Одной из самых опасных профессий в СССР была руководящая должность в органах Государственной безопасности. Любопытную статистику приводит Виктор Суворов в своей книге под названием "Змееед":
Перед началом Великой чистки в высшем руководстве НКВД был 41 комиссар Государственной безопасности.
Звание Генерального комиссара ГБ равнялось званию Маршала Советского Союза. Это звание тогда носил только один человек. Он был арестован и расстрелян.
Из семи комиссаров ГБ 1-го ранга были арестованы и расстреляны семеро.
Из 13 комиссаров ГБ 2-го ранга - арестованы и расстреляны 11, один отравлен в кабинете нового заместителя главы НКВД, который, в свою очередь, через год был арестован и расстрелян уже во второй волне очищения.
Из 20 комиссаров ГБ 3-го ранга трое покончили жизнь самоубийством, 15 арестованы и расстреляны, один бежал в Манчжурию, где позднее был убит японцами.
Из 41 комиссара Государственной безопасности, которые накануне Великой чистки руководили тайной полицией Советского Союза, 1937 и 1938 годы пережили двое. После смерти Сталина один из них был арестован и расстрелян, второй арестован, во время следствия сошёл с ума и умер в психиатрической клинике тюремного типа.
Обычно вместе с главным вурдалаком шла под нож и его команда, то есть непосредственные подчинённые. Однако, несмотря на немалый риск, недостатка в кадрах Государственная безопасность никогда не испытывала.
Все эти "генералы вурдалачьих войск", и ещё многие другие, не вошедшие в этот список, повинны в страшных мучениях и смертях миллионов советских граждан. Для того, чтобы ответить на вопрос, какими специфическими чертами характера отличались от нормальных человеческих существ эти монстры, давайте познакомимся с биографиями нескольких из самых главных чекистов, огэпэушников и энкэвэдэшников.
13.1. Дзержинский
Феликс Эдмундович Дзержинский (30 августа 1877 - 20 июля 1926). Член Оргбюро ЦК РКП(б), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), основатель и руководитель ВЧК.
Образование: учился в Виленской гимназии, но не окончил.
С 20-го декабря 1917 председатель ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем) при СНК РСФСР. Один из основателей сети концентрационных лагерей в большевистской России. Руководил борьбой с повстанческим движением на Украине. Во время войны с Польшей в 1920 году возглавлял охрану революционного порядка в тылу Юго-Западного фронта. Одновременно был членом Временного ревкома Польши и Польского бюро ЦК РКП(б).
С 14 апреля 1921 по 2 февраля 1924 - Народный комиссар путей сообщения РСФСР - СССР. Создатель Вооружённой охраны путей сообщения. С февраля 1924-го председатель ВСНХ СССР. ( "Дзержинский, Феликс Эдмундович", статья из Википедии)
"15 ноября (1923) постановлением Президиума ЦИК СССР образовано Объединённое государственное политическое управление при СНК СССР. Председателем ОГПУ до 20 июля 1926 года являлся Ф.Э. Дзержинский". ( "Объединённое государственное политическое управление", статья из Википедии)
Вот как характеризовал "железного Феликса" писатель, публицист и историк Роман Гуль:
"Когда в февральскую революцию вся Россия безумствовала при имени Керенского, имя Дзержинского было еще никому неизвестно. Но меньше, чем через год Керенского позабыли, а имя Дзержинского как ужас гремело в стране, дойдя от Москвы до самых глухих захолустий России. Имевший некий революционный опыт Дантон говорил: "В революции всегда власть попадает в руки больших злодеев".
<...>
Дзержинского не приходилось уговаривать взять на себя ответственность за кровь всероссийского террора. Его ближайший помощник, чекист Лацис свидетельствует: "Феликс Эдмундович сам напросился на работу по ВЧК".
Теперь "веселые чудовища" большевизма, жившие в непокидавшем их страхе народных восстаний, покушений, заговоров, участники авантюры во всемирном масштабе, могли уже спать спокойно. Они знали, кому вручена неограниченная власть над населением. На страже их жизней встало в достаточной мере "страшное чудовище" - "лев революции", в когти которого неприятно попасться.
"Дзержинский - облик суровый, но за суровостью этой таится огромная любовь к человечеству, и она-то и создала в нем эту неколебимую алмазную суровость", писал известный скандальными театральными похождениями пошляк Луначарский. "В Дзержинском всегда было много мечты, в нем глубочайшая любовь к людям и отвращение к насилию", писал прожженный циник Карл Радек. "Дзержинский с его тонкой душой и исключительной чуткостью ко всему окружающему, с его любовью к искусству и поэзии, этот тонкий и кристальный Дзержинский стал на суровый жесткий пост стража революции", писал алкоголик, захудалый провинциальный врач, ставший наркомздравом Семашко. Кто только восторженно не писал о "нежном и беспощадном, мягком и суровом, храбрейшем из храбрых вожде кожаных курток", верховном хранителе коммунистической революции, Ганецкие, Гуковские, Козловские, писала вся банда тёмных дельцов, облепивших пирог ленинской власти.
На фоне октября поднявшись над партией и страной, вождь ВЧК вырастал в жуткую и страшную фигуру, похожую на думающую гильотину. С созданием ВЧК фактическая власть переходила в руки Дзержинского. Кроме Дзержинского, никто не влиял на Ленина. "Ленин стал совсем невменяем, и если кто имеет на него влияние, так это только "товарищ Феликс", Дзержинский, еще больший фанатик и, в сущности, хитрая бестия, запугивающий Ленина контр-революцией и тем, что она сметет нас всех и его в первую очередь. А Ленин, в этом я окончательно убедился, самый настоящий трус, дрожащий за свою шкуру. И Дзержинский играет на этой струнке", свидетельствует такой авторитет, как народный комиссар Л. Б. Красин.
<...>
На заседаниях у Ленина была еще привычка переписываться короткими записками. В этот раз очередная записка пошла к Дзержинскому: "Сколько у нас в тюрьмах злостных контр-революционеров?" В ответ от Дзержинского к Ленину вернулась записка: "Около 1500". Ленин прочел, что-то хмыкнул, поставил возле цифры крест и передал ее обратно Дзержинскому.
Далее произошло странное. Дзержинский встал и, как обычно, ни на кого не глядя, вышел из заседания. Ни на записку, ни на уход Дзержинского никто не обратил никакого внимания. Заседание продолжалось. И только на другой день вся эта переписка вместе с ее финалом стала достоянием разговоров, шопотов, пожиманий плечами коммунистических сановников. Оказывается, Дзержинский всех этих "около 1500 злостных контр-революционеров" в ту же ночь расстрелял, ибо "крест" Ленина им был понят, как указание.
Разумеется, никаких шепотов, разговоров и качаний головами этот "крест" вождя и не вызвал бы, если б он действительно означал указание на расправу. Но, как мне говорила Фотиева:
- Произошло недоразумение. Владимир Ильич вовсе не хотел расстрела. Дзержинский его не понял. Владимир Ильич обычно ставит на записке крест, как знак того, что он прочел и принял, так сказать, к сведению".
Так, по ошибочно поставленному "кресту" ушли на тот свет "около 1500 человек". Разумеется, о "таком пустяке" ни с Лениным, ни с Дзержинским никто бы не осмелился говорить. Как Дзержинский, так и Ленин, могли чрезвычайно волноваться о продовольственном поезде, не дошедшем вовремя до назначенной станции. Но казнь людей, даже случайная, не пробуждала в них никакого душевного движения. Гуманистические охи были "не департаментом" Ленина и Дзержинского.
В вопросах борьбы с "врагами народа" меры Дзержинского непререкаемы. В то время как первоначально предполагалось дать ВЧК функции "только предварительного следствия", Дзержинский настоял на обратном, на присвоении ВЧК права непосредственной расправы на основе только "классового правосознания и революционной совести". И право расстрела за ним было признано.
<...>
Напросившийся на пост главы ВЧК, взявший в руки "разящий меч революции", Дзержинский так характеризовал свою задачу: "Я нахожусь в огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать горящий дом. Некогда думать о своих и о себе. Работа и борьба адская. Но сердце мое в этой борьбе осталось живым, тем же самым, каким было и раньше. Все мое время, это - одно непрерывное действие, чтобы устоять на посту до конца. Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля: бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения и самому быть беспощадным, чтобы как верный сторожевой пес растерзать врагов".
<...>
Самостоятельность мысли в Дзержинском отсутствовала. Его ум ограничен, знания брошюрочны, росшее в тюрьме мышление безжизненно и только сектантски-искривленная душа сильна тупой верой в непреложную святость партийной программы. До 1917 года за эту программу он отдавал свою жизнь, а с 1917 года начал отдавать чужие.
<...>
"Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов, является методом выработки коммунистического человека из материала капиталистической эпохи", - вот как понимал сущность своего террора Дзержинский.
<...>
В то время как в послеоктябрьском хаосе большинство отраслей государственного управления пробывало в состоянии полной разрухи, карательный аппарат нового государства, коммунистическая тайная полиция организовалась с необычайной стремительностью.
Этим Кремль был всецело обязан вождю ВЧК.
Не обладавший никакими талантами многолетний тюремный сиделец Дзержинский, как начальник тайной полиции, оказался незаменимым. В каторжанине-революционере открылось перворазрядное полицейское дарование, соединенное к тому же с чудовищной работоспособностью.
Стоя во главе ВЧК, Дзержинский не только террором превратил всю Россию в один сплошной чекистский подвал, он в лице своего учреждения создал еще и небывалую в мире академию шпионажа и провокации, где сплелся былой опыт царских охранных отделений со всей азефовщиной революционного подполья.
<...>
В декабре 1917 года в Петербурге, на Гороховой 2, в помещении градоначальства, вся канцелярия ВЧК была еще в портфеле Ф. Дзержинского, а касса в кармане казначея Якова Петерса. Дзержинский еще сам ездил на обыски и аресты. Но в начале 1918 года в Москве, где Дзержинский под свою опричнину занял на Лубянке грандиозные дома страховых обществ с обширнейшими подвалами и погребами - "Якорь", "Саламандра", "Россия" - ВЧК превратилась уже в мощную кровавую организацию, которая в процессе революции захватила безоговорочную власть над страной.
В 1918 году руководимая Дзержинским ВЧК была уже государством в государстве, и Лубянка фактически властвовала над Кремлем. Это был коммунистический "центр центров".
<...>
Есть рассказы, как Дзержинский уговаривал "кристальных коммунистов" итти в ВЧК. Он понимал, конечно, что неприятно производить обыски, допрашивать, видеть слезы, подписывать смертные приговоры и при случае самому расстреливать, но ведь все делается во имя коммунизма и во славу его? Всякое отталкивание от ЧК в Дзержинском вызывало ярость, и именно он выбросил знаменитый лозунг: "каждый коммунист должен быть чекистом".
<...>
Больше чем фанатиком, Дзержинский был - "хитрой бестией". И речи о "кристальной чистоте" чекистов оставлялись, разумеется, для истории, а жизнь шла жизнью. Подбор членов коллегии ВЧК, начальников Особых Отделов и чекистов-следователей Дзержинский начал не с госпожи Крупской и не с барышни Ульяновой, а совсем с других, примитивно-кровожадных, цинических, бесхребетных низовых партийных фигур всяческих проходимцев. Калейдоскоп имен - Петерc, Лацис, Эйдук, Ягода, Агранов, Атарбеков, Бела Кун, Саенко, Фельдман, Вихман, Бокий, - говорит о чем угодно, но только не о "жажде бесклассового общества".
"ВЧК - лучшее, что дала партия", утверждал Дзержинский. Если это лучшее, то где же худшее? Когда-то Бакунин советовал французам при захвате революционной власти "разбудить в народе дьявола" и "разнуздать самые дурные страсти". Этого же мнения был Нечаев. Так действовал в 1917 году и Дзержинский.
Дзержинский взломал общественную преисподню, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов. Он прекрасно понимал жуткую силу своей армии. Но желая расстрелами в затылок создавать немедленный коммунизм, Дзержинский уже в 1918 году с стремительностью раскинул по необъятной России кровавую сеть чрезвычаек: губернские, уездные, городские, волостные, сельские, транспортные, фронтовые, железнодорожные, фабричные, прибавив к ним "военно-революционные трибуналы", "особые отделы", "чрезвычайный штабы", "карательные отряды".
Из взломанного "вооруженным сумасшедшим" социального подпола в эту сеть хлынула армия чудовищ садизма, кунсткамера, годная для криминалиста и психопатолога. С их помощью Дзержинский превратил Россию в подвал чеки и, развивая идеологию террора в журналах своего ведомства "Еженедельник ВЧК", "Красный Меч", "Красный Террор", Дзержинский руками этой жуткой сволочи стал защищать коммунистическую революцию.
<...>
Меж коммунистами Дзержинским и Шульманом, конечно, есть разница. Но в сущности эта разница только "конституций". Разумеется, лично, физически убивать людей так, как убивал Шульман, Дзержинский не мог. Это подтверждает характерный для состояния нервной системы председателя ВЧК рассказ его бывшего помощника левого эсэра Александровича.
В 1918 году, когда отряды чекистов состояли сплошь из матросов, один такой матрос вошел в кабинет Дзержинского в совершенно пьяном виде. Аскет Дзержинский сделал ему замечание, но пьяный внезапно обложил Дзержинского, вспомнив всех его родителей. Дзержинский затрясся от злобы, не помня себя выхватил револьвер и, выстрелив, уложил матроса на месте. Но тут же с Дзержинским случился припадок падучей.
Для непосредственного убийства Дзержинский был, конечно, слишком "ломок". Для этого необходимы те "рукастые" коммунисты, которых требовал найти для защиты своей диктатуры Ленин. Их то и возглавил "хрупкий" Дзержинский в своем лубянском кабинете росчерком пера убивавший десятки тысяч людей.
Не слыхавший о Марксе Шульман и читавший Маркса Дзержинский были механизмами одного и того же террористического конвейера, на который диктатурой коммунистической партии был брошен русский народ.
Трудно сказать, какой тип чиновников террора вызывает большее отвращение. Фактические ли убийцы, Эйдуки, Шульманы, Саенки, или верхушечная "интеллигентская" головка ЧК". (Р.Б. Гуль, "Дзержинский (начало террора)", Нью-Йорк, издательство Мост, 1974)
Большевистский холуйствующий поэт Маяковский посвятил вдохновителю всероссийского убийства такие строки:
Юноше, обдумывающему житье,
Решающему - сделать бы жизнь с кого?
Скажу, не задумываясь:
"Делай её с товарища Дзержинского!"
13.2. Менжинский
Вячеслав Рудольфович Менжинский (19 августа 1874 - 10 мая 1934). Преемник Ф.Э. Дзержинского во главе ОГПУ (1926 - 1934).
Один, если не единственный, чекист-садист с высшим образованием. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета в 1898 году. Писал и печатал прозу.
Во время Октябрьской революции - член петроградского военно-революционного комитета, комиссар ВРК в Госбанке. В январе - марте 1918 года занимал пост наркома финансов. В органах ВЧК с 15 сентября 1919 года - особоуполномоченный Особого отдела и член Президиума, заместитель, а затем с 20 июля 1920 по июль 1922 - начальник Особого отдела. С 1923 года - первый заместитель ОГПУ Дзержинского. 20 июля 1926 года умер Дзержинский. Председателем ОГПУ стал Менжинский.
В 1931 году в ОГПУ была создана система исправительно-трудовых лагерей, в рамках которой осуждённые направлялись на крупные стройки, лесозаготовительные и добывающие предприятия, как народно-хозяйственные, так и созданные в системе ГУЛАГ. В числе крупных строек с заметным участием заключённых были строительство Беломорканала (1931 - 1933) и канала Москва - Волга (1932 - 1937). На XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 года) Менжинский был избран членом ЦК ВКП(б).
В.Р. Менжинский установил рекорд длительности пребывания на посту главы спецслужб сталинской эпохи - 8 лет.
На начало 1920-х годов Менжинский страдал дегенеративным остеопорозом позвоночника (результат травмы, полученной в результате аварии в Париже). В молодости перенёс скарлатину, дифтерит и тиф. Страдал частыми ангинами, мигренями, аритмией дыхания и почечной инфекцией; имел увеличенное сердце. При росте 175 см весил около 100 кг. Выкуривал в день от 50 до 70 папирос. Страдал бессонницей: спал не более 5 часов в сутки. Ленин называл Менжинского "мой невротик-декадент". ( "Менжинский, Вячеслав Рудольфович", статья из Википедии)
"Дзержинский умел разбираться в людях, особенно в годных и нужных для его дела террора. И он предложил Менжинскому самую трудную, самую страшную и кровавую работу в своем ведомстве - заведывание Особым Отделом ВЧК. Тихо, с той же вкрадчивой улыбкой, с теми же воспитанными манерами эстет, парадоксалист, полиглот, сибарит Менжинский принял кровавейший пост в ВЧК.
Малознавшие Менжинского сановники удивлялись появлению его на этом посту. Но Дзержинский знал, что делал. На посту начальника Особого Отдела этот человек с вкрадчивой улыбкой оказался не только подходящим, но незаменимым. Дилетант во всем, тут, в инквизиции, оказался как раз на своем месте: больная "тень" воплотилась в беспощадного и страшного человека.
На посту в ЧК Менжинский был и трудоспособен и виртуозен. Его психологическая тонкость, болезненная интуиция, схематичность мышления нашли блестящее применение.
К тому же бесовская жажда выйти из состояния ничтожества получила неслыханное удовлетворение. Поэта ненапечатанных стихов, оратора непроизнесенных речей и художника ненаписанных полотен, Менжинского теперь узнала вся Россия. Больше того, узнал целый мир!
Автор определения трудящихся, как "социалистической скотинки" стал вождём "рабоче-крестьянского" террора. Так же, как Дзержинский, ночи-напролет, безвыходно он работал на Лубянке, отправляя людей на тот свет. И на своем посту был сух, холоден, бесчувственен и бесчеловечен.
Лежавший большую часть дня на диване, ибо врачи запрещали ему много двигаться, Менжинский никого лично не расстреливал. Этим в подвалах занимался "человеческий зверинец". Но думаю, что в тиши лубянского кабинета лежавшему на диване под гуды заведенных моторов автору декадентских романов эти расстрелы по росчерку пера могли столь же хорошо, как Эйдуку, "полировать кровь". Ведь это все та же напрягающая нервы игра "болезненно-извращенных стихов", только в гораздо более сильной дозе и не в бреду, а наяву.
Как и Дзержинский, Менжинский сам допрашивал арестованных, сам рылся в следственных материалах, сам производил очные ставки и сам нередко инсценировал "процессы контр-революционеров". Известна его ледяная холодность, когда только для того, чтобы крепче держаться в своем вельможном кресле, этот человек расстреливал заведомо невинных и не шевелил пальцем для спасения бывших товарищей, попавших в лапы ЧК. Для Менжинского это была бы - недостойная сентиментальность". (Р.Б. Гуль, "Менжинский")
"Вячеслав Менжинский по темпераменту, способностям и происхождению гораздо лучше подходил для превращения ОГПУ в главное орудие, с помощью которого Сталин укрепит свою власть. Целое десятилетие Менжинский управлял ОГПУ, но оставался в тени, речей не говорил, в партии не играл видной роли. Именем Менжинского не нарекали городов, памятников ему не воздвигали - он до сих пор остается чекистом для чекистов, как Хлебников - поэтом для поэтов. Менжинский, которого редко хвалили и еще реже любили даже советские апологеты, заслуживает того, чтобы история предала его позору". (Дональд Рейфилд, "Сталин и его подручные", М., Новое литературное обозрение, 2008)
"И выйдя из ничтожества, прогремев на всю страну, с той же вкрадчивостью в манерах, жестах и улыбках "Вяча - божья коровка", вельможа Менжинский, прекрасно знавший историю закулисной борьбы всех времен и всех правительств, тонко шел путем дворцовых интриг, лавируя по корридорам московского Кремля, ставя то на ту, то на другую партию борящихся за власть.
Он еще издавна ненавидел Ленина, но при нем держался за Дзержинского, прячась за его спину. Когда он видел, что Ленину уже не жить, искал милостей у Троцкого. Но нашел их у Сталина. И здесь, поддержанный Сталиным, уже стареющий, больной манией преследования, полупарализованный Менжинский достиг, наконец, вершин придворной карьеры". (Р.Б. Гуль, "Менжинский")
"Всю жизнь Менжинский симпатизировал гомосексуалистам - однажды он заявил, что ненавидит Англию не за капитализм, а за то, что она заточила Оскара Уайльда.
<...>
У Менжинского и Ленина было много общего во взглядах: приятель Менжинского вспоминал, что тот тоже называл крестьянство "скотом", которым надо "пожертвовать ради революции".
<...>
В двадцатые годы без тонкого ума Менжинского Сталин не смог бы победить своих врагов за границей и в СССР; в конце 1920-х - начале 1930-х гг. без беспощадности Менжинского Сталин не смог бы ни навязать народу коллективизацию, ни разыграть показные судебные процессы. Несмотря на разницу в происхождении и воспитании, у Сталина и Менжинского было настоящее душевное родство. Обоим была присуща спокойная, холодная жестокость; оба не любили говорить громко и подолгу.
<...>
Постепенно, по мере того как ЧК трансформировалась в ОГПУ, Менжинский выходил из-за кулис и становился кому кумиром, кому страшилищем. Те, кого он допрашивал, дивились его согбенному телу, интеллигентным очкам или пенсне, обломовским пледу и дивану. Менжинский любил выставлять напоказ длинные пальцы пианиста; потирал руки от удовольствия, улыбаясь с изысканной вежливостью, даже - или особенно - тогда, когда он посылал собеседника на расстрел.
<...>
Энергично расправившись с эмигрантами, интеллигентами и клириками, Менжинский наконец доказал свою незаменимость. С этого момента он стал правой рукой Сталина в подавлении оппозиции, как партийной, так и внепартийной.
<...>
В 1927 г. ОГПУ еще не стало тем централизованным тоталитарным государством в государстве, которое сталинисты сделали из него к концу десятилетия. Вся вина и ответственность за это преобразование, которое позволило ОГПУ руководить политической и экономической сферами СССР и стать главным орудием сталинской власти, принадлежала Вячеславу Менжинскому. Хотя он ни разу в жизни не держал револьвера в руках и даже никогда не смотрел, как расстреливают по его приговорам, Менжинский был главарем всех психопатов, уголовников и интеллектуалов, которые с наслаждением отправляли своих жертв на тот свет ради сталинского дела". (Дональд Рейфилд, "Сталин и его подручные", М., Новое литературное обозрение, 2008)
"Закутанный в пледы, не покидающий дивана полупаралитик, он, член правительства С.С.С.Р., глава тайной коммунистической полиции, теперь мог доживать свой век в фрейлинском корпусе Кремля, совершенно спокойно. Сталин ему покровительствует, ибо хорошо знает своего инквизитора: - никакая оппозиционность, никакая борьба не интересовала этого ленинского "цыгана".
С своего дивана Менжинский послушно руководил аппаратом ГПУ и концентрационными лагерями, куда согнало ГПУ до пяти миллионов человек. Это - обычная чиновничья служба вельможи, к тому ж прекрасно ведомая его чекистским Санчо-Панчо, членом коллегии ГПУ, бывшим фармацевтом Ягодой". (Р.Б. Гуль, "Менжинский")
Менжинский играл такую роль в событиях начала 1930-х гг., (имеется в виду голодомор 1932-1933 годов. - Дж.Р.) что его надо считать непосредственно ответственным за вызванную голодом смертность, - на его совести, таким образом, больше смертей, чем у Дзержинского, Ягоды, Ежова или Берия.
<...>
У Менжинского не было совести - даже до революции он называл крестьянство скотом, а его ницшеанское преклонение перед силой обернулось верой в культ Сталина.
<...>
Размах многолетней работы Менжинского доказывает, насколько Троцкий был неправ, брезгуя им как дилетантом-интеллигентом, попавшим в шайку профессиональных громил. Менжинский, более умный, чем Дзержинский, более образованный, чем любой другой глава тайной полиции, стал главным помощником Сталина в этот решающий период от смерти Ленина до убийства Кирова, когда Сталин пробивал себе дорогу к абсолютной власти". (Дональд Рейфилд, "Сталин и его подручные", М., Новое литературное обозрение, 2008)
"Из всех чекистских фигур этот "неудачный поэт" является едва-ли не одной из отвратительнейших. Смерть настигла его на диване, к которому много лет он был прикован унаследованной от дегенеративного рода болезнью. Но в казенной печати о причинах смерти главы ГПУ точно ничего не говорилось. Не было б удивительно, если б издавна больная манией преследования "тень человека" кончила жизнь наложением на себя рук. И объективных и субъективных причин для этого было больше, чем достаточно". (Р.Б. Гуль, "Менжинский")
13.3. Ягода
Генрих Григорьевич Ягода (имя при рождении Генах Гершенович, 7 ноября 1891 - 15 марта 1938). Один из главных руководителей советских органов безопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934 - 1936), первый в истории СССР "генеральный комиссар государственной безопасности".
Семья Ягоды была связана родственными отношениями с семьёй Свердловых. Отец Ягоды, Гершен Филиппович, приходился двоюродным братом Михаилу Израилевичу Свердлову, отцу Якова Свердлова. Впоследствии Ягода женился на Иде Леонидовне Авербах (дочери родной сестры Якова Свердлова Софьи Михайловны), своей троюродной племяннице. ( "Ягода, Генрих Григорьевич", статья из Википедии)
Писатель Роман Гуль о молодых годах и начале карьеры кровавого чекиста:
"Родился в 1890 году в небольшом местечке Царства Польского, в бедной семье; был единственным сыном среди многих дочерей; но в то время, как сестры будущего чекиста кое-как пробивались, учась на медные гроши в столицах, любимый сын Генрих ни к какому учению не был способен.
Это был тупой, мрачный неудачник, о каких еврейская пословица говорит: "Возьмись они торговать шляпами, люди с этого дня станут рождаться без голов, задумай они продавать сапоги, люди станут рождаться без ног". И родители Ягоды радостно вздохнули, когда будущий "министр" правдами и неправдами выдержал экзамен на звание "аптекарского ученика" и поступил в небольшую нижегородскую аптеку.
Ничего характерного не было в фармацевте Ягоде. Ни расторопен, ни ленив, ни умен, ни глуп; катал пилюли, составлял капли, готовил лекарства приходившим больным; самый заурядный "мелкий человечек", в белом халате фармацевт маленькой аптеки.
Зато в душе этого мелкого человечка, знавшие его отмечают такие черты: фармацевт был хитер, необычайно зверино-озлоблен и, как неудачник, ко всему патологически-завистлив.
<...>
Хваткость, хитрость, злобность, вседозволенность, услужничество, наушничество и кровь, кровь без конца, вот что вывело в "министры" фармацевта Ягоду. Он не бравурен, не бурен, как Дзержинский, он не тонок, не изощрен, как Менжинский, он некультурен, связно произнести не умеет двух слов; его никто нигде не видит и он нигде не выступает. Зато именно на нем за концентрационные лагеря, за карательные экспедиции, за всяческие "Беломорстрои", сосредоточилась вся ненависть страны.
За восемнадцать лет работы Ягоды кровь, которую он лил в ВЧК и ГПУ, разнообразна. Ягода всех убивал: - аристократов, интеллигентов, "буржуев", крестьян, рабочих, монархистов, кадетов, эсэров, меньшевиков и даже троцкистов.
Люди, знающие Ягоду, рассказывают, что бледный человек с истерическими глазами - необыкновенно труслив. Тут нет ничего удивительного. В истории революции самые страшные люди, это трусы, ухватившиеся за большую власть. И ничто не льет так крови, как трусость, смешанная со страхом возмездия.
Если б к моменту октябрьского переворота у торопившегося к власти фармацевта были б какие-нибудь иные данные сыграть в революции какую-нибудь роль, он может быть и пошел бы иными путями. Но Ягода - жадный нуль. И понимая, что на пути к сытости и власти ему закрыты все двери, кроме одной, самой страшной, но и самой выгодной - ВЧК - он, ухватившись за пиджак, ставшего вельможей, Свердлова, бросился в эту дверь.
При любом строе браки всегда вернейшее средство политической карьеры и фармацевт Ягода отпраздновал октябрьскую свадьбу с племянницей председателя ВЦИК Свердлова. А Свердлов порекомендовал Дзержинскому своего родственника для чекистской работы.
Но, увы, спавший на складной койке и евший конину Дзержинский не понравился дорывавшемуся до власти Ягоде. Ягода понял, что при этом "аскете" карьеру делать трудновато и быстро перебежал к другому уже выдвинувшемуся чекисту, начальнику Особого Отдела Менжинскому. В лужах крови для жаждущего "жизни" Ягоды эта больная, безхарактерно-дегенеративнаи "тень человека" стала прекрасным трамплином к большой карьере.
В пекле действовавшего в прифронтовой полосе Особого Отдела, Ягода почувствовал себя, наконец, у цели. Правда, Особый Отдел - самый страшный, самый кровавый отдел ВЧК; люди схваченные Особым Отделом идут только на смерть; "черные вороны" Особого Отдела увозят людей только на расстрел; камеры Особого Отдела только камеры смертников; даже фамилий арестованных Особым Отделом не знает никто, кроме чиновников-чекистов Особого Отдела.
Но чужая кровь никогда фармацевта и не смущала. При Менжинском Ягода сразу же пошел в гору. Сначала он его секретарь, потом заместитель. К тому ж местечко оказалось тепленьким не только от избыточно лившейся крови; при полуживом начальстве больше отдававшемся "эстетическим эмоциям", Ягода сразу захватил всю громадную хозяйственную часть ВЧК.
Известно, что чекисты брали взятки, воровали, даже убивали людей, чтобы захватить деньги и драгоценности. Что представляла собой одна только часть хозяйства ЧК, хорошо рассказывает член коллегии ВЧК Другов: - "в помещении ЧК шкафы ломились от золота, отобранного во время облав. Золото в нашем хранилище складывалось штабелями, как дрова". Вот это-то хозяйство и захватил в свои руки фармацевт Ягода. Его - любовь к хозяйству и особенно к чужому, отмечает и его бывший сотрудник, чекист Агабеков.
<...>
Он заботливо подсаживает в автомобиль больного Менжинского, бережно кутает в плед разбитые дрыгающие ноги начальства, а сам бочком садится у руля. Этот мертвенно-бледный человек с злобными глазами - уже фактический руководитель Особого Отдела, он подписывает сотнями смертные приговоры всем тем, кто когда-то сидел на "розовой мебели", носил "золотые погоны" и шел по улице, не замечая его, фармацевта Ягоду.
Это - "классовая борьба". Пощада? Генрих Ягода не знает, что такое пощада. Ягоде в жестокости помогают "садистические наклонности", о которых в упор рассказывает тот же его бывший сотрудник чекист Агабеков.
Чтоб показать, насколько жесток и кровав был Ягода в Особом Отделе, не надо даже указывать на гекатомбы им расстрелянных. Достаточно указать на такой эпизод. Когда в феврале 1920 года, стараясь перед Европой хоть немного отмыться от крови, совнарком "отменил смертную казнь" на территории всей республики, за исключением "прифронтовой полосы", Ягода из Особого Отдела разослал по всем провинциальным ЧК такую деловую телеграмму: "В виду отмены смертной казни предлагаем всех лиц, которые по числящимся за ними разным преступлениям подлежат высшей мере наказания, отправлять в полосу военных действий, как в место, куда декрет об отмене смертной казни не распространяется". И чекисты сотнями, тысячами свозили арестованных в прифронтовую полосу к Ягоде, где он расстреливал их на "законном" основании.
Ягода понимал, что как ничтожество, он только по лужам крови придет к кремлевским креслам. И шел к этим креслам по колено в крови.
В 1922-23 годах Ягоду заметил Ленин. В эти годы Особый Отдел, это - Ягода. Никто кроме Ягоды не знает всех тайн пролитой здесь крови, всей кроваво-грязной "кухни" тайной коммунистической полиции. И в тот момент, когда Дзержинский передал пост главы ВЧК "тени человека" Менжинскому, за спиной полупарализованного дегенерата Ягода ясно ощутил свое могущество.
Закоулками, черными ходами, интригами, лестью, беспощадной кровавостью он теперь движется уж дальше, к полному единоличному возглавлению всей тайной коммунистической полиции". (Р.Б. Гуль, "Ягода")
Выразительную характеристику дорвавшемуся до власти Генриху Ягоде даёт британский исследователь, доктор философии Дональд Рейфилд:
"Менжинского и Ягоду Сталин обыкновенно принимал у себя в кабинете по отдельности, так как сферы их деятельности были разными. Менжинскому поручалось все, что касалось текстов и сценариев, - контрразведка, показательные процессы, подрывная работа против левых и правых в партии. Ягоде отводилось все, что касалось цифр и физического насилия, - организация, репрессии, сбор улик, эксплуатация заключенных, разгромы, убийства. Иногда Ягода запирался на целый день со Сталиным без посторонних; иногда приводил с собой своих самых лютых подчиненных - Станислава Мессинга, Глеба Бокия, Ефима Евдокимова, - лично пытавших, казнивших и насиловавших бесчисленных жертв. Сталин без видимого отвращения обсуждал дела с этими полулюдьми.
<...>
Роллан с трудом переносил Ягоду, судя по его дневниковым записям:
"Загадочная личность. Человек, который выглядит, как будто он изыскан и культурен... Но его полицейские функции внушают ужас. Он говорит с вами мягко, когда он называет черное белым и белое черным, и его честные глаза смотрят на вас с удивлением, если вы начинаете сомневаться в его словах".
<...>
Ягода был трудолюбивым, неудержимым и на все согласным палачом; к тому же он был в курсе многих тайн. Сталину понадобится пять лет, чтобы найти человека, столь же энергичного и беспощадного, как Ягода, способного служить беспрекословно интересам не только ОГПУ, но и Сталина и преодолеть недоверие профессиональных чекистов к пришельцу из сталинского окружения. Таким человеком окажется Николай Ежов". (Дональд Рейфилд, "Сталин и его подручные", М., Новое литературное обозрение, 2008)
Под руководством Ягоды был учреждён ГУЛАГ и увеличилась сеть советских исправительно-трудовых лагерей, началось строительство Беломорско-Балтийского канала силами заключённых.
В июле 1934 г. был образован НКВД СССР. И новый наркомат, и его важнейшую составную часть - Главное управление государственнойбезопасности (ГУГБ) возглавил Генрих Ягода. ( "Ягода, Генрих Григорьевич", статья из Википедии)
"По смерти Менжинского начальником тайной коммунистической полиции стал Г. Г. Ягода.
<...>
Ягода кровав так, как никто из чекистов. <...> Размеры власти Ягоды безграничны. Это хорошо знают граждане СССР, на горле которых лежит рука министра коммунистической полиции; и еще лучше эту власть знают коммунисты, на горле которых лежит та же густо-испачканная кровью рука Ягоды.
Кто ж он, этот кремлевский вельможа? Откуда пришел к креслу Министра полиции? Где разыскала большевистская революция для своего паноптикума эту фигуру с изжелта-мертвенно-бледным лицом, с обрывком усов над губой и тупыми сумасшедшими глазами?
Как когда-то возводимым в дворянство сановникам составлялись гербы и писались родословные в рисованными генеалогическими древами, так и теперь Коммунистическим вельможам кремлевские биографы сочиняют "славные революционные" биографии.
Сочинили, конечно, и для Ягоды. Но для обер-чекиста революционную биографию сочинять, вероятно, было трудновато, ибо до октября у Ягоды, не только уж "революционной", но вообще никакой биографии не было.
Его, вероятно, не замечала даже собственная квартирная хозяйка. Зато октябрь из этого ничтожества сделал - министра коммунистической республики". (Р.Б. Гуль, "Ягода")
В 1935 году Ягоде первому было присвоено звание "Генеральный комиссар госбезопасности".
В сентябре 1936 года Ягода был снят с поста наркома внутренних дел и назначен наркомом связи. В январе 1937 снят и с этого поста, исключён из ВКП(б). 28 марта 1937 г. арестован НКВД. Его жена Ида Авербах была уволена из прокуратуры и 9 июня 1937 года арестована "как член семьи осуждённого НКВД СССР". Вместе с матерью и семилетним сыном она была отправлена в ссылку в Оренбург сроком на пять лет. В 1938 году после пересмотра дела Ида Авербах была расстреляна.
В марте 1938 года Ягода предстал на Третьем Московском процессе как один из главных обвиняемых. Расстрелян 15 марта 1938 года на спецобъекте "Коммунарка". ( "Ягода, Генрих Григорьевич", статья из Википедии)
13.4. Ежов
Николай Иванович Ежов (19 апреля 1895 - 4 февраля 1940). Член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1934 - 1939), председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) (1935 - 1939), секретарь ЦК ВКП(б) (1935 - 1939), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1937 - 1939), народный комиссар внутренних дел (1936 - 1938), Генеральный комиссар госбезопсности (с 28 января 1937 года). ( "Ежов, Николай Иванович", статья из Википедии)
Образование: "неоконченное низшее" (так писал в анкетах сам Ежов).
С мая 1935 года Ежов входит в состав Особой комиссии Политбюро по безопасности, созданной Сталиным для руководства делом ликвидации пресловутых "врагов народа". В состав комиссии, кроме Ежова, входили Сталин, Жданов, Шкирятов, Маленков и Вышинский. "Они руководствовались лозунгом: "Чтобы успешно бить врага на фронте, надо уничтожить сначала врагов в собственном тылу". Цель - обеспечить "морально-политическое единство советского народа".
<...>
Результаты голосования на съезде партии в 1933 году показали наличие скрытой оппозиции. Перед лицом новой опасности "верные ученики" еще теснее сплотилась вокруг Вождя. Летом 1936 года Сталин начал планомерную зачистку высшего эшелона партии. Николай Иванович Ежов, этот "кровавый карлик", уже примерял свои знаменитые рукавицы.
<...>
Осенью 1936 года Ягоду на посту главного карателя страны сменил "железный нарком" Николай Иванович Ежов". (В.В. Бешанов, "Кадры решают всё. Суровая правда о Красной армии", М., ЭКСМО, 2017)
Каждый глава органов госбезопасности сразу после своего назначения старался избавиться от банды своего предшественника:
"Из ста десяти высокопоставленных чекистов, подчиненных Ягоде, Ежов арестовал девяносто, расстреляв большую часть. Еще 2273 чекиста были арестованы и, по расчету Ежова, 11 тыс. были уволены". (Дональд Рейфилд, "Сталин и его подручные", М., Новое литературное обозрение, 2008)
"Новая метла" выметала не только команду предыдущего вурдалака, но активно проводила чистку рядов НКВД и в соответствии с другими признаками:
"Ежов русифицировал НКВД, потому что Сталин явно воскресил русский шовинизм в советской политике. Заграничные операции НКВД, сильно пострадавшие, когда Сталин, в угоду Гитлеру, прикрыл сеть советских шпионов в Германии, полностью провалились после того, как переводчики балтийского, немецкого или еврейского происхождения были уволены или расстреляны. Ежов избавился от Абрама Слуцкого, руководителя иностранного отдела НКВД, посредством смертельной инъекции, так как арест мог бы встревожить подчиненных Слуцкого, и они перебежали бы к врагу. Потом Ежов арестовал Артура Артузова, полушвейцарца, полуэстонца, соседа Ягоды и самого лучшего контрразведчика в СССР.
К тому же Ежов устроил в НКВД классовую уравниловку. У Ягоды было больше белоручек, а под Ежовым больше людей из рабочих и крестьян. Для Ягоды работали бывшие дворяне, буржуи, даже один поп-расстрига и один балтийский барон; Ежов всех перестрелял. Уровень образования кадров НКВД соответственно падал. 35-40 процентов чекистов окончили лишь начальную школу, но тем не менее Ежов сократил пропорции кадров с высшим образованием с 15 до 10 процентов.
Из-за чисток молодые офицеры начали быстро подниматься по службе, а новых людей призывали из комсомола и детских домов. С 1937 по 1939 г. средний возраст старшего энкавэдэшника упал с 42 до 35 лет. Преимущество молодых над старыми, славян над неславянами, крестьян над образованными горожанами отражало сталинское пристрастие к людям без прошлого и без сторонних привязанностей.
Те немногие, кто оставался на посту в НКВД, несмотря на громкие смены руководства, были коварными везунчиками, умеющими прятаться в глуши и как можно реже давать знать о себе в центре. Примером служит Дмитрий Орлов, который надзирал над выселенными кулаками в степях Северного Казахстана и оттуда не выезжал. Некоторые энкавэдэшники сразу поняли, что вызов в Москву, якобы на новое назначение или чтобы получить награду, на самом деле означал смертный приговор. Удивительно только, что очень немногие из них прилагали усилия, чтобы избежать такой судьбы. Кое-кто просто кончал с собой после звонка от Ежова, например Василий Каруцкий, начальник Управления НКВД по Западной, Смоленской, Московской области, или (в конце ежовщины) Даниил Литвин, которого поздравили с тем, что он расстрелял почти 50 тыс. ленинградцев в 1938 г. Бежали единицы, например Генрих Люшков, который в густом тумане перешел маньчжурскую границу, будто бы на свидание с агентом, а потом работал на японцев, пока они не избавились от него в 1945 г. Комиссар украинского НКВД Александр Успенский инсценировал собственное самоубийство, получил новые документы и пять месяцев метался по всей Европейской России, ночуя у бывших любовниц или друзей, пока его не поймали в камере хранения на какой-то станции на Урале". (Дональд Рейфилд, "Сталин и его подручные", М., Новое литературное обозрение, 2008)
"На посту наркома внутренних дел, действуя под руководством Сталина, Ежов стал одним из главных организаторов массовых репрессий 1937-1938 годов, известных как Большой террор. 1937 год, на всём протяжении которого Ежов возглавлял НКВД, стал символическим обозначением репрессий, а сам период, на которые пришёлся пик репрессий советского времени, получил название "ежовщина"". ( "Ежов, Николай Иванович", статья из Википедии)