Аннотация: Как и чем занять молодняк в зоопарке, знает лишь великолепная Матрёна Чемодановна, она же тётя Мотя-бегемотя. Дети, пушистые и пернатые, по мнению толстокожей воспитательницы перестанут озорничать только тогда, когда им просто не останется времени.
Двери отворились, и многолапый, многохвостый смерч ворвался в столовую, опрокидывая всё на своем пути. Кто-то запнулся, упал, по нему тотчас пробежались, его тут же затоптали, не позволяя встать на ноги и даже поднять голову. Вопли, свист и гогот заполнили помещение невообразимым шумом.
- Ну, что я говорил? - уныло произнес директор. - Теперь вы увидели это безобразие собственными глазами.
- Да. Всё, как вы говорили. - Согласилась его собеседница - молодая и очень уверенная в себе особа. - Работы действительно много. Так, я могу приступать к делу?
Упавший малыш, худенький и печальный, испачканный лапами своих старших товарищей, метнул на неё быстрый взгляд, но сразу отвернулся, с грустью наблюдая, как его порция исчезает под чужими языками. Директор с ужасом посмотрел на особу.
- Вы двенадцатая, - сказал он. - Предыдущие одиннадцать сбежали через день. Если боитесь, лучше откажитесь сразу.
- Кто боится? Я? - удивилась особа. - Что-то я не припомню, что могло бы испугать меня.
- Тогда приходите завтра...
- Зачем же тянуть? Начнём сегодня. Прямо сейчас.
Директор обреченно вздохнул, прокашлялся, а затем громко объявил:
- Дети, внимание! Познакомьтесь, пожалуйста, с вашей новой воспитательницей. Ее зовут Матрёна Чемодановна. Она будет вместо Патрикея Феофиловича.
- А где Феофилыч? - дерзко выкрикнула девочка с пятнышками. - Утёк?
- Феофилыч утёк, и эта тоже сбежит, - чавкая, произнес толстячок в первом ряду. - Уж, мы-то постараемся! Нам тут воспиталок не надобно! Мы и без воспиталок прекрасно проживём!
Матрена Чемодановна неспешно подошла к толстячку и на глазах у притихшего молодняка хлопнула лапой по столу. Мисочка, из которой лопал толстячок, подпрыгнула и всё содержимое выплеснулось ему на лицо.
- Если я убегу, ты, дружочек, никогда не увидешь чучу-мачучу, - негромко, но очень убедительно произнесла Матрена Чемодановна. - Поверь мне, это будет очень обидно.
Толстячок притих, не понимая, как ему отвечать. Воспитательница нависала над ним и казалась громадной и страшной. И чуча-мачуча ещё какая-то... Парнишка высунул язык и демонстративно облизался, делая вид, ничего особенного не произошло.
- Зовите меня просто -- тётя Мотя, - сказала Матрёна Чемодановна, оглядывая притихших детей.
- Тётя Мотя-бегемотя! - снова выкрикнула пятнистая. Все засмеялись.
- Можно и так, - с улыбкой отозвалась воспитательница. - Хотя я предпочитаю "Мадама гиппопотама". Разговор окончен, у нас мало времени. Ровно через пять минут после обеда встречаемся на лужайке. И не забудьте с собой взять зубную пасту!
- Мы уже утром чистили зубы! - несмело пискнула девчушка с остренькими чуткими ушками.
- Кто сказал, что паста нам нужна для чистки? - поинтересовалась тётя Мотя. - Я этого не говорила.
Она развернулась и с гордо поднятой головой вышла из столовой. Десять пар глаз смотрели ей вслед. Десять зверят напряженно следили за её спиной, и только когда молодая бегемотиха скрылась в глубине коридора, расслабились, выдохнули и загалдели.
Откуда взялась Матрёна Чемодановна, молодняк Лопушинского зоопарка так и не понял. Лопушинск -- город маленький, и зоопарк в нём был крохотным. Слонов, гиппопотамов и жирафов в Лопушинске отродясь не видали. Самым большим обитателем Лопушинского зоопарка был медведь Топотун Засоньевич, а самым мелким -- мышка Мушка, которая в зоопарке не числилась, но по доброй воле жила в одном вольере с медведем. Здесь, вообще, звери жили простые, не экзотические: лисы, волки, кабаны, бобры, зайцы, рыси, - словом, те животные, что в изобилии водились в лесах вокруг Лопушинска.
Подрастающее поколение зоопарковых жителей обитало в одном, огороженном от остальных отделений, месте. Просторная солнечная полянка с тёплыми домиками, с лазалками, качелями, горками, с небольшим прудиком для купания, с высоким сетчатым забором всегда была окружена зрителями, потому что на этой полянке резвился, кувыркался, носился друг за дружкой весь молодняк зоопарка. Малышей было ровно десять: поросёнок-кабанчик, лисичка, волчонок, медвежонок, рыська, бельчонок, лосёнок, зайчишка, енот и... страус Мефодий. Страусы, разумеется, в Лопушинске не жили. Птенец появился на свет неожиданно для всех, вылупившись из сувенирного яйца, присланного из Африки для продажи в магазинчике редких вещей. Хозяин лавки удивился и отнёс страусенка в зоопарк.
Директором Лопушинского зоопарка служил Лев Карпович Соколов. В отличие от большинства людей он понимал звериный язык и мог запросто разговаривать с любым представителем фауны. Директор был высоким, худым человеком, ужасно напоминающим жирафа. Лев Карпыч отлично справлялся со своей работой: звери были накормлены, домики у них - крепкие, места для прогулок -- раздольные. Но вот с молодняком в зоопарке почему-то были проблемы. Молодняк никого не слушался, хулиганил и буйствовал. Лев Карпыч приставлял к юным нарушителям спокойствия всё новых воспитателей, и даже сам как-то взялся за вразумление зверят, но ни ему, ни воспитателям не удалось навести порядок в зверином детсаду.
Ладно, если бы зверята просто озорничали между собой, не задевая посторонних. Пошумели бы, намусорили, да пусть хоть и сломали бы что-нибудь! Это не беда -- всем малышам не сидится на месте! Но милые детки постоянно ссорились, рыли ходы под заборчиками, убегали, пугали посетителей зоопарка, а однажды разгромили кухню, на которой добрейшая баба Катя готовила им завтраки, обеды и ужины.
Когда неугомонный отряд архаровцев сбежал в первый раз, вытоптав по пути половину клумб и цветников, Лев Карпыч снарядил на поиски, а затем и на присмотр двух собак своей мамы -- огромных сенбернаров Энди и Венди. Беглецов собаки вернули, но с воспитанием сразу же не задалось. Рыська Брыська и волчонок Сёма забросали псов отборными репьями. Собаки принялись выбирать колючки из шерсти, да только перепутались, прилипли друг к другу и под свист и улюлюканье негодников сбежали домой. Льву Карпычу пришлось коротко обстригать Энди и Венди, чтобы позволить им расцепиться.
Угомонить шалунов вызвался сторож Кузьма Кузьмич. Ночью, пока зоопарк сладко спал, сторож прохаживался по пустынным дорожкам и под серебристым лунным светом размышлял о жизни, а днём, слегка вздремнув, усаживался писать философскую книгу о звериной природе человека. Книжка продвигалась не очень споро -- Кузьма Кузьмич сочинил пока лишь три предложения, поэтому с охотой взялся за наведение порядка у молодняка. Продержался Кузьма Кузьмич недолго. В первый же день новой службы ему разодрали любимые синие штаны, а во второй день медвежонок Афоня вылил на него кастрюлю супа, отнятую у бабы Кати. Сторож подумал-подумал, и решил, что сочинять всё-таки интереснее, чем учить звериных детей. Он вернулся к написанию книжки и даже сочинил целую страницу.
Потом была пожилая коза Машка -- её столкнули в пруд. Потом учёный орёл Викентий -- ему во сне ощипали хвост. Потом пенсионер-дрессировщик Эдгар Логофетов -- его закидали песком. Потом промелькнуло еще несколько воспитателей, в том числе застенчивый лис Патрикей, пока, наконец, директор не привел Матрёну Чемодановну -- полненькую бегемотиху молодых лет в жёлтой жилетке. Жилетка вся была усыпана накладными карманчиками. Карманчики топорщились, а что в них было, никто не знал.
Бельчонок Бублик стоял в сторонке и тихо всхлипывал. Вся его рыжая шкурка была разрисована полосочками зубной пасты.
- Это Прошка его так, - объяснила лисичка Люся. - Прохор всегда обижает Бублика.
Она кивнула на поросёнка, который издалека с хитрым выражением лица поглядывал на воспитательницу.
- А сдачу дать? - поинтересовалась бегемотиха.
- Ага, - пискнул Бублик. - Прохор вон какой большой!
Матрёна Чемодановна наклонилась к бельчонку и на ушко прошептала:
- Обижают тех, кто обижается. А тех, кто веселится, не обижают. Ну-ка, подыграй мне...
Бегемотиха подняла голову, чтобы заливисто засмеяться и, топая, покружиться вокруг Бублика. Она радостно закричала:
- До чего ты, Бублик, здорово придумал! Какая фантазия! Какое воображение! Так удачно нарядиться в бурундука! Вот люди запутаются -- вчера была белка, а сегодня бурундук!
Бельчонок мигом осушил слёзы и гордо похвалился:
- Да, это я классно придумал! Это я сам придумал!
- Бурундук Бублик! Вот потеха! - подхватила Люся. Она была очень понятливой малышкой. Понятливой и доброй.
Зверята, привлечённые смехом Матрёны Чемодановны, подтянулись к ней с Бубликом и заулыбались.
- А если меня так раскрасить, то я тоже стану бурундуком, - сказал медвежонок Афоня. - Гигантским бурундуком. Все обалдеют.
- Сундуком ты будешь, а не бурундуком, - иронически заметил Мефодий.
- Почему сундуком?
- А у нас в магазине, где я вылупился, стоял сундук. Огроменный! В полосочку!
- Какой же я сундук? - удивился медвежонок. - У сундука крышка открывается. А у меня ничего не открывается. Только рот.
- Да у тебя рот, как у того сундука!
Сёма и Брыська прыснули и стали носиться по площадке с воплями "Сундук-бурундук! Сундук-бурундук!"
Обиженный поросёнок Прохор ринулся к Матрёне Чемодановне.
- Это не он! Это я разрисовал! Это моя паста у него на спине!
- Ага! - подмигнула ему бегемотиха. - Какие вы оба молодцы! Значит, вы вдвоём придумали! Спасибо, Прошенька, Бублик сам до спинки не достал бы!
- А можно, и меня разрисовать? - спросила зайка Шумка.
- Полосатых зайцев в природе не бывает, - авторитетно заявил страус. - А на бурундука ты не тянешь.
- А меня? - поинтересовался лосёнок Зяма. - Пусть думают, что я зебра!
Матрена Чемодановна погладила по головке Бублика с Прошкой и еще раз громко объявила, что они молодцы. Кабанчик от удивления облизал пятачок. Похвала бегемотихи сбила его с толку. Он хотел обидеть бельчонка, а получилось совсем наоборот. Даже похвалили, а не наказали, как обычно. Потом тётя Мотя сунула Бублику орешки, а Прохору печеньку. Всё это было извлечено из кармашка её замечательной жилетки.
Матрёна Чемодановна выстроила молодняк в линечку и спросила:
- Вы наелись за обедом?
- Ну, наелись, - недоверчиво протянул енот Ластик. - А зачем ты спрашиваешь?
- Когда первобытные люди научились добывать достаточно пищи, чтобы не чувствовать голод, они огляделись по сторонам и поняли, что им не хватает красоты. И тогда они придумали наскальную живопись. Они начали разрисовывать стены в пещерах, которые служили им жилищами.
- Ну, и что? - снова протянул Ластик.
- А и то, что мы ничуть не хуже древних людей. Мы, вообще, не хуже людей. И раз мы сыты, самое время заняться искусством.
- Где ж мы возьмем пещеру? - подала голос Брыська. - Я тут попробовала норку вырыть, так меня Кузьма Кузьмич за уши оттаскал. А уж за пещеру-то он, не знаю что, сделает...
- А вот в Африке скал с пещерами столько, что хоть обрисуйся, - мечтательно промолвил Мефодий и зактил глаза.
- Да почем ты знаешь? - грубо спросил его Афоня. - Ты же не был в Африке!
- Это во мне зов предков бурлит! Это моя генетическая память подсказывает! Вот вырасту, и улечу от вас в Африку.
- Страусы не летают, - улыбнулась тётя Мотя. - И для живописи совсем не обязательно ехать в дальние края или искать пещеры. Потому что живопись у нас будет набегемотная.
- Как это? - хором воскликнули Проша и Бублик, переглядываясь недовольно между собой.
- Я первый спросил! - угрожающе хрюкнул Прошка.
- Нет, я первый! - пискнул Бублик, но на всякий случай спрятался за толстую ногу Матрёны Чемодановны. Та аккуратно встала между ними и торжественно произнесла:
- Я сейчас сниму жилеточку, а вы все разрисуете меня зубной пастой. Только, чур, чтобы красиво! На нас люди смотрят!
Зверята замерли, открыв рот от восхищения. За пачканье пастой Лев Карпыч их сурово наказывал: ставил в угол, не давал мороженого и не пускал играть со всеми на лужайку. А тётя Мотя-бегемотя сама предложила им похулиганить! Вот это дела! Надо ли говорить, что после короткой заминки, малыши с дружным восторженным визгом бросились к Матрёне Чемодановне и принялись за хулиганство.
Лисичка Люся изобразила кружок с мордочкой, а рядом три пугала с ручками-ножками. Чуть поодаль, сцепившись за руки, стояли еще два чучела, а над кружком нависало чучело в платьице. Вся эта глубокомысленная карина располагалась на правой задней ноге тёти Моти.
Сёма и Брыська нарисовали восемь косточек, десять сосисок и здоровую кучу непонятно чего. Подумав, Сёма пририсовал еще три косточки. Все кости и сосиски украшали вторую заднюю ногу бегемотихи.
Афоня начертил два круга в ряд, а над верхним кругом еще два маленьких кружка. К боку большого нижнего круга он приделал нашлёпку из длинной колбасы. Колбаса с кружочками заняли весь левый бок Матрёны Чемодановны.
Бублик скромно примостился у тёти Мотиной шеи и рисовал цветочки с точечками над ними.
Вредный Прохор встал у передней ноги, чтобы размашистыми движениями копытца размазывать пасту по толстой коже воспитательницы и нарочно залезать на цветочки Бублика. Бельчонок сначала надулся, но, вспомнив недавний совет, задорно крикнул:
- Здоровско получается! Мажь, не стесняйся!
Поросенок разозлился на то, что Бублик не обиделся, попытался совсем замазать цветочки, но тут у него кончилась паста. Поэтому он недовольно хрюкнул и уселся на песок, скрестив лапки. А чтобы выплеснуть вредность, показал язык мальчику, забравшемуся на забор для лучшего наблюдения за зверятами. Тот в ответ тоже высунул язык, и это немного утешило Прохора.
Зайка Шумка вскочила на спину лосёнку, и вместе они трудились у правого бока над эпохальным полотном о жизни Лопушинского зоопарка. Зяма изобразил толпу людей, над которыми возвышались два человека -- высокий, как пожарная каланча, и чуть более низкий. Шумка нарисовала дерево, а на его ветвях какие-то фитюльки. На самой верхушке дерева стояла фигурка с ведром.
Енот Ластик у второй передней ноги методично, словно печатал, рисовал квадратик, еще квадратик, снова квадратик, а затем три квадратика. Как заправский художник он откинулся назад, прищуривая глаз, чтобы оценить свое детище. Кажется, Ластик остался доволен.
И только стаус Мефодий носился вокруг бегемотихи, облепленной со всех сторон старательными художниками, и не мог сосредоточиться. На попе он оставил два коротких росчерка. На подбородке он изобразил птичку, лежащую кверху лапами. А на спине, вдоль позвоночника, провёл несколько волнистых линий.
- Кузьма Кузьмич! Принесите нам зеркало! - громко попросила Матрена Чемодановна, когда тюбики опустошились и малыши разлеглись на травке, любуясь набегемотным искусством.
Под удивленный гул зрителей за оградой сторож притащил зеркало во всю ширину его философских рук. Тётя Мотя-бегемотя прошлась вдоль него, покрутилась, выставляя на обозрение то левый, то правый бок, а затем довольно улыбнулась во всю бегемоческую пасть:
- Отлично! Просто прекрасно! Исключительно замечательно! Набегемотная живопись удалась. Только...
- Что только? - с готовностью подался вперёд Бублик.
- Не могли бы вы пояснить, уважаемые художники, что у меня за рисунки?
- А разве не понятно? - выкрикнула Брыська. - Мы нарисовали самую вкусную вкуснятину: косточки, сосиски и кашу.
- Обожаю кашу, - облизнулся Сёма.
- А зачем еще три косточки сбоку? - удивился Ластик.
- Это про запас, - пояснил волчонок. - Вдруг зима долгая? А мы не пропадём.
- А кашу про запас что ли не надо?
- Каша портится быстро, - вздохнула Брыська. - Запасать можно только косточки.
- Ну, знаете, - заворчал медвежонок Афоня. - Если бы я рисовал все свои припасы, мне бы не только всю тётю Мотю пришлось бы разрисовывать, но и Льва Карпыча, и сторожа, и Мефодия. Рисовать надо не еду, а красоту.
- И чего же ты намалякал? - ехидно поинтересовалась Люся.
- Красоту, конечно.
- Какая-то странная красота, - Мефодий склонил голову и обсмотред кружочки с колбасой с разных сторон. - Какая-то, простите, геометрическая.
Он знал много непонятных слов. Он их знал, но не всегда сам понимал.
- Да это же я нарисован! - сказал Афоня. - Я красивый, и поэтому нарисовал себя.
- А, простите, вот это -- что такое? - Мефодий ткнул лапой на колбасу у большого круга, то есть у туловища.
- Это мой хвост.
- Хвост? Хвост? Вот умора! - Шумка повалилась на спину и принялась дрыгать ногами. - Да разве у тебя такой хвост?
- А какой? Как у всех.
- Да ты в зеркало глянь!
Медвежонок подошел к зеркалу, осмотрел себя сзади и задумался:
- Вот те раз! А я-то и думаю, почему мне им никак не машется? Машу от комаров, а он не машется!
Озадаченный, он сел на травку и почесал мохнатый затылок.
- А у нас зоопарк нарисован, - с гордостью поведал лосёнок. - Вот это люди. Они пришли посмотреть на нас. - Он показал на толпу на тети Мотином боку. - А это Лев Карпыч. - Он ткнул в каланчу. - А это Кузьма Кузьмич.
- А чего это они такие высоченные? - не удержался Прохор.
- Они же главные, - захлопал ресничками Зяма. - Я же не могу написать, какие они главные, тут и места не хватит для надписей. Я могу только нарисовать.
- А почему звери на дереве?
- Потому что звери еще главнее. Только если я нарисую их выше Льва Карпыча, это будет неправильно. Значит, их надо посадить на дерево.
- А сверху что за привидение с ведёрком?
- Это баба Катя, - возмутилась Шумка. - Сам ты привидение. Только не с ведёрком, а с глупостями. Баба Катя главнее всех. Она зверям обед носит.
Зверята одобрительно зашумели. Очень им понравилось, как Шумка и Зяма распределили важность.
- Ну, я изобразила..., - начала лисичка.
- Чучело огородное! И капусту под ним! И воришки, которые крадутся за капустой! - снова высказался Прошка.
- Глупый жирный дурачина! - рассердилась Люся. - Капуста у тебя вместо головы! А это иллюстрация к сказке "Колобок". Видишь -- волк, заяц и медведь. - Люся показала пальчиком на три палочки. - А это дед с бабкой. А это я с колобком. Я его сейчас съем.
Прохор осмотрел чучело в платьице и рожицу, хмыкнул. Мефодий его поддержал:
- Я себе колобка представлял по-другому. Аппетитнее, что ли. Куртуазнее.
- Выражайся понятнее, - попросил Ластик. - Вот мы с Бубликом рисуем понятно и говорим понятно. И всем это нравится.
- Ну, положим, цветочки я понимаю, - прищурился Мефодий. - Хотя эти невыразимые точки...
- Это пчёлки, - быстро подсказал бельчонок. - Они мёд собирают.
- Мёд, это хорошо, - согласился Афоня. - Это мы уважаем!
- Но что за коробки ты навозюкал? - продолжил страус.
- Стиральный порошок. Мочалка. Губка. - начал перечислять Ластик. - Мыло для рук. Мыло для ног. Мыло для лица. Мыло для животика...
- Всё-всё-всё! - заторопился остановить его Мефодий. - Всё ясно. Здесь у нас мыльная фабрика. Которая демонстрирует нам весьма загадочное представление о красоте!
- Чем чище, тем красивее, - кивнул Ластик. Он не уловил иронии. - Не то что у некоторых: каляки-маляки.
Енот бросил презрительный взгляд на Прошкины художества.
- А я специально! - нахально заявил кабанчик. - Мне эти набегемотные глупости неинтересны. Вам сказали, а вы ушами и захлопали, давай рисовать ерундистику!
_ Совсем не ерундистику, - приосанился Мефодий. - Лично мои картины наполнены глубоким смыслом.
- Ну и какой смысл в этих полосках?
- Это вечерний полет ситатунги над алеющей саванной, - нараспев, с мечтательным выражением лица ответил Мефодий.
- Где же твоя ситатунга?
- Быстро летит, торопится, пока не наступил закат. Знаешь, какая тёмная ночь в саванне?
- А это что за дохлятина?
- Это ночной отдых. Все прилетели и замерли в ожидании златокудрого солнышка.
- Ну, а это? Какая-то пьяная дорожка! Нет в ней никакого смысла!
Прохор знал, что бывают пьяные люди. Они иногда забредали в зоопарк и сразу начинали дразниться и корчить рожи. Зверята смотрели на них, как в телевизор с кинокомедией.
- Это душевные волнения длинноносой кузиманзы перед принятием важного решения. Видишь, как она волнуется?
- Наверное, очень сложная задача у кузиманзы, - подала голос Матрёна Чемодановна. - И ты замечательно справился. Я так сразу и поняла, что это ситатунга и кузиманза. А ты, Прошенька, если будешь и дальше задираться, точно не увидишь чучу-мачучу. Подумай об этом...
Бегемотиха отошла от зеркала и тихо добавила:
- А давайте теперь все испачкаемся и побежим пугать людей! Прислоняйтесь все ко мне!
Зверята кинулись мазаться пастой. Постарались они на славу -- и мордочки, и лапки, и бочка у всех без исключения, даже у Прохора, оказались страшно испачканными и вовсю пахнущими свежей мятой. Потом с визгом, рычаньем, ржаньем и хрюканьем молодняк понесся к изгороди, чтобы в прыжке постараться извазюкать сидящих на заборе мальчишек. С этими мальчишками директор зоопарка боролся давно, но мальчишки как сидели, так и продолжали сидеть на ограде. Извазюкав людей, молодняк во главе с тётей Мотей-бегемотей кинулись к воде и там, молотя лапами и подымая фонтаны брызг, устроили шумную кучу-малу. С Матрёной Чемодановной было веселее, чем со всеми предыдущими воспитателями!
Поросёнок Прошка растолкал Брыську и Сёму и горячо зашептал:
- Эй, вставайте! Вставайте, лежебоки! Я такую штуку придумал -- закачаетесь!
Волчонок вскочил сразу, а рыська лениво зевнула:
- Рано еще. Давай качаться потом, попозже...
- А потом Чемодановна увидит. Надо сейчас.
Прохор, Брыська и Сёма были в группе молодняка самыми большими и взрослыми. Их по росту превосходили и страус, и лосёнок, и медвежонок, но по шкодливости и готовности к безобразиям им не было равных.
Брыська поднялась, потянулась.
- Ну, и чего ты напридумывал?
- Надо вырыть подкоп, сбежать и начать разгуливать по зоопарку. Чемодановна бросится на поиски, наткнется на нас и потребует вернуться на место. Тогда мы на неё закричим. Тогда она закричит в ответ. Тогда мы её стукнем. Тогда она тоже захочет стукнуть. Тогда мы её в этот момент сфотографируем и пойдём жаловаться Льву Карпычу. И фотку покажем. И он её выгонит.
- А вдруг тётя Мотя успеет нас треснуть? - с сомнением произнесла Брыська. - А у неё такая лапища, что она прихлопнет, и мокрого места не останется.
- Не прихлопнет! - с убеждённостью хрюкнул Прохор. - Помните -- в столовой? Она только по столу бабахнула, а меня и пальцем не тронула. Главное -- поймать момент, когда она замахнётся.
- Ну и замахнётся, - подал голос волчонок. - А Лев Карпыч скажет, так вам и надо.
- Не скажет! Я сам слышал, как он бабу Катю отчитывал, когда она половником Афоне по лбу дала.
- Афоне полезно, - заметила рыська. - Вечно он лапами в кастрюлю лезет.
- Ага, да только директор потом долго выговаривал, что бить детей непедагогично. Что надо уметь воспитывать без кулаков и подзатыльников.
Волчонок помотал головой, смешно хлопая висячими ушками, а затем согласился:
- Ладно. Айда за забор.
- Вообще-то Чемодановна не зануда, - снова зевнула рыська. - Но если уж так просишь, пойдём.
Троица, озираясь, вышла из домика. В парке стояла звенящая предрассветная тишина, сиреневое небо едва освещалось первыми несмело пробивающимися солнечными лучами. В дальнем углу площадки между оградой и цветущими кустами сирени они принялись рыть ход для побега. Рыли, в основном, Прошка и Сёма, а Брыська оглядывала окрестности и лишь изредка отгребала в сторону кучки песка своей пушистой лапкой. Подкоп отнял у них почти час. Они закончили дело как раз к восходу солнца.
Выбравшись на волю -- пухлого Прохора пришлось со всей силы подталкивать сзади -- зверята, злорадно хихикая, помчались по пустынным дорожкам парка. Они рявкнули над ухом безмятежно почивавшего медведя, они вытянули за хвост Мушку и швырнули её в загон для козликов и овечек, отчего стадо в ужасе принялось метаться и громко блеять. Они опрокинули урну с мусором, а напоследок оброненным кем-то огрызком мела написали на подножии статуи, изображающей верблюда: "ЕТА ДЕРЕКТЫР". Утомившись, присели у каменной вазы напротив каменного верблюда и стали ждать, пока их не найдёт Матрёна Чемодановна.
Бегемотиха всё не шла и не шла, и беглецов потянуло в сон. Шутка ли -- встать в шесть утра! Они уже прикрыли глаза, роняя отяжелевшую голову, а Прохор так и вовсе захрапел, когда над прямо ухом раздался взволнованный голос:
- Прекрасно! Взгляните, друзья, как удивительно прекрасно выглядят их силуэты на фоне вазы! Как изящно и вместе с тем лаконично! Словно рисунок на древних амфорах!
- На чём? - откликнулся второй, тоненький голосок, и троица проснулась.
Тётя Мотя-бегемотя с самым радостным выражением её огромного лица стояла чуть поодаль от статуи верблюда и любовалась вазой, а также прикорнувшими беглецами. Из-за её спины выглядывали все сотоварищи Брыськи, Сёмы и Прохора.
- Амфора -- это такая старинная греческая посудина навроде большого кувшина, - объяснила Матрёна Чемодановна. - Когда люди покинули пещеры и начали строить дома, они тут же бросились украшать всё, что попадалось им под руку. Больше всего они любили разрисовывать всякие там горшки.
- Горшки... - пробурчал Афоня. - Горшки -- это хорошо. В них мёд наливают.
- И мёд в том числе, - кивнула бегемотиха. - В древние времена не было ни шкафчиков, ни буфетов с комодами, ни холодильников. Все припасы хранили в вазах типа той, под которой сидят наши драгоценные Брысенька, Сёмочка и Прошенька. Вазы бывали разные. В алабастроне держали духи. В гидрии и килике -- воду. А в амфоре и стамносе -- продукты...
Она сгребла в охапку всю ошалелую троицу, с открытым ртом внимающую речам тёти Моти, и засунула их в вазу.
- Вот примерно так у древних греков хранилась еда, - сказала Матрена Чемодановна.
- Эй-эй-эй! - завопил Прохор. - Я не хочу быть едой! Я свободная личность, а не еда!
- А как сарделька ты очень даже ничего смотришься, - ехидно произнесла Люся. - Аппетитная такая сарделечка.
- Несовершеннолетних поросят нельзя запихивать в тесные места! - не унимался рассерженый Прошка. - От этого поросята становятся нервными!
Мефодий обошел вокруг вазы, встал напротив Прошки и глубокомысленно изрек:
- Видишь ли, Прохор, совершеннолетних поросят не бывает, потому что это уже не поросята, а кабаны. Так что ты выразился неправильно.
- Да какая разница! Немедленно вытащите меня из этой камфоры!
Поросёнок энергично перебирал копытцами, но выбраться из узкого горлышка вазы не мог. Ему мешали Брыська и Сёма, также отчаянно молотившие лапами по воздуху. Все трое торчали по пояс из вазы, словно букет необычных цветов. Пока бешеный букетик кричал и возмущался, Матрёна Чемодановна продолжила:
- Набегемотную живопись мы освоили, настало пора переходить к более высокому искусству -- росписи по амфорам.
Бегемотиха достала из карманчика волшебной своей жилетки цветные мелки. Раздав каждому по кусочку, сказала:
- Обычно на амфорах изображали сценки из жизни древнегреческих героев. А мы изобразим портреты героев нашего зоопарка...
- А кто у нас герой? - задумался Зяма. - Кузьма Кузьмич что ли?
- А чего это он герой? - не понял Ластик.
- А он спас барана Федю от сосульки. Увидал, что сосулька вот-вот упадёт, и героически сбил её шапкой.
- Этому Феде хоть вся крыша обвались, ничего бы не было, - фыркнула лисичка. - С таким лбом нечего бояться.
- Да нет, Зяма, ты всё напутал, - нетерпеливо возразила Шумка. - Это не Кузьма Кузьмич, а Федя герой! Я сама слышала, как директор его хвалил.
- И за что это его могли хвалить? Он же в школе молодняка второгодником был!
- Ну и что! Зато он смелый! И находчивый. К нему ночью прокрались воришки, чтобы сено украсть, а он не растерялся, да как загавкал! Воришки подумали, что тут большая собака сидит, и убежали. А до этого не каждый отличник додумается!
Сама зайка Шумка училась не очень хорошо, потому что была вертлявой и неусидчивой. Ей больше нравилось скакать, чем разучивать природоведение.
Тётя Мотя-бегемотя широко улыбнулась:
- Нет, ребята. Настоящие герои сидят у нас в амфоре.
- Прошка, что ли? - не поверил Ластик. - Какой же он герой?
- Не сомневайтесь, герой! И Сёмочка с Брысенькой тоже. Они втроем за утро успели сделать так много, что их впору запечатлеть на вазе. Во-первых, они нашли и обозначили ямкой столбики в ограждении, которые вот-вот могли упасть и кого-нибудь покалечить. Кузьма Кузьмич сразу же взялся за их укрепление и сберёг тем самым чью-то головушку...
Рыська перестала трепыхаться и прислушалась.
- ... Во вторых, они разбудили нашего известного любителя поспать Топтуна Засоньевича. А у него, между прочим, на сегодня был назначен поход к зубному врачу. Если бы не наши герой, медведь совершенно точно проспал бы...
Вслед за рыськой затих и волчонок. А чтобы Прошка не мешал ему слушать, куснул того за ухо.
- ... В-третьих, они устроили зарядку и утреннюю пробежку козам и овцам. Наши многоуважаемые копытные начали толстеть, и врач прописал им физкультуру. Но они ленились. Даже сам Лев Карпыч не мог их заставить заниматься бегом. А Прошенька с друзьями - смог!
Кабанчик то ли от укуса, то ли от обращения по имени, наконец-то перестал верещать. Он выслушал Матрену Чемодановну и удивленно хрюкнул.
- ... А напоследок они напомнили уважаемому Льву Карпычу о его подзабытой идее устроить конкурс грамотности. Он хотел провести его на фигурках, урнах, заборах и вазочках, идущих впоследствии под покраску. Так что эта надпись..., - бегемотиха показала на "ЕТА ДЕРЕКТЫР", - будет первым выступлением на конкурсе.
- Ничего себе, - с легкой завистью вздохнул Бублик, - столько хороших дел с утра! А мы спали...
Страус Мефодий важно потоптался на раскиданной куче из урны, раскопал упаковку от семечек, поднё её к носу одной ногой, стоя на другой, словно гигантская цапля, понюхал, чихнул и с подозрением спросил:
- А мусор? Что героического случилось от разбрасывания мусора?
- Это я разбросала, - виновато потупилась бегемотиха. - Ключ потеряла. Потом вспомнила, что могла его выбросить вместе с фантиками. Пришлось вывалить всё на дорожку.
Прохор, Сёма и Брыська разом покраснели, но постеснялись признаться, что тётя Мотя ни при чем. Тем более, что она ловко собрала мусор, а затем всем в лапы сунула по мелку. И все, забыв о дурацком мусоре, принялись расписывать пузатенькие бока вазы портретами трёх ее пленников. Брыська была гибкой и ей хоть как-то удавалось извернуться, чтобы подглядеть за процессом нанесения на амфору героических рисунков, а Сёме и Прошке оставалось только смотреть на Брыську и по её лицу догадываться о происходящем.
Когда подопечные Матрёны Чемодановны завершили труды, увековечив героев на стенках вазы, бегемотиха, привстав на задние лапы, осторожно освободила троицу. Она опустила их на траву и поинтересовалась:
- Вам нравится? По-моему, просто прелесть! Настоящая героическая амфора!
Прохор, у которого слегка затекли лапки от долгого торчания в горлышке амфоры, оббежал галопом вокруг вазы. То, что он увидел, не походило на гладенькие картинки в детских книжках, но тем не менее весьма поросенку польстило. По ободу вазы цепочкой шли семь поросят, семь волчков и семь рысек.
Первая троица героев, начертанная лисичкой Люсей, выглядывала из огромной ямы, над которой нависало огромное бревно. Троица, вытянув лапы, мужественно держала его над своей головой. Ручки на рисунке были тоненькие, точно спички, а бревно -- толстенное. Сразу становилось ясно, какой замечательный подвиг совершили приятели ради своих друзей.
- Здоровско, - молвил Сёма. - Особенно хорошо Брыська тут вышла. Глазки такие красивые.
- Это не Брыська, - нахмурилась Люся. - Это Проша.
- А почему на ушах кисточки?
- Это не кисточки. Это солома.
- Какая еще солома?
- Которую на вас нашвырял козёл Феликс.
- Никто на нас не швырял.
- Нашвырял! Феликс на всех кидается соломой, кто подходит к его загону.
- Ну, а почему, только на Прошке солома?! Мы же все вместе были!
- У вас уши шерстяные, скользкие. С вас уже солома свалилась.
Волчонок сдался. Девчачью логику он не понимал и немножко побаивался спорить.
Вторая троица, вышедшая из-под мелка Афони, более напоминала воздушные шарики, привязанные к длинной палочке.
- Это директор ведет вас кушать мёд, - пояснил медвежонок, - за то что вы такие молодцы.
Палочка, очевидно, изображала Льва Карпыча.
- Фу, терпеть не могу мёд! - скривилась Брыська.
- И я, - добавил Сёма.
- Ну, и пожалуйста. Тогда стойте на месте. Никуда директор вас не поведёт. - И Афоня стёр палочку лапой.
- Поздно. Директор уже ушел, - ехидно отозвался медвежонок.
Далее располагался здоровенный будильник, а под ним три козявки с хвостиками. От будильника шли волны, будто он трещал, а козявки будто плавали на этих волнах.
- Я решил показать, как вы вовремя разбудили Засоньевича! - пискнул Бублик.
- А чего это мы такие мелкие?
- Когда Засоньевич спит, для него все мелкие, потому что он их не видит.
И бельчонок нырнул в кармашек тёти-Мотиной жилетки. На всякий случай. Но героические беглецы совсем не обиделись, а двинулись дальше изучать свои героические изображения.
И у Шумки, и у Ластика были нарисованы три простые фигурки -- с пятачком и закрученным хвостиком, с длинным хвостом и зубами, а также с кисточками на ушах и пятнышками. Только на зайкином рисунке герои стояли на спине толстенной овцы, а на енотовом -- толстенная овца стояла на головах героев.
- Странно как-то, - озадачился Сёма. - Вроде бы, подвиг один и тот же, а картинки наобортные.
- Каждый, кто не любит бегать, станет вот таким жиртрестом, - сказала Шумка, кивая на свою огромную овцу. - А Прошка тут ни при чём. То же мне герой, овечек напугать! Они даже от меня пугаются!
- Вот и пугала бы их сама, если такая шустрая, - пробурчал Ластик. - Тогда все бы они стали олимпийскими чемпионами и начали прыгать выше всех. Как у меня на портрете.
- У тебя, Ластик, получился портрет барана, а не героев, - заметил вездесущий Мефодий.
- Да потому что настоящий герой -- это баран Федя! - горячо воскликнула Шумка.