Очищение. Часть вторая. Агония веры
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Еще думаю над аннотацией. Хотя это роман о людях и нелюдях. Кто где решайте сами.
|
Очищение.
Фантастический роман.
Часть вторая. Агония веры.
Вместо пролога ко второй части
"Отчего-то приходят на ум старые детские мысли. Глупые желания. Помню, когда мы дрались и случалось, что я зареванный бежал домой, в голове не было ни одной мысли кроме жалости к себе. А потом вдруг накатывала злость. Нет даже не злость, а именно НЕНАВИСТЬ. Такая необъяснимая и такая, в то же время, понятная. Я ненавидел люто своих обидчиков и жаждал мести. Причем мой детский разум рождал совсем уж невозможные картины. Что я, словно тот чудак Монтекристо, наступит время, и приду за ними. За всеми ними. Я каждому найду именно то наказание, которое сведет обидчика в могилу. Ну, а если не в могилу, то, по крайней мере, заставит так же проливать слезы бессилия. Потом злость отступала, оставляя за собой опустошение. И странное состояние охватывало меня. Усталость и непонятное самодовольство. Будто уже свершил я свою месть уже. Словно те, кто заставил меня бежать, уже умылись горючими слезами и даже просили о пощаде. Как будто все уже свершилось.
Кто-то назовет это защитным механизмом мозга. Кто-то, как и я, устыдится таких своих мыслей и скажет что это просто глупость. Психологи разовьют на эту тему отдельный диспут, где все участники будут как всегда правы. Но сейчас, независимо от желаний, я словно в том далеком детстве думаю, как отомстить людям, подобным образом поступающие со мной и с другими? Какую кару придумать им, чтобы они прочувствовали то бессилие и ненависть, которые охватывают нас, когда говорят: "Одевайтесь, возьмите самое необходимое и следуйте с нами".
Неужели действительно, надо таких заразить, чтобы они все осознали? Неужели надо без жалости воткнуть им в руку иглу и передать вирус. Ведь только это заставит их испытать СТРАХ! Настоящий страх грядущего конца. А потом, когда и за ними придут.... И сразу как в детстве возникают картины униженных обидчиков. Вот они, надрывая связки, кричат и молят, чтобы их оставили в покое и дали дожить в своем доме. Вот их волокут в кузов и пристегивают наручником к поручню. Вот им привычно, словно ритуал произносят фразу: "Так положено", а они бьются на привязи, раздирая кожу о края стальных колец наручников.
Глупость? Уже и не уверен. Ведь не осознавая как все это страшно, так легко этим людям принимать законы о принудительной ссылке. Как славно у них, получается говорить о гуманизме и защите общества. Как многозначительно звучат фразы о всемерной заботе о больных.
Ложь. Ложь кругом. И вранье в глаза. Даже автоматчик на мои вопросы, когда приедем, отвечает "Скоро". А сами уже, который час трясемся в неизвестном направлении. Или это только для меня субъективное время стало настолько бесконечным?
Но вот мы остановились. Открылась дверь. Опять заломило глаза от яркого света. Звонкий девичий голос, приветствующий автоматчика. Пока я протираю глаза, меня отстегивают от поручня и вообще снимают наручники. Помогают подняться. Уже стоя на асфальте пустынной трассы, я разглядываю девушку в форме. Она улыбается мне и говорит, чтобы я ничего не боялся. Я улыбаюсь в ответ и заверяю, что не боюсь. И, действительно, ее улыбчивое красивое лицо словно успокаивает меня. Она показывает на машину, стоящую на обочине и приглашает садиться. В машине никого нет. Неужели она сама поведет, а я просто буду рядом с ней сидеть? А охрана? Неужели не будет? Как-то не верится. Я искренне жду подвоха.
Но она, не дожидаясь меня, садится за руль и заводит автомобиль. Я же стою на дороге растерянный и жду, что мне четко скажут что делать. Поворачиваюсь к грузовику, на котором меня привезли. На выходе, свесив ноги вниз, сидит автоматчик. Он щурится на солнце и затягивается дымом сигареты. Ему хорошо и я ему нисколько не интересен.
- Садитесь же! - с улыбкой зовет меня девушка в форме и я, спохватившись, бегу к машине. Залезаю на переднее сидение и слышу слова: - Сумку назад бросьте. Ехать долго, устанете на коленях держать.
Странно. Но я совсем не ощущаю, даже видя ее форму, что попал в жестокий оборот Системы. Словно мы на прогулку, какую едем с ней. И пусть я не знаю ее имени, пусть я вижу кобуру у нее на поясе, но что-то в ее глазах заставляет меня забывать о том, что я изгой...
- Ничего не бойтесь! Все теперь будет хорошо. Вот увидите. - Говорит она мне, объезжая замерший на обочине грузовик и по-доброму улыбаясь. - Проедем последний кордон, и вы вообще будете свободны. Я вас сразу на КПП познакомлю с тем, кто вам поможет устроиться. Он хороший человек, вот увидите. И он вас ждет.
- Кто ждет? - спрашиваю я изумленно.
- Вы увидите. - Повторяла она со своей сказочной улыбкой. - Это он меня попросил вас между кордонами забрать, чтобы без волокиты прошли, и чтобы вам не страшно было. Первое время всем страшно. Так уж получается. Все новое, незнакомое. Люди чужие. Да еще везут сюда... некоторых в наручниках. Вам еще хорошо - на машине ехали, а как по железке людей доставляют, так это мрак сплошной. Вагоны набивают под завязку. Все закрыто, опечатано. Духота страшная. А там ведь и детей перевозят.
- Дети тоже здесь? - возмущенно спросил я.
- Ну, конечно! - ответила она и кажется, удивилась моему возмущению. - А вы что хотите, чтобы их в интернаты? От родителей отрывать?
Я не ответил. А что я мог бы ей ответить? Что я вообще знал тогда о том месте, куда меня везут? Я просто отвернулся к окну и стал глядеть на проносящиеся мимо деревья.
Какие мысли у меня были в тот момент? Уже и не помню. Зато хорошо помню, что я действительно перестал бояться. И все больше происходящее начинало напоминать какой-то сюрреалистический сон. Девушка, остановившая машину конвоя и забравшая меня без каких либо видимых формальностей. Автоматчик курящий и греющийся на солнце, вместо того чтобы, наведя на меня оружие, следить, как бы я не сбежал. Невыносимо прекрасная погода. Даже открытая, бесхитростная улыбка девушки в той ситуации казалась ненормальным явлением! И солнце. Яркое солнце, которое словно согревало душу и заставляло таять глыбу страха в моей груди".
Глава первая.
1.
Пастор крепился и старался сдержаться. И ему даже самому казалось что он сможет удержать свой гнев в узде. Не позволит ему вырваться вместе с бранью неподобающей его сану. Но когда в библиотеку вошел лейтенант, ярость все-таки прорвалась из отца Марка:
- Сын мой, - обратился стальным голосом пастор к стражнику, - я не нахожу слов! Прочитайте это письмо и внятно ответьте мне, как это оказалось возможным!?
Побледневший лейтенант взял в руки письмо и стал читать про себя, резко перескакивая взглядом со строки на строку. Чем дальше он читал, тем тяжелее становился его взгляд. Тем глубже прорисовывалась морщинка у него меж бровей. Дочитав, он вернул письмо пастору и замер в ожидании справедливого взрыва ярости.
Но пастор уже взял себя в руки и говорил тихо и жестко:
- Мальчишка ясно сказал, в какое время он пересек стену. Он рассказал, как он это сделал. Он даже описал, что в него стреляли. Барон жаждет наказать тех, кто это допустил! И предотвратить подобное... - пастор глядел на лейтенанта в ожидании ответа, но тот молчал, рассматривая пастора со странным любопытством. И пастор, вздохнув, сел в кресло и, продолжил, медленно откинувшись в нем: - Да, сын мой, мы все устали. Но это не значит, что мы можем подобное допускать. Если те, кто не доложил, боялись наказания... то зря... я бы просто послал погоню за мальчишкой. Но теперь... Я даже не знаю, как наказать тех, кто упустил его, и кто умолчал об этом. Я хочу, чтобы вы выяснили, кто эти стражники и примерно их наказали. Вы меня слышите, сын мой? Очнитесь! У вас потерянный взгляд.
Лейтенант кивнул и пастор добавил:
- На счет вас барон никаких распоряжений не прислал, как видите. Но я лично усматриваю в этом и вашу вину. И советую вам не медлить с наказанием. Вся стража должна понимать, что... все мы люди и все допускаем ошибки. Но ошибки можно и нужно исправить, а это... это почти измена! Вы меня понимаете?
- Да, ваше преподобие. - Отозвался лейтенант и кивнул: - Но я не накажу стражников без прямого на то приказа барона. Я проведу расследование, выясню... сообщу вам, раз барон счел нужным поставить вас во главе всей власти в городе. Но не накажу без приказа его милости.
Отец Марк поглядел на лейтенанта с интересом и спросил:
- Что вы хотите, чтобы стражники отделались плетьми или чтобы их вздернули за измену на торговой площади? Вы сами зачитывали приказы у ворот. Вы знаете, что если я сейчас вызову судью... какое решение он вынесет. Это ведь содействие побегу. Вы пойдете против решения Суда? И тоже взойдете на эшафот? Никто в это страшное время цацкаться с вами не будет. Особенно королевская стража.
- Вы мне угрожаете, святой отец? - от изумления лицо лейтенанта прояснилось и на нем даже появилось подобие улыбки.
- Нет, конечно, - отмахнулся пастор и отвернулся к окну.
- Это хорошо. - Странно весело, но с желчью в голосе сказал лейтенант: - А то вы совершенно правы, в это страшное время такое случиться может... господь, упаси нас грешных. Если проклятого нельзя взять под стражу его следует уничтожить. А тело сжечь или захоронить в тот же день. Но, наверное, лучше сжигать... чтобы наверняка. Так, святой отец?
Отец Марк повернул голову к лейтенанту. В глазах его вспыхнуло пламя настоящей ненависти, а губы сжались и странно обескровили, превратившись в белесые ниточки. Казалось, он выпалит нечто, что поставит зарвавшегося лейтенанта на место, или того хуже забыв о сане, вызовет его на дуэль. Но он молчал, а лейтенант все так же весело кривясь, с почтением поклонился, и сказал:
- Ваше преподобие, я немедленно займусь расследованием. И, конечно, буду держать вас в курсе всех событий. А дальше что будет, только богу ведомо.
Отец Марк переборол в себе негодование и сказал тихо:
- Ступайте, сын мой, оставим наши разногласия до лучших времен. А пока у нас с вами есть Долг. Не будем забывать о нем.
Лейтенант ушел, а отец Марк сел за ежедневный отчет барону. Ему сильно мешали мысли о дерзости лейтенанта, но сообщать о стычке с ним он не желал. Все на нервах. Надо набраться терпения. И так смертей в городе слишком много.
Накануне отец Марк отпевал сразу девятнадцать человек ушедших в лучший мир. Вся семья пекаря. Столяр и его сын. Скоро отпевать и его жену. Стража уже отвела ее в сарай у городской стены, чтобы там она в мучениях, наконец, ушла за своим мужем и сыном. Из погибших накануне было и три "брата" Котелка. Сам воришка, пока был жив и даже мародерствовал понемногу по домам умерших с "братьями" оставшимися в городе. Стража пыталась его изловить, но тщетно. Отец Марк не сомневался, что и сам Котелок скоро предстанет перед лицом господа и приятели его. Его мучил вопрос, скольких они успеют заразить, пока их окоченевшие трупы обнаружат в каком-нибудь сливе или закутке заброшенной каменоломни. Скольких сведут они своих же в могилу. А скольких простых горожан будут обязаны им быстрой дорогой в чистилище?
Но страшнее всего было то, что появились первые погибшие от рук человеческих. Здоровые люди. Одним оказался трактирщик, которого закололи прямо в сердце в его же собственном трактире. Пользуясь вынужденным простоем трактирщик решил подновить свое заведение. Работал там сам и днем и ночью, никого не нанимая и опасаясь заболевших. Но видно сильно прижало кого-то, что за брагой и пивом полезли к нему после полуночи. А он там оказался некстати. Как доложил лейтенант, трактирщик ничего не успел сделать. Его просто зарезали, как только он поднялся со своей лежанки, на которой ночевал в трактире. Найти убийц было делом абсолютно невозможным. И хоть лейтенант грешил на Котелка, отец Марк сомневался, вспоминая как тот наотрез отказался убивать даже несущих погибель. Котелок воровал, но не убивал. Такого греха за ним не водилось. Вот кого серьезно подозревал отец Марк так это саму стражу. Вот эти да... и ворваться могли и слету заколоть и растащить пойло по своим закуткам. Но при лейтенанте отец Марк держал подобные соображения в себе. Да и пьяную стражу он не замечал ни на одном из постов, которые привычно объезжал поутру.
Повествуя о кошмаре, происходившем в городе, пастор не забывал упомянуть и о странном поведении врача присланного из столицы. С утра до ночи тот пропадал не пойми где со своими гвардейцами. Только к ужину, и то не всегда, возвращались они грязные, измотанные и обозленные. В скупых комментариях врач говорил, что они готовят затопление сливов. Нанимают в городе людей и контролируют работы по заваливанию стоков. Но слухи от стражи доходили и иные. То в каменоломни врач спускается, то на яхту барона поднимается и о чем-то ведет долгие беседы с капитаном.
Сам отец Марк даже во славу Господа не стал бы спускаться в темные лабиринты каменоломни. Не столь это было опасно, сколько брезгливость не позволила бы ему. Давно обжитые нищетой и бродягами каменоломни были отвратительны и для взгляда и для носа пастора. Пахло там значительно хуже, чем в нужнике у церкви, когда золотари месяцами не выгребают...
А еще что очень не нравилось пастору, стали находить умерших зараженных... в том смысле что умерли они не от Черной смерти, а словно от удушья какого. Посиневшие лица их и вываленные языки еще долго не выветривались из памяти отца Марка. И в этом он подозревал, и почти не скрывал подозрений, врача. Не даром тот говорил о яде, привезенном с собой. Такой мог бы и травить. А какая сложность? Набрал хлеба или чего другого, ядом приправил и ходи раздавай нищим да убогим, встречающимся, и на ком следы Зла видишь. Может он и в каменоломни ходит, чтобы людей изводить? Кто знает эту бестию, думал отец Марк, но в отчет свои страхи не вписал.
Закончив письмо, он задумался снова над тем, отчего мальчишка, у которого в городе семья, мать и отец, побежал за бароном, которому служил. Питер, маленький негодник Питер, бросил здесь родителей надеясь спастись у барона? Слабо верится.
Вызвав посыльного, Отец Марк потребовал, чтобы нашли жилище этого Питера. Поварята, с которыми общался мальчик, должны были знать, где тот жил.
Когда спустя час отцу Марку доложили, что в том доме найдена мертвая женщина, пастор только покивал и велел отправить ее в ямы у стены. Дрова на сожжение берегли для благородных, кои не хотели покоиться в общей могиле.
Похоронщики даже в это чудовищное время неплохо наживались, продавая свои услуги. Ночами они втайне от отца Марка хоронили богатых в отдельных могилах на кладбище, и оставляли доску, кто и от чего умер. А куда было деваться пастору? Он отпевал их, уже не веля выкапывать и переносить тела в ямы или сжигать. Все были, разумеется, довольны. И родственники, что ушедшего не сжигают и не валят в общие могилы. И похоронщики, которые давно уже брали не медью, но серебром за работу. И даже стража была довольна, что ей не приходилось руки марать, перетаскивая баграми и на телегах тела. Один пастор смиренно исполнял службу по усопшим и про себя обещал строго наказать похоронные команды.
Попыток вырваться из города больше почти не было. Или стража о них умалчивала, как и с этим мальчуганом. Самое страшное было четыре ночи назад, когда люди массово пытались по реке уйти на лодках и плотах. Это была дикая ночь. Стража развела огромные костры на берегах и в свете их с лодок и с берега просто расстреливала пытающихся сбежать. Два раза даже прогромыхали пушки "Удачи" разнося в щепы особенно большие плоты.
Говорят, что второй залп капитан приказал дать кнителями. И половинки ядер, скрепленные цепями, просто косили все над волнами. Снаряды, изобретенные чтобы срубать мачты и реи, рвать паруса и сносить все с палубы, неплохо справились и с несчастными, что еще стояли и сидели в своих лодочках и на плотах. Сколько погибло в ту ночь пастор, не знал. Но поутру, осматривая только городской берег и выставленные рыбаками сети, стража собрала сорок тел. Взрослые и дети, мужчины и женщины. И главное, за исключением пары человек, они все были ЗДОРОВЫ!
Это ужасающее событие почти подорвало веру отца Марка в то, что он делал. Люди так хотели вырваться, что шли на верную смерть. Люди так хотели бежать из проклятого города, что внутренний голос пастора спрашивал его: А что ты скажешь Господу, когда он призовет тебя? Ты ведь не солдат, и сказать, что тебе приказали, не сможешь. Да и солдата не спасут от чистилища подобные слова. Как ты оправдаешь себя в Его глазах? Кто ты такой, чтобы убивать невинных? Чтобы своим словом и приказами нести страдания тем же детям? Это не арбалетчик убивал той ночью. Это не канонир "Удачи" наводил пушки и подносил огонь к запальному пороху. Это ведь не лейтенант вешал черное знамя на ворота. Это только твои руки в крови... только твои...
Хмурясь, отец Марк поднялся из кресла и быстро вышел прочь из библиотеки. Он прошел мимо залы, где обедала стража. Он стремительно пронесся мимо караула на крыльце. Он никого не уведомляя вскочил в седло и велел открыть ему ворота.
Охрану свою он ждать не стал. Только ворота раскрылись, как отец Марк привычно ударил в бока лошади пятками и та, не спеша, направилась к онемевшей на выезде страже. Отец Марк ехал в церковь. Отец Марк шел к Господу в дом Его. Им было о чем поговорить.
2.
- Питер! - позвала мальчика, склонившаяся над решеткой, Ингрид. Подняв голову Пит увидел, что вместе с баронессой приперся этот хлыщ - майор гвардии. Хмуро шмыгнув носом, Питер довольно сильно простыл сидя который день в яме под навесом, он тихо отозвался, мол, тут еще и даже, кажется, жив.
- Как у тебя дела-то там!? - спросила снова Ингрид. Мальчику совершенно не нравился ее почти смеющийся голос, а еще больше ему не нравилась насмешливая улыбка майора. Он бы многое отдал, чтобы не видеть этой улыбки. И еще больше отдал чтобы не видеть самого майора.
- Нормально... - глухо и обиженно отозвался мальчик.
- Ты там держись! - сказала Ингрид. - Если сегодня у тебя не появятся бубоны, папа обещал выпустить тебя!
- Я тут без ваших бубонов помру от холода. Знаешь как тут ночью холодно!? И еще тут крысы! Да-да, крысы! Твоего папу бы сюда...
- Ты как с баронессой разговариваешь, щенок?! - спокойно без эмоций спросил майор. Он даже улыбаться не перестал.
- Вас не спросил! - нагло заявил Питер и отодвинулся поближе к стене, чтобы этот гад вдруг не плюнул в него. Но майор даже не думал плевать или обижаться. Он засмеялся в голос и пообещал надавать палок по спине Питеру, если тот сдуру решит выжить в яме. Ингрид тоже улыбалась и подбадривала Питера простыми словами. Он слушал ее и надеялся, что барон сдержит обещание и выпустит его из ямы, куда его посадили сразу, как поймали.
Потом решетка открылась и на веревке стражник спустил корзину с едой. Помимо хлеба и воды, Ингрид положила в корзину зажаренный кусок зайца, на которых ее отец и гвардейцы охотились накануне. Благодарно поглядев на баронессу и, еще раз одарив майора хмурым взглядом, мальчик забрал все из корзины и та стремительно улетела наверх. Не медля ни секунды, Питер вцепился зубами в хлеб.
Ингрид сверху по-доброму улыбнулась и сказала негромко:
- Ты тут не скучай главное. А я к тебе еще заскочу. Обязательно! Слышишь меня? Обжора!
Мальчик закивал, что-то бубня набитым ртом. А майор уже взял под руку баронессу и повел ее прочь от ямы. Даже шум от пережевывания не помешал Питеру услышать гадкие слова гвардейца:
- Как вы позволяете этому подлому мальчишке говорить с вами в подобном тоне? В его словах ни грамма уважения. Да и вы заметили, он не сказал даже простого "спасибо".
- Ах, оставьте Питера в покое. - Попросила уже невидимая Питу девушка: - У него погиб отец, умерла мама. Он остался совсем один на белом свете. Я знаю, что такое потерять маму. Проявите сочувствие, дорогой Карл. Больше того. Когда мой отец прикажет его выпустить, я уже упросила сделать Питера моим личным слугой. И очень надеюсь именно на вас, Карл, что вы привьете мальчику нужные качества. Как я понимаю вы у нас надолго. А это столь незначительная просьба, что я надеюсь, вы не откажете в паре уроков этому как вы его назвали подлому мальчишке.
Ответ майора не гремел восторгом от этой идеи, но он учтиво сказал:
- Конечно, баронесса, ваша просьба для меня закон. - Тут же ловко отвлекая Ингрид от мыслей о Пите, он спросил: - Как вы относитесь к вечерней прогулке на лодке? Ваш отец и госпожа фон Керхен приглашали всех сегодня на ужин. Прямо посередине озера на плоту. Наверное, это будет забавно. Главное воздержаться от большого количества вина. Мне стыдно сознаться, но я совершенно не умею плавать...
Они уходили все дальше и навес над ямой больше не отражал их голоса. Питер снова остался в одиночестве. Только хруст камешков под сапогами стражника наверху говорил ему, что он еще не последний человек на земле.
Поймали его совершенно по-дурацки. И Питер злился на себя именно из-за этого. Если бы он хотя бы догадывался, что вместо радушного приема при его виде баронесса закричит напугано, а стража немедленно упечет его в яму, он бы прошел мимо замка дальше в лес. А он, увидев, что мост поднят, а на низких, но грозных башнях торчат стражники, просто спрятался у дороги в лесу и стал ждать. Ну не безвылазно же все сидят в замке!?
Он оказался прав. Как только рассвело и над озером еще туман не рассеялся, мост опустили, ворота раскрылись и из них выехала целая процессия. Среди стражи оказались и сам барон и его любовница, которая обожала поорать на прислугу и даже юная баронесса.
Это была обычная утренняя прогулка. Необычного в ней оказался один Питер. Радостно выскочив навстречу лошадям, он перепугал всех. И лошадей в том числе. А с перепугу барон страшен. Почему он сходу не рубанул своей широкой, тяжелой шпагой, наверное, осталось тайной и для него самого. Вместо этого, он, чуть мотнув головой и смешно наморщив лоб, скомандовал страже отвести мальчика в яму до разбирательств. Он просто почти сразу вспомнил своего маленького служку. Но единственное что он хотел узнать от него в подробностях, как тот выбрался из города.
И вечером присев на корточки у решетки барон внимательно слушал историю мальчика. Выслушав до конца, барон ни слова не произнес. Только хмыкнул неопределенно и велел страже получше кормить "сорванца". После барона прибежала Ингрид и даже потребовала, чтобы стража отошла и не подслушивала. Стража понятно никуда не отошла и совершенно понятно, что внимательно "подслушивала". Но им вдвоем это не мешало. Снова рассказав теперь уже девушке, что с ним было и как он оказался на лесной дороге, Питер, слушая слова сочувствия, позорно разревелся. Ему так хотелось, чтобы хоть кто-то его пожалел в тот момент. Чтобы хоть к кому-то можно было прижаться. Или что бы хоть эта девушка погладила его по волосам, как она иногда это делала.
Заплакала, выслушав историю, и Ингрид. Она шмыгала носиком и обещала вытащить Питера из ямы. Сразу же она побежала к отцу и как сама сказала: "Учинила скандалище!". Отец не сдался полностью, но обещал, что выпустит, если мальчик здоров. Майор гвардии, немного сведущий в Черной смерти, сказал, что если человек болен, то через несколько дней это уже будет видно. Сообща решили, что мальчик просидит в яме четыре дня и если на его теле за это время не появится признаков чумы, его выпустят на все четыре стороны. Но Ингрид настояла, чтобы мальчика оставили хотя бы при кухнях, а лучше, что бы он просто остался при ней, как старый товарищ по играм. Барон скривил ухмылку, но ничего не сказал, согласно покивав. Он, как не крути, видел насколько тоскливо в замке его дочери.
3.
Время в молитвах и размышлениях летело невероятно стремительно. До самой ночи пастор не выходил из церкви, лично меняя свечи и заботясь об утвари. Он как раз искал ответы в библии на свои тяжелые вопросы, когда двери церкви отворились и на пороге замерло несколько человек. Медленно повернувшись к ним, священник почувствовал, как сердце в груди словно погрузили в лед. И холод этого льда заморозил и само нутро пастора.
Они все до единого были больны. Следы вскрывшихся бубонов были даже на лицах. Обезображенные еле стоящие на ногах, с заплывшими глазами и каким-то шумным хрипящим дыханием они вызывали в пасторе почти панику. Но он стоял, сжимая библию в руках и внимательно рассматривал уродливые лица, выискивая среди вошедших лидера.
Вожак нашелся сам:
- Пастор... - прохрипел он. - Наш добрый пастор. Наш милосердный, отпускающий грехи и спасающий души пастор... вы ли это?
Отец Марк опустил руки с библией, чуть склонил голову на бок и сказал тихим ровным голосом:
- Сын мой, что привело тебя в столь поздний час? Разве ты не знаешь о запрете короля? В церковь нельзя ходить пока болезнь не покинет наш город. Неужели ты хочешь, чтобы другие добрые прихожане, что придут, потом заразились здесь и поносили Спасителя нашего... ведь в Его доме они обретут проклятие, которое уже на тебе.
Мужчина хрипло рассмеялся, отчего у пастора даже мурашки по спине пошли. Это было словно в глупых запрещенных церковью фантазиях про призраков и злых духов. Там тоже пугающе смеялись бесы и подвывали неуспокоенные души. Кто же стоял перед ним? Бесы или все-таки неуспокоенные души, пришедшие за отпущением грехов?
- Мне поссать на волю короля и на баронские указы тоже поссать... Разве, отче, вы не видите что я умираю? Да и на других людей мне погадить... Пусть хоть все передохнут, раз я заживо гнию.
Все-таки бесы пожаловали в гости, хмуро подумал про себя пастор и пожалел сразу о многом. Что не взял даже кинжала ведомый в церковь жаждой успокоения. Что не запер двери, провалившись в свои тяжелые думы и молитвы. Что не позвал охрану, которая наверняка и рада была остаться в баронском доме, а не лезть на охваченные страхом и злобой улицы.
Собравшись с духом, Отец Марк спросил все так же тихо и ровно:
- Чем же я могу помочь тебе, сын мой?
- Вы? - спросил зараженный и громко рассмеялся: - Вы не можете мне помочь, да и господь тоже, раз он отвернулся от меня и дал умереть моей семье, а теперь вот и я подыхаю...
Он раскашлялся, выплюнул кровавую мокроту на пол и священник подумал, что от таких плевков может не помочь и окуривание заезжего врача.
Справившись с кашлем, мужчина, медленно наступая на пастора, сказал:
- Вы там что-то говорили про то, что господь сохранил вас чтобы вы уберегли нас от этой заразы... Видать ошиблись вы в замыслах божественных, святой отец. Не уберегли вы нас... И думаю, теперь я знаю зачем вы выжили там... в столице. Вам просто господь дал отсрочку. Но она закончилась, святой отец. Я стану волей господа и подарю вам то, отчего вы спаслись там. Чего же вы так побледнели, святой отец? Причастите меня? Дайте мне тела и крови христовой! Ведь я христианин! - Мужчина уже кричал, все так же медленно и неотвратимо наступая на пастора. Отец Марк крепился, но разум его словно взбесившись требовал только одного - бежать. Ведь всего одного касания может хватить! Всего одного касания этого беса хватит, чтобы уволочь в могилу и его...
Не выдержав, пастор отступил на шаг. Потом еще на один. Он уперся спиной в алтарь с горящими на нем свечами и понял, что время отступления кончилось. Словно проклятый из могилы вставал в нем баронет Роттерген. Безумием наполнились глаза священника и этот, почти нечеловеческий взгляд, стал цепко осматривать все вокруг. И высмотрел на расстоянии протянутой руки тяжелый бронзовый подсвечник на широком круглом основании.
Мгновение и это уже не подсвечник - это тяжелая булава времен не столь далеких. И это уже не отец Марк. Поколения Роттергенов медленно поднимались в его сознании. Не умеющие отступать и оттого так часто погибавшие за своего сюзерена. Не умеющие боятся и потому безумные в своих атаках.
Отец Марк отвел руку назад и, держа подсвечник чуть выше головы, был готов к любому движению проклятого. Втянув другую руку вперед, словно в предостерегающем жесте, отец Марк сквозь прищуренные глаза внимательно следил за противником.
Только вот противник, видя воинственного пастора, захохотал, потешаясь оттого как нескладно выглядел отец Марк в своем одеянии и замерший в хищной стойке.
- Святоша... Я десятник баронской стражи Родерик. И это тоже стражники. Просто мы ушли, когда поняли, что больны. А то знаем мы вас добрых, живьем ведь закопаете. И ты хочешь потягаться со мной?
Откуда-то из-за спины проклятый вытащил тяжелый стражницкий палаш и словно взвесил его в руке, поглядывая на отца Марка.
- Поиграем напоследок, святой отец? Или вы как это положено доброму христианину смиренно встанете на колени и примите дар господень коим он наградил всех нас?
Отец Марк глядя в изуродованное лицо бывшего стражника, только диву давался, как оказывается много от него скрывал лейтенант. У него даже дезертиры есть, а он молчал.
Почти не слушая хрипящий голос проклятого, отец Марк уже представлял, как все произойдет. Как он отстранится от первого удара палаша и как попытается размашистым ударом дотянуться основанием подсвечника до этой безобразной твари. Если он дотянется, то одного удара хватит что бы проломить голову или ключицу. Если поймать стражника на провороте можно перебить ему спину. А дальше те трое. Но они не страшны. Они еле на ногах стоят. Это именно мертвые. Мертвые восставшие из могил по упущению господнему. - Заверял себя, отец Марк готовясь принять бой. - И эти мертвые еще не знают, кем я был когда-то... надеюсь, я смогу с честью пройти и это.
Но Родерик не был тупицей. И по стойке и по глазам, а самое главное по тому, что священник не метался, спасаясь от него, а приготовился к схватке, стражник понял, что перед ним не простой святоша. И сомнение закралось в его терзаемую болью душу. А выдюжит ли. А успеет убить с одного, максимум с двух ударов этого крепкого, бодрого и далеко не старого священника с глазами убийцы, а не слуги божьего.
И, может быть, Родерик отступил бы. Может быть, он снова скрылся бы в ночи и дальше мародерствовал пока бы не сдох и не свалился с разложившимся нутром. Но двери церкви незапертые налетчиками раскрылись и на пороге замер вечно улыбающийся врач. Но как бы эта улыбка не раздражала священника, в тот момент он был ей рад. И врачу был рад. И особенно был рад двум пистолетам в его руках. И у него даже не повернулся язык закричать, что бы не осквернял убийством дом божий. Мягко ударили стальные дуги с зажатыми в них тлеющими фитилями в пороховые каналы. И сначала один пистолет глухо рявкнул и плюнул большой пулей в полумертвого проклятого, а затем и второй выстрелил в Родерика, в изумлении замершего спиной к пастору. Оба чумных упали на пол, но Родерик продолжал сучить ногами и изгибаться, желая подняться. А когда он снова со сдавленным полукриком повалился, то попытался отползти в угол, оставляя за собой след своей проклятой крови.
Еще двое обезображенных мужчин закрываясь руками от врача, отступали к алтарю, словно огромное распятие над ним должно было их непременно спасти. Но врач, как ни в чем не бывало заправил за пояс опустошеннее пистолеты и не торопливо словно растягивая удовольствие, вытянул свой недлинный и узкий клинок.
Проклятые тоже попытались достать свои палаши хитро подвязанные за спиной. Но они были слишком обессилены болезнью, а врач двумя стремительными скользящими движениями уже подобрался к ним.
С хирургической точностью Андре Норре нанес каждому из оставшихся на ногах по уколу и они повалились на пол заливая все вокруг кровью из пробитых насквозь гортаней. А сам врач, не обращая на бедняг внимания, подошел к скулящему и хватающемуся за разорванный пулей живот Родерику и спросил насмешливо:
- Отпущение грехов требуется? - Родерик в ответ что-то прохрипел, но врач вряд ли разобрал слова. Он занес шпагу над искаженным гримасой боли лицом стражника и напутствовал того: - Удачной дороги в Ад.
А дальше вызывая отвращение на лице пастора, кончик шпаги сначала проколол глаз и вся церковь огласилась истошным воплем, а затем мягко почти без сопротивления погрузился в мозг. Вой смолк оборванный в апогее, и тело бывшего десятника безвольно распростерлось на полу.
Подсвечник выпал из рук священника и покатился по дереву, грохоча и чуть подпрыгивая на стыках досок. Отец Марк устало опустился на ступени, ведущие к алтарю, и не сразу заметил, что врач откровенно улыбается, поглядывая на него. Наконец пастор не выдержал и спросил:
- Вы, почему улыбаетесь? Что вы нашли смешного в том, что произошло... какой вы к ... господи прости, врач? Вы убийца. Клятва Гиппократа... моральные ценности врача, доброта... человеколюбие... вам ведь все чуждо!
Андре Норре остановился перед алтарем и стал прокаливать в огоньке свечи лезвие своего клинка, испачканное в крови проклятых.
- Да я заметил, что вы тоже не были готовы подставить другу щеку... - непонятно ответил врач.
Когда отец Марк понял, к чему это было сказано, и поглядел на укатившийся подсвечник, он сказал:
- Я бывший капитан королевской стражи. Баронет Роттерген... Я не знаю, что на меня нашло. Дьявол верно овладел...
- Ну, вот и отлично. Считайте что нами обоими овладел дьявол... Хотя как мне казалось он сегодня в ударе... этот враг человеческий... не только нами овладел. - Врач выразительно посмотрел на тела поверженных и продолжил гонять взад вперед клинок в большом пламени свечи. Потом он снова растянул свои губы в улыбке и сказал капризным тоном, словно изображая юную девицу: - Ваше преподобие, а вы так и не сказали мне спасибо.
Отец Марк опомнился, поднялся и, кивая, сказал:
- Я вам очень благодарен, сын мой. - Подумав, он добавил: - Действительно благодарен и был бы рад совершить подобное ради вас. Если бы не мой сан... Если бы я не служил богу...
Осмотрев почерневший клинок и, скептически кривя губы, Андре Норре сказал тихо, словно сам себе:
- Да какой, к черту, из вас пастор, Марк. Знание библии и умение проповедовать еще не делает вас человеком божьим. Я наслышан, какую вы резню устроили в столице... Я восхищался рассказами о том, как вы, попав на фонтанной площади в окружение, не только не сдались на милость наемников, но и смогли их гнать до самого арсенального рва. Я видел работу Карисса, где вы изображены в атаке... Да-да... не все, но некоторые знают, кто вел остатки растерянной стражи ко дворцу спасая короля от этих иноземцев. И хоть это и строжайше запрещено иногда вас вспоминают и вспоминают королевскую "благодарность".
- Короля не было во дворце... - сухо сказал отец Марк, снова садясь на ступени перед алтарем.
- Король там был. - С веселым светом в глазах ответил врач. Он вкинул клинок в ножны и удовлетворенно обтер руки. Присаживаясь рядом со священником он сказал тихо и доверительно: - Это его мать снарядила кортеж, чтобы отвлечь чернь и этих наемников. Но король все время оставался во дворце. И никогда в жизни не отступал от навязанной матерью сказки, про то как он уезжал на охоту. Он даже в подробностях может описать, какую дичь сразил из старого отцовского арбалета.
- А вы откуда знаете? - совсем ничему не удивляясь, спросил пастор.
- Я был рядом с ним в те дни. - Запросто ответил Андре Норре. Потом он подумал и сказал: - И я был должен убить его, чтобы он не достался в заложники иноземцам или черни. И что самое печальное в этой истории... мальчик знал об этом и все равно не отставал от меня ни на шаг. Наверное, в те дни, когда смерть была везде... в городе, за воротами дворца, и даже постоянно стояла радом с ним, он и стал взрослым. До этого, не смотря на свои шестнадцать, в нем всегда присутствовала некоторая инфантильность. Потом нет. У него очень изменился взгляд после тех событий.
- Я знаю. - Кивнул пастор. И словно что-то вспомнив, сказал, перед этим выразительно и с насмешкой хмыкнув: - Даже когда он прогонял меня со службы, он боялся смотреть мне в глаза. До этого никогда...
- Говорить "боялся" в отношении короля - измена, святой отец. Да и не правы вы. Наверное, ему было стыдно. Кто знает?
- А говорить о постыдном в действиях августейших особ не измена? - горько усмехнулся пастор.
Андре Норре рассмеялся, но ничего не сказал. Он оглядел трупы и поднявшись подошел к одному из них. Постоял над ним, словно подозревая жизнь в этом безвольном теле, и добавил как бы невзначай:
- А вы знаете, что из ссылки возвращены все Гайхгены? Да-да, представьте себе. Старик-то понятно с радостью заперся в своем особняке, а вот все три его сына теперь в личной гвардии короля.
- Они же изменники!? - изумился пастор.
- Ну, Марк, не больше чем вы... или я. Просто такая ситуация была. А теперь, когда прошло восемь лет и все забыто и прощено... король собирает верных людей снова вокруг себя. Король в опасности, Марк. Вы знаете об этом? - Врач посмотрел на качающего головой отца Марка и сказал: - Именно так и есть. Его святейшество Папа Римский уже открыто поддерживает эрцгерцога... ну вы понимаете о ком я. И недалек тот день, когда нашего любимого государя отлучат от церкви. И распространение чумы очень хорошо укладывается в контекст отлучения. И покарает господь всякого, кто следует за лжепророками и безбожниками. Как вы думаете, через какое время восстанет тот же барон фон Эних, если короля отлучат от церкви? Ведь подчиняться отлученному от церкви самому быть отлученным.
Отец Марк, немного шокированный такими откровениями, честно признался:
- Я сильно отстал от дворцовой жизни. Я вообще слабо понимаю, как эрцгерцог поднимет оружие на своего... можно сказать, брата.
- Как всегда поднимали. Как поднимали до нас и будут поднимать после нас. - Легко ответил Андре Норре. Словно спохватившись, врач спросил: - А вы, кстати, чью сторону выберите в этом конфликте? Сторону законного короля или сторону Его Святейшества?
Понимая, что вопрос с десятком подвохов минимум, пастор хотел отмолчаться, но, видя внимательное лицо Андре Норре, признался:
- Я всегда любил нашего короля. Никогда не верил в его распутство, о котором кричат мои братья. Я знаю его королеву и его любовь юности. Но я как-то легко принял, что при государе будет две женщины. Королева, насколько я знаю, тоже смирилась с этим. Она родила королю наследника и, собственно, на этом ее Долг был выполнен. Она окружена заботой и вниманием. Она не знает ни в чем отказа. Но вот два раза в месяц король покидает дворец и отправляется на охоту в леса графини... ээээ...
- Не утруждайтесь, я, разумеется, знаю о ком вы говорите. - Поднял руку Андре Норре. - Но я спрашивал не об этом.
- Я знаю... Я люблю нашего короля... Но я всегда был верен присягам которые давал. Когда я служил королю я ни делом, ни словом не изменил присяге. Король прогнал меня. И церковь освободила меня от клятв и обязательств перед миром, взяв с меня новую, можно сказать, присягу. Пока меня не освободят от сана... от клятвы... Я буду им верен. Если его отлучат, то у него всегда будет возможность поехать в Рим на покаяние. Милосердие Папы и основа христианства не позволят Его Святейшеству после покаяния не вернуть короля в лоно святой Матери Церкви.
- Пока король будет на покаянии, трон захватит эрцгерцог! - без улыбки и зло сказал Андре Норре.
Словно не слыша его, отец Марк продолжил:
- ...Но если Его Святейшество призовет христианский мир на войну, против нашего государя... Я буду на стороне Церкви. Я честен с вами, Андре. Хотя понимаю, что мои слова сослужат мне плохую службу.
Ухмыльнувшись, Андре Норре с досады пнул мертвое тело. Снова повернув голову к священнику, он спросил:
- И все из-за дурацкой клятвы? Или это обида на то, что король прогнал вас? - разглядев медленный кивок отца Марка, врач сказал: - Ну, тогда нет ничего проще. Завтра я отпишу епископу, что вы убийца поневоле. Вас, не смотря на невиновность, лишат сана. Ведь священник не может быть убийцей.
- И вы на такое пойдете? - улыбнулся вопросительно пастор.
- Мы оба с вами, баронет, знаем, на что пойдет человек связанный присягой.
- Не понял? - сказал отец Марк, поднимаясь.
- Вы действительно давно не были при дворе, раз не понимаете намеков. - Откровенно потешался Андре Норре. - Ну, тогда скажу прямо. Король очень хочет видеть вас подле себя в это непростое время. Он не забыл капитана, что спас его от гибели, хотя и отказался, из-за своих глупых предрассудков резать подлое племя. Он даже восстановит вас в звании. Вернет вам ваш патент капитана! Доверит собственную безопасность и безопасность столицы со временем. Это великолепные перспективы, баронет. Он многое сделает для вас, как уже сделал для других... Но только когда вы и я покончим с этой заразой. По крайней мере, если и отлучат нашего монарха от церкви, то простой народ не сможет сказать, что чума послана за его безбожные деяния. И мы должны действовать быстро.
Отец Марк повернулся к распятию и тихо спросил:
- А в остальных городах? Куда уже пришла и буйствует Черная смерть?
Андре Норре уже от выхода крикнул:
- Я позову стражу, чтобы убрали тела.
- Вы не ответили! - резко повернувшись, воскликнул отец Марк. Но Андре Норре уже ушел. Тяжелая церковная дверь медленно закрылась, оставив отца Марка наедине с телами четырех несчастных, которых тоже надо было отпевать. И отец Марк следуя обязательствам, которые когда-то на себя взял, стал готовиться к службе.
Глава вторая.
1.
Толик, как всегда сияющий своей улыбкой, только для формы постучавшись, ввалился в квартиру Вики. Она и Андрей, который совсем недавно был привезен в город, сидели на кухне и просто пили чай, коротая время в пустой болтовне.
Андрей изумленно поглядел на вошедшего человека и так же перевел взгляд на Вику. А она, легко махнув рукой, сказала весело:
- А, не обращайте внимания. Это Веккер. Он такой. Войдет без спроса, посмеется над вами и, пока вы не опомнились, уйдет. Со мной он именно так и поступает.
Не смотря на столь сомнительный отзыв, к удивлению Андрея, Вика поднялась и поцеловала вошедшего в щеку. Больше того, она шутливо уперлась ему в спину и стала направлять к столу:
- Садись сейчас чаю попьем и мне ехать пора.
Веккер поздоровался за руку с Андреем и еще раз представился. Потом он, не отрывая взгляда от чашки, в которую Вика наливала душистый заварной чай, сказал извиняясь:
- Вы меня извините, что не смог вас встретить на КПП. У нас тут ЧП небольшое было. Прорыв Периметра. Меня выдернули буквально за полчаса до вашего приезда.
- Да я уже говорила... - сказала Вика, убирая заварной чайник в сторону и подвигая Веккеру сахарницу. Но тот не стал накладывать себе и отпил горячего чая, наслаждаясь несладким вкусом.
Андрей не знал, что сказать на это и просто улыбнулся. Улыбка понравилась и Вике и Веккеру. Это была улыбка не глупого, растерянного человека, а улыбка уверенного в себе и отдающего просто дань, сказанным ему каким-то извинениям.
- Как вы устроились здесь? - спросил Веккер.
- Спасибо, неплохо. - Покивал Андрей. - Это конечно не моя московская квартира, но я понимаю, что могло быть хуже.
- Сколько у вас соседей? - озабоченно спросил Веккер.
- Меня разместили в трехкомнатной квартире. В одной комнате семья с маленькой девочкой. Во второй молодой парень какой-то. Кажется наркоман, но тихий. Мне консьержка уже сказала, что если буквально только намек на конфликт с кем-либо, немедленно вызывать оперативную службу. И даже памятку дала со всеми телефонами.
Веккер покивал и сказал:
- Ну, да. Наркоманы это наш большой головняк. Этот и соседний районы области изолированы. И двадцатипяти километровая зона отчуждения вокруг. Наркоты здесь просто нет. Кроме той, что в аптеках. Но там охрана. Так что они тут с ума сходят. Причем натурально. С крыш бросаются, на прорыв периметров идут. А там автоматчики, собаки. Я не совру, если скажу, что всю криминогенную обстановку тут можно свалить на нариков. Но если такой месяц тут удержался и глупостей не наделал, то начинает потихоньку выкарабкиваться.
- Вы их не лечите? - спросил Андрей.
- А вы знаете лекарство от наркомании? Я вам обещаю нобелевку за него! - Весело сказал Веккер.
- Толик, не издевайся над Андреем. Тебе меня мало потешаться? - сказала Вика, подпирая кулачком щеку.
- Я не издеваюсь. - Не прекращая улыбаться, сказал Веккер. Обращаясь к Андрею, он спросил: - Вы уже надумали, чем хотите здесь заниматься?
- Честно говоря, пока нет. - покачал головой Андрей.
- А не хотите в школу пойти? Поработаете в школе, наберетесь впечатлений. Вы же писатель. Вам непременно нужны новые впечатления. Вы без них хиреете!
- А кем? Я же не педагог. - Удивился усмехаясь Андрей.
- Ну, у нас тут педагогов вообще мало. И, слава богу, если честно. С нашей подготовкой педагогов в стране уж лучше без них. Я только вчера в школе был вон в той, что в окне видна. Физику и химию преподают настоящие профессора. Я не шучу. Это практические химики и физики. Они, правда, за это затребовали у комендатуры, какое-то дорогущее оборудование и пока его нет, выбили допуск в лаборатории завода машиностраительного. Убейте меня, я не знаю, что они там изобретают, но детей учат хорошо. Правда, как-то однобоко на взгляд директора. Математику тоже хорошо дают два бывших преподавателя из ВУЗов Новосибирска. Ну, сами знаете, студентки молодые, то да се... ну и влетели, что медкарты у них отобрали. Когда привезли сюда, оба были готовы покончить с жизнью, но сейчас взялись за обучение и вроде отошли. Работа лечит.
- Труд освобождает... - как-то странно проговорил Андрей, но Веккер уловил мысль.
- Вы о девизе над одним из концентрационных лагерей нацистов? Ну, не знаю. Давайте я еще ляпну тогда до кучи: "Каждому свое". Вы ведь тоже подхватили эту херню не на переливании крови и не на операции по удалению аппендицита. Я ваше дело плотно изучал, пока ждал вас.
Улыбка Веккера стала раздражать Андрея. Гуимплен какой-то, думал он брезгливо про Толика. Но, видя, как Вика, улыбаясь, рассматривает лицо Веккера, Андрей смягчился. Эта девушка ему многим помогла, когда привезла сюда. А он не был неблагодарным человеком. Если она к этому чудаку так хорошо относится, он не станет ее расстраивать и ссорится с Веккером.
- Да, не на переливании крови. По дурости. - Согласился Андрей кивнув.
- Тут все по дурости. - Беззаботно сказал Веккер. - По своей или чужой...
- И даже вы? - Насмешливо спросил Андрей.
- А я здоров. - Положив локти на стол, сказал Толик.
Андрей был изумлен. Он недоверчиво посмотрел на Вику и словно попросил у нее подтверждения. Но Толик видя все эмоции на лице Андрея, просто достал из нагрудного кармана свою карточку медицинского контроля. Многое бы отдал Андрей, чтобы у него никогда не забирали эту карту. Многое. Но в запуганной стране даже за большие деньги было нельзя купить подобную пластиковую карту. А за подделки не сюда бы отправили, а на север. В обезлюдившие города. Там даже Периметров не было. Все равно хрен сбежишь.
- А что вы тут делаете тогда? - прямо спросил Андрей.
Толик пожал плечами и ответил:
- К Вике приезжаем часто. Она же здесь уже полтора года. Год училась на спецкурсе ускоренном, теперь тут работает, если задания не за пределами периметра и зоны отчуждения. Помимо этого я, так скажем, наблюдаю. У местных сил оперативных глаз замыливается быстро, да и они несколько мягко иногда реагируют на проступки. Если реагируют вообще. Недавно подрались двое тут... инструкция ведь четкая - нарушение требований пребывания - выписка на север. Там тоже нужны люди. Но их просто разняли, разогнали по домам и умолчали о происшествии. Когда я получил оперативные данные, уже ничего сделать не мог. Ну да ладно, пусть живут. - Поглядев на Вику, Толик спросил: - Тебе не пора, красавица?
Она словно очарованная смотрела на Веккера и, не отрывая взгляда, покачала головой.
- У тебя вид влюбленной кошки! - засмеялся Толик.
- Ну, ты же знаешь, что я от тебя без ума! - подыграла Вика ему и поднялась. Оправила форму и сказала: - Ну, ладно, я, правда, поеду. Андрей, вы не теряйтесь, я вернусь сегодня вечером или максимум через пару дней. Там ситуация сложная. Найду вас, и вы научите меня в бильярд играть. А то эти вот... сами не умеют толком.
На выходе, одев форменные туфли и кепи, она повернулась к мужчинам и спросила:
- Ну, как я вам?
- У тебя вид мелкой уголовницы, когда козырек глаза закрывает! - усмехнулся Толик, и девушка поправила кепи. Тогда Веккер кивнул и сказал что это лучше.
- Ты дверь сам закроешь? - Спросила Вика, не требуя особо ответа. Веккер пошарил по карманам, нашел ключ от Викиной квартиры и кивнул. Девушка игриво помахала им ладошкой и выскочила за дверь.
Когда молчание слишком затянулось, Андрей произнес:
- Славная девушка.
- Да. - Кивнул Веккер и отхлебнул уже остывшего чая. Отставив кружку, он спросил неожиданно: - Вы не подозреваете, что ваша болезнь, так скажем, была устроена?
Вопрос озадачил Андрея. Он не сразу нашел что сказать. Но когда произнес, озадачил Веккера:
- А если и так, что вы сделаете с теми, кто мог бы это устроить?
Веккер достал сигареты и признался без обиняков:
- Ничего, конечно. Хотя разные ситуации бывают. Может найтись еще один Ступник... помните, который с крыши расстрелял массу народа в Москве. Или еще одна Поляева которая стреляла дротиками с этой заразой.
- Ну, и методы у вас...
Веккер ничего не ответил, закуривая и беря с раковины пепельницу. Только выдохнув дым, он спросил, совершенно меняя тему разговора:
- Признайтесь. Ведь "Демиурга" вы написали?
Поражаясь, как его просто сбивают с одной темы на другую, Андрей сказал:
- И да, и нет.
- Это как? Поясните? - попросил Веккер.
- Я написал это руками... - попытался объяснить Андрей. - Но мысли там не мои. Сейчас попробую сказать лучше. Я написал Демиурга за неделю. Десять авторских листов... это нормально, ничего выдающегося. Если прижмет, я могу и больше. Но когда я дописал... я был истощен невероятно. Не помогало ничего. Ни шоколад, ни рыба, ни другие вкусности, которые всегда мне мозги на место вправляли. Просто в голове не было ни одной мысли и была такая апатия. А потом когда это прошло, через несколько дней, я сел читать и корректировать. И я понял, что это писал не я. Я не помнил ничего из написанного. Словно я взял в руки неизвестную книгу. И тогда я отложил карандаш. Я прочел "Демиурга" за вечер. Не мог оторваться. Это писал не я. Не мой стиль, не мои слова, не мой жанр. И самое главное! Та НЕДЕЛЯ, которую я потратил на написание, стала стираться из памяти. Словно сон... ну вы знаете. Отрывок тут, отрывок там... Мне было так страшно. Нет, мне не стыдно признаться. Да я испугался. Я испугался, что у меня какая-то болезнь, от которой начинаешь забывать сначала то, что было недавно, потом что было раньше и так пока в воспоминаниях не остается одно детство. Я не помню, как она называется. Но нет. Из памяти исчезла только одна та неделя. Я выложил текст в инете. Раскидал ссылку по приятелям. Они прочли и активно стали раскидывать ссылку дальше. Меня все хвалили. Издатели прибежали тут как тут... А я, понимаете, не могу сказать что это мой текст... ну как объяснить. В итоге я потребовал, что бы все было издано анонимно и без авторства. Даже это издатели обернули в охренительный пиар ход. Читайте голос человечества. Услышьте глас Демиурга.
- Да-да... Я помню рекламную компанию. Всего неделю крутилось все это, а потом книга была запрещена как призывающая к экстремизму. - Толик потушил окурок и внимательно поглядел на Андрея. - Мне не понравилась ваша книга, Андрей. Она отлично написана. Легко читается. Но после этого... словно кто-то душу из тебя вынимает. И понимаешь, что там... за порогом смерти ничего нет. Что нет ни бога, ни рая... да ладно рая... даже ада и того нет. И что не будет никакого божьего суда и совесть твоя это лишь вековые выработанные табу и запреты... Эта книга развязывает руки всем кто хочет убивать. Всем желающим грабить. Всем моральным уродам в этой жизни.
Андрей открыто улыбнулся и сказал:
- Вы просто не так ее поняли! Я тоже, когда читал, думал, господи, что я натворил, как вообще это в моей больной башке родилось!? Но когда дочитал, я понял! Самая важная мысль этой книги одна - сострадание. Ведь страх перед тьмой смерти невероятен в нас и это не мнимый налет веры, это не выдуманная мораль, это настолько вещественно! Все нутро человека сопротивляется смерти и оно содрогается от страха перед ней. И именно страх перед собственной смертью должен не давать остальным убивать друг друга. Ведь ты отправляешь в небытие не просто душу, которая якобы воскреснет, а РАЗУМ. Такой уникальный и неповторимый. Такой беззащитный, словно огонек свечи и в то же время такой мощный инструмент познания мира. Ты обрываешь не абстрактно жизнь, ты, словно сам становишься на край этой черноты... Это страх и сострадание. Мне сложно высказать всю глубину этого. И конечно книга нашла отклик не потому что она как вы говорите развязывает руки... А потому что она своими трехстами страницами отменяет тысячелетние религии! Не просто отбрасывает их, а вплетает в себя и показывает, какое извращенное нутро кроется в каждой из них. Каким больным должен был быть разум, что бы родить подобные верования. Как же жутко боялся человек смерти, что создал эти сказки про бессмертие и как жестоко он за них поплатился. Ведь мы воспитывали тысячелетия веру во все что угодно. Воскрешение души, реинкарнацию, переселение душ, но не пустое и понятное - темнота смерти. Раз и навсегда! Как было бы меньше войн, если бы не было этих обманок... этих ловушек для нашего мозга. Половина трагедий бы не случилось, знай бы точно солдаты, что дальше ничего не будет. Сколько бы глупостей не наделали люди.... И главное, они по-другому бы прожили жизнь! Посмотрите на молодежь... посмотрите, как они убивают свою жизнь и время в Интернете. А если им до паранойи вдолбить, что жизнь одна... что потом ничего не будет, что надо насладиться теплом близких тебе людей. Надо хоть кого-то согреть в этом холодном мире. Надо успеть оставить после себя хоть что-то! А не кучу экскрементов!
Веккер видел, что такой показавшийся ему спокойным Андрей просто на грани странного и неадекватного срыва. Он поднялся и, пройдя к окну, сказал:
- Я рад, что вы здесь. - Чувствуя даже не поворачиваясь к Андрею его недоумение, Веккер объяснил: - Здесь я и Вика, и такие как Вика сможем защитить вас от того мира. И тот мир от вас. Ваша мораль опасна не потому что развязывает руки... Это все глупости. Да и нечего плохого в этом бы не было... может хоть те, у кого эти руки и так развязаны деньгами вели бы себя поскромнее. Ваша книга, ваши мысли опасны другим... Они просто отрицают смысл существования человека. Даже я еще ищу этот смысл, не смотря на свои годы. Вот я действительно хочу понять нахрена я такой родился именно в это время, именно в этой стране и для чего это понадобилось Богу, Вселенной, человечеству в конце концов. А то что вы говорите... надо все успеть... Вы лично уже все успели... После такой книги, как Демиург и писать больше не надо. Она и так все с ног на голову ставит и заставляет любого сломать мозг, чтобы докопаться до сути самого себя. Это... пойдемте на улицу. Я провожу вас до вашего дома. Надо уже ехать в Москву. А то я отгулы взял именно чтобы встретится с вами. Но все что произошло вчера и сегодня... По пути мы еще поговорим. Два философа в городе объятом чумой... Так что вы думаете на счет школы?
2.
Семен открыл дверцу Вике, и она забралась на заднее сидение. Там уже сидел один из бойцов и он приветливо поздоровался. Сам Фомин сел за руль и спросил весело:
- Ну, как там ваше Коммуниздякино?
- Фу, блин! Сема! Я это слово даже повторить не смогу. И причем тут коммунизм?
Засмеявшись, Фомин вывел машину с парковки от КПП и сказал, доставая сигарету:
- Мечта моих родителей была в свое время! Денег нет, все бесплатно. От каждого по способностям каждому по труду. Хотя это вроде социализм, а не коммунизм. Короче, нихрена я в этом не понимаю.
- А ну это да... - улыбнувшись, сказала Вика. - Если бы не умирали так быстро, особенно наркоманы, был бы вообще рай.
- Ну, нарики передохнут рай и настанет. - Заверил ее Фомин. Он довел скорость до сотни и, откинувшись, расслабился в кресле: - Правда что с вашими камикадзе делать никто не знает. Вон Толик рассказывал двенадцать человек на прорыв пошли... среди них наркоманов не было. Чего им там не сиделось...
- Скученность большая. - Пожав плечами, попыталась объяснить Вика. - Да и все равно не смотря на огромную выделенную территорию и несколько городов, чувствуешь себя в тюрьме... или в резервации. Выехать-то нельзя... Тем кто не думает о том что там за колючкой и зоной отчуждения, тем хорошо. Быстро работу находят быстро квартиры получше получают. Живут себе припеваючи. Ведь по сути поффигу, где жить, как мне кажется. Лишь бы чувствовать себя человеком. А вот с этим у нас в Комуниз... блин как ты назвал наш город? Ну, в общем, с осознанием себя людьми у нас проблема. Серьезная проблема.
- Даже у тебя? - спросил автоматчик справа от нее.
Вика пожала плечами, но через некоторое время ответила:
- Ну, вообще-то да. Даже у меня. Иногда хочется в Москву смотаться просто погулять, а не только по делу и с кучей бумажек удостоверяющих, что я не верблюд. Форма спасает, но в метро без карты медконтроля не сунешься. В автобус не влезешь. Везде сканеры стоят. Приходится частника ловить, если добраться куда-нибудь хочешь. А откуда у меня деньги? У нас там деньги не нужны, а что я в бухгалтерии на работу получаю так это копейки. В общем, куда не кинь везде клин.
- Да что ты расстраиваешься? - Фыркнул Семен с переднего кресла. - Приезжай, я тебя встречу, свожу в ресторан нормальный, просто погуляем.
- Да я вообще не об этом, между прочим! - сказала Вика, доставая пистолет и проверяя его, нацелив в пол. - Я просто чувствую себя как в гетто еврейском времен второй мировой войны. Там тоже заработать денег было нереально. А евреям в Польше вообще запрещалось иметь больше двух тысяч злотых, которые они там внутри и тратили на самое необходимое. И тоже... ну даже вырвутся они за черту гетто ну и куда дальше без денег, без всего. Мне кажется, наше правительство слишком многое переняло у тех... в черной форме.
- Ну, голодом же вас там не морят!? - спросил автоматчик. - Работать просто уговаривают. Я сам видел... не рассказывай. Кто не хочет, не работает. Лекарство все исправно получают, причем бесплатно! То есть на ваш маленький коммунизм хреначит вся страна!
- Да вот это-то и плохо! - заявила Вика, пряча оружие в кобуру. - Вся страна нас ненавидит и считает, что мы сидим на ее шее. Все просто мечтают, что бы мы там перемерли. А когда ввели налог этот долбанный всем? Ну, который там еще обозвали хитро, но все поняли, что это на содержание нас убогих. Думаете, любовь или терпимость прибавилась. Словно спецом стравливают здоровых и больных.
- Не кипятись, Вик. - попросил спереди Фомин. - Сейчас работа будет сложная, там молодая семья... тебе надо быть в форме. Прибереги для них красноречие. А что касается разжигания ненависти... дура ты Вика. Они просто страх пытаются разжечь, чтобы люди головой думали, а не членом или еще не скажу чем...
К дому, где предстояла работа, они подкатили вместе с другой группой. Вика сразу узнала в первом вышедшем из машины Павлика - отличного парня из ее же курсантской группы. Она вылезла тоже из салона и они обнялись.
- Павлик! Я тебя три месяца не видела! Где ты шлялся, обормот!
Парень смущенно улыбался, видя усмешки бойцов милиции, и сказал тихо:
- Я с дежурки уже два месяца не снимаюсь. Через неделю, наконец, отпуск. Приеду к вам. Там мою квартиру еще не заняли?
- Пусть попробуют только! - заявила Вика, показав неизвестно кому кулачок.
Из микроавтобуса выбрался капитан по форме и спросил насуплено:
- Ну, чего? Все готовы?
Вика обрадовано улыбнулась ему и сказала:
- А Виктор Федорович такой важный, как всегда. Даже не здоровается.