От Васильева после долгих угроз и сборов ушла, наконец, жена. "Все", выдохнула она перед уходом. "Больше не могу. Занудил ты меня, понимаешь, занудил. Если кто-нибудь позвонит, скажи им, что я тут больше не живу". "Ему", - машинально поправил Васильев. "Скажи ему. "Кто-нибудь" - это единственное число". В ответ звонко хлопнула дверь.
Васильев крепился два часа, а после решил покончить с собой. Но жил он на первом этаже, потолки в квартире не могли выдержать и люстры, не говоря уже о его хорошо раскормленном теле, а из огнестрельного оружия в доме имелась разве что пустая зажигалка. Оставалось только отравиться. Васильев подошел к раковине и достал из-под нее средство для снятия ржавчинй, на бутылке с которой красовался мрачный череп с двумя перекрещенными костями. Начал откручивать крышечку, но в глаза ему бросилась надпись "не используйте не по назначению". Не сумев пересилить своей педантичной натуры, Васильев внимательно прочел перечень назначений. Отравления в перечне не значилось, и Васильев, вздохнув, закрутил крышечгку обратно, смирившись с тем, что ему, видимо, придется продолжать дальше его безрадостную жизнь. Он прошел в свой кабинет, уселся за стол и взял в руки папку с документацией - он всегда брал работу домой на выходные.
От папки его отвлек чей-то тихий вздох.
Васильев взглянул поверх очков - на книжной полке сидел возмутительно голый мальчишка и смотрел на Васильева со странным сочувствием.
"Тебе чего надо?", спросил Васильев, с ударением на "тебе".
"Я - Купидон", сказал мальчишка, не потрудившись ответить на прямо поставленный вопрос.
"Купидон - это такое скульптурное украшение. Фигурирует в стихотворении А. Блока как "прилепился голый мальчик на одном крыле". Лети к потолку и прилипни там. А я работаю".
"О, а ты не совсем безнадежен!", почему-то повеселел Купидон. "А я уже совсем хотел забрать у тебя стрелу!"
"Какую стрелу?" - тупо спросил Васильев.
"Которой я стреляю, чтобы пробудить любовь. Я выстрелил в тебя, когда ты встретил свою жену".
"Бред!" - произнес Васильев, но память, против его воли, услужливо вытащила из закромов сюжет. В сюжете навстречу молодому и не лысому еще Васильеву шла умопомрачительно кудрявая девушка, покачиваясь на высоких белых каблучках. Васильев вздохнул. Если верить памяти, в тот момент его действительно что-то кольнуло в левый бок. "Наверное, я уже и тогда страдал прострелом", - мрачно сказал он.
Купидон подпер подбородок кулачком.
"Ты любишь свою жену, или нет, Васильев?" - спросил он, и голос его зазвучал строго, как у тещи Елизаветы Петровны, царствие ей небесное.
Васильев снова вспомнил про жену - почему-то уже не про воздушную девушку, а про грузноватую в бедрах женщину в застиранном халатике, и чувство невосполнимой потери захлестнуло его. Он дернулся, хрюкнул, после чего совершенно неожиданно, тоненько, по-бабьи заплакал, всхлипывая и утираясь рукавом.
"Верни ее", сказал Купидон, дождавшись, пока Васильев выплачется.
"Как?"
"Возьми стрелу, которой я тебя поразил. И выстрели в нее. Она тебя снова полюбит и вернется".
"Да нет у меня никакой стрелы!"
Васильев встряхнул головой, злясь на Купидона. Хотел сказать что-то еще, но на полке уже никого не было.
"Галлюцинации начались", - отметил про себя Васильев. "Надо записаться к врачу". Работать явно не выходило, веки были еще тяжелы от слез, нос заложен. Васильев вздохнул и встал со стула. Откуда-то из складок одежды со стуком упал на пол тонкий деревянный стержень с заржавленным наконечником. Васильев поднял его и отправился на кухню - перечитать список на этикетке средства от ржавчины. Заржавленные металлические предметы в списке значились. Он вздохнул, и вновь открутил крышку.
Татьяна Васильева сидела в том единственном месте, в котором и могла сидеть, уйдя из собственного дома на улочке, засаженной пыльными тополями, а именно в квартире старенькой тети Тани. Тетя Таня в данный момент находилась в больнице (она находилась там почти всегда), и у Васильевых давно уже имелся комплект запасных ключей - поливать кактусы, пока тетя Таня в больнице, и вообще на всякий случай. Татьяна пребывала в печали, хорошо сдобренной злостью, но злость постепенно убывала, а вот печаль оставалась.
В дверь позвонили. Она открыла - и увидела на пороге Васильева. В одной руке у Васильева был букетик незабудок (их продавала бабулька на автобусной остановке. Татьяна приметила ее - опрятная такая бабулька, к такой хоть в гости иди на пирожки), в другой - еще какой-то предмет. Без разнышлений, Татьяна бросилась мужу на шею.
"Пришел! Догадался, где я! И даже тяпочку мне на дачу купил! Значит, ты меня все-таки любишь?"
"Для дачи ", - машинально поправил ее Васильев, и тут взгляд его упал на фарфорового румяного пацана с крылышками и ехидной мордой за стеклом серванта - у тети Тани была уйма никчемных безделушек - и осекся. "Конечно, люблю".
И супруги слились в долгом и несколько страстном для супружеского поцелуе.