Элмор Эмбер : другие произведения.

Тот, кого любит удача

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Eго предали все, кто только мог предать. Вчерашний главарь шайки малолетних воришек Сенька Любимчик попал за решётку за преступление, которого не совершал. Но когда, казалось, ниже падать уже некуда, появился загадочный незнакомец, готовый помочь свергнутому королю взойти на трон из костей его врагов. Друг?.. наивно было бы на это рассчитывать... На изнанке мира, скрытой от глаз добропорядочных граждан, нет ни правды, ни надежды. Здесь покупают и продают людей. Играют с людьми. Повелевают живыми марионетками те, кому нет места в человеческом стаде.
  1
  "Моё погоняло - Любимчик. Запомни. Если будут задирать, просто говори: "Я брат Сеньки Любимчика", и тебя никто не тронет" - это последнее, что Ромка слышал от Семёна, перед тем как тот ушёл навсегда. Говорили, был суд - но Ромка на него не ходил. Говорили, Ракушкин-старший получил по заслугам. Говорили, иначе и быть не могло - кем ещё мог вырасти сын алкоголички?.. Говорили-говорили-говорили, болтали без умолку, будто других тем и нет вовсе. В каждой клетушке многоквартирного муравейника: "Слыхали? Сенька Ракушкин вор!". Ромка зажимал уши, проходя мимо бабок у подъезда, а те с восторгом падальщиков плевались ядом ему в спину: "Из этого тоже ничего хорошего не выйдет!".
  "Лучше бы ты умер, - скрипя зубами от бессильной злости и обиды, бормотал Ромка, - Тогда я бы помнил тебя всю жизнь таким, каким знал - а тот, чьё имя треплют злые языки, не ты, не мой брат!"
  Тот Сенька, который, сам ещё будучи ребёнком, закрывал собой малыша-братика от кулаков потерявшей человеческий облик пьяной матери. Тот, который приносил в сочельник яблоки и орехи, а иногда даже конфеты - вот уж счастье-то! И тогда праздник становился по-настоящему праздником, а мальчики тихо-тихо, чтобы не разбудить родительницу, поглощали наперегонки столь редкие, и оттого потрясающе вкусные угощения. Тот Сенька, который одной только фразой "не реви, я разрулю" мог прогнать любую тревогу и заставить поверить, что всё будет хорошо. Вера в старших братьев всегда незыблема, пока ты мал. А потом подрастёшь немного и начинаешь понимать - рядом с тобой был человек, о котором ты ничего, ну ничегошеньки не знал.
  Вор. Несложно было догадаться - иначе откуда бы взялись у семнадцатилетнего пацана деньги на модные шмотки, собственный мопед и слегка поцарапанный (кажется, бэушный - впрочем, возможно и краденный), но всё же весьма недешёвый нетбук... Что Сенька Ракушкин промышлял чем-то незаконным, было ясно как день: слишком дерзкий взгляд, слишком нахальный, бешеный, лихой - так смотрит волчонок, стащивший со двора и сожравший пару-тройку цыплят. "Почему у меня пасть в крови и в перьях? Зачем спрашивать, если сами знаете?.. А надумаете покарать, сперва догоните!". Что Любимчик вор, было написано прямо на его ухмыляющемся лице, ещё по-детски нежном - но вместе с тем, в шалых глазах уже явственно читалось нечто неуловимо взрослое, жёсткое. Все видели это - только не Ромка. Для Ромки Семён был совершенством, как и положено старшему брату.
  Почти год прошёл. Мадам Ракушкина по-прежнему скора на расправу. Пока Сенька был дома, она хоть за нож не хваталась, а теперь только уворачивайся от маменьки, охваченной припадком беспричинной ярости. "Ты не мой Ромка, уходи!" - так встречает мальчика обезумевшая алкоголичка каждый день со школы. Летом хорошо, летом можно посидеть во дворе, пока родительница не отключится. Но на календаре поздняя осень, с неба срывается дождь пополам со снегом, а в рваных кедах хлюпает вода.
  Мерзко. Грустно. Один. На целом свете один - так чувствовал себя мальчик в этот момент, в нерешительности замерев у подъезда. Подниматься в квартиру отчаянно не хотелось. Но и мёрзнуть в продуваемом всеми ветрами дворе тоже...
  - Рома? - окликнул мальчика незнакомый мягкий голос, - ты Рома Ракушкин, брат Любимчика? - из арки выступил высокий мужчина, и, не дожидаясь ответа, продолжил, - я не мог ошибиться, вы очень похожи.
  - Не знаю никого с таким погонялом, - буркнул Рома, пряча поглубже в карманы озябшие руки, - а мой брат - Сенька, и он умер.
  Изучающий взгляд незнакомца, неприятный, цепкий, казалось, ощупывает зябко ссутулившуюся под порывами ветра фигурку. Вроде благообразный такой дядька, солидный - а что-то есть в нём неуловимо неприятное, даже пугающее.
  Порочное - сказал бы кто-либо постарше и поопытнее Ромки. Но двенадцатилетнему Ракушкину это слово было ещё неизвестно.
  - Меня зовут Боб. И я пришёл по поручению Любимчика.
  Длинные, выбеленные до бесцветности волосы. Одет в пижонское, напоказ дорогое пальто с меховым воротником. На шее - шарф, так плотно охватывающий горло незнакомца, что, кажется, тот вот-вот начнёт задыхаться.
  - Мой брат ничего не мог поручить вам, так как он умер, - отчеканил Ромка, пытаясь придать своему голосу как можно больше твёрдости. Вышло плохо. Тяжело выглядеть грозным, когда дрожишь от холода. Нужно уходить, пусть даже домой, не дожидаясь, пока этот странный тип начнёт глумиться над Сенькой... как все.
  - Постой-ка, - холодные пальцы поймали уже уходящего мальчика за запястье, - это правда. Твой брат незадолго до того, как попасть в опалу, приказал мне присматривать за тобой - и если у тебя случатся неприятности, помочь, - цепкий взгляд серо-голубых глаз за стёклышками очков сделался приторно-масляным, - А ты милый. Такой же, как Любимчик.
  - Нет у меня никаких неприятностей! - Ромка вырвал руку и побежал вверх по лестнице. Человек, назвавшийся Бобом, пугал его, до паники пугал. Нет, он не мог быть другом Сеньки! Брат не стал бы просить ни о чём этого человека!
  - Ромка, стой! - донеслось снизу, но тут же Боб каким-то фантастическим образом оказался рядом с мальчиком и снова поймал его - на этот раз за плечи, крепко вцепившись в них костлявыми пальцами, - Видишь ли... это ты думаешь, что у тебя нет проблем. Так вот, я пришёл сообщить: теперь их у тебя просто по горло.
  
  2
  - Угрожаете? - Ромка вывернулся из захвата и отскочил к стене, - Не надо меня пугать, я пуганый. Уже раз пять до вас приходили спрашивать о Сеньке - так вот нет его! И не будет! И я к его делам никакого отношения не имею!
  Глухой смешок в полумраке подъезда прозвучал страшно, почти жутко. Кажется, Боб не намерен так просто оставить мальчика в покое:
  - Глупый ребёнок... Любимчик наверняка даже в твоём возрасте был посообразительнее, - снова молниеносное движение, и Ромка крепко прижат к стене, едва доставая носочками до пола, - Слушай внимательно, чтобы потом не переспрашивал - на это нет времени, - Боб наклонился к уху мальчика и затараторил торопливым речитативом, - Ты может к делам Любимчика отношения и не имеешь, да только он задел таких людей, которые от его родни теперь вовек не отстанут. Если ты не хочешь расплачиваться за чужие грехи, просто доверься мне и не брыкайся. Любимчик приказал тебя защищать, если "Двенадцать месяцев" заинтересуются твоей бесценной персоной, - мужчина выдохнул Ромке в ухо, окутывая невыносимо душной табачной вонью, - и я буду тебя защищать. Хочешь ты этого или нет.
  Сердце Ромки пропустило удар. Только что его главной проблемой была мокрая обувь - а теперь дела брата, какие-то месяцы, и ещё этот леший... да что ему надо?!
  - Убери лапы, - прошипел Ракушкин-младший, судорожно соображая, как бы вырваться из прижимающих к стене рук.
  - Ну-ну-ну, не брыкайся... позволь подержать тебя так ещё немного, - Боб, хихикнув, провёл кончиком пальца по ромкиному подбородку, заставляя задрать голову, - ты действительно очень похож на Любимчика, - мужчина до боли ущипнул мальчика за щёку и влажно чмокнул его в губы.
  Ромка едва не задохнулся от вони и возмущения. Тело отреагировало самым естественным в данной ситуации образом - ударом колена в пах извращенца. Боб не издал ни звука, но пальцы его разжались на один миг - и этого Ромке хватило, чтобы вывернуться и сбежать.
  Ступеньки, ступеньки, ступеньки, лифтом нельзя, если "защитничек" войдёт в кабинку следом, что будет после, знал и двенадцатилетний Ромка. Щёки мальчика горели от румянца, сердце скакало в дикой пляске, а губы безумно хотелось вымыть с мылом. С хозяйственным. Ещё и мочалкой потереть, чтобы уж наверняка отбить табачную вонь. Ракушкин не слышал, но знал: Боб идёт следом. Не спешит, но всё равно двигается быстрее чем он сам, сколько ни рвись вперёд. Нашарить в кармане ключ. С разбегу вогнать его в скважину, и... в чём дело, почему не открывается?! Ромка повис на замке, дёргая за ручку изо всех сил, чувствуя, что на глаза наворачиваются злые слёзы.
  Ещё рывок, и в руке остался бесполезный обломок ключа. Вот тут уж Ракушкин запаниковал по-настоящему, колотя до одури в дверь руками и ногами:
  - Мама! Мама, открывай!!!
  Из-за двери раздавался умиротворённый храп. Финита, если уж мадам Ракушкина отключилась, её и вилами в бок не разбудить. Ромка беспомощно сполз на пол, теперь отчётливо слыша каждый шаг Боба, всё ближе и ближе. Стоп, нет - кажется, идут два человека. Соседи? Может, они спугнут извращенца, и тот уйдёт?..
  Действительно двое, и не один из них не Боб. Мальчишки-подростки, едва ли намного старше самого Ромки. Незнакомые - наверное, пришли к кому-то в гости. Может, попросить у них телефон и вызвать полицию?..
  - Ракушкин, - не спросил, а вполне утвердительно сказал один из них высоким голосом, - Ты должен пойти с нами.
  "Куда угодно, лишь бы отсюда" - мелькнула мысль в ромкиной голове, но тут же расшиблась о тревожную догадку: не они ли те "Двенадцать месяцев", которые интересуются делами Семёна? Да быть не может - это же мальчишки, и на бандитов они совсем не похожи!
  - Ребята, если вы к Сеньке, то он...
  - Нет, - перебил его тот же самый юноша с высоким голосом, - Мы к тебе. Точнее за тобой, - он протянул было руку, собираясь схватить Ромку за шиворот, но отчего-то застыл в нерешительности, - Эй, нас не предупреждали! - взволновано задребезжал он, глядя куда-то мимо мальчика. Даже в полумраке было заметно, как незнакомец побледнел.
  - Сама обо всём догадалась или мне объяснить на том языке, который ты понимаешь? - из-за угла выступил Боб, - В сторону брата Любимчика даже коситься не смей.
  "Это девчонка?" - Ромка пригляделся внимательнее. Хм, кажется, он действительно обознался - но короткостриженное, угловатое и очень худое существо действительно больше напоминало парня.
  Второй подросток, такой же щуплый и угловатый, но вроде всё-таки мальчишка, потянул подругу за локоть, намекая, что пора бы уходить, раз уж не удалось застать Ракушкина-младшего в одиночестве, но та совладала с растерянностью:
  - А это же псина Любимчика, гляди-ка! Нашёл себе нового хозяина? Недолго ты прежнего оплакивал - небось, был рад избавиться от этого упыря?! - девчонка подскочила к Бобу и сдёрнула с него шарф, процедив с нисколько не скрываемым презрением, - Предатель!
  Боб отшатнулся, вскидывая руку в защитном жесте и прикрывая ею горло. Ромка мог бы поклясться, что тот напуган, хоть и изо всех сил старается этого не показать. В тусклом свете пыльной лампочки на долю секунды мелькнула иссечённая шрамами кожа.
  - Беги, - просипел Боб, но девчонка напрочь не желала замечать ни угрожающей стали во взгляде блондина, ни попыток своего друга утащить её с поля брани.
  - Не хочешь, чтоб малец увидел следы ваших с Любимчиком развлечений? А ты не скрывай, покажи - пусть знает, какая сука его брат!
  Хряп! Две головы встретились с глухим стуком, и оба подростка осели на пол.
  "Как же быстро Боб двигается - так столкнул их, что я и не заметил..." - Ромка перевёл взгляд на горло мужчины и едва ли не вскрикнул: изуродованная плоть напоминала котлету, настолько сильно была иссечена. Но, что самое страшное, шрамы будто складывались в буквы... буквы?..
  "Любимчик". Прозвище Ракушкина-старшего.
  - Летите, птенчики, - Боб перетащил два бездыханных тела в кабинку лифта и отправил его на первый этаж. После чего сел на ступеньки, жеманно подобрав полы пальто, закурил и принялся аккуратно обматывать шею шарфом.
  - Кто это? - прошептал Ромка, не узнавая своего голоса.
  - Любаня Асфиксия со своим ухажёром, - Боб невозмутимо щурился от дыма и продолжал приводить себя в порядок, - Или ты спрашиваешь - кто сделал меня уродом?
  - Я не... - мальчик закашлялся, - прекрати курить, пожалуйста! Я не знаю и знать не хочу, кто тебя так - но даже не заикайся, что это мой брат.
  - Ты хороший, - Боб затушил сигарету о ступеньку, встал и подошёл к двери квартиры Ракушкиных, - В твоём возрасте это ещё простительно.
  В руке блондина сверкнуло что-то металлическое, раздался тихий щелчок, и обломок ключа, оставшийся в замочной скважине, вывалился из неё под ноги Ромке. Боб толкнул дверь: открыто.
  - Беги домой и ничего не бойся. Если за тобой снова придут, я буду рядом. До этого момента ты обо мне и не вспомнишь.
  - С...пасибо, - послушно пробормотал Ромка, заходя внутрь, - а эти - Любаня с ухажёром... они "Двенадцать месяцев"?
  Боб улыбнулся одними губами:
  - Спокойной ночи, Ромка.
  
  3
  Боб, Люба Асфиксия и её товарищ, оставшийся для Ромки безымянным - были они или почудились? Наступил новый день, и теперь мальчик не мог ответить точно на собственный вопрос. Так или иначе, это... странно? Неправильно?.. Ведь Семёна нет, а раз нет - всё равно что умер. А со своими кредиторами пусть разбирается сам, когда вернётся.
  Если вернётся.
  Ромка поймал себя на мысли, что уже почти сам поверил: брата нет в живых. Осознание этого отозвалось тупой болью в сердце. Он скучал, безумно скучал по Сеньке, больше всего на свете хотел бы вернуть то время, когда они были вместе. Обнять бы его сейчас, крепко-крепко, спрятать лицо на его груди, и, почувствовав пальцы брата в своих волосах, услышать: "Не боись, жиган. Я разрулю". Вчера нечто подобное Ромка услышал от другого человека. Чужого, взрослого, страшного. Кто он такой, и что его связывает с Семёном? Может ли их вообще что-либо связывать?..
  "Любимчик". 8 букв на горле Боба - как уродливое ожерелье. Глубокие шрамы. Чтобы вырезать эту надпись на коже живого человека, кем надо быть - мясником? Садистом? Сумасшедшим? Пусть Сенька вор, но это ещё не значит, что ему можно приписывать все смертные грехи! Сенька... лихой и бесстрашный, весёлый и бойкий, справедливый и заботливый - таким его знал младший брат. Сенька любил кошек, был вежлив со старшими, хорошо учился. Прятал Ромку у себя в комнате, когда мадам Ракушкина искала, на кого бы обрушить свою пьяную ярость. Позволял даже оставаться до утра - и братья, тесно прижавшись друг к другу, ютились на узеньком раскладном диване - но не было для Ромки места более уютного и спокойного, чем под боком у Семёна.
  Всё закончилось в тот день, когда он ушёл.
  На щеке пластырь, на запястье - повязка из эластичного бинта. Когда вчера вечером Ромка не мог открыть дверь, спасаясь от ополоумевшего гомосека, мать дрыхла богатырским сном, зато среди ночи очнулась и устроила настоящую бойню. Результаты - вот они: на щеке пластырь, на запястье - повязка, зеркало и дверца серванта - вдребезги, пижамная куртка - в пятнах крови. Самая обычная ночь, чего уж там... Как только за окном непроглядная тьма сменилась сереньким рассветом, Ромка рванул из дома, не позавтракав: пусть в школу ещё рано, но можно просто немного прогуляться.
  За ночь слякотная осень сменилась зимой: лужи замёрзли, асфальт покрылся блестящим инеем - ни души вокруг, тихо... Город нехотя, лениво просыпался. На чьих-то кухнях весело шкварчит яичница, дымится кофе, кто-то делает зарядку или пытается привести в порядок помявшуюся за ночь причёску - в семьях алкоголиков же каждое утро начинается одинаково: с головной боли и поисков опохмела. Но Ромка этого сегодня не увидит. Быстрый шаг переходит на бег, почтальонка с учебниками больно шлёпает по бедру, кеды, не просохшие за ночь, так холодны, что сними их - не почувствуешь разницы. Мальчик бежит. Не куда-то, не от чего-то, а просто чтобы немного согреться. Останавливается, лишь окончательно выдохнувшись. Тяжело дышит на ладони, вслушиваясь в тишину раннего утра. Среди едва различимого урчания просыпающегося мегаполиса - собачий визг, отчаянный, почти навзрыд. Ромка повернул голову на звук и едва не вскрикнул: на пустыре между двумя высотками какие-то парни забивали молотками собаку. Здоровенный косматый кобель, заливаясь истеричным лаем, пытался цапнуть то первого, то второго обидчика, но лишь стоило ему повернуть морду к одному из них, как тут же он получал удар от другого по спине. Шкура в рваных ранах. Красные брызги на истоптанном гравии. А пацаны ухмыляются так самодовольно, что не возникает сомнений: эта забава им явно по душе.
  - Что вы делаете?.. Зачем?! - Ромка не смог совладать с эмоциями, да и не пытался. Всё его существо противилось насилию, тем более, когда вот так - двое вооружённых людей с садистским наслаждением забивают собаку - да люди ли они?!
  Мальчик выскочил между двумя убийцами, закрывая животное собой. Пёс, колотясь крупной дрожью, прижался к его ногам, пачкая брюки Ромки кровью. Но тот о чистоте своей одежды думал в последнюю очередь:
  - Вы... да как... - мальчик не находил слов, ледяной ком в горле душил его, - ему же больно!
  Ребята с молотками, на вид - старшеклассники, смотрели на нового персонажа устроенного ими шоу с недоумением. В глазах обоих читалось: "Такой мелкий, а не побоялся ввязаться?!". Один - медно-рыжий, с торчащими из-под капюшона кудрями и с грязно-серой повязкой, скрывающей едва ли не пол-лица, второй - будто пузырёк зелёнки на голову пролил, да кое-как заправил испорченные патлы под кепку.
  Зеленоволосый спрятал молоток в карман не по размеру огромной, наверняка с чужого плеча куртки, и присел на корточки рядом с собакой, буравя окровавленную шкуру пристальным взглядом.
  - Точно не знаю, но может быть и больно, - глубокомысленно изрёк он, - Пожалуй, ты прав, - это уже Ромке, с поразительно искренней, а оттого до одури страшной улыбкой, - Давай-ка его быстренько добьём, чтобы не мучился, - а это своему рыжему другу.
  - Как скажешь, - тот отвесил шутовской поклон и размахнулся молотком, целя собаке в голову.
  - Нет, прекратите!!! - Ромка обнял пса за шею - сам того не понимая, подставляясь под удар.
  Молоток завис в сантиметре от его спины, ловко перехваченный зеленоволосым.
  - Братиш, ты давно в дурке обследовался? - вкрадчиво, но с хорошо заметным ехидством начал парень, - Это ж Циклоп, ему всё одно - собак молотить или людей. Он бы тебе череп разнёс, не поморщился - а нас, знаешь, как за такое ругают?..
  - Циклоп - это я, - вальяжно приосанился его дружок, - меня Циклопом кличут за то, что я одноглазый! - пацан произнёс это так, будто ужасно гордится данным обстоятельством.
  - А я Ёжик, будем знакомы, - зеленоволосый игриво подмигнул и протянул Ромке руку, испачканную брызгами подсыхающей собачьей крови.
  - Да вы психи! - Ромка отшатнулся от протянутой руки, будто ему подал её прокажённый, - вы же чуть не убили ни в чём не повинного пса, а теперь ведёте себя так, будто мне это привиделось?! Он ведь... - мальчику не хватало слов, чтобы объяснить такие простые и понятные любому нормальному человеку вещи - но только не этим двум палачам, - не игрушечный, а живой! Такой же, как я и вы, и ему точно также больно! Понимаете?!
  Ёжик покачал головой:
  - А как ты отнесёшься к тому, что не понимаем?
  Пёс перестал скулить и затих. Ромка облегчённо вздохнул, ободряюще погладив животное по загривку: всё будет хорошо - главное, ему удалось отнять бедолагу у этих двух сумасшедших. А теперь нужно перевязать псу раны (кажется, в сумке где-то были бинт и перекись), и потом...
  Мальчик лишь теперь понял, что собака замолчала не от того, что почувствовала в нём защитника.
  Нет.
  Пёс был попросту мёртв.
  Сдох от травм и кровопотери, или, может быть, от страха и обиды на бессмысленно жестоких людей. Просто взял и сдох, не дожидаясь, чем всё закончится.
  Ромка почувствовал две горячие полоски от слёз на своих щеках. Как сложно осознать: пока он пытался объясниться с убийцами, пока подставлялся под их страшное оружие сам, пёс умирал. Мальчик бережно провёл рукой по окровавленной шкуре, мысленно прося прощение у собаки, которую так и не смог защитить. Хотелось бежать отсюда без оглядки, и забывать, забывать, забывать, но Ромка знал: никогда он этого не забудет.
  Ракушкин перевёл взгляд на собачьих убийц и прошипел, едва скрывая дрожь в голосе:
  - Довольны?
  - Дай подумать... - как ни в чём не бывало, Ёжик почесал голову под кепкой и нахмурился, но уже через миг снова оскалился лучезарной улыбочкой, - Ага, довольны! И шавку извели, и с тобой познакомились.
  - А ты безбашенный, - с уважением продолжил Циклоп, - прямо как мы!
  - Вы издеваетесь?.. - просипел Ромка, давясь слезами и ощущая, что сейчас сам тронется рассудком в компании этих двух сумасшедших.
  - Ну да, - Ёжик кивнул, сделав самое что ни на есть серьёзное лицо, - над собаками, над бомжами... только тссс! Никому не говори, нас Нагайна за это обещала на мясокомбинат продать.
  - Она может... - подтвердил рыжий, - Ёж, у тебя кровь течёт - не заметил?
  Зеленоволосый смешно завертелся, осматривая себя и обнаружил две раны от собачьих зубов: одну на бедре, вторую повыше локтя. Одежда в этих местах была разорвана и намокла, но на общем фоне побоища это не бросалось в глаза. Не бросалось - постороннему, а как сам Ёжик мог не заметить ран?!
  - У тебя у самого пальцы обкусанные, - заржал поразительно нечувствительный псих, тыча приятелю в бок рукоятью молотка.
  - Ой бля, точно! - Циклоп поднял кисть к единственному глазу, пошевелил пальцами и нахмурился, - прямо кусок мяса выдран. Ууу, падла блохастая!
  - Капец, - резюмировал Ёжик, - а кто-то тут пищал - ах, неповинную шавочку обижаете... что б ты понимал, карапуз... ладно, беги по своим делам, тут ты ничего больше интересного не увидишь, - он пошарил в кармане и извлёк оттуда тряпичный комочек, при более подробном рассмотрении оказавшийся очень грязным носовым платком, кое-как расправил его и принялся перевязывать израненную кисть своего дружка.
  Ромка замер в нерешительности. Да, самое время уйти. Искренне надеясь, что никогда больше этих двоих он не встретит. Не думая, что слишком уж много странного происходит в последнее время. Слишком много сумасшедших вокруг. Но...
  Один раненный бинтует другого, стараясь не слишком сильно шевелить рукой, с которой кровь уже не капает, а сочится как из неисправного крана. Двое психов, получивших по заслугам.
  Двое жестоких детей.
  Ромка вдохнул полной грудью и выпалил на одном дыхании, чтобы не передумать:
  - Ребята... у меня бинт есть. И перекись. Вам помочь?
  
  4
  Две головы повернулись к Ромке одновременно. Потом переглянулись... и заржали:
  - Ахха, братан, ну ты моришь! - Ёжик отбросил прядь со лба, не заметив, что испачкал лицо кровью.
  - Точно наш человек! - уважительно заухал Циклоп.
  - Ты такой: "Пацаныыы, давайте я вам помогууу!", а мы: "Да помогиии уж", а ты: "Хрен вам" и тикать! Здорово придумал! - бурое пятно на лбу хулигана выглядело неправдоподобно ярким на фоне заметно побледневшей кожи.
  "Он же истечёт кровью, как и пёс!" - Ромка шумно сглотнул, и только потом понял, в чём его только что обвинили.
  - Да я... нет! С чего вы взяли?! То, что вы сделали, это... ужасно, но вы и сами пострадали ... - мальчик пошарил в кармане почтальонки и извлёк упаковку стерильного бинта. Протянул её Ёжику, - А потом обязательно позвоните родителям и в "03".
  - Нам некому звонить, - зеленоволосый пожал плечами и взял бинт.
  - Мы интернатские, - добавил рыжий в своей странной манере - будто похвастал этим печальным фактом.
  Процесс оказания первой медицинской помощи пошёл быстрее: мальчишки так споро и умело забинтовали друг другу раны, что можно было подумать - они делают это едва ли не каждый день. Ромка не отрывал от них глаз. Интернатские... это многое объясняет. Значит, сироты - а раз родителей у них нет, то и некому было им объяснить, что собак убивать нельзя.
  "Интересно, каково это - когда у человека нет родных? Вообще?.. То есть, не жили и умерли, как Сенька, а совсем нет..." - но, разумеется, спросить об этом Ромка постеснялся. Пора уходить - иначе можно опоздать в школу. Хотелось уйти, не прощаясь, но мальчику не дали этого сделать:
  - Слушай... - Ёжик выглядел озадаченным, - уж не знаю, зачем ты нам помог... только запомни хорошенько: надумаешь потом что-нибудь за это стребовать, обломишься. А если и правда просто так... спасибо, что ли. Ты странный... и хороший. Циклоп, когда в последний раз нам что-то делали просто так?
  - Никогда, - жизнерадостно ответил рыжий, вертя у единственного глаза перевязанной рукой.
  - Вот и я о том же. Потому, если считаешь нас теперь по гроб тебе обязанными, даже не думай. "Двенадцать месяцев" долгов не возвращают, а значит...
  - Как ты сказал... вы "Двенадцать месяцев"?! Что вам нужно от Сеньки?! - сгоряча выпалил Ромка, и тут же пожалел о своей несдержанности.
  - Что такое "Сенька"? - Ёжик проигнорировал первый вопрос.
  - Ну... Любимчик, - Ракушкин впервые произнёс кличку брата вслух. Казалось бы - совсем простое слово, не хуже тысяч других, а как неприятно царапает горло.
  Ребята снова переглянулись - на этот раз нахмурившись.
  - Единственное, что мне нужно от Любимчика - никогда не встретиться с ним в тёмной подворотне. А ты к чему упомянул этого чёрта? - Ёжик тревожно завертел головой, будто опасаясь, что пресловутый "чёрт" вдруг выпрыгнет из-под земли.
  Ромка облегчённо вздохнул:
  - Значит, вы не "Двенадцать месяцев"...
  - А ты-то сам откуда про нашу контору знаешь? - в голосе Ёжика снова появилась неприятная вкрадчивость.
  - Ёж, это же... - начал было Циклоп, но товарищ перебил его:
  - Потому что если ты знаешь о "Двенадцати месяцах", то сам - один из нас.
  - Да слушай ты! Это же!..
  - ...а так как я до сегодняшнего дня не был с тобой знаком, то это исключено. И ты на одного из нас совершенно не похож.
  - Зато посмотри, на кого он похож!!! - Циклоп бесцеремонно заткнул Ёжику рот ладонью и прокричал прямо ему в ухо, - Это ж вылитый Любимчик!!!
  Зеленоволосый выпучил глаза, разглядывая Ромку так, будто только сейчас увидел.
  - Брат? - полуутвердительно изрёк он, освободившись от захвата одноглазого.
  Мальчик кивнул.
  - Интересное кино... - Ёжик сел прямо на гравий в глубочайшей задумчивости, - Один брат ест младенцев по четвергам, второй жалеет шавок и даже таких нелюдей как мы. Мдааа... природа отжигает. Ты же прямо какой-то Антилюбимчик! Вы точно родственники?
  - Нелюбимчик! Конечно, родственники - сам посмотри, одно лицо. Только этот добрый, а тот - крыса бешенная, - напряжённо захихикал Циклоп.
  "И эти туда же... почему все говорят, что Сенька плохой?!"
  - Мне пора в школу, прощайте, - лучше уйти сейчас, чем выслушивать очередную порцию бреда о Семёне.
  "Я лучше знаю, какой Сенька! Он мой брат! И я горжусь этим! И никому не стану верить!.." - отчаяние сдавило грудь. Только не расплакаться бы снова!..
  - А ты задержись немного, мы сейчас тебе такооое расскажем! По-любому же тебе твой родственник не отчитывался, как Боба разукрасил! - парни побежали следом за Ромкой, один слева, другой справа, наперебой выкрикивая нелепые и наверняка лживые фразы, - Ножичком чик! А потом ещё чик-чик-чик! А тот небось и не поморщился, стоит пень пнём и таращится преданными зенками. Что Боб, что Любимчик - два урода!
  - Вы сами два урода, - позади послышался тихий голос, враз заглушивший вопли интернатских, - И не сплетничайте о том, чего не понимаете.
  Боб?! Ромка ощутил, как сердце ухнуло где-то внизу живота. Нет уж, лучше общество двух охламонов, чем снова встреча с этим извращенцем...
  Мальчишки враз отстали от него и выхватили свои молотки. А потом, ни слова не говоря, одновременно бросились на Боба. Ромка успел лишь взвизгнуть и юркнуть за дерево - и уже из безопасного укрытия наблюдать за второй серией триллера со странными сиротками в главной роли. Та же стратегия: мальчишки скачут по обе стороны от мужчины, который головы на две выше, гораздо крупнее и старше каждого из них, атакуя со спины, стоит тому лишь немного развернуться.
  Молотками - человека?! И эти палачи только что рассказывали о зверствах Сеньки?!
  - Хватит! Хватит! Хвааатит!!! - Ромка кричал, но не слышал собственного голоса из-за грохота сердца и задорных воплей мальчишек. Боб оборонялся молча, с самурайским спокойствием на лице, даже не пытаясь достать нечеловечески юрких обидчиков, а лишь уходя от их ударов. Пропустил всего раз: Ёжик умудрился подпрыгнуть едва ли не на метр и вскользь ошеломить Боба по затылку. Тот пошатнулся, но выстоял - и принял ещё штук двадцать ударов.
  "Как они сказали... нелюди? Верно же, нелюди и есть... иначе... зачем?.." - реальность плыла перед глазами Ромки, окутываемая мутной пеленой слёз. На его глазах убили собаку - а теперь убивают человека, но он, Ромка, ничего, ничегошеньки не может с этим поделать! Бросаться разнимать их - затопчут и не заметят. А главное...
  ...ведь в прошлый раз от его вмешательства стало только хуже.
  "Простите, Боб..." - Ромка не хотел, не мог смотреть - он прикрыл глаза рукавом, вцепившись в дерево свободной рукой, и снова думал, думал, думал, что лучше бы ему сейчас бежать отсюда без оглядки, но...
  Звуки борьбы прекратились. Судя по довольному уханью двух психов, Боб был уже мёртв.
  
  5
  - Пффф, ну и хиляк... шавка - и та была страшнее. Почему все говорят, что Боб крут? - Циклоп стоял над распростёртым на асфальте телом с выражением крайней озадаченности на чумазой мордочке: всю её, словно крупные веснушки, покрывали красные брызги.
  - Был крут, пока корешался с Любимчиком, - Ёжик снял с молотка налипшие на него белые волосы, - Я тебе больше скажу: если бы Любимчик был здесь, Боб нас раскатал бы по асфальту тонким слоем. А без своего драгоценного хозяина, он только и способен, что зад подставлять извращенцам вроде Профессора. Эй, - зеленоволосый псих повернулся к Ромке, - а ты ведь не в курсе, что твой брат дружбанил с пидорасом?
  И вот снова: стоят с окровавленными молотками и несут какую-то чушь... сумасшедшие! Страшные, страшные дети! Ромка попятился, тихо подвывая, а в следующую секунду уже бежал без оглядки, не смотря ни под ноги, ни по сторонам, не веря, отказываясь верить в то, что сейчас увидел. Может, это... сон? Ну сон же! Который скоро-скоро прервётся звонком будильника! А ещё можно ущипнуть себя побольнее, и тогда...
  Ромка и сам не заметил, как вернулся в свой двор - а там его уже ждали. Те самые вчерашние гости, Любаня Асфиксия и её товарищ: сцапали слабо сопротивляющегося мальчика, затолкали на заднее сидение древней "семёрки", а когда умудрились вбиться туда же сами, водитель молча завёл машину и стартовал в неизвестном направлении.
  "Хочу проснуться, хочу, хочу, хочу проснуться, ну же, ну!!!"
  Без толку. От девчонки воняло клубничной жвачкой, от парня - рыбой, салон автомобиля смердел бензином, а водитель - перегаром. Не может сон так пахнуть! Нет. Всё реально - и реальность куда страшнее любого полуночного кошмара. Ромка судорожно вспоминал, что говорили о "Двенадцати месяцах" Боб и мальчики-садисты, но выходило, что не сказали они ничего, ровным счётом ничего, что пролило бы свет на теперешнее положение Ракушкина-младшего. А дорога между тем уводила "семёрку" из города, трасса сменилась широкой, но ухабистой грунтовой тропой, пока автомобиль наконец не остановился у массивных ворот. Охранник заглянул в машину и пропустил внутрь периметра, обнесённого кирпичной стеной весьма солидной высоты. Окончательно притихшего Ромку отвели в одно из зданий, заперли в комнатушке два на два метра, явно в жилой, судя по небрежно разбросанным вещам. Вскоре напарник Асфиксии вернулся - со стаканом чая и парой пирожков для пленника.
  - Извини уж, что мы так... - юноша выглядел непритворно смущённым, - С приказом не поспоришь, сам должен понимать, - он поставил угощение возле апатично сидящего на кушетке Ромки, - Ежь и ничего не бойся. Меня, это... Помидором звать.
  - Рома, - буркнул мальчик, не поворачивая головы в сторону угощения.
  - Ну не дуйся, правда... Любаня может и резковата, но поверь уж: она тут самая вменяемая. Наговорила херни про твоего брата - а ты не слушай.
  - А я и не слушаю. И с вашими "самыми невменяемыми" я тоже знаком.
  - Э, друг... кого бы ты ни имел в виду, ты по-любому неправ... Короче. Профессор сказал, тебе придётся тут перекантоваться денёк-другой, а то и недельку - пока за тобой не придёт Любимчик.
  - Он умер, - автоматически выдохнул Ромка, и с ужасом осознал: он теперь действительно считает брата мёртвым! Сердце поверило. Что-то погасло в нём - живое, самое дорогое. Воспоминания о Сеньке за последние сутки резко упали в цене.
  - Хуже, Ром, хуже! Позавчера пришла малява - Любимчик сбежал из тюрьмы. Зная его характер, не стоит ждать, что он будет отсиживаться в каком-нибудь подвале, пока страсти не утихнут - рванёт прямиком сюда. У него тут должников - каждый первый.
  - Стоп, - Ромка вспомнил, что мальчишки тоже говорили о каких-то долгах, - Честно сказать, я совершенно ничего не понимаю. Давай я буду задавать вопросы, а ты, пожалуйста, отвечай на них.
  Помидор кивнул.
  - Где мы находимся?
  - В Гурьевке. Ну, точнее в интернате "Двенадцать месяцев".
  - Не очень-то это похоже на интернат: стены такие, что крепость позавидует...
  - Ну да, Профессор малость параноит после того, как кинул Любимчика - вот и приказал построить, - юноша горько усмехнулся, - мы все руки стёрли, когда клали эти грёбаные кирпичи - а толку-то?.. Любимчик наверняка и сквозь стены ходить умеет.
  "Каждый ответ порождает ещё десяток вопросов"
  - Кто такой Профессор? - Ромка не мог вспомнить, где слышал эту кличку - а ведь слышал же, причём совсем недавно.
  - Бог, - совершенно серьёзно ответил Помидор. Заметив вопросительный взгляд Ракушкина, решил пояснить, - Хозяин. Ну, директор! Короче, он тут всем заправляет. И ещё Нагайна - врачиха, его помощница. Других взрослых тут нет. Точнее есть, но они тоже интернатские, только уже выросли.
  - И что этому Профессору нужно от Сеньки?
  Помидор вздохнул, помолчал с минутку, низко опустив голову, прежде чем ответить:
  - Муторная история. Но тебе лучше знать.
  
  6
  Помидор рассказывал, а Ромка слушал. Хотел бы не верить, продолжать считать происходящее сном - да только такое никак не могло присниться двенадцатилетнему ребёнку, пусть и успевшему повидать на своём веку немало зла.
  Итак, жил-был один человек. И звали его... а впрочем, совершенно не важно, как его звали - такие как он не любят разглашать свои паспортные данные. Зато любил этот человек детей. Казалось бы, похвально - только почему-то непреодолимую симпатию он испытывал только к хорошеньким подросткам обоих полов, лет десяти-четырнадцати. Потому этот чадолюбивый дяденька закончил педвуз, после окончания нашёл местечко в одной из школ... и, не проработав даже года, был уволен за сексуальные домогательства к одному из учеников. Дело удалось замять, а наш герой переехал в другой город, где не слышали о его конфузе, снова занялся педагогической деятельностью - теперь уже в качестве репетитора... и снова едва не попал за решётку всё по той же статье. Но ему опять удалось избежать наказания: будучи человеком весьма интеллигентным, благообразным и даже по-своему обаятельным, педофил умело доказывал свою невиновность - его несостоявшемся жертвам попросту не верили.
  Так бы и мотало насильника-неудачника по городам и весям, но свела его судьба с Ларисой Петровной Хмелевской, в прошлом - перспективным нейрохирургом, а теперь санитаркой в интернате для детей с дефектами умственного развития. Учёную даму разжаловали в младший медперсонал за гибель пациента, произошедшую по её вине. И встретились два одиночества: один чадолюбив не в меру, вторая подопечных интерната ненавидела всеми фибрами души - а как относиться к мелким бестолочам, за которыми приходится выносить горшки, имея красный диплом медика?.. Будучи по отдельности неудачниками с незаладившейся карьерой, вместе эти двое составили эффективную команду, сумев организовать аферу, которой позавидовали бы и профессиональные преступники.
  Интернат экспериментального типа для детей с дефектами умственного развития "Двенадцать месяцев" получил право существовать десять лет назад. Человек, которого мы теперь знаем под кличкой Профессор, добился воплощения своей мечты: теперь он был хозяином замкнутого мирка, отгороженного от большого мира забором с колючей проволокой и километрами леса. По документам, здесь проходили адаптацию умственно неполноценные сироты, но на самом деле, директор лично подбирал себе подопечных среди детей из других интернатов. Критериев выбора было всего три: примерное поведение, смазливая мордашка и отсутствие живых родственников. Чтобы признать здорового ребёнка отстающим в развитии, требуется всего лишь опустить пухлый конверт в карман нужного чиновника - и очередная послушная кукла отправлялась в "Двенадцать месяцев". Профессор получал нового юного любовника или любовницу, а тех из детей, кто приглянулся Хмелевской, ему приходилось уступать для нужд лаборатории.
  Лариса получила возможность продолжить свою научную деятельность, пусть и подпольно. До увольнения она занималась академическими исследованиями нервной ткани кожных покровов - теперь пришла пора подтвердить расчёты экспериментально. Усекновение нервных узлов в кистях рук, в полости рта, а позже и в других частях тела, давали поразительные результаты: подопытные теряли чувствительность к боли, температуре, прикосновению... Их кожа больше не была органом осязания. Если бы подобная операция была проведена в раннем детстве, узники росли бы, вообще не зная о существовании тактильных ощущений. У всех лишённых чувствительности бедолаг наблюдалось нечеловеческое обострение зрения и слуха - прибавьте к этому просто фантастическую живучесть, выносливость и полное отсутствие страха перед чем бы то ни было, и поймёте, почему Хмелевская не осознавала вины за участие в бесчеловечной афёре. Она верила, что дала жизнь новой генерации Сверхлюдей... и приносила своей безумной идее всё новые жертвы.
  Разумеется, эти манипуляции требовали немалых финансовых затрат - а где их возьмёт богадельня на государственном содержании?.. И тогда хозяин малолетних пленников, посовещавшись со своей подельницей, принял решение отправлять некоторых детей в город - просить милостыню. Выбор пал на тех из подопечных, кто не смог бы бежать. Один двинулся рассудком прямо на операционном столе, не выдержав издевательств Хмелевской, второго Профессор покалечил сам - случайно перебил позвоночник во время наказания за какую-то провинность. Перед тем как отправить на паперть, директор приказал Ларисе отрезать паралитику язык, чтобы он не смог рассказать о том, что на самом деле происходит за стенами интерната.
  Вскоре подельники решили наказывать увечьями всех провинившихся, чтобы те могли "зарабатывать" себе на хлеб да на развлечения опекунов: калекам милостыню подают охотнее. Но доход от грязного бизнеса не был столь велик, чтобы покрывать многочисленные затраты подпольной лаборатории и содержание гарема директора. Профессор решился на ещё одну авантюру: теперь он выпускал в город и здоровых подопечных - с приказом воровать. Многим сиротам эта премудрость не в новинку: перед тем как попасть в интернат, почти каждый из пленников директора был беспризорником. А чтобы они послушно приходили назад под крышу богадельни, утром Лариса делала им инъекции медленнодействующего токсина. Антидот же давала вечером, после возвращения - иначе ночью яд привёл бы к судороге сердечной мышцы и смерти. Это произойдёт и в случае, если они не смогут вернуться не по своей вине - например, будучи пойманными на воровстве и отправленными в участок. Чтобы сохранить тайну "Двенадцати месяцев", нужно сделать невозможным близкий контакт детей с посторонними людьми - и особенно со следователями.
  Даже на самом дне мира люди хотят жить. И дети возвращались. Запуганные и сломленные, никто из них и не пытался рассказать никому о зверствах опекунов: подопечные приюта "Двенадцать месяцев" не привыкли ждать добра от людей. Да и едва ли они вообще знали, что такое добро.
  Существование порочного мирка Профессора чётко поделилось на "до" и "после" в тот день, когда в ворота интерната постучал незнакомый подросток. Чужим в "Двенадцать месяцев" путь заказан: здесь не ждут гостей, и потому юноше не открыли. Тот невозмутимо сел под оградой, а когда вечером микроавтобус привёз в приют попрошаек и воришек, незнакомец прошмыгнул следом за автомобилем - разумеется, он был пойман охраной и вышвырнут вон, но на следующий день повторил свой манёвр. И ещё через день, хотя и был крепко бит в прошлый раз. Упрямец требовал встречи "с паханом", как он выразился. Вероятно, его бы снова отметелили и оставили в канаве за оградой, но свидетелем ловли чужака стал сам Профессор. Он заинтересовался незваным гостем: нет, мальчишка не вызывал желание проверить, каков он в постели, так как выглядел по меньшей мере лет на шестнадцать - но в глазах этого ребёнка пылал такой непокорный огонь, коего он давно уже не видел у своих подопечных. Пацан был похож на волчонка, скалящего зубы на стаю гончих. Это показалось директору забавным, и он согласился побеседовать с мальчишкой, как тот и хотел.
  "Любимчик, - представился парень и добавил - Меня так кличут, потому что мне всегда везёт". Незваный гость рассказал, что один из подопечных Профессора повадился чистить карманы пассажиров на том же маршруте троллейбуса, на котором привык работать он сам. "Пришлось сломать нос сосунку, чтобы тот признался, кто его крышует, - Любимчик холодно сверкнул шалыми очами, - не с марионетками мне толковать о делах, а с тем, кто дёргает их за ниточки".
  Профессор похолодел: юный нахал метил пальцем в небо и попал в самое яблочко. Четыре дня назад один из мальчиков действительно вернулся с разбитым носом - сказал, что его поймал зеленщик, у которого тот пытался украсть выручку, дал понюхать кулак и отпустил. Незадачливый воришка получил заслуженных розг, и об инциденте забыли. Как оказалось, зря: теперь в его кабинете расположился выскочка, ведущий себя так, будто это он - матёрый аферист, и принимает у себя малолетнего бродяжку. Любимчик предлагал сделку. Он получает в своё распоряжение марионеток Профессора, чтобы организовать по-настоящему эффективную бригаду, и право ссылаться на покровительство "Двенадцати месяцев" в криминальных разборках. Директор, в свою очередь, получал законную часть выручки подопечных, коя, как утверждал Любимчик, превысит самые смелые его ожидания. И ещё один маленький, но не менее приятный бонус: незваный гость не сделает достоянием общественности его аферу.
  "Мы как раз ремонтируем подвал в западном корпусе - что будет, если мои ребята вмуруют тебя в стену?" - вкрадчиво поинтересовался Профессор.
  "А вот попробуй, и узнаешь" - шалые глаза напротив сверкнули сталью, и директору стало не по себе. Он не удивился бы, если Любимчик оставил распоряжение кому-то из своих подельников бить тревогу в случае невозвращения ублюдка и вызывать в загородный интернат ОМОН. Не исключено, что пацан блефует - но как шикарно он это делает! Будто всю жизнь принуждал людей плясать под свою дудку... а ребёнок-то далеко пойдёт! Лучше такого держать среди союзников, потому что в качестве врага он гораздо опаснее.
  "Добро, хочешь армию воров - ты её получишь"
  "Вы благоразумный человек. С вами приятно иметь дело... компаньон"
  "Не зарывайся, малец"
  Любимчик растянул по-детски пухлые губы в холодной улыбке: "Как скажешь, шеф. Как скажешь...".
  
  7
  - Мне нужен напарник. Лучший из всех, кого ты можешь мне предложить, - с такими словами Любимчик однажды вошёл в кабинет директора, а по совместительству - формального главы банды малолетних преступников. Намедни он предложил Профессору новую стратегию: воришки должны работать в парах. Один отвлекает прохожего разговором, второй чистит его карманы. Старая как мир схема особенно хорошо работает в исполнении детей - от них взрослые не ожидают подвоха.
  - Надоело командовать - сам решил записаться в рядовые? - усмехнулся Профессор, мысленно перебирая в уме мальчишек и девчонок - кем из них остался бы доволен Любимчик?.. А ведь парень не соврал - этот бес и правда накоротке с госпожой Удачей, судя по тому, как лихо пошли в гору дела "Двенадцати месяцев".
  - Не хочу терять квалификацию, - серьёзно ответил тот, - и жопа просит приключений. Так кто у тебя лучший... с кем не жаль расстаться?
  - С хера ли нам расставаться, если за каждый кусок мяса тут уплачено? - удивился Профессор, - я их купил, они мои. А по поводу приключений... могу устроить, хоть ты и не в моём вкусе.
  - Ты не понял, отец... - Любимчик доверительно наклонился над столом директора, нависая над сидящим человеком. Не то чтобы грозно - не более грозно, чем это смог бы сделать любой другой подросток, но у мужчины по загривку отчего-то поползли ледяные мурашки. Как и каждый раз, когда волчонок начинал давить не него, - Мой напарник будет только моим. Захочу - на дело с собой возьму, захочу - откручу голову. Я не полезу в петлю с кем попало - мне нужен человек, которому я смогу доверять, а не одна из твоих ручных куколок. Мой со всеми потрохами. А теперь подумай и назови мне имя. Я заберу его отсюда и научу всему, что умею сам.
  Профессор напрягся. Ни с кем из детей расставаться насовсем не хотелось - разве что кого-то из увечных он мог бы отдать без сожаления. Но Любимчику нужен лучший... как выбрать лучшего среди пары десятков одинаковых кукол с покорными пустыми глазёнками?
  - Простите, Профессор... - в приоткрытую дверь кабинета просунулась голова одного из подопечных.
  - Не время, загляни позже, - отмахнулся директор, но тут же остановил уже уходящего мальчишку, - Боб, постой-ка.
  Боб долгие годы числился одним из фаворитов хозяина живых марионеток. Необыкновенно хорошенький блондинчик с мраморной кожей и ресничками до небес, сладенький как пирожное с кремом. С ним у Профессора было связано множество приятных воспоминаний, но мальчишке уже семнадцать - самое время избавиться от него. В последнее время Боб сильно подрос и раздался в плечах, и сколь бы ни пытался он выглядеть ребёнком, наряжаясь будто третьеклассник, юноша стал уже почти взрослым.
  - Нравится? Забирай, - кивнул Профессор в сторону опостылевшей игрушки, обращаясь к Любимчику.
  Тот скользнул по Бобу изучающим взглядом и скривил презрительную гримасу:
  - Твоя подстилка? И зачем она мне? - Любимчик подошёл ближе, заглядывая блондину в лицо. Вблизи оказалось, что Боб едва ли не на голову выше своего будущего хозяина, - Эй, кукла! Что ты умеешь, кроме как моргать и ублажать этого извращенца?
  Боб непонимающе захлопал ресницами, косясь на Профессора и не решаясь возразить.
  - Он смышлёный, вот увидишь. И послушный. Забирай и проваливай, пока я не передумал, - разговор всё больше напрягал директора. Он опустил глаза, усердно делая вид, что рассматривает бумаги на столе. Ему болезненно не хотелось встретиться взглядом со своим - теперь уже бывшим - подопечным. К удивлению, Профессор испытывал жгучий стыд... быстрей бы ублюдок исчез отсюда вместе со своим приобретением, чтобы можно было угостить себя рюмкой-другой коньяка и свыкнуться с мыслью, что Боба больше не будет. Сам объект торга молчал, и от этого на душе становилось всё гаже. "Ну развопись же, расплачься! И тогда я выгоню взашей вас обоих!". Нет, только не Боб. Этот ребёнок приучен не раскрывать рта, пока ему не прикажут - Профессор сам воспитал его таким.
  "Прощай, Малыш..."
  Любимчик, насмотревшись на будущего напарника и удовлетворённо кивнув, вернулся к директору, и, доверительно склонившись к самому его уху, прошипел:
  - Если ты мне дрянь подсунул, глаз тебе вырву. А если у меня возникнут проблемы из-за этой куколки, то и оба. Попомни мои слова.
  Выскочка подмигнул шалым глазом и покинул кабинет. Боб, не оборачиваясь, пошлёпал следом.
  
  - Хочешь с кем-нибудь попрощаться? - Любимчик спешным шагом шёл по длинному коридору, мысленно изумляясь - как же старому хрену удаётся так здорово дрессировать своих детишек, что они становятся вот такими безвольными червями?..
  - Нет, - коротко и бесстрастно ответил низкий голос у него за спиной.
  - У тебя есть вещи, которые нужно забрать?
  - Нет.
  - Тем лучше, - парни вышли во двор, пересекли площадку и остановились перед запертыми воротами. Охрана явно была уже предупреждена, что периметр должны покинуть двое, потому не чинила препятствий: сторож выпустил юношей за калитку и снова заперся изнутри. Так Боб впервые за последние восемь лет попал во внешний мир, неприветливый и наполненный десятками то ли неизвестных, то ли забытых звуков: по эту сторону стен шумел лес.
  - Ты когда-нибудь воровал?
  - Нет, - снова точно также бесстрастно ответил голос. Семёну не нужно было оборачиваться, чтобы удостовериться, что его приобретение идёт следом.
  - Правда? Чем же ты занимался?
  - Всем, что приказывал мне Профессор.
  - А до того, как попасть на эту живодёрню?
  - Жил с родителями. Они...
  - Наверняка погибли, не утруждай себя объяснениями, - Семён обернулся. Ограда уже была не видна за поворотом - мальчишек обступали лишь голые мокрые деревья да туман, - Ты любишь Профессора?
  На кукольно смазливой мордашке не дрогнул ни один мускул. Блондин напоминал ходячего манекена, столь равнодушным и неживым было его лицо. Семён почувствовал неприязнь, почти отвращение к напарнику. Отчего-то захотелось ударить его - просто чтобы посмотреть, может хотя бы это заставит его поморщиться.
  - Профессор был моим хозяином, - отчеканил блондин, глядя куда-то мимо Любимчика.
  - Теперь я твой хозяин. И любить меня не нужно, - Семён развернулся и пошёл дальше. Разговаривать с Бобом не так противно, когда стоишь к нему спиной и не видишь этой бесстрастной маски, которая пришита к его черепу вместо лица, - Можешь даже ненавидеть меня. Полагаю, так и будет: ты меня возненавидишь. Но никогда, ни на минуту не забывай, что ты мой. Мой! А Профессора для тебя больше нет.
  - Профессора больше нет, - прошелестел бывший узник "Двенадцати месяцев", - я готов стать твоим.
  Семён услышал позади себя звук расстёгивающейся молнии. Когда он обернулся, Боб уже вешал куртку на берёзу, одновременно с тем стаскивая с себя брюки. Любимчик даже растерялся - то ли расхохотаться нужно над этой шуткой, то ли приложить бестолочь пустой головёнкой о дерево.
  - Ты это брось, приятель. Твоя задница интересует меня в последнюю очередь. Мне нужно кое-что другое... - из рукава Любимчика выпал складной нож в ловко поставленную ладонь, - Чем ты готов доказать, что будешь служить мне как верная собака?
  - Всем... чем... пожелаешь... - Боб с тревогой покосился на нож.
  Семён ухмыльнулся: ну наконец-то ему удалось вызвать у этого куска мяса хоть какие-то эмоции. Он подошёл ближе, от чего Боб рефлекторно отступил на шаг назад и упёрся спиной в ствол берёзы. Его кадык судорожно дёрнулся, а зрачки расширились - больше юноша ничем не выказал своего страха, но Любимчик знал: он напуган так, что вот-вот разревётся.
  "Пустит слезу - точно заколю", пообещал он себе. Нет, в качестве напарника этот пёсик совсем ему не годился, слишком изнежен. Не станет комнатная болонка волкодавом, хоть бей её, хоть души.
  - Быстро или больно? - выдохнул Семён в шею блондину, проводя тупым концом лезвия вдоль яремной вены.
  - Не... надо... - глазёнки мальчишки теперь можно было назвать какими угодно, но не пустыми. В них плескался такой восхитительный ужас, что Семён залюбовался. Так-то лучше. Надо почаще щекотать эту куколку, глядишь - дурь, вбитая Профессором, из головы и выветрится, - Не надо... быстро.
  Ужас в серо-голубых глазах внезапно превратился в холодную решимость. Боб задрал подбородок, подставляя горло под нож мучителя. Дыхание его стало ровным, уголки бледных губ чуть вздёрнулись в полуулыбке.
  - Я не боюсь боли. Профессор научил меня наслаждаться ею.
  От внезапной метаморфозы Семён чуть не выпустил нож: "Неужели ты действительно позволишь мне сделать это?". Но готовность напарника принять смерть от его руки вскружила голову не хуже стакана самогона. Власть... Если существует на свете что-нибудь приятнее, чем слышать, как дрожащие от волнения губы покорно шепчут тебе: "Хозяин", то только расправа над ненавистным врагом. Похоже, из этого Боба выйдет неплохой напарник, терпеливый и преданный, пусть и осознающий себя не более чем вещью. Что ж, может быть так даже лучше.
  Горло, такое уязвимое и чувствительное место... один неверный надрез может убить покорного мальчишку. Но Семён сделает всё правильно. Кончик ножа легко вспарывает кожу снизу вверх, и первая капелька крови стекает на грудь Боба, исчезает где-то под рубашкой. Боб легонько вздрогнул, но совершенно не изменился в лице. Любимчик удивлённо повёл бровью, снова поражаясь, как же здорово Профессор его вышколил.
  "Плачь! Зови на помощь! Останови меня, ты же выше, старше, сильнее! Нет?! Что ж... придётся перемазаться в твоей крови по самые локти"
  Когда раны заживут, на горле преданного пса останется роскошный ошейник из шрамов.
  - Моё погоняло - Любимчик...
  Хищный огонёк в шалых глазах вспыхнул адским пламенем. В глазах слишком рано повзрослевшего ребёнка, который по-прежнему любит ломать чужие игрушки.
  "Л"
  - ... тот...
  В расширенных от муки зрачках напротив - настороженная сдержанность. Боб давно уже знает на вкус все оттенки боли и не боится её.
  "Ю"
  - ... кого любит...
  Ещё один поцелуй стали - и время останавливается в новой капельке крови, повисшей на кончике ножа. Она наливается густо-багряным, тяжелеет и срывается, пачкая ворот рубашки.
  "Б"
  - ...удача.
  Уродовать нечто красивое и хрупкое - в этом всё же есть некая мрачная радость. Этой изящной шейки ещё вчера касались губы Профессора, но теперь исчерченная шрамами кожа будет вызывать лишь отвращение у каждого, кто её увидит.
  "И"
  - А ты...
  Как бабочка с оторванным крылом, бьющаяся в агонии на асфальте... Пройти мимо и забыть поскорей - или милосердно растоптать, прекратив её страдания?..
  "М"
  - ... ненавидь меня...
  Семён вряд ли прошёл бы мимо, и уж тем более не стал размазывать искалеченную красоту по асфальту. Он, положив бабочку на ладонь, до последней секунды наблюдал бы её агонию. Ведь страдания тоже не лишены некого подобия красоты. Страдания по-своему совершенны.
  "Ч"
  - ...потому что...
  Как много крови... Она сочится по лезвию ножа, по руке мучителя, затекает в его рукав, пачкает манжету.
  "И"
  - ...теперь ты...
  Она восхитительна. Так восхитительна, какой может быть только умирающая красота.
  "К"
  - ... мой!
  Власть... нити, заставляющие марионетку плясать, крепко держит рука нового хозяина. Боб бледен, еле держится на ногах. Но, кажется, скорее умрёт, чем попросит пощады. В мутных от боли глазах - искорки неведомого пламени, до неузнаваемости изменившего бесстрастное лицо юноши. Семён мог бы поклясться, что видит в глазах напарника чистое, незамутнённое счастье, не будь ситуация столь безумной. Преданность, почти любовь. Неужели именно так рождается любовь?..
  Бред!
  Снова росчерк стали по израненной коже - кольцом вокруг горла, туда и обратно. В этом уже нет необходимости, но Семён почувствовал непреодолимое желание изуродовать свою покорную псину ещё сильнее. Тот лишь вздрогнул и закусил губу, изящно выгибая шею, подставляя её под поцелуй стали. Этот жест показался Любимчику столь волнующим, что тот непроизвольно потянулся к пульсирующим струйками крови ранам. Провёл по ним кончиками пальцев, легонько, почти нежно, и от его прикосновения Боб задрожал - то ли от муки, то ли от наслаждения. А потом поймал изуродовавшую его руку и поцеловал окровавленные пальцы. "Хозяин" - беззвучно прошептали бледные, испачканные красным губы, будто пробуя на вкус это слово.
  - Тебе так нравится быть моим? - Семён растерянно отступил назад и выронил нож, - Что ж. Тем лучше. Ведь теперь ты навсегда мой.
  
  8
  Разумеется, Помидор не мог рассказать этого Ромке, так как не был свидетелем тех событий. Он говорил о другом:
  - Любимчик действительно крут. Когда он появился в интернате и сказал, что работать мы будем теперь под его руководством, я ещё подумал: с чего бы Профессору понадобилась помощь чужака? Понял потом... Раньше мы с Любаней в электричке сдачу из карманов пассажиров таскали, а Любимчик нас научил, как тырить барсетки из автомобилей. Асфиксия выпрыгивает из кустов навстречу тачке перед самой её мордой - тачка тормозит - Любаня падает вроде как от удара - водила выходит посмотреть на пострадавшую - у меня есть пара секунд, чтобы обчистить салон. Эй, не делай таких глаз! Ничего с Любанькой не станется, она ловкая.
  - Хочешь сказать, это мой брат придумал? - Рома недоверчиво покосился на собеседника.
  - Ну да, голова у него варит как надо! Я бы в жизни не додумался, - кивнул Помидор, - Треть выручки он забирал себе, треть отдавал нам, и треть - Профессору. Мы все тогда шиковали: накупили цацек, жрали что хотели, только бухла Любимчик нам не разрешал и сам не пил - он ненавидит пьяных. Его все наши боготворили. Он, конечно, сука та ещё - Боба, своего напарника, изуродовал непонятно зачем, провинившихся строго наказывал... но, между нами говоря, до Профессора ему далеко, - юноша поманил Ромку пальцем, чтобы тот подсел поближе - когда тот повиновался, Помидор продолжил взволнованным шёпотом, - Есть у нас девочка - Алка Чума. Не хотела идти воровать, ментов боялась. Так Профессор самолично ей обе ноги раздробил ломом и отправил на вокзал просить милостыню. Нагайна - это вообще... Её так только за глаза зовут, в глаза - не смей, изведёт. Яды на нас испытывает, потому и получила змеиное погоняло. А кто побывает в её лаборатории...
  - Извини, - перебил его Ромка, - расскажи лучше про моего брата.
  - А что рассказывать?.. Всё было шоколадно, пока он не начал зарываться. Любимчик от успехов совсем страх потерял: хочу, дескать, ограбить банк - беру на дело всю бригаду. Мы ему говорим: так бывает только в кино, в жизни - сам сгинешь и нас погубишь. Не дадут тебе уйти с мешком баксов! Банки не лохи охраняют. Но что ему докажешь, это ж Любимчик... он даже Профессора не послушал, хотя тот категорически запретил ему так рисковать. Нам приказал не соваться, а сам долго распекал Любимчика у себя в кабинете. Но у того будто мозги отшибло от золотой лихорадки: орёт "Не дашь мне ребят, я сам их уведу!". Выходит и зовёт за собой: "Собирайтесь, мы уходим". А куда нам идти-то?.. Мы сироты. Даже если выгорит его затея и сорвём мы куш, ну потратим баксы - что дальше?! Снова бродяжить, как в детстве. Профессор и Нагайна - страшные люди, но они наши опекуны. Когда мы послушные, они нас не обижают. Кусок хлеба и крыша над головой, опять же... Ромка, ты хоть раз ночевал зимой на улице? А я ночевал, прятался от ветра в каком-то ангаре, только всё равно заболел пневмонией. И сдох бы, не попади к Профессору. И подобную историю может тебе рассказать тут каждый. Короче...
  - Короче, вы отказались уйти с Сенькой.
  - Верно. Никто за Любимчиком не пошёл кроме его напарника - но Боб взрослый, и уже тогда с нами не жил. Даже Ритка Ромашка, а ведь у них с твоим братом были амуры. Как сейчас помню последние слова Любимчика: "Если меня всё же поймают, это будет вина каждого из вас. Я не расскажу ментам о "Двенадцати месяцах" - сам однажды приду раздать долги. А Профессору передайте: я вырежу и съем его печень, когда вернусь. Мой срок - его смерть, так и знайте". И ушёл. Больше его никто не видел.
  
  Что было потом, Помидору не ведомо. Но если бы мы могли вернуться в тот день, то сами бы стали свидетелями дальнейших событий.
  - Слушай и запоминай хорошенько, - сбивчиво бормотал Семён. Он был взволнован и рассержен сверх меры. Не ходят на серьёзные дела в таком раздрае, не стоило бы и ему, но упрямство требовало доказать и этому кукольному театру, и особенно самому господину Кукловоду, чего стоит Сенька Любимчик, - Моего брата зовут Рома, ему одиннадцать лет, выглядит... ну, как я примерно, только мелкий. Наш адрес ты знаешь. Если пронюхаешь, что Профессор интересуется моей семьёй, мчи к Ромке и скажи, чтобы ни о чём не беспокоился. Ты будешь его защищать от кого угодно и чего угодно, пока я не вернусь. Запомнил?
  Боб кивнул:
  - Я буду защищать твоего брата. Но... как я смогу это сделать, если мы...
  - Вот потому не "мы", а я один иду в тот грёбаный банк. Ты нужен мне на воле, чтобы Профессор не подобрался к Ромке. Боб... я доверяю тебе самое ценное, что у меня есть в этой жизни. Если подведёшь, я...
  - Не надо угроз, - блондин мягко улыбнулся, - Смерть - единственное, что может помешать мне выполнить твой приказ. Потому что... - Боб дотронулся до исчерченного давно уже зажившими рубцами горла.
  - Надеюсь, ещё свидимся на этом свете... и на воле! - Сенька нервно рассмеялся, хлопнул товарища по плечу, снял шарф со своей шеи и протянул его Бобу.
  - Никому не показывай своих шрамов, договорились? Это... не приказ, просто я так хочу.
  Боб бережно обернул подарок вокруг горла, погладил шарф рукой и несмело улыбнулся:
  - Клянусь.
  
  Организованно и грамотно, как Семён планировал, одному сработать ему не удастся. Значит, нужно повторить фокус, обыгранный в сотне фильмов: приставить ствол к виску кассира и потребовать денег. Любимчик коротко взглянул на часы - пятнадцать минут до закрытия. Посетителей в банке уже мало, усталая девушка в окошке кассы напряжённо улыбается, у входа дремлет вполглаза охранник. Семён поднял повыше воротник и засунул дрожащие руки в карманы: прикосновение к стали ствола слегка успокоило его, но всё равно - опытного вора Сеньку Любимчика колотило сейчас от волнения будто ребёнка, впервые взявшего чужое. Стоило бы уйти, хорошо обдумать план действий, и уже потом... но вот подошла его очередь, усталая девушка в окошке кассы улыбается уже ему.
  Палец механически снимает пистолет с предохранителя. Семён вдыхает поглубже, чтобы в следующую секунду рявкнуть на кассиршу как следует, и тут...
  - А ну-ка, пупсики, ложимся на пол, и тогда никто не пострадает! - кричит кто-то позади него. В следующую секунду раздаётся выстрел, а потом ещё один. Охранника, бросившегося было вперёд, крупнокалиберная пуля отбрасывает обратно к стене, а из огромных дыр в его груди хлещет кровь. Ещё выстрел - голова кассирши взрывается фонтаном красных брызг, а Семён лишь через пару секунд осознаёт, как близко пуля пролетела мимо его собственного лица. Он благоразумно сполз на пол, и только потом завертел головой: кто же это такой шустрый, что решил опередить самого Любимчика? Посреди зала стоял человек в приметном оранжевом жакете, капюшон которого был так низко надвинут на лицо, что из-под него виднелась лишь широкая самодовольная улыбка.
  Грабитель не спеша подошёл к кассе, подхватил стоящий неподалёку стул и, хорошенько размахнувшись, разнёс им стекло витрины. Не обращая никакого внимания на лежащих вокруг людей, ловко забрался через дыру внутрь огороженного помещения, присел на корточки прямо на столе кассира перед обезглавленным трупом, запустил руки в кассовый аппарат и стал спешно перекладывать пачки денег в сумку... а когда поднял голову, обнаружил смотрящее на него в упор дуло пистолета Семёна.
  - Дай сюда, щегол, - Любимчик вырвал сумку из рук человека в оранжевом, - а свою пукалку выбрось, раз имеешь привычку палить во все стороны.
  Улыбка сползла с той части лица, которую было видно из-под капюшона, но лишь на секунду. Парень снова оскалился и коротким, без замаха, но неожиданно сильным ударом в запястье выбил у Любимчика из рук пистолет, подхватил сумку, выпрыгнул обратно в зал и уже почти добежал до раскрытой двери наружу, как был сбит с ног Семёном. Нет, тот свою добычу упускать не собирался, чего бы это ему ни стоило! Двойной оглушающий удар по ушам, скрутить руки, снова отобрать сумку, а заодно и пистолет, отбросить и то, и другое в сторону. Пристрелить бы падлу, да свидетелей вокруг слишком много. К тому же, если кассирша успела нажать на тревожную кнопку...
  Капюшон спал с лица соперника. На Семёна с презрительной насмешкой смотрела пара глаз, чёрных, цыганских. Шалых, злых и бешенных... как его собственные.
  - Пусти, - прошипел соперник, - Хочешь, оставь хабар себе, только выпусти - сейчас тут начнётся бойня, а мне моя шкура дороже. Моё погоняло Любимчик, запомни. Понадоблюсь - обращайся, что захочешь для тебя сделаю.
  Ещё один Любимчик?! Семён так удивился, что непроизвольно ослабил медвежьи объятья, и парень тут же выскользнул из-под него, шмыгнул за дверь и растворился в сумерках. Нет времени удивляться, нужно забрать сумку, и... Но успел он лишь протянуть руку к отвоёванной добыче, как в здание банка вломился отряд охраны.
  
  - Любимчику дали пять лет за содействие в ограблении - остальные грешки ему удалось скрыть. По показаниям свидетелей, с твоим братом был ещё какой-то псих, устроивший перестрелку. Его по-прежнему ищут - пока что безрезультатно. С того времени прошло чуть больше года... Никто не думал, что Любимчик вернётся так скоро. И теперь... знаешь, Ромка, теперь я даже не представляю, чем всё кончится, - Помидор помолчал, опустив глаза, - Прости уж... Если Профессору не удастся выторговать за тебя собственную жизнь и наши взять на сдачу, Любимчик убьёт каждого, кто имеет отношение к "Двенадцати месяцам". Он обещал раздать долги - и раздаст их. Но перед этим Профессор прикажет убить тебя. Я не знаю, кому придётся это сделать, возможно даже мне. Я не хочу, ты славный парень - наверняка не такой как Любимчик, но... с приказами хозяина не спорят.
  
  9
  
  Сенька Любимчик вышел из общего вагона и вдохнул полной грудью щедрый букет ароматов провинциального железнодорожного вокзала. Нащупал в кармане помятую пачку сигарет, ухмыльнулся чему-то своему и закурил. Едва заметные морщинки в уголках глаз, пара прядей седины в волосах, неопрятная щетина... увидев его сейчас, старые знакомые едва ли признали бы в этом парне вчерашнего героя всех дворовых драк. Любимчик вернулся из тюрьмы другим. Повзрослевшим. Матёрым.
  - Затихарится бы тебе, а? - из-за плеча Семёна выглянула ехидная мордочка, - Я могу устроить. Бухло, нормальная жратва, тёлочки... Отдохнёшь как следует, а потом уже рванём вершить вендетту.
  Любимчик покачал головой и отбросил недокуренную сигарету. Его спутник уже успел запомнить это упрямое выражение, делающее лицо Семёна похожим на бесстрастную посмертную маску. "Наверное, с такими каменными мордами крестоносцы шли на штурм Иерусалима" - в голове обладателя ехидной мордочки всплыли строчки из какой-то полузабытой книжки, прочтённой в детстве. В прошлой жизни, когда у него ещё было нормальное имя. Наверняка было - ведь все родители как-то называют своих детей. Которые вырастают... и становятся на скользкую дорожку, где честят друг друга исключительно прозвищами.
  - Как скажешь, - юноша пожал плечами и ускакал куда-то в толпу, искать такси. Семён провожал его взглядом, пока ярко-оранжевый жакет и по-девчоночьи длинные волосы не скрылись из вида. Как ни странно, этот щегол на данный момент был единственным, кому Любимчик мог хоть сколько-то доверять. Увы, такая роскошь как доверие давно уже стала для него недоступной - и всё же сейчас ему как никогда нужен был кто-то шустрый и дьявольски сообразительный... тот, кто помог выбраться из тюряги раньше срока, дёрнув за все свои связи. Теперь он принесёт Семёну головы врагов на золотом блюде. А потом можно будет повесить на него всех собак, чтобы самому остаться чистеньким. Любимчик прикрыл глаза и глубоко вздохнул: он устал, смертельно устал. Невозможно, неправдоподобно - кто бы поверил, что человек, ещё и третьего десятка не разменявший, может так сильно устать от жизни?.. Рука снова непроизвольно сунулась в карман за сигаретами, но Сенька решил пока не дымить. Курево расслабляет, а ему сейчас нужно быть сосредоточенным как никогда. Сегодня...
  Уже сегодня.
  Всё произойдёт сегодня.
  -
  -
  -
  -
  -
  -
  Продолжение вы можете прочесть в бумажном издании, которое продаётся на сайте "Люблю книги":
  
  https://www.ljubljuknigi.ru/store/ru/book/,---/isbn/978-3-659-99699-3
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"