Весна не предупредила своёго появления и, когда вдруг - ветер сменил восточное направление на западное, стих до штиля; солнце иссушило тонкие облачка; снег у дома прямо на глазах потемнел, превращаясь в слякоть и быстро стекая по уклонам в уже переполненный пруд - стало ясно: она пришла.
И не зря я всю зиму чистил свою тропинку, среди тяжелых сугробов она моментально потемнела прошлогодней травой, растительной почвой и мелкой дорожной галькой. Я мог теперь уверенно крутить педали, пробиваясь к обнаженному асфальту шоссе. Но сразу как-то неосознанно упала скорость, вероятно, не хотелось исчезать из этой чарующей глаза красоты. Кругом ни души и только узкая твердая полоска - след колес случайной машины, помогающая мне пробиваться в толще снега уже за пределами моей тропинки, да паутина темноголубых теней на искрящемся снегу от разлапистых елей.
Я беспричинно останавливаюсь и так в нерешительности, опустив слезящиеся от избытка чувств глаза, стою несколько минут, а потом ещё с минуту просто веду велосипед, держась за руль.
Не хочется ни ехать вперед, ни возвращаться: тем более, что ни впереди, ни позади... ничем и некому я не обязан.
2 Печалюсь.
Мне кажется, что происходящее со мной непоправимо, что будущее перечеркнуто жирной киноварью. В темные, холодные, ненастные вечера это чувство обостряется и я не нахожу выхода.
Но вот ветер прорывает черные тучи, на мгновенье озаряет мою поляну ярким солнечным светом, я вдруг вижу проткнувшие мерзлую землю пики тюльпанов и настораживаюсь.
Страх, настороженность, жажда, озноб....это всё чувства, отвлекающие меня от тяжелых рефлексий и мне остается соглашаться с тем, что в жизни всё обусловлено, что нет ничего случайного, что происходящее есть лишь напоминание о твоих обязательствах Богу, давшим тебе и жизнь и возможность короткого счастья. Не сокращай же его!
Каждый день я встречаю на своем пути сотни лиц, которые однажды явившись мне, исчезают навеки и только ложь осведомителей уверяет меня в том, что они есть, они существуют, но я-то знаю, что никогда с ними не встречусь, они для меня прошлое. Тогда чем могут отличаться те, кого я видел тысячи раз и вдруг потерял. Может быть, их просто спрятал тот, кто этим жестом предупреждает мою лень и расхлябанность, будит во мне страхи и страсти?
И я принимаю это предупреждение и пробуждаюсь.
3 Наружная дверь открывается точно на заход солнца и, если летом это не имеет никакого значения, то сейчас, в апреле, солнце садится на верхушки сосен уже в семь.
Вечернее солнце действует на меня угнетающе, как всякий заход, всякое неожиданное потемнение. Может быть, поэтому я стараюсь пореже выходить вечером во двор.
Лет пять тому назад я дважды решался на дальнюю поездку на велосипеде и проехал бы намеченные километры, но обе поездки заканчивались вечером того же дня. И не усталость после двухсоткилометрового пробега, а именно вечернее солнце так угнетающе действовало на мою психику, что душа просто не выдерживала стресса, я добирался до ближайшей станции, забирался в поезд и возвращался.
Сегодня для душевного гнета особые причины: мне и без вечернего солнца тошно и, открыв дверь по какой-то надобности, вдруг ощущаю всю силу своей тоски.
4 За мостом сел в седло, еду. Справа, за забором лошадью пашут небольшое поле под картошку. Ворота раскрыты, я всё вижу: пахарь за плугом, целая семья из трех человек тут же на бровке то ли следит за пахарем, то ли любуется его работой. А за пахарем бесстрашно, словно куры, наступая на пятки мужику торопливо вышагивают черные грачи с белыми носами, на ходу успевая схватить червячка. Удивительная картинка!
Еду дальше.
Девочка не старше восьми лет аккуратно идет навстречу, тут рядом начальная деревенская школа.
- Здравствуйте! - говорит она и улыбается.
Деревню миновал, осталось проехать только высоким берегом. Опять иду пешком, смотрю неотрывно на спокойные воды реки. На одном бугорке всегда притормаживаю, отсюда очень красивый вид, хочется запечатлеть на рисунке, но не буду, подобные работы у меня есть: вода, поросший соснами берег, отражение в воде низких строений противоположного берега, полузатопленные острова. И всё это с высоты птичьего полета.
За деревней заводик: чистенько, уютно. И безжизненно, всё за бетонным забором и только иномарки сгрудились возле проходной.
В лесу летний лагерь курсантов. От лагеря до городского шоссе с километр асфальта по лесу. Вдоль асфальта на обочине кучки цветного мусора. Вероятно, курсанты субботились, убирали прилегающий к дороге лес за пределами самого лагеря. Теперь в лесу чисто, приятно. А мусор с дороги они сегодня, думаю, уберут.
Но нет, не всё. Под впечатлением увиденного предрасположен к чувственной наблюдательности. Поваленный бурей лес убран, поле засажено молодыми сосенками, которые на глазах оживают и кажется, что с каждым днем подрастают. Но не это привлекает. Выжившие в бурю две юные сосенки, всего-то чуть выше пяти метров стоят одни в огромном поле. То ли им страшно, то ли одиноко, но картина необычная: одна стройная, пушистая, нежная, другая, точнее, другой выгнулся дугой так, словно намеренно обнял красавицу и прижался к ней. Так и растут парой.
5 Сначала кормлю кота. Затем переодеваюсь, выхожу на солнце: в эту весну его хватает. И прежде всего к теплице - там быстро разрастаются помидоры, им уже тесно. По стенкам в стаканчиках дублеры. Не верю, что пришло лето, жду заморозков. И тогда дублеров можно будет внести в дом.
Привез им свежего коровячку - подобрал на дороге. Затем навещаю кусты и деревья просто из интереса, из любопытства. Жаркая, влажная погода способствует быстрому росту зелени и эта зелень прет неукротимо: вместе с цветами и кустами лезет бурьян.
Но всё это только вступление, разминка, мой интерес в другом: я жажду производить красоту - первое газонокошение. Хочется поскорее взяться за косилку: очень хочу увидеть свежеcкошенный газон с остатками цветущих тюльпанов. Тюльпаны цветут уже неделю, а травы нет, один бурьян. Но за неделю травка подтянулась и можно покосить. В этом году косилку поставил прямо у входа в дом и теперь нет никаких препятствий для моментального ввода косилки в работу. Выношу её на траву и оставляю на весь день. Включу, поработаю, выключу. Чем-нибудь побалуюсь, опять за косьбу.
6 На подоконнике рассада. Тоже забава. Мне и нужно-то три кило на всё лето, но доказать себе, что и в мае можно съесть помидоринку со своего кустика стоит того, чтобы не отвергать эту забаву. Но на этот раз промахнулся. Печка подвела. Ни с того, ни с сего вдруг сначала задымила. Уговорил. Но когда весна решила погрозить пальчиком зевакам печка сделалась союзником весны и вообще прекратила пропускать дым. И рассада захлебнулась угаром. Лист завял, растение съежилось, поникло. Пришлось как-то спасать, но как спасешь? Несколько кустиков вернул в город, несколько оставил на холоде выживать. Выживут ли?
Не хочет моя судьба, чтобы я отвлекался по пустякам и всячески крушит мои забавы. Но зря. Я -то знаю, что больше трех десятков удач не бывает сколько не упирайся рогом. Пробовал припомнить работы самых великих и, несмотря на то, что постоянно листаю, читаю, слушаю их, больше, чем по десятку не вспомнил, а давать зрителю-слушателю удовольствие посмеяться над потерей страсти не следует.
Иду в кухню просеять муку. Но работа захватывает. Как-то само-собой следует продолжение: грею воду, омолаживаю дрожжи, выключаю лишнее электричество, чтобы не сжечь пробки духовкой. И всё как-то быстро, без подключения головы, всё на инстинктах.
Прошлый раз чуть переложил ржаной муки и хлеб получился тяжеловат. Это сигнал. Сегодня надо чуть убавить. Тут такие тонкости, которых не найдешь ни в одном рецепте: и какая смесь, и какая вода, и какое масло, и даже в какую сторону размешивать тесто. Зато разница сразу чувствуется. Или в какой момент надо прекращать добавлять муку, чтобы тесто не прилипало к рукам? Мелочь? А нет, не мелочь, даже очень не мелочь. И опять советов нигде не пишут, ибо у каждого пекаря свои секреты, которых он может и не осознавать. Тесто может прилипать к рукам, но не должно оставаться на руках. Чем мягче тесто, тем лучше его поднимут дрожжи, а значит, хлеб будет пышнее. Можно это сделать количеством дрожжей, но их привкус отравит прелесть свежей выпечки. И конечно, масса других мелочей, все не перечислить. А итог один - вкус. Этого и хочется добиться. Когда есть вкусный хлеб, то уже не надо ни о чем беспокоиться, всё остальное лишь приправа, которой может и не быть, если поленишься спуститься с четвертого этажа.
7 Холодно.
Днем обещали до пятнадцати и я, понадеявшись на байковую рубашку, просчитался. Ладони на металлическом руле коченеют, то и дело приходится управлять одной рукой, пока другая оттаивает в кармане. К тому же, вся дорога, спрятавшись за лес, не пропускает лучей утреннего солнца и, где лес особенно густ, на дороге, на траве обочин распластался белой кисеей иней.
Вчера, как всегда неожиданно для самого себя и, возможно, под влиянием порока соперничества, подготовил брус для устройства теплицы и, как всякое производное идеи, дело это захватило меня приливом страсти: весь вечер чертил проекты, воплощал мысленно эти идеи и, поднявшись раньше обычного, не стал готовить привычный завтрак, а сварив яйцо всмятку, съел его без хлеба, заглотнул вчерашним чаем и покатил на дачу.
За рекой деревня, вместо дороги намятый на лугу след от редких машин. Забираюсь в седло, но не проехав и сотни метров, останавливаюсь и решаю не нарушать традиции: по берегу реки нужно идти пешком, а не смотреть на колесо велосипеда, из боязни напороться на острый камешек или провалиться в случайную выбоину. Здесь так красиво, обстановка ежеминутно меняется и упустить эту динамику весны я не могу.
Но река...
Ледоход прошел совсем недавно, да и был он не обычным. Лед долго держался за берег: то ли воды было мало, чтобы оторвать его от кустов и травы, то ли у реки просто сил не хватало, но так или иначе полынья пошла поверху, размыла середину реки и потихоньку-потихоньку, соскабливая ледяные края, унесла весь лед. И вот половодье. Ждали большой воды, неделю бригада мужиков натягивала тросы подвесного моста, боясь водяной драмы, но не случилось ни большой воды, ни драмы. Тем не менее воды было много, острова вмиг исчезли, оставив на поверхности лишь щетину ивовых кустов. Наносная часть берега скрылась под водой и река развернулась всей возможной шириной. Но такой ширины ей не хватило. И тогда она убыстряясь и убыстряясь, пустилась вскачь, то забираясь вверх по берегу, то, теряя силы, приседая. И не спеша вышагивая по высокому берегу не отрываю глаз от широкого водного пространства.
Берег крут и высок. Широкий луг между обрывом откоса и линией домов тщательно вычесан домовладельцами и уже заметно позеленел. На березах, соснах и тополях, разросшихся по всему откосу берега, не явно, но неоспоримо возникает весенняя песня; солнечные лучи, ни чем не стесняемые, бьют по молодой траве поляны, по окнам домов и все это росой и стеклом сверкает, слепит глаза, восхищает.
Но не согревает.
Стоило только повернуть за дома в тени сараев и глухих заборов сразу ощущаю холод, вновь забираюсь на велосипед и качу не оглядываясь.
Сворачиваю с дороги в лес и, хотя ветра не было и раньше, а солнце больше светило в глаза, чем грело спину, стало чуть теплее: вероятно чувствуется приближение дома и согревает не теплый ветерок, а воображение горячего чая. Кстати, подсознательно разделяю ветерок и движение воздуха. Ветерок это то, что чувтствуешь кожей лица, опасением глаз заранее прищуренных, в конце-концов шелестом сухой травы или верхушек сосен, тогда как движение воздуха воспринимаешь лишь ощущением: вдруг становится теплее. Не прищуриваешь глаз, не слышишь шелеста травы, не видишь покачивания сосен, но чувствуешь себя иначе. И я чувствую это тепло леса, ещё не прогретого солнцем, но уже дающего своё благоволение, а вместе с ним и ароматы притомившегося на солнце соснового молодняка.
Вдруг замечаю на руле памятку - белую ленточку и сразу вспоминаю необходимость подобрать по дороге комочек коровяка. Третий день завязываю эту ленточку и третий день забываю исполнить задуманное. Рассада томится на окне, требует подкормки, а мне все никак не исполнить свои же намерения. Останавливаюсь: вернуться назад или нет? Нет.
Пока ехал солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы пробивать лучами даже такой густой лес, каким я еду. Длинные, черные тени пересекают дорогу, но между ними уже необоримо ложится яркий солнечный свет.
И вдруг кукушка: - Ку-ку! - пауза, ещё: - ку-ку! Это первое весеннее приветствие, проба. Она либо не решается спугнуть тишину утреннего леса, либо ждет ответа. Но, не дождавшись ни того ни другого и не стесняясь смелостью, начинает куковать неумолчно. Никто ей не мешает, никто не стучит-не кричит и птица блаженствует.
Проезжаю свалки, уже не морщась - смирился; выезжаю к пруду, нарушив попутно любовную страсть двух селезней возле утицы; миную насосную, водонапорную башню; успеваю заглянуть в открытые ворота, боясь столкновений; выезжаю на тропинку вдоль забора и оказываюсь на освещенной ярким солнцем поляне перед своим домом. Здесь всегда тепло и тихо, только посвист зябликов вперемешку с шумной трескотней дроздов, да любовной дробью прижившегося возле дома дятла оживляют эту божественную тишину.
Хочется поздороваться, крикнуть через весь сад, но никого в поле зрения нет, слышу только шум пилы или трескотню тракторишек дальних участков. Ну и ладно, обойдусь!
У калитки как всегда сразу появляется Чуча. Ему предоставлена полная свобода выбора: по скрытым от глаз ходам он может пробраться от теплой печки до улицы и при опасности вернуться. И охотно пользуется этим. Как они, эти коты, узнают приход кормильца? ведь от меня ничем не пахнет, его курица в холодильнике. Но он ждет меня и чуть слышно мяучит.
Возникает куча совершенно непредвиденных дел, они отвлекают меня от главного, они заставляют нервничать. Заморозок согнул приготовившиеся к цветению тюльпаны и у меня возникло подозрение на чье-то хулиганство; почему-то отключили свет и пришлось подогревать кошачью еду на печурке, возле которой не оказалось щепок. Крот опять нарыл в газоне ходов, выбросил кучи земли. Это меня злит, я должен всё воостановить сейчас же. К этому всему не съеденный завтрак заставляет меня печь картошку.
Картошка...
Гряд у меня в этом году почти нет, газон,газон,газон... Трава уже достаточно прозеленилась, смотрится ковром, выпустили свои стрелы тюльпаны, нарциссы, пионы. Какие-то голубенькие цветочки, которые я не высаживал, но которые возникли именно там, где с осени посажены тюльпаны, приятно радуют глаз своими голубенькими цветками. А оставленные грядки вскопаны, засажены всякой мелочью и не портят композиции сада. И только земля, оставленная под картошку, наводит тоску. Она не вскопана, она с осени поросла сорняком, она хранит на себе почерневший лист осени. Это меня печалит и, забыв о теплице, я натягиваю шнур по границе гряды и копаю. Пока просто так, как бы для задела. Но одно дело копать для срочной посадки чего-либо, другое - наведение красоты. Вроде бы уже наработался, но новая идея заставляет забыть усталость и я копаю, копаю...
И наконец, добираюсь до главного.
Но, к сожалению, отпущенные на все дела четыре часа истекли и я должен возвращаться в город.
Ну ничего, завтра начну прямо с утра.
8 То ли свет настольной лампы утомляет меня, то ли устал за день, но даже не начав чтение, невольно закрываю глаза над раскрытой книгой.
После девятнадцати небо начинает интенсивно растворять густые, тучные облака и в образовавшиеся просветы проникает солнечный свет, отраженный ещё остающимися облаками. В комнате резко светлеет. Дремота разом проходит и уже почти механически вновь раскрываю книгу на закладке.
Вчера был отличный солнечный, безветренный день. Работалось легко, с удовольствием и удалось сделать неожиданно много. Сегодня день похуже, небо в тучах, которые словно мокрые псы время от времени встряхиваются, отчего на меня падают холодные капли дождя. В этом нет ничего удивительного для конца апреля и потому никто из соседей не прячется, продолжая каждый своё дело.
- Вы, никак, к посадке готовитесь? - интересуется сосед.
- Да, нет, - говорю, - раньше двадцатого не хочу, замерзнет. Да и куда спешить? до сентября созреет.
- Это так, - соглашается он, - я тоже, пожалуй, торопиться не буду.
Последние слова он произносит уже чуть слышно, больше для себя. Но я и не слушаю, а опершись на лопату, с трудом вытаскиваю сапоги из размокшей земли.
Но мне и, надеюсь, ему после этой короткой беседы становится чуть веселее, чуть приятнее.
9 Опять жарко.
Занимаюсь пустым делом - ношу из пруда воду в бочку, чтобы через час-два из бочки носить к грядам, якобы уже теплую.
Она и так теплая.
Но другой работы для себя придумать не в силах.
Кот спрятался под кустом пиона и одним глазом следит за мной - ему тоже делать нечего.
По газону прыгает лягуха, спугнутая мной. Прыгает как раз так, чтобы попасть мне под ноги. Я злюсь, что-то сердито бормочу. Кот понимает моё недовольство, поднимается на ноги и бросается за лягухой. Та пробует ускакать, но безуспешно, приходится хитрить. Сначала она просто замирает, но кот слегка покалывает её спину, стараясь взбодрить жертву. Он не собирается её казнить, ему хочется просто поиграть. Лягуха делает ещё попытку, но результат прежний.
И тогда она дает коту перевернуть себя на спину, артистично изображая погибель. Коту это не интересно, он возвращается под куст пиона.
С ведром воды прохожу мимо лягухи, останавливаюсь, наклоняюсь, носком сапога слегка касаюсь её. Лягуха оживает и прыгает в траву.
10 В этом году улиткам со мной не справиться: во-первых, не любят ползти вниз; во-вторых, любят тень, сырость, укрытия; в-третьих, газон не переносят, точнее, свежую стрижку; и наконец, плавают плохо.
Действуя по указанным выше критериям добился невозможности пребывания улиток в моем саду.
11 Я уже не сомневаюь в том, что беспричинно не происходит ничего, по меньшей мере вокруг меня. Ну как объяснить безбоязненное нашествие в мои угодия разных тварей, особенно гнездящихся. Возможно, я просто вижу то, чего другие не замечают?
Конечно, если бы передо мной проехала машина, то неминуемо размяла бы в блин беднягу, но, на его счастье, машины здесь редки, а уж в семь утра их вообще быть не может.
И я оказался первым.
Здесь, возле водокачки, всегда что-нибудь валяется и кусок черной тряпицы не заставил бы меня притормозить. Но кусок чуть шевельнулся и я тотчас остановился, положил велосипед на дорогу и аккуратно, боясь причинить вред слабому тельцу, двумя ладонями обхватил утенка и, сделав три шага в сторону пруда, опустил его в воду.
Утенок энергично заработал ластами и скрылся в зарослях кустов ивы.
12 Летом, да ещё в такую жару, я редко захожу в эту комнату, но тут, словно кто звал меня, без всякого повода открыл дверь и сразу посмотрел в окно. Перед самым окном возле забора в густой истомленной солнцем траве прыгали два сороченка, переругиваясь как всегда между собой, а между ними чернело пятно, в котором я сразу узнал своего подопечного.
Думаю, что если бы это были взрослые сороки, то утенок давно лишился бы головы, к тому же в пяти метрах в изготовке сидел молодой соседский кот Боря - у соседа все коты Борисы - и ждал решения спора сорочат. Он и сам не дал бы маху в данной ситуации, но ему нередко доставалось от взрослых птиц в период вылета птенцов и потому не хватило решительности.
Опять я повторил утреннюю процедуру, взял птенца в ладони и отнес к пруду.
Но что-то внушало мне бессмысленность своих действий.
И, действительно, вскоре я услышал удивленные детские голоса: - утка!
Пришлось в третий раз забирать бедолагу.
На этот раз я принес его в свой сад, посадил на газон и стал наблюдать за его поведением. Что-то в нем было ненормальное.
Утенок опустился на траву и спокойно оставался в этой позе, пока мой кот Чуча не попытался вовлечь его в игру. Игра не получилась.
Оставался последний вариант: спрятать его в осоку возле почти пересохшего моего маленького пруда и развести руками в собственном бессилии. Тем более, что едва я это сделал как тут же обнаружились те самые сорочата, расположившись на ветке березы над утенком.
Времени на то, чтобы строжить птенца, у меня не было, я ушел в свои дела, но в какой-то момент проходя мимо пруда, увидел утенка спокойно обедавшего зеленой ряской, снимая её с поверхности воды. По сути это уже был не пруд, а глубокая яма, на дне которой ещё была какая-то жидкая грязь, густо покрытая этой самой ряской. Опустившись по крутому склону ямы утенок и обедал тем, что оказалось "под ногами".
Надеюсь, что до вечера ничего не случится.
Всё это происходило пару дней назад, а сегодня возле калитки на тропинке нахохлившись сидел птенец бекаса. Это-то чудо взялось откуда?
Л Е Т О
14 Захотелось чернички.
Она тут рядом, каких-то двести метров пройти и - пожалуйста! Да мне и надо-то всего стакан, к обеду.
Но сначала надо перейти болото. Это если прямо. А так по кругу - подальше. Конечно, если бы болото пересохло и проблем бы никаких не было: прямо после каши схватил чашку и - вперед. Но вчерашняя попытка показалась рискованной, воды вроде бы нет, а ноги проваливаюся в ил. Не решился.
Жара стоит страшная, на грядах всё почернело, а болоту хоть бы что.
Сравнивать двести и триста метров смешно - какая разница! а вот не получается, сравниваю. Не то, чтобы считаю затраты чего-то там, а просто психологически не могу перебороть своих инстинктов: как это я пойду вокруг, когда можно пройти гораздо короче?! К тому же, ловлю себя на том, что прямая тропинка это как бы моя "зубная щетка", мой секрет, моя и только. А кругом тут все ходят.
Надел, все-таки, сапоги, привязал к поясу банку и пошел прямо.
Сначала даже и не проваливался, но за кустами, впереди, увидел воду: это уже непроходимость. Постоял-постоял, вздохнул безнадежно и пошел пить чай с вареньем.
Все-таки, не захотел сдаваться.
15 На любимой рубашке появилась дырочка.
Маленькая.
Беру иглу, вешаю на нос очки и старательно штопаю. Потом даже самому не найти следов работы. На свет разглядываю полотно и никаких пороков не нахожу: хорошее полотно, ноское.
Но через два дня тут же рядом появилась такая же дырка. Я думал старая возвратилась, ан нет - и старая на месте. Штопаю повторно, поругиваясь на небеса.
Но, когда обнаружилось сразу три да в разных местах, разволновался. Даже при моём мастерстве штопальщика рубашек я рисковал быть уличенным приличным обществом бог знает в чем, разорвись она по шву... теряется всякий смысл лечить эту ветхость: вялым движением бросаю на пол в прихожей...
Останавливаюсь, достаю из кармана номерок к врачу, долго смотрю на него, желая понять причину своих действий. Не догадываюсь, но действия продолжаю. Медленно-медленно сминаю номерок в трех пальцах и, вращая бумажку по часовой стрелке, образую катышек. Катышек больше мне понятен, чем то, для чего я его слепил. Не поднимая руки, смотрю на него, как бы прощаясь. Вялым движением бросаю в траву.
16 Знаю, что к десяти часам дождь прекратится, по крайней мере так было вчера, и мне не придется идти пешком, накрыв голову зонтом. Не хочу, устал.
До десяти ещё более получаса, но я уже одет по-дорожному, хотя сижу в кресле с книгой на коленях. Я привык в это время передвигаться по лесной дороге, отбиваясь от комаров и срывая на ходу не вызревшие до конца, но такие красивые земляничины. И потому книга выпадает из рук, глаза слипаются.
Покидаю кресло и подхожу к окну: на лужах признаки дождя. Два птенца вороны сидят на вентиляционной трубе как раз в поле моего зрения. Они неподвижны, хотя видно, что дождь и им не нравится. Но мать велела ждать и они терпеливо ждут. У ворон строгая родовая дисциплина. Но где же родители? Хочу дождаться акта кормления и долго стою у окна, подняв глаза к небу. Но, в конце-концов, устаю и здесь. Голова невольно склоняется вниз и глаза вдруг видят спокойную гладь лужи.
Забываю про ворон, быстро набрасываю за спину рюкзачок с едой для кота, хватаю велосипед за раму и торопливо сбегаю по лестнице.
17 Мы проехали больше восьмидесяти километров и, хотя дорога была вполне приличной: ни ям, ни грязи, но на обратном пути вдруг подул южный ветер, который всегда отличается неровной силой, который увлекается аккуратной укладкой столетних сосен ровными рядами и, как правило, выбирает для этого густые чащи леса и узкую полосу в пятьдесят-сто метров в этом лесу. И такие километровые "полоски" я встречал не однажды.
Но на этот раз его баловство ограничилось тем, что он не давал нам съезжать даже с крутых склонов без того, чтобы не жать изо все сил на педали. И, вероятно, на этом я не только потерял все силы, но и надорвал мышцы ног.
Всё время хотелось сойти с велосипеда и идти пешком, но тогда сильно желаемый отдых ещё более отдаляляся и я продолжал крутить и крутить чугунные маховики. Леонида я не спрашивал, но, думаю, и он испытывал те же чувства.
Туда мы ехали всё больше в гору, разница в высотах превышала шестьдесят метров на сорок километров нашего пути, но это нами не чувствовалось. То ли прекрасная утренняя погода, то ли легкий попутный ветер, то ли осуществление желания - не знаю, но ехали мы меньше трех часов, заехали на мемориал, полюбовались безбрежным озером с крутого заросшего старым сосняком берега, пофотографировали аиста на водонапорной башне, надышались чистейшим лесным воздухом, пропитанным ароматом прогретого солнцем мха. Надо было размяться после долгой зимы и мы это сделали. Но обратная дорога шла под уклон, который, по идее, должен был заметно упростить наше путешествие, но проклятый нами южный ветер...
Поднявшись из последних сил на четвертый этаж с пудовой ношей я прежде всего стал жадно поглощать яблочно-банановое варенье, не дожидаясь пока закипит вода для чая. Я ел и ел и не мог утолить эту страсть - кровь требовала глюкозы. Затем уже с чаем я проглотил несколько бутербродов с сыром и, дав чуть отдохнуть желудку, принялся за куриный бульон. Уничтожив все запасы еды я опустился в кресло и тут же задремал.
Попробовал приподняться, но сильная судорога в ногах тут же вернула меня в кресло, заставила делать резкие движения, попытки избавиться от боли. Я то вытягивал ноги, то сгибал, то упирался, не вставая, в ножки стола. Боль чуть смягчилась, но не оставляла меня. "Неужели это предел?" - испугался я.
Но чуть помедлив, поднялся превозмогая боль, и постарался сделать несколько шагов. Так я обычно узнаю предел своих возможностей.
Это впервые случилось со мной и, хотя испуг постепенно проходил, сознание своих пределов неприятно беспокоило. Мысль о том, что в какой-то момент я не смогу не только заскочить, но и просто забраться в седло велосипеда кажется мне фантастичной, я не могу этого представить так же, как и то, что внутри меня, в моем организме какой-то орган откажется служить мне и я не смогу никак повлиять на его восстановление. Это, конечно, не исключается, но до сих пор я выходил из положения усилением сопротивления своего организма, насилием над ним, как это делают врачи с внезапно остановившимся сердцем.
Я не жду этого, не хочу этого, но вполне допускаю такую ситуацию. И сейчас я вдруг представил этот момент. Но обошлось.
Мне кажутся странными ограничения в еде, исключения из меню жира, сахара, соли. Я безоговорочно подчинен требованиям своего организма. Иногда мне вдруг хочется соленого, я иду и несомнено покупаю соленую рыбу, я ем масло не из принципа, а из потребности организма. Эта потребность выражается так явно, что нет сил ей сопротивляться. И странным было бы такое сопротивление, ибо оно, как раз, и приводит к истощению сил. Другое дело излишки. Но это особый разговор.
Судороги понемногу прошли, ноги выпрямились, я глубоко вздохнул.
18 Такое чувство, что солнце встает в той же точке, за теми же вязами, за которыми провалилось прошедшим вечером. Как ни взглянешь в окно видишь солнце. Конечно, не огненный круг, а его отражение на окнах соседних домов то слева, то справа. Но забываешь где ты его видел и потому кажется, что оно и не исчезало. И только поздним вечером оно вдруг загорится алым цветом затухающего костра, раскрасит небо фиолетом, ударит последним лучиком по стене комнаты, по книгам на полке и уже не ослепит моих глаз своим потускневшим огнем.
Не могу валяться в постели не только стесняясь восшедшим солнцем, но и боясь потерять хоть частичку дневного света. Едва побелеет полотно двери напротив окна, двери, которую я только и вижу, открывая глаза, тут же сбрасываю покрывало, надеваю утреннее и начинаю бодрствовать.
Никаких планов нет, никаких сомнений нет, нет заморочек по этому поводу. Просто надо встать, надо перекусить чем-нибудь, надо оседлать велосипед и начинать движение в одном и том же направлении просто потому, что бесцельное движение уже как бы становится самоцелью, я готовлюсь к тому, чтобы легко и безбоязненно двигаться, стараясь растянуть удовольствие на три-четыре часа. На разбитых участках дороги я останавливаюсь, схожу на землю и иду до тех пор, пока подсознательно не появляется усталость, усталость не физическая, это исключено, усталость душевная, ибо движение пешее и движение "конное" я разделяю по интуитивным принципам. Здесь следовало бы заикнуться на предмет самого понятия "удовольствие", но побаиваюсь скороспешности выводов, к ним я вернусь ещё не раз и более обстоятельно.
Но проехав треть пути останавливаюсь на распутье: либо дача, но там нет никаких дел; либо Сомино-лесное озеро, там всегда отдыхают молодые ребята, которым я не помеха, ибо это те самые лыжники, признавшие меня за равного; либо деревня, сын,... В конце-концов можно просто помотаться с альбомом, который всегда при мне, по соседним деревням в поисках натуры для простенькой акварели.
Тюльпаны, чуть порадовав меня ярким ковром разноцветья, сникли не найди сил противиться ежедневным ночным грозам. Их тяжелые шапки поникли и уже не смогут подняться. Газон под водой, пионам нечем дышать и они не растут. А садоводы всё поднимают и поднимают плотину, там наверху им мало воды. Соседние участки также под водой, но никто не ищет справедливости, не ропщет, вяло копаются в воде, поднимают грядки, забрасывают участки. Чувствуется усталость или легкое осознание безысходности. Сосед осенью выкопал треть выросшей моркови, остальное оставил на вымирание. А сейчас копает и удивляется - морковь будто и не просидела всю зиму под снегом: целехонька! Но кроме моркови ему больше нечего сеять и он снова сеет морковь.
19 Вечером-то попрохладнее.
Растягиваю удовольствие, лениво переставляя ноги. Велосипед индифферентно тащится рядом, вцепившись в мою руку. Лесная лорога неровная, пыльная, кеды иногда просто утопают в теплом песке, но мы вышагиваем как два донкихота бессмысленно и безнадежно, довольствуясь одной лишь сущностью самой жизни.
Машины здесь редки, тем не менее, мы не отказываем в помощи змеенышу, неловкими движениями преодолевающему колеи, ретироваться за обочину: мало ли что, и так вся дорога усеяна неудачливыми ползунами.
В нетерпении однообразия проникаюсь идеей изменения жизненных ритмов: словно бы новое время - новые лица, новые сюжеты, новые идеи... Лишь недавно приспособившись к обжигающему холоду скрытого утренней тенью асфальта, теперь не знаю как избавиться от ещё более обжигающих лучей вечернего солнца, останавливаясь чуть ли не под каждой ольховой ветвью.
Но красных штанов знакомой грибницы избежать не удается. Пути наши уже не пересекутся и я издали приветствую её:
"Как дела?" - кричу, не скрывая удовольствия.
"Нормально!" - охотно отзывается она.
20
21 Кот не доев куриные лапки забирается на диван, удобно располагается на ватной куртке, брошенной мною для мягкости.
Но чего-то ему не нравится, он в два прыжка по стенке взлетает под потолок, через отверстие в потолке забирается под крышу и устраивается у слухового окна.
Беру лопату и иду докапывать вчерашнюю грядку. Но неожиданно для самого себя не спускаюсь с крыльца по лесенке, а перескакиваю высокий парапет, выхожу за калитку и прямиком через болото в лес. Через двести метров выхожу на лесную дорогу и по ней уверенно иду к тому самому месту.
Бревнышко я приготовил раньше, оно лежит тут, рядом, в канавке.
Останавливаюсь в нерешительности, затем пробую копать. Земля твердовата, ищу другое место, нахожу и, оглянувшись, быстрыми, усиленными страхом движениями копаю ямку.
И уже начинаю опускать конец бревна, но ямка кажется маловатой, быстро хватаю лопату и, постоянно оглядываясь, углубляюсь на штык. Нормально. Сую в ямку бревно и закапываю.
Теперь уже бояться нечего. Чуть отхожу и любуюсь сделанным.
Не хотел я этого делать, совесть сопротивлялась. Но что-то же настраивало меня на преступление.
На следующий день не пошел, вытерпел довольно легко, но в субботу терпеть уже не мог. Немного мандражируя одеваю резиновые сапоги и опять иду через болото, по леску, по дороге. Не доходя полсотни метров, останавливаюсь. Зрение уже неважное, но за пятьдесят метров хорошо видно как машины, ревя мотором, тяжело преодолевают эту злосчастную лужу. Иногда кто-нибудь оставляет руль и пробует раскачать столбик. Вытаскивать, правда, никто не решается: столб мокрый от брызг воды и грязи.
Постояв минут пять и насладившись мщением иду прочь.
22 Вчера кот потерялся.
Он иногда опаздывал к завтраку и я не стал беспокоится. К тому же за два года меня достали эти ежедневные поездки за двадцать километров , чтобы накормить его куриными шеями, жиром которых была загажена дома вся посуда и отмыть который не могла даже зола в смеси со стиральным порошком. А протапливание печки с засорившимся дымоходом только для того, чтобы в холодные ночи кот не испытывал дискомфорта. Нет, это не могло продолжаться бесконечно. И я накликал на кота беду.
Вот она, эта беда, и откликнулась.
Я растерялся.
Я звал кота, я подавал ему призывные знаки стуком топора по дереву, что для него означало дробление куриных шей и начало пира. Я задержался на целых полчаса с отъездом. Кот не появился.
Сегодня я выехал на целый час раньше, ещё до восхода солнца. Мне было холодно ехать в летней одежде. В посудину с его обычной едой я дополнительно сунул приличный кусок творожного сыра и почти целую сосиску.
Может быть, зря я так?
23 Непроизвольно отрываю взгляд от страницы, поворачиваюсь к свету на две-три секунды, чтобы возвратившись, приподнять правую половины книги и на глазок прикинуть ещё не прочитанное. Иногда с сожалением, но чаще с тоской. Сожаление не требует объяснений, тоска же вызывается необходимостью дочитывать уже несколько утомившую повесть, ибо приучил себя не бросать на полпути начатое. Конечно, читаешь уже больше по диагонали и просто выискиваешь рациональные зерна, привлеченный обещающим началом. Но если в детстве фантазируешь, в молодости пропитан любопытством, то в старости хочешь только оглянуться назад, избегая по-возможности воспоминаний. И поначалу неосознанная ошибка в выборе повести проявляется тоскливостью. Поэтому читаю всегда три-четыре книги одновременно, то и дело переходя с одной на другую, от которой вреде бы уже отдохнул. Вообще-то угодить мне не просто. Иногда по старой памяти вдруг захочется прежних радостей, а откроешь три-четыре страницы и затоскуешь: опять не то. Старость капризна и не хочет пустого времяпровождения.
Вне чтения моя память всегда негативна. Так уж получается, что радости жизни быстро блекнут, забываются, зато ошибки, страхи, трусость остаются в памяти навечно и всегда готовы всплыть на поверхность. Но в книгах подобные гадости как бы нейтрализуют твои собственные, тогда как солидарные чувства подпирают неуверенность, оправдывают действия, возвышают. И в этом есть свой резон - появляется вторая и третья жизни, где ты красив, силен, иногда даже умен и благороден.
Это спасает.
24 Опять дождь. Сочувствующий.
Переусердствовал гоняясь за пацанами по крутым горкам, намял болячку на правой ноге. Приходится делать паузу, полечиться. Сын прописал гепариновую мазь, компресс и... покой.
Пауза.
Но как не двигаться?
Переключаюсь на большую звездочку, еду медленно, в горку пешком. Но этого мало, нужен настоящий покой, иначе проболеешь не меньше месяца: есть опыт.
И вот дождь.
В хорошую погоду мне не удержаться, хоть на коленках, а поползу, но дождь... Кот два дня пропадал, а когда обозначился, есть ничего не стал: нашел благодетеля.
![акварель [евгений рындин акварель]](/img/e/ekut_aabaj/1001/erf7-42.jpg)