Внезапный свист врезался в барабанные перепонки. Звук усиливался, казалось, раскаленные спицы медленно входят сквозь ушные раковины прямиком в мозг:
-- Нет! Нет! За что? - заорала мечтательница. Образ молодой женщины с ребенком мелькнул у нее в голове. Рядом с ними стоял мужчина. Он наклонился к сыну. - Будьте вы прокляты! Идиоты!!! - ненависть и презрение к счастью юной семьи отдались привкусом горечи во рту, подступила тошнота. Кашель не давал вздохнуть, и мечтательница сжала голову руками. Пальцы немели, в них нарастала боль, которая становилась невыносимой. Разжать пальцы женщина не могла: сила мечты оказалась сильнее желания жить. -- Фу-у-у-у! Хватит!!! - Вдруг, словно электрический разряд, боль выстрелила в виски. -- Не-е-е-е-ет! - Взрыв, и в мгновение разлилась тишина.
-- Почему так случилось? - раздался вопрос в пустоте.
-- Она не подошла. Она другая, - с грустью излился чей-то голос.
-- Печальная мечта, - молвил некто.
-- Я сожалею, - сокрушился мужской бас.
Десятки, сотни голосов вступили в разговор. Каждый раз звучал новый мотив, ни разу не повторяя предыдущий:
-- Я плачу.
-- Она успела промечтать?
-- Не точно.
-- Успела, к сожалению...
-- Беда.
-- Мы виноваты.
-- Все как есть.
-- Не стоит сокрушаться.
-- Очень стоит.
-- Жизнь стерпит все...
... и разговор не утихал годами, пока не высказался каждый, кто здесь был...
***
Последней февральской ночью, как раз на исходе зимы, из родильной палаты Воллдримской лечебницы по пустым коридорам эхом пронесся первый крик Элфи. Мир как будто выдохнул: бушующая в городе буря утихомирилась, и благодатная тишина опустилась на землю, перед этим слегка пошевелив серебристые сугробы, когда устраивалась поудобней. Ветру для шалости досталась лишь узкая улочка у дома, в котором недавно родился еще один ребенок.
Всего час спустя в просторной палате роддома Магдалена Смолг смотрела на свою малышку. Родители женщины и ее муж Генри были вместе с ней. Магдалена нежно поцеловала новорожденную в крохотную щечку:
-- Посмотрите, у нашей Элфи глаза как летний луг!
-- Невероятно! Зеленые, они действительно зеленые! - изумилась бабушка.
-- О, чудная мечта! Моя зеленоглазая девочка. Моя Элфи! Я верю: ты будешь счастливой! - Генри Смолг поднял малышку вверх, а потом аккуратно опустил. Кроха уместилась на его ладонях. -- Малютка, а глазки такие выразительные.
Вскоре Элфи в сопровождении близких отправилась домой. Букет незабудок в такт дорожным ухабам качался в руках у Магдалены. Генри вырастил цветы в зимнем саду специально для любимой жены. Голубые бутончики раскрылись именно в эту ночь, будто специально к рождению Элфи, хотя привычно открывались лишь солнечным лучам. Кто-то посчитал бы это совпадением, но только не члены семьи Смолг, которые знали толк в чудесах. Автомобиль катился по дороге прямиком к воротам роскошного особняка на окраине Воллдрима, в Зюжно - район, где жили богатеи.
Город еще не знал, что в доме семейства Дриммернов всего за двенадцать минут до рождения Элфи, Ольга Дриммерн явила миру новую жизнь. Суровые тучи бил ураган, вырисовывая страшные узоры на небесном своде, а за окном метался снег, сквозь который едва различались соседские окна. Но небеса пытались вырваться из плотного строя облаков, зная, что должны встретить появление зеленоглазой Элфи. В этом яростном противостоянии стихий недалеко от центра Воллдрима без плача пришел в мир мальчик. Младенца подняли с пола, завернули в коричневую наволочку и положили на изломанный годами матрац.
-- Как мы его назовем? Ты куда? Не уходи... - позвала Ольга мужа.
Константин обернулся:
-- Потом... Я подумаю потом... - и вышел прочь.
Минул год, малыш оставался безымянным.
Снежным днем под ругань и дворовую суету соседей, однако, все изменилось. День был особенным, именно тогда окончил свой отсчет первый год жизни младшего Дриммерна. Но никто из домочадцев не вспомнил об этом, а соседка, ругавшая во дворе своего пса, истошно кричала:
-- Замолчи, глупый! Что с тобой? Харм, ив дудиг! Харм, заткнись!
Ее ворчливый муж вторил:
-- Уйми эту тупую собаку, в конце концов! Пошла вон, псина!
Крики соседей испугали малыша, и тот заплакал. Он кричал, захлебываясь слезами, но никто не брался его пожалеть, успокоить. В конце концов, не выдержав, мать сказала:
-- Ты прямо как Харм: визжишь без причины! Харм!
С тех пор ребенка стали звать "Хармом", поначалу, чтобы выказать недовольство его плачем, но позже имя приросло к нему навсегда.
На старофоландском языке, ныне почти позабытом, слово "харм" означает "тихо". Имя привычно произносилось родней с упреком или претензией. Мальчик другого отношения и представить себе не мог, отчего вел себя тихо, как и должно человечку, названному "Хармом".
Шли годы, малыш Харм ютился в своей комнате -- бывшей кладовой. Раньше в тусклом помещении два на три метра в банках разных размеров красовались всевозможные соки и варенья, пряные засолы, а под потолком висели вяленая рыба и куски говядины. Как же давно это было! Но об этом позабыли даже его родители и еще задолго до рождения нынешнего хозяина комнаты. Нынче казалось, будто в доме вечно царила нужда.
Единственное окно в комнатушке выходило на дорогу, шумную, со стертым до грунта мощением. Летом окно едва пропускало солнечный свет, а зимой без особых преград сквозь щели в раме в кладовку пробираюсь колючая стужа. В некоторые щели Харм запросто мог просунуть пальцы. Холод частенько заставлял Харма скручиваться в комочек и греть своим дыханием замерзающие ручонки. Грусть с новой силой окутывала детское сердце в моменты радости мира, находящегося по ту сторону от забора жилища Дриммернов. Мира, которому мальчик не принадлежал. Праздники и веселье проходили мимо Харма, пролетали прочь по дороге за оградой, вместе с многочисленными автомобилями и ленточками, шарами и радостными вскриками горожан.
Детство Элфи складывалось иначе. В любви, заботе близких она расцветала и наслаждалась жизнью. К шестилетию каштановые волосики Элфи превратились в роскошные черные локоны. Вьющиеся кудри и непослушный шоколадного цвета вихор на правом виске, который выбивался из общей гармонии кудрей, были в точности как у ее мамы Магдалены. Элфи во многом походила на нее: смугловатая кожа, ровные губы и тонкие длинные пальцы на руках. Но было и нечто необычное для Смолгов - зеленые глаза и ямочки на щечках. Без того миловидное лицо Элфи при улыбке становилось настоящим оружием, и окружающие безропотно исполняли прихоти милых ямочек. Круглый нос и родинка на щеке, напоминающая крохотного, с один миллиметр, ежика, скрутившегося для защиты, а также озорной характер и неумная энергетика принадлежали ей единолично.
Премилая малютка Смолгов, сидя у камина в объятиях отца, слушала, как бабушка, в прошлом актриса, читала книжку о волшебниках, гномах или маленьких эльфах, полюбившихся Элфи больше других сказочных героев. Она представляла себя их королевой, доброй повелительницей, красивой и справедливой. Бабушка виртуозно изображала книжных персонажей: и скромных, и бойких. У нее выходило так правдоподобно и жуть как захватывающе!
Бабуля в роли птички приседала на корточки и, причирикивая, клевала зернышки из рук эльфийской королевы. Но, лишь она оказывалась в роли прекрасной царевны-лебедя, тут же горделиво вскидывала голову и грациозно проплывала, шелестя юбкой. Да так плавно, что казалось, она скользит не по полу, а по воде, и ноги ее в этот момент будто превращались в легкие лапки, как у лебединого семейства.
Дед Элфи, Пётр Либель, слыл заядлым путешественником. Он красочно описывал приключения, пережитые им вдали от дома, примешивая к рассказам свое остренькое чувство юмора. Отец Магдалены успел посетить отдаленные уголки Африки, Южной Америки, Австралии и Азии. Часто в странствиях его сопровождала жена, Елизавета Либель. Актерское мастерство бабули превращало рассказы о путешествиях в настоящее театральное зрелище. На такое представление приходили посмотреть даже соседи.
А что же Харм? Он никогда не слышал об эльфах, колдунах и феях и даже не знал, что есть на свете сказки! Мир так огромен: путешественнику не хватит жизни, чтобы улицезреть каждый его закоулок. Для Харма же все ограничивалось небольшим куском земли вокруг старой хижины, в которой он когда-то родился. Дальше двора Дриммернов Харм не выходил.
В своем крохотном мирке он бродил, поглощенный угрюмыми мыслями. Что происходило за его границей, мальчишку не интересовало. Пытливый взгляд давно потух.
Хоть провались! - свербело в голове у Харма.
Ему хотелось зарыться глубоко в нору, чтобы никто его не видел, чтобы не видеть никого...
Не только Харм - никто из Дриммернов не смел мечтать о чем-то большем, существующем где-то там, куда взору не добраться.
Мама Харма, Ольга Дриммерн, боялась, что все может стать еще хуже. Она с остервенением выказывала опасения обо всем на свете. И вскоре беда, действительно, приходила и перекраивала ход их жизни на свой лад. Быт и отношения в семье сворачивали в негодное русло, в еще большие проблемы и лишения.
Часто Харму казалось, что не только мама знает то плохое, что вскоре случится, но он сам притягивает несчастья. Его собственные страхи и тревоги неизменно воплощались в жизнь и испытывали их семью.
Порой мама говорила, что именно Харм причина всех бед в доме. Впрочем, она могла сказать это любому из своих четверых детей. Харм мучился от упреков матери и однажды решил: только его отстраненность убережет всех от новых несчастий. С тех пор он мало разговаривал. Он исполнял поручения, но сам стал избегать общения. Он смирился с тем, что жизнь - страдания, и принимал это как само собой разумеющееся.
Ведь хорошим мыслям было неоткуда взяться.
-- Не думай... не думай... не думай - нашептывал себе малыш.
Харм жил в доме, полном людей. Мать, отец, два брата и младшая сестра - большая семья, но посторонние люди. Возможно Харм был красив или хотя бы мил, но разве тут разберешься? Никто не научил его следить за собой. Отрастающие волосы Харм отпиливал тупым ножом, если они начинали свисать на глаза, когда он чистил картофель к обеду. Ногти отгрызал, лежа в постели, пытаясь уснуть. А ветхая куртка и брюки наконец сравнялись с его ростом и теперь в ветреную погоду не трепетали на нем, как знамя на флагштоке. В его доме все так ходили: дырявые штаны и юбки легко пристраивались на Дриммернах. Порой казалось, вся семья скиталась годами или жила в лесу и только недавно выбралась в мир людей. Новые штаны и рубашки мирно покоились в шкафах и сундуках, как говорится: "на потом". Однако "потом" никогда не наступало. У Харма, неухоженного и вечно погруженного в тяжелые мысли, все же было чему позавидовать: большие синие глаза и длинные ресницы. Только не хватало в них искры детской любознательности, не было в них и надежды.
Конечно, в семье Дриммернов любили порядок. К уюту и красоте, правда, это не имело отношения. Важна была сама работа: уборка, чистка посуды, раскладывание и перекладывание всего с места на место, по полочкам, по шкафчикам. А на дворе: лопаты, тяпки, метелки, грабли... Одна лишь работа, работа, бесконечная работа. И, что удивительно, трудовая круговерть у Дриммернов никогда не заканчивалась. Всегда находилось нечто, не дающее покоя матери, требующее немедленного исполнения.
Как можно в таком темпе выделить минутку на Харма и других детей?
Так взрослели два человечка, Элфи и Харм, неподалеку друг от друга. Один счастливый, другой - пораженный печалью. И разве можно сказать, что жизнь несправедлива? Ведь мир не навязывает свою волю человеку. Дети пока не знали столь очевидных законов мироздания, и потому Харм пребывал в унынии, а Элфи, чувствуя красоту во всем и всегда, пролетала по жизни, оставляя позади себя умиленные улыбки и тонкий аромат незабудок.