Единак Евгений Николаевич : другие произведения.

12. Первый Учитель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Люди и звери моего детства." Глава "Первый Учитель"

  Первый мой учитель!
  На доске твой почерк
  Память пронесет через года
  Л.Логинова
  
  Первый Учитель
  
  
  Первый вдох, первый шаг, первое слово, первый класс, первая двойка, первая любовь... Множественными памятными вехами в жизни каждого из нас встают слова: первый, впервые, по-первости...
  Первый учитель... У каждого в жизни был первый учитель. Совсем скоро будет он и у моих младших внуков.
  Моего первого учителя звали Петр Андреевич Плахов. Появился он в нашем селе в самом конце сороковых. Первое время он жил на квартире у Марка Ткачука. Потом перешел на квартиру в старенькую, под соломенной крышей, хату Зёньки (Зиновьи) Бойко, построенную её мужем Макаром Бойко сразу после переезда из Яскоруни в 1900 году.
  Внучка квартирной хозяйки учителя Нина Бойко вспоминала, что за домом её бабушки в старом заросшем саду Петр Андреевич между ветвями старой груши устроил подобие перекладины. Каждое утро он подтягивался и крутился на импровизированном турнике. Потом учитель долго чистил зубы и полоскал горло, чем вызывал тогда неподдельное удивление соседей.
  Никто из старожилов не помнит, откуда был родом мой первый учитель. По рассказам Петра Андреевича о высоких кедрах, кедровых орешках, суровых снежных зимах и катании зимой на санках и лыжах с крутого берега большой реки, можно предположить, что родом он был из Сибири.
  По приезду учитель ходил в высоких, всегда тщательно начищенных, хромовых сапогах, в которые были заправлены темно-зеленые брюки "Галифе". Первое время, рассказывал мой отец, учитель одевал солдатскую гимнастерку, стянутую светло-коричневым ремнем с зеркально сияющей бляхой с пятиконечной звездой. Те сапоги и "Галифе" с гимнастеркой и поясом я видел на моем учителе в первом классе. Во втором классе Петр Андреевич Плахов носил гражданский костюм. Он был участником войны, хотя, как утверждали воевавшие сельчане, по молодости воевать довелось ему недолго. Кончилась война.
  По рассказам Нины Бойко учитель, проверив вечером тетради, чистил вымытые и просохшие сапоги, мыл руки и ложился спать. Заботясь о своем постояльце, старая Бойчиха чистила ему сапоги, когда он проверял тетради. Петр Андреевич весьма деликатно пытался избавиться от помощи услужливой квартирной хозяйки. Но Бойчиха была настойчивой. Компромисс был взаимоприемлемым: Бойчиха загодя мыла, тщательно вытирала и сушила обувь, вечером покрывала её сапожным кремом, а утром учитель начищал свои сапоги до зеркального блеска.
  Мне было шесть лет, когда мимо нашего дома проехали конные сани, в которых привезли со станции Веру, самую младшую мамину сестру. Её муж Иван Гавриш и муж Любы дядя Коля Сербушка возили её в Киев. Там Вера прошла обследование. В операции отказали. Тогда в моё сознание вошло страшное слово "порок". У Веры был тяжелый комбинированный врожденный и приобретенный порок сердца.
  Ближе к вечеру мои родители пошли навестить Веру. Я увязался за ними. Возвращались поздно, было уже совсем темно. Низенькое перекошенное оконце, расположенной на пригорке хаты старой Бойчихи, светилось тусклым желтым светом.
  - Что это Бойчиха так поздно палит керосин? - спросила, идущая с нами от Веры, тетка Раина.
  - Это учитель Плахов. Бывает до полуночи тетради проверяет. - ответил мой отец.
  В тот вечер я не подозревал, что, живший у Бойчихи на квартире, Петр Андреевич Плахов станет первым в моей жизни учителем.
  
  В конце лета пятьдесят третьего Алеша, мой старший брат, принес завернутый в газету пакет. В пакете были мои будущие учебники: Букварь, Арифметика, Учебник русского языка, Прописи по чистописанию и Родная речь. Русская речь тогда стала родной на всю мою жизнь.
  В тот же день мы пошли в сельский кооператив. Домой мы вернулись с тетрадями в клетку и в косую линию, тетрадью для рисования, резинками для чернил и карандаша, ручкой с перьями "Звездочка". Карандаши "Искусство", подаренные мне учителем из Могилева дядей Казимиром, уже лежали в шуфляде стола. Дома я долго пересматривал мои учебники, тетради, карандаши. Потом всё уложил в, купленный мамой, портфель. К ручке портфеля мама привязала торбочку, затянутую кисетом с ослепительно белой чернильницей.
  Алеша рассмеялся:
  - Завтра тебе нужен только букварь, одна тетрадка и карандаш. Чернила тоже не нужны.
  Я был разочарован. Мне хотелось пойти в школу с полным портфелем.
   Утром первого сентября я проснулся самостоятельно. Алеши дома не было. Он ещё вчера уехал в Тырново. Там он учился уже в девятом классе. Я хотел одеться, схватить портфель и бежать в школу. Но мама заставила умыться. Выпил кружку теплого парного молока с хлебом. Потом мама отрезала еще один кусок хлеба и вместе с яблоком сунула его в мой портфель.
  По дороге в школу меня сопровождал стрекот скворцов в ветвях высоченных тополей вдоль дороги. Когда мы повернули на школьный двор, стрекот скворцов слился с многоголосым гамом детворы, заполнившей весь двор. С родителями были только мы, первоклассники.
  Мама подвела меня к высокой ели, растущей перед школьным крыльцом. Там, окруженный детьми, стоял мой учитель Петр Андреевич Плахов. Серьёзное строгое лицо. Внимательный взгляд изучал каждого из нас. Пробежал взгляд учителя и по мне. Стало неуютно, помимо воли опустил глаза. Однако всё оказалось в порядке. Моя, простите, ширинка была застегнутой на все пуговицы.
  Наш учитель был выше среднего роста, прическа с косым пробором. Стянутая кзади гимнастерка, желтая бляха ремня. Темно-зеленые брюки галифе, заправленные в высокие хромовые, начищенные до зеркального блеска, сапоги.
  Потом прозвенел первый в моей жизни звонок. Мы пошли вслед за нашим учителем в угловой класс. На всю жизнь запомнились дощатые, серо-салатового цвета, потолки. Такого же цвета были высокие, как нам казалось, двери. Неровно вытертые за десятилетия детскими ногами, сучковатые, пахнувшие керосином, полы. За высокими окнами часть неба закрывала темно-зеленая ель. За ней вдоль школьного забора у самой дороги выстроились в ряд высокие пирамидальные тополя.
  Уже дома мама рассказала, что почти тридцать лет назад в этом классе училась она с моим отцом. Мои родители были одноклассниками. Тополя вдоль школьного забора и ели вокруг школы посадили тогда же директор школы Кукульский и учитель Шаргу с учениками. Деревца айвы, кусты сирени и жимолости вдоль аллеи и вокруг школы высадили позже, когда мама уже не училась.
  Запомнились первые косые палочки, написанные нашим учителем мелом на черной классной доске. Затем он подходил к каждому из нас и своей рукой водил наши, в которых были пока ещё карандаши. Потом пошли цифры, буквы. На всю жизнь впечатался в память строгий каллиграфический почерк нашего Петра Андреевича. Буквы, написанные красными чернилами для образца в наших тетрадях, были точь в точь как напечатанные в прописях по чистописанию.
  
  В сентябре была наша первая школьная экскурсия для младших классов. После третьего урока нас построили в колонну по классам. Впереди колонны шел наш первый класс. Петр Андреевич шел рядом. Шествие замыкал четвертый класс. За колонной шли три учительницы и пионервожатая.
  Мы шли на долину. Достигнув края села, повернули направо. На широком пригорке раскинулась колхозная бахча. На краю лесополосы возле шалаша были расстелены полотнища брезентов. По периметру брезентов были разложены крупные арбузы. Те арбузы были не только нашим угощением. Нас ждала работа. Поедая в день экскурсии отборные арбузы, из года в год ученики выплёвывали черные зрелые семена на брезент. Потом семена сушили, ссыпали в мешок и в следующем году колхоз, выбрав участок целины, снова закладывал бахчу.
  Встав кругом, мы с нетерпением смотрели, как оба сторожа и Петр Андреевич резали арбузы. Потом, как по команде, мы набросились, выбирая скибки потолще и покраснее. По брезенту застучали арбузные семечки. Учительницы, смеясь, собрались вокруг самого крупного арбуза. Петр Андреевич встал рядом с нами, первоклассниками. Он аккуратно отрезал тонкий ломоть и, не спеша, своим перочинным ножиком выковыривал семечки, лезвием отбрасывая их на середину брезента.
  Когда мы уходили, сторожа вручили учителям по два арбуза. Все учительницы, выбрав, взяли и почти сразу вручили их мальчикам из четвертого. Ребята несли арбузы к домам, где жили их учителя. Петр Андреевич вежливо поблагодарил и отказался. Через пару дней, стоя у ворот, я видел, как Петр Андреевич нёс в большой авоське, купленные в колхозном ларьке, арбузы.
  
  Мы учились во вторую смену, после обеда. Когда начинало темнеть, Петр Андреевич зажигал, заправленные с утра четыре керосиновых лампы. Стекла ламп ежедневно протирала школьная уборщица. Помогал учителю всегда самый высокий из нас Иван Твердохлеб. При свете керосиновых ламп во вторую смену я учился недолго, месяца полтора. Электрический свет в нашем селе появился осенью пятьдесят третьего, во второй половине первой четверти первого класса. Когда в классе включили электрическое освещение, было очень непривычно, класс сразу стал другим, незнакомым.
  На столе моего первого учителя лежал журнал и стояли две чернильницы. На каждую из них опиралась пером простая ученическая ручка. Одна ручка была красной, другая темно-зеленой. Обмакнув в чернильницу красную ручку, учитель ходил по классу, выставляя оценки красными чернилами. После обхода каждого ряда, Петр Андреевич аккуратно погружал перо в чернильницу набирая чернила. Темно-зеленой ручкой с фиолетовыми чернилами учитель писал в классном журнале.
  Я помню, как настойчиво, без устали переучивал учитель Лену Твердохлеб и моего троюродного брата Броника Единака писать правой рукой. Оба были левшами. Но в то время упорно требовали от учителей и учеников, чтобы все учащиеся писали только правой рукой. Глупо? Противоестественно? Не спорю!
  Броник старательно делал вид, что пишет правой рукой. Когда Петр Андреевич отвлекался, мой троюродный брат списывал у меня левой. Лена быстро научилась писать правой. В последующих классах она писала правой, но великолепно рисовала левой рукой.
  Изменить природу не дано никому, а попытки сделать это обходятся очень дорого. В результате переучивания дети с незаурядными способностями теряют их навсегда. Левши, как правило, отличаются яркой индивидуальностью. Они преуспевают в творческих профессиях: музыке, танцах, живописи, поэзии, актерском мастерстве. Александр Македонский, Микельанжело, Рубенс, Наполеон, Пушкин, Толстой, Эйнштейн... Сколько и каких одаренных людей теряем, убиваем потенциальных гениев, переучивая наших детей! В случае с моими одноклассниками я не виню нашего Петра Андреевича и тысячи других педагогов. Такова была порочная установка "Сверху".
  
  Мой учитель очень редко улыбался. Петр Андреевич никогда не повышал голоса, но мы на расстоянии ощущали его недовольство. Он никогда никого не хвалил, но мы чувствовали его одобрение по тому, как его рука, в которой он держал ученическую ручку с пером "Звёздочка", аккуратно, словно выписывая узор, рисовала красивую, с нажимом и завитушкой вверху, пятерку. Такие строгие, идеальной формы пятерки потом я видел только на пятикопеечных желтых монетах.
   - Вы помните напольные большие классные счёты?
   - Вы помните метровую деревянную, размеченную по сантиметрам, желтую классную линейку?
   - Вам рассказывал Ваш первый учитель, откуда берется дождь?
   - Вам объяснял первый учитель, почему реки текут, а в озерах вода стоит неподвижно?
   - Вам рассказывал в первом классе учитель, почему дует ветер?
  - Вам рассказывал Ваш первый учитель, что существуют, невидимые глазом, живые микробы?
  Петр Андреевич рассказывал обо всём третьеклассникам, а мы, первоклассники, внимательно слушали каждое слово учителя.
  Через всю доску учитель от руки тянул мелом прямую линию. Когда звенел звонок, извещавший о конце урока, Петр Андреевич, закрыв журнал, выходил из класса. А мы брали классную метровую линейку, подвешенную учителем на небольшой гвоздик, вбитый им сбоку классной доски и прикладывали "метр" к его линии. Линия, прочерченная Петром Андреевичем, почти всегда совпадала с линейкой.
  - Вы помните, как Ваш учитель рисовал от руки на доске или в тетради круг почти идеальной формы?
  Я помню. Мною овладевали восхищение, гордость за моего учителя и навязчивое, на долгие годы, желание нарисовать круг так же.
  - Вы помните, как Ваш учитель, исписав доску, вытирал её?
  Затем Петр Андреевич вытирал руки чистым носовым платком, постоянно лежащим в ящике учительского стола. Мы же, закончив писать на доске, либо вытерев её, старательно вытирали наши руки о собственные штаны.
  - Вы помните уроки труда?
  Фигурки утки, зайца, гриб, груша, сосновая шишка из пластилина появлялись из под рук Петра Андреевича быстро и всегда неожиданно. Он ловко вырезал фигурки из бумаги.
  Во втором классе нам было велено принести на урок труда салфетку, иглу и нитки для вышивания "Мулине". Когда прозвенел звонок, в наш класс пришла Зинаида Александровна, учительница первого класса. Она показала нам как вышивать, дала задание и ушла. Сразу же вернулся, видимо, заменявший её в первом классе, Петр Андреевич и продолжил урок. Вышивание, скорее всего, нашему Петру Андреевичу не давалось.
  - Вы помните уроки пения Вашего первого учителя?
  Я помню... До сих пор в моих ушах звучат песни, которым он нас учил. До сих пор песни тех лет поются в моей голове голосом моего первого учителя: "По долинам и по взгорьям...", "Смело товарищи в ногу..." и, как ни странно, - "В лесу родилась ёлочка...". Эта песня звучит в моей памяти баритоном Петра Андреевича.
  - Помните ли Вы уроки физкультуры с Вашим первым учителем?
  Перед школой со стороны клуба была волейбольная площадка, турник, высокая, из толстых деревянных столбов, трапеция с канатом, бум (гимнастическое бревно) и яма для прыжков. Уроки физкультуры для нас были настоящим праздником. Мы могли без устали смотреть, как наш учитель ловко взбирается до самого верха трапеции по канату, выполняет упражнения на большом турнике. Сбоку большого турника был низенький турник, для нас, младших. Потом спортивную площадку перенесли за сельский клуб.
  Если была команда "Ноги на ширину плеч" и "Руки на груди и на уровне плеч" мы старались. Руки нашего учителя и плечи были в одну линию, а ноги его действительно были на ширину плеч. Того же он требовал и от нас. Прыжки в высоту, длину, бег с низким стартом... Наш Петр Андреевич требовал самого четкого исполнения спортивных команд. При этом сам их выполнял вместе с нами с удивительным изяществом.
  - Вы разбивали с Вашим первым учителем клумбы напротив окна вашего класса?
  Такие весенние дни для нас были полны чудесных открытий. Петр Андреевич, привязав к концам бечевки колышки, серьезно и немногословно творил чудеса. Воткнув один колышек в центр будущей клумбы, мы очерчивали вторым колышком идеальный круг. Затем, переместив центр на линию круга, мы последовательно очерчивали внутри круга шесть, соединяющихся в центре, лепестков. А потом снова кружки поменьше. По намеченным линиям мы сеяли цветы. Мы постигали прикладную геометрию, ещё не подозревая о её существовании.
  Несмотря на то, что учились в две смены, классы были спаренными. Наш первый класс учился с третьим. Дроби третьеклассникам Петр Андреевич объяснял настолько доступно, что я, сам не желая, нечаянно усвоил их в первом классе. Я полюбил тогда дроби. Они уложились в моей голове странно. Дроби расположились, как шестеренчатый механизм, где каждая шестерня, как одно целое число, имеет свой размер и число зубьев (долей).
  - Вы смотрели, показанные Вам впервые Вашим учителем, черно-белые диафильмы?
  Зимой за окнами темнело рано. Отдавало волшебством, когда Петр Андреевич вносил в класс фильмоскоп. Умелыми руками он заряжал пленку.
  - Откуда он всё знает?!
  Выключали электрическое освещение. На беленой классной стене сказочные видения сменяли друг друга. А наш учитель серьёзным голосом читал текст внизу картинки. Во втором классе чтение текста вслух поручалось нам. Каждый из нас почитал это поручение за честь.
  - Вы ходили с Вашим учителем на экскурсии?
  Петр Андреевич водил нас на экскурсии в день последнего звонка и просто так, по субботам. Мы ходили с ним на Куболту, Одаю, на колхозную ферму. Во втором классе осенью он повел нас в старый лес. Я уже бегал в лес тайком от родителей. Совсем недавно был с, вернувшейся прошлой зимой из Сибири, бабой Софией.
  С Петром Андреевичем Плаховым лес становился другим. С учителем в лесу не было страшно. На деревьях с поредевшей листвой мы видели не только птичьи гнезда, которые сами разоряли летом. Тогда Петр Андреевич впервые показал нам дятла. Я долго не верил, что небольшая птичка с красным головным убором может так громко стучать частой, быстро умирающей дробью.
  Петр Андреевич открыл нам яркие краски осеннего леса. Мы срывали и подбирали с земли осенние листья. Одни были ещё совсем зелеными, другие красными, желтыми, оранжевыми, лимонными, фиолетовыми, почти черными. Листья мы ложили между листами наших учебников. Они служили нам закладками.
  Всю зиму мы любовались красками осеннего леса. К весне яркие краски ушедшей осени бледнели, сами листья осыпались пожухлой трухой. Но нам было уже не до них. Мы, соскучившись за зиму, уже с нетерпением ждали яркой весенней зелени. Тогда в лесу от учителя я впервые узнал, что осенью бывает бабье лето.
  В лесу мы жевали фиолетовый, с сизым налетом, тёрн. После тёрна наши языки становились шершавыми. Пригнув ветки, мы срывали и ели высохшие с лета, пахнущие дождем, ягоды черешни. Горечи в сухих ягодах осенью не ощущалось. Петр Андреевич в лесу рассказывал нам, что есть страны, где точно так в диких рощах созревают сладкие мандарины, душистый лавровый лист и жгучий перец. Вернувшись в класс, мы скопом устремлялись, к висящим на стене, географическим картам. Мы искали и находили страны, где росли мандарины.
  Петр Андреевич серьезным сухим голосом натаскивал нас на путешествиях по географическим картам. На перемене мы начинали, придуманную задолго до нас, игру в города:
  - Москва!
  Следующим должен быть город на букву А:
  - Астрахань! Норильск! Курск! Караганда! Алма-Ата! Актюбинск!... Пауза на размышление... Если в классе находился Петр Андреевич, он незаметно и очень серьезно вклинивался в нашу игру:
  - Каир!
  Гурьбой мы кидались искать Каир на карте Советского Союза. Потом кто-то, догадавшись, бежал к висевшей рядом карте с, огромными в пол-стены, полушариями:
  - Есть!..
  И, незаметно скосив глаз на очертания Южной Америки, мы коварно продолжали игру:
  - Рио-де-Жанейро!
  Потом раздавался звонок, призывающий нас сесть за парты.
  
  Однажды мама послала меня в магазин за керосином, который завозили раз в две - три недели. До пуска сельской электростанции керосин в давали по два литра в одни руки. С жестяной банкой, которую мы называли бляшанкой, в очереди стоял и Петр Андреевич. Стоявшие в очереди женщины не раз предлагали ему взять керосин вне очереди. Каждый раз учитель благодарил и отказывался. Когда подошла очередь, Плахов попросил налить ему четыре литра. Два на него и два на хозяйку квартиры. Когда Петр Андреевич ушел, одна из стоявших сзади женщин сварливо спросила:
  - Почему всем по два, а некоторым сразу четыре?
  - Тебе не стыдно? Манька! Твоих детей кто учит? - спросила молодая женщина, предлагавшая Петру Андреевичу купить керосин вне очереди.
  - Тай шо?
  - А тетради у твоих детей кто проверяет? Ты когда последний раз открывала тетради твоих девочек? А у человека допоздна глаза вылазят. Он каждый вечер проверяет тетради твоих детей. Это сколько керосина надо?
  Когда заряжали осенние дожди, дорога в селе раскисала так, что сапоги глубоко вязли, а грязь у меня поднималась по внутренней поверхности сапог и брюк почему-то до самого паха. В самую непролазную грязь Петр Андреевич шел по селу, запачкав лишь ранты своих хромовых сапог. Придя в школу, брал у школьной уборщицы Степаниды, которую многие поколения учеников почему-то называли Штепунькой, ведро и тряпку. Тщательно отмывал, потом насухо вытирал сапоги, включая подошвы.
  
  Провожая нас на летние каникулы, Петр Андреевич на последнем уроке, называемом тогда классным часом, давал нам напутствие на целое лето. Слушая его, казалось, что именно меня он видел, опасно перегнувшимся через низкий сруб и всматривающимся в мрачную колодезную темень. Каждого из нас он видел, взбирающимся по крохким веткам на самую верхушку высоких деревьев, заплывающими на опасную глубину на прудах Одаи, взбирающимися на горы, готовых обвалиться и поломать наши неугомонные ноги, огромных бутовых камней на стройке нашей новой школы.
  С огорода Стасика Мороза, где играли, мы тайком пробирались за абрикосами в сад старой Воренчихи. Оттуда я видел, открытый всем ветрам и небу, связанный из подсолнечниковых палок, туалет в самом углу сада старой Бойчихи. Я ни разу не подумал, не предположил, что в тот туалет ходил и мой учитель. Я в те годы не допускал мысли, что наш учитель ходит в туалет вообще. Кроме бахчи, где Петр Андреевич, словно стесняясь, съел тонкий ломтик арбуза, мы ни разу не видели нашего учителя, принимающим пищу. В моих мыслях мой первый учитель был небожителем.
  
  Когда мы пришли в третий класс, нашего Петра Андреевича в школе уже не было. Его перевели в село Бричево. Там была начальная четырех-классная школа и совсем не было учителей. По воспоминаниям сельчан в пятьдесят шестом или седьмом году наш учитель женился.
  Последний раз я видел нашего Петра Андреевича будучи в шестом классе. Проходила районная спартакиада среди семилетних школ в Тырново, где до августа 1959 года был райцентр. После того, как я пробежал стометровку, с Мишкой Бенгой и Иваном Твердохлебом мы подошли к площадке в углу школьного двора, где располагалась команда нашей школы. В окружении учеников школы стоял Петр Андреевич. Я сначала его не узнал. Лицо его странно потемнело, стало округлым, чужим и незнакомым. Нас он, казалось, не узнал. Повернул голову, равнодушно посмотрел... Мой первый учитель продолжал разговор с Иваном Федоровичем Папушей, который был у нас физруком. Я, тогда подросток, заметил, что говор у нашего Петра Андреевича, всегда следившего за своей чеканной речью, стал вялым, монотонным. Как будто перед нами стоял совсем другой человек.
   Осенью отец, вернувшись из Бричево, где тогда мололи муку, сказал, что Петра Андреевича положили в больницу в Костюженах. Сообщение отца было для меня очень болезненным ударом. В Костюженах испокон веков лечились умалишенные. В наших детский головах слово Костюжены ассоциировалось с огромным длинным сараем, в который свозили всех сумасшедших. Верить в недобрую весть не хотелось и было очень обидно.
   Весной из разговоров взрослых я узнал, что еще зимой старшая сестра Петра Андреевича забрала его для лечения в Москву, где жила и работала она сама. Вскоре Петр Андреевич умер. У него был рак головного мозга.
  Несколькими годами позже брат сказал, что Петр Андреевич был хорошим учителем, но он не любил учеников. До сих пор для меня осталось загадкой: чем руководствовался Алёша, сказав тогда, ранившие меня, слова? На какие факты опирался?.. Всю жизнь меня преследовал, посеянный братом и застрявший в моих мыслях, вопрос:
  - Любил ли нас, первоклашек, мой первый учитель ?
  В те далекие годы я не предполагал, что учитель должен любить детей. Мы не задавали себе такого вопроса. Я не думал тогда об этом, как не задумывался я о том, люблю ли я своего учителя. Петр Андреевич Плахов был моим ПЕРВЫМ учителем. Каюсь: я учился, особо не жалуя учебу, о чем уже писал. Но сейчас, на склоне лет, думаю: мы, первоклассники, любили его, нашего первого учителя.
  Любовь к первому учителю в жизни я переносил на всех своих учителей. Не только школьных...Потому, что каждый из моих учителей в школе, в институте, в жизни учил меня чему-либо впервые, только один раз. Второгодником я никогда не был. Потому и каждый в моей жизни учитель - первый.
  Пожалуй, я люблю моего первого учителя до сих пор. Иначе я бы о нем не вспоминал так часто. Допускаю, что, скорее всего, я люблю моего первого учителя таким, каким я его рисую себе всю жизнь.
  
  Мне уже за семьдесят. Я почти в три раза старше моего первого учителя, но до сих пор продолжаю у него учиться. Всю жизнь я учусь и у других. Учусь многому у своих собственных детей и, пожалуй, у внуков.
  До сих пор я вспоминаю о первом моём учителе очень часто. Я вспоминаю, когда я вижу свои неровные каракули, когда оглядываю свою, требующую ухода обувь, когда я, в мои семьдесят, потеряв бдительность, начинаю жадно, как в детстве, есть арбуз. Я вспоминаю моего первого учителя, когда ловлю себя на том, что начинаю делать что-либо спешно или неаккуратно.
  - Любил ли мой первый учитель Петр Андреевич Плахов нас, его учеников? Разве это так важно? Важно, что до сих пор с душевной теплотой вспоминаю о нём я!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"