В малом зале Центрального дома литераторов мне как-то сразу не понравилось. Раздражали и тусклый, давящий свет, и плохо отстроенный микрофон, и отсутствие проектора. Зато вела вечер Римма Казакова и это, как мне казалось, все компенсирует. Ждем яркого вступительного слова, остроумного и точного. Она начинает, и легкое недоумение охватывает собравшихся. Нет, может быть и не всех, но нашу сиишную галерку - точно. Римма Федоровна вдруг начинает полемизировать с отсутствующим в зале телеведущим, который на днях в какой-то программе позволил себе покритиковать Ельцина. Причем тут Ельцин, его, кажется, в списке авторов сборника не числится? Ну, хорошо, покритиковал. Мало ли, кто его критиковал... Римма же Федоровна не может оставить именно эту критику безответной. Ельцин им плох! Он разрешил ездить в Америку! Вот и она была недавно. С ней никто не спорит. Что ж в этом плохого - ездить по разным странам? Особенно, если в командировки. Но поэтесса увлекается темой настолько, что в какой-то момент начинает казаться, будто дело идет к минуте молчания. Не знаю, как других, но меня охватывает беспокойство, потому что уверен: некоторые из присутствующих на призыв "почтить вставанием" не откликнутся. Например, Егорыч. В зале ведь не только американцы. Легкое движение наэлектризованного озона холодит скулы - назревает скандал. Нужен он книге, которую сегодня нам хотят представить? Но, слава Богу, развиднелось: порывы негодования оказались не сильными и скоро улеглись, преобладание возымели другие веяния и разговор из политической плоскости переместился в литературную.
Слово было предоставлено обаятельнейшему Михаилу Ромму, составителю сборнику и поэту, стихи которого, были, как я понял, обильно представлены в книге. Он говорил о высоком творческом потенциале авторов, об их талантливости и почему-то о ностальгии. Последнего я понять не смог. Как я представляю себе, ностальгия - это зов родины, на который человек не в силах отозваться. Можно понять белоэмигрантов - пределы России для них были закрыты. А если учесть, что многие из них перебивались на грошах, то нетрудно понять: душевные страдания их были многократно усилены физическими. Нынешних эмигрантов никто не гнал: они уехали в Америку добровольно, а некоторые, даже преодолев массу препятствий. Хочешь вернуться? Да, пожалуйста. Не хотят. Предпочитают томиться в духовных муках. Но как поверить в безысходную эмигрантскую тоску, если известно, что написавший душераздирающий стих, упакован, устроен и никаким калачом не выманить его на родину, по которой изболелось сердце... Если только на презентацию книги, наполненной этой самой тоской. Может быть я что-то не так понял? Очень хотелось Егорычу уточнить некоторые обстоятельства у выступающих, но мешали сотоварищи. Особенно девушка, сидящая справа от него. Зная его неугомонный характер, она то и дело тыкала его кулачком в бок, отвлекая тем самым от крамольных мыслей.
Кроме рассказов об авторах, были, конечно, стихи... Михаил прочел стихи Бориса Штейна, потом три своих, потом говорил о Кате Яровой. Он сказал, что в книге 60 авторов, всех не упомянешь. Говорил о Прониловере и ещё о ком-то. Звучали песни Маркмана и некоторых других авторов. Стихи были разные, в том числе и хорошие. А вот Майкиных стихов, которые, будьте уверены, галерка приняла бы на бис, не звучало.
Затем к неработающему микрофону подошла главный редактор журнала "Кольцо А", замечательная поэтесса Татьяна Кузовлева. Что говорила она, было слышно хуже. Но смысл угадывался: она тоже побывала в Америке и это хорошо. И что в России печатают американских русскоязычных авторов - хорошо. Это говорит об открытости и демократии.
Становилось скучновато. Я подумал, что выступи сейчас Толя Рублев, да сыграй на гитаре Улисс, такое отлично бы встряхнуло загрустившую публику. Но стандарт встречи был определен не нами. Вот слово вновь у Михаила. И он снова принялся читать стихи. А потом случилось неожиданное, что несколько оживило зал. Автору явилась фантазия стихотворно высказаться по поводу ареста Ходорковского, прибегнув к размеру и образам, использованным в свое время М.Ю. Лермонтовым в стихотворении "Смерть поэта". Вы представляете Ходорковского в образе Пушкина? Светоча и дивного гения? К сожалению, у меня нет под руками текста, и я не могу позабавить вас некоторыми пассажами из этого политпоэтшедевра! Так и подмывало спросить у автора, невольником какого кодекса чести стал олигарх, который, как известно, уголовный кодекс не чтил и честностью в общепринятом смысле слова не отличался, но я передумал, поскольку русскому с американцем все равно не договориться, встал и направился к выходу...