Аннотация: Глава дописана 31-12-13 С новым годом всех!!!!
Глава 11.
До здания музыкального общества добирались пешком. Небо хмурилось, но испугать спешащих на праздник горожан не смогло.
За пару месяцев пребывания в старом Херсоне, Вера так и не привыкла к изобилию архитектурных форм и открытым пространствам уже довольно большого города. Почти семьдесят тысяч населения - это вам не хутор в десять хаток. Одна культурная жизнь чего стоила: музыкальные вечера, синематограф, клубы по интересам, гонки, скачки, театры...
Наступающие сумерки бежали наперегонки с зажигающимися фонарями. Город уже дорос до электрического освещения центральных улиц, однако темные проулки все еще пугали одиноких путников.
Не привлекать к себе внимание Женевьеф не умела: раскланивалась с каждым встречным, останавливалась, объясняла, куда держит путь, отмахивалась от пристойных и непристойных предложений, поступающих от приличных и не очень прилично одетых субъектов. Вера предпочитала молчать и не вертеть головой.
Центральный вход был украшен живыми цветами, при чем не срезанными, а выращенными в горшках - реклама сообщества любителей комнатных растений.
От изобилия ароматов щипало в носу. Сама Вера предпочла капельку давно знакомого (смешно звучит) запаха торговой марки "Герлен".
Не успели гостьи войти в помещение общества, как навстречу им, поправ все законы приличия и двинувшись против течения, направился пузатый господин с пышнейшими бакенбардами, облаченный во все белое.
- Женевьеф, ма шери! - пробасил он, раскинув руки в стороны, словно собирался сгрести француженку в кучу и тискать долго и страстно. Но вместо этого, большой и добрый снеговик извернулся и в галантном полупоклоне пожал руку модистке. - Моя благоверная в восторге от корсета, приобретенного у вас на прошлой неделе. Вы не представляете, ма шери, она целую неделю ходит довольная и ни разу не упрекнула меня ни в чем. Вы - волшебница, ма шери! Просто богиня.
- Эдвин, как всегда, льстит, - Женевьеф обернулась к Вере и заговорщицки подмигнула, - это у него в крови. Позвольте вам представить. Вера Николаевна Епанчина, крайне скромная особа, хоть это и не умаляет ее талантов.
- Еще одина нимфа в окружении богини, - расщедрился на комплимент пузатый снеговик, - Людвиг Эдвин Каруано, британский вице-консул и уполномоченный консул Турции.
Вера качнула головой, отвечая на приветствие, и как можно незаметнее вытерла кружевную перчатку об юбку - уж слишком горячи были пальцы вице-консула.
Лестница на второй этаж, выстланная ковровой дорожкой, показалась Епанчиной довольно крутой, но соизмерив высоту потолков и длину пролетов, согласилась с архитектором. В еле заметные узоры обоев вросли кованые латунные светильники, вездесущие римские шторы колыхались каждый раз, как мимо них проходили гости.
Главный музыкальный зал не имел сцены. Ее заменял невысокий подиум, на котором размещался огромный черный лакированный крокодил. Рядом с роялем в два ряда выстроились ступени, на которые, по идее, должны были взбираться выступающие с номерами институтки.
Вера насчитала восемь колонн с двух сторон зала. Ровно со второй по счету колонны от сцены, служители храма искусств расставили стулья. Полукругом относительно сцены и широко, относительно друг друга, так что любой, кто пожелает покинуть зал, не зацепит рядом сидящего, не осквернит мелодию диссонансом скрежета ножек стула о паркет.
Кстати, о паркете. Такого Вера не видела даже в самых дорогих домах друзей родителей. Мастеру, который руководил работами, умельцам, которые укладывали доски, уборщикам, которые хранили целостность поверхности - слава!
- А вот и мой помощник! - вновь пробасил вице-консул, протягивая руку в сторону высокого мужчины, затянутого в узкий и длинный сюртук. - Фредерик Дрэйзен...
Дальнейшие разъяснения кто и зачем, Вера пропустила мимо ушей. Самым главным было то, что она уже встречалась с этим господином, и не при самых располагающих обстоятельствах. Вспомнился жаркий летний день, улетающая шляпка и нелицеприятное высказывание в адрес маленького рыцаря сердца.
- О, Женевьеф, вы великолепны, как всегда, - помощник консула аккуратно разорвал круг обступивших его девушек, завладел ладонью модистки и, не отрывая взгляда от яркого румянца на щеках француженки, по старинке поцеловал пальчики.
"Да, за такие глаза и подобные взгляды можно и на плаху пойти", - подумалось Вере, когда Фредерик Дрэйзен повернулся к ней.
- Вера Николаевна Епанчина, учительница истории в женской гимназии, - меж тем продолжал представление вице-консул.
Помощник Эдвина поначалу засветился, однако при упоминании должности спутницы Женевьеф, сник и, даже не сделав шаг навстречу, легко пожал руку генеральской дочери. Видимо, решил, что советник царя по военным кампаниям всего лишь однофамилец, и никак Епанчина не могла бы стать простым городским учителем, да еще и в провинции.
- Первый же вальс - мой, - Фредерик вновь перевел взгляд на француженку, и получив кивок согласия, раскланялся.
- Ринулся покорять новые вершины, - хмыкнул ему вслед вице-консул, ничуть не смущаясь перед дамами выдавать столь нелестную оценку своему помощнику.
Первые ряды кресел были уже заняты, да и программу выступлений подруги знали наизусть, посему решили разместиться подальше от сцены, дабы потратить время на куда более интересное занятие: Женевьеф собиралась рассказать всю подноготную аристократической жизни малоросского прованса.
- Маргариты Блажковой, как всегда нет, - язвила подруга, теребя кружево платья и нервно поглядывая на мистера Дрэйзена, - она приходит обычно ко второму танцу. Дурной тон, конечно, но что поделаешь - эффектность превыше всего.
"Престиж ничто. Жажда - все!", - всплыло в памяти Епанчиной.
- Вон там впереди, - модистка кивнула в сторону первых рядов, - Софья Богдановна и Фридрих Фальц-Фейны.
Вера непроизвольно дернула рукой, проверила, висит ли на шее короткая цепочка с кулоном.
- Рядом с баронами - чета Блажковых. Они всегда вместе сидят. Главный спонсор города и главный взяточник города.
На сцену вышел конферансье, и Женевьеф пришлось прервать свою обличительную речь. Однако уже после первых аккордов, француженка вновь вернулась к так любимым ею сплетням.
Благотворительный концерт решили не затягивать. Окрыленные почетным вниманием институтки пели не в пример лучше, чем на репетициях. И даже сидящие на балконах слушатели мужской гимназии не смогли отвлечь их кривляньями и воздушными поцелуями.
Примерно на середине выступления задние двери зала открылись, вдоль стены, стараясь не шуметь, прошел человек. Вера мельком глянула на вошедшего, он как раз проходил мимо последних рядов: высокий, стройный, широкоплечий, темноволосый и мог бы стать первым красавцем в личном рейтинге Епанчиной, если бы не пышнейшие усы.
Мужчина же, увидев любопытный взгляд девушки, остановился, на миг глаза его прищурились, затем он вежливо улыбнулся и, заложив одну руку за спину, поклонился. Настала очередь Веры смущаться, что она успешно и сделала - нахмурила брови на долю секунды, затем сотворила подобие улыбки и отвела взгляд, коря себя за любопытство. Женевьеф на такие мелочи не отвлеклась, продолжала судачить.
Общий план выступления был рассчитан на час. Так и случилось. Институтки сорвали аплодисменты, преподаватели и директриса гимназии - комплименты, а работники музыкального сообщества - новые царапины на паркете.
Пережидать антракт компаньонки решили подле буфета. На улице все же сорвался дождь, пускай и мелкий, но поддающийся порывам ветра, поэтому залетающий под навесы. Эдвин Каруано, оставив двух своих горячо любимых дам и Веру на диванчике в холле первого этажа, помчался за десертом в буфет.
Миссис вице-консул болтала с Женевьеф, Вера делала вид, что ей крайне интересны темы швов для шитья нижнего белья, а в это же время рассматривала гостей.
Сколько же элегантности в нарядах начала двадцатого века! Никаких пышных юбок, тюрнюров или глубоких декольте. Двубортные камзолы, так похожие на гусарские мундиры кроем, вытачивали фигуры мужчин так, словно это они носили корсеты, а не придворные модницы.
Вон мелькнул светлый пиджак помощника консула... Надо же, даже не вспомнил!
А вот и усатый господин, позволивший себе опоздать к началу выступления.
- Вера? Ве-ра! - затрясла француженка подругу за руку, возвращая на землю. - Ваш десерт прибыл.
В голове вмиг возникли непристойные картинки: тающий на животе кубик льда, испачканные в сливках пальцы, шоколадные следы от ладоней на широкой мужской груди...
Вера сглотнула и заставила себя повернуть голову.
- Спасибо, - просипела девушка, принимая вазочку с двуцветным мороженым.
- Что с голосом? Хворь? - тут же отреагировала миссис Каруано.
- Нет, нет, все в порядке. От волнения запершило. Первое выступление все-таки, - корявое объяснение уже совершенно твердым голосом убедили жену консула - она отстала.
Вера больше не поворачивалась в сторону семейства Фальц-Фейнов и беседующего с ними мужчину в сером камзоле, однако желание еще раз встретиться взглядом с незнакомцем неприятно сверлило висок.
Еще в самом начале антракта все до единой институтки сбежали в классы, чтобы сменить наряды, и на удивление быстро справились.
Сквозь густой гул голосов были слышны нестройные звуки музыкальных инструментов - квартет настраивался на долгий вечер.
Холодный десерт закончился быстрее, чем перерыв. Мелькающие то тут, то там лакеи собирали опустевшие бокалы, однако по какой-то нелепой причине, новые напитки не разносили. А может, это тонко продуманный ход - не следовало бы гостям много пить перед танцами. Как говорят в Одессе: мама, вы хочете рыбы - так встаньте и пожарьте! Буфет открыт, напитки и закуски ждут своих почитателей. Необходимо лишь пройтись.
Гости не желали идти, они желали общаться.
В какой-то момент чета британцев испросили прощения и покинули приятную компанию Веры и Женевьеф. Оставшись наедине с подругой, Епанчина, наконец, решила удовлетворить собственное любопытство:
- Женевьеф, кто этот мужчина, что стоит возле баронессы? В сером...
- О, а вот и Александр! - не дала договорить Вере модистка. - Опоздал... никак был занят более приятным занятием, чем пение ваших невинных птичек. И как я и говорила, Маргариты тоже нет. Вполне возможно, что они с Фальц-Фейном...
Женевьеф принялась растягивать слова, а Вера, в очередной раз услышав знакомую уже фамилию, поднесла руку к яремной выемке. Холодные пальцы нащупали нагретый теплом тела кругляш. Намек француженки на глубоко личные отношения Епанчину не тронул. Наверное, в силу воспитания вседозволенностью двадцать первого века.
Бал открывал легкий, словно тополиный пух, вальс. С первых же аккордов Женевьеф упорхнула на середину зала. Но здесь следовало бы уточнить: как и обещал, француженку "упорхнул" статный кавалер в белом мундире - Фредерик Дрэйзен. Вера осталась одна. Она предпочла уйти в тень высокой колонны и медленно перемещаться по периметру зала, дабы никто не подумал, что ей скучно, и не дай Бог, не потащил танцевать.
Вальс сменялся полькой, Эдуард Артурович щеголял в новой жилетке и не стеснялся показывать молодцам из мужской гимназии, как надо танцевать институток. Спустя несколько зажигательных мелодий слушательницы первых классов женской гимназии устроили еще один сюрприз - исполнили настоящий цыганский романс, потрясая бубнами и размахивая широкими подолами цветастых юбок.
Чем больше разрумянивались институтки, тем чаще Вера пряталась от заинтересованных мужских взглядов. Продолжая верить, что сейчас она - лишняя на чужом празднике, переходила с места на место и пыталась перехватить хоть на минуту веселящуюся во всю подругу.
Как и обещала Женевьеф, Маргарита Блажкова явила себя народу аккурат в момент интерлюдии. Музыканты только закончили играть кадриль, переходя на легкую увертюру, давая передышку уставшим ногам танцоров. Как только поток спешащих за сладостями мальчишек и девчонок иссяк, в центральные двери зала вплыла богиня.
Вера словила себя на том, что по-черному завидует красоте дочери городского управляющего. Головы абсолютно всех присутствующих повернулись в сторону черноволосой нимфы, оставшиеся в зале институтки, не скрывая восторга, громко зашуршали словами.
Вопреки принятым в обществе приличиям, Маргарита не обременяла себя обязанностью ходить в сопровождении родственника или компаньонки. Затмив красотой всех в зале, раздавая фальшивые улыбки направо и налево, прошла зал по широкой дуге и присоединилась к родителям.
Генеральская дочь успела заметить, какими холодными взглядами обменялись помощник вице-консула и дочь городского главы. А еще обратила внимание, с какой жадностью пожирает взглядом Маргарита Блажкова темноглазого барона, хотя тот на вошедшую совершенно не отреагировал.
- Маргарита, ты опять себе позволила лишнего, - шипела на дочь Елизавета Николаевна, - что это за наряд? Половина спины напоказ!
Блажкова-младшая медленно повернула голову, посмотрела на родительницу свысока, и вместо оправданий выставила собственные претензии:
- Мама, а почему мы с вами до сих пор здесь стоим, а не танцуем с Фальц-Фейном? - удивления в вопросе не было ни капли, а вот приказного тона - хоть отбавляй.
Недовольно постукивая старым растрепанным веером по запястью, Елизавета Николаевна направилась к баронессе и сыновьям.
Подобострастно уточнив состояние настроя Софьи Богдановны, жена градоначальника сразу перешла в наступление:
- А что, Александр Эдуардович, сегодня вы не танцуете?
Барон, действительно, за весь вечер не подарил ни единого танца ни одной из присутствующих дам.
- Я несомненный дурак, Елизавета Николаевна! Прошу вас, - и протянул руку, предлагая пройти на середину зала.
- Бог с вами, голубчик, куда мне польку-то плясать! - жеманно повела плечом мадам Блажкова. - Это лучше вам, молодым да резвым...
Договаривать Елизавета Николаевна не стала, просто коротко кивнула, указывая подбородком в направлении дочери.
Александр тяжело вздохнул, а Фридрих чихнул.
- Хватит, Александр, не паясничайте, прошу вас. И пригласите Маргариту на тур вальса...
- А лучше - мазурку, - поддакнула супруга херсонского головы.
Барону ничего не оставалось делать, как подчиниться воле матери. Нарочито медленно перебирая ногами и останавливаясь у каждого знакомого, Александр пошел по большому кругу в направлении ожидающей кавалера Маргариты. К сожалению, никто из господ не избавил Фальц-Фейна от незавидной участи - к Снежной Королеве боялись подойти, зная, что та откажет в любом случае.
- Маргарита Николаевна... - барон остановился в шаге от земного воплощения Венеры, поклонился, заложив обе руки за спину.
- Александр Эдуардович, - Маргарита слегка качнула головой, - приветствую.
- Сегодня чудесный вечер, - попытался оттянуть момент танцевальной близости барон, - жаль, вы пропустили выступление своих воспитанниц. Они были неподражаемы.
- О, вы заметили мое отсутствие?
Этого вопроса Александр не ожидал и автоматически, заготовив ответ, выпалил:
- Да, - сказал и замер.
Слово не воробей, выпустишь - не поймаешь. А вот Маргарита, похоже, поймала того воробья, что выпорхнул у барона - тут же поставила галочку в свой список крохотных побед над Александром.
Ни оправдываться, ни извиняться Фальц-Фейн не умел, поэтому просто сменил фальшивую улыбку на откровенную холодность и замолчал, пристально глядя на собеседницу.
Оркестр доигрывал кадриль. Далее должен был следовать вальс, на который и должен был пригласить девушку барон. Стоя спиной к танцующим, лицом к колоннам, Александр наблюдал за прогуливающимися парами, за щебечущими гимназистками, за затевающими новую пакость воспитанниками мужской гимназии.
Прислушиваясь к звукам квартета, барон молча протянул руку Маргарите, продолжая смотреть ей за спину. Сердце пропустило удар, когда в руку легла ладонь черноволосой красавицы, а из-за колонны выплыла Епанчина - та самая, что весело неслась по мощеной улице за украденной ветром шляпкой.
Вера шла медленно, сцепив пальцы рук и глядя себе под ноги. Но в какой-то момент несостоявшаяся жертва газетного скандала подняла голову и встретилась взглядом с Александром. Глаза полыхнули пламенем, карамельные губы приоткрылись. Девушка замерла, наблюдая, как ровная полуобнаженная спина учительницы этики удаляется, заставляя барона оторвать взгляд и следовать за собой на середину зала. Рука генеральской дочери снова дернулась, прижимая к груди крохотный медальон с начертанной на нем двойной фамилией.
- Вера! Мы нашли вас!
От довольно громкого оклика, Епанчину передернуло - она отвела взгляд и уж больше не поворачивала головы. Женевьеф снова единолично завладела вниманием подруги.
- Вера, я не видела вас ни на одном из туров! Так нехорошо! Вам следует станцевать! Фредерик, пригласите даму! - одной пулеметной очередью модистка сразила наповал сразу двоих.
И никто не посмел отказаться - Вере пришлось принять навязанное Женевьеф приглашение.
Объятия чужого да еще и неприятного мужчины заставляли нервничать. Однако отказать в мастерстве танцору было невозможно. Вера понемногу расслабилась и поплыла по волнам мелодии. Перемену в поведении партнерши заметил и помощник консула. Прищурил глаза, склонил немного голову и оценивающе поглядел на генеральскую дочь. По-другому посмотрел. А когда заметил явный интерес барона к девушке с медальоном, и вовсе расплылся от удовольствия. Даже позволил себе несколько приятных комплиментов.
Несколько раз, кружась в танце, Вера ловила хмурый взгляд Маргариты - та была явно недовольна молчаливым Александром.
Вальс казался бесконечным. Раззадорившись и найдя нечто интересное в партнерше, Фредерик сыпал остротами, и довольно удачными - Вера улыбалась. Всего один раз Епанчина пересеклась взглядами с бароном Фальц-Фейном, но этого было достаточно, чтобы понять, насколько веселый достался ей самой спутник: Александр танцевал, нахмурив брови и вытянув губы в тонкую линию. Казалось, глаза его потемнели, а черты лица приобрели угловатость - барон стал похож на каменное изваяние. Холодная, бездушная, готическая статуя.
Уже отворачиваясь в очередном па от танцующих рядом Маргариты и Александра, Вера не задумываясь, ответила на шутку мистер Дрэйзена столь остроумно, что первый помощник вице-консула не удержался и громко рассмеялся. И такое поведение, конечно же, не осталось без внимания почтенной публики - все обернулись. И, как на зло, музыканты завершили финальный проигрыш - Вера оказалась в центре внимания.
Фредерика же подобный казус нисколько не смутил. Более того, он продолжал играть на публику, упал перед Епанчиной на одно колено, и поцеловав руку своей дамы, продекламировал на весь зал:
- Я преклоняюсь пред вашим остроумием, Вера Николаевна!
Будь на месте генеральской дочери ее подруга-француженка, наверняка не растерялась бы и выдала очередную колкость, повеселила бы публику. Но Вера - не Женевьеф. От столь большого количества внимания девушка стушевалась, опустила глаза и попыталась выдавить улыбку.
- Еще и скромна! - сообщил рыцарь в белом, подхватил Епанчину под ручку, и увел с глаз долой.
Маргарита Блажкова на столь театральный выпад помощника консула просто хмыкнула, Александр закусил губу, Женевьеф широко заулыбалась, старшее поколение закачало головами, а младшее - открыто восхищалось поведением балагура. Вера же готова была провалиться сквозь землю.
Привалившись спиной к колонне, спрятавшись за ее широким холодным боком, Вера прикрыла глаза, горящие не менее щек ладони, прижала к мрамору. Все-таки эмоционально организм привыкает к переменам быстрее, чем осознанно аналитически настроенные мозги. Например, стыд и страх перед толпой - старая привычка - выплыла мгновенно, стоило оказаться в центре внимания. А вот попытки распознать степень привлекательности мужчин всегда сопровождались механическим "сбриванием" усов и бакенбардов. Среди современников века вседозволенности и небывалого технического прогресса пышная растительность на лице не имела такой популярности. Оно и понятно... "Пять лезвий бреют мягко и чисто!"
А тут и сейчас обязательно присутствие одного из атрибутов мужественности на фасаде, так сказать.
Вера была готова думать о чем угодно, лишь бы избавиться от холода, который клубился маленьким смерчем в груди. За что барон одарил Епанчину таким ледяным взглядом? Чем заслужила такую немилость?
Тем временем Женевьеф комментировала происходящее в зале:
- Ну, все, Вера, сегодня вы - звезда, - подруга активно стреляла глазками в поисках сенсации, - Блажкова младшая рвет и мечет. Ты знала, что у них с Фредериком давняя и непримиримая вражда?
Вера пожала плечами - откуда ж ей знать?
- Они с первого взгляда невзлюбили друг друга. Каждый пытался перетянуть одеяло популярности на себя. Соревновались в выходках и нарядах. В остроумии не соревновались - Марго проиграла бы в раз. И сейчас вот опять ее переиграли. Ха-ха! Да она в бешенстве. Интересно, что больше ее зацепило: холодность Александра или выходка Фредерика? Кстати, барон проявил к тебе не ахти какой интерес, ты заметила?
Епанчина рывком отклеилась от колонны и зверем глянула на подругу.
- Как же не заметить такой колючей холодности? Словно мы давно знакомы и я его обидела сильно?
И тут же прихлопнула рукой рот.
- Что? Ты вспомнила что-то?! - забеспокоилась Женевьеф, подскакивая к застывшей генеральской дочери.
"А что, если правда? - думала Вера. - Что если мы... они уже встречались? Что если именно из-за этих встреч Александр зверем смотрит на Епанчину... то есть на меня? А что если именно из-за этих встреч генерал и отослал собственную дочь?"
Женевьеф тормошила компаньонку, пытаясь выяснить, что так переполошило Веру, и когда она вернется с небес на землю.
- Мне нужен частный детектив, - сказала генеральская дочь, смотря в пустоту.
- Кто? - переспросила француженка.
- Сыщик, частный сыск, - пояснила Вера и, наконец, перевела взгляд на подругу.
- Зачем?
- Потом расскажу, - отмахнулась Солнцева-Епанчина, - приличия позволят уйти сейчас?
- Ты словно не из этого мира! - возмутилась Женевьеф, и сама не поняла, насколько близко была к истине. - Конечно, можно!
- Но ты еще остаешься?
- Не ходи пешком, попроси лакея свистнуть тебе извоз! - на прощанье крикнула модистка, удаляясь в сторону танцевального пространства зала.
Вера выбрала для бегства самые дальние двери. И путь ее пролегал сквозь толпу веселящихся подростков и не менее веселых гостей постарше. Стараясь не пересекаться ни с кем взглядом, Епанчина быстро перебирала ногами. В какой-то момент ее окликнул детский голосок, Вера обернулась, чтобы ответить, и сделала шаг, определивший дальнейшие события на музыкально-благотворительном вечере.
Одна из слушательниц гимназии заметила спешащую на выход преподавательницу истории и, решив, что может похвастаться перед друзьями панибратским отношением со старшей, окликнула Епанчину:
- Вера Николаевна, а вы что, уже уходите?
Вера обернулась, продолжая движение, и тут же врезалась в преграду. Мягкую, высокую и пахнущую вишневым дымом преграду.
- Ах, простите!
- Прошу прощения.
Оба извинения слились воедино. Вера подняла глаза на живую стену и обомлела. Как и должна была поступить судьба-злодейка - она подсунула Александра.
- Вы не ушиблись? - поинтересовался барон, а Вера ошалело хлопала ресницами, не в силах совладать со страхом разоблачения.
В голове мгновенно выстроились тысячи планов отхода и побега: с бала, из города, из страны.
Фальц-Фейн терпеливо ждал ответа, и на этот раз на лице его читалась искренняя озабоченность и даже участливость. Вера растерялась еще больше. Коленные чашечки стало дергать, словно в припадке. Ноги окаменели, и с места не двигались. Вера даже забыла дышать.
- Вы не откажете мне составить партию в туре?
"Вот и все, - подумала Вера, - сейчас меня выведут на центр зала и еще выведут на чистую воду."
Но вслух так и не смогла произнести ни слова - просто качнула головой.
Как оказалось, Александр ни на секунду не отпускал девичьей руки, словив ее еще при столкновении. И теперь, даже если бы Вера отказала, борон вряд ли принял бы отказ. Все равно настоял бы на одном танце.
Свет для Веры померк. Ей казалось, что ведут ее не к танцевальному пространству, а на плаху. Мозг требовал срочно применять русскую-народную - "ноги в руки", но конечности не слушались. Спина болела от напряжения, шею свело от боли.
Мелодия уже звучала, когда Александр, наконец, остановился, выбирая место в кругу, и притянул девушку к себе одним властным жестом. Строгость, но никак не холодность подчеркивались каждым движением барона. Жесткость, отточенность в каждом шаге. Сила, уверенность в пожатии ладони.
Веру все больше и больше придавливало грузом неизвестности. А барон молчал, словно специально испытывал выдержку. Кружил в танце, и не отводил глаз, все больше и больше уверяя партнршу в ее собственной правоте - что-то было...
- Откуда у вас этот медальон?
Вера молниеносно перевела взгляд на лицо Александра. Фальц-Фейн, нахмурившись, смотрел прямехонько в декольте партнерши.
Короткие, отрывистые фразы копировали стиль движений барона. Епанчина стала трястись, как осиновый лист, и снова онемела.
- Вам нехорошо? Вера Николаевна, вам плохо?
А Вера ответить не могла. В голове стучало набатом "он знает мое имя, он знает мое имя". Не заметила, как аккуратно ее вывели из круга вальсирующих пар, не обратила внимание на новые лица в окружении, не почувствовала, как в руки всунули высокий стакан с холодной водой.
- Эх, Александр Эдуардович! - наигранно сочувственно вздыхали рядом стоящие гости. - До какого состояния барышень доводит одним взглядом.
Как ни странно, но шутка отрезвила. Вера залпом выпила воду, извинилась за причиненное неудобство, и встала со стула. Александр окинул взглядом публику и та моментально растворилась, оставив недавних партнеров по танцу почти в одиночестве.
- Мадмуазель Женевьеф, - строго обратился Фальц-Фейн к модистке. - Думаю, вам следует проводить свою компаньонку до дома.
Француженка активно закивала хорошенькой головкой и еще быстрее потащила Веру к выходу.
- Боже, какой позор! Какой позор! И это на глазах у всех!
Вера никак не могла понять, о чем трещит подруга.
- Пригласить на танец... еще не представлены друг другу... так близко танцевать... Что он тебе говорил? Почему тебе стало плохо?
- Он спросил, - Епанчина немного сбавила ход, сил едва хватало говорить, - он спросил, почему у меня на медальоне написана их фамилия?
- Ну, хорошо, и что ты ответила?
- Нашла... - почти шепотом произнесла обессиленная девушка.
- Что нашла? Фамилию нашла? Вера! Говори по-русски, пожалуйста! Я тебя не понимаю!
Услышав подобное от иностранки, Епанчина залилась истерическим смехом. Глядя искоса на компаньонку, Женевьеф решила схитрить: подозвала лакея, приказала найти извоз и отправила Веру домой в одиночестве. Сама же вернулась в зал.
Сердце генеральской дочери выплясывало котильон. Кидалось из стороны в сторону, замирало, казалось, навеки. На ватных ногах девушка вышла из коляски, прошла по полутемному саду и уже через четверть часа спала крепким сном. Ни одно сновидение не решилось в ту ночь потревожить покой Епанчиной Веры Николаевны.