Елохин Павел Владимирович :
другие произведения.
Нечаянная жизнь
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Комментарии: 17, последний от 15/03/2015.
© Copyright
Елохин Павел Владимирович
(
elohinpavel@list.ru
)
Размещен: 14/05/2004, изменен: 28/02/2021. 15k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
Скачать
FB2
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
1980 г.
Нечаянная жизнь
Пролог
Старик трудней с годами засыпал,
а просыпался рано, до рассвета.
На кухню шел, окошко открывал
и на кормушку крошек насыпал —
картину эту видели вы где-то.
Старик кормил настырных воробьев
не от любви, а просто по привычке,
тем более, он знал, что мир суров,
в нём меньше добрых дел, чем добрых слов.
В кормушке начинался день со стычки.
Худой и очень нервный воробей
сгонял соседа, растопырив крылья,
и праведно чирикал: «Вора бей!»,
и уступали те, что послабей —
усталые, замерзшие, больные.
Старик через окошко наблюдал,
и плечи безнадежно опускались:
«Смотри-ка, воробьиный генерал!
Ты прав лишь тем, что громче всех орал.
Как вы на нас похожи оказались!
Как ни печально, принцип вездесущ.
Мир подчинён законам, как приказам.
Вот я, в сравненьи с вами всемогущ,
на что для вас, запуганных, гожусь?
Открыть окно и испугать всех разом?»
Он уходил, а птицы продолжали
в кормушке суетиться, стар и мал,
и каждым утром, будто что-то знали,
заглядывали в комнату и ждали,
но крошек, не его — он понимал.
Старик однажды утром увидал,
как около нахохлившейся птицы
такой же воробей как все скакал
и крошки прямо в клюв ей подавал,
и видно было — сможет заступиться.
Сперва старик был вроде удивлен,
но понемногу снова омрачился:
«Да, альтруизм. Но это только сон.
Жаль, что и вас обманно водит он.
Обманно, в этом сам я убедился.
У вас есть я. Хоть к тайнам жизни слеп,
заботу взять могу о столь немногом:
вам, птицам, в облегчение судеб
я днесь даю насущный этот хлеб,
но только не считайте меня Богом!»
Как утром ранним хорошо не спать!
Старик с заботой воробьиной сжился.
Попробую я дальше записать
то, что хотел он людям передать,
но никогда б на это не решился.
1
Поставьте зимой кормушку
для птиц на свой подоконник!
Оставьте диван и подушку,
планшет и мобильник.
Глядите до боли в небо,
поглаживая виски.
Две-три снежинки хлеба
в оспинах старой доски.
Зеркальца быстрых глаз
мимо который раз.
Медленными глазами
их проводите прочь,
пиковыми тузами
окна завесит ночь.
Наверняка не жалко
старой овсяной каши —
отдайте птицам, пожалуйста!
Они ведь, как души наши,
нуждаются лишь в спасении,
а это ведь так нетрудно!
А если ни Воскресения,
ни Дня Судного?
никто никого не накажет
за замёрзшую птицу,
никто никому не скажет:
«От крови тебе не отмыться!»
Вас обвинять? За что же?
Вы ничего не сделали —
птицу мороз уничтожил.
Вы из ружья не целили
и не стреляли из пушки
в толп обезумевший бег —
не укрепили кормушки.
Птицы вмерзают в снег.
И вместе со всеми запели вы
в радости свежей, весенней.
Вы ничего не сделали.
Это и есть преступление.
Как это просто: птичью
гибель не отвратить,
холодом безразличья
выморозить, забыть,
спрятаться за привычки,
хобби и кабаки
и усмехаться: «Птичку
жалко им — чудаки!»
В детстве порой случится,
жалко бывает. Но
взрослому больше птицей,
меньше ли — всё равно.
Пусть кормушка свисает
и с вашего подоконника.
И птичек она спасает,
и вам развлечение вроде как.
Чувствами, что ли, тёплыми
зиму скостить поможет.
Пусть она там, за стёклами!
«Ладно, поставлю, может».
2
Действие этой поэмы
происходило весной.
Были деревья немы,
был ещё снега слой
зимнего, без проталин.
Тут-то и началось.
Может, бывало с вами:
будто бы что стряслось.
Что-то вокруг менялось
и перелом таился.
Света ли прибавлялось?
Запах дождя случился.
Зелёную кровь освежая
природы, старой, как Вий,
росток появился — живая
заповедь «Не убий».
Полю промыв глаза,
прогрохотала гроза,
и унеслась отсюда,
молниями серебря.
Жизни простое чудо
тайно вершило себя
всюду.
3
Угрюмые и огромные
колёса ржавые тронулись
вращаться кругами новыми,
как будто не наработались
за миллионолетия.
Дороги обозначаются:
живи-умирай. И третьего
придумать не получается.
Каждый рождённый знает
жизни закон и суд:
или он убивает,
или его убьют.
А на костях погибших
повырастают вновь
высшие, дети низших,—
в жилах чужая кровь.
Что нам отбора дебри?
Рады мы все весне,
рады мы пуху вербы,
сохнущей на окне.
Мы привыкли под крышей.
Если ж идём гулять,
только делов: побрызжет —
ворот плаща поднять.
Радостно, угловато
мир грохочет, как жесть.
Кажется, даже в атомах
детское что-то есть.
Яркими всё цветами
изрисовать хочется!
Мы не исчезнем с вами,
мы не закончимся!
4
Стая летит из Африки.
Всё меньше она, чем ближе.
Ужесточает графики
цель: долететь и выжить.
Проще летят самолёты:
им не махать торопливо
крыльями. И пилоты
не ожидают срывов.
Почти, так будет точнее.
Всегда возможна случайность.
И вот пилоты тучнеют,
крайности опасаясь.
Муторно стюардессе
возле овала входа.
Вот она снова в рейсе.
Лётная вновь погода.
И самолёт на вылет
вырулил, детище разума.
Люди внутри застыли —
красная протоплазма.
Разбег — и «венец Вселенной»
будет теперь зависеть
от кабелей, от клеммы,
или какой-то винтик...
Мало ли что случится.
Могут подсунуть мину,
или шальная птица
сдуру влетит в турбину.
Торкнется гулко сердце,
если тряхнёт посадка,
и с облегчением к дверце:
как на бетонке сладко!
Выйдем и снова будем
лайнерами гордиться.
Страх забывают люди.
Вон пролетела птица.
С ней я не поменяюсь.
Попробуй-ка захотеть
свободы, из сил выбиваясь,
лететь — и не долететь!
Кто б захотел из стаи
выпасть, как ни стараться, —
падать, в просторе тая,
и уже не подняться?
5
Где-то в недрах скворчиного тела
почка нового медленно зрела,
потихоньку росла, пока мама
её будущая пролетала,
выбиваясь из сил, над землёю,
не пригодной для дома, чужою.
Мешок из перьев и усталости
так и не выпал вниз из стаи.
На горизонте город стал расти
и близиться, огни уставив.
И над скворцами изнемогшими
раскрылся милостивый вечер.
Горбатясь досками иссохшими,
навстречу выходил скворечник.
И скоро в ящик с круглой дырочкой,
с травой заделанными щелями
скворчиха, будущее выручив,
вложила три яйца, и грела их.
Тот вечер не был концом света.
Зари тускнела позолота.
Скворец, не справившийся с ветром,
попал в турбину самолёта.
6
Выпал из купола синего
кренящийся самолёт.
С левой горящей турбиной
он на посадку идёт.
Силы в борьбе не истратив,
но ощущая конец,
выпал из стаи собратьев,
как изнемогший скворец.
Вот он над аэропортом —
так же красив, и всё ближе.
Крылья по-прежнему гордо,
холодно неподвижны.
По полосе он несётся
вместе с пожарной. Струя
пены с водою бьётся,
гриву огня кроя.
Ветром струю относило,
но победила она,