Аннотация: ...Здесь легко потеряться. Еще легче потерять. Обычно теряют ноги, руки, глаза и уши - тебе повезло, если однажды ты отделалась шрамом.
Она проснулась в кровати. Ребра саднили, а неровности старого матраса делали эти ощущения особенно яркими. На их фоне несильная боль в руке была почти незаметна, но она была. В общем, не было ни малейшей надежды, что тварь была сном. Что сейчас в комнату войдет мамочка с чашкой дымящегося какао и окликнет ее по имени. Что она хотя бы узнает, как ее зовут.
Она не могла понять, как здесь оказалась или хотя бы почему. Разглядывала стоящие в шкафу корешки книг, переводила взгляд на безвкусные обои в цветочек, на часы с шишечками. Часы шли, но шишечки не сдвинулись ни на миллиметр, значит, были просто для красоты. Ненастоящие. Да и корешки были пустые. Разноцветные пустые корешки целой кучи как бы книг.
Она помнила, что в какой-то момент она вышла из болота на опушку реденького лесочка, и все. Кажется, она снова отключилась.
Она боялась, что неизвестный благодетель, который вымыл ее, одел в ношеную, но чистую пижаму и наложил повязки на ребра, может оказаться не таким уж добрым. Кто знает, что он, она или оно может потребовать за помощь? После твари как-то не верилось в слово "дом". Если бы ей хотя бы было, чем отплатить, она бы чувствовала себя спокойнее.
Она достаточно долго лежала, вслушиваясь в тиканье ненастоящих часов и укутавшись в одеяло под самое горло, пытаясь вернуть мимолетное ощущение безопасности, испытанное перед пробуждением, но у нее не получалось.
Наконец открылась дверь и в комнату вошла девочка лет двенадцати. Увидев, что пациентка не спит, девочка распахнула и без того огромные голубые глаза, округлила рот идеальной буквой "о" и излишне экспрессивно всплеснула руками.
- Господи, слава богу, вы очнулись! А мы-то уж думали, гадали... Такая радость, такая радость! - Высунулась в коридор и заорала, что есть мочи, - Эй, народ! Наша Доу открыла глазки!
- Меня зовут Доу?
Да уж, не мамочка и никакого какао, но если они готовы дать ей имя... Почему-то ей это казалось важным.
- Мы называем так всех, кто не может назваться. - Поделилась девочка. - Дженни или Джон Доу. Кто-то предложил, давно, Мориц помнит. Я Карин. А ты не знаю, кто. Скажешь?
- Я тоже не знаю.
Девочка глубокомысленно покивала головой.
- Случается. В любом случае, доу - это не имя, это название. Хочешь имя, ищи того, кто даст его тебе. Или возьми сама. Я свое украла, поняла? Нынче имена в дефиците, я не дам, не проси.
- Зачем вы меня спасли? - Она попыталась подгрести к себе еще больше одеяла, спрятаться за ним, как за тяжелой стенкой на вате.
- Ради игры, конечно. - Карин вздернула носик, - Я тебе мало что могу сказать. Чуточку поправишься, и навестишь Морица. Мориц объяснит. А сейчас к тебе придут друзья.
- Какие друзья?
- Ты их не знаешь. - Фыркнула Карин. - Но играть лучше с друзьями, согласись? Не беспокойся, мы дадим тебе оправиться. И играем мы честно. Почему ты не рада? Мы же с тобой подружки, правда?
Странная эта Карин. Но лучше не спорить. По крайней мере, ее лечат, на нее никто не нападает, да и местные дружелюбны. Возможно, слишком уж дружелюбны, но... Чем бы ни была эта их игра, ей дают передышку.
Иллюзорную, фальшивую, но все равно... безопасность.
Она медленно кивнула.
- Как скажешь. Конечно. Подружки.
Кроме Карин в доме было еще семеро детей, но они были совсем мелкие: старшему было не больше восьми. Они были вежливо-дружелюбны и обязательно навещали свою новую подругу пару раз в день. Садились на табуретку, болтали ногами и карамельными голосами справлялись о здоровье и "не болит ли что". Иногда доу хотелось взять подушку и придушить очередного очаровательного сорванца вместе с его ямочками на щеках, сверкающими глазками и пожеланиями скорейшего выздоровления. Ее останавливало только то, что это могло прибавить Карин работы, а доу не хотела добавлять ей работы.
Карин и так перестилала кровати, заставляла сладких детишек вовремя есть и судила их умилительные детские ссоры. Порой казалось, что она гораздо старше, чем выглядит.
Загадочный Мориц показываться и брать на себя хотя бы доу не спешил. Она вся извелась от любопытства, но на все ее вопросы Карин раздраженно фыркала, что она не трехгорбый верблюд и не может подтащить одну чугунную кровать к другой чугунной кровати, и разговор можно и отложить хотя бы до тех пор, пока всяческие болезные не смогут дойти до Морица самостоятельно.
- Доу, ты жди и не рыпайся: Мориц - наш цефалома, - объясняла Карин, - не помню, кто его обозвал, но звучит чертовски верно, цефалома-кулема, он не может даже оторвать головы от подушки! Так что ждите оба. Я ему говорила и тебе скажу, хоть ты послушай. Времени полно.
И доу слушалась. И слушала. За эти долгие дни Карин стала ей... нет, не подругой, но доброй приятельницей. Скорее вопреки своим стараниям, чем благодаря им: пытаясь казаться дружелюбной, она все время что-то говорила, старательно молола языком всякую чушь, но эта болтовня была... натужной, вымученной, казалась таким же элементом ее повседневного костюма, как и аккуратные бантики на платье.
Настоящая беззаботная болтовня больше похожа на птичье чириканье. Льется себе мимо ушей, успокаивает. Она хороша тем, что в ней априори нет ничего полезного. Но у Карин так не получалось. Она нет-нет, а позволяла себе ляпнуть то или се. Приходилось вслушиваться, чтобы расслышать полезное - вот ведь утомительное занятие!
Но оно того стоило. Например, от Карин доу узнала, что в дом часто приходят дети. Дом притягивает к себе детей. Что эти дети добровольно отказались от судьбы и дороги, и что они так останутся детьми, пока жив цефалома. И что Карин вытянула короткую соломинку и будет следующим цефаломой.
Когда Карин об этом упоминала, каждый раз дотрагивалась до своих длинных золотистых волос. Откидывала их за спину изящным, выверенным жестом, и натянуто улыбалась, тут же переводя тему.
А потом опять вспоминала Морица, и все повторялось снова. Как будто молочный зуб расшатывала.
Кстати, доу она стала так же с легкого языка Карин. Это не было именем, скорее определением, но все равно доу была благодарна. Теперь она знала, что не одна такая, беспамятная.
По всему выходило, что Карин важная шишка, только вот для важной шишки у нее было не слишком-то много привилегий. Вынос горшков, утирание носов, смена повязок на неблагодарных пациентках - все это не слишком-то на них походило.
Хотя иногда, доведенная бездельем до отчаянья, доу завидовала этим ее обязанностям. Хоть какое-то дело.
У доу даже не было воспоминаний, которые она могла бы перебирать, чтобы не подыхать от скуки. Ей не о чем было жалеть. Не к чему было стремиться, не из-за чего рыдать в подушку. Она даже не могла больше бесцельно идти, так как была связанна по рукам и ногам бинтами и заботой.
Часы тикали, но время, казалось, застыло.
Запуталось в душных речах Карин, в бесчисленных детских голосах, обладателей которых доу так и не научилась толком различать, во всех этих невинных улыбках, оборочках на платьишках, отглаженных воротничках и вязаных салфеточках на шкафах. Умерло, захлебнувшись утренней овсянкой, и разложилось где-то в этом доме.
Иногда доу жалела, что не осталась в болоте. Там хотя бы было не скучно.
В один день доу поняла - хватит! Совсем отчаялась: когда Карин присела на край кровати и глубоко задумалась, уставившись в какую-то точку за ее ухом, доу уже примеривалась, как бы половчее оглушить эту златокудрую сиделку и выпрыгнуть в окно.
Но, к счастью для своей кудрявой головки, Карин встрепенулась и заявила:
- Да-да, совсем здоровая. Совсем-совсем.
Поцокала языком огорченно, накрутила на палец локон не кокетливым, а скорее нервным жестом.
- Пора представить тебя Морицу. А потом сыграем.
- Ты будто не рада. - Хмыкнула доу, принимая протянутую руку помощи.
- Я не хочу с тобой играть. - Согласилась Карин, подставляя плечо, - Если ты проиграешь, толку от тебя будет меньше, чем от вот этого чайника. Встала-замерла, вот и все. Даже отголоска у Морица в башке не останется: твоей памяти так мало, ну совсем же капелюшечка, она там просто без следа растворится, вот так вот. И не поболтаем больше. А Мориц - зануда.
Доу поудобнее перехватила руку Карин и поинтересовалась светским тоном:
- Что же, мне никак не выиграть?
- Почему же? - Вздохнула Карин еще грустнее. - Можно и выиграть. Только ты тогда уйдешь в другое место. А я здесь останусь. С Морицем. А Мориц - зануда... устала? Может, передохнем перед лестницей? Ну-ну, решай!
- С чего бы мне устать? Я полна энергии! - Возмутилась доу, - Я устала лежать лежмя, я хочу идти.
- Точно? Вы всегда хотите идти. Ну и правильно. Останешься - станешь как эти, несмышленыши лакричные. Нет уж, ищи свое место.
Доу не стала спрашивать Карин, что та имела в виду, потому что почти не услышала ее слов. Похоже, лестницу она все-таки недооценила. Каждая ступенька была как будто выше предыдущей, а отвыкшие от ходьбы ноги слушались хуже разваренных макаронин из молочного макаронного супа Карин. Колени дрожали и подгибались: доу навалилась на Карин почти всем своим весом и только пыхтела.
Когда они дошли до лестничной площадки, Карин пригнулась, подставляя спину.
- Давай.
Карин казалась хрупкой девочкой, но и ее доу недооценила. Или, возможно, переоценила свой собственный вес. С доу на спине Карин взбежала по ступенькам и остановилась перед большой дубовой дверью.
- Слезай. Давай-давай, Мориц ждет, ну как помрет не дождавшись? Он может.
В голосе Карин нотки презрения мешались с нотками восхищения. Доу стало любопытно - несмотря на свой одухотворенный вид, Карин был очень практичной девочкой и явно не стала бы восхищаться кем попало.
- А чего от него стоит ждать? Зачем мне вообще с ним общаться? Он тоже играет?
Доу замерла у двери, пытаясь отдышаться. Хоть ее и подняли сюда на спине, пройденные пролеты все-таки давали о себе знать. Как много этажей в этом уютном деревенском домике с ситцевыми обоями? Оторвать бы руки тому архитектору, что вписал сюда скользкую стеклянную лестницу...
- Он платит. - Карин закатила глаза, - Господи, опять дурацкие вопросы! Как же вы мне все надоели, одно и то же, одно и то же. - Она оттолкнула доу и резко распахнула дверь, - Мориц! Мы пришли, как я и обещала! Болтайте сколько влезет, но она попытается идти, имей в виду! Ничего лишнего, ну?
- Входите... - Прошелестел из полумрака комнаты измученный мальчишеский голос, - Карин, уймись, от твоего ора болит голова...
- Она у тебя по жизни больная - за себя, и за других! - Фыркнула Карин, втягивая доу за собой, в полумрак, - опять траур развел!
Карин резко подошла к окну и раздвинула шторы, впуская в комнату солнечный свет.
- Ащщ! - Взвизгнули с кровати, - Карин, что ты со мной делаешь?
- Освещаю. - Сухо ответила Карин, - Пусть наша доу посмотрит в глаза башке, в которой однажды может оказаться. Или ты спрячешься под одеяло, как в прошлый раз? - Она обернулась и решительно сдернула одеяло, - Хватит! Надоело! Хотел встречи - держись! Ради тебя я ее на ноги ставила, ради тебя!
Доу не вмешалась в перепалку. Ей вообще было как-то очень неловко: казалось, что она присутствует на семейной ссоре двух супругов, сходившихся и расходившихся бесчисленное количество раз. Что-то в этом было такое... почти интимное. В интонациях ли, в словах ли - она не могла уловить, что именно ее так смущало.
Она кашлянула, напоминая, что она все-таки здесь.
- А в детстве была таким ангелочком... - Протянул обиженно лежащий в кровати уродец. - Не надо было позволять тебе расти.
- Но ты позволил. - Буркнула Карин, - Я вас оставлю.
Карин не ответила, зато очень красноречиво протопала мимо доу и громко хлопнула дверью, явно оставив последнее слово за собой. Уродец, кажется, попытался вжать голову в плечи, но вместо этого подтянул к голове тело.
Голова у него была гигантская. Личико-то детское, глаза даже маловаты, зато затылочная часть занимала половину кровати. Тельце не тянуло даже на младенческое - так, неразвитый придаток к голове, позвонки на полупрозрачной шее крупнее едва наметившихся пальцев, белая пижамка подошла бы детской куколке...
- Страшно, да? Я такой не всегда был. - Хмыкнул уродец, прерывая затянувшееся молчание.
Доу поспешно отвела глаза. Неприлично так долго пялиться на незнакомых людей. Даже если на бьющуюся на виске жилку, которая чуть ли не толще его микроскопического плечика.
Сквозь кожу этой маленькой грудки, наверное, видно огромное сердце.
- Кхе-кхе! - Рявкнул уродец, явно теряя терпение, - Я Мориц. А ты?
- А я не знаю. Карин называет меня доу.
- Хм-м-м... Это может стать проблемой. Некоторые выигрывают, и их много. Но без имени далеко не уйти, ты должна знать. - Протянул Мориц, - Ты не могла бы помассировать мне виски?
- Кажется, я не понимаю...
- В этой голове, - терпеливо объяснил уродец, - память целой кучи таких как ты. Некоторые думают, что встречи - штука редкая, почти невозможная, только им вот пару раз повезло, но поверь: пути вечно пересекаются. Постоянно. А потом расходятся туда, сюда, обратно, позавчера...
- Поза... что?
- Позабудь. - Фыркнул Мориц, - Для доу, должно быть, сложно это понять. Ты ж как младенец - едва ли помнишь, как держать вилку. А у меня вот слишком много памяти. Мы можем помочь друг другу прожить подольше - если найдется нужное. Вот зачем Карин устроила нам встречу. Видишь мою голову? Думаю, это единственное, что ты сейчас видишь. Она переполнена. Вот-вот взорвется. Я солью для тебя немного памяти, ну. Но мне нужна твоя помощь: помассируй мне виски.
- А если... ничего не найдется?
Доу замерла у кровати, не в силах прикоснуться к покрытой сетью пульсирующих сосудов лысой голове. Края некоторых костей расходились, натягивая кожу. Казалось, стоит прикоснуться, и кожа под ее пальцами расползется, обнажая разутый мозг.
- На то и жизнь, чтобы бродить и искать. Стоит где-нибудь остановиться, и твое место станет твоей ловушкой - так это работает, работало и будет работать. Найдешь - хорошо. Нет? Пойдешь дальше. Если выиграешь, конечно. Мы играем честно, ты должна быть благодарна. - Проворчал Мориц, и совсем как Карин, одновременно и враждебно и дружелюбно добавил, - ну?!
Доу прикоснулась пальцами к теплой шелушащейся коже его висков, ощущая биение крови. Она не ощутила под пальцами кости, череп оказался мягким - это оказались скорее хрящи, чем кости.
Кажется, Мориц не собирался взрываться. Он прижмурил свои маленькие белесые глазки, чуть ли не мурлыча от удовольствия. Она даже подумала, что он задремал.
Но он вдруг резко распахнул глаза.
- Замри! Я его нашел. - Сказал он. - Можешь убирать руки, они больше не нужны. Кто бы мог подумать, тот забавный парень! Свезло, я рад, что он упокоится. Скажи Карин, на рюкзак этого прохвоста нашлась-таки наследница!
- О чем вы...
- Задерни шторы, будь так добра. - Фыркнул Мориц. - и подожди несколько минут, мне нужно сосредоточиться, чтобы избавиться от его голоса. Когда он начнет говорить, не тратьте времени: у вас будет минут семь, не больше.
- А потом?
Шторы поддавались туго. Все-таки Карин была очень сильной девочкой.
- А потом он закончится. Ты станешь чуть умнее, мне станет чуть полегче. Потом уж с Карин общайся, мое дело будет сделано. Все, замолчи, сядь вон на стульчик, посиди.
Пока доу пробиралась в темноте к стулу, она успела несколько раз ощутимо удариться мизинцем, хотя точно помнила, что комната была большая и пустая.
Мориц сопел громко, будто большое простуженное чудовище разлеглось у доу под носом. Ждать было жутковато, но это была не обычная безнадежная жуть, а скорее жуть предвкушающая. Сейчас она встретит кого-то, кого встречала раньше.
Кого-то, кто знает, что было до полудня.
Кого-то, кто назовет ее по имени.
Она совсем его не знала, ей хотелось плакать из-за сказанного Морицем "он закончится" и все же она предвкушала свое имя и своего знакомого.
- Черт, все-таки продул. - Сказали из темноты ворчливо, и она подпрыгнула на стуле: не ожидала, - Вот так всегда: пережил кучу сюжеток, чудовищ - не перечесть было чудовищ, людей... сколько было встреч, так от всех ушел. И как погиб? От хоровода. Хотя, Деф, я ведь знал, чувствовал...
- Меня зовут Деф? - Доу подалась вперед, впитывая в себя ворчливые интонации.
Они не были ей знакомы, но она смутно надеялась, что вот-вот, хоть на секунду ей покажется, что что-то подобное она уже слышала... нет. Такой же чужой голос, ничем не роднее голоса Морица.
Еще один незнакомец.
- Ну, когда я называл тебя Диделью, тебе не нравилось. А потом меня жрали зомби, и было не до правильных сокращений... Ты забыла свое имя?
- Да. - Вздохнула доу.
- Ты забыла... Джерри? У тебя должен быть длинный шрам на предплечье, это я его тебе оставил. И имя... Я - Джерри. Самую малость мертвый - но тут такое случается сплошь и рядом, не вздумай плакать.
- Но... - из нее как будто вышибли весь воздух, - у меня нет никакого шрама! Имени...
- Не паникуй! - Резко сказал голос. - Я тебя узнал, Деф. Я помню тебя, твой голос, твои руки помню. Не может быть, чтобы я ошибся. Я не забываю тех, с кем убил столько трупов. Да я сам - говорящая память, как я могу перепутать?
- Но у меня нет...
- Здесь легко потеряться. Еще легче потерять. Обычно теряют ноги, руки, глаза и уши - тебе повезло, если однажды ты отделалась шрамом.
- ...памятью. - Поправила Деф. - Не помню, был ли он у меня. Именем... Не помню, было ли...
- Память тут теряют чуть ли не на каждом шагу. Иногда она даже возвращается. - Голос Джерри казался жизнерадостным, - А может... - Он вдруг оживился, - А может, мы еще и не встречались вовсе!
- Это как?
- Время тут тоже течет как попало. От места к месту, знаешь, как бывает... не знаешь, бог мой, ты же ничего не знаешь! А эти ничего не скажут, местные, что с них взять... Сколько цефалома дал времени?
- М-минут семь.
- Жалко, придется без лирики. - Вздохнул Джерри, - А я соскучился, Деф. Очень соскучился. Вот так всегда... Слушай и запоминай. Есть закономерности: чем сложнее дорога, тем теплее в конце местечко. Никогда не ходи напрямик. Никогда не верь местным. Встречным не верь. Никогда не называй своего полного имени. Не меняйся. Думай, прежде чем говорить. Не принимай еды и пищи в дар, даже если угрожают смертельной обидой. Никогда не останавливайся. Все остальное можешь нарушать, если кажется, что так будет правильнее, но последнее - самое важное. Никогда. Ни за что. Не оставайся на месте, поняла? И отсюда уходи как можно скорее. Требуй игру и уходи. Ты легко справишься. Тебе-то это раз плюнуть.
Если бы Джерри мог, он бы, наверное, потряс ее за плечи, настолько серьезным стал его голос.
- Почему нельзя остановиться? Я... устала.
- Осядешь местной. - Непонятно объяснил Джерри, потом вздохнул, будто почувствовал ее недоумение, и, наверное, даже закатил глаза, - Вы с местом врастете друг в друга: ты изменишь место, место изменит тебя. Вот так всегда бывает. Этот цефалома явно из осевших, спроси его потом, если хочешь... Запомнила?
- Д-да... а какое у меня полное имя? Должна же я знать, чего никому не говорить...
На самом деле она хотела спросить совсем другое. Как они встретились? Кто она такая? А он-то кто? Почему все такое? Что происходит?
Она кожей чувствовала, как истекает время. Рядом не было песочных часов, но она будто слышала шелест последних песчинок.
Ей не хватало голоса. Ей хотелось больше. Цвета глаз. Запаха кожи. Волос под пальцами - жесткие, мягкие? Длинные, короткие? Она протянула руку, но наткнулась только на темноту.
- Понимаешь... Кажется, это я его тебе дал... тогда. Не сейчас. - После небольшой паузы сказал Джерри растерянно, - и если мы еще не встретились... То что тогда?
- Я не понимаю...
Она не знала, как закончить фразу и воцарилась тишина - удушающая, ватная. Она даже не могла услышать слабого дыхания цефаломы. Только шелестел где-то на самой грани слышимости песок, воображаемый, почти не слышный и одновременно слишком громкий, почти громовой звук. Время утекало, утекало стремительно, а она ничего, ничего не могла сделать. Даже заставить себя продолжать говорить.
- Дидельфина. - Коротко сказал Джерри, и тишина на краткое мгновение отступила. - Но если встретишь меня, лучше назовись доу.
- Почему...
- Ты назвалась тогда именно так. Знаешь, я даже не сразу понял, что ты девчонка. А потом... ну, с таким именем тебя больше с мальчишкой не перепутают, так ведь?
- Да... спасибо.
- Вот так всегда... - Протянул Джерри, - я думал, если встречу еще раз, скажу тебе столько всего! Не могу. Но у меня есть оправдание: времени нет. Чуть не забыл... попадешь в сюжетку, ищи причину, а не виновного, поняла? Сюжетки замкнуты не только в пространстве, убьешь виновного - она просто пойдет на следующий цикл и ты проснешься в начале. Убей причину, сюжетка погибнет, ты сможешь выйти. Нет ничего поганее сюжеток, ты пойме...
Он закашлялся и замолчал.
Закончился.
Истек, как песок.
Деф зябко обхватила себя за плечи, закусила губу, чтобы не разреветься. Больше не было шелеста песка, и тишина казалась невыносимой. Стоило встать и раздвинуть шторы, но у нее не было сил.
Кем он ей был, этот Джерри? Она не помнила и, возможно, даже не могла помнить. Никто. Эхо в темноте.
Но она уже скучала.
По человеку, который даже мертвым умудрился ей помочь. От которого ей достался только голос и имя. Много - но недостаточно.
- Ну что? - Сочувственно спросил с кровати Мориц, - Как, поговорили? Что он тебе сказал?
Ей хотелось зажать уши, скорчиться и заорать - в глубине души она все еще надеялась, что услышит совсем другой голос. Но она лишь ответила безразлично:
- Ничего. Он совсем ничего не успел сказать. Спасибо, Мориц. Вы мне очень помогли. Могу я попросить свое наследство... и игру?
- Сейчас?
- Я хочу уйти.
Она врала.
Не просто уйти.
Убежать отсюда со всех ног. Джерри не только дал ей цель, но и поселил в ней новый страх.
Она очень боялась не попасть на встречу.
Карин прикладывала к сухим глазам кружевной платочек. Дети выстроились в рядочек и стояли, тихие, смирные - ждали.
Деф открыла выданный ей рюкзак, еще раз коснулась лежащей там книжки - самой бесполезной вещи на свете: читать она, как оказалось, совершенно не умела.
Карин предложила остаться. Оправиться от долгой болезни, научиться заодно читать, помочь ей немного с детьми, но Деф слишком хорошо запомнила предостережение Джерри, чтобы соглашаться.
Выбор был прост: поверить Карин или ему. Карин предлагала безбедное существование, Джерри - цель. И Деф выбрала цель.
Поэтому и стояла на лужайке перед домом на холодном осеннем ветру, зябко куталась в мужскую ветровку из рюкзака Джерри, и чего-то ждала.
- Ну... - Наконец сказала Карин, трубно высморкавшись в платок, - Начнем, что ли? Ты точно хочешь уйти?
Деф кивнула.
- Правила просты. - Сказала Карин деловито, - Дети, встаньте в круг!
И Деф со всех сторон обступили ангелочки с приклеенными улыбками.
- Нам будет тебя не хватать!
- Тетя-доу, останься с нами!
- Ну пожаааалуйста!
Они теребили ее за полы куртки, хватали за колени, цеплялись за локти, пару раз больно ткнули в не до конца зажившие ребра - Деф едва удержалась, чтобы не охнуть от боли. Она прижала к груди рюкзак, защищаясь от слишком крепких и нежных объятий.
- Стоп! - Рявкнула Карин, - Хватит! Решение принято! В круг!
Жалостливые лица за какую-то секунду стали сосредоточенными. Дети отступили синхронно, взялись за руки.
- Тебе нельзя кричать, шевелиться, зажмуривать глаза. Выдержишь - все будет хорошо, мы тебя отпустим. Это правило.
- А если нет? - Спросила Деф на всякий случай.
- Разорвут.
Карин сказала это безо всякого сомнения, легко и просто. Обыденность ее тона убедила Деф как-то сразу и полностью: и правда разорвут. На мелкие-мелкие клочки.
- Готова? - Спросила Карин.
- Я думала, ты тоже встанешь в хоровод...
- С чего вдруг? - Карин скрестила руки на груди, выпрямилась, - Я же не ребенок.
Деф кивнула. Такая причина звучала вполне логично.
- Готова?
Деф надела рюкзак, подтянула лямки.
- Да.
Карина закатила глаза, подпрыгнула, раздраженно топнув двумя ногами сразу. Резким жестом отбросила за спину золотистые кудряшки.
- У-у-у, дура!
Подошла стремительно, поднырнув под сцепленные руки. Дети заволновались, зашептались недовольно, на грани слышимости. Карин обняла Деф порывисто, но осторожно, помня про больные ребра. У нее были теплые руки, пальцы, вцепившиеся в плечи Деф, дрожали. Она поднялась на цыпочки и шепнула ей в ухо:
- Не знаю, что за чушь тебе вещал этот твой Джерри, но я хоть и местная, но тебе за Морица ой как благодарна. Твой Джерри занимал в его башке чертовски много места, гаденыш. Так что напоследок скажу одно: здесь никто не соблюдает правил, так что если тебя, дуру, окружили, это значит - беги!
И толкнула ее изо всех сил. Деф так и упала вместе е рюкзаком на сцепленные детские руки - те разжались, кто-то ойкнул, кто-то обиженно заревел басом. Деф вскочила, и побежала, прихрамывая, непонятно куда, подальше от дома, дальше, дальше, в осенний туман. Возникло мимолетное желание оглянуться, вернуться, узнать, все ли будет в порядке с Карин, помочь... Но она легко его подавила.