День как день. Уже по привычке быстро вскочили в шесть утра, пробежали кросс, умылись, побрились, причесались. Всё чин чинарём! Первый час занятий - Уставы. Хорошо! Сиди себе в ленинской комнате и читай свои обязанности. Ну и права, конечно! Сержанты сегодня вообще нас не гоняют. Всё! Курс закончен. Они свою задачу выполнили. Как я понял, один из них возвращается во вторую роту, двое в первую. Есть ещё третья и четвёртая. Только там свой курс молодого бойца. То есть нас с ними разделили ещё в самом начале. Значит, нас распределят по первой и второй ротам. Старший сержант Рябов вроде получше остальных. Какой-то спокойный и даже добродушный. С ним было легче всего общаться. Он из второй роты. Вот бы туда попасть! Всё-таки, один уже более менее знакомый...
После завтрака нас построили в два ряда, как обычно, и зачитали по-фамильно, кто куда направлен. Мне повезло. Вторая рота. Там где старший сержант Рябов. Но вот Колю, друга моего, отправили в первую. Какая досада! Мы капитально сдружились. Ладно, всё равно все рядом. Нам уже сообщили, что первая рота - на первом этаже, вторая - на втором. На третьем уже другая какая-то рота. И все три роты в одном здании. Гена и шустрый Вовик тоже со мной во вторую. Вовик непонятный какой-то, а Гена - свой. Это хорошо! Соловей с нами. Правда, он какой-то холёный весь. Какой-то самовлюблённый. Я с ним пока так и не обрёл общего языка. Но Гена меня ценит. Я ему иногда папироски достаю. Ещё Боря - здоровый как бык, щёки розовые, кровь с молоком. Не то, что я. Хоть я и натренирован, но бледность с лица не сходит. Это последствия ревматизма сердца. Двенадцать лет состоял на учёте в детской больнице. Два укола в неделю в мягкое место, и каждый день комплект таблеток. Я за такой срок почти все эти таблетки наизусть заучил: сульфадимезин, норсульфазол, пирамеин, амидопирин и ещё какая-то гадость была, не помню. Врач-ревматолог, слушая перебои в моём сердце, всё время говорила мне:
- Мы тебя подлечим, но если будешь пить и курить, то до пятидесяти лет не доживёшь!
Вот так, откровенно! Зато, как она же мне говорила, с таким сердцем меня в армию не возьмут. Не излечивается такое полностью. Рубцы остаются, то ли инфарктные, то ли миокардные. Э-э-х, посмотрела бы она сейчас на меня! Экий молодец! А вообще, как подумаю о её словах, как гляну на свою сегодняшнюю жизнь, грустно становится. Ведь всё детство на таблетках и уколах провёл. Меня в спортивные секции не брали, даже на школьных дежурствах вёдра с водой не давали носить. Учительница девчонок заставляла вдвоём таскать это самое ведро, а я лишь пол веничком подметал. А на школьных утренних линейках, проводимых в общем зале, учителя частенько предлагали мне пойти в класс, отсидеться. Настолько бледно я выглядел. Я и сейчас не розовый здоровяк, как Боря, но в армию, однако ж, взяли. Ладно, проехали, как говорится! Бог им всем судья...
Всего четыре омича попали во вторую роту. Мало! Из такой кучи нас будет всего четверо! Остальные из других городов. Я и не знаю их толком-то. Кого-то из омичей в транспортные войска отправили. У них водительские права. Часть людей попала в роту электриков. Наверное, по электрической части будут служить. Вообще, звучит неважно - электрики. Уж лучше - ракетчик или какой-нибудь оператор пусковой установки! Что-нибудь в этом роде. Интересно, кем же всё-таки буду я?
Забрав все наши пожитки, мы вслед за сержантом Рябовым отправились во вторую роту. Оказалось, что это просто этажом выше. Мы были на первом, а моя вторая рота - на втором! Вот здорово, шикарный маршбросок! Здесь, кстати, всё также, практически. На стене висит распорядок дня, напротив - тумбочка дневального. Солдат стоит возле неё. Это и есть дневальный. А вот и дежурный по роте. Сержант. По три полоски на погонах. У Рябова одна, но очень широкая. Он старший сержант! В роте никого не оказалось. Только дежурный и три дневальных. Нас провели в расположение роты, туда, где кровати с тумбочками и наши любимые табуретки. Распределили нас по местам. Здесь почти что нет двухярусных кроватей. Только несколько штук у противоположной стены. Всё расположение разбито длинным проходом на две равные части. Слева два ряда коек и справа так же. Слева в конце двухярусные и справа в конце такие же. Вроде, всё понятно. На курсе молодого бойца было примерно также.
Мы разложили свои вещи по тумбочкам. Здесь у всех есть тапочки. Но ими можно пользоваться только перед сном и после подъёма, чтобы принять соответствующие процедуры. Старший сержант Рябов ушёл. Мы от нечего делать сели на табуретки и стали было делиться впечатлениями. Окна такие же, большие и просторные, лампы дневного света, вдоль всего центрального прохода лежит длиннющий половик. Все кровати идеально заправлены. Точно как у нас! Значит, здесь полный порядок! Это обрадовало.
Но наши едва начавшиеся словопрения неожиданно прервал дежурный сержант:
- Так, хорош сидеть, ну-ка, схватили табуретки и - поправлять расположение!
Вот незадача! Опять табуретки. А самое обидное - только пришли! Ни здрасьте тебе, ни до свиданья! Табуретки в зубы и вперёд! Хоть бы порасспрашивали о чём, что ли! Я прошёлся по своей кровати раз пятнадцать, когда над самым моим ухом раздался окрик:
- Ты что к ней прилип? Это что, девка тебе, что ли? Упал на остальные!
Как это - упал? Я перешёл на другие кровати. Мои коллеги тоже. Решили не дожидаться повторного окрика. И всё-таки за полчаса, что мы бились с этими кроватями, сержант раз пять ещё на нас прикрикнул. Вот, гад! Ведь, горят уже эти проклятые уголки! На кой чёрт их ещё-то набивать? Мне этот сержант сразу не понравился. А по виду ни чем от нас не отличается. Лет девятнадцать, не больше! Короче, за полчаса сражения мы все до единой кровати уходили по несколько раз каждую! Вот это служба, я понимаю! Скорее бы обед, что ли. Уже ладони отваливаются от этой долбёжки. А сержанту до лампочки. Подойдёт, крикнет, и опять к дневальному своему уходит.
Какой-то шум возле дневального. Ого! Человек пятьдесят сразу ввалилось. Часть из них сразу отделилась и к нам. Я думал - знакомиться, а они подбежали чуть ли ни бегом, глянули на нас вскольз, потом схватили из тумбочек мыло, полотенца и также рысью назад, в умывальник. Другая часть подошла к нам не сразу. Начались расспросы: кто, откуда, как фамилии? Спросили, что там новенького, на гражданке, как жизнь? Потом все стали разбредаться по своим углам. Рядом со мной никого не осталось. Часть ушла в середину, часть вообще к противоположной стене, где двухярусные кровати стоят. Смотрю, некоторые, как были в форме и сапогах, - плюх на койки, панамами глаза прикрыли и про всех забыли напрочь. Некоторые, наоборот, ходят по расположению, на нас поглядывают, как будь-то ждут чего-то. А те, кто убежали мыться, смотрю, с быстротой молнии бегут обратно. Им вслед летит команда:
- Рота, поправить расположение!
Ах ты, господи! Да вразуми же ты их! Не успели взять табуретки, слышим:
Это кричат те, кто ходил по казарме и не ложился на кровати. А те, кто под панамами, даже не шелохнулись! Как лежали, так и лежат! И эти не набивают уголки, и те. Солдатики, которые бегом из умывальника примчались, кинулись с табуретками к кроватям с каким-то ожесточением! Ого! Да они порезче нас набивают! Понятно, уголки - это свято! Какой-то маленький солдатик подбежал к моей тумбочке, быстро сунул туда мыло, повесил на дугу кровати полотенце и тоже схватил табуретку. Понеслось! Ещё человек пятнадцать-двадцать к нам добавилось. Оно, конечно, должно быть легче, да только что-то не чувствуется этого облегчения. И что интересно, чем быстрее набиваешь, тем больше на тебя покрикивают. Или это у меня субъективное мнение?
Какой-то нерусский пашет прямо бок о бок вместе со мной. Его кровать рядом. Кто-то ему кричит:
- Абдрахман! Чего спишь? Быстрее, давай, быстрее!
Какой-то хмырь орёт ему прямо в ухо. Вот, гад! Абдрахман, интересное имя, какое-то азиатское. И, вдруг, слышу, вроде как щелчок! Успеваю повернуть голову и вижу - какое-то хамло с мордой обезъяны залепило ладонью крепкую затрещину моему соседу по тумбочке, маленькому солдатику.
- Дедок? Пристарел, что ли? - и ещё раз, теперь уже по уху ладонью. Щелчок аж по всему залу разнёсся. Я инстинктивно почувствовал, что те, кто сейчас пашут, это - "наши". Остальные - не понятно кто. Какой-то тип без ремня, в одной майке и штанах, в тапочках на босу ногу, толстый, но без заметного живота, не торопясь, прогуливался мимо нас. Видимо, шёл к своей кровати, чтобы полежать минут десять. До обеда именно столько осталось.
- Но, но, - развязно протянул он, - полегче, а то вы сейчас молодёжь совсем запугаете. Это он сказал тем уродам, которые на нас кричали как пришибленные. Уроды чуть притихли, но через полминуты опять закаркали. Опять кто-то шлёпнулся на кровать от полученной оплеухи. Что за чёрт? А нам об этом нигде не рассказывали! Как же так? Что, так и будет?
- Рота, строиться на обед!
Слава богу! Свершилось! Честно говоря, я ещё никогда так не жаждал поскорее отправиться на обед. Моё первое знакомство с ротной жизнью показалось мне, мягко говоря, не совсем романтичным. Посмотрим, что же будет далее? Если это - театр, то явно не комедийный!
(продолжение следует)