Аннотация: Всем танатофилам посвящается... Венец моего творчества о саморазрушении.
Todesking. Король смерти.
Отстраненный взгляд ползал по стенам квадратного кабинета. Словно паук вылез из глубокой черноты глаз и, семеня по стенке, двигался из угла в угол. Обладатель этого взгляда застыл в офисном кресле. Худое вытянутое туловище, будто расстыкованное со своими конечностями. Расстегнутая рубашка с короткими рукавами. Выражение лица неизменно - полное безразличие.
Тишина правит балом уже несколько минут. Слышно, как шумит кулер в ноутбуке. Неизвестно, сколько бы еще это продолжалось. Однако в один момент человек будто опомнился, встал и произнес:
- Здравствуйте. Я - Король смерти, - лицо его оставалось спокойным, а голос звучал негромко, но уверенно.
- Что?
- Да, Тодескинг, - взгляд его остановился за моей спиной, и он вновь опустился в кресло. - Но я не имею средств выражения себя в этой реальности.
- ???
- Любая попытка будет глупой и примет жалкое земное проявление. Ты можешь видеть лишь человеческое тело, которое, хотя и носит на себе печать моего пребывания, но не имеет возможности отразить, что я есть.
Признаюсь, выглядел Тодескинг неважно. Он чем-то напоминал алкоголика, отсидевшего годик-другой за кражу мешка картошки, и его персона разительно контрастировала с интерьером делового офиса. Небритый, небрежный, с жирными смолянистыми волосами. Он смотрел на меня темными кругами глаз. Заостренный нос и кинжал подбородка обтянуты тонкой кожей, готовой порваться. Губы растянуты в кислой ухмылке. Он невероятно худ, а руки украшают следы порезов. От предплечий до плеч они усыпаны рубцами, чего хватило бы на десяток суицидников.
- И что ты есть? - скептически смерив его взглядом, задал я первый осознанный вопрос.
- Я делаю так, что люди перестают хотеть жить. Убиваю в них стремление к жизни. Это круче, чем просто убивать. Понимаешь? Я бог самоубийц, которому они добровольно приносят себя в жертву.
- Король смерти, значит. А где же корона? Скипетр с черепом вместо рукояти? Где... трон из костей и... одежда из кожи покойников?
- Ты издеваешься? - ответил он с презрением. - Я тебе о чем только что говорил?
- Что тебе нужно от меня? - холодно спросил я.
- Ровным счетом ничего. Ты для меня - формальный персонаж, призванный задавать вопросы. Так что спрашивай, а я буду отвечать, заодно проявляя свою сущность.
- То есть, ты хочешь, чтобы мы кончали с собой?
- Да, так и есть. Я шагаю по планете, собирая урожай человеческих жизней. Чем больше могил будет за окраинами кладбищ, чем больше крови вытечет из распоротых вен, тем сильнее мое влияние. Если существование отравляет вас, и уже тошнит от окружающего мира, то я оказываю вам услугу - опрокидываю в бездну суицидальной депрессии. Обрываю ниточки, связывающие вас с реальностью, выбиваю почву из-под ног. Хотя чаще - табуретку. Вкладываю в трясущиеся ладошки пилюли счастья и усердно намыливаю веревку.
- Зачем?
- Да просто так... Видишь ли, я одинок в своих метафизических муках. Но когда вы чувствуете меня, уже не так скучно. Когда ваши души раздирает страдание или волна отчаяния накрывает с головой... Когда вы не можете удержаться от соблазна кинуться в объятия смерти, чтобы спастись... Тогда я знаю, что вы чувствуете то же, что я чувствую уже многие века. Правда, иногда кажется, что будучи в бренном теле, лишь я один способен на мрак и отчаяние. А так хочется поделиться этим с другими. Поделиться искренне, от всей души...
- Ты жалкий больной человек, - прервал его я.
- Не нужно оскорблений. Сейчас ты находишься в моей картине реальности, а я, соответственно, пытаюсь втиснуться в узкие рамки твоего понимания. И то несоответствие, которое возникает у тебя в голове, заставляет сделать самый простой вывод из всех возможных - 'он просто больной'. Скорее, ты в этой ситуации похож на самонадеянного болвана.
- Не пытайся забить мне голову своей убогой философией. Даже НЛП тебе не поможет.
- Ты, кажется, забыл, зачем ты здесь? Я тебя выдумал не для того, чтобы ты испортил мне настроение, а чтобы было с кем вести диалог. Понятно? Так что знай свое место и задавай хорошие умные вопросы.
Не найдя, что ответить этому чудаку, я решил, что лучше промолчать. Пусть выговорится. Может, полегчает.
- Как ты можешь рассуждать о моей природе, если стремишься обезопасить себя от запредельного всеми доступными способами? Да и не ты один, а большинство. Каждый наглухо закрыт в своей в бетонной коробке. 'Этого не существует, потому что я этого не вижу/не слышу', 'такого просто не может быть', 'это мне не нужно, зачем глупостями голову забивать', - Тодескинг насмешливо менял голоса. - Хочешь сказать, не бывает извержений вулканов, потому что ты живешь в Сибири? И люди не выходят в астрал, потому что ты там ни разу не был? И лейкоциты сейчас не борются внутри тебя с микробами, потому что ты их не видишь? Где ты набрался всего этого дерьма, дружище?
Он улыбнулся мне оскалом гнилых зубов и продолжил:
- Представь картину мира крестьянина: в ней отсутствуют законы астрономии - значит, нет никаких черных дыр и других галактик? В ней нет места вышей математике - значит, нет интегралов, трансцендентных чисел π и e? И для этого крестьянина математик или астроном - есть нечто вроде колдуна, общающегося с нечистой силой, в одном случае, или лоботрясы и бездельники, которые не хотят землю пахать - в другом случае. Музыкант или художник не могут быть адекватно включены в сознание этого крестьянина, адекватно отражены/восприняты им. Все равно, что показать неандертальцу ноутбук. Это сейчас вы знаете про кометы, орбиты планет, принципы дифференциального исчисления и т.п., крестьянин из прошлого не виноват, что он этого не знает. Да, но вы, современные образованные люди, все равно такие же деревенщины для людей, совершающих прорывы в области науки - в этой области познаваемого. А уж как далеки вы от тех одиночек, совершающих прорывы в области непознанного. В области нематериального, духовного, идеального (искусство, религия, философия). И кто вы такие, чтобы давать им свою оценку, а? Разве можно линейкой измерить высоту звука? Циркулем определить оттенок цвета?
- Зря соришь словами - я все равно не воспринимаю тебя всерьез...
- Да уж конечно: разве можно разрушить бетонную стену, так бережно воздвигавшуюся годами? Знаешь, я был о тебе лучшего мнения.
- Ты лучше посмеши меня еще немного. Расскажи, как ты заставляешь людей убивать себя.
- Да, мы отвлеклись от темы. Спровоцировать суицид не так просто. Инстинкт жизни часто мешает. Но человек - существо разумное и чувствующее. Поэтому всегда найдется ахиллесова пята. Как вы там говорите: для умного человека жизнь - это комедия, а для чувствующего - трагедия. Можно сделать ставку на осмысление абсурдности существования. Можно, наоборот, - на интуитивное ощущение трагичности человеческого бытия. Это, кстати, более действенно - эмоции сильнее разума. Вот так я и забираю с собой пропащих, никчемных человечков. Тех, кого вы зовете психами, безумцами, сумасшедшими. Тех, кто живет душой и способен чувствовать меня наиболее сильно - художники, музыканты, поэты. Настоящие Поэты, а не тот пошлый сброд, восхищающийся солнышком и красотами родного края. В общем, лишь ненужный для вас мусор. Вот им, тем, кто не стремится приспособиться к жизни и прогнуться под нее, я и показываю дорогу к иному бытию в смерти, увожу за собой в лабиринты мук. Но я не презираю их, нет, ни в коем случае. Я им сострадаю и сопереживаю. Это то, чего у них никогда не было в реальности.
- И куда ты их уводишь? В Ад?
- Ад, бездна, иной мир... Сколько можно сорить словами, принижая то, о чем вообще мало кто имеет представление?
- Что ж, впечатляет. Но теория есть теория. Продемонстрируй что-нибудь, для наглядности.
- Да пожалуйста. Сказать по правде, я только и ждал этого момента. Покажу, мне не жалко. Никого, - произнес он со странной смесью торжества и жестокости, и шепотом добавил: - Я хочу видеть ваши страдания. Когда недостижимо то, чего вы очень хотите, когда вы разочаровываетесь в жизни и получаете по правой щеке, когда вас втаптывают в грязь, вы становитесь ближе ко мне, мои подданные. Я не буду сулить вам избавления от мук - лишь приумножу их, чтобы слезы стали еще горче, чтобы сердце щемило еще нестерпимее...
Мертвая пустошь. Темно-серое небо над черной землей. Посреди бескрайнего запустения на коленях сидит странного вида человек. Он наполовину гол, на коже видны глубокие царапины и обширные синяки. Та одежда, что еще осталась на нем, свисает клочьями, открывая все новые раны. Некоторые из них кровоточат. Человек сидит, склонив голову, и длинные черные волосы спадают на лицо, скрывая его. Кажется, он напряжен до предела, и лишь какая-то неведомая сила не дает ему взорваться. Вдруг по телу пробегает волна крупной дрожи. Он резко вскидывает голову, открывая бледное лицо с глубоко посаженными воспаленными глазами. Его ладони еще крепче обхватили предплечья, а ногти впились в израненную кожу. Человек стонет и, продолжая истязать свою плоть, раскачивается из стороны в сторону. Стоны становятся громче - и вскоре истошный крик, нечеловеческий вопль вырывается из его глотки. Он кричит так, будто с этими звуками измученная душа может покинуть обреченное тело. Однако через некоторое время он вновь опускает голову и затихает. Птицы, черные как проклятая его рыданиями земля, безмолвно кружат над ним. И никого, кроме них, нет во всей бесконечности его мучений. И вдруг пространство искажается, размывая последние очертания сидящего на коленях человека и темно-серого неба, приютившего падальщиков, кружащих над еще живой добычей. Из хаотичного кружения выплывает новая четкая картина.
Тесная больничная палата. Стены выкрашены в белый цвет, чтобы не раздражать ее обитателя ни малейшим ярким штрихом. Комната лишена мебели, исключая старую железную кровать. В углу палаты сидит сжавшийся в комок человек в такой же белой, как и стены, одежде. Глаза его, наполненные страхом и ненавистью, устремлены в противоположный угол комнаты. Кажется, он видит нечто, заставляющее его съеживаться в ужасе и сильнее вжиматься в стены. Неожиданно он вскочил на ноги, и без того бледное лицо приобрело зеленовато-синий оттенок. Он будто задыхается и не может проглотить огромный ком в горле, что мешает ему дышать. Взгляд его все так же прикован к Нечто в углу комнаты. Но, видимо, оно начинает движение в его сторону, потому как он передвигается по камере, прижимаясь ладонями к стене, будто хочет исчезнуть внутри нее. Сначала движение было медленным, крадущимся, но через несколько секунд ужас полностью овладевает им - и он начинает беспорядочно кружить по комнате, натыкаясь на стены и запинаясь о железные ножки кровати. Человек прыгает и подергивается, а потом и вовсе валится на пол, извиваясь в конвульсиях, выкрикивая неразборчивые фразы и будто отталкивая кого-то. Но в конце концов глаза его закатываются, но на лице так и остается восковая маска непередаваемого ужаса и омерзения. Постепенно прекращаются судороги и тело становится похоже на неподвижный труп. Но человек жив. И обречен. Однако через мгновение, словно вихрь, закружившийся на пустом месте, образ меняется, расплываясь в бесформенные волны, в беспорядке кружащиеся в обезумевшем пространстве.
Из хаоса возникает новый, довольно разборчивый пейзаж. Опушка древнего полусгнившего леса. Между поваленных стволов мертвых деревьев виднеются клочки бурой, покрытой темным мхом земли. Лес стоит на краю заброшенного кладбища. Всюду виднеются покосившиеся кресты и могильные плиты, перемежающиеся с безликими скульптурами, оплетенными темно-зеленым кустарником. Тропинки вьются меж могил, уводя вглубь последнего пристанища усопших. По одной из них в задумчивости бредет высокий человек в темном плаще. Он, казалось, плывет над землей, не касаясь почвы ногами. Время от времени он останавливается у заросших плющом мраморных плит и долго не отходит от них, словно ведет телепатическую беседу с давно умершими. Он - единственный житель мрачной обители смерти и тления. Угнетающе-темное небо отражается в его холодных глазах, а красные листья покрывают легкими прикосновениями плечи и голову. Все здесь дышит давно умершим воздухом и истлевшими воспоминаниями парящего над могилами, одинокого и такого же мертвого человека в старом плаще.
И вновь взвившаяся материя изменяет картину перед моими глазами. На сей раз это пустая комната с высоким потолком и темными стенами. С потолка свисает провод, на конце которого болтается перегоревшая электрическая лампочка. Посреди комнаты лежит полуодетый человек. Он будто начал снимать с себя одежду, затем вдруг передумал и свалился прямо на бетонный пол. Окно распахнуто. В лицо лежащему дует холодный осенний ветер, мелкие капли дождя усыпают пол под окном. Человек лежит в странной неудобной позе, он абсолютно неподвижен. Лишь вздымающаяся время от времени грудная клетка говорит о том, что он еще жив. Выражение абсолютного равнодушия и беспомощности застыло на его лице. Но страшнее всего его глаза - глаза мертвеца. Их обволакивает пелена обреченности и невыразимой тоски. Кажется, он раздавлен безысходностью этой боли. Пальцы время от времени сжимаются в кулаки, заставляя костяшки становиться белыми, и вновь раскрываются, оставляя на полу кровавые следы. Силы его иссякли. Он не может ни кричать, ни плакать, ни действовать хотя бы как-то. Он может лишь лежать на промерзшем бетонном полу, размазывая собственную кровь обессиленными руками, и ждать когда же разорвется его сердце под прессом бесконечной муки. А потом все закончилось...
Все четверо были разными людьми. Но везде был он один - Тодескинг - Король смерти, проходящий сквозь череду своих воплощений, но так и не раскрывшийся до конца.