Бирке Элеонор : другие произведения.

Школа мечтателей 2. Первая часть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Харм улетел, и никто не знает, что же с ним случилось. Законы природы взбесились. Как вернуть их равновесное состояние, и кто такое промечтал? Что такое Изнанка нашего мира?.. Кирку Беккету предстоит разбираться не только с этим, но с собственным родителем. Конечно не один он будет думать и пытаться. Товарищ майор - с одной стороны, зеландериец - с другой... Куда ж деваться? Придется напрячься и им. (Черновик. Книга дописана. Через неделю-две выложу вторую часть)


      
         


Элеонор Бирке

Школа мечтателей II:

Останки Фоландии в мирах человека-обычного

ПРОЛОГ

  
   Чучело кота зашевелилось, закряхтело, неспешно поднялось и прыгнуло со стола. Но генератор не был включен! Почему труп ожил?
   Ветхон, всего минуту назад решивший подкрепиться, разинул рот в предвкушении вяленой колбасы и хлеба, но моментально забыл об обеде. От изумления он вжался в стул и замер. Кот шагал по полу в сторону Пантелея, а трубки, по которым в тело животного поступала оживляющая жидкость, волочились за ним. Однако трубки оказались довольно коротки, ведь затея Ветхона по оживлению мертвых животных предполагала, что кот будет слегка дергаться или издаст парочку звуков. А тут такой прорыв! С другой стороны, прорыв прорывом, но без генератора кот не должен был даже шелохнуться!
   Ветхон от страха ли, но почти не разумея, швырнул в животное бутербродом и поджал колени.
   Кот сделал еще пару шагов, и длина основной трубки достигла предела. Кот дернул лапой, потом еще раз, и шланг выскочил из ящика с генератором, а сиреневая жижа, находящаяся в шланге, стала заливать мастерскую. Кот остановился, посмотрел мертвыми глазами на шланги, торчащие из лап. Он наклонился, лизнул один из них. Его мотнуло вперед. Утеряв из поля зрения свои конечности, кот тут же позабыл о них и продолжил двигаться к Пантелею.
   Чашка, что чучеловед сжимал в руке грохнулась в ветошь, горой лежащую на обеденном столике. "Мастер трупов" вскочил на ноги, и в этот момент из пасти котяры вырвалось злобное шипение: он явно намеревался напасть на своего создателя.
   Два других, все еще живых кота, пойманных учителем-чучеловедом в один день с тем, что по непонятным причинам только что ожил, в безумии метались в своих клетках. В животных, как и в самом Ветхоне, буйствовала паника. Коктейль из особого состава, заставляющего работать нервные каналы даже в умерщвленном теле, делал свое дело: кот двигался; однако Пантелей не обрадовался, он в полнейшем и неконтролируемом ужасе бросился бежать.
   Пантелей выскочил на улицу, добежал до калитки, врезался в нее (какого черта она оказалась закрытой?), грохнулся на спину и запрокинул голову, чтобы оценить опасность. Кот мягко ступал по полу мастерской. Пантелей перекатился на пузо и, выглядывая из-за перьев травы, стал наблюдать. Кот сделал еще несколько шагов, на этот раз с явной задержкой, а последний шаг дался тому жутко долгими усилиями, и вот в конце концов кот застыл. Теперь, если бы не была перемазана в оживляющий коктейль его шесть, он сошел бы за мохнатую куклу. Ветхон подполз чуть ближе. В течение минуты кот обмяк, расплылся поверх собственных конечностей. Теперь кот напоминал некое вязкое вещество, испещренное волосками шерсти. Похоже оживляющая жидкость растворила его внутренности. Изо рта, пузырясь, выступила сиреневая пена. Вскоре он стих и больше уж не дрогнул.
   Ветхон поднялся на ноги. Он пытался осознать происходящее, но пока не решился вернуться в мастерскую. Угроза в виде злобного трупа кота вроде как миновала, потому в голове чучеловеда закружились догадки.
   Кот, трубки, генератор... Но ведь двигатель не запускали! Пантелей только планировал сделать это! Что же произошло?!
   Экспериментатор-чучеловед старался объяснить себе пугающее оживление кота. Сходу разрешить задачу не выходило, потому как голова чучеловеда вместе с круговертью предположений подалась в пляс головокружения. Ветхона мутило, и подкатывала тошнота, а мысль из рациональной превращалась в фантастическую и даже сумасшедшую.
   Опять он надышался галлюциногенов! Случался уже подобный казус, да и не раз. А может быть никакой кот и не оживал вовсе?..
   Ветхон стоял во дворе своего дома и наблюдал, как стены мастерской поплыли, а ветви деревьев, словно чаинки, заваренные кипятком неба, стали пускать витиеватые течения, неспешно окрашивая небо в свою заварку.
   Пантелей присел на траву. Зеленая подстилка показалась ему чем-то мягким, пуховым. Мужчина распластался на земле, нечаянно сравнивая себя с жижей кота, минуту назад растекшегося на полу в мастерской. Учитель тонул в мягкости воображаемой перины, но вот неприятность - истома угасала, тревога росла и ширилась. И вот уже нагрянула госпожа паника.
   Пантелей попытался ухватиться за край пуховой ямы. "Она сожрет меня!" - кричала его неврастеничная натура. Но пуховый край оказался тонким и ломким, как пленка льда, схватившая ночной прохладой лужу. Ветхон подтянулся, лед отломился и растаял в руках, но сразу обратился в легкий пух, поднялся, улетел. Тогда Ветхон попытался закинуть ногу повыше: но та отяжелела. Казалось будто она была каменной и весила не один центнер. Нельзя было ее даже приподнять. Чтобы оторвать пятку от земли ему пришлось конкретно поработать. От напряжения он кряхтел и потел. Капельки пота подпрыгивали с кожи и, обратившись в тот же пух, улетали. Вдруг нога стала легкой, и сама взметнулась ввысь. Теперь только туловище мешало ногам утащить чучеловеда в небеса. Кое-как Пантелей уложил невесомые ноги на контур ямы. С невероятным усилием ему удалось зацепиться за ее край. Стенки ямы теперь показались чучеловеду прочными и холодными. Наконец, Пантелей выбрался. Сил почти не осталось. Он тяжело дышал, но вот что странно опять он почувствовал этот кисло-гнилой запах...
   Он встал на ноги и окинул взглядом уже знакомую местность.
   Растительность имела сиреневый оттенок. Или нет, она была почти синей, и каждый листочек или травинка застыли, словно нарисованные. Стремилось уносилось ввысь на добрую сотню метров высокое глянцевое здание почти без окон. Это был дом, в котором он жил. Перед парадным входом его жилища раскинулась равнина, на которой "рыдали" сотни живых тварей, навеки прикованных к питающей их живой почве.
   Пантелей знал это место. Он бывал здесь десятки раз в своих сновидениях.
   -- Я дома, - прошептал Ветхон и улыбнулся. -- Я дома!.. - повторил он.
   Подбежал Фистель, его питомец. Крохотные крылья на огромном и неуклюжем теле существа с грустными глазами затрепетали. Крылья скорее были некой насмешкой и не предназначались для полетов. Здесь мог летать лишь господин, лишь Галахан. Вряд ли от радости, скорее от благоговения крылышки склонились, и Фистель покорно прижал свою огромную голову к земле.
   Господин трепал скользкую чешуйчатую голову громадины, осматривая свои владения и наслаждаясь видом. Здесь было красиво! Не так, как привычно большинству людей, но красиво по-особенному. Здесь была мечта! Здесь осуществлялось задуманное. Ветхон, забывший что-то свое, что-то важное, чувствовал здесь эту атмосферу. Здесь его душа оживала, здесь витали мечтания.
   Фистель бывший трусливым и нерешительным, по крайне мере, был свободен. Лишь еще трое местных обитателей фауны, кроме Фистеля, имели привилегию передвигаться по скорбному сине-бурому миру, по скорбной Галахирии. Почва не была их тюрьмой.
   Другим же повезло много меньше: животные рождались, росли и угасали, - все в одном конкретном месте. В месте, куда с самого рождения вросли их лапы.
   Галахан посмотрел на свои ладони - они блестели. Свет грязно-желтого солнца играл на скользких вышлифованных руках Галахана. Ни одной линии - никаких вариантов судьбы. Он не верил в начертания жизни на линиях ладоней, но удалил их, на всякий случай. Он знал лишь одно - судьбы не существует. Он создает ее, а воображение мечтателя уже вовсю малевало триумф и всеобщее поклонение его величию. Не признание - именно поклонение. Он - бог! Он...
   Мысли Галахана, а может и Ветхона, прервали шелест и потрескивание, которые донеслись из ближайшего к нему синего шара неживого кустарника. Рыжие зрачки сфокусировались на кусте. Там, среди листвы, сидел мальчишка лет десяти или двенадцати. Он был грязным и слишком худым, скорее даже истощенным. В глазах мальчика читался страх, но вместе с ним в них вдруг промелькнула надежда. Он смотрел на Галахана так, будто узнал его.
   Галахан задавался вопросами. Кто этот мальчик? Как возможно ему появиться здесь? Здесь нет других людей, точнее не было... В голове Галахана всколыхнулась мысль: "Выбрался! Наконец-то! Хоть кто-то выбрался!"
   -- Откуда? - спросил он, то ли себя, то ли мальчонку. Он подошел, а мальчик вдруг улыбнулся: -- Ты кто? - спросил Галахан.
   -- Я Марк. Вы помните меня? - ответил мальчик. - Вы! Это ведь вы? Вы так помолодели! Господин Ветхон, это вы? Скажите, что это вы! Вы поможете мне? - мальчишка заплакал, а Галахан все пытался вспомнить, откуда же он знает этого мальца? "Марк! Марк? Кто такой этот Марк?.." а мальчишка все вторил:
   -- Это вы! Вы! Слава мечте! Я думал, что умру. Слава мечте! Где вы были?.. То есть где мы? Вы знаете, что это за место?
   -- Как ты?.. - в голове крутилось только одно слово "выбрался", и Галахан повторил его, совсем не понимая, что же это значит. - Ты выбрался? Как? Откуда ты выбрался? - он почувствовал себя, какой-то механической машиной, неспособной анализировать. Он был ненастоящим, он сам был... иллюзией. Казалось ему позволили мыслить в каких-то рамках, буквально - В РАМКАХ! Его пленил коробочный разум, в котором нет места для чего-то иного, для догадок, для собственных мыслей. "Выбрался, выбрался... выбрался... СТОП! Я не Галахан! Я живу в Воллдриме, я - чучелове..."
   -- Эй! - раздалось за спиной.
   Галахан обернулся. К нему шагал он сам. В таком же желтом обтягивающем жакете и плотных шортах до колена: человек - его отражение, человек с рыжими зрачками, окаймленными черной радужкой.
   -- О, наконец-то! Выбрался! - сказал пришелец, разглядывая Марка, а Ветхона он будто бы не замечал. Он явно был доволен или даже безумно рад увидеть мальчика. Он выставил указательный палец вверх, и его гладкая поверхность сверкнула в свете здешнего светила. Он потер пальцем переносицу и шагнул к чучеловеду.
   Копия вела себя будто это он тут хозяин. Может это и был Галахан? Пришелец небрежно глянул на Ветхона и приложил кулак к губам. Будто дым, он стал втягивать Ветхона в себя. Да, он точно был не копией. Явился господин оригинал!
   Ветхон почувствовал, как размягчается его тело, как он превращается в нечто бесформенное, в какой-то дым или пар. Он вот-вот оторвется от земли, он уже в воздухе... он бестелесен, его засасывает...
   "Нет! Нет! Я живой! Я не придуман, я живо-о-о-ой, живо-о-о-о...." - кричало его коробочное сознание. - Не-е-е-е-ет! - но вот каждая из его клеток оказалась в глотке Галахана, и в этот момент последняя мысль: -- Я до-о-о-о-о-ом-а-а-а-а...." - сжалась и сдавилась. Настоящий Галахан, потревоживший сновидение Ветхона, укутал его своими скорбными объятиями, какой-то черной и беспроглядной любовью; обнял, как земля сжимает в объятиях отдаваемое ей тело, лишенное жизни...
  
   Ветхон открыл глаза. Нет, этот сон был иным, совсем иным. Страшным, но одновременно умиротворяющим. Ветхон ловил внутри себя понимание, принятие, родство. Любовь всегда была тяжелой и давящей. Он уже испытывал это чувство... кстати, когда он испытывал его?..
   Слезы стекали по морщинистым вискам Ветхона, лежащего на спине на лужайке перед своей мастерской. Это были слезы счастья, пришедшие вместе с предчувствием чего-то важного. Пантелей смотрел в небо и ловил отголоски прошлого. Он наслаждался моментом и не спешил вспоминать. Он вдруг понял, что память в любом случае вернется. Теперь в ней представлялась огромная дыра, в которую вот-вот хлынет все, что удерживалось некой стеной, выстроенной умелыми мечтами одной старой женщины... Этот поток вскоре наполнит его жизнь смыслом.
   Похоже действие коктейля все еще не прошло: небо "играло", перетягивая внимание на себя. Ветхон отвлекся и стал смотреть. Он залюбовался небесными играми облаков.
   Белоснежные облака плыли, преображались. Они стремительно меняли форму и даже цвет. Масса белых, серых, темно-синих туч усмехалась опьянению учителя. Формируя головы, разрывая их и создавая новые непременно язвительные лица, которые кружились в вышине над лежащим на траве учителем, в сценах из прошлого, давно минувших дней, забытых диалогов и ситуаций.
   Небесный фон заполонила целая ватага взлохмаченных голов облачных гигантов. Кривые, отвратительно улыбчивые и обязательно важные, - все смотрели вниз на крохотного жалкого чучеловеда. Они смеялись, презрительно отворачивались и о чем-то шептались.
   Вскоре головы стали преображаться в живность, дома, детей и взрослых. Фантазии учителя проигрывали сотни сценариев... а может это были вовсе не фантазии? Ошметки, остатки историй и фактов, но разрозненных и нечетких. Спустя какое-то время картинка неба выстроилась в схему подключения кота к генератору, в план трубок, в строение живых чучел...
   -- Мырррррмяуууууу! - резануло слух Пантелея.
  
   Он встал. Сколько минут, а может быть часов он пролежал на улице? Трудно сказать. Голова все еще кружилась, да и все вокруг кружилось. Галахан, лица на небе, страх, догадки... а ведь он начал что-то вспоминать...
   Ветхон взглянул на свой дом и сарай мастерской. Стены, крыша, окна и двери, - все выглядело смазанным, будто сделаны они были из свечного воска, расплавившегося под гнетом пламени.
   Вдруг свет в мастерской погас. На улице был день, но из помещения лилась тьма. Она падала из дверного проема, будто столб тьмы, затеняя яркость солнца. Тьма вела себя как свет, а свет таял в ней, будто сам был тьмой. В темноте прогудело новое "Мяу!", переходящее в шипение, а потом десятки голосов запели кошачьи песни. В голове Ветхона схема соединения нескольких генераторов и десятков трубок становилась все более четкой, детальной и научно обоснованной. Вырисовывалась одна большая и единая система.
   -- А ведь все это реализуемо, - произнес он. -- А ведь так можно оживить сотни животных одновременно!
   Воодушевление наполняло его грудь, он тянул воздух носом и наслаждался этим сладким холодком внутри, покалыванием. Глаза старика разгорались азартом, он уже планировал где взять необходимые запчасти, и что можно стащить из школы. Но вдруг из темноты показалось несколько животных, а через несколько секунд на чучеловеда двигалась уже целая ватага разноцветных кошачьих: рыжих, полосатых, черных... Старик остолбенел. Поток котов не заканчивался. Они были злы и сбиты с толку, они шипели, кусали собратьев.
   Они уже умерли или только готовились к этому? Чучеловед сходит с ума или все еще действуют пары коктейля для оживления? Да какая разница! Они нападут! Это он знал совершенно точно. Старик бросился прочь, а котяры помчались следом.
   Откуда они все взялись?! Ведь он только планировал массовое оживление! Почему? Как так вышло?
   Что делать?!!!
   Не разбирая дороги, не думая и ничего не слыша вокруг, он без устали мчался по улицам Воллдрима. Он будто черпал силы из неведомого источника. Он так забылся страхом и галлюцинациями, что пробежал несколько километров по дорогам и тропинкам, по улочкам и закоулкам. На одной из улиц Пантелей споткнулся и упал. Он в страхе обернулся, но, слава мечте, коты уже давно не бежали за ним.
   Он встал на четвереньки, но вдруг защемило сердце, он стал задыхаться. Он хватал воздух, скорчившись и пригнувшись к земле. Песок влетел в рот, резанул глотку, и Пантелей закашлялся, схватился за грудь. Приступ не прекращался. В какой-то момент Пантелей ударился лбом о камни, которые выстилали дорожное полотно. Ветхон кашлял, пытаясь выплюнуть рвавший горло песок. Не в силах остановить приступы кашля, он лег на спину и зарыдал, и вскоре к плачу примешался смех.
   Безумие сжирало его сущность, он четко это чувствовал, но не пытался взять рассудок под контроль. Ум трогался, ум исчезал, чучеловед готов был полностью свихнуться.
   -- Почему? Почему все рушится? - шептал он, всхлипывая. - За что, боже? За что?..
   Но что это? То есть кто? Над ним пронеслось нечто. Огромная птица быстро удалялась, поднимаясь вверх, делая круги и петли. Высоко над землей она зависла, взмахнула крыльями, и из них выстрелили молнии. Да, именно из крыльев. И, нет, это была не птица. Это... Это...
   -- Это человек!.. - Ветхон встал на ноги и потер глаза. Он приложил ладонь ко лбу, всматриваясь ввысь. Он рассмотрел руки и ноги крылатого человека, туловище, голову. Это был мальчик - мальчишка с крыльями. И только теперь до Ветхона дошло:
   -- Как же хорошо я вижу! А как далеко! И даже не нужны очки... - "Очки... Очки! Очки!!!" - это слово долбило мозг, и Ветхон повторил его десяток раз. - А ведь точно! Те золоченые очки Брегантины... Ведь с них все началось... Они нужны мне! Я их хочу!"
   Накатывающаяся шизофрения ли сыграла, но Ветхон позабыл о мальчике-птице. Он вспомнил происшествие, перевернувшее его жизнь. Одна мелкая вещь, оказавшаяся на выставке мастеров-чучеловедов, изменила все! Очки, что дала ему примерить Брегантина, были... они были волшебными! И это точно! В них он увидел себя молодого, здорового, уверенного в себе.
   Не слова, но желание обладать подобным устройством разливалось по всему телу, пробираясь в самые мельчайшие закоулки кровеносной системы учителя. Это чувство не походило ни на что другое. Оно было ново, но в то же время казалось старым и давно утерянным. Мысль становилась осязаемой. И вот она мчится по его мышцам и органам, вбирает из каждого атома крохотную частицу самой себя. Летит по артериям и венам, собирается в скопления, несется к сердцу и, утомленная собственной массой, вырывается из груди - устремляется наружу. Он видит свою мысль, она материальна, он полностью согласен с ней. От счастья кружится голова.
   -- Что со мной?.. Как хорошо... - эти будоражащие метаморфозы его тела теперь показались ему родными, столь знакомыми когда-то давно, в какой-то чудесной и намного лучшей жизни. Он нечто подобное помнит. Что-то такое он делал... Когда? Во сне? Нет! Во сне это делал вовсе не он. Это делал Галахан. Точно! Но и он помнит, он помнит, он что-то помнит... Нет, не так: он хочет вспомнить... он почти помнит...
   Он маленький, вот его родители - папа и мама. Папа высокий, его кучерявые волосы неуклюже топорщатся в стороны. Он, увлеченный книгой, в которую сейчас всматривается, расхаживает по комнате и на его лице читаются аккорды эмоций. Он в восторге, он увлечен, он живет событиями и персонажами книжной истории.
   А мама! Она сидит на голом полу и смотрит в огонь, она плачет. Отчего? Почему папа не видит этого? Толчок в спину, Ветхон обернулся. Перед ним стоит мальчик, подросток - не иначе. Он ехидно лыбится, а потом кладет на плечи Пантелею руки, и его лицо искажается. Ему больно? Нет, он просто готовился ударить! Он бьет Пантелея коленом в живот, он ощущает такую знакомую боль. Пантелей смотрит на свой живот, еще совсем детский, со следами синяков разной степени синеватости и желтизны - частенько он получал от старшего брата.
   -- Не надо! Ах, зачем?.. Грейхан, ты злой и печальный!.. - к ним подбежал отец и влепил Грейхану пощечину, сын упал и рассмеялся. Он безумен, он... Кто он?
   Пантелей посмотрел на брата и прищурился, его зрачок уже тогда становился немного рыжеват.
   Ветхон схватился за голову, и из глаз брызнули слезы. Как же он мог забыть? Как?! Грейхан - его брат, его родной, самый близкий, и они всегда были так похожи. В старших классах Школы Мечтателей бывало их за близнецов держали. И он, его брат... он... он и есть Галахан! "Не я! Это он!!! и... Школа Мечтателей..."
   Этот день казался безумным. Пантелей не верил в эту реальность, ведь она сплошь противоречила самой себе. Эти воспоминания наполняли его тяжелой, трудной любовью и грели, но в то же время казались иллюзорными. А оживший кот! Что же тут творится?! Котяра вел себя вовсе не так как должно, однако о чем-то подобном чучеловед непрестанно мечтал. "Да-а-а-а-а, ведь я мечтатель..." - Пантелей был поражен воспоминаниями собственного детства, потому мысль, что он мечтатель, пронеслась мимо, он не осознал ее. На самом деле она показалась слишком очевидной, но главное: Галахан (или его зовут Грейхан), он был очень близок с братом. Лишь если Пантелей возражал, лишь тогда он получал удары в живот, потому старался не особо противиться воли старшего брата. А у Грейхана всегда было полно идей, полно планов - мечтатель, настоящий мечтатель!..
   -- Я тоже! Я ведь тоже мечтатель... - наконец-то понял Пантелей.
   Он поражался своим мыслям и не видел ломавшейся природы Воллдрима. Погодные явления, отгородившись друг от друга, заполняли участки города на свой лад. Где-то лил дождь - стояла осень, в других местах природа погружалась в зиму, но здесь она цвела и грелась солнцем.
   Раздался грохот грома. Ветхона вырвало из мимолетного сна наяву. Он стоял на дороге, усыпанной гравием, а мальчик-птица почти скрылся из виду. Справа метрах в ста столб пыли повис в воздухе. Там что-то происходило. Ветхона что-то звало. Туда! Ему надо туда! Он помчался к пыльному облаку.
   Дом каких-то богатеев лежал в руинах. Два сверкающих на солнце шара висели перед развалинами на заднем дворе. Ветхон интуитивно пригнулся - спрятался: словно понимал - не стоит выявлять свое присутствие. Внутри тонких прозрачных сфер парили люди...
   Кое-кого Ветхон узнал. В одной из сфер была вечно неприятно улыбающаяся Мэри и ее неизменный спутник - "ковырятель земли", огородный гений Кристиан Хванч. С ними какая-то молодая женщина: миниатюрная, в перепачканной одежде. Кого-то она напоминала... На кого же она была похожа? В другом шаре были трое: мужчина, женщина и ребенок. На женщине было изорванное платье, она была безмолвна и явно растеряна. Она все крепче сжимала себя за плечи, а подбородок дрожал: она была напряжена и едва сдерживала слезы. Мужчина источал сосредоточенность. На его руках всхлипывала девочка в ночной рубахе.
   Вдруг Ветхон услышал неприятное кошачье: "Ш-ш-ш-ш-ш!" - и опустил голову. Рядом, изогнув спину, стояла кошка. Она шипела, а шерсть на позвоночнике торчала дыбом. Ветхон скривился в ухмылке: уж не собралась ли она напасть? Те три кота, что отключились в его коморке, когда пытались сгрызть плоды его экспериментов, поплатились за свою беспечность, и эта поплатиться, если он только захочет.
   -- Псик отсюда, пошла, пошла... - прошептал Ветхон и поднял глаза. Шары и люди исчезли. -- Этого быть не может, я все еще галлюцинирую? - он почесал затылок и взвизгнул от боли. В его ногу вцепилась гадкая кошка. Он мотнул ногой, но кошка не отпускала. Тогда Пантелей ухватил ее за шиворот и, издав приглушенно: "Ы-а-а-а-а-а!" (видать прилично прихватила живодера Фелиссия), оторвал мерзавку от ноги, потом отшвырнул ее подальше. Кошка приземлилась в нескольких шагах и обернулась, опять зашипела, а потом резво помчалась к тому месту, где недавно висели в воздухе шары. Она прыгнула и... и пропала! Растворилась в воздухе!
   -- Что? - Ветхон плюхнулся задом на землю. -- Это продолжается? Опять какие-то видения...
   Он долго так сидел, то забывался, то пытался думать. Внутренний диалог все шел, все продолжался. Кто с ума сбрендил: он или весь мир? Погода, небо... волшебство...
   День продолжал плюсовать безумные события. Спустя полчаса или около того Пантелей почти уверился в нереальности происходящего. Лишь сон может преподносить подобные сюжеты. Да и брат... Какой еще брат?! Нет у него никаких родственников! Он чучеловед! Старый одинокий учитель, утерявший смысл жизни, позабывший даже свое прошлое. Уродец и ничтожество.
   Все этот эликсир! Знать конкретно он надышался своим оживляющим коктейлем...
   Но! Что точно важно! Что точно, совершенно точно правда?! Наука! Он завершит эксперимент, он разработает противоядие от галлюциногенного коктейля. Это дело он не бросит, только не этот проект! Тем более он четко представил схему работы аппарата по оживлению котов, когда лицезрел игры облаков.
   Он ущипнул себя - немного больно, ухватил усики дернистого газона, вырвал их и засунул себе в рот. На зубах заскрипела земля, а шершавые травинки царапали нёбо и были отвратительны на вкус. Он выплюнул зеленую кашицу, поковырялся в зубах, то и дело сплевывая волокна и песок: совсем не похоже на сон, все слишком реалистично.
   Права ли окружающая действительность или все врет?
   Какая разница!
   В какой-то миг в голову постучала идея. Дом то был из богатых, а хозяева улетучились. В руинах можно найти какие-нибудь ценности, а, если повезет, попадутся деньги. Наверняка! Хозяева бежали в спешке. Он не заметил с ними сундуков или чемоданов. Богатство рядом. Надо только поискать. А если все это сон или иллюзия, тогда он вообще ничего не теряет. Репутация, свобода?.. Тьфу! Даже если и потеряет, не велика беда!
   -- Начнем, пожалуй, - прошептал он и принялся за дело.
   Он перелез через фасолевую изгородь, обошел розы, туи, пробрался к заднему двору. На глаза сразу же попалось покрывало. "Сойдет!" - подумал он. Ветхон разложил покрывало на травке, представляя, как вскоре натаскает на него целую гору стоящей добычи. Бабахнул гром, и Ветхон пригнулся. Не поднимая глаз, чуть сгорбившись, он замер. Видимо Ветхон пытался таким образом обмануть разгневанного бога - всевидящего наблюдателя, старавшегося уличить в грязных поступках своего подопечного.
   Так сразу ничего не попадалось на глаза. Хотя - вот и подсвечник, возможно серебряный, а там кружевной тюль. Возможно и не тюль: от грязи можно было спутать его со скатертью или фатой невесты. Битый час Ветхон изучал обломки, но ничего ценнее подсвечника он так и не нашел. Наверное поэтому, он так и не выпустил серебряную ценность из рук. Он сел на корточки и почесал живот. Не выдержал равновесия и шмякнулся на задницу. Что-то уперлось в ягодицу. Ветхон переместился вбок и нащупал предмет, смахнул с него песок...
   Восторг! Неверие глазам! Там оказались очки! Они так походили на те, что примеряла ему Брегантина. Совсем недавно он жаждал обладать ими, и вот, пожалуйста, бери - мечты сбываются! Причем вот так, буквально. Правда эти были голубые, но материал и гибкость - все как у тех самых!
   -- Странный материал: не пластик, не метал и даже не стекло... Брегантина, эти тоже твои?.. Брегантина... А ведь действительно, та молодая женщина в прозрачном шаре немного походила на старушку-директрису. Одевалась похоже, и эти... эти длинные волосы, собранные в пучок...
   Он бережно очистил очки от пыли.
   -- Эй, господин, что вы тут ищите? - донеслось сзади. Ветхон взглянул через плечо. На лужайке стоял мужчина с садовыми ножницами в руках, он угрожающе хлопал ими по своей крепкой ладони.
   -- В чем дело то? - Пантелей встал и повернулся.
   -- Разве это ваш дом?
   -- Конечно мой!
   -- Господин Генри Смолг, вы сильно постарели!
   -- Смолг? - повторил Ветхон. -- В чем проблема? Здесь никого нет.
   -- Но это не значит, что отсюда можно тащить все что заблагорассудится, - садовник приближался.
   Ветхон сполз с торчащего остова кирпичей, пару раз едва не грохнувшись.
   -- Господин, вы видите, что творится? - садовник указал на небо. - Природа меняется, мир разваливается. А вы... вы просто бездушный человек. В такой момент думаете лишь о наживе!
   -- Вовсе нет. Я ищу-у-у-у-у.... выживших. Вдруг кого придавило, - сообразил Пантелей, одной рукой прижимая к пузу подсвечник, а другой вожделенные очки.
   -- А что это у вас там?..
   Подсвечник оказался на земле, и Ветхон заложил, некогда держащую ценнейший экспонат руку за спину, а потом попытался сосредоточить все внимание на очках:
   -- О, это... это... это мои очки, я плоховато вижу, - он одел бенайрис и, в общем-то ничего не произошло. Ну, малость зрение ухудшилось. Он зажмурился.
   -- Все же я попрошу вас уйти. Люди, которые здесь... Это земля принадлежит очень хорошим людям, и я признателен им за очень многое. Уйдите, по-хорошему...
   -- Хм, - хмыкнул Ветхон, но вдруг за спиной раздалось:
   -- Ты можешь сделать с ним все, что захочешь.
   Ветхон обернулся. В воздухе парил Галахан.
   -- Сделай так, - Галахан почесал указательным пальцем свою переносицу, и его глаза впялились в садовника. Ветхон посмотрел на доставучего крепыша, и тот вдруг стал стремительно краснеть. Казалось, он задержал дыхание. Он краснел и краснел, и глаза пучились от напряжения. Неожиданно для него самого и для господина Пантелея, мужчину разорвало на части, обратив мускулистое тело в сине-бурые лоскутки. Не куски плоти, но ленточки разлетелись по сторонам. Подхватываемые ветром, теперь они летали повсюду вокруг, словно новогодний серпантин.
   -- Видишь, как все просто? - рассмеялся Галахан, а потом подлетел и опустился перед братом на обломок стены, положил руки на плечи Пантелею и улыбнулся. Вдруг резко ударил Ветхона коленом в живот. Пантелей упал, а очки сместились на щеку. Галахан сразу же исчез.
   -- Эй, вы чего это? С кем вы говорили? - на Пантелея смотрел садовник, он явно был растерян и явно же не походил на клубок ленточек. -- Вы чего? С вами все в порядке? Чего это вы падаете на ровном месте? Живот прихватило?
   Ветхон подскочил на ноги и рванул с места. Словно кузнечик, он скакал через куски камня и кирпича, а потом перемахнул через полутораметровую клумбу и бросился бежать прочь, позабыв свой серебряный подсвечник.
   Правда, на этот раз пробежка вышла хоть и стремительной, но не долгой. Уже через несколько секунд Пантелей лежал под обвитой фиолетовой фасолью оградой Смолгов. На этот раз Ветхон быстро утомился. Какое-то время он высматривал нет ли погони, но вскоре понял, что никто его не преследует. Он встал и не спеша пересек дорогу, присел на скамью в скудной тени засохшего дерева.
   Воллдрим трясло, законы природы перепутались... Творилось невероятное! Но все это не так уж важно, ведь Ветхон воплотил свою мечту!
   Рука сжимала то, что так мечталось раздобыть - очки, показывающие другой мир! Очки, меняющие жизнь!..
  
   Позже Ветхон назвал события тех дней "Днями Землетрясений". Он мечтал о них, старался не забыть.
   Смутные обрывки детства, ожившее чучело кота, и неизвестно откуда рожденная идея о том, что Грейхан и Галахан один человек; загадочные очки, показывающее то, чего нет; люди-волшебники... Он то мечтал вспомнить, то жаждал забыть свое прошлое. Его чучельная жизнь и тоска непонятного происхождения тогда преобразились в нечто новое. Он столько понял... Он захотел... Он знал, что может... Он многое сделал, когда понял, что все это не галлюцинация и не сон.
   Те дни минули, и Ветхон давно утерял блаженные чувства, пережитые в те мгновения. Жажда жизни, возможность и желание творить. Тогда он мог мечтать, легко, без каких-либо стараний. Он стал понимать свое предназначение. Жизнь обретала смысл. На миг, на несколько деньков, пара недель или чуть больше...
   Лежа в темноте комнаты, он громко вздохнул и перевернулся на другой бок. Уставившись в стену, Пантелей сквозь зубы прошептал: "Тупые солдафоны!"
  
  
  

НЕПРОЛОГ И НЕГЛАВА

  
   -- Я много размышляю обо всем этом, но чутье то и дело возвращает меня к новой миссис Мариэн.
   -- К "новой" ?.. - Сессиль недоуменно взглянула на Рэмона.
   -- Ее рвет на части, ее что-то тревожит и даже не тревожит, а именно рвет душу, изводит... Она изменилась. "Не вслух" я давно называю нашу директоршу: "новая Виола", "новая миссис Мариэн". Будто бы с исчезновением ее наигранных обликов исчезли ее размеренность, ее мудрость, она сама... Она не облачается в другие личины, а быть собой ей по всей видимости довольно тяжело. Я думаю, Воллдрим многое значил для нее, и то, что сейчас она лишилась этой части своей жизни, сломило ее.
   -- Ты думаешь, она готова опечалиться? Мудрейшая и старейшая среди мечтателей Земли может стать печальным мечтателем?
   -- Я не знаю точно. Но согласись, сегодняшнее рабочее обсуждение, проработка теорий "разлома" Воллдрима... она бесилась и никого не слушала. Временами мне кажется - ей известна истина, но она не спешит делиться секретами, и именно это гложет ее. Она почти скорбит.
   -- Рэмон, неужели ты думаешь, что это все дело ее рук?..
   -- Я так не думаю, но что-то есть в ней... Страх и осознание... Если бы я мог постичь кое-какие чувства местных, я бы узнал наверняка.
   Рэмон встал с синего дивана, бывшего единственным цветным пятном в интерьере его кабинета, и медленно подошел к раскрытому окну. Здесь, на Изнанке, его величали управителем Школы Мечтателей. В реальности это значило, что подчинялся он лишь директрисе - Виоле Мариэн, под каким именем знали местные мечтатели саму госпожу Виолу Крубстерс. Никто, кроме Брегантины и четы Либель (бабушки и дедушки Элфи Смолг), семейств Беккетов и Смолгов, а с недавних пор и Хванча не ведал ее реального имени и даже помыслить не мог о том, что старушке пять сотен лет.
   Каждый из мечтателей Воллдрима знает - Крубстерсы основатели молодого острова жизни, который именуют Изнанкой. "Островом жизни" называют кусок пространства, чаще ограниченного, который связан с уже существующим миром. Другие миры с ним не связать. Он, как пузырь, прикрепленный к полноценному миру. Изнанка связана с миром Вселенной; входы же в нее расположены на планете Земля. Но, что более невероятно, Крубстерсы преобразили саму Землю! Изнанка была новым пространством, а преображение Земли вписалось в уже существующий уклад Солнечной системы. Крубстерсы сумели перекроить природные равновесия враждебной планеты на нужный им лад. Создали на Земле нужную среду для живых организмов атомного строения. И все это задумали и воплотили двое! Это было не просто великой мечтой, это было почти невероятным мечтанием.
   Ёрт (или "Земля") - великое творение магии человеческих мыслей, совместной мечты Крубстерсов. Муж и жена, Карл и Виола - великие мечтатели, соединившие Воллдрим и Изнанку. Вдвоем изменили планету, на которую с радостью хлынули переселенцы; мир, который заселился так быстро и обширно - это слишком невообразимо, чтобы допустить даже мысль, будто бы настолько легендарные мечтатели могут проживать с тобою рядом.
   В целом заподозрить Виолу в величии никому не приходило в голову. Однако каждый восхищался ее талантом мечтателя, ее знаниями и навыками, кроме того многим приемами мечтаний владела лишь она одна.
   Но не об этом сейчас...
   Итак, Рэмон.
   Угрюмый для окружающих, но по сути весьма задумчивый молодой человек. Впрочем, молодой он для Зеландера, но весьма зрелый для Земли. Он размерен и хладнокровен, немного наивен, но рассудителен, лишен страхов, как и любой из представителей Зеландера. Рядом с таким человеком всегда спокойно, потому что он надежен, он верен идее чуда, он верен мечтательству. Он не паникует, но действует; легко принимает решения. Он не фанатик, но приверженец чудной мечты, и мечта его мощнее многих. Однако трудно сравнивать способности к мечтательству его и, например, Виолы или огородника Хванча, ведь Рэмон был рожден в другом мире, где все не так, и способности оцениваются совсем другими категориями.
   Рэмон не был землянином, он даже не из этой вселенной. Его родина - Зеландер, непривычное для нас пространство. Так называемый "цикличный" мир. В нем, куда бы вы не шли, если двигаться достаточно долго в одном направлении, вы обязательно придете в столицу. В Зелану. Кажется, именно здесь родилась фраза "Все дороги ведут...", нет, конечно, не "в Вавилон". Это лишь пересказ, адаптированный к земной мифологии. "Все дороги ведут в Зелану". Так, и только так!
   Такое устройство мироздания в кругах мечтателей называют "цветком с бесчисленными лепестками". Нет начала, нет конца, но есть точка схода и это - Зелана. Город, в котором ныне проживает не меньше сотни миллионов зеландерийцев.
   В родном мире Рэмона шанс родиться мечтателем составляет примерно 50%. Оттого Зеландер считается современным мега миром мечтательства. Мифическая Фоландия, исчезнув, растворившись в небытии, давно сдала права на звание центра мечтательства, поэтому именно в Зеландере проводится съезд мечтателей всех известных миров, который называется "Фестивалем Связующих Мачт".
   Виола нашла Рэмона на таком Фестивале много лет назад в Антаривусе. Это огромный город, один из многих мегаполисов Зеландера. Отличительной особенностью города являются дома, сотни тысяч низкорослых зданий, походивших на торчащие из земли луковицы с фиолетовыми перьями антенн.
   В тот год сотни шебишей или проще - мечтателей - явились в Антаривус на праздник науки шеб. Иные миры, катализаторы миров или просто "острова жизни" не славились массовостью рожденных в них шеб, и их жители приезжали сюда за новыми знаниями, своих исследовательских школ чаще всего они не имели. Зато Зеландер был невероятен! Здесь знания потрясали, восхищали и были, что самое удивительное, открыты. Виола перемещалась сюда крайне редко, однако группы мечтателей из Воллдрима отправлялись на фестиваль регулярно, ведь тот был постоянным, менялся лишь город, в котором его проводили.
   Рэмон был фактически беспризорником. Взрослые жители Зеландера частенько забывали о своих родительских обязанностях, ведь всякая мечта, рожденная в чьем-то жаждущем сердце, порой становилась главной идеей их жизни. Впрочем, люди не способные мечтать, чаще всего заботились о своем потомстве, а порой и о брошенных детях зеландерийских шебишей. Ко всему органы управления Зеландера всячески содействовали желаниям пришедших на фестиваль иномирцев забирать брошенных детей с собой.
   Малыш Рэмон был потерянным в чужих желаниях ребенком, таких же потерянных родителей, живущих в коконе собственных мечтаний, которые создали свой мир и не показывались из него. Дети мешали их мечтательному счастью, мешали жить в гармонии и потому остались за пределами их личного мира, их вечной шебо-медитации, мешающейся со всевозможными утехами. Да, таков был мир Рэмона, таков был Зеландер!
   Так происходило со многими шебишами. Родители Рэмона жили в своей мечте, а он, младший из детей, и две его сестры-близняшки, едва старше малыша, выживали сами по себе. Нет, дело было не в отсутствии еды или крова. За низшими потребностями в Зеландере следили. Ряд специальных заведений, в которых покормят, когда попросишь, дадут приют, но вряд ли станут слушать, учреждались в каждом городке и даже мелком поселении Зеландера.
   Только безликие ведомства занимались "воспитанием" подавляющего числа местных детей. Однодневные знакомые лица, люди, которых Рэмон сейчас уже и не помнил. Они уделяли ему секунды времени, они могли улыбнуться или безучастно всучить ребенку миску с едой. Но Рэмону хотелось большего. По местным понятиям он был слишком впечатлителен и естественный отбор сожрал бы его. Какое-то время он возвращался домой, но потом понял, что это не имеет смысла. В шесть лет он уже не помнил, где находится его дом, забыл лица своих сестер. Лишь изредка в памяти всплывал образ матери: белокурой волшебницы, которая несколько раз веселила его своими шебо-навыками. Она мечтала так быстро и так красиво! Она создавала картинки и предметы, запахи и яства. Она была искусна в этом, великолепна и неповторима. Лицо отца Рэмон не мог припомнить, как ни старался. Порой ему казалось, что того вовсе не существовало. Плечо с подтяжками поверх белой рубахи и режущая нюх аура благовонной сигареты - вот все, что память сохранила об отце.
   Дети, такие как Рэмон, вливались в Фестиваль с азартом, а те что постарше путешествовали по Зеландеру в каждый город, в котором проходило мероприятие. Там можно было сыграть на чувствах приезжих, пустить слезу и тогда тебя могли заметить, могли заплатить за мелкие поручения, или просто так - дать за несчастные глазки, а могли забрать с собой.
   Когда жизнь столкнула Рэмона с Виолой, ему было восемь лет. В Зеландере детей не допускали к практикам мечтаний. Каждому с рождения вживлялся фоу - некий предмет мечты или, на зеландерийский лад, - "шебрак", блокирующий мечтательные способности. Говорили - для защиты от необдуманных мечтаний, от детской непредсказуемости, незрелого ума.
   Виола прониклась к ребенку и забрала Рэмона в свой мир. Рэмон не сожалел об исходе из родного Зеландера. В чуждой ему Вселенной он познал счастье, но, что важнее, он обрел безмятежность и примирение с самими собой. Он научился не спешить, он искал уединения. В нем исчезло гнетущее одиночество, развилась самодостаточность. Помимо этого, неуютное детство искоренило в мальчонке отчаяние, он утратил даже сожаление; принимал жизнь, как есть, не ставя целей или планок, просто жил, просто мечтал.
   Позже на Изнанке он обрел саму любовь, он полюбил земную женщину, взаимно. Не страстно, но легко и столь естественно.
   Виола многому научила его в науке шеб - в Воллдриме это называлось "мечтательством". Первые лет шесть-семь проживания под покровительством Виолы, он не бывал на Земле. Миссис Мариэн отчего-то запрещала выходить ему за пределы Изнанки. Этот остров жизни стал его домом. Порой Рэмон раздумывал, почему так? Виола раскрыла ему столько уникальных и сложных умений. Ему одному, но всегда держала его в строгости и никогда особенно не демонстрировала своих чувств. Хотя, конечно, в каком-то смысле стала его матерью или скорее бабушкой. В целом она была закрытым человеком. Любила, возможно, как сына или внука, но душу ее он не смог постичь. Чутье зеландерийца шептало - она страдает, но чуда в ней всегда было намного больше грусти.
   Весьма трудно приходилось Рэмону в учебе. Он мог лишь впитывать знания, но практика была долгое время недоступна ему. Лишь почти к 16-ти годам, фоу - блокатор шеб - полностью растворился в чреве его тела, и тогда, наконец, жизнь круто изменилась. В учебе он стремительно нагнал воспитанников Изнанки и быстро превзошел каждого. Однако этому событию Виола ничуть не удивилась, словно так и должно было случиться. Уже в 27 лет она назначила его управителем Школы Мечтателей.
   Он знал - Виола искуснейшая из мечтателей этого мира, что объяснялось (по разумению самого Рэмона) ее возрастом. Скорей всего ей было не меньше сотни лет. Но как ей удалось столько прожить и сохранить силы, продолжать блистать недюжинным интеллектом? Загадка!
   Частенько Рэмон думал о родном доме, о Зеландере. Он не видел родных мест с того дня, как Виола забрала его. Когда-то он хотел вернуться, но в то же время знал, что не сможет вновь покинуть лучший из миров. Рэмон долгие годы откладывал поездку в родные края. До тех пор, пока не решил: "Я не буду стремиться в Зеландер, не своими усилиями, лишь волей нечаянной мечты..."
  
   -- Рэмон, хочу сказать еще одно, - Сессиль была невозмутима, а ее взгляд сосредоточен. - Известно, что Воллдрим изначально создавался, как место "ограниченных предметов мечты". Кроме нескольких вариаций шебраков, иные мечтательные атрибуты в нем не работают. Но ведь мы не знаем, как именно задумывался мир. В него вносились разрешения или же изымались запреты? Жаль, что Крубстерсы не оставили инструкций, - Сессиль бы улыбнуться собственной шутке, но нет, это не про нее. Она осталась непроникновенной. Ее эмоции никогда не отражались на лице и даже если она нервничала, вы вряд ли бы заметили притопы или мимические пляски на ее бледном личике. Рэмон привык к ее сосредоточенности, он кивнул. Она продолжила: - Могло ли статься, что некто создал новейший шебрак, не противоречащий законам природы Воллдрима? И этот "предмет мечты" аккумулирует и/или фиксирует мысли, т.е. непрестанно источает неизменную мечту. Вот почему погода не меняется, и циклы дня и ночи замерли в одном положении. Не человек-мечтатель, но вещь!
   Сессиль взглянула на Рэмона, и несмотря на ее кажущуюся невозмутимость, он распознал в ней нотки глубоко запрятанного чувства. Он слишком хорошо знал ее. Сессиль боится. Рэмон подошел и присел рядом, обнял любимую:
   -- Ты можешь быть права.
   Сессиль бесспорно боялась. Теперь неведомое Рэмону чувство читалось в ней, как самая яркая эмоция. Он почти восхищался ее умению бояться, но захотел утешить Сессиль. Чего же она боится? Или кого? Рэмон сказал:
   -- Ты точно можешь быть права, - он поцеловал ее похолодевшую ладонь. -- Я сам думал о чем-то подобном. Крубстерсы могли поставить запреты на известные им предметы мечты, на конкретные шебраки, и тогда что-то новое, о чем они не знали, запросто могло разрушить основы. Да, мир в мире - это всегда неразбериха. Эта Вселенная стара и трудно в ней мечтать, но Крубстерсам хотелось в Воллдриме оставить маневры для мечтаний. Как они это сделали? По средствам чего в Воллдриме мечтать возможно, но уже в десятках километров все не так? Вот если бы на эти вопросы нам ответить, мы смогли бы в разломе погоды Воллдрима разобраться. А так, странный рисунок неба и звезд, несколько солнц, - все это совершенно не ясно.
   В кабинете Рэмона кроме голосов двух мечтателей не было ни звука. Странный вакуум, позволяющий дышать, не отпускал звуки слишком далеко от их источника. Рухнувшее здание на одной улице с вашим домом или плач ребенка в соседнем кабинете - вы вряд ли услышите хоть что-то. Здесь царила тишина, благоволящая мечтам, дарующая раздолье мыслям. Однако Сессиль будто услышала что-то. Она приподнялась и начертала в воздухе круг, заглянула в него:
   -- Уже пора. Вернемся на Совет.
   -- Идем...
  
  
  
  

***

  
   -- Мы не в Круге Купола! - поджав губы, съязвила Виола.
   -- К чему этот сарказм?!
   -- Да к тому, Брегантина, что мечтатели ушли из Воллдрима, а погода так и не стабилизировалась! А возможность так мечтать? Откуда она появилась?!
   -- Давайте рассуждать, - начал Рэмон. - Мечта осуществилась, мечтатели покинули город - это ясно, но мечты не истончились и не угасли, потому что... - он замолчал.
   Пять десятков глаз смотрели на Рэмона Зеландерийского. Напряжение уже не могло нарастать, оно давно достигло предела, да и сам взрыв как будто прогремел, оставив лишь опустошение и тишину. Ежемесячный совет Изнанки длился уже более пяти часов. Короткий перерыв не слишком тут помог. Все устали, кто-то нервничал. Большинство устало даже нервничать. Мечтатели по большей части были сдержаны. Чудным мечтателям подобное скорее свойственно, нежели противоестественно. Впрочем, Виола кипятилась.
   -- И?.. - не смогла удержаться Брегантина.
   -- Рэмон?.. - гаркнула Виола.
   -- Я хочу, чтобы своими мыслями поделились вы, Виола, - вдруг выдал Рэмон. Он посмотрел на нее. Он был невозмутим.
   -- Я? Что за интриги? Рэмон, ты вообще соображаешь, что говоришь? По-моему, я уже столько раз, достаточно подробно... - крикнула она и, не договорив, отвернулась. Однако ее реплики летели мимо цели. Рэмона таким не пронять. Впрочем, он давно привык к новому "стилю переговоров" директрисы. Она разучилась держать себя в руках и весьма эмоционально реагировала на замечания. Словно защищалась.
   -- Ваши мысли?.. Вам наверняка есть, что сказать. Никто не обладает достаточным опытом и знаниями. Но вы лишь слушаете и критикуете. Каковы же лично ваши мысли на этот счет? - он выжидающе смотрел на директрису.
   -- Ты в своем уме? - сказала Виола и присела. Она устало посмотрела на своего верного помощника, которого знала порядка четырех десятков лет. -- Прости, Рэмон... Я повторюсь в сотый раз... Так повлиять на природные процессы Воллдрима не мог ни один человек. Вы представляете, какой силой должен обладать мечтатель, чтобы держать погоду уже больше года? К тому же неизменную! Мир застыл, а остановить процессы, а значит саму жизнь заморозить, просто невозможно. А обратить вспять? Как с этой зимой и падающим снегом: то вверх, то вниз - вообще абсурд. - Все отчего-то метнули взгляд на Брегантину. Она как раз была образцом этого самого "абсурда". Ведь Брегантина пустила возраст свой вспять, помолодев лет на сорок, как казалось присутствующим, но сама-то она знала, что на триста пятьдесят, если не на все четыре сотни лет!
   -- А если их несколько или это вовсе не люди? - спросил кто-то.
   -- Еще сложнее. Как многим состыковать свои мечты в единое русло?.. - но тут Виола запнулась. - Сок кантробе могли использовать... Они могли перевязать свои мечты, составили их воедино и скрепили! Есть такая возможность.
   -- Подобными навыками в этом мире владеете только вы и... - Рэмон умолк, на него гневно взирала Виола. Он вдруг вспомнил, что знать об этом всем совещающимся вовсе не обязательно и даже вредно. - Вы умеете... делали ли вы что-то подобное?
   -- Повторюсь, - сказала Виола -- Ты в своем уме? Я не люблю концертов и постановочных страданий, и потому притворяться я бы не стала. Я хочу изменить ситуацию. Я только этим живу в последнее время. А ты говоришь, что это могла сделать я сама?
   -- Нет. Я лишь думаю, что мечта с кантробе могла неправильно связаться, и тогда результат оказался бы непредсказуемым, - закончил он.
   Казалось, что Рэмон на что-то намекает. Но на что? Никто из членов Совета Изнанки не понял на что именно, но все давно привыкли к его манере выражать свои мысли. Уточнять было бесполезно. Он говорит лишь то, что хочет сказать. Да и в целом он не особо заботился о том, чтобы его правильно поняли.
   Дослушав фразу, Виола глубоко вздохнула и как-то успокоилась. Она уже не нервничала, но внимательно всматривалась в лицо Рэмона, будто что-то вспоминая. Рэмон молчал. Она давно научила его управляться с кантробе и конечно не жалела об этом. Это знание не должно пропасть, не такое важное. А понимание того, что она сходит с ума, становилось для нее неизбежным кошмаром.
   Кого оставить после себя во главе двух миров? Земли и Изнанки? Брегантина не в состоянии контролировать мечтателей, Магдалена и Генри как-то не вовремя занялись разбором своих отношений, а главная надежда - супруги Либель сейчас были заняты другими делами. Еще парочка мечтателей с достаточным опытом оказались по ту сторону орейфусов, когда в Воллдриме случился хаос мироздания. С большим усилием удалось наладить с некоторыми из них связь, но их пребывание в других мирах было весьма полезным, потому их не призывали вернуться. Значит теперь... похоже вся надежда на Рэмона. Жаль, что он доверяет ей, ведь она так ужасно поступила с ним. А вдруг это он за ее спиной использовал кантробе?
   "С ума сошла?" - она осекла саму себя.
   Теперь Виола припоминала, как сама жаждала сплести сок кантробе. Как ей хотелось увидеть мечтательные нити, схватившие природу Воллдрима, позволившие мечтам исполняться практически беспрепятственно. Жаль, но сейчас нет такой возможности. Последние запасы сока она использовала, чтобы спасти малышку Элфи Смолг, а делегация, отправленная за драгоценным соком, так и не вернулась.
   -- Что с планом эвакуации? - спросила пожилая женщина, одетая, словно подросток, в яркий сарафан. Она явно была из творческого отделения Воллдримской школы.
   -- В целом готовый план... он устраивает меня, - ответил Рэмон. - Не хотелось бы его использовать, но большую часть народа мы сможем увести в другие миры.
   -- Когда?
   -- При необходимости. Наше вмешательство в городские дела все также нежелательно.
   -- И мы позволим оккупантам продолжать?.. - встрял руководитель Купола Природы, мистер Кипарисус.
   -- Есть дела поважнее, - гневно выдала Виола. -- Какой смысл бороться с оккупантами, если всю планету, если не весь мир, может разорвать противоречие?!
   -- Но стоит подумать и об... - настаивал Кипарисус.
   -- А мы думаем!.. - начала было орать Виола, но Рэмон пресек ее:
   -- И это тоже не отпущено на самотек, господин Кипарисус. К следующему Совету, я уверен, уже доставят нужные шебраки. Однако в любом случае активные действия мы не планируем. Все это лишь для крайней нужды. К прочему, у нас нет уверенности сработают ли эти шебраки в принципе... - ответил Рэмон.
   -- Почему же?
   -- Шебраки, такие как орейфусы, бенайрисы, блокаторы и их вариации, а также сфера нисту-рум, - вот все, что может быть использовано в Воллдриме, - почти шепотом сказала Сессиль Фиганро. Всего год назад она обучала детей Воллдримской школы морским премудростям, но теперь была поглощена своей основной страстью - делилась знаниями с учениками-мечтателями об устройстве природы, о том, как ею управлять. На Изнанке это была ее основная работа. Не трудно догадаться, что ее навыки высоко ценились в расследовании причин разлома природы над Воллдримом. Она лучше других знала законы, управляющие погодой.
   Полсотни заседавших посмотрели на Сессиль. Ее тихий голос был ровен и даже монотонен, но некая сила пронизывала ее речь. Возможно это была уверенность и явный лидерский потенциал. Слова Сессиль звучали внушительней почти истеричных выпадов Виолы, ярче голос других участников зарядившейся вдруг дискуссии. Зал словно опустел, а мисс Фиганро продолжила:
   -- Я, как и многие из присутствующих здесь, много думала о причинах разлома погоды... Иные предметы мечты не работают в мире Земли. Так уж он устроен. Впрочем, вариаций орейфусов так много... Но известно, что ныне существующие шебраки -- это не предел. Вполне я допускаю, что в городе был создан новейший шебрак или же его принесли извне, и это послужило толчком к разлому законов природы. А может случилось некое новейшее явление, о котором мы и помыслить не сумели, ведь мало кто способен создать нечто доселе не существующее. Новатор-мечтатель... Я предлагаю сосредоточиться на Брегантине. Простите мисс директор, но я считаю необходимым изучить ваши шаги и предприятия, предшествующие вашему преображению. Места, где вы бывали, новые общения, знакомства. Необходимо вспомнить, когда именно началось омоложение.
   Сессиль окончила речь. Молчание прервали бы дебаты, но слова холодной красавицы заставили всех задуматься. Глаза блуждали по залу, каждый из находившихся в серой комнате то и дело бросал взгляд то на Брегантину, то на Сессиль.
   -- Пропажа детей может быть связана со всем этим, - добавил Рэмон. - В былые времена печальные мечтатели нередко использовали жертвенные методы, чтобы усиливать свои мечты. Детей убили, ритуально... Это наиболее вероятная версия. Кто-то решился на масштабное воплощение без разбора способов достижения мечты... - Рэмон произнес вслух то, что давно витало в умах мечтателей. Дети, пропавшие в тот страшный день и накануне, скорее всего не выжили. Найти следы 11-ти мальчиков, в том числе и Харма, так и не удалось. Однако Рэмон еще не закончил: -- Может статься, что некоторые из пропавших в те дни мечтателей замешаны в этой скорбной мечте. Я никого не обвиняю, но это возможно...
   Спор был окончен, горестные предчувствия обычных людей и новое испытание для чуда в душе мечтателей... Каждый переживал услышанное по-своему. Убийство детей и предательство - это тяжкие события. Чудным мечтателям свойственно принимать данности, не окунаясь в сожаления, не поддаваясь желанию воображения создавать иные вариации событий.
   Однако вскорости Совет завершился. Кто-то вернулся в Воллдрим, другие - к своим изнаночным делам.
   На подобных заседаниях ни раз разбирались и другие версии произошедшего. Ни одна из них пока не нашла подтверждения, но все они были весьма вероятны и прорабатывались, перепроверялись раз за разом.
   Но была и одна ужасающая версия: здесь замешана бабушка Харма. Анна Волгина наверняка освоила создание бездушных воплощений...
  
  
  

Глава 1. Устасы!

   "...Величественных историй множество, но я постараюсь излагать хотя бы на толику подтвержденные данные.
  
   Итак,
   из предложенной выше классификации пространственных катализаторов миров Вам уже известно, что на сегодняшний день самый обширный мир - это Млёрт*. Откуда же он появился?
   Масштабы мира необъятны, но, поверьте, весь секрет в устойчивости и в пластичности. Управление светом, а именно применение способа изменения материи в состоянии покоя полями света, выводимого в разную интенсивность и состояние - это и выдало побочный эффект - взаимодействие во вращении. А это, в свою очередь, сыграло определяющую роль и создало форму многоуровневых взаимодействий, которую мы и имеем на данный момент. Впрочем, материя сохранила большинство своих свойств и оттого поселенцы без особых для себя последствий могут, как прибывать в Млёрт на постоянное обитание, так и исходить в иные пространства.
   Собственно, как сей мир появился?
   Мы, ученые кафедры Фоландоведения Фикшерского университета, склонны придерживаться мнения, что изначально шебиши, а возможно один единственный энтузиаст, взялись экспериментировать с шарообразной формой. Причем точка, так называемый "центр опоры", они использовали на все больших масштабах. Отчего круговерть поглотила круговерть и так далее, многократно. Подобная идея нашла множество последователей и была поистине легка в воплощениях. Уже в имеющемся и постоянно расширяющемся пространстве в самых разных местах зачались эксперименты с буйством (*массами), повторениями (*количествами) и заполняемостью (*плотностями). Оптимальными и наиболее популярными до сих пор считаются: парная система звезд с 5-16-тью опорными планетами; экспоненциальным вращением в количестве 6-ть (спутники спутников спутников...).
   Что удивительно, модель подобного взаимодействия привела к невероятному разнообразию. Здесь правят атомы! Что само по себе весьма занятно. Жаль, но только "капли в океане" Млёрта годятся для жизни - можно сказать безумно много здесь пустоты, но мы-то знаем, что это за пустота! Это то самое состояние покоя материи, всегда готовое к использованию, преображению - жизнь, ждущая своего часа, жизнь по велению шебы. В любом случае малая плотность заселения весьма скромный недостаток в сравнении с численностью жителей и возможностями неограниченного пространства. Неправда ли это и есть самое настоящее чудо? Пространство без границ! Шикарное исключение из правил!
   Подозреваю - сейчас Млёрт все еще изменяется, преображается, наполняется новыми "каплями". Он прекрасен, он невероятен...
   Не могу не упомянуть еще одно важное замечание: Млёрт малошебен. Он - классический случай, описанный в шестой Аксиоме Обыденности Шеб: "Масштаб мира обратно пропорционален величине шеб!" И да, шебы стремятся здесь к нулю. Но, как нет предела бесконечности, так и не будет предела шебам Млёрта...
  
   * - наиболее употребляемые синонимы: Олдан, Великий мир, Вселенная, Мир пяти сил, Пала Онела, Дидель Астумас и другие, другие, другие...
  
  
   Кирк Беккет отложил книгу в сторону. Он сидел на кафельной мозаике, свесив ноги вниз. Теплый пол балкона грел костлявую задницу интеллектуала, расслаблял мускулы, но ничуть не мешал работе мозга.
   Почти год назад Кирк отпраздновал свое семилетие. Вскоре ему исполнится восемь. День рождения в середине зимы в прошлом году отмечали на цветущей вовсю лужайке. Именно такой, какой видел ее Кирк вот уже больше года. Цветочки, бабочки - сплошная милота.
   Погода застыла, и теперь двор Беккетов оказался в продолжительной власти летнего тепла и бесконечного цветения. Кирк частенько размышлял о том, что происходит с планетой, с Землей. Никто точно в городе не знал. Поговаривали, что странные природные явления затронули лишь Воллдрим. Похоже так и было, но верилось с трудом. Солнце, Луна, Земля и другие космические тела. Разве они могут застыть? Разве Солнце не сварило бы за год с лишним их дом и сад? Зажарило бы! И еще как! Однако этого не происходило, ко всему никакая информация извне о природной аномалии не доходила до граждан города. Впрочем, в Воллдрим НИЧЕГО извне не доходило, кроме, пожалуй, кое-какой провизии и бесчисленных полчищ военных, то и дело пополняющих свои ряды. Местность оказались под осадой, что, кстати, было косвенным доказательством, что город, если и не одинок в своей непокорности законам природы, то по крайней мере является центром этого явления. Ведь именно здесь времена года и дневные циклы имели четкие физические границы.
   Дефицит информации - это довлело над Кирком, поиск доказательств оказался заморожен. Но сейчас Кирк не думал об этом, он наслаждался иными знаниями, иными рассуждениями. Он ловил волосами ветер и мечтал...
   Огромный балкон, на котором расположился Кирк, примыкал к его спальне и был одним из четырех, что смотрели во все стороны света на каждой из несущих стен особняка Беккетов. Личный балкон Кирка выходил в сад и выступал от стены на целых шесть метров. Кирк ухватился за металлические прутья, окаймляющие периметр балкона. Кирк, то провисал над кафелем, то упирал свой сосредоточенный лоб в тонкие спиральные прутья балконного экрана. Мальчишка болтал ногами, рассматривая свои ботинки, которые ежесекундно исчезали из поля зрения, и тут же выныривали обратно. Статуи на своих мощных плечах, словно аполлоны, несущие небесный свод, держали крышу особняка, угрюмо всматриваясь в землю. Каждый стоял на одном колене, а на другом удерживал балкон. Кирк меж двух мраморных великанов в одиночестве размышлял, а молчаливые атлеты несли свое бремя: быть "лицом" дома, быть символами богатства его хозяев.
   Книга, которую читал и много раз перечитывал Кирк, та самая, "изъятая" из библиотеки Смолгов, походила на вымысел, беллетристику. По крайней мере факты, которые там представлялись, мало ассоциировались с правдой. Научный язык одних глав, порой весьма невнятное изложение, фантазии Кутсона - все это настораживало. Кто станет читать художественную литературу, которая столь трудна для простого чтения? Здесь возможны два варианта: фантаст - полный неудачник или же в книге действительно изложен научный труд некоего профессора Кутсона из Фикшера. Но тогда...
   В "Останках Фоландии в мирах человека-обычного" говорилось о "сильных личностях", которые не видят границ, не довольствуются данностями, но умеют создавать. В книге их называют "шебишами". Похоже это те самые злополучные "мечтатели", некогда заполонившие этот мир и разрушившие природу, погоду, смешавшие день и ночь.
   Наименование "шебиши" использовалось более широко, нежели чисто Млерт-Ёртовский вариант - "мечтатели". Шебиши было меж вселенским, если можно так сказать, наименованием. Вот это да! Даже не вселенским, а просто-таки многомирным. А Млерт - это не Млечный Путь. Хотя здесь и присутствует некая созвучность, но это вся наша Вселенная, Ёрт же - наша родная планета Земля. Млерт-Ёрт - имя нашей планеты в других мирах. Вот так-то! О нас знают все, да только мы не знаем, кто мы и откуда появились.
   Шебиши способны менять действительность. Могущественные люди, наверняка, обладающие небывалой властью, были редким явлением. Согласно изученным текстам, в Млерт-Ёрте рождалось примерно 1-2 мечтателя на сотню обычных людей - толлов. А это уже "люди снизу". По крайней мере, со старофоландского это переводится примерно так.
   -- Неужели я толл? - вслух сокрушался семилетний гений. В такие моменты его разум кричал: "Это просто невозможно! Отец - мечтатель, а я - "низ людей"? И все из-за этой Лилианны! Ее кровь, человека-толла, испортила мой фенотип. Сделала меня никчемным, заурядным, самым обыкновенным человечишкой! Почему отец женился на этой непримечательной женщине, к тому же не совсем умной? Мечтателями тоже правят гормоны? Какая гадость..."
   -- Кирк! Ты где?
   "Лилианна", - вздохнул Беккет-младший, непроизвольно сморщив нос. Слово "мама" незаметно исчезало из словарного обихода Кирка. В своей НЕпринадлежности к элите, то есть к мечтателям, он винил именно ее.
   Кирк встал, пригладил растрепанные "думами" и юрким сквозняком волосики, вошел в свою комнату. Мама наводила там "порядок": складывала на его рабочем столе книги и тетрадки в ровные стопки. Сколько раз он ругал ее за подобную самодеятельность, но та все равно встревала в его дела. Сын, погруженный в великие материи умозаключений, никак не мог понять, что Лилианна таким образом боролась с давящим ее одиночеством. Так ей представлялось, что она нужна хоть кому-то.
   -- Не трогай... - стиснув зубы, проговорил почти разъяренный сын.
   -- Как можно учиться в этом беспорядке? Здесь не найти ничего.
   -- Не трогай! - повысил голос Кирк.
   Лилианна повернулась к сыну и улыбнулась:
   -- Ну, ладно, перестань. Ты будешь завтракать?
   -- Пожалуй, нет.
   -- Я отчего-то тоже не хочу. - Утомленный взгляд Лилианны метнулся под стол. В последнее время она сильно исхудала, а улыбка стала вымученной. -- До сих пор не открыл подарок?
   Под столом валялся сверток. Скорей всего там были атласы или какие-то канцелярские принадлежности. Но за чтением и изучением украденной "Фоландии" и других книг, найденных в руинах дома Смолгов, Кирк позабыл о нем. Это был мамин подарок, почти годичной давности. Тогда она улыбалась как-то по-другому, мило и естественно, а, когда вручала семилетнему сыну презент, глаза ее искрились задором и очарованием. Что же с ней случилось за этот год? Да и что там в этом свертке? Разве может она подарить хоть что-то путное? Кирк забыл о подарке, а может ему было просто неинтересно.
   -- Я был занят, - сухо ответил сын.
   На самом деле Кирк не хотел его открывать. В последнее время все, что хоть как-то касалось матери, вызывало в нем гнев, а порой даже отвращение.
   Он ждал возвращения отца. Он размышлял о том, что же тот ему подарит. Наверняка что-то ценное и умное. Что-то особенное, к тому же за целых ДВА дня рождения! Кирк дождется Беккета-старшего, и тогда вместе с ним они будут строить теории и предположения; разгадывать старые загадки, появятся новые вопросы; и знания потекут по мозговым извилинам, словно возбужденная паводком река. Как еще совсем недавно: год, чуть больше года назад.
   -- Ты знаешь, Кирк, я так волнуюсь, - Лилианна уселась на кровать и сжала руки в кулак. -- Почему твой отец до сих пор не вернулся?.. Там старинные рукописи... - Лилианна указала на прошлогодний подарок. -- Он сам хотел тебе вручить, но так и не появился. Ни тогда, ни сейчас...
   "Так это... папа подготовил?.." - подумал Кирк и, не глядя на мать, спросил:
   -- Заранее привез?.. Как же он смог это передать?
   -- Передал... Но сам не смог приехать. Я очень волнуюсь. Я чувствую что-то не так. Я почти уверена - что-то случилось. Он бы не бросил нас.
   -- Он выкрутиться из любой переделки! Кто, как не он, способен решить любую задачу? - а потом случилось что-то странное, Кирк добавил: -- Не волнуйся за него... - но сразу осек себя. Ему жаль Лилианну? Она мучается очень. Ей одиноко, но, если дать ей волю, начнет обниматься и плакаться. Надо сдерживаться!
   А Лилианна продолжала:
   -- Но эти военные, что стоят у границ Воллдрима и в самом городе, возможно дело в них? Его не пропускают. Грядет война? Это все так страшно.
   -- Ты же знаешь, эти шебиши такие непредсказуемые, - Кирк пытался казаться расслабленным, но внимательно наблюдал за матерью. Как она отреагирует на это слово, "шебиши"?
   -- А кто это? Это какой-то вид войск? Или... Что ты имеешь в виду?
   -- Ну, знаешь, всякие мечтатели...
   Лилианна улыбнулась:
   -- Да, твой отец такой, - в ее глазах заиграла нежность, она засияла. Похоже она безмерно любила своего мужа и восхищалась им.
   -- Ты знаешь? - Кирк нахмурился.
   -- Он не может сидеть на месте, ему нужно искать, изобретать. Он неудержимый, он настоящий мечтатель. Он так похож на твоего деда Беккета.
   Кирк выдохнул: "Опять эта двойная трактовка". Ясно. Лилианна не имеет понятия о мечтателях, а дальнейшие расспросы, пожалуй, наведут ее на ненужные мысли, да и вряд ли имеют смысл. Пора заканчивать!
   "Мысли, и у мамы? Ну и ну!" - вдруг подумалось Кирку, и он ухмыльнулся.
   -- Ладно, я пойду! - сказал сын.
   Лилианна встала и подошла к нему. Она посмотрела на Кирка и сказала:
   -- Хорошо! Но будь аккуратен и не забудь теплые вещи. Опять простудишься... - и попыталась обнять его.
   Кирк отпрянул:
   -- Будем изображать мама-сын и детсадовские нежности?
   -- Кирк, зачем ты так?
   -- Все! Вечером буду... Ве-че-ром по ча-сам, - разжевал свою фразу Кирк. Будто мать все еще не разобралась, что вечер нынче вовсе не темный.
   Он вышел из своей комнаты, прихватив портфель, прикрыл дверь и остановился. За дверью вновь зашелестела бумага. Наверняка Лилианна опять принялась рыться в его вещах. Он открыл дверь и зло посмотрел на мать:
   -- А ты, идешь? Твоя аптека... скоро открывать?.. - сказал Кирк, а подумал вот что: "Какая она рассеянная, несобранная... Где хоть одно толковое качество в этом человеке? Сплошные эмоции и нуль мозгов..."
   -- Ах, да! - улыбнулась мама: -- Можем вместе выйти, я уже готова.
   Кирк отвернулся:
   -- Буду ждать внизу, - сын вроде как сжалился над матерью, решив составить ей компанию.
  
   Кирк довел мать до аптеки, в которой та консультировала посетителей в вопросах их здоровья. В ней Лилианна торговала различными травами и эликсирами. Нетрадиционная медицина, а значит и "нетрадиционная" аптека миссис Беккет, нынче пользовалась приличной популярностью. А все потому что с недавних пор лишь грузы с провизией проходили сквозь военный кордон. Никаких лекарств! С самыми сложными заболеваниями правда можно было обратиться в военные госпитали. Кордон же, закрывший проезд в город, окружал Воллдрим в радиусе двадцати-тридцати километров, и никаких таблеток и снадобий сквозь него не возили уже много месяцев. Даже самый именитый врач города, доктор Швартер, теперь все чаще назначал лечение, основанное на травяных настоях и чайных смесях.
   У входа толпились люди, и Лилианна занервничала. Однако Кирк вновь сжалился над ней: не стал ехидничать и придираться к ее желанию блюсти почтение и всякие приличия, играть на публику в манеры и добрые отношения с сыном. Он поклонился и произнес:
   -- Хорошего дня, мама.
   Она наклонила голову и улыбнулась в ответ:
   -- И тебе, Кирк.
   Отойдя пару десятков метров от аптеки, Кирк обернулся: "Превращаюсь в сю-сю, - подумал он, а еще: - Почему эти люди прислушиваются к советам Лилианны? Они что, не видят ее умственных способностей? Впрочем, все объясняется весьма просто: они сами не так уж умны".
   Мысли о маме были по большей части язвительными, но порой в них пробиралась и сочувствие, ведь мама в последние месяцы как-то сникла. Кирк предполагал, что та окунается в депрессию. Она грустила без мужа, и порой Кирк слышал, как она тихо плачет в своей теперь одинокой спальне. Тоска по Беккету-старшему - это единственное, что связывало сына и мать в эти месяцы.
   Кирк тоже скучал по отцу. Его личный наставник, эталон логики и знаний обо всем на свете оставил мальчишку на путь самоучки. Благо Кирк способен во всем разобраться самостоятельно. Но как же плохо без отца! Кирк давно простил тому скрытность относительно мечтателей. Теперь он просто хотел его увидеть и, как ни странно, ему не хватало кумира. В глубине души он понимал, что несовершенен. Сильный ум в непосредственном наличии помогал стремиться к этому самому совершенству, а значит непрестанно расти и развиваться.
   Учеба стала единственной отдушиной Кирка. Раньше была еще Элфи, но Смолги внезапно переехали в другой город. Адреса не оставили и даже не попрощались.
   Как же Кирк скучал по Элфи! Тайком от всех и даже от самого себя. Дом Смолгов разрушился год назад. Похоже они в спешке бежали. Возможно на них напали какие-то злые мечтатели, и им пришлось скрыться. Впрочем, пропали не только Смолги. Некоторые уроки в школе остались без преподавателей. Мистер Хванч со своей помощницей Мэри, Сессиль Фиганро по морским глубинам и еще с десяток учителей в один день решили покинуть Воллдрим. Будь Кирк глупцом, то поверил бы в подобное совпадение. Тут явно дело касалось тех самых мечтателей, этих загадочных шебишей.
   Харм Дриммерн, особо одаренный оборвыш, которому пророчили учебу в Уголке Просвещения, тоже перестал приходить на уроки. Поговаривали, что в его семье случилось какое-то несчастье. Вроде бы его старший брат, да и сам Харм провалились в разлом земной коры во время землетрясения. Но другие говорили, что их унесла буря, та, что год назад разрушила дом Смолгов и несколько других строений. Дети обсуждали все эти странные события, а точнее пересказывали доводы своих родителей. Кирку же предстояло разобраться во всем самому. Лилианна была ограничена травами и любовными романами, которыми в последнее время зачитывалась с упоением. Улыбалась и плакала, танцевала, а потом запиралась в своей комнате и часами сидела в тишине пустых стен. Но ничего, Кирк сам докопается до правды, а как иначе?
   Он оказался в районе Воллдрима, в котором обосновалась прелютая зима. Кирк напряг мышцы и быстро зашагал по вытоптанной в сугробах тропинке. Куртка и шапка притаились в сумке, висевшей на плече, но памятуя наставления своей матери, Кирк назло не стал одевать теплую одежду. Глупо? Возможно! Но он принял решение сам, хоть и не совсем умное.
   Две сотни шагов, и холод сменила осень. Под ногами зашуршали камни, а на деревьях кое-где притаились заплесневелые плоды. Тут пахло сыростью, и дрожь пробрала Кирка до костей. По ощущениям здесь было так промозгло, что казалось холодней, нежели в зимней части. Мимо прошел отряд вооруженных людей. Подобные тройки, четверки... десятки вояк уже много месяцев патрулировали город и даже прилегающие леса и луга.
   У одного из солдат в сетчатом мешке, перекинутом через плечо, дрыгался кот. На голову кота одели мешок, а еще ему связали лапы. Вот живодеры! Зачем им эти несчастные животные? Кирк и раньше слышал, что военные отлавливают котов. Может в воинских казармах развелись крысы, и солдаты, таская их туда, пытаются таким образом с ними бороться?
   Солдат-живодер презрительно бросил взгляд на Кирка и, сделав "Хы!", смачно плюнул Беккету под ноги. Похоже и этим служивым не доставляло удовольствия прибывать в аномальной зоне Воллдрима. Они в каждом видели угрозу. Они непрестанно искали "колдунов" и "магов" - так они называли мечтателей. Тяжело им приходилось в этом месте с подвисшей погодой, с нескончаемым днем на востоке и юге города и темными ночами на севере. Только они забывали, что местные жители пребывают в таком же положении и даже худшем. Ведь еще им приходилось жить в собственном невежестве и страхе. Никто не объяснял, что происходит, впрочем, может и воякам было известно не больше.
   Кирк анализировал природные явления Воллдрима, и они выбивались из всяких закономерностей. Деревья непрерывно плодоносили в освещенной части города, а в годовалой ночи растительность окунулась в спячку, но не погибала.
   Жители по возможности переселялись в зону, где можно было выращивать овощи и фрукты: кто к родне, кто в пустующие домики пропавших горожан. Не все успели переехать с комфортом, поэтому многие размещались в палатках и других хлипких строениях, сооруженных наспех. Таким образом, город разрастался в одной части и становился все более заброшенным в других районах. Осваивались новые территории, засаживались поля, вырубались деревья. За год треть Воллдрима стала безлюдной, и в то же время другую заполонили переехавшие граждане. Однако численность жителей не изменялась, ведь никто не мог уехать отсюда.
   Еще один отряд из четырех солдат и одного офицера протопал мимо Кирка. Мистер Беккет уже вышел на главную площадь Воллдрима, ту самую, где располагалась школа. Круговая дорога теперь была перекрыта военными машинами, выстроившимися полукругом вдоль обоих обочин, а на въезды установили шлагбаумы. Центральная площадь походила на воинскую часть, а в мэрии засели штабные командиры. Теперь здесь нельзя было встретить прогуливающихся с колясками молодых мам или просиживающих на скамейках у воллдримского сада влюбленных. Улицы пустовали, и прогуливались по городу по большей части вооруженные люди.
   Кирк направлялся к школе. Он взглянул на шпиль, на котором некогда развевался флаг школы: две ладони, мужская и женская, уложенные друг на друга. Знамя сняли, хотя в этом явно не было никакого смысла. Казалось, что город оккупировали и планировали внести в него всевозможные новые порядки, однако никак не могли определиться какие именно, поэтому флаг не заменили - просто сняли.
   Кирк посещал занятия в Куполе Природы, и уже планировал проситься в Блок Интеллектуалов (теперь действительно надо было всюду проситься). Однако теперь, когда многие учителя уехали, он по-настоящему понял, как же задорно и захватывающе вел уроки мистер Хванч, как строгость и доброта Мэри помогали в усвоении материала, а красавица Сессиль Фиганро... О, она была восхитительно умна, а ее утонченность и немногословная точность подачи... Все исчезло! Кирк где-то читал, что красивые женщины не часто обладают качественным интеллектом, впрочем, мисс Сессиль это совершенно точно не касалось.
   На счастье вэйосов, Пенелопа Хайвон никуда не делась. Она взяла на себя помимо уроков хищников и травоядных парочку других дисциплин. Ей явно не было равных в преподавании звериных инстинктов, однако в морских глубинах и огородничестве она не особо разбиралась. Временами Кирк подправлял некоторые ее умозаключения. Неловкая, но все же образованная госпожа Пенелопа заслужила уважение Кирка. В его глазах она была отважной и оптимистичной, к тому же доброй, хоть и с ограниченными знаниями.
   Все эти соображения высокомерный Кирк держал при себе. Имидж засранца он выдерживал практически без изъянов. Вот и теперь подойдя к своим товарищам: Нильсу, Фреду и Карлосу, он, не раздумывая, заявил:
   -- На этот раз без опозданий? Исправляетесь...
   -- Здравствуй, Кирк, - почти хором выдали друзья, а Кирк, сдвинув брови, озабоченно кивнул им в ответ.
   Лидер мальчишек напролом подался вперед, а ребятня-устасы, расступившись, двинулись за своим командиром.
   Голос из громкоговорителя объявил:
   -- Вэйосы и устасы Купола Природы должны незамедлительно собраться в главном холле своего корпуса.
   Затем небольшая пауза и вновь:
   -- Повторяю! Вэйосы и устасы Купола Природы должны незамедлительно собраться в главном холле своего корпуса, - вещал незнакомый мужской бас.
   Никогда раньше объявления не оглашались этим бескомпромиссно-грубым голосом. Уж не очередной ли отставной военный устроился на школьную должность? Засилье учителей с военным прошлым (или настоящим) становилось удручающим. То, что именно военных задвигали на всевозможные посты и должности школы Крубстерсов, было для Кирка очевидным. Походка, манера приветствия, четыре извилины на пять учителей, - все это выдавало самозванцев. Так низко уровень образованности преподавателей школы Крубстерсов не падал никогда. Все, чем славилась школа, постепенно тонуло в военных заморочках по поводу и без повода: общепринятая форма одежды, обязательные предметы для всех, идеологические лекции и тому подобная ерунда, которая к самой учебе и развитию детей не имела никакого отношения.
   -- Идем? - Нильс вопросительно посмотрел на Кирка, а потом... весь сморщился, открыл рот, закрыл глаза и... выдал громкое "Апчхи!". Аллергия не отпускала мальчонку практически никогда.
   -- Идти? С чего это? У меня другие планы.
   -- Но сказали "усасам" притти, сем! - вещал устас Нильс, держа нос в напряжении, пытаясь таким образом предотвратить очередной чих.
   -- Ну так иди!
   -- А ты?.. вы се?..
   -- Я иду в зоосад! - выдал Кирк.
   Беккет глянул на Нильса, и мальчишка понял - обсуждение окончено.
   Ребятня не двигалась, все замерли в ожидании. Громкоговоритель со своими "незамедлительно" здесь не правил. Для Беккетовской тройки устасов главным приказом были слова Кирка.
   Он вальяжно направился в левый коридор, хотя кратчайший путь в зоосад, ведущий через главный холл корпуса, проходил сквозь правый "бабочковый" коридор, но Кирк намеренно пошел в обход маршрута. Нильс наклонил голову вправо, мол так короче, но Кирк притворился, будто не заметил его жеста. Они двинулись длинной дорогой.
   Зоосад оказался не заперт. Дети прошествовали в дальнюю часть сада, заглянули в террариум, в вольеры, но Пенелопы нигде не было.
   -- Гляньте в кабинетах млекопитающих, в огороде, в аквариуме еще... - бросил Кирк. -- Как раз каждому проверить по одному месту, - ухмыльнулся наглец.
   Устасы затопали прочь, а Кирк уселся на деревянный ящик с инструментами в тени голубоглазого бразильского ипе и, закинув руки за голову, прикрыл глаза. Громкие Нильсовы "апчхи" становились тише, отдалялись, вскоре стихли - мальчишки ушли.
   Большая часть школы располагалась во власти сумерек. Чуть влажный воздух щекотал виски, и Кирк ударился в раздумья: "Отец мечтатель, как же здорово, но вдруг я тоже? Как не хочется быть толлом. Это несправедливо. Это ужасно!"
   Резкий порыв ветра вырвал Кирка из вереницы сожалений. Почти сразу он услышал тихие голоса:
   -- Ты уверена?
   -- Младшие в главном корпусе, а старшие дети по кабинетам. В зоосаде никого.
   Кирк рванул к ближайшему кусту и притаился за его приунывшей из-за долгого пребывания в сумраке листвой. Шла Пенелопа, а вместе с ней мистер Хайвон, ее отец.
   -- Так что там за "раскрыватель"? - прошептал мистер Хайвон.
   -- Кипарисус точно не знает, но наш "несравненный" директор Ширнест Фокен, - "несравненный" прозвучало... язвительно, что ли; уважения в голосе не читалось уж точно. - Он намерен проверить всех детей и, если среди них есть мечтатели... Они заберут их!
   Пенелопа кашлянула в кулак и тут же расправила плечи, выпрямилась.
   -- Вы понимаете? Дети... бедные дети! Их просто заберут, и черт знает какие опыты будут ставить над ними, - причитала Пенелопа.
   -- Не переживай! Еще ничего не известно. И хватит чертыхаться! Держи себя в руках. Ты ведь учитель, а лексикон... Для начала надо посмотреть, что можно сделать. Украсть, в конце концов, этот прибор! - мистер Хайвон, как-то не "по-Хайвонски" отряхнул брюки и выгнул грудь вперед, пригладил ворот рубахи. Что-то в нем было не так. Он сказал: -- И что же это за вещица такая, раскрыватель?..
   -- Виола, вы сказали этот прибор... На Изнанке никогда не слышали о нем. Мечтатели не знают прибора для разгадывания способностей.
   Кирк сдвинул брови. Чего это Пенелопа родного отца называет Виолой?
   -- Какая я тебе Виола?!
   -- Ой, простите.
   -- Говори "папа" или "мистер Хайвон". Не сдай нас со всей этой требухой!
   -- Да, мистер Хайвон, - госпожа Пенелопа улыбнулась своему чудаковатому отцу.
   Кирк был счастлив: "Попались! Наконец-то!" Столько дней, недель, месяцев... всевозможных подслушиваний и подглядываний, и вот, впервые за год его тактика сработала! Выдержка - благо, спешка - стратегия дураков! Эта парочка явно из этих, из шебишей-мечтателей. А что за прибор? Проверяют детей? Надо будет сходить и посмотреть...
   -- Кстати, был еще один случай с припадками.
   -- Опять? И на прошлой неделе тоже... Вот этого я вообще не понимаю. Дети сильно пострадали?
   -- Один мальчик сломал руку, у других - синяки, ушибы, долгое головокружение. Слава мечте ничего серьезней...
   Двое остановились.
   -- Я в порядке? Выгляжу, как надо? - спросил мистер Хайвон.
   -- Практически вылитый он!
   -- Хорошо! - мужчина прочистил горло. -- Еще кстати, о Кирилле Беккете... Думаю, его семью тоже лучше убрать из города. - Парочка "Хайвонов" двинулась дальше. Они как раз обогнули куст, за которым сидел Кирк. Его не заметили. -- Среди них нет мечтателей. Кирилл Беккет в этом абсолютно уверен. Но им могут доставить уйму неприятностей, если прознают о том, что Кирилла сейчас нет в городе. Военные принялись проверять неполные семьи. Думают будто те прячут родственников-колдунов. Джон, брат Кирилла, считает, что семье Кирилла безопасней на Изнанке. Ты займешься этим, Пенелопа? Поговори с ними, подготовь, а мне нельзя тут долго бродить...
   -- А вот это уже интересно! - в диалог вступил третий участник.
   Кирк Беккет показался из своего убежища и изящно сложил руки на груди.
   Парочка обернулась.
   -- Кирк?! - пискнула Пенелопа.
   -- Здравствуйте, Виола. О, прошу прощения, мистер Хайвон, - Кирк криво улыбнулся и вальяжно склонил голову.
   Теперь пискнула Виола, правда голосом мистера Хайвона, чей наигранный облик она сейчас использовала:
   -- Как глупо, - похоже это было адресовано ситуации, а не Кирку. Более твердым тоном Виола добавила: - Значит, убрать семью Беккетов из города придется уже сегодня! - она подошла к Кирку и строго посмотрела тому в глаза. - Что ты тут делаешь, малыш? Разве тебе не нужно на уроки или еще куда? Ты кого-то ищешь здесь?
   Кирк сморщил нос: какой еще "малыш"?! и сказал:
   -- Мой отец мечтатель, я прав?
   Мистер Хайвон, по имени Виола, вздохнул и без энтузиазма сказал:
   -- Я так понимаю, отнекиваться тут бесполезно... Да, Кирк, ты прав! Что еще тебе известно?
   -- Где же он сейчас? - спросил Кирк, игнорируя вопрос, который ему задала Виола. Пенелопа же принялась шарить глазами по зоосаду в поисках других "сюрпризов", в виде прячущихся деток.
   -- Он не может попасть сюда, - ответила Виола. -- Кирилл далеко отсюда.
   -- Почему?
   -- Вокзал закрыт...
   -- Вот не надо мне про вокзал! Он уехал в эту, в Фоландию или в Антариривию?
   Виола непроизвольно приложила ладонь к груди. Удивилась? Еще бы! Откуда все это известно мальчишке-Беккету?! Неужели Кирилл посвятил сына во все хитросплетения жизни этого мира? Немыслимо!
   -- О, это долгий разговор. Мы его продолжим позже, а сейчас послушай меня...
   -- Я хочу услышать ответы прямо сейчас!
   -- Это твои проблемы, мистер устас, - сказал она и впялила взгляд в мальчишку. Иной давно сдался бы под пронзительным взглядом уверенной в себе мечтательницы, но Кирк умел играть в "смотрелки" и глаз не отводил.
   -- Это ВАШИ проблемы, - без какого-либо намека на уважение заявил он. - Я могу прямо сейчас пойти и рассказать о вашем разговоре директору Фокену. Поведать ему о том, что вы собрались выкрасть прибор и все-такое. Раскрыватель или как там его?.. еще магию используете...
   -- Магии не бывает! Кстати, - теперь и Виола-Хайвон сложила руки на своей плотной мужской груди. - Иди, рассказывай! Думаю, от этого пострадают все, в том числе твой отец, мать, да и ты сам. Вперед! Давай!
   Кирк конечно не собирался докладывать об этих двоих Фокену. Порой с помощью шантажа выходило докопаться до нужной информации, но не сейчас. Эта Виола явно не боится угроз. Кирк понял, что придется отступить, но сделать это следовало без унижения. Достоинство ронять он не планировал.
   -- Психологи утверждают, что синдром вины подавляет мыслительные процессы. Вы мучаетесь из-за того, что ваши мечтатели натворили тут год назад - и это очевидный для меня факт. Погода, военные и другое... Я не использую слабости других в своих целях, потому вынужден временно откланяться. Продолжим этот разговор, когда вы придете в себя. Думаю, вам не составит труда найти меня позже, когда вы полностью оправитесь от психических проблем и захотите поведать мне обо всем, что вам известно. Я живу на улице Камней, это район Зюжно, что на юге Воллдрима. Всего хорошего!
   Виола и Пенелопа застыли от изумления: такой наглости им давно не встречалось. Кирк быстро зашагал прочь. Как же играла на его лице самодовольная улыбка. Он умница! А еще он совершенно точно сможет выяснить сегодня: мечтатель он или толл. Что там с этим прибором, раскрывателем? Надо разведать!
   В главном холле Купола Природы толпилось много народу. Ученики второго года обучения - устасы и первогодки-вэйосы выстроились в змейку перед аркой, ведущей в кабинет Кипарисуса. Там, как говорили, находился и новый директор школы Ширнест Фокен. Он не был учителем. Поговаривали - он приезжий, бывший военный. Каким образом и, главное, по каким таким законам школы он стал директором было загадкой. Мисс Брегантина же со всеми прочими куда-то запропала больше года назад.
   Открытость педагогов, их энтузиазм также куда-то запропастились. Кое-кого уволили, других загнали в планы, схемы, сроки и тому подобные обязательства; придумали новые предметы, назначили новых учителей. Теперь в школе чувствовалась всеобщая скованность, недоверие, недомолвки. Многие предметы, утерявшие своих гениев-преподавателей, стали скучными и порой казались бесполезными, преподавание шло по явно устаревшим материалам. Временами Кирку доставляло удовольствие "ковырять" военных-учителей до уровня, где их познания оказывались весьма поверхностными. Он разоблачал подобных недоучек, отчего нажил себе, если и не врагов, то по крайней мере уйму недоброжелателей.
   Ежегодная церемония открытия учебного года в этом году проходила весьма скупо. Город не украшали, да и наряд школы ограничился вывешиванием над главным входом транспаранта со словами: "Действие - добро, но сдержанность бесценна!" Красными буквами, начертанными на белом фоне, прикрыли каменную надпись, гласящую о том, что школу основали Крубстерсы. Транспарант висел там и по сей день.
   -- Где ты был, устас? - на Кирка смотрел учитель в костюме из коричневого льна с накрахмаленным воротом рубахи, торчащим вверх.
   Деловой стиль строгача - это еще ничего, но вот манера говорить. Он точно был из офицеров "под прикрытием", а потому детвора школы воспринималась им и ему подобным, неумелыми солдатами, которых надо было дрессировать и заставлять маршировать, сиюминутно исполнять поручения. Дети превратились в несносных, невоспитанных новобранцев. Точнее дети остались самими собой, но сейчас это не было их достоинством, скорее страшным недостатком, который искоренить - дело чести каждого из новых преподавателей.
   Раньше Кирку дисциплина и серьезность казались весьма уместными в учении. За порядок он сам непрестанно ратовал, пока не столкнулся с этим самым порядком. Все это давило, тяготило и вызывало протест. Как же приятна была свобода, ценившаяся здесь во времена правления мисс Брегантины. Шалость и дерзкие вопросы всегда воспринимались как проявление жажды умов воспитанников, теперь же это оказалось баловством и даже нахальством.
   Похоже Кирк временами ошибается. Редко, но бывает...
   -- Я искал своих товарищей. Они заблудились, но теперь мы все на месте. - Кирк посмотрел на раскрасневшегося Нильса и недоуменных Карлоса и Фреда, явно ища в них поддержку в привычном для Кирка вранье. Похоже товарищей-устасов выловили в коридорах школы, притащили, как и остальных, в холл, пока Беккет раскрывал тайные замыслы мечтателей в зоосаде.
   -- Да, мы немного заплутали, - подтвердил Карлос Беккет, кузен дьяволенка-Кирка.
   Учитель ничего не ответил, но сузившиеся глаза, намекали на то, что он либо не доверяет отговоркам детей, либо он в принципе не любит детвору. Он глянул в начало очереди и зашагал туда.
   -- Концлагерь, - выдал Кирк.
   -- Да, все изменилось, - подтвердил белокурый Карлос, а Фред кивнул, соглашаясь с друзьями.
   Нильс смачно чихнул и говоря "в нос" добавил:
   -- Ганьше лушше было.
   -- Да и вообще зачем всех позаписывали на эти неинтересные уроки? Когда мы были вэйосами, сами могли выбирать: что учить, куда ходить и все остальное, а теперь... - тихо возмущался Карлос. Он встал на цыпочки, явно выискивая кого-то в очереди, и кинул: -- Я сейчас, - а потом медленно вдоль цепочки учеников пробрался на несколько шагов вперед.
   -- Кати увидал, - с некой доброй завистью сказал Фред.
   -- Когда интересно свадьба? - Кирк саркастически рассмеялся. Учитель в накрахмаленном воротничке, который только что отошел от детворы, бросил на устаса суровый взгляд. Кирк насупил брови и впялил взгляд в беловоротничкового. Не хватало еще затыкать ему рот. Новые учителя совсем обнаглели!
   Но учитель даже не думал отступать. Он подошел и взял Кирка за запястье:
   -- Дисциплину нарушаешь? Не уважаешь старших?
   Но тут к ним подскочила Пенелопа Хайвон:
   -- Что произошло?
   -- Этот устас ведет себя неподобающе.
   -- Что именно не так? - поинтересовалась Пенелопа.
   -- На многочисленные замечания не реагирует. Его стоит проучить.
   -- Что именно не так? - повторила она.
   Тут не выдержал сам Кирк:
   -- Мы что, в тюрьме? Уже запрещено смеяться?
   -- Вот видите, мисс Хайвон, он дерзит!
   -- Но это же дети. Им положено смеяться.
   -- НО... Но он смеется надо мной, а я старше, и я... учитель! Он плохо влияет на других детей!
   -- Мне приятно, что вы знаете мое имя, но не могли бы вы сами представиться? Мне кажется мы не знакомы, - видимо Пенелопа решила схитрить и перевести накаляющуюся беседу в иное русло. Она слащаво улыбнулась и невинно заморгала ресничками. Актриса она была не очень, но этот глуповатый хам, к которому она обратилась, купился!
   -- Я учитель по... ну вы знаете, новый урок... - он замялся, отпустил руку Беккета и выпрямился. Улыбка Пенелопы похоже сыграла с ним в одну из взрослых штучек. Мужчина снизил громкость и продолжил: -- Я мистер Стронг, Валерий Стронг, уроки "этикета и приличий".
   -- О, "стронг"? Мне кажется или это означает силу или мощь? - кокетничала Пенелопа.
   Вот-вот конфликт будет исчерпан - радовался Кирк. Но тут из Кабинета Кипарисуса вышел на самом деле мощный молодой мужчина и громко прокричал:
   -- Следующий!
   К двери уже ступила девочка-устас, но вдруг мистер Стронг вновь схватил Кирка за запястье и крикнул:
   -- Сперва этого проверим!
   Он вытащил Кирка из очереди и практически потащил того к кабинету директора Купола Природы. Пенелопа прижала кулачок к губам и тяжело вздохнула:
   -- Сила есть, этикет приложится.
   Фред и Нильс явно не поняли ее замечания и грустно проводили взглядом своего товарища.
   Кирка втолкнули в кабинет Кипарисуса, а мистер Стронг ехидно улыбнулся и вышел назад в холл.
   Кипарисус сидел на стуле у бокового фланга собственного стола, во главе же пристроился Ширнест Фокен. Глава Купола Природы - милый толстячок, смахивающий на воробья, седовласый добряк - в данный момент походил скорее на скромного посетителя директорского кабинета, нежели на его хозяина. Он неловко закинул ногу за ногу и всматривался в листки бумаги, лежащие перед его носом. Кирк презрительно глянул на скромнягу Кипарисуса, прокручивая про себя, что тот слабохарактерный слабак, не сумевший отстоять свою честь и достоинство, отдавший Купол Природы бездарям и законникам на растерзание. Малыш-Беккет вряд ли понимал на что приходилось идти Кипарисусу и другим взрослым, чтобы хоть как-то влиять на школьных оккупантов, хоть как-то защищать детей от их нововведений и экспериментов.
   -- О, Кирк! Мистер Беккет, доброе утро, устас, - Кипарисус сделал какую-то пометку на одном из листков и встал.
   Однако из-за стола встал и Фокен:
   -- Беккет?
   -- Да, я мистер Беккет.
   -- Братья, сестры есть?
   -- Я единственный ребенок, - Кирк включил надменность.
   -- Имя отца и матери?
   -- А вы не расскажите мне к чему эти расспросы?
   -- Отвечай!
   -- Я не скажу ни слова, пока вы не объясните, что тут происходит.
   К Кирку подскочил Кипарисус и, изобразив заинтересованность внешним видом Беккета, какое-то время разглядывал его, потом шепотом промямлил:
   -- Кирк, не дерзи: наживешь неприятностей, - а в голос произнес: -- Одет, как положено... Строгий костюм... Все, как в вашей инструкции, мистер Фокен!
   Однако Кирк не унимался:
   -- Что здесь происходит? Этот ваш мистер Стронг многое себе позволяет...
   -- Устас, ты глух? - спросил Фокен.
   -- Простите?..
   -- Кажется я задал тебе вопрос.
   -- Вы сейчас о каком именно?
   Фокен взглянул на своего подручного, функция которого до настоящего момента заключалась в вызывании в сей кабинет "следующего". Тот подошел и наклонился к Кирку:
   -- Имена твоих родителей скажи и ответь "ты глухой или нет?"
   Лицо Кипарисуса изображало мольбу и не ясно, то ли боялся он за самого себя, то ли за Кирка, но вид у него был смехотворный.
   -- Я не глух. Но вы!.. Вы сами глухи! Я тоже задал вам вопрос! Мне кажется, если вы желаете получить ответы на свои вопросы, то должны быть готовы удовлетворить и мои. Что тут происходит? Школа нынче в тюрьму превращается? - Кирк выдержал короткую паузу и продолжил: -- Перед законом я долгов не имею! - смело заявил он. Потом он припомнил проникновение в дом Смолгов, но постарался тут же позабыть об этом нервощипательном... или скорее захватывающем приключении.
   Мистер Фокен, правда сказать, среагировал не так, как ожидал Кирк. Мальчишка изготовился парировать истерику взбесившегося директора, но тот в голос рассмеялся:
   -- Будущий командир. Мило. - Он уселся на прежнее место и что-то записал, а потом пробормотал: - Беккет Кирилл, Беккет Лилианна, улица Камней... - и через секунду сказал: -- Начинайте!
   Кипарисус взял из коробочки на столе голубые очки и тут же как-то сгорбился, стал меньше и сутулей. Казалось эта крохотная ноша была поистине тяжела для него. Ситуация довлела над директором, очки явно не весили и сотни граммов, но некий невидимый груз ответственности, оказавшийся сейчас на Кипарисусе, весил чрезвычайно много.
   Эти очки показались Кирку знакомыми. О, точно! Похожие, или те самые, он видел в оранжерее Смолгов, когда кормил их кошку Фелиссию. И это тот самый "прибор", о котором беспокоилась Пенелопа и ее отец-не-отец Виола?
   К Кирку подошел Кипарисус и настолько тихо, что никто кроме Кирка не смог бы его услышать, прошептал: "Ни в коем случае не удивляйся, веди себя, как обычно", - Кирк не слишком понял, о чем тот говорит.
   Кирка подвели к зеркалу, и Кипарисус надел ему бенайрис-раскрыватель.
  
  
  

Глава 2. Глупость

  
   "И что же я должен увидеть?" - думал Беккет, рассматривая себя в зеркале.
   Кирк крутил головой, изучая комнату и людей, находящихся в ней. Ширнест Фокен, Кипарисус - самые обыкновенные, и даже ехидно улыбающийся помощник нового директора тоже остался самим собой. По правде он уже порядком начинал раздражать Беккета-младшего. Посему его внешний вид все больше и больше казался Кирку нелепым и глупым.
   Явно перекачанные мускулы, не по размеру узкие брюки со стрелочками. Противный тип, но больше всего бесила его самоуверенность. Поистине, более мерзкого прилагательного, чем то, что можно отнести к самому себе, порой сложно отыскать. Руки, сложенные на груди, этот взгляд, как будто "умный", но лишь "как будто". Наверняка он долгие часы перед зеркалом тренировал образ, якобы глубоко думающего. Кирк отвернулся и окинул в зеркале себя; слегка наклонился, улыбнулся: вот настоящий, не деланный интеллектуал!
   -- Что ты видишь? - спросил Ширнест Фокен.
   -- А что я должен увидеть? В чем смысл этой затеи?
   -- Возможно появилось нечто примечательное. Цвета, краски, лица, предметы... Есть ли что-нибудь странное? Такое, чего раньше здесь не было?
   Кирк продолжал осматривать помещение и зоосад, который располагался за стеклянными стенами кабинета. Среди шкафов, столов и стульев, среди бумаг и всевозможных приспособлений для регулировки ширм, наклона открытия окон и тому подобного Кирк искал хотя бы намек на собственную уникальность, малейший шанс на вожделенное свое мечтательство. Быть шебишем, быть кем-то значимым! Как же хочется... Как же всего этого хочется! Зависть была не из тех пороков, что обыденно проживал Кирк, да только сейчас он чуть ли не излучал ее. Беккет осознавал это чувство, и оно было ему противно. Однако отделаться от комплекса собственной ограниченности сейчас ему вряд ли удалось бы.
   Как же паршиво осознание: "Ты толл!" Что может быть хуже приговора быть обычным? Что хуже знания, что рядом с тобой живут мечтатели, настоящие хозяева этого мира?.. других миров... Что с этим делать, когда ты к ним не имеешь никакого отношения?
   Кирк глянул на Кипарисуса и тот, выпучив глаза, едва заметно покачал головой. Вроде намекал, чтобы устас не подавал виду. На что именно виду не подавать? НА ЧТО, Кипарисус!?
   -- Не понимаю, в чем смысл этих очков? С ними, без них - никакой разницы. - Кирк почти бесился. Он хотел узнать в себе величественное предназначение. Пусть за этим последует расплата, но, по крайней мере, станет известно, что он мечтатель! Подобные открытия окрыляют и плевать на Фокена и возможные опасности. Пенелопа в зоосаде говорила, что детей со способностями куда-то забирают. Пусть! Главное, оказаться особенным!
   -- Досадно. Ты такой же, как и все. Снимай! - сказал господин Фокен. -- Свободен Беккет, можешь идти.
   Разочарованный устас стянул очки и увидел облегчение на лице мистера Кипарисуса. Тот провел ладонью по взмокшему лбу и, улыбнувшись, сказал:
   -- Давай мне, - он протянул руку.
   -- Держите ваш раскрыватель, - раздраженно сказал Кирк и направился к выходу.
   -- А ну погоди, устас, - Фокен встал и, обойдя стол, вплотную подошел к Кирку. -- Тебе что-то известно о нем?
   -- О ком? - Кирк недоуменно смотрел на Фокена.
   -- О нем, - директор протянул руку и в нетерпении глянул на Кипарисуса. Франклин подскочил, положил в ладонь нового начальства голубые очки. -- Вот об этом?
   -- Бестолковые очки, и что они могут раскрыть?.. - но тут до Кирка дошло: он проговорился! "Раскрыватель" - это слово он услышал сегодня, из беседы Пенелопы с некой Виолой. Кирк поджал губы: -- Ерунда какая-то. Я думал здесь раскрывают зрение. Плохое, хорошее, близо... дальность... Стекло обыкновенное... - Мистера Беккета трясло. Он почувствовал, как на его макушке наливаются капельки пота, как они щекочут и пощипывают кожу. Слова восстали против своего хозяина. Он нес чепуху. Похоже мальчик утерял контроль над ситуацией, и правит нынче Кирком уж точно не разум. Устас держался, как мог, но растерянность читалась на его лице весьма очевидно.
   -- Ты вроде из знатного рода, но слова подбираешь с трудом: "раскрывать зрение", "близодальность"... Ты недоразвитый что ли? Сколько тебе лет, Беккет? Способности ниже среднего? - Ширнест Фокен досадно помотал головой: -- Не слишком умные дети в этом Воллдриме...
   -- Почти восемь, - наглость мальчишки куда-то подевалась. -- Почему "не умные"? - прошептал Кирк.
   -- Позор... Н-да, еще один тупица, - буркнул Фокен и, отвернувшись, медленно зашагал к столу. Коснувшись левой рукой столешницы, он, не оборачиваясь, поднял вверх правую и махнул, мол "можешь идти". Побледневший Кирк сделал шаг назад, неловко попятился и тут же уперся спиной во что-то теплое. Он оглянулся. Нахальное лицо помощника директора пялилось, склонившись над мальчишкой сверху. Лицо неприятно лыбилось.
   -- Иди, малый, пока разрешают, - мужлан выставил в неприятной улыбке свои кривые пожелтевшие зубы.
   -- Да... я... - Кирк аккуратно обогнул силача и толкнул дверь. Зацепившись носком ботинка за порог, он вывалился из кабинета Кипарисуса.
   Стронг, ожидающий в квадратном коридорчике перед кабинетом, сразу же просунул в дверь ровно выбритую стрижку-горшок и спросил:
   -- Следующего звать?
   Возможно ему ответили, но Кирк не услышал.
   Стронг закрыл дверь и сказал учителю, не меньше, чем он сам, смахивающему на военного (уж больно формально тот был пострижен и одет):
   -- Ждем.
   Наверное, первый раз в жизни Кирк испугался по-настоящему. Тут что-то произошло! Он ляпнул, не подумав, такую важную деталь! Какой же он дурак! А главное, у кого спросить совета? Как поступить? Что теперь делать, ведь директор Ширнест Фокен явно ему не поверил? Заявление Фокена о низком интеллекте Кирка сейчас его не волновало. Самоуверенность устаса и предлагающаяся к ней наглость затмились разочарованием в самом себе. Осознание собственной глупости долбило в голову и мешало думать.
   -- Ну что, Кирк? Все в порядке? - госпожа Пенелопа убрала со лба Кирка челку. - Ты такой бледный. - Она взяла его за руку и отвела подальше от толпы. -- Что произошло?
   -- Очки... Этот ваш раскрыватель... это обычные очки, - прошептал Кирк.
   Кровь приливала к голове Кирка. Он вспотел, а соленые слезы предательски копились в глазах. "Хоть бы не моргнуть! Нельзя плакать!" - приказывал он себе. Но единственное желание, которое билось сейчас в устасе - это заплакать и обнять Пенелопу, а потом раскрыться ей и попросить о помощи. Попросить, чтобы его с мамой забрали куда планировала Виола, прямо сейчас, сию секунду! Но мальчишка был чересчур "Беккет": имидж самодостаточного и непробиваемого Мистера Одаренность не позволил. Слабость была непозволительна.
   Кирк взглянул на Пенелопу и, все еще не моргая, сказал:
   -- Глупость! - развернулся и не спеша затопал прочь. Выйдя из холла Купола Природы, он помчался домой. Эмоции распустились в нем бурным всхлипыванием и раскрасневшимся от слез лицом. Как же он ненавидел себя за глупость, которую совершил; за страх и слабость, которые последовали за ней! Мистер Беккет, вы слабак! И какой позор! Дважды позор! Трижды! Позор в десятой степени!
   Однако видеть этот позор он не позволил бы никому из Школы Крубстерсов, впрочем, вообще никому! потому он убежал и в тот день уже не показывался на людях вовсе.
  
  
  
  
  

***

  
   Реденькие усики непрестанно подергивались, когда солдат притрагивался к своей растрескавшейся губе. Он то и дело облизывал рану, при этом демонстрируя страдание.
   -- Витаминов не хватает, - понимающе заметил его напарник.
   -- Все эта чертова погода... Гори Воллдрим в аду! - выругался усатый.
   -- Когда уже сменщики придут?
   -- Полчаса еще... Хоть бы опять две смены на нас не повесили, - усач языком притронулся к губе и мученически прикрыл глаза.
   Скрипнула завеса, оба солдата выпрямились. Судя по погонам, вошел сержант, видимо из новеньких. Худой, невзрачный. Он отдал честь, остановился у двустворчатой двери и выпрямился. Следом, почти сразу появился старший лейтенант, похоже тоже из новоприбывших:
   -- Вольно! - сказал сержант.
   -- За время дежурства...
   -- Ай, помолчи ты... - махнул лейтенант усачу, небрежно приложив ладонь к виску. Он прошелся мимо солдатиков и посмотрел одному из них в глаза: - Скоро придет проверка, - потом отвернулся и стал осматриваться. Казалось он выискивал что-то и, не глядя на дежурных, вдруг добавил: -- Можете пока отлучиться. В сортир, если надо, - он был слегка раздражен, но проявил-таки чуткость.
   Солдатики замешкались, но лейтенант повернулся в их сторону и изменился вдруг в лице, проорал:
   -- Быстро! В следующий раз, не раньше, чем через два часа...
   -- Но ведь... - начал было один из солдат.
   -- Пошли! - прервал протест офицер.
   Солдатик, что мучился с проблемной губой, махнул в сторону выхода, а потом шепотом добавил: "Не раньше, чем через два часа?" - и одними лишь губами матюгнулся.
   Дежурные вышли.
   Лейтенант проводил их взглядом и посмотрел на сержанта:
   -- Давай!
   Сержант подскочил к монументальной раме из грубо-тесанного камня, испещренного надписями и иноземным орнаментом. А у двери оказался крикун-лейтенант. Теперь следил за выходом он. Заступил в общем "стоять на стреме".
   Рама, у которой оказался сержант, располагалась в центре амфитеатра Уголка Просвещения. И это не было простым украшением арены, это были самые настоящие "врата орея". В мире Земли, да и во многих других мирах, орейфусы чаще создавали в виде стульев или табуретов. С их помощью перемещали только людей, предметы они не переносили. Их функция была ограничена, и порой при переносе путешественник из другого мира изменял свою человеческую форму, преображался, иногда значительно. Орейфусы не предназначены для материи, впрочем, не все они и не всегда работают именно так, однако все они скорее для... Но нет! все это весьма сложно, хотя одновременно и весьма интересно. Впрочем, когда-нибудь обязательно вернемся к этой научно-мечтательной теме.
   Итак! врата орея служили для более полноценных перемещений. Их можно было назвать универсальным орейфусом. При активации они устанавливали связь с обычным орейфусом, с ближайшим к ним активным порталом. Врата переносили не только людей, но предметы из одного мира в другой. Толщиной рама врат орея была сантиметров сорок. В ширь сами врата составляли не менее четырех метров, возвышались же почти на семь. Громадина весила тонны.
   Изучив надписи на левом ребре врат, сержант провел по линиям и переместил несколько деталей, затем защелкнул крохотный рычаг и подошел к одному из сотен кресел, окружавших арену амфитеатра, развязал блокатор, засунул его в карман.
   Блокатор на орейфусе служил защитой. Когда он был повязан, перемещаться в другой мир сквозь этот орейфус становилось невозможно. Но сейчас врата орея, среагировали на освобожденный от блокировки орейфус. Двое ждали, когда с обратной стороны портала проделают ту же процедуру, чтобы можно было в них пройти.
   Лейтенант стоял у двери, прислушивался и поглядывал, стараясь не слишком шевелиться, потому как сосредоточенно удерживал в мечте образ своего спутника. Сержант активно двигался, настраивая врата орея. Недостаточная концентрация создателя наигранного облика, кем и был сейчас лейтенант, чревата рассеиванию этого самого облика. Воссоздавать наигранный облик приличная проблема, можно не заметить и слегка изменить внешность, а это сразу же приметят другие. Рисковать не хотел никто. Благодаря концентрации опытного мечтателя облик на сержанте сидел превосходно ровно.
   Как только портал мигнул, а это значило, что вход открыли и с обратной стороны, сержант бросил в проем врат скрученную в трубочку записку. С обратной стороны прямоугольника листок не объявился, казалось его проглотила пустота. Так с пятинедельными перерывами удавалось поддерживать связь с другими мирами. Однако на этот раз была еще одна задача. Своеобразная смена караула за пределами Земли.
   -- Ты готов? - спросил лейтенант, дежуривший у входа в Уголок Просвещения.
   Сержант кивнул:
   -- Не волнуйся, Рэмон, - он попытался успокоить своего весьма спокойного сопровождающего. Хотя из двоих явно нервничал сам сержант. Караул мог вернуться в любую минуту, но они должны дождаться ответа.
   Более мужчины не переговаривались. Лейтенант был невозмутим, а сержант уже изрядно напрягся. Он нервно вышагивал вокруг ворот орея, позабыв о том, что удерживание облика, в который его поместили, проблема не из пустяшных.
   -- Слишком долго, - сухо высказался дежуривший у входа.
   -- Да, странно. Я не смогу вернуться без шебрака. Почему он мешкает?
   -- Подождем. Еще пару минут...
   Наконец из портала вылезла рука, показалась голова, а за ней и туловище. Сержант подошел ближе, и "врата орея" пропустили в мир Земли мужчину. Он был взволнован: на бледном его лице горели щеки, а из брови сочилась кровь.
   -- Да будет у нас чудная мечта! - сказал пришелец из другого мира и добавил, всматриваясь в сержанта: -- Я правильно понял, это ты, друг? Узнаю прищур, - он ухмыльнулся.
   -- Да! Так и есть! Смолг! - улыбнулся Генри, на котором была одета мечтательная маска некоего известного только Рэмону сержанта.
   Они пожали руки, по-дружески обнялись, похлопав друг друга по плечу.
   -- Почему так долго? Откуда кровь? - спросил Генри Смолг.
   -- Прямо у врат на той стороне какой-то псих попытался забрать мой префоулк, - пришелец протянул ладонь, на которой лежал предмет мечты, позволяющий заходить из иных миров в мир Земли.
   Мечтатели всегда старались обезопасить Землю от незваных гостей. Без этого предмета попасть в мир Земли было невозможно. Префоулк представлял собой шар диаметром в пять-шесть сантиметров. Он получался из бесчисленных витков тонкой проволоки красного металла, внутри которого блистало микроскопическое солнце. Оно бурлило и горело, время от времени выстреливало крохотными протуберанцами, энергию которых поглощала оболочка проволочной сферы. От этого сфера, то светились, то опять гасла. Шар не был горячим, скорее холодным, он немного магнитил железные предметы.
   Генри сказал:
   -- Это могло стать катастрофой, ведь осталось всего два префоулка! Слава мечте, ты сохранил этот! Что еще за псих?
   -- Какой-то нищий подкараулил нас. Думаю, хотел разжиться. Шебраки порой дорогого стоят.
   -- Это точно! Особенно сейчас, и в особенности для нас... - многозначительно высказался Генри. Он явно намекал на теперешнее положение вещей в Воллдриме. Таскать шебраки из других миров стало проблематично.
   -- Я сам никак не ожидал. Он застал меня врасплох, хорошо, что Петр...
   -- Потом расскажешь! - лейтенант-Рэмон пресек разговоры. Времени мало. Солдаты уже должны вернуться. Все это не важно сейчас. Он спросил: -- Там безопасно? Генри может идти?
   -- Да, - ухмыльнулся пришелец.
   -- Быстрее! - торопил Рэмон. - Они возвращаются!
   Послышались шаги. Генри быстро проговорил:
   -- Не забудьте блокатор на орейфусе оставить, - он схватил префоулк и прыгнул во врата орея, а Рэмон мгновенно накинул наигранный облик на своего нового сопровождающего.
   Лик прежнего спутника требовал синхронизации с другим носителем, а это занимает время. Пришлось "лепить" по первому пришедшему в голову образу.
   -- Ты - проверяющий! - подсказал "лейтенант" и бросил к орейфусу веревку-блокатор, та связалась в специальный узел на спинке стула.
   Новоиспеченный проверяющий, а именно блондин с плешью в полголовы лет сорока пяти быстро переключил рычажок, спрятал его в рисунок ворот орея, таким образом отключив врата. Он отвернулся и, стоя спиной к вошедшим солдатам, провел ладонью по своей разбитой брови, рассечка исчезла, но на руке осталось немного крови. Он мысленно испарил ее, и та, повинуясь мечте, исчезла. Воллдрим позволял больше, чем раньше, гораздо больше. Шикарно... и так странно. Его предупредили об изменениях и их масштабе, но, вопреки ожиданиям, сила мечты родного города поразили его.
   -- Где вас носит?! Смиррррно! - лейтенант, секунду назад карауливший вход, пылал злобой. Он выпрямился перед "проверяющим" и отчеканил: -- Все в порядке! Никаких движений... а этим двум за оставление поста... В общем, накажем по максимуму.
   -- Непростительно! - резко произнес плешивый проверяющий. - Разберитесь тут позже и... Следуйте за мной, лейтенант! Проверим другие посты! - караульные вытянулись и отдали честь майору. Он ответил тем же, но на его лице явно читалось недовольство. Он направился к выходу. Лейтенант зашагал за ним нарочито ровно, словно к его спине присобачили доску. Напоследок лейтенант обернулся и помахал кулаком солдатам, а шепотом добавил: "Не докладывать об этом!"
   Солдаты подождали пока начальство удалится и расслабились.
   -- Хоть в сортир сходили...
   -- Может не накажут, если докладывать не велел? Сам накосячил: отпустил, обоих разом... - усач хмыкнул и облизнул трещину в губе. - Ааааа! - страдальчески подытожил он.
   -- Как говорят в этом долбаном Воллдриме в таких ситуациях?
   -- Плохая... Не-е-е-ет, печальная мечта.
   -- Да-а-а-а, печальная...
  
   Рэмон держал темп. Он шел уверенно. Его спутник не сплоховал, явно подготовился: майор из него вышел правдоподобный. Им следовало побыстрей испариться из школьных коридоров. В следующий раз в наигранном облике стоит использовать проверяющих в штатском, все-таки в стенах школы военные были немногочисленны. Главным образом попадались замаскированные в гражданских наблюдающие.
   В деле поддержания связей с внешними мирами на руку мечтателям играло, что военные люди и люди "под прикрытием" в Воллдрим в основном прибывали, а не наоборот. Новые лица были нынче делом привычным, так что на двух офицеров не особо обращали внимания, тем более у каждого с собой имелись весьма фальшивые, но и весьма качественно исполненные документы. Также прекрасно вписалось в тактику лазутчиков-мечтателей свойство военных устраивать всевозможные проверки. В особенности несогласованные, которые сыпались на вояк, словно грязевой град от разрыва снарядов. Одни проверяли других, а тех третьи, а их вторые, четвертые, пятые... отделы и подразделения, подотделы, разделы и штабы... "особо уполномоченные" и "не особо", всевозможные "внутренние", "внешние" и тому подобные трудно вычисляемые проверки весьма витиеватой военной иерархии. Рэмон и его свита пользовались этими данностями военного уклада без стыда и в полной мере.
   Плохо было то, что достаточно качественно наигранным обликом умели пользоваться только Виола и Рэмон. Другие в этом деле не имели сносной подготовки. Во всех вылазках приходилось участвовать Рэмону самому. Виола же привлекалась лишь в исключительных надобностях.
   Наконец парочка "проверяющих" оказалась в одной из химических лабораторий Блока Интеллектуалов. Дверь на замок, наигранный облик истончился, пропал. Мини-орей и вход меж стеллажей с пробирками и колбочками, и вот они уже шагают по Изнанке. Рэмон молчит, и его спутника похоже тоже не заботит затянувшаяся пауза...
   Они и раньше не особо-то дружили. Впрочем, с Рэмоном в принципе дружить непросто. Он был не особо разговорчивым, да и на эмоции его не развести, а об эмпатии даже думать забудьте. Вот и сейчас Рэмон не заметил, что "бывшему майору" не терпелось что-то сделать. Впрочем, сам Рэмон нашел, о чем задуматься. Они шли и каждый думал о чем-то своем. Рэмон же, как обычно, размышлял о большом и важном.
   Весьма опрометчиво поступили эти Крубстерсы... а может их последователи. Но совершенно точно нельзя было собирать все важнейшие орейфусы в одном месте.
   Конечно, хоть прямо сегодня можно было устроить грандиозный шум, и всей мечтательной сворой влететь в зал Уголка Просвещения, чтобы скрыться прочь из этого мира. Но тогда путь в мир Земли мог стать недоступным. Навсегда... или очень надолго. А ведь требовалось исправить ситуацию. Воллдрим оказался в прорехе законов природы, в которой эти законы исказились до невозможного противоречия. Да, пока ситуация почти статична, но влияние продолжает расширяться. Что произойдет с миром Земли, если пустить дело на самотек? Сокрушаться будущим не имеет смысла, но отрицать возможные печальные последствия нельзя.
   На данный момент главная задача мечтателей Изнанки гласила - не привлекать внимания! Потому даже похищение хотя бы парочки важнейших орейфусов было исключено, ведь подобная наглость могла побудить военное командование к более агрессивным действиям. Недавно сотворили неработающие копии нескольких орейфусов из Уголка Просвещения. Оставалось с минимальным риском заменить оригиналы на копии.
   К сожалению использование земных орейфусов на Изнанке не имело смысла. Во-первых, Изнанка не может быть соединена ни с одним из миров, так как она не полноценный мир, но остров жизни; во-вторых, все орейфусы Уголка служили переходами между Землей и другими мирами. Окажись они в ином пространстве, с их помощью перенестись не получится. Но, что самое важное, приносить предметы из других миров можно было только одним способом - используя врата орея, которые двигать - глупейшая затея. Их настройка может стать невозможной при малейших нарушениях рисунка на створках или изменения их местоположения.
   Но даже в случае удачной подмены, тайное использование орейфусов в мире Земли оставалось, хоть и возможным, но весьма проблематичным. Военные заполонили город и его окрестности. Патрули встречались практически в каждом овраге и зарослях, на дорогах, тропинках, полянках; сам Воллдрим кишел ими еще больше. Патрули прочесывали город в поисках аномалий и, если находили странности, то скопом хватали жителей, оказавшихся поблизости. Подставлять местных никто не хотел, потому мечтатели старались избегать населенных зон Воллдрима.
   Ко всем проблемам добавлялась еще одна, немаловажная. Каждый выходящий в Воллдрим мечтатель должен быть крайне сосредоточен, а это без специальной психологической подготовки невозможная затея. Нечаянные мечты могут не только сдвинуть к пропасти апокалипсиса и без того хрупкое равновесие аномальной природы Воллдрима, но быть разрушительным и могут даже убить. Ни сами мечтатели, ни военные, ни местные жители - никто, естественно, не должен пострадать! Подобные риски постарались исключить еще в первые дни разлома. Тогда все мечтатели покинули мир Земли.
   Учитывая имеющиеся возможности и нынешнюю природу Воллдрима, активные действия в городе не рассматривались. Единственное что прорабатывали - это план эвакуации... На самый крайний случай. Например, если Изнанку обнаружат военные.
   При явных недоработках в путешествиях по городу и другим мирам, работа в стенах самой Изнанки проделывалась колоссальная, а благодаря небывалым свойствам Воллдрима шебиши могли воплощать мечты и получать желаемое. Книги в библиотеке Изнанки стали настоящим сокровищем. Черпая знания, мечтатели стали на путь познания древних умений, позволяющих строить предметы не из мечты, но из воспоминаний. Практически мечтатели Изнанки продвинулись далеко, но достигли так мало в сравнении с тем, что имели до вынужденной изоляции. Никогда они не задумывались, что могут потерять нечто считавшееся обыденным. Когда орейфусы, бенайрисы, блокаторы и другие шебраки постоянно присутствуют в обиходе, к ним привыкаешь, но исчезни базовые предметы мечты и ты словно дитя - беспомощен.
   В добавок некоторые шебиши из внеземных делегаций не могут вернуться домой. Но эту задачу поставили в меньший приоритет с остальными. Ограничились извещением: "Ждать! Самостоятельно не действовать!"
   В целом дела были не так уж плохи. Ведь мечтатели могли оказаться под стражей у нежданных захватчиков. Согласно подсчетам и данным, собранным в первые пару дней после разлома погоды, 8 мечтателей пропало. В страшной неразберихе минувшего года могло произойти все, что угодно. Кто-то из них мог бежать в другие миры, кто-то покинул город, могли быть и погибшие, попавшие под влияние чьей-то нечаянной мечты, а еще они могли быть теми печальными мечтателями, что устроили разлом природы города Воллдрим. Без доказательств все это оставалось лишь теорией, потому четкого видения проблемы не существовало до сих пор.
   Больше всего заботили мечтателей дети, 11 мальчишек... Где они сейчас? И это оставалось неизвестным.
   Масса дилемм, тьма нерешенных вопросов, но слава мечте, Рэмон мог выполнять всю эту трудную работу без сожалений или страха. Ему не требовались тренинги и настрой, особая концентрация. Он, как любой житель Зеландера, обладал всеми необходимыми качествами практически с рождения. В Зеландере мечталось легко, там почти не существует ограничений. Сейчас, спустя почти сорок лет, посещая Воллдрим, Рэмон наконец прочувствовал, каково было бы жить в родном мире. Чудесный дар, прекрасный Воллдрим. Почти мечта о доме... но мало кто из местных шебишей выживет в таком... в таком волшебном мире.
  
  
  
  
  

***

  
   Беспокойное ворочание в постели и непрестанно ускользающий сон в какой-то момент начали раздражать Кирка. Но разве волнение способно помочь в разрешении проблем устаса? Отец всегда говорил: "Эмоции застилают разум! Думай, чувствами делу не поможешь!" Сейчас этот совет был дельным и таким понятным, но следовать ему никак не выходило. Как глупо попасться на такой ерунде. Проговориться так нелепо и даже без какой-либо пользы!
   Он давно свыкся спать при дневном свете, а плотные портьеры умело прятали в своей толще солнечный свет. Уже два, а может добрых три часа он не мог уснуть. Ни шторы, ни перечисление химических элементов в прямом и обратном порядке, ни набитый бутербродами живот, чашка какао с молоком - ничего не помогало.
   Кирк взял с прикроватной тумбы статуэтку: человечка с птичьей головой, руки и ноги которой обкрутились вокруг тела. Ту самую, привезенную отцом из очередного путешествия, ту, которая по словам отца была признаком высокого статуса семьи. Кирк постоянно носил человечка-птицу с собой с тех самых пор как получил статуэтку в подарок. Она была раскрашена фосфорной краской и теперь, в темноте комнаты, на ней проступали линии. Тонкие полоски начинались на пальцах фигурки и постепенно расширялись, когда сливались, переходя на руки и ноги, а потом вновь расходились и скручивались в многослойную спираль на макушке птичьей головы.
   Да, помощь отца сейчас была бы кстати. Самоуверенность не спасет. Кирк вляпался! Громко стукнув статуэткой по тумбе, Кирк отвернулся и закрыл глаза. Злость, подкормленная страхом, мешала не только размышлениям, но самому сну. Замученный бессонницей мальчишка поправил подушку и стал слушать свое дыхание, пытаясь забыться. Однако судя по напряженному лбу, спать встревоженный ум не планировал.
   Смачное "Апчхи" и треск веток донеслись с улицы. Кирк вздрогнул и сразу услышал шепот: "Тише... тише..." - которому ответили: "Да пошел ты! Все эти чертовы цветы..." - два голоса приглушенно хохотнули.
   Ноги на ковре - Кирк присел, а потом тихонько поднялся. Он прокрался к распахнутому окну, отодвинул портьеру и осторожно выглянул в сад - никого. Возможно кто-то прятался в кустах или под балконом.
   Он отпустил штору и прижался спиной к стенке. Мыслей было всего две. Первая - к ним пробираются воры, вторая - убийцы. Этот день продолжал плодить страхи. Трудный выдался вторник!
   "Мама! Надо предупредить ее!" - сообразил Кирк. Их непонимание и несоизмеримого качества мозги сейчас его не волновали. Мама! Она стала единственной его надеждой, последней линией обороны сына...
   Или он ее?..
   Он тихонько приоткрыл дверь и бочком протиснулся в коридор. Вдруг он понял: незваных гостей можно спугнуть! Главное дать им понять, что в доме не спят! Он хлопнул дверью, потом открыл ее и повторил маневр. Внутри дверной рамы что-то посыпалось. Защитник жилища Беккетов, окрыленный первым успехом, продолжил реализовывать план "Шум в доме". Он намеренно громко протопал по коридору второго этажа, периодически подпрыгивая. Продвигаясь по коридору второго этажа, он щелкал выключателями. Теперь тут стало светло. Кирк затянул песню, первую пришедшую на ум. Это оказалась песенка мистера Хванча "Прыгнул кузя на сучок...". В добавок Кирк решил одернуть шторы. Противный визг металла разливался по дому, когда кольца, державшие портьерную ткань, скользили по металлической трубе карниза. А куполообразный вестибюль довольно качественно усиливал весь творимый Кирком грохот.
   Дело было сделано! Кирк застыл на краю лестницы. Надо было идти вниз и проделать там то же самое, но неприятное чувство, подкосило коленки: он не решился. Громкий "Кузя на сучке" затихал и вскоре полностью исчез. Кирк прислушивался, но вдруг кое-что осознал. Ведь он орал! В таком случае где же мама? Почему она не проснулась, почему не вышла из комнаты? Он сделал шаг в сторону ее двери и за спиной услышал:
   -- Вот же он, тепленький!
   Кирк обернулся. Внизу перед лестницей стояли двое. На Кирка смотрел тот самый мускулистый подручный Ширнеста Фокена, который утром неприятно лыбился в кабинете Кипарисуса. На нем была военная форма, а рядом с ним топтал ковер еще один мужчина в форме: низкий и, судя по наглой улыбке, не слишком доброжелательный. Незнакомец чихнул, и это выдернуло Кирка из оцепенения.
   -- Иди сюда, малый, дело есть, - позвал чихнувший.
   Кирк попятился, не удержался на ногах и упал. На волне адреналина он мгновенно вскочил и бросился к ближайшей двери, ведущей в родительскую спальню. Охваченный паникой мальчишка заскочил внутрь, закрылся на ключ и обернулся. За спиной уже ломали дверь подосланные для матери и сына конвоиры. Кирк не шевелился, не пытался бежать, он был ошеломлен - перед ним стоял его отец. И часа не прошло как тот вышел из врат орея, а с Рэмоном он расстался не более десяти минут назад.
   Кирилл приложил палец к губам:
   -- Тсссс... Мама уже в безопасности, - он обнял сына, взял его на руки и шагнул прямо в стену.
  
  
  

Глава 3. Изнанка Воллдрима

  
   В классе сидело восемь учеников: Элфи, Кирк, мальчик лет 15-ти; ко всем перечисленным мистер Хванч, который мог бы показаться излишне взрослым для ученика, но не тут-то было... Итак, далее по партам: абсолютно седоголовый старик с трясущимися руками. Лет ему было уж точно за восемьдесят. Еще один старик немного младше первого и две женщины, наверняка давно уже ставшие бабушками. Интересно, что эти женщины были сестрами, и обе еще год назад понятия не имели о своем мечтательном таланте. И все эти люди были учениками-первогодками! Похоже неведение, случившееся с мистером Хванчем, касательно его мечтательной способности, было не такой уж редкостью. Кстати тут учеников-первоклассников называли "вэйшебами".
   Серая комната, кирпичные стенки и множество бесцветных картин в рост взрослого человека на каждой стене; по большей части непонятные, со слов Кирка "абстрактные", что ясности для Элфи в их понимании не добавляло ни на грамм. У двери стол учителя, за которым он никогда не сидел, напротив два огромных окна в точности, как в Куполе Природы, неровные с сучками и веточками. Здесь проходили уроки вэйшебов, здесь и сидели сейчас новые ученики Изнанки.
   Элфи поражалась выдержке мистера Рэмона. Народ тут подобрался разный. Старшее поколение не стремилось вникать в мечтательство, да и отказываться от привычной жизни, которую пришлось бросить вместе с изменением Воллдрима, многим не хотелось. У кого-то на Земле остались семьи, другие же просто были упрямцами. Элфи и мистер Хванч учились в одном классе уже почти год, остальные прибыли в течение последующих двух месяцев. Каждый из новеньких поначалу был ошарашен. Последний из появившихся здесь вейшебов (это если не считать Кирка) старик Степан, как раз и оказался в роли того, кто категорически отказывался видеть в себе мечтателя. Уже много месяцев он брюзжал и просился домой.
   -- Мы фактически на осадном положении. Вы понимаете? Всех людей со способностями к мечтам забирают военные. Вы хотите стать их подопытными? - спокойным тоном вещал мистер Рэмон. Кстати сегодня он был особенно задумчив. Мыслями и разумом он явно был где-то еще.
   -- А здесь я кто? Вы... вы... Я подопытный не у них - у вас! В чем же разница? - кряхтел Степан.
   -- Вы можете уйти. Вам уже говорили об этом. Мы никого не держим здесь против воли.
   -- Я мечтатель? Звучит красиво, но я бывший военный... Я просто хочу спокойной старости.
   -- Боюсь, у вас нет выбора.
   -- Мистер Степан, это так чудесно! - не выдержала малышка Элфи. - Вы, как волшебник. Неужели вы не хотите научиться этому делу? Это так здорово!
   -- Куколка бабочку не учит! Наколдуй мне молодость, и я соглашусь, что это чудо. А лучше верни мне мою умершую жену, - раздраженно ответил ей старик.
   -- Колдовство здесь ни при чем и, боюсь, молодость не вернешь, - ответил Рэмон. -- Мы все стареем, постепенно двигаясь к уходу из жизни.
   -- Да уж, - многозначительно произнес мистер Кристиан Хванч. - Во всяком правиле есть исключения, - он покачал головой
   -- Ты прав, Кристиан. Ты прав... И Элфи права. Вейшеб Степан, теперь даже не надо верить в чудо, оно реально. Разве этого вам мало? - монотонно глаголил Рэмон.
   Да, это точно! его спокойствие сегодня было какое-то другое. Трудно объяснить, что было не так. Но казалось - оно напускное, а его что-то... нет, не тревожит, скорее занимает ум. С гигантской натяжкой, помноженной на тысячу, можно было сказать, что сегодня Рэмон чуть-чуть раздражен или даже взволнован. Неужто Степан сумел "разъярить" всегда невозмутимого Рэмона?
   Старик глубоко вздохнул и опустил глаза:
   -- Моя Мария, она не жила вечно, она ушла. Моя сливка, моя любимая сливка. Какой сад у нас был... а я мечтатель? Мог ли я спасти ее, Рэмон? Скажи мне, мог ли я?..
   -- Нет, Степан, не мог. Никто не может.
   -- Посмотрите хотя бы на Брегантину, - заметил явное противоречие Хванч и тут же съязвил: -- Это совершенно невозможно - повернуть старость вспять. Да уж. Да уж... Порой мне кажется, что мечтатели понятия не имеют о том, что же такое мечтательство.
   -- Да, Кристиан, частично так и есть, - кивнул Рэмон. -- Не существует абсолютно достоверных вещей, но закономерности во многих событиях природы, в таких как бессмертие или вдруг вернувшаяся молодость до сих пор не выявлены. Хотя возможно это когда-нибудь случится. Экспериментируйте, но все же мечтайте чудесно, иначе ваша жизнь превратиться в мучение.
   Хванч ответил:
   -- Соглашусь с тобой, Рэмон. Господин Степан, а вы поверьте в одно: на Изнанке безопасней, чем в Воллдриме... к сожалению. Однажды я в этом лично убедился.
   Уроки на Изнанке проходили несколько иначе, нежели в школе Крубстерсов. Здесь обучали многому, однако вейшебам предстояло ознакомиться с некоторыми обязательными дисциплинами. Например, "суть мечты". Обычно знакомство с базовыми понятиями длилось около двух-трех лет. В целом же обучение строилось по тем же принципам, что и в школе Крубстерсов. То есть юные и подрастающие мечтатели помимо обязательных уроков, да и то лишь в первые годы, сами искали знания, пробовали, ходили из кабинета в кабинет, в попытках найти что-то свое, что-то безумно ценное лично для себя. В каких-то кабинетах они задерживались дольше, чем в других, в некоторых оставались до конца обучения. Находили что-то близкое духу, близкое сердцу.
   -- Вернемся к устройству Земли, - сказал Рэмон.
   -- Не поверю, что люди живут тут не тысячелетия, а чуть больше пяти веков! - высказался Кирк.
   -- Ваше право, мистер Беккет, верить в это или сомневаться, - ответил ему учитель и продолжил: -- Крубстеры при помощи специальных мечтательных предметов (шебраков) изменили существующую в Солнечной системе планету. Они это реализовали не в одиночку, но при помощи тысяч шебишей из других миров. Почему же заслуга принадлежит им двоим? Да потому что именно они придумали как воздействовать на уже существующие природные условия так, чтобы те стали такими, какими мы их видим сегодня.
   -- А почему бы им не изменить поселенцев, чтобы они смогли выжить на том, что здесь было, не меняя природу?
   -- Согласно архивам Изнанки (к сожалению многие из них утеряны)... Согласно записям Крубстерса Карла, создавалась среда, которую придумал он со своей женой и это было единственное ограничение. Они хотели реализовать именно такой сценарий.
   -- Скукатища! - кинул Кирк, а Элфи уложилась подбородок на руки, приготовившись слушать, как ее друг попытается переспорить Рэмона.
   -- Не соглашусь. Мира подобного Земле не существуют. Этот мир уникален. Для тех, кто здесь рожден и живет, он ординарен, но поверьте, он таков лишь для землян.
   На Рэмона сыпались вопросы. Похоже тема появления на Земле поселенцев каждым из учеников прокручивалась в головах не один раз. История человечества, мифология, наука, - многое оказалось вымыслом. С таким не просто согласиться!
   Учитель отвечал:
   -- Раскопки, углеродные анализы, по средствам которых узнают возраст найденных предметов, - все это доказательства, которыми оперируют ученые Земли. Порой возраст таких предметов составляет тысячи и больше лет. Но не забывайте о более древних мирах. Ведь разные расы и поселения Земли приходили из разных же миров. Помимо этого, на Землю доставлялись древние артефакты из многих этих миров. С помощью сферы нисте-рум мечтатели внедряли предметы быта и целые конструкции в разные точки планеты, прятали их в толще почвы, на морских глубинах, в скалах... - сказал Рэмон, и в него полетели новые вопросы. Рэмон отвечал дальше: -- Да, много где работали и работают археологи, находят что-то... Сотни раскопок и постоянно открывающиеся новые захоронения древних артефактов. Предлагаю вам посчитать самостоятельно: 500 с лишним лет, хотя бы раз в месяц мечтатели отправляются в какую-нибудь точку планеты, чтобы спрятать предметы из других миров. Вообще же подобные миссии проходили немного чаще. Пик таких кампаний приходился на 18-19 века. Пусть будет в среднем 15 миссий в год. Умножаем на пятьсот... Ну вы понимаете каково их количество?
   -- А человеческие останки, останки животных?.. - поинтересовался Кирк.
   -- Точно не могу сказать, но вероятно и это дело рук мечтателей, живших на Земле задолго до нас с вами. Вы поверьте отношение к трупам даже две-три сотни лет назад было не таким, как в наши дни.
   Недолгая пауза... однако старшее поколение вэйшебов пришло в себя быстрее детворы. Рэмона закидали еще большим количеством вопросов!
   -- ... приходится скрывать точную дату появления здесь людей, потому что в истории сотни раз именно мечтателей обвиняли во всех бедах. Если люди узнают правду...
   -- ... да и ведьмами, и колдунами...
   -- ... мечтатели частенько подвергались гонениям...
   -- ... конечно за многое отвечают мечтатели, но ведь именно они создают условия для жизни. Как умеют создают, стараются... не боятся делать... не ждут, чтобы кто-то другой... рискуют... сами...
   -- ... одни народы приходили сами, других переселяли без их ведома...
   -- ... потому что миры умирают, но некоторые люди не хотят этого принять...
   -- ... где-то запрещено, в других местах приветствуется...
   -- ...землетрясения?.. Да потому что планета не статична... видимо Крубстерсы не нашли способа повлиять на это...
   Через полчаса Рэмон сказал:
   -- Мы уже много занятий обсуждаем одно и то же. Не зря в прежние годы, вейшебам эти знания были не доступны. Невозможно перейти к практике...
   -- Почему же сейчас вэйшебов решили ввести в курс этих дел? Все равно конец света скоро? - спросил старик Степан.
   -- Думаю, да, поэтому, - ответил Рэмон и в кабинете сразу стало тихо, вопросы вдруг закончились. -- Предлагаю сосредоточится на практических мечтах...
   Зеландерийский мечтатель был весьма своеобразен и говорил прямо. Вэйшебы как-то поутихли, но по правде вскоре уже вовсю практиковались в раскрашивании предложенных учителем предметов.
   Итак, Элфи из вэйосов перешла в вэйшебы. Школа Крубстерсов оказалась временно закрыта для нее и для других воспитанников Изнанки, да и наука земная немного иначе выглядела здесь, в другом мире. В другом! Вы понимаете? Другой мир и он не один такой! Элфи была от всего этого в полнейшем восторге.
   Город, в котором она жила уже больше года, вроде чем-то напоминал Воллдрим, но с явными отличиями. Во-первых, здесь многое было черно-белым, тысячи серых оттенков и лишь крохи красок. Люди, например. Небо представало привычно-голубым, а почва имела ярко выраженный черный цвет, с едва уловимым темно-синим отливом. Некоторые растения были цветными, но подавляющее большинство диких и даже культивируемых: трав, цветов, овощей и фруктов оказывались в палитре множественных серых нюансов. Здесь правила серость! Живность отсутствовала, если не считать нескольких домашних зверенышей доставленных сюда извне. А еще здесь находили невидимые растения. Точнее почти невидимые. Их количество было трудно сосчитать, ведь многие со временем увядали. Кирк давно просек это явление. Похоже эти растения не поглощали свет местного солнца и потому не имели цвета. Об этом Кирк догадался конечно же сам. Последующий расспрос Рэмона о невидимках подтвердил его теорию, подарив мальчишке новый повод восхититься самим собой.
   Итак, это все было "во-первых", а теперь...
   Во-вторых! Здесь мечталось гораздо легче, чем в Воллдриме. То есть в прежнем Воллдриме, в нынешнем же мечты исполнялись на раз. Элфи тут не особо себя сдерживала, а шуточки над Кирком... эти мелко-пакостные, но все-таки добрые мечтательные шуточки часто бесили ее друга. Его знания и самоуверенность таки надували бледные щеки мальчугана, и он скалил зубы похлеще иных хищников из зоосада госпожи Пенелопы Хайвон. Скорей всего не шутки бесили Беккета. Вернее всего, он переживал о том, что бесконечные его таланты оказались весьма ограничены. Мечтательство ему не досталось. Он был просто умен. Умный и все! Беда...
   Но знал ли он, как же обрадовалась Элфи, когда увидела его здесь? Она была дружелюбна, но настоящих друзей так и не смогла завести, к тому же детей младше десяти лет здесь вообще не было. Впрочем, может и были, но тут все пользовались этими дисками для перемещений: на улицах людей почти не встречалось. Возможно малышня сидела по домам и квартирам? Кто знает? Ну а Кирк... Ну, это ж Кирк! Родной и вредный сосед с улицы Камней!
   От Харма не было вестей, что портило всякие радости пребывания в этом сером, но все же волшебном мире. Харм, словно птица, взмыл ввысь и растворился среди туч. Его что-то тяготило и теперь Элфи хорошо знала, спасибо учителю Рэмону Зеландерийскому, что печаль и скорбь плохи для мечтателей. Мама с папой всегда учили ее доброму взгляду на мир, и теперь она поняла почему.
   Кстати, в-третьих, если постараться можно подняться над землей и лететь, но родители не разрешают, потому что: "Потеряв концентрацию можно разбиться", - поэтому Элфи тренировала полеты в своей комнате, когда никто не видел. Хи-хи-хи, хитрюга Элфи, сколько шишек она себе набила?.. Очень много, ведь приземляться на ноги пока не выходило.
   Папа Кирка упросил Виолу, здешнюю командиршу, взять Кирка на учебу в школу Изнанки. Говорил: "Так он станет спокойней и будет чем занять детские мозги". Кирилл Беккет ничего просто так не делает. Раз решил, что Кирку будет полезна учеба в Школе Мечтателей, значит так оно и есть. Сам он, на зависть некоторым педагогам, просто и понятно умеет объяснять заковыристые вещи, но с Кирком он чрезмерно строг. Отчего? Наверное, из-за характера сынка-умника. Так вот, у Кирка Беккета была в Школе Мечтателей своя особенная, даже своеобразная миссия: изучать мечтательство, дабы не сойти с ума от скуки.
   Раньше Кирк не видел эту самую Виолу, но недавно поделился одним наблюдением с Элфи. Порой ее манера говорить, да и жестикуляция казались ему до ужаса знакомыми. Позже все стало понятно. Оказалось, что с Виолой дружит мистер Кристиан Хванч, и Кирка осенило: она напоминала ему Мэри, что в прошлом году помогала Хванчу в огороде школы Крубстерсов. То, что это один и тот же человек, только в одном случае с наигранным обликом, а в другом - без него, детям отчего-то не сообщили. Впрочем, об этом вообще мало кто знал. Виола держала некоторые свои действия в лоне конспирации.
   -- Кирк, мне очень нравится твоя статуэтка, можно я на время оставлю ее себе? Ну, поиграться. Здесь мало игрушек, да и они... дома были лучше... - ребятня уже закончила уроки и вышла из школы, почти воллдримской, очень уж похожей на нее.
   -- Ты знаешь, отец привез эту статуэтку еще в прошлый свой видит домой. Она видимо важна, как атрибут чего-то... После того, как он забрал меня сюда, он возвращался в наш дом в Воллдриме и помимо остального, прихватил и статуэтку. Хотел сделать приятное... наверное... - Кирк пожал плечами. Мотивы отца не всегда были понятны сыну.
   Приход в Воллдрим, после того как Кирку с матерью едва удалось избежать ареста, казался безумной затеей, даже несмотря на мечтательные навыки Беккета-старшего. Отец, никого не спросив, в одиночку совершил визит в их семейный особняк. Встретил ли он там засаду или еще чего, он не сообщил. Просто принес оттуда некоторые вещи. В основном записи, книги, одежду и, что удивительно, притащил он и огромную люстру из своего кабинета. Ту самую, с которой Кирк переводил надписи и которая долгое время волновала его ум, пока он не "нашел" в библиотеке Смолгов что поинтересней, а именно книгу о Фоландии. Кстати вместе с портфелем сына отец, сам того не ведая, принес на Изнанку и эту самую книгу.
   Люстру же скорей всего попросила принести мама. Любит она всякую чепуху. Местный дом, что достался их семье, был серым и каким-то безликим. Видимо Лилианна решила украсить жилище хоть какими-то красками. Ох, уж эти женщины! И о чем они только думают? Любовные романы, игра воображения, вера в лекарственную силу трав... Ой, да и ладно. Чего тут сокрушаться? Кирк уже смирился, что Лилианна глупая и недалекая женщина.
   -- Так можно или нет? Или это какая-то семейная вещь? - спросила Элфи. -- У нас тоже были такие в Воллдриме.
   Кирк задумался. Все эти условности, игры в благородство кровей и фамилий теряли всякую важность и привлекательность в свете открытий вселенского масштаба, которые сыпались на него день ото дня, одна другой ярче и удивительней.
   -- Учитывая, что высокое происхождение и его атрибуты хоть и важны, но здесь совершенно не имеют смысла... Знаешь, Элфи... Пожалуй, возьми... Ненадолго. Впрочем, отец... Да нет, ему сейчас не до этих мелочей. Бери. Не сломай только.
   Элфи схватила статуэтку и ту же заявила:
   -- Смотри, чему я научилась.
   Тяжелый вздох Беккета и за ним состряпанный интерес. Совершенно точно всевозможные "что я еще могу" ему были не по душе или скорее "не по себе". В общем, когда Элфи мечтала ему хотелось и кричать от бессилия, и злиться, но в то же время было все это занятно. Наверняка он просто-напросто завидовал. Впервые в жизни. Ну, почти впервые...
   Элфи сложила руки на груди, а потом правой рукой почесала свою каштановую прядь. Оказалось, что это движение помогает ей концентрироваться на конкретной мечте. Так забавно, ее папа Генри, например, закрывал ладонью глаза и работал со своим дыханием. Стремительное для чего-то дерзкого и нового, расслабленное - в поисках гармонии. Интенсивность дыхания и паузы - он работал с ними, словно с фигурками конструктора и творил... такое!!! Мама же, словно балерина кружилась на месте и, как она сама говорила, ощущала, как мечты выходят из ее макушки, фокусируются вокруг головы, а потом, словно пушка выстреливают ввысь. Да вообще оказалось, что чуть ли не главной задачей для мечтателя было найти свой метод, свои правила, понять, как ты сможешь мечтать. Правда есть еще всякие мечты "изнутри" (так Элфи их прозвала, потому как настоящее название было странным - "искомые"). Они работают иначе и научиться им невозможно. Это как часть твоей личности, то, что воспитано в тебе, образ мыслей, склад характера, именно так и создал мистер Хванч змею, которую потом сам и усмирил, правда с "небольшим" участием Пенелопы.
   Было не так уж просто научиться всему этому. Тем более, что мечты... Их видов столько! Сотни, миллионы, они разнообразны и учить классификацию по-настоящему бессмысленно. Главное найти свой стиль, свой способ и тогда ты стаешь настоящим мечтателем!
   Концентрируясь, Элфи пыталась разукрасить бутон на бесцветном шиповнике. На этот раз бутон не поддавался ее мечте. Она топнула ножкой:
   -- Опять ничего не выходит. Уже ведь получалось. Уже давно получалось!!!
   -- Брось. Ерунда, - глядя в никуда, произнес Кирк. -- Пойдем лучше домой.
   -- Почему так? Я точно научилась! - не унималась малышка Смолг. - Правда потом цвет опять пропадет, но на несколько минут и даже часов, бывает, остается.
   -- Такой странный этот мир. Почему он серый? Здесь толпы мечтателей, а сделать с ним ничего не могут?
   -- Почему не могут? Я думаю, здесь хранят традиции и стараются оставить мир таким, каким он был создан...
   -- Я за прогресс! Старина - это всегда ограничения и предрассудки.
   -- Говори понятней, я с твоими словечками чувствую себя совсем маленькой.
   -- Будто это не так, - Кирк ухмыльнулся, а Элфи хитро прищурилась. Наконец ей удалось его развеселить. У Беккета сразу улучшалось настроение, когда его хвалили. А если им восхититься - все, он во блаженстве.
   -- Расскажи, что еще ты узнал из той книги.
   Кирк посмотрел по сторонам. И зачем он проговорился Элфи? Да потому что ему надо было хоть с кем-то поделиться! Носить эти незаконно полученные знания бывало довольно тяжело. На Изнанке говорили о Фоландии крайне мало и скорее, как о некой легенде или приукрашенной правде. Да уж, так он вам и поверил! Книга на вранье совсем не походила...
   -- Наш мир - это часть культуры и природы Фоландии, по крайней мере некоторые описания схожи, если конечно не брать в расчет, что там мечтатели, они же шебиши, не скрывали своей сути. А еще в том мире рождалось мало толлов... Таких же никчемных, как... - он собирался сказать "я", но вовремя остановился.
   Не помогло - Элфи мигом сообразила к чему клонит Кирк:
   -- Кирк! Ты чего? Тоже мне никчемный нашелся! Ты такой умный, столько знаешь. Разве можно такого человека назвать никчемным?
   -- Я ограничен, а это неприятно. Слушаю все эти вещи о мечтателях, лекции мистера Рэмона и честно говоря мне немного... немного... Я чувствую себя обывателем, а ведь отец мечтатель. Но почему мне не передался его талант? Почему эта Лилианна?.. Зачем он женился на ней?
   С доброй грустью Элфи посмотрела на своего друга, а потом словно взрослая умудренная жизнью дама томно начала свой монолог, впрочем, через пару фраз уже тараторила и сбивалась:
   -- Он любит ее, а это самое главное. Так папа и мама говорят. Нет ничего важней любви, причем самое главное - любить самого себя! Правда я не совсем понимаю, как это возможно, влюбиться в саму себя? - она хихикнула и крутанулась в реверансе. - Вот тебя я люблю, ты мой хороший друг.
   Кирк, задумавшись, погладил свои глянцевые волосики, и его самолюбование вылилось в язвительную речь:
   -- Это не важно. Я люблю себя! Пожалуй, я никого так не люблю, как самого себя, - он злился. - Но это все-равно несправедливо!
   -- Знаешь, Кирк, мистер Хванч тоже думал, что он не мечтатель. Его даже моя мама, когда была маленькая, обучала мечтать, и это не помогло, пока он как-то сам не научился и не понял это про себя. А вдруг и ты такой же?
   -- Говорят он сильнейший из всех, живущих в Воллдриме и даже на Изнанке. Даже если я мечтатель, как узнать наверняка?
   -- У нас были специальные очки...
   -- Раскрыватель?
   -- Наверное, но правильней его называть "бенайрис". Так вот...
   -- Мне примеряли это приспособление. Я ничего странного не увидел. Как "до", так и "после" - все было одинаково.
   -- Ну ты смешной! Ты часто бывал в кабинете у директора Купола Природы?
   -- Раз или два.
   -- Ну вот! А надо примерять бенайрис там, где ты часто бываешь, где ты подолгу думаешь, то есть мечтаешь. Я предлагаю... Хотя нет, так нельзя.
   -- Говори, раз начала.
   -- Нам надо сходить в Воллдрим, в твой дом, где ты мог что-нибудь намечтать и не заметить. Правда, я еще не знаю, как перемещаться. Родители специально не учат меня, я так думаю. Боятся, наверное.
   Мистер Беккет задумался.
   -- Ну, хорошо. Как-нибудь мы выберемся туда, но где же взять бенайрис?
   -- Ты посмотри на нашу Школу Мечтателей, в ней сотни комнат! В какой-нибудь есть что-то такое. Я уверена! Комната с предметами для мечтаний где-то здесь. Мы и тебе сможем помочь и... и другим помочь сможем...
   -- И "другим"? Элфи, давай-ка говори начистоту. Ты чего задумала?
   -- Никто не ищет Харма. Говорят, что он пропал, а мне кажется я сразу найду его. Они его не ищут! Они не верят, что он выжил, мне кажется... Папа сказал, что когда все мечты исполняются... Они говорят в Воллдриме можно нечаянно навредить себе...
   Элфи крутила в руках статуэтку Кирка, и грусть в ее глазах читалась весьма отчетливо, но, как и бывает с детками, уже через секунду в них поселилось озорство:
   -- Слушай, главное нам надо попасть в Воллдрим! И тогда мы и Харма найдем, и тебя проверим!..
   -- Элфи, все это зря, - Кирк махнул рукой и стал приглаживать свои волосы. -- Я сто раз ходил в Тренировочный Зал Школы Мечтателей и ничего не происходило. Там все мечтают, и мечты сразу исполняются. У всех исполняются, но только не у меня. Как я мог намечтать что-то дома или еще где? Идти туда совершенно бесполезно. Я точно не он... не мечтатель...
   -- Да, жалко... - сказала Элфи и покачала головой. -- О! Я же тебе не рассказала еще: я учусь летать! Только это секрет, - шепотом добавила она. - Папа категорически запретил, но как же иначе я найду Харма?
   -- Ты думаешь, он где-то в Воллдриме? - без энтузиазма спросил Беккет.
   -- Да! Я смогу помочь ему. Папа сказал, Харм сможет чудно мечтать, но ему нужны друзья, он один может не справиться. Я буду искать его. Я пока мало знаю, но тайком многое делаю. Хочешь покажу?
   -- Показывай, - согласился Кирк.
   Элфи посмотрела по сторонам и прошептала:
   -- Только не здесь.
   -- Тогда где? - прошептал в ответ Кирк.
   -- В саду! Правда туда страшновато ходить. Говорят, там обитают тени создателей серого мира. Виола сказала, что все это выдумка, но я уверена - такое бывает. Однажды, когда я гуляла по саду с папой, мы видели в воздухе висело что-то тонкое, почти прозрачное, и оно шевелилось, если сильно подуть. Знаешь рябь такая, как на воде бывает. Но я не испугалась. Это так странно и красиво. Пойдем посмотрим? Может это мечты старинных мечтателей?
   -- Ты ошиблась, - сказал Кирк, а потом продолжил неестественно гнусавым голосом: -- Это не "тени создателей серого мира". Это был куст или дерево. Некоторые предметы кажутся невидимыми, если они пропускают практически весь спектр света, различимый человеческому глазу.
   Элфи захихикала. Уж больно смешно Кирк изобразил одного из здешних учителей, строго такого и придиристого.
   -- Кирк... кто пропускает свет и куда? Как можно пропускать свет? Его нельзя схватить или бросить в сторону. Что ты тут наговорил? - Элфи выпучила глаза и надула щеки, стала раскачиваться из стороны в сторону: -- Сейчас лопну от непонимания. Кто подскажет, что говорит этот профессор непонятных наук?
   Ехидность Беккета вдруг вновь пробудилась, он, скривив губы, улыбнулся. Пусть он не мечтатель, зато как умен!
   Скорее покровительственным тоном, нежели завистливым он сказал:
   -- Ладно, пойдем! Покажешь, чему научилась. Вообще это очень интересное явление, невидимые предметы. Я читал, что такое бывает и в нашем мире, на нашей Ёрте. У нас это явление называют просто - прииииизракииииии, - он попытался напугать свою собеседницу, но Элфи "словила" не последнее из его слов:
   -- Такое странное название "Ёрт". "Земля" значит. Это ж сколько миров, что даже наш мир имеет так много разных имен? И ты веришь в это?
   -- Еще недавно не верил, но ты посмотри, где мы находимся. Приходится пересматривать знания об обустройстве нашей вселенной. А еще история Земли... Всего-то пять веков. Честно? Бред какой-то...
   -- Я так рада, что чудеса настоящие. Они бывают. Это самое лучшее, что я узнала за всю жизнь!
   -- Да... да. Идем уже!
   Они прошли мимо места, где в Воллдриме располагается мэрия. Здесь же на ее месте торчали острием к верху руины, походившие на обломки космического корабля. Балки из обшарпанного металла, доски, кирпичи и, что очень странно, тут и там выступали из обломков части каких-то машин, приспособлений, агрегатов, а очень высоко торчала мачта и остов величественного фрегата. По форме старинного, но весьма технологичного. Это был винегрет стройматериалов и каких-то механизмов. Что здесь было и почему в таком виде осталось дети не знали. Пожалуй, об этом могли знать лишь создатели серого мира, а возможно это была некая скульптура технического прогресса, смешанного с чьей-то мечтой.
   Кирк остановился:
   -- Элфи, а тебе объясняли, почему здесь не бывает ветра и запахов?
   -- Я не знаю. Все время забываю спросить у мистера Рэмона.
   -- А море, реки... Интересно здесь есть водоемы? Корабль этот, откуда он взялся?
   -- Кирк, я даже не знаю насколько этот мир большой. Мне нельзя ходить на границу серого Воллдрима. Никому из учеников нельзя. Там что-то прячется в тумане. Говорят, в него можно войти, но нельзя выйти. Может быть этот мир так огромен, и за туманом лежит много-много всего, и там легко потеряться. Вдруг там города и миллионы людей? Моря и океаны?..
   -- Размышляешь, как ребенок, - подковырнул подругу Беккет. На слово "ребенок" она почему-то не обиделась. -- Взрослые всегда придумывают всякие страшилки, чтобы дети не лезли, куда им не надо. Там может быть все что угодно и не обязательно опасное. Хотя папа мне сказал: "Можешь сходить туда. Позволяю один раз ослушаться и пойти, но если ты войдешь в туман, то больше не ослушаешься отца... просто не сможешь". Умеет убедить...
   Элфи передернуло:
   -- Теперь мне совсем не хочется идти к туману.
   -- Ладно, показывай, чего ты там научилась делать, - Кирк решил разрядить обстановку, ведь ему самому становилось не по себе от этого предостережения. На Изнанке он не встретил никого, кто рассказывал бы о том, что побывал в тумане. Значит там никто не был, а если и был, то совершенно точно не вернулся.
   -- Да-да-да! Тебе понравится!
   Пугающие, но все же чем-то прекрасные руины остались позади. Дети шли по широкой дорожке мимо разбросанных по обе стороны кованных скамеек со сценами из сказочных сказаний или прежних времен. Меж скамеек попадались шарообразные кусты, а на высоком изящном заборе метра в три высотой, возвышающемся за спинами кустарников, лежали кроны плодовых деревьев. Кое-где на скамейках попадались знакомые персонажи. На одной легко узнавался знаменитый пират Жгут, на других красовались сады из преданий о царице Варваре, но вот детки подошли к любимой скамье Элфи. На ней сидел литой человек с короной на голове, бородатый с уставшими опущенными плечами, а вместо реек шли слова "Ищущий знания найдет не только их, но самого себя". Кирк остановился и уставился на надпись. Она словно прожигала его насквозь своим значением, своей идеей, замыслом. Он прочел слова вслух:
   -- Ищущий знания найдет...
   -- Прямо о тебе. Ты же у нас всезнайка! - Элфи присела на скамью. - Это так странно. Она и ни теплая, и ни холодная. Все-таки этот мир очень необычный.
   -- Отец говорит, что это не совсем полноценный мир. Он зеркальное отражение нашего собственного мира... мира Земли. Интересен его масштаб. Возможно ли, что вся наша вселенная скопировалась на Изнанку? - Он взглянул на небо, голубое и вроде бы привычное, но что странно здесь всегда было безоблачно. Солнце не жгло, на него можно долго смотреть без опаски навредить сетчатке глаз. Едва заметно светило продвигалось по небосводу по чудной траектории. Значило ли это, что этот мир не шарообразный, как Земля? Сколько же людей живет здесь? Он разберется! Беккет и не с таким разбирался! Хотя с таким он точно никогда, не то что не разбирался, даже близко не сталкивался. Это не мешало однако верить, что местные законы природы он один единственный способен разгадать. Самомнение Беккета было не из адекватных.
   Элфи вскочила со скамьи:
   -- Кирк, теперь я буду называть тебя "Ищущим Знания". Так красиво! Даже забывается, что ты вредина. - Она хихикнула и поклонилась металлическому королю: -- Ваше Величество, надеюсь вы не будете против, если я назову вашего подданного таким высоким именем. Что? Что вы сказали? Он достоин? Я так и знала, благодарю вас, милорд.
   "А что, хорошее имечко", - мысленно мальчишка согласился с идеей Элфи, а потом сказал:
   -- В конце концов ты покажешь мне, чему научилась? В добавок предлагаю выяснить что тут к чему! Призраки, невидимые деревья... - он погладил свой подбородок, состроив комично-умную физиономию.
   Элфи его мимика насмешила, и малышка решила поддержать его на этот раз наигранную серьезность. Она стиснула губы, нарисовала на лице сосредоточенную мину, подперла кулачком свой подбородок и кивнула головой раз десять, медленно произнесла:
   -- Вееесьмаааа, веееееесьмаааа интереееееесно посмотреть, как малышня летает... пусть и призраки посмотрят! пусть посмотрят и поучатся у ребенка!
   Дети продолжали веселье:
   -- Вперед, дитя! Показывай, чего тут страшного водится.
   -- Мистер Ищущий Знания, дитя идет за вами. Хи-хи-хи, - малышка оглянулась, изучила местность, но, как и повсюду в сером Воллдриме, людей на улицах было не то что мало - практически никого. Здесь часто пользовались перемещениями, да и заняты все были. "Ищут какие-то причины и лекарство от них", - так говорит папа.
   Аллея со скамьями, перемежающимися круглыми, выстриженными в идеальные шары кустами, привела их к воротам, которые, как и скамейки, были исполнены в кованных линиях и изгибах. Здесь на своде ворот тоже были надписи, причем одну Элфи легко смогла прочесть, но две другие требовали перевода. Одна из надписей походила на сочетания стебельков и бутонов, другая - на дуги, точки и черточки.
   -- Цветочный и еще какой-то, - спокойно сказал Кирк.
   -- Что?
   -- Язык "цветочный". Я уже видел его раньше.
   -- Можешь перевести?
   -- Думаю тут трижды написано одно и тоже на разных языках: "Ты не одинок, с тобой твоя душа, твоя мечта, твоя идея. Но одинокой может быть мечта, когда ушел за грань миров ее мечтатель..."
   -- Что такое "грань миров"? Обрыв или стена какая-то?
   -- Я думаю, это значит "когда мечтатель умер".
   -- Ой! - и слова у малышки вдруг закончились. Она поежилась и взяла Кирка за руку. - Теперь мне немного страшно.
   -- Немного? Ха-ха! Чего тут страшного? - не очень уверенно сказал Беккет-младший. В один момент даже показалось, что он задал вопрос себе самому.
   Элфи крутила в руках фигурку человечка, позаимствованную у Кирка. Забавные непривычно длинные руки и ноги обкрутили человека с птичьей головой, словно мумию из египетских захоронений.
   -- Она немного нагрелась, твоя птичья фигурка.
   Кирк взял статуэтку в руки:
   -- Действительно! - по телу побежали невидимые букашки, а волосы на голове чуток зашевелились. Кирк по привычке пригладил их и отдал фигурку Элфи. - Ты ее терла в руках, вот она и нагрелась, от трения...
   Элфи округлила глаза - чего опять сказал этот Беккет? Непонятно...
   Дети вошли в сад Изнанки. Дорожка, широкая, выложенная волнистой плиткой, была удивительной. Каждый камушек имел свою форму, но вливался в соседние, а края дороги не имели строгих очертаний. Походило это на то, будто бы раньше здесь было сплошное каменное полотно, но потом громадный молот упал на него и разбил каменный монолит на тысячи осколков. Ведь иначе как сложить такой узор? Как подобрать края плитки, если все они разные?
   Здесь, как и в воллдримском саду, сплошь росли фруктовые деревья. Черешня, апельсины, яблоки, груши и многие другие. Элфи уже знала, что пробовать фрукты конечно можно, но здесь ты словно играешь в лотерею. Они могут быть безвкусными, но могут быть вполне обычными, и это не зависело от того цветные ли они или серые.
   -- Давай так, кому попадется вкусная черешенка, тот и победил! - сказала Элфи.
   -- В чем победил то?
   -- Ой, да, - Элфи принялась накручивать свою каштановую прядь на палец, почесывать висок... - Ну, тогда, если тебе попадется сладкий плод, то ты мечтатель!
   -- А тебе если сладкий или несладкий, тогда что?
   -- Ой, опять "Ой", - Элфи рассмеялась. - Об этом я не подумала.
   -- Предлагаю так: если нам обоим попадется сладкий плод - мы оба хорошие мечтатели, а если нет, то станем великими мечтателями! - Кирк грустно ухмыльнулся.
   -- Смотри, там дед Степан!
   Кирк глянул куда указывала Элфи.
   Прислонившись к стволу старой сливы, старик сидел неподвижно с закрытыми глазами. Он что-то шептал или пел, а может бормотал во сне. Дети подошли ближе:
   -- Мистер Степан, вы спите? - спросила малышка Смолг.
   Старик открыл глаза, но даже не взглянул на детей. Он был лохмат, а его клетчатая сине-красная рубаха и клетчатые же штаны, но черные с желтым, выпачкались в пыли или какой-то муке. Он принялся водить по земле руками.
   -- Моя сливка... Моя Мария... Почему я не спас тебя? - он не замечал присутствия детей.
   -- Вы не знали, не умели... - Элфи попыталась успокоить старика.
   -- Я что-то знал. Я всегда что-то ощущал, но никак не мог понять, не смог сам разобраться. Почему я знал, что она уйдет, уйдет навсегда? Почему я был уверен, что она умрет первой, и я буду одинок? Почему я знал, что дети покинут меня, уедут очень далеко и забудут даже писать мне? Получается, это я своими мыслями лишил себя счастья? Я убил жену и отвернул от себя детей и внуков? Я думал не так, неправильно мечтал?..
   Кирк молчал. Нытье старика его не трогало. Он завидовал даже ему. Тот по крайней мере мог мечтать.
   Элфи продолжала успокаивать старика:
   -- Вы чего? Может и неправильно, но вы же не специально, вот мистер...
   -- Моя сливка, моя сливка, - прервал Элфи старик. - Мария, сливочка моя. Хорошая, любимая...
   -- А почему вы так называете свою жену? Она любила сливы? - спросила Элфи.
   Старик посмотрел на детей и вдруг взбесился:
   -- Откуда вы взялись? Идите, идите прочь отсюда, мелкота! Утешать меня собрались? Молокососы! Уходите, а то я вам покажу! Ух, получите вы у меня!.. - он вскочил и помахал им кулаком.
   -- Пойдем отсюда, Элфи, - тихо сказал Кирк и потянул подругу за руку, но Элфи не собиралась уходить. На нее старик не произвел никакого впечатления, она не испугалась его угроз.
   -- Вы злитесь, а это плохо! - настаивала на своем Элфи.
   -- Что ты сказала? Сейчас вы у меня попляшите! - он воздел руки к небу. Он явно был не в себе. Его глаза были пусты, а изо рта брызгала слюна. Казалось, Степан обезумел, он шептал: -- Духи, призраки, я знаю, вы здесь есть. Вы прячетесь, но я слышал вас. Я больше не боюсь! Покажитесь этим бестолковым детям. Я жду! Идите сюда! Идите и проучите наглецов!..
   Элфи отшатнулась, но все еще надеялась упросить Степана не продолжать:
   -- Не надо их звать. Зачем? Не зовите их, пожалуйста. Вы не должны в печали мечтать. Это плохо, надо верить в чудо.
   Старик не унимался:
   -- Преследуйте их, следите за ними. Пусть поймут свою глупость... Всех преследуйте, пусть все узнают, что я прав!.. - он кричал и кричал, призывая духов Изнанки.
   Элфи развернулась к Кирку:
   -- Пойдем. Мне страшно.
   Изнанка позволяла многим мечтам сбываться, а проверять появятся ли призраки, детям вовсе не хотелось. Старик продолжал выкрикивать проклятия.
   Дети уже прилично отошли от старика, но тут в спину Элфи что-то врезалось, она упала. Кирк наклонился, чтобы помочь ей подняться, но и его кто-то толкнул. Кирк обернулся: старик хохотал, указывая на них пальцем. Тогда Беккет схватил Элфи за руку, и она быстро оказалась на ногах. Дети ускорили шаг. Элфи почувствовала, что кто-то пытается схватить ее за волосы и тогда она помчалась прочь, потянув за собой Кирка.
   -- Туда, там выход. Бежим туда! - крикнул Беккет.
   -- До меня кто-то дотронулся. На спине и на руке, - Элфи почти плакала. -- Где же выход, Кирк? Где выход?! Я боюсь!..
   Дети приметили Степана, почти сразу как пришли в сад, но теперь в панике ли или по каким иным причинам они не могли отыскать даже тропу-пазл. Может быть они не туда побежали? Очевидно лишь одно - они заблудились в "трех квадратных метрах".
   Они бежали несколько минут, сворачивая и огибая деревья и кустарники. В конце концов они остановились отдышаться.
   -- Мы не туда повернули еще в начале, - Кирк стал внимательно рассматривать округу. В любом случае они должны были выйти хотя бы на одну из десятков троп. Ведь сад не был обширным. Четверть акра. Где тут плутать?
   Элфи резкими движениями стала стряхивать с себя что-то невидимое, словно по ней ползало полчище муравьев:
   -- Почему он так? Зачем он злится? Мы же ничего плохого не хотели. - Она всхлипывала и повторяла одно и то же.
   Кирк глубоко вздохнул, и в нем включился "взрослый". Он каким-то странным образом водрузил на себя ответственность за девочку и попытался успокоить ее:
   -- Этот дед спятил и не такой уж он сильный мечтатель. Сумасшедший. Чего с него взять? Забудь о нем. Просто помечтал немного. Это возможно, ведь правда? Никакие это не призраки, он волной воздуха кидался или чем-то похожим. Прислушайся, - сказал он. -- Старика уже не слышно. Ну, прислушайся. Уже нет этих, - он вспомнил слова Элфи о том, что ее кто-то трогает и ему стало не по себе, но он заставил себя не думать об этом. -- Забудь об этом психе.
   -- Да, его уже не слышно.
   -- Вот видишь. Он наорался и успокоился, а сейчас сидит и ревет под своей сливой. Его, наверное, к чуду уже не вытянуть.
   -- Жаль его, но знаешь, мне все-равно страшно.
   -- Пойдем, - подытожил Кирк. -- Ты хотела что-то показать мне? У нас была какая-то цель. Помнишь? - Кирк попытался отвлечь Элфи, да и самого себя.
   -- Не до того, Кирк. Я уже и не помню...
   -- Перестань ты! Давай, показывай!
   Еще минут пять утешений и отвлечения внимания, и Кирк уговорил Элфи продемонстрировать ему, как она раскрашивает в яркие цвета серые предметы Изнанки. К тому же Степана уже действительно не было слышно. Впрочем, звуки тут слышались только на весьма близких расстояниях, но, слава мечте, Элфи об этом благополучно позабыла.
   Малышка засунула фигурку человечка-птицы в карман, чтобы не мешала, а потом сложила руки на груди и почесала висок. Она рисовала в своем воображении цветастое яблоко, но решилась похулиганить и раскрасить его в ярко-синий. Несколько минут концентрации, она не отводила взгляда от плода, фокусировалась на нем. Плод все еще был серым.
   -- Я разучилась! - она прижала ладони к лицу. - Так нечестно!
   Элфи топнула ножкой, надула щеки, однако уже через секунду, решилась повторить попытку:
   -- Ну нет, я не сдамся! Сейчас еще попробую! -- она, чуть вытащив язык и прикусив его, настраивалась "на яблоко", но вдруг произнесла: - Ой! - Что-то в кармане пекло ногу. Элфи вынула из кармана статуэтку Кирка, и, не удержав ее в руках, бросила на землю. - Горячо! Твоя фигурка сильно нагрелась, только что, а ведь я положила ее в карман еще обычную.
   -- Давай посмотрим, - Кирк ткнул пальцем в человека с птичьей головой - статуэтка успела слегка остыть, но и вправду была еще теплой. Кирк поднял ее:
   -- Возможно это какой-то артефакт?
   Он задумался. Мысли, словно стая летучих мышей, напуганных гигантской сороконожкой, хаотично метались от догадки к догадке, в поисках выхода, в поисках самого верного решения...
   Элфи что-то говорила, но Кирк ушел в себя. Вдруг одна идея показалась ему весьма правдоподобной. Может же быть так, что отец подарил ему статуэтку по какой-то непростой, а самой настоящей тайной причине? Ведь может быть такое? Возвращаясь в опасный поход в Воллдрим, отец не пожалел времени, чтобы забрать эту вещицу. Говорил - их носят аристократы, но Кирк не видел ничего подобного, никогда и ни у кого. Да и любой здравомыслящий человек, коим и был его отец, не станет рисковать из-за безделушки!
   -- Объясни, как ты мечтаешь, - сказал вдруг Кирк, выставив вперед руку со статуэткой.
   -- ... художники часто говорят: "арт" такой, "арт" сякой... Ты чего не отвечаешь?
   -- Я не расслышал. Ты что-то спрашивала?
   -- Что такое "арт-э-фа-к-т"??
   -- Потом расскажу, давай потом. Как надо мечтать? - он отдал Элфи фигурку.
   -- По-разному. Бывает надо в позу встать, - Элфи поставила ноги на ширину плеч и сделала хмурое лицо, хотя планировалось состроить умное и задумчивое. - Бывает надо хорошо думать. - Она подняла глаза кверху и задержала дыхание, а потом резко выдохнула. -- Не знаю я, оно как-то само выходит. Я чешу свою прядь... - она попробовала сконцентрироваться: -- Опять нагревается! Кирк, она опять!..
   Кирк выхватил фигурку из рук Элфи. Вновь по телу побежали мурашки, и Элфи вдруг изумленно уставилась на макушку Кирка:
   -- У тебя волосы дыбом встали!
   Кирк потрогал их, и действительно они торчали кверху. Он пригладил волосики, но Элфи вновь залилась смехом:
   -- Они все равно поднимаются. Хи-хи-хи! Наэлектризовались.
   Кирк махнул рукой на то, что прическа напрочь испорчена, и стиснул статуэтку. Он попытался сосредоточиться на яблоке, висящем на дереве ближе других. Элфи тоже сосредоточилась, но на этот раз она решила разукрасить листочки, укрывающие макушку яблока.
   Понадобилось меньше минуты, и листики приобрели зеленый окрас, плод же не изменялся, как Кирк не тужился.
   -- Вот, смотри, получилось! - запрыгала от радости Элфи. -- Я же говорила, что умею! Я же говорила! - она хлопала в ладоши и уже начала пританцовывать, а Кирк все тужился и тужился, но ничего "вытужить" у него не получалось.
   Вдруг легкий ветерок защекотал спину Элфи, и она развернулась:
   -- Ой, что это? Ветра же не бывает, - она насторожилась и подошла к Кирку. Разукрашенные яблочные листочки пошевелились и замерли.
   -- Почему?! - резко сказал Кирк.
   -- Кирк... - прошептала она. -- Ветер... Ты заметил? Здесь ветер.
   -- Какой еще ветер? Я думал, что эта вещица как-то влияет, думал она нагреется. Может быть после тебя я с ее помощью смогу... Она вроде как "забирает мечты" и, может быть, потом их можно как-то использовать... Энергию накапливает или что-то в этом роде. Стоп! - Кирк посмотрел на зеленые листочки. - Это я сделал? Но я думал о яблоке.
   Элфи поджала губки:
   -- Это я, прости, Кирк!..
   -- Ты?! - он уставился на Элфи и слегка наклонился вперед. Он впялил взгляд в подругу, но не видел ее, он задумался. Вдруг он выпрямился. - Я все понял!
   -- Что, что ты понял?
   -- Это точно мечтательный артефакт! Это точно!
   -- Объясни!
   -- Смотри, тот цветок шиповника и это яблоко, ты не могла их разукрасить пока у тебя был этот птица-человек.
   -- Точно!
   -- А без него все получилось!
   -- Да, легко, как раньше!
   -- Отец подарил мне его, он дал мне этот артефакт не просто так, - азарт и играющая на лице улыбка постепенно испарялись с личика воодушевленного мальчишки. Уже скоро все это обратилось в озадаченность. Кирк нахмурился. - Наверное, он не хочет...
   -- Чего не хочет?
   -- Он не хочет, чтобы я был мечтателем!
   Кирк поведал Элфи, что отец всегда привозил ему подобные вещицы. Одни забирал, другие давал и всегда заставлял носить их с собой. Зачем, если Кирк не мечтатель? С этими штуками не мог мечтать даже тот, кто точно обладал мечтательным талантом! Они как-то влияли. Блокировали мечты. Но зачем?! Дети шли по саду и настолько увлеклись обсуждением своих догадок, что не заметили, как ветер колышет кроны деревьев. Ветер будто сопровождал их. Дети вышли на одну из узеньких каменных троп, которая должна была непременно вывести их на главную аллею.
   -- Ой, Элфи, смотри! Это тут сидел Степан?
   -- Похоже, да...
   Сливовое дерево, под которым старик вспоминал свою жену и взывал к призракам, играло красками. Оно переливалось в лучах изнаночного солнца красным и синим, желтым и черным. Это было прекрасно! Это было невероятно. Дед Степан видимо уже ушел, но слива, украв расцветку его одежды, мигала яркими цветами.
   -- Это сделал Степан? Какой он крутой мечтатель!
   -- Постой здесь, - кинул Кирк и пошел к дереву.
   -- Может не надо? Кирк, давай уйдем. Вдруг он где-то здесь?..
   -- Сейчас...
   Беккет сорвал две сливы и посмотрел на них. Они меняли цвета и иногда, лишь на секунду были похожи на обычные сливы, но потом снова и снова изменяли расцветку. Кирк подошел к Элфи, не сводя взгляда с плодов.
   -- Теперь пойдем! - сказал он.
   На этот раз вэйшебы без труда нашли выход из сада. Собственно говоря, выход просматривался весьма отчетливо от радужной сливы Степана. Элфи подскочила к скамейке с коронованным стариком и поклонилась ему:
   -- Ваше Величество... Ой, Кирк, посмотри! Он похож на нашего деда. Вылитый Степан!
   -- Что-то есть...
   -- Ваше Величество, царь сада Изнанки, мы просим разрешения полакомиться вашими плодами. Ищущий Знания и я... Кстати, а действительно, давай попробуем!
   Кирк отдал одну из слив Элфи, предварительно изучив каждую в надежде угадать какая из двух окажется со сливовым вкусом. Глядя друг на друга, они одновременно надкусили их. Сладкий сок растекся по ртам. Детки хором сказали:
   -- Вкусно! - а потом рассмеялись.
   -- Кстати, а почему мы диски для перемещений не использовали, когда бегали от Степана? От страха все позабыли, - сказала Элфи.
   Кирк почувствовал себя глупым. Уже второй раз за месяц! Почему он не подумал про диски раньше? По правде, он никак не мог к ним привыкнуть. Страх и вправду отключает мозги...
   -- А я и не забыл. Просто не знал, что ты настолько напугана, - слукавил мистер Беккет.
  
  
  

Глава 4. Жасмин

  
   Скамья у входа в сад, вместительная сумка, болтающиеся ноги в тщательно начищенных ботиках. Кирк Беккет с книгой в руках пристроился рядышком с кованным королем. Тишина и безветрие благоволили мыслительному процессу. На разворот книги мальчишка положил птичью статуэтку. Уже много дней Кирк раздумывал о назначении человека-птицы, а вчера он небрежно швырнул статуэтку под ноги Беккету-старшему со словами:
   -- Не верю я в эту чушь про атрибуты аристократов!
   Кирк планировал застать отца врасплох и по его реакции оценить насколько эта вещица важна. Испугается ли отец или придет в ярость от выходки сына? К сожалению Кирка, ничего подобного не случилось.
   Отец прищурился, стряхнул с рукава своего пиджака несуществующую грязь и подошел. Он взял сына за плечи:
   -- Все! все надо подвергать сомнению, обдумывать и соотносить с фактами. Все, но не стремление родителей позаботиться о лучшей жизни для своих детей. - Кирилл Беккет поднял человечка с птичьей головой и положил в карман брюк своему сыну. -- Ум это еще не все!
   -- Но знания требуют все!
   -- Хм, не все, Кирк. Далеко не все...
   Шатен с карими глазами и сосредоточенным взглядом, оценивающим всех и вся, смотрел на сына со слегка пренебрежительной улыбкой. С такой... покровительственной, что ли. На переносице отец носил глубокую короткую морщинку, которая образовалась из-за привычки много думать, и все на свете анализировать. Он постоянно учился, и никогда за всю сознательную жизнь Кириллу не казалось, что он достаточно образован или же более чем интеллектуален. Ему всегда было мало имеющихся знаний. Он жил в бесконечном учении и с успехом привил это качество своему сыну. Частенько на лице Кирилла играла ухмылка, когда он слушал собеседника, а еще она сияла, если в его голову просились новаторские идеи. Он не был красив, но как харизматичен! Его обаяние, словно вирус, сразило жену и сына, и потому те, игнорируя холодность и отстраненность главы семейства, видели в нем лишь идеал, он был для них кумиром. Он никогда не окунался в сомнения или сожаления, по крайней мере не демонстрировал этого. Да и чувство вины, по всей видимости, его не посещало. К прочему Кирилл был отличным другом, преданным. Однако он не поступался принципами даже ради самых близких людей. Во всем должен быть смысл! Принципы превыше всего! Причем его собственные, а они порой значительно расходились с общеморальными. Несомненно, он любил свою жену и единственного ребенка, но его мечта всегда стояла намного выше привязанностей. От нее Кирилл Беккет не отказался бы даже... впрочем, не отказался бы ни за что!
   Старший Беккет постоянно совершенствовал свое мечтательство. Он вникал, изучал, увлекался. У него были грандиозные планы, о которых знал лишь он сам. Он не искал советов или иной помощи. В этом сын оказался копией отца. Уже сейчас Кирк старался не задавать отцу вопросов, выдавать свое непонимание он не хотел. Он сам! Он сам должен во всем разобраться! И не просто должен, но сможет!
   В общем, отец своей реакцией секрета, касательно человечка с птичьей головой, не приоткрыл. Если конечно тот имелся. Кирк же вместо того, чтобы довериться отцу, решил разобраться со статуэткой сам. И он пытался. Проводил всевозможные опыты, с Элфи и самостоятельно, но результата все не было. Прогресс в изучении статуэтки уперся в нуль.
   Строго говоря, на данный момент у Кирка оказалось еще одно немаловажное дело - погружение в идеи профессора Кутсона, написавшего толстенную книгу о мире Фоландии.
   Кирк взглянул на творение профессора, лежащее сейчас на его коленях. Заключение книги он перечитывал уже много раз.
   Как же связаться с этим интереснейшим профессором? Да и возможно ли это?..
   Кирк пробежался глазами по почти вызубренного тексту:
  
  
   ...О, нет, это еще не конец нашей книжной трапезы, пожалуйте за аперитивом:
  
   Правдивейшая из легенд
  
   Никто не знает, как была уничтожена Фоландия. Да, я не оговорился, именно УНИЧТОЖЕНА! Сейчас в меня полетят остроконечные шебы, но простите уж меня за эту уверенность - мир был разрушен намеренно, я это утверждаю совершенно однозначно!
   Как же прекрасен был этот мир. Выборочная гравитация, абсолютно прямое время, условные расстояния, многослойный мир... По числу слоев все еще ходят споры. Но уверяю вас, вряд ли достаточно долго жил хотя бы один шебиш, чтобы суметь посетить их все. Число слоев стремилось к миллионам. Там жили разные расы и тысячи племен. Человекообразные и крайне нечеловекоподобные граждане. Кстати об этом вы можете прочесть во втором томе моей предыдущей работы, а именно в "Мифах и правде о Фоландии: Классификация жизни фоландийских этажей".
   Фоландийские орейфусы были поистине масштабными шебраками. Ни в какое сравнение с ними не идут "врата орея", которые, не буду врать, нынче весьма полезны и весьма же редки, а их пропускная способность превышает обычные орейфусы в разы. Как по мне, так их мощь в сравнении с орейфусами Фоландии ничтожна, эйворийским поросятам она на смех. Так вот фоландийские орейфусы перемещали ТЫСЯЧИ жителей СО СКАРБОМ за раз.
   Совершенно правильно в Фоландии контролировали межпространственные порталы, но и это не уберегло совершенный мир наших предков от распада.
   Поговаривали, что мир стал саморазрушаться. Но, увольте меня, он был статичен! Как возможна деградация при общеизвестных исходных данных?..
   Я верю, что не вся Фоландия разрушена. Я надеюсь, что, хотя бы часть искомых шебо-постулатов не утеряна. Я думаю, придет время, и мы найдем ее - страну, жизнь, спэссию всех миров, в которой впервые миллиарды лет назад появились мы - люди!
  
   Теперь послесловие, хотя скорее объявление:
   Ищу активных граждан-шеб, верящих в то, что Круг Купола и есть последний остов жизни Фоландии. Присоединяйтесь к поискам доказательств, да и что там - к поискам последнего кусочка древнего мира! Чем больше нас, тем ближе наша цель! Найдите меня и вы увидите, что знаю я гораздо больше, нежели изложил в этом стремительном заключении. Практичный шебрак, который поможет нам отыскать останки древнего мира почти готов, и потому я, наполненный уверенностью реалист, скажу лишь одну короткую фразу: "До скорого свидания, волшебный мир девяти сил, волшебная Фоландия!.."
  
   Профессор Кутсон. Столп Выха, Кантерина, Фикшерский Университет Фоландоведения, а там меня знает любая фысь. Жду единомышленников!
  
   Данные из книги профессора Кирк систематизировал и заносил в свою тайную тетрадь, которая хранилась в тайном же местечке. Мама, знаете ли, любила порыться в вещах сына, приходилось прятать. Расшифровка цветочного языка тоже имела свой прогресс. Здесь, на Изнанке Воллдрима, было много цветочных надписей, а две недели назад Кирк прошмыгнул в библиотеку для преподавателей: опыт лазутчика набирал обороты. Там он многое разузнал, а в добавок к знаниям стащил три книги. Похоже цветочный язык, а точнее межпространственный код шебишей, кратко "язык шеб", использовался только шебишами и, кстати, во многих мирах. Вот так то! На цветочном не разговаривали, у него не было фонетического звучания, он имел лишь письменное исполнение. Эту ценнейшую информацию Кирк подслушал на одном из уроков для старших мечтателей школы.
   Кирк потянулся, поводил плечами: порой мышцы затекали от долгого чтения в неподвижной позиции. Он переложил книгу на колени металлическому королю, восседавшему рядом, и встал. Походил, поприседал, покрутил кулачками. Он разминал мышцы и одновременно мозги. Занимался аналитическим трудом, который постепенно завел Кирка в края воспоминаний. Несколько дней назад, он гулял здесь с Элфи. Малышка Смолг назвала его "Ищущим Знания". А ведь красиво звучит, и это прозвище так ему подходит! Действительно, красота бывает не только в точности стройных формул или, в общем, в знаниях, но и в словах.
   -- Незабудка... - проговорил он с улыбкой. Так Элфи называл мистер Хванч. -- Тоже мило.
   На мальчишку вдруг накатила нежность. Его оторвали от привычной жизни, он оказался в изоляции Изнанки, но в то же время он вновь обрел Элфи. Все же Кирк дорожил ей и теперь понял насколько сильно. Почему же он стеснялся их дружбы раньше, прятал свою привязанность? Впрочем, сейчас бы он поступил точно так же. Имидж есть имидж! Безжалостный ученый, командир вэйосов, а теперь и устасов, умнейший и единственный сын своих родителей - Кирк Беккет! Все эти его представления о самом себе были непоколебимы и несокрушимы, а также давили на детские плечи весьма внушительной ответственностью...
   Несмотря на все внутренние противоречия, Кирк понял главное - хорошо, что Элфи рядом, а ведь действительно, лишь она одна была его по-настоящему близким другом, с ней он и сам становился настоящим. Ну почти что. Пожалуй, окажись Кирк мечтателем, то его высокомерие вознеслось бы до кратеров на Луне (интересно, а у этого мира есть спутники?). Осознание того, что он далек от совершенства, нынче его изрядно подкосило. После прокола на примерке "раскрывателя", он разочаровался в себе. К сожалению, то незабываемое разочарование со временем лишь росло и ширилось, а все потому что Кирк не был мечтателем! Он был самый обычный, а значит никчемный человечишка... Это печальное обстоятельство приглушило его энтузиазм. То есть на прочтение книги, например, об устройстве Солнечной системы в три сотни страниц, уходило не пять дней, как раньше, а целая неделя или даже две! Вот такими "муравьиными шагами" он двигал свой интеллект вперед.
   "Планета Земля вращается вокруг Солнца и вокруг своей оси. Луна гравитацией привязана к планете. Точно так же Земля привязана к своей звезде. Все, что находится на планете притягивается к ней, не улетает в космос.
   Элфи учится летать, да и другие мечтатели любят в здешних небесах покрасоваться, - размышлял Кирк. -- Значит либо на Изнанке нет привычной гравитации. Значит, этот мир не круглый, либо... Либо что? Законы физических тел... они тут иные? Не может же быть, чтобы они фундаментально отличались от земных? В противном случае материя будет меняться, если совсем в итоге не развалится. Земля и Изнанка похожи. Однако есть какая-то деталь, создающая "эффект мечты", "эффект левитации"... Допускаю, что деталь не одна, но, в целом, отличия должны быть минимальными.
   Почему Рэмон не рассказывает об устройстве Изнанки? Почему отец отнекивается и не велит ходить на окраину серого Воллдрима? Какая глупость! Я тут уже почти два месяца и пора уж откинуть все страхи. Взять ли Элфи с собой? Девчонка, опасность... но она по крайней мере мечтатель!"
   За размышлениями Кирк не сразу заметил, что его искусно уложенные по бокам пробора волосики шевелит сквознячок, запахло сливами...
   Пожалуй, пора перекусить. Куда же подевалась Элфи?
   Кирк ждал ее уже больше часа. По правде, время весьма странно чувствовалось здесь, а обычные часы сходили с ума. Они неверно отмеряли минуты и часы, часто просто останавливались. Сориентироваться помогал один единственный циферблат в городе, на котором красовались числа от одного до двадцати четырех. Огромный круг с двумя толстенными стрелками подвесили на шестидесятиметровую высоту над парадным входом в Школу Мечтателей, и виден он был отовсюду на известной мечтателям Изнанке.
   "Интересно, а размеры здешние сопоставимы с воллдримскими? А вес? Возможно... Все относительно..." - он ухмыльнулся.
   -- Запах, запах... Приятный запах... Итак, а вдруг и спектр света здесь другой, но из-за строения сетчатки... Стоп! ЧТО?! - наконец до Кирка дошло. - Откуда? Пахнет сливами! Какого профессора тут происходит?! - от неожиданности Кирк чуть было не включил в свою аристократическую речь бранные словечки.
   Он навострил нюх. Легкий ветер скользил по его лицу и слегка тормошил волосики. Он дул оттуда, из сада. Кирк подошел к воротам и остановился. Слух словил писклявый свист трущегося друг о друга железа. Деревья, висящие над сводом ворот, колыхались, а листва и плоды переливались на солнце. Мистер Беккет схватил прут дрожащей створки и толкнул ее от себя, шагнул внутрь. По земле, проглатывая стволы и кроны встречных деревьев, всего в десятках метрах, прямо на него медленно наползала эта странная радуга, окрашивая все и вся. По серому саду расползались цвета: красный, синий, желтый и черный. Кирка вдруг осенило: "А ведь это расцветка пестрой одежды Степана! Клетчатая красно-синяя рубаха и штаны в желтую с черной клетку".
   -- Она все врет... - шепнули ему на ухо, и Кирк резко развернулся.
   За спиной никого не оказалось.
   -- Ей нет веры, - прошептали с другой стороны, и это был уже другой голос.
   Кирк озирался по сторонам. Самообладание корчилось в огне страха, быстро без шанса сохранить хотя бы свой контур или намек на то что, когда оно жило и считалось неразрушимым.
   Кирку бы бежать отсюда, но от ужаса он боялся даже шелохнуться, но еще больше он боялся увидеть источник этих голосов. Вдруг это были те самые призраки, которых призывал Степан? Или к нему обращались души создателей мира Изнанки?
   -- Не бойся и не верь... Не верь ей...
   -- К-к-к-ка-а-а-му не веееерить? - дрожащим голоском спросил Кирк.
   Ветер набирал мощь и уже рвал с деревьев листву, стихия и не думала затихать. Волосы били по лицу Кирка, а дыхание перехватывало, когда порывы ветра ударяли в его лицо.
   -- Не верь создателю...
   -- К-к-к-ка-а-а-му? - повторил он свой вопрос. Страшась смотреть по сторонам, он опустил взгляд вниз. Радуга уже скользила под его блестящими ботинками. От нее хотелось бежать, но решиться на это Кирк не посмел.
   -- Не верь создателю, - кротким женским голоском ответил ему ветер откуда-то сзади и сверху.
   На этот раз Кирк сообразил быстрее. Не спеша он просунул руку в карман, нащупал тонкий диск и сжал его, закрыл глаза. Ветер пропал, и голоса стихли. Кирк стоял в холле своего серого дома. Он переместился, хоть и не любил это действо и всячески избегал использования шебрака для перемещений.
   Голоса, ветер и этот запах... кто разговаривал с ним? Почти два месяца он прожил на Изнанке. За это время он не заметил никаких признаков стандартной атмосферы. Но сейчас... все вот это!
   Дверь в нынешний, совсем не богатый кабинет отца, была раскрыта, и там сидел его хозяин. Кирилл оторвал взгляд от атласов и тетрадок, он посмотрел на сына, и Кирка вдруг осенило: его вещи, они остались на скамье у входа в сад! Что же делать?! Бесценные его записи, его дневник исследований, сотни гипотез, теорий и мыслей - знания, догадки, - все осталось там! А вдруг их кто-нибудь найдет?!
   Отец поднялся со стула:
   -- Кирк? У тебя все хорошо?
   -- Все в порядке, - сказал сын и постарался побыстрее скрыться из виду.
   Судя по всему, отец вновь занялся своими делами: он не вышел из кабинета, а Кирк уже нервно вышагивал по гостиной. Страх ослабевал, Кирк подключал безотказное оружие - разум. Он шептал себе под нос:
   -- Ветер и голоса?.. Так ведь это Изнанка! Тут все возможно. Как глупо, если окажется, что надо мной подшутил кто-нибудь из учеников-мечтателей.
   Эти шебо-пакостники любили всякие штучки. Чего только не вытворяли, тренируя свои умения. Однажды одежду и ботинки Кирка замечтали в черно-белую клетку, а потом из клеток полезли шахматные фигуры. Безглазые, с зубастыми глотками они сперва пытались кусаться, но позже затянули "Вальс короля". На пару минут Кирк оказался в роли сцены для игрушечного хора. Ученики смеялись, кто-то попросил сыграть с ним партию в шахматы, подковырки сыпались на него со всех сторон, пока не вмешалась мисс Сессиль и не вернула ему приличный вид. Кирк в гневе чуть было не запланировал физическое уничтожение обидчиков. Бестолковые дети-мечтатели! Да и ладно с ними... Сейчас же срочно следует подумать о том, как забрать свои вещи.
   Серый диван, камин, который никогда не разжигали, шкаф с книгами и овальный стол - вот и вся роскошь гостиной, в котором жила знатная семья с трехсотлетней историей. Скудная обстановка, просто жалкая. Кирк обвел все это взглядом и разочаровано произнес:
   -- Нет в мире совершенства... кроме... отдельно взятых людей...
   Руки на проборе, пригладил волосики, пролез в карман и вновь сжал диск. Шебрак был связан с домом и со школой, но, как говорил отец, если ты находишься вне этих мест, то тебя перенесет в один из входов. А конкретно либо в прихожую изнаночного жилища Беккетов, либо к парадному крыльцу школы. В первый раз его закинуло домой. Сейчас же он оказался у входа в школу.
   Неподалеку стояла группа подростков и один из преподавателей изнаночной школы. Они ничуть не удивились его появлению. Здесь такому никто не удивлялся. Кирк посмотрел на сад и понял - тот замер, никакого ветра теперь там нет. Ну что ж, тогда идем вперед!
   Учитель говорил, и Кирк ненароком услышал часть монолога. Его заинтересовало, он остановился.
   -- ... по Земле невозможно перемещаться вне стационарных переходов. В мире Земли главную роль играют: движение планеты, солнечной системы, звезд и далее, по уровням. Поэтому для появления, скажем, в иной галактике нашей Вселенной необходима транзитная зона.
   -- Мы должны оказаться в ином пространстве и оттуда перемещаться?
   -- Совершенно верно, мой друг.
   -- Но здесь по-иному, не значит ли это, что Изнанка статична?
   -- И опять вы правы, Франц.
   -- За пеленой тумана, что там находится?
   -- Слишком многое, или ничего, но в любом случае оно нестабильно. Понимаете, вы можете кануть в неживое пространство, если войдете туда. Эта часть мира еще не сформировалась, то есть там нет привычного пространства и потому оно и не бездонно, и не может быть конечным. Это все абсолютно непредсказуемо. За исключением факта, что скорее всего вы погибните.
   -- Но почему так? Почему не сделать это место безопасным? - спросила девушка с волнистыми карими волосами до плеч. Ее лицо было сосредоточено, но читался в нем, упрек что ли.
   Действительно, почему мечтатели не ликвидируют эту опасность?
   -- Это невозможно, - ответил учитель. -- Сам процесс создания Изнанки был непростым. Допущения, открытые возможности для стремительных мечтаний... Не тех, что мы творим в тренировочных залах школы. Там, конечно, все еще проще, но тем не менее... - учитель уставился на Беккета. Он не стал продолжать изложение шебо-истин. -- Эй, малыш, ты чего там стоишь? Мне кажется ты еще мал для наших занятий.
   Кирк не услышал замечания, он уже обдумывал слова учителя. "Мир не двигается? Совершенно не ясно, что за границами города? Какой идиот все это придумал?!"
   -- Эй, ты, в костюме. Ты часом не оглох?
   К Кирку подошел тот самый Франц - умник, что задавал уточняющие вопросы учителю. Он взял Кирка за плечо. Кирк аж подпрыгнул, он недоуменно посмотрел на руку Франца:
   -- Что такое?
   -- Иди, давай!
   -- В смысле?
   -- Ты с какого отделения? Вэйшеб? Ты тот, который "немечтатель"?
   Какое унижение! Кирк злобно глянул на учителя, на паренька, что держал его и, презрительно фыркнув, выдернул плечо.
   -- Избранные? Вы все тут избранные?! - с неприязнью проговорил Кирк.
   -- О чем это ты? - спросил Франц, но Кирк уже шагал к саду, прокручивая в голове проклятия.
   Не сдерживая зависть, он мысленно обзывал обидчиков. За спиной кто-то произнес:
   -- Чудак...
   А учитель прошептал:
   -- Быть толлом не наказание...
   Однако мальчишка этого не услышал и думал, как раз наоборот. Унизительно, все это так унизительно! В школе Крубстерсов он был особенным, он мог заткнуть даже иных учителей своей эрудицией, но здесь... Здесь все было не так.
   Он прилично удалился от Франца и других и услышал чье-то пение. Девушка лет восемнадцати сидела у жасминового куста. Ее глаза были закрыты, а руки, поднятые вверх, будто что-то трогали. Казалось они скользят по легкой прозрачной ткани. Вдруг ее пальцы напряглись, и Кирк, нет, не увидел, но почувствовал! Она... Что? Промечтала? Похоже. Куст зашевелился, и вот уже накрапывает дождик, и каждая капля, упавшая на тело кустарника, дарует ему не просто влагу, но жизнь. Листочки покрываются точками зелени, а вот и белый цвет бутонов становится ярче и живее. Кирк глубоко вздохнул и замер. Каждый мечтатель действует по-своему, похоже эта мечтательница настраивается на нужные мысли пением. Надо попробовать, а вдруг и у него выйдет? Кстати, что же он почувствовал? Он точно что-то почувствовал!
   -- Красиво, правда? - спросила белокурая мечтательница.
   -- Да... мило, - согласился Кирк.
   -- Ты еще такой маленький для учебы здесь... наверное, ты очень одарен, - она отвернулась. -- Лишь раскрасив куст, я могу уловить его сладкий аромат. Ты чувствуешь его? - она обвела взглядом площадь, посмотрела на небо, подняла руки ладонями вверх. -- Тебе нравится этот унылый мир?
   Она говорила как-то непоследовательно, а ее привычка медленно моргать и будто бы осознанно дышать, - Кирк был озадачен ее манерами. Она вела себя необычно, но на нее хотелось любоваться.
   -- Я... - он не нашелся, что ответить.
   -- Я бы хотела весь его раскрасить, но наши чудные мечты будто противоречат этому миру. Порой мне кажется, что он печален, и мы не к месту в нем. Этот жасмин опять уснет, станет блеклым и серым, - она грустно улыбнулась. -- Подойди, сядь рядом.
   Что в Кирке зашевелилось, не известно, но он не мог сопротивляться. Девушка была... Она была, наверное, очаровательной, она завораживала... Кирк подошел.
   -- Садись, сюда... - она указала на землю рядом с собой. -- Я хочу посмотреть, как это делаешь ты. Покажи, как ты мечтаешь.
   -- Я еще не научился, - соврал Кирк. -- Мне надо идти. Я тут должен...
   -- Скажи мне свое имя.
   -- Я Кирк Беккет, - он прочистил горло: -- Я единственный сын своих всеми уважаемых... - он запнулся. -- Я Кирк, - повторил он.
   -- А я Жасмин, точнее Ясмин, но это все одно и то же.
   -- Да, я понял, - Кирк опустился на землю и сложил ноги "по-турецки".
   -- Скажи, как ты концентрируешься?
   -- Я с этим еще не разобрался. Я ищу... Может тоже попробовать пение?..
   -- О, здорово! Давай попробуем.
   Кирк смотрел на Ясмин, и его наполняло некое странное умиротворение. Он уже никуда не торопился. Все вдруг стало второстепенным. Ясмин была словно невесомой, легкой, от нее веяло размеренностью. В голове мелькнуло: "Ну вот, еще одна творческая натура", - и он ехидно улыбнулся. Однако тут же понял, что это глупо. Он стер ухмылку с лица и принюхался. Действительно, жасмин обрек вдруг запах. "Вечнозеленый кустарник из семейства масл..." - он помотал головой, и из нее будто бы вылетели все эти классификации и ранги растительного мира Земли. Осторожно, краем глаза он рассматривал Ясмин.
   Ее лицо было чуть ли не белоснежным, а эти огромные бледно-голубые глаза, отстраненный взгляд, но в то же время полный понимания. Что было в ней? Будь он постарше, то непременно бы понял - она прекрасна, такую девушку запросто можно полюбить. В каждом ее жесте, в каждом слове и даже в каждом вздохе чувствовалась плавность, неспешность и разительная нежность. Рядом с таким человеком исчезает беспокойство, становится уютно даже если сидеть на твердой земле, чувствовать под задом острые камни, а на затылке царапающие ветви колючего жасминового кустарника.
   -- Ты готов? Выбрал песню?
   Кирк помотал головой, приходя в себя:
   -- Что? Какую песню?.. - у Кирка вдруг иссяк словарный запас.
   Теплая улыбка Ясмин, она пояснила:
   -- Твою любимую, конечно! Какая песня, словно о тебе? Твоя песня, есть такая?
   Кирк прочистил горло, готовясь запеть, но вдруг понял, что не знает ни одной песни. Да и вовсе не принято у Беккетов слушать музыкальные записи, ну оперы еще или сонаты... В основном же он прослушивал лекции астрономов или физиков, биологов, зоологов...
   В голове всплыл лишь один вариант, и он неуверенно запел:
  
   -- Прыгнул Кузя на сучок,
   Вылез маленький росток
   Зеленый и кудрявенький
   Как кузнечик ... Э-э-э-э-э-э-э, кудрявенький.
  
   Ясмин рассмеялась:
   -- Это твоя любимая? Ты видно очень любишь уроки мистера Хванча.
   -- Да, очень, - опять отчего-то соврал Кирк.
   Он вновь вспомнил о забытых на скамье вещах, но вдруг Ясмин запела сама, и Кирк не смог перестать ее слушать. Он вновь почувствовал это. Он мог почти потрогать ее мечты. Он не понимал, что происходит, но похоже нашел родственную душу; нашел человека, которого чувствовал больше, чем других; человека, способного показать ему вожделенное - показать, что такое есть МЕЧТА!..
  
  
  

Глава 5. Пуговица

   Двое сидели в кусте жасмина и пели. Хотя как пели? Кирк мычал мотив песни, которую, закрыв глаза, изливала Ясмин. Именно изливала, она не просто пела, но слова тонкими потоками поднимались ввысь. Мелодия струилась, и Кирк уже знал - так мечтает Ясмин.
   Когда Элфи демонстрировала свои мечтательские навыки или отец создавал нечто удивительное, да и другие мечтатели воплощали свои желания, - все было иначе. Сейчас Кирк впервые соприкоснулся с материей мечты. Впрочем, может это была и не материя, но некий вид энергии; а может так создавалось волновое поле, особым образом ощущаемое ресничками его кожи. Он не мог объяснить это явление, но точно знал, что оно существует. Кирк улавливал раз за разом, как слова песни перерождаются, как каплями дождя они падают на куст, и тот не становится мокрым, но встраивает их в свою структуру. Куст становится завершенным. Ясмин будто даровала жасмину его недостающую часть, наполнив серый куст жизнью, наделив бутоны ароматом.
   Ясмин, не открывая глаз, поднесла руку Кирка к своим губам, легко подула на нее. Кирку привиделся многомиллионный криль океана, бегущий по его руке. Мальчик четко ощущал, как криль перемещается по коже; от пальцев к запястью, к плечу и дальше - по всему телу. Руки, шея, спина, живот, ноги, голова, - все налилось блаженством. В мыслях промелькнул образ мадам Фени, что много лет стригла все семейство Беккетов. Но нет, сейчас было несравнимо приятней... Это было как... Это было что-то такое... Это... Это... Он уже не мог объяснить свои чувства и, поддавшись им, Кирк свалился спиной в жасминовый куст.
   -- Я-с-м-и-и-и-н, - сказал кто-то.
   Кирк слышал, как завязался разговор, но тот казался пустяком, просто звучал где-то рядом. Репутация утеряла вес, и не важно, что кто-то увидит на его лице эту глупую улыбку. Разве могут озаботить его такие мелочи? Он казался самому себе невесомым, его ничто не тяготило. Он только слышал, но не придавал словам значения.
   -- Ясмин, ты опять свои опыты проводишь?
   -- Все хорошо, Франц. Я помогаю этому мальчику понять, как нужно мечтать. Ты же знаешь, я часто помогаю новичкам. Я очистила его разум. Он вскоре сам бы понял... но я покажу ему много быстрее...
   -- Ты не понимаешь. Ты ему не поможешь.
   -- От того, что я попробую, вреда не будет. Я не вплетаю свою мечту в его сознание, я просто ограждаю его от чужих мечтаний. Он будет свободен. Миг или несколько часов...
   -- Он толл! Ты не научишь его мечтать: он просто не такой.
   -- Ты не прав, Франц. Это не так.
   -- Ясмин, это факт. Его проверяли. Его пустили в тренировочный зал вопреки запретам, касающимся даже нас. Потому что... Понимаешь, потому что у него нет шансов оказаться мечтателем.
   Они еще говорили, но Кирк отвлекся. Тема их разговора показалась ничтожной в сравнении с его ощущениями. Вскоре голоса вовсе стихли, и за ними расстелилось долгое молчание. Кирк купался в бирюзовой жидкости. Она была вкусной и, как из заполненной до краев пиалы, расплескивалась вокруг от малейшего его движения. Кирк знал, что жидкость - это скопление мыслей, вспышки простых истин, живших в его разуме. Мыслей не всегда важных, но только абсолютно родных его духу.
   Вдруг опять заговорила Ясмин:
   -- Я разбужу его, но сделаю это по-своему. Не волнуйся. Я все поняла. Не знаю почему оно не проявляется, но в нем это есть. Впрочем, это не так уж важно. Просто уйди, Франц. Ты мешаешь мне... Ты можешь помешать и ему...
   Кирк не видел недовольства Франца, который несомненно понимал - Ясмин недосягаема для него, однако он явно желал иного расклада.
   -- Ты прекрати... Это бессмысленно, - кинул напоследок Франц.
   Звук шагов быстро исчез. Мысли Кирка, представшие в виде жидкости, теряли густоту, они теряли и цвет, сливались с окружающим ландшафтом. Сквозь бирюзовую завесу пара он рассматривал серый мир, словно через запотевшую линзу. Видел скульптуру из механизмов "мэрии" Изнанки, он видел школу и небо. Он смотрел откуда-то сверху на белокурую девушку, склонившуюся над его торчащими из куста ногами. Она запела опять, и по ручью ее мечтаний мальчишка полетел ввысь. Кирк оглянулся, но площадь оказалась так близка. Не более тридцати метров отделяли Кирка от Ясмин. Кирк полетел дальше и выше. Теперь он знал, что движется намного быстрей. Обернулся - все по-прежнему - плитка площади и куст в нескольких десятках метров внизу. Почему он остался на месте?!
   Он пытался и пытался, но безрезультатно, а потом утерял поток мечтаний Ясмин и его резко потянуло вправо.
   Он посмотрел на землю, переливающуюся красным, желтым и синим. Его тянуло туда, к саду Изнанки. Он полетел. И привлекли мальчишку не яркие цвета. Его там что-то ждало.
   У скамьи с медным королем Кирк мягко приземлился и увидел лежащую на раскрытой книге статуэтку. Вдруг он почувствовал на затылке руку. Она тормошила волосы мальчишки, легко надавливая в основание черепа. К его уху кто-то наклонился, и Кирк услышал сбивающееся дыхание. Из-за плеча вдруг вывалилась чья-то толстая рыжая коса, а женский голос произнес: "Ты будешь моим мальчик, и тогда все у тебя получится. Ты станешь наконец великим!.."
   Кирк обернулся, но косы, будто и не было, а за спиной повисло облако красно-рыжего пуха, который быстро растрепал сквозняк. Вдруг в уши врезался писк. Кирк зажал их ладонями и повернулся на звук. Фигурка человечка с птичьей головой визжала. Кирк шагнул к скамье, наклонился. Он коснулся статуэтки... и открыл глаза.
   Над головой блистало небо, а солнце этого мира плясало. Оно двигалось быстрее, чем ему полагалось. Куст жасмина скрывал часть обзора, и вскоре солнце скрылось в его зарослях. Беккет не осознавал, но солнце не изменяло скорости. На самом деле Кирк несколько часов лежал и почти не думал, рассматривая небо.
   Наконец он пришел в себя и присел.
   Куст посеревшего жасмина уже не пах, да и Ясмин ушла. Кирк остался один. Безлюдный город и недвижимая природа. Часы на башне Школы Мечтателей показывали половину третьего. На циферблате отмерили 24 числа, а значит жители Изнанки, отдавшись воле ночи, отдыхали в своих постелях.
   У Кирка в руке оказался бумажный лист. На нем изящным каллиграфическим почерком вывели слова из песни, которую минуты (или часы) назад напевала Ясмин:
  
   -- Учиться где?
   -- Смотри в себя.
   -- Узнаю как?
   -- Не заблуждайся в средствах.
   -- Расскажешь?
   -- Не моя судьба.
   -- Судьба?
   -- Что, пошутить уж мне нельзя?
  
   Ответов нужных нет, вопросы не составить:
   Грех - выдумка, и добродетель - враг.
   Ищи себя, коль жизнь свою намерен ты истратить
   Иль промечтай себя, придумай свой шебрак.
  
   -- Я не могу без правил жить.
   Во что-то верить нужно, должно мне любить...
   Я должен то, и должен я постичь все это...
   -- Мне жаль сейчас, но жалость не о том.
   Я о своем потраченном желаньи.
   Нельзя мечтать о счастии чужом,
   Нельзя учить других устройству счастья.
  
   -- Не понял я.
   Скажи ошибка в чем?
   -- Она в тебе.
   Ты ищешь, где ошибка.
   -- Но как понять?
   -- Прими себя.
   -- Куда принять?
   -- Все! Я ушла...
  
   Ответов нужных нет, вопросы не составить:
   Грех - выдумка, и добродетель - враг.
   Ищи себя, коль жизнь свою намерен ты истратить
   Иль промечтай себя, придумай свой шебрак.
  
   -- Я не могу без правил жить.
   Во что-то верить нужно, должно мне любить...
   Я должен то, и должен я постичь все это...
   -- Мне жаль тебя, но жалость не о том.
   Я о своем потраченном желаньи.
   Нельзя мечтать о счастии чужом,
   Нельзя учить других устройству счастья.
  
  
   Посыл песни Кирк не уловил. Когда ее пела Ясмин, смысл представлялся в ракурсе очевидного, сейчас же казался бессмыслицей. А видения? Они имели значение или были сновиденческим сумбуром? Доказывала ли Ясмин наглецу Францу, что Кирк одарен мечтами, или это вообразило эго Беккета?
   Кирк поднялся и его сразу сразило головокружение, он вновь присел, опустил голову и сосредоточил взгляд на топорщащейся на животе рубахе. В глазах долго не прояснялось. Руки, одежда, коленки, - все тряслось, дрожало, а по носовым пазухам скользил колючий холодок.
   Он сжал кулак и, не глядя, запихнул лист в карман пиджака, изрядно смяв его. Текст песни, пожалуй, стоило вкрадчиво осмыслить, как только он... А ведь ему надо было...
   Кирк поднял глаза. Сад... Ведь он шел в сад!..
   Однако центр его внимания перескочил в текущее событие, ведь на него НЕ ползла - НЕСЛАСЬ - эта цветастая радуга! Она проскользнула под ним и, продолжая пульсировать, помчалась к крыльцу школы, о которое ударилась, не посмев его окрасить. В мальчишке вопило желание вскочить и умчаться с радуги прочь. Он так и сделал. Быстро он добрался до бесцветного крыльца школы. Остановился, не сообразив, что головокружение невзначай отступило. Радуга избегала контакта не только со ступенями, но и со школьными стенами. Они, будто бетонная пристань, удерживали ее у своего подножия.
   Настало время возвращения самообладания. Радуга, безлюдная площадь, жуть и дурнота, однако Кирк не случайно пришел сюда много часов назад и просто уйти, воспользовавшись диском, или сидеть и ждать, пока дурацкая радуга отступит, было непозволительно. Размышляя о дальнейших своих планах, Кирк вынул из кармана листок с песней, аккуратно сложил его в четверо и, к удивлению заядлого аккуратиста, обнаружил, что на пиджаке отсутствует одна из шести пуговиц.
   Да и "профессор" с ней! На скамье у входа в сад остались его вещи!
   Сумка с дневником, несколько тетрадок, книга о Фоландии и отцовская статуэтка. Кирк медлил. Он глубоко вдохнул, вбирая в себя уверенность, и ступил на цветастую землю. Ничего сверхъестественного не произошло. Кирк неуверенно зашагал, но вскоре он уже мчался к заветной скамье.
   На этот раз на аллее, ведущей в сад, запахи отсутствовали, ветер тоже, но земля продолжала мигать четырьмя цветами. Его вещи все еще лежали на скамье, однако книга была закрыта, а сверху, словно на непомерно большом пьедестале, стояла статуэтка. Его имущество кто-то трогал!
   Из книги выглядывало тонкое колечко. Беккет схватил статуэтку и запихнул ее в карман, в компанию к песне Ясмин, склонился и раскрыл книгу. Страница с послесловием, которое он читал прошедшим днем, была заложена белой спицей. Кирк взял спицу в руку, и она растаяла.
   Он отряхнул намокшую ладонь и небрежно вытер ее о рукав.
   -- Что это такое?
   Он раскрыл сумку, взял книгу, чтобы сложить ее внутрь и побыстрее убраться отсюда.
   -- А это еще откуда?!
   Помимо предметов, которым и следовало находиться в его сумке, внутри оказались две сливы. В его вещах порылись со знатным усердием, ничего не пропустили! Влезли даже сюда! Мальчишка осторожно вынул фруктовый подарочек и бросил его на скамью. С недоверием поглядывая на сливы, он сложил книгу и человечка-птицу в самое большое отделение сумки. Он попятился, не выпуская сливы из виду, будто бы от них исходила некая угроза, перекинул лямку через плечо. Едва уловимый напев донесся откуда-то справа. Мальчишка глянул в сторону входа в сад. В глаз стрельнул свет, отраженный металлом ворот.
   Приложив ладонь ко лбу, Кирк пробежался глазами по надписи над их сводом:
   "Ты не одинок, с тобой твоя душа, твоя мечта, твоя идея. Но одинокой может быть мечта, когда ушел за грань миров ее мечтатель..." - Беккет помотал головой.
   Все эти слова и фразы с многослойным подтекстом... Что-то многовато их стало в последнее время. Мечтатели эти... Никакой от них конкретики не дождешься! Усложняют, там, где не стоит этого делать, одновременно не понимают очевидных вещей, не занимаются важным, витают в выдумках, стихах, высоких материях, которые отдают тупостью и недалекостью. Впрочем, Ясмин и поэзия - это за гранью, она естественна в своей отстраненности. Она так красива... Она...
   -- Фух! Так....
   Что с этими сливами? Откуда они появились?!
   На Изнанке повсеместно и ежевременно встречались какие-то шалости, загадочности - черт знает что! Франц издевается или кто другой?.. Все это пустяки, не заслуживающие серьезного к ним отношения, не те материи, что требуют умственного анализа. Чтение же его дневника незнамо каким наглецом зародило в Кирке тревожное, почти тошнотворное предчувствие. Казалось в его душу заглянули и посмеялись над ней, а в утешение обнаруженной внутри глупости оставили подарок с издевкой: сосульку и пару кислых слив.
   Громко выдохнув, он взял сливы, поднял руку над головой, замахнулся и швырнул сливы в крону апельсинового дерева, свесившегося за забором позади металлического короля. Треснули ветви и осыпалось несколько листьев.
   В ответ на его действия появился сливовый запах и подул ветер.
   Кирк напрягся и приготовился. Как случалось в прошлые разы? Ветер и запах предвещали появление привидений. Ветер был неким транспортом душ, обитающих здесь. Неужели опять? Сейчас к нему явятся призраки?
   -- Ну, Франц, я тебе еще отомщу! - прошептал он.
   "Я не боюсь... - говорил про себя Кирк. -- Таковы законы природы Изнанки, законы недорослей-мечтателей, которые вместо толковых дел, распыляются на глупости. Законы бояться бесполезно - их надо изучать, чтобы понять, как это дело работает. Кто-то уже сейчас ими пользуется, пытаясь напугать меня. Когда-нибудь я научусь делать также! Противные ученики Изнанки! Во второй раз вы меня не напугаете!"
   -- Она все вре-е-е-е-т. Пэ вре-е-е-е-ет... - наконец заговорили с Беккетом.
   -- Я понял, - спокойно ответил Кирк и поправил лямку от сумки. "Просто разговор. Просто кто-то намечтал поговорить", - уговаривал он себя. Он подошел к воротам. - Что еще?.. - пригладил пробор.
   -- Не верь ей... - теперь говорил другой голос, и он слышался четче. Значит некто воплотил голоса именно в саду.
   -- Принято! Слушаю дальше!
   "Не позволю Францу издеваться! Я найду этих дурацких избранных!.." - думал Кирк.
   Он остановился у ворот, малость помешкал, вошел внутрь.
   Беккет неторопливо двигался вглубь сада, а ветер сопровождал его. Он колыхал листву не повсюду - вокруг мальчишки. Кирк настраивался, старался разжечь в себе рациональный исследовательский интерес, но страх наполнял его кровеносные сосуды адреналином, отчего сердце вскоре превратилось в молот, долбящий изнутри грудь. Несмотря на предательство гормонов, Беккет пер вперед по дороге-пазлу, только шаг его становился все быстрее.
   -- Любимая... - донеслось сверху. Этот голос показался Кирку знакомым.
   -- Это что-то новенькое, - съязвил ребенок, закончив фразу нервным смешком. -- Говори по делу... Кстати, а кто ты такой... или кто такая?
   -- Пусть она не виновата, но не верь ей... - ответил невидимый мужчина.
   -- Виноватаааа... - сказал кто-то еще.
   Кирк наигранно скучно вздохнул:
   -- Опять одно и то же. Признаваться не будем? Уже не так весело, как было вначале.
   Ветер вдруг подхватил Кирка, поднял его над землей и отшвырнул куда-то в бок. Мальчишка пролетел метров семь и знатно приложился лбом о каменное покрытие мощенной тропы, проехался ладонями по ее шершавой поверхности, перекулился, оказался на спине. Ремень сумки едва не придушил его. Он закашлял.
   С оглушительным ревом прямо в ухо грубый женский голос прокричал:
   -- ВРЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!
   Сердце едва не лопнуло от неожиданности, от боли, от кричащей мысли, что на розыгрыш такой маневр уже не тянул. Голова налилась тяжестью, а тело сковал страх, но лишь на миг. Кирк быстро вскочил на ноги. Сердечная мышца взбесилась. Кирк хватал воздух, но легкие сжал спазм. Ветер мотал его волосы, срывал с деревьев мелкие ветки и сухие плоды, оголяя кроны. На горле все еще ощущался удушающий ремень сумки. Схватившись за горло, мальчик искал взглядом хоть кого-то, любого мечтателя: Ясмин, Франца, отца...
   Кто это делает?
   Впрочем, какая разница! Кто поможет ему? Вот, что важно!
   Люди! Мечтатели! Живые люди!.. Где вы все?
   В светлой ночи Изнанки не было ни души. Впрочем, возможно именно чьи-то души пугали мальчишку. В хаосе мыслей Кирк вспомнил о диске для перемещений. Просунул руку в карман, но диска там не оказалось.
   Невидимку вероятно позабавила эта сцена. Женский смех становился то громче, то тише. Кирк понял, что насмешило ветер. Огибая ветви, подбрасываемый невидимыми руками, летал его диск для перемещений; его спасительный шебрак - надежда убежать отсюда.
   -- Скотина! - крикнул мальчишка, и сам оторопел от своего косноязычия, но сразу добавил: - Тварь! Пугать, да?! Да пошел ты, скотина! - Он закрыл глаза и ощущая свою беспомощность опустился на колени. Он попытался успокоиться, притвориться безмятежным. Минута-две борьбы с собой, и он взял себя в руки.
   Смех стих, и ветер ослаб. С Кирком опять заговорили. Спокойным тоном вещала невидимая женщина:
   -- Все врут. Она врет больше других, но твой отец не лучше. Подарок подарить забыл. Но еще хуже, что он не доверяет... Он презирает... Ты сильный, ты могучий, ты умный, а он завидует...
   Такое с трудом выстроенное спокойствие уже разваливалось на части. Ветер будто бы знал, чем мальчишку уязвить. Кирка затрясло. От гнева, от обиды, от смеси подавленных чувств, оживших под напором страха. Он слабо соображал. "Отец? Мой отец врет? Завидует?" - спрашивал он себя.
   -- Именно так, - ответили мальчику на его мысли, которые он не озвучил.
   "Не может быть! Отец всегда был честен со мной", - но тут Кирк вспомнил, что мечтательные свои способности, да и многое другое отец скрывал. Он перестал брать сына в дальние поездки. Он посещал другие миры и не собирался делиться с ним секретами. Если бы не случился тот хаос в Воллдриме, возможно Кирк никогда бы не узнал о существовании серого мира, да и других миров!
   -- Ты понял. Ты все правильно понял. Он врет...
   -- И она врет, - добавил мужчина. -- Она не знает, что врет. Пэээээн... нееее... знае...
   Кирка укололо осознанное им вдруг предательство отца. Сын не стал на защиту чести своего кумира. Еще месяц назад, но бы разорвал любого, посягнувшего на святыню Кирка, на эталон всего на свете - на Кирилла Беккета! Сомнения Кирка, да и любопытство давно решили какой вопрос он задаст следующим:
   -- Статуэтка? В ней все дело?
   -- О, да! Уничтожь ее, и ты получишь многое. Ты станешь самым-самым, во всем мире равных не найдешь.
   Тут ему в голову прилетел какой-то камень. Кирк рефлекторного зажмурился, схватился за лоб и резко убрал ладонь. Хорошо же он приложился во время падения. Он посмотрел перед собой. У разодранной на колене штанины в траве он обнаружил не камушек - пуговицу! А ведь именно такая пропала с его пиджака.
   -- Откуда?.. - удивленно спросил он, рассматривая находку.
   Тот самый знакомый ему голос, несколько минут назад уныло пропевший всего одно слово: "Любимая..." заорал так, что ушам стало больно:
   -- БЕГИ, малыш! БЕГИ! Не слушай ее и забери свою пуговицу! Она больше не увидит тебя, у нее больше нет твоих вещей. БЕГИИИИИИИИ! - на Кирка посыпались сливы. Мохнатую пихту над головой мальчишки рвал ураган, а невидимый мужчина все орал: -- Беги! Быстрее беги!
   -- Степан, - прошептал Кирк. Он наконец сообразил кто обращается к нему.
   Ветреная стихия резко ослабла. Что-то происходило. Кирк осматривался. Где старик, где он прячется?
   А может Степан слился с ветром?
   Кирк не мог понять, что происходит, но аура тишины возвращалась, а запахи, как и положено на Изнанке, исчезали. Радуга уползала из-под его ног и стремительно уносилась в сторону арочного входа, потом она остановилась и поползла обратно, вновь замерла, словно не могла решить, куда ей двигаться. Она дергалась и растягивалась, металась туда-сюда... Возможно Степан боролся с ней, выигрывая время для... Кирк, очнувшись от оцепенения, и, осознав слова старика, вскочил и помчал прочь.
   Случившееся теперь уж точно не походило на проделки учеников-мечтателей. Ветер будто бы читал его мысли, он знал о статуэтке и о подозрениях мальчишки-Беккета.
   Черная земля и серый безликий сад с редкими вкраплениями цветастых лоскутов мелькали перед глазами мчащегося что есть сил ребенка. Постыдный страх опять победил столь могучий разум Беккета. Задыхаясь, то ли от устали, то ли от вихря домыслов о творимом вокруг кошмаре, Кирк остановился. Почему это происходит с ним постоянно? Почему он не может победить страх? Он не ребенок! Он практически мудрец, он настоящий исследователь! Но, все же... как страшно, как нестерпимо страшно!
   Кирк долго пытался успокоиться, он проделал несколько попыток переключиться к размышлениям, и только спустя несколько минут ему удалось чуть сбавить напор эмоционального буйства.
   Что же делать дальше? Идти к воротам? Но там эта проклятая радуга!
   Вскоре Кирк сообразил: надо перебраться через забор, желательно подальше от входа, у которого призраки рвут на части жуткую радугу. Он пытался отвлечься, шел неторопливо, настороженно рассматривал окрестности, окидывал взглядом кроны деревьев, ища движение. Временами ему хотелось бежать. Но смысл? Паника враг ума, он сдерживался. Надо просто продолжать идти! Он вспоминал слова Степана, и в какой-то момент заметил, что давящая сердце жалость к старику ярче, нежели он ожидал в себе обнаружить. Кирк вспомнил смех ветра и летающий диск. Степан пытался защитить его? Он превратился в ветер, слился каким-то непостижимым образом с этим миром, стал с ним одним целым? Но почему это случилось со стариком? В спасение ли? А может в наказание?..
   А что пуговица? Неужто дух Степана отобрал ее у невидимого злодея?..
   Что за бред? Впрочем, если это бред, то и голоса, и летающие духи должны быть бредом... но нет, это самая настоящая реальность! Беккет раскрыл ладонь и посмотрел на пуговицу. Неужели из-за этой мелочи он попал на аудиенцию к мертвецам?
   -- Так, хватит пугать самого себя! - сказал вслух Беккет. -- Идем дальше, - уточнил он собственный план.
   Минут через пятнадцать Кирк уже стоял у границы сада. Узоры металлической ограды позволяли взобраться по кованным ее фрагментам наверх. На ограде на желтой веревочке висел диск-шебрак. Его будто бы специально сюда повесили, чтобы Кирк нашел его. Беккет сглотнул ком в горле, и неуверенно схватил диск, сжал его. Открыл глаза - он все еще стоял в саду. Он потянул за диск, и веревочка порвалась, упала на землю, а диск остался в руке Беккета. Мальчишка попытался переместиться еще не раз, но ничего не вышло.
   С минуту, до легкого онемения в плечах, прижимаясь спиной к забору, он рассматривал периметр, стараясь не замечать желтую ленточку, что лежала у носка ботинка. Похоже пугать его больше не планировали. Еще несколько попыток переместиться - все тщетно!
   Немного успокоившись и в очередной раз совладав с собой, Кирк рассмотрел диск. Через блестящую сторону шебрака проходила глубокая неровная царапина. Отец утверждал, что крайне сложно повредить подобные предметы мечты. Вот и чудо - шебрак испорчен! Жаль только, что от чуда этого ничем чудесным даже не веяло.
   С приличными усилиями, перебарывая ощущение, что за ним наблюдают, Кирк перебрался на другую сторону. Он мельком оглянулся на сад и быстро зашагал прочь.
   Не меньше получаса займет у Кирка путь к изнаночному дому Беккетов. Придется идти пешком, ведь диск хоть и найден, но совершенно бесполезен. Но главное Кирк выбрался из сада и, как он надеялся, теперь ему ничто не угрожает.
   Этот день, или правильней сказать сутки, насытили действительно серые будни (а какие еще могут быть будни в сером городе?) весьма знаковыми происшествиями. Знакомство с Ясмин, ее мечтательные песни, создававшие странные, но прекрасные видения... Элфи куда-то запропала, а это так не походило на малышку Смолг. Она обещала прийти, но так и не появилась. Впрочем, она не обещала, она передала через свою маму... она передала эту записку: "Ищи меня у медного короля". А еще Кирк говорил с ветром, он слышал голос пропавшего ворчуна-старика, который пару дней назад орал на детей и призывал призраков проучить их.
   Пройдя половину пути, Кирк уже ловил в себе мысли поинтересней. Если уж он пережил нападение призраков, тогда самое время решиться на что-то посущественней. Пора наведаться к туману!
   -- Кирк! - сказал кто-то совсем рядом.
   Мальчик в ужасе отпрыгнул.
   -- Что с тобой? Ты где был? Я ищу тебя уже часа четыре, - строго спросил запыхавшийся Кирилл Беккет, опускаясь на дорогу. Раскрасневшиеся глаза и встревоженное выражение на лице отца: похоже он прилично налетал по Изнанке в поисках сына.
   Ссадина на щеке, изуродованный лоб, порванный пиджак и брюки, да и полоса на шее от чуть не придушившей Кирка сумки: сынок явно не в библиотеке засиделся.
   Отец, приметив все это, понятное дело смягчил тон:
   -- Ты в порядке? - спросил он.
   Сын выдохнул, а в голове промелькнуло: "О, чудная мечта! Отец! Ни призраки, ни голоса и не сошедшие с ума Степаны!.."
   После пережитого в саду, Кирк как никогда обрадовался их встрече! Перед ним живой человек! И не просто человек, но отец!
   Сейчас он не думал о том, что ветер говорил о нем. Он вспомнит об этом позже, когда отдохнет и займется перевариванием новых открытий. Он будет искать подтверждения, опровержения, он больше не станет доверять словам. Он перепроверит, сделает выводы, выстроит логические цепочки и тогда решит, что делать дальше. Сейчас, уставший и напуганный ребенок едва сдерживал себя, чтобы не кинуться к отцу и не обнять его. Однако Кирк, как обычно, удержался от порыва.
   -- Я в полном порядке, - сказал сын. -- Просто диск для перемещений поломался.
   -- Разве это объяснение? Да и возможно ли подобное?
   -- Это факт! - ответил Кирк и с ехидной улыбкой протянул оцарапанный шебрак отцу.
  
  
  

Глава 6. Комната с характером

  
   -- Мам, маааамаааа? - Элфи присела рядом с мамой на длинный туалетный пуф и просунула свою кудрявую голову на мамины колени. -- Чего делаешь? - девочка сладко зажмурилась, готовясь к принятию неминуемых ласк.
   Сейчас ее погладят по головке, может быть причешут...
   Эти нежности, когда мама отдавала все свое внимание дочурке, Элфи обожала. С папой было здорово беседовать и дурачиться, а мама... Она такая добрая, веселая... Бывало мама почесывала дочке спину и при этом нашептывала ей на ухо придуманные на ходу истории. Неспешный монотонный голос Магдалены убаюкивал Элфи, но одновременно пробуждал на ее голове тысячу "чокнутых мурашек" - как называла их сама малышка Смолг.
   Но сейчас Магдалена не спешила. Она взяла расческу и, глядя, не то в зеркало, не то сквозь него, стала собирать свои волосы в высокий хвост. Элфи хмыкнула:
   - Нет, меня! Меня расчесывай!
   Магдалена встрепенулась:
   -- О, Элфи! Моя дочурка, - она наклонилась и поцеловала Элфи в макушку. -- Кучеряшки-барашки мои любимые, - сказала мама и почесала дочку, словно кошку, за ухом. Элфи замурлыкала. Если, конечно, можно так назвать всякие "дры-ды-ды" и "дрын-дын-дын" мурлыканьем. -- Тебе бы поучиться у Фелиссии.
   -- О, точно! А где она? Кисюля, ты где спряталась? - Элфи хихикнула в кулачок и приподнялась.
   -- Да вот же она, на перине лежит, под моим халатом.
   Элфи высвободилась из объятий мамы и переключилась на кошку. Теперь чесали ушко "царице" матраца.
   Магдалена улыбалась, но как-то отчужденно. Она все чаще блуждала в своих мыслях далеко-далеко. Впрочем, не слишком.
   Если двигаться налево от парадного крыльца изнаночного жилища Смолгов, за двадцать третьим домом начинается широкая дорога. Ее выровняли шершавыми плитами. Надо оставить за спиной школьный шпиль и, шествуя по дорожному полотну, отсчитать шестьсот семьдесят пять таких плит. То место узнать нетрудно. Разинув клюв, на пьедестале у левой обочины застыла скульптура треххвостой птицы. А за ней, в переулке, прячется дом с зеленой дверью, в котором живет Кристиан Хванч. Так запросто можно добраться до места, которое влечет, которое не дает Магдалене покоя, в которое трудно решиться пойти.
   Неуверенность обжилась в сердце Магдалены, сомнения и нерешительность правили ее мыслями вот уже больше года. Магдалена не могла сосредоточиться. Чудо, жившее в душе мечтательницы, крошилась, словно мел, которым тысячи раз писали одну и ту же фразу: "Нельзя себе позволить!" Ее захватывала печаль, а безмятежность уступала чувству вины. Что же Магдалена получила от той давней любви? Лишь ночи без сна и отчуждение мужа... Могло ли все наладиться, если бы Генри не отстранился? Любит ли Магдалена своего друга-огородника? Любила ли она Генри или ей это причудилось?
   Генри не верит ей - Магдалена приняла это за истину. Сама, не спросив его. Но что печальнее, она была благодарна Генри за его отчуждение. За то, что он отдалился, а теперь вовсе ушел в мир Зеландера. Ушел в поисках возможности спасти Воллдрим. Убежал, потому что увидел в жене то, чего видеть не мог. Она была благодарна ему за это, но в то же время ловила в себе ярость, направленную к мужу, по тем же самым причинам. Его любовь, его нежность, забота - она бы вновь стала собой... Она бы вновь полюбила его...
   Или нет?
   Голос Элфи, заставил ее сжаться, притвориться, вспомнить...
   -- Мам, а папа когда вернется? Ты знаешь, когда?
   -- Не знаю, милая. Он...
   -- Я знаю, он спасет наш Воллдрим! - заявила Элфи. -- Папа хороший мечтатель, он справится с этим!
   -- Да, хорошая моя, папа прекрасный мечтатель. Он спасет город. Мы сможем вернуться в Воллдрим, - вдохновенные слова прозвучали, как некое сожаление.
   -- Я скучаю по Воллдриму и по нашему дому. Мы вновь его отстроим? Он ведь разрушился... Но знаешь, мам, я так рада, что хотя бы Кирк теперь здесь. Только мне немного жаль, что он не мечтатель. Он мог бы стать крутым мечтателем, если бы... - она махнула рукой, видимо решив не заканчивать свою мысль, и чмокнула кису в ее мокрый носик. -- Он итак очень крутой. Такой умный... Ужас какой умный!
   Магдалена повеселела. Элфи явно действовала на нее благотворно. Впрочем, она, каким-то загадочным образом, действовала так почти на всех окружающих. "Незабудка моя!" - промелькнула мысль. Магдалена вспомнила об этом и ей стало хорошо, ведь именно Хванч так прозвал малышку Элфи.
   -- Кирк очень одаренный мальчик, - сказала мама. -- Не мечтатель, ну и что? Кому-то это важно, другим - нет.
   -- У тебя такой голос... Мам, тебе грустно?
   -- Немного.
   -- Почему?
   Магдалена глубоко вздохнула и ответила:
   -- Скучаю по папе, - к горлу подкатился ком, а в голове прогремело: "Зачем я вру?! Зачем я притворяюсь?!"
   -- Ты плачешь? Мама... - Элфи оставила кошку в покое и подползла на четвереньках к маме. Она обняла Магдалену. -- Ты о грустном мечтаешь? Не надо. Все хорошо будет. Папа всех так замечтает, что у нас не получится грустить или плакать.
   -- Да, да, - так неестественно улыбалась Магдалена. -- А знаешь, Элфи, расскажи лучше, о чем сегодня был урок. Что нового рассказал вам Рэмон? - Магдалена попыталась отвлечь Элфи от своей печали, да и самой отвлечься.
   -- Оооооо! - Элфи выпучила глаза и плюхнулась на пол. Она рассматривала колечко с летучей мышью и по сложившейся уже привычке крутила его туда-сюда на своем указательном пальчике. -- Сегодня было так интерееееееееесно! Рэмон показывал мечты. В тренировочном зале. Там мы наблюдали, как он мечтаааааает. Он промечтал голубого лебедя с такой странной, с такой большой, высокой такой короной. Какой-то царь лебедей получился. Он плавал в озере и... пел. Таким хриплым. Таким голосом. - Элфи надула щеки, расставила руки в стороны: -- Озеро было огромное. Вот такое, прям большое-пребольшое. Кстати, - она наклонилась к маме и уложила подбородок на мамино колено, тихо заговорила: -- Я сразу бабушку Елизавету вспомнила. Как же она танцевала! Как лебедь! У нее так хорошо получалось... - Элфи обняла маму за ноги. - А мистер Хванч сказал, что я тоже смогу красивое делать и в зале, и вообще. Чуть-чуть надо научиться, и все получится. Он показывал мне с Кирком, как рисовать в воздухе мои любимые незабудки...
   Магдалена вздрогнула, услыхав о Хванче, и сказала:
   -- Ой, Элфи... Я... Я немного устала. Пожалуй, отправлюсь-ка я в ванную, полежу в горяченькой водичке. - Магдалена поцеловала Элфи в щеку, и та выпустила маму со своих объятий. Мама поднялась со стула и, крутанувшись на месте, вдруг поклонилась дочери: - Прошу прощения, миледи, что покидаю вас так скоро.
   -- Хи-хи! Мам?..
   -- Что, милая моя малышка?
   -- Ты такая смешная и такая красииииивая!
   -- О! Спасибо, Элфи. А я считала... что на свете... самая красивая... это... ТЫ! - Магдалена игриво прищурилась.
   Элфи просияла и подскочила к маме. Фелиссия же скучно посмотрела на двух дам и принялась язычком приглаживать свою шерстку, взлохмаченную любящими руками Элфи.
   Мама и дочь обнялись. Элфи утопила нос в мягком корсете маминого платья. Кулон - две ладони, одна на другой, что считался символом школы в Воллдриме, - висел на шее Магдалены. Он попался на глаза Элфи, и та взяла кулон в руки, подышала на него и протерла рукавом:
   -- Красивый... такой блестящий...
   -- Возьми себе! - Магдалена сняла серебренную цепочку, на которой висел кулон, и повесила на шею дочке. -- Очень красиво смотрится. И на школу опять повесят флаг с этим символом. Мы вернемся в Воллдрим, и ты увидишь, что школа вновь начнет воспитывать настоящих мечтателей! Мы вернем прежний порядок! Отменим все эти обязательности и ограничения.
   Элфи радовали мамины слова, хотя она не очень-то понимала, о каких конкретно "ограничениях и обязательностях" говорит мама. Малышка ведь не знала, что происходит в воллдримской школе. Кирк не успел рассказать ей, что в школе поголовно ввели обязательную форму одежды, обязательные уроки, обязательные кабинеты... Школа-мечта превращалась в нечто обыденное и скучное, в формальности и планирование, в достижения и дисциплину...
   Магдалена поклонилась, как бы приглашая Элфи к танцу, и дочь поклонилась ей в ответ. Они взялись за руки и протанцевали несколько круговых движений, а потом Магдалена схватила Элфи за подмышки и покружила. Элфи пыталась вновь изображать мурлыканье кошки, то и дело сбиваясь на хохот. Наконец, Магдалена опустила Элфи на пол и, немного запыхавшись, вновь поклонилась:
   -- Благодарю! Веселье вышло на большую славу! - с наигранной аристократичностью проговорила мама.
   -- Чудесный танец, дорогая мама, - в той же манере ответила ей Элфи, естественно закончив свою фразу заливистым смехом.
   Вальяжно попятившись, Магдалена скрылась в ванной, напоследок подмигнув дочке.
   Элфи рухнула на постель и запустила ручки в кошачью шерсть. В глазах Фелиссии всплыло недовольство. Однако, что же делать? Она смирилась и запела привычные кошачьи "дры-ды-дыны"...
   Магдалена закрылась и присела на пол, прислонившись к белым доскам двери.
   Совсем недолго она слышала, как в комнате поет Элфи. О мальчике, заблудившемся в лесу, о пропавшем друге. Грустная песня к счастью имела чудесный финал, а значит Элфи, несмотря ни на что, верит в чудо!
   "Бедняга Харм! Где же ты? - подумала Магдалена: - Найдись, малыш! Пусть все будет хорошо!" Она вспомнила паренька Дриммерна. Как он спасал Элфи от отчаяния одним лишь своим присутствием, как он стеснялся и всегда просил поесть. Как силен был этот мальчик, но как же беззащитен он сейчас. Его искали. Много. Долго. Магдалена не делилась этими сведениями с Элфи. Его не нашли, и мечтательница боялась, что Харм может быть не жив.
   "Элфи, верь в чудную мечту! - тихо повторила она. -- Если Харм жив, то нуждается в тебе. Помоги ему мечтой, помоги ему чудом! Помоги, а я не могу. Я мечтаю все не о том..."
   Магдалена думала о дружбе двух детей и незаметно ее мысли перенеслись в собственное детство.
   Генри был старше Магдалены на три года, и потому пошел в школу раньше своей будущей жены. Он выбрал для себя Блок Интеллектуалов. Позже они вместе учились в Мировых Языках, и во все оставшиеся части школы переходили одновременно. Генри с шести лет жил в особняке семейства Либель, а когда ему исполнилось восемь, стал сиротой. Его родители погибли, и Генри так и не смог узнать, что же с ними произошло. Потом Магдалена узнала, что родом он с другого мира, в котором мечтателей преследовали, и потому Генри с самого раннего возраста пришлось укрываться на Земле.
   Магдалена и Генри жили в одном доме, они дружили. Генри стал для Магдалены старшим братом, защитником, помощником.
   Ей было двенадцать, когда они пришли на обучение в Купол Природы. Там она встретила нового друга - увлеченного рассадой мальчишку Хванча...
   Сейчас, сидя на полу в ванной, Магдалена осознавала, что начинает ненавидеть себя. За предательство... за Генри! Он заслуживает самого лучшего! Он достоин любви! Он чуднее самых чудных мечтателей!
   -- Это не справедливо! - произнесла она. -- У меня нет долга перед Генри. Он сам говорил, что любовь - это свобода и ощущение безмятежности внутри себя. А долг!.. - вот настоящее предательство! Чувством долга человек предает самого себя.
   Она уронила голову и закрыла глаза, обхватила лодыжки и мечтательно потянула носом воздух - Генри испарился из ее головы, теперь там оказался кто-то другой.
   Час или больше минул, но Магдалена рисовала все новые сцены, все новые обстоятельства, участниками которых была она и Кристиан. Она жила в этих мечтах и прекрасно понимала, что Изнанка поможет ей сделать их реальными. Она достала шебрак для перемещений и воспользовалась им. Ванная исчезла. Холл серого особняка Смолгов принял ее в свою тень. Она встала и швырнула диск на пол, взглянула на шебрак и толкнула его ногой, вышла на улицу.
   -- Я не могу... Прости, но я не могу прийти к тебе... Кристиан, я не могу! - прошептала она, но тут же передумала: -- Но я не делаю ничего такого... Я просто схожу... Посмотрю... Просто поздороваюсь...
   Магдалена обернулась на серый фасад крыльца. Этот дом не был роскошным, в нем не было уюта, он не стал для Магдалены своим, ведь счастье так и не наполнило его своей благодатью. Здесь не было любви, огромной и сильной, она осталась там, в рухнувшем на улице Камней особняке.
   Магдалена вздохнула о потере, но тут же улыбнулась. Казалось, что, лишившись прежней жизни, она нашла много больше. Вновь подул ветер. Многих жителей Изнанки посещал в последние недели этот шквал, нашептывающий каждому что-то свое, говоривший с каждым о многом. Люди стали привыкать. Необычное атмосферное явление приняли, как дар. Этот мир все больше походил на их земной дом, который каждый живущий здесь мечтатель вспоминал с долей ностальгии. Возможно ветер был порождением всеобщей тоски по дому, по преображению природы, по запахам. В реальности этот мир менялся так же, как и их родной мир, как и сама Магдалена.
   Она обхватила себя за талию, закрыла глаза и закружилась. Распущенные черный локоны, вскоре образовали блестящий черный круг, так равномерно и быстро вертелась мечтательница. Ее каштановая прядь терялась в их черноте. Миссис Смолг взлетела, продолжая кружиться, набирая скорость и все больше вдохновляясь собственными мечтами. Она представила место, о котором давно думала. Каждый штрих, каждый изгиб гряд, окриниус... и зеленая дверь, ведущая в дом.
   -- Маааа...- зов Элфи остался где-то позади. Магдалена переместилась, не используя специальный шебрак, ведь она здорово овладела мечтами Изнанки.
   Миссис Смолг опустилась на землю у обветшалой постройки. Она обернулась. Вдалеке древняя скульптура, коронованная мачтами старого фрегата, возвышалась над городом. Рядом с ней отражал блеклое солнце школьный шпиль с огромным циферблатом.
   -- Семнадцать часов с четвертью, - сказала она.
   Где-то там, в тренировочном зале школы, Магдалена обрела так много, но оставила почти все, что наполняло ее душу чудом. В любом случае все это далеко отсюда: несколько километров и... бесцельно прожитый год. Магдалена вспомнила тот день, когда Хванч нашел ее в Школе Мечтателей. Как она разозлилась, но потом многое поняла. Теперь она не сомневалась - если не попытается, не простит себя.
   Она взялась за дверную ручку, та оказалась теплой, будто секунды назад кто-то держался за нее. Опытная мечтательница понимала почему дверная ручка нагрелась. Когда мечтаешь о чем-то конкретном, когда думаешь о том, что точно надо сделать, предметы откликаются на мечту. Так, они могу нагреться или изменить цвет, а бывает меняют и другие свои свойства.
   Зеленая обшарпанная дверь. Гостья толкнула ее и вошла.
   Просторная комната занимала весь этаж. Окна смотрели во все четыре стороны изнаночного мира. Похоже ветер переместился вместе с Магдаленой, он шептал: "Любимая... Любимая... Я найду тебя..." Магдалена увидела незнакомую обстановку, однако в ней узнавались черты человека, который жил здесь. Садовые ножницы на столе рядом с пустой миской, недоеденный салат в тарелке; вилка, воткнутая в хлебную булку. От хлеба отломлен кусок. Хванч всегда так ел хлеб: не резал, но ломал. Она провела ладонью по бархатистой скатерти. Хванч конечно же притащил ее из Воллдрима. Его мама Карин Хванч прекрасно шила и наверняка сама придумала эту игривую вышивку. По периметру скатерти бегали полосатые коты с длинными тонкими хвостами, которые переплетались с хвостами других котов и ближе к центру скатерти превращались в стебли и шары черных пионов.
   Вот знакомая картина. Ведь это ее подарок! Она вручила лесной пейзаж Хванчу на его шестнадцатилетие, в шутку окрасив природу в десятки оттенков красного: бурый, малиновый, розовый... Сразу он смутился, но потом поцеловал ей руку.
   Неужели Кристиан сохранил эту неумелую мазню? Он принес ее сюда из Воллдрима? Он...
   -- Он любит меня, - сказала Магдалена и умилилась, а потом додумала: "Но важнее другое..." - она уже знала, что любит сама. Знала, что любит своего друга, своего Кристиана!..
   Настроение налаживалось: главное не сожалеть и не думать о муже, не думать об Элфи. Магдалена протанцевала вокруг кухонного столика. Она дотронулась до вилки, отломила хлеба и с удовольствием прожевала его. Она представила себя маленькой девочкой, ей вспомнились времена, когда она таскала пирожки из школьной столовой, чтобы накормить Кристиана. Они хохотали и жевали их, причмокивая. Кристиан угощал ее огородными изысками: черешневыми помидорами, корнишонами и каперсами. Уже тогда он мастерски орудовал на грядках. Ах, как же бесподобен был этот сладкий вкус, вкус детства, вкус счастья.
   Магдалена села на стул - единственный стоящий у стола. Похоже Хванч нашел его в бесчисленных кладовых Изнанки. Стул с особенным характером, подходящий Кристиану идеально: хаотичный, не вполне симметричный, но весьма устойчивый. Доски: одни гладкие, другие кривые и извилистые, разные породы дерева, разный возраст деталей. Этот стул был создан не здесь, он был из мира Земли или похожего на него мира. Стул был ярким в этой серой комнате. Здесь он казался особенным.
   Около тарелки с недоеденным салатом лежал карандаш. Когда Кристиан о чем-то думал, что-то конспектировал, то бывало водил им по волосам - наверное так ему лучше думалось. Частенько в юности Магдалена стирала с щек мальчишки Хванча чернила или грифель - он не особо замечал, что перепачкался.
   Ей захотелось сделать что-то приятное для друга, для любимого. Немного здесь прибрать или что-то приготовить. Однако Магдалена не стала. Она не хотела менять здесь ни одной детали, ведь этот маленький мир внутри серого дома был наполнен его присутствием, его манерами, он отражал суть Кристиана.
   В кухонном уголке, левее плиты перетекал холодный воздух. Он был направлен на столешницу, где Магдалена приметила кувшин. Она заглянула внутрь. Там хранилось молоко. Как здорово придумано! Направленный воздух, и запросто обойдешься без холодильника.
   -- Что ж выпью я, пожалуй, чашку кофе, - вслух произнесла она.
   Зажженный огонь на плите и сверху чайник. Ожидая пока закипит вода, Магдалена просунула руку в ауры холода и уже через несколько секунд выдернула ее обратно. Холод был шикарен и мощен, несмотря на отсутствие здесь мечтателя, создавшего его! У Кристиана получалось мечтать так противоречиво, так самоуверенно. Он был по-настоящему талантлив!
   Магдалена взяла жестяную баночку и раскрыла ее. Опустив нос к порошку перемолотого кофе, она смогла почувствовать его аромат. Только так можно было им насладиться, ведь Изнанка будто поглощала запахи. Они не распространялись далеко, но исчезали в ее бездонности.
   Оловянная ложка с горкой оказалась в серой чаше, и вскоре там уже заваривался ее любимый напиток. В ожидании первого, самого вкусного глотка, Магдалена прошлась по комнате. Она остановилась у широкой деревянной лестницы, которая вела на второй этаж. Этаж не был огорожен и занимал лишь половину верхней части комнаты. Магдалена поднялась на несколько ступеней и встала на цыпочки. На голых досках лежал матрац, укрытый скомканной простыней, а подушка и старый плед небрежно валялись сверху. Магдалена поднялась выше и, наклонив голову, ступила на пол. Здесь нельзя было стоять во весь рост, и потому она опустилась на постель. Она откинула плед, прилегла, укрылась и закрыла глаза, представила его объятия. Мыслями она была здесь не одна. Она думала, она представляла себе то, чему нельзя было случиться. Забыв о кофе и о том, что замужем, женщина окунулась в воображение и на время осталась в нем.
  
   Звуки снизу, шепот - Кристиан напевал одну из своих песенок.
   Магдалена открыла глаза и замерла. Она уснула! Прямо здесь, в его постели!
   Кристиан вернулся, он был как-то не весел и меж строк печальных песен беседовал с самим собой. Что-то громыхнулось, заскрипело, зашелестело... Он оживил весь дом, пространство обрело хозяина.
   "Что будет, если он найдет меня?" - мелькнула мысль.
   Конечно, Магдалена пришла сюда, чтобы увидеть Кристиана, поговорить с ним... Впрочем, нет... Она пришла обнять его.
   Нет! нет! нет! не для этого!
   Она хотела спросить друга, почему он отказался от нее? Почему он скрыл от нее свою любовь? Но ведь и она скрыла. Любила и не открылась...
   Нет, все не то...
   Какая разница теперь?! Важно, что она любила! Всегда любила! Любит и теперь и хватит притворяться!
   Женщина была в дурмане. Ей хотелось спуститься и молчать, смотреть в его глаза и понимать, что чувства их взаимны. Однако мысль об Элфи пресекла прекрасное желанье. "Моя малышка, моя девочка... и Генри..." - Магдалена глубоко вздохнула и легла на спину. Одна слеза скатилась по виску.
   Все! На этом все! Ей следует уйти! Нельзя, чтобы Кристиан увидел ее здесь!
   Магдалена просунула руку в карман и вспомнила, что перемещательный диск остался в прихожей ее дома. Впрочем, если им воспользоваться, Хванч может заметить.
   Она медленно сползла на пол, стараясь не шуметь, и перебралась в дальний угол спальни Хванча, присела и приготовилась к медитации. Сейчас нельзя было кружиться, но и без этого действа она сумеет более-менее прилично сконцентрироваться.
   Прозрачная пелена опустилась на ее плечи, женщина стала невидима.
   Магдалена надеялась, что Кристиан не слишком одарен мечтами. Она надеялась, что он не сможет разглядеть ее. Сливаясь с этой мыслью, она отбросила все прочие. Ушла в себя.
   Дыхание: вдох, выдох; еще несколько циклов, но спокойней... Вдох, выдох, вдох, выдох, глубокий долгий вдох и очень долгий выдох. Она очистилась, она в мечте, и даже Хванч, какой бы силой он не обладал, вряд ли способен тягаться с ней! Одна крохотная, тщательно сформированная мысль Магдалены осела на темечко мистера огородника. Так мечтательница следила за Хванчем. Эта мысль должна была ей просигналить, когда Кристиан уснет или значительно удалиться от своего жилища. Магдалена не могла слушать Хванча или следить за ним, ведь так мечта могла иссякнуть. Она окунулась в отстраненность и ждала сигнала.
   Сколько длилась эта прозрачная мечта Магдалены трудно сказать, но наконец женщина очнулась. Справа, на матраце кто-то спал. Дыхание ровное - Кристиан безмятежен.
   "Не оборачивайся, не смотри на него", - говорила себе Магдалена, когда, опустив голову, спускалась вниз по лестнице. Вдруг вспомнила она о своей мечте, что мысленно вплела в волосы Хванча. Мечта распуталась и будто бы вернулась к ней. Теперь Магдалена почувствовала, что та раскрасилась вишневым и даже обрела вишневый вкус. Почему эта мечта не подсказала, что он уснул, ведь такова была ее задумка?
   Магдалена уже направилась к выходу, но вдруг кое-о-чем вспомнила и посмотрела на кухонный уголок. Чашка с кофе стояла на том же месте и все еще дышала теплом. Ее окунули в противоположную холоду ауру, которая сохраняло тепло кофе. Магдалена подошла. На клочке бумаги, лежащем рядом с чашкой кто-то написал: "Все, как ты любишь - с молоком..."
   Взгляд метнулся на чердачную спальню - там нет движения. Магдалена приложила ладонь ко лбу и покачала головой.
   Беспечно... Безрассудно... Но все так просто и... Все вышло так задорно.
   И стало ей легко. Взяв чашку в руки, она медленно качалась, пританцовывала и не спеша наслаждалась кофейным напитком.
   Она надеялась, что он не увидит ее. Надеялась уйти раньше, чем он проснется. Мечтала, что не успеет уйти...
  
  
  

Глава 7. Сотрудничество

  
   В ночи, как и всегда, выл пес. Изредка ему подпевали сторожевые собаки, но мальчишка знал, кому принадлежит этот голос полный тоски, этот зов друга. Где-то там в темноте леса одинокий Кайгы искал, чуя родного собачьему сердцу человека, когда-то угрюмого соседского мальчишку, когда-то мечтателя. Он искал Харма.
   Малыш, которому всего через несколько недель стукнет восемь лет, такой же одинокий, как и Кайгы, забытый всеми воспитанник школы Крубстерсов, сидел в темной бетонной комнате один на один со своими закончившимися мечтами. Мысли не исполнялись. Дар исчез. Лишь кое-что весьма странное, но поистине прекрасное, хоть и выглядело теперь невзрачно, осталось малышу от его давней и печальной мысли, от того порыва во спасение. Помочь брату, найти Стива!..
   Харм насупился. Крылья среагировали на новую эмоцию, раскрылись. Перья вздыбились, а скелет крыльев принял форму прямого угла. Харм привычно потряс ими, аккуратно расправил, а потом неторопливо скрылся под серо-черной перьевой палаткой. Сальные кудряхи Харма торчали сверху и с трудом узнавалась в них светлая русость волос. Так, укрывшись крылами, было теплей. Так он не видел обшарпанных стен, пугающей черноты ниш и углов, темноты под кроватью, решетки на единственном незастекленном оконце под потолком. Так было менее страшно.
   За месяцы заключения крылья стали грязными, мятыми, а перья слиплись, да и запах от них висел почти тошнотворный. По правде, Харм давно свыкся со зловонием: ухаживать за этим запущенным "подарком мечты" он не умел, ведь он не птица. Кто же он теперь? Крылатый воин - как прозвал его Генри Смолг? Харм улыбнулся, вспоминая об этом. Приятные обрывки прошлого были для него единственной отдушиной. Ведь что чудного осталось у Харма, помимо теплых мыслей?.. Ничего...
   Бедняга не знал, как надо ухаживать за крыльями, да и работники этого заведения не стремились помочь. Кто на такое согласится?
   Слава мечте, малыш еще не мог осознать, что испытывают эти люди, как воспринимают странного ребенка. Он не понимал, что для местного персонала был скорее противным недоразумением, уродцем, нежели ребенком, нуждающимся в помощи.
   Примерно раз в неделю или две его отводили помыться. Не сейчас, но еще совсем недавно. В такие моменты он мысленно оказывался в благоухающей пене в ванной, что когда-то подготовила ему госпожа Степанида, добрая работница банного комплекса школы. Он вспоминал, как с наигранной строгостью она отчитывала заросшего грязью Харма. Он позже смекнул, что ее строгость - это напускное. Чего стоило опять показаться Степаниде на глаза после "битвы с коброй". Тогда Харм спас Элфи от ядовитой змеюки. Харм походил в чистеньких штанишках не больше получаса и тут же порвал колено, а как испачкал!.. Его отчитали, но в конце провозгласили заслуженное: "Молодец! Смелый поступок!" - а еще Степанида чмокнула его в щеку.
   Сейчас же персонал тюрьмы в общей массе побаивался к нему даже приближаться, не говоря о том, чтобы помочь малышу намылить крылья. Изредка давали жидкое мыло или это был шампунь, но чаще он получал лишь взгляды полные омерзения. Ему, как заразному, издали кидали полотенце, оставляли у двери кусок мыла, страшась его вида; страшась хоть на миг коснуться, пусть взглядом, такого небывалого уродства.
   Два раза в день через отверстие внизу железной двери появлялась миска с каким-то супом, или это была жидкая каша. В первые недели заключения, бывало, в щель протискивалась чья-то ладонь. На пол кидали сырое зерно. Тогда из-за двери доносился хохот. Харм пытался сказать, что зерно трудно жевать, им никак не наесться. Реакция малыша задорила солдат пуще прежнего. Так они шутили. Правда сказать, это быстро закончилось. Надоело ли им или была другая причина, но издевательства быстро прекратились.
   Теперь, глядя в миску на бледную желтую массу, Харм с тоской вспоминал мамину картошку и капусту, а о школьной столовой он заставлял себя вовсе не думать. Сожалел, что колечко с летучей мышью потерял в лесу, когда искал путь назад, когда искал дорогу в Воллдрим.
   Раньше, когда Харма только поймали, в камере было чище. Здесь регулярно мыли, а его выводили на улицу. В широком каменном коридоре в двадцать метров в длину, предназначенном для прогулок, сквозь решетку над головой Харм видел макушку леса и небо, птиц, слышал ветер. Там было лучше, чем здесь, там было почти хорошо, но все это прошло.
   Три месяца или около того минуло с последней "решетчатой" прогулки. С тех пор перестали давать постельное белье, забрали одеяло. Его так наказывали. "Не хочешь сотрудничать? Тогда не обижайся", - сказал мужчина с большой плоской родинкой, которую носил на кончике своего длинного носа. Он, как и многие в этом месте, одевался в зеленую форму с волнистыми пятнами серого и бежевого. Харма то и дело водили к нему "на разговоры". После так называемого "отказа сотрудничать" Харма не выводили из камеры вовсе.
   Почти каждый день, Харм вспоминал тот день, когда он обрел эти самые крылья, которые теперь смялись и потрепались, но что самое ужасное - их время от времени подрезали. Нет, это было не больно, но в такие моменты он завидовал птицам, летающим в небесах. Он вспоминал, как взмахнул крыльями, как вылетел из комнаты Элфи. Тогда он боялся своей потерянной мечты, своей оплошности, приведшей к смерти старшего брата Стива.
   Он хотел все исправить, найти, помочь... но как показаться Майклу и Саре на глаза? Как признаться, что это он навлек беду на семью?
   "Ненавижу!" - кричал себе малыш. В тот день он решил, что исчезнет, уйдет прочь из Воллдрима, далеко от печали собственных желаний. Ведь как мог он вернуться домой, после того, что сотворил? Что еще он сотворит, кто еще пострадает? Харм долго летал в небесах. Били молнии, и он вдруг понял - он творил их. Разряды молний были его горечью.
   Полет сказался неким спасением. Ветер, скорость, простор - они лечили тело, исцеляли печальные мысли, становилось легко.
   "Я исправлю мечту! - решил Харм. - Я полечу назад! Вернусь домой... Я скажу, что виновен, я постараюсь измениться..."
   Сосны, пихты, поля, васильки, речка и давно нет людей... Харм спустился. Он устал. Он летел слишком долго. Он решил отдохнуть.
   Малыш поискал где укрыться. Пахло древесной смолой и полынью. Среди сотен карликовых сосен, старых дубов и вязов обнаружилась одинокая ива. Мальчик скрылся под лентами "плаксивого" древа. Теперь дождь лил не так сильно. Впрочем, Харм давно уже вымок. Небо темною ночью свисало над ним, но вдали горизонт окаймляли угасающие сумерки.
   Харм сидел на земле и кутался в крылья. Он думал, он вспоминал... "Элфи спасли, - Харм улыбнулся. - Неужели Стив умер?" - он закрыл глаза и обхватил голову выпачканными ладонями. Бинт промок, и рубашка прилипла к телу; из раны от укуса Кайгы вновь засочилась кровь. Он дрожал и думал о брате, о Стиве. О тени человека, который жил внутри себя и никогда не заговаривал с братом, да и с другими членами семьи Дриммернов.
   Какой у Стива был голос? Он говорил мало. Нет, он только кивал, соглашаясь с поручениями. Он безропотно исполнял хозяйские дела. Что он любил? Чего он хотел? Кем он был? Неужели он умер?
   Мальчик вдруг понял, что не знает о Стиве ничего: не помнит цвета его глаз, волос. Был ли тот крепок или худ? А в чем он был одет? Размытое пятно человека в тени комнаты - вот и весь портрет Стива, что смог воссоздать в памяти Харм. "Не помню, я ничего не помню, - сбиваясь и всхлипывая, шептал себе Харм: - Я спасу тебя, Стив, я спасу тебя, братик!.."
   Харм сидел под струящимися ветвями, одинокий, в глуши леса. Плакучая ива, заключив союз с ветром, подобно жалостливой участнице, поглаживала мальчонку по голове и плечам. Дождь усилился, сверкнула молния, и гром ударил о землю. Харм даже не вздрогнул. Его мысли оказались громче грозовой стихии.
   Вскоре уставший и истощенный голодом мальчик наконец уснул.
   Влажное тепло на щеке - Харм протер глаза и на несколько секунд замер в недоумении. К нему ластился Кайгы. Пес лизал мальчонке лицо, шею, голову. Он смотрел на друга печальными глазами и скулил, извиняясь ли, радуясь?.. Харм обнял пса:
   -- Ты нашел меня! Нашел! Кайгы, мой хороший, мой Кайгы!
   Пес скулил... Нет, он что-то бормотал, на своем, на собачьем.
   -- Да, да, и я рад тебя видеть. Друг мой, мой Кайгы.
   Так пес нашел Харма. Жаль, но потом они так и не сумели отыскать дорогу домой.
   Сейчас, когда Харм сидел в тюрьме, вой пса помогал ему смириться и не сожалеть, не забывать, что печаль не должна окутать его сердце. Прошлогодний урок на перекрестке в Тубио, который преподнес ему пес Элфи, мальчик хорошо помнил. Благодаря ярости пса, теперь Харм отдался обстоятельствам, доверился мечте, несмотря на то, что мечтательная способность его ныне оказалась совершенно утеряна.
   Знал ли пес, что его присутствие так важно для Харма? Чувствовал ли Кайгы малыша Дриммерна? Кто сможет утверждать, что понимает достаточно хорошо собачье племя, чтобы рассудить их чувствах и привязанности, веру в друга-человека?
   Однако недавно кое-то произошло. За стеной, у которой стояла кровать Харма, что-то появилось. Харм почувствовал это! Несколько ночей назад ему приснился Стив. Он говорил, что жив, что не свалился под землю. Он был не дома, когда случилось землетрясение. Он бормотал о каменной комнате, о тюрьме, в которой оказался.
   "Синие! -- обрадовался Харм. - Глаза у Стива синие, как и мои..."
   Стив жаловался на голод, он не знал за что наказан. Он не плакал, ведь был слишком утомлен. Он едва говорил. Сипло звал он Харма и просил о помощи:
   -- Я не могу выбраться... Помоги, помоги мне, Харм!..
   Харм знал - этот сон особенный. В нем было осязание, запах, каскады звуков; некие волны, исходящие от предметов, людей - от всего! Именно волны, "хорошие волнения" - так он называл свои ощущения. Они были сами по себе. Они оказывались во снах, но не принадлежали им. Мистер Генри учил малыша слушать чувства, желания и доверять им. К тому же Харм верил, что видит будущее. Сейчас, к сожалению, он не видел того, что грядет, потому и надеялся только на сны.
   Особенные сновидения сбывались или что-то значили. Сон со Стивом был именно таким. Харм поверил, что брат жив. Он поверил, что брат за этой стенкой. Вот там, в соседней комнате. Он поверил, что вместе со Стивом сможет вернуться домой и наконец узнает излечился ли папа от молчания, замечает ли он теперь своих детей? Он надеялся, что их семья, еще не совсем родная, но несомненно должная стать таковой где-то есть, где-то живет и ждет их возвращения.
   Но почему Стива не кормят? Наверное, он тоже не хочет "сотрудничать"...
   В дверь ударило железо, и Харма выдернуло из раздумий. Он сжался и приготовился. Через секунду дверь толкнули, резкий голос гаркнул:
   -- Встать! Крылья за спину! Шевелись!
   Харм подскочил, руки сами сцепились за спиной. Он был рад услышать хоть чей-то голос, но появление местного персонала порой приносило неприятности, потому малыш насторожился. Бывало с ним просто говорили, но случалось проводили разные "проверки", которые частенько оказывались болезненными.
   В тусклом свете коридора показалась фигура:
   -- На выход! - скомандовал мужчина. Харм подошел ближе и увидал незнакомого ему офицера в привычной зелено-пятнистой форме. Однако командовал другой - тот, что охранял коридор. - Шевелись!
   Харм вышел. У незнакомца на форме было несколько разноцветных фигурок: прямоугольники, кружочки и полоски, какие-то значки с лентами... Некоторые Харм видел раньше, другие - нет. Прямоугольные таблички на плечах незнакомца были в точности, как у "исследователя": три желтые полоски на каждом плече. У других здешних на плечах в основном присутствовали красные полосы, у некоторых наплечники отсутствовали напрочь, а пару раз ему попадались плечи с буквами из незнакомого алфавита.
   Харм мельком посмотрел на дверь в соседнюю комнату: "Стив, я скоро вернусь!" - мысленно утешил брата Харм.
   Человек, охранявший коридор, закрыл комнату ключом, висевшем на блестящем кольце с десятком других, разных форм и размеров. Он отошел к столу, выпрямился. Он всегда так делал. Наверное, это что-то значило.
   Второй толкнул мальчишку в противоположную от стола сторону:
   -- Тебя вызвали. Следователь считает - ты достаточно подумал... - он повернулся к постовому: -- Сам отведу!
   Тот отрапортовал:
   -- Так точно!
   Они вышли из тусклого коридора, и Харм прищурился, здесь было непривычно ярко. Он приложил ладонь к глазам, но вспомнил, что это запрещено, и вернул руку за спину. Звякнула очередная решетчатая дверь. Ее закрыл на ключ еще один человек в темно-зеленом костюме. Харм с офицером прошли другой, не менее яркий коридор, и свернули в следующий. Здесь свет уже не так слепил глаза. Они двигались дальше и дальше. Шли, то по длинным, то по коротким коридорам, поднимались по лестницам. Путь то и дело преграждали двери: металлические или решетчатые.
   От нового человека сильно пахло табаком. Он буквально пропитался этим запахом. Харму он не был неприятен, к тому же вонь от его крыльев была куда резче, да и едва ли приятней. Мужчина то и дело кашлял, приставляя ко рту кулак, и ругался бранными словами. Негромко, как бы оправдываясь, старался дать Харму понять, что его самого этот кашель весьма раздражает. Вскоре в одном из коридоров он остановился, посмотрел по сторонам, а потом шепотом спросил:
   -- Ты голодный?
   Харм уставился на мужчину и замер. Такого вопроса он не ожидал.
   -- Ну? - спросил мужчина и кашлянул в кулак.
   Харм кивнул.
   На него смотрел высокий, под метр девяносто, не слишком худой, но подтянутый мужчина, который был небрежно выбрит, а вдобавок не слишком аккуратно пострижен. Короткие волосы слегка завивались, в них проглядывалась не такая уж редкая седина, а еще мужчина был прилично лопоух. Однако эта его особенность со всеми остальными чертами лица смотрелись более чем удовлетворительно. Весь его образ в довольно ловком сочетании выдавал весьма обаятельного мужчину и вызывал... наверное, доверие. Да! И, нет, он не был красив! Впрочем, Харм вряд ли это понимал, как и то, что мужчина совершенно точно притягивал женские взгляды.
   Мужчина влез в карман своей пятнистой куртки и вытащил сверток. Как только пакет раскрыли, из него выплыл чрезвычайно вкусный запах.
   -- На вот, съешь... Только по-быстрому. Кхе-кхе...
   На ломте хлеба лежал розовый кружочек толщиной с полсантиметра. Харм взял бутерброд в руки и надкусил, потом еще и еще раз. Как же вкусно!
   -- Это форманская. Дешевая, но вполне съедобная, - пояснил мужчина.
   -- Да, очень-очень, - согласился Харм. За минуту он слопал бутерброд, потом протер рукавом рот.
   -- Тебе сколько? Кхе-кхе, - опять закашлялся мужчина и машинально полез в нагрудный карман, но вдруг, будто что-то вспомнив, покачал головой и вытащил руку обратно. На стене красовалась зачеркнутая сигарета в красном кольце. Похоже это огорчило мужчину.
   -- Я много могу съесть, сколько угодно, - ответил Харм.
   Мужчина странно посмотрел на него, а потом сипло рассмеялся, приложив кулак к губам:
   -- "Сколько тебе?.." Ну, ты!.. Черт, а ведь точно! - его смех то и дело смешивался с покашливанием. Видимо он был простужен - думалось Харму.
   Харм недоверчиво смотрел на мужчину. Чего тот хочет, почему смеется? Он решил эти вопросы по-своему и спросил:
   -- Извините? - а сам подумал: "или надо "спасибо" сказать?" А вообще, чего тут смешного? Он действительно съел бы еще как минимум пять таких же форманских кружочков с хлебом.
   -- Сколько тебе ЛЕТ? Бутербродов нет больше, к сожалению... - офицер сочувственно пожал плечами.
   -- Шесть... или семь... я не знаю...
   -- Как не знаешь? Ну ладно, а сколько тебе было, когда тебя задержали?
   Харм почесал затылок:
   -- Шесть... Наверное...
   -- Ясно, значит сейчас семь... Ну что, пойдем? Хотя погоди! - Он опять влез в карман, но уже в другой и выудил оттуда яблоко. - Чуть не забыл... На, держи! Только ешь побыстрее.
   Харм взял в руки яблоко и откусил. Никогда, никогда в жизни он не ел таких вкусных яблок! Пожалуй, это яблоко было самой вкусной в его жизни пищей! Он грыз его с закрытыми глазами. Это был поистине бесподобный плод!
   Когда Харм почти закончил, мужчина осмотрелся и сказал:
   -- Доедай, а огрызок... Э-э-э-э-э, вот гадство, где же урна?.. а ты и его съел?.. Ну, ладно. Хм... Кхе-кхе. Тогда, идем. - Он похлопал мальчишку по плечу и, глянув на его крылья, немного поморщил нос.
   Мальчик и не думал об этом, но этому офицеру, никогда не сталкивающемуся с магией, было дико видеть подобное. Крылья, у человека! Разве такое встретишь в обычной жизни? Это отталкивало, пугало, а при пристальном рассмотрении в горло просилась тошнота. Однако было и нечто другое. Жалость? Вряд ли. Ну, может быть самую малость.
   Этот мальчик был почти одного возраста с сыном офицера и намного младше его дочери. Он был так несчастен и просто мал. Казалось Харм не вполне понимает где находится и что здесь происходит. Но крылья!.. Откуда они? Неужели в Воллдриме действительно живут маги? Неужели они так могущественны, что могут наколдовать крылья? Сам мальчик вряд ли способен на такое, ведь будь он волшебником, запросто выбрался бы отсюда. Сложная судьба досталась ребенку. Сначала попал к колдунам, а теперь оказался в заключении.
   Если следствие не добьется от мальчика нужной информации, если не удовлетворит начальство, тогда малыш может попасть в руки Отдела Исследований. А садисты, работающие в Отделе, не станут лечить мальчишку. Что ждет его?.. Зарежут! Как пить-дать зарежут! Да, у ребенка недетские проблемы, совсем недетские...
   "Хорошо, что эти проблемы не у меня", - подумал офицер и криво улыбнулся, а потом глянул на Харма и мотнул головой:
   -- Ну что, идем?
   Они свернули за угол. Здесь оказалась еще одна металлическая дверь. Мужчина постучал в нее и крикнул. Теперь его голос приобрел резкость:
   -- Открывай! Давай! Дорбсон ждет!
   Через секунду в замочной скважине проскрипел ключ, и дверь распахнулась. Находившийся тут юноша с несуразными пушистыми усами выпрямился около своего стола. Повсюду в здании стояли эти столы и повсюду же за ними кто-то сидел или стоял. Эти люди часто так делали. Резко вскакивали и ровнялись, будто разминали уставшую спину. Выпрямлялись, как по линейке. Так в школе на уроке счета, когда-то и Харму измерял рост мистер Нагама.
   Добрый дядя, угостивший Харма яблоком и бутербродом, грубо подтолкнул его к двери с табличкой "Допросная" и рявкнул:
   -- Вперед! Чего мешкаешь?! - а потом пробурчал себе под нос: -- И почему я лично должен всем этим заниматься?..
   Он отворил дверь, и Харму предстал уже знакомый кабинет. За столом с вместительными тумбами вместо ножек, окрашенным в белый, сидел человек. Харм частенько видел этого мужчину с родинкой на носу. Именно к нему его и приводили "для разговоров".
   Харм шагнул вперед, и знакомое чувство вдруг сковало тело. Каждый раз он ощущал это. Что-то давящее в груди, что-то дубеющее в мышцах, его движения становились нескладными.
   -- Здравствуй, мой мальчик, - мужчина в зеленой форме с тремя желтыми полосками на наплечниках улыбался. Его улыбка, как и всегда, была неискренней. Это мог понять даже семилетний мальчик. Этот человек был нехорошим, он притворялся добряком, но то и дело его слова и жесты заставляли мальчика сжиматься от страха. -- Садись! - сказал он Харму, а потом поднял глаза на незнакомца, приведшего сюда мальчика: -- Да, Крабов...
   -- Чиво?! - мужчина недовольно уставился на следователя Дорбсона.
   -- Принеси табурет. Этот крылатый мальчишка вечно ерзает на стульях со спинкой. Крылья ему мешают...
   -- А ты не перебираешь?
   -- Генерал Фейи велел во всем мне помогать. Во всем! - почти крикнул следователь.
   Крабов с гневной миной вышел из кабинета и уже через минуту вернулся назад.
   -- Садись, заключенный, - он подтолкнул Харма к табурету.
   Теперь этот дядя был груб и недоволен. Харм растерялся. Похоже все эти люди лишь притворялись хорошими, но сами таковыми не были.
   -- Крабов, если что, я вызову тебя... Пока можешь быть свободен!
   Крабов приложил кончики пальцев к виску и смачно плюнул прямо на пол. При этом на лице играла то ли боль, то ли неприязнь, и воинское приветствие он изобразил так, словно и не приветствие это вовсе, а скорее намек на дикую мигрень. Потом Крабов резко одернул руку и быстро вышел.
   Мужчина "исследователь" расхаживал вдоль стены за спиной Харма, а малыш боялся даже дернуться, не то чтобы повернуть голову.
   -- Итак! - почти выкрикнул Дорбсон. -- Кажется ты достаточно подумал и уже созрел для серьезного разговора.
   -- Спасибо, - прошептал Харм. "Созрел? Причем здесь огород? о чем говорит этот дядя? о луке, клубнике, а может о капусте?.." - подумал он.
   За спиной раздался нервный смешок:
   -- "Спасибо?" Ха! Ты помнишь, как ко мне обращаться?
   -- Мистер исследователь...
   -- Господин следователь Дорбсон, - подправил мужчина.
   -- ... господин исследователь Об-р-с-тон...
   -- СЛЕ-дователь, не ИС-следователь! С-ЛЕ-дователь, - а потом шепотом добавил: - Вот болван!
   Харм слабо понимал, о чем речь. Какой-то огород и теперь еще "болван". Это какой-то овощ или может быть бахча? Наверное, Обстон садит болван, и он уже созрел.
   -- ДОР-бсон! Моя фамилия ДОРБ-сон!.. - продолжал гнуть свое следователь.
   -- Господин следователь Допсон, - постарался повторить Харм.
   Мужчина прошептал:
   -- К черту... - и, наконец, обойдя стол, уселся напротив Харма.
   Он запрокинул руки за голову, сладко потянулся, наклонил голову вправо, дотронувшись ухом до плеча. В шее что-то щелкнуло. Потом он сделал то же самое, наклонив голову влево, но щелчка не случилось.
   Этот "Допсон" всегда показывал физкультурные упражнения, похожие на те, что ежедневно на заднем стадионе школы исполняли ребята из Зала Спортсменов. Совершал какую-то странную зарядку, упражнения для шеи, пальцев рук, иногда почесывал кулаки...
   -- ХР-ам, - следователь намеренно перековеркал имя мальчика. - О чем ты думал все эти одинокие недели после последней нашей беседы?
   -- Много... О папе думал и о... - начал было мальчик.
   -- Я не про то спрашиваю. Ты подумал о моих словах? Сотрудничать намерен?
   -- Да, - кивнул Харм. - Что мне делать? Куда сотрудничать?
   Лицо мужчины наливалось румянцем, он всегда краснел и что-то требовал, но Харм никак не могу взять в толк, что именно от него хотят. Может мужчина краснел из-за "зарядки", она его утомляла?
   Дорбсон, стараясь сдержаться и не заорать, медленно промямлил:
   -- Итак, мы будем ставить тебе магические задачи, а ты будешь их исполнять.
   Харм обрадовался. Наконец-то хоть что-то понятное! Задачи!
   -- Задачи? Это я могу! Я уже знаю сложение, вычитание, умножение и деление, а еще я научился...
   -- А ну заткнись! Ты что издеваешься?!
   Харм втиснулся в сидушку табурета.
   -- Да я тебя... вот этими руками... щас придушу!
   Харм смотрел на Дорбсона, не двигаясь и страшась вздохнуть. "Разговор", как и всегда, злил мужчину. Тогда Харм решил разрядить напряжение:
   -- Спа-си-бо, - аккуратно высказался Харм. -- Спасибо, господин Орбсон...
   Мужчина побагровел и вскочил. Стул, на котором тот сидел, грохнулся о пол. К Харму потянулись руки, но мужчина быстро сообразил, что так ему не достать мальчишку. Он обошел стол и, выставив вперед нижнюю челюсть, не сводя глаз с ребенка, поднял руку верх. Он сжал кулак, замахнулся. В дверь вдруг постучали, и почти сразу в ней открылось квадратное окошко-бюро. В нем показался дежурный. Солдат пытался уместить в крохотном квадрате и лицо, и руку, приставленную к виску. Дежурный доложил:
   -- Господин следователь Дорбсон, здесь люди из службы опеки. Прибыли по приказу генерала Фейи.
   Следователь опустил кулак и злобно глянул на Харма, прошипел:
   -- Не успел, мать его!
   Он обошел стол, поднял стул и уселся, процедил сквозь зубы что-то вроде: "Не дают работать..." - а потом выкрикнул:
   -- Пусть войдут!
   Дверь отворилась и в комнату прошли две женщины. Их беседа вдруг прервалась: обе уставились на Харма. Одна раскрыла рот и шагнула назад, но другая, что была намного старше первой, можно сказать глубоко пожилая, быстро уняла удивление и сказала:
   -- Здравствуй, малыш. Какие красивые у тебя крылья, - а потом потянула носом воздух и помотала головой. Она строго глянула на свою подопечную, но та, вжав плечи, уперлась спиной в стену и ошарашенно глазела. Тогда старушка продолжила сама: -- Нам сообщили, что тут издеваются над ребенком.
   В дверном проеме вдруг нарисовался Крабов. Он всматривался в лицо Дорбсона и явно был доволен происходящим.
   Дорбсон указал на крылатого ребенка:
   -- Ш-ш-ш-ш-ш-ш... Зачем вы все это при нем говорите?.. - Он злобно посмотрел на женщину, а потом перевел взгляд на Харма и добавил: -- Кстати ничего особенного. Мы тут просто беседовали. Я пытался...
   -- Генерал Фейи уверил меня, что вы давно отстранены! - с неподдельным гневом заявила пожилая женщина, а Крабов вдруг хихикнул... хотя нет, он вроде как прокашлялся. Женщина продолжала: -- С детьми насилие и угрозы недопустимы! Вы еще поплатитесь за эту самодеятельность!
   Дорбсон вскочил, и его стул вновь ударился о пол:
   -- Вы кто такие, чтобы учить меня работать?! Я уже достиг прогресса. Если бы вы тут не вмешались, он бы уже раскололся. А ты! - он глянул на Крабова. -- Заложил, гад!
   Харм обхватил себя руками, его крылья проделали то же самое. Он оказался в перьевом коконе.
   -- Прошу вас уйти, месье Дорбсон, и... мистер Крабов, - женщина развернулась к Крабову. Она улыбнулась ему так, что мистер сразу понял - от него ждут беспрекословного подчинения. Напевным голоском она приказала: -- Принесите-ка нам чаю и... и что-нибудь к этому самому чаю, пожалуйста.
   Дорбсон выскочил из кабинета, пихнув Крабова, но того это не огорчило, скорее позабавило. Женщина подошла к Харму. Ее передернуло, но она совладала с отвращением и нежно - насколько могла - прикоснулась к перьям:
   -- Малыш, не бойся. Этот господин больше тебя не побеспокоит. Он ушел. Ты скажешь мне свое имя? Скажешь?.. Какие пушистые у тебя крылья...
   Харм выглянул поверх крыла:
   -- Извините, я Харм. Я ничего не понимаю. Математические задачи... в огороде созрело что-то... исследователь Дор-сон... какой-то болван...
   Женщина улыбнулась. Видимо "Дор-сон" и "болван" в одном предложении сошлись как нельзя кстати. Харм продолжал:
   -- Я наказан? Я что-то не так сделал? Я стараюсь не думать о плохом, но это так трудно...
   -- Разберемся, - она провела Харму по сальным волосам и, не глядя на свою спутницу, строгим тоном поинтересовалась: -- Мария, ты так и будешь дышать разинутым ртом или прикроешь его наконец?
   Девушка, застрявшая в оцепенении, вдруг пришла в себя:
   -- Мальчик-птица... Я не думала, что генерал Фейи говорил буквально... Миссис Глади, простите меня.
   Мадам Глади протерла слезы со щек Харма и произнесла:
   -- Никто так не думал.
  
  
  
  
  

***

  
   Крабов шагал в буфет. Он ухмылялся и помахивал кулачками в такт мелодии, звучавшей в его голове. Наконец-то он разделался с Дорбсоном! Все-таки не зря он напросился сопровождать генеральскую чету на благотворительный ужин, который проходил в доме-интернате для особенных детей. Как же это у него вышло? Элементарно! Всего-то следовало поцеловать ручку генеральше, восхититься добросердечностью мадам Фейи, выразить особую заинтересованность ее мыслями касательно хода расследования (а она всегда оказывалась в курсе самых резонансных дел)... И вот он среди полусотни важных персон, прилежничает манерами на банкете, устроенном для богачей и чиновников всевозможных, но весьма высоких рангов!
   План Крабова по манипулированию разговором, естественно, сработал! Продуманный Крабовым ход беседы вплелся в вечер самой судьбой, почти без изъянов или непредвиденных заворотов. Порой эта самая судьба исполняла его желания, словно верная собака. В такие моменты Крабов восхищался собой и старался закрепить успех алкоголем, но это позже, когда "приличные" люди, находящиеся здесь, будут сопеть в своих кроватках.
   Мадам Глади была директоршей приюта и, соответственно, хозяйкой банкета, а еще защитницей детей, да и вообще влиятельной фигурой. Так вот, мадам Глади, Генерал Фейи со своей супругой и господин Крабов случайно ли, но одновременно, оказались рядом у стола с закусками. Не Крабов, сам генерал, поглаживая плечо супруги, ляпнул в присутствии госпожи директорши про мальчика-птицу, а Крабов лишь выразил легкую озабоченность по поводу вменяемости следователя Дорбсона.
   И что? Возмущение Глади тем, что ребенок находится под арестом возросло после упоминания Дорбсона многократно. Ну разве не прекрасно?!
   Да, здорово! Чертовски здорово вышло! Крабов был доволен собой. Теперь расследование перейдет к нему. Конец второстепенным поручениям! Старик, которого он вел до этого, свихнулся и по большему молчал, а дело мальчика обещало его карьере приличный пинок в направлении успеха.
   Насилие по отношению к ребенку не допустимо... - по мнению мадам Глади. А кто кроме Крабова способен действовать тонко и без рукоприкладства? У Крабова есть определенные способы добиться цели. О них известно генералу. "Дело будет за мной!" - уже тогда понимал следователь. По крайней мере, он не особо сомневался в этом. К тому же, как чудесно, что Дорбсон решился вопреки запрету генерала в последний раз допросить мальчишку. Теперь и это ему припомнится. Ему конец! Этому идиоту обыкновенному кранты! "А я? Я уж выслужусь! Над доверием уже работаю..." - он вспомнил бутерброд и яблоко. Легко "купить" голодного ребенка. Проще простого!
   Миловидная буфетчица расплылась в улыбке, увидав Крабова. Он подмигнул единственной женщине, работающей в следственном изоляторе:
   -- Шесть булочек и чаю на троих, - отрапортовал Крабов и изобразил на своей вечерней щетине фирменную улыбочку "дамы падают".
   -- В такой холод лучше безо льда, горяченького...
   -- Права... Ох, как права! - сказал Крабов, а потом слащаво прожевал ее имя: - Ми-ле-ночка...
   Дама не упала, но смачно раскраснелась. А что, привычное дело! Перед обаянием Крабова могла устоять лишь его мама и, к сожалению, не велась на это и супруга Крабова, Элен. Наверное, потому что обе хорошо знали и другие стороны его характера. Сердцеед ведь был неприлично расчетлив, ненадежен, к тому же раздражителен, впрочем, лишь когда его ловили за непотребным или прижимали фактами.
   -- И пять пачек "B&D", пожалуй-ста, - добавил симпатяга-мужчина, специально попридержав последний слог в своем "пожалуйста".
  
  
  

Глава 8. Дружба с бонусом

  
   -- Яблочко?
   -- Да, извините.
   Крабов загоготал:
   -- Держи!
   Мальчонка захрустел сочным плодом, а следователь начал непринужденную беседу или, точнее, завуалированный допрос.
   Все та же комнатка, что некогда использовал для своих дел предыдущий следователь, а именно психованный майор Дорбсон. Грязный стол, окрашенный десятком слоев белой краски, прямо поверх грязи, пота, да и что там - крови. Окно с неуклюжими цветастыми шторками, в решетках, естественно. Скрипучий, но мягкий стул - хозяину комнаты, и табурет - для мальчугана. Стены выкрашены по тем же причинам, что и стол, тоже в десятки слоев. Следы сырости в углах, которую никакой краской не скрыть, и линолеум на полу. Волнистый и вонючий. Неуютная прокуренная комната со страшным прошлым - вот что было отдушиной для Харма. Здесь было светлее, здесь он был не один, здесь на него не кричали и временами подкармливали.
   -- Я с мадам Глади виделся. Говорили о тебе. Ты ей понравился, - следователь отвернулся. Необходимо подбадривать допытуемого - это Крабов знал хорошо и придерживался плана уверенно и четко.
   Они уже прилично подружились: деланое сочувствие и отменное самообладание следователя делали свое дело. Крабова раздирала гордость за себя, за то, как он провернул свое назначение, но одновременно ему было слегка жаль пацана. Это так, если присмотреться. В реальности сострадание им преодолевалось довольно легко. За долгую карьеру Крабов проделывал подобное уже ни раз и даже ни тридцать раз! Возможность выслужиться у него представилась добротная. Волей случая в происходящее на рубежах Воллдрима посвятили лишь следственный муниципал правительства. Арестованных было достаточно много, а необходимые допуски имела всего горстка следователей с вменяемым опытом. Конечно, допрашивать ребенка не такой уж почет, но все же приличный шанс. Такие нынче папки подшиваются! Дела творятся что надо!
   Сначала еще Дорбсон был у него на пути, но ничего этот психованный дурак быстро слился. Есть еще один, Добринов, но тот не годился для допроса ребенка, он был настоящим упырем. Пытал, издевался. Слава богу, пока в его "услугах" Харм не нуждался, однако если не Крабов, тогда малыша будут допрашивать уже совсем в другом ключе. Крабова аж передернуло.
   -- Как же я рад избавить тебя от этого... - он кхекнул. Игра в "хорошего и плохого полицейского" была весьма избита. В кругах следователей давно считалась идиотской и нерабочей, однако Харм - всего лишь ребенок, попробовать то стоит: - ... от этого следователя Дорбсона. Он плохой, как у вас тут говорят, "печальный человек"?
   -- Печальная мечта, - поправил Харм, а Крабов спокойно выдохнул.
   Проще простого! Падальщики всегда найдут, чем поживиться. Огрызками информации, ошметками оговорок следователь насыщал дело "Крылатого мальчика" фактами, он вкладывал в него деталь за деталью.
   -- Прав! - заключил Крабов. - Да-а-а-а, печальная мечта. Дорбсон в печальной мечте...
   Харм глянул на Крабова и поморщился. Так отреагировал бы любой физик, услыхав, что вектор - это обыкновенная стрелка. Это тоже заприметил Крабов. Опытный следователь умел из ничего состряпать многое. Малыш наверняка был в теме мечтателей.
   -- Знаешь, люди всякие бывают, - вещал Крабов. -- Не все понимают, что дети могут испугаться. Да просто-напросто они могут так отчаянно ...- он уставился на Харма, - так сильно... - Харм не сводил непонимающего взгляда с Крабова. - Не понимают, что ребенок просто нуждается в помощи взрослых. Ну как, поможем тебе? - Харм кивнул. Крабов в расслабленной манере продолжал глаголеть: -- Ох да, грустно все это. А как же было хорошо! Ты в школу ходил... Учителя, наверное, хорошие там были. А? Или строгие, а может сердитые? - он подмигнул Харму. -- Да-а-а-а-а... Ты хотел бы вернуться домой? а в школу? Как тебе там училось? Я вот очень не любил ботанику и географию...
   -- У вас еще есть кружочки розовые, на хлеб? Вы мне давали раньше. Очень вкусные...
   Крабов вновь прокашлялся и впялил взгляд в мальчишку. Вся его подводка к школьным делам пролетала мимо. Вот гадство! Но это так, мелкая заминка.
   -- К сожалению, нет, но, если мы сегодня постараемся, завтра я принесу тебе еще...
   -- Нет, мне не надо.
   -- В смысле?
   -- Отнесите их в соседнюю камеру, там сидит один... очень голодный человек.
   Крабов:
   -- Кхе-кхе... Кто же там такой голодный?
   -- Я знаю, что его не кормят. Вы поможете ему?
   На лице Крабова нарисовалась широкая улыбка, и он, манерно закашлявшись, прикурил сигарету и уселся, а потом закинул ноги на стол и сказал:
   -- Какой ты проницательный! И кто же тебе это рассказал? - параллельно можно и проверить личный состав на гнилье, болтунов и другую ненадежную шваль. Крабов был весьма подкован на многозадачность.
   -- Никто, - ответил Харм. -- Я сам знаю. Ему очень плохо. Ему так же плохо... как и мне.
   -- Ну что ж, бутерброд в соседнюю камеру? Хорошо! Заметано!
   -- А можно я увижу его, я должен извиниться за... за... я должен кое-что сказать ему.
   Крабов затянулся сигаретой, стиснул губы и постучал пальцами по сапогу, туго обтягивающему икру, выдохнул.
   -- Я передам твои слова этому... этому другу из соседней камеры и... и бутерброд передам. Знаешь, а давай после каждой нашей беседы он будет получать паек! Ты как? Мы точно подружимся! Ты славный мальчик...
   Следователь затянулся еще, потом скинул ноги на пол и, опершись на локти, добренько так улыбнулся. Из его рта пополз дым. Теперь он походил на дракона, который, готовясь заполучить сокровище, находящееся у мальчика, наслаждается тем, что ему отдадут его просто так. Бонусом же ко всему остальному позволят сожрать хранителя ценностей с потрохами под крылатым соусом. Он прекрасно понимал, что проговорись Харм о чем-нибудь эдаком, то лишится возможности освободиться. Понимал и делал.
   Удовлетворенный ходом беседы следователь выпускал из прокуренной пасти табачный смог и не спешил.
   -- Фу! - в очередной раз выдохнул он.
   -- Мне нравится с вами дружить... - Харм потер рукой нос и слегка потряс крыльями. Он давно заметил, что те активно реагируют на его эмоции. Так выглядела признательность мистеру Крабову. Хотя Харм не мог бы детально проанализировать свои чувства, но этот дядя в зеленой форме ему определенно нравился. Тот порой бывал груб, но, как заметил Харм, только в присутствии других людей. А слово "паек" Харм давно усвоил. Эти люди так называли еду.
   Крабов вел дружескую беседу с мальчишкой. Вопросы, нужная информация. Здесь не стоит спешить. Все будет. Все! Надо лишь добиться доверия со стороны мальчишки. В целом, по возможности, он попытается упростить ему жизнь. Хотя это вряд ли возможно. Столько начальников следит за его расследованием... Подкормить бедолагу? Вот это уже почти победа. "Я молодец! Да я почти герой!" - самолюбовался следователь.
   Все последующие беседы мистера Крабова с Хармом еще меньше походили на допрос. Крабов приноровился выуживать информацию в степенном разговоре, непринужденно, не вызывая подозрений у малыша Харма. Тот с воодушевлением описывал школу и учителей, но про магию он ничего не говорил. Сколько Крабов не пытался докопаться до истины, тот сначала замыкался, а потом пытался неумело хитрить, говорил что-то вроде: "Вы имеете ввиду магниты?" или "Колдовать с цифрами? Вы про это? Мистер Нагама так говорит, когда мы решаем задачи", - и все в таком духе. Хитрый? Глупый? Дети есть дети.
   Имена учителей, которых упоминал крылатый мальчик, Крабов скрупулезно фиксировал на бумаге и позже сверял их со списками, составленными агентами, ныне работающими в школе. Многие фамилии и имена там отсутствовали. Видимо были из числа тех, кто пропал во время чрезвычайного происшествия год назад. Некоторые из заключенных были в не лучшем положении, чем Харм. Их также допрашивали, с пристрастиями или без - в зависимости от ситуаций. Частенько в воллдримских делах эксплуатировалась практика перекрестных допросов и очных ставок... Однако Крабов не спешил прорабатывать их с мальчиком, словно чуял - ситуация может уйти из-под его контроля.
   Вообще же рассматривалось несколько версий исчезновения пары сотен жителей Воллдрима. Эти магические люди (колдуны или как там их еще?) решили разрушить мир или, поссорившись между собой, устроили настоящий, не книжный, апокалипсис, а потом, благополучно уничтожив друг друга, полегли сами. Возможно кто-то бежал, других арестовали.
   С магией в настоящий момент было сложно. Колдовство так и не было зафиксировано, потому начальство бесилось и подгоняло. Прямо магический заговор! Даже те, кто явно обладал способностями, не колдовали ни при каких раскладах. Никто не пробовал бежать, хоть и устраивались всевозможные провокации. А ведь могли бы... наверное.
   Итак, выводы оставались туманными. Толку от бесед с мальчишкой пока было мало, но, по крайней мере, он явно доверял новому следователю. На очередном допросе, где главной задачей было задавать правильные вопросы, Крабов не суетился. Один из вопросов, давно созревших в его голове, как раз приходился к месту, и следователь, наконец задал его:
   -- Так что ты там говорил?.. Эти крылья, тебе их сделал... Прости, запамятовал. Что ты там рассказывал?..
   Харм посмотрел на Крабова и нахмурился. Он сидел на табурете, обняв свои коленки, а табурет почти полностью скрывали роскошные, в плане размера, но ужасные в плане состояния, крылья. Мальчик ответил:
   -- Я не рассказывал вам. Я... Они сами появились...
   -- Ты с рождения такой? - Крабов недоверчиво всматривался в мальчишку. Если б дело обстояло таким образом, то наверняка пресса или органы опеки давно прознали бы про подобный феномен.
   -- Нет, - ответил мальчик. -- Я хотел помочь одному человеку. Я хотел исправить все, и они выросли!
   -- Что, вот так, сами выросли? Кхе-кхе...
   -- Да.
   Пока Крабов соображал, что делать дальше, он на автомате продолжал поддерживать беседу. Тишина напрягает, нельзя просто молчать:
   -- Это было больно, щекотно? Каково это было?..
   Мальчик замолчал и опустил голову. Крылья, поддавшись его настроению, опять спрятали мальчика в перьевой кокон.
   -- Ну ладно. Не переживай. Все это исправимо. Есть врачи и специальные больницы. Поможем! Помооожем...
   -- Я не хочу! - крикнул из-под перьев малыш.
   Эмоции - это отлично, Крабов решил подогреть их еще больше.
   -- Боишься докторов? Но крылья - это ведь неприятно и так мерзко! Как тебе теперь от них избавиться? Ты чувствуешь себя отвратительно, ненавидишь их? Понимаю, они ужасны! Ты злишься и правильно. Я б просто убил того, кто это сделал. Просто убил бы и все!
   -- Нет, - всхлипнул Харм.
   -- Да, к сожалению, бедняга ты мой.
   -- Нет! - крикнул мальчик.
   -- Я помогу. Мы выясним все и разберемся. Но это очень гадко и противно!
   -- Как? ­Как вы мне поможете?
   -- Найдем негодяя! Я сам ему начищу харю!
   Харм высунул угрюмую мордочку и вдруг улыбнулся:
   -- И крылья начистите? Они такие грязные.
   Крабов хохотнул, но быстро сообразил:
   -- Начистим все! Кстати, душ тебе назначили уже на завтра. Сможешь снова ходить мыться. - Он подмигнул. -- Так кого еще будем чистить? Учителя какого-то или может учитель-ни-цу?
   -- Вы мне не верите?
   -- Отчего же?
   -- Вы не верите мне... но это я! Только не говорите никому. - Харм перешел на шепот: -- Это я промечтал. Я хотел Стива спасти...
   -- Ты? - Крабов скривился, будто в комнате вдруг завоняло. Впрочем, тут действительно воняло.
   -- Это я! Меня научил папа Элф... - Харм запнулся. -- Мне объяснили, как мечтать о хорошем. Я быстро научился, - тараторил он. -- Я промечтал и полетел, а потом я хотел...
   Харм говорил что-то еще. Крабов конечно рассматривал и подобный вариант развития событий, однако в голове следователь творилось нечто странное. В ней вспыхнуло сразу две мысли: "Ура!" и "Черт возьми!" - и ни одна из них не брала верха, но и не хотела уступать.
   Следователь растерялся, но ненадолго, уже скоро он занервничал. Он вроде был доволен. Или зол? Он оказался в ступоре.
   Он встал со стула и впихнул бычок в пепельницу, поднял руку, давая Харму понять, чтобы тот умолк, и мальчик сразу стих.
   Крабов был сосредоточен, он уставился на Харма, и совсем не замечал, что малыш ерзает на табурете и начинает волноваться. Несколько минут следователь ходил туда-сюда, садился и вновь вставал, похоже делал он все это не задумываясь. В конце концов он оказался за спиной мальчишки и уже почти коснулся его взлохмаченных волос.
   Что это? Он захотел его утешить?
   "Ты рехнулся?" - подумал Крабов. Он одернул руку, вытер ее о грубую ткань кителя, подошел к столу и остановил запись. Выпрямился, прочистил горло, но так и не заговорил; присел и перемотал пленку назад, а потом стер несколько последних минут допроса, который в обязательном порядке непрерывно писался на диктофон. "Идиот!" - не вслух обругал себя Крабов.
   Харм не выдержал долгого молчания:
   -- Никому не говорите, просто я ... Я умею, но это секрет. Я мечтатель - это точно. Поверьте мне...
   Мальчишку распирало, он так долго держал в себе столько секретов, своих и не только, и теперь выпускал их из оков страха на свободу. Раскрывал тайны, доверившись первому хорошему человеку, встретившемуся ему за последний год.
   Четыре допроса, и молчаливый пацан раскололся. Радости не было, Крабов злобно проговорил:
   -- Заткнись!
   Харм смотрел на Крабова с непониманием.
   -- Я... Я... Отпустите меня домой! - из глаз ребенка хлынули слезы. Харм тер глаза и мял ладони. Щеки сразу раскраснелись, и застарелая грязь потекла по ним. - Пожалуйста! Я не хочу тут быть! Давайте там дружить! Я вам покажу, как мечтать... Это не сложно. Это надо правильно думать и... Когда я хотел помочь Элфи, я только подумал о них, и они выросли. Это силой мысли делается... и потом за Стивом хотел полететь...
   Крабов ненавидел слезы. Его дети не плакали, только не в его присутствии.
   -- За-т-к-ни-сь! - грубо проговорил Крабов. Он встал и отвернулся. Его переполняла злоба. Этот малый маг! Этот малый, конечно же, маг! Детей "читать" легко: мальчик не врал. Мальчик был уверен в том, что говорил. Крабов повернулся и посмотрел на Харма. Даже если малой заблуждается, то одно точно - крылья у него не от рождения, а следов оперативного вмешательство обнаружено не было. Теперь уж точно... Все! Он пойдет "в оборот"!
   Но! Какого рамса ему жаль этого пацана?!
   Харм молчал. Он больше не тер лицо. Слезы текли по щекам, скулам и падали на одежду. Он смотрел на мужчину этим взглядом... Мольба и доверие, полная покорность. Он не закрылся, он не испугался, он будто видел в Крабове доброту. "К чертям! - кричал разум следователя. - Ко всем, мать их, чертям!"
   -- Значит ты волшебник?
   Харм кивнул, а Крабов присел. Он стал перебирать свои бумажные записи. План допроса, подводящие и наводящие вопросы... и вдруг нашел! Включил запись, отчего-то причитая:
   -- Гадская техника. Запись не шла... - и посмотрел на мальчишку. - С крыльями понятно... Ты не знаешь. - Разум Крабова кричал: "Ты что, рехнулся! Идиот чертов!" - но его речь уверенно следовала по другому пути. В этот момент следователь уговаривал сам себя, но столь неумело: "Не надо слишком быстро раскрывать все руководству. Я раскопаю глубже и тогда... Надо показать, что дело непростое..." - Не верил он в это! Но иначе, что? Он идиот? Самый настоящий придурок?!
   -- Потом... Ладно, это потом... - Крабов продолжал играть свою роль на диктофон. -- Расскажи о своем брате. Хотя нет, он ведь не ходил в школу. О! давай перекусим. Ты проголодался?
   Он выжидающе смотрел на мальчика. Следователь был сосредоточен. Никакого блуждания глазами, зрительный контакт и спокойствие. Он был тверд и даже суров. Он был зол? Да! Но Харма эта злость не пугала, он будто чувствовал, что она адресована кому-то другому.
   Крабов сглотнул и "дал ходу назад":
   -- Думаешь, ты мечтатель? - он поперхнулся собственными словами и, облокотившись на стол, упер кулак в губы. Разило из пепельницы и плесенью тянуло. От внезапного порыва ветра хлопнуло форточка, и следователь вздрогнул. Противное чувство накатило на него. Будто он спер пару тысяч из воровского общака и его вот-вот застукают с присвоенными деньгами.
   -- Да, - ответил малыш, и Крабов с размаху долбанул по столу. Бумаги подскочили, а недавно всунутый в пепельницу бычок выпрыгнул на стол.
   -- Ты идиот, а не мечтатель!
   Все шло, как нельзя лучше, но Крабова это скорее бесило. Он был на взводе, ведь все получилось, и мальчик с радостью отдает ему свою жизнь. Он сгинет в этой гадской тюрьме, а возможно его просто зарежут хирурги из Отдела Исследований!
   Крабов злился, но запрограммированная часть натуры следователя включилась в анализ новых данных. Он прокручивал слова Харма и сопоставлял их с последними сводками. Только вчера пришла информация, что здешних магов называют мечтателями. Завуалированно как-то, конспираторы хреновы! И вот малый заявляет: "Я дескать мечтатель!" - дурак малолетний!
   Харм молча смотрел на Крабова. Он знал, что о подобных вещах говорить не стоит, но он устал и чувствовал ответственность за брата, сидящего в соседней камере. Может хоть так он поможет ему. Дядя Крабов обещал помочь...
   Харм опустил ноги на пол и придвинулся к столу, он принялся водить ручонками по кривой и влажной поверхности стола, собирать разбросанный пепел в кучки. Из-за влаги на белой краске оставались разводы. Харм исподлобья поглядывал на своего собеседника. Схватил пальчиками окурок и бросил в пепельницу, опять посмотрел на следователя. Его застилала вина перед братом, перед этим добрым дядей.
   -- Ты знаешь кто это такие? Мечтатели? - Крабов слегка смягчил тон.
   С минуту обдумав последний вопрос, Харм спросил:
   -- Вы отнесете бутерброд моему соседу?
   "Знаешь..." - не сомневался Крабов.
   -- Харм, твой сосед по камере получит свой паек, но за это меня могут наказать. - На своем привычном "автомате" давил на жалость Крабов. -- Паек ему не положен, он очень агрессивный. Он укусил офицера и постоянно обзывается. Некрасиво ведет себя, крайне некрасиво!
   Следователь вглядывался в лицо мальчишки, и на нем явно читалось беспокойство об этом "соседе". Чего же этот малыш так печется о нем? Они знакомы? Или это магические способности прорываются, и он действительно некий экстрасенс?
   -- Расскажи о своем соседе. Том, что за стенкой. Как ты узнал, что это именно ОН?
   -- Я знаю, я чувствую.
   -- Опиши, что ты чувствуешь? Как ты представляешь его? - если малыш экстрасенс, полезно знать все, каждую мелочь!
   -- Я не могу сказать. Мне стыдно. Я нечасто с ним говорил, а надо было. Ему очень плохо.
   -- Почему ты с ним не говорил?
   -- Я не хочу рассказывать.
   -- Но я могу помочь...
   Крабов выгнулся назад и, бегло осмотрев пепельницу, выудил один окурок, торчащих из сотни других, прикурил. Он рассматривал Харма и никак не мог понять, что делать в этой поганой ситуации? Почему именно сейчас стало так трудно следовать планам и инструкциям? Это ведь так просто, сотню раз уже подобное он проходил!
   В дверь постучали.
   -- Войдите! - рявкнул Крабов.
   В комнате появился высокий мужчина с черными коротко постриженными волосами, и с такими же коротко постриженными усиками, отчего те нелепо топорщились вперед. Он приложил руку к виску и отрапортовал:
   -- Донесение!
   -- Говори!
   Мужчина глазами указал на Харма, и Крабов быстро все понял.
   -- Сейчас вернусь, Харм. Погоди. - Крабов и черноволосый мужчина вышли, а крылышки Харма вздрогнули, когда за его спиной громко хлопнула дверь.
  
  
  

Глава 9. Всем не угодишь

  
   "Итак, мечтатели!..
   Да-а-а-а, забавное название они себе придумали.
   Значит, Воллдрим - это место, в котором возможны магические действия. Чем дальше от города, тем труднее колдовать, а потом в принципе невозможно, - размышлял Крабов. -- Поэтому эксперименты необходимо проводить на подъезде к городу, чтобы не слишком разгулялись эти мечтатели.
   Ну и словечко... такое красивое, такое благородное, а на самом деле... мечтатели... чертовы черти эти мечтатели!
   Так... так... Что там дальше-то было?..
   Ага, Фейи скорее прикажет начинать со старика. Но, пожалуй, Харм менее опытен и вероятность побега или каких-то сюрпризов с его стороны гораздо ниже. Поэтому не факт, что мальчика оставят "на потом"...
   Старик или мальчик?.. Хм... Вот же мерзкий этот дед! Так и не установили его имя и фамилию... Угрюмый и тупой старикан! Пусть Фейи решает, что делать с этим психом дальше. Но, если притормозить с пацаном, а среди других заключенных вдруг найдутся другие способные... так меня могут и обскакать. Надо трясти мальчишку... По полной трясти и лучше побыстрее. Прав я? Но что я могу? Ай, да и к рамсам все это..."
   Крабов спускался по внешней лестнице, приваренной к кирпичному фасаду следственного изолятора. Она вела сразу на верхний этаж, на котором располагалось начальство. Кроме грохота металлических ступеней, создаваемого спускающимся вниз Крабовым, тишину леса резали собачий лай и регулярные переклички постовых. Позади оказались шесть узких пролетов и влажные перила, покрытые ржавчиной. Мужчина ступил на асфальт, укутывающий весь внутренний двор тюрьмы. Весенняя сырость, но свежий лесной дух. Крабов глубоко вдохнул:
   -- Кхе-кхе.
   Он бегло осмотрелся: "Да уж, отличное местечко... как раз для ребенка... - подумал он. - Но все же, какие занятные времена наступили! Полтора года назад никто и подумать не мог, что магия существует. Да, это время поистине золотое для любого военного следователя! Повезло... Еще как повезло! Я стану первопроходцем... и этот кошмар, наконец, закончится!"
   Сверка допуска, личный номер, удостоверение, роспись в журнале посещений, контроль табельного оружия. Упревшие солдатики и толстяк майор на КПП...
   Наконец, Крабов вышел за ворота тюрьмы и обернулся. Неприятное чувство сидело внутри. Он прекрасно понимал свой расчет и хотел выслужиться, но, черт возьми, это всего лишь ребенок! Крылатый несчастный ребенок!
   Полчаса назад Крабов доложил о ходе расследования, как и положено, по уставу. Мальчик доверился, признался. Он именно то, что нужно. Проведем опыты и все такое...
   Следователь обдумывал свой доклад генералу. Как старался быть безучастным, как сухо изложил свои "достижения" начальнику и убедил его в необходимости допросить мальчика еще хотя бы пару раз. Мол надо с конкретикой поработать, прежде чем переходить к практике. Крабова передернуло от этих воспоминаний. "Какое же я дерьмо!" - то и дело всплывало в его голове.
   В машине сидел водитель и уже завел двигатель, увидав своего шефа. Крабов наклонился к открытому окну и сказал:
   -- Я прогуляюсь, а ты, Вилен, езжай следом.
   -- Слушаюсь! - водитель выпрямился.
   Крабов стукнул ладонью по дверце. В данной ситуации это означало, что дальнейших распоряжений не будет. Водитель расслабился, а Крабов обогнул автомобиль и двинулся по дороге, ведущей через лес. После суток бесконечных донесений и допросов, исследований, обдумываний... после прорывов в делах и нарывов в душе надо было хорошенько проветриться. Он брел по безлюдной дороге, которая вела в эту до недавнего времени заброшенную тюрьму. Год назад дорога была наспех восстановлена. Две роты солдат почти месяц рубили кусты и возили сюда песок, выкорчевывали деревья и ровняли полотно бульдозерами. Нынче машины здесь проезжали нечасто, ведь 32 километра дорожного грунта только и вели, что к изолятору.
   Полчаса, час - Крабов не торопился. Бардак мыслей следовало разложить по окопам военных извилин.
   Вдруг на большой скорости мимо промчался автомобиль, едва не зацепив шагающего посередине дороги Крабова. Его обдало бисером песка. Он наклонился, помотал головой и смахнул песок с лица, отряхнул шинель. Он пытался проморгаться, сплюнул раз двадцать, не забыв при этом бросить вслед шустрому автомобилю кипу бранных словечек. Следователь недоуменно посмотрел по сторонам. Он так погрузился в себя, что похоже позабыл, где находится.
   Справа в чаще виднелась едва различимая тропинка. Не раздумывая, он свернул в лес. Он хотел остаться один: без чужих глаз, без чужих колес и без выхлопов чертовых тюремных машин! Его служебная автомобиль остановился у обочины. Солдат за рулем всматривался в спину Крабова, решая, что же ему делать. Вскоре он мысленно махнул рукой в сторону начальника и, откинув спинку сидения назад, натянул на нос берет.
   Крабов удалялся от дороги, и мысли его становились все хаотичней. Эхо разносило треск по лесу, когда под ногами ломались ветки.
   Три недели назад случился прорыв в понимании этого места. Группой фанатиков, занимающихся поиском НЛО, были зафиксированы аномальные излучения. Они окутывали Воллдрим и его окрестности в радиусе чуть менее 30-ти километров. Но, что удивительно, зона их распространения непрерывно увеличивалась. Не системно, в пределах от 3 до 20 метров в сутки. Рабочие версии следствия гласили - колдуны не способны колдовать за пределами этих излучений.
   Что случится если зона излучений доберется до тюрьмы? Сколько магов среди заключенных? А вдруг все они маги?.. Эти вопросы изучались, строились планы и разрабатывалась защита. Если опасения подтвердятся, то маги могут устроить в изоляторе адово побоище. Потому, не дожидаясь лишних свидетельств, Фейи намерен перевести всех подальше в течение двух-трех месяцев.
   "Крылатик Харм..." - Крабов глубоко вздохнул, потряс головой и громко выдохнул. Эти регулярные тренинги отстранения, изымания сочувствия к подследственным, трезвый ум, эмоциональная дисциплина - все это стухло, измокло и жутко воняло, не давая необходимого эффекта, как давно отсыревшая сигарета.
   ...Если бы Крабов постарался найти хорошего хирурга. Возможно тому удалось бы аккуратно удалить мальчугану крылья. Или поискать мага? Местного, с достаточным опытом, который магическими методами исправил бы?.. Нет, ну это рамс полнейший! Не хватало еще сотрудничать с этими упырями, которые посмели столь жестоко поступить с парнишкой! А вдруг, действительно, сам мальчик наколдовал себе крылья? Ведь он признался...
   Анализируя свой предыдущий опыт, Крабов понимал, что Харм не обязательно является магом и не обязательно же врет. Он может верить в то, что говорит и может не понимать, что с ним произошло на самом деле... Жаль, что подобные доводы не важны в имеющемся раскладе. Над Хармом совершенно точно будут экспериментировать и наверняка попытаются разобраться в его анатомии.
   Однако версию, что мальчик маг, нельзя отвергать в любом случае. При таком варианте, кстати, Крабову становилось мягко выражаясь "не по себе".
   "Заколдует еще!" - подумал он и хэкнул, но не помогло: надрывный кашель рвался наружу. Прокашлявшись, следователь прикурил примерно пятидесятую сигарету за сутки.
   -- Табак убьет коня! - сказал он и в голос загоготал, а потом без особого удовольствия затянулся. По привычке он крутил в пальцах фильтр, сплющивая его. Из-за этого фильтр сильно нагревался всякий раз, когда следователь затягивался.
   На одежду и волосы приседали листочки и другая шелупень, падающая с деревьев. Потеплело, Крабов расстегнул шинель. Он размял ладонью шею и стряхнул с волос лесное конфетти.
   "...нет, лучше медицина. Это однозначно! В приют устроить...
   Каким бы таким способом показать, что Харм бесполезен? Вот если бы он в колдовской зоне ничего не продемонстрировал... Надо убедить его... надо предупредить его... но Отдел Исследований..."
   -- Должен же быть вариант! Успокойся и трезво все обдумай.
   Надо решить проблему, ведь решались и позаковыристей дела! Как удовлетворить всех и не промахнуться с повышением?
   -- А с какого такого рамса меня вообще волнует этот мелкий?! Мне что своих проблем мало?
   Под ногами хлюпнуло и сразу потянуло тухлятиной. Крабов сморщился и перескочил на местечко посуше. Кстати тропинка куда-то запропала.
   -- Какая вообще мне разница?! Каждый живет своей жизнью! Ну, не повезло малому, я-то тут при чем?! - он бросил окурок и вкрутил его носком ботинка в хвойную перину.
   -- Переживу, а в глаза собственным детям можно и не смотреть... - не заметно для самого себя он уже вовсю разговаривал вслух.
   Вдруг за спиной раздался лай, Крабов обернулся. На земле сидел жуткого размера пес! Он рычал и скалился.
   Крабов дотронулся до шершавой кожи кобуры и расстегнул ее. Без резких движений и без суеты он вытащил табельный пистолет. Прицелился.
   Пес мог стать отличным способом снять напряжение. Кого волнует бездомная собака?
   -- Ну, давай, нападай, рамсовый волкодав!
   Какой военный не любит стрелять? А за патроны Крабов отчитается, это пустяк!
   Предохранитель переключен, прицел зафиксирован. Палец уже лег на курок. Рука не дрожит.
   Но произошло неожиданное: пес лег на землю и перевернулся на спину.
   -- Хочешь поиграть? - прошептал следователь.
   Умотавшийся муками совести Крабов глядел сквозь прицел на пса и размышлял: убить? нет? Он шагнул к собаке, но та опять вскочила и залаяла. Без ярости, казалось она звала следователя куда-то, а может быть клянчила жратву или банального человеческого внимания?
   -- Чего ты хочешь, дворняга? Ты ничей или потерялся? - он хмыкнул. Стреляю? Пусть живет?.. Так просто, раз и конец! А какое удовлетворение... Гнев найдет превосходный выход...
   Вдалеке едва различимо просигналила машина.
   Крабову или нет?
   -- Вот гадство! Далеко же я забрел.
   Крабов смотрел на пса, а тот нюхал воздух, точно пытался понять исходит ли угроза от человека или нет. А, когда мужчина шагнул к нему еще, пес рванул с места и запрыгнул в куст дикого розмарина.
   -- Трусливый... - разочарованно хмыкнул Крабов.
   Следователь сложил пистолет в кобуру и застегнул ее. Быстрым шагом он направился к дороге. Обернулся и увидел - пес, высунув морду из розмариновых зарослей, провожал его взглядом.
   -- ...трусливый и любопытный, - добавил Крабов.
   Позади служебного автомобиля припарковался бежевый фургон с надписью: "Особенные дети не наказание, это - дар!" Водитель Крабова уплетал походной ложкой рыбную консерву, уложив локти на широкое рулевое колесо, но увидав шефа, начал быстренько сворачиваться.
   -- Ешь, Вилен, не торопись, - кинул ему Крабов и подошел к фургону.
   За рулем сидела мадам Глади.
   -- Простите, что пришлось потревожить ваши лесные делишки. Есть разговор. Садитесь, пожалуйста, в машину, - сказала она.
   Крабов изобразил харизматичную улыбочку, от которой по обыкновению млели женщины, а порой теряли наработанную опытом мудрость, способность здраво рассуждать. Хотя по правде, млели уже не все: из списка покоренных Крабовым сердец стоило исключить пару обиженных им дам... или пару десятков обиженных. Впрочем, не важно.
   Глади не обратила на эту его домашнюю заготовку никакого внимания. Млеть и тупеть она явно не планировала. Слегка разочарованный мужчина обошел кабину, оттряхивая по ходу дела шинель, уселся на переднее пассажирское сидение. Оно оказалось твердым и неудобным, а вдобавок слишком уж перегретым. В машине работала печь. Крабова вновь прихватил кашель. Он раскраснелся.
   -- Бросайте курить. Никотин и коня убьет, - сказала Глади строго, точно учительница.
   -- Это точно! И коня, кхы-кхы...
   -- Сама-то я уже год как бросила, - вдруг добавила она. - А знаете, пожалуй... Угостите-ка меня сигареткой. Надеюсь, они с фильтром.
   Наконец прокашлявшись, Крабов достал мятую пачку "В&Д" и протянул ее Глади.
   -- Бросили?.. - он хохотнул. -- Да-а-а-а, вредное пристрастие, что тут скажешь? Нервы правда хорошо успокаивает... Так что при такой вредной работе, как у меня, курение можно считать почти полезным, - сострил он.
   -- Да уж... Работаааа, - она прикурила. - С такой работкой... Нервная нынче стала жизнь. Но все-равно, это лишь отговорки. Некоторые дети не вырастают, - после этой загадочной фразы она также загадочно, играя глазами, выплюнула дым вверх: -- Вы ведь понимаете, зачем я здесь?
   -- Догадываюсь.
   -- Мальчик с крыльями...
   -- Естественно! Кхе-кхе.
   -- Да закурите же вы, иначе так и будете тут кашлять! - Крабов повиновался и закурил. Отказываться от "закурите" он не умел... то есть не любил.
   Кабину быстро заволок дым. Крабов опустил стекло, и сквозняк унес часть табачного смога.
   -- Я заберу его! Завтра же! - выпалила Глади.
   Крабов вновь кашлянул, но теперь это означало недоверие. Заберет? Как же! После его сегодняшнего отчета начальству, от мальчишки уже не отстанут.
   Напряжение в солнечном сплетении следователя не ослабевало аккурат с последнего допроса Харма, а к затылку присосался воображаемый краб-кровосос. Следователь попытался заставить себя отключить совесть, отстраниться от реальности. Это была профессиональная практика - вжиться в новую "шкуру". Он не раз использовал это умение - думать и действовать так, будто действительность не та, что есть на самом деле.
   Крабов продолжил разговор, будто не было сегодняшних "прорывов в расследовании", "отлично проделанной работы"; будто есть хоть малейший шанс мальчишке выкрутиться; будто он сам не такой уж подонок.
   -- Да и кто ж вам позволит? - спросил он.
   -- Вы правы, это непросто, но нет ничего невозможного.
   -- Интересно, а можно поподробней?
   -- Вам жить расхотелось?
   -- Кхе, шутить изволите?
   Глади глянула на Крабова так, что опытный проныра вмиг съежился. Она точно не шутила.
   -- Зачем он вам? - почти пискнул Крабов и тут же прочистил горло, намереваясь впредь говорить чуть уверенней.
   -- Я помогу ему! Я решила, что смогу помочь.
   -- Найдете ему приемных родителей?
   -- И это тоже! А знаете, чем меньше вам известно, тем лучше.
   -- Если вы такая всемогущая, зачем я вам нужен? К чему вообще этот разговор?
   -- Это конечно формальность, но лучше вы, чем кто-то другой. Вы не маньяк, готовый ради новой желтой ленточки на погонах угробить ребенка.
   Крабову будто поддых дали, а ведь именно это он и планировал сделать! Ну, не совсем, но выслужиться в подобных обстоятельствах казалось приоритетной целью.
   Если все пройдет как надо, Крабову назначат преференции за участие в особо важных государственных делах, по которым год госслужбы идет сразу за три. Так ему удастся пораньше свалить на пенсию. Он сможет поскорей забыть гнилье госслужбы, получит недурные по меркам простых служащих ежемесячные выплаты, пребывая в еще приличном состоянии здоровья и мужских возможностей. И тогда, без всяких витиеватых конспираций, он наконец махнет в объятия Нелли, а может быть даже разведется с женой или заведет еще парочку любовниц. Впрочем, Элен Крабова была матерью его детей. Развестись он вряд ли бы решился. Но зачем в мечты пускать неподъемное? План есть, и о нем приятно думать! Но все пошло не так. Он уже успел загнобить себя за привязанность к мальчишке и за то, что собственно не собирался ему помогать.
   -- Что именно вы хотите от меня? - спросил он.
   -- Это смешно, но, как и всегда, все дело в банальной бумажке. Вы напишите о полной бесполезности мальчика... как в расследовании, так и в научно-исследовательском плане. Я смогу убедить нужных людей, что не стоит препарировать ребенка. Я откуплюсь его крыльями. Мы их, конечно же, ампутируем. - Она покачала головой: -- Он сможет жить обычной жизнью.
   -- Все это очень благородно и тэ дэ и тэ пэ, но вы слышали о фантомных болях? Его крылья сплошь нервные окончания. Он будет постоянно испытывать боль, если их удалить оперативным путем.
   -- Я читала ВСЕ отчеты и знаю об экспериментах. Дорбсон просто маньяк! - артерия на шее Глади вдруг запружинила. Мадам гневалась. -- Зажать крылья в тисках, дергать из них перья, прищемить дверью... Боже, бедный ребенок, "он каждый раз кричал и это явно свидетельствует о том, что крылья являются частью его тела", - Глади с точностью до слова озвучила написанное в отчете Дорбсона.
   Она оказалась в курсе некоторых, если не всех, "тонкостей" следствия. Мадам умолкла и задумалась. Крабову это помогло еще дальше зарыть свою уверенность, что убедить начальство "в бесполезности ребенка" теперь уже невозможно. Он сработал хорошо. Опять. Его уже похвалили и многое пообещали.
   Наконец Глади вышла из раздумий и продолжила:
   -- Вы знаете, Крабов, ответьте-ка мне на один вопрос, - теперь она была расслаблена. -- Вы когда-нибудь слышали о Воллдриме? Я имею ввиду раньше, до всего этого?
   -- Маленький городок, затерянный в предгорье, окружен лесами... Кхы, нет, не слышал.
   -- Вы знаете, мне очень много лет, - она с явным удовольствием тягала дым сигареты и не спеша продолжала: - Я сталкивалась со всяким, побывала в разных местах, в весьма занятных ситуациях... Я жила в столице, а до этого с отцом-военным пару десятков раз переезжала. С покойным ныне мужем тоже помотала меня жизнь по нашей стране. Я бывала и в заграничных гарнизонах. Да я не об этом... Я никогда даже не слышала о Воллдриме, а ведь он не деревня. Тысячи жителей, какая-то сотня километров от столицы...
   -- Ну что ж бывает.
   -- Нет, милок, - покровительственным тоном вещала Глади. - Я провела маленькое расследование. - Она пялилась на задний бампер служебного автомобиля Крабова, который стоял впереди, и медленно докуривала свою сигарету. - Никто, буквально никто, вы понимаете, ни одна душа, ни один чиновник или солдат, офицер - о Воллдриме никому из обычных людей не известно. Не о том, что тут творится, вообще о его существовании. Вы понимаете?
   -- Если честно, не совсем... - сказал он, ощущая, что в сапогах уже скоро начнет хлюпать от масштабов выработки пота, в правое ухо же прилично задувало из открытого окна.
   -- Его просто не существует! - Глади с нажимом затушила окурок в углублении на дверце и сказала: -- Самое интересное, что об этом городе крайне мало даже бумажных сведений. И это удивительно! Он ведь находится в одной из самых густонаселенных частей света. Его укрывали, прятали ото всех? - Не спрашивая, она наклонилась и вытащила из пачки Крабова еще одну сигарету. Засунула ее в рот, взяла зажигалку, но вдруг забросила зажигалку обратно в карман и выкинула в окно неприкуренную сигарету. -- Я смогла найти лишь однократное упоминание города и то вскользь. В географическом архиве вашей организации. Эта природа, ландшафт, - они несвойственны нашим широтам. Волшебное место, волшебный город и люди - волшебники...
   Крабов обладал достаточным опытом манипулирования, чтобы не отвлекаться на красивые отступления собеседника. Он провел ладонью по грубой ткани брюк и щелкнул пальцами:
   -- Это все поэтично, а еще эпично и так далее... - Крабов с тоской метнул взгляд на полупустую "B&D". -- Но я не могу понять одного. Зачем вам ребенок? У вас итак хватает приличных связей в самых высоких кругах. Или вам все еще приходится шевелиться? Крылатый мальчик позволит вам привлечь инвестиции? Поможет в финансировании?.. приюта ли? Или здесь личный интерес?
   Глади глянула на Крабова, с омерзением скривив рот:
   -- Вы пошляк, милый мой, самый настоящий! - она взяла еще одну сигарету из пачки Крабова и теперь уже прикурила. Глади затянулась и выпустила дым в лицо следователя. - А знаете, я это делаю, действительно, из личных и частично из корыстных интересов.
   Крабов закашлялся и уже собирался "не фигурально" возразить дыму, но вот эта очевидная аура госпожи Глади заставляла подчиняться, ну или по крайней мере не особо выпендриваться. Он сказал:
   -- Теперь хоть немного проясняются ваши мотивы...
   -- Неужели вы думаете мой приют - это цирк уродов? Я не настолько черства и безумна. И не настолько нуждаюсь в финансировании, чтобы класть на него жизни детей. Не знала, что вы столь пошло смотрите на мир, - она затянулась и опять выдохнула дым в сторону Крабова.
   Он небрежно махнул перед лицом рукой. На одни и те же "наезды" на свою персону он как правило не велся. Теперь вывести его из равновесия стало сложнее. Не особо стараясь, Крабов примечал черты и особенности собеседника и корректировал в соответствии с ними свое поведение. Он уже давно научился распознавать "противника" и делал это почти автоматически. Он знал кто перед ним и понимал, что наглеть стоит в разумных пределах. А так, дедовщина, коррупция, корпоративные интриги - чего только не бывало в его карьере! Ну что поделать, таковы рабочие будни военного следователя. А что только ему не приходилось расследовать!.. Семнадцать лет службы, после которых душа уже не тлела. Она давно выгорела и казалось, что пепельными ошметками теперь вылетала из него вместе с удушающем кашлем.
   Ах, да, Крабов прокашлялся. Мысли не были хаотичны, он анализировал ситуацию и обдумывал дальнейшие действия. Согласиться с Глади?.. Сколько неприятностей его ждет, если она окажется недостаточно могущественной дамой? Однако, если окажется могущественной, то в случае его отказа, его ждут неприятности похлеще. Опять ему накидывают на шею поводок, и либо поведут куда заблагорассудиться, либо попросту придушат.
   Он расстегнул ворот серой военной рубахи и потер вспотевшую шею.
   Обстоятельства давили, но Глади вдруг смягчилась:
   -- Как я уже сказала, да и вы вероятно заметили, я стара. Я многое повидала. Более несчастного создания, чем этот малыш, и представить себе нельзя. Харм каким-то невообразимым образом покорил меня. Признаюсь, когда я его увидела впервые, меня чуть не стошнило. Да. Сейчас мне кажется это нелепым, но сразу... - она глянула на Крабова. - Я была шокирована, хотя мне всякое видеть приходилось. Дети без рук, ног, без глаз... с изуродованными природой или алкашами-родителями лицами... глухие, слепые, слепоглухонемые... Но этот... Он действительно волшебный ребенок. Он ангел на крылах! Это чудо, самое настоящее и, вы знаете, я устала от формальностей и этих подковерных игр. К тому же все скоро закончится.
   -- Не понял.
   -- Это не страшно. Я просто сделаю это! Я заберу его и уже завтра. Вы подготовите бумаги, в том виде, в котором мне необходимо, - и это был не вопрос. -- От вас требуется такая мелочь. Это не так опасно, как вам может показаться. В целом моя формулировка выглядит весьма правдоподобно.
   Она выложила свои соображения. Объяснила, как оформить бумаги; рассказала, что должно исчезнуть и каким образом это лучше сделать. Оказалось, она в курсе сегодняшнего "прорыва в следствии" и, вероятно, из-за него и торопилась провернуть перевод мальчика из заключения в приют уже назавтра. Подробную инструкцию, которую Крабов без проблем запомнил, благо память его была здорово натренирована, он уже крутил в голове, соображая с чего начать и как избежать возможных неожиданностей... а стоит ли вообще во все это ввязываться?!
   Его вдруг осенило:
   -- Но вы забыли про Отдел Исследований, они его не отдадут! Я едва от них отбиваюсь, они хотят его для изучения. Уже давно забрали бы!
   -- Лягушачий опыт им нужен, а не исследования! Гады! - сказала Глади и смахнула с манжеты своего ершистого пальто пепел. - Вот поэтому все надо сделать именно завтра. Их начальник уедет по важному поручению.
   -- Ого, ваших рук дело?
   -- Я не хвастаться сюда приехала.
   -- Понял, - ухмыльнулся Крабов. Эта женщина начинала ему нравится. Уверенная в себе, да и за уверенностью пряталась отнюдь не пустота. Уж точно! Хитрая и прожженная в политических переплетах дама.
   От тепла печки, жарящей ноги, становилось невыносимо. Крабов расстегнул все пять пуговиц кителя.
   Последний вопрос, который Крабов должен был задать:
   -- Вообще с вами мне ясно, но Я-ТО почему должен помогать?
   -- О, это же самое забавное! Как я забыла? - она рассмеялась и наконец-то выкинула в окно давно погасший окурок. -- Я похлопочу о вашем повышении.
   -- Тссс, так мелко? Я и сам неплохо с этим справляюсь...
   -- Но не это самое интересное.
   -- А что же?
   -- Вы приглянулись одной особе.
   -- Вы что еще и сводничеством промышляете? - опять сострил Крабов, и на этот раз Глади рассмеялась.
   Она поправила волосы и, откинув зеркальце, пригладила свои нескупые брови. Махнула козырек назад и повернулась к Крабову:
   -- Вы хоть понимаете, что вас не Фейи назначил вести это дело? - она выдержала паузу. -- Ключ в его жене! - Глади зловеще улыбнулась. -- Крабов, вы не только пошляк, но и опытный сердцеед. Ха-ха-ха! Вы знаете, кто ее брат? А ее молодой отчим? Сейчас многое от нее зависит. Вы пытаетесь выслужиться перед генералом, но вряд ли понимаете, во что на самом деле вляпались. Генерал слабак и подкаблучник и во всем слушает свою любимую. - "Любимую" прозвучало как-то пренебрежительно. - Он и сам моложе ее на пятнадцать лет. О, она любит молодую кровь! О боже, она питает к вам определенные чувства.
   Крабов закашлялся, но теперь уже не смог остановиться.
   -- Виновата ваша улыбочка и поцелуи ее ручек, - продолжала вещать властная мадам. -- Боюсь она начнет ухаживания. И скоро! Так что постарайтесь разобраться с этим обстоятельством побыстрее, пока ее напор не на острие ножа.
   Кашель душил следователя, но слова Глади давили сильней. Этого еще не хватало! Очутиться меж генералом и генеральшей! Ему казалось, он умело манипулировал высокопоставленной четой... Вот гадство! Сыграли его красивые глазки! Старушечья любовь... Что может быть разрушительней? Рамсец!
   -- Черт! - вырвалось из его уст. Выдержка разлетелась вдребезги.
   -- И это вы деликатно о ней, она ужасный человек... - веселилась мадам Глади.
   -- Вранье! Откуда вам могут быть известны подобные детали?
   -- Я как бы... Она моя двоюродная сестрица.
   Крабов прикурил очередную сигарету и теперь его охватывал слепой транс. Всякие мысли съеживались и пропадали, словно мозг следователя отваривали в котле его собственного черепа, чтобы позже подать на блюде и, с удовольствием или без, сожрать! Да и жара, дующая откуда-то снизу, несмотря на открытые окна, явно мешала соображать.
   Глади немало еще говорила. Смеялась, сочувствовала, инструктировала и предостерегала. Следователь слушал и не особо возражал, но кстати и не особо-то соглашался. Надо было крепко выпить, чтобы на время обмануть стресс. Сейчас он был не в состоянии сопоставлять и анализировать. Мадам Глади грамотно подошла к разговору с Крабовым: нижняя печь на максимум, приоткрытие души в пределах разумного, а напоследок прибить "врага" кузиной-генеральшей, предложив подсобить в выпутывании из объятий родственницы. Мужчина не с маху, но по итогу "сдался", растеряв все свои защитные приспособления.
   Наконец она закончила и спросила:
   -- Вы поняли?
   -- Мне надо подумать, - поперхнулся собственными словами Крабов. -- Кхы-кхы!
   -- Подумайте, а я еще до обеда свяжусь с вами. Знаете, мой дорогой, оставьте-ка мне ваши сигареты. Для пользы дел наших... а у вас, уверена, найдутся еще.
   -- Конечно! Курите на здоровье! - он вынул из кармана шинели нераспечатанную пачку и кинул ее на торпеду фургона. Начатую схватил и сжал в кулаке, вылез из кабины. В голове билась нецензурная брань, но он лишь хлопнул дверцей, которая поделилась с ним статическим электричеством. Шаркая, он добрел до своего служебного автомобиля, сел на переднее сидение. Крабов молчал, мял пачку "B&D"...
   -- Домой! - сухо сказал он. Водитель завел мотор и стал выруливать. Машина Глади уже отъехала от "явочной" обочины. Глади, как и ожидалось, направилась в сторону изолятора.
   -- Хотя, нет, - сказал Крабов. -- Сначала к Нелли заскочим, а потом уж домой... если время останется.
   Водитель кивнул и повторил приказ:
   -- К Нелли, а потом домой...
   Автомобиль мчался по лесному тоннелю. Крабов смотрел в окно, но не любовница занимала его мысли. Треск щебня и разбивающиеся о лобовое стекло насекомые, крики птах - лес стучался в его сознание, но Крабов был будто не здесь. Хвойный запах, сырость и одновременно свежесть... Крабов вдыхал насыщенный сосновыми феромонами воздух, но не ловил блаженства. Тревога дербанила горло, он мял вспотевшие ладони и пытался думать.
   Его работа и принципы... Он смирился строить карьеру на сломанных жизнях своих сограждан. Крабов прекрасно понимал, что далеко не все они были виновны, но каждый получил срок, согласно тяжести вины, присвоенной распоряжениями "сверху". Что поделать?.. Госслужба! А что с семейными ценностями? Супружество следователя наполняли бесчисленные измены. Иногда у него бывало сразу три любовницы. Одна на севере столицы, другая - на юге, третья еще черт знает где. Он выбирал места на периферии, стараясь чтобы его "любовные линии" не пересекались. Сам же проживал в центре, в служебной квартире напротив дома правительства. Государственный человек... Государственный! В каждой нервной клетке военной единицы го-су-дар-ст-вен-ный!!!
   Но планы и мечты летели к чертям. Он пустил в свою жизнь сочувствие...
   "Ты слабак, Крабов, самый настоящий слабак! До пошляка тебе еще расти и расти!" - крутилось в голове.
   Вдруг на мгновение Крабову показалось, что по лесу кто-то мчится. Пес? Пытается угнаться? Через секунду тот выскочил на дорогу и еще какое-то время бежал рядом с машиной, но вскоре отстал. Следователь обернулся: во влажной завесе исчезала фигура собаки. Того самого трусливого пса, что встретился следователю в лесу; пса, убийства которого никто бы не заметил.
   "Так долго мчался следом... летел... словно крылатый... - подумал Крабов и отвернулся. - Ладно, живи!" - и прикурил пятьдесят третью за эти сутки сигарету.
  
  
  

Глава 10. Два или четыре?

  
   Из-за двери доносились шаги, слышалась суета и возбужденные голоса. Вдруг мимо кто-то пробежал. Удар, грохот, чей-то стон. Бьют что-то мягкое... бьют человека. Крик, опять удар, и за ними мольба.
   Харм закрыл глаза и приложил ладошки к ушам.
   Чудом казалось ничего и никого не слышать, ведь чужая боль прикасалась и к нему. Харм знал каково это, когда тебя бьют. Он вспомнил предыдущего "исследователя" и ему сдавило горло. Харм уже научился, что делать в такой ситуации, понял, как забыться. Надо вслушаться в собственный ритм, бьющий внутри... Харм сосредоточился. Стук сердца бегал по кровеносным сосудам.
   Получилось не то, чего добивался мальчик. На этот раз тревожные мысли не уходили, они хватались за ругань и всхлипывания за дверью, а каждый удар сердца представлялся ударом по чьему-то телу. Харм не сдержался. Опять потекли слезы. Слезы о ком-то там, кому больно... о себе... о родном доме... о Стиве...
   Дядя Крабов так и не вернулся. Уже больше часа Харм сидел в тишине кабинета. Шуршание диктофона давно прервалось, когда звонко переключилась одна из его кнопок. Все это время за спиной стоял молодой мужчина. Он молчал и не шевелился. Порой казалось, что солдат не дышит вовсе. Харм пару раз даже забыл о его присутствии.
   Звяк ключей, кто-то открывал "Допросную".
   -- Вставай! Идем! - прозвучал уже знакомый голос. Это был конвоир, один из тех, что приводил Харма на допросы. Харм знал всю процедуру.
   Он встал, вышел в коридор и повернулся к стене, расставил ноги, положил руки на стену, аккуратно, чтобы никого не задеть, сложил крылья. Его обыскали, сторонясь области лопаток и чуток ниже - места, откуда росли крылья. Конвоир давал указания, которые итак были известны мальчику. "Повернуться, вперед, к стене!.. Повернуться, вперед, направо, к стене...", - очередная дверь, и каждый раз одно и тоже. Череда однообразных приказаний, и вот Харм уже в своей камере. Принесли постельное белье. Харм обрадовался. Наконец-то! Еще на днях разрешили сидеть на кровати не только вечером и ночью. Наверное, дядя Крабов позаботился о нем, попросил этих людей не кричать так часто, а завтра обещали отвести его в комнату с узкими дождиками.
   Оконце без стекла пропускало в комнату холод, однако, как чудесно, что оно не было глухим, ведь так Харм мог слышать Кайгы. Его лай давал сил, не позволял расстаться с надеждой. Сейчас отчего-то друг молчал.
   Харм по привычке сел на пол. Крылья, собственной волей ли, но взлохматились и укутали его. Мальчик закрыл глаза.
  
   Белые стены коридора и двери с замочными скважинами. Грязь повсюду и тянет гнильем. Харм заткнул нос, остановился. Эта тюрьма походила на ту, в которой он сидел, но здесь висело запустение. Казалось прошли годы и сменились поколения конвоиров и заключенных. Странное безлюдье и гудящая тишина.
   "Это сон", - метнулась мысль. На этот раз Харм слишком быстро осознал, что спит. Он все чаще и быстрее понимал это, отчего лишь редкие сны оставались не подвластны его разуму. Вдруг потемнело. Он мог разглядеть лишь нечеткие контуры коридорного тоннеля.
   Харм сложил ладони в чашу, приложил их ко рту и медленно подул в них. Что-то невидимое глазу он переложил в одну из ладоней и протянул руку перед собой, и вот крохотное пламя уже разгорается. Сон - не явь, в нем возможно все! Мечты здесь другие, но и они воплощаются. Главное верить, что это всего лишь видение.
   Свет слепил глаза, и Харм отвел руку в сторону, поднял ее повыше.
   Коридор и множество дверей. Мальчик подошел к ближайшей и сосредоточил мысль на замке. Щелчок - дверь открыта. Харм толкнул железное полотно, и оно, царапая пол, заскрипело. Он бросил комок света внутрь, и тот поплыл по комнате.
   Камера оказалась пустой. Тюфяк непонятной расцветки и грязная рубаха, или халат, на нем. Тут давно никого не было. Харм вышел, позвав пламя назад, и оно прыгнуло в его руку. Он понес пламя дальше. Харм подошел к следующей двери, открыл ее, но не руками - мечтой. Опять никого, однако Харм учуял свежий запах пота. Недавно тут точно кто-то был! Харм вышел в коридор. Пламя погасло. Нечаянно - он отвлекся.
   -- Где же ты, Стив? - позвал он.
   Харм остановился и вновь разжег в ладони огонь. Он попытался нарисовать в разуме свою камеру. Вспомнить откуда пришел. Стив в соседней камере, а значит Харму надо найти свою! Он думал, представлял, но сон не поддавался, будто им управлял кто-то еще. Харм четко уловил момент, когда пришло понимание - ему не найти Стива, не сегодня. Брат сам ищет его! Было ли это правдой или всего лишь надеждой мальчика? Трудно сказать.
   Догадки, пришедшие во сне, всегда становятся очевидными. Харм поверил, что Стив ищет его сам. Он увлекся происходящим и забыл управлять сном, и потому особенный сон утерял нужный смысл.
   Вой собак. Нет, но что-то очень похоже. Пролет лестницы с открытым окном. Голоса доносились оттуда, с улицы. Кто придумал строить такие высокие ступени? Харм пытается взобраться на одну их них, но скользит и никак не выходит. Одна ступень наконец позади, но вторая не проще. Харм опять пытается.
   -- Это сон, - сказал кто-то. - А значит все бесполезно!
   Харм поднял голову на голос и увидел фигуру человека в тени, стоящего у открытого окна лестничного пролета. Харм взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Тень накрывала говорившего, но откуда она падала было не ясно. Огненный шарик Харма облетел незнакомца, однако его облик так и не прояснился. Харм захотел подлететь, чтобы лучше рассмотреть говорящего, как вдруг понял - во сне у него не было крыльев! Он упал и ударился. Щека быстро промокла от крови, он рассек ее. Человек подошел к мальчику, наклонился. Его лицо все также скрывала тень. Он спросил:
   -- Ты кто?.. - но вдруг обрадовался: - Наконец-то! Пришел! Ма-ль-чик ма-ле-нь-кий при-шел... - пропел он.
   Харм резко подскочил. Он проснулся.
   -- Стив? - прошептал он.
   Кто говорил с ним во сне? Стив? Ну почему Харм испугался? Испугался и потому проснулся!
   Харм повернулся к стене. Он провел по шершавой поверхности рукой, упер лоб в холодный камень и заплакал.
   Стив за стенкой, он точно там, надо только разглядеть! Нельзя бояться! Нельзя! Это брат! Это Стив!..
   Вскоре Харм успокоился и уселся в привычную позицию. Он прислонился затылком к стенке, за которой должен был быть его брат. Стенку испещряли неровности, острые камешки и ложбинки, за которые цеплялись волосы. Простецкие картинки и надписи красовались не только на стенках, но на полу и даже на потолке. Повсюду, где только возможно, кто-то выцарапал словечки и фразы. Их смысл, к счастью, ребенок не понимал. Их было так много, что наверняка хватило бы на брошюру тюремного жаргона и тюремных же пословиц.
   Мальчик слушал собственное дыхание, стараясь настроиться и вернуть ускользнувший сон. Сердце стучало, мысли становились осязаемыми. Харм направлял их, сосредотачивал на брате. Он повторял и повторял его имя. Представлял, что тот стоит перед ним, и вот Стив появился. Он говорит:
   -- Я сдался... Больше не могу... Я никого не любил... Помоги мне...
   Харм не заметил, как вновь ухнулся в сон. Сон наполнился сожалением, малыш Дриммерн просил прощения у брата и не смог осознать, что спит. За раскаянием последовал бессмысленный и сумбурный сон. Вскоре Харма разбудили голоса.
   В камеру вошел кто-то, но привычных команд не последовало. Харм прищурился, и на миг ему показалось, что перед ним действительно стоит Стив. Он потер кулачками глаза, попытался присмотреться. Свет из коридора теснил темноту камеры. Глаза привыкли. Харм увидел, что в камере появились двое. Оба стояли в паре шагов от него, впялив руки в бока.
   Один был невысокого роста и громко тянул носом воздух. Казалось, что он простужен, а может он так реагировал на смрад, висящий в камере. Он улыбался и несомненно наслаждался происходящим. В нем угадывался азарт, ему явно нетерпелось что-то сделать. Другой был слишком уж белокожим, точно годами жил без солнца в подвале. Бледные глаза окрашивала легкая голубизна, настолько тонкая и ненавязчивая, что едва-едва их можно было назвать голубыми. Он был в длинном синем пальто на больших пуговицах. Все до одной были застегнуты - ворот наверняка резал мужчине шею.
   -- Малый, вставай, - заговорил низкий. -- Другая одежда есть?
   -- Только эта, - ответил Харм.
   -- Плохо, - сказал бледнокожий.
   Низкий пояснил:
   -- Возьми что-нибудь на посту, - и мужчина в синем пальто вышел.
   Практически сразу вошел еще один незнакомец. Он был в похожем синем пальто, однако выглядел менее формально. Пальто было расстегнуто, и под ним виднелся военный китель, одетый поверх водолазки. Харм сразу приметил на нем сапоги, точно такие же, как носил дядя Крабов. Мужчина осматривал Харма и почему-то непрестанно чесал свое запястье. В какой-то момент он закатил глаза. Видно чесание ему было крайне приятно. Пока он рассматривал мальчика, невысокий военный, что постоянно шмыгал носом, стоял "навытяжку", держа напряженную ладонь у виска. Все тут так делали. Этого жеста Харм никак не мог понять.
   -- Вольно! - наконец сказал мужчина в водолазке, небрежно лишь на секунду также приложив свою ладонь куда следует. Низкий маленько расслабился и доложил:
   -- Оденем и можно ехать.
   -- Фургон или джип?
   -- Фургон... Генерал Фейи отдал свой собственный... - ему помахали, мол достаточно.
   Низкий умолк, а мужчина в пальто заключил:
   -- Хорошо! Я жду внизу, - и вышел.
   Низкий изучал Харма и ухмылялся, он постукивал пальцами по карману. Наверное, там лежало что-то ценное. Вернулся бледнокожий:
   -- Одень, - он кинул Харму серую куртку, а потом спросил у низкого: -- И как же он ее оденет?
   -- Да, малый... Че делать-то?.. - низкий покачал головой. Посоображав, он выдал решение: -- Одевай пуговицами на спину. Дэн, помоги ему.
   Бледнокожий сморщился, но послушался. Он ухватил Харма за рубаху и поставил его на ноги, отвернул лицом к стене и принялся натягивать ему куртку.
   -- Я сам могу, - противился мальчишка.
   Весьма юный солдат-контрактник, успевший, однако получить целых две ленточки на свои пагоны, слегка потрепал Харму голову, точнее приложил считай ласковый подзатыльник. Дэн в пальто застегивал пуговицы на спине мальчишки. Перья мешали, поэтому удалось застегнуть лишь пару штук. Вдруг Харма схватили за плечо и резко наклонили голову вбок, быстро воткнули что-то в шею. Голова налилась тяжестью, Харма мотнуло в сторону, странные колючки прокатились по горлу, словно в него влили ледяной песок. Чувство холода в горле быстро растаяло, зато подкосились ноги. Вскоре Харм повис на куртке, которую двумя руками удерживал бледнокожий Дэн.
   -- Все! отрубился... - сказал кто-то и шмыгнул носом.
  
   Лабиринт бесконечных горок. Харма несло, то вверх, то вниз. Скользкие края сужались и разъезжались. Вот он поднялся на ноги и увидел странное существо. Синекожее с крохотными крыльями и тысячей глаз, которые моргали в разнобой. Оно схватило малыша и толкнуло в сторону, Харма понесло дальше. Ленты, трамплины, шары, лица людей, - все в куче, разноцветное. Опять горки, тысячи горок... Стив, дядя следователь, мама... Мама летит рядом с Хармом, она переливистой нитью вышивает у него на куртке голубой цветок... Кап, кап... Харм открыл глаза.
   Машину трясло, он попытался сказать что-то, но не смог. Тело не слушалось, и не было сил. Машина затормозила. Над мальчиком кто-то склонился и легко ударил по щеке. Какие-то разговоры, слов не разобрать. Дверь открылась и Харма куда-то потащили, усадили не пень. Харм оказался обвязан веревкой. Свежий воздух бодрил, становилось легче. Мальчика тормошили. Что-то пихают в руки. Вода. Харм выпил пару глотков.
   На крохотной полянке, свежей от утренней прохлады, присутствовали все новые "посетители" камеры Харма: чешущийся офицер; рядом с ним двое - низкий и бледнокожий с сигаретами в зубах, а около фургона смуглый мужчина без пагон лет двадцати. Этот грыз семечки.
   -- Может он это от голода?.. - спросил низкий.
   -- Под сербонтулом нельзя кормить: может задохнуться, - пояснил бледнокожий Дэн.
   -- Я воды ему дал.
   -- Черт...
   Эти беседовали, а мужчина в водолазке уже не чесал запястье, он осматривался. Он глянул на веревку, которой связали мальчика, и низкий тут же уловил смысл этого взгляда. Он подскочил и привязал ее конец к стволу ближайшего дерева.
   -- Сколько километров до зоны? - спросил чешущийся.
   -- Типа пятнадцать, - ответил парень с семечками.
   -- Слишком близко, - он покачал головой.
   -- Фейи сказал...
   -- Опро-мет-чи-во, не-пред-ска-зу-е-мо... - чешущийся мужчина очевидно был главой всей четверки. Он вслух размышлял над ситуацией.
   -- Малый, эй, малый, - к Харму обратился низкий. Он уже стоял рядом и проверял веревки, всматриваясь в лицо мальчика. - Ты как? Очухался уже?
   От него несло табаком и, что странно, он пах почти как дядя Крабов, но теперь этот запах показался Харму неприятным. В утробе пищеварительной системы зачесалось и загудело, и Харма незамедлительно вырвало прямо на сапог низкого, отчего тот схватил мальчонку за грудки и потряс.
   -- Эй, попроще, - главный осек оскорбленные чувства подчиненного. - Поставь его на ноги.
   Низкий повиновался. Он поднял Харма, удерживая его за куртку. Ноги не слушались, но "с помощью" шмыгающего носом служивого Харм почти стоял.
   -- Преврати этот пень в дерево, - сказал старший офицер.
   -- В денежное, - не слишком тихо добавил водитель и заржал. Когда он понял, что его услышали, тут же умолк и отвернулся.
   -- Ну, дерево... Ветки, листья... Давай! Ну, постарайся... - небрежно выговаривал офицер.
   В машине зазвонил телефон. Все обернулись. Водитель влез внутрь и вытащил большую темно-зеленую сумку, из которой торчал провод, убегающий в кабину. Солдат откинул верх сумки, выпрямился и снял трубку. Он представился, через пару секунд отрапортовал: "Слушаюсь!" - и пригласил "к сумке" офицера:
   -- Майор Добринов, вас к аппарату! Генерал вызывает!
   Добринов почесал запястье и недовольно взглянул на Харма:
   -- Иду!
   Низкий усадил Харма обратно на пень и в лицо мальчику процедил:
   -- Думай, как из пня сделать дерево, а то побью! - он замахнулся и плюнул куда-то вбок, потом отпустил плечо Харма и отошел к бледнокожему. Они опять закурили.
   В этом лесу пахло точно также, как в том, где год назад поймали Харма. Тогда он уже несколько дней искал Воллдрим. Он летал, попадая в города и села, большие и малые, но все было не то. Он заблудился и был очень голоден. В очередной раз замаявшись поисками, мальчишка прилег на узком крылечке крохотной деревянной избы, стоящей у проселочной дороги и уснул. Он проснулся от лая Кайгы. Когда Харм увидел людей, которые были одеты на один лад в черные штаны и куртки, то обрадовался незнакомцам и попросил у них еды.
   -- Здравствуй, парень... Откуда ж ты взялся, а? - спросил его один из мужчин в черном.
   -- Я из Воллдрима, - ответил Харм. -- Вы знаете где он находится? Вы поможете найти мне мой город? - произнес мальчик и не него тут же набросили сеть.
   -- Поймали! Наконец-то мы нашли этого уродца! - мужчина улыбался. -- Я думал местные врут... Значит ВОЛЛ-ДРИМ?.. Хм, что за название?.. - он крикнул: -- Записано?
   -- Записано! - подтвердил кто-то.
   Харм вспоминал об этом пока Добринов разговаривал и даже не подозревал, что в момент своей поимки ненароком навлек на родной город долгую военную напасть.
   Добринов резкими и короткими фразами отвечал собеседнику, в концовке прозвучало: "Так точно!" Он передал трубку водителю. Парень положил ее на аппарат, застегнул сумку и влез в кабину, только ноги торчали. Видимо он возвращал военный телефон на место.
   Добринов, недовольно покусывая губы, чесал запястье.
   -- Бери его! Едем на юг. В объезд естественно.
   Низкий взял Харма за шиворот и прижал лицом к себе. Он сказал:
   -- Дэн, давай!
   В шею опять что-то вонзилось, и Харм снова отключился.
  
   Они вновь куда-то ехали. Харм слышал разговор военных, но не понимал, о чем те говорили.
   -- Еще километра три... там эта "коробка"...
   -- Какой-то старый завод?
   -- Склад.
   -- Аааааа, понятно. Задолбало уже по проселочным дорогам мотаться...
   Разговаривали двое. По голосу низкий и бледнокожий. Голоса перемешивались с шипением и были слегка не такие. Эти двое говорили не здесь, но их почему-то было слышно.
   -- Слушай, уже близко. Чет мне не по себе.
   -- Потише, а то... - сказал шмыгающий и шепотом добавил: -- Ну его, в общем...
   Харм приходил в себя, он попытался присесть. По обе стороны он нащупал деревянные полочки. Наверное, это были скамейки. Он шарил в темноте, и вдруг рука упала на что-то теплое. Грубая натянутая ткань, ниже топорщилось что-то шершавое. Щелчок - зажглась зажигалка. Харм на секунду отвернулся от света. Оказалось, что он ухватился за сапог Добринова. Мужчина сосредоточенно пялился на ребенка. Фургон качало, свет мотало направо, налево, он подскакивал вверх и падал вниз. Добринов молчал, и ни одной эмоции не читалось на его лице. Свет скользил по его скулам и щекам, подсвечивал выемку на подбородке, делая лик Добринова, то каменным, то пряча его в темноту фургона.
   -- Я, - заговорил было Харм и, вдруг сообразив, отпустил сапог офицера. - Я... можно мне попить?
   Мужчина молчал.
   -- Я... - повторил Харм, но мужчина насупил брови и задул огонь. Что-то щелкнуло, стало тихо.
   Харм понял - надо молчать.
   Несколько минут тяжелой тишины. Харм слышал свое дыхание, оно было громким, оно сотрясало воздух и должно было оглушать всех вокруг. Офицер не издавал ни звука. Его присутствие никак не проявлялось. В какой-то момент воображение и тьма взялись убеждать расшатанное сознание Харма, что он здесь один, и Добринов ему лишь привиделся.
   Вопрос в темноте:
   -- Ты что-то чуешь?
   -- Я? - спросил Харм.
   -- Ты-ты! Что-то необычное или давнее... Что ты чуешь?
   -- Я пить хочу, - ответил Харм.
   -- Кроме этого, постарайся... сосредоточься. Ну, давай!
   -- И есть... Очень хочу есть...
   Звук удара о железо. Видимо мужчина яростно топнул ногой.
   -- Это не важно... Ты чуешь что-то важное? Тебе становится лучше или легче? Или хуже? Что-то накатывает? По-другому ощущается?
   -- Я не понимаю.
   -- Голова не кружится?
   -- Здесь темно, и вот тут болит, - Харм прижал кулак к груди.
   Щелкнула зажигалка. Мужчина сосредоточенно посмотрел на Харма.
   -- Голова кружится? - повторил он.
   -- Немного.
   Он прищурился. Долгое молчание. Наконец офицер влез в карман пальто и что-то вытащил.
   -- Держи, - он протянул Харму флягу, в ней плескалась жидкость. Харм открутил крышку и глотнул. Это был холодный чай со странным привкусом. Он убрал горлышко ото рта.
   -- Больше выпей, - спокойным тоном проговорил Добринов.
   Невесть откуда послышалось:
   -- Мы так близко. Надо было раньше остановиться или хотя бы расспросить его.
   -- Он знает, что делает. Специально с малым остался...
   -- Надеюсь знает...
   Совсем рядом монотонно заговорил Добринов:
   -- Они думают, я не слышу, что им страшно. Они думают, я не положил им микрофон, - он улыбнулся и свет погас.
   -- Хватит бояться, Дэн. Я ваще тащусь от ситуации. Где такое еще увидишь? - в кабине продолжалась беседа.
   -- Уж лучше не слушать и не знать всего этого, - ответил другой, а кто-то третий насвистывал мелодию и не включался в разговор. Личный водитель Добринова прекрасно знал, что тот любит "послушать" тех, с кем работает.
   Харм пил холодный чай и чувствовал легкую эйфорию. Разумеется, он не знал, что Добринов добавил туда коньяка. Алкогольный букет пригодился, однако, не только "для вкуса", но для другого. Чтобы сбить с толку мальчишку, чтобы трезво тот думать уж точно не смог.
   Разговор из кабины:
   -- Мало ты ему в последний раз сербунтола ввел.
   -- Если больше дать, он может и не дожить до нужной зоны... Итак четыре раза кололи...
   Харм помнил лишь два укола и вряд ли понимал, что именно уколы обсуждают двое в кабине. Да и откуда было знать бедному малышу о бардаке, временами вершившемся в военных делах?
   Прежде исполняют, после сверяются с планом и понимают, что зря. Опять укол. Наконец, через полтора часа мучений и вызова механика, машина завелась. Поехали на юг. Там оказалось - нет подходящего места; рванули на юго-восток от Воллдрима - позвонило начальство, велели действовать прямо на месте, постепенно подъезжая к зоне на полкилометра-километр. Они припарковались у обочины и во время выгрузки спящего тела, поступили новые указания. Добрых девять часов Харма возили туда-сюда. Он, то просыпался, то засыпал. Боялись они, очень боялись, что Харм окажется в сознании, в момент, когда они будут не готовы его обезвредить...
   Вдруг он на самом деле маг, и тогда им несдобровать! Ребятки в кабине волновались.
   Добринов не выглядел усталым или злым от этих назойливых указок сверху. Он не нервничал. Он жил некими внутренними процессами. Казалось в его голове неспешно осуществляется еще одна жизнь: по своим собственным законам бурлит добриновская вселенная, наполненная чем-то структурированным и размеренным. Он не раздражался и говорил в бархатной тональности. Нынче, когда Харм охмелел, он даже показался Харму дружелюбным. К дяде хотелось прислониться. Харм лег на спину и отдался тряске колес. Голова качалась, делалось хорошо. Он нащупал сапог Добринова и едва прихватил двумя пальцами его подошву. Так он меньше боялся. Так он убеждал себя, что с ним едет дядя Крабов.
   -- Почти на месте, - сказал кто-то. -- Вон торчит антенна.
   -- Точно!
  
  
  
  

***

  
   -- Давай, пробуй! - приказал низкий.
   -- Что мне делать? - не понимал Харм.
   -- Колдуй! - он выжидающе смотрел на мальчика.
   Добринов спокойно стоял, прислонившись к стене. Казалось, он рядовой наблюдатель, а руководит действом самый наглый, то есть низко-сопливый вояка. Безусловно это было лишь иллюзией, представлением для тех, кто не смыслил в методах Добринова.
   Харм понимал, "колдуй" - это скорее всего "мечтай". Но как? Он еще не успел научиться хорошо мечтать, да и мечты все-равно давно исчезли. Они не воплощались. Харм больше не может... Он теперь не мечтатель!
   Он обернулся на свои крылья и вздохнул. Куртку сняли, а крылья еще больше обтрепались. К тому же их опять подрезали, видимо пока он спал. Он не сможет улететь! Жаль, но не сможет.
   "Лучше я умру", - подумал Харм, и вдруг резкая боль вонзилась в грудь. Он упал на колени и сразу вспомнил, что нечто подобное он уже ощущал. Это было во дворе его дома, в день, когда спасли Элфи, чуть не погибшей в мире без воздуха.
   Он терял сознание...
   "Нет! Папа, Сара, где вы?.. Я найду вас! Стив, Майкл..." - отчаяние убивало его. Харм вспомнил слова Стива, услышанные во сне накануне: "Я сдался... Больше не могу..."
   Нет! Если сдаться и он, тогда Стив точно пропадет! Никто не спасет его! Ведь только Харму известно, где его прячут; только он знает, где искать! Харм встал на ноги. Одно чувство, казавшееся новым, названия которому он не знал, затмило остальные. Он разозлился!
   Харм стиснул зубы и презрительно посмотрел на троицу, приведшую его в это здание. Он сжал кулаки и оттолкнулся от земли.
   Неужели крылья вновь обрели силу? Да, это было именно так!
   Ощущая мощь крыльев, Харм чувствовал себя цельным. Теперь он весь! Теперь он стал собой! Харм взмыл ввысь, но ударился головой о бетонный потолок.
   Кто-то крикнул:
   -- Он улетит сейчас.
   -- Никуда он не денется, Дэн. Ты сам-то готов? - спросил низкий.
   Бледнокожий подошел к длинному пузатому приспособлению, вроде толстенного зонта с внушительной ручкой, стоящему в углу. Он взял его в руки и сказал:
   -- Готов...
   Харм осматривался, в его голове бились вопросы: "Что им надо от меня!? Как сбежать отсюда?" В комнате не было ни окон, ни дверей, лишь массивные железные ворота, у которых стояли его надзиратели. Сумеет ли он прошмыгнуть между ними?..
   Что-то изменялось. Жизнь не просто вернулась в крылья... но злость... она была не внутри - вокруг него. Она странным образом питала крылья. Это было, наверное, уже знакомо Харму... Это было что-то свое, родное...
   -- Я мечтатель! Я опять мечтатель!.. - радостно проговорил мальчик.
   -- Да, продолжай, - в глазах низкого читалось наслаждение. Он облизнул верхнюю губу и шмыгнул носом.
   -- Я вижу будущее...
   -- И что ты видишь?
   -- Я пойду домой! Папа волновался, но теперь я знаю, где мой брат...
   -- Не то! Разве тебе не говорили, что твои родители больше не хотят иметь с тобой дел?
   -- И Са... - Харм запнулся. -- Даже моя сестричка?
   -- Конечно, и она тоже.
   -- Она что-то говорила обо мне?
   -- Ты всегда был уродцем, и они тебя не любят. Не хотят тебя видеть. Хотят, чтобы ты исчез.
   -- Неправда! Вы обманываете меня! Она не такая!.. - крикнул Харм и замахнулся.
   По воздуху промчалась теплая рябь, и обидчик, резко повернув голову, свалился на пол. Казалось, в него пульнули невидимым мячом. По крайней мере звук случился соответствующий.
   Человек с бледной кожей уже держал Харма на прицеле. Его странное длинное ружье было нацелено вверх.
   -- Прекрати! - сказал он.
   Добринов, к удивлению, сложил руки на груди и, покачивая головой, ждал что же будет дальше. Он не испугался, казалось он понимает, что контроль над ситуацией ничуть не ослабел.
   Харм вновь замахнулся, и бледнокожий Дэн выстрелил.
  
  

Глава 11. Человек в тумане

  
   Вэйшебы Элфи и Кирк стояли у границы серого Воллдрима. Кирк скручивал рулетку:
   -- Еще почти полметра со вчерашнего утра. То есть сутки с половиной... Примерно... Да, около 30-ти сантиметров в сутки, - подтвердил Кирк.
   Много дней ребятня приходила к границе обитаемой части Изнанки. Радуга в саду уже не впечатляла так сильно, теперь ее видели повсюду. Она появлялась то там, то здесь и то ли бояться детям надоело, то ли они нашли занятие поинтересней, но страх перед ней вначале перекочевал в восхищение, а нынче канул в саму обыденность.
   Уйма голосов обыкновенно сопровождала "степанову радугу", как прозвал ее Кирк, однако к детям голоса лезли не навязчивее, чем ко всем остальным. Оттого умы вэйшебов занялись чем-то более увлекательным. На этот раз заслужил их внимание тот самый, окутывающий серый мир, туман. С месяц назад Элфи с Кирком наконец-то решились прийти к нему. Вэйшебы ездили на велосипеде вдоль белой завесы раз-два в неделю, проехав в общей сложности вокруг серого города несколько раз. Недавно они кое-что приметили: туман отступал. Потому последние пять дней Кирк фиксировал его местоположение в тетрадке.
   Повсеместно туман значительно отстоял от строений города: сто метров или больше, но не в месте, к которому друзья приезжали нынче каждый день.
   Здесь находился небольшой заброшенный домик. Лохматые бревна, поросшие липовыми ветвями. На остове крыши застыл крылатый конь на дыбах, а вокруг дома утрамбованный песок и ровные конусы елей, все в один рост. Песок был влажным, словно еще вчера омывался невидимым морем, и, пока Беккет возился со своими записями, Элфи с удовольствием лепила из песка замки и домики, рисовала рвы и ленточки речных изгибов, которые довольно быстро наполнялись водицей.
   Туман клубился на расстоянии 22-х с половиной метров от глянцевого бока банного домика. Назавтра Кирк запланировал начать измерения с противоположной стороны изнаночного города, а может быть еще в парочке мест, дабы убедиться, что туман отодвигается повсюду. Город был не из маленьких, его диаметр составлял примерно 6-6,5 километров. Пешком ходить далековато, потому вэйшебы пользовались велосипедом. Одним на двоих, второй достать не получилось.
   -- Город становится все больше и больше... Как здорово! - Элфи отряхнула ручки, а потом вытерла их о свое платье. -- Будет уйма места для мечтаний и всяких опытов... - радовалась Элфи, разглядывая песочный городок. Она подошла к Кирку, заглянула в его тетрадку. Во взгляде Кирка восторг, однако, не просматривался. Беккет убрал тетрадку в висящую на плече сумку и, сложив руки на груди, погладил свой подбородок.
   Элфи спросила:
   -- Кирк, а почему мечтатели не заметили, что тумана становится мало? Может им рассказать? Может туман вообще пропадет и окажется, что за ним много-много серого мира? - она глянула в глаза Беккету. -- А вдруг он там дальше не серый? А вдруг там водятся животные или живут другие люди?.. А вдруг?.. А?.. Кирк, ты чего молчишь?
   -- Они заметили, - тихо ответил он. -- Мечтатели все это знают. Потому и не разрешают сюда ходить.
   -- Думаешь?.. - Элфи почесала висок и поджала губки.
   Да, это могло быть правдой. Взрослые не спешили раскрывать ученикам Изнанки своих секретов. Говорили, что-то вроде незрелости ума или его зеленоватости...
   Кирк смотрел куда-то под ноги, чесал песок ботинком, водил им туда-сюда. Взглянул на постройки Элфи и коротко улыбнулся. Понятное дело он размышлял. В последнее время он был немногословен, а этот его прищур, можно сказать отцовский, указывал на интеллектуальную бурю в голове Беккета. Он не единожды объяснял Элфи, что занят важным делом. Он должен в чем-то там разобраться, все обдумать, понять, что кто-то там задумал и почему все это происходит... В целом Элфи помогала другу, совершенно не понимая, чего тот ищет.
   Она принялась пританцовывать вокруг Кирка, напевая песенки навроде: "Туман уходит, улетает... В песочном городе будут жить муравьи... Кирк опять в раздумьях, а я сейчас опять начну летать..." - и все такое, в духе "мысли вслух". Элфи подпрыгивала, поднималась на метр от земли, при этом стискивая зубы, мол "это вышло случайно, я тут не пытаюсь летать просто так для развлечения", а потом плавно опускалась на землю... На ноги она приземлялась в одном случае из пяти. В другие четыре она плюхалась то на руки, то на спину, живот, а порой и вниз головой. Благо, все же плавно, не благо - не на ноги. Оттого она прилично перепачкалась, но как же довольна была малышка Смолг! Безлюдные окраины - это так чудесно! Здесь не водятся толпы учителей и разновозрастных мечтателей, которые назидательно указывают на опасность подобных экспериментов. Здесь никто не предостерегает и не запрещает левитировать.
   За последнее время Кирк научился не загружаться завистью к подобным маневрам Элфи, у него была другая работа для мозгов, потому на глупости в плане сожаления: "Я толл, как несправедливо", - и тому подобное, он временно забил. Зато брюзжал то ли на всех взрослых, то ли на кого-то конкретного:
   -- Всегда так - им надо скрывать и недоговаривать. Считают детей идиотами!
   -- А может так и раньше происходило? Туман двигался то туда, то обратно? Он живой, как и любая природа. Мистер Хванч, и госпожа Пенелопа тоже, говорили, что все живое движется и меняется... Кирк, может зря ты всех подозреваешь? - Элфи приземлилась на руки, а из-под подола ее милого сиреневого платья показались ядовито-салатовые штанишки.
   Похоже Элфи хорошо подготовилась к разноплановым посадкам. Маленькой экспериментаторше видимо не раз приходилось оказываться с задранным платьем. Увидела бы сейчас ее Эстер, няня из Воллдрима, получила бы Элфи урок этики и эстетики! В некотором роде Элфи повезло. Она конечно же скучала по своей няне, но пользовалась ее отсутствием сполна. Лохматые волосы, в которых виднелась трава, лепестки, парочка высохших колючек... ой, да целый гербарий! Маме приходилось каждый вечер вычесывать дочку, иначе ее голова походила бы на премилое перекати-поле. А одежда? Никаких поясочков и бантиков, а к концу дня не платье, а хороший подарок для чучела огородного. А что, нормально. На выручку и тут мама приходила. Магдалена кружила Элфи в своем мечтательном танце, и вся грязь с одежды выпрыгивала из недр кружев и собиралась в грязевые шарики, которые порой имели приличный размер.
   -- Дело не в подозрениях, они здесь ни при чем. Мечтатели все скрывают. Такова природа взрослых. А в моей голове все разумно и в полной мере логично...
   Элфи прекратила акробатничать, села на землю и вздохнула: похоже вновь наступила пятиминутка самохвальства Беккета. Элфи приготовилась к "оде величайшему из умов", но Кирк вдруг задумался, умолк. Тогда она сказала:
   -- А я решила - сегодня же спрошу у мамы! Вот прямо сама спрошу почему туман отступает.
   -- Бесполезно. Я уже пытался у отца разузнать, - соврал Кирк. Разве он решился бы на такое? Давно он надеялся лишь на самого себя: его интеллект не простаивал. К тому же отец оказался довольно скрытным, а самоуверенность Беккета-младшего была куда агрессивней его собственной жажды познаний. - ... и в школе тоже спрашивал. Некоторые мечтатели отнекиваются, другие еще хуже - глупо улыбаются... - Кирк состроил гримасу недовольства и пригладил волосики, аккурат от пробора в обе стороны.
   Элфи опять громко вздохнула:
   -- Мечтатели всегда говорят о чуде, а сами вечно сомневаются, не верят никому. Как так?
   -- Рэмон заслуживает внимания, - поделился наблюдениями Кирк.
   -- Что? Почему он?
   -- Он другой. С ним можно обсудить. Он не выкручивается.
   -- Рэмон? - для малышки Элфи рассуждения Кирка казались временами невразумительными. Он был или слишком умным, или... просто крайне непонятным. Почему Рэмон? Хороший мечтатель, как и многие, но почему Кирк выделял именно его, ей было не понятно.
   -- Он врать не будет. В худшем случае просто не скажет. Настоящий человек...
   -- Настоящий зеландериец, - хихикнула Элфи. Она сорвала травинку и за секунду та из бледно-серой обратилась в почти черную.
   -- Точно, да. И что самое интересное, нашим доверять нельзя, - он кивал, соглашаясь с собственными доводами. -- Как же несовершенен этот мир... не то что мир Рэмона. Здесь он как инопланетянин... или иномирянин... Хотел бы и я в Зеландере побывать...
   -- "Инопланетянин" смешно звучит. Мистер Рэмон из другого мира - так красивше.
   -- Кстати я сжег человечка с птичьей головой. Ясмин помогла смастерить копию.
   -- Сжег? И что? Зачем?.. - Элфи вдруг мечтательно закатила глаза и неожиданно добавила: --Ясмин такая красивая. Очень-очень.
   Кирк отчего-то раскраснелся. Элфи же не понимала почему Кирк так настороженно об отце стал говорить. Разве может отец запретить сыну мечтать? Да и зачем? Ведь это так прекрасно!
   -- Ой, а зачем копия? - спросила она.
   Кирк виделся с Ясмин раз десять за этот месяц и уже открыл для себя, что влюбился в голубоглазую мечтательницу. Это было так ново! Его тянуло к ней, и он постоянно искал повода встретиться. Он хотел показать ей, что многое может. Он хотел разобраться с тайнами тумана, чтобы она восхищалась им и перестала наконец видеть в нем ребенка.
   Ясмин без труда определила, что статуэтка - это действительно некий мечтательный артефакт, блокирующий мечты; возможно делающий что-то еще. Вчера, когда Кирк сжег статуэтку, он вспоминал об их первой встрече. Мысли унесли его далеко в куст жасмина, в котором он впервые увидел Ясмин. Тогда она сходу увидела в Беккете мечтателя. Статуэтка горела в камине дома, где жила Ясмин, пока все его жительницы были на занятиях в школе. Кирк, думая о девушке-мечтательнице, не заметил, как во всю чешет руку в локтевой впадине. Крепко так чешет. Похоже он чрезмерно увлекся этим занятием и не сразу заметил, что до крови разодрал кожу. Кожу жгло, как жжет оцарапанное об асфальт колено.
   Рука кстати ныла до сих пор, а утром из раны сочилась прозрачная жидкость. Надо бы чем-то прижечь ссадину или заклеить ее пластырем, но та не казалась серьезной, вызвала небольшой дискомфорт, не более. Потому Кирк благополучно отложил это дело на потом. И естественно никому о такой мелочи не рассказал.
   -- Зачем копия? - повторила свой вопрос Элфи.
   -- Чтобы отец ничего не заподозрил.
   -- Уже и папе не веришь?
   -- Пока не уверен. А еще, знаешь...
   -- Что?
   -- Когда я пел с Ясмин... Я чувствовал что-то такое... Не могу объяснить. - Кирк пытался облачить те далекие чувства в слова, но никак не выходило. Вдруг он сообразил: - Слушай. А расскажи ты! Что ты чувствуешь, когда мечтаешь?
   -- Ты опять трудные задачки задаешь: как мечтать? что ты чувствуешь? Кирк, я не знаю... а, знаешь, я бы с удовольствием послушала твое пение, - Элфи рассмеялась.
   Кирк же настолько был озадачен исходниками всевозможных догадок, что забыл смутиться.
   -- Попробуй! Я хочу разобраться, - настаивал он.
   -- Ой, ты такой зануда! - она опустила плечи и устало выдохнула. -- Я никогда не обращала внимания, просто очень-очень сильно думала о чем-то. Хорошо думала, с чудом.
   Элфи расставила ручки и медленно покружилась. Ее пышное платье резало воздух, но как-то не естественно, словно воздух был прилично плотным.
   -- Я не про то, как сосредоточиться. Что в теле ощущаешь?
   -- Кирк, давай потом?
   -- Сейчас попробуй и сразу расскажешь.
   -- Ну, хорошо, - девочка остановилась, ее мотнуло в сторону, но она устояла на ногах.
   Элфи спешно уселась на шершавый песок, подогнула коленки под себя и сложила ладошки на бедрах. Посидела так с несколько секунд, что-то припомнила и сложила руки на груди, а потом принялась накручивать на палец свою шоколадную прядь и почесывать висок. Она направила мысли на туман, ее ум вопрошал: "Почему туман здесь? Что там внутри?"
   Она представляла, как разводит его руками, как очищает пространство, и туман редеет, и вот уже он не так густ и непроницаем. Она вдруг вспомнила, что должна прислушаться к себе. Что же происходит в ее теле? Элфи не заметила ничего необычного. Это было странно, ведь даже учителя Школы Мечтателей всегда говорили, что сами процессы организма изменяются, когда человек мечтает. Она жмурилась и все сильней накручивала прядь на палец.
   Малышка еще не знала, что она сама будто мечта и ей не требовалось ничего делать с телом, пытаться настроить его на мечтание, как другим людям. Мечта была ее естественным состоянием, потому она не могла заметить странностей и не могла помочь своему другу разобраться.
   Уже несколько минут Элфи напряженно раскачивалась взад-вперед. Сидела с закрытыми глазами, что-то шептала, но вдруг она дернулась. На малышку нахлынуло ощущение, что Харм где-то рядом. До него можно дотянуться. Она ощутила удар воздуха, словно кто-то взмахнул крыльями, прямо перед ее лицом. Крыло почти ударило ее. Совсем, совсем рядом! Выпрыгнув из своей мечты, она крикнула:
   -- Харм! - Элфи вскочила на ноги и стала смотреть по сторонам, искать друга в небесах. -- Харм, ты где? Харм!..
   -- Харм? - Кирк уставился на Элфи.
   -- Он здесь! Он прямо тут! Ты не видел? Он летал...
   -- Элфи, его нет здесь...
   -- Может он влетел в туман? Вдруг он там?
   -- Нет, Элфи, здесь никто не появлялся. Никто не влетал в туман и не вылетал оттуда!
   Губы малышки Смолг задрожали, а реснички ритмично запрыгали. Кирк с сочувствием посмотрел на свою подругу:
   -- Не расстраивайся. Он найдется. У тебя видимо случилось какое-то мечтательное видение или что-то такое. А может ты вроде как на секундочку уснула?..
   Элфи вдруг принялась убеждать Кирка, что с ней все в порядке, но одновременно из глаз выпрыгивали слезы. Она отстраненно улыбалась, будто не верит в случившееся. Ее улыбка кричала безысходностью, малышка повторяла:
   -- Его как будто больше нет... нигде. Он пропал, исчез...
   -- Что ты говоришь? Что с тобой? Элфи, - Кирк обнял подругу, а она все продолжала смотреть по сторонам, ища друга. Кирк утешал Элфи: -- Мы найдем его, не плачь... Я помогу тебе. Мы вместе будем искать Харма...
   -- Кирк, он пропал! Все! Его нет. Где он?..
   -- Я не знаю, но... поверь мне...
   Вдруг они услышали мужской голос:
   -- Это не кончается. Все бессмысленно... Пелена и никого...
   Дети разом посмотрели в сторону тумана. Тот клубился, словно кто-то, находящийся внутри, махал руками, пытаясь разогнать завесу. И вот уже просматривается чья-то тень. В тумане кто-то стоял. Элфи взяла Кирка за руку.
   Кирк шагнул вперед и произнес:
   -- Кто там?
   -- Крубстерс, это ты? - прозвучало в ответ. Голос точно исходил из тумана. - Не может быть! Я нашел тебя... Кровь повсюду. Она красная, но касаясь земли, становится почти черной. Она течет, я не могу остановить ее. Она, как целая река под ногами... повсюду ручьи... течения... я устал быть один...
   -- Я? Я - нет... Они умерли давно.
   -- Кто они? Карл умер? - голос звучал чуть более четко. Человек немного приблизился. - Говори... говори... Я пойду к тебе.
   -- Кирк, - тихо сказала Элфи. -- Нельзя ходить к туману... А вдруг там...
   Кирк шепнул ей на ухо:
   -- Подожди. Он знает Крубстерсов. Я только спрошу...
   -- Нельзя... - повторила Элфи и прижалась к Кирку.
   У мальчишки колотилось сердце, он боялся только одного - Элфи поймет, что он боится не меньше. Он прочистил горло:
   -- Идите сюда, - горло стало каким-то деревянным.
   Человек из тумана позвал опять:
   -- Это ты, Самуэлс? Говори... я иду к тебе... я умер... но кровь течет... она красная... она черная... Самуэлс, мне больно...
   -- Я не он, - едва слышно ответил Беккет.
   -- Кто здесь? Ты не Самуэлс... Кто ты? Пэнто? Ты здесь? Пэнто, мы умерли? Здесь все мертвые... все мертвое... мы все мертвецы...
   -- Мы пойдем, - шевелил губами Кирк, не издавая при этом ни звука. Его не слышала даже Элфи, стоящая вплотную. Кирку же казалось, будто на его крик сейчас выйдет кто-то страшный. Появится сошедший с ума мечтатель или... самый настоящий мертвец!
   Он дернул Элфи за руку и попятился. Не сговариваясь, дети рванули с места и помчались прочь.
   -- Крубстерс, Самуэлс, Пэнто?.. - за спиной человек в тумане повторял чьи-то имена, без конца повторял и повторял, но дети уже не слышали. Они мчались прочь, не разбирая дороги, продолжая держаться за руки, бросив у тумана свой велосипед.
   Элфи схватилась за диск, висевший на шее, и дети исчезли. Оба с разбегу врезались в стену прихожей дома Смолгов, упали и схватились за лбы.
   Кирк быстро встал и выбежал из дома, не сказав Элфи ни слова, стараясь не смотреть на нее. Он подбежал к невысокой ограде и положил руки на бесцветный забор, обернулся. Дыхание то и дело сбивалось от страха, от стыда... - от целого коктейля неприятных чувств. Кирк пытался проанализировать случившееся, но чувства глушили все попытки.
   Элфи все еще сидела на полу, закрыв глаза. Слезы выпрыгивали из-под опущенных век. Малышка Смолг сжимала грубую ткань коврика в прихожей. Она думала о Харме и о человеке, истекающем кровью, но также, как и Кирку, ей стало стыдно. Элфи помнила чувство потери, что испытала всего несколько минут назад. Харм исчез, его будто не стало. Но сейчас надо было сделать кое-что важное. С Хармом все будет хорошо, убеждала она себя. Убедительно убеждала, ведь иначе и быть не может!
   Элфи встала и вышла к Кирку. Девочка уперла лоб в спину рослому Беккету, а потом тихо заговорила:
   -- Надо помочь тому человеку. Он заблудился. А вдруг он много лет плутает в тумане? Вдруг он на самом деле знал Карла Крубстерса? Надо переместиться в школу. Там столько мечтателей! Они знают, что делать! Мы обязательно должны ему помочь!
   Кирк помотал головой и провел ладонью по лицу, гася, приминая эмоции.
   Не сразу, но он ответил. Кирк был явно раздражен:
   -- Они не станут помогать, а нас замучают лекциями о недопустимости хождения к туману. Нельзя нам туда! Ты что забыла? Может быть там много этих людей или это вовсе не люди. Это могут быть призраки! Может и помогать некому!
   -- Все-равно надо рассказать кому-нибудь! А если не призрак? А если это человек, усталый и раненный?..
   -- Не спеши... Сначала надо подумать...
   -- О чем тут думать? - она схватила Кирка и сжала диск для перемещений.
   Дети вновь оказались в доме Смолгов.
   -- Еще раз! Еще раз воспользуемся диском! - сказала Элфи, но Кирк вырвал руку и попятился. Он нутром чувствовал, что они не должны. Что-то не так! Нельзя им рассказывать о случившемся.
   -- Элфи, погоди.
   Элфи недоуменно смотрела на Кирка:
   -- Тогда я сама.
   Кирк вовремя сообразил:
   -- Это слишком долго. Вдруг в школе никого нет?.. Давай лучше расскажем миссис Смолг!
   -- Маме?
   -- Ну да. Мы же у тебя дома!
   -- Ой, Кирк, отличная идея! Мама точно знает, что делать!
   Дети обошли весь дом, но Магдалену так и не нашли. Элфи предложила попросить помощи у отца Кирка, но Кирк, категорически отказался.
   -- Тогда мистер Хванч! - крикнула Элфи.
   -- Молодец, хорошо придумала, - кивнул Кирк. -- Пойдем к нему.
   Кирк не особо хотел искать помощи, однако веских аргументов не находил, и потому позволил Элфи уговорить себя. По дороге он планировал хорошенько все проанализировать и найти решение получше. Жаль дорога была коротка, ведь прямо в саду Смолгов с недавних пор соорудили проход к Хванчу.
   Элфи приходила в себя и уже сияла улыбкой. Не унывала. Она решила, что с незнакомцем из тумана все хорошо! Он же не глупый, он дождется помощи! Если мистера Хванча не окажется дома, тогда уже точно они побегут в школу, то есть непременно переместятся. Она что-то напевала, слегка пританцовывала, таща друга в угол сада. Кирк старался сбить ее темп, но времени на подумать Элфи ему не предоставила. Они ввалились в проход и вышли из пьедестала статуи треххвостой птицы.
   Элфи на секунду застыла и уже в следующий миг стала расправлять платье и отряхивала одежду от грязи.
   -- Ой, мы же торопимся! - вдруг вспомнила малышка и, схватив Беккета за руку, потащила его дальше.
   Низкорослый дом на фоне строений повыше был неказистым и более чем ветхим. Однако наличие перед домом приличного куска земли, который можно было использовать для посадок всевозможных кустов и съедобных трав определил выбор Хванча своего изнаночного жилища.
   Дети шли вдоль ромбовидного забора, который начинался сразу же, за спиной каменной птицы. Словно металлические канаты, эпифиты оплетали планки ограды и саму калитку. Огородик Хванча нынче был небольшим, большая часть земли отчего-то пустовала. Однако нетрудно было догадаться кому принадлежат все эти посадки. Никаких четких линий и форм, а каковы композиции! Правда нынче даже этот крохотный огородик выглядел заброшенным. Не совсем в духе мистера Хванча.
   Детки частенько бывали в гостях в этом доме, пока не занялись изучением тумана, потому без стука парочка разом ввалилась к взрослому своему другу-мечтателю.
   -- О, мистер Хванч! Мама! Как хорошо, что вы здесь, - обрадовалась Элфи.
   Хванч вскочил с дивана, замешкался, глянул на Магдалену, потом на Элфи. Он недоуменно улыбнулся.
   Элфи подскочила к маме и повисла у нее на шее. Хванч пришел в себя и по щелчку пальцев, промечтал их обычную приветственную мечту.
   Волосики Элфи зашевелились, оттого что в них материализовывались цветочки и ягодки. Элфи помотала головой, и крохотные мечты разлетелись по комнате, лопаясь и исчезая.
   -- Там человек, - произнесла она. -- Надо помочь ему...
   Теперь Элфи подскочила к мистеру Хванчу, обняла и его. Хванч по-отцовски чмокнул свою дочь-месус в макушку.
   Кирк стоял у входной двери и недоверчиво смотрел на обоих взрослых. Хванча явно застали врасплох, но удивительней выглядела миссис Смолг. Одной рукой она непрестанно поправляла волосы и с неким отстраненным взглядом водила другой рукой по обивке пузатого дивана. На появление детей и даже на объятия дочери она вообще не отреагировала.
   -- Кому помочь? - спросил Хванч.
   Элфи уже собралась рассказать о человеке в тумане более подробно, но Кирк опередил ее:
   -- Я знаю, что делать! Элфи, пойдем!
   -- Так ведь...
   -- Пойдем отсюда...
   Мистер Хванч недоуменно отметил:
   -- Что такое, Кирк, Элфи, вы уже уходите? Ведь только пришли...
   Кирк посмотрел на Хванча так, что мужчина сразу уяснил - мальчик прекрасно понимает, что тут вытворяют эти взрослые! Хванч умолк и от двойной неожиданности, сначала от внезапного появления детей, а потом от осознания ситуации в целом, оторопел. Пока он соображал, что делать, Кирк схватил Элфи за руку и практически поволок из дома мистера огородника.
   -- Там человек в тумане! - все-таки сказала малышка Смолг.
   Кирк был разочарован, а Хванча выдернуло из ступора:
   -- Человек?..
   -- Да-да-да, - сказал Кирк, таща Элфи к выходу. -- Сходите туда. Это у ветвистой бани. Ничего особенного, просто опять эти голоса...
   -- У какой бани?
   -- Ну я вам говорил...
   Хванч непонимающе смотрел на Кирка.
   -- Кирк! - крикнула Элфи, не понимая настойчивости друга.
   -- Ну вот, мы все рассказали. Ты довольна?
   -- Да...
   -- Тогда уходим! - выдал Кирк, и вытолкнул Элфи за дверь. -- Всего хорошего!.. - сказал он на прощание и вышел вслед за Элфи Смолг.
  
  
  

Глава 12. Дора и другие

  
   Хванч смотрел на Магдалену. Элфи с Кирком только что ушли. Похоже Кирк хоть и маленький мальчишка, но понял намного больше, чем любой другой ребенок, оказавшийся на его месте. Ситуация выдалась неловкой, напряженной, но только не для Магдалены. Она не смутилась, не бросилась к Элфи, не стала выяснять, что же там приключилось, хотя всегда была так внимательна не только к Элфи, но к другим... Всегда отличалась доброжелательностью, была очень ответственна. Сейчас она казалась безучастной. Хванч подошел:
   -- Магдалена, ты заметила, дети были взволнованы, и Элфи...
   -- Пустое, Кристиан, тебе все почудилось. Дети всего лишь играют.
   Хванча сдавливало предчувствие.
   -- Надо сходить и посмотреть...
   -- Полно тебе. Разве это важно?..
   -- Но вдруг это правда? Вдруг в тумане был человек? Ведь уже бывало, что оттуда приходили люди.
   -- Двести лет назад? Это выдумки или... какая разница? Иди ко мне!
   Хванча будто огрели по голове.
   -- Тебе все это неинтересно? Дети и остальное?..
   -- Конечно интересно, дорогой Крис, конечно, - улыбаясь ответила Магдалена. Она прильнула к Кристиану, и он обнял ее. Он почти поддался, но отодвинул любимую и посмотрел ей в глаза. Она была блаженна, она была будто пьяна. Почему он раньше не замечал этого?
   -- Ты знаешь, Магдалена, я всегда желал тебе счастья и до какого-то момента довольствовался мыслями, что ты любима и о тебе заботятся, но сейчас ты говоришь... ты... Что с тобой происходит?
   Он взял Магдалену за плечи и вдруг ее черты исказились, обретая лик другого женского лица. Пухлые губы и бледная кожа, тонкий нос, а волосы из черных налились красно-рыжими тонами. Кристиан помотал головой и видение исчезло. Он усадил Магдалену на стул.
   -- Крис... - запротивилась она и попыталась подняться, но Хванч усадил ее обратно.
   -- Не перебивай и сиди! - строго сказал он. Женщина повиновалась. - Выслушай все... От самого начала и до этого... - а потом гневно добавил: --До всего этого!
   Кристиан рассказал Магдалене о своих чувствах, которые жили в нем все время их знакомства. Он был многословен и старался не смотреть на Магдалену. Настал момент, и он признался, как посещал Воллдрим и жил там часами, днями... Там, проживая в мечтательном аппабенайрисе, под защитой веревочки-фоулка он окунулся в счастливую жизнь вместе с любимой Магдаленой Либель и их тремя сыновьями.
   Магдалена улыбалась глупой слащавой улыбкой, слушая последний кусок рассказа, а, когда Хванч упомянул сгоревшую школу и другие потери, Магдалена приуныла, но быстро позабыла и об этом. Кристиан продолжил:
   -- Но не это главное... Хорошо это или плохо, чудно или печально?.. Я не знаю... Я хочу сказать... Однажды в Воллдриме меня словил военный патруль. Я не увидел солдат, потому что шел в аппабенайрисе и почти утерял понимание действительности. С меня стянули очки, и я понял, что меня практически обвили фоулком, и только благодаря реакции я успел сорвать свой блокатор и переместился, изловчившись даже ухватить с собой аппабенайрис. Вернувшись сюда, я обнаружил у себя гостью. Ты пыталась укрыться в углу моей спальни, и у тебя бы получилось, но чашка с кофе выдала тебя. Я все понял, и потому смог увидеть... смог почувствовать твои весьма сильные мечты. Мультфильм, что показывал мне аппабенайрис прекратился в тот день, но началась новая жизнь, - он грустно улыбнулся. -- Однако и эта жизнь, и та другая, - обе иллюзия и... обе неправильные. - Магдалена побледнела и закачала головой. Нет, она не согласна с его словами и уже готовилась возразить. - Молчи! - строго сказал Кристиан. - Ты знаешь, нельзя жить мечтой. Хотя именно ей и надо жить, - он запнулся. -- Я хочу сказать, что вариантов жизни бесконечно много. Все зависит не только от нас самих, но от миллиона событий и обстоятельств. Предугадать сценарий жизни невозможно. Я не знаю, что чувствую на самом деле и к чему приведут все эти страсти, но я точно знаю, что мы... заблуждаемся. Я едва не свихнулся в том аппабенайрисе, но теперь сомневаюсь, что остался в своем уме. Посмотри на нас. Что мы делаем?
   Магдалена повторила имена детей из рассказа Хванча:
   -- Крис, Рик и Фарн. Мои дети... Наши дети... - она заплакала. - О, Кристиан. А я миссис Хванч? Почему ты говоришь, что все это неправильно? Ты устал?..
   -- А еще Элфи, - Кристиан был серьезен и не сводил взгляда с Магдалены. - Элфи - это реальность, другое - миф.
   Магдалена будто пробудилась:
   -- О, Элфи! О, чудная мечта, зачем она приходила? Что-то случилось? Где она? - но вдруг ее снова будто переключили, и она подскочила, крутанулась в реверансе, и повисла на шее у Хванча: -- Я так люблю тебя...
   Кристиан отшатнулся и разомкнул руки возлюбленной. Он обошел ее, стоящую с опущенными руками, пялящуюся в пол. Он погладил ее по волосам и обнял. Правда о его "любви" билась в голове, и он не хотел верить ей. Он закрыл глаза и стал напевать в ухо Магдалены песню. Женщина послушно окуналась в сон. Мечтой Хванч поднял Магдалену в воздух и опустил на кровать на верхнем ярусе своей гостиной.
   Он отвернулся и в ярости схватился за голову. Мечты Хванча в хаосе метались по дому. Стол подняло в воздух и разорвало на две части. Одна из них разбила стекло в подвесном шкафчике кухонного гарнитура, другая - вонзилась в мякоть дивана. Невидимая мысль схватила стул и швырнула его в картину красного пейзажа. Ошметки дерева салютом разлетелись по комнате, а в картине появилась опаленная дыра. Магдалена не проснулась. Хванч укутал ее крепким сном. Сквозь зубы он выжал два слова:
   -- Дурацкая мечта! - и переместился.
   Незнакомое место, серое, а значит Изнаночное. Хванчу предстал район с преимущественно трехэтажными зданиями, старыми, своеобразными, однотипными. Здесь не жили мечтатели, но Хванч переместился именно сюда, ведь хотел побыть один.
   Он долго гулял, злился, но уже обуял свои мечты. Он размышлял о своих отношениях с Магдаленой. Ему все четче представлялось, что он утерял бдительность и сам жил в последнее время в некой придуманной им сказке. В какой-то момент его мысли переметнулись к Элфи. К этому моменту он уже почти успокоился. Он улыбался, вспоминая обряд месус-феи, или, проще говоря обряд, сделавший его мечтательным крестным для малютки-незабудки. Хванч вдруг понял разницу между любовью к крестнице и к ее матери. Элфи он любил, по-настоящему любил. И от любви ему не делалось ни больно, ни грустно. Он просто любил малышку-мечтательницу, и это была искренняя любовь, не отягощенная сожалением и болью. Любовью отца к ребенку, без тягот родительских сожалений об ошибках или упущенной черте характера, не выдрессированном почтении или порядке, прилежности. Такова безусловная отцовская любовь, и как же она прекрасна!
   Возможно Кристиан в очередной раз, нечаянно, силой своей мечты повернул жизнь Магдалены на свой, выгодный ему самому лад.
   Он свел ее с ума?..
   Его мечты разрушают всех! Он слишком силен, но и слишком неловок в своих мечтаниях. За что ему достался этот дар? Чтобы мучить и калечить любимых, родных людей?..
   "Надо поговорить с Мэри, - решил он. -- То есть с Виолой... Надо рассказать ей о Магдалене."
   Однако Виоле сейчас не до того. Раскол Воллдрима...
   Ей необходимо выяснить, что происходит с миром Земли, и кто во всем этом виновен. Вот ее главная проблема! Хванч когда-то дал самому себе поручение заняться всем этим, но Магдалена и эти чувства... Он махнул рукой на все, даже важное и первостепенное, продолжая жить иллюзией счастья.
   Но вдруг безумие Магдалены связано с этим самым расколом? Возможно раскол идет на многих уровнях, возможно он затронул не только природу Земли, но и всех жителей планеты...
   Еще человек в тумане... Кирк и Элфи... А вдруг они и вправду видели там кого-то?..
   Надо все-таки идти к Виоле! Рассказать ей обо всем сразу...
   Хванч выбрал диск для перемещений. Не такой, что был у Элфи или Кирка. Этот диск перемещал туда, куда Хванч хотел попасть. Хванч переместился, но не кабинет Виолы Крубстерс - окраина Изнаночного мира предстала перед ним. В десятке метров колыхался туман, а рядом лежал позабытый кем-то велосипед.
   "Даже если Виола с Рэмоном найдут причину раскола, разве это вернет прежний уклад? Разве возможна былая жизнь?.." - думал он.
   Песок серого мира, бревенчатое здание, на крыше пегас - Кристиан стоял и изучал местность. Он думал об Элфи, о Магдалене и уже не спешил к Виоле. Он часто так делал: отдавался обстоятельствам. Раз диск переместил его сюда, что ж пусть будет так...
   Виола умна и знает много больше Кристиана. Она справится сама, не так уж много значит он, не так уж много он и знает. Существуют же вещи, которые невозможно разгадать. Возможно изменение Воллдрима останется загадкой навсегда. Стоит думать не о том, как вернуть все назад, но что делать в уже сложившейся ситуации.
   Барак с округлыми окнами в облупленных кирпичных откосах на другой стороне дороги от Хванча и флаг - плотная ткань без каких-либо опознавательных знаков. Хванч смотрел на него. "Словно казарма", - подумал Кристиан и вспомнил слова Мэри: "Мы не воины и не учились сражаться. Как нам вернуть свой дом, не навредив другим и не навредив самим себе?"
   Действительно, все известные Хванчу мечтатели были столь беспечны. Почему нет ни одного воина в рядах мечтателей? Они самые настоящие блаженные, они не способны защитить себя! И что им теперь делать? Всю оставшуюся жизнь прятаться? По правде, он знал, что в кругах изнаночных мечтателей прорабатывались варианты изгнания оккупантов, всякие фокусы и другие действа, глобальные и чуть менее эффектные. Верил ли он в их воплощение? Скорее нет. Хотя выкрасть парочку орейфусов; парочку человек, если понадобится; одурачить самоуверенных вояк, - все это возможно... В любом случае без существенной надобности даже этим мечтатели не станут заниматься.
   В голову опять просилась Магдалена, и Хванч позволил ей заполнить собой мысли. Кристиан присел на песок и закрыл глаза; прилег и сложил руки за голову. Виола... Мэри... Потом... Это не важно... Все не важно... Ведь он и Магдалена любят друг друга...
   Так?..
   Нет, не так!..
   Не совсем так...
   Уже несколько недель он каждый день виделся с Магдаленой. Они много говорили, они были так близки. Нет, дело не в поцелуях или объятиях, которые ни один из них не контролировал... Они не смогли бы удержаться, они не слишком-то пытались... Стоило обнять любимую и он терял остальной мир из виду. Дни пролетали, он был счастлив. Жил одной только любимой женщиной.
   Хванч открыл глаза. В голове творилась сумятица. Он не знал, что делать, куда направиться. Что важней сейчас?
   Он стоял перед белой пеленой тумана, но не осознавал этого. Его мысли неслись дальше.
   Перед отбытием в Зеландер к нему приходил Генри Смолг. Он смотрел на Кристиана и молчал. В тот момент Кристиан Хванч мысленно молил Генри, чтобы тот не уходил в Зеландер, но сам остался с семьей. У них все могло наладиться. Три человека страдали. Хванч не только разделил боль безответной любви с супругами Смолг, но сделал эту боль большой и неподъемной для каждого из троих. Пока он не был мечтателем, пока он не узнал о чувствах Магдалены, она чудесным образом была счастлива в браке... и Генри был счастлив.
   -- Я поеду... Вместо тебя. Просто отошлите меня. А ты... Ты останься... - сказал тогда Кристиан.
   Генри подошел к Хванчу и остановился. Он сжал кулак, и его мечта ударила сразу во все стороны. Дом затрясло, а Хванча немного откинуло назад. Он ощутил разочарование. Жаль, что удар не ранил его сильней.
   Генри посмотрел на Хванча. Он был зол, старался удержаться...
   -- Вы должны все решить, пока меня не будет. Разберитесь между собой!
   -- Что решить?
   -- Все! - Вторая мечта летела в лицо Хванча, но вдруг Генри исчез, забрав ее с собой.
   Кристиан смотрел в туман, и все становилось проще и понятней. Все открывалось, делалось очевидным. Он видел мир и положение вещей беспристрастно. Любовь не может быть мучительной или разрушительной. Это не любовь! Это страх, что она никогда не случится. Страх, что она была, но ее не заметили. Страх... Один только страх и больше ничего...
   "Нет, Магдалена! Там, где я, тебе не быть. Больше ты за мной не последуешь... Нет, не сможешь..." - решил он.
   Туман уже лоснился по его лицу, и Кристиан произнес:
   -- Я не боюсь... Совсем не боюсь... - и он шагнул в облако тумана.
  
  
  
  
  

***

  
   Неизвестность, пустота, под ногами нет опоры - Хванч парил. Он не сразу понял, но тревога, тяготившая его всего секунду назад, пропала. Все иные чувства Кристиана вытесняло умиротворение. Он смирялся со своим бессилием и не пытался двигаться. Он подвис в белом пространстве, не понимая спит ли он, а может быть он умер? Тягость от сердечных мук показалась Хванчу детской забавой. Он будто выдумал себе страдания и, как дитя, игрался в них. Зачем он мучил себя, мучил Магдалену и Генри?..
   "Я умер!" - шептало подсознание. Пусть так, ведь в награду за самозабвение он получал блаженство, безграничное, вожделенное... Каждый ищет блаженство и живет мечтой о нем. Жаль, но оно возможно лишь на мгновения жизни и ускользает едва осознаешь его. Но только не сейчас! Хванча ничто не волновало. Еще секунда и...
   Разум Хванча вдруг запротивился. Разум кричал! Он не хотел покоя. Зачем?! В чем его смысл? Нет смысла в состояниях или в ощущениях... Хванч осознал, что стоит на чем-то плотном. Он понял, что чуть было не забылся и не отверг самого себя.
   -- Пора ... - произнес он, ведь отчего-то знал, что в двенадцати шагах впереди что-то есть. Он стал считать шаги и после двенадцатого уткнулся во что-то теплое и колючее. Оно было живым. Хванч подул, и туман расступился, расчистив пространство вокруг. Перед ним стояла женщина с бледным лицом, в темно-зеленом платье на бретелях, которое стало частью ее изогнутого тела. Женщина пахла хвоей, а кожу покрывали мягкие хвойные ветви и иглы. Из земли вместо травы повсюду торчали ровно подстриженные еловые веточки. Женщина едва качалась, как качает древо легкое дуновение ветра. Она шелестела, она дремала. Черты ее лица были едва различимы, они истерлись, будто в какой-то момент стали ей не нужны.
   Хванч провел ладонью по почти гладкому лицу незнакомки, и ее глаза, укрытые прозрачной, будто шелковой кожей, не спеша раскрылись, неровно разорвав края сросшихся век. Хвойные ресницы взлетали и падали, пока глаза привыкали к хоть и тусклому, но свету.
   "Изумрудные глаза, как у малышки Элфи", - заметил Хванч.
   Грубая ткань платья, словно отошедшая от древа кора, немного сместилась, когда женщина-дерево разминала ото сна свое задеревеневшее тело. Губы зашевелились и вскоре разомкнулись, издав треск, схожий с тем, как рвется ткань.
   -- Здесь человек или моя фантазия? - спросила игольчатая женщина.
   -- Здесь человек, миледи, - ответил Хванч, а сам подумал: "Почему "миледи?"
   -- Да, они, как у той девочки...
   --Что? У девочки?
   -- С какой вы стороны пришли?
   -- Я? Пф... - Хванч растерялся и не сразу придумал, что ответить. Женщина продолжала шевелить плечами, немного морщила лицо, превозмогая закостенелость в теле. Движения становились все более плавными.
   -- Ах, как давно... хотя порой мне кажется, что никогда.
   -- Я был на Изнанке, я оттуда, - сообразил наконец Хванч.
   -- О! Это новый мир? Перемены всегда к чуду.
   -- Что с вами? Вам нужна помощь? - "Она не моргает, - понял Хванч, - и губы шевелятся не согласовано с ее словами".
   Казалось, что она имитирует речь, но про глаза совсем забыла. Ее волосы выпрямились, растянулись, с них посыпались иссохшие иголки. Волосы переместились за спину и скрутились в жгут, открывая шею и щеки женщины. Тут же из кожи стали выползать ушные раковины. Кожа трещала, рвалась, и Хванчу от этого стало не по себе.
   -- Пэнто... Я стала слышать ее лучше. Вы не подумайте, уши здесь ни при чем, - она шутила или так по крайней мере казалось. - Я слышу по-другому.
   -- Пэнто?
   -- Ее чудо окропляют слезы, она запуталась. Бедняжка. Первое серьезное задание. Малышка Пэнто. Так хочется ее утешить...
   -- Как вас зовут? - спросил Хванч.
   Была ли она человеком? Безумна ли она? Хванч не понимал, о чем та говорила. Похоже ей хотелось выговориться... Но нет, дело было в чем-то другом, ведь в женщине не читалось одиночества, хотя она наверняка давно живет в этом тумане. Что же с ней приключилось, она заблудилась в нем или всегда жила здесь?..
   -- Мое имя Дора. И нет, я не безумна. Уже нет. Давно. Я ускользнула от своего блаженства, но ты сделал это намного быстрее и изящней. Ты так силен... а теперь еще и понял столько... Не вини Пэнто, не нужно. Пользы в том нет, ведь вина не создает ничего, лишь несет в мир новую печаль...
   -- Дора? О ком вы говорили? Кто это, Пэнто?
   -- Пусть будет все, как есть, и пожалеть ее мне не удастся. Мне жаль. Теперь иди домой... Нет! - добавила она. -- Поговори с другими. И волей чудного мечтания пусть ты поймешь, как завершить все это.
   -- С другими? Что завершить?
   -- Пора вернуться в сон! - крикнула она.
   Туман накрыл Хванча. Его откинуло назад. Он утерял контакт с Дорой, исчез приятный хвойный запах.
   -- Вы где?
   Молчание, а руки опираются на каменную насыпь, хвойная трава исчезла.
   -- Дора! Я могу помочь вам? Вы где? Ответьте!
   Тишина.
   Интересно, а Дора тоже чувствовала это тягостное блаженство, случившееся с Хванчем здесь? О чем-то таком она упоминала... А еще она сказала, что слышит какую-то Пэнто... Смирение... да, это было в ней. Она смирилась, но не стала от этого несчастной. Она одна, она свободна! Кристиан отчего-то знал это, он видел все это весьма четко!
   Кристиан знал и другое - искать Дору бесполезно. Пора выслушать других. Кто-то еще застрял... Где? В тумане? Он должен выслушать и их. Так сказала Дора... Впрочем, это очевидно и без ее слов.
   Хванч понял, что дело не в расстоянии и найти здесь что-то конкретное практически невозможно. Однако уже скоро Хванч встретил что-то новое... О, это был... Погодите... Туман был мыслями! Все, что в нем есть, - это крохи чьих-то мыслей и мечтаний. Туман живой! В нем много прошлого, но и совсем свежие мечты, они из настоящего... Вот же они, рожденные прямо сейчас, здесь, сию секунду!
   Хванч наступил в черную жижу и услышал:
   -- Это ты? - Хванч не успел ответить, но его уже схватили за руку. -- Теперь я не пущу тебя. Карл, я больше не могу быть один...
  
  
  

Глава 13. Ангелы и черти

   Пятнистая машина, полосатый шлагбаум, бюрократический затор у проезда. Грузовик не пропускали: что-то не так с документами. Угрюмые лица солдат в кузове, прячущиеся в воротниках носы и подбородки. Кто-то курил, другие, укутавшись в шинели, дышали под ворот, пытаясь согреться. В магической зиме продержали машину дольше, чем планировалось. Солдатики и их командир, офицер младшего ранга, уже окоченели в неотапливаемом кузове военного транспорта. Деревянные скамьи вдоль бортов и одна широкая посередине, брезент поверх каркаса из прутьев - этот транспорт явно не был предназначен для зимних перемещений личного состава. Впрочем, зима не настоящая - локальная. Но и в такой зиме стынет масло в карбюраторе, а от топлива без специальных присадок морозит двигатель.
   Наконец из узкого двухэтажного здания вышел человек. На нем теплый бушлат и шапка с длинными ушами. Он махнул в сторону шлагбаума рукой, спрятанной в варежке, и потряс папкой с бумагами:
   -- Проезжай! Дали добро! - в лицо орущего дежурного била метель. Солдатик наглотался снега, который почти параллельно земле гнал прелютый ветер. В сотне метров правее здания ветер уже не бушевал: как о стену он ударялся о весну и пропадал.
   Машина перед капотом Крабова дернулась, проехала один метр и закряхтела, а после стало совсем тихо: она заглохла. Водитель старался, пробовал несколько раз - все зря.
   Сидевший в кабине грузовика офицер опустил стекло и вылез едва ли не до пояса наружу, выкрикнул:
   -- Не заводится! Суслин, толкните там! - Для уверенности, что его услышали, он несколько раз долбанул длинной палкой по пластиковому окну, вставленному в переднюю часть брезента кузова. - Организуй там всех! Слышишь меня, Суслин?! - сказал он и, не мешкая, с удовольствием вернулся в теплый карман кабины, ритмично поднял стекло.
   Наблюдая за суетой вокруг грузовика, сидящий в легковушке Крабов, пытался отвлечься. Он не нервничал из-за задержки, ведь не торопился взяться за новые расследования. Харм был уже не в его ведении, да и старика перепоручили Дорбсону. Психованному идиоту, у которого Крабову удалось отобрать дело крылатого мальчика.
   Да и плевать!
   Вообще же это было классическим приемом кидать расследование от одного следователя к другому. Так возрастала конкуренция, и каждый старался оказаться лучше предшественников.
   Почти на полтора месяца Крабова освободили от "магических" дел генерала Фейи. Они, как и другие, проходили по картотеке Военного Комитета Правительства скупыми номерами и шифрами. Однако на воллдримских делах стояли практически все известные грифы секретности: "важности", "срочности", "безопасности" и тому подобному. Какие-то касались государства в целом, другие, чуть менее внушительные, затрагивали безопасность их суперсекретной, но и супер же известной организации. Последние три недели Крабов посвятил свое рабочее время бумажной работе в столичном муниципале, не по своей воле - заслали командиры! Поначалу он расстроился, но вскоре смирился и был почти рад, что не придется смотреть Харму в глаза. Однако вчера его неожиданно вызвали в сам Воллдрим. Не в какой-то там изолятор на отшибе, но в город магов!
   Посматривая в лобовое стекло, Крабов по привычке покхекивал, периодически закашливался, хрипел и надрывал кашлем диафрагму. Несколько раз он открывал окно, чтобы отплеваться. Его уже не волновали покорение новых высот, решение нестандартных сверхзадач, карьера и похвала начальства. Он окончательно выгорел за последние недели. Думалось трудно, в голову то и дело вклинивались мысли о Харме. Крабов улыбнулся, вспоминая, как бедный голодный пацан слопал яблоко вместе с сердцевиной, как он радовался колбасе и с глубочайшим доверием смотрел на господина следователя. Кстати, нынче этого господина стали величать "старшим следователем".
   Сорок три дня прошло с последнего допроса Крабовым крылатого мальчишки. По слухам, следователь Добринов получил новое, особо важное задание. Возможно именно ему поручили Харма. Этот психопат своими методами пугал даже бывалых мужиков, и очевидно был похлеще Дорбсона. Дорбсон был агрессивным слабаком. "Идиот обыкновенный", - как прозвал его Крабов, но Добринов был не таким. Он в доброжелательной манере, немногословности и располагающей улыбчивости общался с подследственными. Одновременно реализовывая без всяких мук совести и порой с неким наслаждением ужасающие планы касательно разработки их дел, не чураясь пыток, подстав, жестких психологических приемов и многих других болезненно-кровавых методов. Самое душещипательное было то, что работе он отдавался (как бы это поприличней выразиться?) "с душой", редко повторялся, придумывал все новые и новые следственные кошмары своим подопечным.
   Крабов сжирал самого себя чувством вины. Он слишком хорошо сработал. План мадам Глади не успел завертеться в направлении спасения мальчишки. Харма увезли из тюрьмы в ту же ночь, что последовала за "блестящей" работой Крабова. Где Харм с тех пор находился, ему не доложили. Жив ли он? К сожалению, и это не известно. А самого Крабова удалили из списка допусков в изолятор. Вроде как отпала такая необходимость. Все заключенные, содержащиеся там, нынче велись другими следователями. Может Фейи прознал про контакты Крабова с Глади и потому отстранил его? Возможно Харм еще там...
   "Возможно его уже нигде нет..." - подумал Крабов.
   Господина следователя отблагодарили за хорошую работу и выдали приличную премию, присвоили подполковника и зачем-то отправили во внеочередной отпуск. Крабов прокутил деньги с любовницей: ушел в запой, забылся, две недели не появлялся дома, но и это не принесло совести облегчения. Протрезвев и помучавшись дней пять страшным похмельем, он почувствовал, как его накрывает апатия. Сначала он твердил себе: "Алкоголь убьет меня, - потом перешел на: -- Похмелье убьет меня", - а закончилось дело депрессией, которая кстати тоже могла и убить. Почти родная, уживающаяся с ним долгие годы работы назойливая депрессия жевала его и переваривала уже уйму дней, прорву ночей. Расстаться с ней получалось лишь на короткое время. Спутница похмелья, спутница его работы - в настоящее время он находился в ее хватких и весьма вонючих челюстях.
   За время отпуска и позже Крабов не связывался с Глади, хотя был уверен, что она разыскивала его.
   Сейчас он сидел в черной служебной машине, ожидающей отправления на раскатанной бульдозерами земляной парковке, смежной с проезжей частью. Выезд перекрыл тот самый злополучный грузовик, который заглох и не спешил заводиться. К Крабову, сидящему на переднем сидении, подошел дежурный поста:
   -- И вам дали добро. Проезжайте! - воинское приветствие и вслед за армейским: "Можете идти!" дежурный удалился.
   После формальной беседа из двух фраз с охранником пропускного поста, следователь взглянул в окно. Всего в полусотне метров слева сияла под лучами солнца лужа. Не лед - именно лужа. Рябила возбужденная ветром, блестела, переливалась. Там не было снега и наверняка удалось бы согреться бедным солдатикам из грузовика. Но каждый из служащих знал: пока идет дознавание и сверка документов, никто не имеет права покидать транспортное средство. Потому тридцать человек в грузовике замерзали. Что поделать, таков порядок.
   Странным в Воллдриме было то, что так называемая зона колдовства, начиналась не меньше, чем в десяти километрах отсюда, но эффект погоды уже добрался до второго контрольного пункта пропуска. Значило ли это, что погода к колдовству не имеет отношения? Сложно сказать.
   Однако солдатикам разрешили выбраться из холодного плена грузовой машины. Гурьба окоченевших мальчишек под руководством ротного офицера вывалилась на дорогу. Кто-то прыгал, разминал ноги, другие потирали закоченевшие конечности, щеки, носы и уши.
   Офицер, что вылез с солдатами из кузова, подошел к кабине. Скорее всего лейтенант просился отвезти солдат в тепло, которое было так близко и так притягательно; туда, куда минуту назад пялился следователь. Добро он не получил. Майор в кабине злобно потыкал варежкой в часы на запястье. Ротный вернулся к остальным.
   Они пытались толкнуть машину. Грузовик один черт не заводился. Молодые ребята с тоской поглядывали в тепло, но никто не разрешал отлучаться от машины. В еще не промерзшей кабине майору хорошо и совершенно точно плевать на подчиненных, которые наверняка получат обморожение.
   Крабов наблюдал за действом без особой чувствительности. Ситуация была скорее заурядной, нежели из ряда вон.
   Задержка машины следователя вышла хоть и неожиданной, но типовой. Так часто бывало, пока ожидаешь сверок и подтверждений своего назначения, прибывает колонна с парой сотней личного состава. Их сопровождает старший офицер, например, полковник, и тогда ожидание тех, кто рангом пониже, может затянуться на часы. Статус главного офицера дает право первоочередного проезда всем, кто его сопровождает. Шесть грузовиков из этой колонны проехали относительно быстро. Седьмой, что перегородил проезд машине Крабова, застрял у КПП из-за бумажных недочетов. Теперь приходилось ждать. Да и рамс с ними, служба идет в любом случае!
   Следователь выкурил добрые полпачки сигарет в ожидании документов. В машине дымище, словно в выхлопной системе машины. Глаза водителя уже слезились, но он не смел просить начальника не курить, а на улицу Крабова не выгонишь.
   -- Смотрите, - вдруг подал голос водитель.
   Он указал куда-то вправо. Захватывающее явление: снег поднимался вверх!
   -- Я слышал про это, но не верилось, - откровенно признался Крабов, и оба залипли, позабыв про застрявший перед ними грузовик. Ветер утих, а снег действительно падал ввысь, по снежинке, по крупинке поднимался туда, откуда когда-то прилетел.
   Грузовик наконец протолкнули, пропустили машину следователя, но без ремонтной бригады они вряд ли обойдутся. Солдатиков загрузили обратно в ледяной кузов и вызвали по рации буксир. Не повезло, бедные ребята просидят в холоде еще не меньше пары часов. Неужели идиот-майор не отдаст приказа отвести молодежь в весеннюю зону?
   Но это уже не важно: шлагбаум оказался позади служебной машины следователя, а впереди лежал путь в четыре десятка километров до города.
   Насколько Крабов боялся этого города, настолько же мечтал оказаться в нем, в аномальном, но великом месте.
   Он перебирал документы. Новая сводка гласила, что ограничительные веревки смогли воссоздать в лаборатории какого-то государственного института и теперь их штамповали, как обычный шпагат. Каждому патрулю в городе выдавалось по два-три комплекта ограничителей и, в случае обнаружения колдунов, тут их действительно называли весьма романтично - "мечтателями", достаточно было связать им любую часть тела, и те лишались возможности колдовать. Главное, чтобы веревка составляла петлю. По правде, была одна проблема: воссозданная веревка не обладала прочностью оригинала. Ее можно было перерезать ножом, а при желании даже разорвать.
   Еще одна проблема. Тот колдун, что сотрудничал со следствием, стался совершенно невменяем. Потому слово "сотрудничество" теперь звучало довольно наивно. Мужчина средних лет был найден в лесу еще прошлой весной. Он разговаривал с деревьями, звал некую древесную деву и просил ее о блаженстве. Звали его, то ли Сэм, то ли Пэнто, то ли Фоулк, то ли еще с десяток каких-то странных и не очень вариантов, которые он то и дело повторял. В целом, как узнали в нем колдуна? Он испускал теплый пар, был живым парогенератором. Он кричал, что устал и хочет покоя, просил найти орейфус, какой-то фоландус... Военные вскоре узнали, что орейфусы - это стулья из амфитеатра школы. Когда мужчину в качестве эксперимента привели туда, то он запросто развязал неподдающийся узел на одном из стульев и переместил веревку себе на руку. Вообще же он не развязывал его руками, но каким-то невообразимым образом направил воду, испаряющуюся с его кожи на веревку, и та, избавившись от узла, опустилась на его запястье. После этого он больше не выделял пар.
   С учетом рисков и огромной толпой огневой поддержки эксперимент разрешили. И - о, удача! - он принес плоды. Ограничительная веревка стала оружием. И вот минул год со времени первого прогресса, и обезвреживание колдунов уже не представлялось эфемерным. Поставив производство на поток, уверенности прибавилось. С целой армией колдунов вряд ли можно справиться веревками, но это вопрос времени, ведь ее уже заряжали в специальные ружья.
   Кстати почему Крабова вызвали в Воллдрим? Случилось нечто интригующее. Юноша, прибывший с массой таких же, как он, солдат-контрактников, оказался колдуном, и тут случился настоящий хаос. Сейчас разбирались как так вышло и что собственно делать в подобных ситуациях. А еще витали слухи, что это был не первый случай. До этого магом оказался какой-то офицер.
   Крабов и несколько особо доверенных лиц владели секретной информацией. Им было известно, что дело не только в том, что ты колдун, но в том, где ты находишься. Это место было колдовским. Совершать магические действия возможно было лишь здесь. Парень, устроивший хаос, попросту обладал этим даром... или проклятием... а может особенностью. Наверняка он не ведал о ней, пока не очутился в границах зоны. И такое может случится с каждым. Можно ненароком стать подопытным Отдела Исследований или попасть на проработку к Добринову. А что хуже из двух вариантов? Ответ был не так уж очевиден.
   Крабов был достаточно опытен и не полагался на обстоятельства. За долгие годы службы в месте, где за тобой постоянно наблюдают, проверяют на гниль, копят на тебя бумажки-компромат, подглядывают, прослушивают... надо быть готовым ко всему! Надо продумывать пути отхода и анализировать доступные возможности и варианты.
   Сегодня утром, уезжая от Нэлли, он повязал ограничитель себе на щиколотку, спрятал его под носок. На всякий случай. Мало ли что! Была правда одна глупость - он приказал повязать шнурок и своему водителю Вилену, сказав ему, что это защита от возможного колдовства.
   Он заранее придумал довольно логичное объяснение для начальства этой туповатой затее с веревкой у водителя.
   Сейчас Крабов задавал себе вопрос: какого черта он проникся к этому парню? Вилену было двадцать два года и два последних тот возил следователя не только по работе, но по значительной части его несинхронизированной жизни. Да, они много времени проводили вместе, но, как и на любой военной службе, все могло измениться в одночасье, и Вилен не кретин, чтобы покрывать бывшего начальника. Крабов уже сожалел, что отдал Вилену этот идиотский приказ. По-видимому, совесть за Харма переползала на его ближайшее окружение, или же он интуитивно искал повсюду неприятности, а может с перепоя усохла добрая часть его мозгов.
   Впереди показался третий КПП. Значит они проехали около восьми километров, а до зоны колдовства осталось чуть больше двух. Спокойствие следователя уже давало сбой. От страха ли, но у Крабова в груди делалось тесно.
   Он прибегнул к вытренированной психопрактике. Своеобразное отвлечение. Крабов представил старинный фрегат, качающийся на волнах. Началом была буря, но постепенно она обратилась в штиль. Он лежал на палубе и дышал соленым воздухом. Отпустило.
   Опять разбор документов, опять уйма сигарет и вот уже больше часа они ждали очередное "Добро" на проезд.
   Из леса показался грузовик. Тот самый с промерзшими до костей солдатиками. Похоже завелся или починили на скорую руку. К легковушке Крабова подошел дежурный:
   -- Придется подождать...
   Крабов кивнул, поднял стекло и грязно выругался. Начальник не видел, но в унисон с ним Вилен губами проговорил то же самое.
   Грузовик сделал дежавю, встав перед капотом их автомобиля.
   -- Вот гадство! - покачал головой военный следователь. -- Сейчас опять заглохнет!.. Кхе-кхе.
   И правда, мотор пухнул и стих.
   Далее саркастично, вдобавок припудрив фразу нецензурщиной, Крабов выдал красивую философскую мысль. В сокращенном виде та означала, что дерьмо и помыслы некоторых офицеров в пугающей степени единообразны.
   Водитель Крабова не удержался - стукнул ладонями по рулю.
   -- Чего бесишься? Мечтаешь в колдовской ад побыстрее попасть? - спросил Крабов.
   -- Честно? Да! Страшновато, но такое не у каждого в жизни случается, - признался Вилен, царапая руль указательным пальцем. Он дыхнул на обод и протер его рукавом. Продолжил: -- Побывать там, где обитают маги... Уууух... Но я не хотел бы там задерживаться. А посмотреть, как это все выглядит... Круто же! Жаль рассказать никому нельзя, - он покачал головой, на пару сантиметров опустил стекло и, склонившись к щели, страстно задышал свежим воздухом: -- Говорят там небо, как несколько разных небес. И звезды не такие, как везде. Другие звезды... Много других звезд...
   -- Прав, прав! - согласился Крабов, но восхищаться городом в диалоге с подчиненным он не собирался, потому добавил: -- Давай лучше помолчим.
   Вилен отвернулся, и губы его изобразили бранное словечко похлеще предыдущего.
   Крабову и самому не терпелось воочию увидеть чудеса волшебного города, тушило восторг то, что к этому прилагалось: служба и не самые гуманные поручения. Чутье нашептывало, что возможно Харма не сгнобили, и он где-то там. Какие еще были варианты? Основная лаборатория Отдела Исследований обосновалась в Воллдриме, хирурги, возможно и Добринов тоже. Он не видел его в изоляторе, когда там работал, да и в городском управлении столицы Добринов больше месяца не появлялся. Он точно работал по колдовским делам - это Крабов знал наверняка. Следователя передернуло.
   -- Отморозок, - прошептал он.
   -- Что? - спросил водитель, почесав щиколотку: видно веревочка натирала.
   -- Это я не тебе. Кхы-ы-ы, кхы-ы-ы...
   -- Вы просили напомнить. Ваша жена...
   -- Черт, забыл! Отвезешь деньги вечером.
   -- А вы?
   -- Я сюда на безвременное пребывание.
   -- А я? - пискнул водитель. Видимо боялся задержаться в землях магов... и не зря боялся.
   -- Не бойся. Тебя отпущу. Уже договорился: будешь Осьминогова возить. Кхы-кхы, - заржал Крабов.
   -- Осмольникова? - переспросил Вилен, не врубившись в морской каламбур Крабова.
   -- Да-да, его! А деньги... - Крабова вдруг придушил кашель. Кулак у рта и длительные: "кхе", "кхы" и "кха", "аааа" и "тьфу"... Он еле-еле договорил поручение: -- Деньги отвезешь моей жене, а у Нэлли заберешь часы... и... экхе-экхе... ладно это я сам. Позже разберусь...
   Дабы сбавить першение в горле, Крабов всунул очередную сигарету в рот, кашлянул и достал зажигалку. Он щелкнул ее затвор и взгляд с кончика сигареты перефокусировался на брезентовый кузов грузовика. В точности напротив пламени зажигалки на брезенте машины появилось черное пятно с рыжим кольцом по контуру. Пятно росло, как и контур, и вдруг превратилось в дыру, из которой повалил дым. Крабов не сразу понял, что происходит, а его водитель уже кричал:
   -- Горит! Горит!
   Из машины в хаосе сыпались люди. Солдаты бежали от огня. У кого-то прихватило бушлат, другие топтали в снегу шапки, варежки, вещмешки. Майор, сидевший в кабине загоревшейся машины, выскочил и бросился бежать, выкрикнув напоследок водителю приказ: "Нейтрализовать пламя!"
   Крабов и Вилен выскочили на дорогу. Один огнетушитель оказался в руках у следователя, другой - у Вилена, и еще два у солдат из грузовика. Они действительно "нейтрализовали пламя". Крабов поразился своему энтузиазму. Сам, марать руки при наличии толпы младших по званию? Так вышло, он не успел и подумать об альтернативах.
   Кто-то крикнул:
   -- Там Франк! Он в машине остался.
   -- И Федот, и рыжий Димитрис!..
   Первым махнул в кузов ротный офицер, сопровождавший солдат. Майор, бежавший из кабины, пока не объявился. Крабов всматривался внутрь и руководил всем процессом:
   -- Ты и вы, двое, давайте тоже туда, - сказал он солдатикам, первым попавшимся на глаза. -- Несите на воздух, - крикнул он. -- Где аптечка?!
   -- Вот, - сказал кто-то.
   Из КПП уже прибежала пара солдат с тремя огнетушителями и врач, а через минуту показались двое с носилками.
   Осторожно из кузова вынесли мальчишку двадцати лет с обгоревшим лицом.
   Малец не дышал. Врач оказался не промах. Он долбанул солдатика по грудной клетке и сделал три коротких вдоха рот в рот. Еще удар и солдат задышал. Пока возились с этим, на снегу оказалось еще трое. Двое дышали, третьего откачивал молодой офицер, что доставал ребят из кузова.
   Солдаты толпились, обсуждали случившееся. Реагировали по-разному. Кто-то нервно усмехался, видимо от шока, а может от счастья, что сохранил свою жизнь; другие напряженно всматривались в лица пострадавших. Молодые мальчишки источали адреналин. Они переживали за товарищей, которым повезло меньше других, матерились, а некоторые уже успели закурить. Позже эта история долго будет на слуху. Службу красят происшествия - об этом знает каждый.
   Настало время выяснений. Оказалось, загорелся некто Димитрис. Возможно его бушлат был пропитан парафином или чем-то подобным. Солдаты ржали из-за совпадения. Димитрис произнес что-то вроде: "Сгори этот долбаный грузовик! Может хоть согреемся..." Народ засмеялся, а парень вдруг вспыхнул. И что странно сам он не курил.
   Однако выяснения пришлось прервать. Он очнулся.
   -- Холодно, - произнес юноша. Его лицо и руки сильно обгорели, а ткань бушлата кое-где прилипла к телу. - Как холодно...
   Грузовик вдруг опять воспламенился. Юноша продолжал бредить о холоде. Народ схватил огнетушители, но брезент не поддавался, он разгорался все сильней. Примчался майор и заорал: "Олухи! Бензобак загорится! Какого черта не потушили сразу?!" Совпало ли или он оказался прорицателем, но тут вспыхнула кабина, а под ней и бензобак.
   -- В рассыпную! - крикнул ротный, и толпа бросилась кто-куда.
   Крабов схватил одного из погорельцев за шкирку и потянул подальше от огня. Он обернулся. Димитриса подняло в воздух и понесло к пламени. Он говорил о том, что наконец согреется. Крабов ускорился, но тут раздался взрыв. Следователя сбило с ног. Он нырнул лицом в снег, продолжая удерживать солдата за ворот его бушлата. Тот вопил, но Крабова слегка оглушило. Следователь приподнялся и повернул голову, ища Вилена. Водителя он не увидел, но приметил другое - в их черный седан впечаталась колесная ось грузовика. Машину, к чертовым рамсам, размозжило напрочь!
   Вдруг что-то вспыхнуло в небе и ослепило Крабова. Прикрывая ладонью глаза, он сумел рассмотреть, что аккурат над развороченным грузовиком появился столб света. Он простирался с неба и, резал глаза, похлеще "зимнего" солнца. Из света выползли гигантские руки и схватили ком обгоревшей одежды. Он был так мал в сравнении с ладонями, будто высушенный гриб. Руки понесли Димитриса ввысь, но вдруг обратились в цветок лотоса. Огромное бело-розовое облако лепестков закрывало добрую четверть неба. На краю появился человек. Солдат посмотрел на людей снизу и громогласно произнес: "Простите... и я вас всех прощаю..." - и, обернувшись светом, слился с ним.
   Цветок усыхал, от него отрывались пожухлые лепестки. Но не хрупкие и нежные, а взаправдные булыжники весом по несколько тонн каждый. Они падали сверху и ломали деревья, оставляя ямы, круша машины и строения. Люди в панике носились по лесу, пытаясь укрыться от каменного града. Крабов вскочил, но его тут же подняло в воздух и откинуло на несколько метров. Он врезался в ствол дерева и отключился.
  
   Снег и кровь, окрасившая сугроб перед глазами. Крабов протер ладонью закоченевшее лицо. Похоже оно здорово порвалось. Куски кожи или примерзшая кровь, - что-то такое нащупывалось на правой щеке. Кроме прочего, плечо и грудь прилично болели, а дыхание сбивалось. Перед глазами метались росчерки, и лес, то исчезал и серел, то снова проявлялся. Вокруг лежало несколько громадных камней 3-4 метра в диаметре. У следователя промелькнула мысль, что их не так уж много. Лотос был огромным и наверняка завалил бы все вокруг горой камней. Вероятно, тут происходило что-то еще, пока он лежал без сознания.
   Мимо промчалось нечто. Оно пищало. Но нет это было не животное. Это был крохотный... человечек?! Его лицо было смазано, как плохо нарисованная картинка. Подбежал еще один, в точности такой же. Улыбнулся и что-то сказал, что-то непонятное. Его лицо приобретало четкость, прорисовывалось. Кого-то он напоминал.
   Крабов, шатаясь, поднялся на ноги. Похоже ударная волна его знатно прихватила. У него впервые в жизни случились галлюцинации. Вокруг, кроме воображаемой малышни, никакого движения. Пара человек застыла на снегу. Живые ли они? В трех метрах от себя следователь обнаружил солдата-погорельца, которого тащил от грузовика. В глазах следователя опять потемнело, он присел на корточки, но вскоре глаза уже видели лучше. Крабов не спеша поднялся вновь. Спасенный им солдат лежал на боку с открытыми глазами, наблюдая за чудными человечками.
   Неужели эти чертовы гномы реальные?.. Тогда откуда они взялись?! Да и кто они такие?! Рамсец!
   Малыши пищали, их становилось все больше и уже трудно было сосчитать их количество. Несколько десятков или сотня-две неизвестных существ носилась по лесу. Одни перебегали от дерева к дереву. Другие взявшись за руки что-то обсуждали. Кто-то рассматривал тела. Крошечное создание, смотрящее на Крабова, вдруг разорвалось пополам. Оно, точно амеба, разделилось на два одинаковых существа. На человечках, на одним за другим, постепенно возникали белые балахоны, а над головами у крох загорались нимбы. Один сложил руки лодочкой, и из его спины вылезли крохотные, вроде купидоновских, крылышки. Он взлетел и другие человечки, глядя на него, отрастили такие же крылья. Теперь здесь не только бегали, но и летали. Кажись среди них были заводилы, за которыми другие повторяли изменяющие очертания лица, одежду и даже крылья.
   Солдат застонал. Крабов помотал головой и плюнул кровью на снег. Закашлялся, и каждый выхлоп отдавался болью в грудине. Он схватился руками за ребра, его скрутило. Упал на колени. С минуту он стонал от боли, но вскоре отпустило. Он подполз к солдатику - единственному, кроме него, кто подавал признаки жизни. У того было обожженное до мяса плечо, а на правой щеке вздулась кожа.
   -- Тьфу, кхе-кхе, - аккуратно кашлянул Крабов, а про себя подумал: "К черту! Надоело удивляться! К рамсам все! К чертовым рамсам!" - он встал на колени у обожженного солдатика: -- Ты как?
   -- Это Димитрис, - ответил тот. -- Он на родном языке балаболит. Его так много. Он говорит - его бог вернул в обличии ангела, чтобы людям помогать.
   -- Это тот, который первый загорелся? - уточнил Крабов.
   -- Да, это он. Точно вам говорю! Это он. Сейчас очень хорошо видно. Сразу было не понятно, его лицо теперь повсюду, оно все больше проявляется. Что с Димитрисом происходит? Господин подполковник, почему его так много? - малец был так шокирован, что не чувствовал боли. А ведь он прилично обожжен, к тому же его, как и Крабова, ударной волной откинуло на несколько метров. Наверняка у него были сломаны кости. Малец вдруг запричитал: -- К черту этот Воллдрим! Никакие год за два не заставят меня ехать в этот ад! - он впадал в истерику: -- Не поеду, не поеду!..
   -- Погоди... Погоди кричать... Тебя как звать? Ты откуда?
   -- Олеш... Олеш я... Скворешич.
   -- Слушай сюда, Олеш. Тебя отправят домой. Это я тебе точно говорю! Ты у нас пострадал при исполнении, считай выслужился родине на полную катушку. Понял? Никуда тебя не повезут! Тихо, тихо... Болит?
   -- Немного, - почти плакал юноша.
   -- Ты подумай не о себе. Тебя вылечат и домой отпустят, а вот твой сослуживец в реальной беде. Ему скоро придет конец! Скоро от него останутся одни молекулы. Надо тормознуть этот процесс деления. Сколько уже Димитрисов? Несколько сотен?
   Мальчишка всхлипнул и сказал:
   -- Вы знаете, Димитрис... он... вы знаете, с самого военного колледжа я ему друг, а он мне.
   -- Друг? Тем более, если друг! А ты тут по пустякам сопли жуешь. Помоги другу! Кто ж еще ему поможет? - настаивал следователь.
   Солдат смотрел в недоумении и хныкал:
   -- Но как?
   -- Скажи, чтобы он больше не множился. Скажи, чтобы он обратно соединялся.
   Солдат кивнул.
   -- Димитрис, друг, иди сюда! Димитрисы! Идите все сюда... Идите... сюда, сюда...
   Крабов не совсем этого добивался, но что есть, то есть...
   Человечки окружили двоих. Кто-то опустился на землю, кто-то летал сверху. Они заполонили все вокруг. Крохи пищали: "Олеш! Олеш! Все будет хорошо! Бог тебе поможет! Мы его слуги..."
   Один из них залез на грудь Олеша и простер руки к его лицу. Кажется, именно этот первым обзавелся крылышками ангела. Черты его лица казались четче, чем у остальных. Может это был основной Димитрис, а прочие лишь его подобия?
   Крабов не верил глазам. Ожоги на теле раненного исчезали, а одежда из рваной и пропитанной кровью становилась цельной и чистой, как новая. Крабов вдруг сообразил, что Димитрис не опытен в магии и может ненароком навредить. Надо было занять его чем-то другим.
   -- Соберись, Димитрис, ты нужен своему другу!.. Соберись, солдат! Тебе рано быть ангелом. Соберись! Давай, соберись!.. - Крабов заело. В голове почему-то звучало только одно "Соберись!" и он то и дело повторял это слово: -- Соберись! Ты не умер! Соберись! Ты нужен Олешу! Друга нельзя бросать! Соберись! Соберись!..
   Димитрисы уставились на Крабова. Вскоре каждый в своей манере кивнул, и малышня стала сливаться в одно целое. Копии входили в главного затейника, который опустился на снег в метре от Олеша. Крабов не прогадал - тот оказался основным.
   -- Соберись! Молодец, Димитрис! Давай! Давай...
   Но не успел бедный солдатик закончить воссоединение со своими частями. Черной волной в лес хлынул отряд особого назначения. На Крабова и на Олеша набросили сети из веревок. Наверняка ограничителей, и что-то воткнулось в бедро. Крабова повело. Он упал на бок. По соседству Олеш простонал протесты. Он, как и Крабов, получил дозу снотворного.
   Веки Крабова тяжелели, он проваливался в дурманный сон. Несколько секунд, а может минут он боролся со сном, пытался сообразить, что можно делать... в какой-то миг в его лицо что-то кольнуло. Он присмотрелся. На него смотрел дьяволенок. Его голову обрамлял огонь, а в руках чертенок держал трезубец. Он еще раз кольнул им в лицо следователя, а потом пропищал: "Простите, перепутал. Вы же хороший", - и, отвернувшись, помчался прочь. Он скакал на копытцах, будто земля была батутом. Она прогибалась и выстреливала крохой ввысь, а пулял адский малый из вилки, словно та была огнеметом.
   В лесу творился хаос. Не пахло - воняло! цветами, бензином и гарью. Стрельба, беготня, стоны. Стена огня вздыбилась метрах в двух от лица Крабова, его обдало жаром. Он услышал оглушительный глас: "Всех покарает гнев мой праведный!"
   "Набожный колдун попался", - промелькнула мысль, и Крабов окончательно отключился.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"