В начале был сон: я один в ночном лесу с топором в руке. Мне немного страшно, хотя знаю, что волков и медведей в этом лесу нет. Надо найти сухое дерево, чтобы срубить его для потухающего костра. Я иду в темноте от дерева к дереву - какое из них сухое?
Не видать ни веток, ни листьев, поэтому прикасаюсь к стволам ладонью, чтобы определить на ощупь, это осина или береза. Засыхают на корню осины, продолжая стоять, пока не упадут.
Упавшие для костра не подходят, найти надо "звенящую", то есть ту, что отбросила листья по какой-то причине год или два назад. Древесина у нее крепкая и сухая, горит замечательно в любую погоду, не то, что эти гнилушки под ногами.
Днем искать легко - иди по лесу да разглядывай верхние ветки деревьев. Стоит, а листьев нет, значит, можно приблизиться и проверить ствол на предмет внутреннего содержания. Или предмет на содержание внутреннего ствола. Играешь словами, разглядываешь потемневшую кору и муравья, бегущего по ней вверх разведочными зигзагами. Хлопнешь обухом по стволу, муравей делает разворот на двух задних лапах и мчится по прямой вниз к земле. Дождешься, когда он добежит до уровня травы, и можно начинать потихоньку рубить. А куда спешить? Ты нашел, что искал. Запас дров - на сутки.
Но в моем сне - ночь. Я ищу ночью. Вот на ощупь кажется, что передо мной осина: кора внизу шершавая и бугристая. Размахиваюсь и делаю топором первый удар. Звук глухой и плотный, а должен быть резким и звенящим. Прикасаюсь ладонью к надрубленной коре: она влажная от сока. Я - ошибся, дерево живое. Иду к следующему дереву, размахиваюсь, бью - живое. К следующему - живое. Я тут весь лес перерублю, говорю сам себе и - просыпаюсь, сжимая в кулаке приснившийся топор.
Дров для костра не нашел, но мне и не надо: я проснулся дома в кровати под одеялом. Хорошо, что не в лесу, а то действительно покалечил бы топором все деревья. Кажется, именно об этом я подумал, прежде, чем вновь заснуть.
Гадать по утру, что за лес да что за топор, я не стал. Всё понятно: лазил я когда-то ночью по лесу, искал дровишки. В подсознании - там вечный кипиш. Память булькает и парит, пузырьки пережитых мгновений взлетают из разломов коры мозга и лопаются, разбрызгивая капельки чувств по ту сторону глазного дна.
Но через несколько дней, вернее, ночей, этот сон повторился с той лишь разницей, что я успел подумать: опять мне надо найти это проклятое сухое дерево. А дальше - бум, бум, бум по живым деревьям.
У меня раньше бывали сны, которые повторялись раз за разом. Долго мучил тот, где я все время падал с обрыва или крыши. Давненько я не срывался с кручи по ночам, наверное, расти перестал. Даже в ширину. Даже животик.
Третий раз мне сон "с топором" привиделся совсем недавно, где-то месяц назад. И уже не отпускал, не забывался, не перекрывался делами и заботами. По нескольку раз в день я возвращался к увиденному и размышлял: почему мне снится этот лес на Антроповской горке?
Ну, ходил там ночью лет десять назад, ну, искал. Так ведь нашел же я тогда сухой стоящий дрын! Нашел на ощупь, срубил, притащил. Он горел до рассвета. Почему мне упорно снится, что рублю не те деревья? Куда пропал из памяти кадр найденного тогда сухостоя? И сколько можно просыпаться "с топором в руке"?
Антроповская горка не только стала являться по ночам, но постепенно выросла и замаячила перед глазами с утра до вечера при любой погоде, а особенно при ясном солнце. Река, зеркальная гладь которой движется вдоль высокого берега. Сверху нависают теряющие опору гигантские сосны , которым суждено скоро пасть в бою с водным потоком, а рядом, на пологом склоне, плотный строй зеленых остроконечных верхушек - как пики на шлемах храбрых молодых ратников, приготовившихся к битве и не желающих отступать.
Это горка - она недалеко от Тюмени, километров сто по прямой, но река там другая, не Тура, и течет она не с юга, а с севера Урала, и всё там другое, потому что я на той реке вырос, и горку видел всегда на горизонте, когда гостил в детстве у бабушки. Потом, когда повзрослел, и все сибирские горки вдруг стали крошечными по сравнению с увиденными в Крыму и Сочи, я один раз приехал к Антроповской, чтобы исполнить детское желание - узнать, а что видно с ее сорокаметровой вершины?
Приехал на машине с сыном и молодым коллегой. Они предлагали рвануть куда-нибудь на Урал, я говорю, а давайте сначала на Антроповскую сгоняем. Что там интересного? - спрашивают. На ней был жертвенник древних арийцев, шурующих в Индию четыре тысячи лет назад, - отвечаю, припомнив некоторые рассказы своих родственников. Неужели? Поехали!
И мы - приехали. Не, не в смысле, что попали в неприятную историю. Нормально всё было, без идолов и демонов. И в прямом, и в переносном смысле. Даже разговоров о политике и президенте не вели. Да и о Боге - тоже.
О чем тогда говорили ночью у костра? О Зеланде, Сириусе и незаконченном гештальте в суетливых поисках национальной идеи. Глубина размышлений увеличивалась по мере приближения к донышкам двух бутылок - главному результату познавательных походов на природу.
Две недели назад поехал я на кладбище прибрать перед Троицей могилку сына. Всё сделал, всё прибрал, потом поставил на столик у могилки термос, налил в его железную крышечку чай. Смотрю на родное лицо в камне, полировка черного гранита отражает солнечный свет, сделал глоток, глаза на секунду отвел от лица на плите и раз, какая-то быстрая тень скользнула по векам. Оглянулся - никого рядом нет, а откуда подвижная тень?
Поднял глаза к небу, вокруг высокие стройные сосны, верхушки качаются слегка на ветру, и одна - качнулась к солнечному диску и на мгновение прикрыла его. Потом опять яркий свет. Как на Антроповской горке, на которой солнце светит всегда из-за стволов или верхушек сосен.
Эта горка, этот свет, мелькающий в створе из качающихся деревьев - сын в свои последние дни все время готовился вновь отправиться куда-то в лес. Прикупил в интернет-магазине рюкзак модной конфигурации с непромокаемым чехлом внутри, фонарик с встроенным компасом, термоштанишки с термофуфайкой - красивые вещички, которые лежат с этикетками сейчас на полках в его шкафу.
Он ушел. Вот сюда, к этим соснам, которые окружают черный обелиск с его портретом. Смотрит на меня сверху и, наверное, хочет сказать, что видит и слушает меня, что он - рядом и жалеет, что мне теперь не с кем путешествовать. И на Антроповскую горку мы не поедем вместе, и в Пермь на Белую гору, где вместе молились в монастырском храме. И где он лег на пол перед иконой Божией Матери, раскинув руки и прижавшись телом к мраморным плитам.
В храме шел ремонт, реставраторы работали где-то под потолком, вдоль стен стояли леса, а на белых плитах - тонкий слой извести и гипса. Когда он встал с пола, я шепнул ему: "Подними руки". Он поднял, и передо мной стоял белый крест с небритой улыбающейся физиономией над горизонтальной плахой.
"Вместе, как прежде, не поедем, а один - могу. Ты будешь рядом, но не в машине, а на небе, и получится, что мы всё равно - вдвоем", - сказал я вслух, посмотрев в глаза сына. Тень опять скользнула по обелиску, и мне показалось, что он подмигнул - согласен.
Метров в пятидесяти от меня мелькнул автофургон, хлопнули дверцы, появились люди в спецовках с лопатами. За ними - похоронная процессия, послышались голоса. Прибыл "новосел". Я отвернулся, сложил в сумку термос и маленькие грабелки, перекрестился и вышел за "свою" оградку.
Когда завязывал черной лентой узел на калитке, чтобы ее не распахнул ветер, еще раз глянул в сторону "новосела". Какая-то женщина обняла крышку гроба и прижалась к нему. Мать? Жена?
"Не прощайся и не горюй, - сказал я ей, не разжимая губ, - никто никуда не уходит. Вы останетесь вместе навсегда. Я это знаю".
Сказал и пошел к своей машине в другой стороне кладбища. Влага в уголках глаз на ходу высыхает быстрее.
Вечером этого дня я был уверен, что сон "про топор" больше не повторится. Смотрел на календарь, прикидывал, когда лучше отправиться в гости к двоюродному брату, который живет в деревеньке напротив Антроповской горки.
Лучше - в середине июля, когда в лесу станет меньше комаров и согреется вода в реке. Хочется искупаться в родной реке - напротив горки есть замечательный песчаный плёс. Уровень воды спадет, плёс обнажится, высохнет, нагреется на солнце. Честное слово, пляж - Дубаи рядом не стояли.
Такой, какой был в детстве, когда еще не летали чартеры ни в Турцию, ни в Грецию, ни в Шарм-Эль-Шейх, где шейхов много, а родного сибирского шарма нет.
Помню, весь день носишься по песку, и в "гостиничный номер" на поселковой улице тебя даже мать с прутом в руке загнать не может.
Поеду в июле - решил. Лежу вечером, вспоминаю: тогда мы в каких числах к брату приехали? Комары уже были, но вода в реке еще прибывала. Значит, в конце мая или начале июня. Телевизор выключил, на экране закрытых глаз картинка, как за лесиной этой ходил. Палатка у нас одноместная, в палатке спит мой сын и мой товарищ Вова. Упаковались ребята.
Костер догорает, мне становится холодно, моя очередь залезать в палатку подойдет еще не скоро. Я - дежурный, я - на посту.
Приехали мы на Антроповскую горку в конце дня, вернее, приплыли: мой двоюродный брат переправил нас сюда на лодке. Он помог затащить вещи в гору, в рюкзаке заметил горлышки от бутылок и заметно осерчал.
Брат - местный лесник, летом в сухой сезон в лесу у него с водкой связаны плохие ассоциации. Кто хотя бы раз тушил лесной пожар с помощью заплечного ранца с велосипедным насосом вместо брандспойта, тот его поймет. Я не тушил, но пользовался этой игрушкой для опрыскивания своей высоченной груши на даче. Десять качков, и рука немеет, еще десять, и её сводит судорогой, а пальцами потом два дня не можешь ложку держать - трясется и выпадывает.
А он с этим ранцем на пятнадцать литров воды потушил огонь ста пожаров. Ну, может, девяности девяти. Короче, напшикался до усрачки, как говорят в его "кругу".
По правде говоря, лесной пожар они не тушат, это бесполезно. Просто контролируемо выжигают траву и сухостой перед ним по направлению ветра. Огонь добегает до выжженной земли и глохнет. А очаги сопротивления уничтожают спецсредством на горбу - пшикалкой.
Да, так вот увидел он водку в рюкзаке и говорит: "Побыть что-ли с вами тут до утра?". Я ему отвечаю радостно: "Конечно, Витюша, оставайся, выпьешь с ребятами, поужинаешь".
- А ты что, сам не будешь? - он прикоснулся ногой к позвякивающему мешку.
- Не, я не хочу. Это молодежь себе взяла.
- Точно не будешь?
- Точно.
- Смотри, проверю, - он повеселел и посмотрел на мешок чутка дружелюбнее.
- Во сколько встанете? - спросил перед тем, как оттолкнуться веслом от берега.
- Я - в шесть утра.
- К семи буду, - и его стоящая фигура в пятнистой курточке медленно поплыла вниз по течению.
Когда я его проводил и вновь поднялся на гору, молодежь трапезничала стоя: кружка на траве, нож воткнут в дерево, на лезвии каралька колбасы, челюсти работают, в глазах - восторг и блеск прилива новых сил.
До костра руки не дошли, потому как заняты были открывашкой. Я убрал сухую траву, сделал земляные бортики по радиусу нашего вращения вокруг будущего светила, наломал тонких веточек и запалил крошечный костерок на одну чайную заварку.
Настоящих дров поблизости не было. Вершина Антроповской горки - как смотровая площадка в городском парке. Десять мощных сосен, газон из опавших иголок, смятая пачка от сигарет "Золотая Ява" на нем и пара десятков окурков. Не хватает только ограждения вдоль обрыва и железной мусорки с остатками последнего пикника под ней. Вместо мусорки - два закопченных кирпича и пепел майских шашлыков.
Я чай попил, палатку поставил, побыл с молодежью часок, а потом думаю, дай проверю, как в ней лежится, не попала ли шишка под "пенку". Прилег и - какие шишки, ровно, мягко, тепло.
Проснулся от того, что меня жмут с двух сторон и толкают. Это ребята пытаются уместиться втроем в одноместке. А бесшумно пасть ничком у них уже не получается. Вот и выбрался наружу в темноту, добровольно взяв на себя функции дежурного по огневищу.
Были такие в древних племенах. Кто заснет и даст потухнуть пламени, того со скалы: в жертву, чтобы дух огня простил и не оставил без тепла и пищи.
И этот заснувший - я. Смотрю на угли, тяну к ним ладони - тепло еще греет кожу. Огонь можно спасти, надо кинуть в него ветки, если не успею, спящие охотники проснутся и схватят меня. Где ветки? Там, в темноте. Быстрее туда, дерево, где сухое дерево?
Просыпаюсь, дернувшись руками в поисках топора. Господи, этот сон все-таки не отпускает меня. Да что же это такое. Ну, сколько же можно!
Когда-то давно я пришел пешком в Абалак, и там один монах спросил меня: "Останешься в монастыре?". Я не знал, что ответить, сидел рядом с ним на скамейке у трапезной, соображал, как объяснить, что мне уже хочется домой, к родным, к друзьям и работе. "Значит, время не пришло", - опередил меня монах, сам ответив на свой вопрос, и перестал вглядываться в мое лицо.
В последующие годы я еще несколько раз отправлялся в уральские монашеские общины, но всегда был твердо уверен, что вернусь через несколько дней. И возвращался.
Было пару раз в жизни, когда очень хотелось уехать надолго, но это желание вспыхивало и тут же затухало. Время - не пришло, вспоминал я слова монаха. Когда оно придет, ты забудешь о сомнениях, и ноги сами отправятся в дорогу. Сейчас, проснувшись в очередной раз от одного и того же сна, я понял, что меня - позвали. Не в Чимеево и не в Дивеево, не в Киевскую лавру и не в Сергиеву, а на эту горку Антроповскую.
Зачем? Не знаю. Надолго? Не знаю. Но что уже точно знаю - надо взять с собой лопату. И гвозди.
Зачем я шепчу молитвы каждое утро? Чтобы стало легче на душе. Не хочу я мудрствовать о силе веры, ничего я в её таинственной благодати не понимаю, но знаю твердо и убедился в этом больше, чем тысячу раз: помолишься и как-то спокойнее.
Однажды преклонил голову перед святым Целителем Пантелеимоном и раз за разом стал повторять одну строчку из молитвы к нему - "да здрав сый душою, остаток дней моих возмогу провести в покаянии и угождении Богу и сподоблюся восприяти благий конец жития моего". И почему-то мелькнула тогда в моем сознании цифра 3. Я понял эту цифру так: перед днем последним надо три года провести в "покаянии и угождении".
Не всем людям - три, а именно мне - три. И отсчет этих трех лет уже пошел. И место исповедальное мне указано, и алтарем для меня будет берег речной, а молитвенным иконостасом - лучезарный венец заходящего солнца в окружении ликов заоблачных несказанной красоты.
Давно уж я почувствовал, что срок командировки нашей в жизнь земную - не длиннее вспышки молнии. Мелькнем, громыхнем, напугаем друг друга и - нет никого. Все как один вернемся домой, в отечество свое по ту сторону свода небесного. Уж где-то близко край горизонта, надо подняться на горку и увидеть - вот он, мой вечный дом. Рядом. Скоро.
Много я прочел жизнеописаний подвижников веры. Не готов принять их подвиг на плечи свои. Не вынести мне эту ношу, и хорошо, что никто и не кладет ее на меня. Сидеть 14 лет в яме, стоять 7 лет на каменном столпе в пустыне, 40 лет подвизаться в пещере горной - чаша сия минула меня. Епитимию на меня возложили щадящего характера, почти что санаторно-курортную - выкопать землянку у горы, пережить в ней три лета, да три зимы.
Строитель я малоопытный, но одну землянку уже копал. Мне тогда лет двенадцать было. В детстве ребятишки частенько оборудуют себе тайное убежище на каком-нибудь дереве в ближайшем лесочке или в сарае заброшенном. В городе видел, как за железными гаражами пацаны себе "квартирку" сколотили из деревяшек и межкомнатных белых дверей, что лежали в куче хлама у мусорки во дворе.
Кто-то из жильцов, наверное, продал свою хрущевку или затеял превратить ее в евроапартаменты, пригласил, как водится нынче, таджиков, те дружно схватились за лом. Косяки, рамы, двери с тридцатилетним слоем белой краски, заляпанной руками трех выросших поколений грудничков - долой.
У мусорки растет штабель пиломатериала с торчащими черными гвоздями, а двери стоят чуть в стороне - для пенсионеров дачников. Вечером, какие остались, волокут в свое логово бомжи. А после них - ребятишки, если собралась ватага, и есть у нее предводитель, способный организовать и возглавить.
Для нас в моем речном детстве мусоркой был весь берег реки до ее поворота в километре от дома. По воде плыли бревна, брус, доски - взрослым ловить государственное имущество нельзя, а с детей какой спрос.
Я собрал ватагу, выбрал место, мы принесли лопаты и вырыли на самом верхнем краю берега, где он граничит с зеленым лугом, землянку для мальчишеского времяпрепровождения. Постелили пол, сделали нары, на крышу положили листы фанеры от ящиков и прикрыли их дерном.
Дверца появилась чуть позже, когда к берегу приплыл чей-то забор. Железная печка - еще позже, когда мимо нас плыла по течению полузатопленная теплушка сплавщиков с торчащей железной трубой над водой.
Её прибило к берегу прямо перед нашей землянкой. Печку мы смогли вытащить из теплушки, а трубу - нет. Буржуйку сразу же уволокли в землянку, а теплушку побыстрее оттолкнули, чтобы плыла дальше: вроде как мы ее не видели, и куда делась печка, ничего не знаем.
Итак, что из себя представляет землянка, я знаю. Одному ее соорудить сложнее, но сил то у меня всё еще больше, чем у двенадцатилетнего мальчишки.
Возьму с собой ножовку, выбирать буду сухостой, распиливать на короткие бревнышки и переносить их на плече. Дверь придется сколотить, по реке нынче доски не плавают: давно не сплавляют лес, исчезли ловушки-затоны, лабиринты "сортировки" и зеки с баграми, похожие на рыбаков с острогой в руках, высматривающих добычу в воде.
Закрылись прибрежные колонии бывшего "Северлага", и шум лесоповала раздается сейчас не ближе километров двухсот от русла. Оттуда "хлысты" вытягивают с помощью вездеходов-тягачей прямо к лесопилкам.
А катера? Нет их сейчас в моем поселке ни одного. Из восьмидесяти, что швартовались в двух шагах от дома. И навигации нет. А река - есть. И мне по-прежнему хочется быть рядом с завораживающим потоком, который никогда не меняется и никогда не остается прежним.
Ну, вот, место на карте, где будет моя землянка, я теперь знаю. Не надо ехать ни на Печору, ни в Красноярский край. Сто километров по тракту, тридцать по грунтовке, на лодке через реку и - начинай копать.
Рядом должны быть сосны и текущая вода. Не залив, не старица, а движение речных вод. Есть такое у Антроповской горки? Должно быть, потому что река охватывает её многокилометровой петлей.
Поиски надо начать от края обрыва, где мы ставили палатку в прошлый раз. Оттуда пойти наперерез, чтобы оказаться с другой стороны петли, и осмотреть нижнюю часть склона. Где-то там должен быть очень удобный подход к воде, чтобы не таскать ее на вершину.
У нас тогда не было ведра, и мы ходили по очереди вниз с котелком. Это как с шестнадцатого этажа спуститься вниз за почтой без лифта. А потом без него же подняться. Сколько раз в день захочется ходить за такой "почтой"?
Кстати, надо не забыть взять ведро. Лопату, гвозди, ведро, что еще? Я встал с кровати и пошел к столу за листком бумаги, чтобы составлять список, "чего не забыть". И лишь когда взял ручку, подумал: подожди, подожди, ты чего, прямо сейчас отправляешься?
Во-первых, на чем, на машине? А машину потом куда? Во-вторых, сколько надо денег, чтобы прожить в лесу три года? Не завтра же конец земной моей жизни, а через три года! Меня кто там будет кормить, голубь?
Акриды, дикий мед - это всё понятно, но откуда на Антроповской горке акриды и дикий мед? Я что-то там и пчел не видел.
Допустим, я поймаю чебаков десять штук. Сварю. А хлеб? Мне с собой тогда зерно надо брать, кашу какую-нибудь. Не сорок же дней, а три года. А зимой?
Можно попросить двоюродного брата раз в неделю доставлять мне еду. Привезу ему деньги, скажу, что покупать. Сколько надо денег? Десять тысяч на месяц хватит? Умножаем двенадцать месяцев на три года - 36. Умножаем 36 месяцев на десять - 360 тысяч, с ума сойти!
Голова моя начала воспаляться от какой-то сумятицы в мыслях. Если машину продать вместе с гаражом, деньги будут. Как продать, кому? Сколько я буду этим заниматься, что скажет жена, когда вдруг узнает, что на дачу мы поехать не сможем, потому что машина выставлена на продажу? А на даче кто будет без меня мой "японский сад" пропалывать? И что вообще подумают мои родные, когда поймут, что я куда-то собрался надолго, на очень долго?
Вернулся я на кровать, лег, уткнулся в подушку. Всё равно поеду, - сказал сам себе и совершенно неожиданно отключился.
Просыпаюсь, обычное утро, голова свежая, спокойная. "Топора" в ней - нет. Глянул на икону Вседержителя и не знаю, то ли благодарить за то, что удалось сбежать от мыслей горячечных, то ли в этом покаяться. На всякий случай - поблагодарил и покаялся одновременно.
И оказался на каком-то душевном распутье: сыну обещал, что поеду, а для чего поеду - уже и не знаю. Ладно, думаю, пока займусь своими обычными делами, а там посмотрим, как сны "лягут". Включил комп, кликнул почту свою электронную и вижу "тему" единственного письма черной строкой на экране - У вас всё нормально?
Это от друга моего письмо, только он присылает мне ни с того, ни с чего такие "темы". Всё нормально, - отстучал я ему ответ и тоже спросил, - а у тебя? Пишет - нормально, и добавляет, что не выходил на связь, так как у него не было вопросов ко мне и ему нечего было мне сказать. Я ему отвечаю, что с хорошим человеком мне хорошо и просто помолчать. А он пишет: когда ему ко мне лучше приехать?
Спланировали встречу - в полдень. У него в офисе, потому что мне стеснительно заставлять предпринимателя ехать через весь город в мою сторону, чтобы заварить чай и молча посидеть рядом. Лучше уж я на автобусе доберусь до него, пожму его деловую руку и в ранге посетителя с улицы посижу у него с полчасика в его славном кабинете на его темном кожаном диване.
Зовут его Альви, когда-то, давным давно, он оказывал юридические услуги крупному тюменскому застройщику. У того возникли проблемы, влиятельные московские конкуренты что-то "отжимали" у местного заслуженного строителя, потребовалось участие прессы, обратились ко мне.
Тогда я и познакомился с худым высоким парнем по имени Альви. Мне понравилось, что он мало говорил и не пытался всю ситуацию объяснить и пересказать, что обычно занимает огромное количество времени. Вместо слов он доставал и показывал подготовленные им убедительные документы.
Дело они выиграли, моя небольшая статейка никакой роли в их юридической победе не сыграла, оплаты за свой крошечный труд я не требовал. И мы должны были расстаться навсегда, как расстаются со мной десятки других людей, обратившихся за помощью в трудный для них момент.
Но застройщик позвонил и сказал, что если я отказываюсь от гонорара, я должен хотя бы принять его приглашение в ресторан. "Хочу с вами просто поговорить по душам", - объяснил он. Как тут откажешь?
Мы провели вечер в "Чуме", есть такой недалеко от моей квартиры. Много чего было у этого пожилого человека на душе. Не чувствовал он радости от юридической победы и возвращенных миллионов. Сын у него погиб. Сбился с пути, пока отец пропадал на своих многочисленных строительных площадках. И смысл созидать и строить, работать и зарабатывать был потерян. А для кого?
Я сопереживал и пытался найти хоть какие-нибудь слова утешения. Я еще не знал, что их нет.
Больше мы с заслуженным строителем никогда не встречались. Он сказал тогда всё, что мне нужно было знать, и что я должен был понять. Но не понял, потому что время не пришло. А с Альви мы вскоре встретились вновь: он сражался с начальником налоговой инспекции, и ему вновь потребовалась информационная поддержка.
Подобные битвы тянутся долго, не от рассвета до заката, а от осеннего снега до весеннего, мы стали общаться чаще, и во время встреч внимательно вглядывались не в документы, а в собеседника.
Однажды он приезжал ко мне на дачу и заметил, что у меня туго с продуктами. На следующее утро просыпаюсь, а под окном домика огромный белый пакет. Пошел спросонки смотреть, что за пакет, а там - сыры, колбасы, конфеты, чай. Привез и через забор перекинул на мой участок, пока я спал.
Потом я случайно узнаю, что он занимался спортом у тренера Вячеслава Широкого, моего старшего товарища и наставника. Потом, что проводит обучающие бизнес-семинары для начинающих предпринимателей, потом, что открыл свою производственную площадку, потом, что на свои средства оборудовал спортивную площадку для подростков. И самое главное, он всё время пишет письма на мою электронку и спрашивает: чем я могу вам помочь?
У меня какая-нибудь заварушка в жизни, я опубликую заметку, над чем мучаюсь и какие проблемы возникли, бам, письмо - чем могу помочь? Если меня нет "в сети", на телефоне сбрякает сообщение от абонента "Альви" - вам нужна помощь?
И никогда я не могу ответить: да, нужна. Почему? Стесняюсь. И не хочу пользоваться душевной чистотой другого человека для решения мелких обыденных бытовых проблем.
Однажды, правда, согрешил. Звоню Альви и говорю, мол, я на даче и немного выпил, а надо ехать в город, но не хочу садиться за руль под хмельком - боюсь не штрафа, а трагического случая по моей вине, которую себе не прощу.
Он через час прибыл к дачным воротам, сел вместо меня за руль, спокойно повез меня и припарковал у городского подъезда. А затем пересел в машину своего сотрудника, которая нас сопровождала, и уехал в офис.
Такой он человек: стремителен в поступке.
Офис у него - на первом этаже обычного жилого дома. Он на входе поставил две белые колонны, перед входом вымостил территорию плиткой, "свою" землю огородил железной решеткой, посадил кусты сирени.
Но в центре полисадника - трава дикая и сорняки. Я их издалека примечаю, потому как имею опыт борьбы, которая идет все лето на даче с переменным успехом: то я их уделаю, то они меня.
На часах - полдень, между колонн появляется высокая фигура Альви. "Клумбу надо сделать", - протягиваю ему руку и киваю в сторону сорняков, чтобы объяснить, зачем я так пристально рассматривал его территорию. "Хорошо", - отвечает он, но не спрашивает, какие цветы посадить и в каком порядке.
Видимо, мысли его далеки от клумбы и прочих весенних забот. Может, на производстве проблемы, может, кадровые или финансовые.
Никогда не пытаю деловых людей вопросами об успехах в бизнесе. Не интересуюсь нормой прибыли и себестоимостью продукции. Во-первых, потому что не специалист, во-вторых, потому что успехи деловых людей чаще всего зависят не от их изобретательности, трудолюбия и удачи, а от уровня интимности в отношениях с главой управы, полковником полиции и "генералом песчаного карьера". Кто же рискнет раскрывать мне подобные коммерческие тайны.
Если человек пишет, что у него "всё нормально", не надо спешить с вопросами. В жизни не может быть всё нормально, но даже самые искренние и открытые душой люди должны собраться духом, чтобы пустить кого-либо в мир своих сокровенных переживаний.
При встрече мы с Альви не молчим, но обсуждаем лишь внешние детали: куда делся белый "мерседес" на стоянке перед офисом? Продали. Почему продали, я не спрашиваю. На пачке чая "липтон" вижу арабскую вязь. Откуда такой чай? Из Эмиратов. Летал недавно туда к старшему брату. Чем занимается старший брат, не спрашиваю. На стене в кабинете появилась красивая картина. Я задержал свой взгляд на ней. "Дочь нарисовала", - сказал Альви. И больше никаких пояснений с его стороны и вопросов с моей.
Так проходят первые пятнадцать минут нашего "молчания". Речь звучит, но душа выдерживает паузу.
И вот Альви кашлянул и начинает говорить: "Хочу спросить у вас, может, с вами тоже такое было. Я боюсь, что это опять повторится. Вдруг не знаешь, зачем живешь. И не хочешь жить. Я вот в руку себе выстрелил. Из пистолета, - он показал мне кисть руки, - хотел почувствовать боль, чтобы это состояние прошло".
Вот теперь мы действительно замолчали, хотя мысли у каждого из нас метались и рвались наружу. Но мы терпели и сдерживали язык.
- Крепко за тебя бесы взялись, - сказал я через минуту.
- Они могут вернуться, - сказал он еще через минуту.
- Не вернутся, - ответил я после долгой тишины, озвучив голос своих предчувствий.
Тему выстрела больше не развивали. Но я тоже захотел рассказать самое главное из "нормального всё".
- Меня мучит один сон, Альви. Мне кажется, что я скоро уеду. Сначала ненадолго и недалеко, а потом - далеко и навсегда.
- Когда поедете?
- На этой неделе. На три ночи и три рассвета.
Альви не надо было объяснять, почему на три рассвета. Он знал, что задав важный вопрос Небу, я жду ответа три дня. Об этом рассказывал ему раньше. Он вот не хотел ждать и схватился за пистолет. У меня было такое нетерпение раньше, но теперь я научился ждать.
Небо не бывает равнодушным, но не всегда отвечает мгновенно. Надо уметь ждать. Хотя бы - три дня.
- Можно, я поеду с вами? - спросил Альви.
- Конечно, - не задумываясь, ответил ему. И лишь после этого задумался: я же планировал быть одному. Вдвоем - это совсем другая ситуация, это вообще всё другое. Но если ответил сразу и не задумываясь, значит, ответил не я. Так должно быть. Так вяжутся на Небе пути и судьбы. Только так.
Дальше наш разговор был оживленным, как у обычных туристов, начавших сборы в лесной поход.
- У тебя, Альви, ботинки есть?
- Какие?
- Непромокаемые с высокой шнуровкой.
- Нет.
- Надо купить. Костюм "пятнистый" есть?
- Военный?
- Не, военная форма нам ни к чему. Рыбацкий.
- Нет.
- Надо купить. Спальник на ноль градусов есть?
- Нет.
- Надо купить.
- Пуховик есть?
- Пуховик - это что? - не понял меня Альви.
- Зимняя куртка.
- Мы разве так далеко на север поедем?
- Недалеко, но в мае по ночам в пуховике приятнее - проверено.
Альви сел за свой офисный стол и начал составлять список предстоящих покупок. Договорились, что палатки и костровое снаряжение, то есть, спички, чайник и топор, беру я. В зоне его ответственности - брызгалки от клещей и пластинки от комаров. Время отправления - 9 утра. Место сбора - виадук на выезде из города в сторону Нижней Тавды. Дата отправления - ...
Определиться с датой, как оказалось, самая сложная задача, когда ты путешествуешь не один. На неделе к Альви должны приехать деловые партнеры. Надо встретить, проводить. Потом еще одно важное мероприятие.
Гляжу, Альви чувствует себя неловко: из-за него задерживается наш отъезд.
- Мы никуда не спешим, - успокоил я его, - задерживается, значит, так надо. Когда ты точно свободен?
- 28 мая, - ответил Альви, глянув в календарь на экране компьютера.
- Отлично. Будем считать, что так нам назначено - 28 мая. Перед уходом я вспомнил, что не выяснил одну деталь: насколько строг он в соблюдении заветов относительно походного меню.
- Я могу ничего не есть три дня, если так надо, - сказал Альви, когда речь зашла о питании.
- Голодный слушает свой желудок, а мы едем слушать Небо, - изложил я кратко своё мнение. - Шоколад и хлеб я куплю сам, а ты - вяленое мясо, которое допускается в пищу твоей верой. Не будем ничего варить. Для того, чтобы желудок помалкивал, достаточно подбросить ему пару бутербродов и кусочек сникерса.
Дальше ход событий катился по ровной дорожке прямиком к Антроповской горке. Альви встречал и провожал гостей, я сообщал родным, что еду к двоюродному брату, излагая цель поездки туманно, но убедительно. Супруге прямо сказал, что сын зовет. "Туда, где вы фотографировались у полевых цветов?", - вспомнила она снимок сына под диким "баобабом", как мы называли какой-то придорожный хвощ двухметровой высоты.
Матери своей сообщил, что надо вновь посетить ее родину "по работе". Она из тех мест, где стоит памятник Павлику Морозову, а к памятнику этому я уже ездил раньше в командировку. Герасимовка - она недалеко от Антропово.
Мой родной брат Вадим, который живет в Тюмени, лишь спросил: рыбачить? Нет, - отвечаю. Дела духовные? Да. Брату всё понятно. Может, и не всё, но в подобных случаях он никогда не отговаривает.
Вот и утро 28 мая. В салоне моей коротышки "сузуки" две палатки, рюкзак, спальник, самонадувной походный матрас, "пенка" для Альви, пакет с гостинцами для детей и внуков двоюродного брата Витюши, топор, ножовка, ведро и еще - лопата. Короче, под завязку.
У виадука меня ждет офисная "тойота", которая теперь вместо офисного "мерседеса". Из нее появляется Альви в лесном одеянии, на ткани которого - ни пятнышка, и видны упаковочные складки, как будто он вышел из примерочной магазина.
Гляжу вниз, ага, и ботинки такие же: только что с прилавка. Шнурки разглажены, черная кожа - блестит вместе с подошвами. Да, в такой экипировке я Альви еще не видел. Могу биться об заклад, что он подобную "зеленку" надел первый раз в жизни.
Альви садится в машину и замечает мою улыбку. " Я никогда не ходил в лесные походы", - признается он, чувствуя, видимо, желание извиниться за свою неопытность. Я трогаюсь с места и отвечаю ему, разгоняя машину по трассе: "Я тоже не ходил. На Байкал хотел, но не ходил, на Алтай хотел, но не собрался. Значит, так хотел, или не позвали. У нас с тобой не поход, у нас - послушание. Мы едем слушать и слушаться".
После этого проехали довольно долго молча. Уже где-то километров через двадцать Альви сказал о себе: "Я не очень разговорчивый человек". "Знаю, Альви. Всё нормально. Всё очень и очень нормально", - ответил я и подумал: как хорошо, что не надо болтать по пустякам.
Когда мы ездили с сыном в Пермь на Белую гору, мы молчали часами, размышляя каждый о своем. И было нам в машине хорошо.
Вот и Нижняя Тавда, огибаем районный городок по новенькой объездной дороге, выезжаем на мост через мою реку, сворачиваем на грунтовку, петляем между заливами, затем от перелеска к перелеску, глина закончилась, пошел песок и сосняк вдоль бортов - осталось чуть-чуть.
"Это кто такое построил?", - спрашивает Альви, увидев в окне огромный дворец из красного кирпича с двухметровой кирпичной стеной по гигантскому периметру, внутри которого прячутся красные крыши бань, саун и бильярдных залов. "Нефтяники", - отвечаю коротко, потому что ничего больше не знаю об этой охотничьей заимке на пойменном участке Сибнефтепровода. Никого из местных они внутрь кирпичной ограды не пускают, даже лесников, слуг государевых.
"Зато посмотри, какая дорога, - говорю Альви, выскочив с грунтовки опять на асфальт, - хоть такая от них польза".
До калитки моего двоюродного брата оставалось два километра, мы летели по свеженькому асфальту там, где буквально пять лет назад после дождей мог пробраться только человек в сапогах да трелевочник на гусеницах.
Кстати, о дожде. Чем дальше мы ехали на север, тем пасмурнее становилось небо впереди за лобовым стеклом. И у самого финиша на стекле появились первые капли. "Пугает, - показываю капельки моему спутнику, - проверяет, струхнем ли. Но нас ведь ничто не остановит, да Альви?". Он кашлянул в знак согласия.
Последнее движение рулем, спускаюсь вниз с дорожного полотна, торможу, глушу двигатель и вынимаю ключ зажигания. Знакомые ворота - прямо перед нами в метре от фар. Выходим, слышим за калиткой лай собаки и брякание щеколды. Появляется Витюша в странной шляпе с черной окантовкой.
- А вы чего это не по расписанию? - строго спрашивает, не здороваясь.
- Как не по расписанию. Я же звонил тебе три дня назад, говорил, что приедем 28-го в полдень.
- А сейчас сколько времени?
- 11 часов 30 минут. - Рано приехали, ждите за воротами, - и делает вид, что возвращается во двор.
Я смеюсь: узнаю брата Витю. Как был он мастером розыгрышей нас, ребятишек, в детстве, таким и остался. Он же на восемь лет меня старше и тогда был уже "большим", а мы - карапузы, верящие каждому его слову.
- Да проходите, ну чо вы в самом деле, - начинает смеяться и Витюша, взглянув на серьезное лицо Альви.
- Нам бы к реке, брат, кажется, дождик собирается, - намекаю Витюше, что мы торопимся.
- Это вы дождь привезли, у нас тут никаких дождей до вас не бывало, - говорит он в ответ, - пойдемте, Валя рыбу жарит, тесто для лепешек завела.
- Ага, то-то я думаю, куда Валя спряталась, - проходим во двор и идем по доскам на земле, каждая из которых шириной почти в метр. Собачушка уже всё поняла и тихо сидит в своей будке.
Знакомый двор, вот крыша баньки, где ласточки вьют гнезда, вот "пепельница" - ржавый бочонок литров на сто. Что ж, расшнуруем ботинки и пойдем в хату - иначе нельзя.
Захожу, обнимаю Валюшу, у которой ладони в белой муке, и она, стоя у электрической плитки, разводит их в стороны, чтобы не запачкать меня. Родное лицо, родные стены, все - родное.
- Белить к Троице собралась, садитесь тут на диван, я его еще клеенкой не накрывала, - суетится хозяйка.
Замечаю, что высокий Альви почти касается головой потолка. Наверное, его удивляет скромность обстановки: печка в центре, один шкаф у стены, стол, лавка и телевизор на какой-то табуретке. Больше - ничего. Аскетизм сибирской глубинки.
Если что-то и есть ценного, то оно во дворе, в огороде или в полях. Трактор, например, рядом с которым стоит сейчас моя машина. Или "жигули" 1985 года выпуска, рядом с которыми спит в будке собачушка.
Валя приносит тарелку с кусками жареной щуки и ставит на стол. Альви спрашивает, где можно вымыть руки. А вон за стенкой, махнул Витюша в сторону окна. Альви не понял, и пошел на улицу: там есть бочка для полива. Я не успел подсказать, что рукомойник - в доме за стеночкой из фанеры в углу у окна.
Гость возвращается, и у него не только мокрые рукава, но и плечи: дождь разошелся.
- Может, водку достать, - спрашивает Витюша.
- А и правда, куда вы в такую погоду, - поддерживает мужа Валя, что вообще-то, если говорить о водке, для нее не характерно.
- Не, не надо, - отвечаю супругам уверенно.
- Не пьешь? - задает вопрос двоюродный брат.
- Болеть не хочу.
- И я не хочу, - он делает знак Вале, что доставать не надо.
- На Пасху поди выпил бутылочку и помаялся маненько? - гляжу с улыбкой на брата.
- И не одну, и не маненько, - отвечает он мне, - что-то тоже болеть я с нее стал, даже от ста грамм.
Беру из тарелки горячий кусок рыбины.
- Щука твоя?
- Моя, сегодня проверял.
- Много ставишь фитилей? - спрашиваю, потому что во дворе заметил штук шесть "морд" вдоль забора, так мы в детстве называли ловушки, которые он плетет из проволоки.
- Парочку, а куда мне больше?
- Две и обе полные?
- Одна, а во второй - пусто.
- Пакостит кто-то?
- Ага, да не могу понять, кто. Вроде, ни одной лодки рядом не видел.
- Может, поставил в неудачном месте?
- Поставил и травинку чуть ниже уровня воды к палке привязал. Сегодня смотрю, и рыбы нет, и травинки.
- Ружье бери с собой на всякий случай.
- Да зачем. Одного такого на озере, тут недалеко, мужики наши вычислили, в воду около палки сбросили, а до берега метров триста было. За две недели до ледостава. Как доплыл, не знаю, но говорят, не рыбачит больше и на озере не появляется.
- Много чужих по берегу?
- Сейчас - много. Фермер тут у нас завелся, овец разводит. Работнички у него вместе с овцами траву жуют.
- Траву или травку?
- А что дашь. Один раз приходят ко мне, просят хлеба. Вынес полбулки, они её махом съели, при мне, без соли. Сходил еще в дом, макароны им вынес, крупы. На подножном корму, одним словом.
- Таджики?
- Не, свои, после зоны.
- Сам как?
- У меня же трактор. Попросили тут на лесопилке хлысты подтянуть. Чем расплачиваться будете? Можем дров напилить. Напилили. Теперь на три зимы хватит. Глава Морозовки, деревни, что вы проезжали, обратился, помоги поля обжечь. Я, говорю ему, на пенсии уж четыре года, да и нельзя это теперь, законы такие. Тебе, говорит, можно, тебя свыше рекомендовали. Ну, обжег, деньгами расплатились.
- Опасное занятие, каждый год вместо полей лес горит.
- Да не опасное, если с умом. Опасно, когда без ума. Вон сосед у меня, как весна, так начинает в печке тряпки жечь.
- Тряпки?
- Он немного того, с головой непорядок. Чую, жжеными тряпками пахнет, понятно, весна пришла. А ночью Валя будит, смотри, шепчет, столб в окне какой красный, надо выйти посмотреть. Какой смотреть, я сразу давай в пожарку звонить. Ладно, быстро приехали, и ветра не было. Сгорел у соседа дом, и мой мог.
- Не мог.
- Почему не мог?
- А где бы я тогда машину оставил, приехав к тебе?
- Точно. Теперь знаю, почему Валюха вдруг проснулась.
Хорошо с братом сидеть за столом. Так вот и говорили бы часами. Есть и что вспомнить, и о чем расспросить. Но...
- Витюша, пора нам.
- Да посмотри, какой дождь за окном.
- Надо.
- Раз надо, значит, надо. Собирайтесь.
Вышли на улицу, под дождем перекидали груз из "сузучки" в "копейку". Гляжу, он к багажнику на крыше привязывает пятилитровую пластиковую бутыль, в которой плещутся остатки какой-то желтоватой жидкости.
- Это что у тебя, Витюша, дорожный туалет?
- Это другу одному за лодку.
- Моча?
- Бензин.
Едем еще с километр в сторону Антроповской горы. Там стоят несколько домиков у самого берега. Заходим к кому-то во двор, идем вдоль поленницы дров, пересекаем огород по тропиночке между грядок, потом вдоль железной трубки, спускающейся вниз, подходим к последнему заборчику, открываем калитку и - вот она, гора, прямо перед нами.
Широкий поток воды движется перед ней влево, и кажется, что гора плывет вправо против течения. Красиво.
Лодки - две, одна деревянная с веслами, вторая железная с мотором. Которую загружаем? Жду, когда подтянутся Витюша и Альви.
"Нашел!" - слышу голос брата. Чего он там нашел? Подходит, показывает ключи от замка и наклоняется над цепью от лодки с мотором. Ага, так мы нынче с ветерком!
- Друг твой специально для нас уже и мотор в лодке оставил, - дивлюсь я.
- Пошто специально для вас, он его как весной вытащит, так до осени не уносит, - говорит брат, разматывая цепь.
- Так пакостят же...
- Не до этой степени.
Надо забираться в лодку, а я забыл, как правильно осуществлять посадку. Прикоснулся руками к ее заклепкам на носу, она - качается! Вспомнил, ползти нужно по центру на коленках. Пополз по дюралевому полотну, мокрому и скользкому. Альви подал мне мешки и палатки. Он высокий, руки длинные, как у портового крана. Принял на борт Альви, поддерживая его за плечи, мы - готовы.
Капитан прибыл последним, весьма ловко пробравшись к корме между нами и нашими мешками.
- Где твоя канистра, Витюша, мы же бензин на багажнике забыли, - вспомнил я про "мочу".
- Не забыли, а оставили взамен того, что он оставил в баке, - отвечает брат, уже склонившись над мотором.
- Вы его в аптеке что ли разливаете друг другу?
- Ближайшая заправка в Нижней Тавде, каждая капля дороже золота, - отвечает брат, не поворачиваясь ко мне.
- В Нижней Тавде, это же в сорока километрах, - вспомнил я утренний путь. - Получается, Сибнефтепровод в деревне есть, а бензина - нет. Так?
- Так. Отчаливай.
Сколько времени я не летал по реке на "Ветерках", "Нептунах" и прочих "Вихрях"? Последний раз, когда мне было восемнадцать. В другой жизни, короче, которую я почти забыл.
Лодка берет курс на гору, и та из высокой зеленой зубчатой стены быстро превращается в один лишь куст, под который ныряет острый нос нашей железной пироги. Витюша глушит мотор и "спускается" на землю вместе с нами - на коленках. - Провожу немного, - говорит он, закуривая и прикрывая сигарету ладонями от дождя.
- Наверх?
- Не, наверх с вами не пойду. Я когда на службе был, приказал своим ступенки какие-нибудь здесь на склоне сделать. Наряд выписал им на 500 рублей, тогда большие деньги были. Через два дня спрашиваю, сделали? Нет. Почему? Мы думали, что ты пошутил, отвечают. А что делали два дня? Дома сидели. Ну, я наряд на их глазах порвал.
- Сурово.
- А как по-другому, если не понимают. Ты осторожней на корни ступай, скользкие они сейчас, нога сорвется, повредишь.
- Корни?
- Ноги.
- Ладно.
- И вот еще, - он вытащил из кармана белый пакет. - Это накидка от дождя, сам сшил из мешков, твоему товарищу пригодится.