Аннотация: Опубликован в сборнике "Наше дело правое-2: Герои на все времена", издательство ЭКСМО, 2010 год, тираж 25 000 экз.
Я, РУССКИЙ
Тяжело чувствовать себя последним русским.
Особенно когда говоришь с собственным сыном - космополитом, новым человеком двадцать третьего века, который отказался и от страны, и от народа, и от истории. Хорошо хоть от отца полностью не отказался.
- Может, приедешь на выходные?
- Извини, пап. Мама попросила, чтобы на праздниках я побыл с ней. После вашего развода она чувствует себя слишком одинокой. Да и неприятность у нее приключилась, руку где-то повредила. То ли на улице упала, то ли на катке с тетей Томой молодость вспоминали.
- Или просто начальство на работе и ректорат Йеля не приветствуют твои поездки в пределы национальных территорий?
- И это тоже... немного. - Коля дипломатично увел разговор в сторону. - Лучше ты к нам приезжай, я тебя познакомлю с моей девушкой.
- Тоже без роду без племени? - сварливо поинтересовался Дмитрий.
- Она космополит, - холодно ответил Коля. - Папа, я же просил.
- Больше не буду, сынок. Но приехать тоже не смогу - зверье мое присмотра требует, да и дом не чета современным, надолго без хозяина зимой оставлять нельзя.
- Как хочешь, пап. Настаивать не буду. Мне уже пора идти. Рад был тебя слышать.
- И я тебя, Николя, - вздохнул Дмитрий. Он всегда называл его на французский манер, когда особенно сильно начинал скучать по сыну. И, не удержавшись, Дмитрий добавил: - Все равно приезжай...
Он хотел сказать что-то еще, но разговор прервали короткие гудки. Николай уже успел нажать на отбой звонка, как всегда не дожидаясь окончания разговора по версии собеседника.
- Все спешишь и спешишь, сынок, - пробормотал Дмитрий, отбрасывая мобильный телефон на деревянную плоскость стола. Пластиковая коробочка бодро попрыгала по шершавой древесине и замерла почти что на самом краю.
Дмитрий не стал перекладывать телефон подальше, да и с собой решил не брать - все равно звонить некому и некуда. А ему точно никто звонить не станет - националисты не пользовались особым почетом у прочей части Земли. Все друзья мгновенно открестились от блаженного товарища, как только он отказался вычеркивать из паспорта графу 'национальность'. Или им посоветовали откреститься? Кто его знает.
Дмитрий уже устал размышлять на тему, что зависит от конкретного человека, а что навязывается ему обществом. В любом случае телефон стал для него своего рода рацией с одной линией связи между двумя людьми - им самим и Колькой, который, в отличие от Светы, не стал отказываться от родного человека. Пусть это даже и мешало его карьере.
А Светка стала. И пусть Коля не рассказывает, как маме трудно сейчас живется. Скорее уж очередной ухажер бросил, вот и мучается в депрессии, проклиная Дмитрия за то, что он ей всю жизнь испортил и ребенку продолжает портить.
Как ни странно, но Дмитрий все еще ее любил. Полгода назад, надравшись до философского состояния, он долго и нудно размышлял в одиночестве таежного дома, почему он не обозлился на нее за то, что она бросила и предала его, за то, что забрала с собой Колю, легко выиграв дело в суде. Да и как не переиграть - она рассудительный, свободный от предрассудков космополит, а он эгоистичный националист, не желающий помочь своей семье найти новое место в мире. Во всем она права, во всем. А вот Дмитрий так и не смог отказаться от крошечного слова, идентифицирующего его и дающего связь с бесконечной вереницей поколений. Если бы он не был историком, наверное, ему было бы легче смириться со всем этим. Хотя его коллеги легко сбросили с себя узы гражданства.
К слову, вспомнив о философском состоянии, Дмитрий вспомнил о чуть ли не единственном своем друге, таком же ненормальном националисте-ирландце, который держал паб где-то в лесах под Типперэри. В этом пабе Дмитрий и набрал необходимую дозу алкоголя в крови, чтобы чудесно разобраться со своими мыслями. Тогда он понял, что просто любит Светку, просто любит Колю - и никакие изменения в мире не смогут поколебать его отношение к родным людям. А что они сами думают о нем - это их личное дело. Каждый выбирает по себе.
Дверь противно заскрипела - весь металлический ободок уже успел заледенеть. Вроде бы и не слишком холодно, а вот дверь обмерзает мгновенно. Все-таки нужно было выбрать территорию потеплее, когда был шанс. Так нет же, захотелось в исконно российскую глушь.
Дмитрий не стал звонить Патрику - все равно клиентов много быть не может. Сколько осталось националистов в мире? Да, наверное, не больше четырех-пяти десятков. Во всяком случае, сам Дмитрий знал лично не больше двадцати.
Снег тихонько поскрипывал под ногами - видать, сильный мороз будет. Тропа выглядела неуютно - когда большую часть следов оставляет зверье, так и просится на язык слово 'глухомань'. А в такой глуши трудно жить любому человеку - не в бытовом плане, а просто психологически. Так и одичать недолго.
И что он сам тут делает? Прям как Робинзон на необитаемом острове с тем исключением, что за столбиками границы начинаются вполне себе обжитые территории. Вот только за теми столбиками заодно заканчивается Россия и начинается Объединенная Земля, граждан которой Дмитрий крепко не любил. Но, наверное, больше, чем космополитов, русский не любил только Наблюдателей.
Они являлись своеобразной полицией, которая присматривала за национальными территориями со стороны Объединенной Земли, а заодно следила, чтобы националисты не устраивали беспорядков как у себя дома, так и на территориях космополитов. Говоря простым языком, эта компания лезла не в свое дело, доставала националистов официозом и нелепыми требованиями и вообще портила настроение в дни праздников или просто когда националистам вздумывалось где-то собраться да посидеть тесной компанией. Наблюдатели насчитывали всего лишь семь человек - четверо рослых светловолосых парней лет тридцати - тридцати пяти, один не менее рослый и основательно накачанный негр, крепкая, немного мужиковатая девушка и самый колоритный персонаж этой команды в инвалидной коляске, которая была нафарширована электроникой и оружием под завязку. Полный политкорректный набор космополитов. Особенно раздражали Дмитрия их имена. Чудна оказалась фантазия папаш космополитов - это же надо было так перепить, чтобы дать малышам столь оригинальные имена. Джо, Джозеф, Джордж, Джой. Негр, инвалид и девушка в оригинальности имен тоже недалеко ушли. Негр звался Джоном, инвалид Джеком, и девушка гордо носила имя Джози. Дмитрию каждый раз казалось, что это все какой-то дурацкий спектакль под названием 'Политкорректность и равенство в массы'. Вот только сценарий раз за разом не менялся. Все оставалось по-прежнему - националисты на своих территориях, космополиты, проживающие в регионах Объединенной Земли, и Наблюдатели между ними.
Надсмотрщики, полиция, охранники...
Непрошенно пришла крамольная мысль махнуть на все рукой и приехать к Николаю, помириться со Светой и зажить, как все нормальные люди.
- Фиг тебе, - непонятно кому ответил Дмитрий и добавил: - Я, русский, сдаваться не собираюсь:
Вот только и победы ждать не приходится. Чтобы побеждать, нужна война. А вот ее-то в последнее время не предвидится - воевать не с кем. Все произошло настолько быстро, что Дмитрий даже и не понял сначала, что все, конец, 'финита ля комедия'. Весь процесс превращения граждан самых разных государств в космополитов прошел легко, как пирожное с касторкой. Не было никаких возражений со стороны политической или финансовой элиты. Как понял потом Дмитрий - именно им это и было на руку в первую очередь. Мир без национальных и религиозных конфликтов - самая лучшая среда для сбережения и приумножения средств. А если есть желание подзаработать на торговле оружием или просто помахать ракетной дубинкой, то всегда есть наркокартели, активизировавшиеся международные организации торговцев людьми или частями от них, да и пиратов тоже стало много на морях-океанах, и не только в морских окрестностях Сомали. Непонятно, где они прятались и кто оказывал им поддержку с учетом того, что в единонациональном мире просто не было второй стороны, которой была бы выгодна нестабильность на морских просторах. Сторона была только одна - и, как казалось Дмитрию, именно космополитической правящей элите спокойствие на земном шарике было совсем ни к чему.
Зато мир един.
Одно государство, одно правительство, одна цель.
- Линда, останься. - Хьюго неловко коснулся ее щеки.
- Милый, я обещала родителям, что проведу завтрашний день с ними, - они привыкли, что день рождения я праздную в семье.
- Так пригласи их сюда, - пожал плечами Хью. - Здесь хватит места всем. Пойми, я ведь тоже хочу в этот день быть рядом с тобой.
Линда задумчиво посмотрела на быстро темнеющий горизонт за плечами Хьюго. Взъерошила американцу волосы мимолетным движением руки и чуть виновато ответила:
- Не сейчас, любимый. Им и так тяжело смириться с тем, что я встречаюсь с националистом.
Линда тихонько засмеялась:
- Я и сама еще не привыкла.
- А я привык, - шепнул Хьюго, - что у меня есть ты. И никогда не смогу отвыкнуть...
Линда поцеловала его в щеку и легко села в машину. Уже запустив двигатель, она с улыбкой сказала Хьюго:
- Ты не успеешь соскучиться. Я быстро.
- Успею, - еле слышно сказал Хьюго и более громко добавил: - Я буду ждать. Привози своих стариков, если сможешь уговорить, - я буду рад с ними познакомиться.
- Обязательно. Если они меня вообще выслушают. Не безобразничай тут без меня, - улыбнулась Линда, снимая машину с ручника.
- Не буду, - негромко сказал Хью. - До встречи, любимая.
Он аккуратно закрыл дверь машины и долго-долго наблюдал, как Линда осторожно выруливает с разбитой дороги близ его ранчо на старую, но еще хорошо сохранившуюся магистраль. По изрезанному трещинами полотну старой дороги раньше ездил только автомобиль Хью. Теперь и Линда время от времени проносится на маленькой женской машинке по выбеленному солнцем асфальту - и осознавать то, что теперь эта земля не для него одного, американцу было безумно приятно.
Хью следил за исчезающими красными огоньками машины Линды до тех пор, пока они не скрылись за пологим холмом в полутора километрах от ранчо.
- До встречи, родная, - шепнул американец. - Я уже скучаю.
Прошло минут десять - все это время американец мечтательно смотрел на небо, вспоминая прошедшую неделю. Неделю с Линдой. Даже не хотелось возвращаться к обыденной реальности, в которой Линда уже далеко уехала и приедет только через день. Хью хотелось просто помечтать, как они встретятся, как Линда останется у него навсегда, как они будут вместе здесь жить, растить детей - американец редко мечтал, предпочитая более прагматично относиться к жизни.
Но жизнь изменилась с появлением Линды.
Изменился сам Хьюго.
Неожиданно коммуникатор американца пронзительно, тревожно запищал - на территории Хьюго объявилась машина. Причем явно это не Линда вернулась - системы безопасности не реагировали на ее машину как на чужака. Хью внимательно изучил лог охранной системы - Линда выехала за периметр в девять двадцать семь, чужак пересек границу в девять тридцать одну. Получается, пришелец пересек границу, как только Линда выехала с земли Хью. Ждал, когда она уедет, или все же это случайность?
Американец нахмурился - столь поздний и странный визит не предвещал ничего приятного. Хью выбил сигарету из пачки, зажал в зубах. Он не стал поджигать сигарету - на прошлой неделе он пообещал Линде, что бросит курить, но никак не мог отказаться от привычки перекатывать в зубах сигарету в минуты раздумий.
Что ж, кто бы ни был этот чужак, он стремительно приближался к жилищу американца.
Хью скрестил руки и спокойно стал наблюдать за дорогой, с интересом ожидая, какой же сюрприз преподнесет сегодняшний вечер.
Петро устало прислонился к морщинистому стволу ивы. Руки, как будто проживая свою одним им ведомую жизнь, легко пробежались по узловатой, бугристой коре. Совсем рядом, в двух шагах, плескался Днепр, могучий, вольный, вечный.
Петро обессиленно прошел эти два шага, опустился на колени и зачерпнул полной горстью прозрачную воду древней реки:
- Теперь и я один. Как русский...
Помолчал и еле слышно добавил:
- Вот уж не думал, что пойму Дмитрия. Как же я теперь?
Река ничего не ответила. Река не умела говорить, она лишь несла тихие волны из одного столетия в другое, не особо заботясь, как и чем живут дети этих земель. Да и многих-то детей повидала она - сарматы, скифы, аланы, многие другие народности и племена сменяли друг друга на берегах Днепра. Одни ассимилировались более крупными и сильными народностями, другие просто исчезли.
- Теперь и я, - повторил Петро, с силой ударив ладонью по беспокойной поверхности Днепра. Осколки речного хрусталя резанули по лицу и стекли по щекам бессильными каплями.
Петро пришел сюда, чтобы вспомнить себя прошлого, былого - каким он был в день знакомства с Настей, в тот день, когда родилась Оксана...
Все прошло, остался только он.
Он не винил никого: ни себя, ни судьбу, ни того паренька, который увел Оксану в новую жизнь. Он, наоборот, даже желал, чтобы Оксанке повезло в том новом мире, где нет национальностей, нет обычаев, нет памяти народа и страны. Он не мог понять тот мир - слишком трудно отказываться от родной земли. Если же дочка решила, что сможет, то пусть...
Пусть она будет счастлива.
Вот только он остался один-одинешенек. Настя ушла давно - больше пяти лет назад. Петро до сих пор помнил безразличный голос врача, который отказывался лететь на национальную территорию, потому что это противоречило международным соглашениям - только Наблюдатели имели право находиться на территории. Петро тогда умолял, грозился, но врач так и не снизошел к просьбам националиста, да и на угрозы тоже не особо обращал внимание. Он все так же стоял на своем, мол, если вам необходимо, Объединенная Земля всегда вам поможет, но вам придется прилететь или приехать самим. А как доехать, если земли Петра находятся в особо не тронутой цивилизацией области Приднепровья? До любого населенного пункта ехать и ехать - самое лучшее, на что можно рассчитывать, это несколько часов. Петро все же смог найти компромисс с администрацией больницы - они обещали их забрать на вертолете, как только Петро вывезет Настю за границу национальной территории. Но громкий отчаянный крик Оксаны завершил разговор - Петро понял, что опоздал. Он так и не успел в последний раз прошептать Насте... Он даже не успел посмотреть ей в глаза - она так и умерла на руках у дочери, глупая случайность, глубокая рана, потеря крови... и все. В цивилизованном мире ее бы спасли... Но цивилизованный мир со всей своей толерантностью, гуманизмом и космополитизмом не захотел прийти на помощь националисту.
Петро считал себя националистом.
Мир считал Петро изгоем.
А для изгоя нет помощи, нет сочувствия, нет жалости. Петро понимал это умом. Но сердцем люто ненавидел тех, то обрек на смерть его жену из-за каких международных соглашений - таких смешных и нелепых по сравнению с человеческой жизнью, но при этом с легкостью перевесивших ценность жизни его жены на одному Богу ведомых весах.
И вот теперь Оксана вышла замуж за хорошего, по сути, парня из соседнего города. Вот только город находился уже на территориях международной Земли - и там Петро не привечали.
Да он и сам не любил выезжать во внешний мир. Там все казалось каким-то двуличным, наигранным. Даже те сводки новостей, что порой просматривал Петро, совсем не изображали эдакий рай на Земле, как его старательно малевали особенно ярые приверженцы космополитизма. Война в Палестине называлась полицейскими акциями - да и чем она еще могла быть, если боевики были такими же космополитами, как и охотящиеся за ними военные. Но Петро основательно сомневался, что в полицейских акциях есть смысл применять ковровые бомбардировки и запуски ракет с вакуумными боевыми частями со спутников. Пираты, базирующиеся близ Сомали, время от времени вот уже двадцать лет вырезали полностью целые лайнеры, как пассажирские, так и грузовые, но при этом правительство новой космополитичной Земли совсем не старалось хоть что-то изменить. Только подавало все эти новости под пряным соусом побед дипломатии - в Палестине намечается перемирие с недовольными гражданами региона, сомалийские пираты обещали полгода не трогать пассажирские корабли. В Центральной Африке наметился позитивный настой в переговорах между враждующими сторонами, которые опять же были одним народом - но никак не могли договориться по субъективным социально-культурным причинам. Петро, как политолог по образованию, да и по профессии - сколько он там успел поработать, - прекрасно видел, что все эти конфликты не сдерживаются, а порой даже и провоцируются. Когда-то украинец даже написал статью о том, что новый политический строй убрал различия в национальностях и религии, но от старых проблем даже и не думал избавляться - внешне все красиво и гладко, но под этой гуманистической, толерантной оболочкой все осталось по-прежнему. Статья так и осталась лежать в столе.
Петро когда-то попытался поспорить об этом в кафешке ближайшего городка, куда он выезжал время от времени за продуктами. И зарекся навсегда поднимать эту тему - он многое тогда о себе услышал. Но обиднее всего, когда толпа единым порывом кричала ему 'националистический выродок' и 'фашист'. Петро мог бы им объяснить, что фашизм и национализм хоть и имеют общие корни, но при этом абсолютно разные как по идеологии, так и по сути, но решил не бросаться с веслом наперевес против ветряных мельниц. Мудрая насмешка Сервантеса вовремя Петро удержала. Но с тех пор он никогда не спорил, что лучше - национализм или космополитизм.
Он просто знал.
Он просто считал себя националистом.
Петро провел рукой по лицу, смахивая холодные капли, и с тяжелым вздохом встал на ноги. Подумалось, что лучше всего сейчас находиться среди людей - так легче, так он проще проживет этот день.
Петро был счастлив за дочку, что хотя бы она сможет подстроиться под новый мир, а заодно воспитает сына или дочку - кого Бог пошлет. Но счастье у Петро мешалось с непонятной горечью от того, что Оксана вышла замуж и теперь покинет его дом, уйдет проживать свою жизнь. А что останется ему? Память? Одиночество?
- И как этот москаль еще не завыл? - проворчал Петро. - Мне самому уже выть хочется, хотя Ксанка только вчера уехала.
Хьюго Глория Китт вот уже полчаса выслушивал поток бизнес-предложений, бизнес-перспектив, а заодно и бизнес-комплиментов нежданного гостя. Мистер Смарт заявился довольно-таки поздно - небо давно уже затянуло темное покрывало сумерек. И только с орбитального зеркала, освещавшего местность, которая находилась километрах в ста - ста пятидесяти от территории американца, перепадало немного жемчужно-розового света. Хьюго любил такие минуты, когда ночь вступала в свои права и только орбитальные зеркала на горизонте подсвечивали низкие облака. Теплый, рассеянный свет боролся с ночью, удерживая ее в сумеречных границах, меняя палитру неба от жемчужно-синего на закате до золотисто-розового на рассвете.
Американец изо всех сил стараться держаться в рамках приличий. Во всяком случае, не прогонять надоедливого гостя сразу же, наподдав сапогом под заднюю точку равновесия, чтобы скорость вышла максимальной. Но это желание все нарастало в душе Хью.
К тому же назойливый гость постоянно величал Хьюго полным именем, хотя американец при встрече сразу же предупредил, чтобы гость называл его просто Хью. Ну не нравилось Хьюго, что его второе имя уж никак мужским не назовешь. Непонятно, чем руководствовались родители, когда добавили к вполне нормальному мужскому имени Хью очень даже женское имя Глория. Насколько помнил Хьюго, никто из его родителей особо не упорствовал в религии, мормонами уж тем более никто не был даже среди бабушек и дедушек. Так что происхождение имени так и осталось для американца загадкой. Единственно, он не любил, когда его величали обоими именами, о чем Хью всегда предупреждал собеседника.
Но мистер Смарт мало того что сам не назвал своего имени, так еще и к тому же продолжал величать собеседника не иначе, как Хьюго Глория.
Американец глубоко вздохнул и уже в десятый раз ответил неугомонному пришельцу:
- Мистер Смарт, я в который раз уже вам повторяю, что я не буду продавать свою землю...
- Но...
- Ни одного квадратного метра, ни одного квадратного фута. Вы какие-то еще меры площади знаете?
- Нет, но...
- 'Нетно'? - задумчиво повторил Хью. - О такой единице измерения я не слышал. Но могу воспользоваться вашим советом. Итак, мистер, я даже ни одного квадратного 'нетно' продавать не собираюсь.
- Уважаемый Хьюго Глория, зачем вам столько земли? Вы же последний американец - зачем вам эти тысячи и тысячи квадратных миль? Ваша хижина в лучшем случае занимает двадцать квадратных метров. Зачем вам это все?
- Зачем? - усмехнулся Хьюго. И, протянув руку, указал на далекий горизонт. - Затем, что это моя земля. В соседнем городке я родился - и пусть меня теперь там не особо рады видеть, но зато я знаю все эти края, как самого себя. Здесь прошло мое детство, в этих землях остались мои предки, моя мать и отец прожили в этих краях жизнь и дали жизнь мне. Зачем вам нужна моя земля?
- Затем, что я знаю, как основать успешный бизнес, - невозмутимо ответил мистер Смарт. - Эта земля станет парком развлечений, здесь мы построим отели и казино, рестораны и клубы.
- Вы так уверены в успехе? - прищурился Хьюго.
- Более чем, - уверенно ответил мистер Смарт. - Люди сразу же потянутся в бывшую резервацию...
- Куда?! - прервал его Хьюго. Мышцы правой ноги немного напряглись - американец изо всех сил сдерживал столь естественное желание дать наглому гостю правой рукой в челюсть, левой добавить оплеуху, потом развернуть и аккуратно придать необходимое ускорение ногой. Тем более что граница проходила всего лишь в ста метрах. Следом за незримой линией, отмеченной редкими пограничными столбиками, начинались территории Объединенной Земли.
- В резервацию, - осторожно ответил мистер Смарт, делая шаг назад.
Хьюго, наоборот, сделал широкий шаг вперед и оказался очень-очень близко от гостя. Мистер Смарт, видимо, почувствовал себя крайне неуютно и сделал еще один небольшой шажок подальше от американца. Но Хьюго повторил его маневр и снова оказался нос к носу с мистером Смартом.
- Знаете, уважаемый как вас там, я могу предложить вам только такой участок земли, который вместит ваши сто семьдесят сантиметров...
- Сто восемьдесят, - промямлил мистер Смарт.
- Значит, сто восемьдесят, - кивнул Хьюго. - А заодно и по ширине сантиметров семьдесят я вам выделю. Как вам такой участок?
- Ну, я имел в виду нечто другое...
- А я именно это, - мрачно прервал его Хьюго. - Эта земля моя. И никаких магазинов, никаких отелей, никаких толп туристов здесь не будет.
- Но это было бы хорошим бизнесом. Вам прямая выгода... - попробовал вернуться к прежней теме мистер Смарт.
Хьюго метко сплюнул под ноги мистеру Смарту и криво улыбнулся:
- Мистер, у вас есть минут пять на то, чтобы убраться моей земли. До границы сто метров плюс-минус пять, до точки перехода метров триста. Что выберете, мистер?
Смарт испуганно оглянулся - судя по всему, ему граница показалась более достижимой, чем точка перехода. Хьюго решил добавить драматизма в ситуацию и достал из поясной кобуры револьвер:
- Стреляю я не очень метко, так что, думаю, у вас будет фора выстрела три. А вот уж потом не обессудьте. Куда попаду - туда попаду.
- Вы не посмеете! - выдохнул мистер Смарт, делая еще шажок назад.
- Я? Не посмею? - недобро улыбнулся Хьюго, щелкнув курком и резко провернув барабан револьвера.
- Не посмеете, - пробормотал Смарт уже не так уверенно.
Хьюго кивнул, сделал три шага назад и поднял револьвер на уровень головы надоедливого гостя. Прищурился, как будто начав целиться, и небрежно сказал:
- Пожалуй, начну с десяти. Нуля лучше не ждать - я уже предупредил.
- Но это же выгодный бизнес... - выкрикнул мистер Смарт.
- Девять, - невозмутимо ответил Хью.
- Дикарь! - выкрикнул Смарт. - Тебе вообще неизвестны слова 'гуманизм' и 'толерантность'.
- Известны. У меня полностью завершенное образование в Массачусетском технологическом и степень доктора физических наук. Восемь, - продолжил счет Хьюго Китт. - Если вздумаешь упомянуть про космополитизм, выстрелю сразу. У меня тремор начинается от этого слова - а пальцу на спусковом крючке дрожать нельзя. Неприятность выйти может, мистер.
- Да я предлагаю вам заработать кучу ден...
- Семь, - прервал его Хью. - Я вам уже раз тридцать сказал, что продавать землю не буду. Никому, ни за какую сумму, никогда.
- Но вы даже не услышали еще сум...
- Шесть. Деньги мне не нужны - у меня все есть.
- Но ваша девушка... А ей-то деньги нужны? - попытался надавить мистер Смарт.
- Четыре. Не ввязывайте в ваши махинации Линду. Еще одно упоминание, и сразу будет 'ноль'. Моей девушке нужен я, а не ваши деньги.
- Эй, - позвал его Хью, - а где же ваша политкорректность? Два!
Мистер Смарт успешно преодолел сто метров до границы. На олимпийский рекорд его пробежка все же не тянула - но потратил он на этот спринт вряд ли больше пятнадцати секунд.
- Неплохая форма, - усмехнулся Хью, засовывая револьвер в кобуру. Потянулся и почувствовал необычайную легкость, как будто с исчезновением мистера Смарта с души свалился тяжелый, давящий груз.
Послезавтра должна вернуться Линда - и все снова будет хорошо. Хью не знал, кого благодарить - судьбу, Бога, удачу - за то, что ему так повезло. И теперь рядом с ним есть женщина, которая любит его, несмотря на то что он националист, а она гражданка Объединенной Земли. Это настоящее счастье, когда рядом есть любимый и любящий человек. Хьюго незаметно улыбнулся, как будто боясь, что кто-то подсмотрит и позавидует его маленькому счастью.
Но подсматривать было некому. Вокруг тихо дремала прерия - темные холмики низкого кустарника, небольшие овражки, залитые тягучими густыми тенями, светлые полосы вымытой дождями глины. Здесь больше не было никого, кроме неба, прерии и Хьюго. Еще бы рядом оказалась Линда - и мир стал бы окончательно совершенным и завершенным, без лишнего, искусственного, инородного, вроде мистера Смарта. Такой делец - это символ нового времени. Хьюго иногда встречал в ближайшем городе Объединенной Земли таких вот бизнесменов без роду, без племени, без национальности, которые больше всего хотели помочь националисту, у которого нежданно-негаданно оказалось в руках богатство - огромная территория, не заселенная людьми. Но еще никогда такие вот дельцы не наглели настолько, чтобы заявиться лично на территорию Хьюго.
- Видимо, времена меняются, - проворчал Хью. - Собак, что ли, завести?
Американец глянул в ту сторону, куда рванул мистер Смит.
Тишина и бескрайние просторы прерии...
- Наверное, уже до Мехико добежал, - усмехнулся Хьюго. Несмотря на довольно позднее время, спать ему совершенно не хотелось. Наоборот, остро возникла потребность пообщаться с такими же, как и он сам. Захотелось почувствовать настоящее человеческое общение, открытое, дружественное. Чтобы мерзкий привкус слов мистера Смарта пропал из памяти, как утренний тревожный сон, который неприятно вспоминать первые пять минут, а потом он превращается в далекое, полузабытое воспоминание и окончательно стирается из памяти через полчаса. Хьюго решил все же рассказать о визите позднего гостя - у американца было подозрение, что мистер Смарт посетит и других националистов, причем с тем же предложением.
Хьюго не спеша присел на небольшой валун, обхватил руками колени и минут пять всматривался в яркий горизонт, столь контрастирующий с темным ночным небом. Американец вздохнул полной грудью, как будто смакуя особый запах ночной, спящей прерии, такой привычной, такой понятной. Неприятное ощущение, возникшее во время визита мистера Смарта, незаметно ушло, оставив после себя пустоту. Но пустоту не щемящую или печальную, как порой бывало у Хьюго, пока он не встретил Линду. Нет, это ощущение включало в себя и надежду, что все наладится, и радость от предвкушения встречи с Линдой, и гармонию родной земли. Эта пустота была свободой, незримыми крыльями души, звонким хрустальным сосудом, ждущим, когда его наполнят радостью, настоящим и будущим счастьем.
Хьюго плавно встал, потянулся и не спеша направился к точке перехода. Самое удобное место для общения таких же, как и он, бар ирландца Патрика как раз должен быть открыт для посетителей.
Петро бездумно шел по дорожке - вокруг стелилось темно-желтое поле. Земля еще не успела воспрянуть от зимнего сна. И хотя снега уже не было, трава не торопилась в рост, выжидая - не будет ли заморозков, не выпадет ли неожиданный ранневесенний снег. Скоро уже надо будет заниматься огородом. Петро вполне мог обойтись и без этого - дотаций проживающим на национальных территориях со стороны Объединенной Земли хватало на вполне безбедную жизнь, но украинец предпочитал сам выращивать себе продукты. Рядом с домом в небольшой пристройке похрюкивали два полугодовалых кабанчика, еще чуть дальше разгуливали важные гуси, а в низеньком деревянном сарайчике возились три десятка куриц и три петуха. Кто бы мог подумать, что Петро, финансист по профессии, сможет справиться с хозяйством. И не просто справиться, но и вести его грамотно и разумно. Петро теперь был уверен, что даже без дотаций Объединенной Земли он сможет спокойно прожить.
Природа постепенно оживала, а вот внутри Петро клубилась едкими пылевыми облачками безбрежная пустыня, и где-то на горизонте виднелся оазис - его дочка, его Оксанка, у которой теперь своя жизнь, у которой теперь своя семья.
Петро досадливо махнул рукой, про себя пожелал миру за границами его национальной земли пару хороших землетрясений, а особенно чтобы они пришлись туда, где проживают заварившие всю эту кашу с космополитизмом и объединением всей Земли в один непонятный винегрет без границ и национальностей.
- И смешал Господь им языки, и разбрелись они по миру, - невесело усмехнулся Петро, вышагивая по давно уже знакомой тропке мимо горбатого холма, мимо раздвоенной сосны, мимо маленького ручейка, бегущего по дну неглубокого оврага.
Вот показалась вдалеке платформа точки перехода - две металлические колонны и еле-еле заметное мерцание транспортного поля. Петро вдруг резко захотелось оказаться среди людей, среди таких же, как и он сам, националистов. А лучшее место встречи - в баре у Патрика. Только там можно поспорить, поговорить, даже подраться, если уж совсем невмоготу.
Петро только сейчас понял, как же важно, чтобы рядом находился хоть кто-то. Пусть даже и не родной человек. Пусть...
Лишь бы человек...
Лишь бы националист.
Тропинка потихоньку стелилась под ноги русскому, с разлапистых веток елок осыпался снег, потревоженный птицами. Совсем рядом упала шишка - и следом послышалось сердитое цоканье белки. Зверек недвусмысленно предупредил: если человек сойдет с тропинки и окажется на беличьей территории, то следующая шишка прилетит в него. До точки перехода оставалось еще метров двести - и Дмитрий мог спокойно привести мысли в порядок, прежде чем вваливаться в гостеприимный паб Патрика. Ирландец не любил мрачные рожи клиентов. Да и самому Дмитрию претило вываливать на добродушного хозяина свои многочисленные проблемы.
Неподалеку взрыкнул Потапыч. Видимо, опять наглые белки забрались в его весенние запасы. Русский специально дал медведю такое нарочито сказочное имя, в чем-то 'а-ля рюс', чтобы хоть на личной территории избавиться от всеобщей уравниловки и политкорректности.
- Что, проснулся, косолапый? - улыбнулся Дмитрий. - Пора уже, март на дворе. Хотя погодка откровенно февральская.
А на душе немного потеплело - как будто выглянуло не заметное никому личное солнышко. Так всегда бывало, когда Дмитрий прогуливался по своему маленькому заповеднику. Хотя если говорить откровенно, то не такому уж и маленькому - территория по договору с правительством Объединенной Земли досталась ему довольно-таки большая. Расчет был прост - поделить территорию России 2100 года на жившее тогда население, а затем умножить на количество проживающих ныне. Все просто, арифметично, пропорционально. И это число стало его личным территориальным показателем, территорией его России. Оставалось только выбрать место. Что он тогда и сделал - и уже в который раз пожалел, что не выбрал место потеплее. Может, тогда бы и Света не бросила его так уж сразу и не забрала Колю.
Хотя все равно бы бросила. И дело тут не в погоде.
Дмитрий прекрасно понимал, что для сына националиста на территориях Объединенной Земли будущего быть не может. Таких, как он, не брали ни на работу, ни в учебные заведения. А вот для тех, кто отказывался от гражданства и становился космополитом, открывались любые двери, выдавались пособия на приличные суммы, даже устраивались ток-шоу на телевидении. Действовало это получше, чем методы принуждения, - от такого пряника могли отказаться немногие.
Эти немногие и остались на своей территории, презираемые всем большим, объединенным, единонациональным миром.
Площадка точки перехода неожиданно выглянула из-за поворота. Дмитрий так задумался, что и не заметил, как быстро прошел полкилометра до двух тонких колонн на тускло подсвеченной металлической платформе. Поле перехода еле заметно мерцало, создавая странный эффект, как будто между колоннами плескалась на ветру тонкая полупрозрачная дымка.
Дмитрий стукнул кулаком в меховой перчатке по кнопке вызова транспортной системы и громко, отчетливо сказал:
- Ирландия.
Из круглой металлической сеточки донесся женский голос:
- Какая именно точка выхода вам нужна?
- Милая, мне нужна Ирландия, - процедил сквозь зубы Дмитрий, - страна Ирландия, а не провинция Ирландия Объединенной Земли. Там только одна точка выхода.
- А...
Дмитрий невежливо прервал:
- А если быть абсолютно точным, бар 'Эринн'.
После этого шагнул на платформу и прикрыл глаза - вспышка перехода всегда действовала ему на нервы не проходящими потом минут десять темными зайчиками в глазах. Девушка не стала спорить - и следующий шаг Дмитрий сделал по земле, отстоящей от его дома на многие тысячи километров.
Ирландия встретила русского настоящей зеленой весной. Дмитрию даже захотелось выкрикнуть что-то веселое и разухабистое. Просто так, по велению души. Он даже удивился своей реакции, но потом и сам понял, что снег в марте никак не способствует хорошему настроению. И порой достаточно просто выйти на яркое ласковое солнце и пройтись по густой траве, чтобы снова найти в себе силы идти дальше.
Вопрос только куда.
Ответ находился совсем близко - в пределах, доступных пьянчуге в состоянии крайнего медитативного созерцания. Бар 'Эринн' от точки перехода располагался всего лишь в двадцати-тридцати метрах. Патрик не заставлял людей совершать долгие прогулки. Особенно если клиенты выходили из паба на своих четырех и страстно желали побыстрее добраться домой.
Тонкой души человек, понимающий. И никогда не скажешь, что экстремист, каких поискать. Хотя, как помнилось Дмитрию по историческим трудам, ирландцы всегда славились тем, что сочетали в себе несочетаемое - агрессию к чужакам и редкое радушие к гостям. Наверное, это больше от пришельцев зависело, как именно встретят их жители Зеленого острова.
Рядом с вывеской бара трепыхался на ветру огромный пластиковый лист клевера. Дмитрий на секунду задумался, отчего это появилось столь национальное украшение именно сегодня, но потом глянул на часы и укорил себя за недогадливость - цифра 17.03, застывшая в окошечке даты, ответила сразу на все вопросы.
Легко толкнув дверь, Дмитрий зашел в помещение паба. Нельзя сказать, что было так уж людно, но и пустынным помещение тоже было трудно назвать. В сторонке сидел Петро в неизменных шароварах и сумрачно посматривал на едва початую бутылку водки, наматывая на палец свой классический 'осэлэдэць'. За просторным столом около окна разместились парочка индусов и три араба. Как ни странно, сегодня они не ссорились, а тихонько надирались каким-то мутноватым национальным пойлом. В отдалении намечались еще две компании - немец с поляком и французом, а чуть дальше суровый англичанин, что-то активно обсуждающий с австралийцем, канадцем и американцем. В самом темном и дальнем уголке что-то упорно вязала пожилая норвежка - дама со сволочным, сложным характером и с не менее сложным прошлым. Как рассказывал Патрик, цепкие глазки престарелой мегеры, сейчас выглядывающие сердито на мир из-за стекол узких очков, когда-то еще более сердито поглядывали на мир через оптику дальнобойного снайперского комплекса в те времена, когда Норвегия усиленно не желала примыкать к единому космополитичному миру.
- Полный набор, - пробормотал Дмитрий. И прямиком проследовал к бару, чтобы совместить нужное и приятное, а именно заказать себе хорошего ирландского виски и поздороваться с Патриком.
Патрик невозмутимо протирал стаканы и поглядывал из-под тяжелых век на посетителей, чтобы они не удумали снова спорить на национальные темы. Такие диалектические споры чаще всего заканчивались дружескими потасовками, которые основательно нарушали гармонию к пабе и превращали мебель в обломки. А Патрик считал себя слишком хорошим хозяином, чтобы позволять такой вандализм чаще чем раз в неделю.
- Привет, Патрик, - негромко сказал Дмитрий, когда до стойки осталась пара шагов. И, уже присаживаясь на высокий крепкий табурет, продолжил: - Нальешь хорошего ирландского виски, друг?
Из-за спины раздался ворчливый голос Петро:
- Нет чтобы заказать нормальной выпивки, а не глушить кукурузный самогон.
Украинец явно был не в духе и не упустил момента, чтобы задеть соседа-москаля. Дмитрий, не оборачиваясь, ответил:
Патрик аж причмокнул от удовольствия. И, наполнив стакан, заметил:
- Уважаю. Хорошее пойло для хорошего праздника.
- Ну так, - осклабился Дмитрий. - Думаешь, я забыл? С Днем святого Патрика, Патрик. Пусть живет вечно Ирландия!
- Пусть живет вечно Россия! - ответствовал Патрик. Воровато оглянулся назад - жена что-то делала в подсобке, - налил себе на два пальца и резко опрокинул.
- Патрик, Чикаго в зеленый окрасилась?
- А что ей сделается? - пожал плечами хозяин. - Конечно же. Зеленая, как лист клевера. Как бы ни менялся река всегда такая же, как и сотни лет назад. Ты лучше пей, Дима! Хорошее виски не любит долго болтаться в стакане.
Дмитрий зажмурился от удовольствия, хлебнул немного виски и выдал:
Пусть заржавели советские танки
И вымирает наш человек,
Есть еще повод хлопнуть полбанки:
Русский с ирландцем - братья навек!
- Душевно, - одобрил Патрик. - Чье?
- О. Дивов, классик литературы двадцать первого века, основоположник хреньвмассизма.
- О'Дивов? Ирландец? - удивился Патрик. - Странно, что я о нем не слышал.
- Нет, русский. Олег Дивов.
- Все равно мудрый человек и настоящий мужик, - резюмировал Патрик, снова принявшись протирать стаканы.
- Ты бы тер поосторожнее.
- А то? - не поднимая глаз, поинтересовался Патрик.
- Джинна вызовешь - придется желание придумывать.
- Нету у нас джиннов, только лепреконы живут. А их протиранием стаканов не вызовешь - они чаще всего на звон стаканов появляются. Да зачем мне желание - у меня и так все есть. - Тут Патрик на мгновение задумался. - Хотя можно было бы что-то придумать для того вон засранца...
Патрик кивнул на чопорного англичанина:
- Сегодня уже третий час песочит мозги австралийцу и канадцу, мол, они такие же англичане, как и он. Точнее, он чуточку поблагороднее, так как их страны всего лишь колонии.
- И? - заинтересовался Дмитрий.
- А что и? Я думал, что они его пошлют куда подальше, да вот все не посылают. Уже который час слушают, даже за выпивкой сами бегают. Странные они, ей-богу.
- У австралийца и канадца в подкорке записано, что англичане для них старшие родичи, - пожал плечами Дмитрий. - Так было в двадцатом веке, так было в двадцать первом. Почему и сейчас такому не быть? Интересно только, что с ними Хьюго делает - вроде бы американец комплексом неполноценности никогда не страдал.
- Да фиг с ними, - махнул рукой Патрик и отставил сверкающий чистотой стакан в сторону. - Давай лучше выпьем по чуть-чуть, пока моя прибирается наверху.
- За что пить будем? - поинтересовался Дмитрий.
Рядом бухнула донышком бутылка, на этикетке которой угадывались буквы 'Горил...'. Петро аккуратно уместился на соседнем табурете и мрачно заявил:
- Раз ты пришел последним, с тебя тост. Подумал секунду и добавил:
- И выпивка. Раз уж пьете это пойло, то и я вместе с вами. Не одному же прозрачную пить.
- Идет, - не стал спорить Дмитрий. - Патрик, на три пальца всем нам, да и сам не отставай.
Судя по довольной ухмылке Патрика, именно на такое развитие событий он и рассчитывал. Темное виски тягуче пролилось из бутылки в три стакана. Дмитрий подхватил свой и уже собрался выдать старый проверенный тост, как дверь в паб с грохотом впечаталась в стену.
И тут явились они. Наблюдатели.
- Твою ж мать, - грустно заметил Патрик и протянул руку под прилавок, где, как помнил Дмитрий, всегда валялся заряженный обрез образца двадцать первого века. Когда-то Дмитрий поинтересовался у ирландца, зачем ему эта древняя штуковина, да еще и заряженная. Тогда Патрик пожал плечами и просто ответил: 'Коллекционирую'. Уже потом на дне рождения ирландца Дмитрий увидел в специальной комнатке совсем не маленький арсенал хозяина паба - причем все оружие было подготовлено к использованию, начищено, смазано и даже заряжено. Выглядело это совсем не коллекцией, но Дмитрий решил не лезть со своим уставом в другой национальный монастырь.
- Эй, хозяин, - рявкнул самый рослый из пришельцев. Джо? Джой? Или Джозеф? Дмитрий все время путался среди четверых белых Наблюдателей, впрочем, как и другие националисты. Эти космополиты столько понаделали себе внешней и мускульной пластики, что казались братцами из одной пробирки, созданными по заказу Голливуда.
- Чего тебе, Наблюдатель? - не особо вежливо поинтересовался Патрик.
- Пива мне и моим коллегам. И пусть аборигены уберутся с наших мест у стойки - нечего этим 'наци' сидеть рядом с космополитами. Пусть убираются в свои вигвамы.
Дмитрий аккуратно спустился с табурета и просто заметил:
- Вигвам - это жилище твоей бабушки, полукровка. Пойдем, Петро, сядем подальше от представителей высшей расы.
Дмитрий подхватил 'горилку' Петро и увлек его к ближайшему столику. Петро шел довольно-таки неохотно - количество спиртного, что он выпил, явно провоцировало его на подвиги. Но Дмитрий уж никак не хотел портить праздник Патрику очередной дурной разборкой. Наблюдателей здесь все знали и все как один не любили. Даже англичанин с его заявками на аристократизм и привилегированное положение страны не мог долго терпеть 'великолепную семерку'.
За спиной русского послышались тяжелые шаги:
- Ты кого полукровкой назвал, русский? - Джо или Джозеф скалой навис над Дмитрием и поглядывал на него налитыми кровью глазами.
- Ты даже вспомнил, что я русский? - ухмыльнулся Дмитрий. - Так, может, если ты такой догадливый, сообразишь сам, кого я назвал метисом?
- Что? - процедил космополит. - Ты меня еще и метисом назвал?
- А я тебя называю еще и засранцем, - послышалось от стойки.
Когда вконец озверевшие Наблюдатели дружно развернулись, их взору явилась не самая оптимистичная картина. Патрик мрачно стоял уже перед стойкой, и в его руках, недвусмысленно поглядывая на невежливых гостей маслянисто-черным дулом, красовался обрез. А рядом с ним пристроился Хьюго, довольно невежливо целясь в группу Наблюдателей из револьвера.
- Сегодня праздник. День святого Патрика. И если вы не будете вести себя прилично и спокойно, я сам спокойно вас пристрелю. Потом вызову полицию из-за границы. А затем не менее спокойно сяду выпивать с моими друзьями. Прошлый раз ваш коллега в инвалидной коляске искалечил биопарализатором моего друга Франсуа - тогда меня не было рядом. Сейчас у вас такого шанса не будет.
- И не боишься, вшивый ирландец... - начал один из Наблюдателей.
- Нет, - коротко бросил Патрик и прицелился уже в него. - А если ты немедленно не уберешь руки от кобуры. Наблюдатель, то мне вообще больше не придется о тебе беспокоиться.
Повисла довольно-таки напряженная тишина. Извечная дилемма - гордость против дула, нацеленного точно в голову.
Как обычно, победило дуло. И жена Патрика, крикнувшая с лестницы, что разобьет голову сковородкой любому, кто откроет пальбу в 'Эринне'. Мэри уважали все, даже Наблюдатели. Когда-то один из них попытался ухватить ее за пышную и привлекательную переднюю часть - после этого он проходил в гипсе месяц и больше не предпринимал попыток таким образом выразить восхищение бюстом хозяйки паба. Наверное, это был единственный случай, когда самоуверенная наглость Джо или Джозефа или Джоя была пресечена раз и навсегда. Обычно они становились такими же, как и раньше, уже на следующий день. И всегда старались отыграться, что при таком численном превосходстве было достаточно легко сделать. Только у итальянцев семья насчитывала пятерых - да и то из них одна девушка-подросток и паренек девяти лет. Потому с Наблюдателями старались не связываться - себе дороже. Полиция Объединенной Земли старалась не вмешиваться в дела националистов и Наблюдателей, надеясь, что проблема решится сама собой.
Космополиты, громко переговариваясь, толпой потопали к стойке. И только самый молодой не удержался и решил оставить последнее слово за собой:
- Эй, русский, я тут в командировку вылетал недавно.
- И? - безразлично поинтересовался Дмитрий.
- Твоя бывшая просто бешеная - я к ней в гости по знакомству заглянул. Отличная бабенка, вот только нормальную женскую позу не любит. Пока ставил ее, как надо, чуть руку помял. Не знаешь, поджила уже? А сиськи у нее...
Больше он ничего не успел сказать. Прямо на его голове вдруг раскрылся стеклянный цветок - и во все стороны полетели осколки-лепестки, окрашенные по краям капельками крови. Дмитрий недоуменно посмотрел на руку, сжимающую горлышко бутылки с 'горилкой', и с каким-то странным удовлетворением понял, что рука все-таки его и попал он так, как надо. Вон как медленно оплывает Джо. Или Джозеф?
Следом оглушительно бахнул обрез Патрика - и почти одновременно над ухом русского пронзительно свистнула очередь гаусс-пистолета. На месте Наблюдателей клубилось противно пахнущее облако, из которого доносились разнообразные ругательства и захлебывающийся кашель.
Рядом появился Патрик.
- Не дыши - это газ, - первым делом посоветовал ирландец и насильно потащил русского к дверям паба. Заодно он пытался сунуть Дмитрию что-то в руки - но они пока что не особо слушались, адреналин завел сердце на такие бешеные обороты, что все тело сотрясала мелкая дрожь.
- Я профессор истории, а не боевик какой-нибудь, - успел прохрипеть Дмитрий, прежде чем Патрик насильно запихнул ему в руки обрез и пачку патронов.
- Беги, дурак, пока они не отошли от газа. Газовые патроны больше чем на пять минут их не задержат. В коробке боевые. Ну же! Беги!
Вслед Патрику и Дмитрию раздался возмущенный крик жены ирландца:
- Что же вы наделали, идиоты? Что о нас люди подумают?
Патрик, прежде чем вытолкнуть русского на улицу, рявкнул через плечо:
- Подумают, что здесь еще есть настоящие мужики, женщина!
Когда Дмитрий выбежал из паба, Патрик задумчиво уставился вверх, как будто ему пришла в голову очень интересная мысль. Если бы Дмитрий увидел выражение лица ирландца, он бы с уверенностью сказал, что Патрика посетила крайне оригинальная и, самое главное, прибыльная идея. Хозяин паба не был расчетливым, он всего лишь, как и все ирландцы, не любил упускать прибыль, если она сама топала прямиком ему в руки.
Проходя мимо космополитов, яростно размахивающих гаусс-пистолетами, он даже не остановился. Да и Наблюдатели не особо о нем вспоминали - все их мысли были сосредоточены на русском, который мастерски вырубил их младшего коллегу. Последний с глуповатым видом торчал посреди паба, завороженно рассматривая свою ладонь, на которую потихоньку капала кровь, стекающая с его рассеченного скальпа.
Патрик подошел к жене, которая жарко спорила по телефону с сотрудником телекомпании и требовала, чтобы трансляция продолжалась. Ирландец терпеливо дождался, когда жена построит по стойке 'смирно' съемочную группу, и спросил:
- Все нормально, трансляция продолжится?
- Да, - мрачно ответила Мэри. - Я их убедила, что так даже интереснее будет и выгоднее для их ток-шоу. Патрик, ты бестолочь. Ты...
- Я знаю, милая. Они хоть все это засняли?
- Полностью. Что теперь они все подумают? Что мы и вправду дикари? Ты же обещал, что это будет тихий и спокойный ирландский праздник.