Престарелая баронесса нюхом чуяла состояние Александра. Материнское сердце и многолетний опыт позволяли делать выводы, не поднимая глаз и не отрываясь от работы с бумагами.
Младший Фальц-Фейн осунулся, постоянно разглаживал волосинки усов - дань моде, и подолгу смотрел на линию горизонта.
- Все еще ждешь подначки от судьбы? - Софья Богдановна положила перьевую ручку и откинулась на высокую спинку кресла. - Отпусти, ясноокий мой, на все воля божья.
Александр потер подбородок, но матери так ничего и не ответил. Его мысли, действительно, занимало кораблекрушение и последствия оного, но все переживания сводились к одной особе - Епанчиной.
Беспокойство за состояние девушки полностью вытеснило дрожь перед могущественным батюшкой с генеральскими эполетами. Необъяснимую радость вселила и случайная встреча на улице. И боязнь за дальнейшую судьбу генеральской дочери усилилась с момента ее разговора с вице-консулом Британии. Каким гневным взглядом одарила этого франта Епанчина! Браво! Заступиться за чумазого мальчугана! Интересно, что она там ему сказала такого? Мистер Каруана никогда не позволял кому-либо затыкать рот. А тут...
Барон готов был отдать свой мобиль за еще одну возможность увидеть ошалелую рожу Эдвина.
- Александр? - голос матери заставил барона всплыть на поверхность. - Ты готов влиться в работу Фридриха?
Старший брат бредил "Асканией", болел за нее всем сердцем. На почве, смешно - на степной почве разведения редких животных сошелся с Николаем Вторым и вел активную переписку. Его императорское высочество обещались даже заглянуть в гости.
Может, сплетня, а может, уже давно запланированный визит. И к этому визиту, почему-то, не очень готовятся. Софья Богдановна мало верила, но уважительно качала головой, когда любимый сын читал вслух выдержки из царственных писем.
Зато простой люд обговаривал идею появления монарха на всех базарах и сутолоках.
- Андрей, вроде обещал прилететь, - очень аккуратно, совсем по-мальчишечьи проговорил Александр, глядя на мать из-под длинных ресниц.
- Туполев твой? - баронесса зло прищурилась и сложила руки на груди. - Прилетит, говоришь? Крылья отрастил?
Софья Богдановна одобряла любые начинания сыновей, если те оставляли хоть малую толику надежды, что новое увлечение не повлечет за собой свернутые шеи. Кони, парусники и самолеты были не в чести ( почете). Туполев заряжал энергией даже периодически зарывающегося в книги Эдуарда. Но эти его выкрутасы в небе над степью...
Гул мотора и пикирование с высоты разгоняли стада антилоп. Зебры начинали нервничать, стоило на горизонте появиться точке планера.
- Да, мама, он обещал прилететь на новом самолете. И, - Александр опередил вспыхнувшую было баронессу, - обещал без выкрутасов.
Софья Богдановна тяжело вздохнула и перевела взгляд на уткнувшегося в книгу Фридриха.
- Иди уже, - махнула рукой на младшего, - и отпусти "Софию".
Сама того не зная, старшая Фальц-Фейн снова заставила сына вернуться мыслями к русоволосой защитнице цыганенка.
Тем временем Вера судорожно сжимала в руках перо и ставила кляксы на расчерченную линейками бумагу. Цифры и даты никак не желали выстраиваться в ряд. Столь значимые детали истории ускользали от сознания, незаметно стирались, рассеиваясь утренним туманом. Епанчина паниковала.
Отсутствие привычных современному человеку вещей повергало в уныние. Глаз цеплялся за круглый набалдашник шпингалета, за торчащий в двери комнаты ключ, за римские шторы на окнах, за склад самоваров во дворе - их кто-то активно начищал до блеска, но листва мешала рассмотреть, кто.
Удивительно, но такие обычные для новомодных шкафов-купе плечики радовали Веру больше, чем горячая вода в ванной. С которой, кстати, тоже приходилось осторожничать. Пить воду из кранов не рекомендовали. Системы очистки водопроводных жидкостей, как зачастую бывало и в двадцать первом веке, существовали на дотации, и могли гарантировать лишь прозрачность, но никак не чистоту в смысле гигиеническом.
Следовало срочно отвлечься. Заняться полезным делом. Или наоборот, сбежать. Туда, где нет непривычных глазу столбов телеграфа, брусчатки, и кони, запряженные в телеги, не вызывают чувства безысходности. Следовало срочно съездить к морю. Благо, до Железного Порта на пассажирских фургонах было рукой подать. А тетя Маша обещала подсказать, к кому обратиться с вопросом о ночлеге. Ведь, как оказалось, до звания курорта местности еще расти и расти.
С самого утра девушка собралась посетить местный центральный рынок, что располагался на месте бывшего Рыбного рынка, рядом с Потемкинской улицей.
В очередной раз взглянув на упрямо грубеющую кожу подмышек и отметив, что совсем неплохо было бы найти аналог дезодоранта, Вера заплела косу от виска и через всю голову и отправилась за покупками. На пороге общежития Епанчину подловила тетя Маша.
- А куда, дивчино, собралася? - повариха завязывала цветастый платок, укрывая голову от южного солнца, и лукаво поглядывая из-под ресниц.
- На рынок, тетя Маша. Мне бы надо найти что-то, чтобы... - и показала, как бы пользовалась дезодорантом.
В ответ на признание кухарка ринулась вынюхивать Веру.
- Так тебе ж и не треба поди. Пахнешь як квитка.
Девушка улыбнулась.
- Это временно, тетя Маша. А на будущее?
- Ну, тоди годи стоять. Гайда до рынку!
По дороге тетя Маша объяснила, что лучше всего пользоваться настойкой коры дуба и вездесущей ромашкой. Вера и сама прекрасно понимала, что мало убить запах. Желательно уменьшить потоотделение, как одну из причин казуса. Про бритвенные станки учительница решила не заикаться. Уж больно резко реагировала на любые предложения повариха.
Рынок оказался не рынком, а самым настоящим базаром. С телегами и конями, с орущими зазывалами и невозможным разнообразием запахов. Привыкшая к довольно чистому произношению, сейчас Вера попала в постановку Нечуй-Левицкого, где все актеры поголовно "глушили" звук "г".
- Та шоб тоби повылазило, если ты рыбу мою нэ бачиш! - разрывалась худющая, как жердь, баба, размахивающая руками и осыпающая прохожих рыбьей чешуей. - Впэрлась, як брычка до конякы. Ще б всилася!
- Та я тоби шо, мишаю? Я твою рыбу и нэ трогала! А то шо вона вся грязна и помята, то яка ты, то така и твоя таранька!
Продавщица-оглобля аж задохнулась от возмущения.
- Я тоби щось за гусэй твойих замызганных казала?! - не унималась жердь. - Не! Я як до людыны до нейи, а вона свынюка свынюкою! Прыйихала из свого Залупэнька й нормальным людям жить мишае!
- Та хто тут нормальна? Ты? Сама откуда вылизла? Як выскочила замиж за вэлэтнэвського, так и дама? Так шо ли, га?
- А хоть и так!
- Та ты свою пыку бачила? Колы останний раз в калюжи вмывалась? Шо рыба твоя шо ты завонялась!
- Ты тут мени на рыбу не гавкай, Ганьзю!
- А, так з тым шо ты воняеш согласылась! От добри люды, я понимаю! Нормальна людына, чэсна женщина! Людям николы не брэше!
- Та я тоби щас рогы поодбываю! Корова нэдоена! Та колы в мене рыба, тьху! ... та колы я нэмыта ходыла? Люды! Вы подывиться, шо вона мэле?
- Млын муку мэле! А я тоби правду кажу! Хивря ты Любко! Хивря и е!
- То шо вы тут розийшлысь? Чого розоралысь? Вы тут шо, одни? - не удержалась от соблазна и еще одна торговка.
- А ты чого лизэш? Тэбэ хто пытае?
- Во - во! Ты стий и свойи тухли крашанкы продавай! Можэ якыйсь опэцьок и купэ! - две задиристые бабы нашли общего врага - птичницу.
- Та шо вы орэтэ? Нормальни в мэнэ крашанкы! I ничого не тухли!
- Ага, ага...
На последнем "га" Вера прыснула и потянула тетю Машу прочь. А то распереживалась кухарка не на шутку. Но еще довольно долго перебранка преследовала беглянок.
- Та шоб ото у ваших мужикив ото таки булы, як вы мэни кажэтэ! - сплюнула торгашка.
- Шо? Шо ты нам сказала? Та ты вообще чотырьох звэла в могылу! Можэ йих свойими крашанкамы кормыла, га? Дзузькы тэпэр хто пъятый визьме! А наших не трож! - наперебой голосили бабы.
- Та вы... Та я вас..
- И шо? Шо ты нас, га? Яйцямы накормиш, да?
- Тьху, на вас! Та шоб я хоть ще раз з вами рядом стала!
- Во! От и чкурай давай Параська в свою Дмытровку! И воспитаным людям на очи нэ вылазь!
- Та щоб такым воспитаным як вы людям, очи оти та повылазылы!
- Та шоб тоби язик отсох! Швыгалка стара!
- Да ну вас! Звъяжись з такымы, и сама такой станэш!
- От и давай звидсиля! А мы з Ганькой будэм працюваты, а то таки, як ты, мишають!
- Ото Любко и правда! Ходють тут всяки! I гавкають!
С тетей Машей ходить по базару было утомительно, хоть и экономно. Торговалась она, как говорят, с запалом. И обычный "шопинг" затянулся до полудня.
Весь оставшийся день Вера посвятила модернизации собственного наряда: купленные на рынке тонкие кружева, аккуратно легли на воротник и манжеты платьев. А за бритвенным станком пришлось посылать Зайку.
Как же обрадовалась Епанчина, когда выяснила, что опасными бритвами сейчас пользуются лишь по старинке. И что новомодное приспособление, привезенное из самой Америки, уже во всю используется местным бомондом. Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое. Спасибо мистеру Жилетту, что выбрал такое удачное время для изобретения своего первого шедевра!
На следующий день Верой была запланирована прогулка за нижним бельем и за купальным костюмом.
Утро началось с переполоха - во внутреннем дворе гимназии голосили дамы. Как бы не хотелось еще немного понежиться в постели, но новой учительнице истории все же пришлось вставать. Хотя бы для того, чтобы закрыть окно, оградив себя от бабской склоки.
Подняв послушную римскую штору, Вера выглянула в окно. Тетя Маша с абсолютно несвойственной толстушке прытью гонялась за цыганенком и вопила что-то про преступление и наказание. Варвара, оказавшись эпицентром скандального забега, пыталась на повышенных тонах вразумить разбуянившуюся повариху. Звуковую картину добавляли хлопки мокрого полотенца и хихиканье подмастерьев всего кухонного цеха.
А Зайка оправдывал прозвище. Держа в руках красиво упакованную коробочку, юрким зверьком наматывал круги вокруг столба, одетого в серое рабочее платье - и как только Варваре не жарко?
Епанчина решила помочь мальчишке и громогласно заявила:
- Ой, а у вас молоко сбежало!
Двор вымер в мгновение ока. Сначала замер, только пение птиц выбивалось из общей картины, а затем взорвался трескотней и проклятиями. Затопали ноги и вскоре под сенью деревьев остались Зайка и Варвара. А после и вовсе опустел.
Цыганенок стучал в дверь.
- За что это на тебя тетя Маша взъелась? - с порога спросила Вера, принимая в дар светло-зеленое яблоко. - В чужом саду хозяйничал?
Пузо нестиранной рубахи подозрительно отвисало, а смуглое лицо сияло ярче медного таза. Но вместо ответа Зайка протянул Вере ту самую красивую коробку, что бережно прижимал к груди, когда попрыгунчиком скакал и убегал от грозного врага - поварихи.
- Что это? - нахмурилась Епанчина.
Чумазый разбойник мигами показал, что надо поскорее открыть и посмотреть. Вера не стала испытывать терпение. Внутри лежал набор для бритья.
- Ты мой хороший! - обрадовалась девушка не то заказу, не то мальчишке-посыльному, но Зайку все же обняла. - Это из-за нее тебе досталось?
Мальчик кивнул, блеснул зубами и выскочил в коридор. Вера же, сидя на стуле и держа на коленях коробку, счастливо вздохнула. Цивилизация уже давно постучала в дверь, но только первые шаги ее были похожи на осторожный ход по скользкому льду. В то время как в двадцать первом веке прогресс шел семимильными шагами. Даже на двенадцатисантиметровых шпильках.
Сегодня Епанчина выгуливала обновку. По сему поводу заплела сложно-сочинимую прическу - греческую косу и украсила кончик вплетенной лентой. Игнорируя моду начала двадцатого века, Вера оставила летний вариант чулок дома, и обула легкие туфельки на босу ногу. Как говорится, кожа к коже...
Зайка ждал под воротами. Сегодня путь лежал в противоположную от Забалки сторону, поэтому Епанчиной не пришлось "светиться" в вестибюле гимназии. Вышли через боковую калитку. Вслед удаляющейся парочке местный садовник-фонарщик завистливо хмыкнул, но тут же забыл про невзгоды, вернувшись к любимым клумбам.
За прошедшее время жизнь в городе ни капельки не ускорилась. Вера никогда бы не стала так много ходить. До учебы ее либо подвозили, либо общественным транспортом добиралась. В магазины - раз в неделю и тоже на машине, чтобы забить холодильник под завязку. А тут... до всего - рукой подать. Два раза тапком кинуть.
Девушка улыбнулась сравнениям и махнула корзинкой, взятой вместо сумочки. Сегодня она - студентка-гимназистка, а не степенная дама-преподаватель.
- О! Мон дьё!!! - раздалось над самым ухом и под ноги полетели цветастые коробки. - Как же вы неуклюжи, Серж!
Вера остановилась, как вкопанная, не решаясь прийти на помощь суетящемуся на тротуаре мужчине в форме пингвина. Кто ж в такую жару надевает черный пиджак?
- Жамэ мэфье-ву дэзом! Никогда не довьэряйте мужчйинам, - продолжала иностранка, наблюдая за кавалером сверху вниз. - Всйё самое ценное храньйите при себе.
Только сейчас Вера сообразила, что мадам в розовой шляпе обращается к стоящей столбом Епанчиной. Лицо "Барби" изображало скуку, озабоченность и недовольство одновременно. Холеные пальчики теребили оборку сложенного зонтика, а нижняя губа вот-вот должна была пустить первую кровь.
- О, мон дьё! Какая прелесть! - иностранка зацепилась взглядом за греческую косу и обошла Веру по кругу, слегка касаясь рукава. - Это очьень-очьень манифик!
Завершив свой круговой вояж, мадам в розовом остановилась напротив Епанчиной в позе крайней заинтересованности. Взгляд рентгеном скользил от мочек ушей до носков туфель. Одна рука при этом, согнутая в локте, беспрестанно стучала по плечу.
- Ето неверойатно! Се ля жениаль! Милочка, вы красавица!
Вера вскинула брови. Даже для двадцать первого века подобное поведение было бы необычным. Что уж говорить про царскую Россию...
- Спасибо вам огромное, - немного неуверенно отозвалась Епанчина, и попыталась обойти розовую преграду, кивнув на прощанье.
Не тут-то было!
- Милая моя, куда вы так спешйите? - иностранка схватила девушку за руку, напрочь игнорируя попытки кавалера привлечь внимание пускай не к себе, но хотя бы к собранным коробкам.
- Мне надо в магазин, - попыталась освободиться Вера.
- Вам просто необходьйимо заглянуть ко мне, - милая манера смягчать согласные очень подходила даме в розовом. - Заходьйите всенепременно в салон Женевьеф...
- Жанночка, - проблеял пингвин, осмелившись вновь обратить на себя внимание.
- Серж! Же-не-вьеф! - зло процедила мадам, наконец, оборачиваясь к кавалеру.
От сиюминутной экзекуции пингвина спасла Вера:
- Мисс Женевьеф, а ведь именно в ваш салон мы и направлялись!
Счастью модистки не было предела. Подхватив обескураженную девушку под руку, хозяйка салона потащила новую клиентку вниз по улице, по дороге исполняя дифирамбы тонкой работе мастериц-кружевниц.
Однажды Вера громко смеялась над автором, который написал что-то крайне озорное про обои с рюшами. А вот теперь было не до смеха.
Салон Женевьеф располагался на самой торговой улице города - на Суворовской, и занимал довольно приличную площадь. Салон красоты и магазин готового платья. Два в одном. И все внутреннее убранство состояло из всевозможных оттенков розового цвета и оборок. Епанчиной было крайне интересно, почему любительница фрезового цвета так активно восхищалась черно-белой гаммой кружав.
Сама фея ножниц и помад прошла в открытую дверь, виляя филейной частью так, словно по старой моде надела тюрнюр. И как ей только удавалось сохранить равновесие? Словно моторчик у нее - туда-сюда, туда-сюда... У мужчин, должно быть, голова кругом шла от такой походочки...
Вера же вступала в царство румян крайне осторожно. Зайка, по обыкновению, остался дожидаться свою протеже под витринами, периодически стреляя глазками на зазевавшихся прохожих. Епанчина сделала два шага от порога и замерла. Такие привычные, словно выдернутые из далекого будущего, запахи химии набросились на девушку. Наперебой щелкали ножницы, в полголоса разговаривали сидящие рядом клиентки, за стойкой смеялись чему-то мастерицы с иголками в руках. А еще пахло вишней - крайне популярным парфумом на то время.
- Мадам! - Раздалось над ухом. Вера от неожиданности отскочила в сторону. - Меняйте прическу. Это муветон...
Попугая Епанчина сразу и не заметила...
- Цербер, какой же вы невоспитанный! - Женевьеф уже уселась на диванчик и прикуривала тонкую сигарку. Длинный бледно-розовый мундштук пустил в потолок ароматную струйку дыма.
- Мадам, - проникновенно отозвалась птица, - вам следует кушать меньше конфет...
Салон прыснул от смеха, а хозяйка салона подалась вперед.
- К нам приходили новий клиент?
Вера не поняла, у кого спрашивала модистка: у Цербера или у девушек-мастериц.
- Баба с возу - потехе час! - провозгласил попугай и выгнул грудь колесом.
Под громкий хохот клиентов и работников Женевьеф кинулась к клетке и накрыла птицу балдахином.
- Опйять виводили Цербера на прогульку? Хватит! Извоз глупий - птицу учит! Ох, это невозможно (фр.)!
Мадам в розовом покрутилась вокруг себя, замерла и вдруг стала похожа на фарфоровую статуэтку из музыкальной шкатулки.
- Милочка! - совсем неожиданно фея вспомнила про новую клиентку. - Вы же хотель в мой салонь! Что вас интересует?
- Нижнее белье меня интересует, - очень грубо произнесла Вера. Даже сама себе испугалась.
У Женевьеф округлились глаза. Первый раз видела девушку столь откровенно выражающую свои желания.
- Пойдем-ка,милая...
Отдел нижнего белья находился в дальнем от входа углу. И не было представлено для обозрения ни единой модели. Веру покрутили, осмотрели и выложили на прилавок несколько вариантов торшерных абажуров.
Вера заметила, как внезапно исчез акцент, как ласково гладит материал рука, внезапно избавившаяся от перчатки.
- Они такие... длинные...
- Ах, - Женевьеф прикрыла рот рукой, сдерживая возмущение, - это милочка не кальсон, а пань-та-лонь! Нансуковия, с шитьем и прошивкой, шертинговия. А это панталонь шертинговия, с шитьем и прошивкой, тоже нансуковия и полотняния. Се ля манифик - панталонь дамския, шертинговия, тоже нансуковия, тоже полотняния. И на конец, панталонь дамския нансуковия с шитьем и лентами.
Вера смотрела, с какой нежностью и страстью обращалась модистка к вещам, выкладывая на прилавок все новые модели. Вот уж любовница из любовниц!
- Но они же длинные... - вновь шепотом попыталась возразить Епанчина.
Женевьеф с досады хлопнула рукой по прилавку и отвернулась, бурча себе под нос нечто непонятное. Вере стало стыдно.
- Женевьеф, а скажите, пожалуйста, - попыталась ретироваться Епанчина, - а вот эти ваши "шертинговыя", "нансуковыя" - это что значит?
Модистка резко обернулась, вперилась взглядом, смутив покупательницу, и стояла так долго. Щурилась, присматривалась, хмурилась.
- Милочка...
- Вера.
- Вера, а вы откуда родомь будете?
- Издалека, - Вера потупила взор, видимо, где-то прокололась со своим длинным языком.
- И у вас тамь, в вашем Здалека не носять белье?
Учительница не знала, что ответить, боялась еще больше запутаться. Поэтому просто повела плечом.
- Короткий панталонь будет тереть. Трудно носить - больно.
Это Вера уже и сама поняла. Переплетение нитей этих самых "шертингов" и "нансуков" оставляло желать лучшего. Далеко от шелка, но недалеко от дерюжки.
- А, может, есть шелковые? - уточнила покупательница.
Женевьеф вздернула носик:
- Только под заказ!
"Похоже, дорогое удовольствие - шелк", - подумалось Вере, но вслух она уж побоялась произносить.
Дальше пришлось выбирать. И панатлоны, и нижнюю рубашку, и сорочку.
- А купальный костюм? - повеселевшая и уставшая от количества оборочек Вера, решила не тянуть кота за хвост.
Тут все было просто: шерстяной трикотаж, который не приветствовался при изготовлении нижнего белья, так как был крайне эластичен и подвергался довольно сильной деформации, шнуровка на спине и по внешней стороне ноги - от колена и до бедра, полосатый окрас - красно-белый либо сине-белый, и шапочка для купания.
На последнем пункте Вера не сдержалась - закатила глаза:
- Ладно, беру!
Настал момент истины. Епанчина приготовилась услышать сумму. Но видя, как несмело переминается продавщица с ноги на ногу, заподозрила неладное.
- Женевьеф, сколько я вам должна?
Внезапно ожил попугай:
- Не тяни резину за хвост в долгий ящик!
- Какой умный попугай! - заметила Вера.
- И постоянно бдящий! - оскалилась модистка, но к совету птицы прислушалась. - Я не возьму за это все денег, если ты научишь меня плести такие косы.
И вот акцент пропал совсем. Вера была удивлена предложением. Столь щедрым предложением. Но ответила, как настоящая коммерсантка:
- Провожу три мастер-класса для ваших подопечных и ко всему этому, - пальчик обвел кучу на прилавке, - получаю сшитые на заказ шелковые панталоны. Вот такой длины!
- Согласна! А что такой мастерь-клась? - Женевьеф снова надела маску рассеянно-эксцентричной особы.