Аннотация: Меленькая школьная драма. См. сборник АСТ "Школа: Остаться в живых"
Александр Егоров
Я не буду скучать
рассказ
Витюша сидит с гитарой на подоконнике. За окном темнеет, и витюшино лицо в полумраке выглядит значительным.
Зачем в собственной квартире сидеть с гитарой на подоконнике? Это олдскул. Русский рок. Нам не понять.
Сумка с учебниками валяется на полу. Дома - никого, только телевизор бормочет в родительской комнате. Раскрытый ноутбук светится на столе. Это дешевый "acer", дрянной, медленный. На экране...
Витюша прислоняет гитару к батарее (гитара вздыхает вопросительно). Подходит к столу. Поправляет веб-камеру (круглую, на клипсе, с темным глазком). Возвращается.
Так. Теперь на экране - его силуэт и черный квадрат окна. Цепочки огней в доме напротив похожи на елочные гирлянды.
Витюша шмыгает носом. Тянется, включает лампу из "икеи", на гибком кронштейне. Все в порядке, теперь его видно.
Глаза у Витюши - голубые, почти васильковые.
Волосы соломенного цвета.
Футболка с "арией".
Вот сочинить бы клевую песню, думает он. Закачать на "трубу", а потом проснуться знаменитым. Поклонницы в подъезде, стены исписаны граффити, тысяча друзей в "контакте".
И больше не надо будет дрочить на чье-то видео. Это будет уже неактуально. Один раз едва не уронил ноутбук в ванну. А если бы уронил? Тут бы ему и п*ц пришел. Дрянь, конечно, дешевка, а все же подарок на ДР. И какие мысли возникли бы у родителей? Легко представить, какие.
Хотя всегда можно отмазаться - ну, скажем, готовил там реферат.
В ванной, ага.
Вот зря я об этом вспомнил, думает Витюша.
* * *
- Так они и будут сидеть тут и дрочить, - говорит Светка с уверенностью. - От школы до пенсии. Кому они там нужны. Они и здесь-то никому не нужны. Тебе вот нужны?
Маша смотрит на нее, улыбаясь.
- Мне - нет, - говорит она.
У Маши точеный носик и серебряная заколка в волосах. На холодильнике в ее кухне - магнитик: "Ялта".
Светка белыми зубками кусает пирожное.
- Нет, я даже не про секс, - начинает она снова. - Им же самим ничего от жизни не нужно. Им нужно пиво бухать каждый день. И чтобы жена сидела на кухне и обед готовила. Не, ну она еще и работать должна, как лошадь, чтобы обед мужу было из чего готовить. Это понятно. Они уже сейчас такие, я что, не вижу?
Маша грустно кивает.
- И Витюша твой - он такой же. Надо же, песни он пишет. Русский рок! Да потому и русский, что он по-английски не понимает нихрена. И учиться не хочет. Так что я тебе реально говорю - уезжай и оставайся, - она гремит чашкой и смотрит на Машу из-под стриженой челки. - Нечего тут ловить. Английский у тебя как родной. Такой случай дается только один раз.
- Да не хочу я там оставаться.
- Ну и зря. А я бы на твоем месте точно осталась.
Маша смотрит на магнитик. На магнитике - пальма и фальшиво-лазурное море.
- Тебе хорошо, Светка, - говорит она задумчиво. - У вас с Даником - любовь. А у меня... даже не знаю.
- Лозинский не такой. Он с отцом в Англии был уже два раза. Если надо, у него вообще проблем не будет там учиться. Или работать. Без гранта без всякого.
Тут Светка останавливается. Берет тирамису с тарелки. Гордость на ее лице. Конечно, ведь у нее есть Дан (он просит, чтоб его Даном называли, а не Данилом, и уж точно не Даней).
Маша улыбается. Губы у нее - как нарисованные, алые без всякой косметики.
- Ты меня тоже будешь этим грантом попрекать? - спрашивает она.
- И не подумаю.
- Какой смысл от этого гранта. У нас с матерью денег ни копейки. А кредит ей не дадут, я уже спрашивала.
- Не дадут?
- Мать, мне кажется, вообще против. Она так-то вслух не говорит, но...
Маша отводит взгляд. За окном кухни - мерцающие огнями высотки. Светка туда не смотрит, она осторожно берет чашку за ручку, пьет остывший чай.
- А что говорит? - интересуется она.
* * *
- Нет, будь она постарше... ну, хотя бы года на два... а так - что это: пятнадцать. Вы же все не хуже меня понимаете, Лариса Васильевна.
Женщина лет сорока держит трубку возле уха двумя руками, будто она свинцовая. В кафе на четвертом этаже - приглушенный свет. Больше никто не придет, из офисов все разбежались.
- Неправда, неправда, - возражает она в трубку. - Там как раз все было честно. Маша отослала свои работы. Сочинение на английском. Вы же знаете, с этим у нее... да. Нет. А зачем школу извещать? Это негосударственная программа... И потом, а если бы мы ничего не выиграли? Пошли бы только лишние разговоры...
Женщина умолкает. На том конце провода ей внушают что-то - громко и настойчиво, по-учительски.
- Да я с вами полностью согласна, Ларисочка Васильевна, - говорит женщина, перемещая трубку к другому уху. - Я, как мать, полностью себе отдаю отчет... но мне кажется, не надо ставить вопрос так однозначно... безапелляционно... вот вы бы свою дочку... что?
Несколько минут она слушает. Ее лицо меняется.
- Ну да, конечно, - говорит она другим голосом. - Тут вы правы. Я тоже эту передачу смотрела... по НТВ, да... а вот в Турции мы как раз и не были. Мы этим летом отдыхали в Ялте...
Урчание в трубке сбавляет обороты.
- И не говорите, Ларисочка Васильевна. Кипарисы, акации... как в детстве... и Машеньке так понравилось. Она даже познакомилась с одним мальчиком... ну, такой черномазенький, из армян, наверно... нет, ничего серьезного. Что вы. Она у меня еще...
Разговор переходит в правильное русло. Женщина улыбается. Рассеянно оглядывается на аккуратные ряды столиков, смотрит в окно: там - темнеет... кассу сняли, теперь прибраться немножко - и можно закрывать.
* * *
Витя выходит из ванной. Ноутбук несет перед собой - на всякий случай. Замедляет шаг, прислушивается: никого. В родительской комнате телевизор о чем-то рассказывает.
"Acer" он кидает на диван. Берет в руки гитару, прижимает пальцами струны. Бррень! - звучит вялый аккорд. Затем гитара летит туда же.
Скучно.
На стене - галерея русского рока. Здесь же висит кожаная куртка-косуха. Он в ней не ходит, но иметь нужно. Это же олдскул.
Из кармана куртки Витюша достает пачку сигарет.
Со скрипом отворяет пластиковую раму. Морозный воздух заползает в комнату. Внизу разноцветные огоньки мигают, перемещаются. Так было всегда, так будет и завтра. Надо про это песню написать.
Он чиркает зажигалкой.
Слова складываются в строчки. Нет, все не то. Не то.
У людей на плакатах (оглядывается он) как-то получалось. И телки их ждали и мерзли под окнами. А ведь тогда не было ни "трубы", ни "контакта".
В комнате пищит телефон: ему пришла смс-ка. Он читает, самодовольно улыбается. Подумав, делает звонок.
- Спасибо, Машка, - говорит он в трубку. - Я помню. Нет, еще не записал... горло болит. Ага. Ты принеси мне завтра английский, ладно?
В трубке слышно возмущение.
- А что? Ты уедешь, кто мне будет английский делать? - говорит Витюша, посмеиваясь. - Да ладно... шучу, шучу...
Трубка успокаивается.
- Окей, - говорит Витюша. - Завтра увидимся.
Сигарета летит за окно. Теперь надо проветрить, а то в полвосьмого мать вернется.
* * *
Утром в школе Маша держится независимо. Ей кажется, что все смотрят на нее, включая мелких. На ее тонких губах - презрительная улыбка. А так она спокойна, даже очень спокойна. Легко догадаться, чего ей это стоит.
На перемене Витюша ее догоняет.
- Спасибо за английский, - говорит он. - Я на химии все переписал. Вот.
С этими словами он протягивает ей тетрадку.
- Ты прочитал? - спрашивает она, слегка краснея.
Витюша мнется.
- Ну... - начинает он. - Ты же не думаешь, что... короче, ты поезжай. Надо так надо. Потом же все равно вернешься, так?
- Will you miss me? - спрашивает Маша тихо.
Пятиклассники несутся мимо с визгом. Один цепляет Машку за руку, успевает получить оплеуху.
- Чего ты говоришь? - хмурится Витя. - Прости, я не слышал.
- Так. Ничего. Учи английский.
Следующий урок - история. Лариса Васильевна - жуткая молодящаяся дама музейного вида; зато голос у нее правильно поставленный, педагогический, уверенный. История для нее - точная наука. А точнее любой истории - методичка, спущенная из отдела образования.
Она поблескивает очками и говорит, говорит, говорит.
- Ключевая роль Иоанна Грозного в становлении российской государственности еще недавно подвергалась сомнению, - вещает она. - К счастью, в последние годы все вернулось на свои места. Cегодня не так важно, за что именно Иоанна Четвертого прозвали Грозным, важно, что в его время государство было крепким, как никогда до тех пор, и Россию уважали на Западе...
Она переводит дыхание, впечатленная важностью момента. Окинув класс орлиным взором, продолжает:
- И особенно печально видеть, как впоследствии это уважение разрушалось и разбазаривалось - как в давние смутные времена, так и в совсем недавние... Наше поколение все это видело... Очевидно, что России необходима сильная рука, какая была у царя Иоанна Грозного!
- Бред, - тихо говорит Дан (он сидит у окна и рисует что-то в тетрадке). - Полный бред.
Но Лариса Васильевна не слышит.
- Конечно, несогласные всегда будут, - говорит она. - Достаточно послушать западных псевдоисториков, которые специализируются на охаивании России... Случается, я по долгу службы пересматриваю передачи на канале "discovery". Там царя Ивана называют не иначе как патологической личностью, - она оскорбленно блестит очками. - Выпячивают, что называется, не лучшие его черты, и акцентируют внимание только на них. По-вашему, это научный подход? Вот вы, Парфенова, что думаете?
Машка вздрагивает.
- Не знаю, - говорит она. - Наверно, ненаучный.
- Где-то вы в облаках витаете, Парфенова. И я даже знаю, в каких облаках.
Машка бледнеет. Поднимает глаза на учительницу.
- Это здесь вообще ни при чем, - говорит она.
- Отчего же. Где вы там собираетесь учиться? В Лондоне? Представляю себе, чему они вас там научат.
- Я не знаю, что будет там, - звенящим голосом произносит Маша. - И вы не знаете. Вы там не были никогда. Зачем же говорите?
Лариса Васильевна картинно разводит руками.
- Ну, примерно этого я и ждала, - говорит она. - Вот они, эти западные благотворители. Они там только и рассчитывают на нашу молодежь. Думаете, вы там только английским будете заниматься? Не-ет, Мария. Там у вас будет совсем другая история. И в прямом, знаете ли, и в переносном смысле. Вы читали, как о России отзывался Уинстон Черчилль?
Но Маша не желает этого знать. Она поднимается с места, подхватывает сумку и идет вон из класса. Витюша недоуменно смотрит ей вслед, Светка качает головой.
Дверь захлопывается. Рослый Дан (тот, что сидит у окна) негромко, но отчетливо хлопает в ладоши.
- Лозинский, вы хотите следом? - Лариса Васильевна переводит прицел на него.
Дан смотрит на нее с усмешкой. Он абсолютно спокоен. Он похож на юного Элвиса, поневоле думает учительница. Да к тому же сын богатых родителей. Умница и отличник. И от этого досадно втройне.
- Вы совершенно напрасно думаете, Лариса Васильевна, что вся история замыкается на России, - говорит он (ее же языком, негодяй!). - За границей тоже есть кое-что интересное.
- То-то вас всех туда и тянет! Ну и давайте, уезжайте! Все уезжайте! Мало там проституток в борделях!
Тут Лариса Васильевна понимает, что сказала лишнее. Она даже напрягается слегка, заметив, как Лозинский отмечает что-то в своей тетрадке - но, прищурившись, видит: тот просто нарисовал ее портрет.
На поллиста - уродливая драная ворона в нелепых очках.
Очень похоже.
- А ваш Иван Грозный был параноик и сексуальный маньяк, - говорит Дан, отложив ручку. - Может, поэтому он вам и нравится?
- Выйдите вон, - взвизгивает Лариса Васильевна. - Вслед за этой вашей... англичанкой...
- С удовольствием, - улыбается Даник.
Не спеша собирает вещи.
Светка смотрит на него и не понимает. Даже привстает, будто хочет бежать тоже. Он останавливает ее жестом:
- Я пойду. Не надо волноваться. Пока-пока.
Дверь за ним захлопывается. На столе остается лежать листок с нарисованной вороной.
Можно продолжать урок.
* * *
С черным портфелем под мышкой Дан выходит в пустой коридор. Оглядывается. Отсюда некуда идти, кроме как на лестницу.
- Машка, - говорит он мягко. - Что ты расстраиваешься? Было бы из-за кого.
Маша поднимает глаза. Алые губы - слегка приоткрыты.
Он что же, вышел за ней?
- Со мной все в порядке, - отвечает она. - Но все равно спасибо.
Он поправляет ее локон. По-дружески.
- Как приедешь - сходи на London Eye, - говорит он. - Колесо обозрения. Довольно круто, особенно когда темнеть начинает. Фотки выложишь?
- Дан, - начинает она и останавливается.
- Что?
- Я, может быть, еще никуда и не поеду.
Ей трудно объяснить ему, почему это так. Его отец может вынуть две тысячи евро из жилетного кармана, как раньше говорили. А ей надо больше. У Машки не хватит денег даже на месяц проживания. Даже на самолет не хватит.
Вряд ли он должен знать об этом.
- Я хочу, конечно, - говорит она. - Хочу поехать. Только тут мама одна останется. А ее вот-вот с работы уволят. Из офисного центра все арендаторы разбежались, выручки нету...
- У нее кафе? - кивает Дан с пониманием.
Ага, конечно. У нее кафе. У нее, если честно, зарплата двадцать тысяч. И вынести из этого кафе особо нечего, разве только чай "липтон" и колбасу полукопченую. Но об этом уже нет смысла рассказывать. Он не поймет, как можно так жить.
- Если я не уеду, я уйду из этой школы, - признается она вдруг. - Я не могу больше. Все будут смеяться.
- Я не стану, - отзывается он.
- За спиной все шепчутся. Надоело.
- Я не шепчусь.
Губы у него - красивые, и улыбается он красиво, хотя и насмешливо, как главный герой в фильме "Сумерки". Опасно улыбается.
И тогда звенит звонок. Хлопают двери, и гул голосов выплескивается на лестницу. Но Маша не оборачивается.
- Все кончилось, - говорит Дан. - История кончилась.
Светка смотрит на них с верхней площадки. Даник видит ее, а Машка - нет. Лицо у Светки идет красными пятнами.
* * *
Такое же у нее лицо и вечером, после рюмки ворованного коньяка и двух пирожных. Они сидят вдвоем на Машкиной тесной кухне, где холодильник с Ялтой; часы подмигивают зелеными цифрами на микроволновке; в окне виден дом напротив, где Даник живет, и Светка нет-нет да и взглянет туда.
- Нет, ну правда, он у тебя симпатичный, - оправдывается Маша, тоже краснея. - Он мне просто сказал, чтобы я не расстраивалась.
Светка глядит на нее, подперев голову рукой.
- Дурочка ты. Я не ревную. Куда он денется. Давай-ка лучше...
Коньяк неумело разливают по рюмкам.
- А что, отец не заметит? - смеется Машка.
- Я туда заварки добавлю. Цвет тот же.
Подруги смеются. Это страшно весело. Только нужно закусывать пирожным. Светка не забывает: зубки у нее белые, острые.
- И потом, мы же подруги, - Светка берет Машу за руку, перебирает ее пальцы. Пальцы у Маши красивые. Правда, ногти она не красит. С ногтями у нее и так все в порядке.
- Коньяк лучше, чем пиво, - оценивает Машка чуть погодя.
- А то. Это тебе не с Витькиными друзьями в подъезде тусить. С семками и баллоном "жигуля".
- Ну, ты скажешь, - Машка смеется.
Что-то ей жарко. Можно снять кофточку (через голову). И остаться в одной маечке.
Светка смотрит на это с любопытством.
- Давай я тебя сфоткаю, - предлагает она. - Да не бойся. Шикарно выглядишь. So sexy. Смотри сама.
Она протягивает Машке телефон: на экранчике - смеющаяся полуголая девчонка с алыми губами, - взять бы да поцеловать без промедления.
- Офигенно, this is Madonna, - объявляет Светка. - Давай еще.
Чудесно получается. Вообще все просто чудесно. Когда мать приходит с работы, Маша уже спит в своей комнате. Рюмочки чисто вымыты и спрятаны в сервант. Никаких следов. Только кусок пирожного остался в холодильнике - для мамы. Даже если кто что и заподозрил...
Стараясь не шуметь, мать наливает чай. Задумчиво трогает пирожное ложечкой. На дверце холодильника - магнитик с Ялтой.
Хорошо было в Крыму. Как в детстве.
Машка спит. Пусть спит. Утром спросить ее - может, передумала?
* * *
Утром в школе все идет как-то неправильно. Еще в гардеробе Машка уронила сумку. Нагнулась поднять и заметила, как на нее смотрит охранник. Смотрит и только что не ржет, бритый даун.
Это было довольно странно.
Маша смотрится в зеркало. Ерунда, все с ней в порядке. Даже глаза не красные. Коньяку-то вчера хватило всего на две рюмки. Или на три?
На литературу можно особо не спешить. С литературой у нее тоже все неплохо.
Тут в сумке пиликает телефон. Машка ищет его в глубине, достает. Номер незнакомый.
Она подносит трубку к уху и слушает на ходу. Но почему-то останавливается.
Младшеклассники ее обгоняют, болтают о своем. А то, что слышит Маша в телефоне, заставляет ее побледнеть.
- Я не понимаю, - говорит она. - Вы кому звоните?
Она щелкает слайдером. Все еще моргает изумленно. Потом отключает телефон.
- Привет-привет, - говорит она всем.
Светки нету. Вот смешно. Позвонить ей, что ли? Как она после вчерашнего? Или дать выспаться? Однозначно, так будет гуманнее.
Девчонки целуют ее, как ни в чем ни бывало. Как-то даже по-новому нежно. Загадочно.
Да ладно, ерунда. Показалось.
На литературе она ловит витюшин взгляд. Глаза у Витюши голубые, прозрачные, как льдинки. Почему она раньше этого не замечала?
Вот и звонок. В коридоре Даник подходит к ней. Отчего-то он грустен. Оттого, что Светки нет?
- Она болеет, - оправдывает Маша подругу. - Мы вчера немножко много выпили.
Почему-то он не смеется.
- Маш, скажи... тебе правда так деньги нужны? - спрашивает он.
- Если честно - да.
А что тут скрывать. Вчера он смотрел на нее так... что теперь она не хочет ему врать. Или не может. А чего она хочет - с этим трудно разобраться, и он это тоже понимает.
- Я понимаю, - говорит он. И делает самую неожиданную вещь из всех возможных: разворачивается и уходит.
Она глядит ему вслед в растерянности.
Может, позвонить Светке? Может, что-то произошло у них вчера, а она не в курсе?
Маша включает телефон. Свалилось с десяток непринятых звонков. Все от незнакомых. Вот это вообще чрезвычайно странно.
И Светка не откликается. Просто не берет трубку.
Еще два урока проходят тускло и бессмысленно. Наконец Маша понимает: что-то все равно не в порядке.
Собирает вещи и спускается в гардероб.
Охранник по-прежнему там. Сидит и лыбится.
- Что-то не так? - Маша глядит на него в упор. - Какие проблемы?
Ему и тридцати нет. Откормленный бездельник. Правильно Светка говорила про таких: будут сидеть до пенсии и х* пинать. Противно даже подумать, зачем они в школу идут.
- Проблемы-то у вас, девушка, как я посмотрю, - цедит он. Губы у него - как две сосиски, мерзость какая. - Хотя что еще проблемами считать.
Маша чувствует неладное. Но охранник уже уткнулся в монитор. Там - картинки с видеокамер, знает Маша. А может, и еще на что-нибудь можно настроить.
На улице она поправляет шарфик и видит, как по ступенькам торопливо спускается Витюша.
- Погоди, Машка, - окликает он. - Я с тобой.
Без особой охоты она идет с ним рядом.
- Маш, - говорит он. - Тут такое дело.
Она смотрит на него искоса.
- Я же не знал ничего. Я не думал, что у тебя все так серьезно.
- Вить, - она берет его за руку. - Я давно хотела тебе сказать... все и было серьезно. До вчерашнего дня. Ты такой классный, но...
Он слушает и не догоняет, как будто хотел услышать совсем другое. Маша хмурит брови. Определенно, что-то здесь не так.
- Не, я все понимаю, - уверяет Витюша. - Только... может, зайдем ко мне? Ну, просто посидим. Музыку послушаем.
Его дом уже рядом. Вон он виднеется. Длинная девятиэтажка. В подъезде пахнет мусоропроводом. Вечерами там собирается целая компания соседей. Без конца курят и пьют пиво. Как-то все это не очень заманчиво.
- Нет, Витька. Я не могу сегодня.
Он замедляет шаг. Как вдруг его переклинивает не на шутку:
- А почему нет? Потому что надо иметь два косаря евро? За поцелуйчик, да? Ты теперь бесплатно не знакомишься?
- Ты охренел? - Машка уже заносит руку, чтобы влепить ему пощечину. Но удерживается. Слишком много новой информации.
- Я же видел, - бормочет Витька, а сам хватает ее за руки. - Там уже двести заявок на "лавпланет". Еще бы, такие фотки. Эротические. Не, я все понимаю. Тебе деньги нужны. А без денег никак, да? Без денег я типа сегодня не могу?
- Какой еще лавпланет? - Машка вот-вот вцепится ему в морду.
- С фотками, да. И с телефоном. "Дорого продам первую ночь". Значит, ты ради своей Англии вообще на все согласна? Так сказала бы раньше... а то строила целку из себя...
Удар все-таки достигает цели. Витюша отвечает без промедления. Между двумя щелчками Машка наконец понимает, в чем дело.
Фотосессия на кухне.
Светка.
Cв-волочь.
И тут Маша пропускает удар. Витюша, может, и не хотел. Но его кулак приходится прямо в грудь.
Сказать по правде, это очень больно.
Машка заливается слезами.
Когда сзади подъезжает белая "пятерка", Витюша делает шаг в сторону.
- Стоять, - говорят оттуда.
Двое парней в линялом камуфляже как-то очень ловко выходят из машины. Витюшу держат под руки.
- Где-то я эту фотографию уже видел, - ухмыляется один. - Ну чего, в отдел? До выяснения?
- Зачем в отдел, - говорит другой. - Просто покатаемся. В воспитательных целях.
Машка уже на заднем сиденье, подпираемая плотным чуваком в камуфляже. Ее сумочка поднята с асфальта и отправлена вслед за ней.
Витюша отступает на шаг.
- Свободен, - говорят ему.
Он хлопает глазами.
- Вали отсюда, герой-любовник, - говорят ему. - А то и для тебя наряд вызовем.
Тот, что за рулем, оборачивается к Маше:
- Дело в том, что в нашем районе все подобные объявления размещаются строго через нас. Я понятно излагаю?
- Ничего я не объявляла, - всхлипывает Маша.
- Факты говорят об обратном.
Второй ласково поправляет на Машке курточку. И вот это еще страшнее, чем болтовня с переднего сиденья. Вот это по-настоящему страшно.
- Да ты успокойся, - говорит он ей. - Про первую ночь - это у тебя хорошо расписано. Ну, так ночь-то еще и не началась. Есть время пообщаться.
Длинная серая девятиэтажка проползает мимо, все ускоряясь. Маша оборачивается: Витюша стоит вдалеке и смотрит.
Чувак в камуфляже достает сигареты:
- Куришь? Нет? Правильно. Зачем тянуть в рот всякую гадость.
Маша не знает, что теперь делать. И просто закрывает глаза.
* * *
Когда она открывает их снова, белая "пятерка" уже катится прочь, подмигивая алыми фонариками. Поддает газу, и в воздухе повисает сладкая бензиновая вонь. Сладкий вкус и во рту - от дрянного ментовского коньяка. Коньяк бывает разным, понимает Маша. И жизнь бывает разной. На вкус и даже на запах.