|
|
||
Дом у нас кирпичный, пятиэтажный. Неплохой, в общем. Ему и десяти лет ещё нет. Мы в однокомнатной живём: муж мой Пашка, я и наш сын Валерка. Не хватило нам на двухкомнатную. Теперь уж поздно мне рожать ради субсидии, да, говорят, замаешься, за ней ходимши, ну и ладно. Живём и так. Живём хорошо, дружно. Пашка мой на складе кладовщиком. Я бухгалтерские курсы окончила, но вот дома сижу, привыкла как-то с Валеркой, да и денег Пашкиных хватает нам пока. Мы на первом этаже живём, Валерка – сейчас лето – всё на улице пропадает с ребятами. Что-то стала я замечать: то корочку хлеба утащит с собой, то ещё что съестное. – Прекрати кусочничать! – говорю ему строго.– Ты чего? Еды тебе дома не хватает? – Да у нас Дружок в подвале, его кормим! – отвечает Валерка.– Дай хлебца ещё! Ну что же, дала я хлебца. Мы тоже, когда малыми были, с кутятами постоянно возились. А котят – так тех вообще несчётно вокруг дома. Ну ладно. Смотрю, и другие дети всё в подвал, всё в подвал шастают. – А чего же ваш Дружок на улицу не выходит? – спрашиваю. – Да он не хочет. И так несколько дней. Я по хозяйству кручусь, Пашка на работе, а Валерка всё к Дружку. И другие дети все – тоже. Нашли себе новую забаву, дело такое. А и пусть их, думаю. И тут он мне вдруг как-то говорит: – Мама, давай купим дом Дружку, а то как он живёт без дома, у нас в подвале. – Ладно, ладно, купим, ешь давай,– отвечаю.– Что же это он, от хозяина, видать, сбежал? – Наверное, да. Наверное, хозяин его бил и обижал. И не кормил. Он по-русски не умеет, я не знаю,– говорит Валерка.– Он по-своему умеет. – Да, конечно, у них свой разговор: за штанину зубами. Ты поосторожней всё-таки с ним, вдруг он больной или вообще бешеный. – Да нет, он не бешеный, он хороший,– отвечает мне Валерка.– Вчера я сидел у него на коленях, а он гладил меня по голове и плакал. – Как это плакал? На каких коленях, ты что? И как раз тут слышу, у подъезда шум какой-то. Гляжу, мужики свободные, какие не на работе, повалили какого-то оборванца и пинают ногами. Выпивши они, известное дело. А детвора малая вокруг них, и всё пролезть норовит, и кричат: – Не бейте его, не бейте Дружка! И мой тоже выскочил, со всеми трётся. Я за ним выбежала, гляжу – а Дружок этот чёрный, как сапог, гастарбайтер видать, кожа да кости, лежит без сознания, и кровь возле головы с пылью смешивается. Зуб, видать, выбили мужики, или ещё чего. – За что вы его! – кричат дети. – А чего он у нас в подвале поселился! Пусть убирается к себе в Чуркестан! – отвечают мужики. Вызвал кто-то милицию. Приехал Славик, Семёновны сынок, он здоровый, как буйвол. Сходу Дружку палкой своей резиновой как врежет по почкам! – А ну вставай! – кричит. – Документы! А тот лежит, и вроде шевелиться помаленьку стал. Подняли его мужики, сгрузили Славику в машину. Пока несли, ещё дали для порядка. Выпили же, ага. А дети стоят, смотрят на кровь, которая с пылью смешалась, и плачут. Ну, дети малые, что с них взять. Пашка пришёл, я ему рассказываю – смеюсь, не могу. С тех пор Пашка как придёт с работы, поест, и ну подначивать Валерика. – А ну расскажи, как это ты у Дружка на коленях сидел? Валерка-то сперва всё плакал. Но постепенно успокоился. И на шутку отца отвечал сперва улыбкой, а потом уже и сам начинал весело смеяться. |
|