Аннотация: Отрывок из воспоминаний моего отца, получившего боевое крещение во время проведения операции по освобождению Крыма. Полностью его воспоминания находятся ЗДЕСЬ
Фотография 1947 года.
Попал я в Отдельную Приморскую Армию (командующий генерал Еременко). Она действовала совместно с Черноморским флотом. Направили в 19-ай танковый корпус, потом в 51-ю армию. Под Анапой сформировали нас, рассредоточили по частям. Шли бои на Керченском проливе. Бомбежки немецкие круглосуточные и безостановочные. Особенно по переправам, плотам. Наши уже в Крыму удерживали плацдарм, но помогать им не было возможности. Немцы уничтожали все, что появлялось на воде. А нам, молодым стрелкам-радистам, прибывшим из Свердловска, нужно немедленно попасть на полуостров. И ждал нас сюрприз. Однажды старшина построил нас и повел на полевой аэродром. Там перед строем скомандовал: "Кто прыгал с парашютом - шаг вперед!" Молчание. "Не прыгали, значит, прыгните" - сказал он язвительно. Занялся с нами подготовкой старшина авиации. Подготовили в общих чертах. И вот посадка в самолет. И страх, и гордость.
В самолете темно. Нас поставили в затылок друг другу возле левой стенки. Спину давит тяжесть парашюта. Показали, где откроется выход в бездну. Старшина-инструктор был рядом, подбадривал, проверял, как мы "привязаны" к тросу. Чувствовалось, как рвутся за стенкой самолета зенитные снаряды. Значит, немцы ведут по нам огонь. Открылась дверь. Старшина принялся ловко нас вышвыривать. Замерло мое бедно сердце.
Хорошо, что не видна была земля. Где-то во мне что-то щелкнуло, замерло все от страха, и вдруг дернуло сильно и зашелестело над головой. Глянул: купол закрыл звезды. Ночь была светлая, лунная.
Самолет наш улетел. Стрельба прекратилась. То ли нас не видели, то ли под нами немцев не было. На фоне луны, то там то здесь, ближе были видны силуэты моих друзей, болтающиеся в пространстве. Приземлился мягко, как учили, притопнул о землю сначала на носках, потом всей стопой. Сначала потянуло в сторону, потом все успокоилось кроме моего сердца. Ракета... По ее сигналу мы знали, куда, в каком направлении нам двигаться. Я освободился от всех пут и полез через кусты, заросли, воронки от разрывов. Это была своя фронтовая земля.
Распределись. И опять я попал "в верха" на флагманскую машину "Т-34" ?16. Чуть-чуть притерлись, и вскоре началось наступление. В атаках наши машины не участвовали. А когда немцев погнали другие, мы преследовали их по узкой прибрежной дороге Крыма.
Как я понимаю, мы шли параллельно с отступающими, но быстрее. Зашли вперед и снова вышли на приморскую дорогу. Ночью быстрое совещание... И нашему и нескольким другим экипажам (под нашим командованием, потому что у нас ведь командир) дано особое задние: уничтожать отступающего противника на ходу, уничтожать технику и живую силу.
Наш экипаж пристроился к последней в колонне фашистской машине. Командир кроме связи по радиостанции приказал мне следить за сигнальными огоньками немецкой машины и держать связь с командирами других машин. Я изнемогал от сильного внимания и постоянной поддержки связи.
Когда чуть рассвело, мы остановили в покое отступающую технику немцев, выскочили, свернули вправо. На небольшом участке замаскировали машины сложенной в копны гречкой. И капельку отдохнули.
И вот утром, когда вслед за техникой по дороге пошли войска, мы и выскочили из засады. Расстреливали и утюжили гусеницами все, что попадало под гусеницы и огонь моего пулемета. Фашисты стали убегать с дороги на обочины, маскироваться по кустам. Опомнившись, открыли огонь. Сначала из стрелкового оружия, потом и пушки развернули. Противотанковых средств у немцев, видно, серьезных не было. Но гранаты швыряли. И мы продолжали свое дело: я стрелял из пулемета, водитель утюжил.
И вдруг оборвалась связь. Я еле-еле упросил командира разрешить мне выйти наружу и проверить антенну. Выбрался. Кругом грохот, трескотня, дым. Это у меня был самый страшный момент за всю войну. Антенну подвернуло, согнуло аж под ствол пушки. Конечно, замыкание. Потому и треск в наушниках. Потому и связь потеряна. Наладил все сразу. Но увидел та-а-ко-ео! Вся передняя часть нашей машины была заляпана окровавленными кусками мяса, внутренностями. Такое никогда не забудется. Но вообще-то пересказать, что вокруг нас происходило не могу - из танка не много увидишь. Тем более, что напряжен все время: цель высматриваешь, а если не заметил чего, командир сапогом в спину "подскажет". Не со злобы, просто так быстрее. И рация много сил забирала. Связист я был неопытный, поэтому бывали сбои. Помню, как освобождали нашу детскую "сказку" "Артек". А потом, когда через много лет назад привез сюда на соревнования своих учеников из спортивного класса, работники лагеря, узнав, что я участвовал в боях за его освобождение, попросили провести экскурсию.
Закончился наш рейд. Соединились мы со своими. Впереди - Севастополь. Мы расположились в Балаклаве. В большой впадине между вершинами. С южной стороны гора "Сахарная Головка", ну а с другой, северной стороны - Сапун-Гора. Слышно, как там идут бои. Действует авиация, артиллерия. Грохот не затихает ни днем, ни ночью. Пехоте в тех боях пришлось худо. Подступы к Сапун Горе каменистые, скалистые, крутые. Окопаться нет никакой возможности. Саперные лопатки только царапают кмень, даже искры выбиваются. А сверху по нашим немцы огонь ведут. Мы -танкисты - сначала без машин подобрались поближе. Осмотреться. Из танков огонь вести практически невозможно, пересеченная местность. Артиллерии тоже огонь вести трудно. Но вот нам команда "К бою"! Наша машина - первая. Подъем под углом 45 - 50 градусов. Рычит мотор. Показалась для меня цель. Пулемет мой работал исправно. Водитель лавировал между крупными камнями, скалами. А пушки били по нам с удобных позиций, из-за укрытий.
...И выскочили мы прямо на пушку. Помню: ствол глядит прямо на меня. Стреляю длинной очередью, но расчет за бронещитком. И чувствую всем существом, как они заряжают пушку очередным снарядом. Водитель тоже понимает это и делает рывок. И... все в моих глазах померкло! В ушах, голове звон. Во рту и в легких гарь. Тела не чувствую. Потом мне говорили, что расстреляли нас почти в упор. Не успели мы опередить выстрел этот.
Очнулся я. Стала проступать в разных местах боль.... Тишина. Вижу небо... Слева водитель уткнулся в свои рычаги. Понял я: мертв. И кто-то еще третий с нами. Сделал усилие, повернулся - командир. Кое-как стал приходить в чувство. Вижу: командир жив, но недвижим. Над нами дыра. Так и не понял: башню сдвинуло или совсем сорвало. Все как в тумане. Тогда в горячке не разобрал, и сейчас не могу вспомнить и понять... Пушкаря не видно нигде.
Что делать? Кое-как с трудом открыл нижний люк. Осмотрелся: гусеницы на твердом грунте, дно машины высоко от земли. Попробовал пролезть, получилось! Свободно! Стал шевелить полковника. Тяжеловатый. Вылез я, осмотрелся. Почти под танком развороченное немецкое орудие. Вокруг грохот боя. Воют снаряды, свистят пули, все рвется, хлопают осколки по нашей мертвой машине.
Вернулся, повернул полковника ногами к люку, выскочил сам, потянул. И... вытащил. Он подал голос. Не то захрипел, не то застонал. Лицо в крови. И потащил я командира к нашим позициям.
За горящим неподалеку танком нашего же взвода осмотрелся. Но ничего не понял. Кажется, наши пехотинцы отошли. Мы на нейтральной полосе, что ли? Потащил я командира вниз, под гору. Пули засвистали сильнее, и я больше уже ничего не слышал и не видел, тащил изо всех сил моих, и ни о чем не думал. Будь, что будет! И вытащил!
Свои. Кто-то мне помогал, но я полковника не отдал. От себя не отпустил, пока не услышал его голос. Потом он очнулся. До сих пор помню, какая благодарность была в его глазах.
Через некоторое время мы оказались в каком-то укрытии. Народу много. Большинство офицеры. Меня тоже уложили на носилки и понесли вниз, в долину. Опять какой-то блиндаж. Много старших офицеров вокруг. Полковника здесь перевязали. Меня кажется хотели куда-то унести, но он не отпускал меня. Взял мою руку, а свою положил в нее. Кто-то из командиров, присутствовавших там и говоривших с полковником, сказал: "Представить к ордену Красной Звезды за спасение в бою командира". Жаль, но я не помню фамилии своего командира. Выветрилась из памяти. Воевали мы с ним недолго, а во время связи мне нельзя было называть его по фамилии - только номер.
Вот такое было у меня боевое крещение. Мне тогда еще не исполнилось 18 лет. И орден. Это самая высокая награда из тех, что мне потом вручили. Были потом медали "За отвагу", "За боевые заслуги", за взятие и освобождение.
В центре мой отец - Карман Георгий Михайлович. Снимок сделан весной 1945 года в госпитале в Польше.
![[]](/img/e/egorych/5542/232.jpg)
![[]](/img/e/egorych/5542/6.jpg)