Антон залез в портфель, пошарил там, сделал грустное лицо, и выразительно покрутил в воздухе пустой рукой.
- Однако Эсторское все вышло. Пришла пора выпить холодного Ируканского. Досточтимый Барон Памба, не соблаговолите ли вы подать бутылку из ваших фамильных погребов? Светлая голова, к тебе обращаюсь, - окликнул Антон флегматичного Коляна по-русски.
- Толкните лысого, - хихикнул Вихтор. - Ему заметно захорошело.
- Не умничайте, Витя, это Вам не идет, - отвечал Колян, неторопливо передавая еще одну бутылку из числа припрятанных под кроватью.
- Итак, как говорили в подобных случаях древние римляне, пришел черед триариев, - сказал Бекас.
- Вольный перевод с латыни- буркнул Колян.
- За что пьем?
Посоображали, но никакого желания, даже посильного для исполнения при помощи Солцедара уже не осталось.
- Выливай, - сказал Бекас, - тосты кончились!
- Русские не пьяницы. - Многозначительно сказал Колян, - потому что никогда не пьют ради того, чтобы выпить. А всегда пьют по делу. Для своей и общественной пользы. А обоснование называют тостом.
- Ну, ты Колян и выдал! - сказал Моня лукаво, - в России все так пьют.
- Да Миша, но научили всех так пить именно русские, - сказал Бекас. - А ты, Миша, вообще свой в доску! Нас всех объединяет великая общая вера!
- В коммунизм, что ли? - хихикнул Моня.
- Нет, в атеизм! Только он способен сделать русского, татарина, еврея - братьями. Религии же разводят нас по разным комнатам великого мирового общежития.
- Да уж, - сказал Проник, - атеист. А чего ж он тогда в Синагогу ходил?
- Миша, ты ходил в Синагогу? - переспросил, будто бы изумившись, Бекас.- Креста на тебе нет!
- Да я ж не молиться ходил, - застеснялся Моня, - по делу.
- Ты хотел толкнуть раввину Хванчкару? - заинтересовался вдруг Антон, но по хитрой его роже было видно, что эту историю он знает.
- Да ну тебя, Саш, - вновь будто бы застеснялся Миша. - Вранье все. Это был рабочий визит. Зашел побеседовал со святым отцом. Ты ведь тоже в церковь ходил! И даже, будто бы, от Бога выспиток получил! Скажешь, не было?
- Было, - сознался грустно Антон.
- Почему все знают эту историю в подробностях, а я нет? Вот я уже несколько раз слышал о каком-то твоем тайном посещении святой обители, но никак не добьюсь подробного отчета. Это был женский монастырь? - Заинтересовался Бекас.
- Нет, это была заброшенная деревенская церквушка. И ничего интересного там не случилось, если не считать, что мне полчаса пришлось пролежать в гробу...
- Ничего себе, ничего! Страсти какие! Свят, свят!
- Значит, выходит, что ты заново родился. Против силлогизма не попрешь, - буркнул Колян.
- А рассказать?
- Да, пожалуйста. В прошлом году взяли меня бульдозером в археологию. Прослышала Ферая о нашем с тобой, Бекас, ударном труде по срезанию дерна на покровском поселении. Подходит и говорит, мол, у нас разведка намечается, поедем, тут недалеко. Вскроешь девочкам дерн...
- Как это, как?!!! - заорал Вихтор, - почему меня не пригласили!.
- Витя, - успокоил его Колян, когда все отсмеялись, - сделать это так быстро и качественно, как Антон вы все равно бы не сумели.
- Ну, условия такие, я им вскрываю дерн на всех шурфах, а это квадратов 50, а они меня за это потом, сколько я захочу, кормят. А там курорт. Озеро, лес отличный. И главное, от моего дома километров 40, не больше. Думаю, смастерю лук, по лугам похожу. Воронье постреляю.
- Инфантильный век. Недоросль двадцати четырех лет от роду мечтает ворону из рогатки подстрелить. В его годы Александр Македонский уже завоевал всю Азию, - вздохнул мрачно Колян.
- А Менделеев уже научился клеить чемоданы, - подсказал Вихтор.
- Задержка в развитии.
- Поздний палеолит.
- Очень поздний, - изощрялись в остроумии наши. Третьекурсники не решались задевать Антона даже в дружеской беседе.
- "Верхний" мне нравится больше, - огрызнулся Антон.
- Для верхнего ты не дорос, - назидательно сказал Колян.
- Зачем вы обижаете моего друга? - сказал Бекас. - Лук изобретен в мезолите, так что уровень развития Антона значительно выше верхнепалеолитического.
- Не хотите - не слушайте, - сделал обиженный вид Антон. И усилием воли заставил себя замолчать.
- Рассказывай, Антон, я буду слушать, разинув рот, - успокоил его Бекас.
- Клюв, - подсказал Вихтор.
- В рог, - поправил Бекас.
- Ну, тогда не перебивайте, - опять вошел в настроение Антон, - За день я им сорвал дерн, хотя он там богатырский, должен сказать. Помог снять под дерном землю, в общем, до самого культурного слоя докапал, а дальше уж они сами скрести стали.
- Туда, где покультурней, тебя подпускать опасно, - согласился Бекас. В ответ на что Антон, не прерывая рассказа, показал ему свой здоровенный кулак.
- Ну, вечером ходил в деревню. И к церквушке местной приглядывался. Ее в шестидесятых годах закрыли. Узнал, что там склад запчастей для колхозной техники. Что всю утварь церковную, которая осталась, сложили в один шкафчик. Выбрасывать не выбрасывают. Так сказать, слесарю слесарево, а Богу богово. Церковь же перегородили и сделали там же столярную мастерскую. Ну, походил вокруг церкви, посмотрел. Замок хороший на двери. Да и замки ломать - дело уголовное. Но есть окошко, правда, маленькое и высоко. И решетка на нем, да только ржавая и один прут отогнут. Решил наведаться: может, что интересное надыбаю. Книгу церковную или еще что. Выгнул на кузне пару крюков из арматуры, навязал к ним веревки, уложил все в рюкзак и подался к церкви. Посидел в кустах, посмотрел, что нет никого, и к стене, где окошко. Крюк раз пять кидал, стекло там было и без того битое, высадил в конец, но зацепился все-таки. Полез. Я не Бекас, по стенам ходить не умею, но забрался. Арматурину, что вверху отошла, вниз согнул, протиснулся кое как, веревку вовнутрь перебросил и спустился в церковь.
Было часов 8. На улице еще светло, а внутри сумрачно. Начал шарить, меж запчастями. Нет шкафчика. Зашел в другую комнату - столярку. Там стол большой вроде верстака. Батюшки мои, а на столе гроб! Новенький. Мне аж не по себе стало. Как Хома Брут стараюсь на него не смотреть, а он гад, все равно глаз оттягивает. Нашел все-таки шкаф. Пошуровал на полках, и, правда, достал оттуда книжку церковную, одеяние поповское, кадило, иконку. А сам думаю - гроб этот меня смутил - не грешу ли? Вроде нет: я же, можно сказать, спасаю предметы культа от разного рода посягательств. Ведь кто-то по-пьяне возьмет да руки вытрет о ризу. Только выбираться решил: кряк - замок... И голоса. В окошко уже не успеваю. Вот сейчас зайдут, а я тут с мешком. Воровство натуральное. Конечно, церковная книжка колхозникам не убыток, а вдруг я еще чего хотел взять, да не успел? Неприятности могли быть. Объясняйся потом в деканате или в милиции. И позор, опять же. Куда деться? Шкаф - с полками, не влезть, а больше некуда, если только под стол... или в гроб.
Не знаю, что меня толкнуло, влез я в гроб и крышкой накрылся. Только притих, вот и они. И дошло до меня тут, что они как раз за гробом и пришли. Видно, умер кто-то, столяр, гроб сделал, а теперь вот заказчик и завскладом явились.
- Ну что, забираем? - говорит один.
- Подожди, Михайлыч, я самогоночки взял, - отвечает второй, видно родственник умершего. - Выпьем да пойдем. Деду Трофиму не к спеху. Часок и на столе полежит.
- Ну что ж, а давай и помянем, - соглашается первый. Только, может, лучше на травке? А то в церкви как-то не того...
- Да ладно тебе, ты что богобоязненный что ли? Керосин разливать можно, а вино нельзя? Был бы Бог, дал бы он церкви рушить? Это и не церковь уже давно, склад.
- Оно так конечно... Ну, ладно, давай.
Слышу, стукнула бутылка о стол рядом со мной, бумага зашуршала. Запахло яйцами, луком. Лежу и думаю, что делать? Сколько так лежать? И что толку лежать-то, если все равно попался, потому что не выбраться незамеченному. Я даже подумывать начал, не сдаться ли? Но представил, что с моими мужиками будет, когда я вдруг из гроба встану, и решил подождать. А вдруг как-нибудь обойдется.
А они выпивают и, не торопясь, себе беседуют. Сначала, как водится в таких случаях, о покойнике. Да, говорят, работящий был мужик. Самостоятельный. плотник хороший. Сколько домов поставил. И мужик какой! Двух жен пережил. Последняя-то, нонешняя, лет на 20 его моложе. Здоровяк был редкостный. И тут я понимаю, почему мне в гробу этом так удобно, не жмет нигде - видно размерчик у нас с дедом Трофимом одинаковый. Слышу, чокаться начали, значит, за упокой пить закончили, а пошло теперь за здравие. И, правда, о бабах заговорили. Чего ж я там только не узнал! Всяких деталей очень интересных. Кто с кем и как, когда и сколько. Использовал потом информацию: гадал на картах по деревне. Все прошлое пересказывал точь-в-точь. Вот слышу Михалыч говорит: "Совсем темно стало, надо бы ехать. Давай уж на посошок, да и пойдем". Чувствую, затревожились они как-то. Ну, понятно, темновато. В сумраке со стен святые на них смотрят осуждающе. Дело-то богопротивное - в церкви самогонку пить. И тут мне до смерти чихнуть захотелось. Ну так, что невмоготу! Я рукой до носа дотянулся и пальцами ноздри зажал. Но стукнул о дерево. Еле слышно. И такая тут, ребятки, тишина образовалась... Повисла буквально. Представил я, как они сидят и на гроб смотрят и думают, там или не там, показалось или вправду стукнуло? И уточнять не станешь у другого, он же обязательно расскажет, как сотоварищ пустого гроба испугался, потом вся деревня смеется будет... И стал меня смех разбирать, еле сдерживаюсь, чтоб не прыснуть. Молчание же затянулось. Думаю, может, побоятся мужики гроб забирать, до утра подождут. Скажут, что замок, мол, не поддался, сбрехать всегда можно. Но нет, слышу, Михалыч говорит: "Берем что ли?" Голос у него какой-то неуверенный, осиплый. Чувствую дрогнул мой ящик.
- Тяжелый! - говорит Михайлыч. А голос испуганный, дрожит!
- Там что-то есть!!!
И вдруг крышечка так поехала тихонечко. Я глаза закрыл, голову запрокинул и вздохнул тяжело-тяжело со стоном, но негромким таким, заупокойным.
Только б, думаю, по башке ничем не долбанули. Там ведь и молоток лежал на верстаке. Нет, топот, дверь лупанула так, что чуть купол не рухнул. Я ждать не стал, что дальше будет, из гроба выскочил, внутрь него иконку, что в шкафу нашел, сунул и крышкой мое временное пристанище прикрыл, как и было. Стал крюк накидывать, никак не зацеплюсь: прут-то в эту сторону выгнут! В дверь же выходить не решился. Попал, наконец. Влез на окошко, мешок скинул на землю, а сам по веревке вниз. Да зацепился. Вишу между небом и землей, дергаюсь. Кое как оторвался. Об землю грохнулся, хорошо рукой за веревку притормозил. И все равно крепко приложился. Это, видно, меня Бог малость наказал. Ну, не очень сильно - для острастки. Наверное, потому что моя выходка его позабавила. Шлепнул чуток, да и отпустил. Поднялся я с земли и драпу.
На другой день специально пошел посмотреть на деда Трофима. Дождался, когда вынесут. А тут бабки кликнули, помоги нести, а то мужиков мало, а своим нельзя. Несу и думаю, есть ли на земле еще такой, человек, кто гроб, в котором сам лежал, на кладбище несет? Все хотел посмотреть, что ж за Михалыч такой. Да спрашивать не стал, а окликать так никого не окликали. Вот это меня беспокоит, как ему теперь на работу ходить? Он же в той церкви завскладом работает... Все думаю поехать да поговорить с ним, а то вдруг что на почве переживания с психикой сделается.
- Вполне возможна навязчивая мания. Представляете, в каждое полнолуние завскладу является Антон в исподнем и могильным голосом вопрошает: пошто упокойника самогоном не угостИл? - сказал Бекас. Все представили себе Антона в исподнем вусмерть обиженного на то, что ему не налили самогона, и рассмеялись. А потом как-то загрустили.
- Что-то грустно стало под конец, хотя сначала смешно было, - сказал Миша.- Ведь и вправду может человек в психушку угодить. А медицина уже сделает из него хроника.
- По части медицины, - сказал вдруг Проник, - я среди вас самый большой спец. Хотите расскажу, как я медосмотр девчонок на физмате проводил?