Тяжело груженый старенький ЗИС с трудом преодолевал, казалось, незначительный по крутизне, но длительный подъем. Мотор, надсадно урча, захлебывался. Водитель по имени Саша Катенич, с которым успел познакомиться в Кишиневе, озабоченно прислушивался к вою мотора. Везли оборудование и наглядные пособия для школы, в которой с первого сентября работал лаборантом.
Неожиданно из всех отверстий и щелей моторного отсека клубами повалил белый пар. Взглянув в зеркала заднего вида, Катенич выругался:
- Опять пробило прокладку головки блока. Говорил же, что на такой машине рейс невозможен! Нужен капитальный ремонт двигателя!
Немного помолчав, в сердцах добавил:
- Сам сидит в теплом кабинете под печкой!
Машина встала. Лаборант не знал, что такое прокладка, головка и блок. Он только понял, что положение серьезно и машина дальше двигаться не может. А это значило, что сегодня он домой, на квартиру не вернется, ночевать в теплой постели ему не суждено.
Вечерело. Багровое огромное солнце на фоне темно-оранжевого заката "зарывалось" за горизонт. Старики утверждали, что солнце так "зарывается" поздней осенью или в начале зимы перед резким ночным похолоданием. Он осмотрел свои легкие летние туфли, первый в его жизни, купленный отцом, в те годы модный, прорезиненный плащ. Потрогал на голове плоскую кепчонку.
Два дня назад вдвоем с директором вновь открытой средней школы они ехали автобусом в Кишинев. Предстояло привезти школьную электростанцию, станки для школьной мастерской, радиоузел, наглядные пособия по физике и реактивы. День был необычайно теплым. В старом, заполненном запахом выхлопных газов, автобусе было душно. Чувствуя, что начинает потеть, снял плащ и кепку. Подумал:
- Хорошо, что оделся легко.
В Кишинев добрались уже на закате. В гостиницах мест не было. Сжалившись над ними, администратор "Молдовы" позвонила знакомой, дежурившей в гарнизонной гостиннице. Доехали быстро. Женщина провела их в узкую комнату, в которой стояли три узкие солдатские койки. На одной из них, раскинувшись, храпел одетый военный. Рядом с койкой разбросаны сапоги. В нос ударила спертая вонь от немытых ног, самогонного и табачного перегара.
Едва рассвело, в дверь постучали. Одевшись, вышли в темный коридор. Администраторша спешно сунула в карман своего синего халата, протянутые директором в качестве оплаты за ночевку, три рубля. Открыла узкую дверь и выпустила их через черный ход в узкий, извилистый переулок, которыми в середине шестидесятых изобиловал центр старого Кишинева. Выходя на улицу, заметили, что за ночь опавшая листва покрылась густым серебристым инеем.
В течение двух дней метались по спецмагазинам, выписывая и упаковывая в ящики оборудование, наглядные пособия и реактивы. После обеда к спецмагазину "Химреактив" на Армянской подъехал, заказанный по телефону директором магазина, старенький темно-зеленый ЗИС. За рулем сидел русоволосый, среднего роста, веселый крепыш лет тридцати. Познакомились. Водителя звали Сашей. Еще часа два катались по Кишиневу, загружая вместительный кузов машины. Сверху уложили связки матрацев для общежития интерната и весь груз плотно стянули бечевками.
Не успев пообедать, в кабину уселись втроем. Было неудобно сидеть, сжавшись, между водителем и директором школы. Не хотелось стеснять ни одного, ни другого. Выехали на оргеевскую трассу. Машина двигалась с натугой, особенно на подъемах. Наклонившись к рулевому колесу, водитель, с видимым беспокойством на лице, вслушивался в работу мотора. Что-то, неслышное нам, пассажирам, тревожило его.
Директор, сидел, прислонившись к пассажирской дверке правым плечом. Неожиданно он попросил:
- Саша! Останови на минуту. Я пересяду в центр. У меня в детстве был остеомиелит правой руки. Боюсь, простужу. Сильно сквозит.
Съехав на обочину, Саша затормозил. Соскочил с подножки грузовика, поднял капот машины. Склонился над работающим мотором. Внимательно слушал. Директор с лаборантом вышли на обочину шоссе. Садиться не спешили, разминая ноги и проверяя крепление груза. Вдвоем, натянув три, слабо натянутые веревки, закрепили к бортам.
- Чтобы не потерять чего-либо по дороге, - сказал директор и, оглядев еще раз кузов, спросил. - Ты знаешь, какая сумма денег в кузове этой машины?
Лаборант пожал плечами.
- Тут на семь с половиной тысяч рублей.
По тем временам, в середине шестидесятых, сумма была астрономической. Это было целое состояние.
Неожиданно директор выбежал на середину асфальтированной трассы и стал энергично махать рукой. Ехавший со стороны Кишинева автобус резко затормозил. За лобовым стеклом на белой табличке крупными буквами чернела надпись: Кишинев - Атаки. Директор подбежал к водительской двери автобуса и о чем-то коротко переговорил с водителем. Повернулся к лаборанту:
- Я поеду автобусом. Буду ждать вас в школе!
Шипя, открылась пассажирская дверь. Директор впрыгнул в салон. Дверь закрылась. Автобус плавно тронулся и укатил.
Лаборант удобно разместился в, сразу ставшей просторной и уютной, кабине. С силой притянув, захлопнул дверь. Саша повернул к лаборанту удивленное лицо:
- А где твой начальник!
- Уехал автобусом "Кишинев - Атаки". Будет ждать нас в школе.
Саша молча качнул головой и тронул машину. Через несколько минут неопределенно хмыкнул:
- В застолье с ним весело?
Лаборант кивнул головой.
- А в разведке?
Пассажир все понял. Промолчал. Дальше ехали молча. Позади остался Оргеев. Под ложечкой уже начали сосать стенающие болезненные спазмы голода. Солнце наполовину скрылось за нижним краем линии горизонта. Проехали небольшое село Ратуш. У придорожного колодца Саша притормозил:
- Греется двигатель. Посмотрим...
Не глуша двигателя, Саша выбрался из кабины. Лаборант за ним. Обошли машину сзади. Из выхлопной трубы валил пар, выстреливали отдельные капельки воды. Саша озабоченно сказал:
- Мотор троит. Просекло прокладку головки блока. Вода убегает через один из цилиндров.
Из бутылки, не спеша, долил, убежавшую через выхлопную трубу, воду.
Через несколько минут пути случилось то, что случилось. Двигатель заглох. Быстро темнело. Саша вышел на трассу и пытался остановить редкие встречные и попутные ЗИСы. Наконец одна машина затормозила. Говорили недолго. Водитель повернулся и снял, пристегнутую к задней стенке кабины, прокладку. Саша сунул руку в карман. Водитель покачал головой, отвел руку и, газанув, включил передачу:
Наконец-то лаборант увидел ее, небольшую, плоскую, с массой ажурных отверстий, кажущуюся совсем нежной и хрупкой, прокладку. Такие прокладки он часто видел на стене в боксах колхозных гаражей. Но без нее, оказывается, мотор, такой огромный, собранный в единый мудрый организм, стал мертвой грудой металла.
- Поменять прокладку можно только в Лазовске. Там на окраине большая автобаза. Но туда еще надо добраться.
Саша шагал взад-вперед по трассе и останавливал грузовые машины, едущие только в сторону Бельц. Редко проезжающие грузовые автомобили не останавливались. Из кабины одной притормозившей машины шофер, переговорив с Сашей, отрицательно покачал головой и дал газу.
Со сгущаюшейся темнотой опускался пронизывающий холод. Первыми его почувствовали ноги, обутые в летние, с тонкими, как картонка, подошвами. Потом онемели и стали неподвижными суставы. Затем он перестал чувствовать ноги вообще. Тонкий прорезиненный плащ, казалось, притягивал холод извне и тут же отдавал его телу. Кепчонка не грела. Почему-то сильно захотелось спать. Он был уверен, что во сне он быстро согреется. Представил, как уютно сейчас в теплой постели. Только бы улечься, укрыться. И больше ничего... Даже голод его покинул.
Открыл дверь и забрался в кабину. Против ожидания, дерматиновые сиденья были совсем холодными. Свернувшись калачиком, прилег на пассажирское сиденье и забылся... Очнулся от того, что кто-то, очень сильный, больно и неприятно тряс его плечи. С трудом приоткрыл глаза. Саша продолжал трясти его плечи, похлопал по щекам:
- Очнись! Не спать! Выйди и бегай вокруг машины! Изо всех сил!
Встать было невмоготу. В нем все окаменело. Мысли шевелились в голове медленно, тупо. Шея от неудобного лежания на сиденье, казалась окаменелой. Голова с трудом поворачивалась вместе со всем телом, как у волка. Саша не отставал:
- Выходи немедленно и бегай, двигайся.
С трудом, словно на чужих, онемевших ногах, спустился на землю. Стал ходить. Попробовал побежать трусцой. Нестерпимо заболели стопы.
Скоро стал чувствовать пальцы ног. Онемение стоп покидало его, но взамен пришла дикая, нестерпимая боль. Голова еще находилась в состоянии тупой, ледяной заторможенности. Снова, уже на ходу, стал одолевать сон.
- Руки на грудь! Отводим резко назад руки! Раз, два, три, четыре! Раз, два! Стой, стой говорю!
Оказалось, Саша остановил, идуший в сторону Бельц, поздний автобус:
- Друг! Прихвати парня до Бельцкого автовокзала. Околел совсем! Посади, где теплее. Пусть согреется! Поднимайся! Быстрее!
Одной ногой встал на нижнюю ступеньку. Из автобуса его обдало соблазнительным живительным теплом. Тут же убрал ногу обратно. Вспомнил вопрос директора:
- Ты знаешь, какая тут сумма денег?
- Нет! Не поеду. Машина в поле, темно, ты один!
Автобус уехал. Вдвоем снова стали бегать вокруг ЗИСа. Суставы стали более подвижными. Но голова, шея, уши, нос были холодными, бесчувственными, словно камень.
- Тебя как зовут?
- Женя...
- Меня Саша, ты уже знаешь. Фамилия моя Катенич. Будем бегать до утра. Кушать есть что?
- Нет!
- И у меня нет! Надеялся сегодня вечером поужинать у вас. И магарыч выпить. Твой директор обещал. Где он? Наверное уже дома...
Помолчав, добавил:
- Воду надо слить. Как бы не прихватило к утру. Бегай!
А бегать уже не было сил. Всем существом овладело полное, немое равнодушие. Подбежав в двери кабины, потянулся к ручке.
- Нельзя! Бегом!
Обегая в очередной раз, казалось, бесконечный круг у ЗИСа, Саша неожиданно спросил:
- Знаешь, какой главный девиз в жизни?
Не дожидаясь ответа, на бегу продолжил:
- Главное - будь уверенным в себе и не теряй надежды! Повторяй почаще! И будь уверен! Давай! Беги!
Через пару кругов трусцой, продолжил:
- Я хорошо знаком с холодом и голодом. Я ленинградец! В блокаду мне было семь лет. Выдержим! Главное что?
Голова почти ничего не соображала. Начиналась тупая головная боль. Главное? О чем это?
- Будь уверенным в себе и не теряй надежды!
Со стороны оставшегося далеко позади Ратуша показался свет фар. Без просьбы и сигналов остановился, в том году появившийся на дорогах страны, ЗИЛ-130. Его решетку, крылья и кабину, говорили в те годы водители, не стыдно было установить, как передок легкового автомобиля. Даже красивее, чем у "Победы".
Из кабины тяжело спустился грузный мужик. Свет фар высветил свирепое лицо, обезображенное широким, от носа до виска шрамом. В душе лаборанта стало неуютно.
- Что за беда, брат?
- Пробило прокладку головки блока. База в Лазовске. На буксир бы...
- Сейчас! Трос в кузове, снимай!
Трос закрепили быстро. Урча, ЗИЛ плавно тронулся. Трос натянулся. ЗИС двинулся с места едва заметным толчком.
Когда выехали на бельцкую окраину Лазовска, где находилась автобаза, на востоке стала алеть утренняя заря. У проходной затормозили. Вышел заспанный недовольный дежурный. После короткого разговора открыл ворота. ЗИЛ затащил ЗИСа на территорию базы и по указанию дежурного подкатили к длинному боксу мастерских. Освободив трос, Саша аккуратно свернул его в кольцо и забросил трос в кузов ЗИЛа.
- Спасибо, брат!
- Бывай! Удачи! - раздался густой бас уже из кабины ЗИЛа.
ЗИЛ выкатил с территории автобазы и скрылся за поворотом.
- И что же главное, Женя?
- Будь уверенным в себе...
- И не теряй надежды! - закончил Саша.
А холод не отпускал. После езды на буксире в насквозь продуваемой кабине ЗИСа с неработающим мотором, ноги снова окоченели. Спустился с подножки ЗИСа на застывших полусогнутых. Попытка выпрямить ноги закончилась резкой болью в коленях. Перед глазами периодически сгущалась какая-то серая пелена. Слух притупился, звуки доносились словно сквозь толстую деревянную перегородку. Саша, переговорив дежурным, кивком указал на проходную:
- Иди! Там горячая печка. Согрейся!
В тесной боковушке проходной было сказочно жарко. У стены стояла, застеленная только одеялом, койка. Дежурный указал на койку:
- Ложись!
Лаборант отрицательно качнул головой. Придвинув табурет к горячей печке, сел. Прижался окоченевшей спиной к вытертой до серого блеска стенке грубки. Дежурный сказал:
- Ты разуйся, теплее будет. А туфли поставим на печку. Угораздило тебя выехать раздетым в такое время.
Разулся. Действительно, ноги скоро стали согреваться. Вместе с теплом усилилась боль.
В это время в сторожку вошел Саша. Подержав минуту-другую ладони на печке, повернулся к пришедшим на работу водителям. Спросил о какой-то запчасти. Ответил дежурный:
- Есть тут у одного. Но у него снега зимой без денег не возьмешь.
Саша повернулся к лаборанту. Тот вытащил, оставшиеся после Кишинева шесть или семь рублей.
- Это все, что он тебе оставил?
- Нет, ничего не оставил. Это мои деньги из дому.
В те годы семь рублей хватало на рейс автобусом в Кишинев и обратно.
Саша, посчитав деньги, исчез. А лаборант, сидя, провалился в глубокий сон. Разбудил его Саша.
- Сняли головку. Поставим быстро. Встретил однополчанина, вместе в Венгрию попали в пятьдесят шестом. Он тут механиком по выпуску. Организовал ребят. Помогут.
В диспетчерскую вошел парень одних с лаборантом лет. Как оказалось, он проходил стажировку на большегрузных машинах. Развернул на тумбочке газету, в которую был завернут кирпичик серого хлеба и кусок сала:
- Механик прислал. Перекусите, ребята!
Только сейчас лаборант почувствовал, возобновившийся болезненный, сосущий под ложечкой, голод.
Кирпичик хлеба с пересоленным желтоватым салом невольные гости уничтожили в минуту. Запили кружкой воды. Саша опять исчез. А у лаборанта в тепле возобновилась головная боль и пелена перед глазами. Только сейчас серая пелена была особой. Обоими глазами он видел только половину мира. Глядя в центр, висевшего на стене, плаката по технике безопасности, он видел только правую его половину. Закрыл один глаз. Другим видел только наполовину. Затем закрыл другой. То же самое. А головная боль усиливалась. Поворот головы ощущался, застывщим внутри головы, больно колышащимся, дрожащим студнем.
Лаборант вышел на территорию базы. Высоко стоящее солнце приятно грело. Посмотрел на часы. Половина первого. У мастерской ремонтного бокса в радиатор ЗИСа уже заливали теплую воду. Двигатель завели с буксира. Саша обнялся с бывшим однополчанином, пожал руки остальным помогавшим.
Ехали неспешно. Временами Саша напряженно слущал двигатель. Мотор работал ровно, ритмично, без перебоев. В кабине стало тепло. Но спать не хотелось. Проехали Бельцы. Саша повернулся к лаборанту:
- Девиз?
- Будь уверенным в себе и не теряй надежды.
Как-то незаметно разговор пошел о Ленинграде. Лаборант вздохнул:
- Никогда не был в этом чудесном городе. Повезло тебе расти в таком городе.
Саша помрачнел:
- Красивый город. Но я его знаю совершенно другим. До революции наша семья жила на Васильевском острове. Мама рассказывала, что до революции семья дедушки занимала квартиру в два этажа. А мы уже жили в одной комнате нашей бывшей, ставшей коммунальной, квартиры. Отца репрессировали в тридцать восьмом. Мне было три года. С тех пор ни одной весточки. Пропал, и все... И не помню его. Даже фотографии нет.
- Мне было семь с небольшим, когда началась блокада. Мама работала. Приносила с работы пайку. Хлеб делила поровну. мне и сестре. Сама ела сметенные со стола крошки. Говорила, что кормят на работе. Было холодно, жгли, когда-то дорогую, мебель. Выламывали половицы, разбирали паркет. Потом стали жечь книги. Мы, сами малые, видели, что мама тает на глазах. Спали втроем, тесно прижавшись друг к другу. Чтобы хоть как-то согреться.
- Однажды мама уложила меня с сестренкой отдельно, тщательно укутала одеялом. Сверху еще укрыла одеждой. Утром мама не встала. Умерла. Замерзшую, через два дня выносили через узкую дверь нашей комнаты, стоя. Нас взяла к себе жить старушка-соседка. Потом умерла сестренка. Спасла меня старушка. Подкармливала. Потом нас, несколько десятков детей, вывезли по Ладожскому льду на Большую землю.
- Вернулся в Ленинград после детского дома и ремесленного училища в Уфе. В нашей комнате жили уже совсем другие люди. Да и я не мог больше жить в Ленинграде. Уехал на целину. Потом армия. С армейским другом приехал в Кишинев. А у него тут сестра. Таких на свете больше нет. Так у них в семье и прижился. Родился сын, потом дочка. Сейчас ждем свою квартиру. Говорят, дадут на Ботанике. Совсем рядом с работой жены.
Лаборант сидел рядом, слушая нечаянную исповедь бывшего ребенка-блокадника. Не заметил, как прошла головная боль, восстановилось зрение. Проверил. Оба глаза видели весь мир одинаково.
Перед Единцами стемнело. В Русянах после поворота в самом центре села Саша притормозил. Остановились возле чайной.
- Я тут бывал не раз. Перекусим, а то перед глазами уже чертики голодные скачут. - сказал Саша.
Стали рыться в карманах. Наскребли какие-то копейки.
- На хлеб хватит, - сказал Саша Катенич. - А может и на бутылку лимонада.
Вошли в чайную. Посетителей у стойки не было, только за угловым столиком сидели трое. Спорили об овцах.
Саша внимательно разглядывал стеллаж и стеклянную витрину. Лаборант понял, что водитель ищет глазами хлеб. Толстый приземистый буфетчик терпеливо ждал. Наконец Саша спросил:
- Дядя Ваня! У вас хлеб по шестнадцать копеек есть?
Буфетчик утвердительно смежил веки.
- Буханку хлеба и бутылку лимонада, - попросил Саша. - Хлеб только порежьте.
Толстяк еще раз перевел глаза с Саши на лаборанта и обратно. Спросил:
- Вы раньше обедали у нас? С этой же машиной были?
Саша утвердительно кивнул. Буфетчик порезал хлеб.
- Лимонад открыть?
- Не надо. Мы в дороге...
Буфетчик повернулся, взял небольшой кружок колбасы и косо ее порезал. Не взвешивая, завернул вместе с хлебом в серую бумагу.
- Будешь когда-нибудь проезжать мимо, вернешь. Ты не забудешь, я вижу.
Мир тесен...Во время учебы в институте я познакомился с Виорелом (Григорием) Кетрарем, курсом старше меня, родом из села Русяны. Он оказался сыном дяди Вани, буфетчика, нарезавшего и отдавшего без денег в тот вечер кружок колбасы.
Жизнь сложилась так, что посаженным на его и моей свадьбе был один и тот же человек. Это ныне здравствующий профессор Василий Иванович Нигуляну, тогда доцент кафедры.
Более семи лет назад моя невестка Оксана, жена старшего сына Олега, в тяжелом состоянии была доставлена в Бельцкую больницу. Главный врач больницы Григорий Иванович Кетрарь опекал ее лечение от поступления, операции до выписки. Спасибо!
Со времени того, отданного нам, кружка колбасы прошло пятьдесят три года. Дяде Ване, Ивану Федоровичу Кетрарю - вечная память. Пусть земля ему будет пухом!
Сели в машину. Лаборант ожидал, что Саша развернет бумагу и они тут же поужинают. Рот наполнился обильной слюной. Но Саша завел мотор. Машина тронула. Когда миновали Голяны, Саша попросил:
- Разверни бумагу на сиденье. Я люблю жевать хлеб вот так, на ходу.
Лаборанту отказ от, остро пахнущей чесноком, копченой колбасы казался непонятным, диким, и, пожалуй, в чем-то подозрительным. Вкуснее той, наверное, краковской, колбасы, лаборант, казалось, не ел.
Когда он съел половину колбасы, Саша неожиданно сказал:
- Хватит, Женя! После перерыва в еде могут быть неприяности. Ты слыхал про заворот кишок?
Лаборант кивнул. Подумал:
- Рассуждает, как совсем пожилой человек.
Лаборант подсчитал. Саша старше него на целых одиннадцать лет! Совсем пожилой! Плюс война, блокада, детдом, Венгрия...
Слова о завороте кишок в детстве он слышал часто от родителей. В августе, когда молодае кукуруза наливалась сливочной желтизной, ломали початки. Очистив и обобрав кое-как словно волосы, потемневшие волоски соцветия, варили. К приходу родителей на конфорке дворовой плиты уже ждала, еще не остывшая, большая кастрюля с вареными початками.
Мама всегда предостерегала его от поедания вареной кукурузы на голодный желудок и советовала всегда вовремя остановиться. Кстати: во всем. Отец никогда не забывал поддержать маму:
- Кукурузы не жалко. Но может случиться заворот кишок. В Городище молодой чабан на стыне (летней овчарне) объелся кукурузы и к утру, там же, на стыне, помер. Живот был, как барабан. Приезжали из прокуратуры и забрали тело с собой. На вскрытии стало ясно, что умер чабан от заворота кишок, переполненных, едва пережеванными зернами вареной кукурузы.
Одновременно вспомнил. Каждое лето выпасал в колии (по очереди) стадо коров. По краю долины Куболты, ближе, где колхоз сеял кукурузу, разводили костер. Не дождавшись прогорания углей, пекли кукурузу. Ели, забыв наставления родителей без меры, едва початки слегка обугливались. И ничего...
В Мошаны приехали поздно. Подъехали к импровизированному, расположенному в приспособленном помещении, спортзалу. Как из под земли появился завхоз Сергей Васильевич. С ним был сын и еще двое соседей, живущих рядом с школой. Саша спросил:
- Где директор?
Сергей Васильевич ответил:
- Его сегодня нет. Сказал разгрузить и принять по накладным без него.
Лаборант поймал на себе короткий, но выразительный взгляд водителя. Сказал:
- Заночуешь на квартире, где я живу. Кровать есть. Отоспишься, позавтракаешь и поедешь.
- Нет! Я завтра с утра должен быть дома. Я обещал. А потом на работу. Машиной надо заняться.
Но Сашин голос, его интонации, говорил совсем о другом. Лаборант подошел к завхозу и отвел его в сторону.
- Сергей Васильевич! До зарплаты нужно двадцать пять рублей. Раньше просто не смогу отдать.
По тем временам это были большие деньги, в среднем четверть зарплаты.
Из внутреннего кармана завхоз достал бумажник и вытащил купюру. Лаборант вернулся к Саше.
- Я подъеду с тобой до центра.
Идти ему нужно было в совсем противоположную часть села.
У магазина Саша притормозил. Выходя из машины, лаборант положил на сиденье двадцать пять рублей. Саша возмутился:
- За кого ты меня принимаешь? Ты мне испортил мне весь день этими деньгами!
Лаборант нашелся. Сказал, раньше прочитанное:
- Саша! Не все меряется одними деньгами. Я понял, что ты это знаешь лучше меня. Чайная работает допоздна. Вернешь долг. Спасибо тебе за сегодняшний день. И вообще: - Будь уверенным в себе!
- И не теряй надежду! - закончил Саша. Они крепко пожали друг другу руки.
Попрощались. Казалось, навсегда.
Когда лаборант собирался хлопнуть пассажирской дверью ЗИСа, Саша неожиданно крикнул:
- Колбасу забери! Наутро у тебя будет завтрак. А хлеб оставь. Дожую до Кишинева.
Отказываться было бесполезно. Оторвав кусок бумаги, лаборант завернул остатки колбасы и сунул в карман плаща. Прощально махнув рукой, лаборант захлопнул дверь. Резко газанув, машина тронулась с места и скоро скрылась за плавным поворотом.
Спускаясь в лощину, которая делит село на две половины, нащупал в кармане колбасу. Вытащил, развернул. Колбасу проглотил, едва поравнявшись с колодцем у школы.
Вернувшись на квартиру, лаборант ожидал, что свалится, как говорят, мертвым сном. Но сон не шел. Он снова и снова переваривал, спрессованные во времени, события прошедших суток. Потом вспомнил Сашу Катенича:
- Как он доедет? Это уже его вторая бессонная ночь.
Незаметно для себя провалился в глубокий, беспокойный сон. Приснилось, что голова так и не отогрелась, несмотря на то, что в комнате было тепло. Внутри головы все казалось ледяным. А потом приснился какой-то город, расположенный на склоне холма. В самом начале склона было ясно видно большое, с колонадой, здание. Над зданием висел золотой полукруглый огромный купол, закрывающий пол-горы. Купол отражал яркий, слепящий глаза, солнечный свет, отзывающийся головной болью где-то глубоко, далеко за глазами.
Утром проснулся разбитым, не отдохнувшим. По дороге на работу заметил, что снова видит только пол-мира. Смотрел в центр ели, высаженной перед школой, а видел только правую ее половину. Левое поле зрения было затянуто плотной серой пеленой с медленно клубящимися, как у облаков, краями. А потом началось невообразимое. Сильнейшие головные боли, где-то далеко, за глазами, до самого затылка. Снова, как вчера в Лазовске, внутри черепа колыхалось вместо мозга болезненное желе. Потом все прошло.
Периодически после каждой простуды одолевали навязчивые сны со слепящими золотыми куполами. А на утро снова видел только половину мира. Через два-три часа после начала половинной слепоты регулярно возобновлялись сильные головные боли.
Проработав год лаборантом, поступил в медицинский институт. В октябре прошли организованную комплексную медицинскую комиссию. Особенно дотошным оказался, небольшого роста, худой, чуть сутулый с гладко зачесанными назад волосами, невропатолог в больших очках. Несмотря на то, что студент не жаловался из-за боязни быть отчисленным по состоянию здоровья, доцент кафедры, как опытный следователь вытянул из него все сведения о былых травмах, простудах, переохлаждениях и симптомах. Вернул на повторный осмотр к окулисту. Окулист занималась им более получаса.
Покинув помещение комиссии, открыл амбулаторную медицинскую карту студента и прочитал:
Диагноз: Шейный ганглионит с редкими вегетативными пароксизмами. Базальный рецидивирующий арахноидит? Преходящая гемианопсия. Нейроциркуляторная дистония по смешанному типу.
Из института не отчислили, но и о поблажках тоже не было речи. Занимался, как все. Сессии сдавал больше на отлично с последующей повышенной стипендией. Впервые имевшие место осенью шестьдесят четвертого болезненные проявления беспокоили все реже и менее интенсивно.
Будучи на третьем курсе, после обеда в столовой мебельной фабрики, спешил на кафедру общей хирургии 4-й гор. больницы. Проходя мимо мастерских троллейбусного парка по Фрунзе, послышалось:
- Женя!
Повернулся вокруг. Никого.
- Показалось...
Сделал шаг, второй...
- Женя! Будь уверенным в себе!...
Вне воли и сознания ответ был незамедлительным:
- И не теряй надежду!
Сильно согнувшись, смотровую яму под троллейбусом покинул и вышел на тротуар... Саша Катенич.
- Привет! - Студент шагнул вперед.
Саша предостерегающе поднял и показал, измазанные маслом, ладони и протянул вперед правое предплечье. Студент пожал предплечье через жесткую спецовку.
- Ты где сейчас?
- Учусь в медицинском.
- Здорово! А я вот тут вкалываю. Механиком-контролером по выпуску троллейбусов из ремонтного депо. Учусь на вечернем отделении индустриального техникума. На старших курсах перед дипломной требуется работа по квалификации. Так, что баранку я забросил.
Обменялись адресами. Саша чиркнул на бумаге два телефона. Один служебный, потом написал и домашний.
- Если что случится, звони, заходи, поможем..
Телефон ни разу не понадобился. Встретился студент с Сашей Катеничем недалеко от его техникума. Между Госпитальной и Берзарина. Саша был в темно-серой пиджачной паре, голубая рубашка, галстук. Рукопожатие было крепким...
- Будь уверенным в себе...
- И не теряй надежду!
Встречался студент с Сашей Катеничем, по тем временам, довольно часто. К концу рабочего дня он спешил в свой техникум, а студент возвращался с занятий или библиотеки. Стала общей привычкой манера здороваться:
- Будь уверенным в себе!...
- И не теряй надежду!
Прохожие и коллеги-студенты удивленно смотрели на них.
Однажды встретились на спуске по Оргеевской.
- Куда направился?
- В столовую. Тут диетическая, напротив мебельной фабрики.
- Знаю. Пошли вместе! Я бегу в техникум, а пообедать не успел.
В прилепленной к диетическому залу закусочной готовили великолепные шашлыки. В шестидесятые студенты могли себе позволить такую роскошь.
- Может по шашлыку?
Саша отрицательно покачал головой. Может быть, энергичнее, чем в таких случаях следует.
- Пошли в общий зал.
Встали к раздаче. Студент заказал паровые котлеты с гарниром и салат.
Саша взял суп грибной и двойной отварной хек. Студент предложил по стакану сухого вина. Саша отказался:
- С удовольствием, Женя, но только в другой раз. У нас сегодня итоговое занятие по планированию промышленного производства. А преподавателем в нашей группе - моя жена.
Следующая встреча с Сашей Катеничем случилась на выходе из "Почтамта".
- Будь уверенным в себе!...
- И не теряй надежду!
Первым делом Саша Катенич с нотками гордости в голосе сообщил, что он уже студент заочного отделения политехнического института, работает в должности инженера-механика.
- Не знаю, потяну ли? За моей спиной только общеобразовательные детдомовские семь классов. - сказал Саша.
- Потянешь! Я не сомневаюсь. Я многому у тебя научился еще тогда, шестьдесят четвертом. Да и девиз у тебя железный. - сказал студент.
- Это уже наш общий с тобой девиз, Женя! Я так здороваюсь только с тобой.
За разговором пересекли улицу. Поравнялись с кафе "Днестр". Кафе славилось среди студентов вкусно приготовленной едой и относительной дешевизной.
- Саша, ты обещал выпить со мной стакан сухого вина. Пять лет, как мы знакомы, а что-то у нас не получается еще с той поездки на ЗИСе.
- Пошли!
Заказывать вызвался Саша. Заказ его запомнился студенту на всю жизнь:
- Две селедки с луком. Два цыпленка табака. Два бокала сухого "Хереса".
После обеда вышли на улицу. Пошли в сквер перед гостиницей "Молдова".
- Просто посидим. - предложил Саша. В глубине сквера одна скамейка оказалась свободной. Сели. От сигареты Саша Катенич отказался.
- Бросил. Уже больше пяти лет. И тебе советую. Гиблое это дело...
Несколько минут сидели молча. Потом Саша вздохнул:
- Даже жена ничего не знает. Боюсь признаться. А тебе почему-то решил рассказать. Ты помнишь ту нашу поездку с приключениями?
- Еще бы!
- На обратном пути чайная в Русянах была еще открыта. Я вернул долг и, неожиданно для себя, попросил кефир. Только кефир. Три бутылки. Так и ехал до Кишинева, периодически опустошая бутылку за бутылкой. Как будто тушил внутри себя какой-то пожар. Пожалуй, так оно и было.
- Мы были вместе с тобой чуть более суток. Но вспоминал я тебя, почему-то, часто. Не потому, что ты, отказавшись уехать в теплом автобусе, остался сторожить машину. Я всегда был уверен, что не в машине с грузом дело. Просто ты такой. Нестандартный. В детдоме тебе было бы очень трудно, я уверен.
- Мне и в классе часто было нелегко, - ответил студент. - Я очень часто оставался один на один с собой, отгородившись от всего мира. Только я это потом, после работы лаборантом в школе и, будучи студентом, осознал.
- Я видел, что в душе ты одинок. Ты не оставил меня тогда одного в поле, чтобы самому не оказаться в одиночестве среди множества пассажиров автобуса. Потом я понял, был уверен, что, уехав в теплом автобусе, ты на каком-то этапе изменил бы решение. Ты вернулся бы ночью обратно на попутках, в темноту и холод, чтобы не предать... себя. Ты не тверд, ты не воин, но ты прочен... Твердые - они часто ломаются или разбиваются от ударов. А ты согнешься, но устоишь. Потом выпрямишься.
Студенту было странно слышать эти слова от случайного знакомого в прошлом, вчерашнего шофера, сегодняшнего инженера-механика, студента заочного отделения политехнического института.
- Сашу бы к нам на семинар по диамату. В философии он не уступил бы и матерому преподавателю. - снова подумал студент.
- Я часто вспоминал о тебе. Хотя никому о той поездке я не говорил. Как рад, что случайно посмотрел на улицу и увидел тебя из темноты смотровой ямы ремонтной мастерской. Дело даже не в том, что ты студент мединститута, скоро станешь доктором, хотя и это совсем немаловажно. Я рад за тебя.
Саша надолго замолчал. Потом повернулся к студенту:
- Я рассказывал тебе о блокадном Ленинграде. Спасла меня соседка- старушка. Тетя Лиза. Помнишь?
Студент кивнул.
- Старушка работала машинисткой на каком-то военном заводе. Продовольственные карточки там были какие-то особые. Соседка ежедневно приносила две пайки черного хлеба. Потом, заправив буржуйку, в небольшой кастрюле готовила мне суп. Всегда с мелкими кусочками мяса. Говорила, что выдают на работе. Сама тетя Лиза ела только хлеб и запивала пустым кипятком. Говорила:
- Нас на работе хорошо кормят. Ты ешь, ешь! Береги силы! Тебе еще жить да жить!