Все было хорошо, борта нового драккара понемногу поднимались. И темноволосая - Харальд назвал её Кресив - в постели оказалась горяча.
Все было так, как он сам решил и сам приказал.
И Харальд заскучал.
Светловолосая, которую он время от времени замечал то в одном, то в другом уголке своего поместья, выглядела здоровой. Порченый крысеныш с пятнистой пастью мотался за ней следом. Тявкал непрестанно...
Все-таки не зря он собирался утопить его в свое время. Кобели с его псарни отличались молчаливостью - а этот гавкал чуть ли не на каждом шагу. Впрочем, было в этом и хорошее. Крысеныш, бегавший по пятам у девчонки, оказался навроде колокольчика. И Харальд теперь всегда знал, когда та оказывалась поблизости.
Кресив, на удивление быстро освоившись на хозяйской половине, тоже начала прогуливаться по поместью. Заходила на кухню, отдавала распоряжения, которые никто не понимал, снимала со всего пробу...
И где-то через два дня после переселения в его опочивальню заявилась в рабский дом. В каморку, где Кейлев поселил светловолосую. То, что там случилось, нельзя было назвать скандалом. Кресив просто оскорбляла, а Добава молча слушала. И терпела. Почему-то.
Харальд узнал обо всем в тот же день - рабыня, приставленная к девчонке, доложила Кейлеву, а тот ему. Он мог бы вмешаться сразу, проучить Кресив, раз этого не пожелала сделать сама Добава...
Но не стал. И Кейлеву не отдал никаких распоряжений, а вместо этого перестал покидать поместье. Совсем.
Забросил прогулки на лодке, почти весь день разминался перед главным домом. Бой на затупленных мечах, копье, кинжалах. Несколько воинов, не успевших увернуться вовремя, уже залечивали ушибы в общем доме.
Светловолосая тоже время от времени пробегала неподалеку - он слышал близкий лай щенка, подолгу задерживавшийся на одном месте.
Смотрит исподтишка, понимал он. И с кривой, едва заметной усмешкой поворачивался спиной к тому месту, откуда слышалось звонкое тявканье.
Харальд ждал.
Он не хотел многого - от этой поклонов с подносами он не ждал. Достаточно будет, если девчонка подойдет к нему близко. Но сама. И посмотрит в глаза, желательно без страха.
Хотя Харальд не отказался бы увидеть просящий взгляд. Даже заплаканный - после нападок сестры. Если женщина прибегает в слезах, значит, просит о помощи. И помогающий может рассчитывать на награду...
Тогда он переиграет все. В конце концов, Кресив может и подождать. Никуда не денется, поживет пока под охраной в его рабском доме. Сколько потребуется - год, два, больше.
А проверить, есть ли у неё дар сестры, можно и потом. Когда-нибудь. Если, конечно, он не погибнет ещё раньше в одном из походов.
Вот только девчонка смотрела издалека - и не подходила.
Подпускать её к работе Харальд запретил. Разговаривать с ней другим рабыням, кроме старухи-славянки, тоже. Даже озлобленность сестры была ему сейчас на руку. Одиночество, безделье, нападки Кресив...
Рано или поздно, надеялся Харальд, девчонка затоскует по чему-то большему, чем беготня по поместью - от одной ограды к другой. Вспомнит то, что было между ними...
Но девчонка все не подходила.
- Тоска-то какая. - Негромко сказала Забава, садясь на узкую кровать. - Куда не сунусь, отовсюду гонят. Хотела на кухне тесто месить - прогнали...
Бабка Маленя хмыкнула. Гнали Забаву при ней.
- А сегодня, когда ты отстала, я на здешних баб набрела. Они там у ограды лен мяли, чудно, не по-нашему. Только встала посмотреть, как сразу белоголовый ярлов прихвостень прибежал. Талдычит что-то непонятное, а сам рукой, как помелом, машет - пошла, дескать, отсюда...
- Ярл велел, чтобы ты не работала. - На удивление бодрым голосом ответила бабка Маленя. - Вот и делай, как говорят...
- То есть ничего не делай?
- С Красавы своей пример бери. - Посоветовала бабка. - Вон, сестрица твоя до обеда спит, потом чуток погуляет, на тебя погавкает - и снова в хозяйскую опочивальню убирается. Вечером по двору второй раз пройдется - и все, назад, ярла дожидаться...
Последние два слова горьким эхом отозвались в уме у Забавы. Ярла дожидаться, Харальда...
- Вот и будь как она. - Заявила бабка. - Отдыхай, живи в заботе и холе. Небось наработалась на всю жизнь, пока в Ладоге своей жила? А хочешь, платья начнем шить. Из шелков, что ярл пожаловал.
- Да я уж шью. - Нерешительно сказала Забава.
- Видела я, что ты шьешь. - Проворчала Маленя.
И присела рядом с девкой. Деревянные доски, уложенные на днище кровати, скрипнули.
- Рубаху мужнюю. Ярлу, больше некому. - Бабка несколько мгновений молчала, потом, решившись, сказала: - Эх, не надо бы... ну да ладно. Только никому не говори, что сейчас открою.
Забава удивленно глянула.
- Да кому я скажу? По-здешнему не знаю. Разве что сестре... так мы с ней не дружим.
- Дружим не дружим, а не говори. - Строго отрезала бабка. - Я смотрю, ты все, что слышала да поняла, в ум не берешь. Про то, что ярл наш и впрямь бабий убивец. Тут они вообще-то все такие, только наш на особицу. Чужане обычно баб для потехи не убивают. Или хребет перешибут и в могиле чьей-то прикопают живьем, чтоб на том свете прислуживала, или в жертву принесут... или случайно могут зашибить, если в ярость войдут. А наш ярл баб убивает, чтобы зверя в себе потешить. И дольше одного зимовья никто у него не продержался. Бывает, пока снег не сойдет, и двух прикончит. Меня сюда пять лет назад привезли, когда ярл только-только первый дом здесь поставил, так что я не с чужих слов пою. А весной в поход уйдет, до осени - и кого там будет убивать, неведомо. Только делает он это страшно, на части меленькие рвет, голыми руками...
- Да разве можно так, руками-то? - Недоверчиво спросила Забава. - Это же не когти и не зубы...
- А вот гляди. - Бабка Маленя сбросила с одной ноги обутку из грубой кожи, с кряхтеньем нагнулась вперед.
И, сдернув короткий шерстяной носок, вытянула ногу.
Мерцающий огонек светильника, поставленного на полку у кровати, высветил корявую старушечью ступню, с узловатыми суставами. Мизинца на ноге не было. И у соседнего пальца половину словно откусили.
- Видишь? Это по мне колесо тележное проехалось. Ещё когда я молодой была. Ты у колеса когти или клыки видела? То-то же... А мне мелкий палец тогда так размозжило, что он на одном лоскуте кожи повис. Да и на другом пальце сустав оторвало.
Она опять обулась, сказала, выпрямляясь:
- Если сила в руках немерянная, то косточку от косточки можно отщипнуть, ну как ломоть от пирога. Все от силищи зависит... а у нашего ярла, когда зверь в нем проснется, она огромная. Баб на кусочки так и рвет, так и рвет...
Забава задохнулась, глядя на неё округлившимися глазами. Бабка Маленя довольно кивнула. Глядишь, и поумнеет девка.
- Только не думай, что с тобой будет по-другому. Всем, значит, не свезло, а тебе свезет. И правильно, что сестрице не отвечаешь. Ей недолго осталось, самое большее, до лета. Там и утихнет. Живи тут пока, да радуйся, что не ты в хозяйской опочивальне. Вот весной ярл в поход уйдет - а оттуда, может, и не вернется. Глядишь, и выживешь. Только рубаху ему шить брось. Не человек он, зверь в человечьей шкуре, оборотень. И сила у него оттуда, и все остальное...
- Бабушка. - Непослушными губами сказала Забава. - А что ж ты раньше молчала?
Маленя вздохнула, потом сказала едва слышно:
- Не велено было. Если узнают, что проговорилась - тут же и убьют...
- Я никому не скажу. - Так же тихо пообещала Забава. - Ты не бойся. И спасибо, что сказала хоть теперь. Поздно уже, иди спать. И я тоже лягу.
Бабка поднялась, похромала к двери. На пороге оглянулась.
- Только смотри, Забавушка, без меня утром из дома не выходи. Кейлев, ярлов приспешник, ругаться будет, если не угляжу за тобой.
- Я не выйду. Покойной тебе ночи, бабка Маленя.
- И тебе, девонька...
Когда бабка вышла, Забава задула светильник и какое-то время сидела на кровати в полной темноте, не двигаясь. Плечи руками обхватила, ощутив вдруг, как зябко все-таки в домах у чужан.
Рядом на кровати лежало свернутое меховое покрывало - и можно было укрыться, согреться. Но рука не поднималась.
Теперь она знала, как умрет Красава. Страшно. Особой жалости у Забавы к ней не было - хоть это и нехорошо. Но такой смерти она никому не пожелала бы. Ни Красаве, ни тетке Насте, никому...
И не верить бабке Малене смысла не было. Если та и впрямь прожила здесь пять годков - значит, видела, знает.
Щенок, спавший в углу каморки на старой ветоши, принесенной для него бабкой Маленей, завозился во сне.
Забава ещё немного посидела, глядя в пустоту, потом легла. Сон не шел.
Если все так, как сказала бабка Маленя, думала она, то Харальд-чужанин приберег меня на потом. Отсюда и забота, и шелка, и все остальное. Красаву, значит, сначала, а меня потом.
Ей стало страшно, и она уткнулась лицом в подушку - чтобы не слышно было, если вдруг зарыдает. Ещё услышат, прибегут...
А бабку Маленю нельзя выдавать. Никто не должен понять, что теперь она знает все.
На короткий миг Забава даже пожалела, что бабка ей все рассказала. До этого мысль о том, что Харальд-чужанин бабий убивец, пугала, но как-то не сильно. С ней-то он всегда был добр...
Насколько мог, конечно. В конце концов, кто она для него? Так, рабыня, добыча. Но никто ещё так не заботился о Забаве. Не бил, дарил подарки.
Гуся, почему-то вдруг вспомнилось ей, тоже откармливают, прежде чем зарезать. Не бил, дарил подарки...
Бежать? Куда? Бабку Маленю с собой не возьмешь, старовата она, чтобы в побег срываться. И поймать могут - а Харальд-чужанин обещал после такого ещё троих баб убить. У неё на глазах.
Забава вздохнула, покрепче вцепилась в край подушки. И лежала дальше, глотая слезы, понемногу начавшие выступать на глазах. В голове метались обрывки мыслей - самых разных. О Красаве, о бабке Малене, о Ладоге...
Выходит, сестра, как бы плоха она не была, своей смертью сбережет ей несколько месяцев жизни. Забава вдруг горько улыбнулась. Скажи ей кто в Ладоге, что она будет жалеть Красаву - не поверила бы. А вот поди ж ты...
Уснула Забава только под утро.
И проснулась поздно. Когда она вышла, бабка Маленя уже сидела на нарах, молча, неподвижно. Смотрела в распахнутые двери рабского дома, откуда задувал прохладный ветерок и падал яркий свет - день сегодня выдался солнечный. Лицо у неё было тревожным.
Не так хочу, подумала вдруг Забава суматошно. Всю жизнь прожить, стать старой, больной - и каждого слова бояться, потому что за него могут убить. И как Красава не хочу - ходить, не зная, что смерть уж на подходе. Тряпкам радоваться, возможности кого-то обидеть.
А хочу любви, подумалось вдруг ей. Напоследок. Чтобы сердце билось от радости. Чтобы летать хотелось.
Если бы только Харальд-чужанин быстро убивал, а не так, как бабка рассказывала...
- Встала, девонька? - Суетливо сказала бабка Маленя, подхватываясь с нар. - Ну, пойдем на кухню. Поешь, молока попьешь... а то под глазами как золой намазано. Что, плохо спалось?
Харальд-чужанин был опять там, где Забава видела его все эти последние дни - перед большим домом. Отбивался здоровенным мечом, пока трое на него нападали. Крутился так, что и не разглядишь, здоровенной тенью с пегими косицами...
- Давай-ка с другой стороны мужиков обойдем. - Заботливо сказала бабка Маленя, беря Забаву за руку. - По другую сторону дома прогуляемся, и как раз к кухне выйдем...
Щенок тявкнул, соглашаясь с ней.
И буду я так ходить по задам и прятаться, пока Красаву не убьют - и не настанет мой черед, подумала Забава. Или если не убьют Харальда-чужанина.
При мысли о смерти Харальда-чужанина сердце в груди нехорошо екнуло.
Забава прикусила губу, подумала - зря все-таки бабка Маленя пообещала, что она выживет, если чужанин умрет. Нельзя так.
И даже если он погибнет, свободы Забаве все не видать. Домой не вернуться. Достанется она кому-то другому. И будет с ней то же, что и с бабкой Маленей - старость в рабском доме, вечный страх, что убьют. Если, конечно, сама раньше не помрет.
- Ты иди, бабушка. - Сказала Забава ласково, выдирая руку из слабой, узловатой ладони Малени. - Иди и не бойся. Все будет хорошо. Я просто схожу, с ярлом поздороваюсь. Сколько дней здесь живу, а ему ни разу так и не пожелала доброго дня...
- Ты в уме ли, девка?! - Сорвавшимся голосом выдохнула Маленя.
И руки вперед выкинула, словно хотела поймать. Но Забава уже бежала по тропке, выложенной камнями.
К чужанину.
Визгливое потявкивание щенка приближалось быстро, как будто девчонка не шла, а бежала.
И бежала прямо к нему.
Первой мыслью, мелькнувшей у Харальда, было - опять к морю? Снова кидаться?
А второй мыслью - теперь-то из-за чего? Неужто из-за Кресив?
И красный туман вдруг вспух в уме. Харальд, разворачиваясь к бегущей девчонке, уже успел на долю мгновения представить, как он разделается с Кресив. Будет все, как было с другими до неё.
Он отшвырнул меч в развороте, чтобы не мешал ловить бегущую. И встал на пути у девчонки, расставив ноги, разводя в стороны ладони.
Та остановилась в двух шагах. Сказала что-то по-славянски, тяжело дыша...
Харальд уловил одно знакомое слово. Но только одно. И смысла всего сказанного уловить было невозможно.
Нашел взглядом старуху, которую приставили к Добаве - та, тяжело переваливаясь, уже бежала сюда. Встала, задыхаясь, за светловолосой, с побелевшим лицом ухватила её за руку, дернула назад, словно желала увести.
Девчонка выдрала руку, снова что-то сказала, глядя Харальду в лицо. Смотрела она серьезно, торжественно, и со страхом, и с надеждой...
- Переведи. - Негромко приказал Харальд, удостоив старуху коротким взглядом.
Та всхлипнула, прижала трясущиеся руки к груди.
- Говорит, жалеет, что отказалась от твоего золота...