Ефимов Алексей Сергеевич. Каменная манна

- Когда взойдет луна, объяснения ничего не будут стоить! Где оперативка?! Где Крепыш?! Кто докладывает? - спросил Толстыш. Желание найти подходящую цель для разрядки гнева было так велико, что Толстыш даже сломал три холеных ногтя правой руки, выцарапывая травяные корни из земли. Третий час он лежал на ней добротным животиком, порядком промерзшим даже сквозь пуховик. Но дело, за которое он взялся, требовало его личного участия. Хорошо, что Пасха не ранняя, во многих местах снег уже успел сойти. Не было его и здесь, на горе, где затаился в засаде Толстыш. Кругом росла высокая прошлогодняя трава. Толстыш рассчитывал, что в ночной темноте она послужит для него достаточным укрытием. Он бросил взгляд на небо, которое бороздили тяжелые тучи. Положение луны придется угадывать.

- Фигура на связи, - раздалось в телефоне. - Крепыш на точке выцеливает объект, информация об объекте пока не доступна.

- Какая еще Фигура?! Как выцеливает? Его задача - наблюдение и передача информации, - Толстыш с трудом сдерживался. - Почему его труба у тебя? Быстро найди его и свяжи со мной. Остальным оцепить пространство вокруг горы. Откуда ты взялся-то? - последнюю фразу Толстыш пробормотал больше для себя, чем для собеседника.

- Зовут меня Фигура, - ответил наушник Толстыша. - Я по объявлению в газете позвонил. Там требовались опытные специалисты крепкого телосложения по переуступке прав требования и погашению задолженностей. Крепыш меня взял.

Толстыша подробности биографии Фигуры не интересовали:

- Бездари крепкого задосложения. Бегом выполнять команду.

Толстыш сжал губы. С лежачего места на Одинокой горе в весенней темноте он уже не различал перемещения членов группы. Одинокая представляла собой отдельно стоящий холм на берегу Бушуева озера. Один из склонов плавно вливался в песчаный пляж, составляя с ним одно целое. Географически гора располагалась посреди векового леса, который, словно что-то предчувствуя, не смог приблизиться к Одинокой ближе сотни метров. С высоты птичьего полета можно было заметить, что ближайший ряд деревьев стоял вдоль идеально ровной окружности с центром на вершине горы. Серое древесное кольцо размыкалось озером, образовавшим в месте разрыва пляж длиной около сорока метров. Плотность произрастания деревьев в геометрической прогрессии увеличивалась с приближением к горе.

Посмотрев в прибор ночного видения, Толстыш увидел, что происходит внизу. Одна из фигурок отделилась от основного отряда и, крадучись, двинулась в сторону зарослей кустарника, расположенных между Одинокой и лесом. Объект должен был находиться примерно в семидесяти метрах вправо от кустарника, где на открытом пространстве виднелся внушительных размеров булыжник, напоминавший старинный мельничный жернов. С вершины горы к нему вела единственная плотно утрамбованная колея, в которой ничего не росло. Она продолжалась и за булыжником, уходя сквозь песчаный пляж в озеро. Объекта Толстыш не видел. Даже полыхнувшая где-то за лесом зарница ничего не высветила.

Крепыш лежал в кустарнике, уперевшись локтями в землю и приставив к глазам такой же прибор ночного видения. Он вел наблюдение за пространством вокруг здорового булыжника; такую задачу ему поставил Толстыш. Более глупое занятие в ночь на Пасху придумать было невозможно. Крепыш никак не мог расставить у себя в голове по порядку все звенья цепи, которая оригинальным крюком закинула его, отличника боевой и политической подготовки, бывшего комсомольца, в начальники личной охраны самого Толстыша, державшего в кулаке весь Выславль-Заозерский. А согласие на затеянную сегодня Толстышом заведомо провальную миссию по захвату Скитальца претило ему даже больше, чем походы к Пильгунии. Вся псевдоспецназовская вакханалия проводилась абсолютно непрофессионально. Кульминацией был Толстыш, который ее и возглавил. Крепыш перевел прибор на гору, на двадцать метров возвышавшуюся, над прилегающей к ней поляной и отчетливо заметил копошащуюся в траве тушу Толстыша.

"Он нас подставит, - возникла мысль, и следом за ней - другая. - Что ты задумал, Толстыш? Для авторитета провинциального масштаба такие "захватнические действия" не характерны. Разделочный топор зачем-то с собой потащил". Течение мыслей прервал далекий раскат грома. Крепыш вздрогнул и вспомнил, что Толстыш умел убеждать. В нем была непоколебимая самоуверенность в правоте, даже если правота была спорной. Но спорить с ним не хотелось. У него была очень разносторонняя аргументация, включая нетрадиционные методы. А Крепышу надо кормить матушку с братишкой, надо вернуться к ним. Матушка с братишкой сейчас готовятся разговеться, ждут его, может быть, уже и стол готовят. А еще непременно будет ароматный ванильный кулич и крашеные в луковом отваре яйца.

Из задумчивости его вывело слабое движение рядом с булыжником. Скиталец лежал на спине, одетый в серо-коричневый ватник и такие же штаны. На голове у него была коричневая вязаная шапочка, на руках - брезентовые рукавицы, ноги прятались в самых натуральных кирзачах, на которые были надеты кошки. Его лица Крепыш не видел, но чувствовал незнакомую силу, исходившую от щуплой фигуры Скитальца. До сих пор он лежал неподвижно. Его выдал чуть более глубокий вдох и чуть более сильный выдох, в полном безветрии закачавший высохшие стебли.

- Старшой, Толстыш на связь требует, - Фигура добрался до Крепыша и передал ему телефон.

- Крепыш у аппарата, - шепотом бросил начальник.

- Слышь, старшой, - передразнил Толстыш, - почему твоя труба у зеленого лоха?

- Я тебе говорил, что надо брать для постоянной связи. Ты же пожадничал, мобилы потащил. Хочешь Скитальца звонками спугнуть?!

- Ты мне не указывай. Не больно-то хитра лиса, чтоб без ветра волка почуять, - в голосе Толстыша проскользнула неуверенность, или она почудилось Крепышу? - У тебя задача простая: наблюдать и сообщать мне о действиях объекта. Выполнять! И еще. Ты должен сообщить мне, когда луна будет в зените.

- В нашей местности луна никогда не будет в зените.

- Не умничай, ты понял, что я имею в виду.

- Хорошо, - ответил Крепыш. - Не забудь звонок отключить, оставь только вибратор.

- Знаю, - отмахнулся Толстыш. - Что с объектом?!

- Объект лежит и смотрит в небо. Не шевелится.

- Откинулся что ли? - Крепыш отметил нотки тревоги в голосе Толстыша.

- Жив. Просто лежит так. Одет странно. Особо непонятны брезентовые рукавицы. От холода не защищают, от воды тоже. Зачем они ему?

- Много вопросов, старшой.

- Рядом с ним серьезная кувалда,- продолжал Крепыш.

- А вот кувалда меня радует, - отозвался Толстыш. - На кувалду я рассчитывал!

- Не понял? - такой проницательности за Толстышом раньше не водилось. У него явно было больше информации, чем он сообщил перед операцией. Поэтому и на Одинокую никого с собой не взял.

- И не надо тебе понимать. Делай свое дело. Слушай команду. Докладывать по мере изменения местоположения Скитальца и других объектов местности.

- А что еще должно менять местоположение? - Крепыш растерялся.

- Смотри по ситуации, старшой. Я теперь работаю только на прием. Конец связи. - Толстыш дал отбой и попытался отключить звонки. Нажав несколько раз на кнопки, он зацепил сломанный ноготь. От боли где-то внизу живота возникло омерзительное ощущение, палец начал кровоточить, а наполовину отломленный ноготь задрался и цеплялся за все, к чему Толстыш прикасался, вызывая новые приступы боли. Особенно ногтю нравилась одежда. Толстыш с раздражением сунул телефон во внутренний карман. Ноготь зацепился за материал кармана, добавив Толстышу ощущений. Из глаз закапали слезы. Преодолевая боль и орошая палец соплями, Толстыш исхитрился-таки откусить ноготь с кусочком плоти.

Крепыш, закончив разговор, методично выключил звонки, подсветку и вибратор. Задумчиво посмотрел на Фигуру и подумал, что в надвигающихся событиях ему здесь не место. Предстоящая ночь будет полна неожиданностей.

- Возвращайся к лесу. Возьми винтовку с ночным прицелом и следи за вершиной. Остальное сообщу позже.

Фигура бесшумно уполз из кустарника. Выглянувшая из-за туч багровая луна выхватила его подвижный мускулистый зад в штанах цвета хаки. Фигуре Крепыш интуитивно не верил, хотя и взял его на работу. Ночной прицел тоже притащил он. По его словам выходило, что он любил бывать в астрально-тантрическом салоне Пильгунии Терры, дача которой находилась недалеко от Клязьминского централа. Там, по мнению Фигуры, она вербовала лиц из охраны централа в клиенты салона. Среди них была одинокая колоритная дама, приходившая в салон инкогнито в поисках смысла бытия и утешения страждущей плоти, что было, мягко говоря, фантазией. Салон Пильгунии не зря характеризовался как астральный и тантрический. Приходящий народ буквально купался в живительном источнике тантрического соития, под кармическим руководством самой фрау Терры, которая наглядными примерами демонстрировала способы достижения единения с космосом и астралом. Короче, салон был типичным бардаком, прикрываемым мистическими дефинициями. Фигура считал себя единственным человеком, с чьей помощью дама из централа достигала максимального проникновения в тайны небесных сфер. Он настолько очаровал ее, что в подарок за несколько умопомрачительных сеансов она преподнесла ему ночной прицел из арсенала централа со слезами вожделения и благодарности на глазах. Крепыш делал вид, что верит в это повествование; сохраняя в тайне уверенность, что Фигура где-то умыкнул его. Тем самым он решал две задачи: оставлял прицел в обращении и не устраивал внутренних разбирательств о его происхождении. Прицел был нужен, а Толстыш жаден, чтобы покупать подобную оптику.

- Страховка не повредит, - прошептал Крепыш и повернулся в сторону объекта. Пока он еще не понимал, что страхует свою жизнь не только на пасхальную ночь...

Луна поднялась над лесом на две трети диска и освещала поляну мрачным светом. Крепыш поднес прибор ночного видения к глазам и посмотрел на объект. Скиталец стоял на коленях, сложив руки у груди. Смотрел он на луну. Потом перевел взгляд на вершину Одинокой. Лунный свет залил его изможденное лицо. Веки Крепыша мгновенно вспотели, а ощущение неизбежной беды чуть не заставило его вскочить на ноги, чтобы бежать отсюда, не разбирая дороги. Он узнал лицо Скитальца, и желание продолжать операцию прошло так же внезапно, как спазм в кишечнике, потому что бессмертный горец Дональд Максворд, явившийся Крепышу как призрак, был самым опасным из всех возможных скитальцев. Он вполне реально поднялся на ноги, засунул кувалду за ремень, наклонился, подсунув руки под булыжник, примерился и... удовлетворенно кивнув, распрямился и посмотрел на небо. Когда луна полностью показалась над лесом, он перевел взгляд на булыжник, с которым происходили разительные перемены. Из грязно-черного он стал сначала серым, потом высохшая грязь раскололась, образовав сетку трещин, и осыпалась на землю. Гранит булыжника засветился темно-бардовым оттенком и медленно продолжал светлеть, приобретая пурпурный цвет. Максворд взялся за булыжник и начал с осторожностью перекатывать его по колее к горе. Крепыш отказывался верить собственным глазам. Неужели Дональд будет толкать его в гору? Мысль подтверждали кошки на ногах Максворда. Тучи снова проглотили луну, и первые капли начинающегося дождя упали на Одинокую. Попадая на булыжник, вода с отчетливым шипением испарялась. Крепыш в состоянии ступора запустил на часах обратный отсчет, еще не догадываясь, что до начала новой жизни осталось три с половиной часа.

Больше четырех часов Дональд Максворд лежал на сырой земле в ожидании ночи. Давно стемнело, и он надеялся, что луна вот-вот покажется. Его ватное пальто и такие же штаны давно промокли и потяжелели. Он и должен быть мокрым. Так легче выполнить поставленную задачу. И еще он надеялся на дождь. Дональд отчетливо ощущал продрогшим телом приятную пульсацию Камня, время от времени накатывавшую мягкими согревающими приливами. Скоро она преобразится в один нескончаемый поток жара. И тогда он покатит Камень на гору со щемящим названием Одинокая. А когда луна достигнет зенита, он разобьет Камень.

Для Максворда эта история началась несколько десятилетий назад, когда противостояние бессмертных необъяснимыми поворотами привело его на русскую землю, которая пыталась восстать из крови и слез гражданской войны. Он попал на службу к казакам, зачищавшим тылы Деникина от разгромленных красных подразделений, прятавшихся в лесах. Его чутье безошибочно подсказывало, что его оппонент должен находиться в числе затаившихся большевиков. Среди казаков Максворд заслужил уважение умением разговорить даже самых упертых противников Белой Армии. Перед средневековыми пыточными методами, которыми Дональд владел в совершенстве, практически никто не мог устоять. В день, ставший для Максворда точкой отсчета, они заняли село Субботино под Ростовом. Распределяясь на постой, в одной из хат обнаружили дрожащего парнишку лет, казалось, восемнадцати-девятнадцати. Казаки вытолкали его из избы нагайками, освобождая себе место. Парнишка выглядел расстроенным, но уверенно двигался прочь от хаты. На том бы все для него и завершилось, не столкнись он с Максвордом, который поймал его за ворот и затащил обратно в дом.

- Кто таков будешь? - Максворд уже понял, что парнишка - обычный человек, но нательная рубаха и панталоны не могли скрыть необъяснимой выправки.

- Отпусти, дяденька, я ведь ничего тебе не сделал, - запричитал парнишка.

- Звать тебя как? - Максворд внимательно смотрел в глаза и не видел в них ни страха перед казаками, ни огорчения от потери ночлега. А чувствовал наигранную боязнь, и за ней какую-то смесь презрения, усталости, беспощадности и готовности к смерти. И даже если бы Максворд не заметил, что зрачки мальца ушли в зону сказок, его ответ - Хома Брут - и для человека, не знакомого с русской литературой, прозвучал бы как издевка.

- Значит, Брут. Не очень удачное имя, но еще не поздно одуматься, - намекнул Максворд, вызвал бойца для охраны и отправился готовить рабочий инструмент.

Через двадцать минут занятий Максворд узнал, что парнишку зовут Акакий Боликов, и зимой ему исполнилось шестнадцать. Еще два месяца назад он был командиром красной дивизии, но в начале лета вверенную ему единицу разгромили белые. Осталось от нее только четырнадцать человек, включая его самого. Сначала у Дональда мелькнула мысль, что Акакий не выдержал психологической нагрузки и наговорил на себя, чтоб избежать нажима Максворда, однако оперативные данные Боликова и указанное им расположение красных частей в масштабе фронта детально совпадало с информацией казачьей разведки. Было что-то чудовищное в том, что неокрепшему юноше доверили командование дивизией. Максворд решил надавить еще, и тут Акакий не выдержал. Ему вдруг стало ясно, что готовность к смерти и способность переносить пытки - две противоположности, о чем Максворд со своей стороны, безусловно, знал и успешно использовал. Боликов выложил все, а дальнейших опытов мог уже и не перенести. Поэтому он рассказал Максворду притчу о чудном Камне, которую ему по наследству передал его дед, сам когда-то пытавшийся ей воспользоваться. В обмен на притчу Акакий просил оставить ему жизнь. Дональд так до конца и не понял, почему согласился тогда на такой неравноценный обмен, но после него он стал обладателем одного из самых древних и таинственных знаний.

Акакий поведал ему, что где-то между Москвой и Ярославлем, недалеко от города Заславля, есть гора Единственная и озеро Тишеево. Между горой и озером лежит Камень. В ночь на Пасху с восходом луны он начинает сам по себе разогреваться до тех пор, пока не станет ярко оранжевым или даже белым. Если до того момента, как луна достигнет наивысшего положения над горизонтом, затащить Камень на гору и там разбить его, то разбивший начнет жизнь сначала. Условий два. Первое: человек должен соблюсти пасхальный пост и получить отпущение всех грехов. Второе: камень не всегда лежит между горой и озером. Если кто-то пытается воспользоваться им и не может разбить, Камень скатывается с Единственной в Тишеево и лежит там до тех пор, пока каким-то геолого-экзотическим, а вернее мистико-тектоническим, способом донные породы не вытеснят его обратно. Когда Камень должен выползти на свет божий в следующий раз, Акакий не знал, но предположил, что он уже проявился. Только спустя семьдесят лет Максворд случайно узнал из желтой российской прессы, что Камень появится в период с 1990 по 2000 годы, точнее не говорилось, поскольку полный цикл Камня никому не известен. Дед Боликова даже поговаривал, что Камень как бы сам ползет в гору. И если кому повезет, то может застать его уже на горе, останется только разбить в нужное время. Если никто его не разбивает, он скатывается обратно в Тишеево. И снова выползает из него. Все рассказы были похожи больше на домыслы, чем на правду. Максворд же поверил в них безоговорочно. Слишком длинная жизнь и избыток информации приучили его к тому, что самые невероятные истории преподносит именно реальная жизнь, перед ней меркнут даже лучшие произведения искусства. Слово он сдержал и Боликова отпустил. Потом ход войны переменился в пользу красных, его оппонента бросили за Урал на борьбу с Колчаком, а Максворд был вынужден бежать за пределы республики Советов.

К середине восьмидесятых годов двадцатого века Максворд был практически невменяемым человеком. Переполнение его мозга бесконечной цепью убийств наступило уже после первого прожитого им столетия. Дальше он жил в психологической изоляции, в которой не было места населявшим его душу кровавым воспоминаниям, сулившим скорую расплату за содеянное. Он запирал их в погребе подсознания вместе с памятью. Но они все же прорывались сквозь воздвигнутую им баррикаду отчужденности и заполняли его мысли. В такие моменты Максворд становился рабом только одной идеи о том, что очень скоро наступит и его черед в прямом смысле потерять голову. Тогда приступы неконтролируемой паники овладевали им и гнали на поиски других бессмертных, заставляя убивать их ради кажущегося спокойствия его разума. После поединка он, как наркоман после дозы, успокаивался в ментальной раковине, чувствуя, что на какое-то время смог отсрочить свою участь, пока воспоминания вновь не разносили в дребезги его эфемерный покой, принося с собой лихорадочный ужас и желание убивать. К началу девяностых паническое состояние стало для него одной из форм существования, с которой он, хоть и не сразу, но научился справляться. У него постоянно возникали микроинсульты, инфаркты и гипертония. Несколько раз был рак в начальной стадии и цирроз печени. Только благодаря особенностям его анатомии органы довольно быстро восстанавливались, что не давало ему возможности предупреждать заболевания, поскольку основной причиной их проявления был его мозг. Измотанному Дональду принесла облегчение неожиданная мысль. Вспомнив легенду Боликова, он решил, что найдет Камень, затащит его на гору, и, разбив, начнет новую жизнь, в которой не будет места страху и крови.

Получив через турагентство полугодовую визу, в январе 199... года Максворд прибыл в Москву и остановился в одной из гостиниц Владыкинского комплекса. Проникнув за символическую плату в читальный зал Некрасовской библиотеки, он целыми днями штудировал старые карты местности между Москвой и Ярославлем. Ни на одной из них город Заславль, гора Единственная и озеро Тишеево не значились. Когда после трех недель заточения в библиотеке Максворд, наконец, понял, что таких названий не существует, отчаяние привело его в церковь святого Мартина, где он выразил желание креститься, и был наречен Ярославом. Еще пять дней он провел в гостинице, ожидая окончания морозов, выхолаживавших воздух до минус тридцати четырех градусов. В одно солнечное, но все еще холодное утро, когда изморозь на окне номера проступила волнистыми ледяными линиями, взглянув на них, он понял, что надо смотреть физические карты, с нанесенными на них возвышенностями, граничащими с озерами. На это у него ушел один день, к концу которого он нашел несколько мест, удовлетворяющих сформулированным условиям. И только рядом с одним из них он увидел город с названием Выславль-Заозерский и с таким уже знакомым для него корнем "слав". Сомнений не оставалось: вот оно, заветное место, зашифрованное прежним владельцем легенды. На Петровско-Разумовском рынке он продал всю одежду и ценные вещи, купил гимнастерку, свитер, вязаную шапочку, ватные штаны и ватную же телогрейку. Взял валенки, кирзовые сапоги, шерстяные носки и варежки, вторые брезентовые рукавицы. Долго торговался из-за кошек с человеком, похожим на вьетнамца, на бессмысленной смеси таджикского и английского языков. Вьетнамец пытался сбыть заточенный металлолом как исконно русское оружие для самообороны. Выторговав, сложил их в рюкзак и направился на вокзал. Дональд оставил лишь кредитную карту, которая гарантировала ему финансовую подпитку в любой, как он надеялся, населенной точке земли. Доехав на электричке до Александрова, он решил взять такси. Около выхода с перрона столпилось пять-шесть небритых водил. Световой день уже закончился, и во впитывающих окружающий пейзаж сумерках он с сомнением посмотрел на одного из них.

- В Выславль-Заозерский отвезете? - спросил он, подавив внезапно нахлынувший приступ отвращения и вызванное им желание уподобить судьбу водил участи большинства своих оппонентов.

- До Заозерского довезу, но деньги вперед, - предупредил ушлый таксист, оглядев неказистое ватное обмундирование Максворда.

Максворд был настолько занят борьбой с самим собой, что спорить не стал и отсчитал необходимую сумму сразу же. Печка наполняла салон прогретым воздухом со слабым запахом прогорклого масла, лицо Максворда порозовело, и, глядя невидящими глазами в окно, он позволил мыслям о будущем увести себя. Потребностью его души стала жизнь человека, не отягощенного бременем бессмертия. Она будет заполнена несложной, но спокойной постоянной работой. Он проживет ее вместе с единственной женщиной, которую будет оберегать до конца коротких новых дней, и, если повезет, умрет первым. Он будет ловить каждое переживание, мгновения радости и горя приобретут яркий оттенок и будут наполнены смыслом, обусловленным скоротечностью бытия. Он будет аккуратно складывать все моменты - хорошие и плохие, но одинаково ценные, потому что прожиты они будут с любимым человеком - в копилку памяти. У них обязательно будут дети, которые переживут их обоих, а не только мать. После него останутся дорогие ему люди, а не он сам, переживший и забывший их. Он будет счастлив. Когда придет его черед, то, уходя, он сложит все эти минуты, и они вдруг сольются в часы, дни, а может быть даже годы, и с ними отправится в другой путь, где они уже никогда не оставят его и станут прочным фундаментом иного дома. Эта жизнь принесет ему искупление.

Таксист высадил его у придорожного мотеля.

Толстыш в очередной раз отхлебнул из фляжки. Перед каждой такой заправкой он перекатывался через бок, лежа на спине, разминал затекшие руки и делал внушительный глоток башкирского бальзама "Агидель". Тягучая насыщенная алкоголем жидкость прокладывала терпкую дорожку по пищеводу, чтоб взорваться в желудке праздничным фейерверком. Окрестности уже не фокусировались, а колышущиеся перед глазами травинки временами вырастали до размеров лесных деревьев. Отключиться мешал только проливной дождь, который до белья вымочил его, периодически вытрезвляя, но надеяться и дальше на целительный эффект дождя было преступно. Толстыш набрал номер Крепыша, чтоб уточнить текущую диспозицию и слегка развлечься.

Крепыш, накрывшись плащ-палаткой, лежал на прежнем месте в кустах и следил за объектом, который с титаническими усилиями докатил булыжник до середины горы. Скиталец лежал в неудобной для отдыха позе. Булыжник стоял в колее, удерживаемый в ней поясницей Дональда, которая была его верхней точкой, поскольку Максворд сложился пополам. Правую ногу он поместил поверх левой ступни, полностью вогнав кошку в землю. Кошка левой ноги была в земле лишь одним краем. Руками Максворд держался за щиколотки ног. В этом состоянии он пребывал уже минут пятнадцать. Если бы не плечи, едва заметно движущиеся в такт дыханию, Крепыш мог бы предположить худшее. Дождь маскировал многие детали, однако оранжевого свечения булыжника, окутанного облаком пара, скрыть не мог.

Телефон во внутреннем кармане вздрогнул. Крепыш достал трубку.

- Старшой на связи, - прошептал он.

- А скажи-ка мне, друг Крутыш, что там наш объект? Движется ли ко мне мой барашек?

Крепыш понял, что Толстыш пьян, но пока держится.

- Объект находится примерно в десяти метрах от вершины горы.

- Славно, Карапузыш, - Толстыш нарочно путал кличку Крепыша. - Я перед нашей прогулкой послал к тебе на хату двух буржуинов. Разговеться, - Толстыш засмеялся.

- Кого? - сквозь зубы процедил Крепыш.

- Не важно. Это страховочка. Не нравишься ты мне, Кревыш. Они там заодно мамашу твою с братеном охре..., в смысле охранять, будут.

- Гад, - не сдержался Крепыш.

- Не боись, старшой, проведем успешный захват, и все наладится, - заверил Толстыш. В трубке последовательно раздались: шум подминаемой травы и приглушенное бульканье. Толстыш срыгнул.

- Ты же не захват задумал.

- Захвааат! - протянул Толстыш и срыгнул еще раз.

- А топорик разделочный зачем взял? - спросил Крепыш.

Толстыш не сдержался и продекламировал:

- Разделочный топорик

Сверкает при луне,

Он голову во дворик

Вкатить поможет мне....

- Толстыш, ты безумен, - прошелестел Крепыш.

- Да! И горжусь этим. Все гениальные люди были безумны. А я буду еще и бессме... - Толстыш осекся. - Впрочем, не важно. Ну, хватит лирики. Твоя первейшая обязанность на ближайший час, Курвыш, обеспечить явление Скитальца на вершине горы с бульником точно в условленное время.

- Но как? - вырвалось у Крепыша.

- Ты у нас отличник боевой и политической, ты и придумай как. Можешь создать временное совместное предприятие с объектом. Назовем его "Крепыш Максворд", - Толстыш сдержанно захрюкал, но на Крепыша его смех обрушился раскатами грома. - Давай-ка, подбодри его. Пусть поторопится, падла, холодно же и мокро. Весь кайф ломает.

- Он же боец с вековым опытом.

- Не паникуй, действуй расчетливо. Кстати, где твой Фигура?

- Не знаю, - соврал Крепыш.

- Найди его. Он производит впечатление грамотного буржуина. Может, мне тебя им заменить, а? - хохотнул Толстыш. - Пусть организует пенек в два обхвата и полметра высотой. Как сработает, гони его на гору.

- Я думаю, он удрал, - еще раз соврал Крепыш. - Морально неустойчив оказался.

- А впечатление произвел хорошее. Ладно. Не забывай основную задачу. Отбой, - Толстыш отключился.

- Сука, - выключив телефон, выругался Крепыш.

Толстыш был на взводе, кроме того он замерз до такой степени, что уже не чувствовал вкуса любимого "Агиделя", что случалось с ним только в минуты наивысшего напряжения сил. Его активная натура требовала выхода нереализованных идей. Он набрал номер одного из буржуинов, значившегося под кодом "Бурж 5".

- Ты кто?

- Верстак, - отозвался наушник.

- Так, Верстак. Памятник бы твоей маме поставить за такое славное имя. Желательно на могилу. Чтоб таких идиотов больше не рожала. Ставлю задачу. Найди мне или изготовь пень в два обхвата шириной и полметра высотой. По готовности доставишь его на вершину горы. На выполнение задачи тебе один час. Не уложишься, - Толстыш посмотрел на обезображенные пальцы, - вырву ногти.

- А как же Скиталец? - поинтересовался Верстак.

- А никак. Скитальцу он тоже пригодится. Посидеть с дорожки, полежать, под голову положить... - смех Толстыша перешел в кашель. - Выполнять задачу!

- Выполняю, шеф.

Толстыш выключил телефон и перевернулся на спину. Прислушиваясь к топоту миллиардов капель, он обнаружил наличие постороннего звука, который искажал общую картину заливаемого мира. Звук был похож на шипение пива, вылитого в парилке на раскаленные камни. Правда, в отличие от пива звук не прекращался. "Что же так шипит?" - подумал Толстыш. Он отвернул пробку на фляжке и посмотрел на горлышко. Мозг тут же наполнил его впечатлениями об "Агиделе", который кипел в желудке, как смола в адском котле. Желудок свернулся в комочек и потянулся вверх по пищеводу, предупреждая о немедленных последствиях употребления кипящих напитков. Толстыш завинтил пробку.

Максворд лежал неподвижно. Он старался делать больше выдохов, чем вдохов, чтоб успокоить легкие. Почти два часа он потратил на преодоление отрезка пути длиной пятнадцать метров до горы и десять метров по ее склону. Первые метры дались ему относительно легко; обрадовавшись, он, было, подумал, что дело легче, чем можно ожидать, но уже десять следующих метров глубоко уязвили его. Между ним и Камнем установилась неорганическая связь, обусловленная то ли третьим законом Ньютона, то ли законом единства и борьбы противоположностей. Максворд упирался ногами в землю, оскальзываясь на толстых узловатых корнях и вынужденно прикладываясь к Камню головой. Камень нисколько не возражал против такого интима, распаляясь все больше. Он проедал глаза изнурительным красным цветом, рождая в них феерию красочных кругов, клякс и изгибающихся в бессмысленном танце линий. Максворд "благодаря этим поклонам" до мяса прожег о Камень правую щеку. Губы покрылись иссиня-красными водянистыми пузырями. Грудь превратилась в одно сплошное багровое пятно. Дождь облегчал его страдания, орошая здоровые и больные места живительной влагой. Но этот же дождь, испаряясь с поверхности Камня, пропаривал все доступные места на теле Скитальца, иногда ослепляя глаза резкими белыми облачками. Вода в рукавицах непрерывно кипела, отпаривая на ладонях дымящиеся лоскуты кожи, под которыми уже просвечивали розоватые обескровленные мышцы. Сначала Максворд думал, что он теряет только физические силы, но, покатив камень по склону, он обнаружил через прожженные рукавицы, что тыльные стороны его ладоней стали более морщинистыми, а вены набухли и зеленовато-синими корявыми прутьями отчетливо проступили сквозь набежавшие морщины. Он остановился и, подперев Камень спиной, засучил рукава до локтей. Кожа предплечий стала дряблой и обвисла. Дональд перестал чувствовать мышцы. Стало трудно контролировать усилия. Каждый перекат Камня давался, как последний, и каждый раз Максворд напрягал изможденное тело настолько, насколько оно могло выдержать. В какой-то момент Дональд уже не смог подняться с колен и понял, что рубеж его возможностей перейден и на нем-то он и останется лежать, подперев Камень. Он вдруг смог оценить плату, которую должен заплатить Камню за перерождение. Пока он катил его в гору, он старел и терял силы, и даже та высочайшая энергия, которая наделила его бессмертием, не в состоянии определить, справится ли Максворд с Камнем или Камень осушит его до дна. Максворд без звуков и без слез заплакал от бессилия. Пути назад уже не было. Он либо справится, либо останется лежать в колее, утрамбованный в нее сорвавшимся в озеро Камнем. Дональд непроизвольно забылся в тревожной полубольной дремоте, вернувшей его на полтора месяца назад.

Мотель производил приятное впечатление. Роскошные излишества отсутствовали как класс. Весь деревянный антураж внутренней отделки был направлен на создание впечатления недорогого, но чистого пристанища. Умиротворенность нарушалась только плохо сдерживаемым хихиканьем трех молодых женщин, сидевших за столиком недалеко от барной стойки. В их манере поведения, принимаемых позах постоянно просматривался легкий вызов окружающим, который интуитивно усиливался, когда в помещении появлялся новый мужчина, представлявший для них своего рода добычу. Или жертву, кто знает?

- А не желает ли джентльмен приятно провести время? - с полуулыбкой спросила одна из женщин. Среди двух других она выделялась более осмысленным, правильнее даже сказать - умным, взглядом карих глаз. Она была невысокого роста, но сапоги на шпильках приподнимали ее хорошо сложенную фигуру практически до уровня Максворда. Черное длинное кожаное пальто было расстегнуто в наигранной небрежности, открывая взгляду случайного путника намек на плавные изгибы форм, скрытых красным с черными вкраплениями жакетом и черными джинсами.

- Джентльмен устал и хочет спать, - сообщил Максворд. - Кроме того, у джентльмена нет средств, - этим ответом он рассчитывал предупредить все дальнейшие вопросы, но ошибся.

- Если джентльмен пожелает, мы можем предоставить ему кредитную линию, - Максворд удивленно взглянул на женщину, которая, положив на стойку локоть правой руки, приняла одну из отработанных годами поз. Такого поворота событий он не ожидал. - Мы очень гибкие во многих отношениях, - двусмысленно объяснила она, мягко и как бы непроизвольно выгнув талию. - Как тебя зовут, Скиталец?

- Мак... Ярослав, - смешался Максворд.

- Меня зовут Офелия. А Мак - это фамилия?

- Нет. Это профессия. Я маклер. Временно безработный.

- У тебя очень мужественное лицо, маклер. - произнесла Офелия, - Я могла тебя видеть раньше? Может, на лондонской бирже?

Максворд напрягся. Видимо, Офелия решила устроить ему сегодня вечер сюрпризов.

- Скорее на нью-йоркской, - попробовал отшутиться он, поворачиваясь к стойке оформления прибывающих.

- А ты немногословен, маклер, - последнее слово Офелия выделила въедливо издевательским тоном. - Я не прощаюсь, у нас еще будет шанс повеселиться на нью-йоркской бирже. Да и на токийской тоже.

Она осталась стоять у стойки и продолжала наблюдать за Максвордом, которому выдали для заполнения анкету. К счастью он уже успел освоить эту процедуру во Владыкинском комплексе, поэтому справился довольно быстро. О следующем действии он позже безотчетно пожалеет и долго еще будет силиться понять, почему такая дикая по здешним меркам идея пришла ему в голову. Не иначе Офелия зовущим тоном и распаляющим взглядом расплавила то, что прежде Максворд гордо называл мозгом. Как знаменосец, разворачивающий полыхающий стяг, он достал из кожаного бумажника с золотым тиснением "BOSS" зеленое полотнище кредитки "American Express" и положил на стойку перед администратором.

- Милейший, эту штуковину лучше всего в трамвае засунуть в компостер для оплаты проезда, если не сказать, куда похуже. Хотя, скорее всего тебя оштрафуют, как безбилетника, - участливым тоном сообщил администратор. - А мы принимаем только наличные.

- Ах да, извините. - сказал Максворд, накрыв кредитку ладонью и одним глазом стрельнув в сторону Офелии, которая не упустила возможность прокомментировать ситуацию.

- Вот уж настоящий маклер! Говорил, денег нет. А у самого американские экспрессы по карманам носятся. А ты не прост, маклер Ярослав.

Последнее словосочетание настолько сильно резануло слух Максворда, что он, быстро отсчитав купюры, взял ключ и направился в номер на втором этаже. "Цепкая, как шпионка, - думал он, поднимаясь по деревянным ступеням. - Никогда не видел таких умных и в то же время доступных женщин. Неслыханное сочетание. Если бы такие бабы со свойственным им образом деятельности проникли в Штаты, они бы развалили их за год. Надо завтра же убираться отсюда".

"Пробудись, Мыслящий, отринь навязчивый сон воспоминаний, стряхни отголоски памяти. Двадцать веков я ждал, я вожделел такого, как ты! Твои мысли ярки, как жар звезд, твоя душа истерзана болью, как материя гравитацией, твоя аура доступна, как межзвездное вещество. Ты долог и похож на меня, когда я был таким, как ты. И теперь ты мой. Ожидание позволения прикоснуться к твоим мыслям, что так изысканно красивы и возвышенны, как хвост кометы, наблюдаемый вне плоскости эклиптики, даже слаще ожидания прихода такого, как ты. Двадцать веков я приобщаюсь к мыслям твоего народа, уже давно отчаявшись найти блистательных индивидов, сгорающих метеорами в бездушной атмосфере очерствевшей планеты, существующих десятки вселенских секунд, но успевающих за такой неуловимый миг высветить Путь. И вот ты здесь, пришедший за этими секундами. Вбирая в себя души приходящих ко мне в поисках жизни, я дарю им покой и мечту, а еще я дарю им знание Истины. Они испуганными облачками пыли, разлетающейся от падения метеорита на вакуумную поверхность планеты, пытаются упорхнуть от меня. Но мое импозантное притяжение, моя тайна, мое обещание подарить знание зовут и не отпускают их. Отчаявшись покинуть меня, они пытаются черпать из меня, как из источника Жизни, не подозревая, что давно обрели эту Жизнь. И ты обретешь, Мыслящий. Я чувствую в тебе страх, открой мне разум. ОТКРОЙ РАЗУМ. Я успокою его и расчленю твои страх и боль, давно преломившиеся твоей душой в ненависть и сожаление. Я научу тебя любить, Мыслящий. Я буду твоим новым солнцем, я чувствую, как ты жаждешь моей власти, моей центробежной силы, вращающей тебя по определенной мной орбите. ОТКРОЙ РАЗУМ и внемли красотам неземного бытия. И твое земное прозябание подойдет к логическому финалу. Ты станешь частью меня, впитавшись рассеянным светом в абсолютный мрак беззвездного пространства. Ты тянешься ко мне. Да, вот так, я уже ВИЖУ ТВОЙ РАЗУМ, вижу дрожащие слизисто-серые сгустки страха, алые всполохи боли и черные волны ненависти. Как же так, Мыслящий, ты, прирожденный охотник, вдруг стал жертвой собственного разума? С таким эпилогом жизни и умозрительным страхом ты не сможешь стать жемчужиной моей системы. Ты уже подчищен, но все еще недостаточно чист и уже вклинился в сферу моих интересов. Но я не отвергаю тебя такого, какой ты есть. Недра моего мира доработают неотесанный алмаз твоей души до бриллианта, и ты будешь заслуженно горд службой мне. Нет. Ты не можешь покинуть меня. Уже не можешь. Ты ОТКРЫЛ СВОЙ РАЗУМ. Планета сходит с орбиты, лишь от взрыва изнутри или от чудовищного воздействия извне. Ты задолжал Земле пять веков, которые скитался, не ведая Пути. Его отсутствие привело тебя ко мне. Поле моего притяжения настолько огромно, что для него нет в твоем языке приемлемого эпитета. Оно простирается далеко за пределы видимых с Земли галактик. Итак, ты принимаешь меня, но я все еще осязаю твои страх и ненависть, которые преграждают принятие тебя мной. Сейчас я коснусь их, и, распавшись на составные части, они брызнут мириадами разноцветных искр, которые ты должен поймать и удержать. Каждую ты должен преломить обратно сквозь ту призму, через которую они вошли в тебя. Преломляя, ты будешь погружаться в них, переосмысливать, прощаться с ними и отпускать их навсегда. О! Ты становишься центром звездной сферы, в которой каждая звезда - твой заскорузлый страх, вокруг которого вращаются его спутники: боль и ненависть. Ты похож на бенгальский огонь, источающий солнечные протуберанцы. Ты очищаешься. Очищаешься... Ты мчишься сквозь космос от звезды к звезде. Ты автономный исследовательский зонд. Твоя задача - исследование каждой звезды твоей сферы, ее трансформация и телепортация в иное измерение. Эта кропотливая работа наполняет твою монотонную жизнь возвышенным смыслом. Каждый человек, независимо от количества лет, прожитых на этой мизерной планетке, с момента появления на свет - прирожденный ассенизатор души. Не все могут разбудить в себе этот талант. Ты живешь слишком долго и вобрал в себя слишком много, и поэтому ты, Мыслящий, поистине гениален в самоочищении. Звезды твоего страха меркнут и исчезают в свете восстающего солнца твоего разума, которое вбрызгивает короткие лучи в такой чистый бриллиант твоего внутреннего мира, с которым не сможет соперничать в прозрачности ни единый кристалл льда, когда-либо существовавший во всей метафизической вселенной. Теперь я говорю - да! Пришел наномиг апофеоза твоей жизни. Я приобщаю тебя.... НЕЕЕЕЕЕТ!!! Ты знал Путь! Твоя ненависть искривила его, твой страх заслонил Истину, изначально жившую в твоем мозгу, твое чувство жертвы изуродовало Жизнь, к которой ты стремился. Ааахххх. Избавившись от навязчивых идей и страхов, ты увидел в себе, как в зеркале, новое предназначение. Оно закодировано в тебе и не нуждалось в моих доработках. Ты взорвал меня изнутри, но я не планета; чтоб вырваться из моего поля, одного взрыва мало, нужно чудовищное внешнее воздействие. У тебя есть полчаса земного времени, чтоб осуществить жалкую попытку обрести избавление от вселенского рая внутри меня. Потом ты вновь станешь моим. Я ждал два тысячелетия и отложу торжество еще на полчаса. До встречи, Мыслящий".

Максворд очнулся от дуалистических ощущений в области поясницы и задницы. Впечатление было такое, как будто гигантская сосулька с начинкой из расплавленного свинца, упав с высоты тридцати метров, расколола его измочаленное, но все еще способное чувствовать тело на две коаксиально расположенные части. Извержение вулкана внутри ледника - так можно было бы охарактеризовать эти части. Пока он позволил себе лежать, отключившись, Камень насквозь прожег ватник, свитер и верхнюю часть штанов, добравшись до животрепещущего тела. Как показалось Максворду, Камень с плотским вожделением приник к его коже, при этом рассерженное шипение испаряющейся воды частично сменилось более сытым звуком, который был наполнен только что приготовленным, запахом подгоревшей кожи, к которому позже примешался аромат подпаленного мяса, образовав неповторимый гастрономический букет. Место этого неорганического поцелуя обрамлял ледяной мартовский дождь, нисколько не смягчая боль, а лишь усиливая окоченение открытой и необожженной части тела. Конечности Дональда онемели, и он потерял подвижность. Он не мог пошевелиться, но создавшаяся ситуация требовала немедленного разрешения. И тогда Максворд исторг из себя оглушительный приказ, который шел откуда-то из его подсознания через легкие, вбирая запасенный в альвеолах воздух, через бронхи и трахею, открывая все воздуховоды, чтоб вырваться из глотки в окружающее пространство какофонией звуковых волн, смысл которых можно было бы охарактеризовать одним словом.

- ОТРИИИИИИНЬ! - вышедшее на выдохе слово многократным эхом отразилось от незримой стены леса и постепенно затихло, разбившись о плотно стоящие деревья. Стало легче. Дождь проник на место ожога и со странной щекоткой охлаждал его. Дональд понемногу загребая руками сбоку и под себя, постепенно выпрямился и смог посмотреть на Камень, но не увидел его. Перед ним на высоте полуметра парило облако пара с похожим на глаз оранжевым пятном посередине. Он с трудом поднялся на ноги и уставился прямо в этот немигающий глаз, который с ехидным выжиданием смотрел на Максворда, в Максворда и даже сквозь Максворда. Облако именно парило, а не стелилось по земле, как нужно было бы предположить. Дональд не стал анализировать это аномальное поведение Камня и нисколько ему не удивился. Благодаря этому он неожиданно для себя сразу же реализовал пришедшую неведомо откуда рефлекторную реакцию. Он дунул на облако, сопроводив мысленной директивой: плыви. Облако очень медленно и даже как-то обманчиво заскользило над колеей вверх по склону. Дональд упал на это облако, прошел сквозь пар и очутился животом на Камне, что нисколько не повлияло на его движение, и, свесив с одной стороны ноги, а с другой - руки, начал перемещаться вверх вместе с ним. Мимо серыми снопами проплывали засохшие стебли не то деградировавших хвощей, не то мутировавшего укропа. Из леса доносилось размеренное тюканье металла по дереву.

"Пусть у меня и осталось только полчаса, - думал Максворд. - Но, разгадав намерения этого Тела (Камнем его уже не назовешь), и убедив его в том, что сокровенное знание о людях, которым он так кичился, изначально заложено в человеке, я обрел над ним пусть и скоротечную, но власть. Я поразил его интеллектуально, а это для него, похоже, серьезный удар. И этого вполне достаточно для моей цели. Послушный моим указаниям, он будет двигаться к вершине навстречу неотвратимому предназначению".

Безделье и алкоголь все-таки победили Толстыша, который отключился, лежа на упертых в землю локтях. Его голова упала на промерзшую землю и проплавила в ней небольшую ямку, в которой постепенно скопилась лужица воды. Неизвестно, сколько времени таким образом отдыхал бы Толстыш, но анестетическое влияние спиртного было заслонено более сильным чувством. Очнулся он от неизмеримой боли в области лба. Эта боль была настолько локальной и в то же время всеобъемлющей, что Толстыш невольно вспомнил философа, утверждавшего, что Вселенная - это он. Вселенная существует только в его воображении, в его мозгу, причем до тех пор, пока существует сам мозг. С его дезорганизацией угасает и вселенная. Отработанным за три часа движением он перекатился на спину и достал из кармана фляжку с заветным бальзамом. Ему предстояло очередное мини испытание. Он вылил все оставшееся содержимое себе в рот и поразился, что "Агидель", этот родник гормонов счастья и колыбель радости, может стылым рашпилем проточить траншею от горла до кишечника. На несколько бесконечных секунд боль над переносицей стала невыносимой. Когда бальзам, наконец, начал действовать, Толстыш пришел в себя.

Для него эта охота началась в конце февраля с вечернего звонка Офелии.

- Не хочет ли Толстышочек навестить свою нежную девочку? - проворковала Офелия.

- А кто сегодня моя нежная девочка: О-Фелю!шечка или Офе-Ляжечка? - сострил Толстыш, раскинувшись в большом бархатном кресле.

- Твоя девочка может быть кем угодно вплоть до напарника Джеймса Бонда, - заявила Офелия.

- В чью, говоришь, плоть? Плоть напарника Джеймса Бонда меня не возбуждает.

- У меня есть для тебя кое-что, что возбудит тебя похлеще любой плоти.

- Я знаю тут одну плоть, - интимным голосом сообщил Толстыш. - Если приблизиться к ней вплоть, она сотворит чудеса даже с парализованным.

- Спасибо за комплимент, Толстенький, - сказала Офелия.

- Это я Пильгунию имел в виду, - захрюкал Толстыш.

- Ты мерзкое толстое, пьяное, безмозглое животное, - обиделась Офелия. Для любой другой его подопечной подобная манера разговора закончилась бы на первой фразе ссылкой в Клязьминский централ. Офелия же без колебаний позволяла себе вольности по отношению к Толстышу, поскольку знала себе цену. Она обладала выдающейся наблюдательностью и склонностью к анализу. Благодаря этим качествам, Офелия замечала то, что другие принимали за случайность, и умела делать из увиденного неожиданные выводы, которые почти всегда приносили Толстышу выгоду. - Как ты можешь сравнивать меня с этой престарелой растлюхой малолетних. Кроме тебя и сопливых заозерских мальчишек она больше уже никого не привлекает.

- Мне это импонирует. Она заводная. А где ты откопала такое слово - "растлюха"? - Толстыш наслаждался маленькой местью Офелии за ее экспрессивные выражения.

- Она растлительница и шлюха в одном лице. И она манипулирует тобой. Кстати, она открыла сайт в Интернете. Его адрес www.pilgunia.ru.

- Как это романтично... - протянул Толстыш.

- Для Пильгунии это романтично, ей терять нечего, - продолжала Офелия. - А малолеткам, которые туда залезут и увидят твои неприкрытые телеса, жуткие сны по ночам будут сниться. А самое печальное для тебя, дружок Толстышок, что они потеряют к тебе всякое уважение. Ну что это за теневой кардинал, которого ежедневно в компьютере демонстрируют в неглиже? Это же какой-то фраер опущенный.

- Да, здесь ты права, ты меня серьезно задела, - сказал Толстыш.

- У нее же по всему салону камеры понатыканы.

- Она говорила, это для безопасности клиентов. Лживая выхухоль. Я эту информацию охране централа скормлю. Пусть полюбуются, как она с их доверием обходится. Они ей устроят интерактивное Интернет-шоу.

Офелия была в восторге: конкурентка растоптана:

- Не огорчайся так, мой дружочек, я знаю, кто у нее занимается оформлением сайта. У меня есть фото этого типа. Ты можешь его вежливо попросить убрать лишние материалы с сайта.

- Да, надо сделать это. Заноси его карточку. Крепыш с ним разберется. Он у нас мастер по части вежливости. Ты сказала, что у тебя еще что-то есть?

- Да, кое-что. В придорожном мотеле остановился некто по имени Ярослав. Маклер. Так он, по крайней мере, представился. Пытался расплатиться за постой американской кредиткой, - сообщила Офелия.

- Гастролер - мошенник? - заинтересовался Толстыш.

- Не похоже, гастролеры таких ошибок не делают. У нас в районе кредитки практически никто не принимает. Гастролеры такие вещи интуитивно чувствуют. Скорее всего, это его собственная карта.

- Думаешь, на ней что-то есть?

- Наверняка. Но не это главное.

- А что же? - в голосе Толстыша звучало удивление.

- Он показался мне знакомым. И он прокололся еще раз. Когда я спросила, как его зовут, он ответил "Мак"...

- Цветок что ли?

- Не цветок. Он оборвал себя на полуслове и тут же поправился, сказав, что он безработный маклер.

- Ну и что? Мало ли сейчас безработных маклеров, риэлтеров, продюсеров и прочих рэкетиров груши околачивают? Одним больше, одним меньше - нам их не трудоустраивать.

- Я думаю, это часть его настоящего имени. К тому же он, похоже, иностранец. Я никак не могу вспомнить, откуда мне знакомы его манеры. Он своеобразен.

- Чем же?

- Не знаю. Походка, жесты, движения головы - все это немного театрализованное и вместе с тем несет какой-то лоск старинного благородства.

- Феля, не умничай. Говори прямо, в чем ты его подозреваешь. То, что он иностранец, еще не причина для его разработки.

- Не знаю. В нем есть интрига. Тайна, если хочешь. Я чувствую это.

- Хорошо. Последи за ним. Потом обсудим, что из него можно выжать. Отбой на сегодня.

- И тебе приятных снов.

"Так, - подумал Толстыш, положив трубку, - теперь Пильгуния будет обслуживать меня бесплатно. Кто бы подумал, что эта кожистая зебра, которая, казалось, полностью лишалась рассудка во время групповых тантрических рывков в астрал, проявит такую недюжинную находчивость в части рекламы заведения. Ладно. С ней мы попозже переговорим".

Через три дня Офелия позвонила снова:

- Что-то не видно в последнее время дружочка Толстышочка? Обленился, нагулял жирок и забился в уютную берлогу?

- Наконец-то моя Фелечка решила-таки приласкать своего медвежоночка?

- Ухти, мой медвежоночек, пора, пора тебе покидать тепленькую берложечку, а не то все самое интересное конкурирующие жлобы растащат.

- Тихо, давай по порядку. Какие жлобы и что растащат?

- А вот это, дружочек Толстышочек, уже ты сам должен узнать.

- Ты мне предлагаешь пойти и побазарить с этим иностранным туристом?

- Думаю, что как раз с туристом базарить и не стоит.

- Выкладывай, что узнала, не тяни спящего медведя за пупок.

- Животное. Так бы и ущипнула тебя, - прорычала Офелия. - Слушай же, неблагодарный буржуин. Наутро после нашего разговора Скиталец выехал из мотеля.

- Какой Скиталец? Феля, опять загадки?

- Это я так называю объект нашего внимания.

- У него имени что ли нет? - спросил Толстыш.

- Есть, но Скиталец звучит загадочнее.

- А его настоящее имя ты узнала?

- Ммм, нет.

- Ну и зачем я тебя держу-то, если ты ничуть не лучше моих буржуинов?

- Тебе кое-что нравится у меня, - с придыханием прошептала Офелия.

- Не томи плоть, ее время еще не пришло, порадуй душу.

- Короче, имя его неизвестно, подвиг его бессмертен... - выдала Офелия и, поразившись произнесенной фразе, замолчала.

- Что такое опять, Феля, почему ты молчишь?

- Бессмертен.... Вот ключ... - Офелия почувствовала, как в ней поднимается радостная волна понимания.

- Какой ключ, - недоумевал Толстыш, - кто бессмертен, подвиг?

- Я вдруг поняла, почему его лицо показалось мне знакомым. Я его, действительно, видела.

- Феля, ты опять спала с незнакомым мужчиной и даже не потрудилась его запомнить. К тому же без моей санкции. Я лишу тебя премии.

- Знаешь, Толстыш, я иногда поражаюсь, как человек с таким дешевым складом ума смог стать заозерским бугром?

- Я ничего не усложняю и действую интуитивно. Это помогает. Люди со сложными связями в мозгу и тягой к длительным раздумьям не способны действовать решительно и, главное, быстро. Возьми, к примеру, того же Крепыша. Клад, а не парень. Но как дело касается разборок, вместо того, чтобы сразу заняться делом, начинает подгонять под них теоретический базис, пока не получит с плеча по ребрам, после чего перестает думать и становится нормальным буржуином, способным снести башку кому угодно. Так что прекрати ерничать и говори, что там тебя осенило.

- Я по телеку несколько раз смотрела американское реалити-шоу, которое называется "Неугомонный горец".

- Вечер сюрпризов продолжается. Ты не слишком интеллект перегружаешь просмотром таких серьезных передач?

- Я посмотрю, что ты мне скажешь, когда прояснится полная картина явления маклера Ярослава заозерскому народу.

- Продолжай, сладенькая, - произнес Толстыш.

- Смысл шоу в том, что где-то там у них в Штатах существуют некие горцы. Их немного и они стараются не появляться на виду у публики. Они обладают необычным даром или наказанием - бессмертием. Кстати, смысл шоу как раз и заключается в том, чтоб разобраться дар это или наказание.

- Совсем зажрались капиталисты, - выдал Толстыш.

- Однако они могут убивать друг друга, отрубая головы, что они, радуя зрителей, время от времени и делают. При этом вся физическая и творческая энергия переходит от убитого к победителю.

- Зачем?

- Никто толком не знает, и это вторая смысловая составляющая шоу. Каким-то ловким американским телевизионщикам удалось заключить контракт с одним из этих горцев, и он согласился сниматься во время боев с себе подобными. Пока он не проиграл еще ни одного поединка и от передачи к передаче становился все более могущественным.

- Прямо Илья Муромец по-американски, - заметил Толстыш.

- Я запомнила его в лицо, - не обратив внимания на реплику Толстыша, сказала Офелия. - Его имя - Дональд Максворд, и именно он приехал к нам в город.

Толстыш молчал долго. Озорство перешло в меланхолию, и он попал во власть самосозерцания, сопровождавшегося мыслями о бренности сущего и незаслуженной одаренности неких избранных горцев.

- Вот что, - наконец изрек он, - хватит плавить провода. Завтра жду тебя у себя в офисе в девять.

- О! Какая честь! Я надену кружевное белье и вызывающие розовые чулки.

- Надевай, что угодно, но завтра мне нужен подробный отчет обо всех телодвижениях Скитальца за прошедшие три дня. Все. Отбой.

- Хм. Как это скучно, - разочарованно сказала Офелия, прислушиваясь к частым гудкам в трубке.

Три следующих дня после первой встречи Максворда с Офелией оказались очень насыщенными. Выехав из мотеля, он направился в местный санаторий "Сосенки", где убедил администрацию взять его на работу вторым истопником, а в зимнее время по совместительству еще и специалистом по прокладке лыжни, тропинок и дорожек в снегу. Первый истопник котельной Федот, не отрывая взгляда от глубокого декольте Офелии, поведал ей, что Ярослав очень интересовался горой Одинокой на берегу Бушуева озера. Об этом месте рассказывают какие-то дивные вещи о каком-то самодвижущемся камне. Федот рассказал Ярославу все известные в Выславле байки на эту тему. В следующие два дня Скиталец Ярослав два раза ходил в Заозерскую Лавру к отцу Плебию и оставался там по шесть часов кряду. Оба раза он выходил оттуда одухотворенным. В заключение Офелия протянула Толстышу фото дизайнера сайта Пильгунии - Антонио Закоседо.

- Кое-какие намеки уже просматриваются. Надо колоть Плебия. Но сначала нанесем визит Пильгунии и вытрясем из нее кое-что. Крепыш! - позвал он, приоткрыв дверь. Начальник лички тут же появился на пороге. - Вот фото одного плохиша, который клевещет на нас с сайта Пильгунии. Найди его, изыми все порочащие нас материалы, вежливо, но убедительно объясни, что делать так больше не надо. Действуй.

Взяв двух буржуинов, Толстыш попрощался с Офелией, загрузился вместе с ними в старенький Блейзер и отправился общаться с тантрической затейницей.

Салон Пильгунии располагался в здании бывшего дома культуры завода железобетонных изделий. Над входом висел единственный плакат: "Мы находим душу в теле и используем на деле". Что означало сие творчество Пильгунии, Толстыш не знал и никогда не задумывался, в отличие от Крепыша, который каждый раз при входе в салон останавливался перед этой надписью и о чем-то глубокомысленно размышлял.

Салон охраняли люди Толстыша. В помещении охраны, под которое переоборудовали бывшую кассу, Толстыш нашел компьютер, на который поступали видеосигналы с камер, расположенных в салоне. Сигналы обрабатывались и по сети в автоматическом режиме отправлялись на удаленный сервер. Позвонил Крепыш и сообщил о встрече с Антонио Закоседо. Он пытался пристыдить последнего и апеллировал к морально этическим нормам, что не произвело на Антонио ровно никакого впечатления. Тогда Крепыш применил нетрадиционный метод убеждения, о чем глубоко сожалел. Все накопленные новоявленными кинематографистами материалы он нашел. Всего у них оказалось девяносто шесть дисков с записью. В главных ролях были заняты Толстыш, Плебий, Крепыш, центральные, Пильгуния и многие другие. Весь видеоматериал Крепыш изъял. Толстыш хищно улыбался, слушая начальника лички. Разговор с Пильгунией прошел очень гладко, она все осознавала, понимала, обо всем рассказала. Даже о том, чего не было на дисках. Толстыш немного успокоился и совсем повеселел, договорившись с Пильгунией о бесплатном обслуживании. Перед уходом он оставил Гвоздодера демонтировать камеры. На сегодня у них в плане стояла еще одна, более трудная, задача - визит к отцу Плебию.

Храм или Заозерская Лавра, как его называли местные жители, располагался в живописном парке на ровном плато. На одной стороне плато, с которой сейчас приближался Толстыш с Тесаком, шумел город, другая сторона представляла собой гигантский обрыв высотой около шестидесяти и несколько сотен метров длиной. С этой стороны открывался грандиозный вид на равнину, которую рассекала Клязьма, голубовато-белой молнией прорезая белые, уже тающие поля, и неприветливо-серые леса, исчезая там, где высокое лазурное небо до земли кланялось ей.

В храме было теплее, чем на улице, пар изо рта практически был незаметен. Из-за алтаря доносился невнятный шум. Гулко ступая по мраморному полу, Толстыш прошел туда, не встретив по пути ни единой души, шепотом бросил Тесаку: "Оставайся здесь. Никого не впускать и не выпускать", - и вошел в помещение за алтарем.

Отец Плебий отдыхал. Он притомился от претензий вечно раздраженной жены, от затянувшегося поста, от дотошных прихожан. У людей столько проблем, которыми они стремятся поделиться друг с другом и, особенно, с батюшкой, что мир напоминает не творение Господа, а копошащихся в мусорнике крыс. Один этот иностранец чего стоит. Несет на исповеди такую несусветную ересь, которой хватит на жителей двух Выславлей, даже если считать по худшим их представителям. Отпускай ему грехи, видите ли, у него миссия. Что грехи, что миссия - все одно бред девственного юнца, насмотревшегося "шедевров" американского кинематографа. Несмотря на столь нетерпимые мысли, отец Плебий исправно отпускал Максворду все упомянутые им прегрешения, какие только Дональд мог упомнить. Полчаса назад они закончили разбирать восемнадцатый век. Завтра на очереди - девятнадцатый. Батюшке настолько опротивела работа с Дональдом, что он не выдержал и накрыл совсем не скоромный стол, наполнил небольшую купель для святой воды водкой и отдался во власть греха. Толстыш вошел в тот момент, когда Плебий черпал рюмочкой жидкость из купели.

- Здравствуй, преподобный, - сказал Толстыш. - Налей и мне водички горло промочить.

Батюшка, любовавшийся ликом Божьей Матери, сидел к Толстышу спиной и от неожиданности поперхнулся.

- Угомон, да простит тебя Радетель наш, почему отступников пустил?

- Так-то ты гостей встречаешь?

- Угомон, да куда ж ты, трутень господень, провалился?

- Угомон? Знакомое имя, - Толстыш взял батюшкину рюмку и черпанул из купели. - Уж не сторож ли это твой? - и опрокинул ее. -Батюшка, да ты заозерскую горькую в пост хлещешь? Что прихожане-то скажут?

- Во имя Радетеля нашего, не оскверняй храм божий присутствием своим непристойным.

- Слушай, Плебий, ты заговариваться начал. Забыл, кто тебя на это место определил? Если б не я, до сих пор в централе рецидивистов бы исповедовал.

- Совесть моя перед Радетелем чиста. Усердными молитвами и скромностью снискал я милость служить в храме сем божьем. Покинь, нечестивец, святое место! - куриный жир стекал у батюшки по подбородку, а сальные пальцы теребили сутану. Толстыш, не торопясь, подошел к нему вплотную и за грудки вытащил из-за стола. Ростом Плебий приходился невысокому авторитету только до переносицы.

- Знаешь, Плебий, - голос Толстыша был спокоен, - мы тут реквизировали у Пильгунии кое-какие записи. Ты там тоже есть. Как думаешь, если мы их по кабельному на весь Выславль крутанем, возрастет твой духовный авторитет среди населения?

- Не посмеешь ты, вместилище порока, ославить избранника Радетеля нашего! Не поверят тебе достопочтенные миряне. Изыди, искуситель.

Толстыш сорвал с груди батюшки массивное распятие и, надавив им на горло Плебию, прижал того к стене. Плебий захрипел и стал пунцовым.

- Пожалуй, я поступлю проще, - сказал Толстыш с напряжением. - Пильгуния мне как раз сегодня рассказала, что ты как-то кувыркался у нее с дочкой некоего Угомона. Твоего сторожа. Думаю, надо у него спросить. И открыть глаза на двуличного работодателя. А потом я полюбуюсь, как он тебя отблагодарит.

- Что тебе надо, исчадие трущоб? - прохрипел Плебий, и Толстыш отпустил его. Батюшка закашлялся.

- Сейчас, Плебий, ты мне расскажешь все, что услышал от Максворда на исповеди.

- Гореть тебе в котельной третьей ТЭЦ, отступник. Тайна исповеди нерушима, - начал было Плебий, но сразу почувствовал у себя под горлом распятие и вспомнил про дочку Угомона. Толстыш был убедителен. В течение следующего часа святой отец рассказал ему всю ересь, услышанную от Максворда, а также о намерениях Дональда разбить чудной камень в окрестностях Одинокой.

После разговора с отцом Плебием Толстыш потерял покой.

Камень доставил Максворда на вершину и, мягко перевернувшись, сгрузил на землю. Дональд находился в полубесчувственном состоянии. Поднимаясь с четверенек, он нащупал за поясом кувалду. Камень плавно опустился в начало колеи.

Голова у Толстыша раскалывалась. В глазах двоилось. Он тупо уставился на движущуюся гору пара, из которой выпало обмякшее тело. Проследив, как человек встал на четыре кости, Толстыш сжал в руке разделочный топорик и двинулся в его сторону.

Верстак, промокший снаружи от дождя и изнутри от пота, оскальзываясь в грязи, подбирался к вершине со стороны, противоположной пляжу. Он взобрался на уступ и попытался закинуть изготовленный чурбак наверх. Тот съехал ему на голову. Верстак выругался и предпринял новую попытку. На этот раз он не рассчитал силы и сделал слишком мощный бросок. Пень по хорде перелетел вершину и, набирая скорость, начал судьбоносное падение.

Крепыш змеей струился по земле вдоль колеи наверх. На полпути он замер, посмотрел в прибор ночного видения, потом на часы, достал мобильник и набрал номер.

Фигура с границы леса наблюдал в прицел за вершиной. Что от него потребуется, он не понимал, но считал, что раз у него есть винтовка, то придется стрелять. Окуляр выхватывал две тени на горе. Та, что потолще, приближалась к той, что потоньше. Внезапно в окуляре что-то мелькнуло.

Толстыш подобрался сзади к стоящему спиной Максворду и занес топорик над головой. Дональд с ненавистью смотрел на Камень и двумя руками между ног держал кувалду. Бойкая трель вспорола насыщенный влагой воздух. Толстыш злобно выхватил из кармана мобильник, ненароком включив громкую связь.

- Луна в зените, Толстышок, - оглушительно сказала трубка голосом Крепыша.

Толстыш вскинул телефон вверх, намереваясь размозжить его о землю. Максворд обернулся и замахнулся кувалдой на пухлое существо, подкравшееся к нему сзади.

Фигура понял, что на него стремительно мчится какой-то предмет. Раздумывать дольше было невозможно. За секунду до того, как пень настиг его, он нажал на спуск.

Два события произошли одновременно. Молния ударила в Толстыша, парализовав его. Пуля настигла Дональда и пробила мышцы чуть выше ключицы. Руки опустились под тяжестью молота, который звонко ударился о Камень, отколов от него фрагмент размером с кулак. Осколок попал Толстышу в колено, и тот осел на землю.

Камень устремился в Бушуево, сбив неосторожно поднявшегося Крепыша.

- К Вам посетитель, - сказала сестра и уступила место отцу Плебию.

Крепыш лежал на постели с загипсованной ногой. С помощью Фигуры, который занял место Толстыша, ему удалось достать путевку в санаторий "Ерино", где он теперь и поправлялся. Приходу батюшки он не удивился, а даже обрадовался.

- Пришел исповедаться тебе, а больше и некому, - сказал Плебий. - Место священника в Заозерской Лавре Толстыш получил. Миряне за него выступили. Раскаялся-де, он. Поразил его Радетель наш взглядом огненным, аки молнией, и было ему откровение. Одинокая сейчас - место святого паломничества многих верующих. Отец Толстой, так он себя величает, ежедневно на горе молитвы творит и через телефон с Радетелем нашим совет держит. А карту СИМ ребятишки у него давно уже вытащили. Похудел, подтянулся и, - Плебий перешел на шепот, - как будто помолодел...

Крепыш только усмехнулся. Ему было наплевать на Толстыша. После минувших событий он получил от Фигуры во владение один из ресторанов и ушел от темных дел.

- А не видал ли ты супостата иностранного, внял ли Радетель его начинанию?

- Видел я его, дедуля, здесь он обосновался, на другом берегу Пахры. Храм Дубровицкий восстанавливает. Излечился ли он от бессмертия, я не знаю, но шрам от пули так и не рассосался. Похоже, он получил шанс, но времени на то, чтоб прожить жизнь, ему отведено теперь гораздо меньше.

Комментарии: 1, последний от 11/11/2007. © Copyright Ефимов Алексей Сергеевич (efimov-tyres@yandex.ru) Размещен: 09/08/2007, изменен: 21/04/2009. 67k. Статистика. Рассказ: Фантастика		Ваша оценка:
Аннотация: Главный герой - знакомый персонаж. Он никогда не уставал. Он много убивал. Все это в прошлом. Теперь пришла пора каяться. Но новый враг начал охоту на него, пытаясь извлечь выгоду из его раскаяния.

Ефимов Алексей Сергеевич : другие произведения.

Каменная манна