Галахан сидел на парапете и, свесив ногу, размахивал ей. На другую, согнутую в колене, он опер свой неестественно гладкий, почти юношеский подбородок. Несколько часов он просидел неподвижно, от чего согнутая нога давно посинела. Ядовито-желтый костюм, а именно: плотно облегающие шорты до коленной чашечки и обтягивающий жакет с коротким рукавом, туго сжимали молодое мужское тело. Неудобное одеяние и узкая обувь будто напоминали Галахану о том, что он все еще жив и способен чувствовать. Жаркий ветер с привкусом гниющей помойки колыхал кучерявую шевелюру цвета высушенной на солнце травы. Впрочем, слипшиеся пряди даже шелести подобно тому, как шуршит трава - тихо, убаюкивающе, степенно...
Молодой человек насвистывал нескладный мотив, и кое-кто из местных обитателей ему подвывал. Суета у подножия его обиталища сейчас не касалась его слуха. Он размышлял, скучал и без интереса водил по опостылевшему ландшафту своими странными глазами. Его аномально рыжий зрачок, заключился в черную радужку, отчего глядя на Галахана, становилось не по себе. Взгляд не отражал эмоций, и поэтому, казалось, что саму человечность этого мужчины поглотила бездна червоточины его глаз.
Бледнокожий, худощавый Галахан переключился на свои ладони. На глянцевой поверхности давно исчезли линии, стерлись узоры начертаний жизни и ее вероятных вариантов.
Он потер руки - идеальное скольжение. Галахан улыбнулся и схватил лежащий рядом арбалет, стал прицеливаться. Изучив местность и, не обнаружив ничего нового, он положил блестящее серебром оружие на место.
Боль в ноге становилась невыносимой, и Галахан свесил ее, резко потряс, помогая крови заполнить сосуды.
- Давай, наслаждайся, - обратился он к своей конечности.
Дождавшись, пока боль немного утихнет, мужчина поднялся на ноги и заметил: в смуглое небо вползала огромная бурая масса. Она походила на лениво перетекающую лаву, замедляющую ход от истощения своего внутреннего пламени. Однако, по странным законам этого мира, бурлящая масса оставалась в воздухе. Тучу заметил не только он. Долина наполнилась воем, писком, шипением.
- Уже пора? - хмыкнул Галахан, и в этот момент из тучи повалил дождь.
Набирающий силу дождь насыщал буро-синюю долину. Смесь из необходимых для жизни аминокислот, белков и полисахаридов в водяном коктейле орошала неземной ландшафт. Стремительно теряя объемы, громадина неожиданно лопнула. Обрывки тучи неуклюже плюхнулись на землю. Под весом лоскутов в почве образовались выбоины, а громадного лося, несколько гиен и пятнистую рысь раздавило.
Галахан сжал кулаки, сплюнул от представшего зрелища и поморщился:
- Ну вот, опять!
Разрывы в почве заполнялись лиловой жидкостью. Находящиеся неподалеку животные падали один за другим. Казалось, в расщелины устремилась сама их жизнь. Галахан махнул рукой, и порезы, хлопнув, сомкнулись. Жидкость фонтаном выстрелила вверх. Некоторые твари постепенно пришли в себя, другие остались неподвижны. Хозяин досадно выпалил:
- Ведь так умно все задумано... когда же механизм достигнет совершенства? - он придавил нос ладонью и, закрыв глаза, потер указательным пальцем переносицу. - Надо больше пробовать перемещаться.
Пока Галахан разговаривал с самим собой, сотни несчастных созданий слизывали выпавшую жидкость, в попытке хоть как-то утолить голод и жажду. Вросшие в землю лапы животных не позволяли им свободно передвигаться по просторам мрачного мира скорбного мечтателя. Гиены пытались вырваться из своих оков. Их манила незнакомая им свобода. Похоже сама ее притягательность закладывалась во всякое живое существо при его рождении и даже не ведая о ней, каждый стремился ощутить блаженство, которое она дарует. К тому же запах свежей плоти убитых животных раздирал и мучил. Манящие обрубки мяса и вывороченные внутренности источали аппетитный аромат, но дотянуться до них не было возможности, и оттого неволя душила плотоядов еще сильнее.
По замыслу Галахана, питание животные получали из почвы. Небесный коктейль, омывая долину, должен был утолять потребности зверья. Однако физиология местной фауны во всем повторяла строение существ из других миров, близких к земным созданиям. Такое устройство жизни еще называли "классический образ", за то, что он чрезвычайно походил на строение человека.
Хищникам привычно перемещаться в поисках добычи, а травоядным - резвиться на просторах дивных полей с сочной зеленью. Здесь и те, и другие, вросшие лапами в землю, существовали бок о бок. Они словно отростки единой системы кровеносных сосудов занимали свое место. Каждый, именно там, где когда-то оставил их Галахан.
Наличие пищеварительных органов, обоняния, настроенного на поиск пищи, зубов, но самое главное инстинктов, противоречило устройству странного мира и поэтому никогда не давало местным обитателям чувства насыщения. Жизнь превращалась в многолетние голодные муки.
Травоядным повезло не больше. Они не могли питаться здешней растительностью, которая сплошь являлась декорацией. Леса и поляны не меняли своей формы, не были живы, в привычном смысле. Садовник однажды сформировал форму сада и на том его работа закончилась. Впрочем, чувство голода терзало и самого Галахана. Он не мог питаться, как хотел бы. Привычка, оставшаяся у него с детства среди людей, в Воллдриме, изводила его голодом не меньше чем живые скульптуры мрачного мира. Но что поделать, если замысел превыше удовольствий?
Юноша в желтом костюме не мог себе позволить думать о таких мелочах, как еда. Тем более он всегда игнорировал дисциплину "живая энергия тела" на обратной стороне, на Изнанке. А теперь разбираться некогда. Есть люди в других местах, пока недосягаемых, достойные его мести! А голод и одиночество еще больше горячат ненависть. Он скорбит о самом себе, а это значит - он отомстит!
Трепещущий перед самим собой, Галахан, нарек свой мир Галахирией. Многие годы он трудился в своей страшной лаборатории жизни. Еще в юном возрасте он открыл в себе талант воплощать свои мысли в любой реальности. Кажется, подобному ему люди, называли себя "мечтателями". Что ж он был одним из них. Однако его идеи устрашили даже бывалых мечтателей. Когда они обнаружили ужас, исходящий от Галахана, то попыталась вернуть юношу на чудный путь... Как некстати он расслабился в испытательном зале Изнанки! В зале, в котором даже легкие желания вмиг воплощались. Его необузданные мысли, дерзкие, разрушительные, - он ненароком показал учителям свою суть. До времени раскрыв свои замыслы. Эх, жаль, что нельзя менять прошлое. Теперь он сумел бы скрыть свой план. Теперь он контролировал мечты. Но все впереди, он воплотит задуманное.
Перебирая губами и работая деснами, Галахан будто собирал во рту неприятные воспоминания. Скривившись, он сплюнул прямо на гладкую поверхность крыши. Желтоватая слизь запузырилась и двинулась в его сторону. Вязкая субстанция медленно ползла по поверхности, затем поднялась на выступ парапета и, перевалив за край крыши, сползла по стене высотного здания. Добравшись до испещренной кровеносными сосудами земли, плевок на мгновение застыл, а потом принялся раздуваться. Щёлк! И на его месте появился птенец. Его глаза скрывала серая кожа, а глазные яблоки выглядели неестественно большими для такой крохи. Грязно-розовый птенец явился в мир абсолютно голым, без единого перышка. Он проморгался и сразу же принялся хватать клювом питательную смесь. Прямо на глазах из тела выступали белые, серые и черные перья, через минуту птенец превратился во взрослую кукушку. Галахан усмехнулся, взял в руки арбалет, прицелился и выстрелил. Силой выстрела птаху пригвоздило к земле, и она застыла.
- Ненавижу птиц!
Верховный и единственный правитель Галахирии вновь уселся на парапет, теперь свесив обе ноги. Он наблюдал, как земля под мертвой птицей становилась вязкой, болотистой и вскоре останки вместе с синеватым древком стрелы поглотила живая равнина. Галахан же погрузился в воспоминания:
- Хотели сделать правильным, хотели контролировать... цветочки, бабочки... А такое вы видели? - Он криво улыбнулся, представляя Крубстерсов, если б только они увидели его мир. Таких изысков им никогда не создать!
Он наслаждался жутким зрелищем исхудалых, замученных обитателей Галахарии. Некоторым, впрочем, изредка удавалось дотянулся до прикованных по соседству собратьев. В такие моменты долина наполнялась визгом настигнутой многолетней погоней жертвы и подвыванием завистливых хищников, которым не выпало такого подарка судьбы.
Нескольких тварей Галахан поощрял время от времени, прикармливая трупами, умершей живности. А парочка любимцев и вовсе имела возможность гулять, где им вздумается. Галахан не знал сострадания, он осознал, что и животные обладают завистью и впадают в уныние. Забавно, но хозяин Галахирии шутливо называл поляну "зоосадом". Впрочем мало кому подобное может показаться забавным, однако Галахану это сравнение доставляло изрядное удовольствие.
Долгие годы Галахан оставался пленником своего мира. Он не мог вернуться ни в один из обитаемых миров. Опять сыграло его нежелание посещать предметы Изнанки. Мечтатели изучали "орейфоведение", но ему было не до того. Теперь конечно он раскаивался в этом. Зато "циклы" он освоил хорошо. Жить можно вечно! Это главное, что он понял. Галахан сам настроил течение времени в Галахарии. Оно отличалось от ускользания-изменчивости в долине Воллдрима. Здесь создатель мог оставаться юным на протяжении многих столетий. По здешним меркам его возраст давно перевалил за две сотни. Впрочем, это было так давно, когда он еще вел счет времени. Сейчас ему могло быть триста, четыреста, а может давно за шестьсот?
Галахан был и стар и юн, смотря как оценивать это состояние. По годам старик, по виду подросток, но по всему иному давно обезумевший человек, прикованный к ужасающей для здравого рассудка собственной вселенной. В ней все существовало под контролем творца, создателя мира ужасов. Даже Галахан подчинялся собственным законам.
Одинокие века и издевательства над живностью - это все, чем тешил себя скорбный мечтатель, но недавно кое-что изменилось. В голове у Галахана зародился образ орейфуса. Он был изящен и с четкими линиями узора на спинке. Переплетения паутинной нити с лозой опредениуса - ткань знатоков с символом царя зверей. Мягкое седалище и спиралевидные ножки... Лишь воплотил Галахан образ, как тут же смог перемещаться. Он оказался в незнакомом мире, но тот был, по крайней мере, обитаем. Он вздохнул и надел на нос пенсне - очки без дужек. Потом приложил палец к переносице и потер ее. Из пенсне выползли две прозрачные веревочки, они закруглились, уцепившись за уши и вмиг затвердели, превратив изящный аксессуар в обычные очки с затемненными стеклами. Цвет своих глаз Галахан не планировал выставлять напоказ.
Ступив на ледяной покрой бескрайней долины, господин Галахирии довольно произнес:
- Окто стандартус. Никакой фантазии у местных. - Он потер гладкие ладони. - Начнем, пожалуй!
***
- Начнем, пожалуй! - повторил Ветхон.
Он приподнял голову и почувствовал резкую боль. Заснув в неестественной позе, Пантелей обрек шейные позвонки слегка сместиться. С натугой и болью он потер шею и руками повернул голову, потом помял ладонью подбородок. Шершавая щетина торчала из сморщенного лица.
- Начнем, пожалуй... Начнем, - он ехидно улыбнулся.
Ветхон вспомнил свой сон. Там он был молод, там он был прекрасен! Жуткое место, в котором он гулял уже многие ночи в своих сновидениях, не казалось таким уж ужасным. Оно манило его, будто там был его дом и там настоящая жизнь, его судьба, его мысли. Зверье, живое, но в то же время неподвижное, словно чучела, страдающие и беспомощные, впрочем, как и он сам. Это его мир! Это его мечты!
С тех пор, как Ветхон побывал на выставке в мэрии, минуло несколько недель. Он помнил мельчайшие детали другого Пантелея Ветхона. Того, что возник среди обыденности и бесконечной скуки. Юный и красивый, он улыбался и был так беззаботен. После видения Ветхон не выпускал возникший перед его взором образ. Он прокручивал его в своих мыслях, и в какой-то момент он стал мечтать. Вскоре пришли сны. Пугающие, но будто отражающие его суть. Они показывали его судьбу, другую, возможную, притягательную.
- Начнем, пожалуй... Надо жить иначе... Начнем, начнем...
Ветхон поднялся со стула, на котором крепко уснул поздно ночью, утомленный своим новым проектом.
Деревянный ящик, обитый колючими досками, когда-то был качающимся на кривых ножках кухонным столом. Теперь его перевернули. Внутри соорудили систему гибких трубок, а сверху водрузили крышку. На ней Ветхон вырезал четыре отверстия, из каждого торчали все те же трубки. Сама крышка еще недавно служила входом в погреб. Она давно посерела от пребывания на открытом воздухе, а снизу гниль впилась в старое дерево. На этой части как раз и отдыхал этой ночью господин Пантелей.
Он прикоснулся к щеке и резко одернул руку, глянул на свое отражение и скривился. Древесный мусор прилип к щеке и вызвал серьезное раздражение.
- Здесь я не такой, здесь я убогий, здесь я не Галахан, - он обвел комнату унылым взглядом.
В своем рабочем домике он частенько оставался ночевать в последнее время. Пожалуй, неделю или две он вовсе не заходил в свой дом. В мастерской сосредоточился весь смысл его жизни, здесь он стремился воплотить в реальность безумный и дерзкий замысел.
Разобранная кровать с пожелтевшим бельем, подушка с комьями сбившейся ваты, дырявое одеяло, которое валялось здесь много лет без особой в нем надобности. Кажется когда-то его выкинул сосед, - вот все удобства его импровизированной опочивальни. Рядом пошарпанный кофейный столик, на котором разместились его рабочие инструменты. На полу у распахнутого шкафа с отскочившей от завесы дверцей, темная от заварки кружка с налипшим воском. Давненько здесь никто не убирался, наверное, месяц, а может чуть больше.
Подражая своему образу во снах, Ветхон мало ел и часто думал. Круглый живот постепенно сдулся и теперь обвисшую кожу чучеловед вправлял в штаны. Те приходилось подвязывать шнурком, ведь иначе они могли упасть, оголив поседевшие завирухи на обильно покрытых волосами ногах Ветхона. Он долго изводил себя, и жизнь казалось ему невозможной, но вдруг его осенило: "Живое и мертвое, два - едины!" И он усердно взялся за работу.
Работа кипела, но страсть, с которой проект стремился к завершению, кипела в одной единственной душе, старой душе учителя чучельных дел. Неуловимое чувство преследовало его всю жизнь. Нечто свербело и не давало спать ночами. Что-то должно быть, что-то не так, чего-то не хватает. Он не мог объяснить себе утрату, ведь он не терял ничего важного. Но что же это? Чего не доставало все эти годы? Теперь он догадывался. Теперь он понял, что жизнь в роли чучеловеда школы Крубстерсов вовсе не его. Он может больше, он должен быть чем-то большим! Ветхон укрыл от всех то, что пытался воссоздать. Сон должен стать явью! Просто обязан! "Я стану Галаханом, я стану собой!" - твердил он себе.
Глаза старика рассматривали принадлежащие кому-то лапы. Он взял одну. Коленный сустав не сгибался. Хозяин конечностей давно погиб в капкане. Неделю назад из каждой подушечки на лапе мастер чучел вывел гибкие трубки. Другие толстые и крохотные прятались внутри мохнатой конечности, а одна торчала повыше коленной чашечки. Многие дни он кропотливо трудился над каждой из четырех лап. Аккуратно сшитая кожа укрывала проделанную работу.
Ветхон подсоединил трубки к тем, что торчали из неотесанных досок и ударом ноги включил двигатель. Бульканье и скрежет привели в движение нечто находящееся в ящике. Вскоре сиреневая жидкость по трубке поднялась вверх и влилась в подушечки лапы животного, через минуту она устремилась обратно через верхнюю трубку и опустилась в ящик. В животе учителя прогремел голодный вой, но тот не обратил внимания. Скрежет в ящике нарастал и Ветхон поморщился. Его острый слух резал неприятный шум. Однако он терпел:
- Давай! Вот сейчас! Ну, давай же!
Из глубин ящика раздался щелчок, а за ним тишина. Учитель сосредоточился. Он ждал этого момента, теперь случится, теперь он проверит свою теорию. Еще мгновение, еще чуть-чуть. Веко дергалось, а пальцы трясло от напряжения.
- Ну же! Ну же! Начнем, пожалуй! Начнем!
Внезапно раздался стук в дверь. От неожиданности напряженные пальцы Ветхона дрогнули и выдернули трубку. Жидкость брызнула в лицо чучеловеду и стала фонтаном заливать ящик. Из-за двери послушался неуверенный голосок:
- Господин Ветхон, это Марк. Откройте, пожалуйста.
Сиреневая смесь из трубок попала Ветхону в нос, и он чихнул. Нащупав кнопку Ветхон выключил систему, но от разрывающего его чиха он с силой треснулся о крышку деревянного ящика, потом сел на пол и вновь:
- Апчхи, - чучеловед схватился за лоб, пальцы скользнули по вязкой субстанции, он посмотрел на свою руку. Помотав головой и тяжело дыша, он медленно встал и глянул в зеркало. Ветхон смог рассмотреть лишь расплывчатый образ с чрезвычайно синим пятном лица. - Марк, уходи! Ты не вовремя!
- Я принес то, что вы просили. Взял у отца. Незаметно.
Ярость Ветхона вдруг улеглась. Он взял грязное полотенце и вытер лицо, через минуту проковылял к двери и отодвинул засов, потом резко задвинул его обратно:
- Погоди, погоди немного, я сейчас.
Чучеловед схватил с постели старое одеяло и накинул на посиневшую лапу с трубками, лежащие на ящичном механизме. Осмотрелся и не торопясь открыл дверь.
- Заходи, Марк, заходи!
- Здравствуйте, господин Ветхон! - пропищал худощавый мальчишка. - Что с вами? Вы в чем-то измазались. В чем-то вонючем, - он с надрывом кашлянул и заткнул пальцами нос.
- Что ты понимаешь? Это мое новое изобретение, специальное для новых меховых скульптур.
- Для скульптур? - все еще зажимая нос, удивился Марк.
- Для чучел, тупица! Давай что принес!
Марк шарахнулся: тихий и скромный учитель никогда не позволял себе подобных оскорблений.
- Господин Ветхон, зачем вы так?
- Что так? Как так? Ты кто? Что у тебя-я-я-я с лицо-о-о-о?.. - Ветхон пошатнулся и врезался плечом в стену. - Пре-е-е-е-кра-а-а-ати ло-о-о-о-мать... - Учитель сполз и, завалившись на бок, уткнулся носом в пол. Он беспомощно дергал ногами, перебирал руками по дощатому полу. - Ты-ы-ы, ты-ы, ты-ы ни-ни-ничего-го-го не не не виде-де-де... не не не а-а-а-жи-и-иве-е-е-е... - и умолк.
Марк смотрел на застывшего в беспомощной позе учителя и не понимал, что происходит. Он запихнул сверток подмышку и вынул из кармана платок, подошел к раковине, открыл воду, промочил его и приложил к лицу так, чтобы укрыть нос и рот. Глаза пощипывало, и Марк вышел на улицу.
Мальчишка подумал было позвать кого-то на помощь, но вспомнил, что улизнул из дома незамеченным и должен вернуть точно также. Немного подумав, Марк примостил камень к двери, чтобы та не закрывалась, затем отдышавшись, он вошел и распахнул все окна в рабочей каморке Ветхона. Марк поглядывал на учителя. Но господин Пантелей Ветхон так и лежал в неестественной позе. Носом в пол, со скрюченными на руках пальцами и с застывшем на лице удивлением.
Ученик чучеловеда оставил завернутую в покрывало деталь на постели, еще раз глянул на господина Ветхона - тот не двигался, однако грудная клетка вздымалась и опускалась:
- Дышит, - прошептал Марк. - Я пойду, мне пора, - обратился он к Ветхону и, помедлив несколько секунд, выскочил из мастерской.
Интерес и азарт будоражили ум десятилетнего Марка. Господин Пантелей что-то мастерил, но не допускал в свои разработки его незрелый нос. Грандиозностью светились глаза его кумира, и посему Марк исполнял поручения и беспрекословно слушался чудаковатого, но особенного Ветхона.
Марк уже вышел за ограду и прошел полсотни метров, но остановился и задумался. Такого шанса подсмотреть может больше не представится. Он глянул на крышу знакомого дома, укутанную пышной нефритовой рябиной и декоративными елями, хвойный ветер пощекотал сосредоточенный лоб свисающей прядью волос. Марк прищурил глаза. Он глянул по сторонам - пустая дорога и высокие ограды жилищ, прислушался - возмущенные кудахтанья кур и блеяние овец, людей вовсе не различить. Страх и сомнения вдруг рассеялись, как дымка, укрывающая желанную цель - он решился.
***
Долгое время спасительный сквозняк шевелил одежду и поседевшие волосы на застывшем на полу чучеловеде. Его, беспомощного, бросили одного. Помощи ждать неоткуда, но самое ужасное, что уже несколько часов Ветхон отчетливо слышал возню, но не мог даже шелохнуться.
Наконец, Пантелей приоткрыл глаза. Опершись рукой о пол, он повернуть голову. Два огромных грязных кота что-то жевали сидя на его сконструированном шедевре из сбитых досок. Другой кот лежал на полу в синей луже. Одеяло, под которым чучеловед спрятал агрегат, кто-то сдернул с механизма, его повесили на стоящий рядом стул.
В недрах тела Ветхона бушевала буря, и под мольбы желудка он попытался крикнуть:
- П-п-п-рочь, г-г-г-гады! - коты продолжали жадно терзать его кропотливую работу, - П-п-прочь! - но силы покинула чучеловеда, и он опять отключился.
Прошло какое-то время, пока Ветхон вновь пришел в себя и смог присесть. Он подполз к двери, откинул камень. Скрип и резкий хлопок не привели обездвиженных животных в чувства. Три бездомных котяры едва дышали, отравленные сиреневым коктейлем Ветхона. Чучеловед подполз к окну и закрыл его, отдышался и проделал тоже самое со вторым.
- Начнем, пожалуй! Начнем! - он зарыдал. - Начнем, - сквозь слезы шептал Ветхон. - Начнем! Опять, опять все с начала...