Она решилась, наконец-то, приняла самостоятельное решение и была твердо намерена довести начатое до конца. Ключ, выкраденный у консьержки, больно впивался в судорожно сжатую ладонь, но какая собственно разница? Ей было все равно, ведь скоро ее жизнь все равно закончится, потому что жить так дальше невозможно. Она бежала вверх по лестнице, сердце ломилось в ребра, а дыхание разрывало легкие и ей даже нравились эти неприятные ощущения, они позволяли последний раз почувствовать свое тело, пока еще живое, теплое и подвижное. Ей не было страшно, лишь возбуждение накатывало горячими волнами, оставляя после себя судорожную дрожь по всему телу и вспотевшие ладони. Она с мрачной решимостью поднималась наверх, навстречу неизбежному концу.
Она искренне считала, что прервав свою никчемную жизнь, решит проблемы, которые с навязчивой настойчивостью преследовали ее, сколько она себя помнила. Бесконечные нравоучения строгой матери, ее вечное недовольство и бесконечные жалобы на то, что глупая дочь не оправдывает ее ожиданий. Видит бог, она делала все, чтобы угодить ей! Окончила институт с красным дипломом и получила престижную профессию юриста, хотя всю жизнь мечтала стать археологом и воображала ночами, как поедет на раскопки в крымские степи, как будет слой за слоем исследовать древние городища и смахивать вековую пыль с глиняных черепков. Как вечером, сидя у костра со своими коллегами, дочерна прокопченными южным солнцем, будет обсуждать находки прошедшего дня, и петь песни под старую, расстроенную гитару. Как будет писать отчеты, сидя в уютном маленьком кабинете, прихлебывая остывший кофе из сувенирной кружки, поглядывая на бушующую метель за старым окном с деревянным переплетом. В каком порядке на ее столе будут разложены древние артефакты, и как она будет придумывать истории о прежних хозяевах каждой вещи. Она даже точно знала, как пахнет археология, пылью тысячелетий и немного формалином, самую малость, едва заметно. В последнем классе она обмолвилась, что собирается поступать на исторический факультет и стать археологом, на что мать устроила настоящую истерику со слезами и валокордином, заявив, что позволит единственной дочери вести нищенский образ жизни только через собственный труп. В тот вечер ей пришлось дважды вызывать бригаду скорой помощи и распрощаться с мечтой. В июне она послушно сдала документы на юридический факультет и с блеском сдала вступительные экзамены. Пять долгих лет она послушно штудировала юридические дисциплины, а по ночам ей снились яркие, низкие звезды на черно-бархатном южном небе и пронзительный, горько-полынный, чабрецово-теплый запах степи, после чего она просыпалась и долго глотала горькие слезы. На третьем курсе она познакомилась с Димой и влюбилась по уши. Мама благосклонно одобрила его кандидатуру, мальчик был из приличной семьи и произвел на нее благоприятное впечатление. Не прошло и трех месяцев, как они поженились, а еще через два месяца, она обнаружила, что беременна. Дима принял новость без энтузиазма и предложил прервать беременность, чтобы не обременять себя спиногрызом к дипломной работе. Мама встала на сторону Димы, утверждая, что завести ребенка на четвертом курсе форменное безумие! Сначала следует окончить институт, устроиться на работу, пожить для себя, а уж потом, годам к тридцати обременять себя детьми. От возмущения у нее не находилось слов! Как можно прервать чудо, которое происходило внутри нее? Как можно отказаться от этого живого комочка, который вскоре начнет шевелиться в ее животе? Как можно убить плод их любви? Дима был непреклонен, его раздражение росло вместе с ее животом, и перед самыми родами, он исчез из их с Сережкой жизни. Просто собрал чемодан и ушел, а потом пришла повестка из суда, куда ее приглашали как ответчицу по бракоразводному процессу.
Первое время ей было очень трудно, мама брезгливо поджимала губы и с отвращением смотрела на пищащий комочек. Днем она занималась ребенком, а по ночам готовилась к экзаменам и зачетам, иногда засыпая прямо за столом, роняя голову на открытые книги и конспекты. От недостатка сна она засыпала везде, в транспорте, часто проезжая нужную остановку, в аудиториях, слушая нудные лекции, на переменах между парами, на прогулках с Сережкой, опираясь лбом на ручку коляски. Лишь спустя год мама привыкла к наличию в их маленькой семье Сережки и соглашалась с ним посидеть, не больше двух-трех часов и не чаще раза в неделю, но она и за это была безмерно благодарна.
После окончания института ей посчастливилось сразу устроиться на работу, не высоко оплачиваемую, вопреки ожиданиям мамы, но позволяющую ей покупать игрушки Сережке и иногда одежду себе. Строгий начальник заваливал безропотную подчиненную работой, и все время выговаривал ей за нерадивость и недостаточное усердие. Ей казалось, что начальнику, импозантному мужчине за тридцать, в дорогом костюме, с безупречной прической и маникюром, доставляло удовольствие вызывать ее и выговаривать за любой промах любого сотрудника, словно она несла личную ответственность за их работу.
Инга, - начинал он, пристально глядя на нее, - у нас снова недоработки по договору! Она съеживалась и внутренне готовилась к получасовому выговору. Оправдываться было бесполезно, по правилам игры, установленными начальником, она должна была выслушать все, что он хотел ей сказать, несколько раз извиниться за все ошибки, сделанные не ею, и выскользнуть из кабинета. Ее, покрытую испариной, с разлетающимися документам, с подгибающимися ногами, провожала презрительным взглядом холеная секретарша и все, кто находился в приемной. Она спиной чувствовала их взгляды и, суматошно собирая документы, ретировалась к своему рабочему месту. Несколько раз она пыталась вступить с начальником в дискуссию, но тут же была поставлена на место суровым вопросом, не желает ли она написать заявление по собственному желанию. Она не желала, потому что была не уверена, сможет ли быстро найти другую работу, а остаться без заработка было для нее хуже смерти. Постепенно стопки договоров на ее столе росли, в то время, как ее коллеги ходили в отпуска, ездили в командировки, развлекались на вечеринках, получали повышения, увольнялись. Ей было некогда анализировать объем работы, ей надо было работать, ее рабочий день постепенно увеличивался, ей приходилось выходить в выходные и задерживаться допоздна. За три года работы она взяла пять дней по болезни и ни разу не была в отпуске. Дома мама ругала бестолковую няню Сережки и выговаривала дочери за каждую задержку. Ей казалось, что каждое утро она превращается в упругий, резиновый мяч, который любой может пнуть, а ему остается лишь отскакивать от стен и земли. Лишь лежа в кровати и обнимая теплое тельце спящего ребенка, она расслаблялась, превращаясь из резинового мяча в молодую женщину, и тогда слезы градом катились из ее глаз, принося временное облегчение.
Последний разговор с мамой, в котором она ей сообщила, что видела Диму с очень симпатичной девушкой, и заявила, что в их разводе виновата именно она, Инга, и никто другой, стал последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Тогда она приняла решение покончить жизнь самоубийством, искренне веря в то, что так будет лучше для всех.
Она вставила здоровенный ключ в не менее внушительный замок и с трудом провернула его. Дужка послушно выскочила из своего гнезда. Прижав тяжелую дверь коленом, она с трудом вытащила замок из петель и толкнула дверь.
Она не стала писать прощальное письмо, ей не хотелось обвинять кого-то конкретно. Ей казалось, что каждый почувствует свою вину: и предатель Дима, и тиран-начальник, и деспот-мама, и все черствые и бездушные люди вокруг. Она старалась изо всех сил, трудилась не покладая рук, чтобы угодить им всем и что в итоге? Из ее глаз брызнули злые слезы, ей хотелось закричать, очень громко, на пределе легких, выкричать внутреннюю боль, обиду, разочарование, но вспомнив о спящих жителях дома, она погасила в себе этот порыв. Ведь они-то не виноваты в ее проблемах? Зачем их беспокоить?
Она вышла на крышу и бросила взгляд на городские огни, вдохнула полной грудью и сделала несколько шагов к краю. Теперь ее пробирала дрожь, липкая струйка пота скользнула по виску. Сердце сжалось от леденящего ужаса того, что ей предстояло сделать. 'Хоть бы это было не сильно больно', - подумала она и сделала еще два шага. От края крыши и до окончания жизни ее отделяли какие-то пять шагов. Она до боли сжала вмиг оледеневшие ладони, сглотнула комок и сделала еще один маленький шажок вперед. Во рту все пересохло, горло свело судорогой и ей стало трудно дышать. Она почти дошла до края и уже видела свет фонарей внизу на улице, на асфальте которой через минуту будет лежать ее безжизненное тело. 'Хоть бы не было больно!' билась в ее голове единственная связная мысль. Ей уже было неважно, ради чего или кого она собралась прыгать с крыши, что будет дальше, кому и что она пыталась доказать, часики ее жизни отсчитывали последние секунды. Еще один шаг и все будет кончено, она превратится в труп с разбитой головой и переломанными костями.
- Будет больно, - вдруг произнес за ее спиной глухой мужской голос, она резко обернулась. Он сидел на выступе вентиляционного колодца метрах в семи и спокойно смотрел на нее. Она напрягла зрение, безуспешно пытаясь рассмотреть его лицо в неверном свете ночного города.
- Откуда ты знаешь? - с трудом разлепив губы, спросила она, не двигаясь с места.
- Знаю, и не спрашивай, откуда, - невнятно ответил он и слегка пошевелил плечами, словно ему жало его темное пальто.
- Не отговаривай меня, - тихо произнесла она.
- Не собираюсь, прыгай, если решила, - в его голосе было такое безразличие и спокойствие, что ей стало обидно до слез. Даже сейчас, когда она уже почти умерла, всем было плевать на нее, даже этому незнакомцу, который неизвестно как попал на запертую крышу. Она сделала решительный шаг и снова замерла, от края ее отделяло сантиметров пятьдесят. Мужчина за ее спиной даже не пошевелился. Крыша под левой ногой чуть заметно прогнулась, заставив ее испуганно отступить назад. Она опустилась на крышу, не желая прыгать на глазах у незнакомого мужчины.
- Ну, что же ты? - нарушил продолжительное молчание незнакомец. - Передумала?
- Отстань, - раздосадовано огрызнулась она. - Тебя не спросила, что мне делать! - она впервые нагрубила незнакомому человеку и вместо угрызений совести к своему удивлению почувствовала облегчение и даже некоторое удовлетворение.
- Не спросила, - согласился он безразлично. - Решила все сама.
Она возмущенно развернулась в его сторону, готовясь высказать нахалу все, что она о нем думает. Вышедшая из-за туч Луна осветила его лицо, хмурое, бледно-серое, исполосованное черными тенями, с острыми скулами, тяжелым подбородком и темными глазами. Он был некрасив, в его лице не было ни одной правильной черты и оно выглядело, как карандашный набросок. Вероятно, он был высок и худощав, но о его росте и телосложении оставалось лишь догадываться, он сидел, устало опустив руки между колен, сгорбившись и склонив голову. Расстёгнутое пальто криво сидело на его широких плечах, а полы лежали на грязной поверхности крыши. Темная рубашка, брюки, черные военные ботинки, и длинный светлый шарф довершали его наряд. Он сидел так, словно ему в спину упирался острый штырь, но не менял позу, лишь двигал плечами, словно ему было тесно в его одежде. У нее была хорошая память на лица, но его лицо ей было определенно незнакомо.
- Чего тебе от меня надо? - так и не вспомнив его, раздраженно спросила она.
Он хмуро посмотрел на нее и отвернулся. Тщательно спланированное самоубийство летело ко всем чертям.
- Иди отсюда! - грубо сказала она, ее раздражал этот незнакомец и то, что он мешает ей выполнить задуманное.
- Ты сначала прыгни! - огрызнулся он в ответ, а она задохнулась от возмущения.
- Да кто ты вообще такой? - возмущенно выкрикнула она, едва сдерживаясь, чтобы не добавить пару грубых слов.
- Я-то? - он бросил на нее раздраженный взгляд - Какая разница? Ты меня все равно больше не увидишь! Прыгай, давай, хватит мне голову морочить!
- А вот и не буду! - с вызовом сказала она. - С чего ты вообще взял, что я прыгать собралась? Может я пришла на ночной город полюбоваться?
- Если бы ты не собиралась прыгать, меня бы тут не было! - он с раздражением скинул с плеч пальто, и она замерла, приоткрыв рот от удивления. Теперь ей стало понятно, почему ему было неудобно в одежде, крылья плохо помещаются под любым пальто. Он на мгновение расправил крылья, слегка пошевелил ими и тут же обессилено распластал их по крыше.
- Ты ангел? - не оправившись от изумления, прошептала она.
- Ангел, ангел! - проворчал он, и ей на мгновение показалось, что он сплюнет себе под ноги, но он сдержался.
- Мой ангел? - у нее закружилась голова, и на миг показалось, что ей все это снится.
- Скоро уже не твой, - буркнул он и отвернулся, как будто ему было противно на нее смотреть. - Провожу душеньку твою, куда следует, и в отпуск уйду. - Настроение ангела стремительно портилось. Она поднялась на ноги и приблизилась к нему.
- Если ты мой ангел-хранитель, то почему не защищал меня? - с вызовом спросила она.
- Нельзя защитить тебя от самой себя, - в голосе ангела прозвучала усталость. - Честно, я задолбался посылать тебе знаки, ты все равно все делала по-своему. Ты на редкость тупая и нечувствительная!
- Господи, даже ангел-хранитель меня ругает! - из ее глаз брызнули слезы обиды.
- Нервы у тебя ни к черту, - фыркнул он и протянул ей носовой платок. - Сядь! - он потеснился и сдвинул правое крыло, давая ей место. Она послушно села рядом с ним и украдкой посмотрела на него. В профиль его лицо еще больше напоминало карандашный рисунок. Потрогать крыло она не решилась, хотя до смерти хотела это сделать. Он смотрел вдаль и молчал, она сидела рядом, и в ее голове не было ни единой мысли, впервые в жизни ей было удивительно спокойно и комфортно.
- Сколько лет я наблюдаю за вами, людьми и никак не могу понять, чего же вам все-таки надо, - глухо сказал он. - У вас всегда есть выбор, но вы всегда выбираете худшее!
- У меня нет выбора, - возразила она, а он искоса посмотрел на нее, и его губы тронула слабая улыбка. Она смутилась, спорить с существом, которое знает в миллион раз больше, было не самой удачной идеей.
- Если он не очевиден, не значит, что его нет, - возразил он. - Выбор есть всегда. Это дар вам, глупым людям.
- Мы не глупые! - ей стало обидно.
- Поверь мне, даже самые умные из вас, глупы, - он снова повел плечами, отчего перья на его крыльях пришли в движение, она, как зачарованная смотрела на них, почти не слушая его. - Вы стремитесь к спокойствию и определенности, к тому, что для человека противоестественно.
- Что же в этом плохого? - удивилась она
- А что хорошего в отсутствии выбора? Вот ты можешь спрыгнуть с крыши и перестать существовать. Или можешь уйти с этой крышей, вернуться домой и быть дальше. Это выбор и это прекрасно! - в его голосе послышалась горечь.
- Разве у тебя нет выбора? - поинтересовалась она, не понимая, к чему он ведет этот разговор.
- У меня нет выбора. Я должен быть ангелом, хочу я этого или нет. Меня никто не спрашивает, кем бы я хотел быть и хотел ли быть вообще. Я не могу спрыгнуть с крыши, не могу спуститься вниз и пойти домой. Понимаешь?
- Почему не можешь спрыгнуть? - В ответ он просто шевельнул крылом.
- Я бессмертный и вечный, - с отвращением признался он. - И у меня нет выбора.
- Я не буду прыгать, - призналась она. - Ты можешь спуститься вниз и пойти домой или туда, где ты живешь. Или полететь... как тебе больше нравится, и это будет выбор.
- Это будет твой выбор, - процедил он сквозь зубы и замолчал.
Его крылья не давали ей покоя, перья на них торчали во все стороны, были серыми, словно от грязи, и ей казалось, что если он взлетит, то вокруг него поднимется облако пыли. Ее ангел был неряшлив, его пальто было основательно потрепано, ботинки покрыты пятнами грязи, хотя дождя не было уже целую неделю, несколько петель на шарфе были спущены, а тени на лице создавали впечатление, что он не мылся целый месяц. При таком неопрятном внешнем виде должно было пахнуть от него перегаром или немытым телом, но к ее удивлению, от него ничем не пахло, то есть абсолютно ничем, даже создавалось впечатление, что воздух рядом с ним свежее и чище.
- Почему ты не стал отговаривать меня? - спросила она после долгого молчания.
- Потому, что мне все равно, - нехотя ответил он,- Я бы принял твое любое решение.
- А тебя бы не наказали? - поинтересовалась она.
- За что? - он с удивлением покосился на нее.
- За то, что не уследил за своей подопечной, ну это же грех, как бы..., ну я читала, в библии. - стушевалась она.
Он невесело рассмеялся - Ты сама знаешь, что это грех, даже мысль о самоубийстве - грех, но это было твое решение и твой выбор. Причем тут я? Я же тебе не нянька, а ангел-хранитель.
- Странно все это, - пробормотала она. - Мне казалось, что все это должно происходить не так, что ты должен помогать, или отговаривать, или утешить меня, ну или, как минимум, прочитать нотацию, чтобы я так больше не делала.
- Какие вы все умные! - с издевкой процедил он и дернул крылом, отчего каждое перышко затрепетало. - Вы, люди, всегда знаете лучше всех, кто и что должен делать и всегда пытаетесь свалить вину на других. Вот взять тебя, ты же всегда в глубине души считала, что во всех твоих бедах виноват кто-то другой. Мать, муж, воспитательница в детском саду, твой начальник, и никак не ты сама. Не спорь со мной, я тебя насквозь вижу! - прикрикнул он, на ее попытку возразить. - Ты говоришь, я тебе не помогал. Еще как помогал! Но я ангел, не человек, я не могу прийти к тебе и надавать оплеух, чтобы ты перестала делать глупости. Мой арсенал - знаки! Сколько раз я пытался пробиться в твое сознание и не сосчитать, но ты, глупая курица, лишь мотала сопли на кулак по ночам, предпочитая ничего не делать и тихо дрейфовать по течению!
- Я так никогда не делала! - обиженно воскликнула она.
- Всегда, - припечатал ангел, - ты так делала всегда. Тебе всегда проще спрятаться в свою ракушку и смотреть на мир из ее темной, затхлой пещерки, чем отстаивать свои интересы. Я бы дал тебе все возможности, свел с нужными людьми, создал благоприятные условия, но ты должна была что-то делать! Твое единственное самостоятельное решение за всю твою жизнь - сигануть с крыши вниз головой!
- Извини, - ей вдруг стало невыносимо стыдно. - Я просто даже не догадывалась.
- Что уж там! Только не плачь, терпеть не могу слез, у меня от них крылья начинают болеть, - проворчал он.
- Хорошо, не буду, - она утерла кулаком слезы. - А ты правда помог бы мне?
- Конечно, - он повернул голову и с удивлением посмотрел на нее. - Иначе, зачем я здесь?
- Может, посоветуешь, что мне делать дальше? - робко спросила она.
- Ты сама должна решить, что будет для тебя лучше, а я уж подстроюсь.
Они долго сидели, глядя на город, и молчали. По ее ощущениям, было уже часа три ночи, но спать не хотелось совершенно, Инге было стыдно за свою глупую попытку спрыгнуть с крыши. Ее ангел был прав, ее уход ничего бы не решил, только усложнил и без того непростую ситуацию. Запоздало она подумала о Сережке, и у нее сжалось сердце, едва она представила, что он остался бы один. Как она могла не подумать о собственном ребенке, когда бежала на эту крышу? Какая же она эгоистка! Что она за мать? Ей стало невыносимо стыдно перед сыном, за то, что едва не лишила его матери. Она прижала ладони к пылающим щекам, закусила губу и зажмурилась, словно это помогло бы избавиться от запоздалых мук совести.
- Как тебя зовут? - спросила она ангела.
- У меня нет имени, - отозвался он. - Можешь дать мне его.
- Тебе бы подошло имя Гавриил, - почему-то она была уверена, что именно так его и звали.
- Красивое имя, мне нравится.
- Я читала, что был архангел Гавриил, - поведала она. - Надеюсь, он не обидится, что я дала тебе его имя.
- Почему был? - удивился ангел. - Он и сейчас есть, и он не обидится, тем более, его зовут не Гавриил.
- Неужели то, что написано в Библии, правда? - она с любопытством уставилась на ангела
- Не всегда и не все, - хитро улыбнулся он. - Книгу писали люди и, как у вас говорится, ничто человеческое им не было чуждо, но мы проследили, чтобы заповеди были донесены до людей в неизменном виде.
- Скажи, если существует бог и ангелы, почему в нашем мире столько горя и несправедливости? Ведь мало кто следует заповедям.
- Вы созданы по подобию Его, но нельзя вложить в хрупкий сосуд великое знание, - торжественно произнес ангел. - Вам не была дана мудрость, но была дана свобода выбора и список инструкций. Чего вам еще надо?
- А вы следите за их исполнением? - язвительно поинтересовалась она.
- Вы созданы по Его подобию, - напомнил ангел - в каждом из вас есть искра божья, а мы посланы хранить ее. Ваши души. Горе и несправедливость бывает от того, что многие делают неправильный выбор, худший из возможных.
- Но почему вы ничего не делаете, чтобы изменить нас? - воскликнула она.
- Вы сами изменитесь, - качнул головой ангел, - нескоро, но изменитесь. А мы будем ждать, потому что мы вечны, бессмертны и у нас нет выбора.
Он поднялся на ноги, отошел к краю крыши и распахнул крылья, Инга завороженно смотрела на него, не смея произнести ни слова.
- Я снаружи такой же, как ты изнутри, вот почему, - произнес Гавриил, повернулся к ней спиной и шагнул с крыши.
Она смотрела на звезды, далекие и холодные и думала о выборе, потом встала, вышла за дверь и тщательно заперла замок. 'Не забыть бы отдать тете Клаве ключ.' - подумала она и побежала вниз по лестнице.
Она без звука открыла дверь и на цыпочках прокралась в их с Сережкой спальню. Разложенный диван был пуст, а Сережка сидел на широком подоконнике и смотрел в окно. Ему не разрешали этого делать, сын был послушным мальчиком, но подоконник манил его и он раз за разом нарушал запрет бабушки. Он оглянулся на звук и тут же отвернулся.
- Сережик, зачем ты опять туда залез? - шепотом спросила она, глядя на лохматую со сна головку своего сына.
- Я хотел посмотреть на тебя. Ты была там, внизу, - он потыкал в окно пальчиком. - Мама, зачем ты лежала на асфальте? Мне няня Люда никогда не разрешает!
От услышанного у нее почти остановилось сердце, а потом забилось часто-часто, словно хотело убежать из ставшей тесной для него груди. Она подошла к Сережке и крепко прижала его к себе, вдыхая его такой родной и теплый запах.
- Сережик, я не лежала на асфальте, - поцеловав его в макушку, сказала она. - Тебе, наверное, это приснилось.
- Да, я знаю, - важно кивнул Сережка. - Он мне так и сказал.
- Кто - он, Сережик? - с удивлением спросила она.
- Тот дядя, у него были красивые крылья, и он сказал, что мама не лежит на асфальте, потому что это плохо. Мама, а разве у дядей бывают крылья? - поинтересовался он.
- У дядей крыльев не бывает, - сквозь слезы, сказала она.
- У этого дяди есть всамделишные крылья. Смотри, что он мне дал! - Сережка разжал кулачок, в котором лежало снежно-белое, трепещущее перо. Оно светилось в темноте и казалось, что даже воздух вокруг становится чище и свежее. Она осторожно прикоснулась к перу кончиками пальцев, оно было шелковистое и очень мягкое, ей казалось, что оно поглаживает ее пальцы в ответ на ее прикосновения.
Она снова прижала к груди сына и, молча, смотрела на быстро светлеющее небо. Инга точно знала, что через несколько лет они с Сережкой вдвоем будут смотреть на яркие, низкие звезды на черно-бархатном южном небе и вдыхать пронзительный, горько-полынный, чабрецово-теплый запах степи.