Мы с французским солистом и с Борей в кабак раз пошли,
Нас там знают, и метр нам по дружбе ссудил столик с краю.
Наш француз веселился, пил брют, говорил «Вуаля, тре жоли!»
И чего-то ещё, по-французски не очень я знаю.

У Бориса — спецшкола, и, вытащив старый багаж,
Он грассировал, ржал, и вообще соловьём разливался.
Я помалкивал, думал: «Беседа — всегда баш на баш.
Пусть болтают, а я и молчком не чужим им остался!»

Я сидел, пил вино, ел жульен, было мне хорошо,
а потом наш француз перешёл вдруг на ломаный русский.
Всё как водится: бегство, Париж, там чего-то ещё;
говорит нам: «Друзья, как бы мне оказаться в Бобруйске?»

— «Надо визу, дружок, это вовсе другая страна!»
— «Я своим обещал...» — «Ну, тогда оформляй себе визу!»
И француз приуныл; и тогда я сказал: «На хрена
тебе ехать туда? Я заранее всё это вижу!

Ты родился во Франции?» — «Да, говорю же вам, дед...»
— «Погоди-ка ты с дедом, и вникни в такие резоны:
там, в Бобруйске, в помине — я точно скажу тебе — нет
ничего, что твой дед там любил, это определённо!»

И француз загрустил; это выглядело, словно снег
над Сахарой: нелепо, не так, ведь грустить не привык он,
и пытался не плакать французский, но наш человек,
и на шее висел с объективом огромнейшим «Nikon».


* * *
= в приложении звуковой файл =