"Из любви, как из жизни, надо уходить самой. Даже, если любовь и стала - жизнью, если в этой жизни не осталось ничего, кроме того, что ты теперь называешь "любовью".
Ах, если бы...
Если бы тебе, той, 15-летней сумасшедшей гордячке рассказали, чем для тебя станет, что для тебя останется... что останется от тебя...
Помнишь своё первое прикосновение? Помнишь ту полуобморочную смесь решимости и отчаянья, безнадежности и счастья? - ты сама вошла в любовь и взяла её.
И хоть растравила тогда ты лишь недетское любопытство, а не детскую нежность, утолила не первую страсть, а впервые насытила чужую похоть, но у тебя-то была и страсть, и нежность - у тебя горела любовь.
Ах, каким жаром разнеживали горевшие мосты! А какие виды открывались из увитых хмелем узорчатых бойниц их личного замка, какие в нём были тёмные, запутанные коридоры, а какие шёлковые простыни устилали альковы спален!
...их замка, построенного из песка её пустынь.
А как легко обрушились изящные башенки... от одного неловкого движения, одного пристального взгляда из-под полуприкрытых ресницами глаз. Да и что из того: на горизонте туманились миражи, оазисы одаряли водой, а костры караванщиков - теплом в холодные ночи...
Только вот беда - пустыни не имеют обыкновения кончаться, миражи - воплощаться, а костры... Где же она заблудилась, куда же её забросило, как же так оказалось, что уже несколько лет она пытается согреться, пристроившись с краешку у чужого огонька?
Который гаснет.
Гаснет? Да в нём давно уже и гореть-то нечему. В нём сейчас даже не тлеют головёшки, а истлевает пепел.
Нет, из любви надо уходить самой.
Из любви? А из жизни?"
- ...нет, я у Альки не осталась: она сожгла всё постельное бельё. Говорит, захотелось нового - шёлкового. Представляешь, шёлковые простыни?! - скользкие, холодные, бр-р-р...
- Но она же не будет покупать ацетатный шёлк. А натуральный он... он - не холодный - прохладный и... и ласкающийся, он принимает касание тела, как... - Ирэн опять вспомнила свою первую любовницу, первую любовь - как бёдра юных женщин принимают прикосновения рук.
- Оставь литературу мне, - хмыкнула Натали.
- Подожди, - прервала её Ирэн, - как сожгла? На газовой горелке, что ли?
- Да нет. Когда я пришла, она только-только вернулась: набила свой рюкзак бельём... Знаешь, какой у неё рюкзачишко? - с меня ростом! ...уехала загород и там устроила языческое действо. Зиму, говорит, проводила.
- В июне?!
- Вот и я ж ей об этом.
- А она?
- Промолчала. Она ж у нас такая молчальница! Всю весну меня своими молчанками изводила. Лето пришло, а она... Да уж лучше б опять смолчала!
- Что ещё?
- Я её просто попросила: "Дай мне мороженого".
Ирэн не удивилась: у неё в холодильнике тоже всегда лежала парочка пачек эскимо для её Натали.
"Там твоего не осталось". - отвечает.
"А что - чьё-то осталось?"
"Моё".
"А моё?!"
"Я его утром съела". - и закуривает свои сигареты! Я от неё ещё табачной вони не терпела!
- На кухне - она в своём праве.
- Без меня! Я ей так и сказала: воняй без меня! И ушла.
- Дверью опять хлопнула?
- Со смаком. - улыбнулась Наташа.
- Всё-таки однажды петли не выдержат. И уже скоро.
- Ой, да там такая сталь - ни износа им, ни ржавчинки. Соседи скорее сбесятся. Может, меня пускать не будут? - почти с надеждой проговорила Натали.
- То есть словам-то её ты не особенно удивилась?
- Нет.
- Рассказывай-рассказывай. - улыбнувшись, подтолкнула её Ирэн.
- Да нечего и рассказывать. Ну, люблю я мороженое! Как будто она этого не знает! Неделю назад пришла, её не было, в холодильнике лежало четыре порции. Я сначала съела свою половину. Потом подумала, что, так как я люблю мороженое гораздо сильнее неё, то будет честно, если разделить немножечко в мою пользу. Потом представила, как придёт Алька и у меня на глазах начнёт схарчивать последнее, а я буду исходить слюной. И съела его сама. А потом Алька пришла и устроила скандал. Что ей денег уже жалко? Не могла купить больше?!
""...я люблю мороженое гораздо сильнее неё" - какая фрейдова оговорка".
- А что - порции были маленькими?
- Да маленькие я её давно уже отучила покупать.
- Как и меня. То есть грамм по 200?
- И что?
- Нат, и ты в один присест умяла почти килограмм жирных сливок?
- Так что же, мне уже теперь...
"Ей же теперь уже глубоко за тридцать, а она по-прежнему любит корчить из себя маленькую капризу. И не только со мной".
- Поцелуй меня. - не в такт, не в лад перебила её Ирэн.
- Нет. - рефлекторно отказала Натали, - "Как от лягушки руку отдёрнула" - и тут же та придумала оправдание. - Ты же мне всю косметику слижешь. А ещё раз намазываться у меня ни сил, ни терпения не хватит. Да и времени.
"Она соврала. А ты стерпела. Опять стерпела. Из любви надо уходить самой. - наконец, решилась Ирэн. - А потом можно и сдохнуть".
- Да макияж у тебя сегодня удался. - грустно подтвердила она. - И костюм смотрится. И ожерелье... Когда оно на тебе, у тебя синеют глаза.
- Ты уже говорила.
- Да.
- Мне сегодня надо хорошо выглядеть.
- Да. На этих сборищах надо выглядеть абсолютно. - "я же уже решилась, решила, что же я тяну?" - Натал?...
- Да? - рассеяно ответила она. - Мне пора уже собираться.
Она смотрелась в недалёкое зеркало. Наташа кокетничала с ним, с собой. Она всё-таки научилась, Ала всё-таки выучила её делать из себя, видеть в себе красавицу... Заставляя других верить в это.
- Можно тебе сделать подарок?
- По какому поводу? А что за подарок? - заинтересовалась капризуля. - Его едят, носят или им играются?
Её глаза, подсвеченные персидской бирюзой ожерелья, синели и сияли, кожа голых рук, чуть затенённая, чуть украшенная загаром, сияла, а губы... Ала запретила Наташе самой покупать губную помаду и безжалостно выбрасывала, не разбираясь, если таковая всё-таки обнаруживалась. Губы... целовать и облизывать, и слизывать, слизывать...
И больше - нет? И никогда? Никогда?!
- Давно хотела, давно приготовила. А повод... сегодня купавина ночь. Ала проводила зиму, мы - отпразднуем лето. Сейчас принесу.
Ирэн ушла в кабинет, открыла сейф. Чёрный футляр был подчёркнуто безликим. Кнопка. Щелчок. Чёрный бархат. Браслет.
Положила на столик.
Жёлтое золото и голубые... голубые-голубые камни. Наивные и беззащитные. Как улыбка 7-летней егозы, веснушчатой и синеглазой - на все восемь с половиной зубов. Как улыбка 13-летней нескладной угловатой дурнушки, ещё не осознавшей, что теперь она - не уродина, что она уже - красавица, и она смотрится в зеркало и никак, всё никак не может поверить себе. И в улыбке её - и давняя девчоночья бесшабашность, и ставшее почти привычным отроческое отчаяние, и женские, впервые женские предчувствия, женское предвкушение.
Жадное жёлтое золото и отчаянно-голубые камни.
Одинокие русские старухи загодя копят на книжке "гробовые". Чтоб соседей смертью не обременить, чтоб дальних родственников в расходы не ввести непредусмотренные. Вот и Ирэн шесть лет назад сходила к ювелиру, заказала подарочек. Она не оговаривала род камней, условие было только одно: браслет на прощание, и совпадение с драгоценностями Натальиного ожерелья было бы случайным, если бы...
Но ожерелье это давным-давно, в тогдашние же "шесть лет назад" подарила Наташе Аля, и ювелиром Ирины была тоже Аля. Такая вот у девчонки оказалась не девичья профессия.
"Ты же уже решила. - понукнула себя Ирэн. - Ты уже даже сказала про подарок. Ну!"
Потянулась к браслету. Остановилась. Захлопнула сейф. Повесила на место картину. Заставила себя взять в руки футляр, защелкнула его и... опять положила на столик.
"И больше никогда..."
Опять взяла футляр, другой рукой - пачку сигарет, коробку спичек, и пошла к своей Натали.
- Вот.
- Значит, носят. - улыбнулась та.
Опять щёлкнуло.
- Тебе будет в ансамбль. - проговорила Ирэн. - Извини, я закурю.
У неё ломались и гасли спички, не хотела разгораться сигарета, а Наташа всё никак не могла управиться с замочком браслета.
- Надо нажать с обеих сторон, - подсказала ей управившаяся первой Ирэн. Сигарета помогала слабо. - Выпьешь со мной? "Камю"?
- Нет, - отказалась Натали. Она вытянула руку и любовалась теперь браслетом. - На этих сборищах надо быть абсолютной. А то... - у неё чуть раскрылся рот и язычок, выглянув, коснулся и погладил верхнюю губку. - А то... - она опустила руку, браслет послушно скользнул к ладони, женщина вслушалась в касания камней по коже, удовлетворённо улыбнулась, вспомнила про Ирэн, вспомнила свою фразу, хмыкнула и закончила. - А то ещё изнасилуют невзначай, а я и не запомню.
Она подошла к Ирэн.
- Спасибо.
- И всё?
- Но ты же куришь!
- И всё же...
Наталья наклонилась и чуть коснулась губами лба.
- Я пойду, ладно? Мне ещё к Альке зайти надо. Приставать начнёт... Как бы мне от неё отбиться...
Ирэн не позволила пробиться бешенству. Голос её остался спокойным:
- Ну, она же не муж тебе и не жена, чтоб требовать обязательного секса по субботам.
- Да мне уже с мужем приятнее. По крайней мере, с ним - быстрее. - рассмеялась Натали. - Не провожай меня!
- Эй, а браслет?
- Что, браслет? - обернулась в дверях Наташа.
- Так и пойдёшь по улице - вся в золоте?
- А что? - Ирэн промолчала, - Хотя, пожалуй, ты права.
С замочком на этот раз она управилась быстро.
- До свиданья!
- До следующего... а пока прощай.
Наталья не стала утруждать себя вниманием, анализом. Она закрыла двери.
"Браслет она наденет у Али - похвастаться. Аля его вспомнит, вспомнит меня, мой заказ и поймёт, что все эти годы у её любимой был не только муж, но ещё и любовница. Будет скандал, большой скандал, Наталья пуститься орать, не выбирая слов, и про мужа приплетёт, теперь обязательно приплетёт тоже. И Аля замолчит. Наталья с восторгом хлопнет дверью и пойдет, на это сборище, мечтая, чтоб её там кто-нибудь изнасиловал, кто угодно, - Ирэн глотнула коньяк, - кто угодно, только, чтоб не я, только б не Аля... - еще глоток коньяка, - а Аля... Аля пойдёт и изнасилует её мужа. И оставит след... Духи? Скорее всего... И... И, например, свой почти метровый "волосок" - на простыне под подушкой. А потом... - еще глоток. - Потом пойдёт ко мне. Но она же не знает, куда! Она была у меня только раз. Её привезли и увезли. И это было восемь лет назад! Восемь лет! - Ирэн допила рюмку, прокусила дольку лимона, в рот брызнул сок, - и лимон-то нынче какой-то не кислый. - налила ещё. - Потом придёт ко мне".
Когда, ближе к полуночи, раздался звонок, Ирэн не стала спрашивать "кто там?". Она накинула на дверь цепочку и приоткрыла её.
Дверь резко дёрнули. Цепочка выдержала.
- Открой! - цепочка опять выдержала. - Открой! Открой!
"Сигареты не помогли. Коньяк не помог. Господи..."
Дверь больше не дёргали. Ирэн прислонилась к стене. Она ждала.
- Зачем? Скажи мне только - зачем?!
Ирэн молчала. Она шесть лет учила, она шесть лет вдалбливала в их Натали: никогда не пробуй перемолчать Алю. Что ж, пусть теперь Аля попробует перемолчать её. Аля не стала:
- Сдохни, мразь, - прошептала она в узкий проём, повернулась и пошла прочь.
Ирэн не выдержала. Прикрыла дверь, откинула цепочку, открыла и в спину крикнула:
- Я над этим и думаю!
Аля не обернулась.
Когда замолк цокот каблучков, старуха закрыла дверь.
P.S. Запах духов Наташа почувствовала сразу, а когда увидела на простыне длинный тёмный волос, её вырвало.
P.P.S. Когда пьяная Ирэн на следующий звонок открыла свою дверь, Натали с размаху залепила ей по скуле футляром с браслетом: