Елисеев Игорь Александрович. Игорь Елисеев

Елисеев Игорь Александрович : другие произведения.

Игорь Елисеев

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Комментарии: 2, последний от 20/08/2011. © Copyright Елисеев Игорь Александрович (rostelis@ok.ru) Размещен: 24/02/2002, изменен: 17/02/2009. 83k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия		Ваша оценка:

Елисеев Игорь Александрович

* * *

Творить, оставаясь свободным,

Иного не надо поэтам.

Синь Цицзи

Когда и руки свяжут за спиной,

и цепь прикрутят к обручу на шее, -

добудь свободу, и любой ценой.

А что дороже воли и дешевле?

Когда придется жить тебе одной,

и пусто станет в сердце ли,

в душе ли, -

добудь любовь свою любой ценой.

А что любви дороже... и дешевле?

И если голос - лопнувшей струной,

и горлом кровь,

как у певцов издревле, -

ты песню жизни спой любой ценой.

А что дороже жизни... и дешевле?

* * *

О да, я вас люблю!

И все, чему я рад,

И все, о чем молю -

Отсутствие утрат.

Пусть будет тишина

И ласковый покой.

И вся моя вина -

Дотронуться рукой

До вашего чела,

Волос поправить прядь.

Вы были здесь вчера

И будете опять.

Откуда ни возьмись,

Как и язык молитв,

Приходит эта мысль,

Что нас Господь простит.

***

Что думаешь ты, глядя на меня?

Твои глаза затянуты туманом.

В нем тают искры моего огня,

Тебе когда-то бывшего желанным.

Костер потушен. Небо - изо льда.

Теперь тебя холодный ветер студит.

И страшно думать мне, что никогда

Уже любви в твоих глазах не будет.

Сквозь нас промчалось время,

мы - не те,

Себя уже навряд ли мы улучшим.

Судьба твоя на вечной мерзлоте

Стоит, моя же - на песке зыбучем.

Ветряные мельницы

Россия, с тобою ничто не сравнится...

Откуда же это известно мне, впрочем?

Ведь я не бывал за границей ни разу.

И мир для меня - черновая страница,

где черкаю, правлю за строчкою строчку,

за фразою фразу.

Вот снова я выдумал что-то такое,

что кажется мне настоящим шедевром,

фантастикой, непревзойденным

искусством.

Но чувство довольства собой и покоя

в душе попирается более древним

и яростным чувством.

Я снова собою весьма недоволен:

хочу приключений и новых событий,

чтоб ахать на каждом крутом повороте,

по горной тропе пробираться и полем

безбрежным шагать...

Но в безжалостном быте

тону, как в болоте.

Здесь так удивительно жить - до печали,

подобной бурьяну в саду монастырском,

где запил последний в России игумен

и послушники до того одичали,

что стали на волю проситься настырно...

Я тоже безумен.

Так что же мне делать средь этого люда?

Выдумывать жизнь мою снова и снова,

которой, я знаю, не будет вовеки?

Как джина из заткнутого сосуда

не пустит на волю ее Иегова,

не снимет опеки.

Есть множество партий и много религий,

кто спьяну в них лезет, а кто-то и сдуру.

Довольные каждым заумным ответом,

порой надевают их, будто вериги,

и сбросить боятся, чтоб ветром не сдуло,

тем яростным ветром,

что души нам крутит, как лопасти мельниц,

и рыцарским нас увлекает походом.

И кажется мне с каждым годом сильнее

(предавших друзей и любимых изменниц, -

всё помню. Ты помнишь?) -

я был Дон-Кихотом,

а ты - Дульсинеей.

* * *

Неужели ты помнишь меня?

В том, что я для тебя что-то значу,

Есть немного от звездного дня

И от ночи морозной в придачу.

Мне на женщин всегда не везло.

Что в сравнении с ними Аттила!

Только встреча с тобою во зло

Ни мгновения не обратила.

Я тебя ни о чем не молю.

Мои мысли сгорят, как бумага.

Но душевную смуту мою

Только ты обратила во благо.

Я стою на дороге ночной:

Снег искрится и падают звезды.

Может быть, оживу я весной...

Может быть, если только не поздно.

* * *

Я влюбился в березу,

за ее золотою вуалью

нежный взгляд разглядел

одинокой и страстной души,

обрученной давно - еще в детстве -

с невидимой далью,

в беспредельность влекущей

из этой мертвящей глуши.

Если б знала она,

как я верен, и нежен, и чуток,

как я слушать люблю

вместе с ней в предвечерней поре

сквозь осенний туман

голоса пролетающих уток,

стук созревших орехов

о листья у нас во дворе.

Я касаюсь коры -

шелковистого белого платья,

закрываю глаза,

чтоб никто в них не видел печаль,

потому что всю жизнь

от любви буду к ней умирать я,

даже если сорвет

с нее вихрь золотую вуаль.

* * *

А мне Господь сказал: Зачем

тебе все это надо?

Живи покуда, а потом

тебя отправлю в рай.

Ведь все равно не избежишь

ты тленья и распада,

и никогда богатым ты

не будешь - не мечтай.

Конечно, я согласен с Ним.

Ему видней оттуда.

Ему виднее, как мне жить,

что есть, кого любить.

И, чтоб я верой не ослаб,

порой являет чудо.

Живи покуда... Что ж, живу.

Не надо мне грубить.

Я соль Земли, я боль любви.

Хочу не знать предела

мечтам. Хочу, чтоб никогда

Не наступала ночь.

Хочу я в жизни утонуть, -

Она же то и дело,

Как море Мертвое, меня

Выталкивает прочь...

Рева-трава

Любе Протопоповой

Сеется, сеется, сеется

дождь моросящий из туч.

Тот, кто в горах этих селится,

разве всегда невезуч?

Падают спелые яблоки,

глухо о землю стуча.

Серьги - янтарные капельки -

снять не спешит алыча.

Девочка, где твои платьица?

Где твой наряд? Покажись!

Знаю, недешево платится

за повзрослевшую жизнь.

Эти пути каменистые

скоро травой порастут.

Разве ты Дева Пречистая?

Где твой далекий приют?

Если душа обижается,

значит, и ты не права.

Только опять обжигается

грозная рева-трава.

Бог осыпает не манною.

Что же, поглядывай вверх.

Горы дождем и туманами

образ твой скроют навек.

Над бездной

Сижу у самого обрыва,

Внизу раскинулся Мезмай.

Клубятся тучи молчаливо

Над головой, - ну что ж, пускай.

Один я, нет со мною друга,

Попутчика или жены.

Но в нищих странствованьях духа

Они, пожалуй, не нужны.

Не то, что видится глазами,

Я вижу с этой высоты:

Мой дух как бы на кромке замер

Над бездной зла и суеты.

Все эти пихты, сосны, буки

Стоят здесь многие века,

И снизу к ним взлетают звуки,

Которые струит река.

Все эти пропасти, каньоны,

Скалистые края крутизн

Смотрели и во время оно

На человеческую жизнь.

Сменились сотни поколений...

Но так же вертит колесо

Единственный на свете гений,

Придумавший вот это все:

И то, что я поверю в чудо, -

Сизифов камень невесом, -

И то, что я сидеть здесь буду

И размышлять об этом всем.

* * *

Что случилось? Я не знаю.

Ты взглянула на меня,

Словно вдруг звезда шальная

Промелькнула среди дня.

Боже мой, какая спешка

И какая суета!

Может, это все насмешка,

И душа твоя пуста?

Я уже давно не верю

Во взаимную любовь.

Но в тебе мою потерю

Обрести желаю вновь.

Пусть мои объятья грубы -

Оба в них сгорим дотла.

Может, ты напрасно губы

От моих не отвела?

Бунт

Забытый Богом и людьми,

Мир погружен во тьму.

Господь, мой буйный дух уйми,

Покой пошли ему!

Хочу глаза навек закрыть,

Не думать ни о чем,

И в землю свой талант зарыть,

А с ним и щит с мечом.

Обороняться, нападать -

Все это не по мне.

Открыться может благодать

Лишь в полной тишине.

Когда спокойно дышит грудь

И в теле дремлет кровь, -

Прости врагов, друзей забудь,

Не вспоминай любовь.

Но неприкаянность твоя,

Смятение и страсть -

Твой путь, следы от бытия, -

Им не дано пропасть.

Они впечатаны навек

В былого твердый грунт,

Как знак, что был ты - человек,

Поднявший дух на бунт.

Мотив

Смотрю в осенние поля...

Я, как они,

Хотел бы жизнь начать с нуля, -

Все ночи, дни.

Чтоб, от озимых зелена,

Земля моя

Была прекрасна, как весна,

Когда, поя

Все сущее живой водой,

Она во мне

Мотивом радости святой

Звучит и не

Смолкает, - чтобы ни на миг

В моей крови

Мотив печали не возник,

Мотив любви...

Зеркало

Горит под солнцем отраженным

Предновогодний чистый снег

Огнем, как будто отрешенным

От всех былых сует и нег.

О эти зимние одежды

На время умершей земли!

О теплота любимой, где ж ты?

В какой беспамятной дали?

Те звезды, что горят над нами,

В былое канули давно.

Так юности минувшей пламя

В душе моей отражено.

Hostel

Жизнь - как снег в конце зимы,

Тяжело из туч летящий,

Хлипкий, жалостный, ледащий,

Привидением из тьмы

Появляющийся снег -

Ночь, закутанная в саван,

Монастырь, где небеса вам

Стать позволят на ночлег.

* * *

Памяти Ирины Баранчиковой

Но разве жизнь - закономерность?

Что есть в ней и чего в ней нет

Такого, чтоб хранить ей верность,

Дарившей нам и тьму, и свет?

Все так нелепо, так случайно.

С любовью - ненависть в ладу.

Мы все хотим проникнуть в тайну,

Хватая то, что на виду.

В свое не веря пораженье,

С мольбою смотрим в небеса.

О жизнь! Игра воображенья,

Цветные сны и чудеса.

* * *

Я забыт в сердцах, как мертвый,

Словно спутник без орбиты,

Словно послан всеми к черту,

Словно я - сосуд разбитый.

Горе тем, кто верит в чудо,

Кто не видит этой драмы:

Мы приходим ниоткуда

И уходим никуда мы.

Что ж, я тем сильнее верю

В жизненность фантасмагорий,

Хоть кругом одни потери

И одно сплошное горе.

Я не буду больше молод,

Не приду на землю дважды,

Оттого и в сердце голод

И отчаянная жажда.

* * *

С. Заломанину

Зачем на этом берегу

Сидим у тихого прибоя

И смотрим пристально с тобою

На сизую, как море, мгу?

И я тебе опять солгу,

Что удовлетворен судьбою,

Ловя искусанной губою

Волны соленую лузгу.

Зачем нам воля, сила, ум?

Вон - среди бед, больших и малых,

Я слышу только вечный шум

Ветров альпийских в диких скалах

И близких родственников их

О берег бьющих волн морских.

Во Всем

Во всем - и в налетевшем шквале,

И в тихом шорохе листвы,

И в том, что прежде пировали,

И молитесь отныне вы,

И в пролетающих столетьях,

И в неподвижности минут,

Во-первых, во-вторых и в-третьих,

И в том, что любят, верят, ждут,

И в бесконечных глубях неба,

И в безднах вспоротой земли,

Во всем, что жизни не враждебно,

И в крике рвущемся: Или?...

И в том, что так трудна дорога,

И дело есть вам до всего, -

Присутствие живого Бога

И вечной жизни торжество.

* * *

Надоело умным быть,

Стану дураком,

Снова буду водку пить

По утрам тайком,

Буду громко песни петь,

Свой являя пыл,

Хоть мне на ухо медведь

В детстве наступил.

Буду пялиться вовсю

На девиц и дам,

И любить жену свою

С горем пополам.

Душу черту дам в залог,

Приложив стихи,

Твердо веря в то, что Бог

Мне простит грехи.

Жизнь собрав из дат и вех,

Превращенных в дым,

Буду плакать обо всех,

Кто невозвратим.

Ровесницы

Мои ровесницы красивы,

Как много осеней назад,

Как на траве густой - росинки,

Как тронутый морозцем сад.

Они, как память моя, юны,

Вином их душ я напоён,

Они прямы, как будто руны

Среди затейливых письмён.

Мне лгать не надо им. Бесценен

Их дар любой, совет любой.

И с каждым прожитым мгновеньем

Я проникаюсь их судьбой.

Ничто так быстро не проходит,

Как молодость. И лишь они

Напоминают мне про годы

Любви - Господь их сохрани!

* * *

Россия, ты простила им?

А я не помнить их пытаюсь.

Стыдом, как голодом томим,

Надеждою одной питаюсь:

Что через несколько веков

Начнут слагать о нас былины,

О том, что был колосс из глины

Разбит на несколько кусков.

Но твой нетленный дух и впредь

Пребудет в жизни, злом томимой,

Чтоб купиной неопалимой

Над бездной хаоса гореть.

Грешник

Так значит - всё? Всему конец?

И я давно уже мертвец?

И мало ли прожил я, много ль, -

Что видел я? Всего лишь сон.

И до сих пор мне снится он.

И сплю я, словно мертвый Гоголь.

Я жив! Зачем меня хоронят?

Сестра псалмы поет и стонет,

Рыдает показушно брат,

И каждый мне грехи вменяет,

Недобрым словом поминает

За то, что я не харизмат.

Вины моей, быть может, малость

В том, что душа моя металась,

Горела, жаждала тепла

Чужого? Или в том, что в тайной

Вечере, словно гость случайный,

Она участье приняла?

Итог всему - исход летальный.

Но я молчу в исповедальне:

Все ясно Богу, мир же - глух.

Бросайте в яму кости с мясом

И на съеденье душу - массам.

Вам недоступен только дух.

Видеоклип

Забывший ремесло бродяжье,

Я стал усидчив, словно гриб,

Единственною полон жаждой -

Дожить до утренней зари б!

Среди ее фантасмагорий

Увидеть прошлое свое

Как совокупность всех историй,

Преображенных в забытьё.

И в жарком пламени метели,

Прочь вверх тормашками летя,

Смеяться, как на карусели

Хохочет радостно дитя.

Приняв на веру жизнь, я вынес

Из бездн ее и страшных снов

Души наивность и невинность

С жестокой мудростью богов.

* * *

Снежники да ледники -

Забирайте оптом.

Там тропинки нелегки,

Да и нету троп там.

Там лишь скалы да ветра...

Может, вам нужда в них?

Мне ж о них забыть пора

С этих пор и с давних.

Потому что от зверья

Мира там не стало.

Потому что умер я,

Как пчела без жала.

* * *

Как в любви не бывает грядущего,

Так у жизни бессмертия нет.

С перевала заснеженных лет

Я смотрю на вослед мне идущего.

Он ползет, словно плющ, на хребет,

Словно спрятаться хочет от сущего,

Словно хочет меня, его ждущего,

Перегнать в суете из сует.

О лавина! Смети его след,

Разотри в порошок и расплющь его,

Чтоб никто не узнал мой секрет:

.................................................

* * *

Эта грустная жизнь -

этот ветер холодный и сумерки,

Эти сбитые наземь афиши

и сучья акаций,

гул в трубе, словно все домовые

в момент обезумели

Или всем, кого вспомнили плохо,

вдруг стало икаться.

Я покоюсь в гробу бытия

с крышкой, наглухо заколоченной,

И сырая земля голоса не доносит

ко мне даже эхом.

И лежат, как пробитые шины,

надежды мои по обочинам

тех дорог, по которым когда-то

шагал я и ехал.

Повернуться хочу (в тесноте, говорят,

не в обиде мы),

Только сил не хватает,

и нет уже воздуха в легких.

В этом тесном пространстве своем

никому мы не видимы,

И не слышимы также

для близких своих и далеких.

* * *

Этот ветер который год

среди ночи будит меня.

И лежу я всю ночь напролет

в ожидании светлого дня.

Этот ветер свистит вокруг,

разгоняя полночный мрак,

мой надежный, мой верный друг, -

вихрь бушующий и сквозняк.

Он во мне пролетит, как смерч,

взяв порой в попутчики гром.

И не надо ни ламп, ни свеч,

чтоб увидеть в душе погром.

Потому и не спится мне,

потому я и полон дум,

что сияет в полночной мгле

нескончаемый этот шум.

* * *

Благослови, душа моя,

любимую мою.

Она - воды живой струя,

текущая в раю.

Благослови, моя душа,

земные чудеса.

Пусть жизнь моя прошла, спеша,

но - глядя в небеса.

Душа моя, благослови

животных и людей

и чашу, полную любви,

в сердца людские влей.

* * *

Ты где? Куда пропала ты,

Моя печаль, моя злодейка?

В моей душе поет жалейка

Простую песню бересты.

Ты никогда, пока я рос,

Пока я жил в земной юдоли,

Не понимала моей боли,

Не замечала моих слез.

Теперь мой гладок путь, как жаль.

Как просто все - ни ям, ни кочек.

И только слышно, как грохочет

В душе насмешливый рояль.

* * *

Сломя башку, по улице

несемся - вот дела!

И некогда задуматься

о том, что жизнь прошла.

Не устаем сутулиться

у клавиш ЭВМ.

И некогда задуматься,

что Бог к нам глух и нем.

Мы умники и умницы! -

кричим во все концы.

И некогда задуматься

о том, что мы глупцы,

что это место гиблое -

лишь мрак сплошной, - не свет.

И правда - только в Библии:

все - суета сует.

Солнце-береза

Стоит осенняя береза,

как солнце, кроною светясь, -

моя поэзия и проза,

и с жизнью явственная связь.

В ее лучах я вижу ясно

свою минувшую судьбу.

Она была, как ты, прекрасна,

в хрустальном спавшая гробу.

Никто над ней не пролил слезы,

не разбудил ее, увы.

Лишь льется на нее с березы

все так же тихий свет листвы,

на спящую почти полвека,

бесчувственную, в забытьи,

как и раздумья человека

о преходящем бытии.

* * *

Не алгеброй - душою поверяю

гармонию случившейся судьбы

и смерти все былое без борьбы

на вечное хранение вверяю.

Ни аду (Боже, пронеси!), ни раю

(дай, Боже, обрести!) -

услышь мольбы, -

не доверяю, из моей избы,

которая стоит, увы, не с краю,

слежу за тем, как жизнь у вас течет,

на чей - в швейцарских банках -

личный счет

и за какие книги гонорары

вы получаете, - слежу, свой хлеб жуя,

и ничего не жду от бытия,

часов считая легкие удары.

* * *

В стране моей - бардак и хаос,

неразбериха, ералаш,

где, бесконечно чертыхаясь,

ты душу ни за грош продашь.

Ты открываешь карту мира,

не различая в ней ни зги, -

лишь вздыбленный серак Таймыра

все время давит на мозги.

Лишь тропы горные Мезмая

взбираются на белый Фишт,

где, ледоруб в руках сжимая,

слегка усталый, ты стоишь.

Иного ты не видел света,

стремясь к вершинам, жил на дне.

Все замыкается на этой

побитой ржавчиной стране.

Куда идти? Кругом граница.

А ты один на всей земле.

Зачем же вечно торопиться

и путь отыскивать во мгле?

Не лучше ли, дождясь восхода

и восхищаясь без конца,

смотреть, как царствует Природа

над глупой радостью юнца?

Так что ж завидуешь ты, мудрый,

всем, кто беспечен, весел, прост,

всем, пьющим сладостные утра

и ночи падающих звезд?

В тебе осталось хоть немного

той злости, удали, мечты,

любви, надежды, веры в Бога,

которыми был полон ты?

Тебе хотелось бы ответить:

Да! Почему же ты молчишь

и хочешь в будущем приметить

последних дней благую тишь?..

* * *

Не успел оглянуться на прошлое -

я уже дед.

Собирался в грядущее глянуть -

и вот она, старость.

И любви, и надежды, и веры

простыл уже след,

все исчезло, как снег прошлогодний.

Тоска лишь осталась.

Мы уже не увидимся...

Боже, как ты далека!

Кто же мне через сонмы веков

весть, как юность, благую

донесет, словно Марк и Матфей,

Иоанн и Лука?

Ах, как жаль, даже память с собою

забрать не могу я!

Или все-таки стоит с нуля

каждый день начинать?

Потому что (не зря мне дарованы

благость и милость)

я живу не затем, чтоб стихи

о тебе сочинять,

я стихи сочиняю, чтоб жизнь твоя

вечно бы длилась.

* * *

Ни любви, ни богатства, ни славы -

вот и жизни плачевный итог.

Только цепи свободы у ног,

лишь туман перед взором кровавый.

Да, вы были, родимые, правы:

мир безумен, враждебен, жесток.

Словно копья, сквозь кости дорог

прорастают железные травы.

Но прошел я по их остриям,

смысл отбросив, зовущийся здравым,

беззаботной улыбкой светясь,

потому что, раним и упрям,

ни любви, ни богатства, ни славы

я от мира не ждал отродясь.

* * *

С бедами воюющий напрасно

на потеху людям и судьбе,

я товарищ верный всем несчастным,

и, конечно, самому себе.

Славы не приемлющий дешевой,

не тянувший руки к ней в мольбе,

я товарищ всем, кто чист душою,

и, конечно, самому себе.

Душу раздаривший слишком многим,

обижавший их не по злобе,

я товарищ верный одиноким,

друга не нашедший лишь себе.

* * *

В этом мире, как в тире,

ты стреляешь без промаха, злая,

может быть, от избытка

утрат, суеты и лишений.

Я - никчемный стрелок,

потому что все время стреляю,

опасаясь попасть по мишени.

Мы с тобой не равны.

Если встретимся вдруг на дуэли,

ты направишь мне в сердце

полет твоей преданной пули...

Я - глаза опущу,

чтоб не видеть сияющей цели,

руку вскину - и солнце

растает в чернеющем дуле.

Снегурочка

Погоды сошли с ума:

по календарю - зима,

но, вместо снега и льда,

повсюду - одна вода.

А мне вот ничуть не жаль

декабрь, январь, февраль,

которых - на радость всем -

и не было, словно, совсем.

Напомнили мне они

другие зимние дни,

когда трескучий мороз

средь елей и средь берез,

слегка опьянев, со мной

прогуливался под луной,

и ты навстречу мне шла,

исполненная тепла.

Казалось, в мире во всем

лишь мы с тобою вдвоем,

все знающие о тьме,

о смерти, сне и зиме,

о том, что любовь всегда

из снега лепят и льда.

* * *

Я стихи о себе сочиняю,

словно бомбы свинцом начиняю

и готовлю тебе испытания,

словно киллер, эпохою нанятый.

Я стихи о себе сочиняю.

Не могу похвалиться чинами,

должностями, успехами в творчестве,

обращеньем по имени-отчеству.

Я стихи о себе сочиняю,

про тоску по России щенячью

и про долю мою незавидную

песни ей посвящать панихидные.

Я стихи о себе сочиняю,

словно суд над собой учиняю.

Нет прощенья - со всею суровостью

осужденному собственной совестью.

Я стихи о себе сочиняю,

вот - работа моя сволочная,

и любимая, и ненавистная,

как уму недоступная истина.

Voil!

Esto es la vida,

Или с'est la vie.

Никакой обиды,

Никакой любви.

Те же всюду лица,

Тот же их оскал.

Veni, vidi, vici

Или - проиграл.

В душу лезть повадясь,

Хая иль хваля,

Вопросят: Quo vadis?

Или: Qui va la?

Мы верны заботам,

Бродим, как во мгле,

Слыша лишь Verboten!

А не s'il vous plit.

И никак не верим

Среди массы вер:

Tempus edax rerum.

Впрочем, тут Que faire?

В радости и в горе,

Память натрудя,

Лишь Memento mori

Вспомним погодя.

Станет нам утратой

Небо иль земля.

Tertium non datur,

Так что - voil!

* * *

Приходит время - старое лицо

Печально смотрит в зеркало...

Прощайте.

Я ухожу так медленно, с ленцой,

Не умоляя Бога о пощаде.

Нет в мире объяснений ничему.

Sic transit...

Не достичь небесной славы.

Зачем напялил грязную чалму

на христианство Мухаммед лукавый?

Зачем я верю в то, что жизнь проста,

что, стоит нам лишь окунуться в воду,

как обретем пропавшего Христа,

спасение, прощенье и свободу?

Мы говорим ненужные слова,

творим себе никчёмного кумира

и верим, что не жизнь, а смерть права,

и не любовь - вражда царица мира.

Но, может, всё как раз наоборот,

и ничего плохого не бывает?..

Того, кто в мире, много больше Тот,

Кто в нас от сотворенья пребывает.

* * *

Мечта неотделима от печали.

Зачем же мы тогда с тобой мечтали?

Не лучше ли нам радоваться было,

а не глядеть вовнутрь души уныло,

пытаясь Божью истину представить,

не понимая, что она проста ведь:

будь русским ты, арабом иль евреем, -

всем в мире мы

лишь временно владеем,

а вечное для нас непостижимо,

как вечное стремленье пилигрима

заглядывать в неведомые дали.

И слава Богу, мы напрасно ждали,

что кончится когда-то ожиданье

и наши вдруг исполнятся желанья,

не зная, что у жизни нет итога,

пока еще не пройдена дорога.

* * *

Пустое... Ничего не выйдет.

Напрасны все твои потуги.

Никто нас вместе не увидит

и не услышит, кроме вьюги.

Когда она, подобно ведьме,

глядит в окно, стучится в двери,

в действительности кто, ответь мне,

отдаст свое тепло химере?

Там, где простерлось поле мрака,

друг другу нам не быть подмогой.

В отбросах мира, как собака,

я рылся, но нашел немного:

душонок жалкие одежды,

кусок любви заплесневелый,

облизанную жесть надежды

и кость обглоданную веры.

И ты такая же немножко.

Но, подражая светской даме,

скользила тихо, словно кошка,

к помойке, только все задами.

Да, мы равны с тобой отчасти.

Но в мире, где не жди отсрочки,

мы все по-разному несчастны

и счастливы поодиночке.

Трансмутация

Колокола зовут к заутрене,

и суечусь я все поспешней.

Мы изменяемся лишь внутренне,

однако прежние мы внешне.

Не одному лишь Богу - Богово,

и мы того желаем тоже,

хотя понять не можем многого -

нам в клетки новый код заложен.

Вступаю в новую эпоху я,

когда вредна мясная пища,

да только мне все это ....., -

я, как и был, остался нищим.

Устал сражаться и метаться я,

не примирясь с потерей нюха.

Необходима трансмутация

для загнивающего духа.

Все, все мы будем переделаны,

так порешил Вселенский Разум.

И действовать должны умело мы,

к его прислушиваясь фразам,

иначе не избегнем гибели...

Но до чего же все знакомо,

как будто начитался Библии -

все те ж угрозы и законы.

Опять попы мозги запудрили.

Покайся! - вновь вопит их челядь.

Колокола звонят к заутрене,

а мне уже пора вечерять.

На перевале

Немолчная мелодия высот,

их чистота и аромат их снега...

Зачем читать о голоде у Брэгга?

Он столько лет уже меня гнетет.

На свете есть такая тишина,

когда весь мир вмещается в сознанье,

становится тобою мирозданье,

и ты в нем растворяешься сполна.

И вот тогда, издав счастливый вздох,

на время распростившийся с юдолью,

ты обретаешь истинную волю.

Чем ближе к небу, тем нам ближе Бог.

* * *

Я проглядел твои глаза,

в которых ночь горит печалью

звезд, еле видимых за далью

души исплакавшейся, за

горизонтом давних снов,

за дымкою воспоминаний.

Ни поздний опыт мой, ни ранний

не пригодился. Мир не нов.

Мир повторим, как я и ты,

как наши слезы и улыбки,

безумства, страхи и ошибки

и зов бездонной пустоты,

в которой - за слезой слеза -

мы растворяемся на время,

куда и я смотрел со всеми

и проглядел твои глаза.

Стихи сестре

А теперь пребывают сии три:

вера, надежда, любовь;

но любовь из них больше.

(1 Кор. 13:13)

Сестра, ты воскресила вновь

во мне умершую любовь

душой, как луч, светившейся.

Ты за меня молилась так,

что постепенно таял мрак,

в судьбе моей ютившийся.

Когда ты смотришь на меня,

твои глаза полны огня -

не из него ли сотканы

миры? И, вставший из руин,

мой дух, как некий исполин,

вновь тянется за звездами.

Я так люблю тебя, сестра,

что и со смертного одра

скажу тебе с надеждою:

О прошлом больше не скорбя,

я сохраняю для тебя

любовь мою нездешнюю.

Нет места в этой жизни ей

среди обманов и скорбей, -

найти ли кару большую?

Но там, где наш бессилен враг,

поднимем, как победный стяг,

любовь во славу Божию.

Не забывай меня, сестра.

Мы знаем: это не игра -

противоборство демонам.

Все это вправду и всерьез,

и мы скрывать не станем слёз

в своём приюте временном.

Они - свидетельство того,

что вечно с нами Божество,

что мы не в одиночестве!

Отец и Сын и Дух Святой

любовь дарует нам с тобой, -

ей воздаю я почести.

Сестра, ты, может быть, права.

Мы - два столь умных существа,

что, миром мазаны одним,

навряд ли глупость совершим.

Теперь нам праведность - удел,

и пламя наших душ и тел,

соприкоснувшись на мгновенье,

взметнулось и упало тенью.

И вот - стою над ней и плачу,

что не могло и быть иначе,

когда свободой, Богом данной,

мы, словно бы небесной манной,

насытиться не захотели.

Сестра, признайся, неужели

тебе не виден яркий свет,

хранимый мною столько лет?

Он твоему огню сродни,

возьми его и сохрани,

чтоб мог ещё сильней сиять

твой дух. А я усну опять,

укрывшись тьмою с головой,

чтоб не тревожить образ твой,

по-прежнему в душе хранимый -

такой желанный и любимый.

ноябрь, 96

Прости, сестра, я дерзок потому,

что надоело мне глядеть во тьму

глазами, воспалёнными от пьянства,

надеясь отыскать хоть малый свет

в лишённом всяких благостных примет

любви моей немыслимом пространстве.

Я удивлён - глаза мои круглы -

не потому, что вдруг сверкнул из тьмы,

поистине, казалось, непроглядной,

почти неразличимый огонёк, -

о, нет, мне просто было невдомёк,

что жизни быть не вечно безотрадной.

Как от воды текущей, от огня

пылающего - мысли отстраня, -

не оторвать восторженного взгляда,

так от тебя мне глаз не отвести, -

и лишь за это я прошу: Прости! -

смирение выказывать мне надо.

Но, ближнего всем сердцем возлюбя,

мне незачем обманывать себя, -

твоей души ещё не знал я ближе.

И будет ли считать Господь за грех,

что ты мне оказалась ближе всех

и что в твоей душе свою я вижу?

Да, знаю я, что многого хотел

и что отныне будет мой удел -

ловить твой взгляд рассеянный украдкой

и слушать, вдруг дыханье затаив,

в душе псалма божественный мотив,

оставшегося, как и ты, загадкой.

ноябрь, 96

4. Пилигрим

Странник! - Это слово

Станет именем моим.

Басё

И слово странник станет именем моим...

Не так ли говорил когда-то Мунэфуса?

Но, как вершины белые Эльбруса,

предел моей мечты уже недостижим.

Да, молодость окончена... И мне пора

изгнать из сердца прочь тревожащие грёзы.

Но на глазах моих ты видишь эти слёзы

не потому, любимая сестра,

что я печали полон... Ты поймёшь,

о чуткая, о нежная, ту светлую тревогу,

когда на языках иных молюсь я Богу, -

приходиться скрывать и мысли от святош.

Сестра, сестра, и всё же я хочу рискнуть

бежать от сонных чувств и от трудов рутинных...

В твоих глазах - в далёких Палестинах -

воздвигнут храм Любви, куда лежит мой путь.

ноябрь, 96

Надели меня разумом, Боже,

ибо снова запутался я.

Вот - боялся влюбиться, и всё же

не прошла меня чаша сия.

Знаю я, чем грозит это зелье:

ясный ум, безмятежный покой,

бесшабашное это веселье

я отброшу своей же рукой.

Буду снова вздыхать беспричинно

и стихи сочинять ни о чём.

И во мне затаится кручина,

как разбойник во мраке ночном.

Впрочем, всё в Твоей власти, Всевышний.

Если хочешь - уйду в монастырь.

Только кто же, скажи, третий лишний?

Не она ли, не я ли, не Ты ль?

Я люблю её, Господи святый,

и за это готов отвечать.

Никуда не уйти от расплаты,

никогда не свести мне печать,

что на сердце оттиснула слово,--

жгуче нет - наказанье готовь! -

чтобы снова, и снова, и снова

жгло меня это слово - любовь.

ноябрь, 96

Отдай этот лук тому, у кого отняла.

Оставь для подруг амурные эти дела.

В прочем, стреляй! Всё равно у тебя не получится -

ведь ты же не лучница.

Посланница силы Господней,

осенний рассвет, иммортель, -

тебя я приветствую сотней

лет, погружённых в купель.

Мы все на земле пилигримы,

кто - век, кто - минуту, кто - час.

О, если бы только могли мы

прожить свои годы, лучась

великою радостью веры, надежды, покоя любви!

Тогда бы исчезли химеры,

живущие в нашей крови,

в рассудке, больном и горячем,

в тоске, что таится в глазах...

Куда же мы спрячем

мучительный страх

того, что видны наши чувства чужим?

Но этот колодец неисчерпаем,

незасыпаем, неуничтожим...

Зачем же мы новый копаем?

Не будет, я знаю, воды в нём живой.

Тебе не бывать моею женой.

декабрь, 96

Не бойся на меня смотреть,

сестра моя во Иисусе.

В моих глазах не видно грусти,

молись, чтоб не было и впредь.

Господь велик, а мы малы.

Сюда пришедшие гостями,

сражаемся мы со страстями

вином и с помощью иглы.

Есть путь - извилист, узок, крут,

где многие сломали шеи,

и он ведёт из Иудеи

на самый праведнейший суд.

Я думал, кончилась борьба

с лукавым, злым и подлым духом.

Я Бога звал, но Он и ухом

не вёл - и вот моя мольба

к тебе: Прошу тебя, ответь

на взгляд мой нежности и страсти

и, не скрывая больше счастья,

не бойся на меня смотреть.

декабрь, 96

Ты руку подаешь, но не для поцелуя,

ты небу раскрываешь объятия - не мне.

Ну, что же! Слава Богу, осанна, аллилуйя!

Теперь печаль свою не утоплю в вине.

Теперь я буду трезв, наивен, как младенец,

заглядывая вглубь сияющих зрачков.

И никуда уже я от тебя не денусь,

как полночь летняя от пения сверчков.

Вот - сердце. Для чего оно стучит впустую?

Мой дух рождён тобой и снова втоптан в прах.

Но там, где нет тебя, смертельно я тоскую,

и снова вкус вина я чую на губах.

январь, 97

Молюсь молитвой покаяния

за все греховные деяния,

что совершили мы когда-то.

Но чья душа в том виновата?

О милая! Я ждал такую!

Но не хочу твою тоску я

к моей тоске в подруги брать...

Ты чуешь Божью благодать?

Я сломлен был. Теперь я - в духе.

И все плевки и оплеухи,

которые я получал -

началом стали всех начал,

моим прощением в итоге.

И вот я на твоём пороге

молюсь молитвой покаяния

за наши грешные деяния.

январь, 97

Ты к нашему Отцу ушла, сестра...

Моя душа одна осталась в мире,

где некогда подумать о кумире,

тем более создать его... Пестра

картина жизни. Нет таких минут,

когда бы мы задумались о вечном...

В существованье нашем скоротечном,

чахоточном - то пряник нам, то кнут

пытаются всучить учителя,

чтоб нас, как будто реку, разделя

на два потока, - укротить, загнать

туда, где только тишь да благодать, -

и снова нас соединить потом.

Но лучше и не думать нам о том...

январь, 97

Я тебе напишу простые стихи о себе,

о том, как холодный ветер воет в трубе,

из которой душа моя рвётся, чтобы смешаться с метелью

и покончить навеки со всей этой - блин! - канителью...

Нет... Совсем не об этом хотел бы тебе написать я,

а о том, что, хоть я и забыл даже слово объятья -

я не мёртв: и душою, и плотью порою страдаю

и не очень спешу на тропинку, ведущую к раю.

Поплутаю ещё, постучусь-ка в те двери и в эти,

да, видать, в одиночестве жить доведётся на свете...

А зима потихоньку идёт к своему окончанью,

и становится трудно хранить в этом доме молчанье,

и поэтому к Богу я вновь обращаюсь в мольбе,

и простые стихи написать я пытаюсь тебе.

февраль, 97

Души, души! - быть вам сёстрами,

Не любовницами - вам!

М. Цветаева

Теперь скажу уверенно,

что ты навек потеряна.

Твоя душа в другой дали,

моя - всё так же у земли,

как будто бабочка, порхает.

А мир вокруг благоухает, -

опять весна; трава примятая

едва заметно пахнет мятою.

И мартовский холодный ветер

страдает, словно юный Вертер,

мечтая всех вокруг согреть.

А ты - ты оживишь ли впредь

души засохшую смоковницу?

Забудешь ли во мне того,

кто, обретая Божество,

в тебе хотел найти любовницу?

март, 97

Нет искупленному преград,

перед ним открывается вечность.

И архангел у райских врат

прочь отгонит любую нечисть,

увязавшуюся за ним.

Божий воин непобедим!

Вот и я, уже много лет

путь во тьме отыскать пытаясь,

наконец-то увидел свет

мне открывшихся Божьих таинств

и ненужность, увы, постиг

всех прочитанных мною книг.

Я от древа познанья вкусил,

знал удачи норов капризный.

И теперь вот исполнен сил,

чтоб вкусить от дерева жизни,

ибо мой возрождённый дух

к сатанинским соблазнам глух.

И когда наступит пора

мне уйти в Небесное Царство,

вспомню я о тебе, сестра,

позабыв земные мытарства,

из которых мой дух возрос

до молитвенных светлых слёз.

апрель, 97

* * *

Уже так поздно!

И мне опять

под небом звёздным

так сладко спать.

Но в мозг с упорством

стучится высь,

я слышу: Бодрствуй,

не спи, молись!

И перехожим

каликой тьмы

под небом Божьим

пою псалмы.

Дышать уж нечем...

Всей жизни суть -

под небом вечным

навек уснуть.

декабрь, 97

* * *

Какая скука в этом мире,

где ясно всё до мелочей,

где, словно бы в чужой квартире,

всё - не твоё, и ты - ничей!

Какая дикая свобода!

Живи, как хочешь, и умри.

Пусть сгинут в бездне небосвода

все лживые поводыри.

Там, где сплошное бездорожье

и человечьих нету лиц,

вовсю лицо сияет Божье

и небо - небо без границ.

Где тайна всё вокруг пронзает,

как будто молния - дубы,

и ты - единственный хозяин

своей души, свой судьбы.

Проповедник

Как ни трудись, как спину ни горбь,

есть лишь одно - мировая скорбь.

Как ни смотри с надеждою вдаль,

есть лишь одно - мировая печаль.

Молча твердят былые века:

Есть лишь одно - мировая тоска.

февраль, 92

Покаяние

Ещё с младенческой поры

я думал думу святотатца:

Я вашей не приму игры.

Пусть всё летит в тартарары -

самим собою бы остаться!

И, в жизнь пускаясь, как в запой,

я оставался непохожим

и, ненавидимый толпой

за то, что шёл своей тропой,

ни в чём не каялся прохожим.

Так, распевающий не в лад,

забыв о всех ошибках прежних,

идёт туда, где райский сад,

не разделивший чувства стад

и нераскаявшийся грешник.

сентябрь, 92

ЗАПОЙ

Как чувственны мы, как жаждем упоения жизнью,

как тянет нас к непрестанному хмелю, к запою,

как скучны нам будни и планомерный труд!

И. Бунин

* * *

Если приходит усталость тела,

мы отдохнуть мечтаем в тиши,

от повседневной уйти суеты,

в сон погрузиться, в мир пустоты,

в мир, у которого нет предела, -

словно уйдя в добровольную ссылку...

Или откупориваем бутылку,

если приходит усталость души.

* * *

Зевая и по темени скребя,

я просыпаюсь, приходя в себя.

И, словно через мутное стекло,

гляжу непонимающе вокруг:

туманом белый свет заволокло,

как будто прилетела птица Рух

и сказка превратилась тут же в быль.

Не джин ли выпил всю мою бутыль?

* * *

Но я уже пришёл в себя, а там -

сплошной развал, разлад и тарарам.

Не уцелело ничего почти,

повсюду боль и грязь - одно похмелье.

И лишь осенних листьев конфетти

напоминает о былом веселье,

которое душе давным-давно

дарило даже кислое вино.

Беспечные, наивные года!

Не возвратитесь вы уже сюда

набитой, но забытою тропой

с тем чувством опьяненья и восторга,

которое похоже на запой,

но - пропито, растрачено, истёрто,

раздарено не знающим цены

той жизни, для которой рождены.

Так начиналось... Красочен и щедр,

луч солнца вырывался вдруг из недр

наполненного счастьем бытия,

в котором места мысли изречённой

нет, не было, не будет; так, струя

под черепом поток ума, учёный

взрывается открытиями вдруг,

души, ума и сердца ширя круг.

И наполнялся мир вокруг меня

игрою вечной мрака и огня

и звуками немолчными всего

извечно существующего в мире,

поскольку то лишь немо, что мертво,

а мёртвое подобно дырке в сыре.

И я, попавший в этих звуков сеть,

уже не мог от радости не петь.

Но что такое песня без вина?

Она уму и сердцу не слышна.

И вот, сперва сквозь призму хрусталя,

стекла простого, тонкого фарфора,

летела вверх тормашками земля

среди мелодий пламенного вздора,

пока не понял я натурой всей:

чем тише голос чувств, тем он слышней.

О, светом опьяняющий рассвет!

В него влюблён я с отроческих лет,

влюблён в тепло, что дарит нам весна,

в движения луча сквозь щели ставней,

как будто чашу, полную вина,

я в руки брал и увлажнял уста в ней, -

и терпкий вкус восторженности той

я ощущаю всё ещё порой.

Я чувствую всем существом его

великое, благое торжество

над горечью свершившихся невзгод,

несбывшихся надежд, любви - как вздора,

которые меня из года в год

преследовали, как ищейки вора, -

но у кого и что мне было красть,

коль честь продажна и порочна страсть?

Увы, что было - поросло быльём;

теперь мы, друг, скорей всего, нальём

не радость, а забвенье и печаль,

не смех весёлый - горестные слёзы

в чуть замутнённый наших душ хрусталь

и выпьем это в качестве наркоза;

ничто другое не снимает боль

прошедшего едва не всю юдоль.

Так кончилось... Постойте-ка, ещё

одно: здесь говорилось так, общо

для тех мозгов, которые больны

запором, им стихи - как будто клизма

(не всем - иные, право, хоть бы хны,

избавлен разум их от катаклизма), -

лишь надави немного, и само

их размышлений потечёт дерьмо.

Я видел много раз, как мельтешат

их мысли наподобие мышат, -

бессмысленность, нелепость, ерунда, -

всю душу изгрызут. Что ж, им не свято.

Иль выбросят её, как из гнезда

выбрасывают яйца кукушата.

Ну ладно, друг... Не будем портить кровь.

Давай-ка лучше выпьем - за любовь.

* * *

Пойдём к истоку, к роднику, к верховью

реки, что называется любовью,

ног не жалея, времени и сил,

туда, туда, к земле обетованной,

что сплошь занесена небесной манной,

где я блаженства райского вкусил.

Туда нелегок путь воспоминаний,

к тому ж под ношей опыта и знаний,

что заставляют повернуть назад,

твердя, что в этом - никакого толку,

как и в траве отыскивать иголку.

Но глупости всегда я делать рад.

Куда поток стремится? Неизвестно?

Но оглянись - и будешь втянут бездной,

и погрузишься в гибельный Мальстрём, -

и, все предосторожности развея,

не стань подобьем глупого Орфея.

Всё потеряешь этаким путём.

И, как медведь, восставший из берлоги,

водовороты, омуты, пороги,

сугробы и завалы обходя,

бреду, надеясь овладеть утратой,

с моей душой случившейся когда-то,

ещё надеясь, Боже мой! - хотя,

желания свои переупрямя,

с их теплотой расстался я, - так пламя

вовсю в ночи пылавшего костра

поутру лишь мерцает еле-еле

на углях, - так дни юности сгорели

совсем недавно, только что, вчера.

Но до чего же ярок перед взором

тот пир души и плоти, на котором

растрачивал я молодости пыл,

на Божий мир не в силах надивиться,

и каждая смазливая девица

могла сказать, что я её любил.

Да, я любил всех вместе, без разбору,

но мне, видать, любовь была не впору,

просторна, словно день, как ночь - тесна.

Но голову кружила, закипая,

бурля, бушуя, юность удалая,

как будто перебравшая вина.

Таким безумцем больше я не стану

и не склонюсь к девическому стану, -

я вижу лишь цветы седых кудрей.

Но я люблю их, как моё былое,

которое врачует, как алоэ,

и красотою радует своей...

Ах, я сейчас напился бы - не с горя,

не с радости, а так... поскольку, споря

с самим собою, сбился я с пути

и не родник я под ногами вижу,

а смрадную болотистую жижу, -

вот чёрт попутал!.. Господи, прости!

Но ладно уж, пристроюсь тут, на кочке,

о первой вспомню и последней дочке,

про все незавершённые дела,

что вызваны боязнью или ленью,

и тяжкую себе назначу пеню -

бутылку водки выпить из горла.

Давно во мне смешались, как в сосуде,

запой и упоение. Я груди

стеклянные нетрезвою рукой

сжимал, не правды - нежности взыскуя,

в которой мог бы утопить тоску я

и обрести ненужный мне покой.

И вот стою один, - один, хоть режьте! -

жалея о несбывшейся надежде,

о вере испоганенной скорбя,

любви отбросив ржавую подкову, -

напрасно чтил я заповедь Христову

и ближнего любил я, как себя.

И всё-таки, хоть и завяз в трясине

отчаянья, вновь улыбаюсь ныне,

как прежде, не показывая слёз,

чтоб люди никогда не замечали,

что сердце моё в доме у печали

и мудрости в нём горькой - полный воз.

Скажи, мой друг, тебе ли не знакомо

прославленное имя астронома,

который переплавил в рубаи

восторженность, печаль свою и мудрость?

Давай же на улыбки сменим хмурость,

бокалы вновь опустошив свои.

* * *

Правду сердца своего не щади.

Даже если грозит сатана,

поступай, как поступает Рушди.

Между миром и тобою - стена.

Ты фанатиками приговорён

жить без мыслей, чувств и вина,

потому что Всевышнего трон

закачается от стольких свобод, -

будешь слизывать кровь с икон,

если ненависть толпы не убьёт.

Сон, и ночь, и зима, и смерть...

Дни-снежинки прессуются в лёд,

превращаясь в холодную твердь,

под которой ты будешь спать.

Что хмельная тебе круговерть?

Всё равно не пройти опять

по дороге души своей,

самых первых стихов тетрадь

не открыть, потому что в ней

юность сладостная жива

величавей всех эпопей,

но тебе на неё права

предъявлять уже поздно. Ты

составляешь теперь слова,

словно листья, траву, цветы

(о печальный гербарий твой!).

В нём надежды, любовь, мечты -

всё бестрепетно, всё мертво.

Что же, праздник окончен? Нет,

просто в зрелости озорство

получило иной сюжет.

Из бесчисленных троп судьбы

на одной лишь виден твой след,

очень слабый, да, но слабы

и все прочие, что вокруг.

Ты ничем их не лучше был

и, конечно, не хуже, друг.

Наливай же, на этот раз -

чтоб исчез, наконец, испуг

перед тем, что царит маразм

в грановитых дворцах страны;

перед тем, кто в грехе погряз

под водительством сатаны

(о, нам ведом сивушный дух

и вина, что им рождены!);

перед тем, кто к истине глух

и, тем более, к доброте.

Кто вина не выносит на нюх,

подозрителен мне, как те,

что просохнуть не могут на миг

(даже ты, мой брат во Христе);

кто лишь пьёт, не читая книг,

упражняя в ругани свой

баснословно грязный язык,

кто с рождения головой

наделён, чтобы только есть,

а не мыслить... И таковой

жизни жду я благую весть?

И откуда придёт она?

Может быть, она рядом, здесь,

где стоит бутылка вина?

* * *

Жизнь проходит с грехом пополам.

Неужели она - только бред,

куча скучных комедий и драм,

от которых пропал и след?

Надоел мне этот бедлам,

где кумиров и правых нет.

И теперь я Людмилу Плетт

открываю по вечерам.

Это самый долгий запой,

из него мне уже не выйти.

И с молящеюся толпой

проникаю я в суть событий,

постигая страданий суть.

Боже, Ты хоть меня не забудь!

Ты услышь мой нескладный лепет.

Верю я, что Ты умолим,

и душой ощущаю трепет

перед вечным словом Твоим,

что меня тормошит и треплет

и стирает с души, как грим,

выраженье тоски, и лепит

жизнь мою, и несёт, как дым,

в непонятную вечность, в благо

рядом с Господом пребывать, -

не Иуда, не Брут, не Яго,

не разбойник, не вор, не тать

был я прежде. Чего ж бояться?

Не оваций же для паяца?

Я теперь возношу молитвы

и хвалу, забыв о себе,

для Того, Кто вышел из битвы

победителем. Но в мольбе,

той, где слово - острее бритвы -

режет борозду на губе,

вам едва ли услышать ритмы

страха - в жалобе и хвальбе.

Поглядевший назад случайно,

на оставленный духом след,

я приблизился ныне к тайне

нам отмеренных Богом лет

и постиг Его благородство,

в святость выведшего юродство.

Где же мой атеизм? Куда же

подевался запал тех лет,

когда я доказывал в раже,

что ни Бога, ни чёрта нет?

Когда я при любой пропаже

и находке - давал обет

оставаться спокойным даже

в самой суетной из сует.

Бог меня надоумил всё же

обратиться к Нему лицом

и забыть все хамские рожи,

что обвили тугим кольцом

моё сердце, подобно Змею, -

се, я новую жизнь имею.

Окроплённый Господней кровью,

духом я возрастаю в Нём,

переполненный к вам любовью,

словно чаша - густым вином.

Ну, так пейте же на здоровье

тёмной ночью и ясным днём, -

всё равно, не ведя и бровью,

предадите меня потом.

Так написано в книге судеб,

так предсказано с давних пор.

Только Бог нас потом рассудит.

Но слова мои - не укор.

Потому гнев и вражда,

как известно - путь в никуда.

Это знал ещё Мартин Лютер.

Только мы, не сочтя за грех,

превратили себя в компьютер,

программируя свой успех.

Мир огромен и неуютен,

тяжело в нём порой для всех,

если в поиске - абсолютен

путь к спасенью, полный помех.

И, по узкой тропе шагая -

справа - бездна, слева - скала, -

я совсем позабыл, какая

надо мною нависла мгла,

и в святого едва не вырос,

да в программе завёлся вирус.

Ну и что? Это разве горе?..

Без бутылки не разберёшь,

чем полезною будет вскоре

вера, чем этот мир хорош?

Вспомни в числах о Пифагоре,

если Книгу в руки берёшь,

и среди библейских историй

никакую не ставь ни в грош.

Ибо всё - суета, а истин

в мире столько, сколько людей.

Если даже сердца очистим

от смердящих грехом идей, -

может телом смутиться разум

и соблазн в нём вселиться глазом.

Так и тянет опять в запой,

в бесконечный праздник, веселье,

в радость - снова с друзей толпой

юных лет ощутить похмелье.

Жизнь моя, песню счастья спой!

Пей любовь и весну, как зелье!

Прежде ты не была скупой,

дней жемчужное ожерелье

рассыпая на счастье тем,

кто лишён был таких сокровищ...

Всё забыл я... И веру ем,

как сырой, но полезный овощ.

И к тому же не вижу смысла

вспоминать имена и числа.

Кровь Господня течёт во мне,

ощутить отныне могу я,

что горю в Благодатном Огне

и читаю в нём весть благую.

Вот - расцвёл мой сад по весне.

Жизнь, как травы, встаёт, ликуя.

Я хотел бы жить в той стране,

где всегда звучит аллилуйя.

И не прав был философ - жив

Бог, не умер. К Нему возденем

руки, смерти себя лишив

покаянием и крещеньем!

Жизнь прошедшая - только вздох.

В сердце - радость, любовь и Бог.

Комментарии: 2, последний от 20/08/2011.
Размещен: 24/02/2002, изменен: 17/02/2009. 83k. Статистика.
Сборник стихов: Поэзия

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"