Вакуленко Елена Владимировна : другие произведения.

Мой некультурный атташе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все было бы ничего, если бы не Алла Борисовна... Как только спела она свою знаменитую, песню, так и наступил конец привычной жизни Алены Брошкиной. Ну кто же виноват, что фамилия почтенного дипломатического семейства теперь стала иронически-популярной во всем русскоговорящем мире? А как тихо и спокойно шли будни примерной дипломатической супруги, теперь уже известной всему МИДу под именем мадам Брошкиной... И вдруг все навалилось сразу - возвращение в Москву, замужество подруги, приемные экзамены у детей, выбравших ту же профессию, что и их обожаемый папочка... Уже не говоря о беспокойном роде занятий ее любимого Хрюшика - атташе по культуре, всего из себя секретного и загадочного... Ну а что прикажете делать маме, если она все еще относительно молода, упоительно ленива и обладает фигурой Данаи и мозгами компьютера последнего поколения в придачу? Смириться с ехидным прозвищем? Сделать вид, что это ее не задевает? Это с ее-то характером? Ни за что! Остается только одно... Ну, конечно же, доказать всему миру и в первую очередь - своей семье, что ее поезд - не ушел! А тут еще загадочный звонок таинственного незнакомца, после которого и случилась вся эта, честно говоря, совершенно невероятная история! Здесь 1 и 2 главы. Если будет интересно - выложу и остальное.

Серия

" Записки мадам Брошкиной"

  
  
  
      -- Мой некультурный атташе.
      -- Юстас в гостях у Алекса.
      -- У Вас продается славянский стул?
      -- Неизменное место встречи.
      -- Национальная беспечность.
      -- Из любви к России.
      -- Страсти по-дипломатически.
      -- Выпускник из "Арагви".
      -- Неинтеллигентный сервис.
      -- Майор и Пронин.
      -- Штатовское расписание.
      -- 0,07 заказывали?
  
  
   Все было бы ничего, если бы не Алла Борисовна...
   Как только спела она свою знаменитую, песню, так и наступил конец привычной жизни Алены Брошкиной.
   Ну кто же виноват, что фамилия почтенного дипломатического семейства теперь стала иронически-популярной во всем русскоговорящем мире?
   А как тихо и спокойно шли будни примерной дипломатической супруги, теперь уже известной всему МИДу под именем мадам Брошкиной...
   И вдруг все навалилось сразу - возвращение в Москву, замужество подруги, приемные экзамены у детей, выбравших ту же профессию, что и их обожаемый папочка... Уже не говоря о беспокойном роде занятий ее любимого Хрюшика - атташе по культуре, всего из себя секретного и загадочного...
   Ну а что прикажете делать маме, если она все еще относительно молода, упоительно ленива и обладает фигурой Данаи с мозгами компьютера последнего поколения в придачу?
   Смириться с ехидным прозвищем? Сделать вид, что это ее не задевает? Это с ее-то характером? Ни за что! Остается только одно...
   Ну, конечно же, доказать всему миру и в первую очередь - своей семъе, что ее поезд - не ушел!
   А тут еще загадочный звонок таинственного незнакомца, после которого и случилась вся эта, честно говоря, совершенно невероятная история!
  
  
  
  
  

МОЙ НЕКУЛЬТУРНЫЙ АТТАШЕ

Невероятный детектив

он же

детективно-шпионский роман о любви,

он же

любовно- детективный роман о шпионах.

  

"Международный шпионаж - это гвоздь, на который можно присобачить любую картину".

Почти по Дюма-папе.

  
  
  
  
  

Глава 1."ПОЧЕМ РЫБА В МОРЕ?"

  

"Ищите сходство с кем угодно - если вам не фиг делать."

Протей.

  
  
  
   -Алио-оона!
   Нет, это сон. Это всего лишь дурной сон.. Надо только сказать волшебное слово и я бормочу его, не просыпаясь...
   - Отстань ...
   -Алиона!
   Не действует, придется использовать средство посильнее.
   - Отзынь, уволю...
   - Сонце става, Алиона заспива...
   - Да где ж оно встает, погляди в окно! Темно, как... как не знаю где и у кого. И не мешай мне заспивать, тьфу ты, заснуть!
   - Собрался в поход крали Марко! О-ооо -о! А-ааа-а!
   Все. Это было последнее средство.
   Надо срочно вставать, иначе соседи опять начнут жаловаться - несмотря на качество стен в дипломатическом доме, голосок у Милки еще тот. Нет, я ничего не хочу сказать, поет она правильно, не фальшивит, но вот репертуар у нее... Он исключительно народный.
   Вообще-то, родопские песни - это очень красиво. И очень громко. Что-то вроде русского выголашивания. В свое время очень хорошо получалось у Золотухина. Помните - "Ой, мороз, мороз..." Особенно, финал - " Ма-а- е- во ка- а - ня!!!"
   Что требует, как сами понимаете, особых вокальных данных. А у Милки они есть. Причем, в избытке. И теперь этот цветок Балкан - "балканска китка", как она сама себя называет, старательно и с большим кайфом исполняет роль будильника.
   - Чтоб ты скисла, - бормочу я себе под нос. Однако у Милки не только музыкальный голос, но еще и музыкальный слух.
   - А вот я сейчас еще и хоро начну тропать...
   Против такой угрозы я бессильна. Балканское хоро - это что-то вроде русского хоровода. Но в ритме украинского гопака. И с мощностью молдавского жока. Такого насилия ни одна акустическая защита не выдержит.
   Что уж говорить о каком-то там паркете? Я ничего не хочу сказать о соседях снизу - очень милые интеллигентные люди, никогда не повышают голоса...
   - А чего им повышать-то? Чай за сорок лет общения с ангельскими лордами и орать-то разучились... Да когда мадама в лифт вплываить, генерал ей дверю открываить, ножку шаркаить... Буржуи... Ну все не как у людев...
   А это уже глава семейства голос подает. Из кабинету, стало быть...
   Да нет, он не телепат. Нет, вы только представьте себе, дамы и леди, представительницы многомиллионного класса замужних и живущих вместе - ваша половина вдруг начинает читать ваши мысли? Лучше сразу повеситься! Или его, того значить, обезвредить..
   - А еще лучше некоторым ледям научиться думать молча. И не бубнить себе под нос свои самые потаенные мысли, раскрывая тем самым коварному врагу государственные тайны.
   Ну вот и наследнички голос подали. Что ж это у них в МГИМО каникулы такие длинные? Я вот не помню чтобы в мое время студенты по месяцу дома ошивались под предлогом досрочно-отличной сданной сессии... Да мы бы уже закатились с группой по Золотому Кольцу, или в Ленинград Эрмитаж посмотреть. А еще лучше - в Бакуриани, на лыжах покататься. Ну, в крайнем случае к бабушке в Переделкино на пироги и домашнюю наливочку.
   И вообще - дадут мне в этом доме поспать?
   - Рота, подъем!
   В ответ я только поплотнее укутываюсь в свой любимый махровый халат. Несмотря на это в щеки мне утыкаются холодные носы, а не менее холодные лапы начинают стягивать с меня одеяло.
   Нет, это не псы. В нашем доме только два животных и оба, в отличии от хозяев, ужасно дисциплинированные. Это два наших ненормальных ребенка - все в папочку, между прочим, вернулись с огромной лоджии, где они ровно час и семь минут - почему столько - не знаю, спрашивайте не у меня, а у их ненормальных сэнсеев, делали свою ненормальную зарядку.
   - Вставай, мадам Брошкина!
   Опять это проклятое прозвище!
   Ну кто бы мог подумать, что моя любимейшая и величайшая в мире звезда эстрады устроит мне такую козу!
   Я не помню, кто этот текст сочинил, может даже сама Алла Борисовна, не в этом дело. Нет, сама песня мне нравится - озорная, прикольная, а уж исполняет она ее просто потрясающе! Но вот фамилия, фамилия! Ну зачем ей, скажите на милость, понадобилось выбрать именно м о ю, то бишь, нашу семейную фамилию?
   Лешке хорошо, он, так сказать, мужескаго полу. Двойняшкам Шуре и Саньке по младости лет все по барабану. Да и какая из ребенка мадам! А, кроме того, братец ежели что - всегда на стреме, он за честь сестры о-го-го! Таких накостыляет, что своих не узнаете! Если, конечно, Шурочка от противника живое место оставит.
   Оставалась я - примерная дипломатическая супруга, мать двоих вундеркиндов, человек почтенный и даже где-то как-то занудный... Короче, как вы уже поняли - идеальная жертва.
   Я тогда весь день не могла понять - что же это все в посольстве от консула, милейшего старичка Петра Иваныча, грэндпапика русской дипломатии до сверхкокетливой и чересчур отзывчивой старшей секретутки Любани мычат себе под нос одну и ту же мелодию. Но мне было не до них - вечером ожидался праздник по случаю чего-то там летия балкано-славянской дружбы и кто-то должен был его готовить... Как сами понимаете, максимум, что мог сотворить к такому празднику наш культурный атташе - это прочесть лекцию о преимуществе холодного оружия над огнестрельным в определенной ситуации.
   Я не шучу - ухитрился же он, зайдя за мной на занятия кулинарного кружка, где я знакомила местных дам с тонкостями русской выпечки и параллельно записывала совершенно потрясающие рецепты балканской кухни превратить его из совершенно мирной разновидности местного "Смака" в какое-то "Искусство войны" великого Сун Цзы!
   Нет, сначала он вел вполне себя прилично и даже незаметно - сидел в уголке, зевал и читал программу телевидения. Потом газета кончилась. Он еще чуток позевал, повертелся, повозил ногами и от скуки стал прислушиваться к нашей беседе.
   И вот, когда речь зашла о петухе в вине, мой Лешик послушал, послушал, да и ляпнул - а что же это вы господа хорошие, то есть, я хотел сказать, прекрасные госпожи, с середины начинаете?
   - Леша, не надо, - взмолилась я, догадываясь по знакомому блеску в глазах, ч т о сейчас будет и пытаясь его остановить. Но не тут-то было!
   - Петуха, его ведь прежде, чем готовить, его поймать надо! Это тебе не курица! Он ждать не будет, пока вы к нему с топором подкрадетесь!
   И пошло, и поехало! Можно подумать, что тут народ собрался "Секреты ниндзюцу" конспектировать!
   Но кто бы мог предположить, что в моих изящных интеллигентных слушательницах живет такое кровожадное начало!
   За те полчаса, которые он разглагольствовал, при полной поддержке и абсолютном взаимопонимании с публикой, выяснилось, что практически у каждой из этих изысканных дам есть мама, бабка, тетка или еще какая-нибудь родня в деревне с полным сельскохозяйственным набором - сад, огород, скотный и птичий двор.
   Так что советы по поимке живности - а от петухов они перешли к уткам, затем кроликам, потом к крупному рогатому скоту, проходили на ура. Взаимные же рецепты по мгновенному лишению жизни всех этих водоплавающих и млекопитающихся тут же конспектировались обеими заинтересованными сторонами и спокойно могли довести до инфаркта любого вегетарианца, не говоря уже о защитниках братьев наших меньших.
   Но стало совсем хреново, когда появились супруги моих курсисток.
   К несчастью, из пятнадцати пришедших мужиков, людей, как вы сами понимаете, представительных и совсем не бедных, так вот, из этих пятнадцати четырнадцать состояло в одной и той же охотничьей дружине.
   Обездоленный же пятнадцатый, порицал их ужасно - его минус девять с прогрессирующим астигматизмом не давали ему никаких шансов пристроиться к ним. Даже в роли кашевара. Поэтому в качестве компенсации он наверстывал упущенное дунайской рыбалкой, тягая по выходным дням сомиков по восемьдесят-девяносто кило каждый.
   Лешка поймал их не хуже сомиков. Они даже не успевали здороваться. Услышав эту замоскворецкую сирену, они застывали, делали охотничью стойку не хуже нашего кокер-спаниеля, потом в свою очередь, вытаскивали блокноты, записные книжки - это было еще до эпохи органайзеров и начинали лихорадочно записывать.
   Вскоре появился их старшой - по дружине, я имею в виду. Личность невероятно колоритная - под два метра росту, в роскошных гайдамацких усах и с трубкой в зубах. Он быстро прекратил весь этот балаган и увел мужское население в местную корчму.
   Нормальным людям туда попасть было абсолютно невозможно. Это заведение само по себе являлось столичным охотничьим угодьем. А блюда из дичи, которые там готовили, можно было попробовать, ну разве что в замке какого-нибудь средневекового самодура, промотавшего все свои сокровища на охоту и поваров.
   Каюсь, я их проследила, поскольку дамы, немного пошипев, разбежались по домам. Была пятница и я, чего греха таить, подумала - уж не рванули ли они сейчас на свои фазенды слегка попрактиковаться.
   В корчму я не попала. Дверь была загорожена толстым пожилым дядькой, аппетитно пахнувшим сложной смесью домашнего красного вида, диких трав и свежей кабанины.
   Он, слегка пошатываясь, минут пять пытался мне что-то объяснить. Но безуспешно. Потом, махнув рукой на непослушный язык, сосредоточился и показал на загадочные иероглифы на деревянной двери. Я расшифровала их как "санитарный день" и повторила это на его языке.
   Умиленный моей понятливостью он, все-таки, выговорил что-то вроде, "стойменяжди". После чего скрылся за дверью и тут же вывалился вновь, неся в руке маленький пакетик, килограмма на три, завернутый в фольгу и источающий ЗАПАХ !!!
   - Здорового аппетита - выговорил он по-русски, подмигнул мне обоими глазами и ввалился обратно за дверь из-за которой уже доносился могучий рев, прославляющий Балкан мой цветущий.
   Я до сих пор не знаю из кого это было сделано - мы с детьми просто сожрали это мясо - без хлеба, без гарнира и, чего там скрывать, без ножа и вилки тоже.
   Собаке не дали - фиг его знает, как на нее эти пахучие добавки подействуют, особенно перец - он там присутствовал в промышленных количествах. Зайцу тоже не досталось по вполне понятным причинам. А вот гаду и ренегату Лехе оставили, но ма-ахонький такой кусь, грамм на сто пятьдесят - чтоб знал!
   Ренегат появился под утро, когда мы уже проснулись, веселый, наетый и не пьяный. В таких компаниях он обыкновенно косит под дисциплинированного служаку, чей зануда-начальник бдит за всеми со страшной силой. Под язвенника со своими двумя метрами и ста килами мышц он все равно не проканает.
   Учуяв на столе дивно пахнущую фольгу, он тут же нахально заявил, что в пайке была и его доля. Мы протянули ему кусь, мгновенно исчезнувший в его зубастой пасти и посмотрели на него вопрошающе.
   -М-мм, по-моему, кабанятина, нет, дрофятина, да нет, пожалуй, дикий баран... Не разобрал, ну-ка дай-ка еще, мамочка!
   - Фиг вам, индейская национальная хижина тебе, а не добавки!
   - Слопали, диверсанты - вздохнул Леха, но без особой горечи и ускакал в парк на утренний кросс. Остальная часть семьи опять завалилась спать - в посольской школе в субботу и воскресенье детей не терроризировали. А я, поскольку Милки в этот день не было, занялась любимым делом - стала готовить завтрак своему прожорливому супругу.
   Но вернемся к песне, поскольку балканские воспоминания - это вещь долгая, а история с моим прозвищем подходит к концу. Короче говоря, вечером, при торжественном скоплении посольского народа в нашей квартире, этот домашний хрюндик пустил кассету с моим идолом. И я наконец, поняла, почему умные люди говорят - не сотвори себе кумира.
   Нет, я по-прежнему все бросаю и слушаю, когда звучат ее песни, фильм о ней записала прямо с телевизора и отчаянно надеюсь, что после возни с птенцами из фабрики звезд она, все-таки, вернется к своим многомиллионным поклонникам... Ее талант настолько велик, что она уже не принадлежит себе. И, чтобы не писала и не говорила о ней и ее семье всякая шваль, она выше этого. Как солнце, которое выше всякой грязи, и которое светит всем, что бы там не творилось у него под ногами. Она - одна, единственная, и другой такой уже не будет.
   Но вот за Брошкину я на нее в обиде. Честное слово, чтоб меня украли. А, поскольку, вариант, что мы где-нибудь пересечемся, вещь еще более невероятная, чем хвалебная речь Вульфовича заслугам еврейского народа, Алле Борисовне суждено и по сей день пребывать в полном неведении о своей роли этой истории.
   Мои мысли прерывает знакомый вопль.
   - Ма-ам, где моя рубашка? Кыса, ты не видела мои серые итальянские носочки? Муля, у меня лифчик сквозь топик нехарактерно просвечивает...
   Началось... Семейка собирается чуть свет куда-то на вылазку, а мама должна все сообразить - чего у кого не хватает. Но тут, на мое счастье, дай ей Бог и все балканские святые здоровья, вмешивается Милка. Она встает на мою защиту всей своей довольно-таки плоской грудью - для нее мой "С" с объемом 80 - предел мечтаний - и окидывает всех суровым, но справедливым взглядом.
   Будить и терроризировать меня - ее священное право. И она его никому не уступит.
   Вот и сейчас порядок наводится железной рукой - рубашка и носки мигом оказываются на своих владельцах, а под топик быстренько подбирается соответствующий лифчик - и пусть у них глаза вылезут от зависти, у этих старых кошелок. А если они дитю посмеют сказать что-нибудь, то она лично придет на факультет и все им прямо в морду выскажет. Опять.
   Они - это Шурочкина славистка, по прозвищу крыса Шушара.
   - Не надо, - хихикает ребенок, вспоминая первый и пока единственный визит Милки на кафедру славянских языков. - Она тебя и так боится. Я, как что, тут же намекаю, что вот, мол, моя балканская тетя скоро на факультет явится..
   - Я ж им падам, как топор на шею, - распалившись трубит Милка, - я им дам, как нашей девойке четорки писать! У-у, шушарная крыса, кучка помойная!
   Кучка - это по-болгарски сучка, ну а помойка, она и в Африке помойка.
   С моей стороны непедагогично выслушивать эти пакости по адресу Шурочкиной преподавательницы, но - я - "за" Милкино определение целиком и полностью.
   Мы вырастили детей на Балканах, сменив за семнадцать лет около пятнадцати больших и малых, старых и новых стран - работа у Лешика такая. В одних местах мы жили годами, в других - только 2-3 месяца. Потом вновь возвращались на старые места... Мы обросли друзьями, дети сменили астрономическое количество школ, что, кстати, вообще не отразилось на их успеваемости, а самое главное, научились говорить на куче языков.
   Бог и царь в этом отношении, конечно, Хрюшик. Дома родители вбили ему в голову пять европейских, в институте он добавил восточные, а на практике - балканские.
   Шурочка пошла в него - филология балканского региона для нее не просто знакомое, а с детства родное и близкое. Она говорит, практически, без акцента, как и ее папочка. У Саньки это получается чуть похуже. Ну а мне уже на третьей фразе делают комплимент - как хорошо вы выучили наш язык! А вы, конечно, русская? Мы так и подумали...
   Когда мои детки добивали свои золотые медали, даже не было вопроса - куда поступать? Конечно же, в МГИМО, как все нормальные дипломатические дети. Шурочке на славяно-балканскую лингвистику, Саньке - на дипломата, но обоим с культурным наклоном, таким же как у их папочки.
   Большую роль в выборе отделения сыграла моя подруга Женька, заведовавшая нужной кафедрой и преподававшая там.
   О гениальных способностях моих детей она знала лучше всех, без конца подбивала их на освоение каких-то богом забытых диалектов, вроде наречия влашских цыган-корытарей и все время доставала меня перспективами Шурочкиной сначала аспирантской, а потом и профессорской карьеры.
   Женькину историю я расскажу позже, но так получилось, что в мае она взяла и слиняла в отпуск по семейным, точнее, разводным обстоятельствам.
   Лешкины родственники, которые десять лет подряд слушали Женькины дифирамбы моим вундеркиндам, засуетились не на шутку. Как же так, дети не попадут в альма матер отечественной дипломатии! О том, что у детей есть медали, с которыми они, при наличии великолепных голов, могут попасть куда угодно, все как-то подзабыли.
   И народ в срочном порядке ринулся искать альтернативу.
   К тому времени в Москве развелось всевозможных вузов и академий как блох на уличной собаке. Что только не подсовывали моим деткам любящие родичи!
   Верхом апофигея стал Московский Университет Дипломатии, ютившийся, почему-то в подвале панельки в Кокосове-Борисове и обещавший своим выпускникам ранги послов в странах Европейского Союза через три года. Куда при этом денут старые кадры, ректор этого заведения, некий к.и.н. м.н.с. и.о. академика Кропоткина, не упоминал.
   Все это делалось за нашими спинами, поскольку родня вдруг решила, что мы самоустранились и стали безразличны к карьерам и судьбам собственных детей.
   И вот, как-то раз, придя домой от моего стилиста Димочки и, будучи в прекрасном настроении, я застала в холле Бородинскую битву.
   В роли Наполеона выступала Лешкина тетя Лека. Лешка вместе с Сашкой катались по ковру от смеха, смотрели друг на друга, что-то мычали и снова начинали заливаться - они всю жизнь были пустосмешками, в отличие от Шурочки.
   Ребенок же стоял красный, как свекла и чуть не плакал. А тетя Лека тем временем, перекрикивая шум и лай возмущенного пса, которого никак не могли выгулять, продолжала читать публике условия приема. Из них выходило, что для того, чтобы влезть в эту суперпрестижную академию, нужно всего ничего - пять штук баксов в семестр. А экзамены не обязательны.
   Не обращая внимания на Леку - восемьдесят шесть - это уже все-таки возраст, я подошла к ребенку и стала вытирать ей слезы.
   - Что случилось, птичка моя? Неужели ты на Леку обижаешься?
   - Ну что ты, муля, - обиделся ребенок, - я что, вчерашняя? Это Сашка дразнится! А папа, вместо того, чтобы ему сказать, смеется как ненормальный!
   - Леша! - зарычала я на эту непедагогическую свинью, - в чем дело?
   Но кроме - ой, не могу, пусть тебе Сашка расскажет, я от него ничего не добилась.
   - Понимаешь, мам, - заявил второй ребенок, - вот папа в МГИМО учился, их там мгимошниками называли. А как нас с Шуриком назовут по милости тети Леки?
   Сделайте из названия аббревиатуру - и вы поймете то, что дошло, наконец, даже до наивной Леки.
   Лешка встряхнулся, сел на телефон и впаял родственникам по первое число. Нас оставили в покое, а дети влезли в МГИМО без никаких проблем. Они начались, когда у Шурочки было первое занятие на Женькиной кафедре.
   Декану, в преддверии полного цейтнота, пришлось брать, что дают и и.о. Женьки стала эта старая крыса.
   Худой - значит злобный, - так, обыкновенно говорит Милка, наливая нам своим килограммовым ополовником по третьему разу добавку ее роскошного супа из домашней курицы с чечевицей, всякими балканскими травами, розмарином, эстрагоном, душицей, тысячелистником и еще кучей всего. И добавляет - хапвайте, значит, кушайте, чтобы были такие же красивые и сочные как эта курочка.
   Ну, на сочную курочку, кроме меня, в семье претендовать некому. Совсем уж лишних килограммов у меня нет, а те, что есть, распределены так, что мужики, обычно, только вздыхают, поглядывая с опаской на Лешкины бицепсы, трицепсы и прочие аксессуары. Глаза у меня золотисто-карие - свои, волосы - золотисто-каштановые, до пояса, слегка вьющиеся - целиком и полностью заслуга моего стилиста.
   У меня ранняя седина - последствие югославских событий, когда я, не зная, жив Лешка или нет, не могла пробиться сквозь кордон спасателей к разбомбленному дому, чтобы вытащить из подвала моих детей...
   Так, вот, мой тогдашний стилист сказал, а все остальные, в том числе и московский чародей Димочка подтвердили, что лучше всего краска ложится именно на седину. И, когда я гляжу на себя в зеркало, я им верю целиком и полностью.
   Но вернемся к мадам славистке. Даже моим волшебникам было бы не под силу что-либо сделать с Шурочкиной Шушарой - между прочим, это не студенты, это преподаватели ее так прозвали.
   Вес - под 50, рост - за метр восемьдесят, возраст - между пятидесятью и восьмидесятью, точнее не определить. Декан откопал ее в каком-то заочном педе в дальнем Подмосковье. Дальше своего Мухосранска не выезжала, больше стольника баксов не видела, да и то не у себя в кармане.
   А кроме того, эта ошибка природы обрекла себя на вечное целомудрие, уже не говоря о безбрачии, поскольку ни один уважающий себя мужик на такое не польститься. Помните анекдот - один мужик говорит другому - не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки? А второй, глядя на приведенных им подруг, сразу же заявляет - Вася, я столько не выпью!
   Так вот, тот самый случай.
   А теперь представьте себе это, извиняюсь за выражение, убоище, в МГИМО.
   Шушара чуть не лопнула от зависти, глядя на шмотки преподавательского состава, не говоря уже о студенческом. Но это было еще не все. Ее временные коллеги - а договор у нее был на месяц, с продлением за каждый по желанию нанимателя, отличались любезностью, безукоризненной вежливостью и такими манерами, что нашей крысе оставалось только скрежетать зубами и молчать, чтобы не ляпнуть что-нибудь.
   Она завидовала им бешеной завистью и не понимала, что они, как люди весьма воспитанные и деликатные, никогда не обратят внимание на ее тряпки и внешний вид, прекрасно понимая, что экологическая ниша педвузов несколько другая и планктона там намного меньше.
   И если бы Шушара была нормальным человеком, мгимошные дамы, разумеется, объяснили бы ей, где купить настоящую фирму за минимальную цену, у кого подстричься, не оставляя бакшишей, размером с годовую зарплату советского педагога, как уговорить девочек-косметичек придти к ней домой и сделать все те же фирменные процедуры за половину цены...
   Но Евдокие Федоровне - так в миру звали Шушару, было совершенно не понять альтруизма ее благополучных коллег. Она стояла в стороне от всего и единственное, чем могла отомстить всем - это отметками.
   Но и тут она просчиталась.
   На первом же занятии выяснилось, что ее ученики знают славянско-балканские наречия раз в десять лучше ее, поскольку, как и наш ребенок, выросли на этих самых Балканах.
   Она попыталась было придраться к ним, начав с моего ребенка, но тут в бой вступила Милка, подкрепленная деканом.
   Он деликатно заявил Шушаре, что если надо, то он спокойно может обойтись и без нее - первый семестр ученики будут заниматься самостоятельно, а там люди найдутся. И если она не прекратит завидовать детям и совать свой длинный и поганый нос во всякие интриги, вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, то тут же вылетит с кафедры к чертовой матери.
   Шушара притихла и затаилась. Мы думали, что так все и закончится, но ошиблись...
  
   А тем временем в доме постепенно становится тихо. Наконец-то, страсти угасают, все благополучно выметаются и в квартире устанавливается какое-то подобие покоя. Самое время встать, сесть за компьютер и заняться фирменной бухгалтерией. Я не Билл Гейтс, но с компьютером справляюсь, а больше мне и не надо.
   - Алиона, я на пазар!
   - Сан Саныч, червонец давай, картошка покупать будем - бубню я себе под нос.
   - Какой червонец - недоумевает Милка, - я у тебя что, на метро прошу?
   - Это я так, шучу. На стольник, поменяешь, тебе же еще заправиться надо, кроме того платежи...
   - Возьму брынзы, петуха, зелени, - остальное Милка бормочет себе под нос, рассчитывая и высчитывая, надеясь что-нибудь сэкономить и потом с гордостью положить мне на стол десять гринов, как образец ее хозяйской бережливости. Спорить и доказывать что-либо - бесполезно.
   Мы собираем эти сэмовские червонцы и, когда набегает стольник, торжественно ведем Милку в ювелирный на Новом Арбате.
   Там она, руководствуясь своим сорочьим вкусом, выбирает себе что-нибудь дешевое и блестящее и присоединяет его к такой же пестрой коллекции барахла, которое хранится в ее серебряной шкатулке начала семнадцатого века.
   Это ее единственная вещь, которая уцелела при бомбежке и то потому, что Милка в это время складывала в нее свою очередную сорочью радость. При вое и грохоте она вылетела из дому в одной ночной, машинально схватив в руки шкатулку. Остального она не помнит, поскольку это было прямое попадание и она думала, что из всей ее многочисленной семьи не уцелел никто.
   Мы часто вспоминаем об этом случае, а Милка с огромным удовольствием выдает его тем, кто не верит в судьбу. Она жуткий фаталист и считает, что все уже написано заранее и человеку нечего дергаться - ну, разве что, насчет мужиков.
   Наша Милка родилась в Македонии, потом вместе с родителями жила и училась в Болгарии, потом семья вернулась обратно... Замуж она вышла очень рано и уехала с мужем в Сербию, вызвала туда из Македонии родителей, брата, сестру... А, когда муж умер, оставив ее вдовой с тремя детьми, осталась там жить со всем их кланом.
   Мы познакомились с ней на пункте для беженцев, куда я носила еду и теплые вещи. Знакомство - это было сильно сказано. Просто я увидела высокую худую старуху с распущенными седыми волосами, которая шла по пыли босиком, сжимая в руках серебряную шкатулку несказанной красоты.
   К ней никто не смел подойти - есть горе, которое вызывает слезы даже у убийц. И мало-мальски разумный человек бы понял, что если нельзя помочь, то лучше оставить человека в покое.
   Я этого не знала. И по простоте душевной подбежала к ней и со словами: "Вам не холодно, бабушка?" - накинула ей на плечи свою куртку. Дул пронзительный ветер и природа, будто сговорившись с американцами, делала жизнь людей невыносимой.
   Как объяснил мне позже известный белградский психиатр, консультировавший, между прочим, жену Милошевича, слово "бабушка" было тем самым необходимым шоком, который привел Милку в чувство.
   Я выслушала от нее такую тираду, на которую не отваживались даже грузчики из Сплита. Милке тогда не было еще и сорока, а она всю жизнь старалась выглядеть моложе.
   Я узнала об этом позже, а тогда, придя в себя после брани, она вцепилась мне в руку и застонала и завыла, оплакивая своих близких.
   Мы так и пришли в посольство. Наш врач нашпиговал ее успокаивающими, а затем начал расспрашивать, пытаясь выяснить, где тела ее близких, чтобы она могла проститься с ними и похоронить их. В полусонном состоянии Милка выдала все, что помнила и оказалось, что не помнит она ничего, кроме своего адреса и взрыва бомбы.
   Мы уложили ее в постель вместе с ее шкатулкой и вызвали Лешика. Он оседлал свой джип и улетел на Милкину улицу. Там соседи сказали, что все Милкины близкие живы, но в больнице, а Милку второй день пытаются откопать из-под вот этих самых развалин. Лешка обрадовал соседей и самодеятельную спасательную команду, оставил им наши координаты и помчался в больницу.
   Через час я привезла туда Милку.
   Короче, после всех этих разборок Милка не нашла ничего умнее, как заявить, что ее жизнь принадлежит мне, и все тут. Дети уже здоровые, в смысле, большие, замуж ее не тянет и вообще, это судьба. И, как она сама выразилась, "никто ничего не в силах ей помешать".
   Когда Лешка передал это нашему послу, он думал, что того кондрашка может хватить.
   Ничего подобного! Валентин Иванычу доводилось работать в таких странах! Два раза его машину уводили из-под бомб и один раз он сам вытаскивал коллегу из-под обстрела. Причем, всякий раз у него в кармане была гильза - взял ее на память после одного случая. Так что в судьбу и предопределение он верил безоговорочно.
   Милку оформили сначала как рабсилу при союзе балкано-советской дружбы, потом - при чьей-то фирме. К тому времени вся наша семья была уже у нее под каблуком. Еще бы! Не только Лешка, но дети, прибегая со школы, первым делом рвались в кухню - а что Милка вкусненького сотворила? А такой чистоты и такого порядке, в доме не было, как выразился мой неблагодарный супруг, с момента отъезда моей мамы. Одежда выглядела как на модном ревю, кухня блистала и искрилась чистотой, а на паркете можно было заниматься фигурным катанием.
   А там и у меня появилась своя фирма, и наш домашний ангел-хранитель стала ее генеральным директором. Со всеми правами.
   Деньги в ней вертелись солидные. Чужим я не доверяла, свои были далеко, а Лешка, по вполне понятным причинам не имел права ни на какие посторонние занятия. Зато Милке я могла бы доверить даже свою душу, не говоря уже о такой ерунде как бабки.
   Только если вы думаете, что наш цветок Балкан пахал как папа Карло с утра до вечера, то вы глубоко ошибаетесь. Честный, но недалекий человек так бы и поступил. И, в конце концов, возненавидел бы и труд, и себя, и того, кто его пахать заставляет - несмотря ни на какие деньги.
   Но вы просто не знаете Милку! Кстати, Милка - это не сокращение, это имя. Первое время мы просто терялись от Ваней и Петей женского пола, Еленов мужского и никак не могли привыкнуть к тому, что главу их дипкорпуса зовут Сашкой ... Но потом свыклись, тем более, что Алена превратилась в Лени, Ленку, Алиону и прочие варианты. Милка же отметала решительно все Люды и Милы, искренне недоумевая, зачем портить такое хорошее имя.
   Как я уже вспоминала, у Милки было трое детей. Первый родился, когда ей было 16, второй -17, третий - 18. Только не думайте, что ее супруг был тираном и сексуально озабоченным - как бы не так! Тиран в этой семье был только один. Вернее одна.
   Когда мы уезжали в следующую балканскую державу, Милка уже женила третьего и вовсю проявляла свои командирские качества в отношении невесток. Как ни странно, они ее любили. Может быть, потому, что Милка всю жизнь мечтала о дочери и приняла девчонок как своих собственных. А это любая невестка почувствует.
   Что, между прочим, не помешало самой молодой и самой языкатой из них, Милкиной любимице, дать ей прозвище нянюшка Ягг.
   Милка сначала обиделась - ну какая же она Яга! Потом, сообразив, что тут что-то не так, пошла к Саньке за консультацией. И попала по адресу. Ребенок подарил ей "Вещих сестричек" и все остальные книги из этой серии и с тех пор у Пратчетта появилась еще одна, причем, весьма горячая поклонница.
   Плохо было то, что Милка обожала читать по ночам. Первое время наши домашние часто просыпались в холодном поту от жутких воплей и стонов, перемежаемых раскатами громового хохота. Это Милка реагировала со всей своей непосредственностью на очередные перипетии героев Плоского мира. Потом мы привыкли и, заслышав очередную порцию демонического хохота, Лешка бормотал сквозь сон - опять нянюшка Ягг разжилась Пратчеттом, забери у нее для меня на завтра, я все равно целый день на приеме - хоть оторвусь маленько.
   Нянюшка - не нянюшка, а порядок в их огромном доме поддерживался железный - благодаря, разумеется, чуткому Милкиному руководству.
   Такой же порядок теперь воцарился и в нашем.
   Мы снимали трехэтажный домик и Милка каждый месяц вызывала туда целую армию своих родственниц и знакомых - для основной расчистки, раз в неделю - троих - для генеральной уборки и каждый день - двоих - для уборки, стирки и готовки. У нее были графики, кто когда появится, ведомости зарплат и прочее. Выходило это нам в такие копейки, что мне было просто стыдно перед ее женщинами и я постоянно пыталась им что-то доплатить. Милка мне устроила разбор полетов и показала в местной газете среднюю зарплату. Я ей не поверила - газете, но так оно и было.
   Потом объяснила мне, что если я даю людям еще деньги, то это значит, что она, Милка, им недоплачивает. Во что никто не поверит. Или то, что у меня их слишком много - а в это не верит сама Милка, поскольку именно она ведет бухгалтерию нашей фирмы. И лучше меня знает, сколько у нас чего. Это было так, но все равно, какой-то выход должен был быть. Мне было неудобно перед ее бригадой. И тут я вспомнила Пратчетта и меня осенило.
   - А, можно, я им подарю что-нибудь из вещей? Ты же знаешь, близнецы растут как грибы, Лешка - великий модник, больше года барахло не носит, да и у меня найдется куча лишнего тряпья...
   - Какое же это тряпье, - возмутилась Милка, - ты что, ударилась? А вот черное платье, шерстяное, оно тебе в заду тесно, ты же худеть не собираешься? Ты, правда, можешь его подарить? И шелковая юбка, такая черная, плиссированная?
   - Конечно, бери, только может, лучше это твоей бригаде отдадим, а тебе пошьем у моей портнихи...
   - Сейчас! И не мечтай, обойдутся, хватит и того узла, что собрала - двоим не поднять! А что носила, ничего, оно у тебя все как новое, тоже что измыслила - деньги зря тратить на шивачку!
   Подслушивавший наверху Леха чуть не свалился с лестницы от хохота - Милка, сама того не зная, поскольку до "Эмансипированной магии" еще не дошла, вела себя точь-в-точь как пратчеттовские персонажи.
  
   - Значит, картошки, морковки, капусты, чушки /это у них так болгарский перец называют/, может, плескавицу сделать?
   Плескавица - это страшно вкусное сербское мясное блюдо, мы все его очень любим и лопаем в промышленных количествах.
   - А ты что, в банку не пойдешь? Я тебе все, что нужно на холодильник поклала - ордера, спецификации, документы подписала...
   Тут она начинает смотреть на меня умильным взглядом.
   - Декларацию занести в налоговую для консультации? Заодно с девойками пообщаюсь, я им карты обещала разложить...
   - И вернешься к вечеру почти на бровях! Знаю я ваши проверки! В понедельник сходишь, а хотя...
   Я задумалась. Вырисовывался упоительный день свободы. Даже два! Спортивная часть семейства, судя по всему, будет отсутствовать долго. Шурочка заскочит на кафедру, потом встретится с Санькой возле возрожденного Манежа, пообедают они в японском, туда и Лешка подъедет на своем "Паджеро". И, насколько я помню, они собирались куда-то, километров за триста, на лыжах погонять.
   Правильно, Милка вчера им рюкзаки полночи упаковывала и все причитала, что голодными останутся. То-то вчера все было раскидано по всем комнатах! Народ собирался, а Милка руководила этим бардаком.
   Лешка раз двадцать спускался в подземный гараж - то лыжу забудет, то ружье, то канистру куда-то задевал... Последний раз за сотовым, он его возле канистры оставил. Когда я засыпала, он все еще что-то бубнил про трос, который должен был лежать в багажнике... Я посоветовала ему не забыть банджо, поскольку ситуацию получалась уж очень знакомая.
   Пес все время ходил за Лехой как приклеенный, цокая по паркету своими когтями, подвывая и периодически усаживаясь на ту самую вещь, которую Лешка собирался положить в сумку. Тем самым он напоминал о себе, на случай, что его могут забыть дома. Я даже не знаю, во сколько я заснула окончательно, только помню, что уже было поздно.
   Ну да, они же на весь уик-энд умотали! Точно, их не будет сегодня, завтра и послезавтра! Ура, свобода!
   Нет, вы поймите меня правильно, мои дети и мой муж очень любят меня. Не меньше, чем я их. Но они все такие спортивные, такие целеустремленные... А у меня несколько другой склад характера и фигуры.
   Если бы еще и Милку куда-нибудь сплавить...
   - Слушай, венок Дуная, ты не хочешь куда-нибудь слинять? Черт с ним, с обедом, все равно есть некому, может отправить тебя куда-нибудь на пару дней?
   - А что, - неожиданно делается покладистой Милка, - и слиняю. Вот в банку смотаюсь, на пазар, а потом в гости к Кате с Мишей поеду, Женькину тройню понянчу... Ах, вы ж, мои сладенькие... А что ж вам леля Мила привезет!
   Она даже зажмуривается от предвкушения. Восьмимесячные Катя, Алена и Мила - ее любимицы и она готова торчать у них постоянно. Правда, там своих нянек, как звезд на небе в безлунную ночь. Женькины предки - это раз. Воликовские - в количестве шести штук, включая двоюродных незамужних младших сестриц - у них с кузеном двадцать лет разницы. Еще Воликовская бабушка, женщина семидесяти с чем-то, уже лет десять успешно скрывающую с чем именно, бывшая прима Мариинки. Плюс дяди Мишина родня - у них в семье семь девок и он один брат. И все живы, здоровы и у всех дети, внуки. Плюс тетя Лека - она как подоходный налог - везде и кругом.
   Самих Женьку с Воликом их предки выжили на рождественские каникулы на Канары и до сих пор не пускают обратно - ведь когда Женька дома, она как тигрица - никого к детям не подпускает. Только для Милки делает исключение, поскольку у нее в руках девчонки засыпают моментально. Как она ухитряется всех троих держать на руках одновременно - ума не приложу!
   - А что ж я им куплю, моим сладеньким, - продолжает сюсюкать Милка, набирая номер генеральских апартаментов, где временно обитают ее любимицы, - что ж им моим солнышкам подарявам... Але! Катенце, это ты, мое златное сердечко?
   Она обожает тетю Катю за ее доброе сердце и за все остальные, не менее прекрасные качества ее души. Они знакомы с ее первого приезда в Москву. Это почти столько времени, сколько Милка у нас живет.
   А правда, сколько же она у нас обитает? Мне почему-то кажется, что я помню ее с детства... Восемь лет! С ума сойти! Как годы летят! Ужас! Так и до старости недалеко... Скоро тридцать шесть стукнет, а там и до сорока рукой подать...
   - Алиона? Да вот, опять пальцы загибает, сколько я ее знаю, все считает - когда ж ей четыредесят стукнет! Правильно, так, пусть с наше поживет, што ж ты хочешь, молодые...
   - Милка, привет передай... И возьми в шкафу подарки, там чемодан со всем, ну тот, близнецовский... Лешка опять позавчера туда что-то совал, ты уж проверь что он там напихал, ладно?
   - А когда это я без проверки что делаю? Да как же ему доверять, он им в прошлый раз пушку старую, незнамо откуда ископанную, прямо в ританки, ползунки, то есть, сунул! А потом звинялся, что для Миши приготовил и по рассеянности в детский чемодан запихал!
   Когда Милка волнуется или когда ей это надо, она переходит на смешанный язык. Но, вообще-то, она прекрасно говорит по-русски. К другим ее, не менее ценным талантам, относится то, что в бухгалтерии она царь и бог, а уж в компьютерах разбирается намного лучше меня.
   Когда начался век Интернета и наши чады засели, вернее, приклеились к экранам, они научили Милку пользоваться и-мейлом и общаться со всеми детьми и родственниками. Получив первое, халявное, по ее словам, сообщение от сыновей, Милка расплылась в улыбке и потребовала у меня, чтобы я записала ее на курсы.
   Мы тогда жили в Софии. Компьютерных школ там было как грязи. Милка выбрала себе ту, которая обучает дома и индивидуально. Лешка параллельно с английским инсталлировал ей на другую машину русский пиратский Виндоуз и Милка увлеклась компьютерами не на шутку. Она переходила на все курсы и даже пыталась заняться программированием, но, увы, не хватило знаний. Зато специалист по программам из нее получился просто блестящий.
   Я же в это время расширила деятельность своей фирмы и по целым дням мучалась с бухгалтерий и Экселем. Милка сначала наблюдала все это молча. Потом, не выдержав, походила, походила кругами, как голодная акула возле резинового плотика с последним матросом и высказалась.
   - Вот, - тыча мне в экран пальцем, вымазанным в томатной пасте, заявила она, - вот где ты прокалываешься... Слушай, почему тебе не пойти, отдохнуть, в Южный парк, в кафе посидеть... Или позвони Камелии, она тебя три раза с утра искала. Билеты у нее на какого-то лорда с танцами. Сходите к нему, потанцуйте... А я пока с твоим счетоводством разберусь.
   Я увидела Милкины глаза, горящие огнем компьютерного энтузиазма, точь-в-точь как у моих отпрысков и слиняла в парк. Когда мы с Ками вернулись, обед уже давно остыл, зато в кабинете стоял ор. Двойняшки вместе с Милкой раскалывали какую-то новую программу, а Лешка их подзуживал.
   - А где мое счетоводство? - возмутилась я.
   - На, и не путайся у нас под ногами, - пробурчала моя домоправительница, протягивая мне диск. - На год вперед, с предполагаемой прибылью, кроме того я забила туда все и-мейлы, можешь налоги платить не выходя из комнаты и снимать деньги по телефону. Защита там мертвая, ни один хакер не влезет. Идите ешьте, там Радка уже третий раз гювеч греет.
   И мы пошли питаться. А с бухгалтерией у меня до сих пор никаких проблем нет.
   - Алиона! Я поехала! Можешь спать, а можешь вставать - завтрак на столе, обед в холодильнике, ужин там же. Чемодан я взяла! Вернусь послезавтра к вечеру. Чао!
   Свобода! Ура! Сколько же это уже натикало? Ни фига себе, всего девять! Во сколько же они меня подняли? Смотрю на Милкин будильник - 5.30. Нет, я когда-нибудь отомщу... Смотрю на Лешкин - 5.45. И ему тоже... Бедные детки, ваш ненормальный папа вас до Кащенки доведет... Подымаюсь, иду в ванную, по пути захожу в комнаты детей. Оба будильника поставлены на одно и то же время - 5.15. Нет, детям я мстить не буду... С таким папой и такой тетей... Балканской тетей... Ладно, пойду я умываться.
   Дома царила непривычная тишина - пса ребята забрали с собой - еще бы, этому кокеру только скажи - гулять и он тут же начинает такие пируэты у двери выделывать!
   Заяц меланхолично грыз капусту в своей клетке и я выпустила его погулять на балконе - пусть порезвится, лоджия у нас большая, а если и нагадит, ничего страшного, зимой оно не очень пахнет, потом все уберу.
   Застекленный балкон был великолепно утеплен каким-то народным умельцем, которого Лешка приволок в конце осени. Он даже трубы нарастил и пустил под полом и теперь доски были приятно-теплые. Я грелась и смотрела с легким высокомерием на январский снег, который нахально сыпался кругом, придавая моей Москве прянично-патриархальный вид.
   Да, за те 17 лет, что мы мотались по заграницам, город изменился до неузнаваемости. И я все не могла привыкнуть к новой Москве, поскольку, в отличие от детей, бывала в столице только наездами. Особенно, последний год, когда Милка с детьми обживали эту квартиру.
   Нам с Лешкой опять пришлось умотать, вернее, пришлось ему, а я так и жила на два дома. Было боязно оставлять детей, хотя, я знала, что Милка бдит над ними, как коршун и горе тому суслику, который осмелится к ним приблизиться!
   А с Лешкой расстаться на этот год мне и в голову не приходило - мы же с ним на всю жизнь, в счастье и горе, беде и радости и даже смерть не сможет нас разлучить - я женщина ревнивая, а смерть, она, знаете ли, женского рода.
   Так вот, весь этот год я так и промоталась между Москвой и Любляной, поскольку дети были на первом курсе и моя поддержка им была более, чем необходима.
   Кроме Милки, за детьми бдили все бабушки и дедушки, безмерно счастливые, что внуки, наконец-то дома. Они дневали и ночевали у нас, а на выходные по очереди забирали к себе всю компанию - то в Переделкино, то в Абрамцево. Или дядя Миша уволакивал всю кодлу в Барвиху. Короче, можно было не волноваться, но я все равно это делала.
   В отличие от меня, подрастающее поколение не нуждалось в адаптации к России. Посольские школы делали связь с родиной нерасторжимой. А, кроме того, детвора каждый год приезжала в Москву в начале лета. Они месяц бегали по друзьям и знакомым, а потом отправлялась в Сочи или Ливадию со старшим поколением. Дети привыкли к новой России, хотя Санька как-то раз чуть не заехал по мозгам официанту, когда тот предложил ему у.е. Ребенок просто не успел узнать о новой денежной системе. Официант - а дело было в дорогой забегаловке, сначала испугался, потом разозлился, но когда Шурочка объяснила ему в чем дело, вздохнул завистливо и сказал - эх, ребятки, какие же вы счастливые, я бы сам с такой радостью отсюда у.е., да вот только некуда...
   На ребят это произвело неизгладимое впечатление и они стали гордиться, что живут, как тогда говорилось, в дальнем зарубежье. Потом это у них прошло. Да и разница между разгулом демократии в России и других бывших соцстранах сравнялась. Кругом стало одинаково опасно ходить после заката солнца и зарабатывать деньги честным путем.
   Короче, все стало как на гнилом Западе, за исключением зарплаты, соцобеспечения и правопорядка.
   Но я почему-то была уверена, что Россия, пережив этот мрачный период дикого капитализма, найдет свой путь и мы до этого дня доживем. И эта вера делала мою жизнь вполне прекрасной.
   Заграница, несмотря на все ее прелести уже не представляла для нас никакого интереса. Мы с Лексеем, начиная с первого года его работы, каждое лето путешествовали по капиталистической Европе, поскольку, как он выразился, за обживание социалистической ему платили зарплату.
   После Европы мы добрались сначала до Америки, затем до Африки и, наконец, до Австралии - ведь в каждом посольстве работали Лешкины коллеги или однокашники. И так, обмотав, практически, весь белый свет, мы поняли, очень простую истину - что в гостях хорошо, а дома - лучше. И что даже самые зажравшиеся или вынужденные эмигранты, типа Гусинского и Березовского ничего так не хотят, как признания и уважения в своей собственной стране. Потому что кому мы на хрен нужны где-то, если мы не евреи?
   Так что я смотрела на снег и слезы текли по моим щекам - я никак не могла привыкнуть, что я, наконец-то, дома и никуда больше ехать не надо.
   Мое лирическо-патриотическое состояние обломал телефон. Я забыла включить его на секретарь, чтобы уже совсем с полной силой насладиться отдыхом.
   - Почем рыба в море? - раздался чей-то гнусный голос, вконец доламывая мое первое настоящее московское настроение.
   - По деньгам, - не задумываясь парировала я чей-то тупой прикол.
   - А ты знаешь, что дельфины разговаривают? - не унимался какой-то настырный ихтиолог.
   - А ты?
   - Неправильно, надо сказать...
   - Знаю, знаю - да, но не знаю о чем!
   - Брось свои приколы, не в постели!
   Я онемела от такой наглости. Мало того, что не знает, с кем разговаривает, так он еще и осмеливается ...
   - Слушай и молчи, пока не засекли и не вздумай меня перебивать своими дурацкими шуточками. 2, 98, 15, 641 - ты пишешь?
   - Да, - автоматически ответила я.
   Телефон действительно записывал все разговоры, если его не переводили на ответ с записью. Делалось это по просьбе детей - количестве звонков от друзей и ухажеров моих двойняшек превышало всякое разумное количество. И мне до чертиков надоело сидеть у их телефона с блокнотом и записывать, куда кому надо придти, позвонить, подождать или наоборот не идти...
   Простая переделка секретаря очумелыми ручками нашего семейного технического гения - Лешкиного брата Генки, позволяла делать два дела одновременно - трепаться с собеседником и не шарить впопыхах по тумбочке, в поисках чего-нибудь пишущего.
   В этом доме все попытки положить возле телефона ручку, карандаш, фломастер или еще что-нибудь в этом роде в корне пресекались нашим псом - он аккуратно забирал их и складывал где-то в свои тайники. Найти их в этой восьмикомнатной хате было практически невозможно.
   У Лешки как-то взыграло профессиональное любопытство и он решил проследить Флюка. Сел с деловым видом возле телефона, демонстративно положил ручку на самый край тумбочки и уставился на нее.
   Флюк тут же уселся напротив с не менее деловым видом и, в свою очередь, уставился на Лешку.
   Так они сидели целый час. Победил, конечно, Флюк - Лешке понадобилось отлучиться, поскольку, в отличие от пса, он столько терпеть не мог. Когда он вернулся, Флюк сидел на том же месте и в той же позе. Ручки не было.
   Лешка обиделся - это был его любимый паркер, мой подарок к 23 февраля.
   - Флюк, - заявил он, - глядя в печальные и искренние, как у всякого профессионального афериста, глаза нашего домашнего Паниковского. - Если через пять минут ты мне ее не вернешь, я не буду с тобой гулять. Честное слово. Ты меня знаешь. Тебя будет выводить только Милка.
   - Ма-а-уа? - возмутился Флюк, который терпеть не мог ходить на поводке.
   - А вот если принесешь...
   Флюк схватил в зубы ключи от "Паджеро", валявшиеся на тумбочке и затанцевал вокруг Лешки на задних лапах.
   - Кататься? Флюк хочет кататься? - засюсюкал Лешка, сам большой любитель автомобильных прогулок вдвоем с псом, - А кто папе ручку принесет? Какая умная собачка папочке ручку даст?
   Мы все, столпившись в прихожей, с интересом наблюдали за финалом этой канадской борьбы.
   Флюк перестал прыгать, сел на коврик, подумал, почесал лапой ухо, потом подмигнул нам, честное слово, он периодически это делает и, кряхтя, полез под тумбочку лапой и мордой одновременно.
   Оттуда появились два обыкновенных карандаша, одна дорогая Шурочкина ручка, мой зеленый фломастер и Лешкин "Паркер".
   - Вот аферист! - возмутилась Милка. - Утром там убирали!
   Флюк подмигнул и ей, снова взял в зубы ключи и своей гарцующей походкой уверенно пошел к двери, оглядываясь на Лешку.
   - Ну, что тут сделаешь, мамочка, - начал подлизываться этот любитель свежего воздуха, - я же обещал псу - он мне ручку вернул...
   И они умотали на целый день.
   Вот после этого случая мы и использовали Генкин технический опыт в мирных целях.
   Не знаю, как там у него со спутниками и телеметрией в условиях полной конспирации, но с нашим телефоном вышло просто блеск!
   Он включается на слово "Алло", а разговаривать можно из любой комнаты, причем не повышая голоса и даже не выключая телевизора. Реагирует телефон только на голос того человека, который первым скажет "Алло", что является большим удобством - посторонний голос не перекинет звук в ту комнату, где нет абоната.
   Ну, то, что он определяет абсолютно все, даже защищенные номера, включая адреса телефонов-автоматов, является дополнительным удобством - первое время дети обожали шокировать своих приятелей своей невероятной прозорливостью, но потом все узнали об этой игрушке, новизна приелась и осталось просто удобство.
   - Двести тридцать два, - продолжал бубнить гнусный тип, - четыреста восемь...
   Эта арифметика длилась минут пять и уже мне надоела. У телефона было только одно неудобство - его космическая сверхчувствительность заставляла его периодически перехватывать сигналы от других телефонов. И первое время мы только и делали, что отбивались от номеров поездов и самолетных рейсов, сумм сделок и размера долгов.
   Потом Генка ему что-то подкрутил, если так можно выразиться о дигитальной технике и подобные "перехваты" случались пару раз в месяц, не более. Я только хотела сказать мужику - уже ясно было, что его интересовало не наше семейство, чтобы он перенес свой бизнес-план по более точному адресу, как этот хмырь произнес такое, что мне сразу вспомнились Славкины "охотничьи" рассказы о том, что никогда не случалось и вовсе не с ним.
   - Обработаешь информацию и передашь ее Гостю.
   Я просто услышала эту большую букву.
   - Чего молчишь?
   - Вас поняла, отбой, - тут же сымпровизировала я, наученная, как и большинство любителей крутого жанра, изобилием всевозможных теле- и киноверсий о деятельности Штирлицов в мировом масштабе.
   - То-то же, пупсик! Играться будем в постели. Жду тебя завтра в это же время на связи.
   - А, может быть, лично? - попыталась я выудить еще хоть какую-то информацию, поскольку определитель показывал адрес будки на такой улице, о которой я даже не слышала.
   - Может быть, - не отказался игривый гад.
   - Когда, завтра? А где ты хочешь, чтобы мы встретились?
   - Завтра будет завтра. - веско сказал мой телефонный визави, - Можно в море, где всегда и как обычно после обеда. Пока.
   И он повесил трубку.
   Ну и что бы вы сделали на моем месте?
   Это только в развлекательных детективах героини, вооруженные до зубов бабками и неземным обаянием преодолевают все препятствия и раскапывают нужную им информацию к восхищению бестолковых сотрудников милиции или полиции.
   Но в жизни этот номер просто бы не прошел. Любую любопытную дамочку без проблем пришили бы уже при втором визите. И никакие бы бабки не помогли - безопасность у криминального элемента всегда на первом месте. А труп - сейчас есть столько возможностей, что искать его будут до следующего ледникового периода. И хрен найдут.
   Я не наивное бестолковое создание, хотя и прожила с моим Хрюшиком уже двадцать лет, ничем не интересуясь и ни о чем не спрашивая. Точно также я никогда не спрашивала моих и Женькиных предков, их знакомых, Лешкиных однокашников и их начальство...
   Мне не нужно спрашивать. У меня есть самый мощный козырь, которым только может обладать женщина - я умею слушать. И делать выводы.
   А это дает такие возможности сбора информации, что любвеобильному Джеймсу Бонду потенции бы не хватило, чтобы рассчитаться за то, о чем я узнала, пользуясь исключительно одним вниманием.
   Правда, в отличие от киношного супермена, я это делала не в корыстных целях. Мне были просто интересны все эти "охотничьи" истории. Они были намного занимательней телевизионных, за исключением, может быть, "Агента национальной безопасности". Лешка с приятелями просто обожали этот сериал и смотрели его примерно так же, как профессиональные пилоты смотрят "Экипаж" - вранье, конечно, но зато как здорово сделано!
   Так что, вооруженная этим теоретическим опытом, я принялась за работу.
   Первым делом, проверив запись, я поставила ее на копирование на нашу стереосистему - Генка и эту функцию к телефону присобачил. Потом пустила голос через колонки - нет ли посторонних звуков? Были - звук работающего в нескольких метрах от телефона автомобиля.
   Ну, справиться с этой игрушкой было совсем элементарно.
   Я перекинула запись на компьютер и включила Лешкину штатовскую программу с определением марки машины по работе двигателя. Не думайте, эта программа не имела никакого отношения к защите Отечества - эта была всего лишь рекламная автодиагностика одной фирмы, которая рассылала эту феньку своим верным клиентам.
   Лехе, сменившему "Мицубиси" на "Чероки", потом его же на "Галоппера", затем, на какой-то армейский вариант "Апачей" и, наконец, остановившемуся на "Паджеро" - пока не выберет еще чего-нибудь, фирма посылала всякую хрень постоянно. Тогда они с Милкой и детьми часами торчали у компьютера, играясь как школьники с программой и пытаясь ее обдурить.
   Лешка как-то закатал даже рычание недовольного Флюка, обожравшегося втихаря костей.
   Так знаете, что автодиагност выдал? На русском, разумеется, поскольку российский рынок автопотребителей слишком огромен и обратно пропорционален их знанию иностранных языков. "Перестаньте перекармливать пса и заведите его к дог-врачу". Видно программу все-таки эмигранты второго поколения делали.
   Но от самого диагноза тащились все Лешкины гости, поскольку историческую запись он сохранил и демонстрировал ее при каждом удобном случае. Недовольным был один лишь Флюк - запись вызывала у него неприятные воспоминания о касторке, которой напоила его Милка, выступившая в роли этого самого дог-доктора.
   Мне программа выдала все, что могла - марку, год производства, степень изношенности, проблемы двигателя и, самое главное, - необходимость срочной смены масла, которую надо провести в ближайшие трое суток, если я не хочу, чтобы с моим "Лексусом" что-то случилось.
   Это была последняя модель, что резко сужало круг поиска.
   И кроме того, все выпендрежники, а этот тип определенно был им, таскались с всякой мелочью только в один сервиз. Он был весьма моден среди них, поскольку его постоянно давали в рекламах. Вместе с каменно-дубовыми надменными физиономиями желанных клиентов в ролях самих себя - богатеньких буратино, чьи проблемы с машинами решались мгновенно, пока их владельцы пили ароматный кофе в окружении модных потаскушек и девочек по вызову. По крайней мере, так они выглядели на экране.
   Вот теперь было с чего начинать. Пустив текст разговора для стилистического анализа, я задумалась. Люди, типа этого "Дельфина" - прозвище возникло само, хотя и было неудобно перед умным и красивым морским зверем, по натуре собственники и трясутся над всем, что им принадлежит. Значит, он обязательно помотает в сервиз.
   Но не сегодня, поскольку в пятницу народу там до фига и больше - все проверяют тачки перед уик-эндом, а завтра после обеда у него встреча со мной где-то в море. Значит... Значит, около 10 утра - мне он позвонил в одиннадцать, а, кстати, откуда? Ну-ка...
   Компьютер принял еще одну задачу, на этот раз, совершенно элементарную... Кто бы мог подумать! Улица была просто переименована - я ее хорошо знала, это возле Измайловского парка. Да, но добраться туда он мог из любого конца Москвы... Ни фига, мотор работал, как там сказал автодиагност - я вытащила на экран еще одно окно с информацией - с момента включения зажигания прошло двадцать пять минут! Так он еще и идиот! Десять минут шел треп, машина не выключалась... Что там еще - ага, вот оно - это первый запуск мотора сегодня! Попался!
   Значит так, мужик живет где-то поблизости или, что нельзя отбрасывать, ночует где-то рядом, судя по его манере общения, скорее всего, у бабы...
   А такой понт в разговоре с женщиной свойствен обычно скорострельщикам - тем, кому для этого дела надо намного меньше времени, чем для уговоров. Зато трепаться они могут часами... Даже такое серьезное дело, как передача информации, он превратил в несерьезный треп и охотно поддержал мою болтовню...
   На экране появился анализ разговора, который еще больше укрепил меня в моей оценке. Болтлив, низкоинтеллигентен, имеет проблемы во взаимоотношениях с женским полом, агрессивен, малокультурен, ограниченный речевой запас...
   Я поняла, что хватит заниматься самодеятельностью и пора звонить кому-нибудь.
   Проще всего было дяде Мише, их криптографы разбили бы этот шифр за отрицательное время, но там как раз собралось семейное сборище, не случайно Милка туда намылилась... Не хотелось бы тревожить старика.
   Славик? Он вроде бы собирался в Москву на выходные - семейству чего-ничего прикупить. Но он уже давно - третий или четвертый год как вне игры. Хотя кто их, штирлицев, знает, не будешь же у него спрашивать - все равно отбрешется.
   Конечно же, кандидатура Лешка горела яркими буквами как знак метрополитена, но в кои-то веки папа с детьми вырвались вместе на природу! Короче, те же причины. А заниматься самодеятельностью в такой ситуации - это надо быть умственно отсталой. Нет, все-таки дядя Миша!
   Он отозвался сразу - видно шум и гам стояли в доме невыносимые, раз он удрал от любимых внучек в кабинет. Я специально позвонила по этому номеру, поскольку Женька еще в детстве да и сам дядя Миша не раз хвастались, что по этому телефону можно звонить куда угодно, даже в Кремль, а на него - со всего земного шара и сразу соединишься. Ну, не знаю, сколько было правды, скорее всего - нисколько, но у нас всех уже появилась привычка звонить по этому номеру только в крайнем случае.
   -Аленушка! - обрадовался он. - Подожди-ка, а чего это ты по "красному" номеру звонишь? Случилось что?
   - Дядь Миш, в семье все в порядке!
   Я только хотела продолжить, но тут вспомнила о приборе, который показывали по ящику - по вибрации стекол лазерный луч "слушает" все, о чем говорится в доме. Не стоит рисковать.
   - Просто на другой телефон никто не отвечает - вопят, наверное.
   - Ты даже себе не представляешь - как! - с чувством заметил дядя Миша и, судя по всему, поднес трубку к двери.
   Громче всех разорялась, конечно, Милка. Она что-то доказывала тете Леке, чей бас периодически перекрывался командным голосом тети Кати. Их перекрикивали близнецы, а вой какой-то попсы по телевизору - по-моему это был русский вариант Памелы - Маша Распутина, вносил свою лепту в этот бедлам.
   И тут я сообразила.
   - Дядь Миш, я чего звоню - там Милка у вас с сумками топчется. А мне сегодня готовить надо - наши все умотали на лыжах кататься. Может ты подъедешь? Я как раз пельмени лепить задумала... А Лешка вчера в холодильник "Особую московскую" засунул - не для себя, ты же знаешь, Михась должен был объявиться... Дядь Миш, тройной очистки, между прочим!
   - Тише ты! Екатерина Великая услышит, - перешел на шепот дядя Миша. - Ну, разве что сумки завезти... Пусть уж Милочка с внучками поиграет спокойно. Короче, ставь пельмени, меня через полчаса доставят. Мила! Где твоя сумка? - И он положил трубку.
   "Женщина приманивает мужчин, играя на своих достоинствах и удерживает их, играя на их слабостях", - переделала я известное выражение. Слабостью дяди Миши были сибирские пельмени, а я научилась их готовить в маленьком сибирском городке, где мы прожили как-то все лето.
   В холодильнике была роскошная свинина, купленная Милкой у ее знакомого мясника на базаре - магазинов она не признавала, считая, как и булгаковский Воланд, что свежесть бывает только одной категории - первой. Которая может быть найдена только на рынке и только у знакомых.
   Мука, лук, масло, сметана - все домашнее, свежее и, по ехидному выражению обжоры и лакомника Лешки - абсолютно диетическое. В холодильнике, кроме водки, дозревает горчица собственного производства, мощностью, как говорят дети, в три дракона, там же капустка с брусничкой и соленые огурчики с перцем и чесночком... Дядя Миша много пельмешек не съест - ну штук пятьдесят-семьдесят, ну и я, за компанию, штучек тридцать - за час управлюсь.
   Пока тесто на молоке настаивалось, я занялась мясом, добавив для сочности, в фарш сливок. Сибирский рецепт претерпел в этом доме серьезные изменения и отпугивал некоторых из моих подруг, пытавшихся с помощью еды для кроликов вернуть утраченные размеры. А поскольку запах и вкус моих пельмешек разил наповал все их благие намерения не хуже стингера, они, перед тем как идти ко мне в гости предварительно осведомлялись - а что у меня сегодня на обед?
   Наконец, все было готово и я села их лепить.
  
  

ГЛАВА 2. О РЫЦАРЯХ И ИМПОТЕНТЕ.

  

"Любовь - это вредный навык. А как трудно от него отказываться..."

Казанова

  
   Это были, как их Лешка ехидно называл, сибирские диетические пельмени. И я, конечно же, вспомнила Сибирь. И то, как мы в позапрошлом году каждую неделю собиралась дома у Лешкиного приятеля Славика и учились делать самые настоящие сибирские пельмени...
   Лучше всех это получалось у Вольки - бывшего новозеландского коллеги Славика. Он вообще умел все делать хорошо - и готовить, и убирать - как суворовец - ни пылинки, ни складочки, и стирать... короче, как всякий мужик, избегающий тесных контактов с женским полом он научился всему за время своей безрадостного одиночества.
   Нет, он не был голубым. Просто лет двадцать назад Волька, тогда еще дипломник МГИМО влюбился до безумия в хорошенькую как ангелочек, Анечку, которую отловил на каком-то богемском парти. Мамзель упилась на нем вдрызг и горько рыдала над своей загубленной жизнью. Транспорт уже не ходил, а до такси ей было не добраться. Ее папа, человек суровый и высокопоставленный, перекрыл бы ей финансовый кислород до конца обучения в Морисе Торезе, если бы она заявилась домой под утро. Тем более - в таком виде.
   Проводить ее было некому, поскольку остальная толпа находилась в еще более тяжком состоянии.
   Вольдемар - это имя дала ему романтичная тетя, искавшая возвышенную любовь, но так ее и не нашедшая, несмотря на пять скандальных по тому времени браков, глазел на Анечку весь вечер.
   Его отношения с женщинами были до сих пор платоническими. В его семье процветало здоровое, даже, можно сказать, несколько спартанское воспитание. Наш Волик был единственным ребенком. И его предки больше всего боялись, что мальчик разбалуется или пойдет по дурной дорожке, как некоторые другие дети более чем влиятельных родителей.
   Но, несмотря на должность, Воликовские родители были очень хорошие люди, добившиеся всего своими способностями. На редкость честные и порядочные, они воспитали из Вольдемара такого же образцового отпрыска.
   Это его и сгубило.
   Когда благовоспитанный Волик вволакивал похрапывающую Анюту в такси, он старался держать ее исключительно за талию. А его единственной реакцией была всепоглощающая жалость к несчастному невинному созданию, которого так напоили гады.
   Он тащил это спящее тело на плече, твердо ступая по блестящей мозаике ее как бы "ведомственного" дома, сначала - мимо консьержки, носившей тогда еще должность дежурного вахтера. Затем - милиционера, который не только не удивился при виде упившейся девицы, но и привычно помог заволочь ее в лифт, где можно было запарковать двух "Запорожцев" одновременно.
   Наивному Вольке и в голову не могло придти, что "несчастное создание" проделывает этот номер регулярно, правда, стараясь при этом приползти домой вовремя.
   Наверху его уже ждали - милиционер звякнул. При виде сурового мужика в дверях Волька удивился - это был коллега его папы, регулярно появлявшийся у них дома, чтобы сыграть с ним в нарды. Волька знал его лет десять, но кто он и что он его не интересовало. У его родителей друзей и знакомых было море, и они ему были без разницы - ну что может быть общего у подростка, а потом студента с 50-60 летними стариками?
   - Петр Степаныч? А вы чего тут делаете? - не нашел он ничего умнее, как задать этот вопрос хозяину квартиры.
   - Живу я здесь, вот чего, - тут же парировал поднаторевший в пленумовских дискуссиях "грозный отец". - Че, Анька, опять налакалась? Во, соплячка, думает, я ничего не знаю...
   Волик не нашел ничего умнее, как стать грудью на защиту невинного ангела, которого коварно опоили чертовы скульпторы.
   - Волик, вы давно знакомы? - перебил его словесный понос Анькин папа.
   - Часа полтора, а что? - растерялся Волька.
   - Я так и подумал, - вздохнул Петр Степаныч. - Давай, заволакивай ее, счас Тоня пособит...
   В дверях появилась симпатичная женщина в кружевном передничке и с такой же кружевной наколкой в волосах. При виде Анечки, она тоже вздохнула и, привычно, как санитар на фронте, взвалила ее себе на плечо - в Анечке было от силы сорок кэгэ при росте в метр с кепкой, и поволокла ее в ванную.
   - Тонечка, вели Афанасьевне стол организовать у меня в кабинете! А ты, Волька, не стой на пороге, заходи...
   Петр Степаныч был умнейшей и хитрейшей личностью, удержался при всех политических разборках и процветал при последнем Генсеке не хуже, чем при первом. Волькиных предков считал блаженненькими, но искренне их уважал за честность и порядочность - качества, в их кругу встречавшиеся не так часто.
   Волькина физиономия, на которой все было написано аршинными буквами, навела его на кардинальное решение проблемы с Анькой которую он, вдовевший уже двенадцатый год и не подпускавший к сердцу никого, любил без памяти. И в его мудрой голове созрел план, который он тут же принялся воплощать в жизнь.
   Вольку накормили, напоили - но в меру, обласкали и пригласили заглядывать - а то ведь как же, сын старых друзей, а не знаком ни с кем из семьи...
   Родители, когда Волик им рассказал о встрече, особенно не удивились - мир тесен, а уж московские круги - тем паче и пригласили всех к себе на дачу.
   Гости, в лице Петра Степаныча, Анюты и ее младших братьев кушали шашлык, играли в волейбол и, вообще, резвились на свежем воздухе. Волька жарил для Анечки вегетарианский шашлык, учил ее играть в большой теннис у стеночки... Потом они побежали играть на корт, затем на речку - купаться... А потом, вдруг, Анечке захотелось поехать в "Метлу" - хорошо, что у Вольки официант там был прикормленный...
   Анечка исправно сопровождала Вольдемара на всех мероприятиях, соглашалась со всем, ела мало, а говорила еще меньше. Но от Волькиной компании не отказалась ни разу.
   Сам Волька парил в небесах - обе семьи не только одобряли, но даже подталкивали его к более активным действиям. Он ждал только защиты диплома, чтобы признаться своему ангелу в своих чувствах, о которых она уже давным-давно догадалась...Что чувствовала сама Анечка - не знал никто.
   Свадьба была роскошной, но без свадебного путешествия - Петр Степанович справедливо решил, что назначение в Париж заменит любой курорт. Анечка была согласна с ним безоговорочно.
   В МИДе против смены старого сотрудника, мечтавшего ловить рыбу где-нибудь на Клязьме, а не торчать во Франции, за 20 лет пребывания сидевшей у него уже в печенках, ничуть не возражали. Да еще на молодого энтузиаста с красным дипломом и четырьмя европейскими языками, сына "наших" людей в придачу.
   И молодой атташе с супругою отправились к месту службы.
   После Франции была Италия, затем Лондон, - и все было прекрасно. Вольку любили коллеги и уважали начальники, поскольку он стоял в стороне от всех интриг, породнившиеся семьи были в самых лучших отношениях, но... Шел уже восьмой год брака, а признаков появления потомства все не было.
   К иностранным врачам Анечка отказывалась идти категорически. Волька тоже придерживался мнения, что наша медицина - самая невероятная в мире. Поэтому супружеская пара решила отложить обследование на более длительный отпуск.
   Таковой им выпал лишь через два года. И Анечка, чуть ли не с вокзала, потащила Вольку к своему знакомому врачу, у которого сама проверилась в прошлый приезд.
   Сделав все необходимые исследования, врач вызвал Вольку и долго хмыкал и экал, но наконец заявил безапелляционно, что у него... И он назвал диагноз. А затем, переводя с медицинского языка на человеческий, объяснил, что детей у Вольки быть не может, поскольку его семенная жидкость никуда не годится.
   Волька пережил это спокойно. В конце концов, ему лишь тридцать с небольшим, все еще можно будет поправить, а пока надо вести здоровый образ жизни и так далее... В крайнем случае, можно будет зачать ребенка "ин витро" от анонимного донора, на Западе все так делают.
   Как всякий единственный ребенок в семье, Волька, к тому же обремененный работой и ответственностью, становившейся все большей и большей, особенно в последние годы, особенно не задумывался, что это значит - не иметь детей.
   Прозрел он через год, когда в стране все начало меняться кардинально и их вернули в Москву на неопределенное время. Петр Степанович к тому времени уже скончался. Волькины родители остались не у дел, а Аниных братьев, заканчивавших МГУ, воспитывали дядя и тетка ее покойной матери. Люди влиятельные, небедные и бездетные к тому же, они стали в этот период еще влиятельнее и богаче.
   Делать было нечего, на жизнь хватало с излишком и, по европейской привычке не сидеть дома вечерами, Волька с Анютой рванули по гостям. Молодой перспективной дипломатической паре все были рады, сплетням, накопившимся за их почти десятилетнее отсутствие не было конца... Все было прекрасно, вот только Волька стал грустнеть и мрачнеть с каждым днем.
   Причиной тому были дети. Все его однокашники уже давно обзавелись семьями - кто ж пустит холостяка за границу? Мгимошники, как и попы, могли получить свой "приход" только при наличии второй, прекрасной половины человечества.
   Так вот, эти браки, разумеется, уже давно дали свои плоды. И у всех было минимум по двое, а максимум не мог определить никто. Поскольку выпускники из Кавказа, а также Средней Азии категорически не признавали европейской модели семьи - папа, мама и собачка. Они считали детей самым дорогим и самым лучшим из всего, что только есть на свете. И так же как и их жены, были уверены, что, чем больше детей, тем счастливей семья.
   Волька, к своему изумлению, понял, что полностью разделяет их точку зрения. Он начал засиживаться в детских, вместо того, чтобы идти со всеми к столу, на улице провожал взглядами каждую коляску, а по ночам просыпался от одного и того же кошмара. Как будто бы он стоит на берегу, а от него навсегда отходит корабль с детьми куда-то в прекрасную страну. И среди этих детей есть и его дети, а он не может ни узнать их, ни вернуть.
   Разговор с Анечкой по душам ничего не дал. Она была уклончива, обещала подумать, но своего согласия на ин витро так и не дала, мотивируя тем, что нет сто процентов гарантии, да и неизвестно, кто донор, а вдруг... Кроме того, стала пропадать по подругам, особенно, когда выяснилась, что назад на работу, Вольку особенно и не зовут и он находится в бессрочном отпуске.
   Наконец, считая себя извергом, лишившим прелестную Анечку радостей материнства, он предложил ей развод. Времена уже были другие и это не могло отразиться ни на чьей карьере. Так что, как честный человек, Волька дал ей свободу. Плюс все их немалые сбережения и свою наследственную пятикомнатную квартиру в сталинской высотке. Детей у него не могло быть - так зачем же она ему!
   Анюта все приняла благосклонно, повздыхала, что ж, не судьба и предложила остаться друзьями. А через месяц после развода, "убитая горем" тут же повисла на шее у вдовца с пятью детьми, мужичка немолодого, но крепкого. Младшенькому из его отпрысков стукнуло 25, а старшему - 35, что, разумеется исключало всякую необходимость в их воспитании со стороны Анюты.
   Ей самой было всего тридцать, но для того, чтобы изображать с пасынками Федру и Ипполита, она была слишком умна и расчетлива.
   Ее новый избранник был чем-то вроде координатора внешней политики МИДа и возможности имел самые невероятные. Крутой мужик, всю жизнь пахавший на благо Родины, он не имел времени ни для жены, ни для детей, ни для взяток - а они ему были и не нужны, поскольку государство освободило его от всех забот. При всех видах правления его гениальная способность вылезать из любой ситуации любыми методами была жизненно необходима любому составу как ЦК так и Думы.
   Несмотря на супругу и пятерых детей, из-за отсутствия времени он так и не врубился, в сущности, в прелести семейного уюта и домашнего покоя и теперь решил это дело наверстать.
   Анюту он раскусил быстро, несмотря на свою пылкую страсть к ней. Но она вполне его устраивала. Анечка всю жизнь искала сильную и обеспеченную, по-настоящему, руку и она ее нашла. Вопреки всем сплетням в их тусовках, из них образовалась чудная семейная пара, причем с полным взаимопониманием.
   Будучи, как ни странно, счастливой в новом браке, Анечка, чувствуя что-то вроде угрызений совести, сначала отказалась от квартиры. В особняке ее нового мужа можно было проводить состязания по бобслею, поскольку от первого до пятого этажа дорогу можно было найти только с гидом. Затем, искусно играя у нового супруга на ревности, благородстве и другой, по ее выражению, "собачьей мути", помогла Волику с назначением.
   Причем не куда-нибудь, а в Новую Зеландию, считавшуюся среди посольского народа местом тихим, спокойным и хлебным - что-то вроде дипломатического рая перед пенсией.
   Волька принял презент со слезами на глазах - как же, любимая женщина похлопотала!
   Родители тоже оценили жест бывшей невестки, которую за годы странствий видели всего раз несколько и считавшие ее, по старой памяти, все той же Аней-ангелом, когда-то игравшей на даче в теннис с их любимым сыном. Они включили все свои рычаги и добились для него еще большей халявы. К тому времени, смирившись с тем, что их род закончится на Вольке, они видели в нем смысл своей жизни и пытались сделать для его счастья все возможное и невозможное.
   Волька стал консулом на островах Кука, в городе Раротонге с населением в 17 тысяч человек, где русскоязычное население равнялось по численности команде КВН Португалии - аж целых два человека и занялся приемом жалоб и решением проблем.
   Они, впрочем, так и не возникли, поскольку эти двое были молодой, веселой и романтической семейной парой. А свои проблемы они решали сами, хорошо известным всем молодоженам способом.
   Сам прием проводился в первый понедельник месяца от десяти до двенадцати тридцати. Все остальное время Волька был свободен.
   Он купил у спившегося шотландца за фантастически низкую цену - других желающих не нашлось, подержанную "Чесну", одолел в Окленде трехмесячный пилотский курс и начал мотаться в Веллингтон - "на выходные".
   Там ему всегда были рады, поскольку каждое новое лицо в такой дали - это праздник. Видя в нем шикарную партию, посольские дивы строили ему глазки, но Волик, заработавший от развода и переживаний еще и импотенцию стойко отбивал все атаки.
   К своему большому удивлению, он из всех посольских легче всего нашел общий язык со Славиком, тоже москвичом, местным атташе по культуре. Сошлись они, как ни странно, на почве Толкиена - вездесущий Джексон как раз начал снимать свою знаменитую трилогию.
   Серьезные сорокалетние мужики, в свое время прочитавшие "Властелина колец" и "Хоббита" в оригинале, с детства были поклонниками и даже фанатиками Средиземья и его обитателей. Каждый в душе считал себя, если не Арагорном, то, по крайней мере, Фарамиром.
   Они начали регулярно летать на съемки, благо свободного времени у обоих было хоть отбавляй. И свои, и новозеландские власти смотрели на их эскапады сквозь пальцы, поскольку эти съемки стали для обоих островов событием века и в них участвовала даже новозеландская армия.
   На съемках они покрутились возле помрежа всего полчаса и тут же получили приглашение сняться в массовках. Вместо роли воина-эльфа, на которую он тайно надеялся, Волька снялся в роли роханского всадника, что тоже было неплохо, а затем - в свите Фарамира, что было просто шикарно.
   Славке повезло меньше с персонажем, но больше с артистической занятостью - его пригласили играть гоблина, причем одного из главных. Волька тайно ему завидовал, хотя не променял бы свою роль ни на что.
   Когда они со Славкой пришли первый раз к гримеру, на Вольку ушло около часа. Все это время он восторженно смотрел на свое отражение, не веря, что этот атлетически сложенный, мрачный суровый красавец в доспехах - он сам. Грим не изменил его внешне, но подчеркнул все те черты, которые привлекали к нему окружающих и заставляли их верить ему безоговорочно.
   Вольку внешность волновала меньше всего - он так и решил, что это гример его разукрасил, а вот от своего вида с мечом, копьем и в доспехах он тащился со страшной силой.
   Славке же гример заявил, что грим у него вполне удачный, но вот только зубки в следующий раз пусть поставят поменьше. Да и линзы для глаз нужно будет взять не такие устрашающие.
   Славка, чья работа с собственной физиономией в это утро свелась к мылу и полотенцу, разобиделся не на шутку. Волик, врубившийся в чем дело, не мог помочь, поскольку умирал со смеху, гример не мог понять в чем дело и быть бы драке и международному скандалу, но тут подоспел третий помреж.
   Безошибочно распознав в Славике русского по специфическим выражениям, он свел все к шутке. После чего сам, взяв в руки кисточку, принялся рисовать на его физиономии всякие загогулины, затем поволок его с собой и поставил на первый план.
   На съемочной площадке никто не интересовался подробно кто есть кто и откуда. Атмосфера мужества и воинственности, чертовски тяжелые условия, в которых проходили, съемки выявляли характеры людей лучше любого опросника.
   Славка и Волька бредили этими съемками, торчали на площадке сутками и уже добились, чтобы их включили и в остальные два фильма.
   Помреж, присматривавшийся к Славику все это время, незадолго до окончания первого фильма пригласил его для серьезного разговора.
   Славка, испугавшийся, что киношные шефы пронюхали о его месте работы и теперь будут вынуждены вытурить его со съемок, расстроился не на шутку. Он взял с собой Вольку - помочь сбрехать, если придется, и выдать себя за матроса-эмигранта или, в крайнем случае, за пастуха-гуцула, попавшего случайно в Зеландию вместо Канады.
   Но действительность превзошла все его ожидания.
   Помреж имел в Голливуде маленькую, но собственную студию. Тут же, как и оба дипломата, торчал из любви к искусству и Толкиену. Собственных проектов у него хватало и как раз этим утром супруга позвонила ему и сказала, что его продюссер обеспечил ему бабки на телесериалы - "Блэйд - вампирская смерть" и "Блэйд против Урсуса - медведя - вампира". Роль этого самого Урсуса он и предложил Славке. Действие развивалась в игорных домах Лас-Вегаса, пляже Малибу и кабаках Майями. А контракт был не хуже, чем у Джулии Робертс в последнем фильме.
   Услышав такое, мужики ошалели. Лучше бы меня выгнали, заявил Славка. Было бы не так обидно все это потерять.
   Но тут помреж, чья бабушка была киевской еврейкой, а дедушка - врагом народа из Бердичева, американец второго поколения, каждый год после перестройки мотавшийся в Союз по родственникам, заявил, что он прекрасно знает, где и кем служат они оба. Более того, как каждый культурный человек, понимает, как важна культура для каждого государства...
   - Короче, - не выдержал Славик, не переносивший намеков на свою культурную должность.
   -Так я и говорю, - продолжил киновладелец, - почему бы вашему шефу не послать вас окультуриться в таком высококультурном месте как Голливуд?
   Идея оказалось просто блестящей. Славкин московский начальник был от нее в таком восторге, что даже дал указание поспособствовать оставшейся части родни помрежа воссоединиться с американскими родственниками.
   Волька же завистливо вздыхал, поскольку к концу года Славка официально получал отставку и огни Голливуда уже светили ему прямо в его маленькие красновато-зеленые глазки.
   Надо сказать, что сериал имел бешеный успех и "новый Борис Карлов" пользовался на Солнечном бульваре невероятной популярностью у поклонников и поклонниц всех возрастов и национальностей.
   После окончания съемок ему предложили участие еще в шести фильмах подобного рода плюс американское гражданство. Но, будучи патриотом своей страны, которому, кроме всего прочего, Америка, точнее, Голливуд с его сумасшедшим образом жизни, сидел в печенках, Славка отказался наотрез.
   Это была не Новая Зеландия. А о братстве и мужестве тут не было и речи. Все жили в своих виллах как в крепостях, от коллег по кинобизнесу нельзя было услышать даже слова ободрения по чужому адресу... Кроме того, тут были постоянное солнце и дурацкая кухня, не имеющая ни малейшего понятия о настоящем черном хлебе, малосольных огурчиках и наваристых щах... Бабы, в которых все было искусственным, даже это самое дело...
   Короче говоря, Славик впал в такую депрессию, что даже позвонил как-то среди ночи - он забыл о разнице во времени, домой своему шефу и, чуть ли не рыдая, все ему выплакал на плече.
   Его шеф, окультуривший в свое время чуть ли не полмира, понял Славку прекрасно - в свое время его реакция на страну переразвитого капитализма была почти такой же.
   - Славик, - сказал он ласково, - а какого хрена ты снимаешься там? Накрути этих придурков на съемки у нас - это же копейки в сравнении с их бюджетом!
   - Шеф, вы гений! - заорал воспрянувший духом Славик, на что шеф миролюбиво ответил - мол, да, что есть, то есть, ум, как и красоту, его не спрячешь.
   И Славка, следуя примеру Джонни Деппа, начал жить на два дома. Наезды в Голливуд отнимали, в общей сложности, не более двух месяцев в году, а все остальное время он проводил на родине.
   Пользуясь калькулятором, он легко убедил бывшего помрежа о выгодности съемок нового сериала "Потомки Годзиллы свирепствуют в сибирских джунглях" в этой самой Сибири.
   Цифры убедили помрежа, помреж убедил продюсера, в результате чего главбух их маленькой, но независимой кинокомпании начал пить транквилизаторы. Съемки на земле сибирской обходились им в такую несерьезную сумму, что несчастный труженик финансов ежеминутно ждал визита местной налоговой инспекции с обвинением в мошенничестве и укрытии доходов.
   Волновался, он, впрочем, совершенно напрасно. С падением "железного занавеса" вся кинобратия ринулась на съемочные площадки третьего мира как мухи на мед, привлеченные копеечными ценами как интерьера так и актеров. Так что при словах Россия, Чехия, Болгария налоговые орлы Эл Эя только пожимали плечами и говорили о звездах великого Голливуда - опять ловко устроились, жулики чертовы! Макккарти на них нету!
   Славик, к тому времени уже переставший путать резвого генерала с нестареющей звездой, слушая их ворчание на голливудских междусобойчиках, только ухмылялся. Сериал пользовался у наивных американцев бешеным успехом, несмотря ни на какие перемены, все еще свято веривших, что по улицам русских городов ходят белые медведи, а сахар - любимое лакомство русских.
   Тем временем, независимая кинокомпания стала совместной - на всякий случай предусмотрительный помреж сбагрил половину своей доли Славке за хорошие бабки, бурча себе под нос, что свои люди должны быть везде, а особенно в таком тонком деле как культура.
   В конце концов успокоился и главбух, подписывая счета, выглядевшие копеечными, в сравнение с расходами других любителей поснимать в бывшем соцлагере. Но совсем спокойно он стал спать, после того, как звезда из трех иксов под большим секретом рассказала ему, во что им обошлось пражское безобразие.
   - А я думал, что демпинг есть только в нашей фирме, - ответил ему потрясенный до глубины души представитель старой школы Голливуда, помнивший еще стоимость декоров "Бен Гура".
   Между тем, в сибирской глухомани работы шли на ура. Добры молодцы - а Славка таскал на съемки всех знакомых, снимаемые студентами ВГИКа и стажерами Голливуда, выдавали на-гора триста полнометражных частей в год - и это с компьютерной обработкой, спецэффектами и продолжительностью одной серии в сорок пять минут.
   Даже Славкин шеф не выдержал искушения и, хорошо загримировавшись, снялся в роли предводителя племени огнепоклонников, ведущего борьбу не на жизнь, а на смерть с племенем каннибалов-мутантов. Он геройски погиб от зараженного когтя шамана, защищая родное племя и улетел, довольный в Москву. Хвастаться перед знакомыми своими снимками и роликом с его участием, который Славка ему подарил.
   Жители городка, в котором шли съемки, на Славку разве что не молились - уже второй год их заработки, приближенные к голливудским, росли неуклонно. Дело нашлось всем его двух тысячам пятистам жителям, поскольку различной киноработы было непочатый край, включая и актерскую.
   Используя опыт своего кумира Джексона, Славик воплотил в жизнь все самые бредовые идеи, какие только могли придти в голову его шалой съемочной команде, состоящей из десятка юнцов двух великих держав под руководством непризнанного компьютерного гения, автора половины игр о различных монстрах.
   Только перспектива поиграться с живыми объектами, заставила его вытащить свою задницу из компьютерной берлоги и потащиться на другой край света, наплевав на низкий гонорар и отсутствие кээфси. За его миллионами, тем временем, успешно присматривала мама, поскольку шестнадцать гению должно было стукнуть лишь в следующем году.
   Но, даже несмотря на ухищрения юных Спилбергов, весь этот балаган обходился кремлевскому Голливуду, как прозвали ехидные языки это совместное предприятие, в такую смешную сумму, что был смысл снять еще двести-триста серий. Что в сравнении, например, с "Санта-Барбарой" было чистой воды короткометражкой.
   Наша семья попало на этот сибирский полигон Дуума летом позапрошлого года, после того, как двойняшки успешно взяли планку МГИМО. Они, как медалисты были зачислены совершенно без проблем. И, чтобы они не болтались в Москве без дела и, честно говоря, не разбаловывались старшим поколением, мы взяли их с собой.
   Кроме того, Лешик не виделся со Славкой года три, поскольку они все никак не могли пересечься. Это не мешало им быть в курсе дел друг друга, поскольку созванивались они чуть ли не ежедневно и, естественно, за казенный счет. Как они это делали - не знаю, но помню, что подобные номера они откалывали еще со студенческих лет.
   Это была неразлучная парочка, зачинщики всех каверз и розыгрышей, в их, в общем-то, дисциплинированном заведении. Преподаватели отчаялись их поймать на горячем. Но когда в аудитории случались совершенно непредсказуемые и необъяснимые явления, все знали, что их авторы - Бьюти и Монстр. Так их прозвала Женька, когда увидела в первый раз и это прозвище к ним приклеилось намертво.
   Кстати, я не говорила вам, что Хрюшик красавец? Нет? И не скажу, поскольку таким он выглядит исключительно на фоне Славика. А так, обыкновенная рязанская морда, как он сам характеризует тип своей внешности. Волосы - светлые, глаза - серые, нос прямой, щеки - слегка впалые. Ничего особенного. Вот Шурочка, которая унаследовала его внешность, настоящая красавица, а наш папочка - самый обычный, симпатичный, конечно, но не более того.
   И это правильно, поскольку красивой в семье должна быть жена.
   Когда Славик уламывал нас приехать в свои Новые Васюки всей кодлой, чтобы сняться в его киноэпопее века, основным его доводом был материальный.
   - Ну что вы там получаете свои вшивые копейки, - заявил он со своей обычной деликатностью. - Дуйте ко мне за бабками, заодно и увидимся.
   И мы снялись с места и поехали. Точнее, полетели, поскольку в его сибирские джунгли "только самолетом можно было долететь", причем его собственным. Ну, не совсем собственным, а их кинокомпании, что, в сущности, было одно и тоже.
   Поперлись мы туда не из-за денег - фирма приносила приличный доход, а все из-за того же "сияния и блеска прожекторов". Ну покажите мне такого идиота, который откажется от удовольствия прикоснуться к звездному мигу кино! А, кроме того, в заграницах мы до такой степени истосковались по всему российскому, что поехали бы куда угодно и на чем угодно, лишь бы там говорили по-русски. Даже матом.
   В, общем, все было просто великолепно. Целый месяц мы с удовольствием валяли дурака перед камерой, каждый раз выступая в новом амплуа - под их сумасшедшим гримом отличить одну рожу от другой все равно было невозможно. А вечерами все собирались в Славкиных хоромах и его супруга, красавица Аксюта, учила нас лепить настоящие сибирские пельмени. Несмотря на поразительную, просто сказочную красоту - кожа как снег, черные смоляные волосы и огромные синие "васнецовские" глазищи, она была умным и добрым человеком.
   Коренная сибирячка, она родилась и выросла вот в этом самом городке, училась в Новосибирске, но работать вернулась сюда, поскольку о разлуке со своей семьей и слышать не хотела.
   Они ждали первенца и Славка трясся над молодой женой как ненормальный.
   Сама же Аксюта чувствовала себя как нельзя лучше и единственное, что ее угнетало - это невозможность поизгаляться в сериале. По профессии она была режиссером народного театра и с мальчишками из съемочной группы у нее было полное взаимопонимание, поскольку ее режиссерский опыт исчислялся аж восемью годами, в отличии от их студенческих зарисовок. Они были за ней как за каменной стеной и только и делали, что без конца подбрасывали ей все новые и новые невыполнимые задачи, которые она с огромным кайфом воплощала в жизнь.
   В титрах этого безобразия она числилась как второй режиссер, а ее театральное прозвище "мисс Менд" выглядело на экране совсем естественно. При этом получать гонорар она упорно отказывалась, поскольку считала, что Славкины доходы выросли за последний год просто до неприличия. Сам Славка с этим не спорил, но каждую неделю торжественно отдавал ее законные пятьдесят штук в рублях теще, которая только охала и крестилась - для понта Славка брал только купюры по десятке и складывал их в наволочку.
   У Славки это был первый брак - все времени не было и первый ребенок. Мы моментально сошлись с Аксютой, а близнецы просто обожали ее и ходили за ней по пятам как приклеенные. Она была редкой выдумщицей, любительницей всевозможных розыгрышей и в ее присутствии всем хотелось, по выражению Лешки "петь и смеяться как детям".
   Славика она любила по-настоящему. И искренне удивляясь его комплексам насчет гоблинской внешности. Аксюта считала, что мужик должен быть могучим, а с лица воду не пить. Вот женщина - это другое дело. Ее семья была живым подтверждением тому - красавицы сестры и могучие братья, похожие на Славика до такой степени, что Лешка всерьез задумался о Славкином происхождении - а не сменили ли случайно в роддоме коренного москвича в не знаю каком поколении на сибирского отпрыска?
   Но, поразмыслив, решил, что это невозможно. Он хорошо знал характер Славиковой мамы - даже Славкин папа называл ее нежно нашим домашним Шелленбергом. Чуткость у нее на все было просто изумительной, а ее коллеги по 5-му отделу полагались на ее мнение как на святое писание.
   Аксюта ждала двойню, а Лешка готовился к роли крестного папы. Вторым папом должен был стать Волик. По случаю этого эпохального события он выцыганил себе в Раротонгу заместителя, научил его водить "Чесну" и слинял в Россию на год, уже не помню под каким предлогом. По-моему, для поправки здоровья. Толкинисты в этот период отдыхали, пожиная лавры, отъедаясь и отсыпаясь, так что и на этом фронте боевые умения рыцаря Вольдемара были пока без надобности.
   Этот месяц стояла удивительно жаркая погода. Термометр поднимался к тридцати и Славик, пользуясь съемочными днями, гнал продукцию вовсю. Участок, где племена-мутанты вели свой тяжкий образ жизни, находился на территории городского парка. Он образовался естественным путем - дома строили вокруг выбранного архитектором "условного центра", где позже намеревались изваять мемориал в честь строителей БАМа. До мемориала руки за тридцать лет так и не дошли, и горожане поставили в этом куске тайге мощные скамьи, сделанные из неструганного леса, торговые точки, как две капли воды похожие на избушку бабы-Яги и туалет типа сортир на двадцать посадочных мест, тоже из неошкуренных бревен.
   Все это великолепие было отдано в безраздельное владение киношникам с условием не гадить больше необходимого, не рубить деревьев и не подымать шум по ночам, когда народ отдыхает. Про пожар не сказали ничего, поскольку сырость была такая, что даже плюс тридцать не вызывали у леса никакой реакции, кроме загадочного тумана, отвечавшего как нельзя лучше очередной фишке съемочной группы.
   Весь этот кайф мог бы пойти насмарку, если бы прежде, чем начать съемки, Славка не дал бы последний и решительный бой исконному врагу сибиряка - мошке и гнусу.
   С этой целью по периметру вокруг городка было установлено последнее изобретение американских военных мозгов - радиоэлектронный отпугиватель насекомых любых видов. С настройкой, согласно таблице - кого и на какой частоте отгонять.
   Однако при монтаже установки возник другой вопрос - а кого же будем оставлять? После целого дня воплей и споров, вид на жительство дали муравьям и некоторым бабочкам, остальных же представителей многомиллионного класса летающих и кусающих внесли в список персона нон грата.
   Эта штука была разработана штатовскими яйцеголовыми для войны во Вьетнаме и прошла доработку в Камбодже, а также еще в десятке стран, где американское присутствие считалось Штатами жизненно необходимым.
   Наконец, точно тогда, когда Славка протирал шорты по кабакам Майами, один майор из приемной комиссии, которая утверждала окончательный проект по внедрению "Антиинсекта - Икс" в ряды доблестной морской пехоты, решил пошататься по Флориде, ища полигон для последних испытаний.
   Место он выбрал чудесное. Без противогаза там дышать было просто невозможно - полчища кровососов так и лезли во все отверстия.
   Вдохновленный находкой, майор решил вернуться обратно по короткой дороге, чтобы уже сегодня начать испытания.
   Да вот беда - заблудился и наехал на корягу, которая оказалась мирно дремавшим под солнцем крокодилом.
   Пресмыкающееся уже более-менее привыкло к идиотским выходкам людей - именно в этом месте энтузиаст из "Анимал планет" терроризировал обитателей местных болот своим избытком дружелюбия. Он вначале довел несчастных кайманов до того, что они начинали прятаться, едва заслышав шум мотора. Но, со временем, поняв, что в жизни кинозвезд есть и свои преимущества - перед и после съемок их кормили как на убой, решили относиться к этим безволосым обезьянам снисходительно и честно отрабатывали мекающую козлятину и еще визжащую свинину.
   Поэтому, выползши из-под перевернутого джипа, крокодил гордо помахал хвостом, огляделся в поисках камеры и, решив, что снимают с расстояния, принял киногеничную позу - раскрыл пасть и начал бегать вокруг лежащего на земле майора кругами, периодически останавливаясь, чтобы тот мог оценить красоту и величину его зубов и выдать ему, согласно джентльменскому соглашению сторон, аванс в виде козленка или, на худой конец, поросенка.
   Майор по жизни смотрел по телевизору только Джея Лено и Си-Эн-Эн. Познавательные же программы считал уделом школьников и умственно отсталых гражданских, которым не хрен делать - лучше бы устав почитали! Поэтому он вытащил пистолет и прицелился в крокодила. Тот обиделся - хотят начать шоу, а о гонораре ни намека, - в воздухе не пахло даже суррогатами здоровой пищи из макдональдса! А тут еще угрозы! В таких условиях невозможно работать!
   И он продемонстрировал свое возмущение, разорвав суперпрочные покрышки джипа одним движением зубов. Потом занялся сидениями, решив оставить брезентовую крышу на десерт. У майора, чью ногу джип придавил намертво, хватило ума спрятать пистолет и не мешать коренному флоридцу возмущаться в свое удовольствие - в конце концов, у нас самая демократическая страна в мире и у крокодила тоже есть свои права.
   Неизвестно, чем бы кончилось дело, но тут провидение послало им Славика. Вместе с веселой компанией они поехали искать место для пикника, чтобы отметить Славкин триумф, сняться на память на фоне рек и болот, а также нарвать растительности для икэбаны. Покушать Славик всегда был не дурак, компания подобралась исключительно своя - старые, новые и коренные русские, тоже любители мясной диеты четыре раза в день плюс курочку для полдника, поэтому припасы для пикника везли в небольшом грузовичке, собственности кого-то из компании.
   Народ поддал предварительно еще перед выездом, во время дороги они постоянно добавляли и теперь все ужасно проголодались и в срочном порядке сгружали мангалы и все необходимое для грандиозного шашлыка. Наемные повара из кавказцев-эмигрантов, считавшиеся в Штатах, как и все из Союза тоже русскими, занялись делом. А сильно поддатые бизнесмены и бизнесвумены, а также старейшие звезды нашей эстрады, владельцы скромных майамских пятиэтажных дачек, в ожидании закуси резво, по-молодому побежали снимать окрестности.
   Услышав с расстояния знакомое стрекотание камер, крокодил обрадовался - пожрать привезли! Оставив майора и джип на произвол судьбы, он ринулся на знакомые звуки и, увидев большую компанию с видеокамерами в руках, тут же начал дефилировать перед ними, демонстрируя себя в самых выгодных ракурсах.
   В отличие от майора, русские этот канал смотрели регулярно - он был одним из трех, в котором звучал русский язык, поскольку с английским у богатого народа, которому не надо было зарабатывать в Америке на жизнь, была напряженка.
   Крокодила узнали, обласкали и накормили. За что тот позволил им запечатлеть себя во всевозможных видах и даже не протестовал, когда многопудовые коммерсанты плюхались ему на спину и принимали мужественные позы, глядя в объектив с улыбкой в 32 фарфоровых зуба.
   Славик тоже снялся с общительным пресмыкающимся, догадливо положил ему гигантский таз с маринованным мясом, на которое у объевшейся компании уже не оставалось места и пошел поискать, где бы отлить, а может и что посерьезней. На обратном пути он споткнулся о джип и свалился прямо на несчастного майора, который, испробовав безрезультатно все способы выбраться, утомился и задремал.
   Решив, что это крокодил пришел доедать джип, майор разозлился и заорал спросонок: "Не смей жрать казенное имущество, партизан проклятый!" Славик обиделся - совсем случайно, они не во Вьетнаме, так к чему оскорбления?!
   Что и высказал - на чистом гарлемском слэнге, которому он научился у одного знакомого рэппера.
   Услышав, что проклятое животное заговорило как негр, которых он органически не выносил с детства, майор снова достал пистолет, который тут же был выбит у него из рук.
   Сообразив, что тут что-то не так, многострадальный вояка открыл глаза и увидел Славика, который, слегка протрезвев, сообразил, что человек, попавший в такую ситуацию, может и не отвечать за свои поступки. Поэтому, отбросив, на всякий случай, своею ногой пистолет куда подальше, он поднатужился и поставил джип на колеса, тем самым высвободив майорскую ногу.
   Идти бравый представитель Пентагона не мог и Славик, взвалив его себе на спину, поволок несчастного к костру.
   Их встретили бурно и радостно - кроме шоферов, все уже были счастливы и невменяемы. Обожравшийся крокодил дрых на солнышке на раскаленном капоте открытого буса, свесив хвост прямо в кабину.
   Майору быстро оказали первую помощь - шофера были людьми грамотными, а потом так же быстро накормили и напоили. Особенно напоили. Майор, уже мысленно составлявший текст некролога и считавший венки и медали на знамени, покрывавшем крышку его гроба, вернувшись к жизни, решил ею насладиться. И, вспомнив годы учения в Вест-Пойнте, надрался почище русских.
   Он без конца поднимал тосты за своего спасителя и, увидев, что тот отмахивается от москитов веткой, послал его к джипу за чемоданами с аппаратурой. Пьяный Славик послушно приволок все пять тяжеленных кофров и, следуя не менее пьяным майорским указаниям, подключил их в нужной последовательности. Через минуту с места пикника началось паническое бегство всех видов насекомых.
   - Ну, ни хрена себе, - изумился Славка. - Ты хде т,кой с,ндук откопал?
   - В,ен-н-н-ная тайна, - гордо заявил майор, и, минуту подумав, добавил - в ж-ж-жипе.
   - Я так и п,нял. Во бы мне т,кой сундук! Я в Сибиррр еду, кину снимать! А ты знашь, какие там к,ммыры?
   И он развел руки в сторону.
   -Тк точна, - ответил политически грамотный майор, - р,змером с м-м-медведя. Б,ри руч-ч-ч-ку, пиш-ш-ши.
   И он продиктовал Славке на редкость простую, как все гениальное, идею - принцип генератора, чье излучение отпугивает все живое. И даже подарил на память таблицу частот всех насекомых.
   Наутро майора, абсолютно ничего не помнившего, кроме приснившегося ему под утро крокодила, декламировавшего рэпп в стиле Эминема, отвезли в госпиталь вместе с его "сундуками". Пьяные загулы русских звезд были таким же привычным явлением в Майами, как и политические разборки кубинских "гусанос", которых Фидель выжил с родного острова. А посему подозрения ни у кого не вызвали.
   В госпитале, стараясь не дышать на уоррент-офицера, майор сдал аппаратуру по описи. И заявил, что место для испытаний никуда не годится. И лучше бы их провести в его родной Южной Каролине - там есть насекомые и нет крокодилов.
   Начальство довода о крокодилах не поняло. Но с местом испытаний согласилось. Они прошли успешно и принесли майору повышение по службе, а морской пехоте - средство от комаров и прочей дряни.
   Но бравые коммандосы им так и не попользовались. Кому оно надо - таскать с собой и на себе в рейды по несколько центнеров аппаратуры, которую пока установишь и пустишь в ход, надо опять разбирать и тащить обратно. Зато все штабы были оборудованы ею. А также дома высших офицеров, живущих в москитоопасных районах, к которым, в первую очередь, отнесли Вашингтон.
   Славик, протрезвев, понял, какое сокровище попало ему в руки. И, переписав с салфетки все, что посчитал нужным, увез записи на Родину. Как раз предстояли съемки в Сибири, по поводу чего и было организовано то сборище, и такой аппарат был ему в самую жилу.
   Когда соседи из бывшего номерного городка его собрали и в первый раз опробовали, по лицам жителей обоих городков потекли слезы. От счастья, а не от мошки и гнуса - впервые за последние два миллиона лет.
   Опыт борьбы с кровососами стали передавать безвозмездно от поселка к поселку, следя, однако, за тем, чтобы не обездолить пернатых - кушать-то всем надо!
   С тех пор в этом регионе первый тост в начале лета традиционно поднимался за конверсию Пентагона. С пожеланием, чтоб и дальше продолжали изобретать полезные для нашего народа приспособления.
   Итак, благодаря спиртонеусточивому сыну дяди Сэма, съемки шли без напряга. Уже подходили к концу кадры трехсотой серии. И тут мир и спокойствие в нашем маленьком коллективе, в который совершенно органично вписался непьющий и некурящий Волька, полетели ко всем чертям. Тетя Катя решила отправить к нам Женьку.
   Наша славистка, как и мы все, никогда не спорила с тетей Катей. Известная в дому и на службе под прозвищами Екатерина Великая и мадам императрица, она была непогрешимой. Ее считали тем самым фундаментом, на котором стояла кадровая политика МИДа. А еще она была тем плечом, на которое регулярно приходили порыдать все несчастные представительницы женского пола МИДа и его окрестностей. Начиная от секретарш и кончая женами генеральных консулов.
   Она занималась этой благотворительностью вот уже четвертое десятилетие, способствуя тем самым укреплению иностранных и прочих дел. А поскольку ни одно доброе дело не остается безнаказанным, ее умение давать советы, безошибочно срабатывавшие в любой ситуации, постоянно сажали ей на шею всех обжегшихся на "огнедышащей лаве любви".
   Когда она позвонила нам по сотовому, мы обрадовались. Но тетя Катя быстро прервала наши восторги. И заявила, что поскольку к исполнительности засранца Лешки, у нее нет ни малейшего доверия, она обращается ко мне, как к маме двух умных детей. Причем даже не с просьбой, а с приказом - немедленно увезти из Москвы ее непутевую Евгению. А не то она сама ее отправит куда подальше. Например, в глубину сибирских руд.
   - Тетечка Катечка! А мы как раз в Сибири и находимся, - вырвав у меня из рук трубку, заорал ее любимец Сашка. - Ура! Тетя Женька приедет!
   - Але! Я приеду, мои зайчики! - заорала в тети Катину трубку непутевая Женька.
   - Тетечка Женечка! - забрала в свою очередь трубку у брата Шурочка. - Привези мне "Виши" от загара, сухой тортик и последний номер "Космо" - там должна статья моей подружки выйти!
   - А мне - новый охотничий костюм от Кардена, мой медведь порвал, - не утерпел глава семейства, вешая очередную лапшу на уши доверчивой Женьке.
   В трубке опять раздался командирский басок тети Кати.
   - Хватит голову морочить, сама знаю, что кому надо! Аленушка, я тебе ее завтра со Славиковым самолетом отправлю, сейчас я с ним договорюсь.
   На следующий день, ближе к обеду мы встречали на Славкином "голливудском" аэродроме нашу декабристку.
   Она изящно выпорхнула из кабины летчика. Чему другому я бы просто удивилась - Женька всегда делала то, что хотела и заставляла всех мужиков плясать под ее дудку. Окинула затуманенным взором таежный пейзаж и картинно застыла на трапе, давая всем встречающим возможность оценить ее новый туалет - меховые шорты и кожаную безрукавку, под которой не было не только топика, но и лифчика. Однако, увидев, что внизу все свои, перестала выпендриваться и кинулась к нам в объятия с радостным визгом.
   Сколько я ее помнила - а мы дружили еще со школы, несмотря на разницу в годах, она всегда была настоящим чертенком. Причем с совершенно обманчивым внешним видом. Маленькое пухленькое создание с очаровательной мордочкой порочной нимфетки, что, вообще-то, не соответствовало действительности и таким же выражением искренности и правдивости в глазах, как у нашего Флюка.
   Но стоило ей надуть пухлые губки, состроить скорбную физиономию и посмотреть на несчастную жертву печально-доверчивым взглядом своих оленьих карих глаз... Как у всех - сначала у преподавателей, а потом и у мужчин никогда не возникало ни малейшего сомнения, в том, она говорит саму святую истину. Ну а то, что она хочет, должно быть исполнено незамедлительно.
   Этот трюк она позаимствовала у бессмертной Джулии Ламбертс из моэмовского "Театра" и даже пускала слезу при надобности.
   Не действовало это только на тетю Катю и на нас с Лешкой. Мы наблюдали отработку этой фишки и даже участвовали с критическими замечаниями. Зато дядя Миша, Женькин папа, купился на это безоговорочно.
   Женька тогда училась в десятом, и, следуя примеру своей лучшей подруги, то есть меня, тоже решила выйти замуж. Своей жертвой она выбрала их "домашнего учителя" по немецкому, белокурого красавца Вернера Краузе из тогдашней ГДР.
   Его папа, коммунист со стажем, был большой шишкой в их иностранных делах, а мама - в политических. Вернер или Венька, как все его звали в доме, учился в нашем МГИМО и жил у Женькиных предков, попутно обучая всех желающих немецкому.
   Женькины маневры он просек поздно. И пришлось ему, как в свое время его земляку Паулюсу, объявить кудрявой и белокурой фройляйн Евгении свою полную и безоговорочную капитуляцию.
   Женьку уговорили обождать до окончания школы - оставалось каких-то два месяца до аттестата зрелости и восемнадцати лет, и, сразу же после выпускного, сыграли шумную свадьбу. Платье невесте Венькины предки приволокли из Брюсселя и было оно сделано из знаменитых фламандских кружев и проходило сквозь обручальное кольцо.
   Через неделю после свадьбы молодоженец умотал на практику в какую-то африканскую, практически неразвитую страну, а Женька пошла сдавать экзамены в иняз.
   Еще через два года ей стало скучно с супругом. Венька, уже закончивший МГИМО и получивший должность в ихнем посольстве, был все так же безумно влюблен в свою майне кляйне катцен, сладкую, как мало кому тогда известное вино "либфраумильх".
   На этой любви она и сыграла, объяснив, что раз она не может любить его также безумно, он должен дать ей свободу. Если он ее, конечно, любит. При этом она посмотрела на него скорбным взором, похлопала ресницами и даже пустила слезу, вспомнив для этой цели о чудном абрикосовом кружевном комплекте из лифчика, трусиков и комбинации - тогда это было модно, который не подошел ей всего на полномера.
   Венька, потрясенный таким благородством, дал ей свободу. И через два месяца фрау Краузе снова стала гражданкой Суржиковой.
   Она к тому времени была уже на третьем курсе и, выбрав себе кафедру славянских и балканских языков, торчала в библиотеке сутками, готовясь к зимней сессии.
   Там ее и отловил двойник популярного в свое время Гойко Митича - заслуженного индейца Югославии. Душан, страстный и эмоциональный как настоящий балканский мужчина, действовал столь наступательно, что заморочил ей голову за две недели и тут же потащил ее в загс.
   Этот брак продержался до следующей сессии. Но уже в разгаре лета, вместо того, чтобы купаться вместе в теплых лазурных водах Адриатики, молодые выходили из загса, держа в руках свидетельства о разводе. В этот же вечер, отмечаясь в своем посольстве, что он опять холостой, чувствительный Душан плакал скупыми мужскими слезами. Они тихо падали на служебные бумаги консула, горевавшего вместе со своим любимым племянником.
   Третьей Женькиной жертвой, но всего на полгода, стал венгерский культурный атташе. Это было в период Женькиной специализации в Будапеште в качестве переводчика. Этого самого атташе она заарканила на очередном приеме. Мужик ждал назначения в какую-то европейскую страну, а пока общался со всеми нужными людьми. Иштвану, человеку мужественному и немногословному, Женька свалилась на голову вместе с приветами от своего семейства его предкам.
   Пройдя через ту же волынку, что и его предшественники, Иштван принял удар судьбы с достоинством. И, закрутив свои роскошные, как у его тщательно скрываемого предка графа Эстергази, усы поклялся честью, что всегда будет к услугам прекрасной Эужении. Несмотря ни что и, когда бы она его не позвала. И его папа, большая шишка в обороне, тоже. Вместе со всей обороной.
   Сам папа был безутешен. С дядей Мишей они вот уже много лет чего-то там делали вместе в Генштабе. Женьку он знал с пеленок и был счастлив, что его Пишта породнился с семьей его лучшего друга. Но он не стал вмешиваться в их дела, потому что, действительно, знал Женьку с пеленок...
   После этого развода Женька получила по мозгам /фигурально говоря, конечно/ от тети Кати. И бойкот от дяди Миши. Он не мог ей простить, что его старинный друг Ференц так и не стал его свояком. Приятели же дали ей прозвище "мадам СЭВ" и стали спорить на бутылку, кто из членов этой организации станет ее следующей жертвой.
   Победил Лешка, подсчитавший на своем компьютере, что по теории вероятности ей выпадет Польша. А по теории игр эта вероятность удваивалась.
   Для разнообразия, на этот раз ей выпал не дипломат.
   Бедняга Кшиштоф просто работал в этом самом СЭВе и, заходя в здание, услышал у себя за спиной девичьи голоса - эй, мадам Сэв, дуй сюда! Кшиштоф был похож на эльфа - хрупкий, изящный, золотоволосый. А со спины его часто принимали за девушку. Решив, что столь нетрадиционное обращение относится к нему, он обернулся, чтобы объяснить прекрасным паненкам их ошибку. И столкнулся с Женькой, которая как раз выходила из двери. Ну, разумеется, ему захотелось узнать, на свою голову, почему эту прекрасную панну так странно зовут.
   Женьку отговаривали всем миром. Кшиштоф нам понравился ужасно. Но он был такой нежный, такой впечатлительный, что мы просто не знали - как его чувствительное сердце перенесет эту травму!
   Он действительно перенес ее очень тяжело. И даже состриг в знак печали свои золотые кудри. Но развода тоже не избежал. И как и другие бывшие Женькины мужья стал, по словам Лешки, членом клуба рыцарей, покинутых Женькой самым нахальным образом.
   Надо сказать, что Женькины рыцари не теряли надежды ее вернуть и, в ожидании этого счастливого момента, не женились повторно. Они поддерживали самые прекрасные родственные отношения с тетей Катей и служебные - с дядей Мишей. А, чтобы о них не забыли, наведывались, по возможности, в гости. И регулярно слали в генеральский дом, бывший, вообще-то, полной гостеприимной чашей, самые различные деликатесы. Друг к другу, они, как ни странно, не ревновали.
   Скоро их ассортимент увеличился, поскольку Женька захомутала сначала Кардама из софийского дипкорпуса, а потом ревнивого как черт, Михая, бывшего одним из замов службы безопасности Бухареста.
   Он был как две капли воды похож стокеровского Дракулу. И характер имел соответствующий - был неравнодушен к женского полу до последней степени. Но, влюбившись в Женьку, никого, кроме нее не замечал.
   Чтобы завоевать ее ветреное сердце, Михась, как все стали его называть, стал на полном серьезе уверять доверчивую Женьку, что он и только он является единственным потомком знаменитого графа Влада из Трансильвании. А, чтобы усилить впечатление, постоянно ходил в блестящих черных костюмах и красных атласных сорочках. И даже свой черный бархатный плащ, совсем не лишний в эту промозглую весну, носил на плечах не застегивая. Надо ли добавлять, что атласная подкладка у плаща тоже была кроваво-красной?
   Это безобразие сшил ему один старый московский еврей, знаменитый портной, по профессиональным соображениям не отбывший на свою историческую родину. Он не мог оставить своих клиентов на произвол турецко-азиатского рынка.
   На последней примерке он решил польстить богатому заказчику. И заявил, что в его одеянии Михась будет совершенно бесподобно смотреться на сцене. Но, увидев, что занятый своими мыслями, клиент не реагирует, решил хоть как-то поддержать разговор и спросил - а вы у кого в Москве мастерству учились? Михась, все так же погруженный в мысли о встрече с Женькой, как-то непрофессионально рассеялся и ляпнул - у самого Олега.
   - Тц, тц, тц, - удивился неверный сын Сиона. - И хто бы мог подумать, шо Попов перекинулся на фокусников? Он же всегда делал клоунов!
   - Каких клоунов? - не понял Михась .- И при чем тут Попов?
   Потом он включился задним числом и до него дошло. Он побледнел от злости, не хуже своего знаменитого предполагаемого предка и четко и ясно объяснил ошалевшему кутюрье - к а к о й Олег его учил и чему.
   Несчастного еврея московского разлива, помнившего не только Юрия Долгорукого, но и Лавра Всемогущего, не говоря уже о Железном Феликсе, чуть не хватил удар.
   Михась же, видя, как дед бледнеет и хватает воздух, перепугался до полусмерти. Несмотря на демоническую внешность, он был мягкой и сентиментальной натурой и, при виде закатывающего глаза старика не нашел ничего умнее, как заорать, что он пошутил. И, вообще, он актер и репетирует роль чекиста-вампира в новом сериале "Волки не ходят даром", римейка известного фильма на военно-вампирскую тему.
   Ученику Олега /не Попова/ сказочно повезло. Старый Моисей был пламенным поклонником жутиков во всех их видах. Услышав волшебное слово "кино" он тут же очухался и, быстренько простил восходящую звезду экрана. И, забыв о несостоявшемся инфаркте, стал его умолять рассказать ему, по секрету, конечно, в чем же там, все-таки, было дело.
   25-летний Михай, закончивший в прошлом году литературное отделение штатовского колледжа и специализировавшийся, как и его кумир Кондор, в анализе детективной англоязычной литературы, этой самой литературы прочел море. 85-летний же Моисей Соломонович этой самой литературы не читал вообще. Поскольку ее крайне низкое качество отпугнуло даже спецов по халявным изданиям, заливших Россию еще в эпоху Горбачева всевозможным барахлом.
   И наш Михась, используя вышеупомянутый литературный багаж, смело начал импровизировать перед восхищенным слушателем, пришивавшим последние пуговички и кнопочки к его вампирскому прикиду.
   Через полчаса, выдохнувшись и выслушав тысячи благодарностей, он получил свой роскошный плащ, За что оставил деду приличную сумму вместе со своим автографом в книге заказов. Потом сердечно распрощался с ним и пообещал, что если завистники не зарежут фильм, то все свои сценические костюмы он будет шить только у него. И убежал на свидание к Женьке, опоздав часа на полтора.
   Как раз на этот день его папа, коллега дяди Миши и сам дядя Миша наметили помолвку. На нее ожидалась куча народа. И, гоня "Дачию", Михась лихорадочно придумывал - что бы такое сбрехать, поскольку его родитель отличался просто маниакальной любовью к точности. И даже как-то раз, вместе с Женькиным папой довел одного адъютантика буквально до слез, закрывая перед совещаниями дверь своего кабинета на ключ ровно за пять минут до начала совещания. Так длилось неделю. Бедный парень простаивал под дверью по два-три часа, как наказанный, ожидая, пока старики не закруглятся со своими военными тайнами
   Через две недели его папа, какая-то шишка из шестого отдела, прислал им со своим адъютантом благодарственную депешу. Вместе с бутылкой редкостного 75-летнего "Арагаца" - за педагогические постижения. Его разгильдяй перестал опаздывать вообще - результат, не постигнутый их семьей за все двадцать пять лет педагогических усилий.
   Так ничего и придумав, Михась ввалился в гостиную с огромным букетом китайских роз и, бормоча извинения, всучил его Женьке. Пока она ахала и охала, он взял себя в руки и быстренько провалил опыты старшего состава вломить ему с обеих сторон.
   Следуя примеру бессмертной Шехерезады, Михай в лицах рассказал сегодняшнюю историю, а заодно и свой сюжет фильма.
   Успех он имел потрясающий. Публика, в основном, состоящая из рыцарей плаща и кинжала, как военных, так и цивильных, просто рыдала от смеха. А, случайно затесавшийся на хлебную трапезу, режиссерик из новых, тут же начал втихаря стенографировать, справедливо полагая, что э т о т сюжет он спокойно может выдать за свой.
   Однако, бдительность у народа оказалась на высоте и, кое-как выкрутившись, он был вынужден купить у Михася идею.
   И.о. вампира благородно отказался от гонорара, равнявшегося его недельному жалованию. Но взамен потребовал авторство. Крупными буквами. Более того - гулять так гулять, он сказал, что пишет давно и много. А псевдоним его - граф Д.Трансильванский. Старшее поколение, разгоряченное от употребленного и, настроенное после обильного застолья, благодушно поддержало Д.Трансильванского. И даже пообещало режиссеру столь желанное во все времена, спонсорство.
   Режиссер понял, что попал на золотую жилу и безоговорочно согласился на все условия.
   Так сериал и вышел с титрами - сценарист и консультант граф Д.Трансильванский, а наивная публика схавала все за чистую монету. Надо ли добавлять, что все костюмы к фильму шил Моисей Соломонович, безмерно счастливый от общения с миром кино. Расхрабрившись, он даже опубликовал в "Мегаполисе" "Мое интервью с вампиром", сделавшее фильму бесплатную рекламу.
   Женьку больше всех рассмешила эта история. Но даже чувство юмора Михася не спасло этот брак.
   Плохо было то, что как раз, тогда, когда Женьке вздумалось разводиться, Михасю предстояли экзамены в Военно-дипломатическую академию. Дядя Миша возмущался Женькиным свинством - не могла подождать три недели, а домнуле Илие отнесся к их возне философски.
   Ну что значат их глупости в сравнении с международной обстановкой - войнами, терроризмом и совместными учениями с НАТО? И кто бы мог подумать, еще лет десять назад, что их условный противник станет безусловным партнером! Но, как мудро заметил в свое время папа Кшиштофа на очередном международном генштабовском совещании - планета у нас одна, и ее надо не делить, а защищать.
   В общем, кроме добросердечной тети Кати, до Михася никому не было дела.
   Сама Женька в это время готовилась к новому учебному году - к своим польскому, венгерскому, болгарскому, хорватскому и так далее языкам, она почему-то решила добавить японский. И целыми днями рычала на окружающих, вырабатывая нужную интонацию. За что и получила новую кличку - Торанага-сан.
   Тете Кате это показалось подозрительным и она спешно нашла и прочитала "Сегуна". Фильм она не смотрела из принципа, поскольку воспитания была консервативного и считала, что Ричард Чемберлен не должен играть роли настоящих мужчин. Бойкот был объявлен и другим фильмам с его участием.
   Прочитав книгу, она пришла в ужас. Ей только ниндзей и самураев не хватало в доме для полного счастья! Зная Женькину склонность к международной экзотике, она не сомневалась, что седьмой зять появится из страны Восходящего Солнца.
   Женьку надо было срочно отвлечь от всего японского и с этой целью услать куда подальше, но под присмотр.
   Наша кандидатура была вне конкуренции. А, узнав, что мы засели в сибирской глубинке, тетя Катя тут же запихала нашу красавицу в самолет и отправила в ссылку.
   Через полчаса после исторического приземления, народ во главе с Женькой ввалился в гостиницу, где все мы ошивались в перерывах между съемками.
   Сев за уже накрытый стол, общество предалось чревоугодию, с удовольствием выслушивая между переменами блюд, историю ее последнего брака. Щеголяя новеньким штампом о разводе, Женька в лицах изображала предполагаемую встречу тети Кати с гипотетическим зятем-самураем и его службу по командованием дяди Миши.
   Женька с рождения была прирожденным клоуном, мы умирали со смеху и в эту минуту в комнату ввалился забытый всеми на съемочной площадке Вольдемар. Злой, голодный и в гриме мутировавшего потомка Годзиллы и Лох-Несского чудовища.
   Его, с извинениями и реверансами представили нашей приме и впихнули ему в зубы полукилограммовый бутерброд с домашней бужениной.
   Женька скользнула небрежным взглядом по тому, что можно было условно назвать физиономией и, весьма заинтересованным - по его фигуре. Надо сказать, что сценический костюм нашего мутанта состоял из стриптизерских штанов желтого цвета и такой же ленточки вокруг талии. Этот цвет был клановым знаком племени каннибалов, бившегося не на жизнь, а на смерть с обладателями розовых ленточек - клана поедателей железа.
   Импотент Волька, которому нечего было терять, посмотрел на новенькую усталым, и, что самое обидное для Женьки, равнодушным взглядом.
   Разбалованная Женька не снесла такого оскорбления и продемонстрировала ему свою вторую коронку - состроила рожу нимфетки из тупых американских фильмов для подростков.
   Для этого она томно поглядела в красивые Воликовы очи, затем многозначительно вздохнула, прикрыла длинными ресницами свои огромные карие глаза. Потом еще раз вздохнула, но уже с ярко выраженным сладострастным стоном и потянулась так, что если бы у нее был лифчик, то у него бы улетели все застежки. Затем, открыв глаза, нахально уставилась на Воликовы плавки. При этом она провела по ярко-вишневым губкам - новый блеск от Диора, своим розовым и острым как у кошки язычком.
   При виде этого цирка народ, привыкший к Женькиным штучкам, заржал. Однако Вольдемару было не до смеха. Впервые за последние десять лет он ощутил давно забытые ощущения. И тут же с ужасом заметил, что, не рассчитанные на такой объем халтурные плавки не выдержали и разлетелись на отдельные ленточки.
   Положение спас Славик. Он по привычке "сек поляну" и раньше Вольки врубился в то, что происходило.
   Небрежным, но хорошо рассчитанным жестом, он швырнул ему на колени шкуру вождя мутантов. И также небрежно попросил сдать ее реквизитору, поскольку он не успел, занятый сегодняшними глупостями. А кроме того, многозначительно заявил он, его племя, кажется, забыло, что завтра с утра съемки. И демонстративно посмотрел на часы.
   Поскольку, позаимствованный у Джексона стиль грима, требовал весьма серьезной и длительной работы, это означало, что вставать надо будет в два часа ночи.
   Еще утром Славка потребовал у гримера, чтобы к рассвету все морды племени выглядели как у настоящих монстров. А если что будет не так, то он сразу просечет. Поскольку точно знает, как они выглядят.
   Где он их видел, навсегда осталось загадкой для публики, поскольку, вспомнив о проклятых будильниках, мы стали со стонами и нытьем выбираться из-за изрядно опустевшего стола и поползли по своим номерам.
   Славик, ухватившись одной рукой за Женькин полутонный сундук с тряпками, схватил ее второй, по старой привычке, за шиворот. И поволок за собой, зная, что если ее вовремя не обезвредить, то она будет еще часа два развлекать публику своими номерами и провалит ему завтрашние съемки.
   Волик, выждав, пока за последним из мутантов закроется дверь, встал и, завернувшись в шкуру, решительно попытался пойти к себе в номер. Но, к его изумлению, ни одна из частей тела ему не подчинялась. Ноги упрямо несли его к Женькиной комнате, хотя он и понятия не имел, куда поселил ее Славик. Другая же, в данный момент, самая важная часть тела, упорно указывала туда дорогу.
   Ему повезло, что догадливый приятель отвел ей покои всего лишь через две комнаты. Но и эти пять метров показались Волику вечностью.
   Он вошел к ней в номер, не постучавшись, и чувствуя себя при этом полным идиотом.
   - Ты чего так долго копался? - спросила его романтичная Женька, расстилая постель. - Иди фэйс умой, а то белье своей рожей измажешь.
   На съемки, как можно было догадаться, Волька так и не попал. Предусмотрительный Славик это предвидел и снимал эпизоды без его участия. Но зато в эту ночь Волька наверстал все свои десять загубленных лет.
   Кроме вполне понятных действий, они еще и разговаривали. К ее изумлению, Волик пришел в восторг от ее шести браков. Число Женькиных мужей было куда меньше числа любовников его знакомых женщин. Которые если и отмечали это дело, то не в паспорте, а календарике, по вполне понятным причинам.
   В свою очередь он рассказал ей о бесплодии - об импотенции говорить не было смысла. И о том, что из-за него Анечка так и не смогла стать матерью.
   - А как она могла ею быть? - удивилась Женька, хорошо знавшая Анюту. - Я как раз спираль убирала, когда Аньке матку с трубами удаляли из-за какой-то опухоли. Мы в соседних палатах были, я же помню, мы тогда с Венькой только развелись... Откуда же дети возьмутся или я чего-то в медицине не понимаю?
   - Да нет, дело не в Анюте, хотя она могла бы мне и сказать. Это мои анализы были ужасными, это от меня никакая женщина не может иметь детей...
   - А, ну тогда все порядке, - успокоила его Женька. - Я ведь чего спросила - я, когда замуж выхожу, спираль ставлю, а после развода - снимаю.
   - Зачем? - не понял этой логики Волик.
   - Ну, а как же, а вдруг брак не удастся? Дети без отца, отец на другом конце света - непорядок! Это мама придумала после моего первого брака.
   - Правильно, - одобрил мудрую политику тети Кати Волька, которого родители, хотя и воспитывали строго, но любили без памяти, - как же без отца? Хватит с нашей страны безотцовщины! - воодушевился он и тут же спохватился .
   - А как же ты... Без детей... Я же... Наш брак...
   - Ничего, - не удивившись слову брак, успокоила его привыкшая к брачным блицкригам Женька. - Я все равно еще морально не созрела. А как соберусь с духом - усыновим - и никаких проблем.
   Еще не веря своим ушам, что любимая на всю оставшуюся жизнь женщина, так легко и просто разрешила эту ужасную, мучившую его столько лет, проблему, Волька упал перед ней на колени.
   Женька, как более опытный брачный партнер, поняла, что сейчас у нее будут просить руку и предлагать сердце. Она слегка прикрылась шкурой неубитого Годзиллы и улеглась поудобнее.
   - Я тебя слушаю, любимый, - проворковала она одобряюще бархатным голоском.
   Волька огляделся по сторонам, потом вскочил и, сдернув со стола клетчатую скатерть, обмотал ее вокруг талии на манер шотландского кильта. Прохрипев ей - от волнения - "минуточку, я сейчас!" он пулей вылетел в коридор и заорал дурным голосом: "Славик, выручай!"
   Уже вернувшийся со съемок и залегший часок покемарить, чтобы не беспокоить сладко спавшую дома будущую маму, "великий монстр Голливуда" высунул в коридор свою лохматую голову.
   - Тебе чего, - спросил он хрипло, - шампанского? На, - и он скрылся на минуту в номере и тут же высунулся с бутылкой в руке.
   - Да, - с придыханием прошептал его друг. - И кольцо! Полцарства за кольцо!
   - С бриллиантом? - ничуть не удивился Славка, радуясь за Волика. - Вот уж точно у пьяных и влюбленных есть свой бог! Я ведь два месяца назад в Якутск гонял, к приятелю, подарок для Аксюты взять - за первенца. Да вот беда - у нее пальчики от беременности опухли. Кольцо мало будет, меня врач предупредил. А переделывать такую вещь - тут говорят, дурная примета. Сам понимаешь, я перед родами во все верю. Так что бери.
   И он снова влез в комнату, пошуровал под половицей и вынес Вольке коробочку.
   - И не вякай про бабки, это тебе от чистого сердца, как другу. А мне на той неделе Семен другое везет, он все равно на крестины едет. А камень, между прочим, его папа гранил...
   Волька даже не поблагодарил его. Он уже ничего не слышал. Действительность еще вчера вечером превратилась в розовый сон и он не имел ни малейшего желания просыпаться.
   - Иди уж, блаженный, - ткнул его в спину все понимающий Славка и пошел в свой номер.
   В их - какой музыкой звучало это местоимение, да, в их общем номере все было по-прежнему. Вольки не было всего пару минут.
   На ложе любви, шипя и ругаясь сквозь зубы на всех известных ей языках, Женька лихорадочно пыталась разодрать свои белокурые буйные кудри маленькой воликовой расческой из которой, как град, сыпались зубцы. Но, услышав скрип открывающейся двери, она тут же зашвырнула ее под кровать и приняла прежнюю мечтательную позу.
   - Дорогая Евгения Михайловна! - снова бухнулся на колени московский вариант шотландского бойца. И замолчал.
   - Да, я согласна, - пропела мечтательным голоском догадливая Евгения Михайловна. - А ты, Волик? Ты хочешь быть моим единственным на всю жизнь мужем?
   - Я все хочу! - пылко заявил Волик, чувствуя, что он действительно хочет. И, стараясь, хотя бы завершить объяснение более традиционно, он открыл коробочку, чтобы протянуть ее Женьке. Однако, посмотрев на то, что держал в руке, Волька замолчал и застыл как монумент.
   Женька, смотревшая на ту же коробочку, впервые в жизни потеряла дар речи.
   В синей сафьяновой шкатулочке, самой по себе являющейся произведением искусства, на золотом сердце в изящной платиновой оправе горел всеми огнями Вселенной бриллиант, размером с Воликово счастье. Его чистота и огранка делали невозможными любые сравнения и комплименты.
   Волик открыл рот и попытался что-то сказать.
   - Я, кажется, знаю, как зовут Семиного папу, - прохрипел он невпопад внезапно севшим голосом.
   Тут в дверь постучали и с воплями - одевайтесь, если вы еще не одеты, в комнату влетели Славик, Лешка, дети, - быстрее, торопили они растерявшихся жениха и невесту, самолет ждет!
   Я в это время объясняла тете Кате ситуацию. - Ты уверена, что он не японец, - кричала она в трубку, - нет, ты это точно знаешь?
   В общем, к вечеру мы все уже были за столом генеральского особняка и праздновали помолвку.
   Тетю Катю чуть удар не хватил при виде бриллианта. А дяде Мише пришлось вызывать спецназ, чтобы доставить его в семейный сейф.
   Носить его Женьке он категорически запретил, объяснив всем, что алмазов на земле много, а вот дочь у него одна.
   Свадьба состоялась на следующий день, поскольку проблем с подвенечными платьями у Женьки не было. С костюмом у Волика тоже не было никаких осложнений - его прошлогодняя парижская коллекция еще не была опробована, да и кто на свадьбе обращает внимание на жениха?
   Как и следовало ожидать, Воликовы и Женькины родители оказались знакомы друг с другом.
   Сама свадьба получилась веселая и даже где-то буйная, несмотря на трагические рыдания тети Леки, уже пронюхавшей, что у молодой пары будут осложнения с потомством. Но дядя Миша со Славкой налили ей стопочку, потом еще одну, и, после еще... И тогда, захмелевшая и развеселившаяся Лека вспомнив молодые годы и блестящую карьеру в знаменитом петербургском кафешантане, стала терроризировать публику куплетами в духе Саши Черного и даже попыталась исполнить нечто вроде кекуока.
   Но шум и гам стояли такой, что ее просто не было слышно.
   Срочно прилетевшая на свадьбу Милка сначала радовалась. Потом, поговорив с Женькой, загрустила. Но вдруг успокоилась и стала посматривать на Вольку. Сначала с сожалением, потом - недоуменно. Потом, пробурчав - пусть будет, что будет, подсела к тете Кате и что-то ей долго втолковывала. Тетя Катя слушала ее как завороженная и только повторяла - дай Бог, чтобы все кончилось хорошо!
   Через два дня, уставшая от непрерывного праздника, публика снова загрузилась в Славкино воздушное такси и отправилась добивать сериал.
   Единственным изменением во всей этой истории было то, что молодоженов по просьбе трудящихся срочно отселили в домик, поскольку своими воплями они мешали нам отдыхать. Не говоря уже о том дурном примере, который Женька подавала своим будущим студентам. Ей же с 1 сентября предстояло преподавать им!
   В августе в съемках наметился небольшой перерыв. И мы решили это дело отметить.
   Парти готовилось на летней террасе нашей гостиницы - чтобы все двести человек гостей поместились без проблем.
   За подготовку взялись серьезно.
   Мужики из съемочной группы сходили с Лешкой и со Славкиным сибирским кланом на охоту и приволокли двух кабанов и нескольких подсвинков. Мы с Шурочкой, Аксютой и ее сестрами набрали грибов, черемши, ягод, всяких трав и, используя московские запасы, сели за салаты.
   Женька, в окружении местного бомонда в лице школьного и больничного коллективов, готовила какие-то фантастические торты, в виде замков, ракет и, почему-то, пирамиды Хеопса со сфинксом сверху. Семен попросил Славкину тещу зарубить десяток кур и, потихоньку матерясь, их ощипывал - он привык к бройлерам!
   Молодежь занималась аперитивом, составляя всякие странные напитки, а, заодно, была у всех на подхвате. Остальные приглашенные тоже варили, пекли, жарили, - в общем, все хотели не ударить лицом в грязь.
   Стол получился такой, что есть эту красоту было жалко. Но это нам, женщинам. Мужчины же, оголодавшие за день - они специально ничего не ели, накинулись на все подряд, здорово напоминая персонажей из Славкиного сериала. Мы не выдержали, и, забыв о хороших манерах, присоединились к ним.
   Особенно усердствовала Женька. Она всегда любила поесть, поскольку на ее весе это никогда не отражалось. Они устроили со Славкой соревнование - кто больше слопает свиных отбивных. Их ничью побил Санька - ребенок ест столько, сколько видит, причем без последствий. Ничего не поделаешь - молодой, растущий организм.
   Этот гастрономический разврат продолжался несколько часов, пока последний обжора не отвалился от стола с куском грибного шашлыка в руке.
   В перерывах между блюдами мы обсуждали все на свете и, в первую очередь, содержание нового Славкиного сериала. Он решил снять встречу Годзиллы с Лох-Несским чудовищем после долгих веков разлуки. В роли самого Лох-Несса он собирался использовать трехкилометровый бассейн с подогревом, который его команда сделала для детей городка. Объевшись и разомлев, Славик благосклонно воспринимал все идеи, обещая что за ним дело не станет - а вы придумывайте, придумывайте, пока я добрый.
   Посидели мы великолепно и, довольные, рано завалились спать. А ночью в нашу дверь, не постучавшись, ворвался Славик.
   - Женьке плохо! Вы как, нормально?
   Я бросилась к детям - обожравшиеся двойняшки спали без задних ног и даже слегка похрапывали. На их щеках играл прекрасный сытый румянец. Быстро одевавшийся Лешка тоже выглядел здоровым как конь, да и я чувствовала себя отлично.
   - Может, ей гриб плохой в соусе попался? - предположила я на бегу.
   - Да нет, грибов она не ела. Говорит, что не влезло!
   - Это в Женьку-то? - усомнился Лешка.
   - Тогда водка? - предположила я.
   - Да нет, ее никто и не пил, кроме здешних, А "Особую" голливудская команда на коктейли перевела. Кроме того, Волик уже лет десять как вообще не пьет, а Женька всего-то рюмочку вишневой наливки и тяпнула. Завтра же съемки, она хотела жрицу мутантов изображать, собиралась в 4 утра вставать - чтобы ей прическу сделали офигенную...
   Мы были уже в вестибюле гостиницы, когда входную дверь снес Аксютин брат.
   - Что, уже началось? - заволновался Славик. Аксюту третьи сутки не выпускали из больницы - на всякий случай, поскольку все время ее черт носил по тайге в поисках выгодных ракурсов.
   Славка на полном серьезе боялся, чтобы она не родила где-нибудь в шалаше под елочкой в лучших традициях народов Севера.
   На вчерашний пикник ее привели под семейным конвоем на пару часов и в девять увели обратно.
   - Сеньку разбудите! - крикнул он дежурной. - А вы дуйте к Женьке! Врач уже там.
   И он побежал к больнице, которая была через дорогу от нас. Пока мы вышли на улицу, с лестницы кубарем скатился Сема и вопя, кинулся за Славкой.
   - Славик! - орал он, - ты так и не сказал - хто? С каким алмазом брать - розовым или синим?
   - Бери с обоими! - завопил ему в ответ Славка.
   - Я уже так и сделал, а чего ты орешь, я же рядом! - догнал его толстенький запыхавшийся Сема.
   На входе в больницу уже царапался в стекло старший брат Аксюты Кондратий. Он зашипел на горластых приятелей, чтобы не подымали шум и не будили пациентов. В противном случае он рисковал получить по мозгам от главврача. Причем, в прямом смысле, поскольку строгая Ксения была его супругой.
   Она как раз выглянула в окно, и, погрозив мужчинам кулаком - чтоб не шумели, снова скрылась.
   Мы только собрались завернуть за угол к Женькиному домику, как увидели ее саму, идущую к нам с Воликом под руку.
   - Ты что, сдурела! - налетел на нее Лешка. - Тебе же лежать надо после отравления! Вот я тете Кате позвоню!
   - А я уже позвонила, - безмятежно улыбнулась зеленая Женька. - Теперь вот к вам пришла.
   - Три часа ночи, - не выдержала я, - ты чего, до утра не могла подождать? Волька бы пришел и сказал, что все в порядке. Слава Богу, отравление было несерьезным. Наверное, это у тебя от обжорства гастрит разыгрался.
   - Гастрит с ножками! - фыркнула Женька. - Теперь я буду тошниться регулярно.
   Я врубилась первой, поскольку эти радости были хорошо мне знакомы. Лешка тоже просек и обрадовался. Один только Волька хлопал ушами и ничего не понимал.
   Повернувшись спиной к окну второго этажа, в котором пока не происходило ничего интересного, Славик и Сема навострили уши. Потом Сема всплеснул руками и сказал, как он рад, а Славка заулыбался своей знаменитой гоблинской ухмылкой.
   - Ура! - шепотом заорал он. - Я так и знал! Поздравляю, старик! Женька, ты - золото!
   - Я знаю, - с полной уверенностью в этом заявила Женька.
   - Когда? - спросил педантичный Сема.
   - Начало апреля, плюс-минус неделя.
   - Погуляем, братцы! - в свою очередь шепотом заорал Леха, а я бросилась обнимать подругу.
   Волька по-прежнему ничего не понимал и только вертел головой от одного к другому.
   - Ребята, вы о чем? - едва пришедший в себя после Женькиного отравления невыспавшийся Волька соображал туго. Врачиха не успела ему ничего сказать - прибежали из больницы - Аксюта рожает! - и она убежала к ней, не сомневаясь, что мужик, которому за сорок сам обо всем сообразит. Чай, не впервой, будет!
   - Погоди, - перебила его Женька, - что там Аксюта?
   Она справедливо решила, что если до Вольки до сих пор не дошло, то говорить с ним надо в более спокойной обстановке.
   Она ни на минуту не забывала о той подлянке с бесплодием, которую ему сервировала Анечка. То, что врач был ею куплен, уже было понятно. Но она-то, она сама, ругала себя Женька, как она могла так быстро согласиться с Анечкиным мнением?
   До нас с Лешкой тоже начало доходить. Мы переглянулись - ситуация складывалась хреновая. Взрослый мужик, внушивший себе с подачи какого-то гиппократова хрена, идею о своем бесплодии, будет реагировать на свое отцовство однозначно. Или врачиха ошиблась и это гастрит, или любимая жена зачала втихаря от донора - из самых лучших побуждений - из жалости, к нему, никудышному.
   Судя по тем взглядам, которые Женька кидала на Волика, ей в голову пришла та же мысль.
   Но тут окно больницы распахнулось и показалось сияющее лицо Ксении, строгой супруги Кондратия.
   - Семка! Тащи оба кольца! - закричала она. И тут же, перекрикивая ее голос раздались два торжествующих вопля. Это Славкино потомство взорвало тишину городка, рапортуя о своем появлении на свет.
   - Эй, чалдоны, гуляем! - загремел на весь мир сам папаша. - Моя Аксюта двойню родила! Леха, у меня тоже пацан с девкой! Эй, народ, просыпайтесь!
   Но народ уже давно проснулся и начал скапливаться на улице между гостиницей и больницей, кидая вожделенные взгляды на Славкин микробус.
   -Ну, чо, Голливуд, давай разгружай, однако, - загомонили нетерпеливые мужики, но Славик и Леха уже вытаскивали прямо на мостовую ящики с водкой, вином, шампанским, из гостиницы бежали с посудой, короче, снова закатывался пир на весь мир.
   В окне показалось счастливое лицо Аксюты.
   - Ты чего? - перепугался Славка. - Ложись сейчас же!
   - Эх, вы, неженки столичные, - засмеялась Ксения. - Да Ксюха за пять минут обоих родила, как семечку выплюнула! Через пять дней домой заберешь - чего зря в больнице-то валандаться! Да ты погодь, я сейчас спущусь!
   Под окнами уже шел пир горой. Горожане активно переговаривались с Аксютой, поздравляли ее, желали всяческих благ ей и потомству и тут же опоражнивали очередную чашу их за здоровье.
   На входе появилась Ксения, забрала у Семки кольца и через несколько минут молодая мама охала и ахала, любуясь при свете больничных ламп и уличных фонарей этой несказанной красой. Но тут же исчезла, заслышав негодующий плач наследников, лишенных из-за какого-то куска угля родительского внимания.
   Шум на улице стал возрастать. В окне снова появилась Ксения. Она сказала, что поздравили, и хватит, пора и честь знать. А, если, однако, толпа не уберется отсюдова, чтоб не мешать маме и детям спать, то она за себя не отвечает.
   Благоразумные, несмотря на градусы, горожане, чье потомство Ксения принимала вот уже двадцатый год, и чей характер они знали с детства, быстренько убрались в ресторан при второй гостинице продолжать праздник.
   Славка полез в микробус дежурить, на всякий случай. Кондратий и его братья и сестры, прибежавшие еще в самом начале исторического события, расположились по-родственному на пороге больнице. Они вовсю щелкали кедровые орешки, сокрушаясь, что маманя, как назло осталась вчера на заимке, чтобы закруглиться с облепиховым вареньем. И, хотя за ней уже поехали, но, все равно, расстроится, что опоздала.
   - Вот с кем надо поговорить - с Ксенией, - сказала я Женьке, пользуясь тем, что Волик пошел пообщаться со Славкой.
   - Я тоже об этом подумала, - сказала непривычно молчаливая подруга.
   Ксения появилась через час, когда уже начало светать.
   - Ну, как она? А дети? Что они делают? - налетел на нее коршуном Славка.
   - Как что делают? Спят! - удивилась идиотскому вопросу Ксения. - Оба по два сто, здоровые, горластые, все в тебя, а внешность - Ксюхина. Первым пацан родился, за ним девочка. Пятьдесят один сантиметр - богатыри! Сама Аксюта в порядке, велела тебе передать, чтобы не дрых под окнами и не орал.
   - И все?
   - И, что любит, тебя, охламона, больше жизни! - засмеялась Ксения. - Ты теперь, - отец!
   - Ребята, я папа! В смысле, отец! У меня сын и дочка! Ура, ребята! - заорал снова Славка, но уже вполголоса.
   Я посмотрела Вольку. На его красивом лице все чувства отражались как в зеркале. Тут были и радость за друга, и облегчение от того, что Женьке стало лучше. И совершенно невероятная тоска по тому, что ему никогда не придется вот так же стоять под окнами, хмелея от счастья и оповещать весь мир о своем отцовстве.
   Я подтолкнула Женьку локтем, чтобы она как-нибудь, дипломатически, осторожненько завела разговор на нужную тему.
   Но тут подругу снова затошнило и все наши стратегические планы полетели к черту.
   Ксения глянула на Женьку опытным глазом и, вспомнив, то, что ей сказала дежурная врачиха, улыбнулась страдалице.
   - Ну, что, красавица, пойдем побеседуем? Кроме токсикоза что-нибудь еще беспокоит?
   - Токсикоза? - До Вольки начало доходить.
   - Беспокоит. - твердо сказала Женька, наплевав на все дипломатические ухищрения. - Мой муж. Моему супругу его бывшая стерва вместе с ее платным доктором подсунули диагноз - бесплодие! А он поверил! И обвинил себя во всем! А ей, между прочим, еще в 18 лет гистэрэктомию сделали!
   Ксения ахнула.
   - А она все виноватого искала - отчего же это у нее детей быть не может? И нашла! Моего благородного дурачка! Который даже не удосужился сходить хотя бы к еще одному врачу - ну, как же, Анечка сказала! Она его убедила! Вместе с ее купленным доктором, который, между прочим, за триста баксов девственность девочкам с Тверской восстанавливает!
   Женька перевела дух. В такой ярости я ее еще не видела. Это была львица, которая билась за свою семью и горе было тому, кто осмелится встать на ее пути!
   - И из-за этой суки я не знаю, как сказать моему мужу, что я беременная! Уже месяц! С первой ночи, мой дорогой! С первого раза! И я никогда не смогла бы соврать тебе в таком деле - ни из любви, ни из жалости. Ксения, мне нужна твоя помощь.
   - Короче, Ксюша, - влез по-родственному непривычно серьезный Славка. - Сделай мужику спермограмму, и пусть твои коллеги проверят, на всякий случай. Сейчас можно?
   - А чего нет, - сказала Ксения, - все равно я сегодня отсюда - никуда. Идем Волька, а то тебя, чего доброго, от переживаний кондратий хватит.
   - Здесь я, - проснулся ее супруг, - Ксюха, ты чо, звала?
   Первой засмеялась Женька своим серебристым смехом, потом заржал Лешка, залился Славка, за ними остальные.
   После проверенного всей лабораторией анализа, Ксения заявила во всеуслышание и всем желающим, что вместо сперматозоидов у Вольки сперматозавры. А их количество настолько выше нормы, что если Женька не побережется, то будет рожать каждый год до глубокой старости.
   - Да ты ему сразу тройню роди, - посоветовал ехидный Славик, ужасно счастливый, что все кончилось хорошо.
   - А, спорим, рожу! - нахально заявила Женька. - На твой микробус. Лешка, разними!
   И родила. 1 апреля. Троих девчонок - Катю, Алену и Милу. Рожать она приехала к Ксении и в полдень, при огромном скоплении народа под окнами - насчет тройни и микробуса тогда разошлось быстро, Женька без проблем разрешилось шумными и прожорливыми тройняшками, которые начали строить глазки, сразу же,как только их открыли.
   Народ радовался, Славка, притворно вздыхая, передавал Лешке ключи и дарственную, красный от волнения Сеня, лихорадочно хлопал себя по карманам в поисках третьего кольца - его Ксения предупредила и насчет количества и насчет пола, а Волик...
   Волик стоял под окнами вместе со своими родителями, убежденными атеистами с полувековым стажем, и молился вместе с ними всем богам, чтобы все закончилось хорошо.
   И тут в окно выглянула Ксения.
   - Эй, вы там, внизу, хватит страдать! Волька, у тебя три дочки! Поздравляю!
   Вокруг все зашумели, завопили, захлопало шампанское, все, о чем Волька даже не мечтал, сбывалось прямо у него на глазах.
   - Волик, - мягко окликнула его Ксения, - поднимись к жене и детям. Тебе - можно.
   И Волька, на подгибающихся ногах пошел на второй этаж, подталкиваемый снизу предусмотрительным Кондратием. Он заметил стеклянную дверь, подошел к ней и увидел невероятно красивую Женьку, лежащую на кровати и улыбающуюся ему, и три крохотных свертка, в руках у Ксении и медсестры Олечки. Из этих свертков на Вольку смотрели три маленьких красных личика, прекрасней которых он не видел.
   И Волька прижался носом к стеклу и беззвучно заплакал от счастья и перенесенных переживаний. Но тут одно из этих странных, но безумно родных созданий, зевнуло, раскрыв свой маленький ротик, и это было так забавно, что Волька засмеялся сквозь слезы, заулыбалась гордая, как Ева, Женька, а по лестнице уже торопились тетя Катя и дядя Миша, наша семья под предводительством неугомонной Милки пробивала дорогу сквозь толпу у больницы... И только Сема, всеми забытый, покорно стоял в коридоре, держа наготове три коробочки и ждал, когда Волька их заберет. Это сделал Лешка, поскольку, глядя на Волика, трудно было предположить, что он может думать о чем-нибудь другом, кроме жены и детей.
   Из больницы Женька с детьми перебралась в "их" домик. Волик купил его еще в прошлом году, сразу после свадьбы, поскольку он даже подумать не мог о том, что на их ложе любви будет спать кто-то другой. Ехидный Славка посоветовал ему купить еще и гостиницу, на что Волик заявил, что он уже думал об этом, но Женька против.
   Главной няней у младенцев стала, разумеется, Милка, терроризировавшая вместе с Ксенией и тетей Катей молодую маму всякими советами и предосторожностями. Через месяц все улетели в Москву и Женьку сразу же запихали на проверку в платную больницу, где работал ее лечащий врач. Там полбольницы было буржуйской, а другая половина - все еще советской. И тут едва не случилась трагедия.
   В одно прекрасное утро, в советской половине, какую-то молодую маму отправили в Кащенко - ее младенца пенициллином по нечаянности уморили, не проверили на аллергичность. А у девочки - ей только восемнадцать исполнилось, больше детей быть не могло. Плюс лабильная психика. Вот у нее крыша и поехала.
   Врачи в платной половине постарались, что никто ни о чем не узнал - на кой ляд волновать будущих и состоявшихся мам, но Женьке не повезло. Ее и ее птенцов обслуживала одна завистливая девица, которая не могла простить нашей красавице наличие любящего ее до безумия супруга и невероятного числа друзей, родственников и бывших мужей, постоянно одолевавших ее звонками, цветами и подарками. И, меряя ей давление, рассказала, со сладенькой улыбочкой, о происшествии, слегка сгустив краски.
   Она просто хотела ей испортить настроение, но не сообразила, что психика у женщин после родов, все-таки, вещь непредсказуемая. Женька посмотрела на нее испуганным взглядом, потом схватила детей в охапку, положила на кровать и вытолкала ошалевшую девицу за дверь.
   Когда мы пришли, Женька дверь открыла только нам. Никого к себе пускала, устроила из стульев баррикаду. Сама сидела на полу и ревела, а тройняшки в это время у нее на кровати разрывались некормленые.
   И ведь медсестра, стерва такая, которая Женьке этот случай рассказала, как она нам соврала - в назидание - что, вот, мол, у нас такого быть не может, нам позвонить побоялась - чтобы мы ее не обвинили. И, как назло, Женькин лечащий врач ничего не знал. У него как раз дежурство заканчивалось, а его вызвали на спешную операцию. Уж он-то Женьку наблюдал всю беременность и мог бы сразу принять меры.
   А вот у Милки с утра сердце было не на месте - поехали да поехали. Я-то знала цену ее предчувствиям и сразу стала собираться, а Женькины родители засомневались - они же с утра у нее были...
   Короче говоря, Милка сначала оттаскала за волосы медсестру и поставила ей фингал под глазом. А потом достала из своей сумки мешочек с травами, который она вечно с собой таскает, быстро заварила, дала Женьке и сказала - пей, если не хочешь, чтобы молоко пропало или от твоего горя дети заболели. Чужому уже все равно не поможешь.
   Когда Трофим Павлович прибежал, Женька уже дремала, прижав к груди обкормленных малышек, а Милка сидела на полу у ее кровати и бормотала свои заклинания.
   Медсестру выгнали, лишив диплома - вся больница заявление в суд писала, да еще родители Женьки вместе с ее мужем подключились... К самой больнице никто претензий не имел - за десять лет существования это у них был первый случай. И последний, насколько я знаю.
   А вот рецепты Милкиных отваров Трофим Павлович переписал, несколько вечеров сидел с Милкой на кухне - в гостиной же нет плиты и колдовал вместе с ней над составами. Милка искренне удивлялась - да кто ж этого не знает? Оказалось - не знает никто, по крайней мере, в европейском регионе и рецепты доктор запатентовал на Милкино имя.
   В его больнице, после тщательной лабораторной проверки и апробации где надо - для скорости нажали так, что вся возня за месяц закончилась, в аптеке появились "Волшебные отвары Балкан лечительницы Милки", а процент пошел на ее счет в банке. Патент перекупили немцы, которые традиционно десятилетиями закупали на Балканах лечебные травы и сделали из трав таблетки. Надо сказать, очень хорошие. Даже Милка это подтвердила.
   Насколько я знаю, она на эти бабки купила детям по опелю-кадету и летний домик на хорватском курорте, чтобы было куда внуков возить, когда подрастут немного. А пока она с ними почти каждое лето по месяцу в горах обитает. Выгоняет сыновей с невестками на курорт или к нам в Москву и откармливает подрастающее поколение. Там такой воздух! А у ее семейства такой аппетит! Каждый раз она возвращает вместо детей кучу колобков. Никто не сомневается, что через пару лет Женькиных отпрысков ждет та же участь. Короче, все кончилось благополучно и некоторое время после случившегося все жили спокойно. А потом Женьку снова стало тошнить...
   Волик смотрел на нее, как на божество, по неизвестной причине снизошедшее до простых смертных. А прилетевшая по его просьбе Ксения, подтвердила, что сперматозавры опять сделали свое дело. В феврале Женька снова ожидала тройню, а Ксюша клялась и божилась, что это будут мальчики и ошибки не будет.
   Ошибки действительно не было. И, забегая вперед, скажу, что уже после того, как окончились все эти события, 23 февраля, снова в полдень Женька родила в Ксюшиной больнице Мишу, Лешку и Славика. Мы все были ужасно рады, но чтобы описать реакцию Вольки, надо было быть просто Шекспиром...
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"