Ефимова Марфа : другие произведения.

01 Точка бифуркации

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Шесть случайно встретившихся особ мчатся по дорогам Таиланда в одном микроавтобусе. Что свело их вместе? Как поведет себя тот, от которого зависит слишком многое в этом мире?

Оглавление
Глава 1. Командировка Маши Пуниной
Глава 2. Пума
Глава 3. Дюжина фазанов в охотничьем мешке
Глава 4. Пум Пуй
Глава 5. Формула
Глава 6. Марио Джеймс
Глава 7. Бегущий кабан
Глава 8. Лариса Маринина
Глава 9. Шестеро в одном автомобиле
Глава 10. Рольф Пушель
Глава 11. На Самуй с богатым приданым
Глава 12. Неблагое рождение
Глава 13. Смена власти
Глава 14. Сто тысяч баксов за переправу
Глава 15. Благое рождение
Глава 16. Точка бифуркации
Глава 17. Наблюдатель Лек
Глава 18. Разгадки на любой вкус
Глава 19. Отдельные дорожки инкарнаций

Елене Хедрих, единственному человеку,
готовому снести любую чушь,
написанную мной.

Глава 1
Командировка Маши Пуниной

* * *

   Однажды утром Марипур заметил, что его левая нога распухла и стала дурно пахнуть, а его правая рука перестала слушаться. Марипур чрезвычайно рассердился и решил проучить гадкую ногу и равнодушную руку. Он, взяв большой нож, уселся под деревом. Мимо проходил монах. Заметив, как Марипур пристраивает нож то к ноге, то к руке, монах спросил его, чем он занят.
   - Хочу наказать ногу и руку, - ответил Марипур. - Нога воняет, а рука висит как плеть и не слушается. Я убью их, чтобы они не мешали мне.
   - Но ведь это же части тебя самого, - воскликнул монах. - Вот тебе лекарство, выпей его, и нога заживет. А около руки ослабь накидку, ты же перетянул ею сосуды и не дал руке жить.
   Марипур так и сделал. Через неделю монах снова встретил Марипура. Тот выглядел здоровым, но снова недовольным. Монах поинтересовался, что случилось на этот раз.
   - Мой сосед все время напивается и бьет стекла в моем доме, а сын совершенно отбился от рук, не могу с ним совладать. - сказал Марипур. - Может, что посоветуешь?
   И тогда монах ответил:
   - Я же все объяснил тебе в прошлый раз! Вылечи себя и ослабь накидку.

* * *

   Барышню с русыми волосами звали Мария Пунина. 27 лет, вроде, не девочка уже, но все кликали ее Машей. Куда там "Мария Сергеевна" - даже "Мария" никогда не произносилось применительно к Маше. Ну, разве что в присутственных местах. Так там и младенца Иван Ивановичем назовут. Будь у Маши иное место работы, скажем, где-нибудь в скучной бюджетной конторе, может, и величали бы ее полным именем, но здесь, среди оболтусов в оттянутых свитерах и пузырчатых штанах никаких званий кроме "Машки", "Маруськи" и "Марушенции" ждать не приходилось.
   - Маш, зайди-ка ко мне, - крикнул шеф из своей каморки. Шеф Леша казался еще моложе Маши. У шефа был крохотный кабинет с вечным бардаком и президентским креслом.
   Маша встала и со шлейфом ароматного тумана направилась к директору. Тонкие запахи её постоянно боролись с вечными джинсами, нарочито диссонировали с толстовками и кедами, но победить небрежный вид владелицы им не удавалось. Разве что в танго-клубе, куда Маша являлась при полном параде и на каблуках. Машин партнер по танцам, лысоватый многодетный папаша, сбегающий в клуб отвлечься от полифонического быта, однажды совершенно не заметил Машу, когда та столкнулась с ним на улице в наряде а-ля "Я только что из секции метания молота". Партнер просвистел мимо, и лишь чуть заметный поворот носа выдал его смутное ощущение знакомства.
   Маша числилась веб-дизайнером. Как водится в маленьких фирмочках, она исполняла роль многорукого Шивы. Выслушивала цветистые фантазии клиентов, рисовала макет, верстала, иногда программировала, если Вася или Андрюша были заняты, тестировала и разворачивала. Маше нравилось такая разноплановость, смена действий не оставляла места для скуки. В конторке был штатный верстальщик, были два программиста, но Маша любила все делать с нуля и без чьей-либо помощи. Машу завораживала возможность вырастить из пустоты нечто красивое и полезное, но еще больше потрясала мысль о том, что творение нематериально, однако содержит в себе некую потенциальную энергию людей, для которых оно предназначалось.
   Сегодня директор был в полном боевом облачении - строгом костюме и галстуке. Наверное, ездил на встречу с клиентами.
   - Ты была в Тайланде? - шеф взял с места в карьер. - Была? Ну, еще раз побудешь. У нас заказчики нарисовались. Из Японии, держат там турагенство, ресторан и прокат катеров. Им сайт подешевле нужен. Заодно переговоришь с "МореТуром" и "Вестником Пхукета" насчет обновления дизайна, я их предупредил уже о тебе. Надо бы слетать туда на пару дней. А ты лучше всех знаешь английский.
   - А Вася? - запротестовала Маша Пунина. - Он же вон как шпарит.
   - Вася шпарит только на тему игрушек. И потом, у него много работы сейчас. Ну, и..., - шеф замялся, и Маша пришла на помощь:
   - И он такое чучело, ты хочешь сказать.
   - Ну, примерно. - Шеф никогда не говорил прямо, все время как-то кружочком обходил. - Сам не могу, ты же понимаешь.
   Маша понимала. У шефа через неделю намечалась свадьба, ему не до того.
   - Вылетать завтра? - обреченно вздохнула девушка.
   - Послезавтра. Сегодня купим тебе билет и по скайпу познакомимся с японцами.
   - Тогда бизнес-классом, - закапризничала Маша, - и еще день на экскурсии.
   Леха махнул рукой, мол, ладно, чего уж там. А Маша пошла обратно и с привычным уже удивлением подумала о том, что Земля за последнее столетие стала меньше: клиенты в Тайланде, работники в Петербурге, и это вполне нормально.

* * *

   Интернет-газета "Фонтанка" оповещала петербуржцев о всякой всячине в режиме смерчевых потоков. Поваленные ветром деревья, цены на квадратные метры в пригородах, покупки новых игроков "Зенита", приезды мировых знаменитостей, пойманные на взятках чиновники, мероприятия в парках, фотоотчеты о снятии собак со льдин и кошек с карнизов, пожары, разливы из прорванных труб горячей воды, анонсы спектаклей и фестивалей - это все выглядело, может, и провинциально, но в оперативности у "Фонтанки" конкурентов не было. Маша села за свой компьютер и принялась смаковать новости.
   "Завтра в дацане произойдет разрушение мандалы - образа никогда не останавливающегося колеса сансары, - прочитала Маша. - Сегодня у горожан есть последняя возможность полюбоваться красивым символом утекающей вечности". Маша с сожалением посмотрела на сумку со спортивной одеждой. После работы по плану - фитнес. А шут с ним, решила Маша, лучше в дацан сходить, благо он рядом, чай, не каждый день мандалу разрушают. Фитнес подождет.
   Когда Маше стукнуло 8 лет, папа взял дочь за руку и повел в музыкальную школу, к баяну или аккордеону. Папа остановился у киоска купить газету, и Маша сбежала. Сбежала она не просто так, а целенаправленно - в спортивную секцию. Во всех любимых Машиных книжках описывались правильные дети, которые помимо всего прочего, непременно занимались спортом. А музыкой в них занимались второстепенные, не очень героические персонажи. Поэтому вопрос для Маши был принципиальный - она выбрала спорт. Папа тогда, конечно, понервничал в поисках ребенка, зато потом с гордостью всем рассказывал, какая у него дочка постреленок, и какая из нее вышла замечательная спортсменка. Чем только Маша не занималась! Легкая атлетика (1 разряд), лыжи (1 разряд), стрелковый спорт (малокалиберная винтовка, КМС, пневматический пистолет, женщины не квалифицируются ), баскетбол (2 разряд), фехтование (на шпагах, результатов нет), туризм (пеший поход, 3 категория). Но наступает момент, когда изматывающие тренировки надоедают. И даже не столько надоедают, сколько теряется их смысл. Для здоровья достаточно меньшего, а на великие достижения не хватает таланта.
   ...Получается, зря тащила спортивную форму. С неразобранной огромной сумкой Маша вошла в дацан. До него от работы было всего пятнадцать минут ходу - находился он прямо напротив ЦПКО, что на Крестовском острове. Красивое, немного наивное со всеми своими флажками и цветной отделкой, здание.
   Четыре человека откровенно монголоидной внешности (буряты, что ли, подумала Маша) с медицинскими масками на лице и красными балахонами на теле стояли на коленях у мозаичного панно, выложенного на синем мате прямо на полу. Судя по плошкам с разноцветным песком у ног художников, картина создавалась именно из этого материала. Это был круг диаметром около метра со вписанным в него квадратом и затейливым рисунком внутри. Каждый из творцов мандалы держал в руках полые металлические вытянутые конусы, из которых тончайшей струйкой сыпался в нужное место песок. Филигранная работа. Толщина линий не превосходила нескольких миллиметров.
   Маша рассмотрела на мате еле заметные линии - заготовки, очертания будущего рисунка. Оставалось действительно немного. И эта красота завтра будет торжественно убита.
   - Жалко такое разрушать, - сказала Маша какой-то старушке с узкими черными глазами.
   - Так надо, деточка, - ответила буддийская пожилая дама. - Ты вот попроси лучше о чем-нибудь, пока он здесь.
   - Кто? - не поняла Маша.
   - Пока Будда Исцеления здесь.
   -А, ну да...
   Маша прочитала еще в вестибюле храма, что нынешняя мандала посвящена Будде Медицины, и что пока ее строят, божество присутствует в зале. Что мандала - это космический принцип, управляющий процессами всех вещей. Что это графическое изображение того или иного просветленного божества, которое восстанавливает нарушенный баланс в природе и гармонизирует отношения между живыми существами всех миров. Что достаточно одного взгляда на мандалу, чтобы очиститься от болезней и негативных наклонностей. Что песок, из которого строится мандала, считается священным. Ну и прочие гипнотические утверждения.
   Что просить у Будды Исцеления? Если точно знаешь, что тебе не хватает, ты уже наполовину имеешь нехватающее. Но что делать, если душа твоя полна светлой грустью отсутствия видимых несчастий и даже неприятностей, но и всего остального. Будто ты и мир по-отдельности. Ты здесь, один в своем соку, а остальное там, и нет шансов на пересечение. Стоит ли дергать Будду этим противопоставлением?
   - А если нечего просить?
   Старушка удивилась:
   - Совсем нечего? Здоровье хорошее?
   - Хорошее, не жалуюсь.
   - Проси избавления от плохих мыслей.
   - Да я, вроде, ничего плохого не думаю.
   - Тогда попроси за других. Вон сколько голодных и помраченных ходит по улицам. Может, ты для того и родилась, чтобы за других просить.
   Маша мысленно возмутилась. Зачем просить за того, кто сам не хочет?
   - А если другим этого не надо? - сказала она. - А тут я со своими жалобами.
   Старушка вздохнула, взглянув на Машу как на малого ребенка:
   - Не бывает такого, чтобы никому не надо. Просто ты не понимаешь, и за тебя другой попросит. Но и ты увидишь, что другому надо, и за него попросишь.
   Маша вышла из дацана, так ничего и не пожелав. Просить ерунды она постеснялась, а молить о ниспослании смысла посчитала слишком пафосным занятием. Трамвай громыхал на раздолбанных рельсах улицы Савушкина, укачивал и успокаивал своим неспешным движением. Маша ехала и в полудреме размышляла, о том, есть ли какая-то цель в появлении в ее жизни новых людей, животных, деревьев, событий, явлений природы. Вот к чему она пересеклась со смешной бурятской бабкой? Наверное, цель есть, но как понять, зачем это проявилось в твоей судьбе? Чтобы все-таки ты ощущал себя единым со всем, что тебя окружает? Или это знаки-символы, назначение которых надо правильно угадать? Зачем в природе появляются алкаши, наподобие вон того гоблина, блюющего под кустом за чугунной оградой? Он что, тоже важная составляющая этого мира, со своей маленькой миссией? Он тоже - часть меня?
   Маша встряхнула голову, отгоняя дурацкие мысли. Грустно, что нечего просить у божества. Грустно не знать, чего ты хочешь.
   Вот маменька. Совсем другой коленкор! У матери все было просто. Бешеная энергия родительницы иногда накрывала с головой и Машу, выщипывала перья и трепала за все бока. Матушка всегда чего-нибудь хотела, чем нибудь пылала. Новая машина, финский язык, пауэрлифтинг, танец живота, винтажные переделки старых комодов, автостоп по Пиренеям, древнерусская кухня - все это частично задело и Машу, признаться, не слишком глубоко. Мама бы нашла что попросить.
   В конце вагона орал ребенок в коляске. Юная особа в миниюбке безуспешно пыталась его угомонить. И Маша вдруг как бы выпала из реальности. Она как-то плавно перестала ощущать себя, остался только визжащий ребенок, страдающий пьяница, скрипящий трамвай, странная смесь нагретого асфальта и цветушего шиповника, а также сосредоточенные монгольские лица над песочной химерой.

* * *

   Ничего хорошего в тайском июне нет. Сезон дождей. Душно и мокро.
   Маша заглянула на Gismeteo.ru. В Бангкоке полная задница: +35, гроза. Не знаешь, как одеваться, ни сарафан, ни джинсы. В летних туфлях ноги намокнут, а в непромокаемых жарко.
   Немногочисленные коллеги проводили Машу двусмысленными шуточками и новыми макетами сайтов. Лететь в Тайланд не очень хотелось. Утомительный перелет, бешеный Бангкок, плохая погода, непростые переговоры. Одно радовало: шеф забронировал Маше номер на 64-м этаже знаменитого отеля Байоке Скай. Отель не бог весть какой, 4 звезды, но вид! Когда еще поглазеешь на город с такой высоты?
   К деловым перелетам и поездкам Маша привыкла с детства, вобщем-то, даже любила недолгие командировки. Если ты в спорте, ты всегда в путешествиях по соревнованиям. А если у тебя еще башка варит насчет математики, то ты еще и в олимпиадах и сборах. А старые совковые гостиницы - не отели со звездами. Впрочем, по молодости ни раздолбанная мебель, ни весело разгуливающие насекомые не могут испортить ощущения праздника и свободы.
   И почему только матушка считала Машу недеятельной особой? С десяти лет в самостоятельных, без родителей, разъездах, отличное окончание школы, неплохое - университета. Наверное, маменьке надобно было видимое коловращение и шуршание, наверное, ей не очень было понятно, что многое можно сделать не торопясь, без видимой суеты.
   Маша ни в коем случае не была флегматиком. Ей вообще казалось, что в детстве флегматиков не бывает. Маша улыбнулась, вспомнив веселые деньки на соревнованиях, вернее, после стартов. Вот они покупают арбуз, привязывают его на бельевую веревку и пытаются спустить через окно мальчишкам на три этажа ниже. Арбуз раскачивается, разбивает стекло и смачно плюхается перед ногами дежурного администратора гостиницы, уделывая его с головы до ног. Деньги за стекло платили Машины родители. Хулиганили втроем с другими девчонками, но Маша благородно взяла всю вину на себя, справедливо полагая, что безотцовщине Халиковой и Ноздревой из многодетной семьи штраф ну совсем ни к месту. Вот Маша раскачивается на лампе бывшего операционного блока бывшей больнички, куда их поселили на зональных играх в захолустном городишке. Тренер, прибежавший на дикий шум в отделении девочек, орет, лицо его краснеет, но юные мартышки его не слышат. Лампа срывается, Маша летит вниз, ногой куда-то заезжает тренеру и больно ударяется головой о кровать. На утренние старты и тренер, и Маша выходят с симметричными фингалами под глазами, общественность судачит, обсуждая живопись на их лицах.
   Билет в бизнес-класс, как ни странно, не достали. Кризис, блин, нищая Россия, блин. Зато достали место для младенцев - у экрана посредине салона. Там можно вытянуть ноги и сидеть свободнее. Перелет на восток длится 9 часов, как раз хватит на средней толщины книжку с учетом сна и питания. Маша решилась взять лекции Хокинга. Бывший Машин, ну, назовем его, приятель, на последней встрече ехидно посоветовал читать такие книги в полном одиночестве, запершись в чулане, никоим образом не показывая парням содержание чтива. "Ты же понимаешь, - говорил он, - у любого мужика разовьется чувство неполноценности, когда он заглянет в книжку нежного эльфа, а там пятиэтажные формулы и предложения по сто пятьдесят слов. Ну и кому захочется благоговейно взирать на идеальную креатуру - мастера спорта и кандидата математических наук с правильной внешностью? Проще надо быть, и мужик к тебе потянется". На Машины возражения, мол, она не мастер спорта, а всего лишь КМС, и кандидатов защищают все, кто закончил аспирантуру, и не бог весть, какая тут наука, да и ничего это Маше и не пригодилось, потому что в университете Маша не осталась, а насчет красоты, тут и вовсе вопрос спорный, приятель лишь вздыхал. Повздыхал, повздыхал, да и ушел в один прекрасный день.
   Но самолет - не клуб знакомств, тут можно и расслабиться. Маша подумала так, и засунула в чемоданчик еще одну книжку - совершенно бабский роман авторши, доселе Маше неизвестной. Кто-то оставил книжку в парадной под почтовыми ящиками, сигнализируя, что она одноразовая, и ее не жалко. На обложке книжонки изображались белокурая красотка и пламенный красавец на фоне пылающего оранжевого заката. В принципе, достаточно внимательно рассмотреть картинку, чтение текста вряд ли принесет больше смысла. Если попытаться уложить пересказ в минимум слов, наверняка, получится следующее: она выпендривается, он выделывается, а потом они поженятся. А посредине будет наливаться страстью, все, что ни попадя: губы, глаза, грудь, живот, голос, и даже, на всякий случай, любимица-собачка. Так что, если взять среднее арифметическое двух книжек, получится самое то.
  
К оглавлению
  

Глава 2
Пума

* * *

   Марипур иногда любил выпить. Как-то раз он перебрал настолько, что не смог держаться на двух ногах. Он упал на колени и пополз к дому. По пути он обмочился, залез в грязь и весь перепачкался, пришлепнул рукой лягушку, и, бахвалясь перед таким же пьяным соседом, сожрал ее. Когда он был на полпути к дому, началась гроза. Ливень хлестал его, шквалистый ветер швырял ему в глаза песок, от грома закладывало уши. Марипур зарыдал, пуская сопли и слюни, но встать на ноги, чтобы быстрее добраться в сухое место, не было сил. От злости на погоду Марипур укусил своего собутыльника, ползшего рядом.
   Монах, что проходил мимо Марипура, выглянул из-под зонтика и с усмешкой покачал головой.
   - Ну, чего ты лыбишься, - завопил разгневанный Марипур, - тебе завидно, что я выпивший и мне хорошо?
   Монах ответил глупому Марипуру:
   - Только различающее постижение выделяет нас среди животных. Плохо, но не смертельно, что ты вонючий, обгаженный и обозленный. Ты умираешь, когда наступает неразличение себя и грязи. Своей усмешкой я подношу зеркальце к губам умирающего.

* * *

   Пума была самой что ни на есть столичной штучкой. Она жила на маленькой улочке в сердце города Ангелов около Центрального Госпиталя. Правильнее будет сказать - приходила туда ночевать. Да и то не всегда, а только когда захочет. Пума - вольнолюбивая пташка, сегодня здесь, а завтра там, и нет такой силы на свете, что сможет удержать ее на одном месте.
   Разве только любовь. Сильная любовь, любовь-дружба, любовь-уважение. Но такую любовь к Пуме испытывал лишь один человек года два-три назад, точнее она не скажет. Это был старый Юй - маленький человек с огромной душой. Он умер, поэтому Пума на данный момент никем не была связана. Когда-нибудь, через несколько миллионов кальп, Пума станет его матерью. Или он станет ее матерью. А для этого Пуме надо родиться еще много-много раз.
   Поутру Пума обычно ходила на другой берег реки. Там с восходом солнца, пока жара не совсем сморила город, раскидывался шумный рынок. Пума важно прохаживалась по рядам, и многие торговцы кричали ей приветственные слова. Она знала почти всех. Вот эта тощенькая женщина одна растит пятерых дочек, дочки выращивают пряные травы, а женщина их продает. Травница застенчива, некриклива. Она обязательно угощает Пуму чем-нибудь вкусным. А вот дядька большой и толстый. Толстый он потому, что хорошо кушает. А кушает он хорошо потому, что дела у него идут хорошо, потому что он продает белым туристам всякую самодельную экзотическую ерунду. Сувениры он делает не сам. Он скупает их в его родном поселке и привозит сюда. Дядька-сувенирщик тоже не оставляет Пуму без внимания. Он всегда привозит с собой слишком много еды, может даже специально, чтобы поделиться с Пумой. А вон там, через три ряда молодой китаец из китайского квартала. Продает самопальные футболки, которые шьет его жена. Китаец ничего Пуме не дает, но зато гладит ее по головке и вполне серьезно разговаривает с ней, что тоже очень приятно.
   Наобщавшись, наевшись, находившись, Пума спускалась к реке и, глядя на неспешно текущие воды, размышляла о своем неблагом рождении. Она прекрасно помнила предыдущую жизнь. Она была мужчиной, и век ее был короток. Она помнила, как не хотелось работать, как чесались кулаки, как зудел член, как необъяснимая злоба иногда переполняла душу, и тому, кто попадался под руку в этот момент, приходилось несладко. Помнила, как плакала какая-то девушка, вся в крови, как плакала мать, уронив голову на руки, как плакал и умолял не забирать последнее купчишка из соседней деревни. Помнила последнее ощущение - острую невыносимую боль слева в груди и бесполезные попытки вынуть слабеющими пальцами железо из тела. Она в той жизни никого не убила, но многих обидела. И сейчас ей думалось, что неплохо бы попросить у всех прощения, но думалось об этом как-то лениво и очень отстраненно.
   В те дни, когда рынок был закрыт, Пума приходила к хозяйственным постройкам госпиталя. Добрые поварихи выносили с черного хода остатки от завтрака больных. Пума не очень жаловала европейское меню, хлопья и йогурты были ей не вполне приятны, но там иногда попадались куриные яйца, вкусные крепко сваренные яйца. Интересно, в новом рождении Пума также будет любить яйца?
   Сегодня дождь поутих. Пума решила отметить это событие походом в шикарный ресторан. В ресторане есть зал на открытом воздухе, в саду под тенью огромных сиреневых зонтов. К обеду, наверняка, придет много народу, соскучившемуся по хорошей погоде, и будет много остатков, и жизнерадостный официант Лек угостит Пуму деликатесами.
   - Ага, ты пришла, мое золотце, - пропел Лек. - Иди сюда, сядь здесь и жди. Главное, не высовывайся, а не то тебя выгонят.
   Ясень пень, Пума не дура высовываться. До чего симпатичный парень - Лек! Так бы и облизала его всего, включая фартучек.
   - Как ты думаешь, Лек, - спросил другой официант, разглядывая Пуму, - в ее роду были питбули? Очень уж смахивает.
   Лек наклонился к Пуме, посмотрел в ее карие глаза, ласково потрепал ушко.
   - Да, пожалуй, - согласился он. - Что-то от пита или от стаффа точно есть.
   Пума расслабленно подумала, что могла бы с гордостью поведать о своем батюшке - стаффордширском терьере американского посла, удравшем на одной из прогулок в поисках любви и приключений, от которого она унаследовала крепкие спортивные стати и ровный оптимистичный характер. Но разве ж возможно донести это людям?
   Пума родилась пять лет назад в подвале на той самой улочке, где она сейчас и ночует. Пумой ее назвал сынишка уличной блинодельницы, с которым она подружилась, едва научилась ходить и махать задорным хвостиком. Мальчик тогда посмотрел фильм о кошачьих, и его восхитило сходство шерсти грациозной пумы и неуклюжего щенка. Нежно-палевый в пасмурный день и ярко-рыжий в солнечный - вот какой был это цвет. Черная мордочка и белые чулочки. Юная Пума была прелесть как хороша. Мальчик хотел взять собаку домой, но мать не разрешила. Да Пума и не жалела об этом. Ей и так хорошо живется. Не всегда сытно, но всегда интересно. Каждый день одно и то же - это не для нее.
   Пума лежала под кустом с широкими листьями и с любопытством слушала разговор двух посетителей. Люди не были ей видны, зато голоса звучали очень отчетливо. У одного из мужчин был довольно низкий с хрипотцой голос. Европеец. У местных таких тембров не бывает. Второй же был каким-то ускользающим, бесцветным. Он говорил понятно, но совершенно скучно, незапоминающе.
   - Все определилось, - сказал бесцветный по-немецки. - "Омега-групп" уже имеет договоренности с правительством Казахстана, Узбекистана, Азербайджана и даже Таджикистана. Украина пока думает, вернее, выдерживает паузу, чтобы выторговать процент побольше, но, думаю, и она пустит. Правда, не на всей территории, только на юге и востоке. Северная часть представлена своими сильными игроками, они конкурентов не потерпят.
   - Юг - тоже немало, - хмыкнул сочный. А мужчина с пустым голосом продолжал:
   - Более того, по нашим сведениям, нефтедобывающие предприятия Сирии и Йемена на данный момент подыскивают соответствующее финансовое партнерство, и готовы рассмотреть условия "Омега-групп".
   - Заманчиво, заманчиво...для Омеги...
   Пума все понимала. Чего ж тут не понять - представители некторой финансовой корпорации обсуждают перспективы среднеазиатского и ближневосточного рынков. Тема скучная. Ничего, скоро Лек позовет, начнется повеселее. Бесцветный неожиданно припустил в голос интригующих ноток:
   - Вся хитрость заключается в том, что все достигнутые договоренности держатся на одном человеке... Назовем его мистер Икс. Это он проработал перспективы новых рынков и лично очаровал своими планами и своими чарами нужных людей в этих диких странах. На его обаянии, подкрепленным солидными бонусами, держится вся эта экспансия на Восток.
   - И если бы не мистер Икс...
   - Если бы не мистер Икс, шансы были бы в первую очередь у "Симплекса", и у России во вторую очередь.
   Разговаривающие умолкли, потому что Лек принес им тарелки с чем-то ароматным. Морской окунь в соевом соусе с тамариндом и имбирем, безошибочно определила Пума. Лек чуть слышно причмокнул, Пума по-пластунски выползла с другой стороны куста, где ее уже поджидал здоровенный пласт того же, но только сырого окуня.
   Сытость от рыбы не такая, как от мяса. От рыбы совсем не хочется спать. Пума сладко потянулась, раздумывая, куда бы ей податься. Слушать нудные разговоры ей не хотелось. Бюргеры несчастные, тьфу, как неинтересно!. Эх, то ли дело русские туристы, что иногда заглядывают в этот ресторан. Вот это шоу! Вот это динамика! Официанты бегают с выпученными глазами, не успевая менять блюда, оркестрик срочно разучивает странную разухабистую музыку, напитки и песни льются рекой, а порой даже случается веселая драка с последующим братанием и лобызанием. Довольными остаются все: посетители - доброй гулянкой, официанты - щедрыми чаевыми, Пума и уборщица Ти - горой деликатесов, едва тронутых русской вилкой, корреспондент местной газеты - фотографиями роскошного скандала.
   От таких воспоминаний Пуме захотелось окунуться в бодрую суету столичной жизни, подпитаться неуловимой энергией, которой обладали только люди, которую невозможно было получить из одной только еды, даже самой калорийной, которая была неведома не то что демонам, но и богам, не говоря уж об остальных обитателях мира. Получить такую подзарядку можно было где-нибудь на шумных улицах с толчеей и толкотней. Весь город был к услугам Пумы, и она задумала посетить любимое местечко. Быстроты ради Пума воспользовалась "Небесным экспрессом". Она спокойно поднялась по ступеням на станцию, проскользнула в подошедший поезд, один раз пересела на другую ветку и вышла на конечной остановке у стадиона. Уверенной рысцой Пума потрусила к улице Као Сан.
   В предвечерний час улица начинала наполняться народом. Плыл неповторимый аромат обжаренной лапши. Торговцы ловко крутились между гуляющим людом, показывая то одну, то другую вещицу. Молодняк накалывал татуировки или заплетал африканские косички. Совсем юные на вид девчушки зазывали на тайский массаж. Пронырливые тощие мужички назойливо предлагали проехаться на тук-туке. Гремел металлический музон, а рядом нежно журчала флейта клуи - это лавки с CD и DVD рекламировали свое содержимое. Несмотря на мелкую морось (сезон дождей!), было душно и дымно от дешевых едален и открытых очагов.
   Пума сновала между ног местного и заезжего народа и наслаждалась шумом и какофонией. Все ее тело пронизывали волны невидимой людям пульсации. Пума барахталась в них, как барахтаются бледнолицие приезжие в лучезарном щедром океане.
   На одной из соседних улочек Пума услышала крики и возню. Ноги сами понесли ее к эпицентру скандала. В серебряных рядах бушевала беловолосая тетка, которая была бы очень красивой, если бы не имела такое злобной выражение лица.
   - Да что вы тут мне талдычите! - возмущенно вопила она на русском языке. Пума понимала все языки, русский казался ей очень волнительным. - Я первая взяла этот браслет! Нечего хватать чужие вещи!
   Тетку, очевидно, не смущало то, что ее никто не понимает. Чтобы подкрепить свою правоту, она вырвала из рук ошеломленной барышни корейского вида прелестную серебряную штучку с индийскими самоцветами.
   - Я покупаю эту вещь! Я первая ее заметила! - и насильно сунула продавцу несколько купюр.
   Кореянка что-то лопотала и тыкала в тетку пальцем. Продавец совал деньги обратно и пытался выцепить браслет. Народ с любопытством взирал на сцену бесплатного кино.
   - This is my...my..., черт, как же это, my браслет! I am the first! I just put it to look at the other things! Все, я его купила. Всем досвидос! Вася! Ты где пропал!
   С видом победительницы раскрасневшая тетка прижимала к груди отвоеванное украшение и бойко отмахивалась от сердитой конкурентки и торговца, потрясающего деньгами. От соседней лавки отлепился солидный человек с красным лицом и небольшим брюшком.
   - Ну, что, Ларочка, что ты опять шумишь?
   - Смотри, какая прелесть. Всего 500 рублей на наши. У нас такое тысяч пять будет стоить. Вась, скажи ты им. - Ларочка при Васе превратилась в томную кошечку. Пума аж восхитилась - до чего хорошенькой сразу стала.
   Вася вздохнул, и бормоча под нос о том, что у жены уже есть миллион побрякушек, а ей все мало, жестами стал успокаивать народ. В конце концов, он сунул продавцу еще одну бумажку, и огонь был потушен.
   - Лариса, пройдемся? - предложил Вася. - Смотри как хорошо, дождя почти нет.
   Но тетка не пожелала ходить точеными ножками. Вася поймал тук-тук и русская парочка, пнув напоследок крутившуюся рядом и заглядывающую в глаза надоедливую собаку, унеслась прочь. Пума не обиделась на пинок, она размышляла им вслед, что Лариса - тоже ее собрат, что ей тоже пришлось родиться в нынешнем облике, чтобы отработать свои деяния, и что Ларисе, как и Пуме, не о чем особенно думать.
   От рыбы и жары разыгралась жажда. Пума потрусила к реке. Ловко скользя мимо барахла, разложенного прямо на тротуаре бедной улочки, ведущей точнехонько к Прайе, собака прикидывала, где есть ближайший доступ к воде, и выходило - только на пристани. Там, конечно, вода не слишком чистая, но в другом месте и вовсе не достать из-за парапетов.
   Народ валил двумя потоками - на речной трамвай и из него. И поначалу из-за этих встречных течений Пума не разглядела самую красивую яхту на свете. Пума уже поднялась на ноги, утолив пожар во рту, когда заметила прекрасные белые борта, алую надпись "Санта-Мария" и трап из какого-то легкого светлого дерева. Трап окончательно убил Пуму. Это были не обычные грязные затоптанные мостки, а благородные покрытые лаком ступени, явно не предназначенные для грубой обуви простолюдинов. Яхта нежно покачивалась, а вместе с ней покачивалось сердце Пумы. Она влюбилась в белую красавицу сразу и безвозвратно.
   Сверху кто-то присвистнул. Пума подняла глаза.
   - Фаби, ты видел, как потешно пила эта псина? Легла на живот, лапы раскинула как лягушка, подползла к воде, напилась и встала. Как в цирке, ей-богу!
   - Ага, заметил. Марио, вроде это пит?
   - Похож... Да нет, ноги и морда длинноваты для пита... Но похож... Похожа... Фаби, это сука!
   Обсуждение вели два молодых человека в одинаковых белых рубашках-поло с алой эмблемой "Санта-Марии" у сердца. Говорили по-английски. Оба были симпатичны, но Пуму не обмануть - она видела своим зрением, что вон тот златоволосый с изумрудными глазами, он не просто красив, он ослепительно прекрасен, от него исходит сияние, он бог, и, конечно, он хозяин парня по имени Фаби. И стало понятно, почему яхта названа так примитивно, видимо, в ее имени есть аллюзия к имени владельца - Марио.
   От обилия неземной, нездешней красоты Пума села на попу, пытаясь унять барабаны в груди. Не выдержала, лизнула лак лестницы, ведущей на яхту. Марио рассмеялся:
   - Тебе нравится моя ласточка? У тебя отменный вкус.
   Пума была довольно энергичной особой. Она быстро взбежала на борт и ткнула носом в сгиб колена Фаби. Сейчас или никогда. Это редкий шанс прикоснуться к чему-то божественному. Если ее выгонят, пусть. Зато она постояла на палубе такого чуда. Если не выгонят и прокатят, ей до конца жизни останутся воспоминания о невероятном событии.
   Хорошо, что она сегодня чистая. Что вчера сынок блинодельницы повел ее поплавать на реку, а сегодня она не лезла в лужи и ходила аккуратно. Чистую собаку легче приласкать.
   - Марио, по-моему, она подталкивает меня к рубке. Она что, прокатиться хочет?
   Пума гавкнула. Это бывает крайне редко, но тут случай особенный.
   Марио пришел в восторг:
   - Точно, хочет! Давай, Фаби, заводи, прокатим даму с ветерком!
   - Чудак, ты, Марио, - добродушно проворчал Фаби, но послушно склонил голову. - Вам, сударыня куда: вниз или вверх по течению?
   Пума повернулась направо. Душа ее ликовала.
   - Значит, вверх.
   Яхта отчалила. Дождь прекратился совсем, оставив за собой пасмурное небо с изредко проглядывющими солнечными лучами. Судно летело, рассеченная им река пыталась догнать волной. Город в дымке по правому борту казался нереальным, таким Пума его еще ни разу не видела.
   У второго моста Пума взволнованно залаяла и повернулась лицом к берегу.
   - Фаби, дама желает выйти!
   Пума благодарно взглянула на Марио, тот был умницей и отлично ее понимал. Когда она уже спустилась на пристань по лакированному трапу, она вдруг ощутила огненный взгляд Марио на своей холке. Благое рождение у этого парня! Никаких мук выбора у него нет, и не будет. И еще почему-то кажется, что она знала его раньше, совсем-совсем давно. Надо уходить, не оглядываясь, а то сердце разорвется от безответной любви.
   Нетрудно заметить, что, несмотря на чувства, Пума значительно сэкономила время и силы, ведь Марио привез ее туда, где живет, возможно, самый интересный человек. Человек-пресмыкающееся. Пума навещала его каждый день, во-первых, из-за того, того что он ее кормил. А во-вторых, Пуме, как весьма экстравертивной личности, необходимы были переживания, волнения, а глядя на человека-пресмыкающегося нельзя было не волноваться и не ощущать липкого прикосновения инфернальных миров. Ну, и в третьих, Пума дружила с ним на почве... На почве... В общем, просто на почве.
   Пума действительно дружила на почве. Потому что Пум-Пуй, человек-пресмыкающееся, никогда не ходил ногами, только ползал. Позвоночник не держал его, ноги висели ватными плетьми, грудная клетка была обтянута настолько слабыми мышцами, что дыхание становилось ежесекундным подвигом. Зато руки у Пум-Пуя отличались редкой силой, да и как им не быть сильными, если с детства они были единственным способом передвижения. Вернее, локти. Пум-Пуй отталкивался от земли одним локтем, приподнимал почти невесомое туловище, падал, продвигая тело сантиметров на двадцать, затем повторял все другим боком. Так, переваливаясь с локтя на локоть, он ползал по улицам города и толкал головой кепку, куда сердобольные жители и, особенно, туристы кидали подаяние. Локти Пум-Пуя заросли толстенными мозолями, сам он был постоянно грязным, одежда снашивалась до лохмотьев примерно за неделю. Мочился он непосредственно на дороге, не в штаны, но все равно, какая-то часть влаги пачкала его, поэтому к концу дня он ужасно вонял. Его не трогала ни одна шайка местных гопников, видимо, замирая перед нечеловечески страшным и отвратительным зрелищем.
   К вечеру Пум-Пуй приползал к Сирилак. Добрая женщина жила тем, что готовила незатейливую еду на восемь столиков, стоявших прямо на улице в переулке близ широкой магистрали. Местный народ приходил к ней ужинать, поболтать, поглазеть на протекающие мимо толпы, послушать гул небесного экспресса, проносящего над головами. После десяти часов вечера, когда заведение закрывалось, Сирилак кормила Пум-Пуя, мыла его, штопала одежду или выбрасывала ее, выдавая новую. Пум-Пуй отдавал Сирилак почти всю собранную милостыню. В иные дни милостыни почти не было, но Сирилак все равно кормила несчастного.
   В удачные дни, когда Пум-Пуй притаскивал достаточное количество денег, он угощал Пуму. В неудачные дни Пуму угощала все та же Сирилак. В любом случае каждый вечер она ласково-вопросительно произносила "Пум?", и это означало, что и Пум-Пуй, и Пума приглашаются к ней на двор кухни.
   Пум-Пую было еще рано, так что Пума с чистой совестью проспала пару часов, пока ее приятель не появился на дворе кухни. Во сне она в который раз увидела, как из гигантского колеса обозрения падают в море люди и звери. Все они пришли покататься (Пума однажды тоже прокатилась на таком аттракционе с маленьким дружком-блинодельщиком), но не все могут доехать до земли. И сыпятся с верхотуры вниз, вызывая небольшое волнение воды. Выныривают, и снова садятся в кабинку, чтобы снова свалиться в низ. Сегодня в Пумином сне в одной кабинке оказались все, кого она увидела за день или хотела увидеть - белобрысая крикливая тетка Лариса, мужчина с бесцветным голосом, прекрасный Марио, несчастный Пум-Пуй, сама Пума и неясная фигурка, лица которой разобрать не удалось.
   Ночью в подвале Пума прижималась покрепче к Пум-Пую, потому что Пум-Пуй мерз на прохладном полу. Пума грела калеку, и за это, как всегда, получала сказку от него.

* * *

   Однажды Марипур шел на рынок. Ему надо было купить огурцы.
   "Только у нас вы сможете купить огурцы по 20 шупи! Далее нигде!" Увидев это объявление в одной из лавок, Марипур подбежал и купил себе корзинку огурцов.
   Но затем, гуляя по рынку, Марипур обнаружил, что во всех других местах огурцы стоили 10 шупи.
   - Караул! Меня обманули! - стал взывать Марипур.
   Но проходящий мимо монах так ответил ему:
   - Никто тебя не обманывал. В объявлении была написана истинная правда - нигде кроме той лавки не было огурцов по 20 шупи. Просто ты сам ложным образом истолковал это послание.

* * *

   Вот так и наша жизнь, думала Пума. Все, что происходит вокруг, ни хорошо, ни плохо. Человек сам решает, как повернуть нейтральное событие - хорошей или плохой стороной. Жалко, что ни Пума, ни Пум-Пуй ничего не могут решить. Пума хотела пожаловаться Пум-Пую, что ей кажется, что жизнь плавно обтекает и ее, и калеку, и они не могут взывать ни малейшего возмущения на ее поверхности, но набитый (благодаря душевной Сирилак) желудок приказал векам смежится, и все отключилось.
  
К оглавлению
  

Глава 3
Дюжина фазанов в охотничьем мешке

* * *

   Когда я думаю,
   Я цепляюсь корнями за камень,
   Висящий в пустоте.
   Когда я пребываю, не думая,
   Я подвешен в пустоте без камня.
  
   Такое стихотворение сочинил однажды Марипур, и сам не понял - о чем это он.
   Перестань делать зарубки
   На пролетающих мимо событиях,
   И ты увидишь истинное лицо времени.
   Ты увидишь, что у времени нет лица.
  
   И такое стихотворение сочинил Марипур, но и его не понял. Потому что был не очень умным.

* * *

   У Марии Пуниной зеленые глаза. У матушки Марии Пуниной тоже зеленые глаза. Науке известно, что зеленый цвет проигрывает карему, но держит верх над голубым. Из-за редкого оттенка очей матушку Марии родня отца звала ведьмой. Ничего ведьмовского в матушкиной судьбе не обнаруживалось. Ну, разве что за некоторыми исключениями, вернее, не вполне объяснимыми фактами. Например, хоть и была матушка неуемной, временами черезмерной, иногда даже превесьма излишней энергии, ее очень любили звери. Взгляд, брошенный матушкой на драную кошку, выползшую из подвала погреться на солнышко, приводил животное в полный восторг. Кошка издавала радостный вопль и бежала за матушкой, выписывая восьмерки и кренделя, будто полжизни служила в цирке Куклачева. Собаки, бездомные и хозяйские, суки и кобели и щенки разных полов и возрастов, завидя матушку, разворачивались и послушно трусили рядом, аки преданные солдаты при генерале. Погружение в сельскую жизнь также оборачивалось очередным казусом, поскольку тучные стада селян все норовили пойти вослед матушке, совершенно игнорируя вожатого пастуха. Одна ненормальная буренка однажды даже застряла в калитке, устремившись за матушкой, которая пыталась проскользнуть в домик, снятый на пару недель для отдыха на пленере. Корову вытаскивали всем селом, балагуря и подначивая матушку, а после отмечали же всем селом чудесное избавление рогатой из пут, благо матушка расстаралась, задабривая неодобрительно настроенного хозяина коровы.
   Еще у матушки Марии есть странное свойство, связанное с насекомыми. Они при ней не живут. В Машином детстве, когда семья обитала в крохотной хрущевке у черта на рогах в Сосновой Поляне, весь дом страдал от тараканов, и только в Машиной квартире их не было. Иногда матушка приносила шального таракашку в кармане белого халата с работы, из больницы, но бедняге не везло - матушка небрежным взглядом буквально из-за плеча будто обжигала его, и таракан издыхал. Надо ли говорить, что папенька Машин слегка опасался своей жены, может даже не из-за зверей и насекомой нечисти, а из-за фонтанирующих из матушки прожектов.
   Матушка пыталась рулить Машей, подталкивать, увлекать, вести в мир бешеной круговерти, но Маша при видимом согласии и как бы подчинении все делала по-своему. Пять видов кружков, три-четыре спортивные секции, походы, сплавы на байдарках, уроки игры на гитаре, курсы экзотических языков, конная школа, полеты на параплане, циклы лекций в Эрмитаже, школа чайной церемонии, академия кулинарного мастерства, танцевальные клубы, разведение джунгарских хомячков - сколько же дребедени выдержала Маша за все свое детство! Нет, кое-что в Маше осело - и математика, и английский язык, и спорт, и умение спеть на гитаре прочувственный романс, словом образцовая интеллигентная барышня. Но в то же время, в отличие от мамы, Маша все норовила задуматься и остановить время. Ей никогда не была понятна суета.
   Иногда матушка заставала дочь в каком-то застывше-мечтательном состоянии. "Мария, - вещала тогда мать, - я просто чувствую, что твой мозг перешел на альфа-излучение. Просыпайся!" Самое интересное, что пока мама произносила эти слова, Маша видела, как невероятно медленно шевелятся ее губы, как колеблются волны воздуха у ее лица, а звуки текут протяжно и низко, будто старую виниловую пластинку кто-то нарочно притормаживает пальчиком.
   На краю ванны у Пуниных зачем-то стояла стеклянная литровая банка. Кажется, никто и не помнил, для каких таких целей она там торчит. Банка была всегда. Банкой играли дети, когда купались - Маша, а затем ее младший брательник Вася. Банкой поливали цветы. В банку кидали отмокать пластмассовые расчески. Словом, банка в чем-то символизировала уютное, вечное, спокойное существование семьи. Никто не знал, что чудесный случай спас банку от погибели. Маше тогда было лет девять, и она бултыхалась в ванной. Маша любила то выпускать, то набирать воду. Когда вся вода была слита, и затычка заново вставлена в дырку, Маша неловко дрыгнула ногой и задела банку. Далее будто кадры самодельных мультиков. Лист первый - банка чуть-чуть накренилась. Лист второй - крен около 30 градусов относительно вертикали. Лист третий - шестьдесят градусов. Лист четвертый - парение в воздухе. Лист пятый - почти у дна ванны. Если в блокнотике быстро прошелестеть лиcтиками, то рисунки оживают: банка летит как настоящая. Маша успела осознать падение, полюбоваться нереально красивыми кадрами полета, решить, что битое стекло в ванной совсем ни к чему, подставить руку и поймать злополучную посудину. Произошедшее ничуть не удивило девочку, ей и до этого доводилось притормаживать события. Объяснить сей феномен Маша не могла, но читала, что спецагентов учат такому погружению, чтобы моментально и реактивно принимать решения в критических ситуациях. "Если что, подамся в разведчики", - думала Маша. Специально вызывать замедление времени у Маши не получалось, все накатывало спонтанно, причем в такие моменты вроде как пропадали все мысли, но при этом все осознавалось.
   Отель Байоке Скай - самый высокий в Азии. Высота его 309 метров, фундамент укреплен на 65 метров вглубь земли, амплитуда раскачивания верхушки здания - 10 метров. Маше повезло, она сняла комнату на 72-м этаже. Вообще-то зарезервирован был номер на 64-м этаже, но по каким-то накладкам, предложили 72-ой. Этажи с 64 по 74 - так называемая "спейс-зона". В эту зону просто так не попадешь, к ней доставляет особый лифт, да и то, если только активируешь его электронным ключом своего номера.
   Маша стояла у окна, вернее у стеклянной стены, и пыталсь разглядеть хоть что-нибудь на земле. Удавалось с трудом. Рассматривала дома, раскинувшиеся далеко внизу и удивлялась - как много в Бангкоке бассейнов на крыше. Бангок вообще - разноэтажный город. На нескольких уровнях шоссе и дороги, чем выше, тем меньше машин на них, наверное, тем дороже проезд. На нескольких уровнях скоростной экспресс - метро наоборот, не под землей, а в небе. На нескольких уровнях дома - под высоченными небоскребами теснятся совершенно жалкие лачуги. Самое интересное, удивлялась Маша, что богатого человека здесь нисколько не коробит вид на трущобы из дорогих апартаментов, равно как не приводит в трепет и бедняка присутствие по соседству запредельно роскошной жизни. Наверное, это потому, что они все буддисты, что они не разделяют себя ни от чего сущего на земле.
   Перед отлетом шеф пожелал вдруг самолично отвезти Марию в аэропорт. Аттракцион небывалой щедрости очень и очень удивил девицу. Все объяснилось у входа на чек-ин. Леша помялся, покраснел и выдавил:
   - Машка, тут мой дядька попросил моей тетке передать пакетик со шмотками. Будь другом, возьми вот этот пакетик.
   Пакетик оказался увесистым баулом килограмм на пять. Да еще вида препохабного - клетчатая челночная сумка, привет из девяностых. Маша любила путешествовать налегке, не обременяя себя излишком вещей. Сейчас с ней был крохотный оранжевый чемоданчик и сумка с документами и книжками. Баул был, во-первых, тяжелым, а во-вторых, портил образ утонченной особы, но отказать Лешке Маруся не смогла. Хрен с ним, как-нибудь дотащит.
   - Тетку зовут Ирина Петровна. Она подъедет в отель на ресепшен к 9 утра либо в среду, либо в четверг. Подождешь минут 15 в среду, если не придет, тогда будет в четверг. Она там лекции читает по русской литературе в университете.
   Лешка - потомок обширной писательской толпы. Он пра-пра-пра-правнук Достоевского, пра-пра-пра-кузен Толстого Льва и не менее пра-кузен Толстого Алексея, не считая разнообразной родни из деятелей помельче. В общем, чего еще ждать от его тетки, как не лекций по литературе.
   - Давай уж, - вздохнула Маша. - Отобьюсь если что.
   - Что, если что? - неожиданно испугался шеф.
   - Ну, если обо мне начнут думать как о недалекой бабище, отправившейся за дешевым товаром, тут же достану книжку по квантовой физике и с умным видом стану читать. И даже делать пометки.
   - А-а! - сказал Леша. Видно было, что его будто отпустило.
   Сегодня была среда, и никакая тетка не пришла за своим мешком. Встреча с заказчиками намечалась только через час, поэтому Маша стояла у стеклянной стены отеля и рассматривала с высоты 74-го этажа город ангелов.
   В какой момент произошла расфокусировка зрения, Маша не заметила. Потому что внезапно она вдруг поймала взглядом собаку, целеустремленно бегущую по самой кромке автострады. Собака сверху казалась совсем крошечной, но почему-то Маша видела ее крайне отчетливо. И в замедленном изображении. Собака двигалась, провисая в воздухе, были заметны спружинивания ее лап и взметающийся розовый язык. Так же медленно ехали рядом автомобили, и даже дым из выхлопной трубы автобуса начинал клубиться весьма неторопливо. Псина похожа на амстафа. Удивительно, как это можно понять с такой высоты! Маша смотрела на собаку завороженно, пока та не скрылась под мостом, а куда потом делась - неизвестно.
   Мария встряхнула головой, отгоняя накатившее наваждение. Мысли вернулись к тетке шефа, пакету, предстоящим переговорам.
   Девушка вызвала такси. Усаживаясь на заднее сиденье, вспомнила историю семилетней давности. Бог его знает, как относится к ее последствиям. Маша тогда проспала. Будильника не слышала - то ли тот заглючил и не прозвенел, то ли сон был слишком крепкий. И оставалось до отбытия самолета, на котором улетал в долгую-долгую командировку ее тогдашний парень, а, может, даже и любовь, ровно столько времени, сколько нужно, чтобы домчаться на такси.
   Такси было заказано сразу же после осознания факта жесткого дедлайна. Маша умылась-оделась-накрасилась и даже глотнула чаю за десять минут. Через четверть часа она уже стояла у парадной и нетерпеливо поджидала авто. И вот оно уже мелькнуло в арке, и Маша уже с облегчением решила, что все обойдется, как из соседнего подъезда выскочила почему-то в домашних тапочках всклокоченная женщина с безумными глазами и бросилась к подъезжающему автомобилю.
   - Эй, дамочка! Это мое такси! - закричала Маруся. - Это я его вызывала!
   Дамочка сложила руки у груди и с жаром сквозь слезы довольно бессвязно принялась умолять Марусю уступить:
   - У меня там Коленька... он в беде... мне позвонили... из больницы... он совсем ребенок... он хороший... он может умереть... я не прощу себе...
   Маша ничего не поняла, но поглядела в глаза просящей - и сдалась. Такси было заказано снова, но время было утеряно. Любовь обиделась и улетела раньше, чем новое такси домчалось до аэропорта, и не захотела больше общаться, решив, что Марии это все не нужно.
   - Дура ты, - говорила потом подруга Олька, - небось этот Коленька от передоза там откидывался, нашла кого жалеть. А сама такого парня потеряла.
   И Маша даже была согласна с Ольгой, но случись все заново, наверное, поступила бы так же - невозможно было глядеть в те глаза, наполненные болью.
   Кстати, у соседки этот Коленька тогда помер. И именно от передоза. И выходило по всему, что жертва была напрасной - и присутствие матери Коленьку не спасло, и сама осталась ни с чем. И все-таки - все бы повторила. А с другой стороны, будь это настоящая любовь, разве бы кончилась она так глупо, разве не созвонились бы, не объяснились бы. Может, оно и к лучшему, что без затягиваний и малой кровью.
   Маша вообще замечала, что ей довольно часто приходится быть на развилке: налево пойдешь, коня потеряешь, направо, ... ну и по тексту далее. И все время приходится принимать решение, плохое либо для тебя, либо для другого.
   Такси остановилось у светофора напротив деревьев и сиреневых зонтов, Маша приспустила окно и принялась вовсю наслаждаться прелестным видом садика. Какой-то парень в черном костюме (что за странный цвет одежды для утра!) заметил Марию. Сначала скользнул взглядом, а потом стал рассматривать в упор. Маше это не понравилось, она закрыла окно. Такси тронулось, парень остался в растерянности. Он сказал второму человеку в такой же одежде:
   - Слышь, Тхе, кажется, я видел сейчас такую девушку...
   - Брось, показалось.
   - Ну, может и показалось.
   - Ты что-то почувствовал?
   - Да, очень сильно. Она умеет быть пустой.
   Английский Мария знала отлично - год стажировалась в Канаде. Погрузи с головой в чужой язык любого, через месяц затрещит как миленький. Водитель таксомотора вполне сносно изъяснялся по-аглицки, он рассказал Маше, что этот уютный уголок с зонтиками - очень приличное для белого человека место, где можно очень прилично поесть и очень прилично отдохнуть, и что он каждый день возит сюда приличных приезжих. Он очень забавно употреблял для любого эпитета слово decent.
   Вечером позвонил отец. Спросил, как дела. По работе нормально, все идет по плану. В Бангкоке дождь. Но не сильный, так, морось. Да, жарко, дождь не спасает. На экскурсию пока не ездила, послезавтра поедет, когда переговоры завершит.
   Папа был просто папа, без интересных романистам особенностей. Спокойный, доброжелательный, немного скучноватый, но ужасно уютный. Маруся у него была любимицей. Кто еще может вырасти в хорошей обычной любящей теплой семье? Хороший обычный добрый человек, конечно.

* * *

   ...В старинном замке древнего шотландского рода воцарилась тьма. Ничто не нарушало давящую тишину. Лишь изредка где-то в глубине запущенного сада пронзительно вскрикивала сойка.
   Изабелле не спалось. На ней была ночная сорочка из тончайшего шелка, за которой угадывалась нежная кожа юного тела. Окна были раскрыты настежь, но в воздухе повисло предчувствие чего-то тяжелого, то ли грозы, то ли урагана. Изабелла металась на огромной кровати под балдахином. Волосы были раскиданы по подушке и ярко сияли на белоснежной наволочке.
   Где-то там, через три или четыре стены от нее, спал самый непонятный человек, которого когда-либо видела в своей недолгой жизни Изабелла. Он не давал ей покоя - и манил, и отталкивал одновременно.
   "Интересно, что же он принес сегодня с охоты?" - в возбуждении размышляла Изабелла.- "Какой странный мешок он отнес в домик привратника. И как он испугался, когда я пошутила насчет дюжины фазанов на ужин. Я должна проверить, что же он скрывал от гостей и домашних!"
   Изабелла бесшумно выскользнула из комнаты и с небольшой свечой в руках направилась к таинственному домику, где, как она точно знала, в данный момент нет никакого привратника, ибо последние привратники покинули обедневшее родовитое имение сразу после войны.
   Девушка медленно шла по дорожке...

* * *

   Боже мой, какой шарман! Маша, прочитав очередные строчки этого бесхитростного изделия для романтических дам, умилилась от всей души. А потом вдруг подскочила. Мешок! Мешок с дюжиной фазанов к ужину!
   Маша, конечно, поколебалась. Конечно, она походила в волнении по комнате, взвешивая все аргументы за и против. Конечно, она поотягивала момент некрасивого поступка, обозревая город и подсчитывая количество машин в минуту на выбранном перекрестке. Конечно, она пробовала улечься обратно в постель и продолжить чтение... А потом решительно подчинилась власти любопытства.
   Маруся выволокла на середину номера клетчатый баул, пощупала его бока. Это точно не тряпки. Тряпки легче и распределены неоднородно, а тут все ровно, будто заполнено сахаром. Такой же на ощупь мешок стоял обычно у Пуниных в июле и августе, когда матушка развлекалась изготовлением экзотического варенья из привозных фруктов: абрикосового с миндалем, грушево-дынного, тыквенно-имбирного, фейхоового (ну и словечко!), яблочно-коричного и прочего безумства (хотя папа и Вася любили больше всего простецкое клубничное). Ощупывание еще сильнее разожгло желание посмотреть, что же там лежит. Маша аккуратненько развязала бечевки, предусмотрительно не стала их вытаскивать из-под дна сумки, чтобы потом воспроизвести все узлы, какие были, и потянула язычок молнии.
   Опа! Вот тебе и тетушка, вот тебе и древнерусская литература. Сумка по завязку была наполнена белым порошком, подобным мелу или крахмалу - очень мелким и без кристалликов. Органолептический анализ, проведенный незамедлительно, ничего для Маши не прояснил. Пробовать на вкус Маша побоялась, мало ли какая гадость здесь находится. Ни щелочь - сливки из маленького пакетика, потыренного с завтрака, ни кислота - вино из маленькой бутылочки из номерного бара - не реагировали на порошок. Вещество ничем не пахло, на ощупь было никаким.
   Сказать, что Маша струхнула - ничего не сказать, потому что первая мысль, зароившаяся в голове и включившая непрерывный аларм, была - наркотики. В Тае с этим не шутят. Провоз через границу - смертная казнь, распространение внутри страны - лет сорок тюрьмы. Сразу бросило в жар, сердце бешено заколотилось. Неужели Леша такими страшными вещами занимается? Не может быть. За пять лет знакомства с шефом Маша ни разу ничего подозрительного не замечала. Нормальный парень. Своя фирма, вполне успешный, любит велосипед и байдарку, заядлый стритрейсер. Обдолбанным не очень-то покатаешься. На драгдилера, вроде, тоже не тянет, хотя кто из знает, этих драгдилеров.
   А, вообще, странно все. Пять кг для наркоты - не слишком ли этого много?
   Воображение услужливо нарисовало нерадостную картинку тайской тюряги: камера на тридцать человек, сон на полу без матрацев, духотища без кондиционера, бурый рис на обед, завтрак и ужин, и десятисантиметровые тараканы. Точно такие же, как Маша видела сегодня утром на улице, пока ловила такси. Но даже не это страшило Машу. Хуже было другое: выбрать, что делать, чтобы было по совести, если начальных условий уравнения явно недостаточно.
   Перспектив, если называть вещи своими именами, было ровно две. Встать на сторону законности и настучать полицейским. Либо, плюнув на законность, передать мифической тетке сумку, пусть сама разбирается со своими злодейскими племянниками.
   Отложив решение до утра, как бы отмотав время до момента, когда ей захотелось изучить чужой багаж и когда она еще была совершенно спокойной, выметя до чистоты из башки судорожные мысли, как когда-то она поступала перед соревнованиями, Маша поехала ужинать в приличное место для приличных людей. В официанте, прислуживающим Марусе, девушка признала парня, бесцеремонно разглядывавшего ее сквозь окна такси. Официант был неожиданно неловок и смущен, но Маше уже было все равно. Она отпустила все мысли до следующего дня.
  
К оглавлению
  

Глава 4
Пум Пуй

* * *

   Три двери было в доме Марипура. Первая дверь была парадной, она выходила на улицу. Марипур тщательно следил, чтобы ступени, ведущие к двери, и дорожка, и сама дверь содержались в чистоте и опрятности. Он заставлял жену и детей подметать, мыть и обтирать, чтобы никто из соседей не мог назвать дом Марипура неряшливым. Две другие двери выходили на задний двор и в огород. Марипур не очень смотрел, что творится у этих дверей, ведь их никто не видит. Куры и собаки спокойно проходили в дом через эти двери, забегали дети в грязной обуви, жена выливала помои неподалеку от этих дверей.
   Дом постепенно зарастал грязью, проникающей из черных ходов, зато снаружи, у парадной двери, он сиял.
   - Больше следи за скрытым, чем за открытым, - сказал Марипуру проходящий мимо монах, - ибо следующему, кто будет жить в этом, достанется лишь гниль.

* * *

   Больше всего на свете Пум Пуй жалел о том случае на реке. Вернее, об его исходе. Переправиться через Чао Прайю стоит дешево - всего полтора бата, поэтому Пум Пуй иногда подползал к одному удобному причалу, и лодочник вместе с другими пассажирами втаскивал его на суденышко. Можно было сесть на большой паром, там стоило даже дешевле, и вползать можно было без помощи, но Пум Пуй любил маленькие лодчонки. На них вода была ближе, брызги летели прямо в лицо, и иногда можно было заметить шальную рыбку и змею, если смотреть в глубину. А большие паромы ограждены бортиками, чтобы никто не упал.
   Каждый раз, когда лодка достигала середины реки, сердце Пум Пуя начинало петь. Он и сам пел, если был единственным пассажиром, лодочники смотрели на это снисходительно. Но тогда в лодке кроме калеки была еще девушка, трогательно юная и тоненькая. При виде таких цветочков у Пум Пуя всегда перехватывало дыхание от нежности и красоты. Тогда она застенчиво натягивала платье, прикрывая коленки, и сильно смущалась.
   Лодка неспешно скользила поперек течения, лодочник с обмотанной от жаркого солнца головой сидел на моторе и, казалось, спал. По крайней мере, глаза его были прищурены. Водный мотоцикл возник как-то внезапно и на очень большой скорости. Пум Пуй успел заметить, что за рулем сидит сопляк лет восемнадцати, не больше, а далее был удар и соленый привкус во рту. Правый борт треснул, вода хлынула в лодку. Пум Пуй, лежавший до столкновения как раз головой на крохотном спасательном круге, вцепился в драгоценную вещь и стал осматриваться.
   Аквабайк крутился на боку и тарахтел, испуская фонтанчики откуда-то снизу, его водителя не было видно. Лодочник и девушка, барахтались в воде, цепляясь за разбитую лодку. Беда была в том, что лодка медленно тонула, все больше и больше наполняясь водой, а круг был один. Лодочник, кажется, понял это. Потому что он отцепился от гибнущего бота и поплыл к гидроциклу. Вынырнул горе-мотоциклист. Левый глаз его заливало кровью. Они вдвоем уцепились за причину аварии и стали пытаться привести его в рабочее положение.
   Девушка осталась одна. Она даже не кричала. Ужас как будто парализовал ее. Пум Пуй возликовал: вот он, настал его момент! Пум Пуй подгреб слабыми ручонками к девушке и прокричал, чтобы она держалась за круг. Девушка попыталась схватиться за него, но круг был слишком маленький. Похоже, что он был куплен в китайской лавке детских игрушек - вот какой он был. И Пум Пуй решил. Зачем ему эта жизнь? Будет благом, если спасется юный и красивый человек. Пум Пуй принялся сползать с круга, чтобы уступить его девушке.
   Но тут все кончилось. На берегу заметили аварию. На быстроходной моторке прибыли спасатели и вытащили всех из волнующейся стихии. Байкеру промыли рану, паромщику помогли прицепить останки лодки, чтобы не потерять хотя бы двигатель, на девушку накинули одеяло, Пум Пуя уложили на дно и напоили кофе. Девушка минут через пять скинула одеяло и даже не посмотрела на Пум Пуя.
   Пум Пуй глотал сладкий кофе и плакал от бессилия. Лучше бы он утонул. Лучше бы судьба даровала ему возможность совершить благородный поступок и потом умереть. Но получается, что ровным ничего от Пум Пуя не зависит. Даже права на смерть у него нет.

* * *

   Пум Пуй не всегда был пресмыкающимся. Но несчастным был всегда. В детстве он жил в крохотной рыбацкой деревушке на берегу Индийского океана у самого экватора. Весь берег подле деревушки был покрыт дурно пахнущими водорослями, туго закрученными ракушками и гнилыми очистками улова. На воде на привязях покачивались длинноносые лодки, украшенные цветными лентами. Моторы на этих лодках были слабенькими, из них прямо в воду вытекал бензин, так что купаться у деревни можно было только в окружении радужных пятен. На соседних островах был истинный рай с белым песком, свисающими пальмами, прозрачной зеленью океана и стайками полосатых рыбок, только плыть до них надо было не менее часа.
   Порядки были простые. Утром мужчины рыбачили, затем чистили пойманное и увозили на единственном допотопном грузовике в ближайший поселок хозяйке всех лодок, мадам Тхао. Мадам перепродавала рыбу и лобстеров далее, а мужчинам выплачивала сущие гроши. Но никто не роптал, потому что никому ничего особенно не надо было. Парни по несколько лет подряд ходили в одних и тех же коротких штанах, и несколько лет подряд обматывали голову одним и тем же клетчатым платком. Женщины вели хозяйство и растили детей. Дети лет до двеннадцати ходили в школу в соседнее село, что в семи километрах, а потом превращались в рыбаков и хозяек.
   Вечерами мужчины собирались под плетеными навесами на сваях, жарили тощих кур, пили пиво "Сингх", пели песни и курили крепкие папиросы. Женщины судачили о пустяковых событиях. Иногда события происходили совсем непустяковые. Так, гордая красавица Бутракхам, сбежавшая года два назад от пьяницы отца в город, недавно вернулась брюхатой. Отец уже помер, так что Бутракхам жила теперь совсем одна в ветхой лачуге. Жила и поджидала ребенка.
   Сначала злые языки кричали красавице вослед обидные слова, но потом все привыкли и стали смотреть на растущий живот Бутракхам с равнодушием. Кое-кто из бывших подружек даже снова начал похаживать к ней в гости и приносить будущему младенцу то распашонку, то чепчик. Сама Бутракхам на все выпады и насмешки не отвечала, лишь смотрела сквозь обидчика куда-то вдаль туманным взором и молчала. На что она жила, никто из соседей не знал.
   Когда пришел сезон дождей, Бутракхам родила мальчика и назвала его Сакда. Мальчик был тощенький и весь покрыт ужасными нарывами. Нарывы, наверное, постоянно зудели и чесались, потому что мальчишка непрерывно плакал. Он начинал орать сразу после короткого сна и криком изводил себя до исступления до тех пор, пора не кончались силы, и он не забывался на некоторое время некрепким сном. Врач, к которому Бутракхам пришла в город, сказал, что это стафиллокок, и что им повезло, что нарывы снаружи, на коже, а не внутри. Сделал укол и велел приходить к нему каждый день по три раза в течении двух недель. Но таинственные деньги, на которые жила Бутракхам, на тот момент закончились, и пришлось уехать обратно в деревню.
   Бутракхам принялась рыбачить вместе с мужчинами. Сына она брала с собой в море. С ней в паре работал глухой старикан, потому что никто больше не выдерживал криков Сакды. Так мальчик и осознал себя впервые - сидящим под навесом на лодке и отчаянно расчесывающим волдыри.
   Сакде становилось легче, когда он раскапывал мокрый песок и клал его на раны. Тогда зуд затихал и можно было поиграть цветными раковинами, погонять крохотных крабиков из их норок. Никто с подрастающим Сакдой не дружил, ребята брезговали его кожей ужасного вида. До семи своих лет Сакда общался только с матерью, океаном и дурачком Дэнгом. Дэнга было очень интересно слушать, потому что он жил среди асуров, претов и нараков и не замечал окружающего мира. На Сакду он думал, что это какой-то нарак Пум Пуй, и объяснял ему, почему он, Пум Пуй таким оказался.
   Однажды в их деревне появилась новая семья. Говорили, что они убежали из Малазии от мусульман. Глава семейства был форменный головорез, и старший сын его, Наронг, тоже был отчаянным пацаном. Когда он впервые увидел чешущегося Сакду, он скривил рот, дал ему по лбу - единственному свободному от ран месту и произнес:
   - Ну и дерьмо же ты!
   Все остальные мальчишки тоже так думали, но никто до сих пор не бил Сакду. Тем более по голове. Сакда убежал к матери и расплакался. Бутракхам спокойно посоветовала сыну научиться давать сдачи. И еще она сказала, что побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто решительнее. А также, что хотя Наронг и прикоснулся к голове Сакды, оскорбляться не стоит, ведь он из Малазии, и не знает, что в голове живет дух человека, а на тех, кто об этом не знает, духи не обижаются.
   С тех пор Сакда на всех обидчиков бросался, закрыв глаза и молотил их, не чувствуя боли. Постепенно за ним закрепилась слава чокнутого, и его перестали дразнить. Казалось, жить становилось полегче.
   Наронгу отец купил в городе складной перочинный ножик. Такой божественно прекрасной вещи не было ни у кого в деревне. Наронг сначала демонстративно вырезал и остругивал всякие палочки , купаясь в завистливых взглядах мальчишек. Потом мальчишкам надоело без конца таращиться на нож. Тогда Наронг придумал игру в ножички, играть в которую можно было любым лезвием и даже заостренной палкой. Надо было кидать лезвие в очерченный круг со своей половины, и если нож входил в землю и не падал, по расположению ножа чертилась линия, и кусок круга отходил кидавшему. Игра заканчивалась, когда противнику не на чем было стоять, то есть клочок земли под ним был меньше следа от ступней.
   Играли на желания или на самые мелкие монетки или на папиросы. Сакда обычно наблюдал за ножичками со стороны. Но как-то раз он набрался смелости и попросился поиграть. Пацаны заржали и порекомендовали валить, пока цел. Один Наронг только хитро прищурился и спросил:
   - А что у тебя есть?
   Сакда показал кухонный нож, взятый тайком из дома, пока не было матери.
   - Это понятно, - брезгливо осмотрел нож Наронг. - Чем расплачиваться будешь?
   У семилетнего Сакды не было ничего, кроме грязных шорт. Но он все придумал заранее.
   - Если ты выиграешь, то порежешь мне руку, - сказал Сакда.
   Глаза Наронга загорелись от любопытства.
   - Идет, - сказал он, - с моей стороны вот эта монета.
   Сакда проиграл, хоть и тренировался подолгу в одиночестве. Наронг был старше его на три года, и у Наронга был чудесный нож. Мальчишки, наблюдающие за поединком, затихли. Неужели и вправду Наронг разрежет руку этому чесоточному?
   Победитель уже учился в школе, он знал разные геометрические фигуры.
   - Я вырежу на тебе треугольник, - пообещал Наронг.
   Сакда послушно выставил вперед руку, грязную и нарывающую. Наронг в абсолютной тишине три раза чиркнул по ней. Он весь взмок и тяжело дышал. Сакда же, казалось, не чувствует боли, не видит кровь. Сакда ушел с треугольником на руке, отмыл кровь и по привычке засыпал раны холодным песком из раскопанной ямки. Было очень больно, но зато он поиграл с самим Наронгом.
   Потом Сакда играл и с другими ребятами на то же самое. Руки и ноги его постепенно покрывались шрамами. Теперь от него шарахались не из-за мокнущих нарывов, а из-за вечно воспаленных, иногда распухших конечностей. Так Сакда отвоевывал право на общество. Самое удивительное, что нарывы почему-то перестали появляться на теле мальчика, сначала их не стало на изрезанных руках и ногах, а потом очистилось все тело.
   Ножички закончились, а шрамы в виде многоугольников и ломаных линий остались. Бутракхам, поначалу воевавшая с сыном из-за его странных выходок, вдруг успокоилась и махнула рукой: что возьмешь с безотцовщины, фурункулы вон прошли, и то хорошо.
   Сакда частенько ощущал себя крабом. Вот крабик бежит со всех восьми ног куда-то по кромке берега, и нет у него ни поворотов, ни дороги. Заметит опасность - закопается в песок, затем выкопается и побежит незнамо куда, а чаще всего туда - куда потащит набегающая волна. У Сакды тоже все было неизвестно, и несло его куда-то без его ведома.
   Вот например, выиграл он у одного мальчишки восемьдесять сатангов. Весь день решал, на что их потратить - на пакетик сушеных куриных крылышек или на наклейку с рисунком гоночного автомобиля. А вечером мать объявила, что рис и соль дома кончились, и им придется есть только рыбу, пока не придет выручка за улов. Сакда понимал, что правильнее будет отдать маме свой выигрыш. Но рис и соль - это было так скучно, а наклейка была такой красивой! Мать объявила о вынужденной диете непринужденно, как бы безразлично, но чуть попозже Сакда заметил слезы на ее глазах. Он тогда побежал к своему тайнику - папиросной коробке, засунутой в щель под половицами под его матрасом, но вручить матери деньги не успел. По дороге из лавки заскочила материна тетка и отсыпала немного гороха и риса. Будто плеснула морская волна и смыла благородный порыв мальчика.
   Сразу после дождей, когда Сакде исполнилось бы восемь, должна была начаться школа. Бутракхам с сыном уже купили в городе новенькие синие шорты и белую рубашку, и даже коричневые сандалии. Сандалии были абсолютной диковинкой мальчику, поскольку его ноги никогда не знали обуви. Мать целый год копила деньги на школьную одежду, отказывая себе в покупке таких мелочей как мыло, пряности, свечи. Сакда в разговоре с другими мальчишками теперь мог небрежно ронять фразы о том, что будет, когда он пойдет в школу, и чувствовать себя как все.
   Как все, впрочем, он так и не стал. У всех были отцы, или память об умерших отцах, а Сакда был приблудышем. У всех было гладкое, хоть и грязное, тело, а Сакда был украшен шрамами с головы до пят. К тому же скудная жизнь впроголодь не позволила ему как следует вырасти и нагулять хоть каких-нибудь запасов, так что даже слюнявые пятилетки все до одного были крупнее его. Вечный изгой, он большую часть времени проводил с Дэнгом - еще одним отверженным их деревни.
   Надо сказать, с Дэнгом всегда было интересно.
   - Ты потому нарак, Пум Пуй, - говорил он Сакде, - что ты не следил за всеми вратами в прошлой жизни. Ты плохо делал, плохо говорил и плохо думал. Будь осмотрительнее в следующих воплощениях.
   - Я не Пум Пуй, - возражал мальчик, - я Сакда.
   - Пум Пуй, - терпеливо и глупо улыбался дурачок.
   - Я же здесь живу, в деревне, а не в низком мире.
   - Ты у себя в голове живешь в деревне, а в моей голове ты под землей.
   - А ты где живешь?
   - Я живу у себя самого в голове.
   - И мое подземелье тоже в твоей голове?
   - Моя голова в подземелье и подземелье в моей голове.
   - Значит, я живу в твоей голове.
   Сакде становилось очень смешно. Он так и представлял, как внутри лохматого шишковатого черепа бегали крохотные человечки, плавали на крохотных лодочках, бродили по крохотным лесочкам. Иногда человечки выглядывали из ушей и весело кривлялись, а иногда выходили из носа и раскачивались на ноздрях, как сопли.
   - А демоны живут в твоей голове?
   - Глупый нарак! Они же везде живут! Вон один идет.
   - Это не демон, это Наронг.
   Но Дэнг будто не слышал. При виде Наронга он оживлялся и подобострастно кланялся. "Ну и псих", - сплевывал Наронг, тут же забывая о Дэнге.
   С дождями пришли ветра. С каждым днем они становились все сильнее. Однажды ураганный порыв разметал хлипкую крышу домика, где жили Сакда и Бутракхам. Всю ночь женщина и ребенок мокли под струями и слушали, как бушующая стихия то там, то сям срывает что-то тяжелое и с грохотом волочит и кружит по деревне.
   - Пойдем-ка на заправку, - решила Бутрахкам, - там надежная крыша, переждем до утра.
   На заправке - пятачке в двадцать квадратных метров - располагалась старая бензоколонка, ларек с тремя стенами, в котором обычно открывал свой магазинчик с хозяйственной мелочевкой владелец колонки, он же водитель арендованного у мадам Тхао грузовика, и сам грузовик.
   Сакда и Бутракхам, с трудом преодолев против ветра и воды две сотни метров, укрылись под навесом между дверью лавки и грузовиком. Они легли на утоптанную землю, обнялись, чтобы не было так страшно.
   Дальше Сакда помнит только причитания женщин и крики мужчин. На небе ярко светило солнце, лучи его ослепляли Сакду. Мальчик хотел повернуться на другой бок - и не смог. Тело совершенно не слушалось.
   - Очнулся! Он очнулся, смотрите! - это закричал Наронг, первым заметивший шевеленье под опрокинутым на бок грузовиком.
   Сакда кое-как вывернул шею, скосил глаза на сторону, но лучше бы он этого не делал. Потому что рядом с ним лежала мать с раздробленной головой, смятое зеркало заднего вида терялось в ее черепе. Сакду от такого зрелища вырвало. А потом захлестнул ужас: он понял, что матери нет в живых.
   Сакда пролежал, сдавленный кузовом около двух часов, пока из соседнего поселка не приехал трактор, с помощью которого грузовик подняли. Мальчик терял сознание от боли и от тоски, и всем казалось, что он вот-вот умрет, но солнце светило, и мальчик приходил в себя. На этом же тракторе его доставили в город, в английскую больницу.
   В больнице Сакда пролежал месяц. Никто его, в общем-то, не лечил, просто наложили гипс и кое-как кормили. Один раз к нему подошла группа студентов, которым профессор продемонстрировал последствия обширного сдавливания.
   - Позвоночник поврежден, нижняя часть туловища парализована, - показывал он на Сакде, как на анатомическом муляже, - верхняя часть тела не потеряла рефлексы, здесь прогноз положительный. Процесс выздоровления идет медленно, поскольку больной имел при поступлении к нам дефицит кальция и железа. Кости хрупкие, плюс анемия.
   - Доктор, это последствия операций? - ткнула пальцем в шрамы пациента самая бойкая студентка.
   Профессор развел руками:
   -Нет, это вообще непонятно что. Он таким к нам поступил. Мы склоняемся к тому, что тут были некие ритуальные действия, глядите, какие правильные фигуры на нем вырезаны.
   Сакда весь свой срок в больничке пробыл в каком-то оцепенении. Он мало ел и ни о чем не думал. Окружающие считали его немым дебилом. Когда гипс был снят, между врачами разгорелся жаркий спор, куда пацана девать. Ходить он не мог, родных у него не осталось. Приюта в их городе не было, везти далеко не позволял бюджет благотворительного медучереждения. Ситуация была совершенно безвыходная.
   Разрешилось все после того, как больницу посетил некий монах. Он приехал за выписанными из Бангкока очками с очень сложными линзами, заодно привез болящим угощение, как то велит благородный путь милости ко всем живущим на Земле существам. Увидел Сакду и увез его с собой в монастырь.
   В монастыре Сакда назвался Пум Пуем, ибо решил, что никто кроме мамы не имел права называть любимым именем, и что прежняя жизнь кончилась.
   Монахи научили Пум Пуя читать и писать. Поначалу мальчик только и делал, что лежал на циновке на каменном полу кельи для больных. Монахи приходили, разглядывали шрамы и плакали.
   - Зачем они плачут? - спросил однажды Пум Пуй у самого пожилого служителя.
   - Они плачут за тебя. Ведь ты же молчишь, а горе должно быть отплакано, - ответил старик.
   - Но им же не больно, это же у меня несчастье.
   - Где кончаешься ты, и начинаются они? Ты можешь сказать? Ты видишь улицу только из одного окна, и думаешь - вот дом, вот улица, а если посмотришь из другого окна, ты увидишь, что на улице свой собственный дом, и людей в нем. Среди них есть ты, а есть другие. И они плачут, потому что ты не хочешь плакать.
   - Я в другом окне увижу свой дом, потому что он загибается углом?
   - Ты видишь свой дом, потому что всюду твой дом.
   После такого разговора Пум Пуй ничего не понял, но стал плакать, а потом начал ползать, чтобы не скучать.
   А еще монахи научили мальчика четырем благородным истинам и рассказали о благородном пути для их достижения. И еще много чего интересного они рассказывали Пум Пую, даже то, что не знали ни Дэнг, ни мама. Вечерами, когда солнце успокаивалось, Пум Пуй вместе с другими мальчиками помогал делать пхра пхум тяу тхи -домики для духов, которые потом раздавались всем желающим, зашедшим в монастырь за советом.
   Через два года Пум Пую стало казаться, что он всегда жил в монастыре, а еще через два он забыл лицо матери. Он наловчился мастерить домики и раскрашивать их. Каждый домик выходил со своим особенным характером. Некоторые позволяли вырезать на себе узоры легко и с радостью, а некоторые упрямились, вредничали, тупили Пум Пую лезвие и выщипывали волоски из кисточки. Пум Пуй предполагал, что такие домики предназначены для семей с тяжелым характером, чьи предки тоже были не подарок.
   Парнишке изготовили платформу на колесиках. Он вползал на нее и, отталкиваясь кулаками, разъезжал по монастырю. За ограду он не ездил, да и не хотелось. Правда, иногда за линией высоких колючих кустов, очерчивающих границы монастыря, он замечал нечто такое, что очень волновало его воображение. И очень интересовало.
   Там за кустами играли два подростка. Ничего бы в этом не было особенного, кабы не их цвет кожи и волос. Совершенно белые. Пум Пуй знал, конечно, что в мире много разных стран, и есть негры и европейцы, но ни тех, ни других, кроме профессора в больнице, он не встречал. Но профессора можно было не брать в расчет, потому что от долгой жизни на экваторе кожа его перестала быть светлой, а волос у него не было вовсе. Подростки казались Пум Пую невероятными, сказочными существами, особенно девочка. Красивее ее Пум Пуй никого в своей жизни не встречал. Ребята обычно появлялись на поляне после полудня и играли в бадминтон или катались на велосипедах или кидали мяч веселому песику с бородкой. Иногда они ругались и, как Пум Пуй мог понять по накалу эмоций, кричали друг другу обидные слова. Еще они могли запросто постучать друг другу по голове, не опасаясь, что духи тела покинут свое прибежище.
   Знакомство с фантастической парочкой состоялось по инициативе белого пацана. Тот просто перемахнул через кусты и свистнул. Тотчас же вслед за ним появилась тем же способом девочка. Оба они были в шортах цвета хаки и белых майках. Белые футболки, белые лица и белые волосы Пум Пуя просто загипнотизировали. Парень чего-то спросил на своем языке, а когда понял, что Пум Пуй не понял, повторил вопрос по-тайски:
   - У тебя сигареты есть?
   Говорил он вполне сносно. Пум Пуй покачал головой.
   - А говорить можешь? - это уже девочка спросила.
   - Могу, - просипел Пум Пуй.
   - Тебе сколько лет?
   - Двенадцать, - Пум Пуй от смущения мог разговаривать только шепотом.
   - Ты прямо как волшебник из страны Оз на колесиках.
   Что это за волшебник, Пум Пуй постеснялся спрашивать.
   - А ты что, больной? - белые дети продолжали задавать вопросы совершенно бесцеремонно и неучтиво. Пум Пуй ответил:
   - На меня грузовик упал.
   - А-а! - как будто каждый день на людей падают грузовики. - А нам по тринадцать, мы близнецы. Нас зовут Наф-Наф и Ниф-Ниф. А ты будешь Нуф-Нуф.
   - Я Пум Пуй.
   - Дурак ты, а не Пум Пуй. Ты Нуф-Нуф!
   Дети расхохотались и упорхнули обратно.
   Вечером Пум Пуй спросил у одного из мужчин, практикующемся в монастыре, что за подростки там оградой, и ему объяснили, что это дети очень богатого белого бизнесмена, что они с рождения тут живут, и что белый господин весьма щедро жертвует монастырю, исповедует тхераваду и даже принят в сангху.
   На следующий после знакомства день белые дети снова проникли на территорию монастыря. Пум Пуй должен был сказать девочке, что ей нельзя здесь находиться, но не смог. Девочка совершенно по-хозяйски откатила самодельную коляску за кусты, подвинула тощее тельце несчастного и присела на его платформу. Брат ее сел на землю рядом.
   - Мы стащили у отца сигареты, - объявила девочка. Она прижималась боком к руке Пум Пуя, вызывая в нем то ли пожар, то ли цунами. Если бы не смуглая кожа Пум Пуя, было бы отчетливо заметно, как пунцовые волны захлестывают щеки мальчишки.
   Брат добавил:
   - Если он узнает, нас убьют.
   Тем не менее, несмотря на угрозу убийства, Наф-Наф и Ниф-Ниф раскурили по сигарете, а девочка еще одну для Пум Пуя. Она вставила ему сигарету прямо из своего рта - нежно, будто поцеловала. Пум Пуй знал, что на благородном пути не должно быть ничего дурманящего, ни табака, ни алкоголя, но отказаться не смог. Потому что его искушали не сигаретой, а любовью. А любовь и есть суть пути.
   - Давай, Нуф-Нуф, оттянемся, - произнесла девочка.
   Курить было противно всем троим, особенно Пум Пую, но троица молча, с редким покашливанием довела дело до конца.
   - Придем завтра, - лаконично завершил встречу белый парень.
   Брат с сестрой приходили к Пум Пую целых две недели. Они мало разговаривали и много курили, лежа на земле, изучая повадки облаков. Пум Пуй понимал, что здесь новоявленным друзьям было удобно скрываться от родителей и больше ничего, но сердце упорно прокачивало ощущение дружбы и нежности. Иногда все трое засыпали на час-другой, разморенные жарой. Иногда близнецы в шутку ругались на английском языке и учили английским ругательствам и крутым фразочкам Пум Пуя. Иногда швыряли камешки за ограду и слушали возмущенные вопли прохожих. Пум Пуй подарил приятелям свой самый красивый домик для духов, девочка сказала, что они прибили его к дереву в саду, на котором у них есть свой самодельный шалаш и куда могут залезать по веревке только они. Как по-настоящему зовут близнецов, Пум Пуй так и не узнал, да, впрочем, он был уверен, что Ниф-Ниф и Наф-Наф - это настоящие имена.
   Знакомство закончилось новой потерей, новым страданием. Близнецы не расставались с сигаретами. Пум Пуй не мог много курить, у него начинала болеть голова, и приятели не настаивали, когда он отказывался составить им компанию. В тот день он также не курил, просто лежал рядом и вдыхал дымок. Потом он уснул вслед за мальчиком, а девочка еще держалась и докуривала сигаретку с белым фильтром. Потом была боль.
   Наверное, девочка, засыпая, швырнула тлеющую сигарету, и от ее фитилька занялась сухая трава. Неожиданно поднявшийся ветер раздул тление до полноценного огня и отнес его к постройкам монастыря. Загорелось все сразу и внезапно. Пум Пуй из всей троицы спал ближе всего к огню, и именно от его крика проснулись остальные. Близнецов пламя не коснулось, они успели вытащить Пум Пуя, потушить его одежду и скрыться из виду.
   Пум Пуй выл от невыносимой боли, но его не было слышно. Пожар гудел, трещал и ухал, кричали монахи, пытаясь бороться с пламенем, рыдали сирены подъезжающих машин. Мальчика нашли, только когда все сгорело, и монахи горестно осматривали пепелище. Пум Пуй был в сознании, но в очень омраченном, затуманенном. Он сильно обгорел, ожоги покрывали почти все тело, дышалось с трудом.
   Далее снова была больница для бедных, снова мальчик неровно балансировал между гранями жизни и смерти, но выжил. Удивительно, что руки Пум Пуя приобрели новый вид. Порезы от ножичков почти сгорели, уступив место безобразным шрамам от огня. Такие же уродливые шрамы теперь были еще и на лице и черепе, а также на ногах, но ноги и так не работали, поэтому неважно, что с ними.
   Приходил дознаватель, спрашивал, не знает ли мальчик о причинах пожара, и как Пум Пуй помнит последние минуты перед сном и ожогами. Пум Пуй молчал, дознаватель попросил подумать и обещал зайти еще раз.
   Пум Пуй боролся с собой не на шутку. Рассказать о близнецах? О белой принцессе? О том, как они курили, и кто виноват в пожаре? Или промолчать, утяжелить груз своих деяний, сойти с благородного пути? Кто добрее был к нему: монастырь, давший приют и уход и новую жизнь, или девочка, поцеловавшая калеку тонкой сигаретой? Пум Пуй не мог решить. Было бы легче, если бы он даже мысленно для себя что-то решил, но поступил бы иначе, скрыл бы новых знакомых, наговорил бы на себя. Но и в мыслях Пум Пуй не знал своего мнения.
   Пока Пум Пуй колебался, на пожарище нашли тело забулдыги, пришедшего в монастырь на послушание, и поскольку он был единственной жертвой огня, его и признали виновным, тем более, что все знали, что он частенько выпивал и много курил дома до монастыря.
   Когда пузыри на коже затянулись, Пум Пуй попросил санитара отвезти его в Бангкок. Возвращаться в какой-нибудь монастырь он не имел право - так он думал. Санитар, добрая душа, он же больничный экспедитор, положил калеку в пикап и поехал с ним в столицу за лекарствами. Он выгрузил Пум Пуя у центрального госпиталя с сотней бат и узелком нехитрого провианта на день, пожелал удачи и укатил. Так он в двенадцать лет третий раз начал жизнь заново.
   Пум Пуй рассудил, что больше возможностей найти себе занятие будет на каком-нибудь рынке. Он кое-как дополз до китайского квартала и купил там жареных каракатиц. Пока ел, осмотрелся - местные торговцы таращились на него, как на диковинную рептилию: с любопытством, но гадливостью. Лишь один мужчина-продавец равнодушно скользнул взглядом. К нему Пум Пуй и направился.
   - Господин, - вежливо сказал мальчик, - Вам не нужен помощник?
   Мужчина расхохотался, и Пум Пуй счел это хорошим знаком.
   - Кто помощник? Ты что ли?
   - Я многое умею делать руками. Возьмите, не пожалеете.
   Мужчина загоготал еще громче. Смех его прервал толстый парень лет пятнадцати, появившийся в лавке откуда-то с задворок. Он что-то зашептал продавцу и для выразительности потряс громыхающим мешком. Продавец нахмурился, раскрыл мешок, озадаченно что-то возразил. Парень пожал плечами и ушел.
   - Ты с металлом работал? - спросил мужчина Пум Пуя после некоторого раздумья. - Впрочем, все равно... Ползи сюда, малый, надо кое-что сделать.
   Бо Ю, так звали торговца, швырнул Пум Пую металлическую пластину с рисунком в виде двух букв D и G и сказал:
   - Вот из этого, - он потряс мешком, - надо срочно сделать так же. Сумеешь вот здесь выбить то же самое?
   Пум Пуй подтащил жалкое тело к стене, чтобы упереться в нее спиной, взял в руки инструмент, поданный хозяином, и через полчаса вернул ему вторую пластину с вычеканенным точно таким же узором.
   Бо Ю хмыкнул:
   - Отличная работенка. Вот материал, выбей и на нем. До вечера надо кончить.
   Мешок, протянутый китайцем был увесист, в нем лежало, наверное, штук сто таких пластинок. Заметив неподдельный ужас на лице мальчишки, Бо Ю загоготал вновь. Судя по всему, любая эмоция находила у него выражение в гоготе.
   - Не бойся, остальное не руками.
   Он притащил из недр лавки самодельный станок и кресло, вставил в станок выбитую Пум Пуем пластину и вытянутый из мешка пустой квадратик из более мягкого металла. Выровнял, дернул ручку, доколотил плохо отпечатанные желобки. Затем усадил Пум Пуя в кресло.
   - Понял? Ты сделал образец, теперь по нему напечатаешь остальное.
   И он ушел торговать дальше. Мальчик принялся чеканить. При помощи станка это было не очень сложно, главное было правильно положить заготовку. Хуже было то, что станок плохо и не всегда отчетливо отпечатывал рисунок, и приходилось дорабатывать ручным инструментом.
   Когда Бо Ю стал закрывать свою лавку, снова появился толстяк. Пум Пуй как раз завершил обработку всех полуфабрикатов. Парень придирчиво рассмотрел каждый квадратик с рисунком, отбраковал одну, швырнув ее на пол с непонятными китайскими словами, остальное забрал и исчез.
   - Оставайся, - сказал Бо Ю. - Будешь у меня работать.
   Оплата работы заключалась в том, что Пум Пуя дважды в день кормили сытной китайской едой (ее приносила девчонка лет десяти откуда-то с конца улицы) и предоставляли место на циновке в лавке. Если бы кто сказал Пум Пую, что его жестоко и почти задаром эксплуатируют, Пум Пуй бы даже не понял, почему так о нем подумали. Есть кров и еда, Бо Ю не обижает, а больше ничего не надо.
   Пум Пуй выбивал пряжки для ремней. Ремни эти с поддельными лейблами известных марок продавал отец толстого парня в своем магазинчике кожаных изделий неподалеку от сувенирной лавки Бо Ю. Нетребовательные туристы льстились дешевизной, товар шел ходко. Бо Ю иногда заставлял Пум Пуя мастерить и другие вещицы для своего дела: соломенные дракончики, деревянные наборы настольных игр, медные подсвечники, летающие фонарики, и прочую дребедень, на которую падок белый человек. За два года такой работы Пум Пуй основательно испортил зрение. Это его ничуть не волновало, поскольку он старался не высовываться лишний раз на улицу со своим уродством. Пум Пуй видел, как даже Бо Ю, привыкший к нему, и тот содрогается всякий раз, когда утром входит к нему в лавку.
   Но, видать, слишком тяжек был груз деяний прошлых воплощений, потому что беды и несчастья, на время отставшие от Пум Пуя, все-таки настигли его и здесь, в китайском квартале столицы.
   В один из грустных серых вечеров сезона дождей, когда туристов мало и торговля почти замирает, в магазин Бо Ю ворвалась банда молодых китайцев.
   - Это он, сука, ворует! - заорал один из них. - Смотрите!
   Кричавший рассыпал перед шайкой заготовки для пряжек. Звонкий шум пластинок, как стартовый пистолет, взвинтил агрессивных молодчиков. Они принялись крушить все кругом, а когда смерч разрушения не оставил ничего живого в лавке, перекинулись на Пум Пуя, сжавшегося в углу и окаменевшего от страха и безнадежности. Сам Бо Ю успел смыться, едва заслышал крики надвигающейся орды. Кажется, Бо Ю был давно готов к такому сценарию событий.
   - Пацан ему помогал! - провозгласил заводила, - Тоже таскал чужое!
   Пум Пуй стал кричать, что он ничего не знает, и что он даже ходить не может, но его никто не слушал. Громилы отступились только тогда, когда один из них заметил:
   - Слышьте, он, походу, и правда стоять не может.
   Пум Пуя, избитого до полусмерти, пытались поставить на ноги, но ватные ножонки с давно атрофированными мышцами легонько переломились и сложились под туловищем в дикой неестественном виде. Эта вывернутая поза мгновенно отрезвила банду.
   - Че делать с ним будем? - спросил кто-то.
   - Выбросим в колодец, - решил главный, тот, который кричал про воровство. - Растрещит еще чего... Да и нехрен такому жить, - добавил он, рассмотрев шрамы и рубцы от ожогов.
   Пум Пуя схватили за шкирку, доволокли до ближайшего люка и швырнули в смрадную бездну.
   Канализационная труба, в которой неизвестно сколько пролежал Пум Пуй, прежде чем очнулся, несла куда-то вдаль испражнения тех, кто был наверху - и несчастных, и счастливых. Поток был неглубок - по шею лежащего горемыки. Иногда в его туловище тыкалось что-то острое или со всего размаху врезалось что-то тяжелое. Было больно, но плакать и кричать не было сил. Пум Пуй потихоньку полз незнамо куда против течения в полном мраке. Дерьмо, обтекавшее парнишку, несколько раз вызывало в нем рвоту. Потом тошнить стало нечем, позывы впустую сотрясали тело. Спустя некоторое время запах перестал ощущаться носом Пум Пуя, а, может, он просто впал в спасительное полубессознательное оцепенение. Время как-то смазалось и стало перетекать в пространство, вернее в единственное его измерение - вдоль вонючей трубы. Поэтому срок, проведенный Пум Пуем под землей, остался неизвестным - то ли два часа, то ли два десятка лет.
   Слабые отсветы, замеченные в какой-то момент Пум Пуем, прогнали морок и оцепенение. Пум Пуй кое-как дополз до того места, откуда пробивались лучи и стал звать на помощь. Ему не пришлось ждать долго. Мимо проходила женщина, она услыхала слабые, едва пробивающиеся звуки, и подняла тревогу. Пум Пуя достали спасатели и они же окатили его водой, смывая липкую дрянь, чтобы увидеть - кого же все-таки вытащили из клоаки. В то, что это человек, поверила только спасительница, остальные поспешно ретировались, едва рассмотрели избитого калеку.
   Женщина назвалась тетушкой Сирилак, она жила одна и держала уличное кафе для местных работяг прямо под навесной эстакадой небесного экспресса. Тетушка Сирилак пожалела беднягу, отмыла его, купила подержанную одежонку и отнесла его в открытый подвал, в котором можно было проводить ночи. Она тайком притащила туда старый матрас и ветхую подушку и навещала Пум Пуя, пока тот не оклемался. Когда Пум Пуй смог самостоятельно выбраться на улицу и проползти несколько сотен метров, он обнаружил, что за время его недолгого путешествия, ему три раза кинули монетку и один раз - бумажную купюру. Тетушка Сирилак, к которой Пум Пуй приполз поужинать, сказала:
   - Значит, таково веление судьбы. Собирай милостыню. Тебе хорошо, и у людей сердце смягчается.
   А однажды к Пум Пую прибилась собака. Красивая, нездешней породы, и очень ласковая. Пум Пуй накормил ее рыбой и позвал с собой. Собака послушно шла мелкими шажками рядом, пока калека струился в свое убежище. Она осталась на ночь и грела его жарким упругим тельцем. Наутро куда-то убежала, но к ночи опять пришла, и уже по-хозяйски развалилась на матрасе Пум Пуя, даже пришлось двигать нахалку.
   Ко всему можно привыкнуть. И люди вокруг добрые, на милостыню не скупятся. И тело примирилось с пресмыканием. И глаза перестали замечать смену выражения ужаса и отвращения у прохожих на жалость и презрение. И подвал стал казаться уютным домом. И с тетушкой Сирилак не чувствуешь стеснения, когда она стаскивает подранную одежду и купает в лохани. Нельзя лишь привыкнуть к чувству свободно протекающей сквозь тебя жизни. Жизни, на волнах которой ты не в состоянии оставить ни малейших отметин.
  
К оглавлению
  

Глава 5
Формула

* * *

   Перед тем, как Марипур родился, дух, отвечающий за придание будущему младенцу надлежащего вида, долго и придирчиво подбирал ему голову. Сначала он в качестве заготовки взял плетеную корзину и приставил ее дном вверх. Взглянул на будущее ребенка и увидел форменного балбеса, не способного из-за дна ничего впустить в свою башку - ни мысли, ни доброго чувства. Тогда дух перевернул корзинку. Взглянул снова и обнаружил пустозвона, в голову которого непрерывно без ограничения валится всякая дрянь. Дух натянул на корзину сито, чтобы отсеивалась шелуха и проходило только полезное зерно. Посмотрел - получился бесчувственный сухарь, начиненный безжизненным знанием. Дух принялся развивать инженерную мысль и соорудил сложную программируемую систему клапанов, сепараторов, хранилищ, датчиков распознавания поступающего сигнала и прочей ерунды. Вышло неплохо, да только слишком тяжело плечам.
   Один монах, облетая миры во время молитвы, заметил сооружаемого монстра и без лишних слов выбросил обросшую приборами корзину. Вместо нее он посадил на плечи пушистое облачко, которое подтянул с неба.
   - Оно связано с небом и землей, - объяснил он, - а в них есть все, что человеку нужно.
   - Но оно же нетвердое, - удивился дух.
   - Плотность есть кажущееся свойство, - сказал монах, - она зависит только от расстояния, с которого взираешь на предмет.
   Дух не стал возражать, ибо был покладистым. Но среди его приятелей встречались очень упертые парни, и если они решали - корзинка, значит, на голове оставалась корзинка, а если отхожий горшок, значит, горшок.

* * *

   Принятие решения Мария оттягивала до последнего. Но ровно в девять в четверг она стояла в огромном холле Байоке Скай с дурацкой клетчатой сумой и намерением отдать-таки ее тетушке Леши. Все потому, что в конечном итоге Маша пошла навстречу своему чувству доверия, презумпции благородности, отогнав от души подозрения в нечестной игре начальника. На Машин взгляд тяжелее было жить с камнем неверия, чем с последствиями излишней невинности.
   Ждать долго не пришлось. Не успела Маша оглядеться и что-либо приметить в муравейнике гостиницы - непрерывно подкатывали автомобили и выплевывали порции людей с горами чемоданов, бойко стучали по клавишам компьютеров, отмечая бронь и подбирая свободные номера, симпатичные девушки на рецепции, важно катили тележки с багажом носильщики в форменных курточках, озабоченно сдвинув брови, выскакивали на улицу командированные с кейсами и ноутбуками, беззаботно щебеча, выходили туристы с фотоаппаратами на шеях - как пред очами материализовался совершенно безликий мужчина в сером костюме без той доли небрежности в туалете, что делает его элегантным, и спросил, вернее пригвоздил, заранее зная ответ:
   - Вы Мария Пунина?
   Вопрос прозвучал по-английски.
   - Меня просили взять у Вас вещи для Ирины Петровны и подвезти, куда Вам надо.
   Маша обрадовалась - не надо ловить такси. Хотя судя по виду мужчины, он и есть таксист, нанятый тетушкой.
   - А где сама Ирина Петровна? - поинтересовалась Маруся.
   - У нее сейчас важные лекции, она не может.
   - А Вы...
   - А я ее коллега.
   - Вы очень любезны, - сказала Маша, подводя логическую черту и показывая свое согласие.
   Коллега жестом показал девушке направление, как-то очень выученно пропустил ее вперед, приоткрывая двери. "Нисколько ты не коллега, - мелькнуло в голове у Маши, - ты отлично вышколенный слуга". Вот тут-то и надо было Марии вежливо отказаться, вернуться в номер, вызвать авто, благополучно добраться до офиса и японцев, вечером сходить на экскурсию, посидеть снова в ресторанчике с сиреневыми зонтиками...Но, чувствуя себя неловкой в отказе, Маша послушно села в машину и почти не удивилась, когда серый мужчина заблокировал двери и рванул в неизвестном направлении, даже не спросив для вида, куда ей, Марии, нужно.
   Наверное, это была своего рода компенсация за тот дурацкий случай, когда Маше было по-настоящему стыдно. Васек, милый братец, пообещал, что Машу с едой и банками на дачу к родителям отвезет его друган. "Зыкинский пацан", - охарактеризовал он туманно своего приятеля, когда Маша спросила, что за парень, и как он хотя бы выглядит, - "И тачка у него - просто убиццо". Это было весьма достойное описание. Перспектива волочь баулы за сто километров на электричке на своем горбу не прельщала, и Маша с радостью согласилась. Она стояла на газоне проспекта, неподалеку от автобусной остановки, когда рядом с ней остановился какой-то квазимодо на драной девятке с инвалидным стикером и, похотливо улыбаясь, предложил прокатиться такой красивой девушке. На "нет, спасибо", казимодо еще больше оскалился и сообщил, что он - Димон. Маша, тогда еще восемнадцатилетняя барышня, презрительно посоветовала Димону катать на своем ведре чесальщиц-мотальщиц из вон той общаги, а для начала принять человеческое выражение морды лица. Димон тогда больше ничего не произнес, молча захлопнул дверь и уехал все с той же гаденькой улыбкой. Васин приятель так и не появился, Маше пришлось долго и нудно самостоятельно тащиться в Сиверскую, обливаясь потом, и кляня непутевого брата и всех его забывчивых друзей. Васятка позвонил сестре вечером. "Ты идиотка, - закричал он в трубку, - ты зачем Димона обидела! Это он с Чечни такой, ему пол-лица зашивали и кожу пересаживали, и у него ноги одной нет, а ты его послала!" И Вася, и Димон, конечно, могли бы подробнее описать Маше предстоящую встречу, все объяснить заранее, а то приехал и сразу - кататься, и потом, кто бы мог подумать, что у брата-подростка есть такой взрослый друг. Но чувство вины Мария ничем потом не могла вывести. Брат потом говорил, что Димон вены резал, не из-за того случая, конечно, просто все по сумме накопилось, и девушки мимо смотрят, и работы нормальной нет, и здоровье подорвано. И как Маше было не ощущать в себе одно из слагаемых этой зловещей суммы.
   Автомобиль с запертой внутри девушкой мчался по городу, и траектория его, по-видимому, был четко рассчитана, потому что он двигался в обход стандартных столичных пробок, мимо гейтов платных трасс, и даже светофоры не возникали на его пути - Маша осознавала, что столь нетипичная для Бангкока дорога тщательно выверена и заранее спланирована, так чтобы нигде не стоять ни секунды, чтобы не привлекать ничьего внимания, если Маше вздумается колотить рукой по стеклу и вопить в ожидании помощи извне. Именно понимая этот факт, Мария не стала истерить и биться о двери, хотя сердце тревожно ухало и страх заливал тело липким киселем. Все, что оставалось, - это напряженно всматриваться сквозь тонировку окон и пытаться ловить ничтожнейший шанс вырваться из плена. В том, что это плен, Маша не сомневалась, было только непонимание его смысла.
   Автомобиль довольно долго петлял и кружил, однако так и не пересек реку и так и не выехал из города. Почему-то это слегка успокоило Машу. Будто бы нельзя человека укокошить прямо на самом расцентральном проспекте. Остановились они внезапно, словно воткнулись носом.
   - Выходите, - бесстрастно произнес серый, - продолжайте вести себя так же спокойно, здесь Вам не убежать.
   - Не сомневаюсь, - сыронизировала Маша. - ибо во всем чувствуется рука стратега.
   Бежать действительно было невозможно. Каменная ограда, охрана с автоматами, добротный, без архитектурных наворотов дом в два этажа, отсутствие деревьев - лишь реденькие кустики и цветы. Все было крайне утилитарным и явно служило не для жилья. Более того, не было деревьев даже там, за забором, и подходы к особняку просматривались не менее, чем на сотню метров. "Грамотно сделано", - оценила Маша.
   - Идите за мной, - коротко бросил серый, и, не дождавшись ответа, вошел в дом.
   Ясное дело, выбор небогат - идти самой или тебя внесут вон те молодцы, степенно прогуливающиеся по периметру. Маша предпочла первый вариант.
   Аскетизм внешний полностью уравнивался роскошью внутри. Мягчайшие ковры на полу и дорогие картины на стенах, впрочем, не совсем в Машином вкусе - сплошной модерн, Бердслей еще куда ни шло, но Муху терпеть было не возможно, дорогая витиеватая мебель все в том же стиле арт-нуово и живые цветы, тяжелые бархатные портьеры и огромные хрустальные люстры. То ли филиал драмтеатра, то ли логово купчины из пьесы Островского. Нарочитость и вычурность, впрочем, окутывалась изумительно дивным воздухом - чуть-чуть ароматизированным и очень свежим, приятно-прохладным. Можно было быть уверенным - здесь речь шла не о простом кондиционере, а о мегасовременной и супердорогой системе, охлаждающей, увлажняющей, озонирующей, очищающей атмосферу этого странного бастиона.
   - Я гляжу, Вы понимаете толк в хорошем воздухе, - неожиданно прозвучал чей-то голос, так что Маша непроизвольно вздрогнула. Тоже мне, аленький цветочек. Покажись же, чудище заморское. - Я заметил, как Вы принюхивались.
   В комнату вошел господин совершенно иной породы, нежели тот водитель в сером. Вид в целом его был таков, что хотелось произнести расхожее словосочетание: "истинный ариец". Прямые неопределенно-серые волосы, прямой нос, ломаная линия пронзительных глаз так же неопределенно-стального цвета с еле уловимым зеленым оттенком, прямые скулы - все было подчинено строгой геометрии, причем геометрии полигональной. То ли офицерская осанка, то ли отличное сложение спортсмена, то ли гордая посадка головы, то ли дорогой, но чуть-чуть стилизованный под ретро серый костюм, то ли все вместе мгновенно рождали ассоциации с чем-то военным образца сороковых годов.
   - Вы похожи на немца, - сказала Мария по-русски. - Вернее на киношный образ немца.
   - А я и есть немец, - ответил господин по-английски, - но, насколько мне известно, по-немецки Вы не говорите, зато на английском общаетесь свободно, некоторое время учились в Канаде. Так что выбор языка вполне определен.
   Машу весьма озадачило, что господин знаком с деталями ее биографии. Она бы, пожалуй, даже очень испугалась, если бы ей было что таить. Но ведь не шпионка, не носитель государственных тайн, не сотрудник спецслужб. Маша увидела, как крепкий парень внес ее сумку с порошком и молча удалился.
   - Кто Вы, и зачем я здесь?
   Господин будто бы удивился:
   - Бросьте церемонии, Вы же все прекрасно понимаете.
   - Да ничего я не понимаю, - Маша решила говорить на родном языке, уж коли он доступен уху похитителя.
   - Материал Вы доставили, очередь за формулой, и можете ехать на свои переговоры.
   - ОК, - покладисто сказала Маша, - формула, так формула. Давайте ручку.
   Лицо прямоугольного господина дернулось, он, похоже, не ожидал такого скорого консенсуса. Неслышно проскользил к Маше, протянул ей ручку с золотым пером, вынув ее из внутреннего кармана. Мария отметила про себя, что ручка оказалась старомодной - чернильной. Поискала глазами поверхность и что-то написала на бирке злосчастного клетчатого баула, наклееной в аэропорту.
   - Пожалуйста.
   - Что это? - господин непонимающе уставился сначала на бирку, потом на Машу.
   - Вы просили формулу. Я выполнила Ваше требование, вот Вам формула.
   - Вы смеетесь?
   - Вы не уточняли, какая формула. Я предпочитаю формулу Лоренца. Могу и чего-нибудь попроще. Вам формулу Пифагора или площади треугольника? А еще я знаю формулу индекса массы тела.
   Господин ариец приблизился к Маше и, выдержав несколько секунд тяжелого взгляда, наотмашь ударил девушку по лицу.
   - Посидите, подумайте, - бесцветно произнес он и вышел из комнаты.
   Материализовался тот же детина, что ранее притащил баул, толчком направил девушку к выходу, провел коридором, втолкнул в какую-то подсобку, осторожно закрыл на замок. Все здесь происходило бесшумно и четко, без театральных жестов и показушной демонстрации силы, но это и пугало, поскольку за эмоциями, даже самыми страшными, стоит человек, а тут висела зловещая, давящая целесообразность роботов.
   Комнатуха, куда поместили Марию, была крайне утилитарной, наверное, она предназначалась для прислуги или для несущего вахту боевого наряда. Жесткий диван, стол, два стула, голые стены без окон, туалет за перегородкой. Маша скинула легкий пиджак и туфли, забралась с ногами на диван. Ей посоветовали подумать, и она принялась думать. Сидя думать было неудобно, Маша легла. Думанье заключалось в воспоминаниях упущенных деталей. То, что шеф подставил Машу, теперь было очевидным. Хотя тут же забрезжила спасительная мысль - Леша ничего не знал, и его подставила родная тетка. Сердце отказывалось верить в Лешину непорядочность. Маша снова ощутила себя как на соревнованиях по стрельбе. Перед лыжами или бегом волноваться допускалось, даже хорошо, когда накручивал себя, взвинчивал, чтобы потом спустить заряд пружины, превратить его в кинетическую энергию. Перед стрельбой же надо было отстраниться, войти в тот транс, в ту тягучую ирреальность, когда окружающая среда замедлялась, тормозилась, так что мельчайшие детали, ранее незаметные, вдруг обретали значимость, равную макроскопическим явлениям. Со стороны казалось, что девушка уснула, пожалуй, и медицинские приборы подтвердили бы это, но если бы те же приборы могли фиксировать образы и картины недавнего прошлого, возникающие в голове лежащего человека, а затем прокручивать их, получился бы длинный отрывисто-дерганный фильм из тысячи кадров.
   Вспомнилась внезапность Лешиной просьбы, суетливая моторика рук, передающих подозрительную суму, испуг после Машиного обещания отбиться, если что, отсутствие посыльного в первый день. Леша нервничал, это раз. Сильно нервничал, это два. К Маше присматривались, за тем и понадобились два дня на передачу, это три. Но к моменту вручения баула знали о ее щепетильности и рассчитывали, что она не проверит содержимое до полета, это четыре. И это не наркотики, а некий материал с новой химической формулой, это пять. Собственно, это все факты. Плюс одна явная неувязка: почему от Маши ждут формулу, если похитители в курсе всей Машиной биографии?
   Прошло около трех часов заточения, потому что девушка ощутила голод. В офисе она всегда пила чай примерно в полдень, то есть через 4 часа после подъема. Примерно в это же время за ней пришли.
   "Ариец", как мысленно окрестила главаря Мария, совершил ошибку - ударил Машу по лицу. Не для всякого человека это действенная мера. Конечно, есть предел физических страданий, за которыми ломается любой. Но начальная планка у каждого своя. Маша при всей своей кажущейся флегматичности, вернее, неторопливости и несуетливости, была особой, весьма чувствительной к оскорблениям. Ее нельзя было назвать злопамятной, ибо только несправедливые выпады ранили ее. Идея всеобщей справедливости вообще была ее маленьким пунктиком: слишком рано Маша научилась читать, слишком много книг о благородных людях она прочитала, слишком часто она в детстве ввязывалась в драки, защищая котят, щенков и сопливых дошкольников, слишком часто отчаянно спорила с толстыми глупыми училками из-за двоек, поставленных не по делу ее одноклассникам, слишком часто шла поперек класса или группы, выступая против необоснованных бойкотов или травли. Со временем, Маша и ее окружение повзрослели и несправедливость стала прятаться за вуалью слов и приличий, так что Маше уже не приходилось оголтело молотить кулаками. Но привычка делить человечество на благородных и неблагородных, поступающих по неписаному кодексу чести и пренебрегающих им, осталась. Маша запросто мирилась с глупостью, вспыльчивостью, обидчивостью, гордыней и т.д., если человек, по ее мнению, входил в касту благородных. Бить женщину по лицу - это неблагородно, и Маша довольно хладнокровно записала это деяние в минусовый актив господина. Будет возможность - поквитаемся.
   - Вы очень спокойны, - сказал обидчик, - не кричите, не стучите, не плачете, и даже не ищите способов убежать.
   Маша дернула плечом:
   - Я так полагаю, что камера просматривается на видео, а убежать невозможно, иначе, меня не оставили бы одну. И потом - я действительно не понимаю, о какой формуле идет речь. Вернее, догадываюсь - о формуле того порошка, что я вам привезла. Но я и понятия не имею о том, что там. Меня попросил близкий друг, я выполнила его просьбу. Вот он, берите. Но формул я не знаю.
   - Позвольте представиться, - неожиданно повернул собеседник, - Рольф Пушель, советник по щекотливым вопросам.
   - Не могу сказать, что приятно, - ответила Маша. - Тем более, что щекотливые вопросы у вас грязные...Если Вы представились - для меня это плохо, ведь так?
   Пушель холодно улыбнулся:
   - Не бойтесь. Ничего не бойтесь.
   - Тяжело не бояться, когда тут такое... Послушайте, Вы же кое-что обо мне знаете, про Канаду, про язык. Вам, должно быть известно, что я не химик, я программист, дизайнер, я и химию всю забыла со школы. Вы что-то путаете
   - У нас другие сведения. И от Вас нужно немногого - поделиться тем, о чем Вас просят. Вы нам описываете технологический процесс, мы Вас отпускаем на все четыре стороны. Вы покинете наш офис живой и невредимой после того, как все сделаете.
   - Тогда научите, господин Пушель, как рассказать то, чего не знаешь!
   - Госпожа Пунина, - проникновенно произнес советник по щекотливым вопросам, - я видел, как хладнокровно и расчетливо Вы себя вели, бросьте ломать комедию, и к Вам отнесутся по человечески.
   Положение было патовым. Маша насупилась и замолчала, обдумывая, что еще можно сказать для убедительности, и где-то подспудно понимая, что дешевый розыгрыш с сумкой - верхняя часть айсберга какой-то жуткой интриги, смысл которой ускользал мимо тонкой струйкой воды.
   - Я знаю, что Вы знаете, что я ничего не знаю, - наконец выговорила неклюже-многоэтажную фразу девушка. - И, наверное, Вы ожидаете чего-то иного. Но поскольку, мне непонятно, что именно Вы ждете, остается только молчать.
   Господин Пушель ловким движением швырнул себе в кисть пистолет и выстрелил. Маша вздрогнула, лоб покрылся испариной - пуля прошла над плечом в нескольких сантиметрах.
   - Какое отвратительное насекомое, - сказал немец и ткнул пистолетом в воздух по направлению к стене. - Сколько ни ставим преград, все равно просачиваются.
   Маша оглянулась. Прямо под рамой с эскизами Бердслеевских романтических героинь гадостно щерилось пятно: гигантский, сантиметров в семь, таракан, пригвожденный меткой пулей. От его вида Машу затошнило, она поскорее отвернулась.
   - Ну что же, видать отпущенного на раздумье времени Вам было мало, подождем до завтра, - подвел итог Пушель, Рольф, - Ваша жизнь в Ваших руках.
   Он стремительно покинул переговорную, сделав еле заметный знак руками. После него осталось висеть что-то бесцветно-тягостное. Настолько тяжелое, что толчки в спину и грубые окрики слуг в черной полувоенной форме показались вполне ожидаемыми пустяками.
   Снова камера. На столе - рис и вода. И на том спасибо. Играть в оскорбленную невинность Маша не стала, съела все, что было. Чуть попозже она пожалела, что расправилась с едой мгновенно. Если бы она клала в рот по одной рисинке, занятие растянулось бы на пару часов. Потом можно было бы на полчаса растянуть стакан воды. Потом...Потом бы дела все равно кончились. Самое тяжелое - ничего не делать. Маше, с детства привыкшей к предельной концентрации часов и минут (она до сих пор читала или писала за обедом, на беговой дорожке слушала какие-нибудь аудиоуроки, ожидание автобуса запросто совмещала с мысленным выстраиванием дизайна, а в рабочих паузах могла выполнять комплекс растяжки) это было особенно трудно.
   Впрочем, не труднее необходимости делать выбор. Быть иль не быть, тварь я дрожащая или право имею - конечно, такие глубины рефлексии не стоят на пути обычного человека, но и без них порой легко зайти в тупик. Счастливы люди, не испытывающие буридановых страданий, думала Маша.
   Одна такая знакомица однажды просочилась в Машину жизнь.
   У матушки помимо любви к неговорящим созданиям наличествовала страсть заводить фантастические знакомства. Для матушки не существовала разница в возрасте, положении, мировоззрении и в прочих пустяшных делах. Матушка заводила дружбу стремительно, жадно обсасывала жертву до косточки, а когда та не могла больше предъявить ни одну нераскрытую дверцу своей души, стремительно же испарялась с горизонта высоких отношений. В сущности, подруг у матушки было лишь две - одноклассница и однокурсница, лишь с ними матушка успокаивалась и дружила потихоньку, без экзальтации, но с крепкой выручкой если что. Остальные были для нее всего лишь ходячими книжками: некоторые - добротными многотомнымие романами, а некоторые - разовыми детективчиками карманных форматов. Никакого цинизма со стороны матушки после эдакого прочтения не было, просто отношения как-то сами собой затухали. К чести матушки, она не забывала напрочь всех своих бывших попутчиков, и все время пристраивала к себе в больницу то их самих, то их многочисленных родственников, а, бывало, и просто помогала деньгами и советом.
   Ольга Петровна была брошюркой "Искусство в массы". Она трудилась в Мариинском театре администратором невесть чего, так что вроде как сияла светом, отраженным от великих. Матушка превесьма уважала оперу, даже Машу три раза сводила на занятие вокала к мумифицированной служительнице Полигимнии и Каллиопы, покуда та честно не посоветовала не мучить барышню на поле несвойственных ей талантов. Ольга Петровна была в курсе всех интимных подробностей небожителей, да к тому же доставала билеты на хорошие места - надо ли объяснять далее пылкое увлечение ее персоной Машиной матушки.
   Дочка Ольги Петровны, Машина ровесница, Любочка, с младенческих лет притягивала взоры восторженных ценителей красоты. Что и говорить, Любочка была раскрасавицей самого раскрасивого скандинавского типа - белокурые волнистые волосы, ярко-голубые глазки, нежный румянец на мраморных щечках, точеная фигурка - все канонические штампы прелести, требующие для описания затерто-пошлых эпитетов, все несла на себе эта девочка-подарок. Ольга Петровна, особа средней заметности, разглядывая дочь, не переставала удивляться игре случая, явившего ей дорогой презент.
   Когда Маша и Люба познакомилась, им стукнуло по 13 лет. "Ну, идите, деточки, поиграйте, - сказала тогда Ольга Петровна, вталкивая в Машину комнату свою дочь, - пока мы тут пообщаемся". Матери ушли общаться, а Маша, как благовоспитанная хозяйка, немного робея перед небесным созданием, попыталась развлечь гостью. "Смотри, это мои хомяки, Хомка и Степка, они смешные..." - Маша повернулась к Любочке, но заметив отсутствие всяческого интереса, умолкла и поставила клетку не место. Любочка села в кресло, перекинув длиннющие ноги через подлокотник, и вздохнула. Через несколько минут молчания Маша продолжила оказывать радушие: "А ты кого больше любишь у Агаты Кристи - мисс Марпл или Пуаро? У меня есть есть все книжки про них, я больше люблю Пуаро...". Любочка повела плечом: "Не знаю, я не читала". Маша обрадовалась: "Хочешь дам почитать? Ужасно интересно! Я просто тащусь от Кристи". Люба сморщилась: "Да мне это как-то неинтересно". Маша знала, что многие ее одноклассники не жалуют чтение, что большинство предпочитает слушать музыку, поэтому она зашла с другой стороны. "А что ты сейчас слушаешь? Хочешь посмотреть мои диски?". Но Любе и это было, как она выразилась, фиолетово. Дальнейшее общение напоминало игру в холодно-горячо и даже раззадорило Машу: неужели не найдется чего-нибудь такого, что окажется отмеченным милостью Любочки. Правда, все больше выходило "холодно" и даже "ледяно". На дискотеку ходят только пэтэушницы, на скрипке играют маменькины дочки, спортом занимаются больные на голову, математику любят полные ботаны, на роликах катаются кому не жалко колен и задницы, пиво на улице пьет быдло, в школьной форме ходят уродки, влюбляются дуры. Несмотря на согласие с Любочкой по некоторым пунктам жизненной программы, Маша была крайне озадачена, поскольку она так и не сумела очертить круг интересов сего эльфа. За полчаса с Любочкой Маша совершенно выдохлась и погрузилась в свои дела. Любаша изредка меняла позу, распускала и заново собирала резинкой хвост, рассматривала пустыми глазами Машину комнату, подперев кулачком щеку, отковыривала что-то на ногтях, рисовала ноготком на ноге. Наконец, встала, оглядела фигуру, построенную Машей магнитным конструктором. "Это икосаэдр", - гордо произнесла Маша, довольная тем, что невыносимая тяжесть пустоты и безделья немного отступила. "А, - сказала Люба, - синенький цвет прикольный". Заглянула Ольга Петровна. "Играете? Молодцы", - изрекла она. Затем спросила Машу: "А у тебя четверки за четверть есть?" Маша честно ответила, что нет. "Ну ничего, - сказала Ольга Петровна, - не страшно, ты все равно славная девочка. А у Любы все четверки, кроме русского и литературы. Но мы их обязательно подтянем. Правда, Любаша?" Любаша мило улыбнулась и пообещала постараться. Только после того, как Ольга Петровна вышла, Маша поняла, что та подумала, что Маша - троечница без единой четверки, но разубеждать уже было поздно. Наверное, думала Маша теперь, Ольге Петровне тогда не могло представиться, что лохматая девчонка в оттянутой футболке способна быть отличницей. "Мы очень интересно провели время", - мило сказала Любочка при расставании. Маша посчитала, что гостья так едко сиронизировала, хотя, видит бог, Любочка говорила совершенно искренне.
   Мамашки дружили довольно долго. Вернее, поддерживали взаимовыгодное знакомство. А посему Маша иногда вынуждена была пересекатьсяся с Любашей. Памятуя об уроках природоведения во втором классе, Маруся завела "Дневник наблюдений за Любовью Лимаренко" и старательно заполняла его натуралистическими записками после каждой встречи. Стиль изысканий юного природофила был примерно таков:
   "23 марта. Жилище Л. 18.15 - 19.00, просмотр телевизора, сериал "Сердцу не прикажешь", произведено 4 высказывания и 24 вздоха. 19.00 - 19.20, чаепитие, произведено 1 высказывание, съедено 3 бутерброда с колбасой, 5 конфет и 8 печенек. 19.20 - 20.05, стояние за спиной М., рассматривание процесса чтения журнала, высказываний не произведено. 20.05 - 20.10, целование матери, высказываний не произведено, 3 вздоха." Или: "18 мая. Автобусная экскурсия в Екатерининский дворец, г. Пушкин. 10.00 - 10.30, автобус, покраска ногтей бордовым лаком с нанесением желтых точек. 10.30 - 11.00, парк, рассматривание ногтей, 2 падения, 1 возглас. 11.00 - 11.10, дворец, стирание лака на безымянном пальце и мизинце правой руки. 11.10 - ... (тут, наверное, исследователь отвлекся на экскурсию и время не зафиксировал), дворец, обсуждение с матерью наряда на день рожденья. ... - 13.00, дворец, прослушивание рассказа экскурсовода о призраках и тайнах дворца, открыла рот. 13.00 - 13.10, автобус, покраска бордовым лаком с нанесением желтых точек ногтей безымянного пальца и мизинца правой руки. 13.10 - 13.30, автобус, рассматривание приборной панели водительского места, уснула."
   Пожалуй, Люба так бы и осталась в Марусином энтомологическом представлении безобидным экземпляром насекомого существа, счастливого в своем неведении духовных исканий, если бы не случай на даче, явивший Маше откровение, о том, что отсутствие одушевленности в человеке есть бездуховность и аморальность.
   Финалом общения матушек стали совместные две недели дачного отдыха под Лугой. Сообща был снят домик в деревне у бодрого пенсионера, отставного майора каких-то там войск, селекционера-любителя малины. На участке доморощенного мичуринца стояла сторожка, в которую он по случаю сдачи дома временно переселился, буйно подрастали кусты малины - десятка два разных сортов, и зеленело несколько грядок с овощами для скромного пенсионерского стола. Маша как-то сразу сдружилась с майором на почве меткой стрельбы по жестяным банкам из его мелкашки, а также помощи в поливании огорода. Майор, сыновья которого уже выросли, но внуками пока еще не одарили, встретил в Марусином лице замечательного слушателя бесконечных историй из жизни армии и рассуждений о принципах разведения малины, а также верного товарища по военнизированным забавам с расстреливанием чучела и марш-бросками по окрестным лесам, по обходам местных бабулек в целях сравнительного анализа козьего молока, по молчаливым ночным чаепитиям под белесым небом чухонских земель. Любаша, напротив, сразу же дистанцировалась от пенсионера, днями напролет качалась в гамаке, изредко позволяя себе царственный обход майорской малины. Впрочем, Любаша очень мило улыбалась и шептала "Здравствуйте" при каждой встрече с хозяином, отчего тот неизменно смущался и старательно прокашливался. "Королевишна", - услышала однажды Маша из его уст сорвавшуюся фразу, что, впрочем, ни о чем не говорило - майор сам и от Любаши и от Ольги Петровны старался держаться подальше. Дачные деньки так и протекали: Маша с пенсионером, мамашка с мамашкой на берегу озерка или у плиты, Любочка под деревом в гамаке.
   Идиллическая пастораль была разрушена однажды вечером невообразимо дикими воплями хозяина. Когда майор затрубил раненым лосем из ягодных кустов, к Маше бросилась Любочка. "Слушай, выручи меня, пожалуйста, - зашептала она с хрустальными слезами в прелестных очах, - я там немножко его малины попробовала, если мать узнает, она меня убьет и на море не отпустит. Скажи при матери, что это ты сделала, ладно? А я потом старикану скажу, что это не ты, а я, когда он успокоится. Ведь он тебя любит и все простит". Сбивчивую Любашину просьбу Маруся поняла только после того, как девочек вызвали на веранду для "серьезного разговора". Кто-то посягнул на святое и нагло слопал, объев даже незрелые ягодки, всю желтую малину, которая еще ни разу не плодоносила до сего лета, и вкус которой так и остался непознанным для товарища селекционера, а это значит, год работы - коту под хвост, их и было-то всего штук 20 ягодок на трех тонких прутиках, при том что простой красной малины - вагон с тележкой и можно трескать ее сколько хочешь. В общем, кто это сделал, кому посмотреть в его бесстыжие глаза? Обе матушки и хозяин-пенсионер пристально и тревожно разглядывали девчонок. "Я хотела сравнить вкус ягод с разных кустов, - сказала Маша, не в силах врать напрямую. Хотеть сравнить - это ведь не значит съесть на самом деле. - Ну и так вот получилось..." Маша увидела, как в глазах Ольги Петровны зажегся недобро-торжествующий огонек. "Фу, как нехорошо!" - ядовито протянула она и победно взглянула на Машину маму. Пенсионер в расстройстве взмахнул рукой и ушел без слов. Машу наказали - отобрали все детективы и запретили на три дня купаться. "Странная ты какая-то, - заметила матушка, - выгребая из Машиного чуланчика книжки, - нисколько не чувствуешь себя виноватой". Тут она была абсолютно права.
   Вечером приехал папа. Маша встретила его на платформе электрички, чтобы рассказать ему про все. Папа назвал Марусю христосиком, и вместе они сразу пошли к майору. Тот сидел, совершенно убитый выходками постояльцев, а когда Маша поведала ему истинное положение вещей и попросила ни о чем не говорить Ольге Петровне, слегка просветлел лицом и с приборматываниями "ну, я так и думал", предложил кликнуть Любашу. Любочка вплыла лебедушкой в майорскую сторожку и стала осматривать обстановку и действующих лиц столь невозмутимо ясными своими глазами, что все смутились. "Я все знаю, - строго выговорил хозяин, - и считаю, что ты поступила отвратительно". "Что Вы знаете?" - неподдельно удивилась Люба. - "В чем я провинилась?". Маша не выдержала: "Да чего ты тут притворяешься? Ведь это ты малину съела! А меня просила выгородить перед Ольгой Петровной, а то тебя на море не пустят". "На море? Мы и не собирались ни какое море, у нас на него денег нет, - спокойствие Любочки изрядно поколебало уверенность мужчин, а Машу вогнало в буйную краску. - Ты сама, Машка, натворила, и теперь оправдываешься". И Любаша ушла с достоинством целой палаты лордов. Маша, сдерживая слезы, убежала на речку и просидела там весь день и полночи, пока отец не нашел ее и не сказал, что верит ей, а не коварной Любаше.
   До конца кошмарного отпуска Люба и Маруся не разговаривали, один раз только Любочка произнесла с некоторой снисходительностью: "Дура ты, Машка, ничего в жизни не понимаешь", но в ответ на это получила несколько пенделей и была заляпана илом из пожарного водоема.
   ...Пунина М., дизайнер-программист, 27 лет от роду, пребывающая в служебной поездке в Бангкок, обнаружила себя в полной тьме с растрепанными волосами и отлежанным боком на жестком диване. А еще, несмотря на тьму, обнаружила присутствие постороннего - кто-то дышал у нее над ухом и особо не таился. Маша рывком поставила себя на ноги. Невидимка моментально перешел к действиям: он обхватил сзади Машу за шею и свободной рукой стал сдирать с нее брюки. Определенность намерений не вызывала сомнений. Понимая, что для удобства постыдного акта, скорее всего, ее просто стукнут по башке для временной отключки, Мария бешено заорала что-то ерундовое - неважно, что кричать, главное кричать и накручивать в себе злость и решимость ("Кричи, Маня, кричи! - орал ей тренер перед стартами, - Заводи пружинку!"), и стала представлять, что это её последние секунды в жизни. Захлестнувший животный ужас ввернул тело в штопор, выкрутил из цепких рук насильника, швырнул вбок, к стулу, и оттуда стулом же нанес удар по обидчику, взвинтил ярость до предела и колотил ощерившемися ножками неожиданного оружия до тех пор, пока дверь не лязгнула за изрыгающим сдавленные ругательства ночным гостем.
   Маша молниеносно подтянула, застегнула штаны. Вновь схватилась за стул. Прижалась спиной к углу. Попыталась унять дрожь и разрывающееся сердце. Таким загнанным, готовым на все зверком ее и застал спустя некоторое время господин Пушель, Рольф.
  
К оглавлению
  

Глава 6
Марио Джеймс

* * *

   Одни человек по имени Марипур купил большую повозку. В нее помещалась вся его семья, включая детей, собак и даже толстую бабку тещи. Марипур очень гордился повозкой. Он говорил:
   - Ни у кого нет такой огромной повозки, только у меня.
   Проходящий мимо монах сказал:
   - Я смогу уменьшить твою повозку, не прикасаясь к ней.
   - Это невозможно, - возразил Марипур.
   Тогда монах ушел в монастырь и вернулся на колеснице, значительно превосходящей размерами повозку Марипура.
   - Величина - вещь относительная, - назидательно произнес монах.
   - Согласен, - ответил Марипур. - А ну-ка отгони колесницу вон к тому холму.
   Монах отогнал свою колесницу, и она издалека стала казаться Марипуру маленькой. Зато для монаха колесница стала еще больше. Все разошлись довольные, ибо предметы каждого находились в наиболее выгодной для него позиции.

* * *

   Кастинг длился два года. Как раз за это время юный Джеймс созрел для соискателей и был торжественно передан паре, успешно прошедшей все испытания. Баснословные гонорары, обещанные претендентам, привлекли немало всякого люда, в том числе и непонятно на что надеющихся категорий - толстых крикливых мексиканцев; отидевших по три срока негров с выводком своих несовершеннолетних детей; неграмотных албанских беженцев, считающих, что ребенку достаточно быть сытым и свободным; сладкоязычных стареющих педофилов с маслянистыми глазками; обезумевших от потери единственного чада скорбящих родителей с жесткими уголками губ; дебильно-радостных незрелых раздолбаев, синхронно пускающих дым в кулачки; изысканно-утонченных русских эмигрантов, обитающих мыслями на далекой Луне идеалистов; мормонов со стеклянными взорами и фанатичным желанием исправить мир любой ценой; даже геев-инвалидов, продвигающих личным примером идею толерантности в мир высоких сфер. Отец юного Марио Джеймса, Джеймс-старший, лично отбирал воспитателей своего сына, причем делал это со всей скрупулезностью и серьезностью, так, как вел все свои дела. Впрочем, нет, дела он мог вести с некоторым легкомысленным изяществом, рискуя и позволяя себе изредко проигрывать. Но подбор гувернеров для отпрыска был для него сродни выходу в открытый космос - тут не до шуток, ничтожная оплошность, и гарантированно улетишь к собственной смерти. Собранный паноптикум кандидатов, размышлял Джеймс-старший, мог бы обеспечить пожизненной работой двух-трех романистов, с десяток социологов и антропологов, роту психиаторов, психоаналитиков и врачей общей практики, ну и несчетное число прочей саранчи типа юристов и работников социального департамента.
   Отобранная пара в совокупности обладала всеми достоинствами, признающимися таковыми в культуре белого человека. Мужчина был высок и атлетично сложен, любил спорт, уверенно держался в седле, умел ставить паруса, блестяще водил автомобиль и не менее блестяще спускался на горных лыжах, сносно вальсировал и неплохо пел. Перечисленных умений вполне бы хватило трем четвертям населения Америки чувствовать себя супергероем и придирчиво относиться к особам противоположного пола, масштабно падающих к их ногам. Однако ж физические плюсы были всего лишь дополнениями плюсов иного рода. Мужчина имел степень доктора сразу по двум направлениям: математики и экономики. Его IQ горделиво красовался на вершине 158 баллов и милостливо позволял хозяину, обладателю несчетного количества научных работ, автору десятка учебников для университетов, владеть четырьмя языками, в том числе и экзотическим русским. Тщательное психологическое тестирование выявило в мужчине умеренную религиозность, доброжелательный настрой к внешнему миру и отменное чувство юмора. Медицинское обследование показало единственный изъян - непереносимость тяжелой пищи и алкоголя, но его Джеймс-старший благосклонно простил.
   Женщина, разумеется, при наличии столь редкого сочетания качеств мужа была дивной красавицей, но совершенно при этом не избалованной своей красотой, как это часто бывает. Видимая хрупкость скрывала железное здоровье, отточенное в занятиях спортом наравне с мужем. Женщина также любила лошадей, яхты, лыжи, теннис, но имела и свои предпочтения: обладая прошлым со множеством наград в художественной гимнастике, женщина обожала танцевать. Она освоила все известные и общепринятые танцы от старомодных вальсов и тустепов до наисовременнейших R&B и хип-хопов, не обойдя вниманием экзотику типа танца живота и классического индийского танца. Хороший нежный голос и умение играть на пианино взволновали в свое время не одно мужское сердце. Женщина бегло щебетала почти на всех европейских языках, не особо, впрочем, умея писать на них, и обладала замечательным свойством: две недели, проведенные в любой стране мира, приносили ей возможность сносно изъясниться на вокзале и в магазине на местном наречии. Ее муж всегда поражался, слушая, как она бодро беседует в финской лавке сувениров или выторговывает скидки у чешского таксиста. Психологи нашли в женщине некоторое легкомыслие, однако Джейс-старший пренебрег им, когда узнал, что у женщины есть навыки оказания медицинской помощи и искрометный оптимизм вкупе с добродушием.
   Эта успешная чета успела вырастить своих двух детей, очень приличных молодых людей, ни в чем, как выяснил Джеймс-старший, предосудительном не замешанных, старательных студентов и образцовых спортсменов, и теперь пребывала в том золотом для белого человека десятилетиии, когда дети выпорхнули из гнезда, а внуки еще не появились, и собственных сил еще выше крыши, и привыкшая к постоянному напряжению душа просит еще подвигов - то ли усыновить ребенка из Замбии, то ли организовать общественное движение по защите брошенных хорьков. В таком состоянии и застало чету объявление мистера Джеймса о найме гувернеров (белых, имеющих своих взрослых детей, высокообразованных, любящих спорт, владеющих седлом, парусом, ракеткой, лыжами и пр.) для Джеймса-младшего. Женщина немедленно уволилась из информационного агенства, где была сотрудником по связям с общественностью, а мужчина покинул штат родного университета, но оставил за собой право вести научную деятельность и изредка читать лекции. Пойти на столь радикальное изменение своей жизни их заставил гонорар, который предложил им мистер Джеймс. Новое еженедельное вознаграждение было сравнимо со старым квартальным. Правда оно потребовало переселения и постоянного пребывания в замке Джеймсов подле растущего Джеймса-младшего вплоть до зачисления его в элитную частную школу в возрасте 12 лет.
   Любовь и счастье - вот два кратких слова, полноценно описывающих жизнь Марио Джеймса с рождения до текущего момента. Прелестного малыша с золотыми кудрями и яркими глазами цвета альпийского луга обожали все. Мать - итальянка по происхождению, красавица и умница, вывезенная мистером Джеймсом из Европы по причине вспыхнувшей взаимной страсти и последующей женитьбе. Отец - собственно мистер Джеймс, медиамагнат и углеводородный олигарх, человек, не светящийся на политическом небосклоне Америки, но уверенно дергающий за ниточки кукол, управляющих страной, полагающий, что деньги приносят власти больше, чем власть денег. Воспитатели - нанятая чета Маккаферки, Майкл и Оливия, от души полюбившие своего подопечного, как только его увидели. Слуги - многочисленная армия отлаженного механизма, содержащего замок Джеймсов в безупречном уютном состоянии. Родственники - представители двух фундаментальных опор белой цивилизации, римской и саксонской. Даже случайно забредшие в жизнь Марио люди - врачи, приятели по играм на детской площадке и их родители, официанты в кафе, кассиры в парках развлечений, инструкторы на горнолыжных спусках и матросы на яхтах семейства Джеймсов. Марио для всех без исключения был тем солнечным зайчиком, что вызывает приступ теплоты и радости одним только своим появлением. Помимо лучезарной внешности Марио обладал глубоким умом и ловким, гибким мышлением с невообразимой быстротой реакции на происходящие явления. Казалось, боги задались целью все самые хорошие возможные качества человека совместить в одном месте, и место это звалось Марио. Умный, красивый, богатый, здоровый, сильный, добрый, ласковый, уравновешенный, ловкий - сколько же дорожек случая привели все эти ручейки в одно русло!
   На стороне мальчика оказалась не только творящая природа. Природа проистекающая тоже была в его пользу. Все случайности, задевающие Марио оказывались исключительно счастливыми. Скажем, идет младенец Джеймс трех лет от роду с шариком в руке и дуновение ветра вырывает и уволакивает злополучный шарик. Слезы и крики? Ни в коем случае, потому что секунду спустя тот же шалун-ветер кладет к ногам Марио откуда-то унесенный надувной шар большего размера с формой, гораздо затейливее прежнего. Или ныряет в озере парнишка Джеймс десяти лет вместе со своим наставником Маккаферки и находит на дне сундук со старинными золотыми монетами. А на уроке биологии, к примеру, пятнадцатилетний юноша Джеймс рассматривает под микроскопом заползшую на руку сикарашку и открывает новый, никем не описанный вид жучков.
   Семья Маккаферки жила при мальчике в течение десяти лет, пока тому не исполнилось двеннадцать. Майкл курировал его спортивную деятельность. Вместе они скакали на чудесных лошадях, бегали, фехтовали, плавали, ходили под парусами, катались на лыжах и велосипедах, даже иногда прыгали с парашютом - Марио по недостаче веса пристегивался к воспитателю. Майкл также постоянно подкидывал Марио интересные математические и логические задачки и взамен получал головоломки и загадки, которые доставал своими путями мальчишка. Иногда они по нескольку дней оба напряженно молчали, подыскивая в уме решения своих закавык, а потом радостно рассказывали их друг другу. Надо сказать, Марио разгадывал гораздо быстрее своего остепененного оппонента. С миссис Маккаферки мальчик общался меньше, но не менее охотно. Оливия обучала его игре на фортепьяно, водила в музеи, подбирала достойные книги, танцевала с ним. И музыка, и книги, и живопись, и танцы радовали Марио, да и как тут не радоваться, когда одаренному ребенку все это давалось легко, слишком легко, как иногда думала Оливия. Читать Марио научился лет четырех, причем как-то сам без видимой помощи, просто следя за указательным пальцем воспитательницы, бегающим по строчкам книжек во время чтения вслух. Обладая идеальным слухом и дивной способностью связывать слух и пальцы, Марио, казалось, и играть на пианино учился сам. О рисовании говорить не приходится: мгновенный набросок красками какого-нибудь пустяка мог вызвать комплекс неполноценности у любого мастеровитого художника средней руки, потратившего многие годы на то, чем Марио обладал изначально. К счастью, ни Оливия, ни Майкл особой любовью к живописи не отличались, поэтому на талант парня в данной области смотрели довольно равнодушно.
   К двеннадцати годам Марио Джеймс превратился в человека с отличными манерами, натреннированным умом и телом. Мать и отец при наличии таких волшебных гувернеров особо не занимались сыном, они его просто любили, вернее - обожали. И если Маккаферки по долгу службы наставляли, поправляли, иногда критиковали мальчика, то родители исключительно баловали его. Отец иногда брал Марио на совещания, и тот, болтая ногами в огромном президентском кресле с любопытством оглядывал людей, чьи взгляды варьировались от подобострастных до настороженно-рыскающих, а потом начинал всем улыбаться и своей улыбкой мягко подтапливал их до умиротворенных и теплых. Мать же частенько осыпала отпрыска подарками, наряжала его в самые интересные вручную пошитые модными модельерами одежки, ходила с ним в рестораны, где высочайшие мастера кулины изобретали специально для золотого мальчугана новые блюда, а вечерами просто ласкала его кудри, шелком растекавшиеся по тонким пальцам. Самое уютное воспоминание Марио о детстве - это сладкий чекочущий запах духов мамы, вальсирующей с ним, малышом, на солнечных квадратах огромной гостиной.
   Майкл Маккаферки, наставник, глядел на подопечного наиболее трезво из всего окружения, и он заметил странную закономерность. У любого человека, в каком бы расхрустальном мире он ни жил, случаются моменты, когда надо проявить волю и сделать выбор: дать отпор нахальному соседу в песочнице, принести домой вшивого котенка и уговорить родителей оставить, решиться попробовать сигарету, отказаться надевать дурацкую детскую курточку, признаться в разбитой бабушкиной чашке, сэкономить на завтраках и скопить денег на цветы самой красивой девочке класса... Марио же окружала такая цепь случайностей, что все складывалось наиблагоприятнейшем для него образом, так что надобность в проявлении характера просто отсутствовала. Хронически отсутствовала. Вождь краснокожих, терроризировавший детскую площадку, за десять минут до появления там Марио, разбивал коленку, и под громкий рев был уводим няней прочь. На бездомных котят и щенков жадно набрасывались слуги и забирали себе. Веселая бабушка, заметив осколки чашки, немедленно раздавала осиротевший сервиз все тем же слугам, и мчалась с Марио в шикарный бутик фарфора за покупкой нового. Даже сигарета впервые была попробована мальчиком не тайком в колючих кустах сада, а на глазах смеющегося семейства - отец как-то подозвал Марио и велел выкурить при нем сигарету. Та, наверное, специально была выбрана позабористее, потому что десятилетний Марио кашлял и давился со слезами, предательски вышибаемыми вонючим дымом, а потом несколько дней подряд испытывал приступы тошноты и головокружения. ("Вот, сынок, - заметил тогда Джеймс-старший, - это испытывают все, кто курят". "А почему же они все терпят эту гадость?" - спросил Марио. "Если долго курить, мозг в порядке самообороны, чтобы не сойти с ума, перестает посылать неприятные ощущения, но на самом деле они все это испытывают. И многие только ради того, чтобы показаться значительными. Успешному человеку нет нужды казаться, он и вправду успешный. Ты понял меня?") Урок не прошел впустую - сигарета оказалась первой и последней в жизни Марио.
   Среднюю школу Марио прошел в Пеннингтоне, а старшую - в знаменитейшей Дирфилд Акдемии. Для воспитания характера и обучению самостоятельности его отдали на полный пансион. Впрочем, переехавшие в Бостон родители и вернувшаяся в Гарвард чета Маккаферки оказались совсем рядом от этих уважаемых заведений, и посему два-три раза в неделю парнишку непременно навещали. Щедрые отцовские пожертвования в фонды школ поставили мальчика в особое положение: за ним негласно присматривали, дабы не допустить конфликтов ни со сверстниками, ни с учителями.
   Присмотр оказался пустой формальностью, жизнь Марио в школьных стенах текла по прежнему принципу - неприятности устранялись сами собой. В первый свой день в Пеннингтоне Марио выбрал место в классе у окна с видом на чудесный сад. Со звонком в класс вальяжно покачиваясь вошел парень высокого роста, слишком большого для двеннадцати лет, с крепкими руками и нахальным взором человека, которому все можно. Он огляделся и вплотную подступил к Марио:
   - Вали отсюда, это мое место!
   К счастью, следом вошел учитель и усадил "мистера Янковски", как он выразился, за парту прямо перед собой. Судя по тону общения, мистер Янковски был давно ему знаком. Весь первый урок дети знакомились, каждый рассказывал о себе, о своих увлечениях, а долговязый детина все это время выразительно поглядывал на Марио и тайком показывал ему угрожающие жесты. Когда дошла очередь до головореза, невесть как затесавшегося в ряды золотых отпрысков, выяснилось, что Янковски - второгодник. Он так прямо и бухнул, стоя у доски:
   - Меня тут на второй год оставили, но школа клевая, чуваки. Мой папаша богатый, он решил меня еще тут подержать. А чо, я не против.
   - Мистер Янковски, - мягко напомнил учитель, - очень некрасиво хвастаться достатком, тем более, что он достигнут не Вами лично.
   - Да ладно, - ухмыльнулся Янковски, - все тут небедные, у всех бабло водится.
   После уроков он поймал Марио на игровой площадке и заявил, нависая над ним:
   - Завтра сядешь на другое место, я за той партой целый год сидел, она моя.
   - Мне она тоже нравится, - дружелюбно улыбнулся Джеймс.
   - А мне наплевать. Если завтра увижу тебя на моем месте, то вот..., - огромный кулачище у носа Марио показался весьма убедительным аргументом.
   Янковски в окружении каких-то шакалят величаво удалился, оставив Марио в раздумьях. Самолюбие и кодекс чести требовали отстаивать свое, но чудовищного размера кулаки Янковски и его наглая шайка велели держаться подальше. Марио не спал ночь, пытаясь на что-нибудь решиться: подчинение достоинству и конфликт с Янковски или подчинение Янковски и конфликт с достоинством.
   С тяжелой душой вполз Марио в класс на следующий день, так ни чего и не выбрав. Янковски в классе не было. Марио в нерешительности стоял у доски и слушал глухие удары сердца, когда начался урок и вошедший преподаватель спросил:
   - Выбираешь стол? Вот этот теперь тоже свободен, - и он указал на парту возле себя.
   - А Янковски? - не поверил своим ушам Марио.
   - Мать забрала мистера Янковски из школы, - пояснил учитель, - он вычеркнут из нашего класса.
   Марио узнал позже, что отец "мистера Янковски", сколотивший состояние на операциях, несовместимых с законами штата Нью-Джерси, был арестован именно в ту тягостную ночь, когда в Марио боролись две силы: страх и самолюбие. Все счета Янковски к утру уже были заморожены, а обучение сына на тот момент еще не было оплачено. Жена Янковски-старшего в срочном порядке забрала своего балбеса и умчалась с ним на историческую родину в Польшу.
   Потом к Марио прицепилась было училка французского насчет мятых тетрадок и небрежном отношении к ее лекциям, но мальчик с очаровательной невинностью поинтересовался в один день на французском языке, входит ли в устав школы пункт о недопустимости растрепанных школьных принадлежностях, во второй день попросил уточнить на итальянском допустимый градус поворота головы во время ее монологов, а в третий на русском (с отвратительным произношением и в неправильных падежах, но училка ведь этого не знала!) посоветовал не судить о людях по внешнему виду и дождаться первой проверочной работы. На четвертый день училка ушла на больничный и ее две недели замещал добрейший старичок без всяческих пустых придирок. После болезни француженка будто перестала замечать Марио, но тот был только рад этому.
   Тренер команды по регби критично осмотрел живописную прическу Марио и потребовал сбрить безобразие. "Тебя парень в первой же игре оттаскают за твои лохмы", - промотивировал он и потащил в парикмахерскую, располагавшуюся на территории кампуса. Но мужской мастер Галахер, обычно работавший по причине своего одиночества семь дней в неделю с восьми утра до восьми вечера, неожиданно был вызван к племяннице на свадьбу и отбыл на три дня. Через три дня его лавочку закрыли на санитарную инспекцию. После инспекции Галахер уехал в Бостон за новыми инструментами. А потом была сыграна первая игра, и тренер обнаружил, что Марио чрезвычайно ловко проскальзывает сквозь стенки и заслоны, и кудри ему нисколько не мешают, и более того для команды Марио оказался крайне полезным и результативным игроком. И тренер махнул рукой на неформатную шевелюру.
   Когда к мальчику по старой памяти заехал Майкл Маккаферки и спросил, хорошо ли ему здесь, в новом месте, и не обижает ли кто его, Марио с чистой совестью и вполне искренне воскликнул: "Что ты, Майкл! Здесь так здорово! Со мной все так хорошо обращаются!"
   Учился Марио легко, все ему давалось без особого труда. Его уважали учителя, он оброс кучей друзей, а девчонки и вовсе сходили с ума по его сияющим глазам и милым кудряшкам. У Марио было два закадычных друга и множество приятелей, с которыми можно было предаться чисто мальчишеским развлечениям и по мужски обсудить дела. Но к девочкам Марио был очень неравнодушен. Пример двух нежных красавиц - матери и Оливии Маккаферки - вырастивших его и воспитавших в нем преклонение перед гением женской красоты и легкости, заставлял мальчика постоянно искать подружек для души, таких же красивых и воздушных. (И хотя на момент поступления в Дирфилд Оливии Маккаферки было уже около 55 лет, Марио по прежнему видел в ней добрую фею с тонкой талией.) В четырнадцать лет Марио впервые поцеловался. Ошеломленный лавиной новых ощущений, Марио проникся диким, почти животным уважением к девчонкам: в их власти было дарить невиданное наслаждение! Много слез было пролито в девичьи подушки, многие строили далеко идущие планы и смели надеяться на ответные чувства Марио, но тут дела были совсем непросты. Дело в том, что Джеймс-младший любил всех более или менее стройных и симпатичных девчонок, а таковыми в юном возрасте являются почти все особы женского пола. Девочки же, получая нескрываемое обожание и вполне материальные подтверждения (цветы, плюшевые игрушки, конфеты, записочки, пожатия ладошки, поцелуй при луне и т.п.), незамедлительно приписывали это своей исключительности, а также верному глубокому чувству к своей особе. Никому из них и в голову не приходило, что Марио параллельно мог увлекаться еще пятью столь же неповторимыми девами.
   В мае, за день до 15-го дня рождения Марио, к нему в комнату тайком через открытое окно забралась она такая подружка - Саманта. Она собственноручно испекла торт для "любимого малыша" (для этого пришлось записаться на факультатив кулинарии и мужественно вытерпеть пятнадцать уроков, прежде чем добрались до выпечки) и коротала время, втыкая в торт свечки и развешивая по комнате шарики. Саманта предвкушала восторг Марио и даже слегка повизгивала от нетерпения. На эти тоненькие повизгивания почему-то сразу не обратила внимания нахалка, бесцеремонно переваливающаяся через подоконник. Нахалка к тому же была дылдой: Саманта с ужасом наблюдала, как все не кончались ноги, сползающие вниз. Когда же ноги наконец-то закончились, обнаружилась их хозяйка - Кристи, девица значительно более старшая и Марио, и его одноклассницы Саманты. Кристи училась в выпускном классе, но, по всей видимости, это ее ничуть не смущало. Кристи тоже прибыла с сюрпризом, только в отличии от домовитой Саманты, она замыслила вещи из совершенно иной области. Кристи облачилась в наряд, от вида которого ее маменьку навеки бы разбил жестокий паралич: черное кожаное боди-корсет, черные кружевные чулочки с роковыми багряными подвязками и шпильки.
   - Опа! - сказала Кристи, представ во всем великолепии перед Самантой, - Ты чего тут делаешь, коза?
   Саманта, несчастливая обладательница веснушек и крохотного роста, стушевалась поначалу, разглядывая эффектную соперницу снизу, но все же набралась смелости, решив, что в крайнем случае можно лупить по коленкам:
   - Я-то жду Марио, одноклассника. А ты, часом, не перепутала дома? Дом престарелых через полкилометра отсюда.
   - А у нас тут, гляжу, детский утренник! И клоун уже на месте!
   Так мило препираясь, барышни постепенно перешли к более ощутимым действиям. Сначала были толчки и отпихивания, потом заварилась настоящая потасовка. Рост и возраст Кристи, конечно, были большим преимуществом, но шпильки и корсет существенно сужали размах душевных движений. Во время драки (как ни банально, а это была именно драка) девушки налетели разгоряченными телами на встроенный шкаф и обе провалились в разъехавшиеся дверцы. Раздался душераздирающий крик на три голоса, ибо борчихи, как выяснилось, упали на чье-то сжавшееся в углу тело. Тело было выволочено наружу вмиг объединившимися соперницами.
   - Кайса?!
   Мисс Пенингтон, холодная и надменная красотка Кайса Лундгрен, произрастающая своими корнями из загадочной Скандинавии, мечта всех мальчишек возраста -тин, королева с ясными синими глазами и пшеничными локонами, сама Кайса пряталась в гардеробе Марио. И тоже с сюрпризом - бутылкой отменного шампанского. Вообще-то, попахивало исключением из школы...
   Когда Марио вошел в свою комнату, три девицы потрескивали электрическими разрядами и глаза их поблескивали молниями. Любому другому юноше очень бы не поздоровилось в такой ситуации, ибо мстительность женщин, обнаруживших конкуренток, как правило сподвигает их объединиться и воздать праведное возмездие изменнику. Но не в случае Марио. Потому что вслед за ним вбежали два его двоюродных брата, только что приехавших на день рождения родственника аж из Италии, и, побросав чемоданы в восхищении бросились к девочкам знакомиться и очаровывать. Под напором жгучих комплиментов темпераментных гостей девчонки не смогли удержать в себе гнев и стали напропалую кокетничать и флиртовать. Марио, конечно, очаровашка, но и его более старшие братья весьма недурны!
   Торт был съеден, шампанское выпито, Кристи показала приватный танец, Кайса и Саманта спели вместе гимн школы, а потом все танцевали, меняясь партнерами, пока не стемнело. Девицы ушли втроем, обнимая друг друга за талию. Кажется, все были счастливы. Засыпая, Марио попробовал подумать, что бы он стал делать, если бы братья не появились столь вовремя, но ничего не смог изобрести. Не кружить несчастным жертвам головы ему как-то не пришло на ум.
   Из-за девушки же спустя пять лет вышла довольно неприятная история, оставившая на душе Марио тяжкий след, хотя, вроде как, он был не причем. Марио уже был студентом Гарварда, сопляк-первокурсник, но студент. К тому времени Джеймс уже перестал крутить амуры сразу с несколькими, переключившись на исследование полноты чувств с одной особой. Особа, по правде сказать, менялась каждые два-три месяца, но зачастую не по вине Марио, ибо не только юношам в этом возрасте хочется перепробовать всего и сразу.
   Пассия Марио по имени Саша привлекла его необычным именем и необычной наружностью - крайняя узкокостность и прозрачность кожи делала девушку похожей на сказочного эльфа. Сей бесплотный ангел постоянно парил в небесах и вляпывался в какие-нибудь истории. Душа Саши удивительно соответствовала ее телу - ни грамма практичности. Тающую в воздухе Сашу сладостно хотелось опекать, сердце невыносимо щемило при виде ее глаз, обращенных исключительно к звездам, и рыжих волос, не имевших четко очерченной границы с окружающей средой, плавно перетекавших с плеч прямо в эфир. В Сашу Марио влюбился до полной зачарованности, до наваждения. Кажется, она изучала свободные искусства или что-то в этом духе, Марио это было неважно. Важны были лишь ее инопланетянские глаза, мраморность кожи, трогательно просвечивающие на груди вены. В постели с ней Марио тогда провел больше времени, чем в университете. Но ему-то все было нипочем с такими выдающимися способностями, а вот бедная Саша не смогла совместить учебу с любовью, и в своем заведении была оставлена на повторное прохождение курса. Но и это не беда. Беда была в том, что однажды Саша исчезла из поля зрения Марио, будто растворилась окончательно после долгой и безуспешной борьбы с материальностью. Марио поначалу искал ее сам, потом со своим лучшим другом Фабианом, потом при помощи полиции, и напоследок - при помощи отца и его связей. Девушка исчезла. Вышла утром из дома, где жила с Марио, за сигаретами и исчезла. Поиски ничего не принесли. Горюющего Марио утешали сначала родители и Маккаферки, потом лучший друг Фабиан, потом чуткие и внимательные однокурсницы, и напоследок - некая Джулия, инструктор по йоге в фитнес-клубе Марио. В тот момент, когда Джулия почти примирила его с утратой Саши, потеряшка объявилась. И не одна - с ребенком.
   - Вот, Марио, - сказал ангел с порога, - это твой сын.
   Марио с любопытством заглянул в кулек, протянутый Сашей. Младенец, крепко спавший в кулечке был похож на всех младенцев в мире, и Марио, как ни силился, не смог найти сходства ни с собой, ни с Сашей. Тем не менее он пустил Сашу в свои роскошные апартаменты и та прожила в них целую неделю, пока не явился отец Марио.
   Джеймс-старший прибыл после звонка Джулии, не собирающейся спокойно взирать на уплывающую из рук удачу. В общем-то, Марио был весьма ему благодарен за тот визит, ибо сам не понимал, что должно делать в такой щекотливой ситуации. Отец безошибочно на глаз определил возраст мальчика, прибавил девять месяцев и подробно расспросил сына о недавнем прошлом в этих пределах. По всему выходило, что мальчик был от Марио.
   - Делаем экспертизу ДНК, - постановил отец, - если твой, будем решать проблему дальше. Пока думай, любишь ли ты эту девицу. Кстати, кто у нее родители?
   Он, нисколько не смущаясь и не спрашивая ни о чем Сашу, сунул в пакетик соску младенца и отбыл. Через неделю все семейство Джеймсов в полном составе со спокойной холодностью в присутствии приглашенного генетика вручило Саше официальное заключение лаборатории, о том, что Марио не может являться отцом данного ребенка. А посему милую барышню просят не беспокоиться и покинуть временный приют. В качестве жеста доброй воли Саше была предложена неплохая сумма, чтобы молодой матери можно было продержаться несколько месяцев, прежде чем она устроится на работу и найдет подходящую няню.
   Саша выслушала приговор в отстраненной своей манере, а наутро пропала заново, оставив младенца в доме у Марио. Спустя неделю Марио пригласили на опознание личности то ли трагически погибшей, то ли естественным образом умершей девушки, найденной в парке на скамейке. Марио узнал Сашу и не смог удержаться от громких рыданий. Джулия и Фабиан успокаивали его.
   Новорожденного мальчика взяли себе родители Саши. Кажется, они были рады, что от Саши остался хотя бы вот этот попискивающий сверточек.
   Джеймс-старший на этом финале не успокоился. Дабы исключить малейшую неточность, он заказал генетические анализы малыша и Марио в другом институте, а заодно заставил сына пройти исследование на репродуктивные функции. Повторный анализ подтвердил, что мальчонка и Марио не состоят друг с другом в родстве, но он был совершенно ненужным на фоне того, какие подробности обнаружились в состоянии Марио. Тот вообще не мог быть отцом. Ничьим. Поскольку все сперматозоиды были неактивны, неподвижны. Все 100 процентов. Столь суровый приговор поразил и врачей, и Джеймса-старшего: даже у глубоких стариков остается малая толика подвижных сперматозоидов, дарующая надежду на чудо. Джеймс-отец по своей привычке не поверил этому факту и с утроенной энергией принялся подыскивать для сына медицинский центр еще более высокого класса.
   Марио же по молодости лет ничего особенно не прочувствовал. Да то и понятно - какие дети в 20 лет? Почему умерла Саша, что с ней произошло за неделю, мог ли Марио что-то исправить, чей, в конце концов, ребенок, это осталось невыясненным. И в сущности, ситуация как бы обтекла самого Марио, затронув Сашу и отца. Марио не пришлось ничего предпринимать. Как ни трагична была история, Марио в ней оказался лишь наблюдателем, отнюдь не творцом.
   Старшая школа - Дирфилд Академия - подарила Марио одного закадычного друга, нескольких приятелей для более легких отношений и целую сеть будущих деловых связей. В школе, полная плата за которую составляля около полумиллиона долларов, обучались дети верхнего слоя, будущая экономическая и политическая элита Америки. И если кто-то по наивности думал, что Лига Плюща и знакомства, заведенные в ее университетах, достаточны для прорыва на звездный небосклон, то Джеймсы, старший и младший, понимали, что свой круг закладывается куда как раньше.
   Друга звали Фабиан, или, коротко, - Фаби. Он был более ленив и изнежен, чем Марио, поскольку его родители, короли асфальта и бетона, не ставили себе целью вырастить идеальное существо, как Джеймсы. Фабио баловался травкой и весьма посредственно учился, но был так же красив и легок характером. В отличие от гения Джеймса, без устали пробующего себя на всех мыслимых поприщах, Фаби был просто надежным парнем, участливым слушателем и хранителем всех душевных тайн. Вместе с Марио они составляли убийственную для девушек парочку: златоволосый зеленоглазый Марио и брюнет Фаби с синими глзами, красавцы, баловни судьбы, пока еще не омраченные гнилым цинизмом.
   Фаби и Марио после выпуска из школы вместе же учились и в университете. Фаби неспеша изучал таинственную науку социологию, а Марио, по примеру старого наставника Маккаферки, а также по настоянию отца, весьма настойчиво и напористо одолевал экономику, финансы и их математические обоснования. И если первый курс слегка выпал по причине сердечных волнений, то последующие годы учебы даже захватили Марио. Он сумел разглядеть интригу в механизмах глобальной экономики, общемировых денежных потоков и информационного пространства, в сетях которого плескались эти потоки. Четко структурированные мозги Джеймса-младшего научились улавливать связи, неосознаваемые подавляющим большинством людей, между явлениями, казалось бы друг от друга весьма далекими: экологическим форумом специалистов по лесам Амазонии и ценами на спирт, массовой пропагандой овсяных хлопьев избранной марки и эмбарго на украинские зерновые, истерией в прессе по поводу скандальных подробностей жизни мэра захолустного мексиканского городишки и экспансией канадского нефтехимического капитала в Центральную Америку, запуском нового европейского телевизионного спутника и увеличением поставок невыделанной кожи из Алжира во Францию.
   Однажды на каникулах, последних в его жизни в Гарварде, Марио подошел к отцу с газетой и ноутбуком.
   - Смотри, папа, - сказал Марио (он по прежнему звал отца трогательно и по-детски - папа), - кажется, для тебя тут складывается интересная ситуация.
   Джеймс-старший приподнял одну бровь, выражая готовность вникнуть в интересную ситуацию.
   - Деканом факультета юриспруденции в Куэнке назначен Мигель Риера, в то время как ректором является Карлос Кастро Ореллано. Назначенный Риера сместил со своего поста человека, управлявшего факультетом в течение 15 последних лет.
   - Ну и что с того? - не понял отец, - что за Куэнка такая, где это?
   - Куэнка - третий по величине город Эквадора. Министр промышленности Эквадора, Хосе Лоха, родом из Куэнки, и ему полностью подконтрольна Социал-Христианская партия парламента. И сам министр тоже назначен относительно недавно.
   - Марио, ты читаешь мне выдержки из своего реферата по экономической географии? Или твоя новая симпатия - горячая мулатка из Эквадора?
   - Да нет же, папа, не остри, слушай еще. Это все я узнал из обзора мировых новостей в газете. А теперь глянем в интернет. Мигель Риера - краткая биография... Так, это неинтересно, ..., а, вот! С 2000 по 2006 год являлся сотрудником "Ойл Уллаури". Смотрим Оррелано. До 2006 года - совмещал руководство университетом и юрисконсульство в корпорации "Котопахи". Также выходец из юридического факультета. Ну и, наконец, Лоха, наш министр. Самый молодой министр в правительстве. Учился все в том же университете, на том же факультете, научным руководителем был как раз Риера, специализация - арбитражный суд при работе с иностранными компаниями.
   - Пришел новый министр и вытянул наверх бывшего учителя, - резюмировал Джеймс-старший. - Судя по тому, что старый декан управлялся 15 лет, дело не в некомпетентости прежнего, а в банальной протекции своего человека. Дальше.
   Марио просиял:
   - Именно! Этот Риера не просто свой, он в доску свой, ибо Лоха до карьеры в правительстве был одним из директоров "Ойл Уллаури", входящей раньше в состав "Котопахи", а потом со скандалом отделившейся от нее. А, знаешь, чем они все занимаются? Нефтехимией. Смотрим в поисковике "Ойл Уллаури"... Ага! Переработка и производство полимеров. А что насчет "Котопахи" ... Название действующего вулкана и нефтедобывающая компания. Твои конкуренты, отец.
   - Нефти много, - философски заметил тот.
   - Нефти много, но факт в том, что "Ойл Уллаури" разругалась с "Котопахи" и теперь, скорее всего, будет искать нового поставщика сырья.
   - Мало ли какие подпольные заводики в каких банановых республиках что ищут.
   - Не скажи. Если министр промышленности начинает диктовать условия учреждениям, далеким от его поля деятельности, таким, как университеты, за ним мощная сила. И, может быть, пока не все осознают потенциала этой силы. Честно говоря, мне самому интересно, кто стоит за спиной Хосе Лохи.
   - Ты полагаешь, нам будет выгодно выиграть тендер и стать его партнером?
   - Никаких тендеров, папа. Нельзя допускать тендеров и торгов, надо все сделать более деликатно. Думаю, официально разрыв "Ойл Уллаури" с "Котопахи" как с поставщиком сырья еще не состоялся. По крайней мере в эквадорских сводках я ничего не видел. И ничего разрывать не стоит. Надо купить эту несчастную "Котопахи".
   - Сынок, нефть в Эквадоре государственная, нам никто не даст этого сделать!
   - В Эквадоре все можно купить. Я уже понял как это надо оформить. Небольшая партия коренных индейцев организует свой фонд, и на средства фонда приобретается солидный пакет "Котопахи". Понятно, что пожертвования в фонд придется делать самим. А перспективы покупки таковы, что новый владелец компании сам собой устраняет политического оппонента и министра промышленности, и его партии. А за этим следуют щедрые преференции во всех подконтрольных им областях, вплоть до покупки всей нефтехимии Эквадора.
   Тертый калач Джеймс-старший с изумлением посмотрел на сына:
   - Ты это серьезно? Мальчик, ты не бредишь? На основании газетной заметки и выдержек из интернета выстраиваешь безумные домыслы и просишь меня воплотить в жизнь эту фантастику?
   - Да, папа, - твердо сказал Марио. - Если ты готов рискнуть некоторой суммой, я мог бы попытаться провернуть все это.
   После оглашения величины этой некоторой суммы, Марио был отослан прочь. Примерно десятая часть капитала Джеймсов - ужас! Но на следующий день отец вдруг согласился. Он провел бессонную ночь, итогом которой стало решение рискнуть. Причем Джеймсом-старшим скорее двигало любопытство в отношении прогнозов сына, нежели жажда прибыли.
   Марио на три месяца уехал в Эквадор. Компанию ему составил Фаби, выбравший в качестве дипломной работы социологическое сравнительное исследование стран первого и третьего мира. Исследования Фабиана текли ни шатко, ни валко и затронули такие неожиданные аспекты, как клубная жизнь Эквадора, мистические практики индейцев Эквадора, частная венерология Эквадора, административный кодекс Эквадора. Марио на глупости не отвлекался и последовательно, с хладнокровностью терминатора выполнил все пункты программы. Был создан фонд движения за самоидентификацию индейцев сапаро (лидера этого движения привез откуда-то с гор милый Фабио, это ему стоило трех дней воскурений какой-то дряни и недели возвращающихся галлюцинаций), фонд был наполнен транзитными переводами от многочисленных партнеров Джеймса (разумеется, за некоторый процент). Довольно скромные, на взгляд Марио, пожертвования чиновникам национального комитета по инвестициям позволили выйти на владельцев "Котопахи" и на ловкого министра Лоху. Более существенные пожертвования данным персонам помогли приобрести решающую долю нефтяной корпорации и оформить ее основным партнером для "Ойл Уллаури". Юридические и правовые гарантии правительства оказались более затратными, нежели посчитал Марио, но когда открылось закулисное действующее лицо бывшей "Котопахи" - правое противоборствующее крыло правительства Венесуэлы - и скрытая опора Лохи - клуб двадцати самых состоятельных граждан Эквадора, щедро питаемый спецслужбами родины Марио, стало понятно, что игра стоила свеч.
   Через год, когда Марио окончил наконец университет, отец лично провел аудиторскую проверку "Котопахи". Вложенные средства окупились вдвое. А главное - впереди маячила крайне заманчивая перспектива повторного слияния с "Ойл Уллаури" и монополизации всей нефтехимии Эквадора.
   - Марио, - спросил тогда Джеймс-старший, осознав с некоторым ужасом холодный талант сына, - скажи честно, ты понимал, что ты сыграл на коррупции, и что это была не совсем законная операция? Ты вообще ощущаешь разницу между хорошо и плохо?
   Марио пожал плечами и обезоруживающе наивно сказал:
   - Не знаю, я об этом не думал. Мне было просто интересно раскрутить все это.
   Хорошо ли то, то что на Аляске холодно? Нет. Но люди как-то живут с этим холодом. А хорошо ли землетрясение? А засухи, сели и оползни? Взятки, интриги, откаты, распилы, возня у престола - все эти явления для Марио были явлениями той же природы. Как глупо и бесполезно бороться с саранчой и цунами, так же глупо изводить коррупцию, считал Марио.
   Впечатленный проделанным Марио трюком, Джеймс-старший подарил ему яхту - красавицу-мечту, по мощности и дороговизне уступающей лишь яхте русского выскочки Абрамовича. А также ввел сына в курс всех своих дел. Отец мог спать спокойно - смена стояла у порога архидостойная.
  
К оглавлению
  

Глава 7
Бегущий кабан

* * *

   Марипур старался вести смиренную добродетельную жизнь. Он много трудился, помогал нищим, жертвовал монастырю. И везде, где бы он ни появлялся, скромно молчал, предоставляя возможность высказываться другим. Он никогда не ждал благодарности за свои добрые дела и убегал раньше, чем нуждающиеся начинали благодарить его. Про него все жители деревни говорили:
   - Он такой праведник!
   Марипур очень гордился таким сложившимся мнением и выслушивал похвалы о себе с тайным удовольствием.
   Прохожий монах однажды заметил самодовольную улыбку, мелькнувшую на лице Марипура, и сказал ему:
   - Ты еще более тщеславен, чем остальные, ибо даже смирением можно питать тщеславие.
   Видя, как Марипур поник, монах добавил:
   - Тщеславия в нас ровно столько, сколько недостает ума. Старайся заместить тщеславие умом.
   И тогда Марипур стал напиваться перед тем, как совершить доброе дело, поскольку ума у него было не очень много. Люди морщились и говорили: "Вот ведь, пьяница, а туда же!", но благодеяние принимали.

* * *

   Рольф Пушель спросил с улыбкой:
   - Как спалось?
   - Отлично, благодарю Вас. Ночь была незабываемой. - Маша чуть не кипела, но рассудила, что непрошенные гости - это часть адского замысла господина Пушеля, и что она не доставит ему удовольствия выслушать жалобу.
   - Вы ничего не хотите мне сообщить?
   - Знала бы, сообщила.
   - Понятно. Игра в партизанов продолжается... Тогда - до встречи!
   И Пушель запросто развернулся и вышел. Правда, сразу после этого суровый амбал принес тайский завтрак - суп Том Ям, карандаш и брошюрку с судоку на дешевой бумаге. Утром Маша предпочитала кофе с сыром или овсянку, но возможности демонстрировать континентальные замашки не было. Суп так суп. Том Ям Кунг, судя по креветкам. Говорят, лучшее средство от похмелья. И неудивительно: жирный куриный бульон, освежающий лемонграсс и вонючая рыба - сочетание как раз для прочистки мозгов.
   Для чего ей сунули головоломки, Маша не смогла догадаться. Отчаявшись разгадать цель похитителей, Маша подумала, что, может, в конце концов, теперь так положено: вместе с пищей материальной давать пищу для ума, чтобы жертва не свихнулась от безделья в заточении. Типа как в отелях всегда в тумбочке лежит библия, так и у бандитов к супу прилагается судоку. Это не могло не радовать, значит, им Маша требуется в адекватном состоянии.
   Судоку оказались ерундовыми, примерно для детей среднего школьного возраста. Маша заполнила все клетки на всех страницах минут за двадцать. Затем разодрала брошюрку и пару часов посвятила сворачиванию бумажных фигурок. В детстве ей жутко нравилось оригами, она даже ходила в оригамный кружок дома пионеров во втором классе. Папа достал как-то ей японскую книгу, настоящую, с иероглифами, в которой пошаговыми фото рассказывалось, как мастерить оригинальные модели. Некоторые фигурки требовали невероятной усидчивости, на одну такую Маруся потратила около месяца, зато дракон, до сих пор украшающий дома письменный стол, вышел на диво красивым и убедительно-реальным с чешуйчатой кожей, перепончатыми крылями, хищно раскрытой пастью и длинными усами. Никто не верил, что мелкая девчушка была автором этого шедевра. По правде сказать, дракон был составлен из элементов других животных, описанных в той японской книге, но Маруся об этом хитренько умалчивала. Марусин папа, большой любитель психологических книжек, постоянно вставал в тупик, пытаясь причислить дочь к какому-либо психотипу. Способна месяц просидеть над бумажками, задачки свои будет решать до посинения - флегматик и интроверт. Любит спорт, танцы, веселые компании - сангвиник и экстраверт. Дерется с мальчишками и постоянно гневается на брата - ну, разве не холерик? А то вдруг разнюнится из-за почившего в бозе хомяка или из-за тройки по истории и ревет неделю, и есть отказывается. Ну, и кто же это созданье?
   Наделав цветочков, звездочек и корабликов, Маша также методично принялась раздирать свои произведения на мелкие листочки, почти конфетти. Получившийся сыпучий материал годился на то, чтобы выложить свою, фирменную мандалу...
   - Весьма похвально видеть, как Вы себе находите дела даже в столь скудных условиях, - произнес Пушель по-русски. - Вижу, Вы не скучаете.
   - Нисколько! - лучезарно улыбнулась пленница. - У меня тут прямо санаторий.
   Пушель подошел к столу и остолбенел, ибо смог увидеть на столешнице подлинный шедевр: витиеватым шрифтом с изящными завитушками и колечками, перечеркивая круг с несколькими ободочками, вольно, будто в полете, простиралось слово "ХУЙ".
   - Это Вам, - скромно потупясь, сказала Маша. Заметив у Пушеля мгновенно вспыхнувший кровавый румянец и также стремительно погашенный усилием воли, спросила: - Бить будете?
   - Надеюсь, Ваше благоразумие, мисс, не допустит этого, - почему-то "ариец" перешел на английский.
   Маша вздохнула:
   - Я действительно не понимаю, что Вы от меня хотите. Более того, мне почему-то кажется, что никакой формулы Вы от меня не ждете, потому что прекрасно осведомлены о моей биографии.
   - Именно формулу я и жду, госпожа психолог. И, поверьте, средства развязать язык, вполне имеются! - Пушель отточенным движением вывернул Марии руку и согнул ее пополам, так что та больно ударилась лбом о стол. Рассыпавшиеся волосы разметали мандалу, глаза застелились слезами.
   Маша прикусила губу и отчаянно со всей силы лягнула обидчика ногой. Пушель охнул и ослабил на мгновение хватку.
   - Послушайте, - просипела Маша, - Вы же можете вколоть мне сыворотку правды, или как там это называется, наверняка, у Вас это есть. Я согласна на укол, Вы тогда сами поймете, что я ничего не знаю.
   Пушель отпустил Машу.
   - Я шел, чтобы сыграть с Вами в шахматы, - сказал он. - Присаживайтесь.
   - Можно подумать, у меня есть выбор, - буркнула Маша, - судоку, шахматы... Похоже, на мне испытывают методы досуга заключенных. Если я случайно вы играю, Вы не придушите меня от злости?
   Рольф Пушель играл без эмоций и довольно быстро. Первую партию он выиграл. Не без труда, но выиграл. Зато Маша поняла, что ее вынужденный партнер хищно и без сожаления накидывается на слабо укрепленные фигуры, выматывающе отрывает их от поддержки и плотоядно пожирает одну за другой. Господину Пушелю явно не хватало хитрости, и Маша этим воспользовалась. В следующих двух партиях она заманивала в ловушки на живца тяжелую артиллерию противника, так что мат обезглавленной армии становился делом техники.
   - Ну, довольно, - бесстрастно произнес Пушель после двух поражений, - Вы неплохо играете.
   - В среднем, хуже моих друзей, - ядовито заметила девушка.
   - Плюс тонко-иронична, - добавил оппонент. Видно было, что он подавил мелькнувшее раздражение от проигрышей. - Как изящно Вы мне сейчас сообщили, что Ваше окружение гораздо интеллектуальнее и выше моего уровня. И ведь не придраться, напрямую меня не оскорбляли.
   Маша проигнорировала комплименты:
   - Вот, кстати, еще меня можно проверить на полиграфе. Это я развиваю тему лжи и правды и невозможности дать то, чего нет.
   Пушель помолчал, покачивая ногой, выбил какой-то рваный ритм пальцами по столу, выдохнул, будто решился:
   - Ладно, я понимаю все Ваши игры и восхищен Вашей выдержкой. Меня предупреждали, что Вы непростая штучка. Сколько Вы хотите за информацию?
   Маша оторопела:
   - Денег?
   - Это как скажите. Можно ценными бумагами, золотом, деликатными услугами... Вы подумайте, я загляну через час.
   И он снова покинул комнату, прихватив шахматы. Дверь за ним лязгнула. В приоткрывшемся пространстве коридора Маша разглядела какую-то девицу, разодетую во что-то блестящее, будто для похода в ночной клуб, а также охранника, демонстрирующего ей свой пистолет.
   - Фигня какая-то, - сказала Маша сама себе, - какие-то формулы, пистолеты, деньги, девки. Я-то тут причем?
   Отношение Машино к деньгам было сдержанное. Деньги ценны только лишь потому, что предоставляют их владельцу свободу. Чем больше денег, тем меньше ограничений накладывается на желания и фантазии. И только вследствие этого постулата многие великие легко обходились без денег, прозябая чуть ли не в нищете, - они изначально обладали свободой, только их внутренняя свобода была иного порядка, свобода парения на орбите, не пересекающейся с орбитами обывателей. Маша ощущала себя по духу близкой к этой крайней точке зрения на жизнь, денег не копила, жилы не рвала ради заработка, тем не менее, уважала комфортное существование, приносимое хорошей зарплатой. Квартира ей досталась от прабабушки, а все остальное Маша обеспечила сама: и небольшой автомобиль, и путешествия по миру, и обширные довольно затратные развлечения, и дорогая фото-, видео-, медиа- техника, и просто отсутствие необходимости считать копейку до получки. Предложение продаться за хорошую цену Маше поступило впервые. Слава Богу, продавать нечего, и, значит, не будет мук совести.
   Близких людей Маша ставила выше презренной материи, но отсюда иногда вытекали совершенно неприятные моменты тяжелых решений. Оксашка, ветренная Машина подружка, любила затевать в своей жизни мегапроекты, а затем находить убедительнейшие объяснения их провалов. (Надо ли говорить, как восхищалась Оксашкиной энергией Машина матушка?) Страусиная ферма под Гатчиной потерпела фиаско из-за редкого вируса пернатых, поражающих исключительно нелетающих птиц свободного выпаса. Суперсайт онлайн-обучения вязанию крючком не запустился из-за некомпентности разработчика. Клуб любителей домашнего мыловарения закрылся из-за астрономической стоимости аренды. Переезд в деревню отложился по причине больной матушки, нуждающейся в ежедневном уходе. Она была очень милой и смешной, эта Оксаша, и кое-что дельное ей все-таки удалось создать, и это кое-что приносило некоторый стабильный доход, добавочку к более существенной зарплате ее мужа. Однажды Оксаша влетела тайфуном к Маше на работу и в чрезвычайном возбуждении попросила, почти потребовала денег в долг, чем больше, тем лучше. С окаменевшим сердцем Маша предложила ей две тысячи рублей, рассудив, что если дело в реальной нужде, на них можно будет перекантоваться неделю, а если нет - то ей не хотелось бы терять подругу. Оксаша возмущенно отмахнулась от предложенной суммы, разобиделась, обозвала жадиной и умчалась. Оксаша затем во время встреч с подругой жаловалась, что на нее наезжают кредиторы, что ей приходится перезанимать у других, чтобы отдать первым, что она рассорилась почти со всеми, что верных товарищей осталось совсем немного. А Маша при этом думала, что и она оказалась бы в рядах потерянных друзей, если бы она тогда одолжила Оксаше на ее очередную стройку века. А соседке, потерявшей работу, дала взаймы без колебаний, хотя шансов на возврат было гораздо меньше. Но то - соседка, человек довольно посторонний, с ней, кроме денег, ничего не потеряешь.
   - Что она там делает? - спросил Пушель охранника.
   Тот взглянул на монитор видеокамеры:
   - Ничего. Сидит и смотрит в одну точку. Даже не моргает. Уже целый час так. Ненормальная она, что ли?
   Господин Пушель оставил это замечание без комментариев, кажется, он догадывался, что ему скажет Пунина Мария.
   - Предложение Ваше было для меня легким, и не потребовало ни малейших раздумий, - говорила та, когда Пушель с бледным лицом легонько тарабанил все тот же синкопированный ритм, - поскольку мне нечего Вам отдать взамен предложенных денег. Но, не скрою, будь я шпионом, попыталась бы хранить тайну сколько возможно, так как императивные качества моей натуры противятся такой постановке дела, как-то низко это - продаваться.
   - Вы чересчур затейливо выражаетесь, мисс. Словно все время даете мне знать, насколько я ниже Вас.
   - Нормально выражаюсь. А Вы и вправду ниже, раз уж меня...- Маша внезапно замолчала.- Знаете, то, что Вы сейчас выстукиваете, очень похоже на какой-то дерганый пасадобль... Нет...Поняла. Очень смахивает на Пьяццолу. Либертанго?
   Пушель вскинул брови:
   - Меня не то удивляет, что Вы узнали "Либертанго" по одному лишь ритму, а то, почему я вдруг стал стучать именно его. И, знаете, я тоже понял. Вы ведь танго любите? В танцевальный клуб ходите?..
   - Вот видите, - сказала Маша, - Вы все про меня знаете. Очень хорошо подготовились. Наверное, знаете, размер моих бюстгалтеров и имя воспитательницы в детском саду. А если это так, то зачем весь этот цирк? Какая формула? Вы что-то хитрое плетете, не нужна Вам никаккая формула...
   Но Пушель неожиданно улыбнулся и громко крикнул:
   - Майк! Найдите срочно "Либертанго" Астора Пьяццолы!
   - Музыку? - уточнил заглянувший охранник. Нисколько не удивившись, через несколько минут принес проигрыватель со шнуром, протянутым откуда-то издалека, вставил диск, нажал на кнопку. Все это время Пушель хищно улыбался, отчего по Машиному загривку поползли холодные мурашки пополам с нехорошими предчувствиями.
   На первых же аккордах, когда скрипки и банденеон стали рвать воздух отрывистыми звуками, Рольф Пушель, бесцветный страшный человек, властно схватил Марию за руку, резко поднял ее со стула, прижал к себе и повел в танце, не спуская глаз с Машиного лица. Он двигался очень умело, внешне суховато, но с явно ощущаемой сдерживаемой энергетикой. Мария легла на его руку, полностью подчиняясь воле партнера, и они вдвоем стали разрисовывать танцем тесное пространство комнаты. Вернее, живописцем был Пушель, он Машиным телом выстраивал стробоскопические мимолетные отпечатки чувств, покрывал воздух шлейфом вечной игры противоборств, сажал яркие пятна замысловатых танговых па. Маша заметила, как в дверном проеме охранники с автоматами опустили оружие и широко раскрытыми глазами пожирают небывалое зрелище, как мелькнула вновь блестящая девица, но, покачав головой, быстро скрылась, как затихли все посторонние шумы, расчистив место одной только музыке.
   Когда девушку усадили на стул той же рукой, что и выдернули, Маша осознала, что гневается и волнуется одновременно. Пушель оказался блестящим танцором.
   - Вам понравилось, - беспристрастно констатировал он. - Еще бы, я не то что Ваши хлюпики из клуба. Настоящей женщине партнером в танго должен быть настоящий мужчина. Как я. Сильный и властный.
   - Настоящий, -согласилась Маша. - Бьет женщин и ломает им руки, - а сама с ужасом подумала, что Пушель прав, что ни один из тех, с кем ей доводилось танцевать, не имел той скрытой силы, что с избытком наполняла этого негодяя. - Сила - не внешний атрибут, сильный человек тот, кто достойно противостоит катастрофическим ситуациям.
   Пушель поморщился:
   - Морализаторство на уровне начальной школы. Абзац из дешевого романа для бойскаутов. Сильный не тот, кто противостоит ситуациям, а тот, кто сам их творит... Кстати, Вы очень, очень хорошо двигаетесь. У всех бывших спортсменов есть такая черта - они отлично владеют телом.
   - Браво, господин Пушель! Вы очень деликатно проинформировали меня о том, что в подробностях знакомы с моим жизнеописанием. Я, наверное, должна Вас бояться.
   - А разве ж не боитесь?
   - Боюсь. Лгать не буду. Больше всего боюсь из-за того, что не понимаю Вашей игры.
   - Да чего ж тут не понимать? Мария, я, признаться, просто восхищен Вами. Вы умна, у Вас завидное самообладание, Вы прекрасно танцуете, Вы очень хорошо играете в шахматы, Вы не жадны и не горите желанием продаться. Вы просто идеал! Вас очень жаль будет ликвидировать из-за такого пустяка, как ничего не значащая для Вас формула.
   Маша вздохнула. Похоже, талдычить этому упертому человеку было бесполезно.
   - Идеалу можно подышать свежим воздухом? - спросила она. Замкнутое пространство ее утомило. Маша с дикой тоской вдруг подумала, что она устала - и сидеть здесь, и бояться, и вести пустую пикировку с мерзавцем. Накатывало отупение, и этого Маша опасалась сильнее всего.
   Пушель, впрочем, не позволил расклеиться. Он все в той же манере неожиданных действий предложил:
   - Не хотите посоревноваться со мной?
   - Посоревноваться? Реванш в шахматах?
   - Я подумал внезапно: а Вы ведь действительно нерядовой экземпляр женской особи. В Вас переизбыток способностей. До тошноты. Кажется, Вы умеете все. Я понимаю теперь, почему формулу доверили именно Вам. Вы совершенна в античном смысле. Я хотел бы проверить, исключительно ради своего любопытся, всеми ли достоинствами золотого века Вы обладаете. Думаю, от Вас не убудет, развлечетесь и заодно подышите.
   Маша сухо сказала:
   - Ваша лесть груба, и пролетела мимо цели. Что Вы хотите предложить?
   - В перечень достоинств древних входило прекрасное владение оружием. Вы, вроде бы, занимались стрелковым спортом. Но у меня такое чувство, что мне Вы все-таки не конкурент в этом. Танцульки и игрушки - да. Но оружие - это мужское, ни одна женщина не превзойдет настоящего профессионала в нем.
   Маша вспомнила, как Рольф Пушель прибил на ее глазах таракана и содрогнулась. Вполне возможно, что он прав. Но неугомонное шило в некотором месте организма засверлило, затыкало, затребовало проведения сравнительного анализа.
   - Мне, по-видимому, либо надо сознаться, что я не совсем женщина, либо просто и без слов обойти вас в стрельбе. Так?
   - Предпочитаю второе, - широко улыбнулся Пушель, так что Маша вздрогнула от его оскала.
   На дворе, куда вывели Машу для дальнейшего непонятного ей развлечения, оказывается, царила райская благодать. Дождь, упорно орошавший город ангелов, прекратился, ярко сияло тропическое солнце, воздух густо благоухал цветочными ароматами, непривычными для скудного обоняния северян, щебет птиц был настолько силен, что, казалось, будто птахи со всей решимостью пламенных революционеров поют прощальную песнь перед последним и решительным боем.
   - Макаров? - удивилась Маша, когда Пушелю принесли пистолет, - откуда у вас Макаров? Вам что, своих не хватает?
   Пушель саркастически заметил:
   - Милая барышня, а Вы, позвольте спросить, откуда знаете, что это Макаров? Или теперь в стрелковом спорте именно его используют?
   - Господи, да кто ж не знает Макарова? Это ж наше милицейское оружие. В каждом фильме про милицию мелькает...
   - А сами в руках не держали?
   - Представьте, нет! Только пневматику.
   - Никакой пневматики! Только настоящим оружием! Берите! - и Пушель подал госпоже Пуниной принесенный пистолет.
   Маша взяла его.
   - Вы не боитесь, что я...
   - Не боюсь. Советую посмотреть туда, туда, и вон туда. Видите? Они информированы обо всем и у них нисколько не дрогнет рука.
   Маша взглянула по указанным направлениям и обнаружила три ствола, направленные прямо на нее, в руках трех крепких ребят в камуфляжной форме.
   - Не поспоришь, - согласилась она с внезапно осипшим голосом.
   Пушель продолжил:
   - Здесь 25 метров. Сначала по мишени. Потом по кабану. Потом на время. Я начинаю первым, а Вы пока настраивайтесь.
   - Я по кабану ни разу не стреляла, - попробовала протестовать Маша, - у нас в Петербурге нет ни одной такой мишенной установки.
   - Дикая страна, - сплюнул сквозь зубы Пушель, отобрал пистолет и аккуратно с небольшими интервалами положил шесть пуль.
   Подбежавший к мишени помощник измерил точность.
   - 4 по 100 и 2 по 50! - крикнул он по-немецки, но Маша поняла.
   Пушель перезарядил оружие и ткнул им Машу:
   - Ваша очередь.
   "Дешевые приемы, - подумала девушка, - тыкать стволом, держать на мушке. Это он специально нагнетает". Маша от осознания этого факта успокоилась и принялась про себя читать выручалку, так она называла стишок, который всегда мысленно декламировала перед стрельбой.
   "Я не буду спать, Пока не стукнет пять, Я не буду есть, Пока не стукнет шесть. Не займусь ничем, Пока не стукнет семь."
   Маша с радостью ощутила то знакомое состояние, которое приходило к ней раньше во время стрельбы. Мозг работает четко и предельно ясно, но тело будто дремлет с некоторой ватностью и плавностью, и все вокруг замедляется, все, кроме мыслей и чувств. Она будто в оцепенении выпустила свои шесть зарядов и шумно выдохнула. Пушель в нетерпении ругнулся:
   - Чего копаешься? Сколько?
   Помощник виновато развел руками.
   - Сколько?!
   - 6 по 100.
   Он для верности вприпрыжку прискакал к хозяину с пробитой картонкой.
   - Дьявол! - рассвирипел Пушель и отшвырнул мишень. Маша ликовала. Ликовала, покусывая губу, чтобы не выдать злорадства.
   В выезжающую и ныряющую мишень, "кабана", серый немчура попал с третьего выстрела. Маша уловила еле заметную дрожь в его руках. Неужели он так боится проиграть? А если она выиграет, то что? Не будет ли хуже? Эти мысли Маша отогнала как неконструктивные и на рубеж вышла с полным хладнокровием.
   "Кабан" выехал плавно и тут же пропал. Первая пуля оказалась пустой и бесполезной. На втором выстреле Маша поняла, что кабан никуда не денется и выстрелила с твердой и несомненной уверенностью. Но тут произошло нечто, отчего она вскрикнула и уронила пистолет. Руки затряслись и заходили ходуном, жаркий пот мгновенно залил глаза. Все потому, что вместо кабана из-за укрытия выбежал человек с русыми кудрями и попал точно под Машину пулю. Человек сделал два шага и упал. На спортивной его рубахе, а он был одет в клубную желтую футболку, обозначилось маленькое ржавое пятно.
   Пушель засмеялся. От его аккуратного, будто выверенного смешка прекратили свой посвист птицы, которым доселе не мешали ни выкрики, ни выстрелы.
   - Ну, что, скажите еще, что это у Вас в первый раз! - отчего-то весело произнес немец.
   Маша ничего не могла ответить, ее лихорадило, сердце и грудь, казалось, были стиснуты тесным обручем. Она в ужасе от непоправимости своего деяния закрыла лицо руками, словно можно было уйти, скрыться от жестокой реальности.
   - Да хватит уже страдать, - резко сменил интонацию Пушель. - Вон Ваш кабан вполне здоров.
   Маша отняла руки от лица. Человек в футболке уже был на ногах и с ласковой издевкой махал ей рукой.
   - А, ...
   - Мистер Смит, артист третьего плана из Болливуда, к Вашим услугам, - предугадал господин Пушель.
   - И к чему этот цирк? - устало спросила Маша. Пушель уклонился от ответа. Он с деланным воодушевлением произнес:
   - Поздравляю! Вы великолепно стреляете! Я восхищен!
   Марию вдруг осенило. Она села не траву, чтобы унять дрожь в ногах от пережитого, сорвала травинку...Пушель стремительным движением выхватил былинку из ее рук и отшвырнул прочь.
   - Это тропики, мисс, - сказал он, - я бы не рекомендовал Вам совать в рот всякую дрянь, здесь половина растений - ядовитые.
   Машу этот порыв только укрепил в подозрениях. Она проговорила медленно, с ленцой:
   - Я Вам нужна живой. И даже здоровой. Какая Вам разница, случится ли у меня понос, если через день меня убьют.
   - Конечно, - подтвердил серый человек. - За Вами должок - формула и технология препарата.
   - Да бросьте Вы, - сморщила нос Маша, - формула - это блеф, повод. На самом деле Вы просто проверяете меня на сжатие, кручение и прочие деформации. А зачем? А вот зачем. Вы меня вербуете.
   Пушель озадаченно замолчал.
   - Ведь так? Сначала хватают и давят психически. Потом подсылают ночью головореза. Это проверка стрессоустойчивости. Потом прощупывают моральные качества, в частности, жадность. Потом проверяют интеллект. Потом уровень владения телом. Потом - стрельба. Да я идеальный объект для вербовки. Надо же, я сама не ожидала от себя таких блестящих результатов. Если меня как следует обработать, я буду лучшей разновидностью шпиона - идейной. Меня не будут интересовать деньги, и я не погорю на глупой жадности...
   Увлеченная страстным монологом, девица не сразу заметила, что советник по деликатным делам совершенно перестал ее слушать и с полнейшим безразличием к излагаемой теме принялся говорить с кем-то на немецком языке по мобильному телефону. Маша озадаченно замолчала. К Пушелю тем временем подошел худой молодой человек в очечках, похожий на переросшего Гарри Поттера, и протянул какие-то документы в кожаной папке. Пушель перелистал их, самодовольно улыбнулся, похлопал парня по плечу. Затем что-то крикнул вроде как по-тайски, и выскочившие из дома ребята аборигенского вида ловко разобрали все установки для стрельбы, унесли мишени, а один так и вовсе с самым серьезным выражением лица подмел место недавнего стрельбища жизнерадостной синей метелкой.
   Маша с изумлением обнаружила, что охрана с автоматами и снайперы с винтовками, только что державшие ее на мушке, куда-то испарились. Мимо прошли два качка в камуфляже почему-то с ведрами. Они беззаботно трындели о некоем матче между "нашими" и "этими сволочами", и, проходя мимо, осторожно, но крайне индифферентно, отстранили Машу с дороги, как отодвигают раззяву-ребенка. Маша продрейфовала к забору при полном безразличии к ее персоне, прислонилась к нему, постояла так минут десять. Все это время Пушель то разговаривал по телефону, то давал указания обслуге, то исчезал в доме, а затем появлялся снова. Ворота, через которые Машу привезли, были открыты. Маша подумала, что если она более никого не интересует, то отчего бы ей не смыться подобру-поздорову, но почти у самого выхода была перехвачена Пушелем.
   - Нет, нет, - сказал он равнодушно . - Туда нельзя. Вы пойдете назад. Билл! Отведи ее!
   Билл, один из двух качков-футболистов, на этот раз без ведра, сжал железной лапищей Машино плечо и повел обратно в заточение.
   - Да пусти ты, урод, - прошипела Маша и лягнула в ногу. Билл отвесил Маше смачный шлепок по заднице, хватку ослабил, но руку не убрал.
   - Entfernen Sie es morgen - бросил на прощанье Пушель Биллу.
   Уже в камере Маша осознала, по единственному знакомому ей слову morgen, и по резкому ослаблению внимания к ней, что, скорее всего, завтра все закончится. И, возможно, закончится совсем нерадостно.
  
К оглавлению
  

Глава 8
Лариса Маринина

* * *

   Однажды Марипур пришел в монастырь на очищение. Он провел в монастыре неделю, приводя в порядок сердце и голову, а перед тем, как вернуться домой, спросил самого старого монаха:
   - Ты стоишь одной ногой за порогом, скажи, видишь ли ты рай и видишь ли ты ад там, за занавесом жизни?
   Монах усмехнулся:
   - Вижу. Вот, смотри, это рай.
   Он развел руками, и показал Марипуру ворота безо всяких надписей. У ворот стоял стражник и безмолвно наблюдал, как иногда в них заходят люди.
   - А вот это ад.
   Монах снова развел руками, и снова показал Марипуру те же ворота и того же стражника. Стражник что-то быстро произносил всем входящим.
   Марипур удивился:
   - Это одно и то же место! Чем же они отличаются?
   - Всем поступающим в ад привратник виновато сообщал, что в раю немного лучше кормят, - пояснил монах.

* * *

   - Не будь дурой, кончай истерить. Блин, как же ты меня достала! Если б ты знала, Таня, как ты меня достала!
   - Это я истерю?! Кто бы говорил! Бабник и алкоголик!
   - Ты прекрасно знаешь, я не бабник. Ты просто душишь меня. Знаешь, Таня, я, наверное, уйду от вас. Оставлю вам все, а сам уйду. Ты меня - достала!
   - Куда ты уйдешь, пьянь такая! К Верке своей? Или к мамаше? Нужен ты им!
   - К какой Верке? Чего ты мелешь? Чего ты такое несешь?
   - Ой, только не надо изображать невинность. Я же все знаю. Я все давно знаю! И про Верку, и про командировки твои выдуманные!
   - Таня! Да кто тебе такое сказал!
   - Кто надо, тот и сказал!
   В соседней комнате ссорились мать с отцом. Отец не кричал, но говорил зло и раздраженно. Мать постоянно переходила на крик, забываясь, модулировала голосом в совершенно базарном стиле. Лара слушала с интересом. Ей никого не было жалко, ни на чьей стороне она не была. Было чистое любопытство - чем все закончится на этот раз. Папенька и вправду через день приползал на бровях, но при этом никогда не буянил, и получку целиком не пропивал. Матери, конечно, это не нравилось, зато ей очень нравилась его зарплата: папашка был директором строительного треста.
   - Ну, если ты так прекрасно обо все осведомлена, скрывать не буду. Я действительно ухожу. К Вере. К Вере Николаевне. Она женщина спокойная, нескандальная. Я с ней и пить перестану, - и неожиданно отец сорвался, - да я же из-за тебя, гадина, пью все время, лишь бы твою рожу злобную не видеть!
   Это был не совсем неожиданный ход. Отец и раньше грозился уйти из семьи, но мать всегда находила рычаги, гасившие его побуждения. В последний раз таким орудием стала она, Ларочка. Мать заявила, что в случае ухода, он, кобель и алкаш, не увидит больше свою дочь, что они уедут в другой город навсегда, и тогда он останется без ребенка. Лариса уже было подумала, что папаше на это будет чихать с высокой колокольни, потому что никогда он особо не интересовался жизнью дочери, не знал даже в каком она классе - восьмом или девятом, но отец сломался и остался. Ларисе тогда это очень польстило, она даже помогла стянуть ему ботинки после первого же пьяного возвращения с работы, но отец только промычал что-то и не очень-то заметил сей добрый жест.
   - Давай, давай, уходи! Только о должности своей можешь забыть. Я, ведь, в партком схожу, раскрою там глаза на поведение достойного партийного кадра. Халиков твой очень обрадуется, очень!
   Халиков, пронырливый татарин, папин заместитель, по его же, папиным, словам давно хотел подсидеть своего шефа и сменить дермантиновое кресло на кожаное. И вариантов у Халикова было два - отправить папу на повышение в Уфу или с треском выгнать за пьянку. Пока что коварный Халиков выжидал, но благодаря материным усилиям, второй вариант мог оказаться более реальным.
   - Дура! Сама же без грошей останешься!
   - Я-то ладно, не сахарная, не боись! А ребенок да, будет нищебродым. Твой ребенок, между прочим! Но лучше, нищими и спокойными, чем в достатке с таким бессовестным кобелем!
   Лара, Лариса Маринина, жила с родителями в маленьком городишке Белебей Башкирской автономной республики. Вместе с матерью Лариса ненавидела махровую провинциальность, дурацкое чувашское название и микроскопические, как ей казалось, размеры городка. На каникулах посреди учебного года Ларису вывозили в Уфу для мероприятий, составленных мамой. В их список входил цирк, театр, музей и магазины. А летом мать брала дополнительно к отпуску месяц за свой счет и они все вместе отправлялись куда подальше: на юг, в Москву, Ленинград или Прибалтику. Отца тяготили эти выезды в свет, он уговаривал мать съездить хоть раз на Байкал порыбачить или хотя бы на Урал к его родственникам, но мать только брезгливо морщилась.
   Мать у Лары была писаной красавицей. За ней и сейчас увивались толпы кавалеров, а в молодости и вовсе она гордо шагала по штабелям поклонников, павшим у ее прекрасных ног. Но отец, как замечала Лариса, давно перестал видеть густые золотые кудри и огромные бирюзовые глаза мамы. Он все время смотрел на ее жесткие уголки губ, будто оттянутые вниз, или на суровую складку между бровями.
   Жить в Белебее отцу нравилось. Во-первых, он здесь родился и вырос, во-вторых, говорил он, 50 тысяч населения, это не какой-то там забытый богом кишлак, а в-третьих, здесь все было рядом и все было спокойно. Маму же это "рядом" не устраивало. Отцу была положена машина с шофером, но он редко ею пользовался, потому что дом их был в десяти минутах от работы. А матери хотелось видеть, как все соседи видят, как отец по утрам важно садится на заднее сиденье "Волги".
   Ларисе Белебей был скучным. Здесь негде было тусоваться и негде было показать крутые обновки. Можно было сходить на дискотеку, где паслись двадцать придурков из ПТУ, либо прогуляться по трем центральным улицам. Полный обход главных улиц Белебея занимал полчаса, а на плясать на дискотеке среди башкирской деревенщины, приехавшей в город из аулов, было непонтово. Вот в Уфе, и тем более в Москве, были кафе, были огромные сиящие проспекты и диско-клубы с нормальной публикой. А здесь тьму-таракань и полная скука. Нет, конечно приятно было прогуляться в новенькой красной дутой курточке и адидасах, фиксируя цепкие взгляды встречных девчонок. (Мать у Ларочки работала в горторге и имела доступ к дефициту. Дома у них всегда была гречка, шоколадные конфеты, кофе. Еще были престижные собрания сочинений Дюма и Дрюона). Но странное дело, те, кто, как хотелось бы Ларисе, должны были умирать от зависти и чувства полного ничтожества, совсем не замечали модных Ларискиных шмоток, нового магнитофона, интересных записей и толпы бегающих за ней пацанов. Они даже не ссорились с ней, не противостояли и даже не не замечали. Они ровно и дружелюбно относились к ней, как и ко всем остальным, ни в чем ее не выделяя. Это жутко бесило Ларису.
   Они - это странная, непонятная нормальным людям компания из трех человек. Ленка Соколовская, Ленка Бобрикова и Мишка Игнатьев. Бобрикова была настоящим эльфом, тоненькая, почти бесплотная, она была диким книгочеем. Научилась читать года в два, и с тех же сопливых лет не расставалась с книгой. Она к десяти годам освоила всего Толстого и Достоевского, а к триннадцати, расправившись со всей русской и советской литературой, обратила свои взоры на иностранцев, и перешла на чтение английских и французских книг на языках их авторов. У Ленки бабушка была из дворянок-смолянок, приехала в войну в эвакуацию в Белебей, да тут и осталась. Бабушка Бобриковой знала четыре языка, а Ленка только два, но так, что ей заранее ставили пятерки по английскому и разрешали не делать домашнего задания. У Ленки были проблемы с физкультурой, зато ее сочинения неизменно побеждали на всяких там республиканских конкурсах, и ей снисходительно прощалось неумение прыгать через козла. Вторая Ленка - Соколовская - была, напротив, крепкой спортивной девчонкой с ярким румянцем во все щеки, фанатично любила спорт и химию. В химии Ленка была супер-докой. Она и в физике с математикой тоже была отличницей, но не любила их так, как химию. Ее работа об изменении скорости реакции какой-то бурды под воздействием другой фигни заняла однажды на всероссийском конкурсе школьных работ второе место и дало право льготного поступления в любой университет. А еще Ленка классно играла в баскетбол и волейбол, и была основным игроком городских команд. У Ленки-химика семья была бедной, простой, но веселой и дружной. Ленки Соколовской отец, работяга с завода, физкультурник-любитель, водил их класс в походы с ночевкой и песнями под гитару у костра, а мать, медсестра в больнице, первой прибегала красить класс или проверять прогульщиков в составе родительского комитета. Кроме Ленки у них были еще двое сыновей-малявок, за которыми Ленка должна была все время присматривать, и песик, которого Ленка должна была выгуливать утром и днем. Соколовская была шумной и немного неотесанной в плане воспитания, зато она не давала в обиду субтильную Бобрикову. Игнатьев был странным парнем. Как бы сам по себе, но как бы все время с двумя Ленками. На его тонком породистом лице всегда бродила смутная полуулыбка, и на все вопросы он отвечал одинаково: " Это дзен, это невозможно объяснить", даже если у него спрашивали, остались ли в школьном буфете пирожки. Лариса не знала, что такое дзен, и мать не знала, и отец. А в полной советской энциклопедии написано все было ну очень непонятно. Мишка самостоятельно осваивал карате по фоткам с описанием приемчиков на английском языке. Пухлую стопку фотографий запрещенной книги Мишка купил у фарцовщиков в Москве. Он специально ездил туда один на каникулах. Лариса и представить себе не могла, чтобы ее одну отпустили так далеко. Полкнижки перевела Бобрикова, а полкнижки Игнатьев осилил сам. Он классно дрался. И вообще был очень симпатичным - голубоглазый с темными волнистыми густыми волосами и крепко прокачанными бицепсами. Мишка тоже хорошо учился, но в отличии от литературных наклонностей Бобриковой и естественно-научных предпочтений Соколовской, Игнатьев питал пристрастие к философии и восточным религиям. Когда Игнатьев изрекал что-нибудь, Лариса чувствовала себя даже не дурой. Дура все-таки занимает некоторое место в человеческом обшестве. Ларисе казалось, что она - баклажан или пихта. Ну или лягушка, на крайний случай. Игнатьев постоянно издевался тонкими издевочками над двумя Ленками, а те непременно с удовольствием отвечали ему едко и неуловимо интеллигентно. Мишка даже таскался провожать Ленок, благо те жили рядом, в соседних домах, чтобы вволю попикироваться с ними, хотя ему надо было идти совсем в другую сторону. Других девчонок Мишка почти не замечал. Лариса думала, что Игнатьев, определенно, влюбился. Но в кого из двух подруг - непонятно.
   Эта трое лучших учеников класса вели себя вполне нормально. Давали списывать домашку, стояли на стреме во время коллективных беспорядков, карауля учителя, убегали со всеми с уроков, никогда ни кого не стучали. Но с некоторыми ...нормальнее, что ли. Вроде, улыбаются, вроде вежливо слушают, а вроде как чересчур вежливо. Когда мать достала Ларисе кассетный магнитофон, она произнесла гордо "Иди, хвались, японский, в Белебее второго такого точно нет". Лариса принесла это маленькое компактное чудо техники в класс. Одноклассники налетели стайкой, охали и цокали, крутили кассету с модным итальянским диско и восторгались. Ленки тоже подошли посмотреть на Ларисино сокровище, и Соколовская даже попробовала записать весь этот гвалт на пустой конец кассеты. А потом Бобрикова спросила невинно:
   - А у тебя есть Равель или Сен-Санс?
   - А Питер Гейбриел? - спросила Соколовская, когда выяснилось, что Равеля нет.
   Лариса о Сен-Сансе еще кое-что слышала, но остальные имена были незнакомыми.
   - Давай запишем шум ветра, - предложил подошедший Игнатьев.
   - Зачем? - удивилась Лариса.
   - Чтобы медитировать на кончик пальца, - еще больше запутал Мишка.
   Нет, эти ненормальные точно были марсианами. После Равеля и шума ветра они сразу потеряли интерес к игрушке, и, вежливо согласившись "Да, хорошая штука", отошли в другой конец класса, а за их веселой перепалкой потянулось еще несколько человек. Лариса осталась все с тем же восторженным окружением, но ужасно разозлилась. Ну на фига нормальному человеку всякие там Равели? Небось, классическая тягомотина в стиле Бобриковой.
   Лариса после случая с магнитофоном стала отчаянно завидовать этим трем. Она всегда была модно одета, и Мишка Игнатьев тоже ничего так был прикинут, но почему-то он больше любил таращиться на откровенные обноски Соколовской и на прилизанно-аккуратные ботанические платья Бобриковой, а не на красивую одежду Ларисы. И Лариса поняла - они все очень способные, вот их и тянет друг к другу, а других, менее способных, они почти не замечают. Тогда Лара решила тоже достичь успехов в области учебы. Она заметила, что все трое не очень дружат с географией, по остальным предметам у них пятерки, а тут не выше четверки, и даже трояки проскакивают. Лариса потратила три часа и с грехом пополам вызубрила параграф про хлопководство Узбекистана. На уроке она наизусть при гробовом молчании класса протарабанила задание. Учительница также молча растерянно хлопала глазами - ей не доводилось доселе выслушивать не перессказ, но полное и абсолютное воспроизведение четырех страниц географического текста. Тишину прервали аплодисменты Соколовской и Бобриковой.
   - Молодец, Лариса, - нежным голоском пропела Бобрикова, - у тебя потрясающая память.
   - Да-да, - подтвердила Соколовская, - в наше время это бесценное качество.
   Лариса не понимала: издеваются они или реально хвалят. Но тут встрял Игнатьев, он торжественно провозгласил:
   - Лариска, ты нам только что рассказала натуральный дзен-буддийский коан. Теперь тебе должна открыться истина.
   - И снизойти просветление, - добавила Соколовская.
   - И ты точно увидишь суть таковости, - завершила Бобрикова. - Нина Сергеевна, я считаю, выступление Ларисы заслуживает наивысшего балла.
   Училка быстро согласилась и без всяких дополнительных вопросов поставила пятерку. Однокашники сразу загалдели, а придурок Тюлькин с выражением и узбекским акцентом повторил абзац про важность белого золота в экономике страны, отчего все заржали, а Нине Сергеевне пришлось прикрикнуть на великовозрастных балбесов.
   Лариса шла на свое место, пунцовая от злости. Тоже мне, умники. Вечером она в сердцах бросила матери:
   - Везет же этим Соколовской с Бобриковой! Такие способные, и ведь даже не напрягаются.
   Мать с кривой усмешкой бросила полировать зеркало, поставила руки в боки:
   - Тю! Нашла чему завидовать! Этой голи перекатной! Да еще со страшными рожами!
   - Зато они учатся хорошо, в институт любой поступят.
   - Дурочка ты у меня, - рассмеялась мать. - Разве ж это женщине нужно? Ну, поступят, ну закончат, а потом родят детей и кончится вся их наука. И будут перебиваться на мужнины 90 рублей. Нет, Ларочка, тут надо хитрее быть. Не формулы искать, а мужа солидного, обеспеченного. А чтобы найти его, надо красавицей быть. Вот как ты у меня. А чего не так, скрыть это, не выпячивать, там подкрасить, тут подтянуть, а тут распустить. Плюнь на свою Соколовскую, давай лучше тебе волосы чуть-чуть осветлим.
   Волосы Ларисе осветлили, модное пальто с песцовым воротником купили, но раздирающее душу чувство не покинуло. Целую неделю Ларку подначивали белым золотом, раздувая в ее груди тлеющие искры. Потом все как-то забылось, успокоилось, но Лара не находила себе места.
   - Господи, да наговори на них что-нибудь, - легко бросила мать, видя, как мается дочь, - пусть тоже помучаются цацы.
   Первый удар Лара нанесла на следующий день после этой фразы. Может, сама бы она и не решилась, но мать подтолкнула ее к действиям. Лариса заходила в школу за спинами ненавистной троицы и слышала, как Соколовская вздохнула:
   - Сегодня контрольная, опять придется нашим давать списывать. Иногда так не хочется этого делать. Решали бы все сами, тогда бы не приходилось вести глубокую конспиралогическую работу.
   - Зато, - сказал Игнатьев, - это является сладкой конфеткой для твоего анимуса. Согласись, Соколовская, и не выпендривайся.
   Лариса из раздевалки опрометью бросилась в класс и, влетев, громко объявила:
   - Короче так, я тут услыхала, что Соколовская всех считает баранами, и не будет давать больше списывать. Предлагаю объявить ей бойкот.
   - Че, прямо так и сказала? - с недоверием протянул Шурик Кирсанов.
   - Прямо так и сказала.
   Это, конечно, всех оскорбило. Сквозь шум и ругательства Лариса прокричала:
   - Вы сами все увидите. Они войдут, а я спрошу. И если да, то бойкот! Только молча! А то начнут мозги пудрить, и всех запутают.
   Когда враги вошли, Лариса подала знак, чтобы все замолчали, а потом вызывающе спросила:
   - Лена, я тут случайно услышала в дверях, что ты не хочешь помогать нам на контрольных. Это так?
   Соколовская покраснела и принялась оправдываться:
   - Я только сказала, что хорошо бы, если все сами делали.
   - Точно! - крикнул Шурик. - Так и есть, Ларка.
   Все затихли. Сквозь тяжелое молчание троица села на свои места. Кузьмин, сосед Игнатьева, молча отсел от него на последнюю парту.
   - It seems we're disgrased persons actually, - сказала Бобрикова. Это был откровенный вызов, так как никто английского особо не понимал.
   - Выпендриваются еще, - прошелестел кто-то.
   Баллы за контрольную вышли хуже некуда. Только четыре положительные оценки, объявила физичка, пятерки у Игнатьева с Соколовской и четверки у Бобриковой с Котовым, известным радиолюбителем. Остальные были в ауте, и это здорово портило всем полугодовые отметки. Как водится частенько в таких случаях, обвинения в собственных неудачах были возложены на внешние обстоятельства, коими были признаны вредность и саботаж со стороны успешных товарищей. Один только сомневающийся Кирсанов вслух подумал, что если бы Ларка Маринина не стала обострять ситуацию, то все было бы иначе, но его предположение оставили без внимания. Друзьям объявили бойкот и пару дней их сторонились. Некоторые особо ретивые даже толкали и пихали их, пока Игнатьев не пресек одним приемчиком эти поползновения.
   Сама Лариса неожиданно ощутила с одной стороны радость по поводу унижения этих снобов в обносках, а с другой стороны ей стало еще горше, поскольку контрольная явно показала, насколько порой успехи в учебе зависят от доброй воли трех человек. И еще она подумала, что не будь материного совета, сама бы она не смогла решиться на такой поступок, колебалась бы и мучилась, а мать легко ее направила на правильную стезую.
   - Ну, как там твои ученые курицы? - поинтересовалась мать спустя некоторое время. Лариса рассказала ей, что в классе им объявляли бойкот, но постепенно все забывают про него и перестают выполнять, и что Соколовская с Бобриковой опять со всеми дружат, особенно с мальчишками.
   - Мальчишки - бараны! - рассмеялась на это мать. - И сейчас, и всегда, в течении всей своей жизни. Любая женщина, если поведет себя умно, что хочешь сделает с мужиком. Если хочешь рассорить очкариков, пригласи на день рождения Бобрикову, а Соколовскую не зови. А Мишу пригласи особенно доверительно.
   Лариса, честно говоря, вообще не хотела видеть на своем дне рождения этих трех, но мать, кажется, подала дельную мысль. В гости потихоньку были приглашены все ребята из класса, благо квартира у Марининых была огромной и спокойно выдержала бы двадцать шесть человек. Все, кроме Соколовской. А Игнатьева Лариса встретила вечером после уроков у его дома и, нежно окликнув и застенчиво улыбаясь (как научила мама), попросила зайти в субботу на именины. Игнатьев церемонно поклонился с ладонями сложенными у лба, и сказал, что если бедному монаху выделят циновку для единения с татхой, то отчего бы и не прийти.
   Бобрикова пришла ровно в назначенный час, вручила старинную, дореволюционную книгу - "Пиковую Даму" с маленькими иллюстрациями, наклееными на отдельные пустые листы, а Игнатьев подчалил уже когда гремела музыка, и разгоряченные от танцев одноклассники начали откровенно беситься. Он вошел в дом совершенно въерошенный, румяный и с бутонами гвоздик под цвет румянцу. С тренировки, решила Лариса. В полутьме Мишка выглядел очень привлекательным. Сам Мишка, увидев Ларису, остолбенел: сверкающий алый комбинезон и распущенные белые волосы показались ему сказочно красивыми.
   - Поздравляю, - просипел он неожиданно без ерничанья и усмешек. Но увидел Бобрикову и обрел прежнюю ироничность: - Привет, о сестра моего сердца!
   - А где же Ленка Соколовская? Что-то она опаздывает, - произнесла Бобрикова.- Непохоже на нее.
   Лариса с вызовом и довольно громко ответила:
   - А я не звала ее. Припрется, небось, в школьном платье или в штанах трикотажных. А я хочу, чтобы на моем дне рождения все было красиво.
   - А Соколовская, значит, недостаточно красива для хором боярских, - тихо, но веско пропела в своей манере Ленка.
   - Именно так!
   - А я, выходит, прошла фейс-контроль!
   - Не сердись, пожалуйста. Я считаю тебя красивой и хорошо одевающейся, поэтому я судовольствием тебя пригласила.
   Наивно было думать, что грубая лесть смогла бы подействовать на Бобрикову. Ленка молча оделась и без прощальных слов ушла домой. Игнатьев, наблюдавший эту сцену, застыл в нерешительности. Но тут из дверей родительской комнаты выплыла мать, схватила мягкой ручкой парня и потащила его в гостиную.
   - Белый танец! - объявила она. - Дамы приглашают кавалеров! Разрешите Вас пригласить, молодой человек, и учтите, дамам отказывать нельзя!
   Мишка покраснел, неловко взял Ларкину мать за тонкую талию. Он был примерно с нее ростом или даже чуть выше, так что вместе смотрелись они очень неплохо. Протанцевав минуту, мать ловко выскользнула из Мшкиных рук и подтолкнула к нему дочь:
   - Отдыхайте, молодежь, а мне нужно на кухню, проверить пироги.
   Лариса повисла на Игнатьеве, крепко к нему прижавшись, и с удовлетворением отметила, что сердце бедняги гулко застучало. А когда она провела рукой по его шевелюре, шее, спине, почувствовала кое-что еще. Музыка остановилась, всех позвали на сладкое. Игнатьев с ретивой готовностью, с чрезмерной поспешностью побежал к пирогам и конфетам. Щеки его пылали, сделала себе засечку Лариса.
   В понедельник перед уроками Лариса улучила момент, когда Игнатьев тащился за Соколовской и Бобриковой, и, обогнав троицу, бросила на ходу:
   - Мишка, у меня нет слов, ты такой бабник! В субботу меня обнимал, а теперь с другими гуляешь. Здорово устроился!
   - Действитель, Игнатьев, что же это ты? - подхватила Соколовская, - Теперь, как честный человек, ты должен жениться.
   - Михаил, возьми меня в крестные своих будущих детей, - продолжила Бобрикова.
   Они, конечно, ехидничали, но Лариса успела увидеть мимолетное горькое выражение на лицах обеих девиц.
   В классе все обсуждали, как здорово было на дне рождения, какой был клевый музон, и какой вкусный был пирог с корицей. И как Игнатьев танцевал с Марининой. Соколовская и Бобрикова просидели сосредоточенные весь день, выпав из общего оживления.
   - Что, зубрилки-страшилки, не вышло у вас праздника, - засунув руки в брюки, вихляющим тоном произнес Тюлькин, - сидите, теоремки обсуждаете? А Игнатьев там время не теряет.
   - Да че ему на них смотреть, - подпела Гатаулина, -он парень ниче такой, а они убогие. Правильно их Ларка не позвала.
   Дальше все покатилось липким снежным комом. Бобрикову и Соколовскую списали в отставку, потому что Лариса по наущению родительницы стала делать авнсы мальчишкам и подкидывать по дешевке модное шмотье и косметику девочкам. Шмотки доставла мать в своем горторге. В обсуждении нарядов и последних сплетен Лариса непременно вворачивала мысль о гадливом своем отношении к двум зазнайкам и обязательно восторгалась Игнатьевым. В результате от отличниц все решительно отвернулись, устроили им форменную обструкцию, а на Мишку стали вешаться одноклассницы, решив сообща, что тот действительно душка, и постоянно задираться одноклассники, решив, что тот не имеет права единолично владеть сердцем первой красавицы Ларисы.
   После Нового года в классе не оказалось ни Соколовской, ни Бобриковой, ни Игнатьева. Первые две перешли в пятнадцатую школу, Соколовская в хим-био, а Бобрикова в английский углубленный класс, а Игнатьев неожиданно уехал в другой город к бабушке и заканчивал школу уже там.
   Лариса одержала победу. Но, судя по тому, как живо мать интересуется делами на фронте, и как ловко она дает советы, Лара смутно ощущала, что победа эта не ее, а материна, и что сама она лишь орудие в руках скучащей интриганки, и что от нее самой немногое зависело.
   После окончания школы Лариса поступила в один из средненьких московских институтов на экономиста какой-то там тяжелой отрасли промышленности. Поступила, собственно, не она, а папины деньги. Родителя на тот момент все-таки перевели в Уфу. Папахен стал зарабатывать в два раза больше, но зато пьяным стал приходить домой уже каждый день.
   На первые студенческие каникулы Лариса приехала со всеми тройками и одним хвостом - по математике.
   - Жутко вредный препод попался, - объясняла Лариса.
   - Бабосы ему предлагала? - спросил полутрезвый папенька. Он совсем разжирел и, кажется, перестал выходить из сумеречного состояния. Удивительно было, как он умудрялся быть неплохим руководителем.
   - Отказался брать, - вздохнула Лара. - Да еще наорал на меня, обещал выгнать, если сама не выучу.
   - Молодой? - цепко поинтересовалась мать.
   - Да нет, старикан. Лет тридцать, - Лариса осеклась. Матери было сорок два, а отцу за пятьдесят.
   - Э, гм, - хмыкнул отец, - надо будет что-то решать.
   На этом пока остановились, потому что начался хоккей и папашка отвалился, а мать сказала, что по делам, и куда-то испарилась. Лариса никого в Уфе не знала, и решила прошвырнуться одна. Походила по магазинам, поглазела на украшения в ювелирном и шубы в меховом, купила кофточку в женском отделе универмага, решила перекусить в кафе. Она уже почти расправилась с мороженым и кофе, когда неожиданно услыхала знакомый смех - наигранный и рассчетливый. Подняв глаза, заметила за столиком у противоположной стены мать. Она была не одна, с ней находился мужчина, лысый и совершенно скучный на вид, самого неопределенного возраста. Он важно что-то вещал, а мать с готовностью подхохатывала. Мама выглядела потрясающе. На ее фоне лысый смотрелся убого и не к месту. Но вот он приложился губами к материной руке, а затем достал бархатную коробочку. Мать раскрыла ее, деланно ахнула и тут же нацепила на руку подарок. Лариса сидела, вжавшись в стул, склонившись над растаявшим мороженым, и боялась поднять голову. К счастью, парочка скоро ушла. Лариса заметила, как мамин кавалер широким жестом кинул на стол купюру, явно без намерения получить сдачу.
   Вечером мать покрутила новым кольцом (золото с бриллиантом) перед папиным носом:
   - Нам премию дали, я себе купила вот.
   - Угу, - сказал отец.
   Лариса же, мучаясь невыносимым открытием, сказала потихоньку матери:
   - Я знаю, откуда у тебя кольцо. Я вас видела.
   Мать только рассмеялась. Она потрепала Ларочку по щеке:
   - Ну и молодец, учись жить хорошо.
   - А как же папа?
   - А что папа? Сыт, постиран, наглажен. Я же терплю его дружбу с бутылкой, имею право на компенсацию. Ты, например, знаешь, сколоько стоит это колечко? Какая премия, год работать на него надо. Думаешь, отец этого не понимает? Понимает, сволочь, - неожиданно обозлилась мать, - да молчит. Ему так удобнее. А ты бери на вооружение. Красивая женщина нигде не пропадет. Вот, например, ты. Мне кажется, ты поправилась. Учти, еще немного и станешь толстой. И никому не нужной.
   Слова эти прочно засели в Ларочкиной голове. Еще днем Лариса стояла у витрины ювелирного магазина и вздыхала, глядя на заоблачные цены роскошных вещей. А вечером - вуаля! - кольцо на холеной ручке родительницы. Соорудив себе вполне ясную цель, Лариса решила твердо следовать ей, несмотря на тернистый путь и препоны. Главная препона была - аппетит. Жадный аппетит. "Ну, это даже банально, так любить шоколад и пирожные", - заметила как-то мама, но Лариса ничего не могла поделать. Сладкое и мучное были натурально ее наркотиками.
   - Дура ты, Ларка, - фыркнула Светик, московская подружка. - Запишись на шейпинг, и лопай свои булки, сколько хочешь. Я так и делаю. Оттарабаню два часа в спортзале, и с чистой совестью покупаю шоколадку.
   Но шейпинг, как и любой другой вид физкультуры, Ларисе был глубоко противен. Поэтому она придумала три ступени похудания. Первая ступень проходилась на первый день, когда Лариса ничего почти не ела, лишь кефир и яблоки. Во второй день она поглощала в удвоенном темпе любимые плюшки, наверстывая потери от первой ступени, но после каждой еды вызывала у себя рвоту, а вечером принимала слабительное. В третий день Лариса усиленно занималась сексом, твердо веря в то, что так она быстро сжигает ненавистные калории. Секс проходил не по любви, все эти сопли и слюни она считала детским садом. Вокруг увивалось достаточное количество не самых симпатичных, но очень обеспеченных мальчиков и не очень. На них-то и падал Ларисин взор. Похудательная система вполне себя оправдала. После измывательства над своим организмом, Лариса заработала гастрит и холецестит с дисбактериозом, отчего отощала до модельных кондиций. И это ничего, что вечерами ее выматывала боль и ненасытное желание нажраться сладкого, зато днем Лариса была прекрасна и привлекательна.
   Весной к Ларисе в Москву приехала мать для решения вопроса с хвостом по математике. Остановилась она все в той же съемной квартире, что делили вместе Лариса и Светик. Матери Светик понравилась с первого взгляда. "Цепкая девка!" - похвалила она ее. - "Держись ее, она совсем не промах". Светик и вправду была особой, умеющей все просчитать и устроить наилучшим образом. Она была в курсе всех модных веяний и всех новинок в любой области. Пока дамы всей Москвой донашивали брюки-бананы, Светик решительно с ними распрощалась и пошила себе у портнихи облегающие джинсики с заниженой талией. Надо ли говорить, что к следующему сезону пол-города ходило именно так. Светик также была из провинции, кажется, из Смоленска, но по стилю своего существования - энергичного и лишенного сантиментов - была яркой столичной барышней. Училась она в параллельной с Ларисой группе. Училась средне, но зато сама, без хвостов и без применения денежных рычагов. Светик умудрялась еще и подрабатывать - натурщицей у студентов-художников и продавщицей косметики в вечернюю смену, и ходить через день на новомодный шейпинг.
   Мать сразу почуяла сильный характер Светика, поэтому прежде чем идти разбираться с проблемой в деканате, решила обсудить с ней все возможные ходы действий.
   - Этот за деньги не поставит даже трояк, - покачала головой Светик, - и не ходите к нему с этим, Татьяна Ивановна. Только обозлится. Тут надо или другого препода требовать, или...
   Мать по-своему поняла это "или":
   - Он женат?
   - Не, он страшный и холостой. Наверное, поэтому и злой. У вообще никого нет. Но он не поведется на женские штучки.
   - Уверена?
   - Пробовали уже. Ларка не одна такая с хвостом. Из-за этого хмыря девушки пачками из института вылетают, - Светик подумала и добавила, - Придурок. Я сама чуть пару не получила. Пришлось из-за его долбаной математики четыре смены пропустить и три тренировки. Оплаченные, между прочим. С пятого раза только сдала.
   - Значит, ты имела ввиду,..- и Светик кивнула. Перед Ларисой закрыли дверь кухни, на которой происходил военный совет, так что дальнейший план разрабатывался тайно. Лариса хотела было возмутиться, но потом подумала, что так, пожалуй, удобнее, когда за тебя все решают. И совесть чиста, поскольку ответственность также ложится не на тебя.
   Что имела ввиду Светик, Лара поняла потом, когда мать через несколько дней гордо шлепнула по столу какой-то справкой.
   - Вот. Получила. Всего-то десять рублей.
   Лариса поднесла бумажку к глазам и не поверила, ибо последняя сообщала, что Лариса Юрьевна Маринина находится на третьем месяце беременности.
   - Что это за бред, мама? - гневно спросила Лара.
   - Это не бред, - рассмеялась Светик, стало быть, она была в курсе, - это наш пролетарский ответ гнилой буржуазии.
   Надо сказать, проблем с беременностями у Ларисы не возникало никогда, хотя по своей лени девушка не всегда ответственно подходила к третьей ступени похудания. Лариса все списывала на неподходящие дни и ничуть не волновалась, а напротив, даже радовалась. Почти все девчонки из их группы уже сбегали по разу-другому на аборт. Только две скромницы и серые мышки-зубрилки, да она миновали этой участи. Но серые мышки были сущими крокодилами и девственницами в свои восемнадцать лет, а Лариса была везучей.
   К вечеру после занятий мать двинулась в деканат. Свою роль она отыграла виртуозно. Сначала скромно поинтересовалась, на каком счету находится доцент Лазуткин. Выяснив, что на хорошем, спросила всегда ли он беспричинно выгоняет девушек с двойками, не трогая при этом мальчиков. Получив ответ, что девочки сами виноваты и не хотят учится, мать картинно вздохнула и с затуманенными глазами поведала свою версию происходящего. Ее рассказ о грязном донжуанстве научного сотрудника поначалу вызвал дружный смех и декана, и секретаря, и заместителя по работе со студентами. Но после красивых слез, покатившихся из глаз безутешной красивой родительницы, подкрепленных справкой о беременности и фотографиями, где доцент Лазуткин коварно обнимает испуганную хрупкую девушку Ларису, повисло неловкое молчание. Речь мать закончила словами, что Ларочка - не единственная жертва змея-искусителя, и что добрая половина выгнанных студенток была выгнана именно потому, что студентки наивно желали законного продолжения тесных отношений с Лазуткиным в виде вступления в брак, или хотя бы материальной компенсации за медицинские неудобства, а доцент и слышать об этом не хотел, и избавлялся так от своих жертв. И если надо, мать готова предоставить свидетельства еще двух девушек, которым не стыдно, в отличие от остальных, признаться в своих ошибках в плане Лазуткина.
   Фотография Лары с Лазуткиным матери далась довольно тяжело. Но при помощи Светика ей удалось найти в старой стенгазете снимок футбольной команды института, на которой Лазуткин стоял крайним в обнимку с другим доцентом. Далее осталось только найти фотомастерскую и искусного мастера.
   Потуги матери и Светика были шиты белыми нитками, но неожиданно они сыграли. На волне сокращений преподавательского состава непрофильных кафедр именно Лазуткин попал под раздачу. Напрасно он с пеной у рта кричал о своей невиновности и даже демонстрировал фото-оригинал. Все и без него знали, что все это ложь и наговор. Но официальная жалоба ректору от трех девушек с приложением справки о беременности, а также справки об аборте от одной из них, даром не прошла. Появился повод убрать лишнего сотрудника. Надо ли говорить, что оставленные на кафедре коллеги совсем не возражали против несправедливого увольнения бывшего товарища.
   Сменивший Лазуткина преподаватель вытянул Ларису на трояк, и ненавистная математика закончилась в ее жизни.
   После института мама со Светиком быстренько выдали Ларису замуж за перспективного заместителя редактора одного из крупных центральных журналов. С ним Светик познакомилась на какой-то презентации какой-то дряни. Самой подружке не удалось зацепить заместителя, тот проговорился, что не любит рыжих, каковой и была Светик, но обожает светловолосых. От Ларисы он пришел в восторг. Стройная блондинка с редким цветом глаз и высокой грудью, к тому же не отягощенная жаждой главенствования над мужчиной - ну как тут было устоять! Само собой, Лариса не работала, что впрочем ничуть не обездолило экономику страны, а, может, даже наоборот, спасло от полуграмотного специалиста.
   Муж, Игорь, получал вполне прилично и числился главным кандидатом на пост главного после выхода того на пенсию. Игорь был неплохим парнем, слегка застрявшим в романтике студенческих посиделок. Почти каждый вечер у молодоженов были гости, и пение под гитару, и французское вино (редкая кислятина, на вкус Ларисы), и дым до потолка, и баловство травкой, и умные беседы о литературе, фисолософии и музыке. Лариса ничего не понимала в произносимых речах, но весьма мило улыбалась и загадочно поблескивала зелеными глазами из-под полуопущенных ресниц. Это не мешало ночью изъясняться словами, почерпнутыми из домашнего лексикона матушки.
   Однажды Игорь застукал Ларису за извержением съеденного и перепугался.
   - Тебе плохо, Ларочка? - спросил он тоном, в котором чувствовалась надежда, что отнюдь не плохо, а так, мимолетная неприятность. - Может, врача вызвать?
   Но Лариса молча захлопнула дверь туалета, и вышла оттуда бледная и согнутая пополам. Скрюченная, она доковыляла до холодильника, слопала кусок шоколада, и завалилась спать.
   Теперь она больше не скрывалась от мужа и иногда уходила потошнить со злым демонстративным выражением на лице. Игорь стал ее раздражать. Время шло, а он все не становился главредом, а вечерами были все те же пьянки, а от слов "Камю", "постмодернизм" и "Шнитке" ей хотелось отравить болтунов, вальяжно сыпящих пепел на белые диваны. К тому же у Игоря обнаружилась милая привычка через Ларису вынюхивать поветрия, зарождающиеся в недрах их бюрократической организации. Он подсаживал очаровательную жену к беседующим коллегам, не слишком обращающих внимание на симпатичную дурочку, а потом подробно выспрашивал детали разговора, коими довольно умело пользовался в своих коридорах. Так он списал с положительного счета у своего шефа главного конкурента, заместителя по связям, раскрыв его тайное пристрастие к детской порнографии. Любитель картинок с голенькими мальчиками, конечно, не педофил, но и в начальство лезть нежелательно. Сначала Ларисе самой интересно было шпионить, но пороки выявлялись, а положение Игоря не менялось.
   На одно такое сборище Светик привела "жутко модную биологиню", открывшую что-то революционное в митохондриальных мутациях. Скромная девушка в доисторическом костюме выглядела бедной родственницей из Верхней Пыжмы, а не светилом мировой науки. Но она постоянно улыбалась, открыто и немного застенчиво, и норовила прижаться к могучему плечу своего супруга, крепкого, красивого человека с ясным взором. Супруг-то, заметила Лариса, одет с иголочки - модно и со вкусом. Странная парочка. Они просидели недолго.
   - Нам пора, - сказал супруг светила, - дети дома одни.
   - У вас есть дети? - удивился Игорь.
   - Трое, - ответила просто биологиня, - две девчонки и мальчик.
   - Как же Вы успеваете-то? - и он многозначительно посмотрел на Лару.
   Биологиня махнула рукой:
   - Да что там! Когда с собой возьму, они у меня спокойные, на кафедре смирно себя ведут, когда вот Коля подменит, когда мама поможет. А старшие уже в садик ходят. Я, знаете, даже в декрет не уходила. Покормлю, спать уложу, и к приборам. А диссертацию писать можно дома, совсем хорошо.
   Лариса посмотрела на это чудо в деревенских тряпках и вдруг поймала себя на мысли, что в детстве оно было таким же, как Соколовская - доброжелательное и не от мира сего. И неправа была маменька, предрекая жалкую участь обездоленного синего чулка. Лариса ощутила в груди тихую ненависть в смеси с завистью и еле нашла в себе силы вежливо попрощаться.
   - Ну, как вам это созданье? - громко объявила Светик, когда ученая пара ушла. - Не правда ли, она прелесть? Такой дремучий наив вкупе с односторонне раздутым мозгом.
   Все засмеялись, Ларе стало легче. Но перед сном Игорь вдруг сказал:
   - Давай заведем детей. Будет у нас наследник. Будет как-то живее в доме.
   Лариса подумала и согласилась. Все равно скучно было жить, будет чем заняться.
   Но дети почему-то не хотели заводиться несмотря на все старания Игоря. Лариса прошла обследование, результат которого можно было выразить одним словом: "Здорова". Игорь, не пожелавший идти к врачу, всю вину возложил на дурацкую Ларисину привычку жрать пирожные и тошнить.
   - Да как же ты забеременеешь, - кричал он, - когда ты такая тощая! Тебе к психиатру надо идти, ты подсознательно выгоняешь все лишнее из организма, в том числе и ребенка!
   На психиатра Лариса обиделась. Так что на ближайшей посиделке даже не стала изображать радушие и гостеприимство.
   - А почему такая красивая девушка так грустна? - спросил Ларису мужик с тройным подбородком, которого хозяйка дома заметила не сразу среди обычной толпы приглашенных.
   Лариса бросила выразительный взгляд на захмелевшего мужа. Тот, не замечая, как из бокала выплескивается вино прямо на штаны, отчаянно спорил с кем-то о сущности бодхисатвы, причем самым весомым аргументом в его речах была яростная жестикуляция.
   - Нормалек, - согласился свин, как его тут же мысленно окрестила Лариса, - интеллигенция все болтает.
   - А Вы не интеллигент?
   - Нет, - отрезал мужик, - я по делу. Мне тут терки надо кое с кем потереть.
   Почему "терки" были назначены именно у Ларисы дома, оставалось загадкой. Впрочем, этот дом давно превратился в проходной двор для всяческой пьяни и шушеры. Свин почесал жирную шею и сказал:
   - Ну, я пойду сейчас. А завтра я за тобой заеду.
   Лариса не придала его словам никакого значения, но на следующий день ровно в восемь вечера раздался телефонный звонок:
   - Спускайся, я внизу.
   Лариса выглянула в окно. Классический черный "мерс" с гуляющим вокруг него маленьким человечком, очевидно шофером, впечатлил Лару. Она наспех подкрасилась, брызнула духами и выплыла из дома.
   - Меня зовут Василий. Поехали, там поужинаем, поговорим, ну и все такое.
   Василий Ларисе на вид не понравился, но он небрежно вложил в ладонь женщины золотой кулон на толстенной золотой цепочке, приказал надеть, и Лариса сразу зауважала своего кавалера.
   В ресторане раскрасневшаяся, поблескивающая яркими глазками Лариса вызвала небольшой ажиотаж. К ее точеной фигурке с каждым танцем подбегало несколько мужчин, и Вася тыкал пальцем на того, с кем можно было выйти на подиум. Сам он не танцевал, но с довольным видом собственника наблюдал за томными движениями обольстительной спутницы. Мужские комплименты и море внимания размягчили Ларису и она пожаловалась Василию на то, как же ей надоел нудный Игорь и его заумные собрания, и грязь в доме, и пьянство, и отсутствие подарков и романтики.
   - Уходи, - коротко посоветовал Василий.
   Лариса заплакала и рассказала, что у нее не получается родить ребеночка, и что Игорь пообещал написать разгромную статью о ней в своем журнале, если она когда-нибудь решит бросить семью. Свин заметил, что лично он не видит проблем, что у него лично уже есть три законных наследника и двое внебрачных, что лично ему эти спиногрызы в памперсах уже надоели, и что женщина без притязаний на младенцев весьма и весьма устроит, что хватит с него алиментов на всю ораву, что хотя он человек очень небедный, и на детей ему не жаль денег, но когда-то надо остановиться, и что Лариса очень красивая и не такая кадушка, как все (на себя бы посмотрел!), а глаза у нее необычного цвета альпийских лугов, и что с Игорем проблема будет решена.
   Альпийские луга все решили. У Игоря было достаточно средств, но они никогда не выезжали за границу, ибо к очередному его отпуску оказывалась то выставка, то премьера, то концерт, которые никак нельзя пропустить, тем более, что надо срочно сдавать что-нибудь в номер. Лариса с некоторым сомнением посмотрела на ратсекшийся подбородок Васи и решила, что это не хуже бесконечных застолий Игоря.
   Вася оказался крупным чиновником в природоохранном комитете правительства Москвы. Честнее было бы сказать, в "природопродажном" комитете, поскольку вокруг Васи кружился непрерывный хоровод распилов и откатов, отчего Васин подбородок наливался все большей упитанностью, а счета в банках распухали жизнерадостными темпами. Васиных средств хватило бы не только на пятерых его детей, Ларису и бывших жен, но и на несколько приютов для сирых и убогих, причем без ущерба для Васиного стола.
   Лариса после памятного ужина в ресторане сразу собрала свои вещи и ушла к Василию, вернее, ее с помпой увез на мерседесе Васин шофер. Игорь наблюдал за отъездом с некоторым злорадством:
   - Я ведь свое обещание сдержу, милая женушка, - вкрадчиво говорил он. - Ближайший номер журнальчика будет твоим прощальным бенефисом.
   Но бенефиса не получилось. Через день после Лариного убытия ему в офис курьер принес свидетельство о разводе, а через два дня его арестовали прямо на рабочем месте, предъявив понятым пакетики с героином и мешочки с травкой, вынутые из шкафа с документами. Обличительные и разоблачительные статьи в прессе о двойной жизни Игоря раздули нешуточный скандал. От бедняги открестились все ближайшие соратники по работе и застольным спорам. На суде мать Игоря рыдала и проклинала "эту стерву Ларку", что оговорила ее сына, судья брезгливо выслушала ее и впаяла семь лет колонии. Василий же мимоходом заметил, что теперь он должник одного другана из комитета по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.
   К Ларисиным вечерним очищениям желудка Вася отнесся равнодушно - у каждого свои прибабахи. Лариса исправно отрабатывала постельную повинность, и не лезла в дела сожителя (жениться Василий не собирался, о чем честно заявил в первый день совместной жизни). За это благодарный свин соорудил Ларисе два, как он выразился, бизнеса. Лариса стала хозяйкой ювелирного салона и кафе-шоколадницы. Мечты сбываются, счастливо думала Лара, поедая шоколадный пай или поправляя сапфировое ожерелье. Пай все равно отторгнется организмом, а полчаса пыхтящего Васи не так уж и много. И в сущности, считала Лариса, ничего плохого для достижения своего счастья она не сделала. А если и сделала, то не со своей подачи, а с чьей-то, матери, Светика, Игоря, Василия. А самой Ларисе ничего не оставалось, кроме как подчиниться сложившимся обстоятельствам.
  
К оглавлению
  

Глава 9
Шестеро в одном автомобиле

* * *

   Монах, что любил прохаживаться мимо дома Марипура, однажды съездил в столичный город, а, вернувшись, с восторгом рассказывал:
   - Там так красиво! Там такие высокие дома, такие широкие улицы, повсюду огромные магазины с приветливыми продавцами и нарядными людьми! Там храмы, в десять раз больше нашего и сто раз красивее его! Там бродит много иностранцев, а на площадях показывают диковинные представления!
   Марипур, очарованный восторгами, тоже решил посетить столицу. Он сел на поезд и отбыл за новыми впечатлениями. По приезду домой Марипур гневно бросил монаху:
   - Ты меня обманул! Ничего красивого я там не увидел. Все, что я заметил - это бесконечные толпы народа, которые спешат, толкаются, ругаются и плюются.
   Монах улыбнулся. Он изрек:
   - Ничего удивительного, просто мы с тобой жили на разных скоростях.
   Марипур устыдился и пошел размышлять об относительности. Он так долго размышлял о ней, что накропал целую теорию и ее обоснования. А затем быстро-быстро-быстро поехал в город, чтобы поделиться с учеными мужами своим открытием.

* * *

   Как заведено в неважнецких романах, за ней пришли на рассвете. Двое боевиков и господин Пушель.
   - Собирайся, - грубо приказал он, как будто у Маши было что собирать.
   Маша запаниковала. Она молча ушла в туалет и обнаружила там, что руки трясутся, сердце колотится, а желудок готовится к худшему. Часов пять утра, не позже. Солнце только-только обозначилось легким намеком за стеклами зарешеченного окна.
   - Хватит тянуть время, выходи! - раздалось из-за двери.
   Едва Маша вышла, ее подхватили под руки и потащили на улицу. Грубо поволокли к воротам. Маша завопила и стала выкручиваться, за что получила сильный удар по шее и заднице одновременно. Ее впихнули в машину - микроавтоавтобус - с завязанными сзади руками и заклееным скотчем ртом. Следом швырнули сумку. Один из тащивших ее сел за руль, второй рядом. Пушель устроился на заднем сиденье рядом с пленницей.
   - Ммм! Мммм мм мммм!
   - Не кричи, - спокойно прокомментировал он Машины вопли, - не поможет.
   У ворот краем глаза Маша заметила, как часовой, парень из местных, аккуратно положил в притормозившую машину автомат куда-то сзади. Пушель что-то буркнул ему по-тайски, после чего автобус сорвался с места и помчался по путанным улицам города ангелов. Вид оружия укрепил Машу в самых пессимистичных подозрениях. И сразу же лихорадочное возбуждение сменилось апатией. Маша попыталась начать разрабатывать в голове план спасения, но липкая холодная лень сковывала сердце и мозги и шептала: "Брось суетиться, проведи последние минуты спокойно".
   Между тем автомобиль с молчаливой компанией вырулил не в глухой лес и не к заброшенному фабричному зданию, как требовало того развитие сюжета, а к дорогому сверкающему отелю. Правда, постояв пару секунд у парадного входа, машина переместилась к задворкам со служебными дверями, мусорными баками и вездесущими тощими собаками. Псы, лениво возлежащие подле помойных корзин, подняли головы и с некоторым интересом понаблюдали, как из одной двери два человека с одинаковыми тайскими лицами точно так же, как накануне тащили Машу, выволокли человека со связанными руками. Голова его была накрыта джутовым мешком, рот, судя по невнятным выкрикам из мешка, был так же заклеен.
   Впрочем, на данный момент, в точности перед подъездом к отелю, Машу зачем-то освободили от скотча на лице. Но руки не развязали. Девушка даже заорала благим матом "Спасите" по-русски и по-английски, но ранний час и отсутствие прохожих нисколько ей не помогли. Маша подумала тогда, что рот ей Пушель залепил только ради того, чтобы она не орала ему в ухо и не раздражала.
   Затаив дыхание Маша смотрела, как еще одного пленника заталкивают к ним в минивэн. Собрату по несчастью пришлось похуже, чем девушке - его напоследок крепко стукнули по мешку, то бишь по голове, и, затихшего, уложили на пол возле среднего ряда сидений. Похитители его немедленно испарились. Провожая их взглядом, Маша повернула голову направо, к стеклу, у которого сидела, и заметила огонек видеокамеры, направленной прямо на нее. Автомобиль стоял аккурат напротив объектива, и Маша, скорее всего, замечательно в нем просматривалась. Это был шанс. Маша прислонила лоб к стеклу, чтобы начать нарочитой артикуляцией с легко считываемыми словами посылать сигналы о помощи, но не успела. Машина тронулась. Свободно набирая скорость на пустынных улицах, автобус покатил прочь.
   - Нас вдвоем..? - спросила Маша Пушеля. Произнести роковое слово она так и не смогла. Пушель деловито заклеил девушке рот и отвернулся.
   За окном появились знакомые пейзажи центра Бангкока. Город постепенно оживал: торговцы выносили на улицы лотки и раскладные стулья, выкладывали фрукты и барахло для отпускников, поливали из шлангов мостовую, курили; в небесный экспресс тянулись хвосты рабочего люда; первые туристы ползали между торговцами, пока духота не накрыла всех окончательно. В воздухе висела морось, но электронный мелькнувший градусник на каком-то здании показал +34.
   С широкого проспекта автомобиль свернул сначала на улицу поуже, потом еще уже, пока не вполз на совсем узкую улочку. У старинного дома в колониальном стиле Пушель приказал остановиться и резво выскочил. Молодчик на первом сиденье развернулся и направил на Машу пистолет.
   - Сиди тихо, - сказал он.
   Человек на полу застонал, зашевелился - видимо, пришел в себя. Он попытался приподняться, но охранник, перегнувшись через кресло, силой повалил его обратно. Но ничего сказать связанному ему не удалось, потому что внезапно откинулся на стекло с пулей в левом виске. Водитель кинулся было за упавшим пистолетом, но был уложен рядом вторым выстрелом. Маша мгновенно стекла вниз, на пол, ничего не понимая, но страстно моля всех богов об избавлении от всего этого. Ей на спину тут же кто-то приземлился, хлопнули двери, глухо вывалились тела убитых, а дальше машина с ревом стала набирать скорость.
   Человек, приземлившийся Маше на спину, оказался господином Пушелем. Он осторожно, стараясь не удариться на резких поворотах головой о стекло, уселся на сиденье сам и усадил Машу. Картина, представшая перед ними, была ничуть не понятнее предыдущей. Снова два охранника, снова один за рулем, а второй держит пленников на прицеле, только на лицах у них были черные маски десантников, а к заложникам присоединился недавний похититель - Пушель.
   - Какого черта? - крикнул он, но, как отметила Маша, без энтузиазма и лишних эмоций.
   - Давайте-ка без театра, герр Пушель, - произнес человек с пистолетом. Маша успела в прорезях для глаз рассмотреть цвет последних - голубые. Значит, европеец. - Мы знаем, что Вы способны на любую подлость, поэтому при первом движении отправитесь вслед за своими черножопыми собаками.
   Пушель приподнял одну бровь:
   - Кажется, я догадываюсь, кто вы такие, - и погрузился в мрачное молчание, или скорее - раздумие. Молчание в машине длилось весьма недолго, буквально пять минут спустя автомобиль уткнулся носом в стену, водитель выскочил, открыл двери, выволок связанного пленика, пристегнул Пушеля наручниками к Маше и вытолкал обоих.
   На улице, вернее во дворике с забором и зеленью за забором, похищенный из отеля человек сумел встать на ноги и попытался стряхнуть с головы мешок. Сделать этого ему не удалось. Тычками и пинками всех троих погнали к калитке в заборе, далее в садик, далее к флигелю под огромной пальмой. Чуть поодаль начиналось длинное здание, в одном из окон которого Маша разглядела красный крест. Похоже, это была больница. В флигеле, куда были затолканы Пушель и компания, спустились сразу же ниже уровня земли, прошли чахло освещенным коридором. В конце коридора охранник со свободными руками отпер железную дверь и по очереди затолкал за нее пленников. Те скатились вниз по лестнице и очутились в черном подвале без света и видимого выхода. Дверь лязгнула, послышался скрип запираемого ключом замка, удаляющиеся шаги, а затем воцарилась тишина.
   Глаза постепенно привыкли к темноте. В дальнем конце подвала обнаружился слабый луч света, продиравшийся сквозь щели заделанного под потолком окна. Маша сняла свободной рукой мешок с таинственного незнакомца, спросила:
   - Как Вы, живы?
   - Ничего, - ответил тот. - Терпимо.
   Голос у него был очень приятным, располагающим. Хорошо бы, если он оказался молодым и симпатичным, подумалось девице.
   - Эй, Пушель, - произнесла она с вызовом, - может, развяжем его?
   Пушель хмыкнул:
   - Отчего же и не развязать?
   Он был подозрительно спокоен и несуетлив. Если не те двое убитых, Маша бы подумала, что все подстроено. Но сомневаться в смерти пушелевских боевиков не приходилось - кровь и вылетевшие мозги были вполне натуральные. У Маши подкатила к горлу тошнота, когда у нее перед глазами возникла картина десятиминутной давности.
   - Не боитесь мести? - ехидно спросила Маша по-русски. - Развяжем, а он накостыляет Вам по шее, за то что выкрали его.
   - Ситуация изменилась, милая барышня, - ласково прошипел немчура.
   - Странно, что они нам оставили свободными по одной руке. Мы же осводим друг друга.
   - Значит, они очень спешили, - сказал Пушель, ловко распутывая узлы
   - Или они этого хотели, - неожиданно встрял незнакомец. - Благодарю вас, друзья, я свободен.
   - Друзья! - воскликнула Маша. - Этот вот друг собирался нас с Вами шлепнуть. Собственно, это он Вас похитил.
   Незнакомец подошел к Пушелю, схватил его за подбродок или за волосы - Маше не было видно, она только ощущала слабый запах то ли мыла, то ли дезодоранта и учащенное дыхание. Дыхание молодого человека.
   - Ладно, - сказал он наконец, - живи пока. Потом разберемся.
   Пушеля нисколько не вывело из себя недоброе настроение конкурента. Он совершенно флегматично заметил, что если ему дадут булавку, скрепку или запонку, он сумеет расстегнуть наручники.
   - На футболках не бывает запонок и скрепок. Серьга годится?
   Парень говорил по-английски. Точнее - по-американски. И то хорошо. Оказался бы каким-нибудь венгром или арабом, и привет, стой хлопай глазами и маши руками.
   Пушель открыл наручники серьгой за пару секунд.
   - Чего серьгу носишь? - спросил он грубо. - Педик что-ли?
   - Старший сын, - с достоинством ответил парень. - Но ход твоих мыслей меня настораживает.
   Маша хихикнула и осеклась. Где-то вдалеке на улице вдруг донесся шум, крики, выстрелы, запахло бензином и какой-то гарью.
   - Господи, что это? - спросил парень. - Твои?
   - Понятия не имею, - произнес Пушель. Голос его как-то изменился, исчезли разом уверенность и самодовольство.
   Пленники практически наощупь пошли на шум по длинному извилистому ходу. Создавалось впечатление, что подвал подводил к соседнему дому. Когда впереди забрезжил свет, Пушель и незнакомец ускорились и, подпрыгнув и уцепившись за что-то, приникли к щели, дававшей им небольшое освещение. Маша, чувствуя, что она одна не в курсе событий, повторила действия мужчин: в прыжке уцепилась за решетку, прикрывающую вентиляционное отверстие, уперлась ногами и с мыслями о потерянном костюмчике для приемов и встреч стала разглядывать происходящее. Поглядеть было на что. Отверстие выходило не во внутренний двор, как дверь, через которую их впихнули в подвал, а на тротуар вполне приличной улицы. На улице полыхали сложенные оборонительной стеной покрышки, бегали люди в красных футболках с красными же банданами-масками на лицах, швыряли бутылки с зажигательной смесью, что-то кричали, сотрясали кулаками. По другую сторону полыхающей баррикады в шлемах и защитных костюмах стояли то ли войска, то ли полиция. По команде они выстреливали из винтовок и тут же скрывались за щитами. Пожарная машина мощной струей брандспойта одновременно тушила покрышки и разгоняла людей в красном. Некоторых разгонять было бессмысленно - за и перед баррикадой лежали погибшие.
   - Краснорубашечники! - сказал Пушель, - нашли время.
   - Кто? - не поняла Маша.
   Парень пояснил:
   - Мятежники. Требуют отставки премьер-министра. Наверное, аэропорт перекрыли и вокзал, вот их и разгоняют.
   Маша вдруг заметила, что среди павших выделяется один в черном, все остальные погибшие были в красном. Над ним склонившись, сидел человек в той же черной одежде. Он неуверенно озирался, явно показывая, что попал сюда случайно. Когда он решился оттащить тело товарища подальше от пуль, и принялся транспортировать потихоньку к безопасному укрытию за основание рекламного щита, его самого настигла пуля. Пуля откуда-то со стороны, не от представителей властей в камуфляже. Человек развернулся, удивленно взглянул на стрелявшего и упал.
   Машу пробрал холод. Упавший был тем самым похитителем номер два, что вталкивал их в этот подвал. И убили его не мятежники, и не полиция, а кто-то третий. Маша бросила отрывистый взгляд на Пушеля и незнакомца. Парень, вроде бы, не придал значения этой смерти, а вот на лице Пушеля девушка обнаружила одновременно тревожное и сердитое выражение. Немец почувствовал взгляд Маши, повернулся, Маша спрыгнула вниз.
   - Закрыто! - крикнула она, сбегав назад и подергав за ручку двери. - Как будем выбираться? Да еще на улице беспорядки.
   Рольф Пушель, прислонившись к стене, напряженно молчал, будто не заметив Машиного вопроса. Скрещенные на груди руки и поникшая голова придавали ему некоторый карикатурно-байроновский вид. Незнакомец же предположил:
   - Надо поискать другой выход. Вы заметили, что от двери до щели расстояние больше, чем длина этого дома? Наверное, здесь есть ответвления в стороны. Надо их проверить.
   - Я с Вами, - быстро сказала Маша, - а то мне как-то страшно.
   Они вдвоем прошли десяток метров влево, уткнулись в тупик и вернулись обратно. Пушеля не было.
   - Герр Пушель! Голубчик! - крикнула Маша в темноту по-русски, - Вы трус и предатель! Или Вы все сами это подстроили!
   Парень с интересом посмотрел на девушку:
   - Вы русская?
   - А Вы американец?
   - Я первый спросил.
   - Хорошо. Я из России. Но Вы меня не бойтесь, - нагловато сказала Маша, - у меня в кармане нет ни ядерной бомбы, ни балалайки, ни водки. И я не бабушка.
   Парень рассмеялся:
   - И Вы не из КГБ? И не дрессируете медведей? Вот не повезло-то. Тогда мы квиты, потому что я не хожу в ковбойских штанах, не люблю гамбургеры, не курю Мальборо, не жую жвачку и мой отец не содержит ранчо в Калифорнии. Еще я знаю, что Прага не во Франции, Мона Лиза в Лувре, Сибелиус финн, а в России кроме ужасного Достоевского есть куча прекрасных писателей, например Булгаков и Пелевин.
   - Пелевин?...
   Эстетические изыскания Маше воплотить не удалось, потому что закрученная с утра карусель жестоких на грани невероятности событий продолжала набирать обороты. Где-то в боковом коридоре послышался почти саундтрек к дешевому боевику с азиатским уклоном: грохот стальной двери, крики вроде бы на местном наречии, чертыхание, а потом сдавленный стон, звук ударов, скрип скотча, возня, неспешно удаляющиеся шаги с демонически издевательским гоготком, финальная фраза и вновь лязг запоров. По окончании шумовых эффектов Маша с новоявленным американским собратом по несчастью выждали пару минут, прислушиваясь к чьему-то глухому ерзанью, а потом осторожно двинулись на звуки.
   За пятью поворотами подвального хода глаза обожгло - под потолком сияло зарешеченное окно, сквозь которое лился долгожданный свет, все тот же запах химической горящей дряни и шум мятежа. Под окном на куче какого-то дерьма извивался благородный господин Пушель в своем изысканном костюмчике. Рот его был заклеен точно так же, как полчаса назад у Маши, а руки и ноги стянуты одной веревкой, придающей к тому же коварному арийцу гимнастический изгиб в позвоночнике.
   - Интересно, кто его так изукрасил? - спросил американец, склоняясь над Пушелем и оглядывая его помятое лицо.
   - Мммы! Мммо! - вопил Пушель.
   - Развязать просит, нахал, - сказала Маша. - Думаю, не стоит. Поделом ему.
   Парень возразил:
   - Будет разумнее узнать, кто его связал и с какой целью. Информация может помочь нашей безопасности.
   Маша поморщилась:
   - Звучит как-то по-книжному, но, наверное, правильно.
   Они освободили странного негодяя от пут. Пушель выдавил из себя благодарность и неожиданно произнес:
   - Я не смогу вам помочь с информацией, я не знаю, кто это был. Я хотел найти выход и наткнулся на каких-то бандитов.
   - Не более бандитов, чем вы, - не удержалась Маша. - Ваши конкуренты, что ли?
   - Думаю, краснорубашечники, - не заметил сарказма Пушель.
   - Вряд ли, - сказал американский парень, - чего ради им шариться по подвалам?
   Все трое сели на трубу и замолчали. Одна дверь заперта, вторая тоже, плюс неизвестные личности, сумевшие уложить Пушеля.
   - Напоследок они что-сказали, - заметил парень. - Это на тайском?
   - Нет, - ответил немец, - я бы понял. Мне показалось, что это каренский.
   - Господи, это еще что за язык!
   - Разновидность бирманского.
   Снова воцарилась тишина.
   - Они тебя убить когда темнота, - проинес чей-то слабый голос.
   Три непроизвольных вскрика повлекли за собой четвертый: той же слабой интонации.
   - Кто здесь? - хором закричали Маша и американец. Пушель сумел удержать свои эмоции.
   Из-за угла на них выползло застенчивое чудовище: обтрепанный человек со всклокоченной шевелюрой и многочисленными шрамами на руках и лице. Чудище передвигалось ползком на руках, безжизненные ноги волочились ненужным придатком вслед за туловищем. Машино сердце сжалось от боли, когда калека дотащил тело до здоровых и красивых пленников и взглянул на них снизу так, как обычно смотрят на небо, за облака, пытаясь разглядеть за ними намечающиеся звезды. Вслед за калекой благородной походкой вышла псина - помесь амстаффа с неизвестной породой. Собака села подле несчастного, оглядела присутствующих, зевнула, не найдя ничего достойного ее внимания, и уставилась в окно. Нос ее шевелился, активно обоняя запахи уличного боя.
   - Эге, - присвистнул вдруг американец, - а я ведь тебя знаю! Это же тебя я вчера катал на яхте!
   Собака подошла к парню, лизнула ему руку в знак согласия.
   - Чудеса! - рассмеялся парень. - Не думал, что такое возможно!
   - Что ты там говорил насчет убить? - жестко спросил Пушель. - Ты их понял?
   Калека кивнул:
   - Я понять. Я знать мало карьанг.
   Пушель выдохнул:
   - Значит, не показалось. Действительно - каренский язык. Ты их знаешь? Кто они?
   - Не знаю. Мы с Пумой тут спать...
   Маша не поняла:
   - С Пумой?...
   - С ней, - урод показал на собаку. - А потом проснуться и услышать, что убивать.
   Калека, судя по всему, английский понимал неплохо, но говорить на нем бегло не мог. По крайней мере, грамматика ему была практически неведома. Это никого не удивило, ибо страдалец был местным аборигеном, и непохоже, чтобы он ходил когда-нибудь в школу. Маша автоматически отметила, что от него совершенно не пахнет бомжатиной, а это значит, что за ним кто-то ухаживает, либо бедолага сам в состоянии помыться и сменить одежду, и не опускается до нижнего предела существования. Впрочем, эти тайцы все такие отъявленные чистюли, их чистоплюйство граничит с педантизмом в вопросах гигиены.
   - Есть здесь еще выходы? - продолжал допрос Пушель таким тоном, будто бы он был не пленником в подвале, а следователем в своем кабинете.
   - Еще один. Там. Через окно. Большое окно, закрытое, но я могу открыть. Идем. Я показать.
   Калека ловко развернулся и довольно шустро двинулся обратно в черноту подвала. Пленники последовали за ним. Псина почесала задней лапой за ухом и присоединилась к процессии.
   Окно действительно было достаточных размеров, оно и в самом деле легко открывалось изнутри и выбраться из него было несложно. Одно нарушало благолепную картину спасения: во внутреннем дворике госпиталя (Маша совершенно верно определила, что это госпиталь), шел бой и свистели пули. Метрах в пяти от окна стояла Тойота Хайс, из которой два человека палили куда-то в сторону проспекта. Перед автобусом лежали трое раненых. Выскочившие из госпиталя санитары попытались вынести их из-под обстрела. Одному из них не повезло - ему самому попало в ногу, брызнула кровь. Он закричал, упал и резво отполз обратно. Четырем другим повезло больше - они сумели вынести подбитых.
   - Драться рядом с больницей весьма удобно, - цинично прокомментировал происходящее Пушель.
   - Тойоте повезло, - заметил американец, - на ней ни царапины.
   Он переглянулся с Пушелем. Вместе они посмотрели на Машу.
   - Попробуем, - согласился с молчаливым предложением Пушель. Он вылез первым и с неторопливой молниеносностью леопарда метнулся к автобусу. За ним тот же трюк проделал американец. Маша наблюдала за мужчинами со страхом и восторгом одновременно: они оба были невероятно красивы в своих точно выверенных движениях. "Сейчас бы романист конца девятнадцатого века принялся сравнивать их с грациозными сильными животными", - подумала Маша, - "И сия банальность была бы вполне уместна". В момент очередного выстрела белокурые бестии резко двинули дверцу и ворвались в салон. Удары по голове огорошили стрелявших. Через мгновение они были вытолкнуты на улицу, а еще через секунду немец с американцем держали в руках вырванные винтовки и кричали девушке.
   Маша выбралась наружу и с неожиданной для себя силой подтянула за собой калеку. Широким галопом, волоча за собой урода, как маленькие девочки волочат за лапы тряпичных зайцев, Маша влетела в Тойоту и захлопнула дверь. Но перед хлопком в машину пушечным ядром ворвалась собака. Пушель бросился за руль, молодой парень закричал, чтобы все пригнулись. Двигатель завелся почти бесшумно.
   - Бензина много, - довольно произнес Пушель и нажал на газ.
   Автобус понесся прямо на баррикаду, прямо перед ней резко свернул, подал назад, развернулся, устремился к ограде больничного сада, снес ее и, прыгая по бордюрам и кочкам вывалился на противоположную сторону улицы. Сзади ширкали пули и что-то кричали в мегафон полицейские.
   - Идиоты, - продолжал Пушель в своей манере. - Кто же ключи оставляет так просто. У меня они бы три дня с разбитой зюзей сортир драили.
   Последняя фраза была произнесена по-русски.
   - А Вы везунчик, Джеймс! - крикнул Пушель, как только залпы остались в стороне.
   - Да, мне частенько улыбается удача, - скромно и чопорно согласился американец. Он повернулся к Маше и представился: - Марио Джеймс. А Вы...
   - Мария. - Сказала, отчего-то засмущавшись таких церемоний, Маша. И добавила: - Пунина.
   От Марио на три версты несло аристократизмом и богатством, Маше стало слегка неловко. Она повернулась к калеке:
   - А Вас ккак зовут?
   Колченогий ответил весьма серьезно:
   - Я Пум Пуй. А это Пума. Она ничья собака. Она просто любит быть с кем-нибудь.
   Джеймс положил винтовку на пол и погладил пса:
   - Видите мисс, я опять Вас катаю по городу.
   Автобус вырулил на широкий проспект ровно в тот момент, как грянули новые выстрелы. Проспект был так же перегорожен. Пушель выругался:
   - Черт! И здесь они, эти долбаные красные рубашки!
   Проезд впереди был перегорожен щитами, касками, хаки и двумя машинами типа БТР, точнее Маша сказать не смогла бы. Рядом с автобусом упала и взорвалась бутылка с огненной смесью, затем вторая. По левому борту истошно заверещала какая-то тетка европейского вида - у ее ног взорвалась еще одна самодельная бомба.
   - Господи, откуда такие дуры берутся, - прорычал Пушель, разворачиваясь и стараясь не задеть дамочку. - Ну куда лезет эта дебильная?!
   - Ее там убьют, - спокойно сказал Джеймс, глядя, как мечется под залпами оголтелая туристка.
   В Машином течении времени опять все затормозилось. Она неспеша открыла на ходу дверь, неспеша попросила Марио ей помочь и неспеша они вдвоем втащили тетку за ширку в автобус. Как только дверь машины неспеша захлопнулась, мир вокруг понесся с резким ускорением.
   - Отпустите меня! - орала дамочка. - Я буду жаловаться в ООН! Ай эм фром Раша! Меня нельзя забирать!
   - Успокойтесь, мадам, - галантно произнес Марио по-русски, отчего у Маши и без того округлившиеся за день глаза увеличились в размерах. - Мы не причиним Вам вреда. Мы сейчас выберемся в безопасное место и отпустим Вас.
   - Мне надо на вокзал! - пафосно изрекла мадам.- У меня через полчаса уходит поезд. Меня там ждет ..., - он замялась, - муж.
   - Думаю, на поезд Вы сегодня не попадете, бунтовщики в Тайланде всегда первым делом перекрывают аэропорт и вокзал, - Джеймс был безупречно любезен с этой противной крашеной выдрой. Выдра завелась по-новой:
   - Выпустите меня! Я вижу вокзал!
   Как раз в этот момент где-то в стороне вокзала загрохотали залпы, послышалось скандирование и призывы полиции посредством динамиков. Калека, скрытый от глаз подобранной тетки, что-то закричал на своем языке, а потом перешел на английский:
   - Сзади машина! Нас догнать! Они достать автомат! Я видеть на повороте!
   Русская туристка издала дикий вопль и бросилась к двери.
   - Заткните эту идиотку, - приказал Пушель, - какого хрена ее взяли! Будем отрываться. Судя по оружию, автобус не краснорубашечников, а кого-то еще.
   -Думаю, это те, карьянги, что Вас повязали, - предположил Джеймс.
   Смуглый представитель предположительных карьянгов на преследующем автомобиле высунулся в окно, полоснул автоматной очередью по беглецам.
   - Я знать, куда ехать, - сказал Пум Пуй. - Налево.
   Пушель не стал возражать. Он вывернул руль, и автобус помчался по узкой улице, распугивая стариков-торговцев и давя разложенное на циновках барахло.
   - Снова налево. А теперь туда.
   - Куда?! Там стена!
   - Ломать стена. Она бамбук, только покрашена как камень.
   Протаранив сопливое ограждение, Тойота очутилась в лабиринте рыночных складов. Снова послышалась очередь. Две аккуратные дырочки украсли заднее и лобовое стекло.
   - Направо. Направо. И быстро вперед.
   Никогда еще Пум Пуй не был таким счастливым. Даже в тот момент, когда он решил уступить свой спасательный круг тонущей девушке, в его груди было меньше гордости и чувства свободы. И если они все умрут, они умрут сопротивляясь, и он, Пум Пуй, умрет, как мужчина.
   Собака Пума деликатно гавкнула, поскребла лапой заднее стекло.
   Автомобиль преследователей резко крутанулся вбок, охромел и впилился в контейнер для грузов.
   - Кажется, они прокололи шину, - сказала Маша, осторожненько высунувшись из-за сиденья, куда она нырнула после первой автоматной очереди.
   - Прокололи шину? - обиженно повторил Пум Пуй. Он чувствовал себя обманутым. Боги снова пошутили с ним и все решили за него, продырявив колеса врагов.
   Пушель меж тем выбрался на нормальную улицу, затем на проспект, затем через фантасмагорическую шестиэтажную развязку выехал на скоростное шоссе и четверть часа спустя гнал автобус куда-то к выезду из города.
   - Дайте мне кто-нибудь сотовый телефон! - приказал немец. - Мой забрали.
   - Вы его собственноручно отняли у меня, - едко сказала Маша, - вот жалейте теперь.
   Джеймс добавил:
   - А меня из ванной украли. А я мыться хожу без телефона.
   Все повернулись к русской туристке.
   - У Вас есть телефон? - спросила ее Маша.
   Онемевшая от ужаса тетка трясущимися руками достала из сумочки телефон и протянула его Маше. Маша только успела набрать цифры один, один, два. Пушель одной рукой выхватил телефон и швырнул его с силой за окно. Мобильник разлетелся на кусочки под предынсультный вопль крашеной.
   - Теперь нас не смогут засечь, - хладнокровно объяснил Пушель.
   - Все так серьезно? - напряженно спросил Марио. - У Вас есть соображения?
   - Надеюсь ошибиться, и это не КНАО.
   - Рембо 4, - вспомнил Джеймс.
   - Кабы только они, - сказал Пушель загадочно. - Госпожа Пунина, проверьте-ка вон тот ящик за сиденьями.
   - Деньги, - растерянно произнесла Маша, - доллары. И три автомата. И документы на непонятном языке. Полный шпионский набор.
   Пушель самодовольно, будто он все это предвидел улыбался. Джеймс недоумевал. Крашеная тетка пребывала в ступоре. Пум Пуй грустил. Собака Пума подумала и присоединилась к Пушелю - широко раскрыв пасть заулыбалась. Ей нравилась эта компания. Здесь было весело.
  
К оглавлению
  

Глава 10
Рольф Пушель

* * *

   Марипура очень раздражал сосед, который частенько любил выпить, а затем орать под окнами Марипура похабные песни, не давая тому спать. Марипур уговаривал пьяницу, окатывал его водой, вызывал полицию, и даже поколачивал вместе с сыновьями. Но сосед, упорно принимался за старое.
   А еще Марипура бесил другой сосед, который отгородил себе на общей лужайке место, чтобы ставить туда свою повозку. Эта повозка загораживала вид на лес и мешала всем ходить. Марипур сносил забор, судился, царапал повозку гвоздем, но все было бестолку.
   Но больше всего доставлял неприятностей староста селения, невзлюбивший Марипура за то, что тот не захотел отдавать ему в жены свою дочь, и постоянно штрафовавший Марипура по всяким глупым причинам. Марипур строчил на него жалобы и воровал его кур на такую сумму, на которую был выписан очередной штраф.
   Один монах, следивший за бурной деятельностью Марипура, так ему сказал:
   - Погляди на пловца, что барахтается у берега океана. Его все время накрывает волна и швыряет о берег, чтобы потом утащить за собой и повторить все заново. Но как только пловец наберется мужества и, ныряя сквозь волны, выберется на глубину, подальше от берега, он ощутит лишь легкое приятное покачивание. Так и ты: борешься с волной у берега, вместо того, чтобы отплыть подальше.
   Устыдился Марипур, прекратил склоки и освободившееся время потратил на работу. Он заработал достаточную сумму и обменял свой домишко на другой в соседней деревне. Новый дом был просторнее старого, и по соседству не было ни одного вредного человека.

* * *

   Артур Дидерихс, 65-летний пожилой человек с прозрачными глазами, сосал сигариллу (Dannemann, бразильский табак машинной скрутки, немецкое качество, он всегда курил только эту марку, если хотелось почувствовать вкус чистого табака, а не химической дряни сигарет) и смотрел на играющих мальчишек. Полное отребье. Грязные, полуголые, с колтунами в нечесанных башках. У всех выпирают ребра под смуглой кожей на тощих тельцах. Наверняка, никто из них ни разу в жизни не взял в руки книгу, а их бездельники-папаши надираются каждый божий день, бьют своих жен и плодят все новых и новых оборванцев, преумножая тем самым культурное богатство народа гуарани. Дерьмо, а не люди. От гордых индейцев, развращенных похотливыми лицемерными миссионерами с четками и требниками, остались лишь никчемные полукровки, рантье, паразитирующее на великом индейском мифе, теряющие человеческий облик алкоголики и наркоманы.
   Но мальчишки есть мальчишки. В самом вонючем, нашпигованном глистами бастарде семи-восьми лет еще просвечивает щенячья трогательность и вызывающая нежность радость существования, пусть даже и омраченного бедностью и болезнями. Дидерихс сидел в плетеном кресле в своем саду, пытаясь понять смысл странной игры с мячом, затеянной пацанами из барриос - трущоб, занимавших больше половины площади Асунсьона. То ли футбол, то ли выбивалы.
   Мяч высокой свечкой закрутился в воздухе, перелетел через ограду и упал у ног пенсионера. Самый старший мальчик несмело подошел к забору, застыл, раздумывая, как поступить.
   - Иди сюда, - поманил его Дидерихс, - я не украду тебя. Видишь, я уже старый, мне не нужны деньги.
   - Всем нужны деньги, - неожиданно веско возразил пацан, - но я не боюсь. Вот еще - бояться! - и он демонстративно повернулся к сотоварищам по игре, подмигивая им и красуясь перед ними.
   Мальчишка перелез через ограждение и подобрал мяч.
   - Эй, парень, на-ка угости своих друзей. - Дидерихс протянул мальчику конфеты.
   - Вот еще - угощаться! Отравленные небось!
   Чертов Стресснер! Во что он превратил страну! Дети опасаются брать лакомство. Резон в этом есть, газеты сообщают, что за детьми гуарани ведется настоящая охота - их травят, ставят капканы, крадут.
   - Ну, как хочешь, - сказал Дидерихс, - я тогда сам их съем.
   Он затушил сигариллу, развернул одну конфету из вазочки, стоявшей на ротанговом столике, и положил ее в рот. Пацан зачарованно смотрел на этот спектакль. Наконец, он решился:
   - Ну ладно, давай, если ты их сам ешь.
   Дидерихс опустошил вазочку мальчишке во вмятину сдутого драного мяча, и парнишка засверкал голыми пятками. Поровнявшись с приятелями, он поделил конфеты. Игра минут на пять прекратилась, а затем продолжилась далее, будто и не было никакой остановки.
   - Хоть бы спасибо сказали, - проворчал Дидерихс. Он не сердился. Это мелочь. Завтра он навсегда уедет из этих мест. Послезавтра он перестанет быть Артуром Дидерихсом, гражданином Парагвая, послезавтра появится Артур Пушель, подданный Аргентины. А через неделю в маленьком немецком городке Фридрихсхафен он встретится со своим внуком, о существовании которого узнал всего месяц назад. Чертова жизнь! Кто бы сказал Артуру Дидерихсу, что он будет умиляться сопливым индейским детям, ушел бы осмеянным и оплеванным. Чертова жизнь!
   Странно: раз есть внук, значит, должен быть и ребенок, но мысль о сыне или дочери нисколько не волновала Дидерихса. Какого пола его прямой отпрыск, жив ли он, почему-то Артуру было безразлично. Что можно ожидать от поколения, выросшего в стране, поставленной на колени? Внуки - другое дело. Они уже родились в атмосфере, чистой от чувства вины, от клейма позора на лбу, от бремени ответственности за все беды в мире. И для них уже все равно, кем являются их деды - немцами, англичанами, французами или даже русскими. Все одинаковые.
   Артур Дидерихс тридцать лет прожил в Парагвае и нисколько не страдал ностальгией. Везде есть дело, и везде можно быть мужчиной. Поставки мате в Канаду и в Швецию позволили ему скопить изрядный капитал, достаточный для обеспеченной старости. Слишком достаточный. Когда Артур понял, что ему не удастся потратить до смерти все сбережения при его полуспартанском образе жизни, он задумался. Кому оставить деньги? Фонду возрождения Германии? Надо быть последним идиотом, чтобы не понимать, что все мыслимые фонды на Земле, какими бы вывесками они не прикрывались, находятся в лапах англо-американского капитала. Капитала, забившего гвоздь в гроб Германии. Не русские, не Сталин, не коммунисты, уложили его страну на лопатки, нет. Это сделали финансовые заокеанские корпорации и лизоблюды из нейтральных стран. Нейтралов Артур ненавидел более, чем явных врагов - лицемеры, делающие те же грязные дела, только тайно.
   Бывший нацистский офицер, а ныне безобидный предприниматель из Парагвая, решил разыскать кого-нибудь на бывшей родине. Родители погибли при апрельской бомбежке Фридрихсхафена, братья годом ранее - на фронте, остальных родственников Дидерихс не знал. Оставалась Николь, девушка, которую он когда-то любил. Она была родом из Швейцарии, по ту сторону Бодензее, но перед войной жила в одном городе с Артуром, кажется, ее отправили на содержание к богатой тетке. Николь была симпатичной стройной хохотушкой, никогда ни на что не обижающейся девушкой, с восторженным взглядом на любое явление или событие. Она любила Альпы и лыжи зимой и велосипед летом, она обожала танцевать и постоянно пела. Надо ли говорить, что во влюбленность она провалилась бурно, ярко и безо всякой оглядки. Артур не нравился ее тетке из-за значительной разницы в возрасте, поэтому с Николь они встречались тайно, что, несомненно, подпитывало чувства романтической фройляйн.
   В тридцать девятом Артуру было двадцать девять, а Николь девятнадцать лет. Артура забрали на фронт в сороковом - в Норвегию, там он был ранен, после госпиталя отправлен на Балканы, откуда, как ни странно, выбрался невридимым. Он приезжал во Фридрихсхафен на побывку три раза до отбытия на Восточный фронт. На их последней встрече, в сорок втором, Николь была все так же смешлива и дурашлива. Она в лицах изображала своему возлюбленному товарищей по молодежному трудовому отряду сборщиков хмеля, а также хозяев баварских деревенских пивоварен и их упитанных некогда жен, подрастерявших жировые складочки в это голодное время. Тетка Николь, задобренная богатым фронтовым продуктовым пайком, деликатно удалилась к соседке, льстиво улыбнувшись на пороге герою войны. Возраст жениха теперь отошел на самый дальний план, теперь все мужчины в возрасте от 20 до 50 лет оказывались как бы одного возраста - призывного, с равными шансами, независимо от прожитых лет, никогда не вернуться домой.
   Ночь, проведенная с Николь, страстная, бессонная, жаркая ночь оказалась последней. Далее был фронт на территории Советского Союза, три ранения, обморожение и контузия, отступление войск через Румынию, Венгрию, Австрию. В сорок четвертом он узнал, что его родной городок практически уничтожен в результате массового бомбового удара по цеппелиновским ангарам со стороны англичан и американцев. Узнать о судьбе Николь было не у кого - родители погибли в тот роковой апрельский день.
   После капитуляции оберштурмбаннфюрер Дидерихс вынужден был бежать от пристального взора союзников сначала в Италию, потом в Испанию, а потом в Южную Америку под видом швейцарского коммерсанта. Местные немцы его до сих пор считают здесь швейцарцем из приграничного городка Романсхорн. Имя он не стал менять, решил, будь что будет, и, в общем, не прогадал.
   Обращение в справочную службу Фридрихсхафена и архив земли Баден-Вюртемберг оказалось безрезультатным - женщина с именем Николь Реннер, 1920 года рождения, не упоминалась ни в одной бумаге. Кроме свидетельства о рождении Николь, присланного из Швейцарии, Дидерихс не имел никаких следов бывшей возлюбленной. Наверное, она имела швейцарское или австрийское гражданство, и поэтому нигде по документам не проходила. И тут бы Артуру успокоиться, махнуть на это дело рукой, припомнить других своих женщин - хотя бы первую его девушку Бригитт, или Марию из Аргентины, но некий интуитивный побудитель заставлял искать именно хохотушку Николь.
   Дидерихс вышел на нее случайно. В справочной ему дали координаты Николь Реннер, родившейся 2 мая 1968 года. Забавное совпадение: его Николь тоже родилась 2 мая. Артур не удержался и набрал номер семилетней девчушки, смутно представляя, что он скажет ее родителям, которые наверняка снимут трубку. Но на проводе оказалась сама Николь.
   - Дом Реннеров, - важно произнесла она, явно подражая кому-то из взрослых.
   - Могу я поговорить с фройляйн Николь?
   - Николь на проводе, - церемонно сообщила девочка.
   Артур помолчал, потом решился:
   - Знаешь, малышка, - сказал он, - когда-то давным давно, еще до войны, в вашем городе жила прекрасная девушка, которую звали так же, как и тебя - Николь Реннер...
   - Знаю, - перебила юная Николь, - это была моя бабушка, меня назвали в честь нее.
   Артур Дидерихс не мог поверить своим ушам:
   - Бабушка?! А не могла бы ты позвать ее к телефону?
   - Нет. Не получится.
   - Ее нет дома?
   - Она умерла когда-то давно. Мы к ней на могилку ходим, цветочки синенькие кладем. А ты кто?
   Артур задумался. Действительно, кто он ей? Как объяснить ребенку?
   - Так, друг ее детства. А отчего умерла твоя бабушка?
   - От смерти, - трагично возвестила девочка. - От очень старой смерти, меня еще не было на свете. А мой кузен Руди ее помнит.
   Далее последовал обстоятельный рассказ о Руди, о его плохих отметках по рисованию, о домашней крысе Моцарте, о новом самокате, о фрау Гаузер, которая вяжет ей варежки на зиму...Остаток монолога Артур практически не услышал, потому что вспомнил о подруге Николь - Марте Гаузер, и принялся размышлять, не она ли это упомянута. Скомканно попрощавшись, парагвайский коммерсант положил трубку.
   Марта Гаузер, чей адрес легко нашелся в списке жителей Фридрихсхафена, ровесница Николь, откликнулась на письмо Дидерихса практически сразу. Он не стал сообщать о себе в первом лице, написал лишь, что состоял в близких отношениях с Артуром Дидерихсом, скончавшемся три месяца назад в Перу и завещавшего своему душеприказчику найти и передать несколько тысяч долларов Николь Реннер.
   "Николь Реннер умерла девять лет назад, - писала Марта, - от дифтерии. Так глупо получилось - она пережила все бомбежки во время войны и послевоенный голод, а когда все наладилось, и сын встал на ноги, подхватила детскую инфекцию и моментально сгорела. С ней вместе заразился и ее годовалый внук, Рудольф, но он сумел выкарабкаться, а бедняжка Николь - нет. Жаль, что перед смертью она так и не увидела своего дорогого Артура, она ждала его всю жизнь. Если господин Бауэр, (именно так назвался Дидерихс) сочтет справедливым предложение отдать завещанные деньги ее сыну, Артуру Реннеру, названного в честь покойного, он сможет найти его по адресу..."
   Артур Дидерихс задумался, прислушиваясь ко вползающему в душу странному чувству - холодящему и волнующему одновременно. Ее сын Артур! Названный в честь Дидерихса...
   "Откровенно говоря, я не сомневаюсь, что сын моей подруги должен был носить фамилию Дидерихса, - продолжала в письме Марта Гаузер, - хотя сама Николь никогда и никому в этом не призналась.Но если сравнить фотографии двух Артуров, все станет ясно. У Николь есть еще приемный сын. Мальчик, ровесник ее родного сына, остался сиротой во время войны, и Николь подобрала его. У Артура-младшего есть сын Рудольф, ему сейчас 10 лет, а у приемного сына есть девочка, ей 7 лет. С уважением, и пр., и пр..."
   Дидерихс улетел в Германию через неделю после получения письма. Но сначала он посетил одного хитрого, но очень нужного прожженого пройдоху в Бразилии, недалеко от границы с Парагваем. Тот давно специализировался на фальшивых документах для немецких общин в Парагвае и Аргентине.
   - Прошу обратить Ваше внимание, - льстивым голоском пел он Дидерихсу, - что документики совершенно чистые и натуральные.
   - А где их законный владелец? - поинтересовался Дидерихс.
   - Судьба его неизвестна, - трагически вздохнул старый барыга. - Говорят, уехал порыбачить и не вернулся. И никогошеньки после себя не оставил. Его и хватились-то лишь спустя полгода, когда пришло время вносить плату за аренду катера.
   Дидерихс не стал подавать признаков понимания, каким образом мог таинственно исчезнуть человек, ограничился лишь внимательным изучением паспорта на имя Артура Пушеля, 58 лет от роду.
   - Он моложе меня на семь лет! И он из Канады!
   - Разве ж это не есть хорошо? - удивился барыга. - Значит, в сороковом году ему было 22 года. Совсем мальчишка. Канадский мальчишка.
   Дидерихс молчаливо согласился. Иметь в 22 или даже в 24 года звание оберштурмбанфюрера было невозможно, что значительно облегчало положение Артура. К тому же оказалось редкой удачей иметь в документах родное имя. Он не моргнув глазом выложил за паспорт сумму его двухмесячного оборота средств.
   На родине за прошедшие 30 лет произошли гигантские изменения. Но на них Дидерихс, а ныне Пушель, почти не обращал внимания. Он не страдал ностальгией и плевать ему было на страну, обреченную на нескончаемый позор и астрономические репарации. Все внимание бывшего солдата Третьего Рейха, нынешнего предпринимателя из Канады, занимал светловолосый мужчина лет 35 с прозрачными, как у Дидерихся глазами. Дидерихс выследил того у дома с адресом, что дала Марта, и на протяжении трех дней подряд ходил за ним по пятам в стиле шерлокхолмовской слежки - с поднятым воротником и черных очках. Сомнений не было ни малейших - это его сын. Природа выкинула немыслимый фортель, наделив Артура-младшего внешностью, почти идентичной внешности родителя.
   На четвертый день Дидерихс позвонил в дверь к Реннерам и, представившись господином Бауэром, душеприказчиком самого себя настоящего, вручил сыну якобы завещанные 7 тысяч долларов. Реннеры жили очень небогато, отметил Дидерихс, поэтому Артур-младший чрезвычайно обрадовался деньгам. Он так разволновался, что не смог заметить очевидного сходства себя с гостем. Не заметила и его жена, непрерывно бегающая к плите, чтобы подать очередное блюдо простого, но сытного обеда. Заметил Руди, пацан десяти лет, отстраненно глазевший по сторонам весь обед. Он вызвался закрыть за гостем калитку, как самый благовоспитанный отрок.
   - Вы не Бауэр, - произнес мальчик тихо на крыльце, провожая гостя. - Вы не показали нам документов.
   - Но я же вручил вам деньги! Не украл, а напротив, подарил, - возразил озадаченный Артур-старший.
   - Вы очень похожи на папу. И на меня.
   - Ну, конечно, у нас у всех светлые волосы, - наигранно беспечно сказал псевдо-Бауэр.
   Но мальчик очень серьезно взглянул на Дидерихся:
   - Думаю, Вам стоит признаться папе, что вы его отец. Он у меня бестолковый, но он Вас не выдаст. Он всегда хотел найти родного отца.
   - Как ты узнал? - не стал отпираться Дидерихс. - Ты прочитал письмо от Марты?
   - Ничего я не читал. Я знаю просто так. Ты - мой дед. И ты - наци. Но я буду любить тебя. - И добавил, помолчав, - У наших пацанов ни у кого нет деда.
   Артур-старший взлохматил мальчишке волосы и стремительно покинул двор. Остаток дня он провел на воде, передвигаясь на теплоходиках от одного до другого городка на берегу Боденского озера, выходя на землю, чтобы попить кофе и поглазеть на суету ярмарочного дня. Была суббота. Фермеры привезли первую клубнику и первую спаржу. Хозяйки бережно укладывали пучки белых стеблей и кровавые капли ягод в свои плетеные корзинки. Играла музыка, оркестранты то и дело отвлекались от инструментов, чтобы глотнуть пиво. Водная гладь пестрела цветными парусами, кажется, сегодня были соревнования по паруснуму спорту среди мальчиков до двеннадцати лет...Раздумия о мальчиках до двеннадцати лет не покидали Дидерихса, нет, Пушеля, до самой ночи, заставшей его в Констанце.
   Стемнело, последний пароход на Фридрихсхафен уже ушел. Артур нанял такси и задорого доехал до своей гостиницы. Он провалился в сон, а наутро снова стоял перед дверями Реннеров.
   - Я хочу забрать у вас Рудольфа, - произнес Пушель решительно. - Я дам ему все. Образование, новые страны, мой бизнес. Я воспитаю его мужчиной. Вы не пожалеете.
   Ошарашенные Реннеры выслушали настоящую историю Пушеля-Дидерихса, историю, которая в мгновенье стала и их историей.
   - Почему не я, - спросил Артур-сын и неловко добавил, - отец...
   - Рудольф - чистый лист бумаги, а ты нет, - четко ответил Пушель. - И он единственный, кто заметил наше сходство.
   Мать, конечно, всплакнула. Но сам Руди изъявил желание поехать с дедом. Ему был тесен Фридрихсхафен и ему было всего лишь десять. Что бы чувствовал мальчик лет через пять?
   Всем знакомым и родным было сказано, что Руди уехал в частную школу в Канаду, оплаченную дальним бездетным родственником. В сущности, так оно и было, за исключением того, что страной назначения была не провинциальная Канада, а Америка. Враг, которого можно было расшатать изнутри. На Пушеля как на троюродного деда оформили временное опекунство, и он с внуком отбыл за океан.
   Артур старший положил молодым Реннерам неплохое ежемесячное пособие и со всей прямотой посоветовал еще рожать детей.
   Ни о какой школе Пушель не допускал даже мысли. Представить, что его мальчик каждое утро будет петь гимн стране, уничтожившей его родину, было невозможно. Рудольфа, которого дед тут же переименовал в Рольфа, приписали к муниципальному экстернату, а для учебы мальчика были наняты преподаватели из способных студентов. Артур Дидерихс свято верил, что мальчика могут учить только мужчины. А молодые мужчины, с нерастраченной энергией и брызгающие адреналином и тестостероном, помимо знаний заразят мальчишку тем драйвом и взводом, что присущ здоровому белому человеку в пору расцвета.
   Были некоторые проблемы с видом на жительство, но, как известно, тяжесть решения вопроса обратна пропорциональна количеству вложенных капиталов, а, значит, проблемы, в общем-то, не было.
   Раз в полгода Рольф Реннер сдавал экзамены. Литературу похуже, остальное на отлично. Английский он освоил за два месяца, но это совсем несложно, если ты живешь в штатах.
   Мальчику с дедом было очень интересно. Дед заставлял его "держать форму", как он сам выражался. Никаких яхтингов и теннисов. Это спорт избалованных сопляков. 5-километровая пробежка каждое утро, а с четырнадцати лет дистанция увеличилась вдвое. Силовая гимнастика. Бокс. Боевые искусства востока. И никаких личных тренеров. Либо сам, либо в клубах полувоенного образца с жесткой дисциплиной. Частые поездки по миру. Мальчик должен расширять кругозор и видеть разные условия жизни. Они с дедом ходили в горы в Чили и ночевали неделю в джунглях в Родезии. В Тайланде сплавлялись по реке на плоту, а в Канаде браконьерничали на северных оленей. В Европе было скучновато, в музеи и галереи пацана было не затащить, поразили только фьорды Норвегии. В Европе были родители, но они как-то быстро стали далекими и непонятными друг другу, и встречи с ними тянулись тягомотно и растянуто.
   Еще дед подкидывал множество загадок. Зашифрованные послания. Клад (нож и стартовый пистолет), на поиски которого приходилось тратить несколько дней в лесу. Задачки, которые не могли решить даже репетиторы. Таинственная машина, назначение которой можно было понять, лишь собрав ее по чертежам. Письма на непонятных языках (Артур старший не был полиглотом, просто в Америке живет до черта разных национальностей, и найти переводчика несложно). Неожиданные уголки Нью-Йорка (именно там они жили, где же еще?). Шпионская слежка друг за другом и попытки скрыться, оторваться от преследующего.
   А еще - оружие. Дед прямо-таки трепетал от всего режущего и пыхающего огнем. Они забирались в самые дикие уголки Аляски, чтобы беспрепятственно резать и стрелять. Именно там Рольф впервые убил живое существо. Это был тундровый суслик - евражка. Он пришел посмотреть на стоянку двух белых людей, привлеченный яркими голубыми рюкзаками. Он был уморительно-забавным и очень милым, совершенно мультяшного вида. Толстенький пушистик с любопытством ощупывал снаряжение и обнюхивал протянутые человеческие руки. Брал из рук печеньки и набивал им щечки.
   - Убей его, - приказал дед, протягивая Рольфу пистолет.
   Евражка выглядел как крохотный человечек. Мальчик помотал головой, отказался.
   - Убей, - сердито повторил Пушель-старший, - не будь слюнтяем.
   Руди заплакал, ему было жалко этого чудесного зверька.
   - Хорошо, - сказал дед и замолчал.
   Ужина у них не было, потому что куль с провизией утонул. Дед сорвался с веревки, перекинутой через бурную речку, еле выбрался сам, вымок в ледяной воде и потерял один из мешков. У них не было еды еще два дня. Дед пытался стрелять птиц, но все время мазал. Они повернули назад, но до ближайшего селения была неделя хода. Рыба не желала клевать на обманку из клока волос, а сезон грибов еще не начался. Дикий щавель был единственной скудной трапезой.
   На третью голодную ночь к огню вышел евражка. Дед снова протянул пистолет.
   - Давай ты сам, - пытался возразить измученный мальчик.
   Дед опять не стал спорить. Он просто вложил руку парня в свою руку и нажал на палец Рольфа. Выстрел точно уложил зверюшку. Дед невозмутимо освежевал добычу и тут же зажарил. Мясо показалось мальчику божественным. Жаль, что его было на два надкуса.
   - Иногда надо уметь убивать, - резюмировал Артур, - иначе тебе хана. Настреляй их завтра побольше, на них мы дотянем.
   Рольф, засыпая, подумал было, что дед нарочно утопил припасы и нарочно промахивался, стреляя по птицам, но потом вспомнил страшное обреченное выражение на его лице, когда мешок с крупой и консервами булькнул в потоке, когда дед цеплялся из последних сил, чтобы выбраться из воды, и решил, что это не так Еще он подумал, что не хотел стрелять по евражке, а дед за него все решил, и, наверное, это было правильно.
   Поутру мальчик убил десять сусликов. Сделать это было несложно, суслики совсем не боялись человека. Потом, кинув тушки деду, Руди пошел за сопку плакать. Там он просидел час, пока Артур не стал звать его. К этому моменту все евражки были зажарены. А через полчаса съедены вместе с черемшой, что росла в неглубоких распадках. Откуда только дед знал, что можно есть в тундре?
   Шлялись ли дед с внуком по болотам и джунглям, или сидели вечером у стола с пиццей, Артур не упускал случая рассказать парню о том, какой прекрасной и могучей страной была Германия до войны, и как ей переломили хребет русские и американцы. Дома, во Фридрихсхафене, эта тема была запретной. Ни в школе, ни семье не позволялось жалеть немецких солдат, павших по воле Гитлера, и не позволялось гордиться довоенной родиной. Но дед плевал на эти запреты. Он говорил Рольфу:
   - Русские - свиньи. Но они отчаянно защищали свою страну. Что еще оставалось им делать? Но не они выиграли эту войну. Ее выиграли американские евреи с Уолл-стрит. Они и их приспешники. На них не падали бомбы, и их дети не пухли с голоду. Они обчистили нашу страну, обобрали до нитки, поставили на колени, и еще заставили чувствовать нас виноватыми. Война - выгодное дело, мой мальчик, но выгодная не для всех. Если у тебя есть возможность нажиться на поставках оружия и довольствия, если у тебя есть шанс обрушить экономику конкурента, если ты можешь под шумиху вывести все капиталы из Европы в американские банки, то да, война - это то, что тебе нужно. Ротшильды и Шиффы выжали из войны все, что только можно. Запомни, Рольф, это они - враги немецкого народа. Америка, а не Советы, убила нас.
   Рольф такие речи слушал несколько озадаченно. Если Америка - враг, то почему они живут на его территории? И вообще, тут жить удобно, свободно, не то что в Германии, где и чихнуть нельзя без оглядки на прошлое. Но капля камень точит. Через четыре года на очередной встрече с родными Рольф шокировал мать и отца отказом слушать новости о тете Ханне и дяде Иозефе, ближайших соседях Реннеров по Фридрихсхафену. Когда-то в раннем детстве Руди играл с их сыном в одной песочнице, а теперь он не пожелал даже узнать, как там поживает его бывший приятель.
   - Еврей, - презрительно бросил он. - Не хочу о нем слышать. - И добавил быстро: - И про чудесные американские магазины тоже.
   Он мельком заметил, как блеснули у деда глаза. Дальше его выставили из комнаты, потому что родители затеяли разборку с Артуром на счет неправильного воспитания мальчика. Но ничем существенным это не закончилось. Родители уехали, получив от деда повышенную премию в связи с рождением нового Реннера, вернее, новой, это была сестренка, а Рольф остался в Америке.
   К шестнадцати годам Руди освоил три языка и выковал почти идеальное тело. Все его сверстники оставались тощими дрищами с сутулыми спинами, а он с гордостью покупал рубахи размера XL. Они чуть жали ему в плечах, и болтались в талии. На его мускулистое тело и светлые волосы заглядывались девчонки, но Рольф отчего-то не слишком увлекался ими.
   Так вышло, что сам Руди мало чего решал по жизни. Его судьбу старательно возделывал дед. Именно Артур привил мальчишке любовь к экстремальной жизни, к адреналину, опасности и риску. Дед научил его презирать бытовые трудности и терпеть голод. Дед объяснил ему тонкости ведения чайного бизнеса в северной Америке и Америке латинской, а также внушил мысль о необходимости быть материально независимым, чтобы быть истинно свободным. Дед заразил его ненавистью к финансовым кланам иудеев и презрением к цветным. Дед открыл Рольфу глаза на великую цивилизаторскую миссию белого мужчины и необходимости борьбы с социальными паразитами человечества. Дед, все решал дед.
   Если Артур был для Руди определителем номер один, то случай, а точнее, Случай, был определителем номер два. Номеров три и четыре, пожалуй, не было.
   Судьба старательно избавляла парня от необходимости принимать тяжелые решения. Руди, в общем-то, жил в свое удовольствие. Он не знал нужды и не знал ограничений, каковыми обычно изобилует детство любого ребенка. А там, где возникала некоторая проблема, все как-то рассасывалось само собой. Если они с дедом опаздывали на самолет из-за пробок, рейс откладывался на пару часов из-за нелетной погоды. Если в лесу они встречали гризли, то именно в тот момент, когда карабин снят с плеча и заряжен. И так всегда - страшновато, но со счастливым исходом.
   Единственная штука не давала Рольфу жить спокойно, точила и изводила его. Ненависть к управителям мира. Казалось бы, что нам до Юпитера, и что Юпитеру до нас? Все были согласны с этой сентенцией, кроме Рудольфа Реннера. Жаркие высказывания Артура об огромных корпорациях, обирающих и оболванивающих мир, упали на благодатную почву и взросли мощными побегами ненависти. Все эти British Petrolium, Lehman Brothers и McDonald's сначала выкачивают из планеты соки, а затем по длинной траектории биржевых игр, банковских накоплений и инвестиционных вложений превращают их в пустые кредитные обязательства, коими вполне успешно торгуют с безмозглым населением, похоронившем остатки разума под жировыми наслоениями фаст-фуда. Если ломается какое-либо слабое передаточное звено в этой цепи, выброшенной из жизни оказывается десять ее ближайших соседей, а у тех - десять по десять следующих. Взволнует ли это тех, что на вершине пирамиды? Да они даже ничего не заметят.
   В сущности, Артур Дидерихс-Пушель, подобно кузнецу Регину, взращивал идеального воина, борца со вселенской нечистью, героя героических саг, эдакого Сигурда-Зигфрида, и более того, взращивал образы его врагов. Саги умалчивают о чувствах Зигмунда и Зигелинды, родителях героя. Центральными фигурами были лишь кзунец и приемный сын Зигфрид. А что до дракона, то, кажется, оба они ясно видели его в одной и той же шайке, на счетах которой лежали все рычаги планеты Земля.
   На семнадцатилетие Рольфа вместе с родителями в Вермонт, тогда они жили в Вермонте, приехали две девочки: родная сестренка со странным русским именем Лена и двоюродная сестра Николь. Лена еще не вышла из нежного возраста, ей было пять лет, и Рольф не понимая, как с ней обращаться, старательно избегал ее. Но Николь он не мог игнорировать. Хотя бы потому, что она сразу разбила его сердце. Николь только по документам была сестрой, кровного родства между ними не было, оправдывал свою страсть Рольф. Он не подал ни малейшего признака влюбленности, дружелюбно болтал с девчонкой, гулял с ней и показывал свое добро: палатки, рюкзаки, ножи, пистолеты, спортивные снаряды и гордость - первый свой автомобиль. Ни разу Рольф не прикоснулся к Николь, даже когда они укатывали по пустынным дорогам на двести миль от дома и оставались совершенно одни. Но про себя Рольф решил, что на этой девочке он женится, как только она достигнет совершеннолетия.
   Рольф умел ждать. Дед научил его терпению. Рольф обладал холодной головой. И он решил, что получив желаемое сейчас, он потеряет огонь, двигающий его вперед. Поэтому он сначала убьет дракона, и лишь потом, когда его мерзкая башка ляжет к ногам прекрасной принцессы, можно будет думать о желаниях тела.
   Провокаторша-Николь мгновенно почувствовала влюбленность брата. У девочек это в крови. Они рождаются с телепатическим приемником мужских чувств.
   - Жарко, - сказала она невинно, когда они вышли из машины на лесную полянку. Рольф и Николь только и делали, что уматывали от взрослых и объезжали дикие таежные окрестности.
   - Угу, - согласился немногословный герой. - Сейчас воды принесу, тут недалеко ключи бьют.
   Рольф вернулся и обомлел. Николь лежала на траве в одних трусиках. Она лежала на животе, целомудренно скрывая маленькую грудь. От вида обнаженной спины и красивых голых ног у парня помутилось в глазах.
   - Ничего, что я в труселях? - спросила девочка. - Забыла купальник. Давай, братишка, позагораем.
   Николь издевательски называла его "братишка".
   Рольф отвернулся, кусая губы. Он не мог решиться! Ведь он все уже решил, да и дед говорил, что тот, кто тратит на это силы в детстве, ничего потом не добивается. Но Николь так прекрасна!
   Мучения Рольфа прервал короткий утробный звук где-то в чаще. Девочка приподняла голову и тут же положила обратно на траву. Но Рольф знал, что это такое. В два прыжка он скакнул к машине, выхватил из багажника карабин. Зарядил его привычным автоматическим движением. Крикнул:
   - Быстро в машину!
   - Не пойду, - лениво протянула Николь. - Чего раскомандовался?
   На поляну неспешной разлапистой походкой вышел медведь и стал водить носом. Рольф выстрелил в воздух. Николь взвизгнула и понеслась к машине, забыв показную стеснительность. Зверь, вопреки обычаю, не убежал в ужасе вон, а рассвирипел и попер на людей. Такого в практике парня еще не было, как правило, хватало предупредительного залпа.
   Тридцать метров зверь пробегает за две-три секунды. Поэтому Рольф не стал тратить время на излишнюю рефлексию, а двумя выстрелами уложил гиганта. Рольф сильно рисковал - он стрелял в глаза. Череп у медведя непробиваемый, говорят, патроны отскакивают от него, как от стенки. Но поражение туловища не сразу приводит медведя к концу, может пройти до получаса, пока тот издохнет, и этого хватит, чтобы сожрать жертву. Поэтому пришлось бить наверняка.
   Падая, зверюга расцарапала когтями правое крыло автомобиля. Рольф озабоченно осмотрел повреждения и вздохнул.
   - Оденься, - сказал он сестре. Отвернувшись, уставился на поверженное чудовище метра три длиной, не меньше. Пятидюймовые когти выглядели очень страшно, и именно их вид вызвал в Рольфе отложенную нервную реакцию. Он открыл дверцу машины и заорал диким голосом:
   - Да одевайся, же ты, идиотка! ..твою мать, позагорать ей захотелось! ...ая шлюха! ...ые труселя!
   Он сел за руль, врезал со всей силы по рулю, нажал на звуковой сигнал. Несколько минут он трезвонил на всю округу, пока не почувствовал, что напряжение спало. Николь, вжавшись в кресло, прижимая к груди одежду, с ужасом взирала на бешеного братишку. Когда он отпустил гудок, оделась по-армейски быстро и даже завязала зачем-то в пучок чудесные свои волосы.
   - Прости, прости меня, - сказал Рольф, - просто я испугался.
   - Ничего, - ответила Николь, - я тоже.
   Охота на медведя в это время года была запрещена. Владение оружием для несовершеннолетнего - тоже. Поэтому Рольф утопил карабин в реке, и домой поехал самыми окольными путями, сделав крюк в сто миль.
   - Если проболтаешься, - предупредил он сестру, - меня загребут копы.
   Николь с готовностью пообещала:
   - Не проболтаюсь. - И добавила, нежно погладив Рольфа по щеке, - Какой ты у меня смелый! Ты как рыцарь. Ты спас меня. Я никогда этого не забуду.
   У Рольфа застучало сердце. Но спустя минуту, очевидная мысль посетила его голову: если бы не медведь, неизвестно, чем бы закончился их пикник с Николь. Рольф совсем не был уверен в себе. Слава богу, судьба сама все за него решила.
   Николь уехала, а Рольф потом убивал не раз. От евражки и медведя пришлось перейти к людям. Сначала это был обкуренный негр с ножом в черном квартале, куда Рольф сдуру сунулся по незнанию в незнакомом городе. Он жестоко поранил Рольфа, требуя денег на дозу. Рольф покарал обидчика его же оружием. Убийцу никто искать не подумал, на эти замусоренные ниггерские улицы полиция отродясь не совалась. Потом был пьяный латинос, наехавший на Рольфа с дедом, когда те перекусывали недалеко от мексиканской границы. Латиносу не понравился одобрительный взгляд белых мужчин на круглопопую аппетитную официантку, возможно, его девушку. Он дождался Пушелей с тремя своими дружками у их машины и закатил форменную истерику. "Дерьмо ты, - презрительно бросил тогда дед желтому, - всех вас, нелегалов, гнать надо в три шеи". Мексиканец набросился с кулаками на Артура, Рольф в ответ отдубасил придурочного. Но один из его приятелей достал "Магнум", как успел заметить Рольф старого, послевоенного образца. Пришлось упреждать его действия и скрываться в Мексике.
   На совершеннолетие Рольфа дед сделал царский подарок: перевел весь свой чайный бизнес на внука, и потащил его на Филлипины поплавать с аквалангом среди живописнейших рифов. Там, на острове Бохоль дед и умер. Семьдесят шесть лет - не самый почтенный возраст, но сердце Артура остановилось, постчитав, что этого достаточно. Рольф не стал перевозить тело ни на родину, в Германию, ни в Америку, ни в Парагвай, где дед прожил тридцать лет после войны. Он похоронил его прямо там, на старинном испанском кладбище с видом на океан. Какая разница, где упокоиться космополиту?
   Оставшись в одиночестве, Рольф с месяц прошлялся по Филлипинам. Страна кое-как отходила от диктатуры Маркоса, и волнения вспыхивали то тут, то там. Рольф задружился с маоистами, чьи убеждения сначала импонировали ему. Потом, наигравшись в революцию, перебрался в Малайзию, потом в Тайланд.
   Тай очаровал его еще в детстве. Рольф отлично помнил, как он с дедом сплавлялся по неспешной реке Квай, как улыбчивы, горды и спокойны были люди, живущие в волшебном Сиаме. Ничего, что они цветные. Это самые приличные цветные из всех чумазых. В Тайланде царил избыток. Избыточно щедрая и красивая природа, избыточно ласковые девушки, избыточно роскошные двроцы, соседствующие с избыточно нищими лачугами. И никому нет до тебя дела до тех пор, пока сам не заявишь о готовности.
   Рольф выразил свою готовность довольно случайно. Если бы не та девушка, может, ничего бы такого и не получилось.
   Николь по прежнему жила в сердце героя, но как-то отстраненно, в виде далекой и прекрасной цели. Между тем, рядом ходили вполне земные барышни с податливым тайским характером. И, поскольку Рольфу уже стукнул двадцать один год, он позволил себе не сопротивляться зову природы. Девушки потекли в его жизни неиссякаемым ручейком. Да и отчего же не любить белого обеспеченного фаранга, достойно оплачивающего ночной труд? Девушки приводили за собой своих подруг, те новых подруг и родственниц, у которых в свою очередь также были сестры и наперсницы. Рольф поначалу удивлялся жаркой и совершенно искренней благодарности прелестниц за деньги, которые он протягивал им перед уходом. Услуга стоила дешевле колониального завтрака! А потом привык.
   Одна девушка, имя которой означало "Утренняя птичка", сказала Рольфу:
   - Твои глаза похожи на воду в наших реках. Вроде серые, но посмотришь на солнце - зеленые. И все время переменчивые. Ты не такой, как другие белые, те что с синими глазами. Я рожу от тебя ребенка.
   - Рожай, - равнодушно произнес Рольф. - Я дам тебе денег.
   Себя он видел отцом только мальчика от Николь, слова птички его нисколько не тронули. Это ее дело, а ему не жалко.
   Но ничего у птички не получилось.
   - Она пустышка, - презрительно бросила Рольфу ее подруга. - Если ты заплатишь, я рожу тебе ребеночка.
   Но и у нее ничего не вышло. Ни у кого не вышло. Все подружки птички проверили это на себе. Значит, дело в Рольфе, решило женское сообщество и даже обрадовалось, ведь это означало, что можно было не волноваться о нежелательных последствиях.
   Но птичка чем-то приглянулась Рольфу. Он иногда оставлял ее у себя на несколько дней, кормил ее, ходил с ней по магазинам. Надо ли говорить, что птичка боготворила Рольфа.
   Однажды она пришла в черных очках, под которыми красовался фингал. На расспросы Рольфа не отвечала и беззаботно отшучивалась. Но уходя домой, занервничала, забеспокоилась.
   На следующее утро вместо нее пришел щуплый таец с огнем в глазах.
   - Ее убили, - коротко сказал он. - Это сделал Пу. А я ее брат.
   - Жалко, - сказал Рольф. Он и вправду расстроился, птичка была хорошей подружкой.
   - Я хочу, чтобы ты убил его, - продолжал таец. - Я заплачу. Пу не должен жить, он и раньше убивал.
   Рольф озадачился:
   - А что полиция?
   - Он и есть полиция. Жаловаться некому. Я выбрал тебя, потому что умею видеть и вижу, что ты другой. Ты лучше всех сумеешь отомстить, это твое.
   От этих слов у Рольфа сначала пробежал холодок по шкуре. Затем холодок превратился вдруг в ликование. Да, это его.
   Рольф пару недель выслеживал жирного Пу. Отвратительная сволочь. Прикормлен английским консулом, берет взятки, бьет жену, открыто содержит штук пять девиц. Клеился к птичке, получил отказ. Избил и изнасиловал ее. Птичка пригрозила рассказать о его связи с наркоторговцами (блефовала, выдумала и попала пальцем в небо), за что и поплатилась жизнью. Узнать все это не составило труда: жучки, понатыканные братом птички под видом уборщика, могли раскрыть не один десяток тайн.
   Сам господин Пу ничего такого не употреблял. Ему просто нужны были деньги, и он всего лишь закрывал глаза на карающиеся смертной казнью делишки. Но человек, приносивший ему дань, был крепко повязан зельем. Рольф поймал этого человека с грузом наркоты, груз забрал, а человека ослепил, убивать зазря ему не хотелось. О том, что жизнь слепого хуже смерти Рольф даже не задумался. Пу он просто вкатил громадную дозу, когда подкараулил его в туалете ресторана. Тот так и сдох со спущенными штанами. Шприц валялся рядом. Последующие экспертиза и вскрытие выявили сильнейшее наркотическое опьянение, вследствие чего дело возбуждать не стали.
   Брат птички заплатил Рольфу смехотворную сумму. Рольф не стал отказываться от нее и не стал укорять за жалкий гонорар. Он заработал эти деньги, неважно, сколько, но одной мразью на Земле стало меньше.
   Куда бы понесло Рольфа, не будь он таким юным, не останься он таким одиноким, не случись вся эта история с птичкой, ставшей началом его пути? Пути, на котором безжалостно отсекались лишние жизни и выносились жестокие приговоры.
   Весь мир стал домом Рольфа Пушеля. Он взял фамилию деда, невольно продолжив конспиралогическую традицию. Руди Реннер остался неясным бликом прошлого. Рольф Пушель, агент по деликатным поручениям, засучив рукава, взялся за санацию человечества, отказываясь от дела лишь в одном случае. Если клиент был немцем.
  
К оглавлению
  

Глава 11
На Самуй с богатым приданым

* * *

   Один человек по имени Марипур, а также его сосед шли в соседнюю деревню продавать огурцы, и по пути заглянули в монастырь, чтобы попросить чашку чая. Монах вынес им несколько чашек, и Марипур быстро схватил самую красивую. Он начал пить и скривился, ибо в чашке был не чай, а моча.
   - Ты выбирал по форме, но не по содержанию, поделом тебе, - пояснил монах.
   Сосед, усвоив урок, выбрал самую старую, потресканую чашку, предварительно обнюхав напитки. Чай в ней был превосходным, однако после трех глотков чашка рассыпалась и обожгала соседа.
   - Голая суть, не обрамленная добротной формой, бесполезна, - продолжил монах, - и тебе поделом.
   На обратном пути Марипур с соседом снова зашли в монастырь за чаем. Монах вновь вынес им несколько чашек. Наученный горьким опытом сосед взял крепкую, пусть и не самую красивую чашку с неплохим, пусть и не самым вкусным чаем. Он с удовольствием выпил его, на что монах с одобрением сказал:
   - Срединный путь - самый достойный.
   Разозленный тем, что не ему досталась похвала, Марипур назло всем взял с подноса самый дряхлый сосуд с помоями. Морщась, он начал пить, и во время питья сосуд развалился. Монах хотел было сказать нечто поучительное, но умолк, ибо со дна треснувшей чашки прямо Марипуру в ладонь выпал прекрасный изумруд.
   - Кажись, иногда полезно делать парадоксальные вещи, - философически заметил Марипур, и монах устыдился.

* * *

   "Тойота" бодро катила по скоростному шоссе. Пассажиры напряженно молчали. Одна только собака неприхотливо дремала на ящике с деньгами и оружием. Высаживать крашеную было негде, да и опасно. Преследователи четко срисовали всех находившихся в похищенной машине. Решено было добраться до Ратбури или Пхетбури и там посадить испуганную русскую на самолет. Той ничего не оставалось, как согласиться.
   - Вас как зовут? - спросила Маша тетку.
   - Лариса, - буркнула та, - Я из Москвы.
   - А меня Маша. А это вот Пушель, как Вы заметили, редкостный гад, это из-за него вся эта катавасия...
   Пушель холодно улыбнулся, повернувшись к дамам. Американец треснул его по плечу:
   - Смотри вперед, нечего на девушек пялиться.
   Маша продолжала:
   - А это наш благородный рыцарь Марио. Герр Пушель выкрал нас обоих: и меня, и Марио.
   Лариса озадачилась:
   - Один двоих?
   - К сожалению, - вздохнула Маша, - у него сколочена крепкая шайка. Я даже не знаю, кто опаснее, Пушель или наши преследователи...А это Пум Пуй, а это собака Пума.
   - Сговорились вы что ли, - спросила Лариса, - все на Пу начинаетесь, Пушель, Пума, Пум Пуй.
   Маша задумалась:
   - Ну да, а еще я Пунина.
   - Дамы, не берите в голову, - встрял Марио, - я вот Джеймс, никакого пу.
   Крашеная Лара сразу подтянулась, стерла с лица недовольное выражение:
   - Я тоже не пу, - кокетливо поглядела она на красавчика Марио, - мы с Вами этим и отличаемся. А Вы отлично знаете язык.
   Разговор шел на русском, поэтому Пум Пуй, валявшийся в ногах у дам, ничегошеньки не понимал. Он только улыбался кошмарной щербатой улыбкой, от которой нормального человека пробирало холодом. Лариса брезгливо отодвинулась от него.
   Постройки за окном мелькали все реже, пока впереди не замаячил полицейский пост - выезд из города. Перед постом стояла очередь из пяти машин. Полиция проверяла документы и осматривала салоны.
   - Странно, - сказал Рольф Пушель, - никогда здесь не видел работающих полицейских.
   - Наверное, из-за волнений всех проверяют, - предположил Марио. - Автоматы и деньги вызовут немало интереса. Надо было раньше их выбросить.
   - Деньги выбросить? - поразилась Лара. - Да вы что?
   - Да где же мы выбросили бы в городе, дай бог оторваться смогли, - добавила Маша. - А, может, сдаться? Объяснить им как есть. Вам, Пушель, это не понравится, но сами виноваты.
   - Во-первых, я не сдамся, - спокойно ответил Пушель, - во-вторых, вам не поверят. А я бы очень не рекомендовал проверять качество тайских тюрем. Если же под деньгами еще и наркотики найдутся, а я уверен, что они там точно есть, никакие сказки вам не помогут. Вот Джеймс только выкрутится, у его клана достаточно адвокатов и средств. А вы, девушки, остаток недолгой жизни посвятите обществу крыс и тараканов.
   Что и говорить, аргумент был веским. Марио неожиданно согласился:
   - Он прав, не надо обострять ситуацию. Поступим так, вы - русские туристки, вы по-английски знаете три слова. Мы ваши мужья, мы едем на Самуй. Если не получится, будем прорываться силой.
   В машину постучался человек в форме. Как ему не жарко в этом наряде, подумала Маша, разглядывая сапоги до колен, каску, глухой китель, штаны, отдаленно смахивающие на галифе и отчего-то маску на лице.
   - Здравствуйте, - сказал человек по-английски, разглядев белую кожу присутствующих.
   Маша и Лариса выскочили из машины. Вернее, выскочила Маша и выдернула Лару. Полицейский с некоторым сомнением оглядел грязный костюмчик Марии, но та затарахтела по-русски с невиданной скоростью:
   - Офицер, а мы правильно едем на Самуй? Мы тут немного поспорили с мальчиками, они говорят, что мы неправильно едем, а я говорю правильно, это ведь туда, правда? А они говорят туда, а я говорю, что они неправильно говорят...
   - Russian? - догадался постовой.
   - Рашен, рашен, - закивала Маша. Лариса с достоинством молчала. - Итс ауэр хасбендс...Или нет, зей ар хасбендс...Блин, да как там...
   Она ткнула на мужчин пальцем. Те уже находились на втором ряду сидений и весело махали ручкой склонившемуся над стеклом офицеру.
   - Вот мои документы, - сказала Маша, силком засовывая права и оттесняя проверяющего от машины. Господи, как хорошо, что Леха заставил ее взять их. Они не международного образца, но на них есть имя, записанное латинским буквами. Главное, чтобы не привязались к букве, фиг знает, какие права нужны на "Хайс" - B или C... - Итс май лайсенс, а мы едем, едем, спорим, спорим, все никак решить не можем, где же этот Самуй, и туда ли мы едем, Ларка, ну скажи же ты...
   Из сбивчивой речи полицейский понял только слово "Самуй". Он попытался подойти к машине, откуда ему в режиме китайских болванчиков продолжали махать белые мужики, и улыбаться, свесив язык до колен, убедительная собачка, но наткнулся на шикарную грудь Ларисы. Лара была на голову выше полицейского, так что глаза последнего были вынуждены остановиться на глубоком вырезе большой светлой женщины.
   - Вы не подскажите, - томно произнесла Лариса, - как нам проехать на Самуй?
   Она отточенным движением откинула роскошные пряди волос и чуть стеснительно, но чувственно одарила полицейского долгим взглядом чудесных зеленых глаз. Кажется, все эти жесты давным-давно были отрепетированы прелестницей еще дома, в Москве, и составляли привычный ее репертуар. Вопрос прозвучал совершенно в стиле "Мужчина, угостите даму спичкой", но русские культурные слои были бесконечно далеки от бедного тайца. Он с готовностью стал одновременно рассматривать Машино водительское удостоверение и объяснять дорогу на Самуй, причем по его жестам остров находился примерно между соблазнительными выпуклостями, аккурат в волнительной ложбинке.
   - Чего ты копаешься? - крикнул ему издалека напарник.
   - Да тут русские на Самуй едут.
   - Да хрен с ними, отпусти, пусть едут тратить денежки. Смотри, сколько еще сзади набралось.
   Постовой вернул Маше бумагу, козырнул и жестом показал, чтобы они проезжали, похоже, он не слишком концентрировался на документе. Маша с холодной испариной на лбу, изо всех сил стараясь удержать приветливую улыбку, пошла к рулю. Она панически боялась левого руля и механическую коробку передач.
   Двигать рычаг левой рукой было крайне неудобно. "Тойота" два раза подпрыгнула, взбрыкивая по-козлиному, и три раза чихнула, прежде чем Маше удалось покинуть пост.
   - Да Вы просто звезда формулы-1, - прокомментировал Пушель триумфальный Машин отъезд.
   - Ага, и цирка тоже, - добавила Маша. - Станиславский рыдает от умиления...До чего же неудобен этот рычаг под левую руку.
   - А мне нравится, - неожиданно произнесла хоть что-то человеческое Лариса. - Я левша, мне удобно. У меня в Москве праворульный "Лексус".
   - Ничего себе, - присвистнула Маша, - "Лексус". Он дорогой.
   - Да и мы не голытьба какая, - многозначительно ответила Лара и очаровательно улыбнулась специально для Марио.
   - Лексус с правым рулем? - усомнился Марио. - Откуда?
   - Из Сингапура, - ответил за Ларису Рольф Пушель.
   Он за первым же поворотом приказал Маше остановиться, что она и сделала с чувством большого облегчения. Пума деликатно гавкнула, напоминая о себе.
   - В туалет, наверное, просится, - предположила Маша. - Надо дать ей погулять. Я провожу ее.
   - Я тоже, - быстро сказал Марио. - Надо ноги размять.
   - Ну и я прогуляюсь, - сердито добавила Лариса, - отпуск называется.
   Пуму выпустили, она неспешно потрусила в лесок. Пушель остался в "Тойоте".
  -- Я, пожалуй, тоже схожу, - простодушно сказала Маша, - а то когда еще.
   Она бодро припустила вслед за собакой, но та уже успела скрыться в зарослях. Оказывается, в джунглях совсем нет травы. Вся растительность буйно прорастает где угодно, только не на земле. Извилистые лианы опутывают стволы деревьев, кроны плотной тучей загораживают небо, цветы почему-то повсюду - на ветвях, на стволах, на стеблях, на усиках, но не под ногами. Изредка цветок вспархивает, и после секундного замешательства понимаешь - это же птица, но сердце уже успевает ухнуть то ли от восторга, то ли от страха. И еще этот ровный шум ветра, листвы под ногами, скачущих и порхающих тварей. В лесах под Питером совсем не так. Там среди высоченных флегматичных сосен любой звук глохнет на мягком ковре изо мха, а здесь все суетится и радуется. И всего-то в получасе езды от мегаполиса.
   - Это Ваша собака? - прозвучал неожиданно голос у Маши над ухом. Маша вздрогнула. Хорошо хоть штаны успела надеть.
   - Она потерялась, я привел ее к Вам.
   Человек из местных был одет почему-то в черный костюм. Откуда он взялся?
   - Вы знаете русский?
   - Кто?
   - Вы.
   - Я? Русский? Нет, только английский.
   Маше стало страшновато, человек говорил на чистейшем русском. Может, он не таец? Может, это калмык или еще кто-нибудь?
   - А почему Вы спрашиваете про русский?
   - Ну Вы же по-русски со мной говорите! - повысила голос Маша.
   Человек улыбнулся:
   - Вы ошибаетесь. Я говорю по-английски. - Он и вправду произнес это по-английски.
   - Но только что Вы говорили на русском!
   - Да что Вы! ... А там у дороги Ваши спутники?
   - Спутники? - сваляла дурочку Маша.
   - Будьте осторожны, - сказал человек в черном костюме, - здесь полоно змей. Вон, кстати, ползет.
   Он указал за спину девушки. Маша обернулась. Действительно, ползла змея, нисколько не обращая на них внимания.
   - Она ядовитая?
   Но отвечать было некому. Человек буквально испарился. Где-то скрипнула веточка, но от него ли, неизвестно. Пума, терпеливо пережидавшая этот странный беспредметный разговор, завиляла хвостом, ткнулось носом по колено. Подталкивает вроде как.
   - Ну, пошли, - согласилась Маша. - Ничего не понимаю.
   Все уже сидели в автомобиле. Вид у них какой-то ошарашенный. Даже у господина Пушеля. Пожалуй, только Марио был более-менее спокоен. Но он вообще странный, кажется, что его все это только забавляет. Прикалывает, как сказала бы Оксашка. Не удивительно будет узнать, например, что все это шоу - его рук дело. А что, скучающий миллионер не знает куда себя деть. Нанимает актеров и платит за спектакль, поставив предварительно условие непредсказуемости. Типа дает канву в общем виде - похищения, погони, девушки, клад. А актеры ее наполняют живеньким таким содержаним. Ведь, если посмотреть, ничего такого с ними не случилось. Ни с кем. Разве что Маше Пушель по мордасам надавал. А сам потом извинится и выдаст сатисфакцию в виде гонорара. Одно не вписывается в эту гипотезу: снесенный напрочь череп водителя. Там, у госпиталя.
   Маша метнулась обратно к кустам, и там ее вывернуло воспоминаниями о кровавой картине.
   - Маша, - сказала Лариса, когда барышня вернулась в машину, - ты знаешь, сколько там денег? Ну, там, под псиной.
   - Ну? - устало спросила Маша. Ее еще мутило.
   - Два миллионов баксов. И все наличными! - Лариса торжествовала.
   В ящике, на котором до того лежала собака и вправду было накидано куча пачек - стандартных пятитысячных блоков. На них-то и косилась Лара с жадностью и радостью одновременно. Похоже, она уже не огорчалась опозданию к своему Васе. Маша перевела взгляд на Пушеля. Тот тоже плотоядно взирал на кучу, только не денег, а оружия, разложенного на самом заднем сиденье. Марио приветливо погладил Пуму и аккуратно отодвинул ее от третьей кучки.
   - Наркотики, - объяснил он Маше. - Пушель оказался прав.
   На четвертую кучу Маша чуть не села сама. Восемь паспортов, из которых четыре были на одну персону, и по два - на две других. Определить страну по документам Маша не смогла. Причудливая вязь индийских букв с дырочками совершенно ни о чем не говорила.
   - Поехали, - скомандовал Пушель, он уже был за рулем и нетерпеливо давил на газ.
   Машина резво стартовала, откинув седоков назад. Пум Пуя и собаку отбросило дамам под ноги. Лариса злобно пнула обоих. Маша покрутила пальцем у виска и посадила собаку подальше от ненормальной. Пум Пуй вздохнул.
   Пушель произнес:
   - Поедем в Пхетбури, Ратбури слишком близко. Через час там будем, высадим Ларису. Оттуда электричка ходит в Бангкок.
   Лариса вскинулась:
   - Меня, значит, на электричку, а сами с деньгами тю-тю? Ну уж нет. Я поеду с вами. Мы сейчас поедем до ближайшего аэропорта, там делим деньги поровну на четверых, и я улетаю. А вы как хотите. А на электричке с такой суммой я не потащусь.
   Маша удивилась:
   - А кто Вам сказал, что мы будем делить эти деньги? Марио, Вы что, решили их прикарманить, пока я ходила в лес?
   Марио пожал плечами:
   - Мы ничего не решали. Сумма невелика, решать особого нечего. Если Ларисе хочется, пусть берет и улетает, но мне кажется, что это небезопасно.
   - Невелика сумма! - ядовито пропела Лариса. - Скажите, какие цацы! А нам, дярёвне, так очень даже ничего сумма.
   Марио спросил, не глядя на Лару:
   - Мария, а что такое "дярёвня"?
   Маша вздохнула:
   - Это обидное слово слово, уменьшительное...Пушель, а Вы-то что думаете?
   - Пусть катится ко всем чертям, - лаконично ответил Пушель. Он сосредоточенно гнал машину по дороге, постоянно поглядывая назад, в зеркала.
   - Это опасно для Ларисы? - не унималась Маша.
   - Без денег - нет.
   Лариса взвилась:
   - Как это без денег? Я тоже, между прочим, рисковала жизнью и требую компенсации. Дайте мне мою долю! - Она рванула к ящику с деньгами, сшибая по пути собаку, Машу и калеку.
   Пушель, наблюдая в зеркало за маневрами тетки, нарочно вильнул вправо, а потом влево. Лариса не удержалась на ногах и приложилась лбом о стекло. Она завопила, противно и визгливо:
   - Ты, больной что ли! Ты что, дебил, дрова тут везешь? Ездить научись, а потом за руль садись, придурок!
   - Такая красивая женщина, а такая грубая, - кротко заметил Марио. Он перегнулся через спинку: - Сэр, Вы в порядке?
   Сэр Пум Пуй, по которому только что пробежалась бешеная баба, улыбнулся.
   - Окей, - сказал он.
   Лариса меж тем принялась за деньги. Она отсчитала сто пачек и напряженно размышляла, куда бы их сложить.
   Маша ехидно поинтересовалась:
   - Сколько там Вы заграбастали?
   - Пятьсот тысяч, все по-честному. И еду до аэропорта. Всё.
   - Но нас же пять человек, - удивилась Маша. - Если уж делить, то на пятерых.
   - Кто тут человек? - нервно засмеялась Лариса. - Этот? Козел колченогий...
   Пушель резко нажал на тормоз, "Тойота", встав на уши, заглохла.
   - Дамочка, - произнес водитель металлическим голосом, - а ну-ка брось деньги, и марш на место. И не ори. - И для убедительности направил на Ларису автомат, мгновенным движением вскинутым откуда-то из-под сиденья. - Еще раз откроешь рот, и все это будет в тебе.
   Лариса завибрировала, Марио покачал головой, а Маше вдруг дико захотелось спать. "Детский сад, ей богу, - подумала она, - один пистолетиком трясет и всех задирает, другая игрушки отбирает, а третий хлопает прелестными глазками. Ну их нафиг...". И тут же провалилась в сон.
   Проснулась она от нарастающей скорости автомобиля и приглушенной ругани Пушеля. Машина выжимала километров двести в час. Ну, может, и меньше, но все равно многовато для такого шоссе.
   - Мы опять убегаем? - спросила Маша, пятаясь зацепить взглядом хоть что-нибудь за стеклом. Мелькающая за ним природа сливалась в одну размазанную рыже-зеленую полосу. За их автобусом неотрывно, как на галстуке, следовала белая "Хонда". В Тае большинство машин белые, естественная защита от солнца. "Хонда" повторяла все галсы "Тойоты", и, кажется, намеревалась поровняться с ними. Правда, на дороге они были не одни, и можно было надеяться, что при всех не будет производиться разборка. Вон, например, за "Хондой" уверенно держалась еще одна машина - серебристая, марку разглядеть не удавалось.
   Никто Маше не ответил, но она заметила на лбу Пушеля испарину. Кондиционер работал исправно.
   - Меня, наверное, японцы вовсю ищут, - тоскливо произнесла она. - Переговоры сорвались...
   Лариса, угрюмо буркнула:
   - И меня муж ищет. У него все схвачено, наверное, уже всю полицию на уши поставил...- и добавила, - я без своей доли не уйду.
   - Господи, какая доля! - в сердцах сказала Маша, - тут бы в живых остаться!
   Словно в подтверждение этой фразы асфальт расцветился снопом искр, а "Тойота" вильнула. Маша кинулась на пол и стянула за собой крашеную. Выстрелы напугали обеих, так что дамы, забыв разногласия, упали, прижавшись друг к другу.
   - Вот за той фурой, - спокойно сказал Марио по-английски, - перестраиваемся и проскакиваем по разделительной полосе на встречку. Там впереди нет ограждения.
   Пушель послушался. На безумном развороте машина чуть не опрокинулась на бок, фура, которую они подрезали, вынуждена была взять влево, и в нее бодренько впечатались три машины, среди них и та самая "Хонда". Марио продолжал хланднокровно:
   - Теперь направо, в лес.
   Малоприметная бетонная дорога выскакивала прямо из джунглей. Немец без колебаний свернул на нее и поддал газу. Километров через пять обнаружилась развилка.
   - Замечательно, - сказал Марио, - это повышает наши шансы.
   Поехали по правой дороге. Еще через пару километров бетон кончился, осталась грунтовка.
   - Клиренс маловат, - наконец-то подал голос Пушель, - если начнутся ямы, можем сесть.
   Ямы, к счастью, не начались. Напротив, дорога вновь стала бетонной, и даже расширилась. Затем случилось еще несколько развилок, и стена каучукового леса стала прорежаться.
   - Бензина мало, - беспристрастно констатировал Пушель. - Я выключу кондиционер для экономии.
   В салоне сразу стало нечем дышать. И это несмотря на пасмурную погоду с мелкой моросью. Слава богу, что не было солнца. Лариса поднялась с пола и попросила Марио открыть окно. Марио открыл, и всех обдало жаркой волной.
   - Лучше закрыть, - терпеливо сказал парень, - там больше тридцати градусов.
   Маша оглядела себя. Грязнущая, растрепанная, голодная. Замечательная парочка Пум Пую. Ну почему не все не так перемазались? Вроде, шарились по подвалам и ползали по земле одинаково, но отчего-то их маленькое общество разделилось на две партии: чумазые и чистенькие. Первую партию вошла Маша с псиной и калекой. Милая компания, ничего не скажешь!
   - Господин Пушель, - спросила Маша, - а Вас кто-нибудь ищет?
   Пушель ухмыльнулся:
   - Меня! Что Вы, мисс, это я кое-кого ищу!
   - А меня найдут ровно через пятьдесят два часа, - молвил красавчик Марио. - По крайней мере, так записано в договоре.
   - В договоре с чем? - не поняли дамы.
   - У него в спине под лопаткой вшит чип, - пояснил немец. - Важная шишка.
   Маша присвистнула:
   - Ни фига себе!.. Ой, извините. - Но тут же сообразила, - Тогда и нас тоже...Ну, если мы будем все время рядом.
   - А давайте автоматы выбросим, - предложила вдруг Лариса, - и эту гадость.
   - Гадость выбросим, - резонно заметил Пушель, - а винтовки еще могут пригодиться.
   Тон его незаметно изменился, видно было, что напряжение спало и он слегка расслабился. Марио неожиданно поддержал его:
   - Оставим пока. С этими бирманскими партизанами шутить не стоит. Это ведь каренская национально-освободительная армия, насколько я понимаю. Так, Пушель?
   - Да. Думаю, они собирали этот груз для сепаратистов из Мьянмы, но тут встряли мы.
   - А кто это? - спросила Маша. - Какие еще сепаратисты?
   Марио повернулся к ней лицом и пояснил:
   - Карены - это народ, проживающий в Тайланде и Мьянме. В Тайланде у них есть свой штат, и тут их никто не притесняет. Чего не скажешь о Бирме. Бирманские карены хотят отделиться в отдельное государство, но их желания как правило подавляются весьма кровавым способом. Их каренскую национально-освободительную армию негласно поддерживает Тайланд и Британия. Рэмбо-4 не смотрели? Его сюжет как раз об этом.
   - Я смотрела, - произнесла Лариса, томно глядя в глаза Марио. - Там Сильвестр Сталлоне жил на окраине Бангкока. Муж про него все уши прожужжал, говорил, давай съездим на место съемок.
   Заросли совсем расступились, и путникам открылась ананасовая плантация. За ней последовали фруктовые сада, а там и деревушка. Пушель подкатил машину к трем скучающим старикам под плетеным навесом, что-то спросил по-тайски. Один из старичков махнул рукой вбок.
   - Там можно заправиться, - сказал немец, садясь за руль, -и там есть выезд на трассу. Я расплачусь сам, деньги не трогайте.
   Заправочная станция представляла собой бак с помпой под крышей без стен и магазинчик с туалетом. Невесть откуда взявшиеся ребятишки окружили подъехавший автомобиль и молча наблюдали за чужаками. Пум Пуй с собакой вывалились последними и направились к уборной. Для чего туда пошла Пума, и как там управился увечный, осталось загадкой. Пум Пуя дети нисколько не испугались. Это вообще было очень по буддийски - принимать без лишних эмоций мир как он есть и не отодвигаться от протекающей параллельным курсом бедности или беды. Пум Пуй побеседовал с детьми, Пума внимательно прослушала их разговор. В это время Пушель заправлял бак, а Марио с Машей молча рассматривали небогатый ассортимент лавки. Лариса не пожелала выходить из салона и просидела все это время на ящике с деньгами.
   В ларьке Маша купила всем по шоколадке, кулечку орехов и пакетику сока, расплатившись остатками наличности. Собаке Маша купила бутылку воды и какую-то вонючую хрень местного производства. Вроде, вяленый гад морской или что-то типа того. А вообще странно, что Пушель отобрал у Маши телефон, но оставил сумочку с деньгами и документами. И что за порошок-то все-таки?..
   Едва они отъехали и слопали Машину еду, двоим стало плохо: Пум Пую и Ларисе. Увечный схватился за бок и стал стонать. Лариса потребовала срочно остановиться.
   - У меня всегда здесь болит, когда поем, - прохрипел Пум Пуй, - не пугаться, это пройдет через полчаса.
   Из соседних кустов раздавалось буэ-э-э. Это Лариса решительно отвергала жирный шоколад и сладкий сок. Пушель сплюнул:
   - Мерзкая баба.
   Дождавшись Ларису, он объявил своим металлическим голосом:
   - Мы едем на Самуй.
   - Далеко, - хмыкнул Марио. - Аргументируйте.
   - Да зачем, - возразила Маша, - итак понятно. Пхетбури нам не годится, слишком маленький аэропорт, нас там сразу заметят. Два других ближайших аэропорта: Бангкок и Самуй. В Бангкоке волнения и полиция на въезде, поэтому он отпадает. Значит, Самуй. К тому же, нас будут искать в противопложном направлении, мы же развернулись тогда.
   - Да, госпожа Пунина, - холодно подтвердил Пушель, - в сообразительности Вам не откажешь. Есть еще один довод. На Самуе можно будет арендовать автомобиль. Этот мы оставим, как только доедем.
   - Автомобиль дают только по карте, - кротко заметил мистер Джеймс. - У Вас есть кредитка? Мою, как Вы понимаете, я не успел захватить.
   - У Марии есть. Она заплатит.
   Маша рассердилась, хотела что-то возразить, но Марио мягко упредил:
   - Окей. Я потом возмещу оплату.
   Он протянул Маше свой носовой платок и предложил:
   - Хотите я уберу Вам волосы?
   И не дожидаясь ответа, перегнулся со своего сиденья и перевязал платком собранные в хвост Машины локо...в данный момент, патлы.
   Автомобиль мчался, отсчитывая столбики с цифрами километров, а Маша мучилась накатившим чувством. Не так, не так должны ощущаться мужские руки! Как все странно, как неправильно! От ладоней Марио исходило совершенно домашнее тепло. Те же ощущения у Маши вызывали касания маминых или отцовских рук. Или брата Васьки. Ну, или даже как будто сама прибралась.
  
К оглавлению
  

Глава 12
Неблагое рождение

* * *

   Нагараджуна говорил так:
   "Вспоминай каждый день об адах
величайшего жара и холода,
вспоминай и о претах, о тех, -
кто измучены жаждой и голодом.
На животных смотри, вспоминай
и об этих тупых, многостраждущих.
И причины тех бедствий отбрось,
только счастья причины твори.
Овладев человеческим телом
в Джамбудвипе, так трудно доставшимся,
пресеки напряжением воли
все причины рождений дурных"
   А Шантидева говорил так:
   "Кто и как изготовил оружие обитателей ада?
Кто сотворил там железную раскаленную почву?
Откуда у них горящие уголья?
Будда преподал нам, что все это -- порождения ума,
Впавшего в страсти".
   А Марипур пил пиво и ничего не говорил.

* * *

   Иногда на Машу накатывала ненависть. Одуряющее, изматывающее душу чувство, давило на сердце и клокотало в жилах. В такие дни Маша почти что болела. Она не позволяла бурлящему яду выплескиваться наружу, ненавидела тихо, бессильно. Она разрабатывала планы мести или наказания или возмездия, но жизнь такова, что почти никогда эти черные конструкции не возводятся наяву.
   В 11 лет Маша ненавидела Кобзеву и Габдрахманову, двух второгодниц, за то что они ненавидели всех благополучных детей, за то что сломали нос Наташке Приваловой, за то что искромсали лезвием новый портфель Светки Иваничкиной, за то что издевались над молодыми училками и за то, что демонстративно курили на заднем дворе школы. А также за то, что ее, Машу, отличницу и спортсменку, невзлюбили особенно.
   Со второгодницами, впрочем, было не очень сложно. Их можно было пристыдить на классном собрании. Им можно было объявить бойкот. С ними можно было подраться. Что Маша и делала, пока Кобзеву с Габдрахмановой не отправили в спецшколу после нескольких краж.
   Но потом ненависть стала приобретать более структурные черты. Маша до тряски в членах и суставах ненавидела "быдлогоп", как она сама дефинировала заразное русское явление. Человека, смачно сплёвывающего в парадной свою харкотину, хотелось убить. Маша готова была сделать замечание пакостнику, но, как правило, плевок был анонимным. Маша развешивала в своей парадной ехидные листовки с призывами к чистоте, но на утро от них оставалась лишь наструганная кучка обрывков. Маша демонстративно мыла полы перед лифтом, но плевок появлялся вновь после ночи. И, вроде, соседи все такие милые, алкашей нет и дебильных подростков. Казалось, харкотина существовала сама по себе, отдельной самостоятельной сущностью. Маша до боли сжимала зубы и страдала от ощущения стиснутого сердца, мечтая переехать куда-нибудь в волшебно чистую и уютную страну. Так же Машу приводили в состояние тряски прогуливающийся молодняк с неизменным пивом в одной руке и сигаретой в другой, из чьих поганых уст вылетали одни только матерные слова. Колебания этих слов Маша натурально видела наяву как грязную, расползающуюся и пачкающую все вокруг тучку. Что можно было с ними сделать? Учить поздно, терпеть трудно. "У них у всех глисты, - говорила матушка категорично, - или другие паразиты. Давно известно, что паразиты меняют сознание человека, заставляя разносить вокруг грязь. Страну спасет всеобщая дегельминтизация!" Кто знает, может оно было и так.
   Но больше всего ненависти порождали в Маше слуги народа, продажные твари из касты неприкасаемых. С ними у Маши был свой, особый счет... Идти по тропе народовольцев-бомбистов было глупо, да и неэффективно, а что еще могла лично она, Маша, сделать, было непонятно. Маша некоторое время походила на митинги оппозиции, что обычно проводились у ТЮЗа, но от чувства ненависти этот гражданский акт не излечивал.
   Спасение Маша находила во внутренней эмиграции. Вот, защитила кандидатскую. Вот переквалифицировалась в дизайнеры. Спорт отвлекал, друзья, добыча денег, путешествия. Слава богу, случалась несчастная любовь! Лучше страдать от проблем на личном фронте, чем от тоски несправедливого мироустройства!
   Приступы накатывали нечасто. Раз в несколько месяцев, может быть. Их просто надо было пережить, загрузить себя работой и общением. Наверное, надо детей. Дети кардинально меняют доминанту.
   - ...Я лежать здесь, - тихо сказал Пум Пуй, - я привык. Я слушать, чтобы никто не подходить.
   Минивэн беглецов укрылся в лесной чаще. Ночь встретила их в пути. Пушель гнал машину ровно, как робот, до темноты, а потом съехал с трассы при первом же показавшемся ответвлении в сторону, и заявил, что ему надо отдохнуть. Молодой мистер Джеймс предложил себя в качестве водителя, но Пушель не пустил его за руль, убедив тем, что сегодня все спали мало, и езда небезопасна, а также чем-то короткоствольным. Похоже, Марио и сам не слишком горел желанием ехать во тьме, потому что очень легко согласился с Пушелем.
   Путники прикупили на деньги Пушеля кое-какой еды. Машину кредитку решили приберечь для выезда из Самуя, а Лариса категорически отказалась тратить свои деньги.
   Пушель пожал плечами и взял пять сэндвичей, пять шашлычков из какой-то тайской дряни и пять бутылок воды. Отъехав подальше в джунгли по грунтовой дороге, свернув с нее и пробравшись осторожно с полкилометра прямо по лесу, Пушель заглушил двигатель и раздал Маше, Марио и Пум Пую по пакету. Лариса потянулась за своей пайкой, но немец бесцеремонно отодвинул ее и подозвал собаку. Пума ловко вспрыгнула немцу под ноги. Тот скормил псине и сэндвич, и шашлычок, и напоил из ладони водой. Вкушая, Пума смачно чавкала и закатывала от наслаждения глаза. Один раз она даже всхрюкнула, а затем протяжно застонала, да так, что Маша искренне позавидовала незамутненной радости, а Лариса задохнулась от злости.
   Маша совсем не ожидала от своего похитителя такого гуманизма. Пушель, поймав Машин взгляд, пояснил:
   - Эта собака вела себя смирно. Отличный пес.
   - Вы меня затащили сюда силком, - капризно протянула Лариса, - так что кормите. В самолетах вон, когда рейс задерживают, пассажирам предоставляют питание.
   Марио, Пум Пуй и собака уже ловко расправились со своими порциями. Пушель усмехнулся:
   - Денег пожалела, сиди голодной. - И отвернулся. И стал спокойно, с достоинством лопать свою еду.
   - А он, что, платили? - вскинулась Лариса, тыкая в калеку.
   - У него же нет ничего! - загорячилась Маша. - Дело же не абсолютном факте, а в возможности что-то сделать. Вы могли, но не сделали! И поделом Вам.
   - Вот как! - повернулся Пушель. - Вздор! Как раз абсолютный факт и есть мерило поступков. А найти оправдание можно чему угодно. Урод нас спас. Конкретно меня спас. Поэтому я его кормлю. А эта...дама...ничего полезного пока не сделала. Напротив, только мешает. Поэтому сидит голодная.
   Пушель глядел жестко и уверенно. Он бы и бровью не шевельнул, упади тут Лариса замертво.
   Маша вздохнула. Она единственная, кто пока не тронул ужин. Вздохнула еще раз. Отломила Ларе бутерброд, отсчитала три кусочка шашлыка - ровно половину.
   - Спасибо, - буркнула Лариса.
   Пушель рассмеялся:
   - Посмотрим фактам в лицо, госпожа Пунина. Вы на словах порицали эту дармоедку и объясняли, что она ничего не заслуживает, но на деле поделились с ней пищей. По какому фактору мерять Ваше отношение к .. этой?
   - Да иди ты...
   Маша принялась за еду. Марио вполоборота со своего переднего сиденья наблюдал за происходящим. На лице его блуждала смутная улыбка, сдобренная долей удивления.
   - В Вы, Марио, что скажете? - спросила его Маша.
   Марио пожал плечами:
   - Не пойму пока ничего. Меня не покидает чувство некоторой искусственности происходящего. А так... интересно тут у вас...
   - У вас..., - похолодел лицом Пушель, голос его заскрипел чем-то металлическим, - у нас! Напрасно отгораживаетесь, мистер Джеймс, мы тут все в один клубок закручены.
   Джеймс снова пожал плечами. Пум Пуй попросил открыть дверь. Когда он выползал по-змеиному, чуть более прохладный ветерок всколыхнул воздух в салоне.
   - ...Я лежать здесь, - проговорил снизу Пум Пуй, - я привык. Я слушать, чтобы никто не подходить.
   - Я тоже посижу там, - сказала Маша, - здесь очень душно.
   Марио тут же рванул за Машей. Лариса с явной ревностью понаблюдала, как парень подтаскивает бревно, дерет листья и усаживает на них Машу. И как Маша благодарно опирается на его руку.
   - Вот кобель, - пробурчала Лариса и тоже вышла наружу. За ней выпрыгнула собака. За собакой явил себя миру господин Пушель. Получилось так, что ничтожный увечный человечек выгнал всех на воздух.
   - Темно, как в аду, - поежилась Лариса. Почему-то она произнесла это по-английски. Потом добавила по-русски, - Ну, песня такая была, помните?
   Маша покачала головой, а Пум Пуй жарко возразил:
   - Нет, в аду совсем не темно, там светло и страшно!
   - Чего он говорит? - дернула Машу Лариса, почувствовав горячность слов.
   - Ну, и как в аду? - спросил с интересом Марио.
   Пум Пуй перевернулся на спину и принялся рассказывать. Речь его неожиданно потекла плавно и складно, будто он вошел в медиумический транс:
   - Отсюда вниз на 32 тысячи йоджанов находятся Великий ад оживления, а за ним через каждые 4 тысячи йоджанов еще семь горячих адов. В Великом аде оживления собираются грешники, у которых все трое ворот были открыты для скверны - и тело, и речь, и мысли. Ад этот есть порождение совокупных злодеяний всех людей в этом мире. В нем существа колют друг друга всяким острым оружием. Ножи, пики, спицы и копья появляются здесь вместе с грешниками сообразно их карме. Грешники кидаются друг на друга и вонзают друг в друга острия, причиняя друг другу неимоверные страдания. И они падают замертво от боли, но раздается голос: "Восстаньте!", и они все оживают, чтобы опять причинять друг другу боль. И длится это до тех пор, пока накопленная при жизни скверна не окупится страданием человека.
   В ад попадают люди после смерти и превращаются в нараков. Кромешники эти - не люди, но существа с вызревающим кармическим плодом. Пока плод не созреет, нарак будет мучиться в адах между смертью и следующим рождением. Если его нечистые деяния при жизни широки, нарак может путешествовать из одного ада в другой, но иногда отрабатывает свою скверну только в одном аду.
   После Ада Оживления следует Чернолинейный ад, где стражники мучают нараков тем, что ножами и мечами отмечают на их телах восьмиугольники и четырехугольники и другие линии, а затем разрезают на куски по нанесенным отметкам. Нарак оживает, и все повторяется вновь.
   Но если нарак перемещается дальше по миру адов, он попадает в Раздавливающий ад. В нем сами собой появляются две железные горы в виде ужасных козьих морд, грешники сгоняются стражниками в толпу промеж гор, и горы эти смыкаются. Они давят нараков, ломают им кости, плющат черепа. Кровь из выдавленных тел льется рекой. Но оживают кромешники, и тогда их сгоняют промеж других гор - в форме овечьих и лошадиных и слоновьих и тигриных морд, и снова давят, и снова изо всех отверстий грешников проливается кровь. Также на них с небес падает огромный пресс, как для сахарного тростника, и давит грешников сверху. Вопли и стоны оглашают этот ад, где бесконечно оживают и умирают нараки.
   В Аде Стенаний кромешники сгоняются в железный дом, и сам собой вспыхивающий огонь пожирает их. Корчатся от нестерпимого жара нараки, умирают, и снова воскрешают. И длится так, пока не искупят грехи свои. То же и в Аде Громких Стенаний. Только в нем огонь еще жарче, и один дом встроен во второй. Но гораздо сильнее мучения в Жарком Аду. Здесь стражи помещают кромешников в огромный котел и варят их, словно рыб. Сажают на раскаленный кол, и от заднего прохода до макушки пылают внутренности грешников, и вырываются языки пламени через глаза, уши и рот. И еще валят на пол и бьют огненным молотом по спине и животу, после чего заворачивают в расплавленные листы металла.
   В Очень Жарком Аду делают так же, как и в Жарком, но нарак в нем умирает лишь тогда, когда сгорает его кожа и плоть, и остается лишь один скелет. И спасительная смерть долго не желает идти к нему, и он молит о ее приходе. Но как только смерть настигает кромешника, мясо на его костях нарастает, и тогда грешника сажают на раскаленный трезубец. Два его зубца проходят через плечи, а средний через макушку. И на этом трезубце варят нарака в котле с кипящим металлом.
   Но тех же, чьи деяния при жизни принесли наибольшее количество бед другим людям, ждет Ад Непрерывного Мучения. Там на грешника наступает с восточной стороны огонь, и постепенно сжигает в нем кожу, плоть, сухожилия, кости и даже костный мозг. Затем оживает нарак, и с трех других сторон по очереди наступает огонь. И тоже сжигает грешника. И в горло нараку вливают раскаленное железо и медь, отчего гортань и кишки вылезают через все отверстия. И вытаскивают язык, и растягивают его, как для просушки бычьей кожи, прибивая к земле гвоздями. И заставляют плясать на пылающем железном шлаке. И тоже поджаривают в котле на трезубце. И только по непрерывным стонам можно опознать в этих головешках живых существ...
   - Гадость какая! - вскрикнула Лариса, - Гадость и бред! Хватит эту дрянь рассказывать!
   - Ну отчего же, - возразил Марио, - весьма любопытная версия местных верований. Очень интересная с этнографической точки зрения.
   Пушель загадочно молчал. На его переносице появились еле заметные в темноте складки. Он внимательно разглядывал Пум Пуя.
   - А почему ты ползаешь? - спросил он. - Болезнь?
   - На меня машина упала, придавила, когда я был маленький, - ответил калека.
   А Маша никак не могла взять в толк следующее: почему Лариса вдруг так хорошо поняла рассказ несчастного, ведь он же говорил по-английски. И почему этот английский вдруг стал хорошим английским, почти поэтическим. Может, Пум Пуй выучил наизусть эту легенду? Но Лариса...
   "Не мучайся, - сказала собака, - это я перевожу на общий человеческий язык"
   - А почему остальные не удивляются? - не поняла Маша. - Я что, одна это осознаю?
   "Ну да, - зевнула Пума. -Они и сейчас нас с тобой не слышат. Люди смешные такие, они мало чего слышат".
   - А разве есть общий человечий язык? - поинтересовалась Маша. - А ты на каком сейчас говоришь?... Так ты все время все понимала?
   "Ну да, - повторила псина, - ты слушай дальше, Пум Пуй много интересного знает".
   Маша почувствовала, что голова у нее пошла кругом. Черт бы подрал этот Тайланд. Какие-то странные похищения, какой-то порошок, какие-то террористы, собаки еще вот говорящие и люди в черном, приходящие из джунглей. Пум Пуй меж тем продолжил:
   - Мучения в жарких адах длятся миллионы лет, и миллионы лет нараки не могут до конца умереть, чтобы родиться вновь в некоторой форме. Неисчислимы скверные деяния на Земле, и благодаря им существуют Жаркие Ады. Но есть Ады промежуточные, существующие не все время, а только если существует человек, достойный наказания именно в этих Адах. Эти переходные Ады находятся посредине между Жаром И Холодом.
   Один такой Ад - Огненная Яма. Нарак бродит по ней со стенаниями, ибо как только он ставит ногу в яму, кожа и плоть ноги его обгорают, а как поднимает ногу, нарастают опять. Бродят кромешники по этой яме в поисках жилища, но не находят его.
   К яме той прилегает Гнилотрупное Болото, наполненное испражнениями. Вонь его подобна вони трупной, нестерпима и тошнотворна. Грешники, пытаясь перейти его, проваливаются по шею, и тут же впиваются в их тела остроносые черви. Черви впиваются в плоть, вгрызаются в тело, достигают костей и роются в них...
   Лариса, прижав ко рту ладонь, метнулась в сторону и шумно извергла из себя и сэндвич, и шалычок. Пушель сплюнул:
   - Видите, Мария, доброта была напрасной. Эта идиотка все сблевала.
   - Продолжай, Пум Пуй. - сказал Марио, - Я, думаю, с Ларой все будет хорошо.
   Лариса и вправду вернулась с совершенно здоровым видом.
   - Вы еще слушаете эту хрень? - спросила она. - Ну и духота. Представляю, что сейчас в машине творится.
   Пум Пуй заговорил снова:
   - А к болоту примыкает Дорога Бритв. Если путник вступает на нее, острейшей бритвой срезается с ноги мясо. Но нарастает, чтобы быть срезанным снова. Нараки обязаны пройти по этой дороге, и заканчивается она в Лесу Деревьев с Листьями-Мечами. Листья-Мечи осыпаются от ветра прямо на кромешников, отсекая грешникам члены. Кровь стекает по дороге в болото, но тела оживают, ибо не исчерпалось еще зло совершенных дел, зло произнесенных слов и зло помысленных посылов.
   Лариса прервала распевный речитатив Пум Пуя:
   - Это как это? Я подумала о ком-то плохо, а меня за это в ваше вонючее болото? Да еще ножичками покромсать? Ерунда какая-то. Несправедливо. Я же не сделала ничего. Человек живет себе и радуется, и не знает даже, что о нем как-то подумали, и на тебе, сначала горы расплющат, потом в жопу копье.
   - Таков закон кармы, - терпеливо ответил убогий, - мысль ранит не хуже кулака. Человек от злых помыслов заболевает, или в доме у него беда случается. И за причиненное горе пожелавший плохое отрабатывает в аду, пока не придут в равновесие его чаши весов добра и зла, и он не родится вновь. А рождается он человеком только тогда, когда мучения вскормят и взрастят ростки сознания и совести.
   Лариса хохотнула:
   - Ну, тогда мужу моему давно бы был кирдык. На таком месте, как у него одни только козни за спиной. А он ничего, живет и в ус не дует.
   - Значит, дети ваши ответят за все. А это еще страшнее, себя не так жалко, как детей.
   В джунглях что-то вздохнуло, скрипнуло, ухнуло. Маша и Лариса вскрикнули. Пушель махнул рукой:
   - Обезьяны. Или слоны. Кстати, слонов бы я опасался больше, чем котла с расплавленной медью. Очень злопамятные твари.
   - Еше нараков заставляют лазать по деревьям с железными шипами. Шипы протыкают грешников, сдирают с них кожу, и в распоротые места бьют кровожадные вороны своими клювами. Также они выклевывают глаза, пытаясь достать до мозга.
   Ослепшие и израненные кромешники на ощупь доходят до реки с едкой жидкостью, и падают в нее, и варятся в ней. Жидкость проедает плоть, кромешники кричат от боли. Их вылавливают крючьями стражники и вопрошают: "Чего вам надо?". Кромешники отвечают, что они хотят есть и пить, но ничего не видят, и тогда стражники дают раскаленное железо вместо еды и расплавленную медь вместо воды.
   Долго и бесцельно бродят по этим лесам и болотам грешники, но им завидуют те, кто попал в холодные ады. Холодные ады отделены от горячих десятью тысячью йоджанов, и первый ад из холодных - Ад Волдырей. В нем постоянно дует ледяной ветер, и так мерзнут нараки под ним, что покрывается их кожа волдырями. Волдыри чешутся, зудят и причиняют долгие страдания наракам.
   - Прямо как в нашей Раше, - прокомментировала Лариса. - Тоже холодной ветер, и у всех диатез. Или фурункулез. А вообще, так себе ад. Мы все время так живем.
   Марио же процитировал:
   - Я в третьем круге, там, где, дождь струится,
   Проклятый, вечный, грузный, ледяной;
   Всегда такой же, он все так же длится.
   Тяжелый град, и снег, и мокрый гной
   Пронизывают воздух непроглядный;
   Земля смердит под жидкой пеленой.
  
   Вам это ничего не напоминает? По-моему, космогония этих Адов довольно сильно перекликается с описанием Данте.
  
   Маша согласилась:
   - Пожалуй. Особенно, если вспомнить, что там дальше.
  Трехзевый Цербер, хищный и громадный,
   Собачьим лаем лает на народ,
   Который вязнет в этой топи смрадной.
   Его глаза багровы, вздут живот,
   Жир в черной бороде, когтисты руки;
   Он мучит души, кожу с мясом рвет.
   А те под ливнем воют, словно суки;
   Прикрыть стараясь верхним нижний бок,
  Ворочаются в исступленье муки.
   Я бы посчитала, что Цербер здесь заменяет пресловутых стражников. Но сходство несомненнное.
   Пушель лег на землю. Кажется, от этих разговоров его потянуло в сон.
   - Интересно, госпожа Пунина, - спросил он, - и Вы, мистер Джеймс. Вы всю "Божественную Комедию" наизусть знаете?
   - Нет, - смутилась Маша, - только несколько стихов.
   - Я все знаю, - хладнокровно ответил Марио. - Учится легко, два раза прочел и все запомнил. Каждый сможет. Так что там дальше?
   Маша успела ухватить мимолетный взгляд Пушеля, полный ненависти, но ненависть так быстро растаяла, что Маша засомневалась, не почудилось ли ей это.
   - А дальше идет Ад Лопающихся волдырей. Ветер становится все более крепким, все более холодным, кожа нараков не выдерживает, лопается, и сочится гной из волдырей, и тело зудит еще сильнее. В Аде Стука Зубов нарак уже не может удержать свои зубы, они пляшут смертельную пляску, а с ними колотится и все тело. В Аде Звуков Хью начинает сипеть глотка, нарак задыхается ото льда. В Аде Звуков А-Чху кромешник сотрясается и ревет от стужи...
   - Ну, точно, как у нас зимой, - обрадовалась Лариса, - и фью, и апчхи тебе!
   - В Аду Трещин уже не волдыри, а вся кожа трескается и сползает с нарака пятью или шестью лепестками. И остается нарак под пронизывающим ветром без кожи, и умирает от холода, но рождается заново во искупление совершенного зла, поскольку все в мире равновесно. Есть еще Ад Красных Трещин, где кожа лопается десятью красными лепестками, и Ад Огромных Трещин, где кожа лопается на сто лепестков. И каждый следующий ад холоднее прежнего.
   Пушель неожиданно заинтересовался рассказом калеки. Он рывком поднялся, присел на корточки рядом с Пум Пуем, задрал ему рукав рубахи, посветил крохотным фонариком - обратной стороной ручки. Марио восхитился:
   - Вот так рояль в кустах! У Вас есть фонарь!
   - У нас есть целая машина в качестве фонаря, - резонно заметил немец. И спросил Пум Пуя, - Это что?
   На руке несчастного проступали еле заметные шрамы в виде геометрических фигур. Пум Пуй упрямо молчал. Пушель задрал второй рукав. На другой руке открылся страшный след от ожога. Пушель посветил калеке в лицо и хмыкнул:
   - Такое ощущение, что ты все это про себя рассказал. Тут тебе и фигуры на теле, и ожоги, и ноги придавлены, и на лице следы фурункулов. Не удивлюсь, если узнаю, что тебя в детстве выловили из выгребной ямы, и ты весь был нашпигован остроносыми червями. Да ты сказочник, как я погляжу.
   - Откуда ты услышал про нараков-грешников и их наказаниях? - спросил Марио, - Ты не сам выдумал?
   Пум Пуй обиделся:
   - Нет, сэр! Об этих неблагих формах рождения и воздаяниях знает любой человек из сангхи. Этому еще в школе учат. Меня научили этому в монастыре, я там жил несколько лет.
   - Сангха? Что это?
   Маша пояснила:
   - Это буддийская община, я читала про нее дома.
   Марио не унимался:
   - А нараки - это единственная плохая форма рождения, как ты говоришь?
   - Нет. Неблагой формой являются также животные и преты.
   - Эй, Пума, ты, оказывается, неудачно родилась, - пошутила Маша.
   Собака посмотрела на девушку внимательными глазами. "Что делать, - ответила она, - значит, отрабатываю чьи-то деяния. Не приставай ко мне, а то уйду, и вы перестанете друг друга понимать". Псина повалилась на траву, демонстративно почавкала, прикрыла глаза. Типа, засыпает.
   Маша тоже легла на землю, взглянула на небо. Тучи рассеялись, сквозь ветви в вышине проглянули звезды. Глаза стали искать Большую Медведицу или Орион, но не нашли. Кассиопея непривычно висела почти у горизонта, и еще более низко обнаружилась Малая Медведица. Необычно ярко светил Юпитер и неподалеку от него - Марс. Остальные созвездия показались совершенно незнакомыми - то ли были развернуты, то ли в самом деле отсутствовали в Питере, в высоких широтах Северного полушария. Такой покой был разлит в теплом воздухе, такое благоухание и умиротворение, что не хотелось ничему удивляться, волноваться и даже думать. Неожиданно явившиеся чудеса померкли перед тишиной и красотой южной ночи, отодвинулись куда-то на задворки разомлевшего сознания.
   Марио потихоньку продолжал терзать Пум Пуя:
   - Кто такие преты? Они тоже страдают?
   Ну, прямо этнографическая экспедиция в условиях полевой работы.
   - Преты страдают меньше, чем нараки, но тоже являются следствием неправедной жизни. Претами становятся после смерти те, кто при жизни был одержим алчностью и завистью. Кто не мог спокойно проходить мимо чужого богатства или благополучия. Голодные духи - вот кто такие преты. Ни одно рисовое зернышко не достигает их рта, ни одна капля воды. Некоторые из них чрезвычайно худы, почти бесплотны, волосы их спутаны, а глаза выпучены. Иные же как кожа да кости, но с огромным распухшим животом и ртом с игольное ушко. Они издают скверный запах и постоянно голодны. Они ходят почти нагие в омраченном сознании, все время просят еды. Но никто не дает им пищи, и они мучаются от резей в желудке. А иным кидают жалкие объедки, и преты жадно съедают эти объедки, но пища тут же извергается обратно. И лежат они обессиленные на спине и стонут. А чтобы преты сильнее мучались, мимо них постоянно прогуливаются сытые богато одетые люди, и возбуждают в претах еще и моральные страдания.
   Рождение среди претов обретают люди, при жизни испытывавшие зависть к чужой собственности и страстное влечение к обладанию ею. Это те, кто были жадными и никогда не подавали милостыни и удерживали от этого других. Или вымогали у людей взятки, будучи на государственном посту, или изгоняли младенцев из чрева, или обманывали во время торговли.
   Некоторые преты имеют прекрасные тела, но лица их изъедены червями, а изо рта исходит зловоние.И от них также отторгается любая рисинка, попавшая внутрь. Это те, кто в прошлом сеял вражду и раздор между людьми, оговаривал их.
   Скряги и скупцы рождаются претами с сильнейшим чувством голода. Они алчут еды и влаги, но все, к чему они прикасаются, превращается в нечистоты или раскаленное железо. Поэтому они вынуждены ходит с глазами, вылезшими из орбит и жестоко голодать.
   - Немного полегче, чем у нараков, - заметила Лариса, и все вдруг уставились на нее.
   Марио и Пушель переглянулись.
   - Вы о чем подумали, - спросил Марио. - О том же, что и я?
   - Думаю, о том же, - согласился немец. Чудесным образом он прочитал мысли мистера Джеймса-младшего. Маша тоже поняла, о чем они говорят. "Любая пища тут же извергается обратно" - как же тут не понять.
   - Заметьте, - произнесла она, не поднимая с земли головы, - с нами еще и животное. Полный набор неблагих форм.
   Лариса заволновалась:
   - Выражайтесь понятнее! Ничего не понимаю!
   Похоже, Пума делала выборочный перевод и замечания Марио, Пушеля и Маши оставила без внимания. Эта собака казалась более дипломатичной и сообразительной, чем большинство знакомых Маше людей. Маша поспешила ответить:
   - Мы спрашиваем Пум Пуя, почему животное - это неблагая форма жизни. Вон Пума вполне счастлива, не мучается, не страдает.
   Пум Пуй возразил:
   - Животное не страдает физически, но лишено возможности постижения благородных истин, подлинной природы реальности и освоения благородного пути. А значит, деяния животного при жизни будут исключительно эгоистичными и невежественными. А это при последующем рождении опять повлечет за собой приобретение формы животного. Весы кармы все время будут наклонены в одну сторону, и никогда животное не одолеет этот барьер и не возродится человеком. Впрочем, некоторым тварям это удается совершить. Если животное рождено Гривастым Львом, Драгоценным Конем, Птицей Гарудой или Великим Нагом, оно при должном старании способно после смерти стать человеком...
   - Видишь, Пума, не стать тебе человеком, - вздохнула Маша. - А жаль. Ты умненькая.
   "Посмотрим. Это же иносказание", - усмехнулась собака, - "Лев очень похож на пуму. Одно семейство".
   - ...Животными рождаются люди, не различающие добра и зла, жестокосердные, не проявляющие участия, не почитающие родных и учителей. Но в первую очередь - невежды, и те, кто отрицает необходимость постижения знаний. Также путь к этой форме направлен у тех, кто не желает жить своим трудом, а побирается и клянчит милостыню, хотя есть силы и возможность работать...
   Пуме было жарковато, она вытянулась, и, лежа на боку, раскинулась, приняв забавную летящую позу. Передними лапами она царапнула Ларису. Та выругалась и пинком отодвинула Пуму. Собака виновато поставила бровки домиком, отползла в сторону Маши, положила тяжелую башку на Машины ноги. Девушка погладила собаку, та снова умиротворенно зачавкала. Удивительно незлопамятный пес.
   - Когда-нибудь она Вас цапнет, - сказала Маша.
   - Пусть попробует, - фыркнула Лариса. - Развели тут гринпис.
   - ... Рождение животным также уготовано тем, кто плохо относился к зверям, бил и обижал их, не уважал жизнь любой ничтожной твари.
   - Понятно? - съехидничала Маша. - Быть Вам, Лариса, после смерти животным, ибо не любите Вы собак.
   - О, боже, бред какой, - закатила глаза Лариса. - Пойду лучше спать, чем эту ерунду слушать.
   Она встала и пошла в машину. А куда еще? Конечно, в машину, поближе к двум миллионам долларов.
   - А я тут буду спать, - сказала Маша. - Меня собака будет охранять.
   Марио и Пушель, не доверяя друг другу, тоже легли на земле. Причем Марио ушел за дерево и демонстративно положил под руку террористическую винтовку.
   - На всякий случай, - сказал он. - И не стоит, господин Пушель, шутить со мной. Во-первых, это бесполезно, еще никто не смог причинить мне вреда. А во-вторых, для Вашей же безопасности.
   Пушель ничего не ответил, поскольку мгновенно по-военному отключился.
   ...По лесу разгуливали Гривастые Львы и Птица Гаруна. Они с интересом кружили вокруг Маши, но Пума не разрешала подходить близко. Прет с выпученными глазами и огромным пивным пузом попросил у Маши еды, но дать было нечего. Человек в черном костюме склонился над Пумой и строго спрашивал: "Не удержалась? Раскрыла себя? Что о тебе теперь подумают?"...
   Оглушительный выстрел мгновенно поднял Машу на ноги. Солнце еще не осветило поляну, на которой остановились путники, и на которой, кроме девушки, были лишь Пум Пуй и собака. В воздухе едва только наметился рассвет, наверное, часа четыре или пять. Из-за машины высунулась испуганная Лариса. В чаще раздался хруст и треск, а через секунду появились Пушель и Марио. Оба тяжело дышали, видно было, что выстрел заставил их пробежаться. Марио был без рубашки, обнажен по пояс.
   - Что это было? - крикнул он на бегу.
   - Кто стрелял? - также на бегу крикнул Пушель.
   Оба были безоружны, и оба чрезвычайно растревожены. Они с яростью уставились друг на друга, подозревая друг друга в неясных смертельно опасных кознях, но в это время слегка в стороне послышался шум, и все заметили одетого в черный костюм человека, легко и будто неспешно исчезающего в зарослях. Марио кинулся за ним, и тут же с противоположной стороны взревел мотор, и серебристая машина, поначалу не видимая из-за густой зелени, сорвалась с места и умчалась прочь.
   Ночная стоянка, оказывается, была совсем рядом с дорогой.
   - Нас засекли, - сказал Марио. - Пора сматываться.
   Пушель резонно возразил:
   - Почему тогда они уехали? Почему не перебили нас, как щенков? Нет, тут что-то другое. Это не бирманцы. Признавайтесь, Джеймс, это Ваши штучки? Вас, наверное, уже запеленговали?
   Марио рассмеялся:
   - Если бы меня запеленговали, здесь бы уже кружилась пара вертолетов. Не заговаривайте мне зубы, Вы прекрасно знаете, что это Ваши грязные делишки.
   - А что это за мужик был в похоронном костюме? - спросила Лариса и все озадаченно замолчали. Маша отметила неподдельное удивление и в глазах Пушеля, и в глазах Джеймса.
   - Какой еще мужик? - хором спросили они.
  
К оглавлению
  

Глава 13
Смена власти

* * *

   Когда Марипур был молодым, он встретил хорошую девушку. Марипур влюбился в нее без памяти и каждый день осаждал ее то пламенными признаниями, то бурными сценами, то молением на коленях, то угрозами. Девушка старалась избегать Марипура. Завидев его, она побыстрее уносила ноги прочь от обезумевшего поклонника.
   Тогда Марипур сменил тактику. Он стал относиться к девушке с холодным презрением. Марипур появлялся там же, куда приходила девушка, и злобно молчал, гипнотизируя ее взглядом исподлобья.
   Девушка не выдержала и привела к Марипуру монаха. Тот принес три сосуда с водой. Первый сосуд он поставил на огонь и принялся нагревать. Вскоре вода закипела, а еще через несколько минут выкипела вся, и сосуд обгорел. Второй сосуд монах положил в морозильник. Спустя некоторое время из морозильника послышался шум, это замерзшая вода разорвала сосуд. А третий сосуд монах поставил на лужайку и ушел, предупредив, что вернется через неделю.
   Ровно через семь дней монах вновь пришел к Марипуру. Сосуд на лужайке по-прежнему был наполнен водой. То, что из сосуда испарялось за день, ночью возвращалось обратно в виде дождя. В результате обычная водопроводная вода превратилась в чистейшую дождевую.
   - Ты понял? - спросил монах и ушел.
   Марипур ни хрена не понял. Зато девушка, которую он любил, вздохнула и сказала сама себе:
   - У меня есть целая жизнь, чтобы объяснить этому балбесу, что имел в виду монах.
   И она согласилась стать его женой и родить ему детей.

* * *

   Когда впереди показалась заправочная станция "Shell", Маша возликовала. Настоящая большая заправка с душем, туалетом, кафе и магазином! Не телефоны, не компьютеры, ни даже космические корабли не являются признаками цивилизации. Цивилизация - это когда на бесконечной дороге в непроходимых джунглях или необъятной пустыне вдруг возникнет уютный уголок, где можно умыться и поесть, а если нет денег, то хотя бы перекинуться парой слов со скучающей девушкой за кассой и выпросить у нее один только звоночек близкому человеку. Цивилизация - это когда ты приезжаешь пустым, грязным и упавшим духом, а покидаешь весь преисполненный надежд с полным баком и полным брюхом.
   Есть хотелось отчаянно. В дамской комнате Маша как смогла привела себя в порядок: умылась, причесалась, застирала откровенно грязные пятна на костюме. Попила воды прямо из-под крана, мысленно перекрестившись на случай дизентерии. Авось, пронесет. В переносном смысле, конечно. А Лариса была как с иголочки - сияла травяными глазками, и все ей ни по чем.
   В кафе Маша заказала шесть порций тайского супа, выбрав его только потому, что он стоял неприлично дешево. Маша вообще заметила, что в Тайланде местная еда раз в десять дешевле привычной европейской, и по меркам русского человека была почти что даром. Одну тарелку Маша поставила на пол, и оглянулась - не будет ли кто бухтеть по поводу собаки и посуды на полу. Но всем было безразлично. Можно подумать, что кормление пса ресторанной едой - обычное, вполне заурядное дело. Суп был дико острым, как только Пума его осилила? Пушель злобно заметил:
   - Вы все время лезете вперед и распоряжаетесь. Вам не пришло в голову, что кто-то может не любить том ям?
   - Не знаю, как насчет Вас, а за остальных я отвечаю, - серьезно сказала Маша. - У них же нет денег. Благодаря Вам, кстати. А опрашивать каждого, кто что предпочитает в это время суток, - пустая трата времени, все только перегрызутся.
   - Ну, положим, у этой вздорной женщины в руках находится сумка, и я думаю, там достаточно средств, чтобы накормить себя и других.
   - Бог ей судья, - вздохнула Маша, - от меня не убудет. Меня вот другое волнует: если нам удастся улизнуть, то каких гадостей ждать от Вас? Вас по-прежнему интересует мифическая формула? Или все, эта часть спектакля окончена?
   Пушель обезоруживающе улыбнулся:
   - Если честно, мои планы насчет Вас изменились из-за сложившихся обстоятельств. Так что, в аэропорту мы с Вами расстанемся.
   - Почему я должна Вам верить?
   - Не хотите, не верьте, - равнодушно пожал плечами немец и уткнулся в тарелку.
   Марио, сидевший с Ларисой за соседним столиком, поймал нахмуренный взгляд Маши.
   - Все в порядке? - крикнул он.
   Маша кивнула. Знать бы самой, в порядке ли она.
   Лариса активно и сосредоточенно молотила ложкой. Марио не отставал от нее. Иногда у них получалось совершенно синхронно, как в плавательном виде спорта. Пушель из-за спины не мог этого видеть, а то бы он наверняка прошелся бы по поводу аппетита и халявы.
   - Очень вкусный суп, - сказал снизу Пум Пуй, - мой любимый.
   Марио встал из-за стола и направился к туалету. Маша двинулась за ним. Выйдя из видимости, девушка рывком притянула красавчика в женское отделение, втолкнула его в одну из кабинок.
   - О! - сказал Марио. - Я польщен.
   - Да не "О!", а есть дело, - строго возразила Маша. - Мне кажется, нам надо обезопасить себя от Пушеля, он хотел нас убить, и только случай не дал ему это сделать.
   Марио поправил на Машиной голове прядку волос. Руки у него были ласковые.
   - Не думаю, - произнес он спокойно. - Чтобы убить не обязательно красть.
   - Ну, не знаю, - возразила Маша. - Он держал меня два дня в каком-то полувоенном гарнизоне. Иногда бил, требовал непонятно что, пытался подкупить, промывал мозги. Мне даже показалось, что он меня вербует. Потом на рассвете поднял, подвез к Вашему отелю, вытащил Вас, подсадил ко мне...А этот выстрел утром? Не он ли стрелял? Что-то он замышляет, я ему крайне не доверяю. Пока мы все в опасности, он притих. Но на Самуе может вспомнить о своих делишках.
   - И что Вы предлагаете? - Марио смотрел на девушку со своей коронной полуулыбкой расслабленного плейбоя.
   - Когда мы немного отъедем, я попрошусь за руль. Мы начнем меняться местами, и в это время надо его скрутить, связать и положить сзади. А на Самуе мы его отвезем в полицию вместе с деньгами, паспортами и оружием.
   - Бесполезно. - сказал Джеймс. - Ничего не выйдет.
   Маша оскорбилась:
   - Почему? Что не так в моем плане?
   - Он не даст Вам сесть за руль - это раз. Нам нечем его связывать - это два. Нам никто не поверит в полиции - это три. Вы, наверное, не подозревали, что власти Тайланда негласно поддерживают бирманских сепаратистов. Здесь, видите ли достаточно сильное лобби каренов, и вообще, довольно многочисленное представительство этой нации. Ну и в четвертых, это просто бесполезно, поскольку что-нибудь да помешает. И тем не менее в конце концов все будет хорошо. Всегда все будет хорошо.
   - Вы это серьезно? - удивилась Маша. - Какой-то непробиваемый фатализм. В смысле, пофигизм... То есть, Вы мне не помощник?
   - Посмотрим, - пожал плечами Марио. - Может, и помощник. Вы, Мария, очень красивы. Знали бы Вы, до чего с Вами приятно находиться!
   - Ну да, самое время амуры крутить, - отстранилась Маша. - Ладно, я выхожу первой, а то заподозрят сговор.
   - Хорошо, - согласился Марио, - я пока попробую оттереть майку, я ее где-то испачкал.
   Он оттянул край рубахи и продемонстрировал черную отметину на желтой ткани. "Непробиваемый чурбан, - решила Маша, - тут вопрос жизни и смерти, а он о футболке думает".
   На трассе, как Маша ни крутила головой, ничего подозрительного не замечалось. На хвосте никто не сидел, по колесам, тем более, не стрелял. Одно время за ними тянулась серебристая "Мицубиши", и Маша переглянулась настороженно с Марио - тот тоже ее заметил, но "Мицубиши" обошла их при первой возможности и скрылась впереди. Серебристые автомобили шныряли постоянно. Слева, справа, сзади. Постоянно в поле зрения попадала машина цвета серебра. "Так легко рехнуться", - решила Маша. - "Вот которая из них?"
   - Я не поняла, - пропела Лариса. - Мы куда едем? В аэропорт? Или машину снимать? Нам зачем еще одна машина?
   - Меня, Пум Пуя и Пуму на борт не пустят, и на поезд тоже, у нас документов нет, - произнес Марио, - поэтому я предлагаю Вас и господина Пушеля отправить на самолете, а мы с Марией и остальными арендуем автомобиль и поедем назад в Бангкок. Мария пожертвует свою кредитку, а я возмещу по приезду. Или же мы просто сидим и ждем еще сутки, пока я не куплю мобильник и не вызову свою помощь. В любом случае нам надо побыстрее избавиться от этого автобуса.
   - Может, нам в Сураттани его бросить? - спросила Маша. - А самим на паром и ищи-свищи нас. Растворимся в толпе.
   - Сами-то поняли, что сказали, - процедил Пушель. - Раствориться с собакой и колченогим - это как?
   Лариса добавила:
   - Бросить автобус и тащить деньги в руках? Их же много!
   - Деньги мы оставим, - отрезал немец. - Здесь вырезают и за гораздо меньшие суммы. Я здесь живу, я знаю.
   Лариса прищурила глаза, сжала губы и замолчала.
   - Пушель, можно я поведу машину? - спросила Маша без особой надежды. - Хочу потренироваться, мало ли что придется делать, а я к правому рулю непривычна.
   - Нет, - ответил Пушель и, охнув, ткнулся лбом в рулевое колесо. "Тойота" басовито загудела, стала принимать вправо, тормозя и подпрыгивая. Марио, сидевший рядом с водителем, мгновенно перехватил руль, выровнял направление, но сброшенная педаль газа отбросила автобус назад, и тот остановился.
   - Ты с ума сошла! - заорала Маша на Ларису, - А если бы мы разбились?
   Лариса, кровожадно сжимающая рукоятку пистолета, которой только что огрела Пушеля, возразила:
   - Неужели вы не видите, что он задумал нас всех обокрасть! Он специально зубы заговаривает, мол деньги брать нельзя. Он хочет сам все прикарманить! И это он утром стрелял, чтобы убить Марио и остаться только с женщинами и калекой! Давайте его свяжем, пока он не очнулся.
   Она на удивление ловко перегнулась, схватила руки Пушеля, завела их за спину.
   - Марио, сними с него ремень и свяжи!
   Маша осторожно вытащила из рук Ларисы пистолет и засунула его в бардачок от греха подальше, а Марио неспеша рассупонил Пушеля, неспеша затянул запястья.
   - Ну, - спросил он с таким видом, будто оказал дамам галантную любезность. - и чем это поможет?
   - Всем поможет, - сказала Лариса. - Давайте я поведу, я привыкла к правому рулю.
   Пушеля уложили на задний ряд кресел, похлопали по щекам. Убедившись, что он очнулся, двинулись дальше. Маша, перегнувшись через кресло, нависла над связанным. Пушель поднял глаза, и легкая тень страха мелькнула у него на лице: Маша, крепко сжав зубы и кулаки, буравила немца взглядом.
   - Самое время врезать мне по морде, правда? - саркастично произнес он, приходя в себя. - Другого шанса не будет.
   Маша, поколебавшись, плюхнулась обратно в кресло.
   - К Вам прикоснешься, так потом не отмоешься, - презрительно бросила она. - О Вас противно даже думать.
   Марио пересел к Маше, приобнял ее.
   - Испугались? - участливо спросил он. - Я так очень. Забавно, что все произошло, как Вы хотели, только без нашего участия. Вы не находите?...
   Ежу было понятно, что Марио клеится к Маше. Маша сжалась - она не вполне понимала, как ей реагировать. Рука парня поглаживала ее по плечу, но ровным счетом ничего, кроме самого поглаживания, Маша не ощущала. Странно это: молодой, красивый, богатый мужчина интересуется ей, а у нее абсолютно никаких эмоций.
   Между тем Маша прекрасно помнила, какой шквал, какой разрушительный ураган мог быть вызван тем иррациональным чувством, что называют любовью. У Маши все было, как у всех - первая несчастная любовь, слезы в подушку, конец жизни, тоска, равнодушие, новый интерес, симпатичный мальчик, первый поцелуй, первое наказание родителями за ночную прогулку, клятва на всю жизнь, интересный собеседник-согрупник, первое вино на университетских посиделках, остроумный молодой преподаватель, пара случайных связей, треп в кафе, веселые вылазки на скалы с ребятами-альпинистами... А потом случился Збых.
   Вообще-то он был Збигнев, как Бжезинский. Не то что бы совсем поляк - коренной петербуржец, российский подданный. Его родители оба были чистокровными поляками и сына назвали в соответствии с бережно хранимыми традициями. Полное имя Збыха во всех официальных органах вызывало некоторую оторопь: Збигнев Томашевич Левандовский. Для родных он был Збышек, для друзей - Збых. Он был ужасно талантливым химиком, через год после окончания университета защитил кандидатскую, а через три года - докторскую. Доктор Збых неплохо играл в футбол, сочинял уморительные пародии на попсовые песни, имел острый язык и томные карие глаза, словом, душка и обаяшка.
   Дело было летом, в июне, когда в Питер вдруг приходят тяжелые пыльные дни, завершающиеся грозой. Ливень и раскаты с молниями застали Машу у подруги по универу. У Ольки. Подруга с мужем жили в непрерывной дружеской обстановке, каждый день у них были приятели, остававшиеся на ночь и занимавшие в спальниках пол в коридоре и на кухне. Не то что бы выпивали, просто так получалось, что всем было хорошо вместе в этой маленькой коммуне.
   Маша сидела напротив симпатичного парня, и тот смотрел на нее своими пронзительными черешневыми глазами. Он переводил взгляд, шутил, лопал картошку, пел, и снова смотрел на девушку. Машино сердце тогда всего-навсего остановилось. Оно даже не трепыхалось, так крепко вошел в него острый нож этих очей. Когда парни пошли перекурить, Збых взял Машу за руку и вывел на улицу. Там, у парадной он впился губами, крепко сжал в объятьях. Мокрые порывы ветра изредка окатывали их, но было совсем не холодно
   - Мы просто пьяные, - пыталась объяснить Маша, не особо сопротивляясь, - завтра проспимся и все пройдет.
   Утром Збыха не оказалось в квартире, он встал засветло и умчался по делам. Маша походила по дому, перешагивая через тушки в спальниках, не нашла среди них Збыха, уехала, не попрощавщись с хозяевами. Весь день она была больна. Томилась, путалась, пыталась выгнать ощущение ухнувшей в пропасть души. Потом позвонила Ольке, узнала, где Збых живет. Адрес его располагался совсем рядом, в двадцати минутах ходьбы от Машиного дома. Значит, так надо, поняла Маша. Окажись Збышек на другом конце пятимиллионного города, в двух часах езды с тремя пересадками, Маша, возможно, поборола бы эту боль, перетерпела бы. Но дом ангела был неподалеку, и это все решило.
   Маша, дотерпев до вечера, пришла, вернее, приползла на полусогнутых дрожащих ногах к подъезду, где обитал Доктор Збых, уселась на лавочку. Она просидела на ней около часа, не понимая, зачем и что она тут делает, пока Збых не подъехал на отцовской старенькой "Ладе". Он молча приподнял Машу за локоть, открыл перед ней дверь.
   Только к утру спала пелена перед глазами и разум вернулся в черепную коробку.
   - Я боялся, что не нужен тебе, что все это спьяну, - признался Збышек, - я весь день ничего не соображал. Я нашел твой адрес, и съездил к тебе, но тебя там не оказалось. Мне сказали, что ты ушла, и я подумал, что сейчас сдвинусь.
   Збых уже был один раз женат, и у него подрастал сын, трехлетний Каспер. Бывшая жена Збыха ушла от него, когда мальчику исполнился год. Ушла к другу Збыха, начинающему бизнесмену, тоже из бывших химиков. Правильнее будет сказать, уехала, ибо друг Збыха на тот момент перебрался в Берлин. Збых сильно переживал, весь ушел в науку, ударно написал и защитил диссертацию. Когда на небе проглянуло солнышко и мир вышел из монохромного состояния, неудачливого бизнесмена убили. Бывшая вернулась домой с сыном и черными кругами под глазами. Збых не держал на нее зла. Он помог ей устроиться бухгалтером в фирму своего приятеля, договорился о садике для Каспера, отдал им свою новую "Пежо". Маша прекрасно об этом знала, да Збых и не делал из этого тайны.
   Маша не планировала переезжать к своему герою. Ей казалось, что как только она войдет с чемоданом в его квартиру, что-то нарушится, пропадет щемяще-пронзительное чувство хрупкости и нежности. Збышек и не настаивал. Ровно в десять Маша одевалась и уходила домой. Она шла по улицам бережно, будто боялась расплескать сосуд, наполненный счастьем и любовью.
   Они часто после работы садились в машину и мчались бесцельно, куда придется, заезжая на обратном пути к Ольке. Иногда секс случался прямо в автомобиле, иногда в лесу, иногда у подруги в ванной. К их паре быстро привыкли, добродушно посмеивались и многозначительно перемигивались, когда Збых и Маша исчезали за дверью.
   Збышек открыл ей старинный парк недалеко от Петергофа. В нем росли вековые дубы и не менее древние липы. Все деревья были дуплистые, в несколько обхватов. За парком никто не ухаживал, поэтому бывшие дорожки буйно заросли цикутой по пояс, беседки дореволюционных времен осыпались, пляж был завален бревнами и всем, что приносят из моря шторма. В этом парке, прелестном своей запущенностью и редкой несуетностью, прошло детство Збышека, и он спешил поделиться с Машей своим миром, своей вселенной. Влюбленные шлялись допоздна по темным аллеям, и, кажется, не было ни одной поляны, где бы они не отметились своей страстью.
   Осенью гулять стало холодно, и парочка большей частью сидела дома у Збыха, пила жасминовый чай с пряниками. Збышек помогал ей зубрить аспирантские курсы, писал за нее рефераты по гуманитарным дисциплинам. Маша и сама без проблем сотворила бы их, но ей ужасно нравилось, когда возлюбленный шлепал перед ней пачкой распечатанных листов и гордо вздыхал: "Ну вот, целую ночь не спал. Уж и не знаю, смогу ли сегодня". Маша смеялась, бросалась к нему с поцелуями, и он, конечно же, мог.
   Зимой Каспер стал болеть. Бывшая стала бесконечно вызванивать Збыха, просить посидеть с сыном, отвезти в больницу, привезти из больницы, организовать санаторий, записать в бассейн и на массаж. Збых безропотно мотался с Каспером по медучереждениям и времени на Машу уже не хватало. Маша прижимала телефонную трубку к уху и в сотый раз слушала, как Збышек умоляюще говорит ей: "Зайчонок, сегодня не могу, у Каспера физиотерапия". Как можно было обвинить Збышека? Он разрывался между сыном и Машей, и, понятное дело, здоровье мальчика было важнее.
   После Нового Года лаборатория Левандовского совершила невероятно важное открытие, и Доктор Збых, готовясь к судьбоносной конференции в Осло, на которой планировал заявить миру о своих достижениях, совершил глубоководное погружение в науку. Маша протекала параллельным курсом и не являлась основным Збыховым событием. "Может, поженимся?" - решилась спросиь Маша, но Збых ужаснулся: "Сейчас?! Некогда! Подожди, зая, разгребусь с Каспером и конференцией, и тогда подумаем".
   Однажды Маша застала Збышека в его лаборатории с кастрюлькой в руках. Он с аппетитом лопал голубцы. "Бывшая притащила, - пояснил он, - я еще сегодня должен Каспера на занятия свозить, она вот решила подкормить меня". Машу эта злосчастная кастрюля покоробила, но она смолчала. Наверное, зря. Наверное, надо было раскричаться и выбросить эти чертовы голубцы, и объяснить, что она сама может готовить ему, и нечего приниматься за старое.
   Конференция прошла в марте, Збышек вернулся оттуда задумчивым и отстраненным. В первый раз их встреча у Збыха дома ничем не закончилась. Они просто попили чай, поболтали о чем-то пустяковом, и Маша ушла. "Он устал, просто устал", - сказала себе Маша, вступая на скользкую дорожку самообмана, - "Он же не выгнал меня, был мил и приветлив, правда, немного молчалив".
   Доктор Збых мучал Машу еще месяц. Он не говорил ей о необходимости расставания, но и не подпускал себе. Близость изчезла, осталась только знакомство и приятельские отношения. Но это равнодушие было хуже вражды, хуже злобы и ругани. Нас убивает не ненависть, нас убивает равнодушие.
   Наконец, Маша не выдержала. Поздним апрельским вечером, сопливым и ненастным, она позвонила в столь знакомую дверь. Збышек открыл. Он никогда не спрашивал, кто там. Маша не стала входить - зачем терзать себя. Она поцеловала Збышека и произнесла:
   - Прощай, Доктор Збых. Я так больше не могу. Тебе надо было просто сказать мне, что все кончено, я бы поняла.
   Збышек угрюмо склонил голову, разглядывая тапочки.
   - Папа, кто там? - послышался детский голосок из комнаты.
   - Закрывай за собой, дует! - скомандовал тут же другой голос, женский. Маша признала в нем бывшую Збыховскую.
   - Ну, будь счастлив, - решительно сказала Маша, - привет Касперу.
   На этом все и кончилось. Маша за последующее лето похудела на десять килограмм. Ей не хотелось есть, и ее сорокатрехкилограммовое тело отказывалось двигаться. Она с трудом таскала ноги, изображая прежнюю жизнь. Маша считала, что показывать свое тихое отчаянье никому нельзя, что никто не должен знать о ее опустошенности и обреченности, поэтому продолжала жить, как жила, только худела. Потом она грохнулась на экзамене по философии в обморок. Потом гастрит изъязвил ее настолько, что она ночи проводила в ванной, стараясь плакать потише. Потом напало апатичное отупение. А потом матушка насильно уложила ее в больницу и заставила написать десять сказок про шкодливого поросенка и его лучшего друга - маленького бульдозера Бульку. Поросенок с бульдозером, предназначавшиеся для ребятишек из матушкиного почечного отделения, если не излечили Машу, то по крайней мере, отвлекли и придали смысл краткому моменту текушей жизни.
   Олька, спасая Машу от депрессии, познакомила с неплохим парнем, другом ее мужа. Он был ничего, только все у них с Машей текло вяло и необязательно. Когда парень улетел в долгую командировку, а Маша опоздала на его проводы из-за перехваченного соседкой такси, роман благополучно завершился, не задев особенно ни одну из сторон.
   На плече лежала рука Марио, и на секунду почудилось, что это Збышек. Мимолетное горькое чувство прошелестело бесплотным облачком, но было безжалостно изгнано.
   Лариса посматривала в зеркало на воркующего красавчика Джеймса и на отстраненное лицо Маши. "Ломается", - подумала Лариса, - "строит из себя неприступную мамзель. Знает, что мужиков это еще больше распаляет". Лариса разозлилась, прибавила скорости, закладывая небезопасные виражи. "Тойота" шарахалась, но эти двое не обращали внимания на качку, и Лариса форменным образом взбесилась.
   Лариса с трудом переносила чужие победы на личном фронте. Казалось бы, что еще желать - салон драгоценностей, кафе-шоколадница, обеспеченный муж, закрывающий глаза на амурные интрижки, броская внешность и красивая фигура - живи и наслаждайся! Но нет, человек - существо динамическое, постоянство, будь оно хоть трижды сахарное, скучно и прямым ходом ведет к унынию. Умные спасаются творчеством, неважно, какого масштаба, нетленными ораториями или же блогами на кулинарных сайтах. Глупые склоняются к разрушению. Опять же, масштаб у все разный, кто-то опрокидывает урны, а кто-то поджигает Рим. Лариса, например, невинно хлопая глазками, отбивала мужиков у соперниц.
   Нельзя сказать, что Ларисой двигала страсть. Увлечения мужчинами начались всего лишь как вид спортивно-похудательной деятельности, как часть диеты, придуманной ей самой. Но очень быстро Лариса вышла в этом хобби на иной смысловой уровень. С какой бы барышней ни сталкивала ее судьба, ей в каждой виделась то Соколовская, то Бобрикова, то многодетная биологиня. То есть те, кому достижения Ларисы показались бы несущественными.
   Первой жертвой Лары стала Светик, та самая Светлана, что когда-то была ее подругой. У Светланы был цепкий характер, она сама выстраивала свою жизнь, пусть и не вполне порядочными методами. Она возила вещи из Литвы, и, выдавая их за итальянские, выставляла на продажу в "бутике". "Бутик" находился в Бирюлево и на фоне окружающего китайско-турецкого ширпотреба выглядел весьма респектабельно. На этх литовских шмотках Светка приподнялась, обзавелась собственной квартирой там же в Бирюлево, машиной и мужем Славиком. Славик был в полном подчинении у Светика, но не роптал, послушно вел дела жены и возился с их годовалой дочкой. Самой Светлане заниматься с девочкой было некогда - она на тот момент окучивала местную администрацию на предмет аренды помещения под модный фитнес-клуб. Однажды она послала своего ненаглядного Славочку к Ларисе, та обещала отдать три торшера, которые ей надоели, и которые могли бы сгодиться в "бутике" Светика. Славик, наивный рослый детина с детским выражением лица приехал к Ларисе в кафе и сел за столик, ожидая выхода Лары.
   Лариса из своего кабинета видела, как подъезжал муж подруги, и как он перекладывал детское сиденье в багажник. От этой картины Лариса чуть не задохнулась: он нее на версту несло тихим семейным счастьем чужой пары. У этой пары бизнес был помельче, и жили они в самом захудалом углу столицы, но ничуть их не волновало. И кроме того, Славик, в отличие от Васи имел почти два метра роста и пышные светлые кудри. И был помладше лет на пятнадцать.
   Лариса сама вынесла чашечку кофе. Подавая ее Славику, Лариса наклонилась, продемонстрировав умело приоткрытое декольте. Светик была большой модницей, жестко следила за собой, но у нее не было того, чем природа наградила Ларису - груди четвертого размера. Светик со своим нулевым бюстом никак не могла потягаться в этой области с подругой. Славик узрел предложенную ему картину и воодушевился. Потом Лариса помогла запихнуть торшеры в автомобиль, конечно, только ради того, чтобы Славик полюбовался достойным видом сзади. Затем она громко пожалела бедного мальчика, загруженного сосками и ползунками, погладила его по голове. Потом Славик прибил в кафе к стене гвоздь, на который Лариса торжественно повесила "новую" картину (картина была спешно изъята из кабинета), и опять же громко восхитилась мужественным поступком. Словом, слабые места Светика - грудь и низведение мужа до няньки - Лариса отыграла по полной. Ну как Славику было устоять?
   Лариса морочила голову Славику месяца два. За это время бедняга втрескался настолько, что ушел из семьи и предложил свою небогатую руку Ларочке. Ларочка, пообещав подумать, укатила на полгода в Швейцарию поправлять здоровье, а когда вернулась, ни Славика, ни Светика в Москве уже не было. Обозленная Светлана продала все что имела и укатила с дочкой сначала в Литву, потом в Ирландию. А Славик загремел на пару лет в тюрьму как соблазнившийся легкими деньгами зиц-председатель какой-то липовой фирмы, замешенной в нечистых делишках.
   Следующим стал начальник Васи, грубоватый человек кавказского происхождения. Он явился в салон Ларисы для выбора подарка своей матушке по совету Васи. С ним была молчаливая самоуверенная женщина, увешенная брильянтами и золотом, в надменных глазах которой Лариса увидела себя мелкой обслуживающей персоной. Супруга, поняла Лариса с моментально накатившей злобой. Начальник принялся в нагловатой манере гонять хозяку салона то за одной, то за другой вещицей, пока Лариса не хлопнула рукой по витрине и не заявила, что она не позволит обращаться с ней как с прислугой. Тут был тонкий расчет. Лариса наметанным глазом заметила, что кавказец не привык, когда ему перечат, и такой жест заставит его обратить внимание на Ларису. И точно, начальник остолбенел, выпучил черные глаза. Он махнул жене пухлой ручкой, уходи, мол, а сам приблизился к Ларисе. Та не стала ждать, пока он разразится гневной тирадой, мило улыбнулась, подхватила его под локоток и усадила его в кресло. Поставила ногу в шпильке на это же кресло и заявила, что блондинки не терпят хамства. Кавказец все понял сразу. Он ущипнул Ларису за открывшиеся телеса, а вечером увез ее на роскошную дачу.
   Васин начальник, тиран и деспот в обычной жизни, в интимной сфере оказался любителем властных амазонок. Его кавказская жена по эту статью не попадала ни в коем разе. И многочисленные любовницы, притворно мурлыкающие ради очередной побрякушки, также не могли перечить и показывать силу. Лариса умно отвергала все золотые подношения, показывая себя с исключительно бескорыстной стороны и укрепляя мнение полюбовника об огромном чувстве. Но зато Лариса искусно подвела его к мысли о разводе и о будущей совместной жизни где-нибудь на Кипре.
   Развод состоялся. Чтобы не делить средства, Васин начальник упек жену в психушку. Лариса, которой уже изрядно поднадоел этот восточный человек, да и цель которой уже была достигнута, тайком встретилась со старшим сыном начальника и со слезами на прекрасных глазах рассказала, как его отец принуждал Ларису к сексу, обещая убить за неповиновение, и как ради преступного увлечения расправился с его матерью. Сын, терзаемый обидой за мать и замаячевшей возможностью поживиться папиными деньжатами, нанял ловкого адвоката, и подал на отца в суд. Суд, щедро подмасленный сыном и адвокатом, осудил условно начальника, и природоохранное ведомство тут же открестилось от блудного чиновника, по тихому уволив его. Когда Вася занял освободившуюся должность, он передумал наказывать гулящую жену, и более того, зауважал ее безмерно, решив, что Лариса пошла во грех только ради него. Он не догадывался, что все произошло только из-за того презрительного взгляда, которым одарила Ларису супруга бывшего начальника.
   Было еще с десяток спортивных побед. Однако полностью удовлетворенной Лариса так и стала. Оставались мужчины, которые были словно заговорены от чар Ларисы. Как назло именно у этих красивых и уверенных в себе мужчин были жены типа той ученой дамы из Шепетовки. И почему-то этих красивых мужчин вполне устраивали их шепетовские жены. Лариса снова поглядела в зеркало. Кудахчут. Она направила "Тойоту" на обочину, резко свернула с обочины. На срезе дорожного полотна машина скакнула по-козлиному, подбросила пассажиров к потолку.
   - Эй, ты там, за рулем! - крикнул Пушель, - держи ровнее!
   - Перебьешься, - ответила Лариса.
   Пушель мрачно пообещал:
   - Ничего, следующая ты тут полежишь, попробуешь на своей шкуре.
   У Пушеля затекли руки. Он попытался улечься поудобнее и передвинуться, чтобы видеть хоть что-то. Над ним нависали две спины и рука, приобнимающаяя одну из них. Голубок и горлица. Пушель сплюнул. Нельзя было сказать, что его радовала эта картина.
   Когда Николь "вступила в возраст", в жизненной копилке Рольфа позвякивало немало медяшек. Рольф успешно вел торговлю чаем-матэ, Рольф объездил почти весь мир, Рольф убивал и воевал, Рольф попробовал женщин всех цветов кожи. Оставалась только Николь - его сокровенное желание. Рольф был всего на три года старше названной сестры, но сам себе казался очень взрослым, а сестренка, напротив, очень юной.
   Он твердо решил жениться на Николь. Решил бросить к ее ногам все, чем владел, и родить банду из трех мальчишек. Рольф в мечтах представлял, как он и его парни с ружьями наперевес идут по канадской тайге, а мамочка Николь ждет их с охоты. Рольф нисколько не сомневался, что он сумеет произвести на свет трех мальчиков. Рольфа абсолютно не смущали неудачи с цветными женщинами. Они не белые, поэтому и дети не получались, считал Пушель. Точно так же его не смущало возможное нежелание Николь выходить за него замуж. Он обеспечен, здоров, накачан, - остальное дело времени.
   Рольф явился во Фридрихсхафен подобно героям колониальной эпохи - загорелый, прямолинейный до легкой степени неотесанности и с мешком алмазов. Николь встретила братца с усмешкой. Она не очень сильно изменилась внешне за те шесть лет, что не виделась с Рольфом. Но внутренне это был совсем другой человек. От взбалмошной девочки с издевательскими манерами пробующей свои чары особы не осталось и следа. Николь переросла провокационность поведения и любопытство власти над парнями. Она превратилась в уверенную красавицу с ровным характером. И, как показалось Пушелю, у нее никого не было.
   Николь повертела в руках массивную платиновую цепь и тяжелый браслет с бриллиантами, поблагодарила, однако ж не поспешила надеть. Рольф отметил это и тут же спросил:
   - Не понравилось?
   - Понравилось, - сказала Николь, - но к моему наряду это не подходит. Надену, когда будет торжественный повод.
   В уголках ее глаз притаилась улыбка. Похоже, в обозримом будущем торжественный случай не ожидался. Рольф моментально простил ей это. Стройная фигура, натуральные белокурые волосы и ярко-голубые глаза заранее оправдывали любые слова и поступки девушки. И, конечно, кожа. Нежная, прозрачная, веснушчатая. Рольф внезапно ощутил, как же он соскучился по такой белой коже за время, проведенное на экваторе.
   Рольф сразу объяснил цель своего прибытия, выложив перед девушкой все козырные карты. Николь не сказала "да", но и не оттолкнула брата. Ее родители ничего не имели против. Более того, отец крайне желал видеть Рольфа зятем, поскольку ни один молодой человек из компании дочери ему не нравился. Николь изучала живопись в Риме, и домой на каникулы привозила друзей - то обкуренных хиппи, то вонючих панков в косухах. Да и те немногие, кто был вне субкультур, все как на подбор обожали приложиться к абсенту, подпольно вывозимому то ли из Чехии, то ли из Англии. Крепкий парень Рольф на их фоне выглядел образцом приличного немецкого юноши.
   Николь взяла брата в оборот. Она принялась таскать его на все свои тусовки и игрища. Она жила отдельно от родителей, и весь ее каникулярный досуг состоял из этюдов на природе, поездок в горы, валянии на пляже, танцев и жарких дискуссий о прекрасном с собратьями по кисти и бутылке. В компании она одна была девушкой, почему-то у нее не было подруг, одни только приятели.
   - Женщины редко посвящают себя искусству, - пожала плечами Николь на вопрос Рольфа, где же другие барышни. - Обычная женщина посвящает себя одному виду искусства - мужчине.
   - А ты?
   - А я не знаю, - смеясь, отвечала Николь, - мне важно все на свете.
   У этой девушки было непростое качество: внутренняя свобода. Натура Николь ничем не была стеснена, не видела никаких ограничений. Для нее будто не существовали общепризнанные нормы и рамки. Рольф удивлялся, когда только Николь сумела приобрести это свойство, ведь в детстве она была как все. В некоторых вещах она была совершенно безбашенной. Вот, например, в воскресное утро, когда весь городок высыпал на гулянье в тянущийся вдоль озера парк, Николь со своими непризнанными гениями устроила класс обнаженной натуры прямо на глазах у почтенных бюргеров. Девушка без стеснения сбросила с себя одеяние и встала в позу лучницы, подставив лицо солнцу. Собратья-художники выставили свои мольберты рядышком на траве, принялись переносить на бумагу точеную фигурку в ярком пламенном жесте.
   Рольф, которого тоже взяли с собой, пришел в бешенство. Он покраснел, стал вертеть головой, оглядывая приятелей по очереди, пытаясь поймать в их прищурах малейший намек на похоть. Но студиозусы отнеслись к раздетой Николь в точности как к кукле. Некоторое время то один из них, то другой, уточнял позу, приподнимая или опуская локоть или же придавая изгибу поясницы бОльшую крутизну и выразительность. Потом они углубились в рисование, и острые взгляды, кидаемые на тело Николь, были всего лишь взглядами натуралистов.
   Николь уставала, опускала руки, прохаживалась по полянке, разминая поясницу, а потом снова вставала в ту же позу. Рольф поразился, как точно Николь воспроизводит свое положение после нескольких минут отдыха.
   Признав, не без зубовного скрежета, что рисовальщики не видят в Николь объект вожделенных мечтаний, Рольф, тем не менее, с каждой минутой ощущал в себе все больше и больше ярости. Дело в том, что на полянке стали собираться зрители. Девчонки хихикали и показывали пальцами, дети стояли с открытыми ртами, мужчины всех возрастов жадно пожирали глазами натурщицу, а солидные матроны фыркали и шептались с крайним неодобрением. Как могло, какое право имело все это стадо пялиться на Николь? Пялиться и стыдить самую прекрасную девушку на свете? И почему эта девушка выставляет напоказ то, что должно было быть предназначено только ему, Рольфу?
   Пушель не выдержал. Он стремительно приблизился к Николь, бросил ей в лицо платье:
   - Закройся! Так нельзя! - и метнулся к зрителям, - А вы что уставились? Расходитесь, расходитесь, нечего тут смотреть!
   - Бесстыжая потаскушка! - крикнула из толпы бабка в панаме. - Хоть бы постеснялась-то при людях! Куда смотрит полиция?
   Художники беззаботно рассмеялись и Николь вместе с ними.
   - Что поделаешь, господа, народ еще не вернулся в те славные времена, когда красивое тело было эталоном и символом божественности . Придется подчиниться. Вуаля! - произнес нарочито громко один их них.
   Как только Николь оделась, Рольф схватил ее за руку и потащил сквозь толпу зевак. Николь хохотала и это еще сильнее бесило Пушеля. В конце концов он швырнул сестру на скамейку.
   - Никогда так больше не делай, - зловеще произнес Рольф, - только я могу смотреть на тебя в таком виде.
   - Это почему же? - усмехнулась девушка. - С каких пор у нас феодальное право?
   - С тех пор как я решил, что ты будешь моей женой.
   Николь поскучнела, посерьезнела. Принялась наматывать на палец локон.
   - А помнишь, братец, как ты завалил медведя, - спросила Николь. - Ведь ты тогда пренебрег мной, брезгливо так отверг мои намеки.
   - Я не должен был тогда касаться тебя, ты, наверное, не поймешь, я с ума по тебе сходил, но я не должен был. А иначе вся энергетика ушла бы впустую. Иначе я потерял бы цель.
   Николь приподняла бровь:
   - У, братишка, куда тебя понесло...Воспитание арийца и сверхчеловека...Это тебе твой американский дед внушил? Руди, очнись, какая энергетика? Какая цель? Ты решил перевернуть мир? Победить всю нечисть? Тогда нам с тобой не по пути. Я не Брунгильда, и пока ты там воюешь с драконами, я буду наслаждаться солнцем, жизнью, друзьями, искусством...
   - ...сексом, вином, никотином,...
   - Да, и вином, и никотином! - вскинулась сестра, - Это честнее! И счастливее. Человек живет для счастья, а не для борьбы. У тебя на уме одни пистолеты и приемы карате, а мне совсем не хочется провести жизнь завхозом оружейного склада. Запомни, Руди, это не мое. Я люблю секс, живопись и книги. А ты... Что ты прочел за последний месяц, кроме биржевых сводок и обзора политической ситуации в Мумба-Юмба?
   - Я прочел Ницше и Хайдеггера, - отчеканил Рольф.
   - А я Саган и Воннегута. Видишь, мы с тобой говорим на разных языках...
   - Ты любишь секс, - яростно прервал Рольф. Он стоял перед Николь, широко расставив ноги. Сжатые его кулаки угрожающе выпирали из боковых карманов брюк. - И давно ты его любишь?
   - Я пойду, - сказала Николь, вставая со скамьи, - меня ждут.
   Пушель силой усадил ее обратно.
   - Ты не ответила мне. У тебя кто-то есть? Или ты трахаешься со всеми подряд за просто так? Или за деньги?
   - Хорошо, - холодно произнесла сестра. - Я отвечу. Не вижу смысла скрывать. Все равно через пару месяцев будет видно...
   - Что видно? - не понял Рольф.
   - Руди, я беременна. У меня будет ребенок. И я не трахаюсь со всеми подряд за просто так или за деньги. Я ответила?
   Рольф окаменел. Что угодно ожидал он услышать, только не это.
   - Но ты стояла обнаженная там, на поляне. И я ничего не заметил...
   - Срок два месяца, что тут заметишь?
   - Может, ошибка?
   - Я ходила к врачу, - жестко ответила Николь.
   - Кто отец?
   - Неважно. Человек, которого я люблю.
   - А он? Он женится на тебе?
   - Нет. Я не нужна ему. Как тогда, в детстве, не нужна была тебе.
   Рольф схватился за голову:
   - Господи, да что ты уцепилась! Я же обожал тебя, я не хотел начинать раьше времени. Я и сейчас ...Почему не я? Почему другой?
   - Потому что ты был далеко и ты был холоден. Мне нужно тепло.
   - А этот...твой..., - протянул Пушель неловко, - чем занимается?
   - Журналист.
   - Понятно, - сказал Рольф. - Понятно. Он знает о ребенке?
   - Знает.
   - И не хочет жениться?
   - Он считает, что это не его ребенок. Но я точно знаю, у меня не так много было парней, как ты думаешь. Всего двое.
   Пушель с горечью посмотрел на Николь, на разбитые надежды, на несбывшиеся мечты и молча ушел.
   Конец нехитрой истории был стремительным. Рольфу не составило труда выяснить, кто же этот таиственный журналист. Им оказался крайне смазливый жгуче-брюнетистый итальяшка, владелец цветастого журнала для скучающих бездельников. Николь подрабатывала у него дизайнером-оформителем. Итальяшка жил в Риме и состоял в родстве с половиной кабинета министров. За его спиной ехидно перемигивались богатые и влиятельные члены огромной семьи. Рольф съездил к нему. Попробовал воззвать к совести, на что любвеобильный мачо только рассмеялся и заявил, что у него нет возможности жениться на всех своих шлюшках.
   На следующий день итальяшку нашли в виде, неотделимом от кучи искореженного автохлама на повороте у Ла-Фосса. Вскрытие показало 3 промилле алкоголя в крови.
   Пушель, похудевший, ожесточенный, преисполненный презрением ко всему женскому полу, уехал обратно в Тайланд. Николь родила чернявенького парнишку. Все с тем же уверенным спокойствием и жизнелюбием, не создавая трагедии из ситуации, она продолжила свой путь в искусстве, и, кажется, стала неплохой художницей.
   - Впереди широакая дорога, - сообщила Лариса - Куда сворачивать?
   - Налево, - подал голос Пушель. - Скоро Сураттхани.
   - До пристани далеко еще?
   - Точно не скажу, - встрял Марио, - но около часа езды. Там после железнодорожной станции начнется активное движение автобусов, они все везут на пристань. Держитесь за ними.
   - Смотри, Пум Пуй, - сказал Пушель, - мы с тобой теперь в одинаковом положении, оба валяемся, как мешки, и ни черта не видим. Все из-за глупых и злых баб. Скажи, Пум Пуй, ты не из-за бабы покалечился?
   Таец подал голос из своего закутка:
   - На меня упала машина. Я уже говорил.
   - Это я помню. Но видишь ли, машина может быть формальной причиной, а истинная, вызвавшая формальную причину, лежит где-нибудь в стороне.
   - Простите, сэр, я не очень Вас понимаю.
   Пушель вздохнул:
   - Ну да, с кем это я говорю.
   Вздох его прозвучал как-то очень громко, так что собака неожиданно сползла, потягиваясь, со своего сиденья и пришла к связанному немцу. Она внимательно посмотрела ему в лицо, поймав его взгляд, завиляла хвостом, а затем, дабы окончательно пожалеть человека, от души лизнула его щеку. Исполнив ритуал дружелюбия и приязни, собака плюхнулась рядом с Пушелем, уложила башку на его плечо.
   - Господи, чем Вы ей так понравились? - покачала головой Маша, она наблюдала за этой картиной единения, повернувшись назад, - Вот ведь чистое существо, любит абсолютно всех.
   - Может, и любит, - проворчал Пушель, - но этот череп весит килограмм пять. - Однако ж прогонять Пуму не стал.
   Пум Пую была видна только макушка Маши и немного лба. Он глядел на них из-за кресел, вспоминая белую девочку и белые сигареты. У той волосы были совсем светлые, у Маши немного темнее. Сначала Маша показалась Пум Пую сестрой-близнецом его мимолетной подружки, и только сейчас начинали проступать различия между ними.
   Забавно, но ту девочку Пум Пуй однажды встретил еще раз, когда прошло лет пять или шесть. Она споткнулась об него на улице и радостно завопила:
   - О! Какая встреча! А я помню тебя!
   Пум Пуй отвернулся, он не хотел, чтобы она видела, как он побирается. В уголке ее губ тлела тоненькая сигаретка. Девушка присела на корточки перед ним:
   - Ты что, не узнаешь меня? Помнишь, как мы курили вместе в монастыре? У меня там еще брат был.
   - Помнить, - сказал Пум Пуй. - Ты устроить пожар.
   Девушка рассмеялась:
   - Да, прикольная тогда случилась заваруха! Вот шухеру-то было!
   Пум Пуй не знал, что еще сказать, но девушка взяла все в свои руки. Сначала - в буквальном смысле слова. Не вынимая сигарету изо рта, она оттащила Пум Пуя за шкирку на газончик, уселась рядом на траву в кустах.
   - А я вот решила прошвырнуться по прежним местам, - объяснила она, - мне всегда в Тае нравилось. Мы теперь в Швеции живем, папашку туда заслали. Ну и скукотища там, и холодно. Я на каникулах всегда в Тай езжу. Ну, а ты-то как? Все делаешь свои домики для духов? Или только ползаешь за милостыней?
   - Ползать. Домики теперь никто не покупать.
   - Ага. Это точно ты. У тебя всегда были проблемы с глаголами. - Девушка говорила, не трогая сигарету руками, та управлялась исключительно кончиками губ. - Хочешь, дам немного денег? У меня есть.
   Пум Пуй помотал головой:
   - Нет. От женщины не хотеть.
   Девушка пристально взглянула него. Пум Пуй не увидел это, был поздний вечер, и было темно, но почувствовал всей шкурой. Не так часто на него смотрят девушки. Она сказала:
   - Бедный...Тяжело, наверное, так только ползать и думать только о том, что бы сегодня поесть.
   - Я думать не только о еде.
   - А о женщинах ты думаешь?
   Пум Пуй покраснел. Конечно, этого никто бы не заметил в темноте на смуглой коже, но Пум Пуй смутился. О женщинах он думал, как о богах: они далеко, да и есть ли они вообще? Тетушка Сирилак не в счет, она пожилая и безо всяких глупостей. А те, которые с глупостями, жили в ином мире, не в мире Пум Пуя. Иногда мысленно он представлял, как к нему приходит некая красавица, но что с ней делать дальше, Пум Пую было непонятно, и поэтому мечты заканчивались поглаживанием по голове.
   - У тебя никогда не было и никогда не будет женщины, вот что ты думаешь, - продолжала девушка. И чего она прицепилась к этой теме? Рассказала бы лучше о брате.
   Девушка помолчала, явно что-то прикидывая в уме, медленно произнесла:
   - Ты, наверное, и не видел женщину вблизи. Конечно, кто же захочет с тобой...Но ты на самом деле парень ничего. Не выдал нас тогда. Ну, после пожара. Поэтому, знаешь что, я отблагодарю тебя. Я тебе покажу, что у женщин вот здесь.
   Девушка скинула майку, перевернула Пум Пуя на спину:
   - Смотри же. Красиво?
   Она сидела рядом с обнаженным бюстом, ее небольшие холмики-персики чуть вздымались в такт дыханию. Девушка вся была светленькая, но грудь ее выделялась особенно белизной. Розовые соски с аккуратными ободками торчали дерзко и слегка задорно. Пум Пуй подумал, что у них характер, как у хозяйки.
   - Что же ты молчишь? Тебе нравится?
   Калека попытался ответить, но издал только невнятный сип. Его горло было крепко заперто спазмом, а сердце стиснуто цепким ободом неизвестного чувства.
   - Ну и хорошо, - сказала девушка. - Я рада, что тебе понравилось. Мне пора.
   Она оделась и упорхнула. А Пум Пуй так и остался лежать под кустом всю ночь. Он боялся расплескать все то, что его переполняло. И еще он немного стыдился за себя. Ведь тогда после пожара он не специально умолчал о близнецах. Просто так сложились обстоятельства в их пользу.
   Пума хрюкала и кряхтела, Пум Пуй вытирал набежавшие слезы, Марио все крепче сжимал Машино плечо, Маша не сопротивлялась.
   - Приехали, - сказала Лариса, - вон пристань.
  
К оглавлению
  

Глава 14
Сто тысяч баксов за переправу

* * *

   Марипур очень любил свою дочку. Он каждый день говорил ей, какая она красавица и умница. Но поскольку Марипур считал, что не стоит баловать детей, он разговаривал с дочерью суровым громким голосом. Девочка пугалась, плакала и убегала.
   Еще Марипур терпеть не мог дочь своего соседа, потому что та была вредной и противной, таскала яблоки из чужого сада, дразнилась и показывала язык. Марипур подходил к хулиганке и ругался. Но так как Марипур опасался соседа, делал это спокойным и даже нежным голосом, с ласковой улыбой на лице.
   К удивлению Марипура его собственная дочь старалась не общаться с отцом, зато чужая девчонка наоборот, слишком часто проводила с ним время. Марипур стал думать, что дочь его не любит, в отличие от соседской девочки.
   Однажды Марипур охрип, и у него перекосило лицо флюсом. Когда он стал говорить дочери обычные слова, та неожиданно прижалась к Марипуру и поцеловала его. А юная проказница, вынужденная прислушиваться к измененному голосу, обнаружила, что ее ругают, и с плачем убежала домой.
   Никакого монаха поблизости не оказалось, поэтому Марипуру пришлось самому догадываться, что самое значительное содержание может умереть из-за неподобающего способа подачи. И что информация неразделима со своим носителем. Дальше Марипур думать не стал, ибо убоялся высот своей мысли.

* * *

   Сине-зеленое море, окольцованное мерцающими в дымке горами, выглядело фантастически. Едва только Маша влезла из машины и окинула взором величественную красоту, которой и дела нет до мелкой людской суеты, как сердце ее заколотилось, а по жилам растеклось волшебное чувство дальних стран, зовущей дороги, таинственных приключений. В раннем детстве это чувство могло возникнуть от проезжающего мимо трамвая, скрывающегося за поворотом, дальше которого ты никогда в своей жизни не ходил, или же от гулких и протяжных гудков тепловоза, не слышимых в дневном шуме городской жизни, раздававшихся откуда-то издалека, с окраинных улиц, и только ночью. Затем оно неизменно пробуждалось на вокзалах, когда мимо тебя проносились люди с чемоданами и рюкзаками, пахло поездной гарью, и тебя грубо окрикивали суровые носильщики, толкающие тележки с грузом. Казалось, все эти пассажиры едут не в Верхнюю Пыжму и не в Кандалакшу, а непременно в Порт-Ройал, Куалу-Лумпуру или, на худой конец, в Петропавлоск-Камчатский, где всегда полночь. Оно подкатывало к горлу, когда ты глядел на тающий след самолета в бесконечно высоком небе, и ты представлял себе, как в нем сидят и поплевывают сверху на привычную рутину нашей жизни счастливые люди в гавайских рубахах, а в багаже у них непременно грубые ботинки для пустыни, фляжка с ромом, швейцарский нож и широкополая шляпа.
   На парапете из железных балок, обитых старыми покрышками, скучали голоногие мальчишки. Один из них бросал камешки, стараясь перекинуть их через пришвартованное небольшое судно типа баржи или же катера с широкой палубой, двое других просто болтали ногами. Расслабленный таец неспеша бродил рядом и подбирал мусор. В домике с кассой дремала толстая почти чернокожая женщина, работы у нее пока не было: следующий паром на Самуй только через час, а все прибывшие уже обилечены. Пассажиры двух автобусов толкались в кафе, где по совместительству продавались и изделия местных промыслов. Бабулька со сморщенным лицом под зонтиком продавала непонятно что. Маша купила у нее на пробу один пакетик, это оказалось неспелое манго с острой перечно-соленой приправой, от которой во рту разгорелся пожар, похлеще всех русских революций.
   Всего в очереди стояло восемь машин (из них три - серебристые), "Тойота" была последней. Ни Пум Пуй, ни Пушель не стали высовываться из автомобиля. Пум Пуй не захотел, а Пушелю не позволили. Марио выгуливал радостно виляющую хвостом Пуму, Лариса с томным видом таскалась за Марио. Иногда мистер Джеймс вскидывал глаза, ловил взглядом местонахождение Маши. Лариса в свою очередь ловила его взгляд и сердилась, но не подавала виду.
   За столиком кафе сидел человек в белой сорочке. Рядом с ним на скамье был небрежно кинут черный пиджак. Человек потягивал через соломинку шейк - сок со льдом и мороженым - и наблюдал за Машей. Он ничуть не таился, таращился без стеснения. Маша подошла к нему:
   - Со мной что-то не так? - спросила она нахального зеваку по-английски.
   - О, нет, с Вами все окей, - поспешил ответить незнакомец. Он был из местных, с достаточно темной кожей. - Извините меня.
   - Тогда какого черта ты уставился, - пробормотала Маша по-русски скорее себе самой, и перевела: - Я сказала, что сегодня не так жарко, как вчера.
   - Я же извинился, - смущенно произнес по-русски таец, - больше не буду пялиться.
   Маша поперхнулась своим манго:
   - Пялиться?... А-а-а! Кажется, я узнала Вас, мистер полиглот. Это ведь Вы там в лесу мне собаку привели.
   - Я, - скромно сказал человек. - Я боялся, что она не найдет Вас.
   - И не Вы ли, случайно, мелькнули сегодня утром на месте нашей ночевки?
   - Меня заметили? - наивно огорчился парень.
   Маша вздохнула:
   - Если Вы насчет автобуса и его содержимого, Вы не беспокойтесь. Все в целости и сохранности. Мы не собираемся ничего трогать. Мы все вернем хоть сейчас.
   - О чем это Вы? - удивился человек, - Вы что-то стырили?
   От этого словечка Маше стало смешно и легко. Нет, этот чудак не террорист-сепаратист. Тогда кто же он?
   - А...- хотела продолжить Маша, но заметила, как Марио, собака и Лариса подходят к "Тойоте", подле которой все ползает сборщик мусора, а вслед за ними пристраивается серебристый автомобиль, и из него выходят три человека со странно оттопыренными карманами, как мусорщик неспешно направляется к мальчишкам, ставит свое ведро и начинает приглядываться к новой машине и ее пассажирам, о чем-то негромко беседущими с Марио и Ларисой.
   Маша невежливо бросила собеседника, спряталась за дерево. Тот обеспокоенным взглядом проследил вслед за Машей, как у одного из трех прибывших мелькнуло оружие - что-то вроде пистолета с удлинненым стволом, и как по его жесту Марио с Ларисой садятся в "Тойоту", на второе сиденье, а двое других рядом с ним и тут же разворачиваюся.
   Маша также заметила, как ленивый таец, подбиравший до того бумажки, делает знаки Маше, жестом показывая на катер. Маша все поняла.
   Тем временем Пушель, услышав приглушенные фразы чужих людей за дверьми, змеей проструился к Пум Пую и беззвучно показал на ремень и руки. Пум Пуй так же тихо освободил немца. Тот сунул ему в руки одну из винтовок, глазами очертил дверь. Пум Пуй с ликованием в душе принял винтовку. Воистину, это его день и его шанс! Он не пожалеет себя, но сумеет спасти этих добрых людей и вырваться из круга предопределенности.
   Когда три человека сели в машину, Пушель резким невероятным броском, как показалось Марио и Ларисе, несовместимым с возможностями человеческого тела, обрушился на того, кто сел за руль. Он ударил его головой о лобовое стекло, в это же время Пум Пуй выстрелил снизу по ногам двух других. Пули никого не задели, но заставили отвлечь внимание, и за краткий миг упущенного контроля Пушель столкнул лбами двух других. Маша, спринтерским забегом преодолевшая десять метров до машины, распахнула дверь со стороны водителя, выдернула его наружу, Пушель с Марио под вопли и трели Ларисы вытолкали с другой стороны два обессиливших тела. Маша впрыгнула за руль, включила зажигание, сдала назад. Она впечаталась в автомобиль обидчиков, вывернула руль, и повела "Тойоту" к воде. Прогуливающийся народ заволновался, вытолканные преследователи стали очухиваться. Мусорщик уже стоял на барже-катерке и махал рукой. Мальчишки ловко отпускали канаты. Маша въехала на баржу, та, затарахтев, проворно отчалила. Двое из преследователей побежали вслед, но не рискнули прыгать на борт, хотя два метра от берега были не самым большим препятствием. Они разрядили обоймы в катер, не трогая, впрочем, "Тойоту". Видимо, уничтожение минивэна и его груза не входило в их планы.
   Как только пристань уменьшилась в размерах до почти невидимого состояния, и переполох на берегу перестал быть слышным, из "Тойты" на палубу высыпали все беглецы, включая Пум Пуя и собаку. Их парочка радостно подползла поближе к борту, чтобы можно было наблюдать за скольжением парома по воде.
   Пушель, засунув руки в карманы, вразвалочку подошел к Ларисе. Он молча навис над ней с каменным выражением лица, будто прикидывая, сразу ее выбросить в набежавшую волну или погодить. Лариса запаниковала.
   - Что Вы так смотрите? - закричала она. - Нас чуть не укокошили, а он смотрит!
   - Я бы предпочел, чтобы тебя укокошили, - мрачно заявил Пушель, - мерзкая истеричная жадная баба.
   - На себя посмотри, - взвилась Лариса, - то же мне, благородный сэр! Можно подумать, что ты готов оставить деньги. Да ты только и мечтаешь, как нас перестрелять и все прикарманить!
   - Почему же я раньше этого не сделал? - зловеще спросил Пушель, - Ведь у меня было достаточно возможностей устроить это.
   Лариса, поняв, что немец не собирается прибить ее прямо сейчас, воодушевилась:
   - А где тебе было сделать? На трассе у всех на глазах? Только в лесу на ночевке. Так ты и попытался убить, только не попал. А не попал, потому что все спали не там, где легли ночью. А ты стрелял в старое место, вот и промахнулся! Ты еще и слепошарый наверное!
   Пушель размахнулся и от всей души залепил Ларисе пощечину сначала слева, а потом справа. Лариса взвизгнула, бросилась на Пушеля с коготками. Тот успел перехватить правую руку Ларисы, но она левой рукой полоснула немца по виску. Висок расчертился тремя алыми полосами - у Ларисы был отменный маникюр. Пушель яростно скрутил Машину соотечественницу, грохнул на палубу, придавил коленом.
   - Сейчас я тебя свяжу, - пообещал он, - полежишь тут, пока не причалим.
   Марио, с интересом наблюдавший за развитием сюжета, вдруг стал серьезным и даже нахмуренным. Он толкнул Пушеля ногой, тот упал рядом с Ларисой.
   - Женщин бить нельзя, - убежденно сказал Джеймс, - даже если у них несносный характер. Зарубите себе это на носу Пушель, а иначе будете иметь дело со мной, а это гораздо серьезнее.
   Пушель поднялся. Рассмеялся с нарочитой ноткой демонизма в голосе:
   - Милый мальчуган! Он будет иметь со мной дело! Ты, наверное, хочешь сказать, твой папа за спиной будет иметь со мной дело? Или нет, вся охранная свора папиных корпораций будет иметь со мной дело? Или даже купленное полиция Соединенных Штатов будет иметь со мной дело? Или еще круче: все карманное папино правительство США будет иметь со мной дело? Уточняй, пожалуйста, мне надо как следует подготовиться к великой битве с ратью безгрешных ангелов.
   И метнулся на Марио, повалил его, попытался уложить лицом вниз. Марио вывернулся, завязалась борьба нанайских мальчиков. Пума присоединилась к замечательно шумному действу и принялась нарезать круги с подвываниями и повизгиваниями.
   - Да хватит вам! - бросилась к мужчинам Маша, - Вот идиоты! Сначала помогают друг другу убежать, а потом лупят друг друга. Ну, и где смысл? Вы лучше паромщику бы спасибо сказали! Он, между прочим, нас спас.
   Все замолчали, повернулись к тайцу. Тот сидел не бочке и, улыбаясь, смотрел на проистекавшее безобразие. В рубке за штурвалом стоял парнишка, тот самый, что кидал камушки на пристани. Заметив, что его заметили, он помахал рукой и тоже заулыбался.
   - Гм, - сказал Пушель и церемонно поклонился владельцу баржи. - У Вас были причины нам помогать?
   Таец кивнул.
   - Мы должны отблагодарить Вас? - догадался Марио.
   Таец кивнул снова.
   - Сколько? - продолжил Пушель.
   - Сто тысяч долларов, - скромно произнес капитан.
   Лариса задохнулась от возмущения:
   - Сколько? Сто тысяч у.е.? Ты с ума сошел?
   Таец возразил:
   - Мне показалось, что вы очень-очень рисковали. Я подумал, жизнь стоит дороже этой суммы.
   Пушель достал из автомобиля двадцать аккуратных пачек, вложил их капитану в руки.
   - Разумеется, сэр, - сказал он. - Вы совершенно правы.
   - Зачем Вам эти деньги, добрый человек? - спросил Марио.
   - Господи, ну зачем людям деньги? - покачала головой Лариса. Она уже почистилась и прихорошилась. - Ну, как маленький прямо.
   - Куплю новый катер, - сказал таец, - этот долго не протянет. Да и сыну на этом уже неинтересно.
   - А я думала, вы уборщик, - сказала Маша. - Вы на пристани бумажки собирали.
   Таец опять заулыбался:
   - Я всегда убираю. Когда мусор валяется, это не хорошо, некрасиво.
   Лариса недоверчиво спросила:
   - И чего же, Вы везде убираетесь, куда приедете?
   - Ну да. Везде же некрасиво.
   - Вот бы Вас к нам в Москву, - съязвила Лариса, - там бы и померли на мусоре.
   - Ну, зачем Вы так? - поморщилась Маша. Пушель вслед ее словам окатил Ларису злобным взором, и та замолчала.
   Марио сел рядом с Пум Пуем, стал гладить задремавшую собаку. Пума приподняла брови и, не открывая глаз, перекатилась на спину, подставила солнцу и людям брюшко. Передние лапы ее, уморительно повисшие в позе зайчика, совершенно расслаблено болтались от порывов ветерка.
   Лариса неожиданно метнулась к корме. Звук, которым она огласила окрестности, напомнил всем о волнах и морской болезни.
   - Меня укачивает, - пожаловалась Лариса, вернувшись назад. Она забралась в автомобиль, захлопнула дверь. Пушель подумал и тоже сел в машину. Наверное, решил, что Лариса и деньги должны быть под контролем.
   - Когда укачивает, надо на воздухе смотреть вдаль, - сказал Пум Пуй, но Лариса его не услышала.
   Маша расслабилась. Берег превратился в далекую смутную полосу на горизонте, небо раздвинулось, картина вокруг поредела, резко разделилась лишь на воду и воздух. Только горы нечетким штрихом очерчивали широкий пейзаж, да проплывающие островки давали небольшую зацепку глазу. Все замедлилось, затормозило, покрылось безмятежной дымкой, пока Машу вдруг не озарило:
   - Послушайте, а ведь Лариса права. Мы все, кроме Пум Пуя досыпали не там, где начали. Лариса легла в машине, но ночью переместилась на поляну, с другой стороны от машины. Пум Пуй был слева, а Лариса справа. Я заснула под деревом, на корнях, но потом ушла в машину, мне стало колоть в бок. Вы, Марио были с другой стороны от этого же дерева, а я Вас увидела бегущим откуда-то из кустов. И Пушель тоже откуда-то бежал. И если человек с вечера присмотрел, где кто лежит, то ночью он мог запросто ошибиться и выстрелить по пустому месту.
   - При наличии луны, звезд и фонарика, увидеть лежащего человека не составляет труда, - возразил Марио. - И что это была за машина? Нет, тут игра похитрее. Пушель плетет какую-то интригу, я точно уверен.
   - Или Вы, - глядя на Марио в упор, сказала Маша. - Больше некому. Остальные - это я, калека, пес и случайная тетка. Себя я точно не подозреваю, и собаку, пожалуй. Да и остальных. Только Вы и Пушель.
   Пум Пуй отчаянно замотал головой:
   - Нет, это не сэр Марио! Он не мог! Он добрый!
   - Видите, я не мог, - смеясь, ответил Джеймс, - Пум Пуй точно знает.
   - Ну, если только Пум Пуй..., - задумчиво пробормотала Маша.Что крутитилось прямо на поверхности, но Маша никак не могла ухватить это нечто.
   Марио подвинулся поближе, приобнял Машу за талию. Его светлые кудри мягко резвились под набегающим ветерком, глаза изменили цвет с изумрудного на бирюзовый - под цвет моря. Марио был божественно хорош. Он проникновенно произнес:
   - Маша, позвольте пригласить Вас на ужин и тем самым отблагодарить Вас за наше спасение. Если бы не Вы, нам бы точно не поздоровилось...Не возражайте! Считаем, что приглашение уже принято!
   - И чем Вы собираетесь меня угощать? - поинтересовалась Маша. - Уж не омарами ли?
   - Именно омарами. Выберем самого большого, проверим, чтобы был мальчиком. Вы знаете, что у лобстеров мальчики вкуснее девочек? Но я бы посоветовал голубого краба. Вас, может быть, смутит, что он дешевле лобстера, но Вы не поддавайтесь общему мнению. Голубой краб нежнее и таинственнее вкусом, а омары - это всего лишь бренд, магия имени. И рис, конечно. Только мы возьмем не клейкий северный рис, а рассыпчатый жареный с овощами. К лобстерам и крабам все берут белое вино, но я бы рискнул угостить Вас местным пивом, только, ради бога, не сочтите меня неотесанным янки! С местным "Сингхой", а еще лучше "Пхукетом", фрутти ди маре просто восхитительны!
   От такой пламенно описанной перспективы потекли слюнки, и вспомнилось, что с утра ничего, кроме супа, бедному организму не перепало.
   - Звучит заманчиво, - вздохнула Маша. - Я с удовольствием приму Ваше предложение.
   Она прижалась посильнее к мистеру Джеймсу, потом отстранилась - никакой разницы в ощущениях! Извинившись, выскользнула из объятий.
   - Лариса, можно Вас, - позвала она через открытое окно.
   Лариса восседала напротив ящика с деньгами. Вид она имела весьма надутый, видимо, Пушель успел ей высказать свое мнение по поводу спорных вопросов. Она нехотя вышла:
   - Ну?
   Маша склонилась над ее ухом и зашептала:
   - Ларочка, можно Вас попросить об одном одолжении? Не могли бы Вы пойти обняться с Марио? Ну или подержать его за руку. Поцеловать, если получится.
   Лариса вытаращила глаза:
   - Это еще зачем? Проверить его на устойчивость?
   - Нет, - возразила Маша, - не проверить. Вернее, проверить, но на другое. Я вот никак не могу понять, он только у меня никаких чувств не вызывает, или у Вас тоже. Вот он положил на меня руку, а мне все равно, будто и нет руки. Странно это...
   Лариса презрительно глянула на Машу - ну не дура ли, чувства ей подавай. Красивый, богатый, молодой, такого хватать надо и не раздумывать. Интересно, сколько Марио лет? Около двадцати пяти. Маша-то постарше будет. А она, Лариса, тем более. Ну, ничего, зато у Ларисы тоньше фигура, правильнее черты и опыт, а опыт не пропьешь. Лариса распрямила плечи, выставила бюст - ну просто царица!
   - Окей! Пойду попробую.
   Марио уже успел оказаться в рубке и о чем-то начать беседовать с мальчишкой, сыном капитана. Маша увидела, как к ним лебедушкой вплывает Лариса, откидывает волосы, смеется, припадает к плечу Марио. Как тыкает пальчиком, а мистер Джеймс ей что-то поясняет. Как встает к штурвалу, а за ней пристраивается Марио и, обнимая ее сзади, помогает рулить. Да, приходится констатировать: Марио неравнодушен к красивым женщинам...
   - Ну как? - шепотом спросила Маша, когда Ларочка вернулась с ярко зажженым румянцем на нежных щечках. Неужели это та же самая фурия, что расцарапала крепкого орешка Пушеля?
   Лариса с деланным недоумением произнесла:
   - Ну, не знаю, что ты там не чувствуешь. Парень просто отпад! Я чуть с ума не сошла, когда он сзади так приобнял...Надо будет повторить при случае.
   - А как же муж Вася? - наивно спросила Маша.
   - Вася - муж! А Марио - не муж!
   Сей аргумент на пару секунд опустошил Машины мозги. Однако боковым зрением она заметила, как Пушель методично перетряхивает автомобиль.
   - Что Вы там ищите?
   Пушель в своей обычной манере оставил Машин вопрос без внимания. Он продолжал рыться в бардачке, прощупывать обивку кресел, приподымать коврики на полу. Наконец он удовлетворенно фыркнул:
   - Точно! Вот оно!
   - Что оно? - это подошел Марио. Его как магнитом тянуло к барышням.
   Пушель снисходительно пояснил:
   - То, что я подозревал, - и покрутил у всех перед носом мятыми бумагами, - из-за чего за нами и гоняются. И почему не стали стрелять по машине.
   - А разве нас преследуют не из-за оружия и денег? - озадачилась Маша.
   - Два миллиона - деньги немалые. Но не запредельные, - сказал немец. - И оружия не так много, всего семь стволов. И даже фальшивые паспорта - не повод, все равно никто из нас не сумеет запомнить лица этих людей на документах...
   - Я запомнил, - прервал Марио, - один с вихром надо лбом и четко очерченной носогубной складкой...
   - Да, да, - раздраженно продолжил Пушель, - Вы - да, а я говорю в среднем, статистически. ... Все это ерунда по сравнению с этим реестром.
   - Что он описывает? - живо заинтересовался Марио, заглядывая в бумаги. Документ был на тайском языке, то бишь ни черта не понятный.
   - Не думаю, что Вам это интересно, - отрезал Пушель. - Вы здесь не живете, и вас не касается то, что на нём.
   Марио потянул за бумагу:
   - Не возражаете, если я почитаю?
   Пушель не возражал, поскольку был уверен, что тайский язык Джеймс точно не знает. Марио с наморщенным лбом и бумагой тут же удалился, сел на палубу возле капитанского мостика, углубился в изучение закорючек.
   - Сколько нам плыть? - спросила деловито Лариса хозяина судна.
   - Еще два часа, быстрее не можем, двигатель не тянет.
   - Вот и хорошо, - согласилась дамочка, - пойду пока деньги поделю.
   Она опасливо поглядела на Пушеля, но тот непроницаемо проигнорировал ее слова. Странный он все-таки.
   - Лариса, а Вы бедная? - спросила Маша с некоторым раздражением, - Вам не хватает на жизнь? У Вас муж безработный? Или инвалид?
   - У меня с мужем все в порядке, - колко ответила Лара, - не то что у некоторых. Мы вполне обеспечены. Но капиталов много не бывает. Ты же сама знаешь, как оно в Рашке - сегодня ты с мигалкой, а завтра с баландой. Лучше уж подстраховаться.
   Маша села на сиденье, скинула туфли и пиджак, закатала штанины, выставила в открытую дверь голые ноги - пусть загорают, пока нет дождя.
   - А почему сразу баланда? - удивилась она, - Ваш муж вор? Кто он?
   - Он руководитель одного из подразделений по охране недр в Росприроднадзоре по ЦФО. Это высокая должность.
   - Чиновник...И почему он опасается баланды?
   Лариса закатила глаза:
   - Господи, Маша, ты в тайге что ли живешь? Или на Марсе? Повод у любого найдется. Все берут. Только некоторые не выпендриваются и с начальством делятся, а некоторые зарываются слишком. И не всегда можно понять, ты уже начал зарываться, или еще нет. Умные люди это нутром чуют, мой Вася из таких.
   - Ну а не брать взятки пробовали? Тогда и тюрьмы можно будет не бояться.
   - Ха! - воскликнула Лариса. - Да тогда еще быстрее засадят. Придет дядечка из какого-нибудь лако-красочного завода, принесет на подпись экспертизу сточных вод с положительной оценкой и с толстенькой пачечкой. Честный чиновник пошлет его подальше, а дядечка с этой пачечкой в прокуратуру и префектуру, распределит эту пачку где надо, и к честному идиоту придет сто проверок с наездами и намеками. Пришьют дело, уберут, а на его место поставят не такого принципиального. И ладно посадят, тут откупиться несложно, а если выгонят? Здравствуй, пенсия на три тыщи? Нет, без страховки в этом деле не обойтись.
   - Суки вы с вашим мужем, - сплюнул Пушель презрительно и отвернулся.
   Маша слушала Ларочку и мрачнела. Налицо был редкий момент, когда она была полностью согласна с Пушелем. Как же она ненавидела этих продажных тварей! Ненависть была не абстрактной, подпитанной из блогов в интернете и оппозиционных газет, ненависть породили вполне конкретные причины.
   За год до того лета, когда доктор Збых просвистел кометой, разрезал надвое Машину душу, Михалыч, давний Машин приятель по университету, начал интересное дело. Он был старше Маши года на четыре, и при нем имелась симпатичная жена, только что выпустившаяся из педагогического института. Михалыч кем только ни работал: оформителем на заводе металлических конструкций, инженером-вычислителем в ящике, актером "электрического" театра (сценой был вагон электрички, а пассажиры были невольными зрителями), маляром, вахтовым буровиком и книгопродавцем. Его жена Ирочка, напротив, по жизни не моталась, а убежденно шла по тропе воспитания детей. Лавры Макаренко и Песталоцци ей казались более убедительными, чем регалии артистов и ученых. Она подвела Михалыча к мысли о создании собственной школы. Что-то вроде Пифагорейской гимнасии, где ученики обитают подле учителя круглые сутки.
   Деятельный Михалыч присмотрел в Юкках симпатичное зданьице, годившееся для интерната, арендовал его и затеял оформление учебного заведения. Все это, разумеется, было не на пустом месте. В присмотренном здании уже находилась частная школа, доживавшая последние дни, распускающая учеников с наступлением июня. Владельцу школы и по совместительству директору надоели мажорские дети и распальцованные родители, считающие, что за очень высокую плату они купили отличные оценки милых деток. В школе уже был коллектив неплохих учителей, и Михалыч договорился со многими о новом месте работы. Михалыч каким-то чудом получил разрешение на преподавательскую деятельность, выбил городской грант на пять лет в и даже нашел спонсоров из числа преуспевающих за границей выпускников университета.
   Предполагалось, что интернат не будет иметь никакого перекоса и углубления, и дети в нем будут обучаться всему необходимому плюс дополнительно по желанию. Ирочка придумала такую методику, что у детей не будет каждый день обязательных шесть уроков. Вернее, уроки будут - три по два часа, но будут они в вольном стиле, когда после краткого объяснения учителя дети сами продолжат изучать науку в соответствии со своими возможностями и в своем темпе. Каждый ученик получил бы персональное задание, которое мог бы делать сколько угодно и где угодно, главное, его потом объяснить учителю или более сильным товарищам. Разрешалось бы разгуливать по классам, разговаривать, смотреть интернет и ставить любые эксперименты. Понимающие ребята получали бы задания поглубже и поинтереснее. Они же потом проверяли бы и помогали постигать премудрость более слабеньким. И никаких двоек! Не смог решить - иди еще поучи, попроси объяснить еще раз.
   Чтобы сильные дети чувствовали ответственность, в классе непременно должны были быть и неспособные ученики. Ирочка и Михалыч полагали, что если неспособного ребенка будет подтягивать не взрослый человек, а сверстник, то эффекта будет больше. И сильный будет вынужден лучше готовиться, и слабый не постесняется лишний раз спросить. Посему никакого конкурса и отбора в школу "Полет" (такое имя ей придумала Ирочка) не планировалось. Более того, Михалыч, выяснив в детской комнате милиции, кто состоит на учете как ненадежный правонарушительный элемент, лично обошел каждого и предложил учиться в его школе. Бесплатно. Некоторые согласились сами, некоторых заставили родители.
   Основной контингент подопечных Михалыча и Ирочки составляли дети бизнесменов, проживающих в коттеджах неподалеку. Юкки не очень далеко от города, но попасть в город на общественном транспорте проблематично. В основном детей возили на собственных машинах. Поэтому среди владельцев соседних домов нашлось достаточно желающих пристроить чадушку куда поближе. Была в Юкках и обычная государственная школа, но она имела репутацию заведения весьма посредственного, хотя и не откровенно провального.
   Многие из тех, кто учился у предыдущего директора, попытались перейти к Михалычу. Мудрый Михалыч, получив от директора список наиболее вредных папашек и скандальных мамашек, сумел убедить не отдавать их балбесов в его школу, запугав черезчур нетрадиционной методой и обязательными двойками.
   Госаккредитацию сразу не давали. Должно было пройти несколько лет, и ученики должны были сдать установленный экзамен, чтобы доказать, что школа учит госстандарту. Из этих соображений Михалыч решил не брать выпускные классы, установив верхний возрастной предел - восьмой класс. Да и для начала полегче будет с детьми, нежели с подростками.
   В интернате не хватало сильного математика. Такого, чтобы был увлеченным, горящим, плюс способным воспитать олимпиадника. Михалыч почесал лохматую репу и пригласил Машу. Он здраво рассудил, что той полезно будет отвлечься от дурацких волнительных переживаний и заняться полезным для общества делом. Понятно, что Михалычем двигало не столько сострадание, сколько своего рода корысть - он знал, что у Маши большой опыт участия в математических соревнованиях, она достаточно поварилась на кухне олимпиад. Ирочка была двумя руками за, она считала, что лучшие учителя - молодые, не успевшие деформироваться душой. Кроме того, Маша стала соучередителем проекта, вложив все небольшие сбережения от репетиторства и решения контрольных, коими пробавлялась в аспирантуре
   Михалыч сидел по уши в кредитах с космическими процентами. Но на будущее смотрел с оптимизмом. Он положил учителям достойную зарплату и взял себе курс физики в седьмом классе. Правда, Михалыч был гневлив, вспыльчив и невоздержан на язык, но и столь же отходчив. Его не особенно боялись, все просто вжимали голову в плечи во время его бушевания, а потом вытаскивали ее на место. Когда Михалыч сердился по-серьезному, он становился тихо-вкрадчивым. Так однажды вкрадчиво он уволил учительницу истории Ильину за то, что та назвала одного парнишку-бесплатника отбросом и нахлебником.
   Более или менее спокойно школа просуществовала около полугода. А на зимних каникулах начались проверки. Запалом этого бикфордового шнура послужила обиженная Ильина. Она накатала в РОНО жалобу о незаконном увольнении и о многочисленных нарушениях всевозможных законодательств. Кляузы Ильиной казались совершенно бредовыми, так например, она сообщала, что у Михалыча открылся счет в Швейцарском банке, куда он по тихому переводит государственные гранты. Тем не менее к заезженному штампу типа швейцарского банка РОНО отнеслось со всем уважением. Государство не имеет чувства юмора.
   Санэпиднадзор гонял Михалыча и Машу около месяца, придираясь по очереди ко всем тридцати пяти помещениям интерната. Первоначальные требования могли не совпадать с окончательными, потому что сначала осуществлялась проверка городских требований, а затем - федеральных, и никто не гарантировал их совпадений. По первым требованиям актовый зал должен был иметь не менее двадцати процентов открываемых поверхностей окон для проветривания, по вторым окна в зале не должны были открываться вообще, дабы дети не выпадали из них во время мероприятий. Как эти условия можно было совместить, непонятно. Поэтому накладывать штрафы за неисполнение можно было бесконечно.
   Пожарные органы потребовали держать запасные выходы в легкооткрываемом состоянии, а служба охраны и сигнализации - их заколотить. Ясно, что обе службы повыписывали штрафы. Экологический контроль покарал рублем школу за то, что якобы на ее территории было зафиксировано сжигание бытовых отходов. Никто никакого мусора не сжигал, обоснованием наказания были липовые свидетельства соседей. Можно было подать в суд, но Маша с Михалычем пожалели времени на склочные дела, заплатили. Из природнадзора пришло заключение о том, что интернат стоит в природоохраняемой зоне, имеющей помимо статуса чуть ли не национального парка, еще и исторический статус. Что это был за статус, Маша понять не смогла, ибо здание было шестидесятых годов постройки.
   "Нас обложили, Машка, - говорил печально Михалыч, - ты понимаешь, что на нас охотятся?" Он так уставал от беготни по присутственным местам, что любимый курс физики отдал Ирочке.
   Третья четверть вся прошла в виде открытых уроков и бесконечных аттестационных испытаниях. Это днем. А вечером Маша оформляла многотомные методические материалы, планы уроков, цели обучения, журналы успеваемости, посещения, работы с родителями, участия в общественной деятельности города и района.
   Однажды к Маше на урок явилась лично госпожа замзаведущего РОНО, курирующая частные заведения. Дородная мадам с тремя выпуклостями равных объемов у груди и живота села за парту в конце класса и, сжав решительно губы, принялась наблюдать. Рядом с ней тихо нервничала завуч Ирочка и тарабанил пальцами Михалыч.
   - Бардак, - кратко изрекла начальница по окончанию урока, - никакого порядка!
   Маша возразила:
   - Нашей целью является не слепое послушание, а активная позиция и высокий уровень знаний, - она уже освоила птичий язык методистов. - Давайте рассмотрим результаты проверочной.
   - Проверочная работа в данном случае не будет являться достоверным свидетельством уровня, - гнула свое мадам, - дети списывали.
   - С кого? - удивилась Маша. - У всех разные варианты, ни у кого не совпадает. И потом эти варианты очень разные по уровню. Дети могли обсуждать проблемы, но не списывали, да Вы сами взгляните!
   Мадам взяла пачку тетрадей, положила в сумку:
   - Посмотрим, не сомневайтесь. Почему в журнале мало оценок за устные ответы?
   - А что отвечать устно по алгебре? Формулы? Я, вот, например, никакие формулы сама не помню, я их на ходу вывожу всякий раз, и многие ученики так же. Математика проверяется только умением решать. Письменных отметок в журнале достаточно.
   - Почему Вы потратили целых пятнадцать минут на объяснение того, что детям по программе не положено давать? Какие логарифмы в восьмом классе? Я заметила, что несколько учеников во время Ваших лирических отступлений на тему логарифмов откровенно бесились. И не мудрено - им просто не понятно и скучно!
   - Это Вы про рыженького и его его двух соседей? Не переживайте, у них манера такая слушать материал, на самом деле они все успевают понять. Они выпендриваются перед товарищами, тут мне еще надо поработать. Я именно для них логарифмы и рассказывала. Понимаете, если изучаешь нецелые степени числа, то рано или поздно натыкаешься на объект, обратный к показателю степени...
   Инспекторша прервала:
   - Спасибо, я все себе отметила. - и добавила как бы от души, - может, конечно, у вас тут и передовые методики, но вот у предыдущей школы и ее директора все было организовано на порядок лучше! Жаль, что она закрылась.
   Когда проверяющая удалилась, Михалыч сказал:
   - Девочки, нам ясно дали понять, что мы говно, и только материальное пожертвование нас спасет. Предыдущий мне жаловался на поборы со стороны РОНО.
   На аттестационной срезовых контрольных перед майскими праздниками подопечные Михалыча получили средний балл по математике 3,95 и по русскому 3,92. Все та же кураторша злорадно ткнула:
   - Маловато! Придется закрывать ваше заведение.
   - Почти четыре балла - это маловато? - возмутилась тогда Маша. - Какова же тогда норма?
   - Норма - четыре и два, - сухо ответила мадам.
   - Но это же нонсенс! - закипел Михалыч. - Чтобы было четыре и два, все должны писать только на пятерки и четверки! Но такого же не бывает! У всех разные способности! Вы не забывайте, что у нас много детей неблагополучных, они не сразу перевоспитываются.
   - У предыдущего директора в среднем было четыре и пять, - заметила чиновница.
   - А нормативный акт Вы можете предъявить? - пошла в атаку Маша.
   Ей протянули несколько бумаг с жирным заголовком "Положение о промежуточной аттестации негосударственных учебных заведений". Пухлым пальцом в дебрях ссылок на параграфы и подпараграфы было указано на строчку с цифирью 4,2. Маша внимательно почитала положение и удивилась:
   - Здесь нет указаний на федеральный закон и федеральные нормы. Это получается, что вы туда можете вписать все, что захотите.
   - Ну, знаете ли, - возмутилась мадам, - это уже оскорбление! Предыдущий владелец школы такого себе никогда не позволял!
   Михалыч позвонил пресловутому "предыдущему директору":
   - Мне тут намекают в РОНО, что надо делиться. Сколько?
   - Стандартный откат - двадцать процентов, - ответил тот.
   - От уставного капитала или от всей стоимости?
   Директор рассмеялся:
   - Ты, брат, не понял! Это не разовое подаяние! Двадцать процентов ежемесячных поступлений. Не прибыли, заметь, а всех поступлений.
   Названная сумма ошеломила Михалыча. После уплаты по кредиту, аренды, зарплаты, налогов и прочего, оставалось гораздо меньше двадцати процентов.
   - А на меньшее с ними можно договориться? - спросил убитый Михалыч.
   Бывший вздохнул:
   - Мне не удалось. Видишь, они там тоже в свою очередь делятся, над ними тоже дофига крыши. Мне пришлось плату с детей взвинтить, так потом на меня с другой стороны родители наехали: мол, за что деньги платим, почему оценки плохие? Там такие реальные отцы приезжали поговорить, я уже мысленно завещание составлял. Короче, плюнул я на это дело, ну его на хрен.
   Упрямые Маша с Михалычем решили не идти на поводу вымогателям, но ничего у них не вышло. Пожарная охрана нашла кучу нарушений и не открыла школу к 1 сентября. Детей временно перевели в соседнюю государственную школу, но почти никто из них не захотел учиться по старорежимному. Массовые прогулы вызвали опять-таки массовые проверки, и школу прихлопнули.
   Получилось, что Маша впустую потратила год жизни на борьбу с чиновницами и десять тысяч вложенных долларов.
   Маша сказала Пушелю:
   - Первый раз с Вами соглашусь. Абсолютно точная оценка.
   - Да имела я вас ввиду, - равнодушно ответила Лариса. - Знаем мы эти песни, лучше честная бедность, бла-бла-бла...На костюмчик-то свой посмотри, училка небось. Чем морали мне тут читать, лучше вон иди пацана окучивай, у него точно будешь сыта-пьяна и в тепле. Эх, сама бы взялась, да возраст не тот...
   Лариса отсчитала себе сто пачек и пыталась сообразить, куда бы их пристроить. В конце концов она соорудила мешок из своей легкой накидки на сарафан. Выглядело смешно, но деньги упаковались надежно.
   - Я на сто тысяч этому киргизу не согласна, - сказала Лариса, - вы ему подарили, от себя и вычитайте.
   Маша ушла к собаке. Вот кто точно не станет пилить и откатывать.
   Пума лежала на пузе в позе лягушки между Пум Пуем и Машей и была совершенно счастлива. Те гладили ее в четыре руки.
   Примерно через час к Пушелю подошел Марио.
   - Я понял, что тут написано, - ослепительно улыбнулся он. - Здесь подробные указания, кому и сколько денег давать. Насколько я понял, это список предполагаемых взяток от каренской народной армии для министров и придворных короля. Обеспечение лобби, поддержки и прикрытия в случае вооруженных конфликтов с властями Мьянмы. Так?
   Пушель нахмурился:
   - Вы знаете тайский язык? Вы здесь всего неделю...Я и не подозревал...
   Видно было, что он очень сильно озадачен.
   - Ну, что Вы! Нет, конечно! Разве ж все языки выучишь! Обычная лингвистическая задача. Я таких в детстве много решал. Мне помогло вот это, - Джеймс показал краткий справочник официальных органов на острове Кох-Самуй. - Я его у капитана нашел. Тут все четко структурировано, поэтому легко понимаются конструкции языка.
   Пушель в ярости выхватил справочник и швырнул его за борт. На разрезанной катером воде осталась покачиваться раскрытая желтая брошюрка.
   - Мои восхищения, господин умник! - проскрежетал он.
   Марио как всегда пожал плечами:
   - Не понимаю, почему Вы сердитесь.
   Впереди замаячил берег. Капитан и его сын залопотали что-то по тайски, Пума отчего-то не захотела переводить их бормотанье, может, устала или надоело. Катер стал изменять траекторию и бочком проходить мимо пляжей и набережных. В нужный момент собака приподняла башку. В этот момент капитан спросил:
   - Здесь несколько причалов. Где Вас высадить?
   - Самый дальний от аэропорта, - сказал Пушель, - я не помню точное его название.
   - Окей, - ответил капитан, - скоро будем на месте.
   Разбредшая по барже компания подтянулась к машине. Четверть часа спустя "Тойота" выехала на берег третьего по величине острова королевства Тайланд - Кох-Самуй.
   Пушель откатил автомобиль всего лишь на пару километров от пристани. У первого же шикарного отеля он остановился.
   - Госпожа Пунина, - приказал он, - соизвольте оплатить по кредитке три дня пребывания в данном замечательном месте. Я вижу за забором чудесную огромную стоянку.
   Маша не стала перечить. Марио хмыкнул:
   - Разумный план. Я так понял, что мы оставляем здесь угнанную машину, а сами на такси едем в аэропорт. Правильно?
   - Умный мальчик, - проскрипел Пушель. - Главное теперь не совать повсюду большую наличность, это вызовет подозрение.
   Маша оплатила два номера на три дня, мысленно пожелав, чтобы Марио не забыл про свое обещание возместить расходы. Средств на карте было впритык.
   Две кареты такси прибыли мгновенно и через полчаса доставили беглецов в аэропорт.
   - Ну, все, гуд бай, - произнесла довольная Лариса, - сейчас сяду в уютненький самолетик и умчусь к уютненькому папочке.
   Она бодро поскакала к кассам со своей смешной торбой и полмиллионом денег. Пятеро глядели ей вослед и молчали. Никто, кроме нее, не взял чужие доллары.
   - Пусть улетит, я потом, - сказал Пушель. - Пойду кофе выпью. А Вам туда, там аренда автомобилей.
   - И что, все? - не поняла Маша. - А зачем Вы нас выкрадывали? Что за чертов порошок был? При чем тут Марио? Вот так улетите и все?
   - И все, - Пушель усмехнулся.
   Он направился было к кафе, но неожиданно из-за поворота появилась Лариса. Она неслась с перекошенным лицом и вопила:
   - А-а-а! Гады! Все рейсы отменили!
   Маша подняла глаза на табло и увидела на всех абсолютно строчках: "Flight Canceled"
  
К оглавлению
  

Глава 15
Благое рождение

* * *

   Нагарджуна так сказал:
  
   "Но в райских своих наслаждениях боги
   не ведают счастья в душе.
   У этих божеств, что сжигаемы жаром
   заразной болезни страстей, -
   у тех, у которых сознанье в смятенье,
   откуда быть счастью у них?
   Поскольку без смуты в душе и волненья
   не могут и мига прожить,
   они, чья природа - волненье, метанье,
   спокойствия не достигая вовек,
   с деревьями схожи в стихии пожара,
   который под ветром горит."
  
   Марипур не читал Нагарджуну и даже не подозревал о его существовании, однако однажды, сидя после тяжелого трудового дня на поле, потягивая домашнее пивко вместе с монахом, проходившим, как водится, мимо, да присевшим на минуточку рядом, с легкой грустью подумал, что его богатый и кичливый сосед, не так уж и счастлив, как о нем думалось, ибо свой прекрасный дом принялся огораживать третьим рядом забора.
   - Смотри, как он отгородился, - сказал монаху Марипур.
   - Это не он отгородился, это мы отгородили помойное место, - возразил монах, - чтобы мусор не разлетался по городу.

* * *

   Как известно, остров Самуй находится в Сиамском заливе. Он заселен только по побережью, потому что середину острова занимают непроходимые джунгли на скалистой горе. По его периметру тянется кольцевая дорога общей длиной около полсотни километров, вдоль которой уютно располагаются бесконечные отели, магазинчики и рестораны. Никто из присутствующих, кроме Пушеля, прежде не был на Самуе, поэтому все с большим любопытством разглядывали из тележки тук-тука окрестности с праздными гуляками и радостной суетой курортного города. Даже обычно довольно безучастный Пум Пуй высунул голову из-за бортика и глазел на новые места. Его настроение, правда, было слегка омрачено огромной шишкой на лбу, которую он заработал, приложившись на выбоине лбом к железной стойке, но зато эту шишку усиленно лизала Пума, и Пум Пую было скорее щекотно, чем больно.
   Пушель привередничал. Он выскакивал из тук-тука через каждые десять метров, что-то строго наказывал на тайском пожилому водителю, исчезал за воротами очередной гостиницы, появлялся и сердито произносил, что отелишко дрянь и совершенно не годится.
   Марио, приобнимая сразу двух дам, - Машу и Ларису, - снисходительно улыбался Пушелю и вслух проводил исторический и географический экскурс острова. Неужели он знает историю всех островов в мире? Маша аккуратно скидывала руку Марио, когда тук-тук подпрыгивал на кочке, но рука упорно возращалась на Машину талию. Лариса восхищенно взирала на юного красавца, не выпуская впрочем мешка со своим богатством. Она громко ахала на любую фразу Джеймса. Ее привели в бурный восторг координаты Самуя - 9 градусов северной широты и сто градусов восточной долготы. Высота в 635 метров центрального пика вызвала неподдельный экстаз. Маша покосилась на Джеймса. То, что он не относится к Ларисиному восхищению серьезно, было очень заметно. И в то же время нетрудно было разглядеть мелькавшую и мгновенно гаснущую искорку гордости и упоения.
   Тук-тук, мотокарета, фургочик с навесом на мотоцикле, тащился крайне медленно, но особо спешить было некуда. Через пару часов начнет темнеть, улицы и пляжи расцветятся нарядными огоньками, загремят танцполы, запахнут жареной рыбой рестораны. Можно будет погулять, встретить закат на океане. Если только опять не придется экстренно драпать.
   В связи с беспорядками в Бангкоке все рейсы самолетов были отменены на неопределенное время. Краснорубашечники заблокировали столичный аэропорт и центральный вокзал, перекрыли все внутреннее сообщение. Бангкок принимал только внешние рейсы и автобусы, отказываться от туристов не собирались даже мятежники.
   С Ларисой случилась форменная истерика, когда справочная служба сообщила об отмене полетов. А также об отсутствии поездов из Сураттхани. Она с криками ужаса примчалась к брошенной компании, а успокоившись, заявила, что поедет с ними на арендованной машине.
   - Ничего не выйдет, - покачала головой Маша. - На большую машину у меня не хватит денег, а с Вами нас шестеро, мы не поместимся в обычный автомобиль. У Вас теперь много средств и есть права, наймите себе сами.
   - Мне одной страшно, - возразила Лариса.
   - Можете держаться за нами.
   - А если я отстану?
   - Блин! - взорвалась Маша, - Я вам что, нянька? У Вас полмиллиона на руках и жмотничаете! Я что, нанималась то кормить Вас, то гостиницы оплачивать. На чью карту мы сняли дорогущий отель, чтобы поставить злосчастный террористический автобус? Не помните? Алё! Это была я! Иди-те ка вы лесом, гражданочка...
   Лариса попробовала зайти по-другому:
   - А почему, собственно, нас шестеро? - вкрадчиво спросила она. - Собаку помойную брать не обязательно, а этому червяку все равно где побираться, пусть здесь ползает. Нас остается четверо.
   - Не хочу показаться грубым, - сказл церемонно Марио, - но это неприлично с Вашей стороны. Вы такая красивая и так говорите...Я без собаки не поеду. Она очень милая, я к ней привязался.
   Упоминания о красоте смягчили Ларису, она попыталась опробовать следующий ход, подключив женские уловочки и воздействуя на мужскую часть выразительно закатываемыми глазками:
   - Извините, конечно, но у вас двое сильных мужчин, кто может водить, и вы можете сменять друг друга, а мне одной вести целую тыщу километров очень тяжело. И к тому же я не знаю язык, я не смогу объяснить, чего мне надо...
   - А как же Вы сейчас разговариваете? - хором воскликнули Пушель и Марио, - на чистейшем английском!
   - Я с вами по-русски говорю, - изумилась Лариса, - вы чего, все с ума посходили?
   Маша строго взглянула на собаку и мысленно ей сказала: "Пума, не путай людей, пожалуйста". "Окей", - ответила Пума, - "предположим, мы говорим по-русски".
   Внезапно сторону Ларисы принял Пушель. Своими словами он чрезвычайно удивил и Машу, и Марио:
   - Пусть едет, только пусть из своих денег оплатит одну ночь в отеле. Это ей обойдется дешевле машины. - И повторил с расстановкой, как повторяют провинившимся школярам, - Из своих денег, не из ворованных. Я не думаю, что в ее сумке ничего нет.
   Лариса сморщилась, но согласилась. Она только слегка поартачилась:
   - А почему мы сейчас не можем уехать?
   - Через два часа стемнеет, - как-то быстро стал объяснять немец, - Даже если нам удастся уговорить кого-нибудь перевезти на материк, ехать в ночь - это безумство. В Тайланде это опасно. По ночам на дорогу выходят слоны, и выдвигаются груженые фуры. И те, и другие не любят маленькие автомобили.
   - Здрасьте, а Пум Пуй где? - обеспокоилась Маша, - Куда он запропастился?
   - Я поищу его, - легко сказал Марио и так же легко выбежал из аэровокзала.
   Собственно, выбегать было недолго - аэропорт был совсем небольшим, в нем даже не было ни кафе, ни магазина. Через минуту Марио вернулся, за ним подполз Пум Пуй с довольным лицом.
   - Я услышал, что у нас мало денег, - пояснил он, - и пошел попросил у людей. Мне вот дали что-то. Может, этого хватит на обед?
   Калека протянул кепку с подаянием. Маша присела, пересчитала:
   - Ого! Девятьсот бат! Когда успел!
   - Здесь люди добрые, - ответил Пум Пуй, - много дают.
   - Тридцать долларов, - скривилась Лариса, - это одному поесть.
   Пум Пуй покачал головой:
   - Это если в белом ресторане. Надо поесть там, где для своих готовят.
   - Жареных червяков и сушеных лягушек?
   - Никто не заставляет, - заявил Пушель, - едем кафе для местных, а потом снимаем отель. Утром арендуем авто и дергаем отсюда, пока живы.
   Они поймали тук-тук и покатили на поиски еды и жилья.
   В тук-туке Маша задумалась, уставилась на Пушеля. Тот усмехнулся:
   - Прикидываете, не сдать ли меня полиции?
   - И вправду, почему бы не сдать? - спросила Маша.
   - Нам нечего им предъявить, - за немца ответил Марио. - Здравствуйте, вот этот человек нам надавал по зубам и выкрал, арестуйте его пожалуйста...Маша, не переживайте, если все сложится, как я запланировал, завтра нам может и не понадобится автомобиль.
   - Почему? - удивились и Маша, и Лариса, и, кажется, Пушель.
   - Я позвонил своим, - просто сказал Марио, - объяснил, где мы сейчас, завтра за нами заедут, заберут. Так что нам бы только переночевать.
   - Как это позвонил? - подозрительно спросил немец. - Откуда? У Вас нет денег.
   - У меня есть телефон, - Марио достал из кармана брюк мобильник, - мне подарила его одна милая девушка, когда я искал Пум Пуя.
   - За просто так подарила? - не унимался Пушель.
   - Она американка, мы с ней поболтали, я пригласил ее на свое ранчо и пообещал подарить ей лошадь, когда вернусь домой.
   Пушель скрипнул зубами:
   - Он поболтал...Свое ранчо...Лошадь...
   Маша ничуть не удивилась. Этот парень с белыми кудряшками шел по мостовой, выложенной женскими сердцами. Она только попросила:
   - Можно и я позвоню?
   - И я, - мгновенно напросилась Лариса.
   Мимо них проплыла огромная статуя Будды с колесом за спиной. Будда сидел на горе, и его было видно издалека. Подножье горы украшали фигурки многоголовых змей, выложенные цветными стеклышками или смальтой.
   - Биг Будда, - пояснил Марио. - Высота 12 метров. Виден практически из любой точки острова. Находится в храме Ват Пхра Яй. Статуя создана в 1972 году, является визитной карточкой острова.
   Пока Марио распространялся о Будде и драконьей лестнице, ведущей к нему, Маша позвонила представителю фирмы, на встречу с которой должна была поехать в то несчастное утро, когда герр Пушель вмешался в ее жизнь. Маша с чистой совестью сообщила ему, что не смогла добраться до Бангкока из-за беспорядков, застряла неподалеку от него, но завтра вечером надеется быть на месте. Японец заявил, что они уже звонили в Петербург, там уже пытались звонить Маша, все перепуганы, никто не смог сказать, куда делся их сотрудник, а сам он уже собрался улетать и сидит в такси, но если Маша завтра точно будет, он, пожалуй, подождет. Маша извинилась и отключилась. Японец пока еще ждет, это хорошо. В его благородные манеры Маша не очень верила. Просто он посчитал, что провести в Тайланде три лишних дня все равно дешевле, чем заказывать сайт требуемого уровня в другом месте - Леха-директор цены заявлял просто демпинговые.
   Лариса дозвонилась до Васи, обещала кое-что привезти и все-все объяснить по приезду. Вася уже успел заявить в полицию о пропаже и пообещать урыть всех, если не найдут его красивую девушку. Но в столице продолжались выступления мятежников, полиция не справлялась с более серьезными проблемами, так что на поиски красивой белой женщины никто особо не бросался.
   - А Вы? - Марио протянул телефон немцу. Тот молча отказался.
   - Марио, так у Вас нет никакого чипа под кожей? - озарило Машу.
   - Ну, конечно, нет. Я же не собачка. - рассмеялся Джеймс. - Но меня действительно быстро найдут при необходимости.
   - Так что, до сих пор не было необходимости, Вы считаете?
   - Так мы с моим другом здесь вдвоем, никто больше не знает, где мы. А Фабио не станет волноваться из-за такого пустяка, как отсутствие в течении дня или двух. Он и сам, наверное, углубился в многодневный вояж по интересным заведениям Бангкока.
   - Фабио, Марио, - мечтательно протянула Лариса, - прямо итальянская опера.
   В какой-то момент Пум Пуй ткнул пальцем в невзрачный домишко с вывеской на местном языке:
   - Вот здесь будет дешево и вкусно.
   Он оказался прав. Кафешка на четыре столика с клеенкой выглядела непрезентабельно, но нечто в некоем соусе (выбор сделал Пум Пуй) понравилось всем сразу. Лариса даже попросила еще порцию. А затем и Марио. А потом Маша и Пушель. "Лучше не спрашивайте, что мы ели", - телепатировала собака. Она тоже съела то же, только без соуса. Маша согласилась с ней.
   - Ой, наверное, это жирное, - грустно констатировала сытая Ларочка. - Фигуре вредно.
   - Ну и фиг с ней, - сказала Маша, - зато вкусно.
   Лариса гордо удалилась на двор в бетонный сортир и извергла ровно половину съеденного.
   Затем они катались еще около часа, пока Пушель не нашел подходящую на его взгляд гостиницу. Он заявил, что здесь закрытое для обзора место, что гостиница невыделяющаяся, и что здесь тяжело будет их найти, если все-таки у каренов будет такая цель. Никто особо возражать не стал, всем уже хотелось помыться и отдохнуть.
   Отель представлял из себя десяток разбросанных по берегу бунгало, огороженных каменой стеной, и кусок пляжа с лежаками, зонтиками и кафе под навесом. От домика к домику сновал проворный парнишка лет двадцати, довольно светлый и высокий для тайца. Он выносил мусор, поливал цветы, расставлял шезлонги.
   Пушель потребовал рассчет прямо сейчас и попробовал расплатиться своей картой. Девушка на ресепшене вернула ее с виноватой улыбкой:
   - Извините, платеж не проходит, - сообщила она.
   - На этой карте было мало денег, - сказал Пушель, - а другую я не взял. Лариса, Вы обещали!
   Со стонами и вздохами Ларочка достала свою кредитку. Она стала ныть:
   - Я заплачу только за женский номер. У меня тоже мало своих денег.
   Маша презрительно скривилась:
   - Это на откатах-то мало денег?...Жопа Вы с ручкой. Противно смотреть на Вас. Я сама заплачу за второй номер. Авось хватит на машину...Будете ехать в багажнике.
   - Точно! - осенило непробиваемую Ларису. - А урода с собакой мы поместим в багажник. Они все равно только лежат.
   Тихое небо над заливом начинало густеть, становиться плотным и упругим. Отчасти это казалось из-за глубокого темно-синего цвета, отчасти из-за полного штиля и насыщенного напоенного пряными ароматами воздуха. Впереди на рейде качались два кораблика. Заходящее солнце подсвечивало их, придавая резкие очертания и невероятно романтичный силуэт. Ласковая нега, окутывающая пальмы, хижины, лодки, проникала в легкие, наполняла душу умиротворением и благодарностью за существование земного рая. Ну и хорошо, что так все случилось, думала Маша. Разве ж удалось бы по-иному выбраться в эту сказку? И нет никаких козней, белых порошков и террористов. Есть океан, запах иланг-иланга, теплый песок под ногами.
   - Вам тоже кажется, что Вы в раю? - подошел Марио. Его мокрые волосы обозначали, что он из душа. Кабы не сероватая отметина на футболке, Марио выглядел бы ходячей картинкой из глянцевого журнала. - Это не отстирывается, - виновато добавил он, заметив, как Маша споткнулась взглядом на грязной полосе.
   - А! Я не лучше, - улыбнулась Маша. - какая разница! Вы правы - мы в раю. И мы боги.
   - Вы ангел, - серьезно произнес Джеймс. Помолчал, обратил все в шутку, - Вот Пум Пуй у нас все занет про ангелов и райскую жизнь. Если он занет про ад, то и про рай, наверное, тоже.
   Пум Пуй, возлежавший у самой кромки воды, протянувший руку так, что крохотные волны нежно касались ее, откликнулся:
   - Я знаю про дэвов и асуров. У них приятная жизнь. Они живут на небесах и только иногда спускаются на землю. Но и на земле им хорошо. Особенно дэвам.
   - Это еще кто? - спросила Лариса. Она лежала в шезлонге в изящной позе. Парнишка-служащий, проходивший мимо нее, загляделся на ее бюст и белые волосы, споткнулся, рассыпал курительные палочки от комаров.
   - Тот, у кого по сумме деяний перевешивает благая сторона и очень мало отрицательных отпечатков, при рождении устремляется в дэвалоку, мир небожителей. Вы, фаранги, называете их богами, но это не то, что Ваши боги. Дэвы не бессмертны, хотя живут неисчислимо долго по человеческим меркам. Один их день длится сто человеческих лет, а по своему счету живут они по пятьсот лет. В течении всей жизни дэвы испытывают лишь одно наслаждение, они не болеют, они до самой смерти юны, здоровы и красивы, им не надо думать о пропитании.
   - Хорошо им, - не удержалась Лариса.- Вот это, я понимаю, жизнь!
   - Не надо им завидовать, - предостерег назидательно Пум Пуй.
   Он подполз поближе к слушателям, умудрившись при этом порезаться крохотным стеклышком в песке. Зажав ранку на руке пальцами, Пум Пуй пояснил:
   - Дэвы так ослеплены непрерывным наслаждением, так развращены негой и удовольствиями, что они не способны отвлечься на благие дела, они перестают понимать разницу между плохим и хорошим, они подвержены тонкой гордыне, не выказываемой явно, но присутствующей в них, и поэтому по окончанию своего срока все накопленные ранее благодеяния иссякают, и становится невозможным вновь родится небожителем. Дэвы не способны ничего изменить в своей жизни, у них нет сомнений и тяжести принятия решений, и значит, они никогда не поймут дхарму и не остановят колесо перерождений. Им никогда не достичь просветления.
   Лариса фыркнула:
   - Да наплевать на это ваше просветление, и на будущие перерождения. Лучше пятьсот лет наслаждаться, чем семьдесят лет мучиться.
   Пум Пуй надулся, замолчал, принялся пересыпать свободной рукой песок. Лариса примиряюще на свой манер попросила:
   - Ладно, ладно, сказочник, продолжай. Все равно делать нечего.
   - Обычные люди не могут видеть дэвов, только обладающие волшебным глазом способны уловить их присутствие. Однако иногда дэвы проявляются в человеческом мире, показывая людям направление движения.
   Не все дэвы одинаковы, некоторые имеют тела, подобные людским, некоторые бесплотны, но излучают свет. Самые низкие из небожителей обитают там же, где и люди, и преты, и нараки, и животные - в сфере страстей, ибо ими, как и перечисленными видами жизни, движут страсти и чувства. Такие дэвы живут у подножья великой горы Сумеру. Они очень жизнерадостны, дни их протекают в весельи и шутливом соперничестве между собой. Их услаждают гандхарвы - певцы и музыканты, им дают силу змеедраконы наги и духи природы якши. Ими управляют четыре небесных царя, которые надежно охраняют гору Сумеру от посторонних.
   - Значит, есть посторонние? - заинтересованно спросил Марио.
   - Конечно! Это асуры, существа отчаянно завидующие богам, и мечтающие их свергнуть.
   Лариса перебила:
   - Погоди, ты вот говорил о самых низких небожителях, а есть еще выше?
   - Да, есть...
   - Господи, - почти застонала Ларочка, - ну куда выше-то? Жизнь - веселуха, пьют свою амброзию, радуются...
   Марио, усевшийся у ног Маши прямо на земле, возразил:
   - И у них есть проблемы, просто они другие. Ведь так, Пум Пуй? Даже амброзия может восприниматься ими и людьми по разному.
   Пум Пуй заволновался:
   - Точно! Никто не знает, что дэвы называют божественным нектаром. Некоторые учителя уверяют, что это обыкновенная вода, а дэвы ее воспринимают с неподдельным восхищением. А для асуров вода будет оружием. А люди ее пьют для избавления от жажды. А преты ее отчаянно желают. А для нараков она - мучение. А для животных - среда обитания. Каждый судит только из своего опыта, другие опыты никто не может воспринять.
   - Ты философ, - заметил Марио, - практически Гуссерль и Беркли. Откуда такие познания?
   - Я в монастыре обучался.
   - Здесь, в Тайланде?
   - Да.
   Джеймс кивнул:
   - Понятно, традиция Тхеравады. Я вот давно хотел узнать из аутентичного источника насчет бодхисаттвы в Хинаяне...
   - Марио, - взмолилась Маша, - дайте дослушать про дэвов! Не все же знают наизусть энциклопедию. Чего там дальше?
   Пум Пуй продолжил:
   - На вершине горы Сумеру есть плоская площадка с городом, утопающим в роскошных садах. В его величественных дворцах проживают тридцать три дэва и их царь Шакра. Каждый из них управляет своей частью неба.
   - Тридцать три богатыря и их дядька Черномор, - вспомнила Маша. - Вот окуда ноги растут.
   - А над горой парят в небесах миры без сражений. Никогда их обитатели не знали войн и распрей. Переплетаясь с небесами без сражений, плывет по воздуху мир богов в состоянии блаженства. Живущие в нем дэвы веселы и жизнерадостны. Попасть в этот мир человек может только если он посвящал себя медитации и на еще на Земле достигал состояния беззаботности и чистой радости.
   Но есть еще более удивительные небеса, те, в которых дэвы развлекаются магией и творят для себя все, что только могут придумать.
   - Может, и мы здесь - придумка такого бога? - высказалась Лариса. Она перестала изображать знойную львицу, расслабилась, подобралась поближе к остальным. Теперь все сидели тесным кружком, и внимательно слушали рассказ Пум Пуя. Пума валялась рядом с Марио, прикрыв глаза, она делала вид, что дремлет.
   - Все равно, где ты, в мире или в голове у дэва, - ответил Пум Пуй, - главное понимать и делать благо.
   - Ох, какая это скользкая дорожка, - не удержалась Маша. - Никогда не знаешь, что есть благо. Благо для тебя может не быть благом для другого...Ладно, не будем углубляться...
   - Но там, где заканчивается сфера страстей, начинается сфера форм. Дэвы из этой сферы не имеют тел и состоят только из одного света. Их уже не волнуют все переживания, связанные с телом, ум их не омрачен чувствами и мыслями. В великом колесе истории они первыми появляются на свет и последними уничтожаются, поэтому им кажется, что именно они творцы всего сущего, но это не так. Эта тонкая гордыня накапливается у них и склоняет кармическую чашу в сторону неблагого.Однако ж эти небожители бесконечно счастливы.
   Над ними в следующем слое неба обитают дэвы ограниченного, неограниченного и лучезарного сияния. Они никогда не уничтожаются и живут вне колеса истории. Когда во всей вселенной гибнет все сущее, лишь сияющие дэвы остаются в неприкосновенности и заново возрождают жизнь, запуская маховик времени. Таким дэвами становятся те, кто в предыдущем рождении брал на себя смелость и ответственность и принимал тяжелое, но верное решение. Очень немного на Земле людей, кто способен стать лучезарным дэвом, ибо многие бегут от ответственности.
   Далее идут миры радости и невозмутимости с богами безграничного блаженства.
   На высшем небе в сфере форм живут дэвы, которые безвозвратно стали небожителями, и уже никогда не возродятся никем, кроме как дэвами. И они находятся на самой вершине блаженства, ибо не связаны в этом мире ни с чем.
   - Какя любопытная космология, - хмыкнул Марио, окончательно сблизившись с Машиными ногами и нежно их поглаживая, - в сущности, описания миров небожителей соответствуют психосостояниям во время медитации: прекращения внутреннего диалога, принятия решения, радости, безмятежности.
   Пум Пуй посмотрел на Марио с уважением:
   - Сэр, Вы практикуете медитацию? - спросил он.
   - Нет, - сказал Марио. - У меня такое чувство, что я и без медитации живу счастливо.
   Пум Пуй отпустил пальцы с ранки - вроде, затянулось.
   - Есть еще сфера вне форм, в нее попадают исключительно сильные йоги с длительной работой над собой. Наслаждение и счастье в ней от того, что больше нет ни времени, ни места, вообще ничего. И ничто не может поколебать бесконечное блаженство от отсутствия всего и от присутствия лишь себя.
   - Чтобы осознавать себя и чувствовать блаженство от своего присутствия, надо как минимум разделять себя и не-себя, - возразила Маша, мягко отстраняясь от Марио, - а такое разделение предполагает наличие места или времени. Я чего-то не понимаю...
   - Да я давно ничего не понимаю! - вставила Лариса. - Кто такие асуры? Ну, ты там говрил, что их к богам не пускают.
   Пум Пуй оживился:
   - Асуры - это тоже почти боги. Раньше они тоже жили на вершине горы Сумеру вместе с тридцатью тремя дэвами. Но на празднике выпили слишком много вина и царь дэвов сбросил их пьяными вниз, к подножью. Когда асуры проснулись, они поняли, что их выбросили прочь, и тогда они полезли обратно на гору, подобно огромным муравьям. Но им не удалось вернуться, так как путь наверх в мир дэвов надежно преграждает могучая колесница, способная раздавить любого из них.
   С тех пор асуры-демоны воюют и борются с богами, завидуют и скрежещут от ярости. Асуры горды, воинственны и хвастливы. У них немного страданий - одна зависть к дэвам, и жизнь их наполнена мощью и удовольствием от военных игр. Асуры красивы и богаты, но они не могут простить богам предательства и не могут ничего решить мирно. Война - их удел.
   - А если в этой войне их убьют? - спросила Лариса, - чего тогда?
   - Асура тяжело убить. Он живет долго, хотя и напряженно. Но люди, которых задевают игры асуров, гибнут в великом множестве. Асуры сильнее и счастливее людей. Но и они не могут приблизиться к просветлению, так как не в состоянии ничем пожертвовать ради своих целей. Самый большой подарок в жизни - родиться человеком. Только он может постичь благородные истины, пройти благородным путем и достичь освобождения.
   Пум Пуй замолчал. Мягко и вкрадчиво спустилась темень. На противоположном берегу бухты кто-то запустил летающие фонарики. Они парили в черном небе, мерцали таинственными огоньками. Лариса ахнула, сказала, что никогда не видела такой красоты. Огоньки действительно были прекрасны и нежны, и трогательны в мимолетной хрупкости.
   - Что-то не видно нашего асура, - заметил Марио. - Где Пушель? Сбежал?
   - Он спит у себя в номере, - сказала, не открывая глаз, собака. Марио и Лариса взглянули недоуменно друг на друга, они не поняли, кто это произнес. Решили, что Пум Пуй. Он глазастый.
   Маша погрузилась в задумчивость: все встало на свои места. Их шестеро. И каждый точно соответствует некоторому миру в буддийской мифологии. Животное, голодный дух прет, нарак, асур и дэв. Да, определенно Марио - небожитель. Он богат, красив, здоров. Он излучает свет, его все любят. Жизнь его - сплошной праздник. Пушель - асур. У него на уме одна война. И еще зависть к богу. То есть, к Марио. Пушель, и вправду, что-то замышлял против Джеймса. Зачем-то же он его выкрал. А Маша, остается методом исключения, - человек. Человек...
   Маша встряхнула головой. Ну и бред лезет в голову. Это всё ночь, огоньки, вздыхающий океан, пряный цветочный запах, силуэты кораблей. Так и тянет подумать о чем-то таинственно-эзотерическом.
   - Вы помните о своем обещании поужинать со мной? - спросил Марио. - Предлагаю пойти развеяться.
   - Да у Вас же денег нет на ужин, - удивилась Маша. Она была рада, что ее отвлекли от мистической чепухи, настырно лезущей в голову.
   Джеймс улыбнулся:
   - Я договорюсь, не беспокойтесь.
   - А, ну да, вы же лучезарный небожитель, вы же можете осчастливить всех своим сиянием!
   Маше стало любопытно, как и с кем договорится Марио, и он согласилась. Проходя мимо мужского бунгало, сквозь приоткрытую дверь Маша заметила Пушеля: тот лежал на кровати со скрещенными руками и закрытыми глазами, на лице его застыла суровая решительность к боевым действиям. Точно - спит. Редкостного спокойствия товарищ. Сама Маша была на некотором взводе. Пока все сидели тесным кружком за забором отеля, еще сохранялась иллюзия защищенности, но как только все встали и разбрелись, опять замерещились под каждым кустом боевики в масках и с автоматами.
   Словно почувствовав Машино напряжение, Марио взял ее за руку и потянул на улицу, к свету, к толпе, к ресторанам.
   - Два оборвыша, - проворчала Маша, взглянув на себя со стороны, - нас никуда не пустят в таких туалетах. А если и пустят, то только на задний двор, чтобы повар мог накормить нас объедками.
   Марио долго и придирчиво выбирал заведение, ну в точности как Пушель - гостиницу. В одном не так пахло, в другом было некрасиво, в третьем не было голубого краба. Маше это надоело, и она заявила, что дальше не пойдет. И вошла в первое попавшееся кафе. Там вкусно пахло, было симпатично и даже удалось заказать пресловутого краба. Но сначала Марио вызвал хозяина заведения. Тот вышел.
   - Так случилось, что у меня временные трудности, - заявил Джеймс хозяину, - у меня на данный момент нет средств, и я не смогу расплатиться..., - у хозяина сдвинулись брови, и резко очертилась складка на лбу, - ...но я предлагаю Вам очень интересную услугу в счет оплаты ужина..., - складка разгладилась, брови удивленно изогнулись. - В моих силах внести Ваш ресторан в Мишленовский список. Вы слышали о таком?.. - хозяин иронически кивнул. Руки его по-прежнему были уткнуты в бока, но лицо просветлело. - ...Моя фамилия Джеймс. Это очень простая фамилия, но для тех, кто понимает, она является убедительной гарантией... Вы согласны?
   Хозяин с сомнением сказал, что подумает, удалился. Он вернулся спустя минуту и лично сервировал стол. В качестве комплимента Маше вручил нежно-сиреневую орхидею в широкой низкой вазочке. До конца ужина его лицо не покидала сладчайшая улыбка.
   - Вы очень богаты и влиятельны? - спросила Маша, удивленная таким фокусом. - Я, конечно, догадывалась об этом, после того, как Вы заявили, что два миллиона для Вас не деньги. Но чтобы так...
   - Можно сказать, что да, - сказал Марио. - Это что-то меняет?
   - Я не знаю, как себя вести в присутствии миллионеров, как-то не доводилось прежде, - призналась Маша. - И потом... Есть нестыковочка...
   - Какая? - метнул взгляд юный Джеймс.
   - Если Вы так легко устраняете всяческие трудности, то почему Вы до сих пор тут? Почему не очаровали владельца заправочной станции перед первой ночевкой в лесу, почему не вскружили голову кому-нибудь на пристани? Или здесь в аэропорту. У Вас была куча возможностей остановить это шоу, но Вы все бегаете и скрываетесь вместе с нами. Зачем Вам это надо, Марио? Вы так развлекаетесь?
   Марио положил палочки, поставил бокал. Он произнес:
   - Нет. Признаться, наша беготня мне кажется бесполезной тратой времени. Я здесь из-за Вас. Вы мне очень нравитесь. Мне редко попадались настоящие девушки. Было много красавиц, гораздо красивее Вас, были умницы, были грязные секси, были охотницы и милашки, куколки и ведьмы. Только все они были как из картона.
   - Как это? - не поняла Маша.
   - На первый взгляд они интересны, и у них есть что посмотреть. А потом начинаешь искать, что у нее тут, - Марио приложил руку к сердцу, - и видишь: ничего. Она плоская. Только картинка. Как будто кто-то подсовывает тебе бумажных принцесс из книжки-раскладушки. А Вы такая...объемная что ли.
   Маша засмеялась:
   - Сомнительный комплимент для барышни. Но я Вас поняла. Но знаете, Марио, коли уж у меня такое реноме в Ваших глазах - настоящей цельной комсомолки - то скажу Вам правду. Чтобы сразу поставить точку. Я долго сомневалась, я не понимала, я даже Ларису просила попробовать...Но я ничегошеньки к Вам не чувствую. Ни грамма. Мне даже самой жаль. Вы такой красавец, вы миллионер...
   - ...миллиардер, - с едва заметной, почти неразличимой ноткой гордости поправил Марио.
   - Ну, тем более. Вы чудесный, Вы обаятельный, Вы добрый, Вы излучаете сияние, как те дэвы, но я как пенек - ничего не ощущаю. Странно, да?
   - А Лариса? - растревожился Джеймс. - Если и она тоже, то и остальные девушки притворялись?
   - Нет, Лариса жмурилась, как кот на сметану. Закатывала глазки и облизывалась. У нее все в порядке.
   Марио успокоился:
   - И то хорошо... Значит, у меня нет шансов?
   - Марио, ты не представляешь, как бы я сама хотела влюбиться в тебя без оглядки! - воскликнула Маша. - Но, наверное, это решается выше. У меня самой не получается. Я не хочу тебе врать и изображать неземные чувства. Это нечестно. Несправедливо. Я действительно не могу.
   - Попробуем? - ласково спросил Марио.
   Он припал к ее губам. От него пахло мятой и лемонграссом. Кожа на его щеках нежным шелком ласкала Машины щеки. Поцелуй длился вечность, как описала бы Лариса. Открыв глаза, Маша заметила умильное лицо хозяина заведения.
   - Какая красивая пара! - прошелестел кто-то сбоку.
   - У меня есть брат Васька, - произнесла Маша. - Так вот мне на минуту показалось, что ты - это Васька.
   - Шансов нет, - подвел итог Джемс, ничуть не опечалившись. - Пока. Но мы еще посмотрим... Кстати, как тебе краб? Правда, он вкуснее лобстеров?
   Перед поворотом к их отелю Машу и Марио окликнул водитель, выскочивший из серебристой "Хонды":
   - Ребят, в аэропорт это куда?
   - Туда, - махнул рукой Марио. "Хонда" умчалась.
   - За нами всю дорогу тащилась машина точно такого же цвета, - сказала Маша. Ей стало страшно.
   - Да, мне тоже так показалось, - согласился Марио. - Только если кому-то чего-то надо, он не станет так глупо открываться.
   Лариса уже спала. Из-под ее одеяла торчал комковатый бугор - узелок с полумиллионом. "Картонные девушки", - вспомнила Маша. Лариса на редкость точно подходила под это описание. Она как будто сошла со страниц индийского киносценария, героиня с нарочитым выпячиванием отрицательных качеств. Человек в обычной жизни не очень интересен: ест, пьет, ходит на работу. В быту мало времени на сочные интриги и зловещие тайны. Посмотришь вокруг - простые люди с простыми заботами. Прежде чем строить козни, надобно купить картошки. А Лариса - как яркая противная лягуха в этой серой толпе. Тут тебе и жадность, и хитрость, и зависть. Никакой многоплановости. У самых мерзких злодеев находится милые черты, искусно обыгрываемые романистами - любовь к цветам, привязанность к бабушке. У Ларисы пока не обнаружилось ничего подобного рода, только картон. С этой мыслью Маша уснула.
   Ночью Маша просыпалась два раза - было душно, зудели комары. Маша, не включая свет, встала попить. Ларисы не было. Мешка с долларами тоже. Маша обеспокоилась, выскочила из бунгало. Висела морось, скрывая луну и звезды, - обычная для сезона дождей погода. В беседке, свернувшись калачиком, спали Пум Пуй и Пума. Они так хитро переплелись, что казались одним большим и странным многоруким организмом. Маша подошла тихонько к домику мужчин, прислушалась, надеясь уловить хотя бы малейший признак присутствия человека - дыхания, скрипа, вздохов. Не различив их, Маша вошла в дом, дверь была открыта. И здесь никого.Зевнув и подумав, что ну их всех, Маша пошла обратно в постель.
   Во второй раз Машу разбудило позвякивание ведра. Она снова встала. Лариса с безмятежным и совсем нехищным видом спала на соседней кровати. С бугром по мышкой. За окном висела все та же вязкая влажная темень, глаз пытался поймать может только самый легкий намек на близкий восход. Выглянув наружу, Маша заметила светлое пятно, перемещавшееся от домика к домику. По тому, как оно методично обходило все бунгало, Маша поняла, что это служащий-уборщик. Маша хотела улечься, но передумала и добежала до соседнего дома. Дверь его на сей раз оказалась запертой. Маша прижалась к стеклу, приплющила нос. Марио был на месте. Пушеля разглядеть не удалось. Зато в беседке она не увидела неразлучную парочку, калеку и псину. Черт-те что, а не добропорядочная компания.
   В третий раз Маша проснулась вместе со всеми. Сон был прерван надрывными женскими криками и плачем. Маша пружиной взметнулась с койки, столкнулась с испуганной Ларисой. Барышни посмотрели друг на друга и понеслись туда, где рыдала женщина. Электронные часы над зеркалом показывали довольно ранний час - 6.48.
   У каменной стены, огораживающей отель от проезда, в траве на коленях стояла буфетчица и голосила. Она трясла бездыханное тело в желтой майке, громко причитала, словно старалась разбудить лежавшего человека. Рядом подвывала Пума. Собака испуганно тряслась, ее колотило крупной дрожью. Из беседки, яростно работая локтями, полз Пум Пуй, будто от его скорости зависела жизнь упавшего. Пушель уже был поблизости. Засунув руки в карманы, он сурово буравил тело. Спустя пару минут во входных воротах отеля появился Марио.
   - Что произошло? - закричал он.
   - Мне тоже хотелось бы это знать, - процедил Пушель. - Вы где ходили? Уж не Ваших ли рук это дело?
   - Скорее Ваших, - спокойно ответил Марио. - Это Вы специалист по мордобоям, рэкету и киднеппингу. За что Вы его?
   Пушель хладнокровно усмехнулся:
   - На кой черт мне этот мусорщик?
   - А я знаю, - вдруг произнесла Маша отстраненым голосом, - это не его хотели убить. Его просто в темноте перепутали с Марио. Вы посмотрите, у них же майки одного цвета.
   Буфетчица умолкла, поднялась, повернула заплаканное лицо. Стало видно, что вчерашний парнишка, прибиравшийся на территории отеля, лежал на животе, уткнувшись в траву, и со стороны левого виска растеклась лужица крови. Все посмотрели на Марио и на погибшего служащего. Они оба были в желтых рубашках-поло. Миллиардер и мусорщик выглядели одинаково - футболка и джинсы.
   Где-то вдали еле слышно заголосила сирена. Звук ее нарастал, крепчал, пока не оглушил всех ближайшим присутствием. Послышался треск, хлопки дверей, топот ботинок. Двое полицейских с дубинками вбежали на двор отеля. Следом неспеша выдвинулся маленький и очень черный человечек с пузиком и кобурой на этом пузике. Он важно произнес на весьма некрепком английском:
   - Офицер Ит Прасет. К нам поступило сообщение об убийстве. Всем оставаться на своих местах, ни к чему не прикасаться, ничего не трогать.
   Пушель хихихкнул в рукав. На недоуменный взгляд Маши пояснил:
   - Ит Прасет по тайски означает "Величие и Превосходство".
   Превосходство было ростом около ста шестидесяти.
   - А кто вызвал полицию? - спросил Марио. - И когда?
   - Неизвестный мужской голос, - любезно пояснил офицер. - Десять минут назад.
   Он присел на корточки, пощупал пульс бедняги:
   - Думаю, врач уже не нужен.
   Маша оглядела спутников. Все абсолютно, за исключением собаки, были спокойны. Нервничало единственное существо, которое было явно вне подозрений.
  
К оглавлению
  

Глава 16
Точка бифуркации

* * *

   Жил да был Марипур, простой и слегка туповатый человек. Он ушел на два года в монастырь, и там постиг все доступные знания. Когда он вернулся домой, соседи начали приходить к нему со своими проблемами за советом. Марипур охотно раздавал наилучшие целесообразные решения, не заботясь, всем ли они годятся. Ничего хорошего из этого не вышло, потому что нищей матери он рекомендовал отдать детей в приют, больную собаку усыпить, мальчишек, укравших три яблока в чужом саду, посадить в тюрьму, а всех девиц одеть в длинные балахоны, дабы не смущали парней и не сподвигали их на глупости.
   Один монах, что приехал навестить Марипура, узнал об этом и молча ушел в лес. Он вернулся с птицей, у которой было подбито левое крыло. Монах подкинул птицу вверх, но та упала.
   - Нельзя заставить птицу летать, если у нее нет одного крыла. Ты принимаешь решения, подобные этой птице, им не хватает сострадания.
   Марипур послушался монаха и стал советовать, исходя из одного лишь сострадания. Например, нищей матери все жители должны были каждую неделю отдавать пятую часть своих доходов, бешеных собак держать в отдельном загончике и кормить свежим мясом, мальчишкам, кравшим яблоки по своей бедности, разрешить срывать любые фрукты из любого сада, а девицам ходить полуголыми, дабы те не страдали от жары. Непонятно, что можно было посоветовать истомленным парням, но Марипур дипломатично закрыл эту тему.
   Монах снова сходил в лес и принес еще одну птицу - со сломанным правым крылом.
   - Летает ли эта птица? - спросил он Марипура. А когда тот устыдился, пояснил, - Сострадание только тогда полезно, когда оно идет рука об руку с мудростью. Они как два крыла, что возносят ввысь и спасают душу.
   Марипур почесал в затылке, да и пошел в таверну. Там, поедая жареные куриные крылышки, принялся пересматривать все свои советы.

* * *

   Офицер Ит Прасет явно наслаждался убийством. Он лично ползал вокруг тела, обнюхивая травинки и собирая сучки и палочки. Он же обнаружил и пулю у стены. С довольным выражением лица Прасет упаковал ее в пластиковый мешочек, каковой тут же сунул в нагрудный карман рубашки. Всхлипывающую буфетчицу он усадил в беседку и выслушал ее рассказ. При этом левая бровь его была многозначительно приподнята.Он чуть ли не потирал руки. Наверное, такие происшествия здесь случались крайне редко. К тому же перед ним стояла навытяжку весьма достойная публика: двое подчиненных и четверо фарангов, не считая зрителей из местных.
   - Обычно в таких случаях поблизости находится брошенное орудие убийства, - важно сказал он. - Господа, я вынужден обыскать комнаты всех постояльцев.
   Отель пустовал. Кроме Маши и компании никого на его территории не было. Помощники Прасета удалились осматривать бунгало. Пока они искали, важный маленький человечек выяснил, что погибший был родным младшим братом буфетчицы, что хозяев отеля сейчас на острове нет, и всеми делами заправляли они с братом - и за горничных, и за поваров, и за официантов, и за портье. Делать это было несложно, потому что в их ведении находилось всего шесть двух- и трехместных домишек. Убитый юноша вставал очень рано, прибирался на территории, поливал цветы, вывозил мусор, ходил на рынок. Его сестра вставала попозже, чтобы приготовить постояльцам завтрак. Обычно ее будил брат, поскольку сама она, по ее словам, являлась отъявленной соней и не могла встать рано. Обычно она вставала поздно - часов в шесть (Лариса присвистнула), а сегодня вот заспалась, никто ее не разбудил. Она вышла во двор и увидела... Увидела... Увидела...
   Буфетчица опять принялась плакать, Прасет хмыкнул, не стал торопить, тактично помолчал. Он повернулся к Ларисе и, стараясь держаться официально, спросил:
   - А Вы, леди, что-нибудь слышали?
   - Ничего, - ответила Лариса, выпячивая шикарный бюст. Офицер, несомненно, отметил его достойные размеры, ибо голос его слегка просел. - Спала как убитая. Всю ночь.
   - Неправда, - прервала ее Маша. - Я не хочу никого оговаривать, но я вставала один раз ночью, и Вас в бунгало не было.
   - Вам это приснилось, милочка, - холодно произнесла Лариса. - Я никуда не выходила. Может, конечно, на меня лунатизм напал, но тут уж я за себя не отвечаю.
   - Вы страдаете лунатизмом? - Прасет отнесся к реплике совершенно серьезно.
   - До сих пор не страдала, - коротко ответила Лариса. Она окатила Машу ненавидящим взглядом.
   Маша поспешила оправдываться:
   - Да я же не обвиняю Вас. Я только хочу, чтобы не было вранья.
   - Вы, сэр? - офицер обратился к Пушелю.
   - Я лег рано, пока еще все сидели на пляже, а потом не помню. Проснулся от криков. Выстрелов не слышал.
   - Вы тоже лжете, - сказала Маша упрямо. - Вас ночью тоже не было.
   - Вы подглядывали? - лукаво спросил Пушель. - За мной? Или за ним? - немец мотнул головой в сторону Марио. - Скорее, за ним. Я заметил, у вас там симпатия начала зарождаться. Не ко мне же молодые барышни могут ходить по ночам.
   Прасет заинтересованно оглядел вспыхнувшую Машу и невозмутимо любезного Марио.
   - Вступаюсь за честь дамы, - сказл тот. - Лично ко мне Мария не приходила. Могу засвидетельствовать.
   - Конечно, поскольку и ты...Вы отсутствовали.
   - Как становится интересно! - искренне обрадовался Прасет. - А они? Их тоже не было? Они тоже покидали свое место?
   Офицер показал на Пум Пуя и Пуму. Когда Маша кивнула, вся честная компания заливисто расхохоталась. Потом все опомнились, вернули на лица подобающие печальной ситуации выражения. Ит Прасет участливо спросил:
   - У Вас есть версия, кто это мог сделать?
   - Кто, не знаю, - покачала головой Маша. - Зачем, знаю. Парня перепутали с мистером Джеймсом. Явно его ненавидит мистер Пушель. Но он ли это сделал, я не могу знать
   Пушель снисходительно окинул взором набычившуюся Машу. Он сел за столик в беседке, закинул ногу на ногу.
   - Если бы я хотел кого-нибудь убить, я бы убил не так глупо. И случилось бы это гораздо раньше, хотя бы потому, что у меня всегда с собой оружие. Кстати, офицер, во избежание дальнейших недоразумений, вот мой пистолет, а вот разрешение на него.
   - Мне тоже так кажется, - поддержал неожиданно Пушеля мистер Джеймс. - Если бы это был мистер Пушель, и если бы он задумал насчет меня нечто нехорошее, он бы ни перед чем не остановился и все свершил бы весьма виртуозно. Я успел немного понять его характер. Мистер Пушель действительно меня не любит, но это не он.
   - У Вас есть причины для ненависти? - простецки спросил немца следователь.
   - Естественно, - широко улыбнулся Рольф Пушель, и от его улыбки Маша и Лариса как-то сжались, а собака на всякий случай прислонилась к Марио. Пушель встал, вплотную приблизился к Джеймсу и заговорил, адресуя в первую очередь именно ему, - Видите ли, уважаемый, у меня есть Родина - Германия. Когда по их континенту бегали бизоны и полуголые неандертальцы, на территории моей страны возводились прекрасные храмы и великие университеты. Пока их отребье грызло друг другу глотки во время золотой лихорадки, моя страна рождала таких поэтов, как Гёте и Шиллер. Пока Америка изобретала очередной вариант гуталина для ботинок, немецкая мысль выстроила величайшую философию планеты. Когда творил Вагнер, в Америку завозили первые рояли, и народ не знал, что с ними делать. Я не спотыкаясь назову вам с десяток физиков, математиков, писателей, психологов, инженеров и прочих представителей цвета любой нации, но таких едва ли вы найдете по паре штук в довоенной Америке. Единственное, что хорошо выучилась делать Америка - это зариться на чужое благополучие и чужие деньги. Зачем тратить время и средства на взращивание своей науки и культуры? Все можно купить. А чтобы было на что, надо высосать все соки из процветающих европейских стран, и высосать их при помощи войны. Нет ничего выгоднее войны, если она течет по твоим правилам. Обе войны - и первая, и вторая мировая текли по правилам Америки. Сценарий прост и в чем-то изящен: выпестовать, щедро поддержать безумствующую клику внутри чужой страны, подпитывая ее приманкой в виде мирового господства, довести эту клику до исступления, чтобы массовый психоз охватил все население и двинул его на соседей. А дальше - вступить в войну с оскорбленным лицом, продавая военные контракты обеим воюющим сторонам. Подсовывать им гнилое сукно для формы, подмоченный порох, протухшие консервы. Трубить о своей благородной миссии на весь свет. Вымотать, иссушить кредитами европейские правительства, чтобы ни одна тварь не вякнула насчет своих условий. С проигравшей стороны по тридцать лет взымать репарации. По тридцать лет унижать и давить, держать на коленях страну, в которой сами же раздули пожар. Начисто убить малейшую гордость за родину, от всей души лелеять чувство вины. Не давать поднять головы и расправить плечи. И все это - ради того, чтобы десяток финансовых кланов типа Морганов и Ротшильдов прибрали к рукам ресурсы не только моей родины, но и всей планеты. Чтобы новые и новые мухи по всему свету попадали в лапы этих пауков, делающих вид, что они оказывают милость, скупая за бесценок целые страны. Моя бедная родина раздавлена. Никто в Германии не решиться сказать о могучем немецком характере и гениальном немецком уме. Америка наложила вето на патриотические чувства немцев. Мы навеки виновны. Мы убили пятьдесят миллионов. Мы убили их в бою. Наши враги встречали смерть лицом. Сколько убила Америка - подло, исподтишка, отнимая ото рта европейского ребенка последний кусок хлеба и обрекая его на голодную смерть, заставляя умирать русского солдата в окопе, потому что он не смог дождаться второго фронта, вычищая напалмом любое государство, посмевшее идти своим путем? Соберите все жертвы за время господства Штатов, ваше сердце обольется кровью. И вы спрашиваете, как я отношусь к мистеру Джеймсу? Отношусь так, как относится любой немецкий солдат к подлецам и предателям, не имеющим совести и малейшего сострадания. Мистер Джеймс - важный крючок в смертоносной машине американского капитала. Он продаст любого, даже мать, если это потребуется для увеличения прибыли....
   Пушель утер испарину, мрачно посмотрел на Машу:
   - Не обольщайтесь, мисс. Какие бы басни он Вам ни наплел, он мгновенно Вас забудет, когда почует запах денег. Реальных денег, не этих паршивых миллионов.
   Марио в упор смотрел на Пушеля и глаза его полыхали огнем. Они оба, - рослые, плечистые, светловолосые, - казались сказочными героями скандинавских саг.
   - Университеты, говорите? - яростно спросил Марио. - Наши неандертальцы, как Вы изволили выразиться, жили в полной гармонии с природой и уважительно относились к каждому человеку именно в то время, когда в Старом Свете полыхали костры инквизиции и последовательно уничтожали свободолюбивых людей с собственным мнением. Что изучали в ваших университетах, о которых Вы говорите с таким самодовольством? Сколько крыльев у серафимов и какова природа дьявола? Много ли пользы принесло это знание людям? Я говорю о людях, а не о той жадной и похотливой прослойке церковной власти, что почти на тысячелетие задурила всем голову, держала в страхе и безвольном подчинении. Почему Вы тычете Шиллером и Гете и не упоминаете о десяти миллионах невинно убиенных церковью только на территории германских княжеств? Вы гордитесь высотами немецкой мысли и забываете о ее ядовитых плодах. Почему именно в Германии смог найти единодушную поддержку всего населения один бесноватый фюрер и его клика? Америка рождала и не таких чудовищ, как Гитлер, но почему-то американское общество моментально гасило такие уродства, а немецкое принималось пестовать и лелеять. И я Вам скажу почему. Мы серьезно относимся к гуталину. Если у человека отличный гуталин, добротная одежда, вкусная еда, ему не страшны ни "Майн Кампф", ни "Общество Туле". Если человек привык сам выбирать гуталин, и сам защищать свой выбор, он не купится на всемирный еврейский заговор, хотя бы потому, что ему дела нет до евреев, а есть дело только до гуталина. Вы предпочли выбрать путь обвинения других в собственных неудачах, в словах ваших вечных романтических героев сквозит исключительно зависть к сильному сопернику, но будь вы на нашем месте, ни за что не отказались бы от предоставившейся возможности установить свой порядок и давить неугодных по всему свету...
   - Я так понял, сэр, что личной вражды Вы, мистер Пушель, к мистеру Джеймсу не испытываете? - подвел итог невозмутимый офицер.
   Пушель снова усмехнулся:
   - Совершенно верно. Более того, посмею утверждать, что личной вражды к нему никто не испытывает.
   - Очень интересно, - задумался Ит Прасет. - Нет материального интереса, нет и повода. Мне хотелось бы взглянуть на Ваши документы, мистер Джеймс.
   Марио развел руками:
   - У меня их нет. Мне должны подвезти их максимум через пару часов.
   - Очень интересно, - еще больше задумался полицейский. - А у остальных?
   Офицер подробно прочитал каждую страницу паспортов Пушеля, Маши и Ларисы. Через Пум Пуя он просто перешагнул, не удосужившись даже взглянуть на калеку. Похоже, он еще умудрился наступить тому на руку, потому что Пум Пуй немедленно схватился за ладонь и стал трясти ею и прижимать к телу.
   Подошел помощник Прасета, тот что повыше:
   - В бунгало ничего нет, - сказал он. - Не только оружия, вообще ничего нет. Даже личных вещей. Только вот эти две дамские сумочки.
   Прасет собирался, наверное, в третий раз сообщить, насколько это интересно, но ему помешал второй помощник. Он подбежал к офицеру, в руках у него был обернутый платком пистолет. Он протянул его с гордостью:
   - Вот. Нашел в кухонной корзине под тряпками. И следы пальцев есть.
   Далее последовала операция снятия пальчиков со всех присутствующих. На этот раз офицер не обделил вниманием Пум Пуя.
   Маша подошла к воде, принялась отмывать пальцы от красящего порошка. Море было теплым и ласковым. Вчерашние кораблики снялись с рейда, горизонт очистился. С пальмы, нависающей над водой, с громким плюхом свалился кокос. Офицер Прасет тем временем освещал портативной лампой из своего чемоданчика рукоятку найденного пистолета.
   - Я могу выпить чашку кофе? - спросила Лариса офицера.- Вы все равно пока смотрите.
   - Нет, леди, - ответил Прасет, отрываясь от прибора. - Как Вы объясните наличие Ваших отпечатков на данном пистолете?
   - Моих?! - поразилась Лариса. - Да Вы там охренели? Я-то тут причем?
   Полицейский согласился:
   - Да, леди, конечно. Я не вправе утверждать, что это именно Ваши следы до официального заключения экспертизы, но позвольте Вам самой взглянуть и сопоставить.
   Двое помощников Прасета вплотную приблизились к Ларисе, выражая готовность пресечь все ее попытки выкинуть какой-либо фортель. Марио с Машей в волнении бросились к столику с отпечатками и оружием. Прасет, наслаждаясь эффектом, великодушно объяснил:
   - Вот отпечатки шести человек. Только у одного набора на некоторых пальцах присутствуют так называемые двойные дельты. Остальные наборы лишены их. А теперь обратимся к следам на пистолете. Вот, видите? Точно такая же двойная дельта.
   - Это не мои отпечатки! - заверещала ошеломленная обвинением Лариса. - Я никого не убивала!
   - И в самом деле, офицер, - обронил Пушель, - это могут быть отпечатки постороннего человека, не обязательно из нашего круга.
   - Экспертиза покажет, - упрямо повторил Прасет, и у Маши вдруг родилось невесть откуда взявшееся чувство, что выводы экспертизы будут не в пользу Ларисы.
   - Вот возьмите, - Прасет протянул ручку Ларисе, - и опишите подробно события вчерашнего вечера и сегодняшней ночи.
   Лариса с затуманным взором механически взяла ручку.
   - Вы левша? - участливо продолжал добивать Прасет. - Вы взяли левой рукой.
   Стало ясно, куда он клонит. Несчастный служащий был убит выстрелом в левый висок. И упал вперед. Скорее всего, стреляли сзади и это сделал левша.
   Лариса бросила ручку, закрыла лицо руками, зарыдала:
   - Это не я...Кто-то наговаривает на меня...Это не я...
   Маша оглядела присутсвующих. Сестра погибшего паренька в ужасе взирала на Ларису. Пум Пуй и Пума оба открыли рот и тревожно смотрели на их недавнего сотоварища. И у Пушеля, и у Марио были абсолютно каменные лица. Что-то тут было не так. Маша пыталась понять причину внутреннего недовольства, но не получалось. Что-то не складывалось.
   - Спецслужба, как всегда, не торопится, - Прасет вытер пот аккуратным шелковым платочком. Становилось жарко. - Она заберет тело, тогда точно установят время смерти.
   Офицер, видимо, посчитал убийство раскрытым и потерял к нему интерес. Лариса внезапно метнулась к воде. Один из полицейских ловко поймал ее и пристегнулся к ней наручниками. Впрочем, Лариса не думала убегать, причины ее броска стали очевидными, когда она с полицейским под ручку принялась тошнить прямо на пляж. На лице полицейского, пристегнутого к Ларисе, отобразилась гримаса отвращения.
   - Погодите-ка, - сказал Ит Прасет. - На стволе пистолета есть еще небольшие следы. Как же я не заметил их сразу?
   Прасет внимательно сличил их с образцами и заявил:
   - Вас, леди, я тоже буду вынужден взять под стражу.
   К ничего не понимающей Маше выдвинулся второй помощник.
   - Какие глупости! - вскипел Марио. - Мария не могла этого совершить!
   Надеть на Машу наручники не удалось. Потому что через забор стремительно перемахнули семеро в масках с автоматами в руках. Один из них на бегу закричал:
   - Всем на землю! Стреляю без предупреждения! Я сказал всем на землю, руки за голову!
   Ит Прасет первым плюхнулся на траву, наверное, опыт его мгновенно подсказал, что не стоит лезть на рожон. За ним послушно свалились его помощники и Лариса. С достоинством улегся Рольф Пушель. Торопливо легла буфетчица. Марио и Маша оказались последними. Пум Пую было проще всего - уже лежал.
   Приподняв голову, Маша увидела, как по периметру лужайки с беседкой, стойкой кафе, столиками и шезлонгами двое в масках протягивают какие-то проводочки примерно на высоте пояса, вбивают колышки, закапывают в песок некие цилиндрические предметы, а остальные держат всю лежащую группу на прицеле. Пушель выругался:
   - Достали. Надо было все-таки вчера отчаливать.
   - Мы отдадим им все, что взяли, - сказала Маша. - мы сами им не нужны. Насколько я понимаю, их интересует та бумага, деньги и оружие.
   - Какая бумага? - заинтересовался Прасет.- Вы знаете кто эти люди?
   - Это террористы из Лаоса, - жарко зашептала Лариса, - Они нас все время преследуют.
   - Идиотка, - прошептал Пушель.
   Главный из нападавших заорал:
   - Молчать! Разговариваю только я!
   Для убедительности он пнул Пум Пуя тяжелым ботинком - тот лежал с краю. Пум Пуй всхлипнул, Пума зарычала. Маша поспешила обнять собаку, опасаясь, что разгневанный террорист ее пристрелит. Главный заговорил резким голосом:
   - Нам нужен угнанный автомобиль со всем, что в нем было. Если в течении часа вы не сообщите, где он находится, мы убьем одного заложника. Мы будем и далее убивать по одному заложнику раз в пятнадцать минут, пока проблема не решится. Вы можете встать. Каждого, кто попытается совершить бегство, ждет мгновенная смерть. Отель укреплен осколочными минами натяжного действия. Выходить за пределы прокинутой петли запрещено! Мы ждем!
   Вставших с земли обыскали, изъяли оружие у полицейских, пресловутый пистолет с неожиданными отпечатками, сотовый телефон у Пушеля и у Прасета.
   - У Вас был телефон! - воскликнула Маша. - Вы точно негодяй! Вы играли с нами в кошки-мышки и все время притворялись! Ну и компания! Один мог давно вызвать своих людей, другой имел телефон и тоже мог вызвать помощь. Что за игры?
   - У тебя, между прочим, тоже был телефон, - заметила ядовито Лариса.
   - Неправда, его забрал Пушель, когда выкрал меня! - возразила Маша.
   Прасет жадно слушал перепалку. Терроризм, киднеппинг, убийство, угон - дело обрастало крайне любопытными деталями. Какая слава может ожидать скромного офицера захолустного острова, если, конечно, эти фаранги не будут артачиться и выполнят все условия. О том, что случится, если белые заупрямятся, думать не хотелось, ибо полицейские становились первыми претендентами на расход. Во-первых, они все равно ничего не знают насчет угнанной машины и их смертью можно будет устрашить остальных, а во-вторых, кто же любит полицию. Никто. С нее и начнут.
   Солнце уже палило нещадно. Маша на трясущихся ногах доползла до беседки, в тень. Все кругом что-то таят и лгут. Какой еще телефон? Она порылась в своей сумочке, которую притащил из бунгало до того первый помощник Прасета. И с ужасом вытащила из нее свой мобильник. Этого не могло быть! Еще вчера его здесь не было. На лице немца мелькнула тень беспокойства. "Идиотка", - прочитала по его губам Маша. Похоже, он не рассчитывал на афиширование наличия Машиного телефона.
   Тотчас выдвинулся один из напавших, отобрал сумку и телефон. Заодно обшарил оставшихся. Пушель усмехнулся.
   Марио вошел в беседку следом, бросая косые взгляды на охрану. Он произнес:
   - Мне кажется, не стоит тратить время на склоки. Думаю, надо им показать, где стоит "Тойота".
   - Они потом тут же прикончат нас. - возразил Пушель, - Содержимое того реестра, что Вы, мистер всезнайка, изволили прочитать, перевернет весь Тайланд. Мятежники и сейчас бузят из-за одного лишь премьер-министра, а если все узнают о коррупции в самых высоких кругах, боюсь, начнется война. Здесь вам не Италия, отправил кабинет в отставку, и все. Здесь иной менталитет. Никто так просто власть не отдаст. И никому не нужно, чтобы узнали о том списке. Пока мы живы, будет висеть угроза разоблачения, поэтому мы не должны будем остаться в живых. Чем быстрее мы им уступим, тем быстрее нас кокнут.
   Офицер аж присвистнул. И загрустил. Пока речь шла о простых вещах, все было понятно. Но теперь... Готов ли он, маленький человечек с гордым именем "Величие и Превосходство" разоблачать сильных мира всего? Готов ли страдать за правду и нести ответственность за смуту, последующую за этими разоблачениями?
   - Надо обезоружить их, - продолжал Пушель. - Мне надо подумать, как это сделать. Нас так и так прикончат, надо попытаться самим напасть. Если не сопротивляться, умрем, как бараны.
   - И вся-то наша жизнь есть борьба...- задумчиво сказала Маша, глядя в упор на немца. - У Вас, оказывается, зеленые глаза.
   - К чему это имеет отношение? - рассердился тот.
   - И у Вас, Марио, тоже зеленые глаза.
   - Только у Марио красивее, - вставила Лариса ни к селу ни к городу. - У Марио такие прямо изумрудные, сияющие...Ба! Да у тебя тоже! И у псины!
   Маша присела к собаке - вместо ожидаемого карего цвета на нее распахнулся густой темно-зеленый оттенок.
   - Такого у собак не бывает, - с нарастающим удивлением отметила Маша. - Остается Пум Пуй. Но он-то таец!
   Марио заметил:
   - У Пум Пуя, кстати, глаза не черные, как у местных. Они у него ореховые.
   И точно - темная каре-зеленая радужка. Цвет, несомненно, зеленоватый.
   - Ты в кого такой? - спросила Лариса. - Папашка что-ли был белым?
   - Не знаю, - ответил Пум Пуй, - у меня не было отца, а мать никогда не говорила, кто он.
   - Белый, - с убеждением сказала Лариса, - вон у него и кожа не очень темная.
   Рольф Пушель рассвирипел. Он зашипел раненой змеей:
   - Вам делать нечего, как ерунду обсасывать! Господи прости, цвет глаз! Лучше бы думали о том, как нам остаться живыми...
   - Может и ерунда, - согласилась Маша. - Только странно, что у всех шестерых один цвет. Причем не самый распространенный.
   Человек в желтой майке с пробитой головой по-прежнему лежал у стены. Стали слышны звуки просыпающихся туристов. Захлопали двери машин, затарахтели тук-туки, заиграла музыка. Потянуло запахами кофе и свежего хлеба.
   - А врач со спецслужбой так и не приехал, - зачем-то сказал Прасет. - Вот лентяи.
   Лариса подняла ручку, ту самую, что выронила, когда ей сообщили об отпечатках.
   - Я не убивала, товарищ офицер, - она присела рядом с Прасетом. Помощник с наручниками вынужден был также сесть. - Это точно не я. Я не знаю, откуда мои пальцы на пистолете. Может, эта девушка все подстроила? Например, ночью, пока я спала, приложила мою руку к пистолету.
   Лариса ткнула пальцем в Машу, демонстрируя "эту" девушку, и продолжила кокетливо:
   - Вот мой номер телефона. Когда все образуется, звоните мне.
   Она принялась писать на подобранном клочке бумаги. Маша в оцепенении смотрела, как Лариса выводит крупной каллиграфией цифры, и вдруг встряхнула головой:
   - Я все поняла. Я знаю, кто убил парня. Теперь все стало ясно.
   - Цвет глаз имеет к этому отношение? - спросил Прасет.
   - Нет, конечно,..., - заторопилась Маша. Она привстала.
   - Эй! Вы что-то решили? - крикнул главный из тех, кто в масках. - Осталось немного, время идет!
   - Они думают! - крикнул по-тайски Прасет. Он соображал быстро. - Дело в том, что машина не здесь, и они не очень помнят место, где спрятали. Они решают, где это, и кто покажет!
   - Мистер Пушель, - повернулась Маша к зачинщику всей этой авантюры, - хотите, я угадаю, где Вы были этой ночью?
   - Я спал, - холодно произнес немец. - Можете гадать, сколько угодно.
   - Нет, Вы не спали. Вернее, спали, но не ночью. Когда мы с Марио уходили в ресторан, Вы прилегли, я видела, и вот тогда Вы спали по-настоящему. И думаю, спали еще, пока Марио не вернулся и не заснул. А потом Вы встали и пошли в бар. И там напились, и учинили дебош или что-нибудь запоминающееся в этом роде. Причем произошло это где-нибудь на другом конце отрова, часах в трех ходьбы отсюда.
   - У нас был похожий вызов, - сказал внезапно один из полицейских, тот, к которому была пристегнута Лариса, - но его потом отменили, перезвонили и сказали, что все уладили сами.
   - Офицер, не могли бы Вы на глаз определить, время смерти потерпевшего? - продолжала Маша.
   - Я не эксперт, - ответил Прасет. - Но, думаю, часа за три до нашего приезда. Только началось окоченение.
   - То есть у мистера Пушеля полное алиби, если, моя догадка верна. И значит, убивал не он.
   - А зачем же он отпирается? - не понял Марио. - Ему выгодно не отпираться.
   Маша пояснила:
   - Мне и самой не очень ясно, но, наверное, психология. Дескать, я такой добропорядочный гражданин, что мне стыдно признаться, что я пьяница и буян. Когда бы факт его попойки вскрылся, все бы только посмеялись и немного посочувствовали незадачливому фарангу. Он же стыдится. Значит, не совсем конченый человек.
   - Что-то я не заметила в нем склонности к бутылке, - нахмурилась Лариса.
   - Он не похож на пьяницу, - подтвердил Пум Пуй. - Я много пьяных вижу, когда ползаю, мистер Пушель не из таких.
   - В этом все и дело. Мистер Пушель - не пьяница, просто ему надо было специально обеспечить себе алиби. А потом все свалить на Ларису и на меня.
   - Но если он действительно пил в баре во время убийства, значит это не он? - уточнил Марио.
   - Это не он. Это его подручный. И их целью был все-таки мистер Джеймс...
   Лариса завопила чуть ли не радостно:
   - А! Тот человек в черном костюме! Ну, помните, вчера утром?
   Пушель рассмеялся:
   - Госпожа Пунина! Я восхищен Вашим умением пускать пыль в глаза и обращать в свою веру простодушный народ. В позапрошлом веке из Вас вышел бы неплохой миссионер. Вы бы пол-Африки успешно обработали. Господин Прасет, у меня к Вам встречное предложение. А давайте послушаем, где сегодня ночью был мистер Джеймс и где была вот эта глупая женщина по имени Лариса. А также что делала госпожа Пунина, когда осталась одна? И, если так далеко все зашло, где был наш скромный и убогий Пум Пуй?
   Пока Прасет обдумывал предложение Пушеля, тот вплотную подошел к растяжке между колышками, стал рассматривать небрежно закопанную мину. Моментально над его ухом тихо просвистела пуля. Пушель отпрянул. Черезчур любопытному дали ясно понять, чтобы он не высовывался.
   Из оцепления выдвинулись двое. Они молча осмотрели пленников.
   - Ты. И ты. Покажите, где машина. Пошли!
   Машу и Марио ткнули в спину стволами, направляя к выходу.
   - Вы обещали больше времени! - возмутилась Маша. - Час еще не прошел!
   Но ее никто не стал слушать. Их вдвоем поволокли к выходу, вынудив присесть под растяжкой, отчего у Маши ухнуло сердце. Их затолкали в машину, вывезли на трассу. Далее тот, что держал под прицелом сердито спросил о чем-то на своем языке, а потом повторил по-английски:
   - Куда едем?
   Маша кивком показала, что вперед. Пумы рядом не было.
   - Марио, тебя не удивляет, что мы все время все хорошо понимали друг друга, а сейчас эти нас не понимают? - спросила шепотом Маша по-русски.
   - Просто эти не знают русский, - уверенно объяснил Джеймс, а Маше снова пришла в голову мысль о том, не только Лариса, но еще и Марио картонный. Он всегда все знает. И всегда все в его пользу.
   - Не болтайте! - рявкнул сопровождающий. - Дальше куда?
   Автомобиль остановился неподалеку от гостиницы, где беглецы оставили злосчастную "Тойоту". Один из охранников вышел, снял маску. Маша заметила, что у него совершенно азиатское лицо, и она не смогла бы потом узнать его ни при каких условиях, так что маска была абсолютно излишней. Охранник спустился к берегу, зашел на территорию отеля со стороны моря. Рассмотрел издали стоянку, вернулся за Джеймсом:
   - Пошли, ты выведешь машину. Попробуешь удрать, твою девчонку пристрелят. Я сижу здесь и держу тебя на прицеле.
   - А ключ..., - сказал удивленно Марио.
   Охранник кинул ему ключ. Дал тычка, иди, мол.
   Марио так же, через пляж, зашел на двор гостиницы. Улыбнулся рыженькой девушке, поклонился пожилой даме, похлопал по плечу садовника. Шаг его был легок и изящен, как танец эльфа. Вслед ему с обожанием смотрели и девушка, и ее матрона, и даже кот, что лениво раскинулся на террасе кафе, и которому Марио почесал за ушком. От Марио веяло радостью погожего денька, бирюзового моря, солнечного песка. Он непринужденно сел в "Тойоту", завелся, на выезде в воротах перекинулся парой слов со сторожем, помахал ему приветливо и беспечно. Не торопясь, вырулил на кольцевую дорогу, а затем в сотне метров остановился. Стал ждать Машу и бойцов.
   - Артист! - хмыкнул один из боевиков. - Стой тут и улыбайся.
   Он скрылся в минивэене и тут же появился с перекошенным от злобы лицом:
   - Там только оружие! Где остальное?
   Марио с удивлением заглянул в салон, в нем и вправду было лишь разложенные под задним рядом винтовки, а ящик с деньгами был пуст.
   - Когда мы оставляли машину, все было на месте, - непонимающе пробормотал он. - Я сам все накрывал полиэтиленом.
   Черный пластик бесформенным комком валялся на одном из кресел. С соседнего с ним сиденья был снят чехол, он лежал рядом.
   - Поехали обратно, - приказал охранник. - Сядешь за руль.
   Маше тоже пришлось сесть за руль. С трясущимися руками и ухающей селезенкой она повела чужой автомобиль с дулом под левом ребром. Марио ехал первым, и Маше было видно, как спокойно и непринужденно он себя чувствует. Или это только кажется?
   Когда Машу и Марио привели обратно, среди пленников висела тягостная тишина. Буфетчица молча плакала, под скулой у нее разливался синяк. Пум Пуй прижимал к себе поскуливающую Пуму.
   - Они закричали, чтобы мы прекратили выть, - пояснил он, запинаясь. - А потом ударили её и её.
   Маша села рядом, приласкала дрожащую собаку:
   - Если мы выберемся, я заберу тебя с собой. И мы обязательно сходим к врачу, а потом я куплю тебе настоящего мяса. И резиновый мячик.
   Пума доверчиво поглядела на Машу, потрогала ее лапой: замётано, договорились.
   Человек из оцепления выволок к стене младшего полицейского, поставил его на колени. Под видом наставленных на него стволов полицейский оцепенел, остекленел, застыл напряженным изваянием в неестественной позе.
   - Через пятнадцать минут он умрет, - объявил главный, - если мы не получим деньги и бумаги. - Он цепко и зло вперился в остальных, ткнул пальцем в Прасета, - Ты следующий.
   - Какие бумаги? - Прасет, в отличие от брошенного к стене сослуживца не терял духа. - Много ли денег?
   - Два миллиона. Вернее, миллион и девятьсот тысяч. Насколько я поняла, бумаги - это поддельные паспорта и список высоких лиц, готовых поддержать за взятку активистов осободительной армии Мьянмы, - четко ответила Маша. - Это карены из Бирмы.
   - Ну и чего ты треплешь? - рассердилась Лариса. - Вот дура.... Блин, как рука затекла... Ты еще там дергаешься... Где ключ? Может расстегнешь меня, наконец?
   Полицейский, которому была адресована последняя часть тирады, мрачно буркнул:
   - Ключ отобрали.
   - И кто, по-Вашему, мог взять деньги и документы? - продолжал гнуть свое Прасет. - Я полагаю, это кто-то из вас.
   Маша вздохнула:
   - Да к бабке не ходи, и так понятно. Это Лариса. Кто ж еще? Она как увидела деньги, впала в умопомрачение. И даже с нами потащилась из-за них, хотя была возможность высадиться еще в Бангкоке.
   - И тогда понятно, где она шлялась ночью, - подал голос Пушель. - Деньги прятала.
   - Молчи уж, - окрысилась Лариса, - убийца.
   - Нет, это не Лариса, - с сомнением произнес Марио. - Дело в том, что я встретил ее ночью.... И мы довольно долго поболтали...
   - Не очень долго, - встрял Пум Пуй. - Минут пятнадцать. Я видел.
   Прасет прищурил глаз, кинул взгляд на коллегу. Тот истуканом без малейшего движения торчал там, где его поставили. Казалось, что он спит в таком нелепом виде.
   - Некрепкий попался, - покачал головой Прасет. - Ладно, учтем... А где, мистер...э-э-э...мистер, Вы их видели?
   - Я отполз немного в сторону, - начал мистер Пум Пуй, - а они на берегу...
   Маша прервала Пум Пуя:
   - Знаете, нам лучше выяснить, где деньги. Пока он ездят за ними, мы выиграем некоторое время. Лариса, Вам лучше признаться, а то перестреляют.
   Лариса, похоже, опасности не осознавала - она надулась и сжала губы.
   - Далеко она не могла их утащить, - сказал Пушель. - Два миллиона это тяжело. И потом небезопасно. Это случилось где-то поблизости от того отеля.
   Маша горячо согласилась:
   - Да, я тоже так считаю. Я вот попробовала спросить себя: а что бы я делала, если бы захотела украсть эти деньги? И я бы поступила так: в этой же гостинице сняла бы номер и запихнула бы деньги в сейф... Нет, все деньги не поместятся....
   Пушель, доселе расслабленно сидевший на скамье с отсутствующим видом, кошкой метнулся к сумочке Ларисы. Он дернул молнию, выплеснул содержимое на пол беседки, поворошил кончиком ботинка рассыпавшуюся ерунду.
   - Вы ошибаетесь, - заметил он, - здесь нет ни ключа от номера, ни от сейфа.
   - Я рада, - произнесла Маша, гляда Пушелю прямо в глаза, - что Вы изменили свое мнение и решили выдать украденное.
   - Нам не удастся завалить их наскоком, - пояснил немец, - это серьезные ребята. Особенно вон там.
   Он кивнул в сторону соседнего отеля, и Маша заметила еще трех человек с ну очень убедительным стволом. Где-то под ложечкой заныло, за грудиной сжалось сердце. Люди в камуфляже сидели не ветвях широкого дерева - невидимки в смертоносном затишье перед броском.
   - Еще бы я попробовала положить деньги в банк.
   - Ночью? - хмыкнул Пушель, - это невозможно.
   - Лариса ночью была здесь, - повторил Марио.
   - При достаточной фантазии и актерских способностях, - Маша покосилась на горделивый бюст Ларисы и едко добавила, - а также больших сисек, возможно все. Вы помните, как она окучила постового на выезде? Выставила бюст, и все сработало.
   - Ночью не спит портье, - догадался Пушель. - у которого большая и голодная родня...
   - ... и он говорит Ларисе: "Take me" и шелестит пальцами. - дополнила Маша, - они все так делают. Сюда приезжает много одиноких белых женщин, все ночные портье на курортах во всем мире понемногу пробавляются этим. И Лариса начинает плакать и сует ему банкноту и щебечет: "Yes. But I need a bank. My poor child in Lichtenstein has a serious trouble". Портье честно отрабатывает обещанное, а потом созваниется с далеким родственником, который служит в банке. Лариса сует ему ну, ... пятьсот долларов, и тот несется ей угождать. Они открывают банк, и Лариса через пять банкоматов пристраивает часть суммы, потому что кассу открывать до начала рабочего дня нельзя, а банкоматы никто и никогда не отключает. А потом родственник портье катает ее по острову и через другие банкоматы, где не очень опасно, рассовывается остаток суммы. Ларису подвозят домой, благодарят и кланяются...
   Лариса повела плечиком:
   - Ну, сказочница, ну головастая... Денежки-то тю-тю!... Марио, а когда за тобой должны приехать? Не пора им появиться?
   Марио исподлобья взирал на негодяйку. Он спросил по-недоброму, сквозь зубы:
   - Ты с ним... с портье... трахалась?
   - Ну а как еще раскрутить мужика на подвиг? - ухмыльнулась Лариса. - Секс и деньги, больше вас, козлов, ничего не волнует.
   Прасет потер подбородок:
   - Итак, деньги мы им выдать не можем.... Почему же не можем? Как положили, так и снимем.
   - Не снимем, - ехидно сказала Лариса. - Счет не мой. Кредитка моя, а счет не мой. Моего Васи. И мне нельзя снимать наличкой больше двух тысяч в день.
   - Остаются документы. Где они?
   Маша продолжала поглаживать Пуму. Та задремала, расслабилась. Вытянутые передние лапы ее тонко подрагивали. Отчего-то это страшно умилило Машу. Господи, отчего ты не сделал всех живущих на Земле такими трогательными? И отчего эти ласковые создания страдают больше нас всех? Терпят, когда их бьют, защищают и погибают сами?
   На глаза набежали слезы, затуманили картинку. Господи, как же жалко их всех! Бедолагу Пум Пуя, не испытавшего в своей жизни ничего, кроме боли и унижения. Ларису, так и не узнавшую простой человеческой радости. Пушеля, не ведающего покоя, живущего туго скрученной пружиной. Марио, обитающего в картонном домике диснеевских сказок. И этих полицейских, приехавших на свое самое последнее дело. Для чего жили эти эти люди, ради чего умрут?
   Воздух загустел, движенье остановилось. Все окружающее будто выпустило пар, обесточилось, и, двигаясь еще по инерции, замедлило ход, сбросило стремление. Люди замерли в удивительных пластилиновых позах. Маша повернула голову, огляделась - время встало. Только для тех ребятишек, что радостно перекрикиваясь, бежали по пляжу, оно не посмело остановиться. Дети - их было около десятка, все как один в белых рубашонках и голубых шортах и юбках - вприпрыжку неслись по песку, размахивая портфелями. Маша видела, как мальчишки лупят друг друга сумками по спине, а девчонки заливисто хохочут и кружат рядом. Вон тот, самый темненький, самый юркий и бойкий, он бы вырос удачливым торговцем, он ругался бы с женой, но мирился, и так в шумных ссорах они бы вырастили трех мальчишек и умерли с разницей в месяц в почтенном возрасте. А этот, тощенький, с узловатыми коленками, он стал бы монахом, он составлял бы молодеженам гороскопы перед свадьбой, чуть-чуть передвигая планеты в нужную сторону, учил бы мальчишек премудростям дхармы в воскресной школе, уходил бы в трехдневные затворничества и молился за всех искренними и чистыми словами. Девчушка, та что с краю, умерла бы рано - в тридцать пять, но до той поры закончила бы университет, написала бы интересную работу о различиях бытового дискурса тхеравадинов и махаянистов, родила бы дочку, которая в назначенный срок надела бы корону мисс Тайланд. А вон тот пацаненок стал бы просто водителем тук-тука и в один прекрасный день прокатил бы на своем самом красивом фургончике всего острова принца и принцессу Объединенного Королевства, на щедрую плату от которых устроил бы своих детей в английскую школу. Они все, эти дети, худые, чернявые, не очень красивые на взгляд европейца, могли бы жить той обычной и незамысловатой жизнью, которая часто не осознается как счастье, и которая порождает маленькие счастья следующих поколений. Они жили бы, если не эти чертовы растяжки, отгородившие большую часть пляжа, и не это детское удивительное свойство пребывать в слепом погружении в собственный мир, из которого не видны несущественные взрослые мелочи навроде невесть откуда появившихся веревочек и палочек.
   Маша встала и заплакала. Она шла и оплакивала свои глупые годы, потраченные на бесплодные привязанности, никчемные рекорды, ненужные диссертации, провалившиеся дела. Слезы смывали накопленный груз ненависти, жалости, гордыни и донкихотства. Нерожденные дети прощались с неувиденным миром через влажные глаза и дрожащие губы их несостоявшейся матери. Два человека, увядающие в одинокой старости, спрашивали о чем-то через эти слезы, но не находили ответа. Воздух роился мириадами светящихся точек, - отправных пунктов будущих возможностей, уводившим как по светодиодам, в неисчислимые пространства вариантов жизни, - но падающие на них слезы, как уксус соду, гасили огоньки, оставляя только страшную безмолвную черноту.
   - Стойте! Стоп! Не ходите сюда! - надрывно закричала Маша, ныряя по растяжки навстречу бегущим детям. - Сюда нельзя! Здесь опасно!
   Дети остановились, снайперы вскинули винтовки.
  
К оглавлению
  

Глава 17
Наблюдатель Лек

* * *

   Жил-был один человек по имени Марипур, который непрестанно носился, постоянно куда-то спешил. Его движения были импульсивные и дерганные, так что он постоянно ударялся о различные вещи. Особенно часто он стукался головой о стены и углы своего дома. Ему все советовали двигаться медленнее, однако на это он отвечал:
   - Нет, я не могу это изменить, просто я вот такой.
   Но однажды Марипур так сильно ударился, что потерял сознание. Врач, который пришел к нему на помощь, сказал:
   - Еще один удар, и ты потеряешь разум. У тебя есть всего два пути избавления от этого страдания - либо полная перепланировка здания, либо прекращение неконтролируемых движений.
   Марипур задумался. Да, он такой, какой есть, но полная перепланировка дома выглядит абсурдом, ведь намного проще и результативнее будет простое изменение собственного поведения. В итоге Марипур стал передвигаться медленее и обнаружил, что он перестал врезаться во все что ни попадя.
   Не обязательно менять окружающие условия, если достаточно изменить неблагое мышление.

* * *

   Октябрьским утром на скромной улочке Санта Анна (нет, не святая Анна, но Антонио де Падуа Мария Северино Лопес де Санта-Анна-и-Перес де Леброн - знаменитый генерал, превративший Мексику в республику, четверть века правивший мексиканскими штатами и начисто разбитый в войне с американцами, остаток жизни посвятивший торговле гуаровой камедью на Кубе) горел дом. Он был старинным, каменным, с высоким первым этажом, занятым скудным магазинчиком писчих принадлежностей, и жилым вторым этажом. На втором этаже из окон вырывались жадные языки пламени, рассыпающие ворох искр и порождающие жаркие волны воздуха. Первый этаж уже почти догорел, а пожарной машины так и не было. Мрачный старик, хозяин лавки, исподлобья оглядывал пепелище и боялся поднять голову.
   С верхнего этажа доносились вопли и пронзительные мольбы о помощи. В жутком хоре запертых пламенем звучало четыре голоса: три детских и один женский. Изредка к ним вплеталось неясное мычание, неоформленное в слова, но не менее отчаянное.
   - Доигрался, Педро, взял грех на душу! - бросила в лицо старику женщина с обозленным лицом, - Говорили тебе позаботиться о безопасности, так ведь нет, пожалел сентаво... Тьфу!
   - Иди, не каркай! - крикнул ей старик и отодвинулся.
   Люди по цепочке передавали и опустошали ведра с водой, но что такое жалкое ведро по сравнению с многоруким огненным чудовищем, жадно пожиравшим все, кроме камня. Восемь человек держали под распахнутым окном натянутый тент, надеясь, что жертвам огня удастся пробиться к нему, но их ожидание было тщетным.
   - Они там отрезаны в коридоре, - предположил бородатый, - я там бывал, моего сынишку тоже иногда сюда жена приводила. Если так, то дело плохо.
   - Бедные дети! - Зарыдала вдруг истошно одна из женщин. - Бедные ангелочки! За что их покарал Господь? Бедная Лусия!
   Вдали наконец-то послышалась сирена пожарного наряда. Из алого цвета машины выскочили спасатели, принялись раскатывать шланги и выставлять лестницу. Пожарный в маске и огнеупорном балахоне неловкой поступью стал карабкаться по лестнице наверх с куском мокрой брезентовой ткани. Он нырнул в задымленное окно, а спустя пару минут появился с худеньким обмякшим тельцем, завернутым в брезент. Малыш был без сознания, пожарный передал его поднявшемуся следом напарнику. Еще через несколько минут он вынес сразу двух кричащих от боли девочек. В третий раз он долго не появлялся, и люди внизу притихли, предчувствуя самое плохое. Когда огнеборец появился с большим свертком на руках, прошелестел вздох облегчения, однако затем тут же зазвенели тревожные возгласы:
   - Это не Лусия! Где же Лусия?
   Действительно, в скрюченном существе, прижимающем к груди обезумевшую кошку, невозможно было узнать Лусию, поскольку существо оказалось Корявым Мигелем - парнем лет шестнадцати со сведенными от ДЦП и практически атрофировавшимися конечностями. Корявого Мигеля спустили, выдрали из его птичьих лапок серую кошку. У кошки обгорели усы, и на левом боку дымилась рана - наверное, на нее упало что-то пылающее. Кошка не орала, она в ступоре отползла к стене соседнего дома и свернулась тугим комком.
   Пока вытаскивали убогого, раздался треск, а вослед и грохот. Деревянные перекрытия рухнули. Пожарный, еле успевший уцепиться за оконный проём, с усилием вытянул тело наружу. Очутившись на земле и сняв маску, он покачал головой:
   - Ее уже не спасти. Я хотел забрать ее, а она мне сунула этого.
   Народ мрачно посмотрел на Корявого Мигеля, отчего тот в ужасе сжался.
   - Зачем она сделала это? - крикнула все та же женщина, что прежде обвинила старика, владельца лавки. - Уж лучше бы урод сгорел, а наша красавица осталась жить!
   - Будь ты проклят, старый негодяй! - к старику подошел бородатый и плюнул ему в лицо. - Лусия умерла из-за твоей жадности!
   Молодой человек, наблюдавший за пожаром в толпе зевак и соседей, спросил деликатно стоящую рядом старушку:
   - Кто такая Лусия?
   - Наша Лусия - самая красивая и добрая девушка Гаваны, - заплакала старушка, - ни у кого больше я не встречала такую добрую душу. Она училась, и подрабатывала присмотром за детьми. К ней приносили ребятишек. Иногда она сидела и с больными, и с такими, как Мигель... Да вы сами взгляните, какая была красавица Лусия!
   Старушка подвела молодого человека к стенду с газетами. По соседству со свежими новостями располагался довольно старый листок с фотографией улыбающейся симпатичной девушки. Темные глаза ее лучились золотистым цветом, и молодой человек даже на смутном фото сумел ощутить поток этого сияния. Девушка была чудо как хороша, и у молодого человека сжалось сердце от тоски.
   - А Вы сами не местный будете, я слышу, - сказала старушка. - Вы откуда?
   - Из Советского Союза, - ответил молодой человек.
   Он развернулся и пошел к автомобилю, припарковавшемуся чуть поодаль. Проходя мимо пожарного, вынесшего из огня детей, он с чувством пожал ему руку, задержавшись взглядом на секунду в его почти черных, глубоко карих глазах. Затем он подхватил кошку, сунул за пазуху, подбежал к автомобилю и скрылся за его дверьми.
   - Что там, Василий Петрович?
   - Пожар, Анастас Иванович. Девушка сгорела сама, но спасла детей.
   - Красивая девушка?
   - Очень! - пылко ответил Василий Петрович. - Вы не представляете, какая красивая!
   - Как моя Ашхен..., - отстраненно произнес Анастас Иванович, - знаешь, Василий Петрович, моя жена...
   Молодой человек неловко молчал, не зная, что сказать. Наконец, он решился:
   - Я Вам очень сочувствую, Анастас Иванович. Поверьте, я переживаю с Вами от всей души. Такое горе...
   Анастас Иванович тряхнул головой, заметил копошение за пазухой у Василия Петровича. Он спросил:
   - Что это у Вас там?
   - Кошка.
   - Кошка? - удивился Анастас Иванович. - При чем тут кошка?
   - Это кошка погибшей девушки. Она тоже обгорела. Я решил взять ее, подлечу, пригрею. Пусть она в нашем посольстве живет, а, Анастас Иванович? Станет мышей ловить и детей радовать.
   - Пусть, - задумчиво произнес Анастас Иванович, и кошка перестала дрожать, высунула наружу забавную мордочку с апельсиновыми глазами. - Я думал, все кошки зеленоглазые, а эта вон какая.
   Автомобиль тронулся. Уже перед самой резиденцией команданте Анастас Иванович постучал по плечу молодого человека:
   - Василий Петрович, сегодня очень ответственные переговоры, ты уж постарайся, мой друг переводить особо точно, не отступая от моего сердца...
   - Да я всегда..., - подался с энтузиазмом Василий Петрович, но его осадили:
   - Знаю, знаю, ты талантлив. Ты был самым способным на курсе. Но пойми, иногда надо переводить так, чтобы всем было ясно - эти слова льются из глубины души, они не вымученные, они искренние и честные. Ты можешь сам подбирать эпитеты, но Фидель сегодня должен понять, что если он не перестанет упрямиться, горе войдет во все дома наших стран. Сегодня погибла одна лишь девушка, погибла со смыслом, а завтра разделить ее участь могут миллионы таких юных красавиц, как она. И таких мудрых женщин, как моя Ашхен. И они-то погибнут бессмысленно, только из-за прихоти амбициозных политиков. Фидель должен понять нас...
   - Я постараюсь, Анастас Иванович, - убежденно произнес молодой человек, - я не подведу Вас! - а про себя добавил, - Пусть Лусия и Ваша жена помогут мне.
  

* * *

   - Это Микоян? - спросила Маша. - Я других Анастасов Ивановичей не знаю.
   - Я не силен в вашей истории, - виновато пожал плечами человек в черном костюме. - Это тот, кто от лица Союза во время карибского кризиса вел переговоры с Фиделем Кастро, и убедил его демонтировать ракетные установки.
   - Микоян, - подтвердила Маша. - У него тогда во время переговоров умерла жена, и он заплакал, и якобы эта слеза подействовала на Кастро...Лек, получается, он оплакивал не только жену.
   Тот, кого назвали Леком, согласился:
   - Не только. И в первую очередь не ее. Его потрясла смерть девушки, Лусии, он спроецировал ее гибель на своих детей в случае ядерной войны. Война, заметь, всегда ассоциировалась с пожаром.
   - И кабы не та несчастная Лусия, Микоян не нашел бы правильных слов, а его переводчик не передал их на пике эмоций Фиделю, а тот не проникся бы чувствами дипломата, не разрешил демонтировать ракеты, американская сторона нанесла бы по ним превентивный удар, а мы в ответ долбанули бы по ним... Так?
   Лек неторопливо размешал сахар в чашечке кофе, кинул взгляд на подобострастно взирающего официанта:
   - Почему они смотрят на нас с таким обожанием?
   Маша рассмеялась:
   - Это он на меня так смотрит. Я тут навроде принцессы на тайных каникулах. Наш друг Марио выполнил свое обещание и внес эту забегаловку в список лучших ресторанов планеты. Теперь сюда вечная очередь за коронным блюдом - голубым крабом.
   - Ничего особенного в этом крабе я не вижу, - возразил Лек. - По мне так лобстеры вкуснее.... Все, конечно, не настолько определенно и линейно, как ты говоришь, - вернулся он к теме разговора. - Представь, на вершине холма застыл шар, и у него бесконечное множество степеней свободы. Шар может скатиться в любую сторону, и его направление зависит от самого ничтожного пустяка - дунул ветерок, или пошевелил лапкой муравей, или чихнула лисица в его сторону, и вот, пожалуйста, шар покатился туда, а не сюда.
   - Да, точка бифуркации, - сказала, торопясь Маша, - одно из базовых понятий синергетики, я это изучала в аспирантуре. Критическая точка с непредсказуемым поведением системы. Малые воздействия входных параметров способны вывести систему в такой точке на принципиально новый уровень флуктуаций. Но на какой именно - сказать невозможно.
   Лек вздохнул, отхлебнул кофе:
   - Вы, математики, не представляете, каким сокровищем владеете. Но вы почему-то не можете понять, что ваши знания универсальны и применимы ко всему сущему, не только к расчету кривошипов и коленвалов. В развитии человеческого общества действуют те же законы, что и везде. В какой-то момент человечество оказывается в точке бифуркации, в критическом положении. И тогда ему требуется крохотный импульс, сталкивающий его с привычной орбиты и выводящий на новый уровень. Ты понимаешь?
   - Пока не очень, - честно призналась Маша. - То есть, я догадываюсь, что жертва той девушки, Лусии, и была этим импульсом, но зачем тут кошки, дипломаты, пожарные?
   - Добавь еще старика-лавочника и Корявого Мигеля.
  

* * *

   Крытый экипаж с кучером и поручиком на облучке мчался к Савскому мосту.
   - Гони, гони! - торопил кучера солидный бородатый господин с пронзительными серо-синими глазами. Глаза эти выдавали человека не просто умного, но искушенного, расчетливого и, пожалуй, несколько самоуверенного.
   - Впереди затор, - прокричал виновато кучер, - прямо на мосту стоят, видать, чего на реке случилось.
   Несколько колясок - и солидных карет, и легкомысленных двуколок - перегородили проезд через мост. Поручик тут же спрыгнул на землю:
   - Я попробую расчистить путь, - сказал он и загудел зычным голосом, - Судари, прошу посторониться, государственный человек едет!
   Коляски нехотя расступались, экипаж с бородачом понемногу продвигались вперед.
   - Живко, что там? - спросил бородач, выглядывая из экипажа. - Неожиданное явление королевича Александра?
   - Да нет, господин министр, простая лодчонка, из тех, на которых катают праздную публику. Она тонет.
   - Тонет? И что же, никто не может помочь ей?
   Пока поручик с кучером расчищали путь, бородатый господин вышел из коляски, протиснулся к перилам моста.
   - Господин министр! Вы бы побереглись! - воскликнул поручик.
   - Да ничего, - ответил тот, - я не Франц-Фердинанд, чего мне бояться?
   Длинная лодка с крышей на стойках и семью рядами сидений наполовину ушла в воду. На задранном ее носу жались два гребца, хозяин посудины и шесть душ, решивших на свою беду взойти на борт ради увеселения. Среди них была почтенная и весьма корпулентная матрона в помпезной шляпке, стеснительная барышня, судя по всему, подопечная матроны, два хлыща с цветами в петлицах и молодая семейная пара с младенцем на руках у матери.
   Один из гребцов, черноволосый мускулистый парень с совершенно турецкой рожей, неожиданно выхватил сумочку у пожилой дамы, сунул добычу за пазуху и прыгнул в воду. Он поплыл ровными мощными саженками, но примерно на середине реки нырнул, затем еще раз, затем его закружило и утянуло на глубину.
   Кто-то громко пояснил:
   - Там течение сильное, и водовороты, где Сава в Дунай сливается... Опасное место...
   - Ломай кресла! - закричал другой, - Держитесь за них!
   Мужчины на лодке с остервенением принялись отдирать прикрученные к палубе сиденья и сами палубные доски. Им удалось выломать несколько досок и два кресла, когда из пролома появился шикарный сиамский кот, лениво осмотрел присутствующих и в два прыжка вознесся капитану на плечи. Зрители на мосту ахнули. Кот как ни в чем ни бывало с упоением принялся облизывать хозяину ухо.
   Лодка медленно кружилась по диаметру и все больше погружалась в воду. Волны уже лизали подолы дамских юбок. Капитан странным образом бездействовал. Этот здоровый краснолицый с бесцветно-голубыми глазами человек молча стоял на самом носу и чего-то выжидал. Он с непроницаемым выражением на лице смотрел, как семейная пара с ребенком, тесно прижавшись друг к другу и к выломанной широкой доске, легла на воду и попыталась плыть, отталкиваясь ногами. Смотрел, как и их понесло течением, утащило под воду, как вынырнули они без ребенка, как истошно завопила обезумевшая мать. Смотрел, как толстая дама сунула воспитаннице кресло и приказала держаться покрепче, как схватила сама еще одно сиденье и неуклюже плюхнулась на него животом, как стало заметным, что девушка беспомощно тычется во всех и протягивает руки, как слетела с лица вуалька и открыла пустые ослепшие глаза, как она пропала в водовороте все на том же месте и больше не появилась. Смотрел, как оставшиеся мужчины со звериным отчаяньем выламывали стойки и пытались за них цепляться.
   - Капитан уходит последним, - вздохнула какая-то барышня. - Боже, как грустно и романтично! Он умрет в гордой позе с верным другом на плече!
   Однако байронического вида капитан выкинул неожиданный фортель. Когда воды ему уже было почти по щиколотку, он нагнулся, пошарил под палубой, с легкостью открыл носовую часть и извлек небольшой спасательный круг. Водрузив на себя оный, хозяин посудины перекрестился, ступил в воду. Кот по прежнему лежал горжеткой на его шее.
   - Каков негодяй! - не удержался от праведного гнева поручик. - Да я его сейчас...
   Он выхватил пистолет, прицелился, но господин министр коротко приказал:
   - Не дури, опусти. Бог свинью накажет.
   Если и было в планах Господа наказывать хозяина затонувшей посудины, то не сегодня. Капитан с сиамцем на плечах благополучно миновал коварный водоворот и поплыл вдоль парапета, до ближайшего спуска. Там он поднялся на ступени и припустил бежать, поддерживая кота. Его уцелевшие клиенты вышли на противоположном берегу. Публика недосчиталась пожилой дамы, ее незрячей подопечной, младенца и гребца. Господину министру не очень хорошо было видно выражение лиц пострадавших, но вид сгорбившейся безутешной матери, сидящей на земле с поджатыми коленями и раскачивающейся в мерном и унылом ритме, наполнил душу могильным холодом.
   - Дорога свободна, мы можем ехать, - произнес поручик. Кучер присвистнул, взмахнул кнутом, подстегнул лошадь.
   Через четверть часа министр широким шагом вошел в свой кабинет. Там его уже ждал человек в неприметном сером сюртуке.
   - Какие новости? - отрывисто бросил министр, пренебрегая, а, может, брезгуя, приветственными словами и рукопожатиями.
   Человек насупил брови, виновато опустил голову:
   - Извините, господин Пашич, нам не удалось остановить их. Люди Аписа помогли заговорщикам перейти границу с Боснией... Одного нашего товарища серьезно ранили. Боюсь, он не выживет.
   Никола Пашич, премьер-министр Сербии, обрушил кулак на крышку стола:
   - Да что он себе позволяет, этот господин Дмитриевич! Как же он нагл, а главное - глух и слеп! Неужели он не осознает, какие катастрофические последствия повлечет убийство престолонаследника!
   Серый человек развел руками, поручик нахмурился. Пашич устало подошел к окну, уткнулся лбом в стекло. Он бросил, не соизволив повернуться:
   - Прошу вас оставить меня, господа. Мне нужно обдумать сложившееся положение.

* * *

   - Снова животное, - сказала Маша. - Снова кошка...И увечная девушка...Я правильно поняла, что заговорщики в Боснии - это та самая компашка с Гаврилой Принципом, что застрелила австрийского герцога, чье убийство послужило поводом для Первой Мировой Войны?
   Лек кивнул.
   - Смешно, - продолжила Маша, - я думала, в 14-м году уже на машинах разъезжали, а там лошадей полно еще было. Слушай, а как тебе удается показать это мне? Я как будто там нахожусь, в той толпе, и тоже смотрю на людей и лодку, и вокруг так непривычно - ни рекламы, ни электрических столбов.
   - Любой может увидеть картину из прошлого. Потому что прошлого нет, оно результат нашего самоограничения. Равно как и границ пространственных.
   Маша хмыкнула:
   - То-то, я гляжу, все подряд вместо ящика исторические картинки разглядывают!
   - Не каждый готов шагать вверх. В гору подниматься всегда тяжело.
   - То есть упорными тренировками духа, прочищением чакр и раскрытием третьего глаза, ну или чем там еще, можно научиться раздвигать время и пространство?
   - Зря ёрничаешь. Ты же сама видела. Захочешь, сможешь также.
   - Хорошо, предположим, - согласилась Маша. - Просто это так непривычно все...Вроде и сам все видишь, а вроде душа противится это воспринимать.
   - Это не душа, - поправил Лек, - это твои глупые мозги противятся.
   Маша почесала затылок:
   - Мозги, так мозги. Тебе виднее. Вернемся к кошке и калеке. Я попробую уловить параллели во всех этих случаях. И там, и там присутствует животное. В тех иллюстрациях - кошка, а в моем случае собака. Аналогично с калекой. На пожаре был парализованный юноша, на реке - слепая девушка, а у нас - Пум Пуй с таким множеством ран, болезней и шрамов, что его можно считать концентратом убогости. Далее, у нас идет Лариса. Вроде бы, ничего особенного. Ну, тетка. Ну, жадная, вечно голодная тетка...Конечно! Подобные экземпляры легко обнаруживаются и в тех картинках: жадный старикан, из-за которого сгорел дом, и тот тип, что пожалел спасательный круг...
   - Нет, - возразил Лек, - быть жадным и быть подонком - разные вещи. На лодке это был гребец, выхвативший сумку и попытавшийся с ней уплыть. Хозяин лодки был просто человек, как и та девушка Лусия. Как и ты. Обычный человек, поставленный на грань между подлостью и благородством, с очень небольшим выбором - либо подвиг, либо предательство. Лусия выбрала первое, а капитан второе.
   Маша засмущалась, поскольку упомянув одну лишь Лусию, Лек, тем не менее, и Машу негласно ставил в ряды героев. Она торопливо перебила:
   - А Пушель? А Марио? Кто является их аналогом? С Марио, более или менее, понятно: это тот, кто обладает счастливой судьбой, властью и могуществом. То есть Анастас Микоян, благополучно прошедший путь от Ильича до Ильича, и Никола Пашич - премьер-министр Сербии. Я не очень много знаю о судьбе Пашича. Надеюсь, он жил долго и счастливо.
   - Восемьдесят один год. И более сорока лет был одним из самых влиятельных политиков на Балканах. Занимал пост мэра Белграда и премьер-министра Сербии и Королевства Сербии, Хорватии и Словении. Это он объединил южных славян, и на его идеях потом появилась Югославия.
   - Остается Пушель. Брутальный и коварный, откровенно мужчинский, но в чем-то симпатичный тип. В кубинском рассказе я бы назначила таковым пожарного. Правда, он там совсем не коварный, а очень даже наоборот. А в белградском... В белградском не понимаю. То ли поручик, то ли отец утонувшего ребенка.
   - Да, иногда не сразу понятно, - подтвердил Лек. Он допил свой кофе, отставил чашку. - Главное, все эти персонажи встретились в пиковый момент в одном месте. И, заметь, у всех один цвет глаз, включая животное. И тут мы подходим к ключевому моменту объяснения.
   Маша задумалась:
   - Точно... У нас у всех были зеленые глаза. Что редкость, почти невероятное событие, поскольку ген зеленой радужки - самый редкий на Земле. Ну, на Кубе у всех карие глаза и безо всяких совпадений. Хотя кошка! У нее был редкий кошачий цвет - почти оранжевый! Да, точно! А у сербов - голубой. И сиамский кот поэтому. ...И что все это означает?
   - Понимаешь, цвет глаз, вернее сконцентрированные вибрации в верхней зоне плотного тела, - это инвариант. Это то, что не изменяется у сущности, пока она крутится в колесе жизни. Есть еще несколько инвариантов, но их не увидеть обычным зреньем.
   - Что за колесо жизни? Сансара, что ли? - подозрительно спросила Маша. - Неужели ты сейчас начнешь петь буддийские песни о реинкарнации, прекращении мучений, нирване и прочей заманчивой клюкве?
   Лек вальяжно откинулся на спинку стула, сложил руки на пузе и прищурил глаза. И без того узкие, они совсем превратились в щелки. Он сказал вкрадчиво:
   - Ты считаешь, что миллиарды людей, живших до тебя, и тех, кто еще только будет жить, все поголовно заблуждаются? Что однажды пришедшая кому-то идея насильно вдолбилась в головы ничего не соображающего населения, да так там и осталась? И все духовные искания и достижения на планете - лишь результат грамотно проведенной медиа-акции?
   - Не так, - возразила Маша. - Я бы предложила другое объяснение. Все люди устроены примерно одинаково - и физически, и психически. И реакции на недружелюбный мир тоже одинаковы: вот тут мы живем плохо, и справедливости нет, но после смерти всем воздастся. Человеку ведь самое тяжелое не то, что трудно, а то, что несправедливо. Это вытекает из стайной структуры нашего биологического вида. А когда все думают одинаково, мысль приобретает форму всемирной идеи.
   - Глупая! - Лек посмотрел на Машу с жалостью. - Ты не представляешь, насколько все сложнее... Наверное, тебе пока рано это знать. Постараюсь квантовать информацию, чтобы успела переварить. Факт номер один: наши сущности могут возрождаться после смерти.
   - Могут, значит, не обязательно возрождаются?
   - Не обязательно, но такое, практически, не встречается. Душа должна отработать свою программу, выполнить миссию, и если не успевает при жизни, рождается вновь, чтобы продолжить начатое. Редкий человек из живущих успевает сделать то, что ему предначертано.
   - Это все-таки не буддизм, - произнесла Маша, - там причины реинкарнации совсем иные.
   - В каждой религии есть зерно истины и в каждой куча плевел. А мир многограннее любых представлений о нем. Идем дальше. После нового рождения сущность тащит кое-какие отличительные черты из старых жизней, например, цвет глаз.
   - И что? Мы вот все - Марио, Лариса, остальные - мы все проносим одинаковую отличительную черту. Значит, наши сущности схожи. Что из того?
   Лек выдержал театральную паузу. Все-таки, он малость позер, подумала Маша. Вот чего он тянет?
   Лек встал, с руками, сложенными у груди, поклонился хозяину забегаловки, волею судьбы ставшей одним из лучших заведений тайской кухни. Лек был маленький, ниже Маши сантиметров на десять и полностью соответствовал своему имени. Кланяясь и улыбаясь в типичной азиатской манере, он производил впечатление неловкого ходока от крестьянства в революционном Смольном. Лек с чувством изрек:
   - Большое спасибо! Исключительно вкусно и невероятно уютно!
   Хозяин расцвел, стал кланяться в ответ и что-то бормотать о приятных гостях и радостном дне. На церемонию взаимного восхваления у них ушло несколько минут, и Маша стала изнывать от нетерпения.
   - Неужели тебе так здесь нравится? - удивилась она.- Ну, ведь, самая заурядная кафешка.
   - Нет, не заурядная. Я уже давно не встречал оливариусов в свободном состоянии. А тут их полно. Наверное, у них здесь тоже общественная территория... Да, непростое место...
   Лек еле заметно пошевелил пальцами, уставившись в угол под потолком. Таинственные его пассы совсем вывели Машу из себя:
   - Лек! Алло! Я тут! Ты можешь не тянуть, и рассказать, наконец, в чем дело? Оливариусы какие-то... Мы остановились на инварианте возрождающихся.
   - Ты сказала, что ваши сущности схожи, - кротко продолжил Лек. - Я бы сказал точнее: ваши сущности не просто схожи. Вы и есть одна сущность. Пушель, Джеймс, Лариса, Пум Пуй, Пума - это твои реинкарнации, одни из бесчисленных. Оттого и глаза у вас одинаковые.
   - А ничего, что мои реинкарнации живут со мной параллельно? - ядовито поинтересовалась Маша. - Как-то не стыкуется по времени.
   - То, что люди называют временем, не есть само по себе. Время присутствует в виде одной из координат пространства. Если где-то пространство смялось, исказилось, возникает особая точка, в которой нарушается непрерывность временной составляющей. И, вуаля! Вот тебе и кучка добрых друзей!
   Маша потерла лоб:
   - Ничего себе! Голова идет кругом. Будто фантастическую книжку читаешь... Есть ли связь между особыми точками пространственно-временного континуума и точками бифуркации в истории?
   - Пока нельзя утверждать определенно. Наши наблюдения в этой области еще только статистические и описательные, никакой аналитики. Но зависимость замечена: перед тем, как историческое развитие подходит к бифуркационному состоянию, в одном месте в одно время появляется разнесенная на шесть тел душа. Из этих шести тел только одно можно назвать собственно человеком. Остальные имеют иную форму.
   - С животным понятно, - сказала ошеломленная Маша. - А другие-то? На вид люди как люди.
   - Остальные формы отлично описаны в буддийской космологии. Впрочем, в том или ином виде, эти формы можно обнаружить в мифах любых народов. Как-то информация все-таки просачивается...
   Маша воскликнула:
   - Боги, асуры, преты и нараки! То, о чем толковал Пум Пуй!
   - Угу. Они.
   - Но в чем их отличие? Если, конечно, отбросить всякую сказочную ерунду.
   - Очень простое, - жестко ответил Лек. - Только человек имеет право выбора. Остальные разумные формы ничего не могут решить, поскольку они не при исполнении. Они вроде как в тюрьме или, напротив, на курорте. Даже если кажется, что от них много чего зависит, на самом деле они просто текут в точной середине потока. Они как флюгеры - на виду, но не они вызывают ветер
   - А этот антураж - ад, рай...
   - Там нет никакого рая и нет никакого ада. Рай и ад здесь, на Земле, по сумме деяний человека. Если ты жил в теплом, сытом, красивом местечке где-нибудь в Италии, то жизнь в бараке на Колыме тебе покажется адом. А если ты умер от малярии в вонючих трущобах Хараре, рождение в чистенькой Швеции будешь считать восшествием в рай. Все относительно, и все вот здесь. - Лек выразительно постучал пальцем по лбу.
   Маша заказала еще один коктейль.
   - Не могу удержаться, - с некоторым стеснением призналась она, - у вас в Тайланде дико вкусные шейки. Фрукты и лед - а получается сказка.
   - Да что фрукты! Вот у вас в России пряники - это да!
   Маша прыснула, пряники - подумайте только! Потом спросила:
   - Тогда еще вопрос. Ты сначала сказал, что у человека есть некая программа, которую надо отработать, и тут же говоришь о свободе выбора. Это не противоречит друг другу?
   - Нет, конечно, - сказал Лек. - У человека есть предназначение. Или несколько предназначений. Они, насколько я понимаю, довольно обще выражены, например, посвятить себя детям. А будешь ли ты следовать предназначению, а если будешь, то как именно - станешь ли учителем или многодетной матерью или детским писателем или даже суровым депутатом из комиссии по делам детства - это ты решаешь сам.
   - Если я путем многократных инкарнаций отрабатываю то, что предначертано, то что?
   - По некоторым данным восходишь на следующую ступень твоей личной эволюции. По другим - наша единая мыслящая вселенная, скромной частью каковой мы все являемся, и каковую многие называют Богом, принимает твою обогащенную душу, вносит новые умения, эмоции, мысли, опыт в общую структуру знаний, и следующие зародившиеся души уже изначально будут обладать тем, что привнес ты. А может, верно и то, и то.
   - А если я не выполняю?
   - Ну, во-первых, тебя рано или поздно так прижмет, что начнешь пахать как миленькая. И стишки детские начнешь писать, лежа в раковом корпусе, и за внучатами приглядывать из инвалидной коляски. Во-вторых будешь рождаться все снова и снова, только жизнь твоя будет все тяжелее.
   - Как в преферансе на распасах - свое надо брать сразу... Да как же узнать, в чем смысл твоей жизни? Я же могу ошибиться?
   - Вот то, что прет, что не надоедает, что получается как бы само собой - то и твое. А если вымучиваешь дело, то это чужое дело.
   - Ну тогда, - грустно заметила Маша, - у девяноста процентов моих соотечественников призвание - пить пиво и пялиться в телевизор. Это знаешь как легко получается!
   - Ну, вот у вас в стране только хуже все и становится, - безжалостно пригвоздил Лек. - Не исполняете промысел Божий.
   Маша насуплась. Лек, заметив это, философически утешил:
   - Не огорчайся, вы не одни такие. И потом, замечено, что пиво и телевизор весьма жалуют преты и нараки. Может, в твоей стране их слишком много? У вас такой климат...Брр...Сам Бог велел посылать к вам на перевоспитание.
   Маша молчала, склонив голову. Она механически помешивала трубочкой свой напиток, слоно поставила целью побыстрее растопить все льдинки. Глубокая складка на лбу красноречиво свидетельствовала о внутреннем напряжении.
   Лек обеспокоенно спросил:
   - Я тебя обидел?
   - Нет, - покачала головой Маша. - Я вот пытаюсь делать простые выводы из того, что ты наговорил, и знаешь, что получается? Меня было за что наказывать, если на свет появилась Лариса и Пум Пуй. А я думаю - за что? Живешь, вроде, никому плохого не делаешь, а тебе хлоп и вердикт - приговорить к рождению увечным уродом. Преподаешь, пишешь работы, танцуешь, занимаешься спортом, а тебя бац, и в собаки разжаловали.
   - Но и возвели в небожители...Тут ведь как. Мораль современного общества не очень совпадает со вселенскими представлениями о благом и неблагом. Ты никого не убила, никого не оскорбила словом, но бывало ли, что тебя терзала жгучая ненависть? Вот и причина родиться претом. Бывало ли тебе лень учиться и стремиться понять, куда двигаться? Коли так, прямая дорога в животные. Проклинала ли ты кого-нибудь и воображала ли сладкие картины мести, в которой умервщлялся твой обидчик? Тогда ты нарак. И, заметь, внешне абсолютно положительный член общества.... А вообще, зря грустишь. Посмотри на Ларису, разве ей плохо живется? Ну, с головой и желудком небольшие проблемы, а в остальном катается сырком по маслу. Или Пума. Я, между прочим, ее каждый день кормлю. Глянь, какая она упитанная и здоровенная псина.
   - А Пум Пуй?
   - Ну, тут соглашусь, парню несладко. Зато он, может быть, единственная твоя неблагая вариация. Большинство по десятку жизней мучаются, заглаживая грехи, и ничего...
   Маша повертела еще трубочкой, и, собравшись с духом, спросила:
   - Лек, это чистая случайность, что я сегодня осталась жива? Я должна была умереть, чтобы подтолкнуть шар в нужную сторону?
   - Должна была, - сказал Лек, глядя Маше в глаза. - Но это не случайность.
   - Значит, я не направила историю в нужное русло?
   - Направила, - ответил Лек. - Нам, правда, пока тяжело сказать, как именно ты повлияла, но это факт.
   - Тогда в чем дело?
   Лек помолчал. Потом произнес:
   - Ты точно хочешь знать?
   - Да, - коротко сказала Маша. - Хочу.
   - Ну что ж... Таких примеров, что я тебе продемонстрировал в виде исторических экскурсий, немного. Мало кому выпадает доля распорядиться судьбой человества, даже не подозревая об этом. Но есть еще более редкий случай. Бифурканты - так мы называем людей вроде тебя... Когда ты заговорила о бифуркации, я даже вздрогнул, подумал, что тебе уже все известно. Я не учел, что ты математик, и тебе знакомо слово... Бифуркант - это ... Это квинтэссенция человечества. Это маленькая проекция всех сразу. Бифурканты обычно очень одарены, ибо в них сфокусированы многие достижения общества. По тому, как они ведут себя, как живут, как дышат, как трудятся, что любят и что ненавидят, можно делать выводы о всей нашей цивилизации... Но не это главное. Главное - бифуркант несет мощный и незатухающий в течении всей его жизни импульс, который в критические моменты нашей истории направляет человечество в ту сторону, в которую идет сам.
   - Если я совершу подлость, история пойдет по дороге подлости, а если я буду творить благо, то и история потечет мирно. Так?
   - Так. Но не всегда, а только на перепутье, только в экстремальные моменты.
   - А как же я распознаю экстремальный момент?
   - Никак.
   - И что мне делать?
   - Ничего. Просто жить.
   - Неужели от нескольких простых людей может зависеть судьба цивилизации? - подавленно спросила она.
   - В официальной модели мира, конечно, нет. Людям в ней уготована скромная участь некоторой разновидности материи, в общем-то, равноправной с камнями, водой или мухами. В этой модели не учитывается способность человека изменять пространство. Причем, не просто расширять, сжимать или скручивать, но еще и расслаивать, фокусировать, сплетать, завязывать, короче - проводить совершенно не гомоморфные преобразования. Представь: наполовину надутый шарик перехватили посередине, перекрутили, разделили на две части. И вот эта перекруточка - самя важная, ослабишь ее, воздух начнет уходить из более надутой части, излишне передавишь - все лопнет. Бифурканты, по сути, находятся в таких скрутках ментально-информационного поля. Это не дар, и не наказание, это чистая статистика, кто-то же должен был попасть в эту точку.... Кстати, ты никогда не задумывалась, почему стая рыб двигается как один организм, и не распадается на хаотичные группы? Или почему вдруг всеми овладевает идея, и сообщество с восторгом следует за ней?
   - И почему?
   - Потому что и в стае рыб, и в стае людей есть лидер, помещенный точно в точку, где модуль совокупного поля наибольший. Их назначение - вести за собой. В их руках этот модуль, им всего лишь надо дать ему направление.
   - То есть все люди в сумме порождают некое поле...
   - Не только люди. Все живое на Земле.
   - ...Все живое порождает поле с особыми точками, экстремумами, сингулярностями и прочей шероховатостью. Те, кто попадают в эти точки, обладают волшебными свойствами.
   - В первую очередь - ответственностью за остальных.
   Маша обхватила голову руками. Постепенно на нее наваливалось осознание тяжелейшего груза, нести который предстояло всю оставшуюся жизнь, и который вечным горбом будет прилеплен к загривку. За первым планом любого поступка, слова, взгляда, мысли, вздоха будет мгновенно возведен скрытый экран, через невидимую поверхность которого спроецируется и разлетится по всему миру совершенное деяние, благое или же нет. Ты в ответе за всех. Даже за тех, кого не приручал. Даже за тех, кому с удовольствием дал бы в морду. За тех, кто готов убить тебя. Кто пьет твою кровь и вонзает зубы в плоть твою. Ты один.
  
К оглавлению
  

Глава 18
Разгадки на любой вкус

* * *

   Жил на свете человек по имени Марипур. У него была жена и дети. Но однажды на базаре Марипур повстречал женщину с прекрасными глазами, чудесными волосами и волнующей фигурой. Марипур принялся ей подмигивать, несмотря на то, что проходящий мимо монах выразительно стучал кулаком по голове и крутил у виска пальцем. Монах ушел прочь, и женщина сказала:
   - Приходи ко мне, мой муж в отъезде, я буду одна.
   Вечером Марипур наврал жене о том, что пойдет в монастырь побеседовать с настоятелем, а сам в страшном волнении отправился к той женщине. Но как только он переступил порог ее дома, послышался шум, и хозяйка в ужасе втолкнула Марипура за занавеску.
   - Прячься, муж приехал! - шепнула она.
   Марипур очутился перед завесой из прозрачной ткани. Сквозь нее женщина показалась слегка размытой и отстраненной, и Марипур отметил, что он уже не так волнуется, как днем на рынке. Он увидел следующую занавеску - потемнее и поплотнее, зашел за нее, и женщина перестала угадываться как женщина, осталась только видимость чего-то движущегося. За второй завесой Марипур обнаружил третью завесу. Она была совершенно черной и глухой. Когда Марипур ступил за нее, он понял, что женщина растаяла без следа. Вместо женщины осталась лишь мысль о ней.
   И тогда Марипур понял, что, откинув три завесы, он очистился от своего помрачения. Он выпрыгнул в окно и пошел прочь, размышляя, чем бы ему заняться: то ли и вправду сходить в монастырь, то ли выпить с соседом пива.

* * *

   Легкий желтый вертолет с голубыми буквами J&J на фюзеляже, залихватски махнув хвостом, сел на узкой полосе пляжа между водой и лежаками. Он взметнул потоком воздуха приспущенные зонты у топчанов, те всплеснули крыльями, будто их настигла неожиданная радость. Из кабины выпрыгнули двое: подтянутый мужчина спроседью и властным взором, а также молодой парень с густыми каштановыми кудрями и улыбкой неисправимого оптимиста. R44 тут же окружили дети, принялись ощупывать и трогать фюзеляж, шасси, а один мальчишка посмелее даже попробовал сунуться внутрь. Пилот шуганул смельчака, пацан нехотя отошел.
   Мужчина постарше уверенно и твердо шагал по пляжу точно по направлению к Маше. Та стояла соляным столбом, вжав голову в плечи, не решаясь обернуться и бросить взгляд на черные прицелы, направлены ей в спину. Его молодой спутник шел, пританцовывая, и старался спрятать блуждающую улыбку. Чем-то он был похож на юного Джеймса. То ли непринужденной расслабленностью, то ли счастливым выражением лица.
   - Марио! - крикнул парень. - Здорово, дружище!
   Бросаться к Марио, несмотря на радость встречи, молодой человек, не поспешил. Расслабленный его вид был обманчив, парень сразу заметил растяжки и остановился чуть поодаль от них.
   Господин с властным лицом поравнялся с Машей, просканировал ее быстрым и цепким взглядом и после секундной остановки, двинулся дальше, в точности на вскинутые стволы боевиков. Казалось, его ничуть не волновала возможность фатального инцидента. Он безошибочно угадал главного среди захватчиков, подошел к нему, стал о чем-то говорить. После минуты разговора главарь махнул рукой, и снайперы опустили винтовки. Еще через пару минут, по еле заметному жесту один из террористов аккуратно кусачками перекусил растяжки и вытащил колья.
   - Господи, что он делает?! - Прасет вытер холодную испарину.
   - Не бойтесь, офицер, - беспечно произнес Марио, - мины не были в боевом состоянии. По крайней мере, у одной из них предохранительная чека не выдернута.
   - Вы об этом знали? - поразился полицейский.
   - Я это понял, когда господин Пушель присел на корточки и осмотрел ближайшую мину. У него мелькнула усмешка на лице. А он, как я убедился, неплохо знает оружие.
   Офицер повернулся к Пушелю с вопросительно поднятыми бровями. Пушель пожал плечами:
   - Ну, да. Только идиот поставил бы мины в таком месте. Они шумные и не поддаются демонтированию. Их можно обезвредить только взрывом. А этим парням шумиха не очень нужна. И потом осколочная мина ненаправленного действия опасна для них самих.
   - Тогда зачем этот спектакль?
   - Психология. На простого обывателя вид мин и растяжек действует весьма внушительно, - пояснил Марио. - Вот Вы же испугались.
   В подтверждение догадки Марио и Пушеля все тот же террорист стал хладнокровно выкапывать и уносить мины.
   - Ни фига себе, - возмутилась Лариса. - А мы тут сидим, трясемся... А эта-то, героиня хренова, все стоит истуканом...
   Когда минер завершил свою работу, Марио бросился к Маше и приятелю, кружившему вокруг нее голодным котом.
   - Фаби, друг! - заметил Марио, - Будем считать, что это моя девушка!
   - О кей! - Фаби поднял руки. - Вот так всегда. Все лучшее достается нашему принцу. Позвольте представиться, мисс, Фабиан Джонсон.
   - Я ничья девушка, - гневно полыхнула Маша, выходя из ступора. - Напрасно приписываете себе липовые заслуги, мистер Джеймс!
   Она развернулась и покинула приятелей. Ее трясло, почти лихорадило.
   Полицейский, стоящий до сих пор на коленях, стал оживать. Он почесал щеку, пригладил затылок, подумал и встал. Никто не препятствовал этому. Осмелев, он вприпрыжку поскакал к воде, чтобы тут же скрыться из вида на территории соседнего отеля. Прасет огорченно вздохнул, наблюдая за его стремительной эволюцией.
   - Может, меня отстегнут? - недовольно потребовала Лариса.
   - Нет, - отрезал Прасет. - Следствие не окончено.
   Пум Пуй вдруг заплакал. Это не сразу поняли, только когда Лариса ляпнула в своей милой манере, мол кто тут так хрюкает, и все замолчали, прислушиваясь, стало ясно, кто виновник этих еле слышных всхлипов.
   - Почему ты плачешь? - спросила Маша, но калека не ответил, только помотал головой, да посильнее вжался в песок. Собака отчего-то озиралась с затравленным взглядом.
   - Он еще и псих, - прокомментировала Лариса.
   Ребятишки по-прежнему крутились у вертолета, а важный человек, прилетевший на нем, вел степенную беседу с главарем. Марио и Фаби хлопали друг друга по плечу и громко смеялись. Марио изредка метал пламенные взоры в сторону Маши, но та не замечала, или делала вид, что не замечает.
   Разговор господина с террористом из КНАО завершился совершенно удивительными делами: боевики сняли маски, убрали с глаз долой оружие, и, превратившись в самых заурядных людей, тихо исчезли за оградой. Господин с царственной осанкой пошел обратно. Его перехватил Марио.
   - Отец, познакомься, это Мария, самая лучшая девушка на свете, - представил Марио. - Мария, это мой отец, мистер Дэниэл Джеймс.
   Мистер Джеймс-старший окатил Машу льдом серых глаз:
   - Вы та самая русская?
   - А вы тот самый американский? - нахально ответила Маша.
   - Русская, - сказал сам себе Джеймс-старший. - Все русские девушки красивые и наглые. Приятно было познакомиться, мисс.
   Он уцепил сына за плечо и потащил его к вертолету.
   Пушель злорадно ухмыльнулся:
   - Сейчас нашему парнишке будет ата-та за неподобающие связи.
   - Минуточку! - взвился Ит Прасет и побежал за Джеймсами. - Я запрещаю покидать место преступления! Если вы ослушаетесь, я буду вынужден объявить вас в розыск!
   - Меня это тоже касается? - поинтересовался Джеймс-отец.
   - Нет, сэр, Вы можете идти.
   - Ты разберешься сам, сынок? - ласково спросил господин.
   - Да, папа, не переживай.
   - Мне надо отлучиться, у меня образовались кое-какие срочные дела. Мистер...
   - Прасет, сэр.
   - Мистер Прасет, я могу надеяться, что застану вас здесь через два часа?
   Помощник офицера неуверенно подал вдруг голос:
   - Может, их в участок лучше?...
   - Да, сэр, можете быть абсолютно уверенными, что мы будем здесь, - четко ответил Прасет, не обращая внимания на помощника.
   Вертолет R44 стремительно взмыл вверх, унося на "кое-какие срочные дела" Джеймса-старшего. В ворота отеля впихнулась бригада с носилками.
   - Который тут клиент? - крикнул человек в зеленом халате. - А, вижу.
   Тело несчастного служащего увезли, но прежде Прасет лично сфотографировал его со всех сторон. Офицер кружился около трупа, а над ним, в ветвях огромной акации, уютно пристроившись, восседал некто в черном. Когда Маша заметила его, она вздрогнула, обеспокоенно нахмурилась, но черный человек приложил палец к губам и улыбнулся. Маша узнала его. Тот самый тип, что сопровождал их в течении всей вынужденной поездки. Пусть сидит, решила Маша, раз он открылся только ей, значит, так надо, и, вероятно, он поможет расплести клубок дурацких загадок.
   Специальная машина отъехала неспешно от отеля с подобающей случаю скоростью, и буквально тут же во двор влетели два десятка полицейских в касках, берцах и бронежилетах с винтовками наперевес.
   - Явились. Очень вовремя. - рассмеялся Пушель. - Потрясающая оперативность!
   Прасет сердито зыркнул на него и пошел объясняться.После тщательного осмотра присутствующих и беглой проверки домиков гостиницы, стражи порядка удалились, оставив у входа двух сотрудников.
   Народ, успевший к тому времени подтянуться ради бесплатного шоу разочарованно стал расходиться. Дети, чрезвычайно довольные обилием происшествий, - несушаяся на них с воплями тетка, вертолет, труп, санитары, полиция, - упорхнули хвастаться увиденным. Суета утихла.
   Прасет обратился к Маше:
   - Мы остановились на том, что мистер Пушель косвенно участвовал в убийстве, навел на жертву своего подручного, а сам обеспечил алиби дебошем в баре. Таково Ваше мнение. На чем оно омновано?
   - Да, объясни, - поддакнула Лариса, - а то надоело сидеть пристегнутой к этому олуху.
   Олух дипломатично проигнорировал ремарку.
   Маша подобралась:
   - Да, я это утверждаю, хотя прямых доказательств у меня нет. Тут скорее, от противного. Если предположить, что никто посторонний в этом не участвовал, то можно отбросить невиновных, и получить предполагаемого убийцу.
   - С кого начнем отбрасывать? - заинтересованно спросил немец. - Может, с Ларисы?
   - С нее, - сказала Маша, глядя Пушелю в глаза. - Ее слишком старательно подставляли. Слишком много улик против нее. Причем таких улик, выполненных в импрессионистской манере грубых мазков. Тут тебе выстрел в левый висок, и левшизм, и пальчики на пистолете. Плюс то, что она - мадам довольно сомнительного поведения, может нахамить и деньги украсть. А оттуда недалеко и до убийства.
   - Это очень весомые доводы, - произнес Прасет.
   - Да, только есть одна нестыковочка. Лариса громко всем объявляет, что она левша, но при этом ничего левой рукой не делает. Я в первый раз заметила это в кафе на заправке, когда мистер Пушель сидел к Ларисе спиной со мной за одним столиком. Ему не было видно, как Лариса ела суп правой рукой. А потом, когда она пыталась дать Вам, офицер, свой телефончик, она также писала правой рукой.
   - Где, кстати, телефончик? - невинно спросил Фаби, внимательно слушавший Машу вместе с Марио.
   Прасет залился краской.
   - Не отвлекайте, - рассердился он. - Продолжайте, мисс.
   - Лариса ловко переключала передачи левой рукой, но я думаю, это просто привычка, ведь она сама сказала, что у нее праворульный Лексус.
   - Да меня переучивали в детстве в первом классе, - встряла Лариса. - Мать ругалась, когда я левой рукой что-то делалала.
   - Зачем? - ужаснулся Марио. - Дикость какая-то.
   - Было такое поветрие в советской педагогике примерно в семидесятые годы, - пояснила Маша.
   Марио изумился:
   - В семидесятые? Сколько ж Ларисе лет?!
   - Нормально мне лет, - отрезала та.
   На Марио новость о семидисятых произвела впечатление большее, чем смерть уборщика. Он сурово сдвинул брови, скрестил на груди руки. Весь его вид показывал, как он раздасадован.
   - Но Пушель не успел понять, что Лариса - по факту правша. Он доверился ее словам и не убедился на деле.
   - Но больше среди нас левшей нет, - задумчиво протянул Прасет.
   - Да. И, значит, выстрел слева однозначно должен был очернить только одного из нас.
   - А отпечатки пальцев на пистолете?
   Маша просияла:
   - Да будет Вам известно, мистер Прасет, что мы по пути слегка повздорили и Лариса в приступе аффекта стукнула пистолетом по башке мистера Пушеля. А я у нее этот пистолет отобрала. Отсюда и наши пальчики на оружии.
   - Этот пистолет...
   - Это этих, террористов. - сказал Марио. - Мы его нашли вместе с другим оружием в их автобусе.
   Пушель сделал удивленные глаза:
   - Каких террористов? Кто тут видел террористов? Вы, Джеймс, видели?
   Джеймс запнулся и ответил:
   - Пожалуй, нет.
   - А Вы, Пум Пуй?
   Пум Пуй опять же помотал головой. Он упорно молчал, уткнувшись в землю. Зато Фабиан воскликнул:
   - Эх, дружище, жаль что меня с вами не было! У вас тут забавная заварушка была!
   Пушель продолжил:
   - Если я правильно понимаю людей такого ранга, как мистер Джеймс-старший, то он также будет настаивать и убеждать Вас, господин Прасет, что Вы никого не видели.
   Прасет кашлянул:
   - Гм.. Кхммм...
   Маша разозлилась, покраснела, хотела возразить циничному немцу, но человечек на дереве покачал головой. И Маша смолчала.
   - Где, кстати, пистолет? - спросил Фаби.
   - Забрали. Те, кого не было, - не удержалась Маша. - И сумку мою с документами забрали, так что я теперь никто. Наверное, и меня не было.
   - Да вон она валяется, - кивнула Лариса. - Больно им нужна твоя задрипанная торба.
   На траве возле крайнего бунгало и вправду лежала белая сумочка. Маша подобрала ее и обрадовалась:
   - Ну, надо же! Все на месте!
   - Итак, при отсутствии пистолета, предъявить Ларисе будет нечего, - констатировал офицер. - Как-то это все шито белыми нитками.
   - Вот именно! На то и расчет! Лариса по мысли автора - это первый ряд расследования, так сказать, отвлекающий маневр. У Пушеля сначала не было в планах использовать Ларису. Помните, как она его раздражала поначалу?
   - Да-да, - подтвердил Марио. - Мистер Пушель грозился выкинуть ее из машины, и даже дал ей пощечину.
   - Животное! - гневно бросила Лариса.
   - А потом на Самуе Вы, Пушель, вдруг резко изменили отношение к Ларисе, и когда она не сумела улететь, чуть ли не предложили ей остаться с нами. Думаю, именно тогда у Вас родился экспромт насчет Ларисы.
   - Если Лариса - всего лишь отвлекающий финт, и ее непричастность быстро бы на суде открылась, а у мистера Пушеля надежное алиби, то остаются три человека - Вы, Пум Пуй и мистер Джеймс.
   Маша поправила:
   - Пум Пуй отпадает. Из лежачего положения в висок не попадешь.
   - Еще как попадешь, - возразил Прасет. - Мы проведем баллистическую экспертизу... - Он произнес эти слова с явным удовольствием и чувством собственной важности. - ... и медицинское освидетельствование Пум Пуя, и все сопоставим.
   - Пум Пуя тоже не было ночью, - скромно напомнил Пушель.
   Маша посмотрела на него:
   - Я не понимаю, почему Вы сейчас стоите и слушаете все спокойно, и даже не пытаетесь удрать. Хотя с террористами сразу принялись думать, как сделать ноги.
   - А зачем мне удирать? - удивился немец. - Я же невиновен.
   - Пум Пуя не было ночью, но вряд ли он мог совершить злодеяние в том состоянии, что был ночью.
   - В каком еще состоянии? - бесцеремонно спросила Лариса.
   - Пум Пуй, можно мне рассказать, что ты делал ночью, и почему ты плачешь сейчас? - Маша присела на корточки около калеки и погладила его по плечу. Пум Пуй кивнул.
   - Он молчит, потому что ему стыдно.
   Марио и Фаби воскликнули в унисон:
   - Стыдно? За что?
   - Посмотрите на его штаны.
   Все присутствующие, включая прекратившую лизать свою заднюю ногу Пуму, вперились глазами в брюки калеки. Когда-то это были джинсы. Крайне потертые, разлохмаченные, местами дырявые и ужасающе грязные.
   - Вот, - ткнул пальцем догадливый Марио. - Здесь разводы белого цвета. Такое бывает от морской соли... Он купался?
   - Он стирал штаны. Вернее, пытался это сделать, потому что, как я ощущаю, не очень-то ему это удалось.
   Пум Пуй разразился бесшумными рыданиями, а Маша объяснила:
   - Он... Он ночью... Обкакался. И пополз стирать. Мне кажется, у Пум Пуя дисбактериоз или что-то в этом духе, а когда кишечник больной, могут случаться внезапные атаки диареи.
   Лариса скривилась:
   - Фу! Гадость! Небось, еще и глистами нашпигован!
   - Он спал на улице с собакой. И когда это случилось с ним, стянул штаны, отполз в море и стал стирать.
   - А как это заметили Вы? - Прасет пристально оглядел калеку.
   - У меня очень тонкий нюх. Я еще утром, когда мы выбежали на крики учуяла, что Пум Пуй не очень благоухает. Я тогда и соляные разводы заметила. Согласитесь, офицер, человек с больными руками и парализованными ногами в лежачем положении, находясь в море и отплевываясь от набегающих волн, постирать джинсы может не быстро. Думаю, на это Пум Пуй потратил часа два. А уж стрелять без штанов он вряд ли пополз. Хотя бы потому, что песок царапает всякие нежные места.
   - Так он стыда сейчас ревет? - спросила Лариса с любопытством.
   - Да. У него и сейчас проблемы. Неужели вы ничего не ощущаете?...Он обмочился, и крайне стесняется показать это. Поэтому и лежит, не шевелясь, на одном месте.
   - Ни и чмо!
   Маша сузила глаза, подвинулась к Ларисе, сжав кулаки. Она тихо сказала:
   - Пум Пуй - больной человек. Ему нужна помощь, его надо лечить. Я не знаю, как Вы себя вели бы будь на его месте. Но если я еще раз услышу от тебя, гадина, что-нибудь подобное, я врежу по морде. Я женщина, мне можно.
   - Ой, испугала. Подрасти сначала, курица! - ухмыльнулась Лариса. - Марио, ну Вы видели, какова Ваша пассия? Совершенно невоспитанная девица!.
   Марио отвернулся. Лариса раздосадованно замолчала. Ит Прасет резюмировал:
   - Коли так, маловероятно, что это был Пум Пуй.
   А буфетчица, печально молчавшая до сих пор, предложила:
   - Давайте, я помогу Пум Пую. У меня есть новые брюки. Я покупала их брату, но он ни разу их не надел, сказал, что они не модные. Я могла бы помочь помыться и переодеться.
   - Да, да, - согласился Прасет. - Конечно, помогите.
   Буфетчица с Пум Пуем удалились, оставив на песке тонкую цепочку и широкую влажную полосу следов.
   - Остаемся мы с Марио. - продолжила Маша. - Но исходя из моего предположения, что жертвой должен был стать Марио, это я. У меня нет алиби. Мои пальчики замечены на пистолете. Я втерлась в доверие и завлекла парня. Прекрасная кандидатура.
   - Просто отличная! - подтвердил Прасет. - Идеальная кандидатура!
   Маша порылась в сумке, нащупала и извлекла телефон.
   - Посмотрим, - сказала она. - Почему господин Пушель так нервничал, когда Лариса сообщила о том, что мой телефон на месте... Лариса! А ты откуда знаешь?! Ты шарилась в моих вещах?
   - Конечно, - протянула Лариса. - Я же монстр. Я только и делаю, что шмонаю по сумкам и карманам. Тебе смс-ка пришла! А я услышала.
   Маша пробежалась по меню:
   - Точно, смс-ка. Я приближаюсь к порогу отключения... Ну, извини... Ага, вот! Взгляните!
   Прасет и его помощник, а заодно и Лариса, пристегнутая к помощнику, жадно прильнули к экранчику. На запущенном видео было на что взглянуть. Картинка размыта и плохо сфокусирована, кадры пляшут, демонстрируя, как вибрировала рука оператора. В центре - Маша, с пистолетом в руке и сосредоточенным выражением на лице. Рука сначала опущена, а потом вскинута и придерживается второй рукой. Выстрел. Локоть амортизирует отдачу. Человек в желтой футболке падает на траву. За ним смутный фон - то ли стена, то ли густой ряд деревьев. Камера опускается вниз, набегает на затылок упавшего. Сквозь его кудри на левом виске сочится ручеек крови. На весь кадр - насупленное лицо Маши. Конец.
   - Не поняла, - недоуменно произнесла Лариса. - На видео убит Марио, а на самом деле он сидит здесь.
   - Да, братан, ну и игры у тебя с девушками! Не, я конечно, все понимаю, в интимной жизни нормы нет, если девушку это заводит..., - присвистнул Фаби.
   Марио вскипел:
   - Какие игры, болван! Не было ничего этого! Это монтаж!
   - Конечно, конечно, монтаж. И кудряшечки твои смонтированы, и родинка на шее.
   Посмотрели на съемку еще раз. Родинка была на месте, и профиль убитого был в точности как у Джеймса. Вопросительно взглянули на Машу.
   - Все, - сказала она. - Теперь все стало на свои места. Теперь мне все понятно.
   Немец скрестил руки, стал покачивать ногой. Маша выдохнула тихо:
   - Честно говоря, я благодарю небеса за посланных мне террористов. Если бы не они, мистера Джеймса не было бы в живых, а я сидела бы за решеткой. Видать, Бог не фраер, шельму метит...Офицер, я попробую рассказать, как все произошло, но Вам, возможно, это представится слишком фантастичным, однако, у меня нет другого объяснения.
   Все началось с того, что меня попросили передать некой даме сумку с вещами, и я сдуру согласилась. На назначенную встречу дама не явилась, зато она якобы прислала за вещами коллегу, который предложил меня подбросить. Я согласилась, и меня украли. Привезли на территорию какого-то дома на отшибе Бангкока. В сумке, которую я везла находился порошок непонятного происхождения. Я с перепугу сначала решила, что это наркотики, но пять кило героина - по-моему, это нереально...
   - Абсолютно, - заверил Прасет. - Может, полуфабрикат для синтетики?
   - Не знаю. Я даже подозреваю, что это нечто невинное, сода или тальк, например. Потому что смысла в этом порошке никакого не было. Я, как идиотка, тащила его через полмира только для того, чтобы меня начали ломать и обрабатывать. Мистер Пушель сразу начал требовать от меня таинственную формулу этого порошка. Понятно, что формула соды его вряд ли интересует. А вот сломанный и запуганный человек - очень даже.
   - Но почему ты? - с крайним интересом спросил Марио. - А не та же Лариса?
   - У Ларисы нет спортивных разрядов, и она не умеет стрелять. А я неплохо бегаю, фехтую, у меня навыки выживания в экстремальных условиях, так как я занималась горным туризмом, и главное - я кандидат в мастера спорта по стрельбе. В нашей стране это приличное звание. Я училась на математика, и, значит, на взгляд подавляющего числа людей сильно умная.
   - Разве не так? Разве бывают глупые математики?
   - Чтобы закончить университетский курс и даже написать диссертацию после аспирантуры, достаточно иметь уровень просто выше среднего и большую усидчивость. Докторская - вот реальный показатель. Я, например, никогда в жизни не осилю докторскую. Специалист мой уровень оценит адекватно, но для людей, не знающих, как решить квадратное уравнение, я буду казаться гением.
   Итак, что мы имеем, с точки зрения неискушенного обывателя: спортивная, умная, прекрасно владеющая оружием, хладнокровная, симпатичная. Именно такую характеристику дадут мне те, кто сталкивался со мной поверхностно. А таких большинство. Словом, прекрасная фигура для бульварных западных изданий в качестве агента КГБ. Кто как не коварная девушка с разрядом по стрельбе лучше всего укладывается в мифологический стереотип?
   Я так понимаю, что мистер Пушель имел несколько запасных планов устранения Марио, но вариант с девушкой очень подходящий, он картинно-телевизионный и фотогеничный. В нашей стране купить доступ к любым данным можно за копейки. Пушель шерстит базы авиакомпаний, а именно тех, кто возит в Тайланд, и просто выбирает жертву. Девиц возраста от 23 до 28 лет вылетает навалом, выбирай любую. Среди них много красавиц. Среди хорошеньких выбираем умных. Сделать это запросто, просто рассматривая страницы в "Контакте", это наша социальная сеть.
   - У Вас там есть профиль? - поинтересовался Ит Прасет.
   - Ну, естественно, - призналась Маша. - У кого ж его нет. Не надо никакой слежки, никакой работы с архивами и подкупом государственных лиц. Мы сами о себе все рассказываем. Зайдете на мою страничку, и все обо мне узнаете. И то, что я занималась спортом, и то, что я умею стрелять, и то, что люблю танго. А также про всех моих родственников, моего шефа, моей работы. Мы же чуть что, фоткаем и выкладываем в "Контакт". Достаточно пятнадцать минут порассматривать картинки и почитать заметки, и ты о человеке почти все знаешь.
   Когда выбор пал на меня, Пушель каким-то образом через доверенных лиц попросил моего шефа попросить передать сумку. Опять-таки, не думаю, что у Пушеля есть по всему миру свои люди. Я бы на его месте потратила полчаса на чтение сайтов для поиска работы, дистанционно наняла бы актера или массовика-затейника, а тот под удаленным руководством Пушеля убедил бы материально моего начальника насчет сумки с порошком. У шефа свадьба, ему деньги не помешают. Думаю, содержимое сумки ему предъявили, и наплели что-нибудь о дефиците соды в Тайланде. Леша ужасно доверчив, я иногда удивляюсь, как он умудряется руководить фирмой.
   - Фирма процветает?
   - Ну, так. Ни шатко, ни валко. Раз на раз не приходится...Далее, получив материал, то есть меня, Пушель приступает к его обработке. Я долгое время не могла понять, что собственно, Пушель хотел от меня. Формально он требовал формулу. Причем разнообразными средствами: слегка бил, стрелял над ухом, подсылал насильника, играл в шахматы, даже танцевал со мной...
   - Вы прекрасно двигаетесь, - заметил неожиданно Пушель. - Танец с Вами вспоминаю с большим удовольствием.
   - Так это правда? - вскинулся Прасет.
   - Что - правда?
   - То, о чем говорит Мария.
   - Да, мы с ней танцевали. Мне кажется, офицер, Мария ко мне неравнодушна.
   - Перестаньте валять дурака, - устало вздохнула Маша. - Короче, со мной делали все, чтобы раскачать меня и добиться, чтобы я сорвалась и согласилась на все, что прикажет Пушель. Тут был расчет на то, что обычно похищенный не сопротивляется похитителю. И Пушель настойчиво виискивал, на чем меня подловить, чтобы вынудить пострелять. Мы ведь устроили с ним соревнования по стрельбе.
   - И кто выиграл? - хором воскликнули Лариса и Марио.
   - Я, - безжалостно произнесла Маша. - Но после обычной стрельбы по мишеням Пушель предложил сыграть бегущего кабана. Это когда выезжает мишень в виде животного, и надо ее сбить. Он выстрелил и уложил своего кабана. А как настала моя очередь, вместо кабана вышел молодой человек, очень похожий на мистера Джеймса, и я в него попала. Человек упал, со мной чуть не случилась истерика, я думала, что убила его. Но он встал, откланялся и ушел. Пушель сказал, что это был актер.
   - И мы на Вашем телефоне видели запись этого события..., - догадался Прасет.
   - Да. Только там специально все размыто, и затемнено, будто это в сумерках.
   - Мне сразу этот тип не понравился! - объявила Лариса. - Я всегда подозревала!
   А Марио заметил:
   - Значит, когда меня вытащили из гостиничного номера, засунули к вам с Пушелем в автомобиль и повезли, меня повезли на смерть? Если есть зафиксированное на видео убийство, достаточно было кокнуть меня по-тихому с повторением деталей, а потом сдать Машу.
   - Ага. А я-то думала, что возле твоего отеля Пушель случайно поставил машину у видоекамеры. Я тогда старательно шевелила губами перед ней, чтобы меня заметили. Именно этого Пушель и добивался. Камера наблюдения запечатлела и меня в машине, и людей в масках, выволакивающих Марио. А далее было феерическое шоу с псевдоустранением самого Пушеля. Я должна была остаться в живых, чтобы на меня падали подозрения. Марио, которого вывезли вместе со мной, убили бы, но что делать с Пушелем? Пушель решил эту проблему элегантненько. Он сначала убрал тех помощников, что вывезли Джеймса из гостиницы, и тем самым обезопасил себя от лишних свидетелей. А затем, я думаю, должен был инсценировать и свою смерть. Для этого нас сунули в подвал, чтобы в полутьме не очень разбирать, чего там происходит. Если бы все было по плану, в остатке получили бы труп Марио, убойные доказательства моего участия...
   - Наверняка, добавили бы отпечатки пальцев. Ты же стреляла, - предположила Лариса.
   - Нет, - не согласилась Маша. - Это было бы чересчур топорно. Я же по сценарию профессионал.
   - А тогда зачем видеосъемка убийства?
   В логике Ларисе иногда нельзя было отказать. Маша почесала затылок:
   - Ну, например, для предъявления выполненной работы заказчику.
   - Но ведь и так Марио будет мертв, чего еще доказывать?
   - Я догадываюсь, для чего, - изрек Марио. - Тут нужен был не столько мой труп, сколько шумиха в прессе. Поэтому все выполнено в жанре мыльных боевиков, чтобы после обнаружения записи все каналы мира наперебой бросились кричать о кровавой руке КГБ и прекрасной шпионке.
   - Вы кому-то помешали? - спросил офицер. - Насколько я понял, мистер Пушель лично в Вашей смерти не заинтересован.
   Марио развел руками:
   - Представления не имею.
   - Но тут вмешался случай, - стала развивать свою мысль Маша. - Во-первых беспорядки в Бангкоке. Я запомнила, как Пушель нахмурился, когда краснорубашечники или полиция, я точно не скажу, подстрелили того, кто доставил нас в подвал, и кто якобы должен был устранить Пушеля. Мы тогда в окно подглядывали. Во-вторых, Пушель умудрился наткнуться в подвале на боевиков каренской освободительной армии и на Пум Пуя. Пум Пуй в этом подвале обычно ночевал, а что делали там террористы, мы не знаем. Может, получали распоряжения о деньгах, оружии и документах. Но они обнаружили Пушеля, связали его, пригрозили убить, и мы все решили убежать, пока не поздно.
   - Вы сами развязали мистера Пушеля? Зачем?
   - Не оставлять же человека на погибель...Удрали мы на машине террористов, по пути спасли Ларису, она попала в самый центр беспорядков.
   - То есть миссис Лариса оказалась с вами случайно?
   - Да, совершенно случайно. Мы ее хотели высадить на ближайшей станции электрички, но обнаружили в машине кучу денег, и Лариса отказалась покидать автобус, рассчитывая их прикарманить. Надо сказать, ее рассчет удался... По пути мы сделали остановку - ночевали в джунглях. Пушель сам предложил это сделать, якобы потому что по ночам ездить опасно.
   - По ночам действительно ездить не стоит, - сказал Прасет. - Освещения нет, и на дорогу выходят фуры, перевозчики грузов. Днем они стараются не мешать движению.
   - Вот и Пушель так же мотивировал. Но ночью раздался выстрел. Никого не убили. Зато из кустов выкатилась серебристого цвета машина и резко скрылась.
   - Еще там черный человек убежал, - добавила зловредно Лариса. - Я его срисовала потом и на пристани, Мария с ним разговаривала.
   - Черный человек? - удивился офицер. - Негр что ли?
   Маша мельком, стараясь не показывать направление взгляда, посмотрела на дерево. Расстояние было приличным - метров пятьдесят. Неужели человек на ветвях слышал все, о чем говорили? Выходило, что так, потому что он опять приложил палец к губам.
   - Какой человек? - нахально спросила Маша. - О чем это Вы?
   Лариса заволновалась:
   - Ну, маленький такой из местных, в черном костюме. Неужели никто не видел?
   - На пристани Маша сидела за столиком, что-то ела, пока мы ждали паром, - стал припоминать Марио, - но чтобы она беседовала с кем-то, не помню.
   - А меня кое-кто оглушил и связал, - не упустил случая вставить палку в колеса немец. - Как я мог видеть, лежа на полу в машине? Мадам, я Вам давно и настоятельно советую - полечитесь! То у Вас некотролируемые вспышки гнева, то клептомания, то мужики в черном бегают.
   Он демонстративно отсел подальше от озадаченной Ларисы, а Маша в очередной раз отметила отличную наблюдательность Ларисы. Если у нее и память такая же хорошая, то тому, кто с ней свяжется, не позавидуешь.
   - Я потом заметила, что нас постоянно вела эта серебристая машина, - продолжила Маша. - Я, к сожалению, тогда ночью не заметила марку автомобиля, но, думаю, именно в нем нас сопровождал помощник Пушеля, который должен был устранить Марио в соответствии с планом. И именно этот помощник стрелял ночью в Марио.
   - А почему не попал?
   - А у нас тогда всю ночь шло коловращение, все перемещались, и укладывались на новые места. Было душно, мы знали, куда себя деть. Еще Пум Пуй понапугал нас своими россказнями об аде и его обитателях. Уже утром, когда я стала болтать с Марио в кафе, я заметила на его рубашке-поло вот эту отметину. - Маша показала пальцем на серое пятно. - Марио, помните, как вы извинились, мол попытался отмыть его, но не сумел, и придется ходить грязным.
   - Было дело, - подтвердил Марио.
   - Я предполагаю, что тогда ночью Джеймс снял футболку, отбросил ее на траву, а сам спал с голым торсом в машине. Помощник Пушеля в кромешной темноте принял ее за лежащего Марио и выстрелил. Пуля скользнула по касательной, оставила пороховой след, который не отмыть пальцем и холодной водой под краном. Я встречала такой след ранее, я сама испортила таким образом один свой свитер на тренировке. Марио и Пушель тогда оба выскочили из чащи. Я не знаю, что они там делали, но оба выбежали не со стороны стрелявшего.
   - Я совершал гигиенические процедуры, - с достоинством пояснил Марио.
   - Я тоже человек, - парировал немец.
   - Пушель тогда с утра был очень раздраженным, я бы даже сказала - злобным. Набросился с кулаками на Ларису, подрался с Марио. Теперь понятно, почему. План снова сорвался. Тогда он решил все провернуть здесь, на острове. И резко сменил отношение к Ларисе. Разрешил ей остаться, принялся любезно искать отель.
   - Он так долго его выбирал, что можно было рехнуться, - вставила Лариса. - То не так, и это не так. Мы пол-острова объездили.
   - И в этом был огромный смысл: Пушель искал идеальное место для убийства. Надо, чтобы отель был достаточно уединен, но в то же время, легко подъезжала машина помощника. Чтобы не был слишком заполнен людьми, и не было лишних свидетелей. Чтобы была стена и деревья, похожие на антураж, в котором делали видеозапись. Ну, может, еще какие-нибудь соображения... А дальше вы знаете. Пушель ушел в бар, а помощник пристрелил служащего гостиницы, приняв его в темноте за Марио.... Мистер Джеймс - везунчик! Сколько раз его пробовали убить, но все время не получалось.
   - Я же говорил тебе, что все будет хорошо! - лучезарно улыбнулся Марио. - Помнишь? В кафе?
   - Да, теперь вижу. Остается только один вопрос: зачем нужна была смерть мистера Джеймса.
   - Надо искать финансовый интерес, - авторитетно заявил Прасет. - Остальные поводы существуют лишь в головах у писателей. Либо бытовое убийство по пьяни. Но это не наш вариант. Спасибо, мисс, мне понятна Ваша точка зрения.
   Пушель сардонически ухмыльнулся:
   - Блестящая фантазия. Прекрасно выстроенная логическая цепочка. Есть несколько ляпов, но в целом - браво, брависсимо! Офицер, я вынужден признаться, что Мария права в некоторых догадках. Что ж, можно отдать дань ее уму. У меня и в самом деле есть железное алиби, я, действительно, всю ночь был в баре и под конец не сошелся во взглядах на женский вопрос с одним молодым человеком из Финляндии. Так что я единственный из всех, кого не стоит брать под стражу. В сущности, я могу встать и уйти и явиться только в качестве свидетеля на суд, если такой состоится. Однако, я не стану уходить просто так. Игра зашла слишком далеко, и совсем не туда, как мне описывали...
   - Вам описывали? - встрепенулся Прасет. - Что Вы имеете ввиду?
   - То, что о предстоящем убийстве этого бедолаги уборщика я не догадывался и не предполагал, насколько цинична и безжалостна будет игра.
   - Игра?
   - Игра, господин Прасет. Позвольте мне раскрыть истинные мотивы моего не всегда приличного поведения. В молодости я был одержим идеей активной справедливости, и по этой причине провел достаточно много времени в делах чистых по замыслу, но противоречащих уголовному кодексу почти всех стран мира. Со временем я поостыл, понял бессмысленность борьбы со вселенским злом, и открыл предприятие по оказанию игровых услуг. Я не беден, у меня есть надежные источники дохода, но мне хотелось чего-то интересного, рискованного, неожиданного, связанного с мужским стремлением сжать в руке оружие. Хочу заметить, что мои клиенты очень и очень богаты, поскольку постановка хорошей игры требует внушительных сумм.
   - Что-то типа пейнтбола?
   - Ну что вы, - снисходительно изрек Пушель. - Пейнтбол - детский лепет для чахлых мальчиков из офиса. Я предоставлял клиентам полное вживание в вымышленную ситуацию, причем одним из моих условий всегда было абсолютное незнание игроком, что все происходящее искусственно подстроено. Заказчиком мог выступить родственник или знакомый. Он выбирал сценарий, а мы втягивали в него игрока... Месяц назад ко мне обратился вот этот молодой человек с просьбой устроить подарок ко дню рождения.
   - Я? - подскочил Фабиан. - Какая наглая ложь! Я никуда не обращался!
   - Я понимаю, Вам невыгодно признаваться во всем. - кивнул спокойно Пушель. - Когда на травке загорает хорошенький труп, не станешь кричать на перекрестке "Это я так круто придумал!". Однако у мистера Джеймса через три дня день рождения, можете проверить сами. Этот господин попросил меня организовать что-нибудь с девушкой, киднеппингом, погоней, дракой, убийством и прочей чепухой, которая волнует молодых самцов лет до тридцати. Мистер Джонсон, это его фамилия, не знаю, представился ли он Вам, выдвинул странное на мой взгляд условие: девушка должна быть русской, не брюнеткой, но и не блондинкой, спортивной и с IQ не меньше ста сорока пяти, а иначе клиенту будет просто скучно. Задачка была не из легких, но вознаграждение посулили такое, что я не посчитал нужным оспаривать хотя бы одно требование.
   Фабиан поинтересовался:
   - Господин офицер, Вам до сих пор не приходилось иметь дело с больными на голову людьми? Нет? Говорят, многие из них имеют необыкновенную фантазию.
   - Дослушаем, - ответил Прасет, - а там решим, кто больной.
   - Зачем клиенту понадобилась русская, убей бог не понимаю, может, хотел посовершенствоваться в языке, мистер Джеймс неплохо говорит по-русски. Мы изучали базы авиакомпаний, каюсь, виноват, и наконец нашли госпожу Пунину. Она, правда, была старше желаемых 24 лет, однако впечатление оставляла весьма юной особы. Я, как догадалась эта мисс с высоким IQ, действительно, всю информацию о ней собрал через социальные сети и через ее почтовую переписку.
   - Вы читали мою почту! - воскликнула Маша и покраснела.
   - Господи, отчего эти девицы воображают, что их приватная жизнь исключительна и не такая, как у других? Что нового я там увидел? Любовь, расставание, встречи, работа, родственники, вечеринки, похмелье, случайный секс, обсуждение подруг и шефа. Вычеркните ненужное. В целом Мария оказалась тем самым подарком, о котором мы просили небеса. Не девушка, а мечта! Не моя, клиента. Мы ее помариновали немного, раскачали, как верно заметила она сама. По моим наблюдениям свеженькую жертву предлагать клиенту никогда не стоит, жертва или тупо молчит, или бьется в истерике, поэтому необходимо время адаптации. Когда же Мария созрела, мы ее повезли на встречу с главным героем. Мистера Джеймса по сценарию мы тоже должны были тайно вывезти из гостиницы, и вдвоем этих голубков засунуть в присмотренный подвал с очень удобным окошком для побега. Мы с мистером Джеймсом должны были бы там подраться, а потом мой напраник помог бы ему скрыться.
   - Но для чего нужна была видеозапись убийства? - упрямо возразила Маша. - Вы же старательно инсценировали смерть именно Марио.
   - Ну да, - согласился Пушель. - По сюжету Машу должны были обвинить в убийстве Марио где-то в Камбодже, я точно не помню названия всех этих городишек. Ее бы бросили в тюрьму, а Марио героически бы ее оттуда вызволял и доказывал, что он - это он, и он жив. Знали бы вы, какая дивная батальная сцена у меня была заготовлена с участием буддийских монахов и советского танка! Там бы случился хеппи-энд, и лучший друг Фаби спустился бы за влюбленными на вертолете и умчал на яхту мистера Джеймса. Потом мы должны были выдворить Марию обратно в Россию под каким-нибудь предлогом, а мистеру Джеймсу во всем признаться.
   Марио задумчиво посмотрел на Фаби, потом на Пушеля:
   - На мой взгляд, мозги в машине, там, еще в Бангкоке, были вполне натуральными. Или я чего-то не понимаю.
   - Моего помощника убили на самом деле. Какие тут могут быть шутки? И это - первая несчастливая для меня случайность. Иногда меня настигают послания из боевой молодости. Я многим встал костью поперек горла, отчасти поэтому я живу с оглядкой на охрану. И все бы ничего, главное - мы были в подвале. Но тут все началось катастрофически рушиться. Мятеж в Бангкоке и террористы в нашем сценарии не предусматривались. Как не предусматривалось и эта дурацкое сопровождение в виде собаки, калеки и непорядочной женщины. Пришлось действовать по обстоятельствам, максимально выполняя установленные в плане требования, как то ночевка в лесу, таинственные выстрелы, бегство на машине с крутыми виражами и опасным превышением скорости. Там в лесу стрелял я. Разумеется, мимо. Было весьма непросто обжечь порохом футболку Джеймса, филигранная работа! Честно, говоря, я рассчитывал, что мистер Джеймс раскроет природу отмеетины, но он и не догадался, и ничего не понял.
   - А серебристая машина?
   - Мой напарник-соавтор. Нагнетал обстановку и подвозил необходимое. Мы с ним той ночью в лесу обсудили ситуацию, и решили оставить в игре свалившихся на нас персонажей. Они вносили приятное разнообразие в канву игры, наполняли большим количеством эмоций и деталей. Они замечательно оттеняли юного героя, на их фоне Марио был чудесен и благороден. Ну и я, как записной злодей должен был подчеркивать душевную красоту игрока.
   - Он лжет, - твердо сказала Маша. - Невозможно сыграть ненависть, которую он испытывал к Марио. Я видела.
   Пушель только вздохнул.
   - Этой ночью я ушел из отеля, чтобы согласовать с напарником и мистером Фабианом Джонсоном нюансы переброски Марии и Марио в Камбоджу, поскольку надо было избавиться от навязавшихся боевиков КНАО. Я лично хотел предложить обыграть появление террористов, вплести в сюжет, и даже придумал, как это сделать, но мистер Джонсон не явился на встречу со мной...
   - Конечно, не явился, я и не подозревал, что должен был куда-то явиться!
   - Но Вы были на острове? - уточнил Прасет.
   Фабиан слегка замялся, потом признался:
   - Да, я прибыл на Самуй вчера вечером. Наша яхта стоит в южной бухте.
   - Мистер Джеймс знал об этом?
   - Нет. Я не хотел открываться до утра, потому что я пошел...
   - Понятно, - кивнул офицер. - К проституткам.
   Фабиан смутился:
   - Я бы не назвал их таким словом. Я был у массажистки. Очень милая девушка.
   - Не думаю, что он был в борделе, - жестко осадил Пушель. - После тайского борделя не смотрят плотоядно на первую попавшуюся барышню, как будто после полугодового плавания. Я заметил, как мистер Джонсон пожирал глазами нашу прекрасную Марию. Мистер Джонсон прибыл откуда угодно, но не от тайских волшебниц. Я бы посмел предположить, что это он убил служащего. Конечно, приняв его за Джеймса.
   Воцарилась молчание. Поворот был таким неожиданным, что все онемели.
   - Вы сумасшедший! Да на кой черт мне его убивать? - закричал Фаби..
   - Вам лучше знать, мистер.
   Когда добрая буфетчица и Пум Пуй в новых штанах вернулись, они обеспокоенно остановились чуть в сторонке, потому что над компанией повисла тягучая тишина. Прасет встряхнулся первым:
   - Скажи-ка, Пум Пуй, ты ничего подозрительного ночью не видел? Ты упомянул о разговоре мистера Джеймса и миссис Ларисы. Это правда?
   - Да, - прошептал Пум Пуй смущаясь и пряча дергающееся лицо. - Они стояли вон там, у того дома, и говорили. И смеялись.
   - Неужели, Марио, Вам было весело с Ларисой? - удивилась Маша.
   Лариса сощурила глаза, облизала губы, выпятила бюст. Она произнесла с вызовом:
   - Думаешь, только ты у нас принцесса? Думаешь, остальные - старухи и уродки?
   - Да ничего я не думаю...
   - Думаешь, думаешь. Еще как думаешь! Вон нос выше головы! Ах мы такие утонченные, ах мы такие образованные, а вы тут быдло с Бирюлева! Так вот, милая, мы с Марио...
   - Лариса? - удивился Марио.
   - Мы с ним той ночью кое-чем занимались. И очень, скажу тебе, все здорово получилось! Я подмигнуть не успела, как наш красавчик воспламенился. Всю ночь песни о любви напевал. Мне, правда, этот сопляк не сильно нужен. Можешь подобрать его после меня, я на нем знак качества поставила, все по ГОСТу!
   - Да, - сказал Пум Пуй, - мистер Джеймс что-то говорил про любовь.
   Маша неожиданно развеселилась:
   - Герр Пушель! Не удивлюсь, если Вас окутали неодолимыми чарами страсти!
   - Чур меня, чур, - вздрогнул Пушель.
   - Бери его, Машенька, он даже очень..., - изрекла Лариса, - одно только скажу: я на тебя ведь зла не держу. Нам с тобой делить нечего, и детей не крестить. И поэтому хочу предупредить насчет милашки: он не такой пупсик, как строит из себя. Мне он заявил, что для него не существует...как он там сказал.. нерешаемых задач и неодолимых трудностей. Что он может все. А когда мимо стал шляться этот мусорщик и пялиться, и я спросила, не может ли тогда он убрать этого туземца, пупсик рассмеялся, и пообещал устранить проблему. И вот, пожалте. Проблема на газончике с дырочкой в голове. Так что Маша, хватай, парнишка видный и при деньгах, но имей ввиду.
   - Марио, это правда? - строго спросила Маша.
   Марио заулыбался, развел руками, пожал плечами. Его жесты совершенно ничего не прояснили ни Маше, ни кому-то ни было.
   - Осталось только послушать версию собаки, - мрачно сострил Ит Прасет.
   Пума внимательно в течении минуты поразглядывала его глазами старого мудрого человека, так что офицеру стало не по себе. Заметив волнение, собака демонстративно принялась вылизывать под хвостом. Прасет выдохнул:
   - Слава богу. Мне показалось, что она сейчас заговорит.
   Он вновь промокнул лоб платочком. Воздух сгущался, напитывался влагой. Резко и душно запахло цветами, воздух обездвижился, застыл. С ним застыло море, штиль до зеркального блеска отгладил воду.
   - Дождь будет, - уверенно предрек Пушель. - Если, мистер Джеймс, Ваш папенька сейчас не явится, ему придется воспарять в небеса под канонаду грома. Впрочем, это ему будет к лицу - сиятельный небожитель должен являться перед смертными в огненной колеснице с пучком молний под мышкой...
   Словно в подтверждении пророческих слов бесшумно шарахнул огненный разряд, а через пять секунд докатились громовые раскаты. Именно под такое музыкально-световое сопровождение желтый геликоптер Джеймсов снизошел с небес. Сурово поглядывая на тучи, Джеймс-старший протянул офицеру Прасету бумагу:
   - Экспертиза показала, что погибший служащий был левшой, и застрелился сам и добровольно. Вот заключение патологоанатома. Вот заключение баллистической экспертизы. Господин Прасет, дело закрыто, и я прошу всех освободить.
   - Мой брат не мог сам застрелиться, - запротестовала буфетчица, - я его знаю! Знала...Он не мог, вы что-то напутали!
   - Я сожалею, леди. Но это так. С нашей стороны мы готовы оплатить Вам расходы на похороны и некоторым образом возместить душевные страдания. Примите чек, леди.
   Леди в фартуке смутилась, несмело взяла чек. Господин с орлиным профилем в костюме, чья цена была сравнима со стоимостью всего отеля, ни при каких условиях не смог бы стать постояльцем этих недорогих бунгало. Леди явно не привыкла вращаться среди подобных особ, поэтому не решилась спорить далее. Она бросила взгляд на чек и остолбенела.
   - Я надеюсь, Вас удовлетворила эта сумма.
   Леди залилась краской, кивнула. Господин тут же потерял к ней интерес. Прасет спросил:
   - Выводы верны, мистер Джеймс?
   - Вне всяческих сомнений, мистер Прасет. Ваше руководство подписало все необходимые бумаги и поздравило Вас с блестящим раскрытием дела. Уверен, оно по достоинству оценит столь быстрое решение проблемы.
   - Я могу идти? - невинным голоском пропела Лариса.
   - Да, миссис. Сержант, отпустите ее.
   Получив долгожданную свободу, Лариса метнулась в домик, а оттуда впрпрыжку, не забывая, впрочем, на всякий случай соблазнительно покручивать бедрами, устремилась вон из злополучной гостиницы.
   Мистер Джеймс-старший с сыном и Фаби незамедлительно взмыл вверх на желтой колеснице.
   - Пойду и я, пожалуй, - произнес Пушель, проводив недобрым взглядом вертолет. Он на мгновенье замешкался, а затем добавил, - Мне пришлось попотеть, чтобы Вас заставить выйти на стенд. Я поймал Вас на тщеславии.
   Ит Прасет в очередной раз протер гениальный череп. Он ушел молча, без дурацких комментариев.
   - Я предложила Пум Пую остаться здесь, - сказала сестра неожиданного самоубийцы. - Мы с ним разговорились, и оказалось, что мы родились в одной деревне. Я прекрасно помню его мать в детстве. Будет сувениры делать, а я секцию на рынке куплю, пусть продает там.
   - Хорошее дело, - согласилась Маша. И крикнула человеку на дереве:
   - Эй! Может, поговорим?
  
К оглавлению
  

Глава 19
Отдельные дорожки инкарнаций

* * *

   Один человек по имени Марипур молча сидел на траве и ничего не делал. И даже ни о чем не думал. Мимо проходил монах. Он увидел Марипура и хотел сказать что-нибудь умное, но, почувствовав, что Марипур пошлет его в задницу, передумал и пошел дальше.

* * *

   - Я стараюсь не подсматривать за людьми. Мне это кажется нечестным.
   - Можно поспорить. Если, к примеру, я от природы красивая, то что же мне не причесываться и приходить в старомодной одежде, чтобы на танцах уравнять шансы с дурнушками? Надо пользоваться тем, что дано.
   - Если я на разборку с соседом по поводу занятого парковочного места приду с тремя гранатами в карманах и автоматом в руках, а сосед явится в одних очечках, то пользоваться данным мне оружием будет все-таки нечестно.
   - Твои возможности по силе как автомат против очков?
   - Автомат просто воздействует на тело. А я могу копнуть на еще более высоком уровне. Но в целом, да.
   - А можно ли как-нибудь так взглянуть, чтобы не навредить никому? Я умираю от любопытства.
   - Что ты хочешь узнать?
   - Кто на самом деле убил того парня в желтом? Мне казалось, что я так логично все выстроила, а потом Пушель с Ларисой вроде тоже ничего так придумали.
   - Если ты узнаешь правду, ты невольно начнешь думать об убийце плохо.
   - Ну да, и что в этом плохого?
   - Плохо думать - самое тяжелое неблагое деяние. Даже если ты думаешь о последнем мерзавце. Мысль может разрушить тело и убить душу. И тогда ты ничем не будешь отличаться от того мерзавца.
   - Это несправедливо. Он будет творить зло, а мне даже подумать о нем нельзя.
   - Справедливость есть, ибо она закон природы, но она не всегда мгновенна. Чаще всего она настигает некоторое время спустя.
   - И если это время наступает через сорок лет или даже в следующей жизни, негодяй должен жить и радоваться?
   - Ты хочешь справедливости или злорадства по поводу унижения и боли противника? Это разные вещи.
   - Пока мерзавец не понесет наказания, я не буду ощущать себя счастливой.
   - Вы, европейцы нетерпеливы, потому и несчастливы. Вы не верите, что наказание свершится, и от этого вдвойне несчастливы. И вы не осознаете, что свое счастье и чужое несчастье не есть одно и то же.
   - Лек, извини, но ты говоришь такие банальности...
   - Что поделать, если ты не осознаешь эти банальности.
   - Но ты сам-то знаешь, кто убийца?
   - Нет.
   - А можешь узнать?
   - Могу. Но мне это неинтересно.
   - Тогда зачем ты здесь?
   - Присматриваюсь к тебе. Пытаюсь понять, что ждать от тебя, а значит, и от мира.
   - А ты не охранял меня?
   - Нет, я не имею права вмешиваться.... Вернее, я могу вмешаться и заткнуть дырку, но тогда поток жизни прорвет в другом месте. Возникнет новая точка бифуркации, и кто в ней окажется, неясно.
   - А зачем присматриваешься? Ты можешь влиять на развитие событий?
   - Все могут, но такие, как мы, немного больше.
   - Когда ты меня вычислил?
   - Ты ехала в такси, оно остановилось у светофора напротив кафе, где я работаю...
   - Вспомнила! Ты - официант! Я же потом и ужинала у тебя! Ты поэтому в таком дурацком виде разгуливаешь?
   - Почему в дурацком?
   - Ну, на жаре в глухом черном костюме, как распорядитель на похоронах.
   - У нас такая униформа. Мы должны отличаться от клиентов.
   - Понятно. И ты меня тогда разглядел? Но я же еще не встретила никого из своих родственничков. В смысле, реникарнаций. Как ты меня распознал?
   - Во-первых, встретила. В тот момент у моих ног лежала наша красотка Пума. И я увидел нити, связывающие вас. А во-вторых, у тебя в тот момент была замечательно пустая голова. Ты остановила разговор с собой и открыла сердце для радости. Над тобой вращался голубоватый конус, он уходил в небо, его трудно было не заметить. Наверное, в тот миг все вокруг тебе казалось замедленным. Бывают у тебя такие состояния?
   - Откуда ты знаешь?! Я думала, я одна такая. Я когда кому-либо рассказывала о замедлении времени, все только смотрели на меня, как на Гришу Перельмана.
   - Напрасно смотрели. Некоторые люди умеют непроизвольно управлять временем. Это верный признак того, что они находятся в особых точках мира.
   - Тоже бифурканты?
   - Нет, не обязательно. Назначений много всяких.
   - И ты - один из них?
   - Да.
   - Вас...Нас таких много?
   - Не очень.
   - Лек, я вот одного не пойму, как ты успевал за нами перемещаться? И как ты в лесу оказался, когда мы с тобой первый раз встретились?
   - Вообще-то формально я никуда не перемещался, я сейчас на работе. Смотри.

* * *

   Маленький официант в строгом одеянии почтительно подал меню сначала седоволосому человеку в тонких светлых брюках из льна и белой сорочке, а затем его спутнику в сером и довольно скучном костюме. Седой был грузным и немолодым, серый - средних лет с отличной выправкой. Они и сидели соответствуя своему телосложению: седой растекался по креслу, а серый держал осанку в манере коронованой особы. Оба не обращали ни малейшего внимания на официанта.
   - Я сожалею, но мне пока не удалось вывести из игры нашего мистера Икс. Джеймс постоянно ускользал. Я, признаться, в какой-то момент даже стал думать, что он в курсе наших дел.
   - Значит, "Омега Групп" продолжит свой триумфальный марш по Среднему Востоку...
   - Однако мне удалось сделать запись. Она у меня.
   - А у той девицы?
   - И у нее, но если она сотрет, это уже неважно. Мы сумеем раскрутить такой скандал, что с Джеймсами порвут все их знакомые.
   Седой заинтересованно подался к серому:
   - Каким образом? Что Вы задумали?
   Официант сделал крохотный шажочек вперед, застыл в ожидающей позе. Седой заметил его:
   - Что-нибудь из фрутти ди маре, на Ваше усмотрение, - бросил он.
   - Тогда я могу посоветовать Монте Тондо Фоскарин урожая 2008-го года. Вино полнотелое, с оттенками меда и ванили. Идеально сочетается с традиционными тайскими блюдами, - заученно оттарабанил официант.
   - Несите, - согласился седой. Пока официант удалялся исполнять заказ, седой нетерпеливо барабанил пальцами по столу. - Говорите, мистер Пушель.
   - Кроме видео убийства, у меня есть записи чрезвычайно тесных отношений Джеймса-младшего и Марии. К примеру, эта...
   Пушель, а это он был в скучном облачении, протянул толстому планшет. Из него донеслось: "Позвольте пригласить Вас на ужин...Звучит заманчиво...Попробуем?...Какая красивая пара..."
   - Они в самом деле увлечены друг другом?
   - Не думаю. Со стороны Марии - точно нет. Она почему-то смотрела на него как на бестолкового младшего брата.
   - Но я видел...
   - Скорее пробовала свои женские чары. Убедилась, что чары действуют, и успокоилась. Интереснее вот это.
   Пушель пальцем пробежался по экрану, запустил следующий ролик. "...будете иметь дело со мной...Пасть порву! Сука! Урою!...Он нам мешает? Сейчас я щелкну пальцами, и его не будет, его заберет ангел...". Седой поморщился:
   - И эти люди обсуждали Данте...Признайтесь, Пушель, за что Джеймс дал Вам пинка?
   - У нас с ним произошли небольшие трения. Это был его аргумент.
   - А что заставило девицу извергать такие словеса? Ваших рук дело?
   - Во время раскачки клиенты иногда выдают нестандартные реакции. Эта скромная барышня выбила два зуба и сломала ключицу моему сотруднику. Ветерану иракских и афганских операций, между прочим.
   - Зная Ваши методы, не сомневаюсь, что он это заслужил... К чему последняя фраза?
   - Служащему отеля после этих слов оставалось жить около пяти минут.
   - И Вы клоните к тому, что Джеймс тому причиной?
   - Да. Легенда, может, и шита белыми нитками, но шумихи поднимет много. Представьте, что все утренние газеты во всем мире на первых разворотах преподносят фантастически сенсационную новость: сын одного из самых влиятельных лиц Америки влюбился в русского агента - девушку по имени Мария. Мария стреляет и здорово дерется. И она завербовала молодого миллиардера. Джеймс идет на важную встречу для передачи сведений, ну, например, по среднеазиатским коррупционным фактам, ему мешает мусорщик. Мария, прикрывающая встречу, убирает свидетеля.
   - Какой вздор!
   - Полный вздор. Но по поводу вздора затевается расследование, которое наносит смертельный удар по репутации Джеймсов. "Омеге Групп" будет моментально отказано в контракте. Но главное: Россия оказывается втянутой в шпионский скандал, и ее разобиженные младшие азиатские братья постараются не подпустить могучего соседа к внутренним финансовым сферам. Джеймсов, разумеется, оправдают, вероятно, даже и до уголовного дела не дойдет, но будет поздно. Два игрока будут выведены из строя. Помните, как было с Чапман? Никто не знает, в чем ее обвиняли, но весь мир уверен в том, что она первоклассная шпионка.
   - Ваше вино, мистер, - торжественно изрек официант.
   Пушель отпил несколько глотков. В его лице отразилось сразу несколько чувств - удовлетворенность и затаенная ненависть.
   - Посмотрим, как запоют эти еврейские прихвостни, - произнес он.

* * *

   - Это они обо мне говорят?
   - Да.
   - И что, меня и вправду выставят шпионкой? Неужели в эту чушь кто-нибудь поверит?! Бред сивой кобылы! Даже если сравнить запись с убитым парнем, сразу ясно, что это не он. На видео светловолосый человек, а убитый таец. Полная фигня. Неужели это серьезно?
   - Посмотрим.
   - Мистер Пушель по-моему малость того...Это все сейчас происходит?!
   - Да, и я, кажется, предвижу вопрос.
   - Ну, и?
   - Ох, попробую попроще... По-настоящему, я там. Здесь с тобой всего лишь один из параллельных мыслительных процессов моей сущности. С разрешением воспринимать его в произвольной удобной видимости.
   - Ничего себе, процесс! Сидит, кофей попивает!
   - Это означает, что наиболее привычная для тебя форма разговора - за столиком друг напротив друга с кофе и коктейлем. Была бы ты пенсионеркой, я бы чинно сидел рядом на лавочке в парке, а если бы алкашом-дегенератом, мы бы с тобой драли водяру и дымили бы гадкие папиросы. В любом случае мы бы находились в рамках одного дискурса.
   - И ты поэтому иногда с географией промахивался? В лесу, например.
   - Мыслеформу надо было куда-то направить...Плюс-минус тридцать метров на таком расстоянии - это очень хорошая точность.
   - Честно говоря, черный костюм в лесу выглядел по-идиотски.
   - Боже мой, да ведь это твои представления обо мне! Во что меня вырядила, в том и хожу!
   - Я? Хорошо. А если ты пошлешь сразу пять мыслеформ ко мне, вы все впятером будете в черном?
   - Насколько я понял, основные вопросы мы выяснили. А обсуждать мелкие и несущественные не хочется. Я свободен?
   - Погоди, погоди! Не сердись! Я хотела тебя спросить вот о чем... Вот что меня мучит... Как бы это... Пусть я бифуркант, пусть от моих деяний странным образом зависит судьба человечества... Имел ли ты право сообщать мне об этом? Не будут ли мои действия откорректированы этим знанием? Ведь если я знаю о катастрофических последствиях моего бранного слова, я не произнесу это слово, и все изменится, потечет не так, как должно было.
   - Задумываясь о бранном слове, ты его уже имеешь в уме. Понуждая себя на добро, ты мысленно сопротивляешься, ибо понуждение всегда стоит в паре с сопротивлением, а, значит, твоя душа не хотела этого добра, и ты на самом деле его не совершила. Ничего не изменится. Если ты темное загонишь внутрь, оно не перестанет быть темным. Максимум, что ты приобретаешь от этого знания, - дополнительную оценку своего деяния.
   - Зная о своем свойстве, я могу поставить себе целью развиться духовно, я могу долгой работой над собой измениться, избавиться от стремления к дурному. И это может быть искренним, безо всякого лицемерия. Но в итоге-то я все равно воспользуюсь тем, что мне стало известно.
   - И слава богу. Расти и развивайся. Думаешь, кого-нибудь такое знание меняет? Мой опыт показывает, что после удивления и торжественного обещания вести себя хорошо, человек продолжает следовать своим привычкам и наклонностям. Что людям мир, что им другие люди? А некоторые, напротив, даже пускаются во все тяжкие, воображая себя всемогущими демонами, служителями сатаны. Лелеют свою ненависть, дабы человечество покрепче помучилось... Нет, Маша, что в тебе заложено, никакими откровениями не выбьешь. Иное дело, что бифурканты постоянно на распутье, и даже в отъявленном негодяе может вспыхнуть в минуту выбора искорка блага. И эта искра окажется последним граммом, что заставляет перевешивать почти равнотяжелые чашки весов.... Ого... Что я вижу...
   - Где? Там, где ты на самом деле? Ну, в смысле в теле?
   - Я везде на самом деле... Ладно, смотри, там твой Марио с папенькой явился

* * *

   Марио отодвинул меню, не желая тратить время на поиски, и сразу спросил:
   - Голубой краб есть?
   - Есть. Желаете выбрать? Они у нас вон в том аквариуме?
   - Спасибо, я доверюсь Вашему выбору.
   Мистер Джеймс-старший усмехнулся:
   - Опять членистоногие. Не надоело?
   Марио пожал плечами. Эта манера, опеределенно, могла бы быть его визитной карточкой.
   - Я заметил, как только что из этого ресторана вышел Пушель. Что это, случайность? Или опять твои хитроумные ходы?
   - Разумеется, не случайность. Я дал указания мистеру Романо, он сейчас уведет Пушеля в редакцию грязной газетенки и расплатится с ним. В редакции уже предупреждены. Мистер Романо дал мне знать, что все идет, как предполагалось. Пушель проявил самодеятельность, наделал видеозаписей, мистер Романо выкупит их.
   Официант почтительно протянул винную карту. Джеймс-старший властно отстранил ее.
   - Мы не пьем, - произнес он. - Минеральной воды будет достаточно... Кто этот мистер Романо?
   - Актер. На мой взгляд очень талантливый. У Пушеля не было ни малейших сомнений, что он - представитель крупного немецкого холдинга.
   - Что мы получим в итоге?
   - Ровно то, что и задумывалось - полный финансовый контроль "Омегой Групп" средневосточного рынка нефтепереработки. Союз стран-переработчиков кроме нас рассматривал предложение от немецкого "Симплекса" и русского "РосКапитала". Основная часть акций последнего принадлежит государству, поэтому его вывести будет довольно легко - бывшие колонии России болезненно реагируют на малейшие намеки дискриминации и нечестной игры. Они до сих пор опасаются старшего брата, подозревают его в имперских стремлениях и ненавидят, когда с ними не считаются. С "Симплексом" сложнее, "Омега Групп" по сути идентична с ним по своему предложению. Но если находишься в состоянии буриданова осла, когда надо выбрать что-то одно из двух одинаковых, на решение может повлиять самая пустяковая ерунда.
   Джеймс-отец задумался. Марио же напротив стал с оживлением оглядывать сад, сиреневые зонты от солнца, дам за соседними столиками. Он подмигнул одной из них, та демонстративно отвернулась с суровым и неприступным выражением лица, но через минуту метнула ему украдкой многообещающий взгляд.
   - Ты закрутил какую-то фантастическую игру, Марио, - произнес отец. - К чему такие кульбиты? Разве перестали работать старые проверенные методы?
   - Ты имеешь в виду материальное стимулирование лиц, влияющих на результаты отбора? То бишь подкуп? - улыбнулся Марио. - Нет, отец, мы не пойдем на это. Нам это не выгодно. Те, кто получит от нас поощрение, со временем решат, что оно должно быть постоянным. Мы вляпаемся в некотором роде шантаж. Это восток, здесь считают делом чести обдурить и выдоить из белых все по максимуму. Нет, мы должны быть безупречными, чтобы не было ни одного повода шантажировать... Я надеюсь, ты не станешь афишировать перекупленного у каренской освободительной армии лобби в правительстве Тайланда?
   - Не стану. Оно нам пригодится для покупки госакций горнодобывающих предприятий. По моим сведениям недавно были открыты еще два местрождения олова и одно - вольфрама... Господи, Марио, как ты сумел разобрать и запомнить все эти азиатские имена?
   - У меня была куча времени на пароме. Глупый Пушель не мог представить, что я смогу понять тот список на тайском.
   - Я не верю, что пара сомнительных записей сумеет покачнуть мнение жюри. Что ты им предъявишь?
   - Я? Ничего. Фаби предъявит. А ты подпишешь соглашения.
   Джеймс-старший не успел ничего сказать, потому что к Марио белым лебедем подплыла мадемуазель с ногами бесконечной длины и упругой попкой, обтянутой белой полупрозразной юбочкой. Попка и ноги спросили:
   - Молодой человек, у Вас случайно не найдется зажигалки?
   В подтверждение слов ноги с попкой помахали изящной ногтистой ручкой с декадентской сигаретой. Марио с одобрением осмотрел доставленный набор прелестей:
   - Я не курю, но для Вас, мисс, все, что пожелаете!
   Он ловким движением поймал маленького официанта, летящего в другой конец сада, выхватил у него с подноса зажигалку, поднес даме огонек. Та чувственно затянулась, поблагодарила и ушла. Джеймс-отец равнодушно проводил чаровницу глазами. Марио удивился:
   - Тебе она не нравится?
   - В ней нет индивидуальности, - коротко откомментировал отец. - Мне она неинтересна. Твоя мать даст ей фору в сто очков. Вокруг тебя крутятся одни пустоголовые барби. Пожалуй, только Саша выделялась на их фоне...
   - Отец, не надо! Ты же знаешь, что мне больно о ней вспоминать.
   - Это единственная боль в твоей жизни. Благодари судьбу, что боль была такой... Кстати, эта девушка... Мария.... У тебя с ней что-то было?
   Марио покачал головой:
   - Хотел бы, но не вышло. Она дала мне отставку....
   - Она весьма неглупа, - заметил Джеймс-отец. - Практически точно описала инспектору, что там с вами происходило.
   - Нам это на руку - агент должен быть умным в глазах публики.
   Официант, бесшумно скользя по газонной траве, принес крабов, плетеную корзиночку с влажным полотенцем, щипчики, два вида вилок, ножи и соусницу с растопленным лимонным маслом. Джеймс-старший проворчал:
   - Столько барахла на одного бедного краба...
   Официант пожелал приятного аппетита и упорхнул быстроногим Гермесом. До чего шустрый парень, просто виртуоз в своей области! Со вздохами и кряхтеньем были пущены в ход щипчики, осторожно перекушены клешни, устричной вилочкой выскоблено из них мясо, затем подцеплены обычной вилкой и промокнуты в соусе нежнейшие части, незамедлительно оправленные в рот.
   - Вкусно, но долго, - не унимался отец.
   Марио грациозно ел руками, вытирая их периодически о полотенчико и обтирая долькой лимона. Он возразил:
   - Ничуть не дольше, чем пилить стейк.
   Когда с деликатесом было покончено, Джеймс-старший спросил главное:
   - Что предъявит Фабиан и почему именно я поставлю подпись?
   - Меня временно не будет.... Я умру. Видеозапись объяснит, как именно. Еще несколько записей покажут сговор Пушеля и Марии, вернее двух спецслужб - немецкой и русской, объединившихся для устранения американского влияния на среднем востоке и недопущения США в сферы европейской геополитики. Ты как скорбный родитель заявишь в полицию, начнешь меня искать, всплывет видеорегистрация моего похищения. Будут предъявлены доказанные связи Марии с "РосКапиталом" и Пушеля с "Симплексом". Шумиху поднимать не стоит, расследование будет вестись закрыто, с доступом только избранным лицам. Как ты понимаешь, в их круг войдет вся комиссия тендера.
   - Ты умрешь... Ты, вообще, понимаешь, как ты рисковал? Ты мог бы быть на месте того несчастного.
   - Не мог. Я все рассчитал.
   - Каким образом?
   - Я знал, что Пушель не угомонится, и постарается выполнить контракт, он воображает себя арийцем и крайне ответственно относится к обещаниям. Именно поэтому я ушел спать в укрытие той ночью в лесу и оставил у машины свою майку. Именно поэтому я купил днем две черных кепки и вечером подарил мусорщику желтую футболку и одну из кепок. Я знал, что ночью за мной придут, и не стал ложиться. Мне, правда, чуть не помешала Лариса, я встретил ее под утро у бунгало, но этот вопрос было несложно решить.
   - Ты подставил под пулю невинного человека.
   - Этот невинный человек - садист, я навел о нем справки у хозяина кафе, где мы ужинали. У него плохая репутация, он в детстве замучил до смерти не одно животное, такие не останавливаются, и рано или поздно переключаются на людей. Жизнь его была нецелесообразна.
   - Имеешь ли ты право распоряжаться его жизнью?
   - Ты бы предпочел, чтобы убили меня?
   Джеймс-отец умолк, опустил голову, скрестил на груди руки.
   - Скажи-ка, сынок, - с заминкой произнес он, - а если бы Мария ответила тебе взаимностью, ты бы также надумал принести ее в жертву?
   - Она же не ответила, - непонимающе вскинул брови Джеймс-младший, - какой смысл спрашивать?
   - Может, жюри и без твоих финтов бы нас выбрало...
   - Нет, - жестко отрезал Марио, - не выбрало бы. Российская сторона собиралась сбросить расценки до демпинговых. Вот, смотри, здесь обзор кадровых перестановок в отделе по связям с Азией их внешнеэкономичекого ведомства...

* * *

   - Почему ты молчишь?
   - Мне грустно. Я не ожидала этого от Марио.
   - Тебе должно быть не грустно, а страшно. Тебя же обложили со всех сторон - что Пушель, что Джеймс.
   - Я, наверное, уже отупела от страхов. Я устала бояться, я читала, такое бывает, мозг отключает восприятие стресса... Не удивлюсь, если Лариса и Пум Пуй тоже что-нибудь замышляют.
   - За них не беспокойся. Лариса летит к Васе с радостной мыслью о почти двух миллионах. В данный момент она переживает, что Вы заплатили слишком много паромщику, о тебе она уже почти забыла.
   - И что, вот так просто стырила деньги и все?
   - И все. Она очень ловкая особа.... А, вот, ее опять повело тошнить. Разволновалась, от мысли, что паромщик купит новое судно.... Пум Пуй... Он начал вырезать из дерева голову Брахмы с четырьмя лицами, у него неплохо получается. И он сыт.
   - Пума! Иди ко мне, собачина!... Я тебе мясо заказала.. Лопай... Лек, ты не знаешь, я могу собаку вывезти из страны?
   - Можешь, но она не захочет.
   - Пума?... Ты кушай, кушай... Не хочешь со мной поехать?
   - Не хочу. У вас холодно. Лек, ты отвезешь меня обратно? Здесь форменное захолустье, сбегать некуда.
   - Маша отвезет.
   - Отвезу, у меня через два часа паром. На этот раз поедем на поезде. Ты каталась на поезде?
   - Нет, а там есть буфет?
   - Животное, ты животное! Знаешь, как здорово ехать в поезде! По мне так поезд лучше всего. В самолете все слишком быстро, и одни облака, а в машине ноги вытянуть некуда. То ли дело в поезде... Лежишь себе на верхней полке, смотришь, как проплывают леса, домишки, люди, коровы... И от того, что они проносятся так стремительно, кажется, что они особенные, не такие, как в твоей жизни. Что они и не люди с коровами, а марсиане с марсианскими зверьми...
   - Не, марсиане другие.
   - А ты их видела?... Ну, чего замолчала?
   - Не приставай к ней, собакам тяжело говорить помногу.
   - А как же она всю дорогу переводила?
   - Это были ваши слова, не ее.
   - Лек, что мне делать? Прятаться или улепетывать? Чего ждать от этих, блин, акул империализма? Или просто пойти в полицию и заявить обо всем?
   - Как я могу сделать за тебя выбор?
   - У меня еще японец... Неужели, он до сих пор ждет меня?
   - Я не должен говорить...Ну, ладно. Он тебя ждет, он видел твои сайты, ему они очень нравятся. И вообще, все будет неплохо... Если откровенно, то очень неплохо.

* * *

   Рольф Пушель толкнул тяжелую резную дверь. Сколько раз он открывал ее, столько же отмечал, что на резьбу одной такой двери таец тратит лет пять своей жизни, и не считает время потерянным. В просторном холле, прохладном и роскошно отделанном, Пушеля уже ждали. Изящная белая женщина вышла ему навстречу, улыбнулась:
   - Давно ты не заглядывал к нам, Руди.
   - Дела. Не будем тратить время.
   - Тебе как обычно - Николь? У нас есть две новенькие. Одна из Румынии, другая из Литвы. Обе - Николь, блондинки.
   - К черту Николь, - произнес Пушель, глядя в глаза женщины.
   - Ты перешел на таек? Мы их не держим. Этого товара навалом за дверьми.
   - Нет, они мне надоели еще в молодости. У тебя есть что-нибудь среднее, с обычными каштановыми волосами по имени Мария?
   - Мария. Вот как. Теперь Мария. Это надолго?
   - Не знаю.
   - Есть одна Мария. Русская, из Хабаровска.
   Заметив блеск в глазах Пушеля женщина рассмеялась:
   - Русская! Вот в чем дело! - Она хлопнула в ладоши и громко крикнула, - Мария! К тебе господин!
   Женщина направилась к стойке у стены, закурила, откинула со лба пряди и поставила в проигрыватель диск. Рваная и надрывная мелодия разом заполнила все пространство. "Пьяццола, - прошептала женщина, - мы так любим Пьяццолу".

* * *

   Марио, прислонившись к стене, наблюдал, как Маша продвигается в очереди на паспортный контроль. Нет, она совсем не похожа на воздушную Сашу, ничуть не похожа. Она живая. И настоящая. Марио почему-то вдруг представил, как они вместе с Машей ныряют с борта его яхты и ровным кролем плывут по бирюзовому морю. Ловкое и крепкое тело девушки налито мускулами, не нарочито, как у мужчин, а тонко-рельефно, отчего рождается ощущение его молодости и подтянутой свежести. Каплями усыпаны загорелые плечи, волосы почти обесцвечены тропическим солнцем... Марио стряхнул наваждение. Маша, не оборачиваясь, скрылась за пластиковой перегородкой.
   Джеймс легким бегом припустил на стоянку.
   - Я же говорил, что быстро! - сказал он с широкой улыбкой, открывая дверь лимузина. - Я быстро?
   - Быстро, - ответил малыш лет четырех-пяти. - Фаби даже не успел мне про тебя рассказать, как ты летал на вертолете.
   - А чего рассказывать! Мы вот возьмем, да и полетаем.
   - Правда?! - мальчик задохнулся от радости. - А когда?
   - Завтра, Билли.
   - А почему не сегодня?
   - А куда нам торопиться? Мы тут целое лето будем, пока дедушка свои дела не сделает.
   - А какие дела?
   - Важные, Билли.
   - Который дедушка? Мой старый или новый?
   - Новый. Как только он вернется, мы с тобой обратно домой уедем.
   - А в какой дом? В старый или новый?
   - Конечно, в новый. Мальчики ведь должны жить со своими папами.
   - И с мамами. Только мама у меня умерла.
   - Я знаю, парень. Зато вот дедушка тебя нашел и привез ко мне.
   Марио ткнул в плечо Фабиана, поехали мол.
   - Твой отец сумасшедший, - буркнул Фаби. - Ребенка только нам и не хватало

* * *

   ...Изабелла мчалась на своей вороной лошади во весь опор. "Гоп! Гоп!" - кричала Изабелла. Ей не хватало скорости, скорости и ветра, полета и парения. Какое восторженное чувство наполняло ее грудь, не стесненную глупым и жестоким корсетом! Какая завораживающая легкость взлетов и падений пьянила тело! Вперед! Вперед! Туда, где встает солнце! Где едва проснувшиеся лучи несмело выглядывают из-за горизонта и чуть золотят поля и перелески!
   Внезапно лошадь зафыркала, замотала головой и вильнула в сторону. Из-под ее копыт с криком отскочил человек, упал в траву. Взволнованная Изабелла остановила бег, спустилась с седла и склонилась над несчастным.
   - Ах, это Вы! - пылко воскликнула она.
   Несчастный открыл прекрасные фиалковые глаза...
   Маша вздохнула. Нет, все-таки лекции Хокинга. У него точно не будет фиалковых глаз на ничем не стесненной груди. Маша привстала, попыталась достать из багажной полки свою сумку. Из-под ее руки кто-то сдавленно хмыкнул.
   - Ради Бога, извините! - бросилась Маша к соседу с отдавленной ногой. - Я виновата, я должна была предусмотреть, что могу Вас задеть! Я не хотела, извините меня!
   Парень посмотрел на Машу с недоумением:
   - Вы всегда так пышно извиняетесь?
   - Вы не подумали обо мне плохо?
   - Э-э-э...Девушка, с Вами все в порядке?
   Маша осеклась. И в самом деле, коли так осторожничать, никаких сил не хватит жить. Почетная бифуркантша всех времен и народов...
   - У меня книжка волнительная, - пояснила Маша, - видите, каков красавец на закате?
   Она потрясла покет-буком, симпатичный парень улыбнулся. Его серые глаза засияли и стали почти синими. Он сказал:
   - Из отпуска летите?
   - Из командировки.
   - А мы из отпуска. Нас тут шестеро.
   Маша вздрогнула.
   - Вон там наши ребята. Это Эдик... Это Славик... А Вас как зовут?
   У Эдика глаза были карими, а у Славика голубыми. И никаких собак и безногих.
  
К оглавлению
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"