Погожим октябрьским днём, в тот славный период, когда полыхающие клёны в самую силу окрашивают пространство золотом, а также кармином, сангином и бургундским, когда разноцветная природа находится на пике прощального веселья перед долгой серой зимой, на территорию Волковского кладбища въехал дорогой автомобиль. Бока его, чёрно-лакированные, ярко сияли на солнце, нестерпимо искрили бликами. В воротах, которые поспешно распахнул пожилой сторож, машина притормозила. Из открытого окна со стороны водительского места высунулась рука с купюрой. Сторож с благодарностью принял деньги и показал пальцем направление. Автомобиль медленно покатился по отремонтированным дорожкам вдоль аккуратных могилок и пламенеющих деревьев. Повернув несколько раз налево и описав полукруг, он остановился возле памятника из чёрного же мрамора. Позолоченными буквами на мраморной плите с отлично вырезанным портретом усопшего было выведено: "Орлов Родион Геннадьевич". Резная картина являла человека средних лет, скорее даже молодого человека, с пышной волнистой шевелюрой и задорными чуть прищуренными глазами. Человек не был слишком хорош собой, но, очевидно, при жизни располагал к себе людей.
У низенькой оградки, за которой была рассыпана аккуратная гранитная крошка тёмно-красного оттенка и по периметру которой были установлены красивые горшки с живыми белыми цветами, стоял ребёнок с кленовым букетом в руках - девочка лет девяти-десяти. Она нежно погладила памятник ладошкой, а затем положила у основания стянутый резиночкой пучок из алых листьев. Волосы юной барышни вились, как у человек на портрете, и прищур глазок был таким же хитроватым.
- Ты что здесь делаешь? - спросил мужчина в длинном кашемировом пальто, вышедший из машины.
- Это мой папа, - гордо сообщила девчушка.
- Так, иди отсюда, не мешай.
Мужчина отмахнулся от девочки, как отмахиваются от мухи или от голубя - равнодушно и без эмоций.
- Это вы мне мешаете, - заявила та, - сами идите отсюда.
- Что-о-о? - Равнодушный человек в пальто удивился и даже одарил барышню взглядом, подобным тому, что дарят мухе или голубю. По лицу его читалось, что он никак не ожидал одушевлённого сопротивления. Девочка была для него говорящим пустым местом.
- Что слышали. Это мой папа, сколько хочу, столько и стою.
- Папа, говоришь...
Господин в пальто бесцеремонно взял нарушительницу его спокойствия за ухо и поволок прочь от Орлова Родиона Геннадьевича.
Тот, отпустив хулиганку, с изумлением уставился на прокушенную руку с капелькой крови. Молча достал белоснежный носовой платок, промокнул ранку и, выбросив платок под куст шиповника, извлёк из-за пазухи телефон. Платок на земле взорвал, нарушил своей белизной благостную картину пылко увядающей растительности, войдя в яростный контрапункт с пестрой крупкой листиков, алыми налитыми ягодами и запоздалыми розовыми цветами, не успевающими отгореть и отяжелить куст плодами. Девочка сердито уставилась на кусок ткани.
- Полиция? - чётко проговорил человек. - Здесь ребёнок один на кладбище... Да, потерялся... Возраст младший школьный, точнее не скажу... Нет, я сам никуда её не повезу, я не имею права. Ещё не хватало, чтобы обвинили в чём-либо недостойном...
Уточнив адрес и уложив мобильник в карман, мужчина спокойно заметил:
- Минут через десять здесь будет полиция. Тебя отвезут в отделение, ты там просидишь несколько часов, пока тебя не заберёт кто-нибудь из взрослых. А на мать наложат штраф, за то, что ты бродишь одна без присмотра. Если ты согласна с такой перспективой, можешь остаться. Если не согласна, я сделаю вид, что не удержал тебя, и ты сбежала.
Девочка думала недолго. Фыркнув, она отошла на безопасное расстояние и пригрозила:
- Я всё маме скажу. Она сама придёт с полицией. Потому что вы не имеете права прогонять с нашей могилы.
Она помчалась к мостику через мутную и дурно пахнущую речку Волковку. Человек в пальто с кривой усмешкой на устах проследил, как её оранжевая курточка мелькает среди оранжевых и жёлтых деревьев, постепенно теряясь и смазываясь в буйном цвете осени. Затем он деловито оглядел памятник, швырнул неловкий букет из листьев за оградку соседней брошенной могилки, поросшей сухой травой и молодыми побегами вездесущего клёна. Из автомобиля были извлечены три роскошных вазона с живыми розами - не менее полусотни стеблей в каждом - и поставлены рядом с улыбающимся портретом. Он постоял молча, собрав руки, подобно футболисту из стенки перед пенальти, потом вскинул глаза к небу, подсушивая под нежарким солнцем набегающую влагу. Он не заметил, когда садился обратно в автомобиль, как из-за семейного склепа господ Пухтыревых, чудом уцелевшего в буре войн, революций и разрухи, за ним пристально наблюдает лазутчик в оранжевой куртке.
Машина уехала, на асфальтовой дорожке за ней потянулся мокрый след от кондиционера. Девочка, выждав несколько минут, осторожно вышла из-за покосившегося обелиска над захоронением главы семейства Пухтыревых. Кричащие розы в каменных вазонах привели её в крайнее негодование.
- Дурацкие цветы! - сердито сообщила девочка, пребывающая в том возрасте, когда человеку ещё интересно разговаривать самому с собой. - Припёрся такой, раскомандовался. И наврал. И нет никакой полиции. Вот тебе, вот, получай!
Она выволокла вазоны за ограду и принялась гневно топтать розы. Хрупкие нежные бутоны не вызывали в ней ни грамма жалости.
- Ах, ты, дрянь! - внезапно услышала она прямо над головой.
Мужчина, вернувшийся на своих двоих к могиле Орлова Родиона Геннадьевича и заставший дикую картину, задохнулся от возмущения.
- Ой..., - испуганно произнесла девочка, не ожидавшая такого поворота событий.
Её вновь ухватили - на этот раз не за ухо, но за капюшон куртки. Человек в красивом пальто, не обращая внимания на визги и акробатические этюды в попытке вывернуться, потащил хулиганку к церкви.
- Это вы звонили? - молодая женщина в серой форменной юбке и сером кителе вышла навстречу им из дежурной девятки, подрулившей к пятачку перед кладбищенским храмом и вставшей рядом с роскошным автомобилем человека в пальто.
- Я звонил, - ответил мужчина, гневно раздувая ноздри и не слишком усердно скрывая раздражение. - Эта юная леди учинила разгром на могиле моего брата.
- Тебя как зовут? Где живёшь? - инспекторша переключилась на девочку. - Отвечай, все равно узнаем.
- А я и не скрываюсь! - дерзко бросила та, - Меня зовут Орлова Аня. Я живу дома.
- Дома она живёт..., - вздохнула служительница закона. - Давайте в отделение, там всё выясним.
Аню усадили в полицейскую машину, захлопнули дверь.
- Я на своей следом, - сказал брат Орлова Родиона Геннадьевича. - Куда едем?
Инспекторша назвала адрес, мужчина на смартфоне проложил путь по карте и пообещал подъехать немедленно. Оценивающим взглядом, не привыкшим к фиаско, он проскользил по ладной фигурке полицейской дамы. Одобрительно отметил ухоженное личико, безупречный маникюр, тщательно спланированную небрежность в причёске. Инспекторша вся была такая, как осень в городских парках - отменно срежиссированная естественность. Одобрительный взор дорогого господина она приняла как нечто привычное, само собой разумеющее.
На крыльце церкви появился батюшка в очках с золотой оправой.
- Значит, завтра в половине четвёртого, - произнёс он густым баритоном.
- Да, в пятнадцать тридцать, - кивнул мужчина. - Я рад, что вы откликнулись на мою просьбу.
Он резко повернулся к зарычавшей дежурной девятке, почувствовав на загривке чужое внимание. Стекло окна, из которого высовывалась любопытная мордочка, стало стремительно подыматься вверх.
В отделении, в кабинете инспектора по делам несовершеннолетних, мужчину попросили коротко описать причину вызова.
- Орлов Нестор Геннадьевич..., - пошевелила губами инспектор Шевелёва, внимательно изучив лист бумаги, покрытый строгими мелкими строчками. Ровный, почти без наклона почерк с чёткими чуть заострёнными буквами, выдавал в писавшем человека хладнокровного и расчётливого. - Вы что же, родственники?
- Орлов - распространённая фамилия, - назидательно проговорил мужчина, по-хозяйски поддёргивая брючину и закидывая ногу на ногу. - Мы не родственники.
- А тот, который похоронен, кем вам приходится? Вы сказали - брат?
- Брат. Младший.
- Врёт он! - громко провозгласила девочка. - Никакой он не брат! Там мой папа похоронен, а он ни разу не приезжал на кладбище. Я часто туда прихожу, ни разу его не видела.
- Что за воспитание! - поморщился мужчина. - Что с того, что не приезжал? У меня контракт в Америке, я редко бываю в Питере. Однако мне точно известно, что памятник ставил я, и я же организовывал похороны и выбивал участок на Волковском, в центре города, а не у чёрта на куличках, на каком-нибудь Северном или Южном. Также точно я знаю, что никаких наследников мой брат не оставлял.
- Оставлял! У меня отчество Родионовна! У меня в свидетельстве о рождении написано!
- Повторю снова, - беспристрастно сказал Орлов Нестор Геннадьевич, демонстративно отворачиваясь от девочки и обращаясь к сотруднице полиции. - У моего брата никогда не было детей, и на то есть весьма веские причины. Речь не об этом. Речь о том, что ребёнок разгуливает один по кладбищу и глумится над могилами...
- Вы сами глумитесь! - перебила Аня. - Вы мой букет выбросили!
- Это, извините, не букет. Это мусорная куча, в отличие от настоящих цветов, которые ты разбомбила, и которые стоили, между прочим, очень недёшево.
- С цветами будем разбираться, - пообещала инспекторша, - но дело бесперспективное, сами понимаете. Свидетелей нет, к тому же привлекать к ответственности опекунов всегда проблематично.
Фраза была произнесена уверенно и заученно - Орлов сразу понял, что инспектору Шевелёвой привычно отговаривать заводить тяжбы.
- Не надо разбираться, - сказал он. - Сдайте ребёнка на руки матери, и дело с концом. Я могу идти? Мне этот цирк начинает надоедать.
- Идите.
- Идите, идите, - повторила за Шевелёвой девочка. - Скатертью дорожка! И можете не таскать свои цветочки.
Нестор Геннадьевич, шагнувший было в сторону выхода, остановился, недобро сузив глаза. Нависнув над грубиянкой, он медленно и очень негромко произнёс:
- Мой брат, Орлов Родион Геннадьевич, десять лет назад находился в заключении. Знаешь, что такое заключение? Это тюрьма. Он провёл там несколько лет, вышел на свободу, а утром следующего дня погиб. К нему никто не ездил на свидания, у него не было подруг. Единственный день на свободе он провёл со мной. Он выпил лишнего, что и послужило косвенной причиной смерти. Он - не твой отец. Я доходчиво объяснил?
- Он не напивался, - прошептала раздавленная сообщением девочка. - Он разбился на машине.
Брови Орлова взметнулись вверх.
- Он, действительно, разбился на машине, потому что сел за руль, не успев протрезветь. Но к тебе, дитя моё, это не имеет никакого отношения.
Он покинул кабинет, хлопнув дверью настолько громко, насколько недвусмысленно можно было бы показать недовольство, и при этом не выйти за рамки приличий. После его ухода Шевелёва помягчела, расслабилась и даже предложила Ане чаю с шоколадным батончиком из автомата.
- Не надо. Шоколадки дорогие, - проворчала девочка. - У меня бублик есть.
Она извлекла из кармашка замусоленную половинку бублика и, пощипывая по крошке, съела её с мрачным видом. Она просидела молча, подперев щёку ладошкой, все два часа, пока за ней не пришла мама. Женщина возрастом далеко за сорок ворвалась в комнату в крайнем волнении и, увидев дочь в добром здравии, облегчённо выдохнула.
- Свидетельство о рождении и свой паспорт принесли? - бесцветным канцелярским голосом спросила Шевелёва, мельком бросив взгляд на скромное одеяние матери Ани, балансирующее на тонкой грани бедности и сдержанной элегантности. Нищету выдают ткани. Приметив несколько прилипших к подолу её пальто пушинок и волосков, инспекторша безошибочно определила синтетику, а по ней - не самый высокий социальный слой посетительницы.
Женщина протянула документы и строго посмотрела на девочку. Та, нахохлившись, уткнулась в согнутую в локте руку.
- Ирина Станиславовна, вы - мать-одиночка? - так же бесцветно поинтересовалась Шевелёва. В графе "Отец" на правом листе метрики стоял прочерк.
- Это имеет какое-либо отношение к причине задержания ребёнка? - холодно парировала дама.
- Органы опеки, в которые я передам дело, будут иметь это в виду.
- Что ж, пусть имеют, - она пожала плечами.
Выслушав пустую речь о необходимости контроля со стороны родителей и недопустимости прогулок по кладбищам детей без сопровождения взрослых, женщина невозмутимо взяла девочку за руку и вышла.
- Постой, пожалуйста, тут, - сказала она дочери. - Я в туалет схожу. Еле дотерпела. Ещё чуть чуть-чуть, и оконфузилась бы прямо в кабинете. Тогда нас бы с тобой, Анюта, не в органы опеки отправили, а в больницу, голову лечить.
Девочка заулыбалась - похоже, мама не собиралась пропесочивать её.
Улыбка, впрочем, быстро стёрлась с губ Ани Орловой, потому что из приоткрытой двери кабинета инспектора по делам несовершеннолетних донеслось:
- Нина Петровна, там всё нормально. Не знаю, стоит ли вас нагружать. Мамашка вполне адекватная, не маргинальная... Отец отсутствует... Откуда я знаю? Прочерк вместо отца. Вы ж понимаете, как это обычно бывает: залетела, а папашка слился... Как у вас с планом? Нести дело в опеку?... Лады. Я тоже так считаю.
Покраснев и крепко сжав зубы, Аня отступила от двери и побрела к туалету.
- Мам, а ты залетела или специально меня завела?
Вопрос застал Ирину Станиславовну неожиданно. Она поперхнулась чаем, закашлялась. Анюта, сидевшая за столом чистенькой кухоньки, смотрела на маму в упор.
- Честно сказать?
- Лучше честно.
Ирина Станиславовна дунула на лоб, убирая выпавшую прядку светло-русых волос и покаянно призналась:
- Залетела. Мы с твоим папой хотели ребёнка завести чуть попозже, к весне. А ты осенью родилась.
- А чем вам осень не понравилась?
- Осенью и потом зимой младенца кутать надо, и коляску по снегу толкать тяжело. А весной хорошо. Солнышка много, ребёночек загорает, рахита не будет.
- Ну, я же без рахита.
- Только потому, что мне пришлось пить рыбий жир.
- А чего не поженились?
- Аня, ты сто раз уже спрашивала об этом.
- Ну, ещё раз скажи!
Женщина покачала головой:
- Ладно, повторю в сто первый раз: я не хотела идти на свадьбу с большим животом. Думала, рожу, и потом уже поженимся. У меня платье было заранее пошито красивое, я бы в него с пузом не влезла.
- Надо было сразу жениться, пока живот был маленький.
- Умная ты у меня, подруга... А очереди? Знаешь, сколько надо ждать, пока очередь на свадьбу подойдёт? Четыре месяца. Как раз я толстеть в четыре месяца начала. А платье, между прочим, в обтяжку. Я в него влезла сразу после твоего рождения - примерить - так не смогла вдохнуть. Папа сказал, ну и ладно, подождём немножко, когда совсем стройной станешь. А папин приятель во время примерки нас и щёлкнул.
Девочка вздохнула, отправила в рот конфету.
- Мам, а папа любил меня?
- Конечно, любил. Этот месяц, что он был жив, только он с тобой вечерами и гулял. Я за день намаюсь, ты крикливая была - ужас. А папа Родя приходил, клал тебя в колясочку и укатывал так, что тебя на полночи хватало.
- А другие полночи?
- А другие полночи, папа пел тебе песни. Дурацкие песни, иногда даже матершинные, но ты от них хорошо засыпала.
- А я не помню.
- И, слава Богу. Хороша была бы малютка с матерными песенками.
Девочка встала из-за стола. Шлёпая расхлябанными тапками, подмыкнув пижамные штаны с жирафами и слонами, она прошествовала в крошечную материну спальню, обустроенную в бывшей глухой кладовке. Там из миниатюрного комода была вынута вещь огромной ценности - не очень резкая фотография Ирины Станиславовны в длинном белом платье с корсетом и кудрявого мужчины в тёмном костюме и галстуке-бабочке. Снимок был под стеклом и обрамлялся позолоченной рамкой. Мужчина на нём приобнимал хозяку дома и сиял. На руках у женщины таращился в камеру крохотный младенчик, ещё не успевший превратиться в прелестного ангелочка.
- Гады они, - прошептала девочка. - Но ты, папочка, не переживай, я им не верю.
На следующий день, отсидев кое-как положенное время на уроках, схлопотав из-за невнимательности двойку по математике, выслушав длиннейшую нотацию классной учительницы, Аня рванула на кладбище. Проскучав пять остановок метро, она выскочила на Волковской и бегом понеслась вверх по эскалатору. Она задела плечом какую-то тётку в толстом мохнатом берете, и та выругалась:
- Тьфу, ты, оглашённая! Куда родители смотрят!
Тёткины глаза недобро засверкали, как мигалка на карете скорой помощи, но Аня этого не видела, как не видела и всего остального вокруг.
За ночь золотой ковёр листьев стал ещё толще. Девочка мчалась по нему, взмётывая носками сапог маленькие золотые вихри. За ней тянулся след, похожий на пунктирную лыжню. Пузатенькая зарянка, красуясь рыженькой грудкой, выбралась на шорох из-под раскидистого каштана и, следуя природной любознательности, полетела вдоль импровизированной лыжни. Птичка приземлилась на ветку клёна, нависающего над могилой Олова Родиона Геннадьевича, и с интересом уставилась на девочку. Обе они - девочка и птица - походили друг на друга оранжевым одеянием и быстрыми движениями.
- Сейчас, Рыжик, я тебе насыплю, - пообещала Аня, заметив пернатого наблюдателя. - Только дело закончу.
У надгробья вновь полыхали багровые розы. Девочка, скинув на землю ранец, в три приёма оттащила букеты в мусорный контейнер. Туда же отправились и вазоны. Мокрая от натуги, девочка доволокла их к площадке с отходами и из последних сил перевалила через бортик ящика с мусором. Стряхнув ладони, она вернулась к памятнику человека с вьющейся шевелюрой. Раскрошила неизменный бублик, предварительно ощипав и отправив в рот маковую обсыпку.
- Лопай, а у меня ещё кое-что, - сказала она зарянке.
Девочка глянула на мобильник - простой кнопочный аппарат из самых дешёвых. Экран показал пятнадцать тридцать две. Осторожно ступая и пригибаясь, чтобы не привлекать к себе внимания, она подобралась напрямик, через кусты и разросшиеся сорные травы, высохшие и побуревшие с наступлением осени, к церкви, возле которой стоял автомобиль -глянцевый красавец Нестора Орлова. Присев за монументом, воздвигнутым в память о погибших в блокаду, Аня вытянула шею, осматривая диспозицию. Богомольное создание неопределённого возраста, облачённое в длинную унылую юбку и не менее унылый платок, туго завязанный у подбородка, отвесило десяток поклонов и скрылось за дверью храма. Тотчас из черной машины выгрузились двое - вчерашний мужчина в пальто и инспектор Шевелёва. Сотрудница полиции на этот раз была не форме, а в очень красивом белом пальто с розовой шейной косынкой. К груди инспектор Шевелёва прижимала розы в точности того же оттенка, что и розы, изгнанные с могилы Родиона Орлова.
- Любаша, это ненадолго, - проговорил Нестор Геннадьевич, - минут пятнадцать, не больше. А потом - обедать. Столик уже заказан.
Любаша Шевелёва снизошла до мягкой понимающей улыбки, подогретой сиянием кроваво-красного камня в колечке на большом пальце холёных нежных рук. Девочка вспомнила, что вчера в кабинете у инспектора не было никаких украшений, и это почему-то разозлило её. Когда пара захлопнула за собой двери церквушки, Анюта Орлова выбралась из укрытия. На корточках, по-гусиному добралась до чёрного автомобиля и с яростью принялась царапать лакированные бока ножиком, которым мама обычно чистила картофель. Исчирикав машину со всех сторон, девочка подобрала камень, чтобы с размаху садануть по передней фаре. Стекло зазвенело, захрустело. Испугавшись громкого звука, девочка подхватила портфель и припустила галопом напролом, не разбирая дороги. Она промчалась кругом через всё кладбище, путая следы, выскочила к мостику через речку, и только там перешла на степенный шаг, изображая беззаботную ученицу. Она скрылась в прилегающих дворах, поплутала среди детских площадок и гаражей, а к метро двинулась лишь после прогулки по Волковскому кварталу. Лёжа перед сном в постели, она впервые ощутила в груди прохладное сладковатое ощущение - чувство справедливого возмездия. "Так им и надо", - подумала девочка, засыпая.
Телефонный звонок, поступивший поздним вечером, почти ночью, на мобильник Ирины Станиславовны, Аня уже не слышала.
- Да, - сонно произнесла женщина. - Я слушаю.
- Гражданка Хомякова? Ирина Станиславовна? - спросил мужской голос, тон которого не предвещал ничего хорошего. - Мне нужно с вами поговорить. Завтра в десять ноль-ноль на Восстания, в "Старбаксе".
- Вы, вообще, кто? - устало поинтересовалась Ирина Станиславовна. - Зачем нам встречаться?
- Речь идёт о вашей дочери. Она испортила мой автомобиль. Вам придётся компенсировать убытки, которые я понёс. Помимо ремонта - очень, замечу, недешёвого ремонта, - вы оплатите потерю товарной ценности, поскольку ремонтированная машина сильно теряет в стоимости при продаже. Вы меня понимаете?
- Почему бы вам для начала не представиться? - предложила гражданка Хомякова, подбираясь и стряхивая остатки сна. - Почему я должна вам верить? Не вымогатель ли вы, часом?
- У меня есть доказательства. Вы увидите их завтра.
- Я не могу, у меня работа.
- Меня зовут Орлов Нестор Геннадьевич, и я полагаю, вы сумеете решить проблему с работой.
Ирина Станиславовна замолчала. После непродолжительной паузы она согласилась:
- Хорошо. Я приду.
В кафе Орлов пришёл первым. Он взял густой чёрный кофе, пригубил и отставил чашку. Молоденькая бариста кокетливо улыбнулась ему - он многозначительно вскинул брови. Чуть седой, крепкий, неоплывший мужчина, от дорого костюма и непробиваемой уверенности в глазах которого за версту чуялся дух непоказного богатства, не мог не нравиться дамам. Он был очень похож на своего брата. Наверное, так же выглядел бы и Родион Геннадьевич, доживи он до нынешнего дня, - загорелый, белозубый, с маленькими лучистыми морщинами, ничуть не портящими, но, напротив, в чём-то даже украшающими их владельца.
Ровно в назначенный час в зал вошла худенькая женщина с растрёпанными прядками волос. Держась обеими руками за сумочку, она огляделась. Орлов бесцеремонно рассмотрел её с ног до головы из своего дальнего угла. Составив некоторое мнение, он встал и кивком обозначил присутствие.
- Вы говорили о доказательствах, - не здороваясь, произнесла Хомякова.
Нестор Геннадьевич положил на стол пачку снимков. Женщина, повесив сумочку на спинку стула, принялась изучать их.
- Это с видеокамеры, - пояснил Орлов. - С церкви, что на Волковском кладбище, ведётся видеонаблюдение. Мне любезно предоставили запись, результат перед вами налицо. К тому же, Анну заметил сторож. Он готов пойти свидетелем, если я заявлю в полицию. Добавлю, что на месте преступления был найден нож. Он у меня дома. Не сомневаюсь, что отпечатки пальцев на нём совпадут с отпечатками Анны. У вас ненормальный ребёнок, мадам.
- Да, Анечка такая, - тихо проговорила Ирина Станиславовна. - Если что задумала, непременно исполнит. То-то я нож найти не могла... Сколько вы хотите компенсации?
Нестор Геннадьевич назвал цифру, и Хомякова охнула.
- У меня столько нет. У меня только вот..., - рядом со снимками лёг почтовый конвертик с рисунком парусника "Крузенштерн". - На отпуск собирала. Анюту надо на море каждый год возить, у неё почки. На половину отпуска собрала, на вторую не успела.
Мужчина пересчитал деньги, саркастически двинул челюстью. Предложенной суммы ему бы в отпуске не хватило и на день. Заметив ухмылку, Ирина Станиславовна спокойно произнесла:
- Вам, вероятно, это кажется ерундой, но мы снимаем домик в одном крымском селе. Поверьте, нам хватает.
- Это ваше дело, - холодно сказал он. - Мое дело - получить компенсацию. Продавайте машину, квартиру, или что там у вас, есть. Деньги мне нужны быстро. Завтра я улетаю из страны, мой нотариус займётся оформлением продажи.
- У нас нет ни машины, ни квартиры. Мы снимаем жильё.
- Меня это не касается. Не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Я не бандит и не собираюсь силой отжимать у вас деньги и, тем более, наносить вред ребёнку, но в полиции связи имею. Подумайте, хотите ли потратить пару лет на пошив халатов в мордовской колонии или просто возместить ущерб от хулиганства вашего чада.
- Я возьму кредит, - промолвила Ирина Станиславовна. - А вам напишу расписку, что обязуюсь оплатить оговоренную сумму. Вас это устроит?
- Устроит, - коротко бросил он. - Я предполагал подобный сценарий. Завтра в нотариальной конторе по этому адресу, - он потянул визитку с серебряными вензельками, - вас будет ждать моё доверенное лицо. Приходите до обеда, ему будут даны соответствующие указания.
Женщина, аккуратно уложив визитную карточку в бумажник, поднялась.
- Постойте, - остановил её Орлов. - Всего один вопрос. Я знаю, и вы прекрасно знаете, что мой брат не мог быть отцом Анны. Как вышло, что ребёнок носит его фамилию и отчество?
Ирина Станиславовна улыбнулась.
- Я не обязана посвящать вас в обстоятельства личной жизни, однако, откроюсь, поскольку чувствую себя в долгу перед вашим семейством. Я даже считаю, что сумма, которую придётся оплачивать, - это весьма умеренный гонорар за взятую напрокат фамилию.
- Напрокат?
- Видите ли, всё, как водится, просто и банально. - Хомякова вновь села, расстегнула пуговку пальто у ворота. - Мне было тридцать семь, и я была не замужем. Я работала в школе, шансов встретить мужа не было никаких. На худой конец, можно было бы рассчитывать на меркантильного человека, прельстившегося жилплощадью, но, увы, жилплощади у меня нет, а родина моя столь далека от столиц, что хоть весь посёлок продай - на хрущовку в Петербурге не хватит. А, как говорится в одном пошлом выражении, часики-то тикают... Я решила родить для себя, без мужа. Списалась с самым приличным одноклассником, наплела ему, что любила всю жизнь, и что любовь до сих пор горит алым пламенем, предложила встретиться, пообещала купить билеты. Польщённый приятель не устоял, прилетел, через девять месяцев родилась Анечка.
- Он, разумеется, о дочери не знает.
- Он не знал и не узнает, во-первых, потому что я не собиралась разрушать его семью, а, во-вторых, потому что он погиб. Разбился на мотоцикле... Вы знаете, я росла без отца. В моём свидетельстве о рождении была записана только мать, и я прекрасно помню, какой ущербной я ощущала себя всю жизнь. Я с жадностью слушала, как подруги болтали о своих папашах, и завидовала даже тем, у кого они пили и поколачивали жену и детей. Я была нагулянная, как, не стесняясь, называли меня в посёлке, и не желала той же участи своей дочери. План в моей голове возник после того, как мне пришлось хоронить коллегу. Анечке тогда был месяц, и у неё не было метрики - мне всё не хватало времени добраться до ЗАГСа... Моя коллега лежит на Волковском, недалеко от вашего брата. Их хоронили в один день. На кладбище я приехала с дочкой. После похорон катила её в коляске, остановилась у могилы Родиона Геннадьевича. Шло отпевание, толпа собралась огромная, на два автобуса хватило бы...
- Да, народу было много.
- Я издалека глянула на гроб, а там красивый такой человек лежит. И очень похож на одноклассника. И заметила ещё, что у соседней могилы уже есть памятник с теми же фамилиями, что и на венках. На одном из венков надпись гласила: "Родиону Геннадьевичу Орлову от коллег по цеху". А соседний памятник был - Орлову Геннадию Михайловичу и Орловой Тамаре Петровне. Я как сейчас это помню...
Кадык на шее Нестора Геннадьевича выпукло обозначился, а затем пропал. Он не стал комментировать и пояснять, что за цех имелся тогда в виду.
- Я сообразила, что это родители человека, и что приходить на могилу к нему будет некому.
- А если бы жена, дети?
- Ни одна женщина на тех похоронах не плакала и не убивалась. Детей же не было вовсе. И я подумала - прекрасная кандидатура на роль отца для Анечки! За небольшую взятку я записала её на фамилию Орлова. Хорошая, ведь, фамилия - Орлова! Отца вписать было невозможно, да я не хотела. У меня уже сложился план, как всё обставить.
Я влезла в долги и наняла частного детектива. Он добыл фотографию Родиона Геннадьевича, обнимающего за плечи армейского товарища. Из этой фотографии в фотоателье мне сделали монтаж: получилось, будто ваш брат обнимает меня. Я специально приобрела с рук чьё-то свадебное платье и попросила сделать так, словно снимал неопытный человек, и изображение смазалось. К чему мне подробности на снимке? По легенде дочке там месяц, хотя на самом деле уже стукнуло три... Этот снимок - главное оружие и главная опора Анечки. Года два назад наша недобрая соседка по лестнице стала насмехаться, дескать, обычно, когда папы не было и нет, мама придумывает, будто папа умер. Будто он лётчик или космонавт, и бодто погиб при исполнении служебного долга. И что в стране нет столько лётчиков, сколько их напридумывали горе-мамаши. Анечка гордо показала ей снимок, глупая соседка прикусила язык. Так что старания мои были не напрасны.
В секонд-хенде я купила мужскую одежду одного размера, уложила в коробку и спрятала в дальний угол кладовки, надеясь, что любопытство дочери когда-нибудь позволит совершить счастливую находку. Так и вышло. Ей было лет шесть, когда она отыскала клад. Поверьте, радость, которую она тогда испытала, стоила тех денег, что верну вам. Я устроила множество других мелочей, которые, как кусочки мозаики, складывались в цельную картину незримого присутствия папы. Может, я покоробила вашу память о Родионе Геннадьевиче, но упрекнуть меня в бездушном использовании его имени - невозможно. По крайней мере, мы все эти годы исправно следили за его могилой и могилой ваших родителей, якобы бабушки и дедушки Ани. И, вероятно, вам это будет неприятно слышать, но никто, кроме нас, не ходил к ним.
- В этой афере есть прокол, - скзал Орлов. - Как вы объясните дочери то, что она носит не вашу фамилию, но в метрике не записан отец? Если отец признал ребёнка и дал ему свою фамилию, он будет указан в свидетельстве. Если в свидетельстве его нет, как мог он дать свою фамилию?
- Пока Аннюта об этом не задумывается, - махнула рукой Ирина Станиславовна. - А я уж подыщу объяснение. К тому же сама судьба оказалась на моей стороне. Анечка очень похожа на Родиона Геннадьевича. Я не знаю, как это вышло, ей богу, не знаю. И потом, мне не приходится лгать ей, когда я говорю, что её отец погиб в автокатастрофе. Ну, не странно ли?... Вы не беспокойтесь, я всё отдам, - добавила она на прощанье. - Спасибо вам за хорошую фамилию.
- Мне кажется, это вам следует беспокоиться, - раздражённо ответил Нестор Геннадьевич. - Вы аферистка, мадам. Аферистка с неуправляемым отпрыском.
Гражданка Хомякова удалилась, и он недовольно забарабанил пальцами по столу, не замечая призывного внимания баристы. История, поведанная Ириной Станиславовной, разом лишила его внутреннего спокойствия и уверенности в слаженном течении жизни. Ему вдруг открылся странный мир странных несчастных людей, и мир этот отчаянно не понравился. Особенно, отчего-то, не понравилось Орлову лёгкость, с которой аферистка согласилась возместить издержки ремонта, и не понравилась благодарность за фамилию. Он готовился к бурному протесту, к нахрапистой наглости или слёзным мольбам, но реакция матери ненормальной девчонки вывела Нестора Геннадьевича из себя. Она ещё и благодарит!
Весь день Орлов расхаживал в самом дурном расположении духа и столь же сердитым наутро отбыл в Америку.
В нотариальную контору Ирина Станиславовна, напротив, явилась в совершенно безоблачном состоянии, решив для себя, что за всё на земле надо платить, и ситуация с Анечкой - не исключение. Мир Ирины Станиславовны не претерпел изменения в привычном курсе.
- Я - Хомякова, - сказала она с порога, обращаясь к девушке за стойкой. Та попросила паспорт и, сверившись с фотографией, пригласила в кабинет юриста.
- Присаживайтесь, - скорее повелел, чем предложил, пожилой человек откровенно еврейской наружности. - Нестор Геннадьевич оставил вам на подпись договор. Извольте прочесть и в случае согласия расписаться.
Женщина взяла протянутый конверт, извлекла из него отпечатанный лист бумаги. Текст его гласил:
"Я, Орлов Нестор Геннадьевич, в дальнейшем Наниматель, заключаю договор с Хомяковой Ириной Станиславовной, далее - Работник, на оказание услуг по благоустройству захоронений моего брата, Орлова Родиона Геннадьевича, и моих родителей, Орловых Геннадия Михайловича и Тамары Петровны. Работник обязуется:
- содержать захоронения в чистоте и порядке,
- удалять сорную растительность с участков в пределах оградок и на расстоянии 50 см от них;
- дважды в год высаживать сезонные цветы, сорт которых выбирается на усмотрение Работника;
- трижды в год (день рождения, родительская суббота, день поминовения всех усопших) украшать надгробья розами тёмно-красного цвета;
- при необходимости заключать договор с сотрудниками Волковского кладбища на подсыпку и выравнивание составных частей памятника и надгробия, а также информировать Нанимателя о стоимости проведённых работ;
- ежемесячно с апреля по ноябрь отчитываться по электронной почте о состоянии захоронений, прилагая соответствующие фотографии.
Наниматель со своей стороны обязуется оплачивать услуги, предоставляемые Работником, 1 июля и 1 ноября каждого года действия Договора в размере ... рублей, а также все понесенные расходы по восстановлению памятников.
Договор заключается сроком на 3 (три) года, по истечении которых Работник по желанию может продлить его.
Дата...
Подписи сторон...".
Изумлённая Ирина Станиславовна подняла глаза.
- Это всё? - спросила она. - Более никаких бумаг?
- Всё, - лаконично изрёк нотариус. - Не советую отказываться от предложения. Если вы не подпишите, я вынужден буду ограничить доступ к захоронениям.
- Вы не оставляете мне выбора, - вздохнула гражданка Хомякова и поставила подпись.
- Ваше первое вознаграждение. Чуть раньше срока, но так было удобно Нестору Геннадьевичу, - проскрипел пожилой еврей, вручая ей второй конвертик с изображением "Крузенштерна".
Ирина Станиславовна не стала в него заглядывать. Она знала, сколько там денег и даже - в каких купюрах.