За период болезни спаниеля Ванюши я едва не пропустил период охоты у Люты. Аргона изолировал вовремя, посадив на цепь за загородкой. За Баську я был совершенно спокоен, так как он был еще щенком, а половая зрелость у московской сторожевой наступает значительно позже, чем у собак других пород. Подходящего кавалера для Люты на тот момент не было.
Каково же было всеобщее удивление, когда у Люты стал расти живот. Я был уверен, что это была ложная беременность. Живот продолжал расти. Придя однажды с работы, Таня попросила меня посмотреть, что с Лютой, так как из ее будки жена слышала стоны и повизгивание. Заглянув в будку, я увидел толстого, как батон щенка. Его расцветка точь-в-точь повторяла Баськину раскраску. С первого же дня он стал для всех Манькой, Манюней.
Поскольку уши его были длинными, а мама была охотничьим спаниелем, на четвертый день я, по просьбе потенциального будущего хозяина, купировал Маньке хвост. Единственный у Люты, щенок рос не по дням, а по часам. Бегал по двору в общей стае. Когда начинал отставать, цеплялся за штанишки Люты, и мчался, иногда не успевая переставлять лапы. Если Люте надоедало и она огрызалась, Манька хватал зубами хвост Баськи. При этом отец и сын выглядели необычайно довольными. В этот период, заказчик, глядя на подрастающего Маньку, вдруг отказался от него.
По мере роста фигура Манюни становилась все более несуразной. Непропорционально длинные ноги никак не гармонировали с его почти круглой головой. Когда он бежал, задние ноги неестественно далеко выбрасывал впереди передних. Словно бежал заяц или леопард. За непропорциональную фигуру, характерный бег и особенности поведения Женя называл Маньку доисторическим псом.
Характер у него оказался необычайно покладистым и дружелюбным. С его морды, казалось, не сходила доброжелательная улыбка. Одни команды он схватывал на лету, но часто не мог усвоить элементарных. Жил, как говорится, по божьей воле. Жена окрестила его "собачьим дебилом". А лая его никто вообще не слышал. Создавалось впечатление, что он был немым псом.
Подрастая, Манька делал стремительные успехи в беге. Пришло время, когда уже его отец неуклюже галопировал за сыном. Манька часами, пластая и скручивая в клубок свое тело и выписывая сложные пируэты, мог носиться во дворе.
Особенно он полюбил машину. Выбрав момент, он впрыгивал в салон и непонятно как устраивался на крошечном пространстве за водительским сиденьем. Там он прятался от меня. Путешествовали мы с ним и в автомобиле и пешком.
Однажды, отъезжая от дома к родителям в Елизаветовку, я не взял с собой Маньку. Проехав около пяти километров, в зеркале заднего обзора я увидел бегущего пса. Неужели? Я сбросил газ. Манька стремительно догонял меня. Так мы и прибыли в Елизаветовку. Когда я собрался ехать обратно, то открыл дверцу "Москвича", приглашая Маньку в машину. Но он только нетерпеливо пританцовывал вокруг автомобиля.
Обратно ехал я медленнее, чтобы не отрываться от сопровождающего меня пса. Манька вошел во вкус. Теперь он сопровождал меня, только следуя бегом за машиной. Трудно сказать, о чем думали люди, наблюдающие за нашим тандемом. В течение лета Манька освоил маршруты по селам в радиусе десяти - двенадцати километров.
Пришла ранняя и суровая зима девяносто восьмого. Однажды вечером я пошел пешком к знакомым, жившим в противоположном конце поселка. Как всегда, за мной увязался и Манька. Он уже не ждал, когда я открою калитку, а в прыжке перемахивал через ворота. Придя к знакомым, я оставил, как всегда, Маньку у калитки. Поодаль стоял голубой "Москвич".
Пробыв недолго, я вышел за калитку. Маньки не было. Светила яркая луна. Насколько просматривалась улица, ни одной собаки я не видел. Только сейчас я обратил внимание, что автомобиля тоже не стало. С тяжелым сердцем я отправился домой, периодически подзывая Маньку. Теплилась надежда, что он меня ждет дома.
Дома его не было. Утром, проснувшись, первым делом выглянул на улицу. Манька не появился.
- Ну, вот и нет Маньки, - подумал я по дороге на работу.
Возвращался с работы, как обычно. Повернув в проулок, у ворот увидел Маньку. Он не мог перепрыгнуть через ворота из-за заклинившего длинного куска цепи, закрепленной карабином вокруг Манькиной шеи. Освобожденный от цепи, Манька лихо перемахнул через ворота.
Перед Новым годом снега навалило так, что я не мог выехать со двора. Я отправился в колбасный цех на окраине поселка, где к новогоднему столу можно было приобрести еще теплую колбасу и копченые деликатесы. Как всегда, отправился со мной и Манюня. К этому времени он приобрел скверную привычку догонять проезжающие автомобили и молча хватать их за крутящиеся колеса. Вероятно, полагал я, в отместку насильно увезшему его ранее голубому "Москвичу".
Выйдя на окраину поселка, мы проходили мимо предприятия электросетей. Рабочий день закончился, и толпа рабочих топталась в ожидании автобуса. В это время, натужно урча, мимо нас проехал голубой ЗИЛ, доверху нагруженный жомом с сахарного завода. Манька бросился вдогонку, пытаясь укусить правое колесо. Затем, видимо, решил обогнуть машину слева. Стремительно выскочив из-за ЗИЛа, Манька с разгона врезался головой в едущую навстречу иномарку.
Послышался треск разбитой и посыпавшейся дорогой пластмассовой решетки передней части автомобиля. Маньку отбросило назад, едва ли не под колеса ЗИЛа. Он лежал неподвижно в крайне неестественной позе, вывернув голову и откинув ноги. Мои же ноги приросли к утоптанной с утра тропинке. Из иномарки вышли двое. Поза водителя была агрессивной, пассажира удрученной.
- Говорил, как человеку, не ехать сегодня. Как чувствовал, что будет неудача! Осенью только сменил за двести баксов решетку и фару, а сейчас снова! - кричал водитель своему пассажиру.
Тот виновато смотрел в землю.
Маньку мне было несказанно жаль. Двести баксов тоже, да и не было.
- Ах, чертова собака! - водитель занес ногу, чтобы пнуть неподвижно лежащее тело Маньки. Тут мой Манька вскочил и как-то боком, но стремительно взбежал на вершину высокого, с утра нагроможденного бульдозером, сугроба. Раздался громкий хохот, ожидавших автобус, мужиков. Еще раз выругавшись, водитель сел за руль. Пассажир рядом. Резко сорвавшись с места, машина скрылась за уклоном. Только сейчас я повернулся к сугробу:
- Манька! Манька! Ко мне!
Снова хохот. Манька очумело крутил головой. Он еще плохо ориентировался, не понимал, откуда звуки.
- Это ваша собака, Евгений Николаевич?
- Нет. Просто мы живем в одном дворе.
Новый громкий взрыв хохота. Наконец Манька увидел меня. Я позвал его снова. Он опасливо посмотрел по сторонам и приблизился ко мне. Голову он держал набок. На кончике носа уже свернулась кровь.
В цехе нас встретили как именинников. Оказывается, один из рабочих, возвращаясь из булочной с хлебом, все видел. Маньку он знал по нашим прошлым визитам.
- Жаль, что пес пострадал. А Жора на решетку найдет. Он десятки тонн ворованных яблок продал. - сказал другой рабочий.
- А мне уже два года не отдает долг. - вставил завцехом.
У меня отлегло от сердца. Чувство собственной вины куда-то улетучилось. Рабочие щедро накормили Маньку лопнувшим в коптильне батоном докторской колбасы.
Возвращались домой медленно. По улице проезжали редкие автомобили. Услышав гул мотора, Манька бороздил снег и прижимался к забору. И лишь когда машина отъезжала, по его разумению, на безопасное расстояние, он снова трусил за мной. Восстановился Манюня довольно быстро.
Весной Манька каждую ночь перепрыгивал через ворота и отлучался по своим собачьим делам. Зная его незлобивый характер, я не опасался, что он может на кого-либо напасть. Я опасался его излишней доверчивости и любви к легковым автомобилям.
Так оно, скорее всего, и случилось. В одно утро Манька не вернулся. Недели две спустя один мой приятель сказал, что видел Маньку на цепи в соседнем селе. Расспросив, как найти тот двор, я поехал. Но это, сожалению, был не Манька ...
Утешало то, что у меня оставалась спаниель Люта, московский сторожевой Баська и молодой ротвейлер Малыш. Заметив признаки очередной охоты у Люты, я изолировал ее от псов. Договорившись с одним владельцем спаниеля, вечером я отвез Люту к нему. Запустили в вольеру к кавалеру. Я уехал домой. Забрав Люту через два дня, я узнал, что, то ли по роковой случайности, то ли по недоброму умыслу, ее покрыл рослый самец породы немецкой овчарки. Через три дня Люта умерла от внутреннего кровотечения.
Примерно через месяц, ужиная, я услышал, донесшийся из беседки, непродолжительный необычный рев Баськи. Выбежав, я обнаружил Баську мертвым. Инфаркт. Крупные упитанные собаки иногда погибают от инфаркта сердечной мышцы.
Привезенный Олегом ротвейлер Малыш жил у меня более шести лет. Взматерев, Малыш превратился в крупного, отлично сложенного пса. Один его вид внушал уважение.
В отличие от расхожего мнения о необыкновенной агрессивности ротвейлеров, Малыш обладал исключительно миролюбивым характером. Общительность его была необычной для собак этой породы. Он был необычайно гостеприимным. Радовался исключительно всем гостям, как людям, так и собакам. Когда по воскресеньям приезжала в гости пятилетняя внучка Оксана, Малыш, закрыв глаза, преданно прижимался к ней боком либо головой.
Когда Малышу было уже около семи лет, произошла драматическая развязка его истории. Всю зиму Малыш спал в просторной будке. На нем, а чаще, уткнувшись ему в живот, зимовала, родившаяся осенью, маленькая кошечка. Ели они из одной миски. Бывало, кошечка крошечной лапкой отводила Малышову морду от лакомых, на ее взгляд, кусков. Он ей во всем уступал.
Весной я возился с машиной, готовя ее к летнему сезону. Малыш все время крутился рядом. Все было как обычно. Кошечка, потершись об передние лапы Малыша, стала тереться об опущенную собачью голову. Малыш флегматично открыл рот, и ... голова кошечки захрустела ... Во мне все оцепенело. Описывать дальнейшее не могу и не хочу. Я сопротивлялся собственному представлению о том, что в тот момент рядом могла оказаться внучка Оксана. В тот же день Малыша усыпили. Потом я прочел, что после 6-7 лет у ротвейлеров "сносит крышу".
Годом позже из Бельц мне привезли привезли спаниелей Зосю и Жорика. Удивительной верности и душевности собаки, особенно Жорик. У Зоси после линьки проявились гены фокстерьера - на черном фоне появились подпалины. Она стала "землекопателем". После того, как она ночью принесла и уложила на крыльцо двух задушенных взрослых нутрий, пришлось посадить ее на цепь. Неожиданно, после длинного ряда добрых, гостеприимных и молчаливых псов, Зося оказалась отличной сторожихой. Потом появились тибетские карликовые спаниели Муха, Люта, Кроха и Пират. Если русские спаниели преследуют кошек, чтобы придушить, а то и растерзать, тибетские карликовые в кошках души не чают. Зимой в одной собачьей будке на ночь умещались четыре тибетских спаниеля и три кота.
Даю себе отчет в том, что количество собак в одном дворе с точки зрения так называемых нормальных людей выходит за рамки здравого смысла. Но я их всех очень люблю. Добрые люди уже много лет помогают мне их полноценно кормить. О каждом моем питомце можно писать отдельную главу. У каждой собаки свое лицо, свои привычки, свой характер. Объединяет их единственное качество: все они, за исключением Зоси, никудышные сторожа. Они всегда рады видеть гостей. Знакомых и незнакомых.
К сожалению Муху и Кроху украли. Жорик и Пират умерли от старости. Сейчас у меня стареющая упомянутая русская охотничья спаниелька с примесью "фокса" Зося и трехлетняя западно-сибирская лайка Стрелка. Стрелку вместе с сестрой Белкой я привез от знакомого собачника из Бельц в пятидневном (!) возрасте. Так как в помете было девять щенят, хозяин намеревался двух самых слабых утопить. На мой вопрос:
- Сколько я должен за сучек? - владелец ответил:
- Сначала выкорми, чтобы жили, а потом поговорим!
Сначала кормил искусственным сухим сучьим молоком. Через неделю окотились козы. Попробовав козьего, мои сучки от искусственного молока уже воротили нос. Потом Белку у меня выпросил знакомый голубевод, компенсировав собаку двумя элитными голубками.
Перефразируя известное выражение Сократа, имею право сказать: