Аннотация: Зачем в лесу волки? А разве вы не знаете? Чтобы забрать ваших детишек. Но если научиться слушать и понимать, появление серых хищников в вашей жизни может обернуться неожиданным сюрпризом…
Вчера мне показалось, что он назвал себя Грыст. А говорил ли он вообще? Неважно. Не пойду я к нему. Неохота из теплой постельки выбираться в предновогодний мороз. Спящая жена соблазнительно вытянула ногу. Я с сожалением представил то, что осталось под одеялом, надел легкие панталоны и ватные штаны, шерстяные носки, байковую рубашку и вязаный свитер. Грыст и сказать-то мне ничего не сможет. Потявкает, как шавка, и, надеюсь, мирно расстанемся. Не друзьями, конечно, но в покое нас, наверное, оставит. Треух из овчины занял место на голове. Я посмотрел на унты - меховая обувка для этой встречи не годилась, поэтому пришлось натянуть валенки.
Сюда Грыст не доберется: двухметровый забор вокруг участка и глубокий снег - серьезные препятствия не только для человека, но и для волка. Даже такого, как Грыст. Зарешеченные окна и металлические двери должны предотвратить непрошенное вторжение, хотя, однажды осенью мы его прозевали.
Спина взмокла, тоненькие струйки пота стекали к пояснице. Дрова в камине прогорели еще ночью, но толстые стены дома долго удерживали тепло. Облачившись в короткий полушубок, я взял рюкзак "смерть туриста", оставшийся от прежних хозяев, и положил в него десятикилограммовый ломоть размороженной свинины - подарок для санитаров леса накануне года одомашненного волка. Пусть довольствуются мясом и на большее не надеются. Кто бы мог подумать, что придется "платить дань" серым хищникам.
Я уже взялся за ручку входной двери, когда услышал дочкин голосок:
- Папа...
Я направился ее проведывать, по дороге в детскую задел наряженную елку, зазвеневшую гирляндами. Ах, как неудачно. Сейчас проснется жена, и меня никуда не отпустят.
Людаша лежала в кроватке, закинув ручки за голову. Правую ножку она просунула между деревянных прутьев.
"Совсем как ее мама", - подумал я.
- Папа, накрой ножку, - сказала дочка и прокрутила во рту пустышку.
- В перьях, - подтвердила дочь, опять выставила ножку и пошевелила пальцами. - Пальчики-мальчики.
Людаша захихикала.
- Люда, убери пальчики, - построже сказал я.
Пятерка крохотных братцев исчезла под одеялом.
- Я тебя никому не отдам, маленькая, - вырвалось у меня.
- Папа, не бросаю тебя, - ответила дочка.
В горле пересохло.
- Умница, поспи еще. На улице темно, Дед Мороз отдыхает. Высыпайся.
- Я хорошая девочка-Людочка, - резюмировала дочка, закрыла глаза и тут же уснула.
Я потянул пустышку, но Людаша, не желая отвыкать от силиконовой "сиськи", плотно стиснула зубки.
Из спальни донеслось приглушенное бормотанье. Я прошел туда.
- Опять за грибами собрался, полуночник, - сквозь сон заявила Светланка.
Спорить бессмысленно. Пусть ей снится, что муж ушел за грибами.
- Иди лучше спать, - сказала супруга.
Ее грудь высунулась из ночнушки. Нестерпимо захотелось последовать совету жены и залезть к ней, однако мысль о том, что голодный Грыст вернется, гнала в путь.
Входную дверь основательно замело, но, поднажав плечом, я приоткрыл ее так, что можно было с трудом протиснуться на улицу. После душной комнаты с наслаждением вдохнул ледяную свежесть. Темень декабрьского утра оглашали крики петухов. Ярким бисером по небу рассыпались звезды, непонимающе взирая на горожанина, бросившего вызов то ли себе, то ли природе. Какой же я идиот: все мои предчувствия - всего лишь игра ума, паранойя человека, который боится за близких людей. Надо успокоиться и остаться дома. Нам ничто не угрожает. Утопая по колено в снегу и выдыхая клубы пара, начал пробираться к калитке. Рюкзак за спиной оттягивал плечи, но ничего удобнее найти не удалось. Кое-как слепив разваливающийся снежок, я с силой бросил его в окно соседского дома. Стекло глухо звякнуло. Если б не рассказанная Коляном три месяца назад история, мне и в голову не пришло бы куда-то отправляться.
Раньше я думал, что сказками о лесных тварях пугают только детишек, и не ожидал, что меня, человека почти с высшим образованием, раскрутит деревенский мужичок.
На дачу, расположенную в деревне Логово, мы, как всегда, приехали в пятницу под вечер. Улицу заволокло дымом от сжигаемых листьев. Удушливый запах доставал повсюду. Кое-где на обнажившихся ветках еще висели яблоки. Пока тесть возился с ключами и открывал двери, я вытаскивал из машины телевизор, шашлык, дорогущий "Сотерн" и демократичное "Каберне". В сумерках сосед появился внезапно.
- Здорово, Леха, - проговорил он.
- Привет, - ответил я. - Коляй, да ты трезвый?
- Ага, тверезый, - признался он.
Сосед теребил ладонями плечи.
- На человека стал похож, - я попытался его подбодрить.
- Я, если еще и поброюсь, вообще парень на выданье, - заметил он. - Выпить есть?
- Нет, - соврал я.
Удачно, что вино разложили по сумкам, иначе сосед осаждал бы нас до полуночи.
- Тут, ить, такая исчадия, - заявил Колян, - боязно нонеча в магазин ходить.
- Чего вдруг?
Магазинчик, бывшее сельпо, находился на другом краю деревни, километра за полтора от наших дворов.
- Гибель всякая из лесу прет, - сказал сосед и стрельнул глазами вправо-влево.
Жена отвела Людашу в дом, а тесть с тещей отнесли сумки. Пора было ставить машину в пенал, но что-то в голосе Коляна удерживало мое внимание.
- Паааа!! - донеслось из сада.
Колян дернулся и через секунду оказался за забором своего участка. На улицу выбежала Люда.
- Папа, комарики яблочки съели, Людочку укусили. По попе дать комарикам. Прогнать их надо. Сами яблочки кушать будем.
- Хорошо, Людаша, беги к маме, скажи, чтоб она тебя покормила и получше одела.
Дочка вставила в рот пустышку, которую держала в руке, и помчалась в дом.
- И вынь пустышку, - крикнул я ей вслед, но она не обратила внимания.
- Мама! - позвала Люда на бегу. - Папа сказал одеть меня и покормить конфеткой.
Хитрюга, ловко сымпровизировала.
Колян боязливо вышел из-за забора. Говорил он отрывисто, постоянно озирался. Его руки и ноги непрерывно двигались, будто готовились к новому рывку, а как он может удирать, я только что убедился.
- На огороде кабаны картоху расковыряли, следы - с тарелку. Соток десять, как бороной, пропахали, - сказал он. - А Гендос трепал, что по пути в магазин волчару в березняке видал.
- Он напрямки шел?
Шоссе огибало деревню по дуге, а короткая проселочная дорога спускалась с него недалеко от наших дворов, проходила через поля мимо березовой рощицы и снова взбиралась на трассу на другом конце Логова. В детстве мы любили собирать в роще белые и подберезовики. Бывало, встречали лис, которые прибегали охотиться на кур и цыплят.
- Да. Грит, иду затемно, вдруг - шум. Словныть кто фанеру ломает. Глянул в березняк, а там пятно черное мечется, и березы трясутся. Ну, грит, я ходу оттуда, а пятно как скаканет и посередь дороги встало, как вкопанное. Глазищами швыркает, хвостом по сторонам машет, а из пасти слюна мне на грудь капает.
- Как это "швыркает"? - удивился я.
- А бес его знает, так и сказал - "швыркает". И, грит, опешил я тут, смотрю в энти глазищи снизу вверх, а сам корни пускаю и рассаду поливаю. Я штаны-то его опосля видал, вонища от них знатная. Ну, грит, энто пятно как взвоет, а мне чудится, словныть слова выгавкивает - дай-дай-дай. Гендос, ить, даром, что тормоз, а тут возьми да брякни - нету. И, грит, убедительно вышло! Глазищи прижмурились, и пятно исчезло. До дому на автопилоте круизил.
- Полная ерунда, - сказал я.
- Оно-то и так, но, когда он ботву энту развесил, я ему грю, давай глянем, зачем волчара в березняке ошивался. Не, грит, я туда больше ни ногой. Одначе после шестого лафетника уломал я его. По дороге, понятно, еще догнались, а как же? Страхота жуткая. Короче, землища пролопачена похлеще кобаньей, кругом полосы от когтей в палец толщиной, а березы обглоданы ровнехонько на уровне горла.
- После такой дозы вы, небось, на карачках ползли. Для вас и бобер бы на уровне горла отметины сделал, - заметил я.
Колян обиделся:
- У меня туалетарность развитая.
- Толерантность, - поправил я.
- Точняк. Можешь сам туда метнуться. От энтих прокусов бобры бы утопились.
- Схожу, - пообещал я.
- А выпить есть?
- Извини, брат, не взяли.
Сбоку послышался вой. Колян поежился и сказал:
- Пойду. Глядишь, утречком у Фомкиной первачом разживусь, - он разом преодолел пространство до двора, и я остался один.
Видимо, у соседа кончились деньги, и он, рассказывая небылицы, пытается заработать на водку. Объяснив себе ситуацию, я загнал машину в пенал. По крыше что-то заскрежетало - наверное, ветер сбросил засохшие тополиные ветки.
Дома теща, дай ей бог здоровья, уже приготовила ужин и вместе со Светланкой накрыла стол. Я вдохнул пряный аромат сациви, отметил на плите разваренную картошечку с маслом и укропом. Жена заканчивала резать салатик. Наверняка у них припасено еще что-нибудь вкусненькое. Дочка куда-то удрала.
- Ммм, как у вас все заманчиво, - сказал я, опускаясь на стул. - А где Людаша?
- Наверху с дедушкой, - сказала теща. - Пора звать их ужинать. Нам еще камин разжигать.
Через террасу я поднялся на второй этаж. Тесть чинил электрический нагреватель. Дочки не было слышно. Мне стало зябко. Я отмахнулся от непрошенных мыслей. Она замечательно могла устроиться в "кармане" и копаться в старых вещах.
- Дед, нас ужинать зовут. Бери Людашу, и спускайтесь, - сказал я.
- Людочка внизу с бабушкой, - ответил тесть.
Во мне словно распрямилась пружина, которую долго сжимали. Я почти скатился с лестницы, ударившись головой о низкую притолоку. Тесть что-то прокричал, но я его не расслышал. В три прыжка преодолев расстояние до двери, выскочил во двор. Небо на западе еще обрамлял оранжевый свет. Сумерки сгущались. Вездесущий дым пахнул в лицо, глаза заслезились. Калитку я запер после разговора с соседом, поэтому на улицу дочка выбраться не могла. Обогнув дом, я увидел желтое пятно ее курточки. Людаша стояла между баней и недостроенным гостевым домиком, на широком крыльце которого лежали ее куклы.
- Петенька, иди на горшочек и ложись в кроватку, - болтала дочка. - Лялечка, пись-пись-пись.
Она держала куклу над кружкой, изображавшей горшок.
- Лялечка, почему не слушаешься? - она пыталась поставить куклу на ноги, но та постоянно падала. - Ножки не держат? Кашку мало кушала? Ложись, накрою тебя матрасиком.
Уложив кукол в детскую сумочку, служившую кроваткой, она отнесла на горшочек мячик, а затем пустышки, которых почему-то оказалось две, и, держа их над кружкой, приговаривала:
- Пись-пись-пись.
У меня потеплело в груди. Успокаиваясь, я направился к дочке. Колян, зараза, здорово завел меня. Поравнявшись с баней, я крикнул:
- Людаша...
Больше я ничего сказать не успел. Глаза возникли из пустоты, как будто были закрыты, а потом хозяин вздумал проверить, кто же решился отвлечь его, открыл их и взглядом пригвоздил меня к месту. Когда первый шок миновал, я заметил силуэт, словно нарисованный черным глянцем на черном бархате. Торчащие уши зверя находилась пониже крыши бани, что соответствовало примерно моему росту. Определить длину поджарого и мощного тела мешал хвост, которым монстр размахивал в неторопливом ритме, задерживая на секунду в крайних правом и левом положениях. С одной стороны он касался хвостом бани, с другой - чуть не доставал до крыльца, то есть размах доходил до двух - двух с половиной метров. Зверь переступил лапами, и я больше почувствовал, чем увидел, как играют мускулы на груди. Однако самое дикое впечатление производили глаза. По форме похожие на небольшие плоды киви, невыносимо зеленые с оранжевыми ободками зрачков они, как рентгеном, сканировали меня, просчитывали возможные движения и предупреждали об ответной реакции. Они сверкали равнодушием, готовые бесконечно смотреть, как челюсть рвет плоть и перемалывает кости. Из темноты донеслось хриплое дыхание, и мне показалось, что глазищи шипят. И еще в них был вопрос, желание узнать то, что зверю недоступно, но жизненно необходимо. Возможно, я обманывал себя или пытался уверить, что он явился не за дочкой. Люда казалась гномом по сравнению с ночным гостем. Она копошилась на расстоянии вытянутой лапы. При желании он легко дотянулся бы до ее головки. Монстр настолько тихо и грациозно подкрался к ней, что она заметила его только сейчас.
Она долго тянула слово "большая", словно хотела достать до его морды хотя бы звуком.
- Это не собачка, а волк.
- Воооолк?! - в голосе Людочки прозвучало удивление.
- Волк хороший? - поинтересовалась Люда. - Яблочко будет кушать?
- Конечно, хороший.
Ноги начали подрагивать, и я попытался опереться о стену бани. О том, что же будет кушать волк, думать не хотелось. Рука наткнулась на что-то холодное и тяжелое. Лом. Я перехватил подвернувшееся оружие поудобнее и, направив острие на зверя, сделал шаг вперед. Волк, не колеблясь, приблизился на шаг к Людаше и клацнул зубами. Я остановился, не зная, что предпринять. Если я двинусь, монстр перекусит дочке шею. Если продолжу стоять - поймет, что он сильнее. Людочка поднесла ко рту левую руку и пососала зажатую в кулачке желтую пустышку. Потом подняла правую руку и пососала синюю. Волнуясь, она повторила эту процедуру три или четыре раза. Волк, не мигая, проследил за ней, повернул морду в мою сторону и трижды тявкнул. Мне послышалось:
-Дай-дай-дай.
- Собачка лает, плохая, по попе дать, - предложила Люда.
- Это моя дочь! Ты не получишь ее! - выкрикнул я.
- Дай, - тявкнул гость.
Тут меня осенило. Вложив в ответ всю свою уверенность, я выдал:
- Нету!!!
Я обрадовался, но ничего не изменилось. Глазищи по-прежнему швыркали над дочкой.
Монстр с вожделением посмотрел на нее. Она замахала на зверя пустышками, и тот вдруг отступил. Продолжая удерживать лом, я подался вперед. Взгляд волка заметался от дочки ко мне. Вдруг он сделал резкий рывок к Людаше, зубы сомкнулись с чавкающим звуком, волк дернул головой, бесшумно переместился на крыльцо, с него небрежным прыжком достиг крыши бани и гигантской черной птицей распластался над яблонями и забором. Где он приземлился, я не заметил. Меня била дрожь. Уронив лом, я с трудом добежал до дочери. Чудовищные картины возникали в воображении. Мерещилось разорванное горло, кровь, заливающая желтую курточку...
Людаша, целая и невредимая, посмотрела на меня и с грустной рассудительностью сказала:
- Петенька с Лялечкой не слушались, собачка их забрала. Большааая собачка. Людочка хорошая, папу-маму слушает, собачка ее не забрала.
Сумочка с куклами пропала. Я поднял маленькую на руки и прижался к ней щекой.
- Не бросаю тебя, папа, - сказала дочка.
- И я тебя не бросаю.
Мы вернулись с Людашей в дом.
- Я тяжеленькая, - сказала она и высвободилась из объятий.
Теща с улыбкой встретила Людочку, которая сразу пересказала недавнее происшествие.
- Собачка большаааая, - радостно описывала она. - Ножки у собачки крепчают, кабачков много кушала и кашку, прыгает хорошо. Девочка будет кабачки кушать, и ножки покрепчают.
- Какая девочка? - удивилась жена.
- Вот эта, - охотно пояснила дочка и похлопала себя ладошкой по груди. - Людочка.
Все были довольны услышанной историей, не догадываясь об истинных размерах большой собачки и о том, что мы чудом избежали трагической участи.
На следующий день мы поехали всей семьей в Суздаль. Старинные церквушки, белокаменный монастырь, памятники деревянного зодчества производили впечатление воплотившихся былин. Пока теща с тестем осматривали дом зажиточного крестьянина, мы втроем: я, Светланка и Людаша - отправились на поиски укромного местечка. Завернув за угол забора, мы оказались на уединенном склоне, заросшем старыми вётлами. Похоже, многие туристы до нас находили здесь приют для облегчения животов.
- Папа, польем травку? - спросила Людаша.
- Конечно, - ответил я.
- Сперва за полив заплати, - прозвучал сверху грубый голос.
Их было трое. Раскрепощенные деревенские парни с наивными лицами, маскирующими врожденную наглость.
- Бабло побеждает зло, - изрек толстяк с опухшей физиономией.
Он выхватил из кармана раскладной нож и прокрутил его между пальцев. Второй продемонстрировал самодельные нунчаки. Их позиция выгодно отличалась от нашей: в случае схватки нам нужно двигаться в гору. Я напрягся. Света согнула ноги в коленях и была полна решимости защищать Люду и меня.
- Ты будешь платить, зассанец? - спросил опухший.
Я бы заплатил ему. Валяться на пропитанной испражнениями земле и подвергать такому же испытанию жену с дочкой не хотелось. То, что произошло дальше, избавило нас от необходимости выбора, хотя и напугало даже больше претензий самозванных контролеров. Желая, видимо, ускорить оплату, третий, здоровенный ухарь, бросился вперед. Мне удалось лишь чуть наклонить голову, и его кулак угодил в лоб, а не в лицо.
- Дядя плохой, - возмутилась Людаша, - по попе дать!
Я устоял на ногах, а вот Света поскользнулась, попытавшись вцепиться ему в руку. Двое других уже спешили на помощь здоровяку, который почти вплотную приблизился ко мне. Удар стопой под коленную чашечку застал его врасплох. Я отшатнулся к забору; закрывая одной рукой лицо, другой спрятал за собой дочку и приготовился ударить склонившегося от боли ухаря коленом. Момент появления волка я упустил. Он прыгнул откуда-то справа - все, конец, теперь нам деваться некуда, зверь получит вожделенную добычу. Пролетев на расстоянии ладони от меня, он обрушился сразу на двух нападавших. Мое движение назад дезориентировало его, и зверь промахнулся. Я схватил Свету и Люду и бросился выбираться из ловушки. Сзади раздались крики и звук упавшего в кусты тела. Повернувшись вполоборота, заметил, что опухший и его подельники пытаются подняться с колен. Их руки измазались в чем-то липком. Рядом с ними возвышалась туша волка. Небрежно взмахнув лапой, он в кровь разбил нос здоровяку, а потом беззвучно открыл и закрыл пасть:
- Дай.
Или мне показалось?
- А ведь этот зверь спас нас, - сказала Света, когда мы выбежали на дорогу.
- Да ты что! Он чуть не прикончил нас, - возразил я.
- Волк большоооой! - сообщила Люда устаревшую новость. - Он любит Людочку.
Мы удивленно посмотрели на нее. А дочка вставила в рот пустышку и пошла искать бабу с дедой. Закончив осмотр, мы вернулись в Логово. По дороге я еще и еще раз прокручивал в голове сцену на склоне и убеждался, что волк неверно рассчитал силы. Кстати, откуда он вообще там взялся...?
Вечером, почти позабыв о дневных неприятностях, мы поджарили шашлык и поужинали. Припасенное чилийское "Каберне" приятно дополняло его вкус. На десерт все, кроме Людаши, у которой теща безуспешно пыталась забрать пустышку, единодушно выбрали "Сотерн". После второго бокала воспоминания потеряли остроту, тело погрузилось в блаженную лень, и я легко согласился с предложением жены и тещи встретить Новый Год на даче. Разубеждать трех женщин, включая Люду, что-то уже решивших - абсолютно бесперспективное занятие.
На выходку с закидыванием снежков в окно реакции не последовало. Отперев калитку, я вышел на улочку и огляделся. Мрак и блеск снега в свете желтых фонарей навевали тоску. Дома, стоявшие вдоль улочки, казались убогими калеками, которые на ходу провалились в сугроб, да в нем и остались. Ветер выл в уши, призывая вернуться. Сейчас бы посадить семейство в машину и отвезти обратно в город, но за два дня непрерывного снегопада шоссе замело, и ездили по нему только "Беларуси" и "Кировцы", прокатавшие две глубокие колеи, непригодные для остального транспорта. Мы застряли в Логове не меньше, чем на неделю.
Я поправил лямки рюкзака и, высоко поднимая ноги, побрел в противоположную от трассы сторону - к березняку.
Поначалу я радовался нашему положению. Бросал Людашку в огромные сугробы, а она, раскрасневшись, заливалась смехом. Не слушая тещиных предостережений, мы катались с горки на санках и на животе и промокли до белья. Дочка честно помогала мне рубить дрова для камина и с тестем таскала в дом расколотые чурбаки. Кушали с невиданным ранее аппетитом, а ночью спали "без задних ног". Света помогала нам наряжать елку, и Люда в стремлении к красоте разбила несколько шаров. Я забыл о возрасте и радовался приближающемуся Новому Году, как ребенок.
Вчера утром я показывал дочке, как делать сальто в сугроб. Подражая мне, она смешно вставала на четвереньки, упиралась головой в землю, поднимала вверх попу и начинала передвигать вперед ноги. В определенный момент ей удавалось перекувырнуться, и тогда она, валяясь на спине, звонко кричала:
- Получилось, получилось!
Пришла Света, и мы дружно забросали ее снежками.
- Леша, хлеб кончился, надо бы в магазин сходить, - сказала она, отряхиваясь после нашего нападения.
- Папа, придешь из магазинчика, бабу с дедой снежком посыплем? - хитро спросила Людаша.
- Посыплем, обязательно. Заманим их на улицу и стряхнем снег с крыши.
- Ура! - завопила дочка.
В приподнятом настроении я вышел на улицу. Хотелось жить, дышать вкусным воздухом, шалить с Людашей, наблюдать, как она, взрослея, открывает мир. Я мало посвящал времени дочке в городе, и теперь хотел общаться с ней непрерывно. У меня появилась возможность подарить ей кусочек сказки, и этот шанс я не мог упустить.
Стоя у калитки, я посмотрел на взрытый вдоль тропинки снег. Восторг исчезал постепенно, не желая уступать место страху, который потом вытеснила злость. Надежда ярко встретить праздник улетучивалась, как выдыхаемый на морозе пар. Я вспомнил про поход Гендоса, описанный соседом, и усмехнулся: одна пуля дважды не стреляет.
Рядом с забором стояла Фомкина. Она ругалась на собак:
- Ироды окаянные! Ишь оне, повадились на двор - курей душить. Спасу от них не стало, никакой торговли. Того гляди, на людей кинутся.
- Григорьевна, а ты чем торгуешь-то? - поинтересовался я. - Хлеба нет?
- Фурункул тебе в ноздрю, кто нонче хлебом-то промышляет? Вот первачом угощу, - пообещала предпринимательница. - Первый лафетник - бесплатно.
Я отмахнулся от ее сервиса, поискал собак, но никого не обнаружил. Только гротескные волчьи следы, которые притягивали взгляд, образовали звериную контрольную полосу по границе участка: "Не заступай!" Вот почему Фомкина возмущалась - она думала, что милые бездомные дворняги способны так наследить. Я мог бы принять это за шутку Коляна, если бы однажды не познакомился с хозяином отпечатков. Волк был здесь и знает, что мы приехали. Он не напал сразу, а выжидал удобного момента, уверенный, что добыча в его власти. Я огляделся в поисках лопаты, чтоб забросать разрыхленный звериными лапами участок. Внутри возникло суетливое чувство. Что-то в окружающей обстановке не совпадало с моим представлением о ней. Улица, дома, дрова, тополя, Фомкина, пенал, сфинкс, заборы, снег... Стоп. Назад: снег, заборы, сфинкс... Когда седой зверь, принятый мной за мифическое чудовище, повернул голову в мою сторону, я сразу вспомнил его зеленые швыркающие глаза. Волк царственно лежал на крыше пенала, словно был его составной и неотъемлемой частью. Я отчетливо осознал, что оттуда он без труда перепрыгнет на участок, но монстр не шелохнулся. Его роскошная шерсть полиняла и приобрела к зиме белесый оттенок. Он немного прищурился, как бы подмигивая мне, и залаял, выплевывая слова:
- Я Грыст. Дай ее. Рысь ждет. Завтра - срок.
Его загадки бесили. А дочь я ему никогда не отдам. Я приготовился заорать и поперхнулся. Из окна соседского дома бухнул выстрел. Раздался звук, будто горсть гвоздей шарахнули о металлический лист. У Фомкиной пробило сумку, из которой потекла сизая струйка. Колян стрелял дробью. Волк мгновенно подобрался и коротким прыжком скрылся от обстрела. Я упал за колодец. Второй выстрел разогнал с деревьев ворон и сбил с веток снег. Фомкина, проклиная клиента, затрусила прочь. Я подполз к участку соседа и выглянул из-за столба. Из распахнутого окна торчало дымящееся дуло двустволки, и раздавался храп Коляна. Детский голосок читал стихи:
Говорят под Новый Год,
Что ни пожелается,
Все всегда произойдет,
Все всегда сбывается.
"Интересно, а желания волков сбываются?" - подумал я.
"Если только в год собаки..." - ответил я.
Оставалось разобраться совпадают ли их желания с нашими. Пусть они говорить что ли, как следует, научатся.
Когда я подошел к березняку, было уже светло. Рощу окутывала туманная дымка, сквозь которую просвечивали черные язвы на деревьях. Несмотря на мороз, я запарился. Рубашка прилипла к спине, а поясница вообще промокла насквозь. Между стволов угадывались очертания трех животных. Грыст появился, как всегда, неожиданно, выпрыгнув из дымки. Я заметил только его приземление. Он остановился метрах в семи и вопросительно посмотрел на меня. Неужели он думает, что я принес дочку? Может, они ее воспитывать хотят, как мы собак? Сняв надоевший рюкзак, я достал мясо.
- Это подарок тебе и твоей стае, - крикнул я и бросил мясо волку. - Больше я тебе ничего не дам.
Волк с интересом посмотрел на меня. Он неподвижно застыл, сидя на задних лапах, и словно наблюдал за подопытным экземпляром.
- Оставь нас в покое, - устало сказал я.
Мне показалось, что волк улыбнулся. Да что он о себе возомнил?
- Если ты еще придешь к нам, я убью тебя.
- Ты глуп, - гавкнул Грыст. - Приду, и благо со мной.
- Я буду готов...
Разговор с волком порождал чувство раздвоенности сознания. Лай и слова сливались в один монотонный речитатив, оставляя ощущение нереальности диалога.
Одно из животных, находившихся в лесу, подбежало к Грысту и попробовало отхватить край свинины. Волк наступил лапой на кусок и грозно тявкнул на сородича:
- Рысь, брысь!
"Волчица", - решил я.
- Еда? Не то, - сказала она. - Её принес?
- Нет. Мясо не тронь.
- Не пускай его.
- Пусть идет, он нужен.
- Нужен здесь.
Волчица отступила и обернулась ко мне. Я перекинул рюкзак через плечо и повернулся к ним спиной, намереваясь уйти. Мне удалось сделать четыре шага, а потом пятьдесят кило жилистого мяса обрушились мне на плечи. Я упал в снег, расцарапав лицо о наст. Волчица рычала, и рвала нижний край полушубка. Казалось, она пытается сожрать его. Нападение прекратилось внезапно. Я оглянулся и увидел, что Грыст держит ее зубами за загривок. Задние лапы волчицы стояли на земле, а передними она безвольно перебирала в воздухе, злобно приподнимая черную верхнюю губу, под которой желтели клыки. Это шанс уйти живым. Всю обратную дорогу я бежал, опасаясь преследования. Падал, вставал и снова бежал, пока не ощутил в горле привкус металла. Добравшись до дома, долго кашлял и сплевывал, пытаясь отдышаться. Заперев входную дверь, я немного успокоился, снял рюкзак и бросил его в угол. На днище оказалось огромное мокрое пятно от мяса. Низ полушубка тоже был мокрым, не говоря уже о штанах. Одежда пропиталась свиной кровью. Хорош оказался подарок - он чуть не стоил мне жизни.
День прошел в подготовке к встрече Нового Года. Света с тещей готовили, тесть топил камин, Людаша рулеткой измеряла тапки, горшок, пустышки и все, что попадалось под руку, приговаривая:
- Восемь - десять.
Я помнил о Грысте. Он обещал вернуться. Под предлогом украшения участка я нарубил длинного лапника и стоймя приматывал его к забору везде, где возможно. Визуально высота увеличилась. Особое внимание уделил пространству напротив пенала, как наиболее вероятному месту проникновения. В снег накидал досок с торчащими гвоздями: удачного приземления, Грыст. Среди старого хлама на чердаке обнаружились двое вил и багор. На всякий случай я расставил их рядом с баней и гостевым домиком. Лом занял место на террасе у входной двери. Я не мог позволить волку безнаказанно пугать семью. Инстинкт самосохранения требовал защищаться. Интеллект пищал, что не человек подчиняется животным, а наоборот. И еще я не хотел признаться, что боюсь. Страх завладел сознанием, дыхание перехватывало. Приходилось поминутно делать судорожный вдох и потом откашливаться. Пока мне успешно удавалось скрывать беспокойство от родных. Они не знали о планах хищников, и я надеялся, что в случае нападения справлюсь сам.
Под вечер, "накрутив" себя до предела, я взял бутылку "Белой лошади" и пошел к Коляну. Судя по его состоянию, праздник уже был в разгаре. Я без вопросов обменял виски на его двустволку и, наконец, почувствовал себя в безопасности.
- Ну и тормоз ты, Леха, - сказал мне на прощанье сосед. - Праздник же, а ты вискаря на ружо меняешь.
- Салют устроим, - неуверенно сказал я.
- Угу, - не поверил сосед, - ты, ить, в сторону цели дуло выставь, а дальше дробь все разнесет. Ну, будь, а то у меня девушка заскучает. Вернешь потом.
Двустволку я спрятал под полушубок и повесил при входе.
Около одиннадцати вечера мы проводили старый год. Перед выступлением президента Людаша заявила, что хочет смотреть луну и звезды и встречать Новый Год с ними, потому что они красивые. Этого я не ожидал, руки самопроизвольно задрожали при мысли о том, какому риску мы подвергнем дочку. Света попыталась отговорить ее, но Люда закричала и расплакалась. В конце концов, все решили, что встреча праздника на морозе и с шампанским - замечательная идея. Развернули телевизор в окно и прибавили громкость. Пока собирали Люду, тесть переоделся Дедом Морозом и ждал нас снаружи. Мы шумно выбрались из дома. Я вышел последним, прихватив ружье, выглядевшее в темноте простой палкой. Дед Мороз по-гусарски открыл шампанское. Пробка устремилась вверх. Описав крутую кривую, она не долетела до земли и исчезла. А потом на нас уставились две пары зеленых с оранжевыми ободками глаз. Несмотря на мои потуги, Грыст пришел-таки вместе с Рысью, у которой в зубах болталась сумочка для кукол. Скорее всего, с соседнего участка они запрыгнули на крышу бани и, перевалив через нее, спустились к нам во двор. Этот вариант я не учел. Тесть сорвал белую бороду и схватил подвернувшийся под руку багор. Я с непоколебимой уверенностью поднял ружье и приготовился стрелять, но вперед выбежала Людаша и встала между нами и волками.
- Люда, отойди, - сквозь зубы сказал я.
- Волк большоооой, - сказала она. - Людочка папу-маму слушает, волк ее не заберет. Он хороший.
С первым ударом Курантов Грыст выплюнул пробку и заговорил. Непостижимым образом сумбурное тявканье, еще несколько часов назад служившее ему для выражения нехитрых мыслей, преобразилось в сносную речь.
- Люди, у вас есть то, что уже не нужно вам, но пригодится нам, - сказал Грыст. - Мы пришли не нападать, а помогать.
- Если ты про дочь... - начал я.
- Мы хотим поговорить с ней, - перебил меня волк.
- Даже не думай об этом!
Света и ее родители изумленно смотрели на происходящее. Люда подошла к волку и сказала:
-Ам! Съела тебя, очень! - и засмеялась.
Потом, ухватив в кулачек шерсть на его ноге, потянула монстра в сторону бани. Грыст сморщил нос от боли, но последовал за дочкой. Рысь осталась на месте. Беседовали они недолго. Говорил волк, а Люда кивала. После разговора Грыст опустился на живот, и Людаша смогла залезть к нему на спину. Она подъехала к Рыси, что-то положила ей в сумочку и выдала:
- Волчатки плачут: где наша Людочка, кто нам даст пустышку? Иди к нам Люда, не соси пустышку, дай ее волчаткам. Они заснуть не могут, ерзают, кроватка им мешает, скорее отдать им пустышку надо. Они пососут ее, успокоятся, спать хорошо будут, ножки у них покрепчают, они будут Люду защищать. Волк в магазинчик ходил, плохие дяди стреляли - выгнали его. Папа, не будешь в волка стрелять? Волк хороший. Не бросаю его. И тебя, мама, не бросаю, и папу не бросаю, и деду с бабой не бросаю. Очень!
Я уронил ружье и сел в снег. Теща задорно смеялась, к ней присоединился доморощенный Дед Мороз без бороды. Света пыталась обнять дочку, которая гордо возвышалась над всеми. В этот момент на небе заиграли зелено-голубые сполохи, похожие на северное сияние, и озарили счастливые лица.
Уходя, Грыст сказал:
- У нас в лесу живет медведь - Бродун, большой чистюля и знаток гигиены. А медвежата у него маленькие без подгузников бегают. Придет он к вам, наверное. Добрые вы.
- Людочка пойдет на горшок. Подгузники медвежаткам отдаст, - сказала дочка и умчалась в дом.
Мы простились с четой серых хищников. Я с трудом пожал мощную лапу Грыста и пошел отдыхать. Свежий воздух, мороз, праздник, феерическое сияние, родные люди, говорящие волки - что еще нужно человеку для хорошего настроения? Может быть, немного поспать...
Первого января за завтраком теща сказала, что мы чудесно придумали представление с волками. Ночью Люда первый раз заснула без "няньки".
- Мама, мама, - в комнату влетела Люда, держа в руке... пустышку!
Лица сидящих за столом не могли скрыть разочарования. Дочка ухитрилась найти потерянную в прошлом году "сиську".
- Вот нашла, волчатки забыли, надо им отдать. Папа отдай им.
Людаша протянула пустышку мне, и я отнес ее на крышу пенала. Сверху открывался вид на заснеженный лес. С волками мы познакомились. Кто следующий?