|
1.
Люблю разнообразие цветов,
но не в квартире, а на солнцепёке,
когда они на зелени лугов
качаются, бездумно одиноки.
На приближение идущих ног
сквозь лепестки цветы взирают строго,
но будет втоптан в землю василёк
и лютик. Такова она, дорога.
Скучая, горожанин подойдёт,
и жизнь цветка, и стебель оборвёт.
Букет — ему награда за старанье.
Украшены квартирные места,
но что-то потускнела красота
и радуги волшебное сиянье.
2.
И радуги волшебное сиянье,
и миражей пустынных лёгкий бег —
разреженного воздуха дрожанье,
но их за что-то любит человек.
Устав от осязаемости бренной,
душа внимает сказкам и мечтам
и трансцендентностью несовременной
утешена бывает — где-то там.
И самые обычные предметы
чудесными становятся: так, это —
не вечер, а таинственный покров,
а то что наблюдаешь из оконца —
пожар миров как будто, а не солнце.
Глубок настолько красный, что багров.
3.
Глубок настолько красный, что багров,
шумит в ушах кровавое струенье.
Огонь сначала сдержан и суров,
но быстро разрастается горенье.
Не скрыться! Занялся, краснеет лес,
под ветром куст как будто убегает.
Пожар идёт — и дым наперевес.
Трещит огонь и листья подбирает.
Как просто всё живущее стереть!
Осталось отвернуться, не смотреть,
а ночью загораживаться снами.
Но только тяжелее после снов.
Когда нам смутно, всё вокруг черно,
оранжевый всегда в веселье с нами.
4.
Оранжевый всегда в веселье с нами,
и радостью нежданною порой
возникнет перед кроткими глазами
из снега апельсина кожурой.
Весёлый цвет! И в сумерки он ярок
и не напоминает о плохом.
Усталые толкуют, что он марок,
предпочитают в сером быть, в глухом.
Оранжевый совсем не осторожен,
мы быть неосторожными не можем,
и потому особенно я рад:
оранжевое солнце утром встало!
Но всё-таки оранжевого мало.
Желтеет жёлтый: осень, листопад.
5.
Желтеет жёлтый: осень, листопад,
и жухнет всё, что летом зеленело.
Но яблоки крепчайшие висят
и падают на землю то и дело.
Окрепли желторотые птенцы,
созрели эллипсоидные дыни,
рыжеют перезрело огурцы
и поздний одуванчик молча стынет.
С огромным солнцем рыже-золотым
и с жизнью, расходящейся как дым,
прощайся, однолетних поколенье,
ведь точка замерзания воды
осталась этой ночью позади.
Зелёный прекратил сопротивленье.
6.
Зелёный прекратил сопротивленье.
А как освобождённо он весной
переживает таинство рожденья,
прозрачно-клейкий, в жилках, сам не свой!
Все рады неожиданным подаркам,
а разве неожиданна листва?
Но городом идёшь зелёно-ярким —
и обесцвечиваются слова.
В такое время хочется решиться
на перемены, и перемениться,
и чтобы не был зелен виноград.
Пронзителен зелёный пламень жизни.
На камень наступи — и камень брызнет.
И голубем заголубел закат.
7.
И голубем заголубел закат,
пером горячей газовой горелки.
Спокойный голубой мне во сто крат
милее, чем все модные оттенки.
Мне хочется поверить, что глаза,
уж если голубые, не обманут.
Цикорий, василёк и бирюза
у изголовья молча ночью встанут.
Воды прохлада и голубизна
так ненавязчива и так нежна,
что желчное пасует утомленье.
Я знаю, этот цвет среди миров
встречается не часто. Мир суров.
Синеет небо. Светопреставленье.
8.
Синеет небо. Светопреставленье!
Мерцают звёзды. Абсолютна тишь.
Непобедимо к сумраку стремленье.
Планета в ночь ныряет, в норку мышь.
Но прежде надо синим коридором
идти, не видя впереди ни зги,
тем длинным коридором, за которым
увидь конец, стушуйся, тихо сгинь.
Осталось оправдать лишь слово «предок».
Вселенная синеет напоследок.
Сквозь сонмы снов прощайся тихо с ней.
Ты будешь уходить, но кто заметит?
Тебе дорогу синева осветит
и факел фиолетовых теней.
9.
И факел фиолетовых теней
выхватывает зыбкие наплывы
пещерно-мрачных и громоздких дней,
встречает тех, кто раньше были живы.
Их fatum беспощадно угнетал,
в глазах рождая отблеск суеверий,
и ультрафиолетовый оскал
сверкал на дне коснеющих материй.
Земля уже смертельно пожалела,
что жизнь и породила и пригрела,
но ведь и не советовались с ней.
И расползалась плёнка по планете,
и разум появился в белом свете,
в котором белый цвет ещё белей.
10.
В котором белый цвет ещё белей,
тому укутывать его придётся,
чтобы не стать добычею зверей,
и прятать глаз глубокие колодцы.
Пятнает снег проталиной весна,
плавны изгибы лаковые лилий,
гвоздичная резная белизна
так милосердна, хоть на душу вылей.
Я думаю, что истина бела
как электромагнитная волна,
и так же сквозь преграды проникает,
и лишь железа серого заслон,
сломав волну и истину, как лом,
чертою черноту обозначает.
11.
Чертою черноту обозначает
чернильный росчерк. Дальше — ничего.
Там ночи нет, и день не возникает,
и тени нет, соперницы его.
Вопрос нерасторжимо слит с ответом
и следствие с причиной там — одно.
Всё было. Говорили и об этом,
и всё для всех чертовски всё равно.
На бархат ночи я пенять не буду,
не он виновен, что не верят чуду.
Что может ночь поделать? Ничего.
Толпа чертей. Над ними я не властен.
Но пусть придут толпою, я согласен —
я не хочу лишь только одного.
12.
Я не хочу лишь только одного,
с двумя сумею как-нибудь поладить:
стравлю друг с другом, только и всего,
но если взгляд один мне в душу всадит —
не выдержу. Я только человек.
Мой путь бывал причиною трагедий.
Кто знает, может, из-за взмаха век
моих не появился в мире гений?
Но надо продолжать существованье.
Ведь тот, кто занят самобичеваньем,
погубит свою душу оттого,
что горестным бездействием поможет
тем, кто цветы собрался уничтожить,
чтоб мир стал царством цвета одного.
13.
Чтоб мир стал царством цвета одного,
нужна одна-единственная кнопка.
Привыкли знать. Наверно, оттого
живём не во всю ширь, а как-то робко.
Устали люди жить лицом к стене
и знать, что где-то там боеголовка.
За что же приковали всех нас к ней?
Когда милитаристов забастовка?
И самый главный в мире генерал
в один из дней себе бы вдруг сказал:
«Кто я теперь? Один лишь дьявол знает!
Будь прокляты те дни, когда любил
войну я и защитный френч носил
и серым был. Пусть радуга сияет!»
14.
Я серым был — пусть радуга сияет!
Но понял я: нужны нам все цветы,
и все цвета, какие люди знают,
пусть проявляют грани красоты.
Не надо чёрно-белых поучений
и монохроматических невежд!
Как солнце есть причина всех течений,
палитра есть основа всех надежд.
Дальтоники души ещё не люди,
но цвет и их когда-нибудь разбудит,
ведя сквозь пламя нравственных костров.
Что в мире незапятнанным осталось?
Как мира неотъемлемость и самость,
люблю разнообразие цветов.
15.
Люблю разнообразие цветов
и радуги волшебное сиянье.
Глубок настолько красный, что багров,
оранжевый всегда в веселье с нами.
Желтеет жёлтый: осень, листопад,
|