ли не золотой век в советской истории.
"Советское общество вряд ли замечало борьбу Сталина за единоличную власть. В 1923 г. люди просто чувствовали облегчение: после шести лет ужасов и потрясений наступил относительно стабильный год. Никто не описал ужасов революции лучше, чем Василий Розанов, умерший от истощения в Троице-Сергиевской лавре в 1919 г.:
С лязгом, скрипом, визгом опускается над русскою историей железный занавес.
- Представление окончилось.
Публика встала.
- Пора одевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись.
Но ни шуб, ни домов не оказалось.
Летом 1923 г., однако, ходили трамваи, открывались театры и даже казино; тот, у кого денег хватало, мог покупать всё, что угодно. Книги, напечатанные в Берлине, продавались в Москве, и писатели свободно пересекали границу. В деревне у крестьян было зерно не только для своих нужд, но и на посев и даже на частную коммерцию. <...>
Город (Петроград. Дж.Р.) очистили от буржуазии и наполнили солдатами, рабочими, крестьянами. Перемена в России очень хорошо понятна по двум строкам Николая Гумилева: "Только змеи сбрасывают кожу, / Мы меняем души, не тела". Этот народ, власть над которым стала причиной отчаянной политической борьбы в Политбюро, уже не имел ничего общего с тем гражданским обществом, которое было всего шестью годами раньше. К 1923 г. никто и не думал влиять на политику правительства; страх охватил всех, и люди лишь надеялись, что их оставят в покое". <...>
Дзержинский, как и Сталин, был и нетерпелив и некомпетентен в вопросах экономики - для решения хозяйственных проблем он прибегал к возмездию. Когда рабочие жаловались на инфляцию, Дзержинский написал (28 марта 1923 г.) Ягоде и потребовал, чтобы конфисковали собственность всех спекулянтов, владельцев баров, валютчиков и чтобы их выслали из городов. Валютные операции государства сразу прекратились, и валютчиков пришлось отпустить. <...>
Пока Сталин и Политбюро интриговали, была иллюзия, будто государство отступает и ОГПУ несколько унялось. Если верить официальной статистике, в 1923 г. расстреляли всего 414 человек. <...> На самом деле Менжинский отвел одно щупальце ОГПУ и протянул другое. Чекисты поменяли свою свирепую тактику на новую, более тонкую, но не менее смертоносную. Иностранный отдел Менжинского сосредоточился на сведении счетов с эмигрантами; его сотрудники составляли элиту изобретательных полиглотов-убийц, довольных своим хозяином, который не только знал, но и любил свою специальность. <...> ОГПУ уже располагало 40 тыс. грамотных служащих, перехватывающих письма и телефонные звонки, и бесконечным числом сексотов - в одной Москве их было уже 20 тыс., - которые докладывали о разговорах граждан, так что можно было составлять для Политбюро регулярные сводки об общественных настроениях. Но даже этой огромной тайной армии гражданских сотрудников было мало, и ОГПУ боролось за расширение своей территории". (1)
Большевики очень старались придать своей бандитской власти легитимный вид. С этой целью они сочиняли новое законодательство, которое на деле оказывалось издевательством над принятыми во всем мире юридическими принципами и здравым смыслом.
"Первый Уголовный кодекс (УК) РСФСР был введен в действие 1 июня 1922 года. "Принципиальной "новацией" этого документа явилось (впервые в мировой юридической практике новейшего времени) введение в Особенную часть (по составу "Государственные преступления") отдельной главы ("О контрреволюционных преступлениях", статьи 57-73), которая устанавливала уголовную ответственность, обусловленную не правовыми, а политико-идеологическими мотивами.
30 октября 1924 года приняты "Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик", которые оказали существенное влияние на уголовное и исправительно-трудовое законодательство союзных республик, в том числе РСФСР. В "Основных началах..." отмечалось, что "целями применения мер социальной защиты являются: предупреждение преступлений; лишение общественно опасных элементов возможности совершать новые преступления; исправительно-трудовое воздействие на осужденных". К мерам социальной защиты судебно-исправительного характера отнесены: "объявление врагом трудящихся с лишением гражданства СССР и изгнании из пределов СССР навсегда"; "лишение свободы со строгой изоляцией"; "лишение свободы без строгой изоляции"; "принудительные работы без лишения свободы"; "поражение в правах"; "удаление из пределов СССР на срок"; "удаление из пределов союзной республики или отдельной местности с запрещением проживания в тех или иных местностях или без такового (ссылка и высылка)"; "увольнение от должности"; "запрещение занятия определенной должности, видом деятельности либо промыслом"; "общественное порицание"; "конфискация имущества"; "штраф"; "предостережение". "Основные начала..." установили максимальный срок лишения свободы в 10 лет и минимальный срок - в 7 дней.
В соответствии с "Основными началами..." 26 ноября 1926 года вторая сессия ВЦИКа РСФСР XII созыва приняла новый Уголовный кодекс (УК) РСФСР, который был введен в действие с 1 января 1927 года. В этом кодексе "контрреволюционные преступления" квалифицировались по статье 58 (пункты 1-14), включенной в главу 1 "Преступления государственные" Особенной части (глава введена в действие с принятием 25 февраля 1927 года 3-й сессией ЦИК СССР "Положения о преступлениях государственных"). Перечень "контрреволюционных" статей (в самом сжатом виде) может быть представлен следующим образом:
статья 58-1 - "понятие контрреволюционного преступления";
58-12 - "недонесение о контрреволюционном преступлении";
58-13 - "активная контрреволюционная деятельность при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны";
58-14 - "контрреволюционный саботаж".
При этом "контрреволюционным" признавалось "всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими, на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик, рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных и автономных республик или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции", а "в силу международной солидарности интересов всех трудящихся" такие же действия считались "контрреволюционными" и тогда, "когда они направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в Союз ССР".
Как видим, вновь принятым советским уголовным законодательством предоставлялось карательным органам практически неограниченное пространство для толкований понятия "контрреволюционности"". (3)
Да, дорогой читатель, печально известная 58-я статья УК СССР родилась в период наибольшей (по сравнению с другими эпохами истории страны) свободы и относительного благополучия.
"16 октября 1924 года вторая сессия ВЦИК XI созыва приняла первый Исправительно-трудовой кодекс (ИТК) РСФСР. В основу этого законодательного документа был заложен "классовый принцип" осуществления репрессий и дифференциации заключенных общих мест заключения (кроме лагерей ОГПУ) по видам режима. Места заключения делились на общие (исправительно-трудовые дома, трудколонии: ремесленные, фабрично-заводские, сельскохозяйственные) и особые (политизоляторы и переходные дома ОГПУ). Кодекс законодательно закрепил единую систему мест заключения с различными видами режима для содержания репрессированных. <...>
Отметим также, что в первом ИТК РСФСР (как и в Уголовном кодексе 1926 года) не было терминов "тюрьма" и "лагерь" (в том числе "концентрационный лагерь", либо "лагерь принудительных работ", либо "исправительно-трудовой лагерь" и т.п.). Но в реальности такие существовали, функционировали и руководствовались в своей деятельности не законодательными установлениями, а различными подзаконными ведомственными актами, издаваемыми самими же карательно-применительными органами - ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД и т.д." (3)
"ОГПУ начало изображать себя клубом принципиальных юристов и интеллигентов; тем не менее в 1925 г. было казнено 2550 человек. ОГПУ кое-где навело порядок в лагерях и уволило некоторых садистов. В один из многочисленных лагерей особого назначения между Мурманском и Архангельском, где свирепствовали чекисты, опозорившиеся в Москве или Петрограде и теперь истребляющие несчастных заключенных, ОГПУ даже послало комиссию. <...>
В 1929 г. Сталин и Ягода распорядились о расстреле шестисот человек из охраны вместе с большей частью заключенных.
Отступление ОГПУ поощряло либералов в партии. Одна комиссия даже обвинила ОГПУ в 826 незаконных убийствах и в широкомасштабном взяточничестве. Луначарский, Крыленко и Радек опасались, что палачество развращает гэпэушников, и требовали, чтобы только уголовные занимались заплечными делами. <...>
ОГПУ не могло, однако, обойтись без молодых энергичных садистов - Михаил Фриновский, еще один, как Сталин, семинарист, ставший убийцей, поднимался по службе, пока не стал наркомом в 1930 гг.; Всеволод Балицкий, который пытал и насиловал своих жертв в Киеве, стал начальником ГПУ и потом наркомом внутренних дел Украинской ССР - по приказам Сталина в 1933 г. он морил всю крестьянскую Украину голодом". (1)
"Не имея возможности справиться с критической ситуацией самостоятельно, НКВД вынужден был обращаться за помощью к высшему руководству страны. "Вся сеть мест заключения, - говорилось в докладной записке наркома внутренних дел РСФСР А. Белобородова от 19 февраля 1925 года в Совнарком СССР, - рассчитанная за округлением на 73 тысяч штатных мест, содержит в настоящее время 100 924 человека. Таким образом, эти 30 тысяч заключенных, не вошедших в план снабжения, должны питаться за счет остальных... В результате - голодание тысяч заключенных, создание антисанитарной обстановки с угрозой эпидемических заболеваний, побеги из мест заключения, которые не могут предупредить по причине недостаточного служебного персонала". <...>
Между тем к середине 1920-х годов во многих губерниях встал вопрос о закрытии концлагерей - из-за "невозможности их обеспечения". Именно тяжелым материальным положением можно объяснить некоторые всплески "гуманности" со стороны советской власти, наблюдавшиеся во второй половине 1920-х годов, когда из тюрем и лагерей выпускались тысячи заключенных - по случаю различных амнистий или путем "досрочного освобождения". Число заключенных в лагерях принудительных работ, например, сокращалось временами до 15-16 тысяч. По случаю 10-й годовщины Октябрьской революции (1927 год) объявлена амнистия и освобождены около 60 тысяч человек, то есть более половины заключенных.
Однако эта политика "проветривания камер", как ее называли тюремные служащие, была малоэффективна, так как через некоторое и весьма непродолжительное время тюрьмы и лагеря наполнялись новым составом узников. Большевистский режим по-прежнему целенаправленно изолировал и уничтожал своих реальных, потенциальных и мнимых противников, отбросив в сторону все общепринятые процессуальные нормы и юридические гарантии, как, впрочем, и принятые им же самим законодательные установления". (3)
"Представим себе, что в январе 1924 г. после смерти Ленина власть большевиков была бы свергнута. Предположим, что выжившие члены Политбюро и ОГПУ обвинены в массовых убийствах, предательстве, пытках и грабежах. Адвокаты, вероятно, посоветовали бы Троцкому, Сталину и Дзержинскому признать себя виновными, но при пяти смягчающих обстоятельствах: они занимались свержением несправедливой репрессивной политической системы; они вывели войска из войны, которая уносила миллионы жизней; они защищались от врагов, которые, приди к власти, действовали еще хуже; они сражались не с народом, а с иностранцами и с правящей элитой; они руководствовались идеалами справедливого общества без эксплуатации, пользуясь диктатурой как временной мерой. Возможно, судьи нашли бы смягчающие обстоятельства убедительными. <...>
К 1926 г. Сталин не сомневался, что ОГПУ столько же зависело от него, сколько он от ОГПУ. Последнему больше не у кого было искать покровительства. С одной стороны, главари ОГПУ не были полностью сталинскими людьми, в том смысле, что Сталин их не назначал. Пройдет десять лет, пока Сталин не сосредоточит в своих руках все назначения в ОГПУ, как уже произошло с ЦК и Политбюро. Менжинский, Ягода и их заместители тем временем еще получали удовольствие от общения и даже дружбы с интеллектуалами Бухариным и Рыковым. Когда Сталин окончательно расправится и с Бухариным, и с "правыми", ему придется выкорчевывать таких интеллигентов и из рядов ОГПУ и заменять их головорезами и роботами из партийного аппарата. <...>
В 1927 г. ОГПУ еще не стало тем централизованным тоталитарным государством в государстве, которое сталинисты сделали из него к концу десятилетия. Вся вина и ответственость за это преобразование, которое позволило ОГПУ руководить политической и экономической сферами СССР и стать главным орудием сталинской власти, принадлежала Вячеславу Менжинскому. Хотя он ни разу в жизни не держал револьвера в руках и даже никогда не смотрел, как расстреливают по его приговорам, Менжинский был главарем всех психопатов, уголовников и интеллектуалов, которые с наслаждением отправляли своих жертв на тот свет ради сталинского дела". (1)
Использованная литература
1. Дональд Рейфилд, Сталин и его подручные", М., Новое Литературное Обозрение, 2008.
2. В.Е. Шамбаров, "Государство и революции", М., Алгоритм, 2002.
3. В.А. Бердинских и В.И. Веремьев, "Краткая история ГУЛАГа", М., "Ломоносов", 2019.
4. С. Куртуа, Н.Верт и др., "Черная книга коммунизма", М., Три века истории, 1999.
5. В.Д. Игнатов, "Палачи и казни в истории России и СССР", М., Вече, 2014.
6. "Соловецкий лагерь особого назначения", статья из Википедии.
7. С.А. Мальсагов, "Адские острова", в книге "Русская Голгофа", М., Независимое издательство "Пик", 2007.
8. "История России. ХХ век. Эпоха сталинизма (1923-1953)", Том II, под ред. А.Б. Зубова, М., Издательство "Э", 2017.