Почему, когда едешь по железной дороге, всегда приезжаешь на вокзал. И непременно с буфетом.
Как странно мы чувствуем себя на вокзалах, как пьянит кровь аромат странствий. Даже провожающих начинает будоражит спрятавшаяся на самом генном уровне привычка к кочевому образу жизни.
О, это невероятное смешение звуков, в просторечии именуемое вокзалом. Сдержанный грохот прибывающих поездов, поездов отъезжающих, почти не прерывающиеся объявления и шарканье подошв многочисленных приезжих создают совершенно невероятную звуковую какофонию, которая будит совершенно странные реакции, а те, в свою очередь распихивают давно задремавшую романтику, заставляют вспомнить о кострах, гитарах, пахнущей дымком каше. Человек удивительное существо и предпочитает не помнить о негативных аспектах романтики, в частности о комарах и клещах, а также очень странной концепции разрешения бытовых проблем физиологического характера.
Так вот для того для того прошли эти фантомные страдания о свободе и странствиях надо просто покинуть вокзал. Но ведь так не хочется терять это странное ощущение и только верный поводок, мобильный телефон, может напомнить о делах и успокоить неожиданный романтический зуд.
- На, - оглушительный гудок прерывает мелодичный, очаровательный и уютный голосок барышни, читающей объявление, - путь, пребывает поезд, - и опять гудок, - Сочи".
Сочи. Мечта советских отдыхающих. Кошмар отдыхающих российских. Самая лучшая прививка от российской туристической индустрии. И полная гарантия, что в следующий раз турист, подкопив денежек, постарается избежать стальных объятий нашего странного гостеприимства и оставить свои честно заработанные накопления совсем в другой стране.
И, тем не менее, каждый год отважные россияне играют в любимую нашим невероятным народом игру. "Русскую рулетку". Так что отзывы об этом фантастическом городе отличаются кардинальнейшим образом.
Или "мы очень круто оттянулись".
Или "ребята, мы вам семьсот штук заплатили, а у нас двери на балкон не открываться и кондер не работает".
Или "каких мы склеили потрясающих девчонок".
Или "товарищ милиционер, и выпили мы совсем ничего и девочки приличные были, а проснулись на пляже. Голые. Ни денег, ни документов".
Очень разные отзывы можно услышать об этом потрясающем городе.
Поезд как здоровенный зеленый дракон, устало пыхтя, устраивался у высокого перрона. Попыхтел, фыркнул, остановился. Откатился немного назад, уперся и встал.
Растворились двери и на перрон шагнули крепкие, можно сказать ядреные дамы в форменной одежде. Кто сказал, что женщинам не идет форма. Форма не идет некрасивым женщинам.
А эти женщины к категории некрасивых не относились ни в малейшей степени. Ценитель, пожалуй, назвал бы их сладкими, статными и ядреными. Дамы встали, потянулись и улыбнулись. И что-то одобрительно сказали в сторону открытых дверей.
И тогда из вагонов хлынула волна измученных долгой дорогой людей, жаждущих насладиться весной здесь на теплом юге, а не месить слякоть на севере. Суетливые, торопливые, не желающие не упустить ни секунды отведенного на отдых времени и не упустить ни капельки еще не уверенного весеннего солнца, северяне понадевали шорты и майки. Хотя, судя по встречающим, местные жители пока предпочитали ходить в брюках и куртках. Правда, не в таких основательных от которых избавились в поезде суетливые гости приморской столицы
Только важный вагон, по старой традиции носящий загадочную аббревиатуру СВ, пока не торопился выпускать своих ВИП-пассажиров. Однако, наконец и здесь открылась дверь и на перрон шагнула проводница. Она несколько отличалась от своих коллег по цеху в сторону некоторого изящества. Неудивительно, в таких вагонах не одна дама из клана проводниц нашла, если не свою судьбу, тот как минимум серьезное финансовое благополучие. Высокая грудь заметно натягивала белоснежную отглаженную форменную блузку. Синяя юбка мало того, что подчеркивала тонкую талию, так еще и туго обтягивала приятнейших очертаний бедра. Вроде как форменные туфельки на каблуках делали еще длиннее и без того длинные ноги. Пилотка, лихо сидящая на пышных русых волосах, задорные голубые глазища, улыбка на пухлых губах, лицо сердечком. Сплошное очарование.
Теперь и пассажиры вагона СВ решили ступить на перрон. Однако без фанатизма и спешки. Не по чину.
Первым сочинский перрон своим появлением порадовал высокий молодой человек в безукоризненном светло-сером костюме. Шляпа, перчатки, даже туфли в тон костюма, и перекинутый через руку плащ очень серьезно выделяли его из множества людей, спешащих в долгожданному отдыху. Легкая улыбка, пшеничный чуб, выбивающийся из-под мягкой шляпы. Да молодой человек был очень похож на широко известный портрет Есенина. Только вот румяное лицо его было жестче, много жестче, а взгляд серых глаз был отнюдь не переполнен знаменитой русской грустью. Молодой человек по-хозяйски окинул перрон взглядом, вкусно улыбнулся проводнице и протянул затянутую в перчатку руку в сторону тамбура.
На серую перчатку легла узкая женская ладонь и на перрон ступила молодая женщина. О возрасте её при нынешнем развитии медицины говорить было сложно. Сейчас ведь порой трудно понять, юная дева перед тобой или относительно зрелая дама. Однако та легкость, с которой дама порхнула на перрон, заставляла склониться все же к первой точке зрения. К категории юных дев ее, конечно же, относить не стоило, но было лет её явно немного. Между двадцатью пятью и тридцатью. Тот самый возраст, когда женщина окончательно осознает, что, хотя юное очарование уже отошло, расстраиваться смысла нет, поскольку начало настоящей женской красоты кружит мужчинам головы получше хорошо выдержанного вина. При этом совсем не только мужчины заглядываются. И молодежь готова свернуть шею на затылок, лишь бы полюбоваться царственной красавицей.
Высокая, тонкокостная, с выраженными при этом формами. Она сразу привлекла к себе внимание. И некоторым мужчинам пришлось отхватить критические замечания от благоверных. Ну а кому-то просто от спутниц. Не все ведь руководствуются проверенной мудростью на тему, что не стоит в Тулу то со своим самоваром.
Природное очарование подчеркивал изящный туалет. Молодая дама явно не экономила на гардеробе. Бежевый костюм в мельчайшую клетку, кружевная блузка, которая то ли прикрывала высокую грудь, то ли напротив, провоцировала неосторожные взгляды. Рассмотреть лицо было сложновато, дама укрыла глаза за большими солнечными очками, набросила на пушистые льняные волосы невесомый шелковый шарф, один конец которого забросила на плечо и потому линию лица рассмотреть не удавалось.
Но уверенная улыбка на прекрасно очерченных губах.
Но тонкий с очаровательной курносостью носик.
Даже предположить, что не была она прекрасной, было бы просто кощунственным.
Дама остановилась рядом с молодым человеком и окинула перрон с явно вопросительным выражением. И, пожалуй, с некоторым удивлением.
Молодой человек явно собрался что-то спросить, но намерение его было прервано.
- Алексей Левонтиевич, а подайте мне тоже руку, - потребовал тоненький голосок из недр тамбура.
Молодой человек вторично протянул руку, и на перрон порхнуло очаровательное дитя лет тринадцати от роду. Совершенно явно дочь. Та же тонкая фигурка, та же грация в движениях. Пока еще переполненная детским очарованием. Джинсы, майка. И если лицо матери в деталях рассмотреть мы не смогли, то это юное создание решило совершенно не утруждать себя элементами маскировки. Смотрело оно на мир огромными серыми глазами, в которых таились сонмы чертенят. Покрытые детским пушком щечки покрывал здоровый румянец, слегка приоткрытые губки явно не были знакомы с косметикой, однако были алыми, кукольными. Девочка выглядела бы сущим ангелом, если бы не упомянутые чертенята в глазах. И совершенно явное желание блистать. Причем здесь и сейчас. А внимание Алексея левонтиевича делить прелестное дитя явно ни с кем не собиралось. И уж тем более с маменькой.
- Мама, а нас что никто не встречает? - очень звонко и достаточно требовательно поинтересовалась она, тут же продемонстрировав напористость характера.
Подобное обращение отнюдь не порадовало стильную даму, что было заметно по несколько изменившемуся выражению лица. Некоторые молодые женщины почему-то не понимают, что факт материнства только подчеркивает их женское очарование.
- Не знаю, - задумчиво протянула она.
Однако девочка уже утеряла интерес к разговору с ней и переключилась на молодого человека.
- Алексей Левонтиевич, - уже несколько тише обратилась она к нему, - а Никитыч и дядя Илья. Они ваши охранники?
- Лена, - немедленно отреагировала дама.
- А что. Они классные. Давай попросим папу нанять таких, а то наши какие-то скучные.
- Мы не охранники, Ленкич, - ответил за молодого человека рослый дядька, появившийся из дверей вагона. Васильковые глаза, крепкий широкий нос. Короткая черная с легкой проседью борода, вьющиеся черные с проседью волосы. В отличие от молодого человека, он нес две немалых размеров кожаные сумки, даже на первый взгляд выглядевшие очень и очень дорого. Мужчина одет был без изысков. Джинсы, водолазка, широкий льняной пиджак. В таком туалете он затерялся бы в любой толпе, если бы не одно но.
Дядька был могуч. Очень не молод, явно далеко за сорок, но могуч. Толстая мускулистая шея плотно натягивала мягкий воротник свитера, а пиджак едва не рвался на тщательно прокачанном плечевом поясе. Плечи были покатые, что указывало на чрезвычайную физическую силу. И был дядька очень тонок в талии. Широкий, богато украшенный серебром пояс плотно охватывал поясницу, и видно было, что сопутствующие большинству наших земляков жировые накопления в данном случае отсутствуют как класс. И естественно никакого пивного животика. - Няньки мы его. Сумки, вот видишь, за ним таскаем.
- Ой, извините Никитыч, - пискнула девчонка, - я вас не увидела.
- Не няньки мы, - гулкий голос, выломившийся из чрева тамбура, заставил подумать, что усилиями некоего колдуна тамбур превратился в пещеру дракона и этот самый дракон вмешался сейчас в разговор, и не охранники. - Мы бодигарды. И боди это самое его храним и гардим.
Девчонка хихикнула, дама сочно улыбнулась, молодой человек хмыкнул.
И из тамбура шагнул обладатель упомянутого гулкого голоса. И если тот, кого девчонка назвала Никитычем был могуч, то этот по праву мог называться великаном, поскольку для того чтобы выйти из вагона ему пришлось пригнуться. Причем великаном весьма эксцентричным. Если Алексей Фомич предпочитал совершенно классический стиль, а Никитыч одет был как обычный, хотя и состоятельный бизнесмен, дядя Илья одет был в смешанной байкерско-милитаристически-фольклерной методике.
Фольклорная нота в его туалете звучала фрагментарно, но уверенно. Обут он был в сапоги текс-мекс, у нас их казачками называют. Серебра на них было столько, что любой гаучо удавился бы насмерть от зависти. На длинных черных с густой проседью волосах сидела хевсурская круглая шапочка. Говорят, когда-то давно хевсуры одевали такие шапочки под шлем. Эту вот шапочку вполне можно было носить без шлема, настолько густо она была расшита серебряными крестами.
Военная нота заключалась в штанах. Брюками это величественное кожаное сооружение с многочисленными накладными карманами назвать язык не поворачивался.
Широкие кожаные брюки с многочисленными накладными карманами туго натягивали могучие бедра. Брюки затянуты в мощной талии широким, густо покрытым серебряными бляшками поясом, над которым тугими валиками торчали упругие боковики. Обтянутое кожаной майкой, торчащее вперед пузо можно было бы назвать пивным, если бы не просвечивающие сквозь тонкую кожу квадраты пресса. И огромные мышцы груди, нависающие над ним. И неудивительно, потому что грудь напоминала бочку. Пивную кружку на неё поставить можно было без опасения, что она упадет. На каждое плечо можно было бы усадить и очаровательную даму и прекрасную проводницу. Пожалуй, и дочурке бы место осталось. Только вот сидеть там им было бы удобно вряд ли. На широченных плечах куртки из толстой кожи игрались блестками кольчужные вставки.
Рукава куртки закатаны до локтей, открывая могучие запястья, укрытые широкими серебреными браслетами. И наверно для того чтобы никому в голову не пришло обвинить великана в излишней привязанности к волшебному металлу, ситуацию он явно решил довести до идеала. И если бы он надумал сжать в кулаки свои длиннопалые кисти, то получился бы страшненький кастет. Потому что каждый весьма аристократичный палец украшен был весьма-таки весомым серебряным перстнем.
Окончательно подтверждала верность байкерской идее длинная борода, достигавшая середины широкой груди.
А вот лицо его было весьма неожиданным на этом могучем теле. Оно было иконописным. Глаза у великана были пронзительные, черные. Правда, смотрели эти глаза не с вселенской грустью. Было в них глубокое понимание, детское удивление, смешинка. Сложные были глаза. И взгляда от них было не оторвать.
А весь он... Знаете, бывают здоровенные люди, бывают качки, а вот дядя Илья как-то шагнул немного дальше. Производил он впечатление первобытной мощи. При этом гармоничной мощи. Такими наверно были герои Древней Эллады, в одиночку побивавшие титанов.
В общем, с первого взгляда выглядел дядя Илья очень и очень грозно. Да что там. Угрожающе он выглядел. Однако присутствовала одна деталь, которая напрочь портила то впечатление мощи и неудержимости, которое должен был бы вызывать человек описанных характеристик.
Это были очки. Дорогие очки. Эксклюзивная оправа. Меняющие цвет в зависимости от освещения стекла. Они и сейчас потемнели под действием еще нежного весеннего солнышка. Круглые стекла. Очень модно. Очень ретроспективно.
Однако они как-то беззащитно сидели на самом кончике красивого, прямого и очень аристократичного носа и портили все впечатление. Да что там впечатление. Вместе с круглой шапочкой, которая ведь являлась обязательной принадлежностью мужчин далеко не самого мирного народа, и тоже ведь должна была вызывать ощущение угрозы, очки эти делали дядю Ильи каким-то звездочетом, который с некоей тайной целью объелся анаболиков. Или не в меру раскачавшимся Паганелем.
В руках он волок два здоровенных кофра. На то, что у здоровенных чемоданов имеются колесики, внимания он не обратил. Так же он слабо обращал внимание на висящую за спиной огромную спортивную сумку.
- Я, Евгения Дмитриевна, на всякий случай багаж ваш вынес. Поезд здесь не так уж и долго стоит, - прогудел он, опуская чемоданы больше похожие на сундуки. - Чего-то встречающих ваших не видно, - оглядел территорию с высоты своего немалого роста.
Лицо дамы стало несколько растерянным.
- Они же тяжелые, дядя Илья, - пискнула девчонка. Растерянной она не выглядела, а вот восторженной совершенно точно.
- Тебе, Ленкич, каши надо больше есть, а не гадость эту морскую, сала опять же. Тогда и чемоданы будут не тяжелые. Носильщик, - рявкнул вдруг и пробегавший мимо мужчина с тележкой резко остановился рядом.
- Как вкопанный. Да, дядя Илья?
- Ты, Ленкич, человека рабочего не обижай. У него дети дома. Для них и работает. Вещи прими, - скомандовал, входя в некоторое противоречие с изложенной сентенцией. Носильщик предпочел в дискуссию не вступать и кинулся грузить все сумки. Свою, впрочем, дядя Илья ему не доверил.
- Евгения Дмитриевна, - сквозь редеющую толпу встречающих, проталкивался молодой человек, - извините. Жуткие пробки.
Лицо дамы стало привычно начальственным.
- Сережа, - холодно поприветсвовала она встречающего, - займитесь, наконец, нашим багажом.
Сережа попытался схватить корфы, но осознал тщетность своих усилий и решил разрешить проблему путем усилий интеллектуальных.
- Вперед, - скомандовал он грузчику, - чтобы я тебя видел.
- Сережа, - вмещалась в процесс маленькая госпожа, - и не забудьте дать ему хороших чаевых.
- Конечно, конечно, - не оборачиваясь, заверил встречающий Сережа.
- Стоять, - рыкнул Никитыч.
И Сережа и носильщик затормозили одновременно.
- Мои сумки.
Сережа подхватил сумки, напрягся, заметно покраснел, но бросился обратно.
- Вот, пожалуйста, - с видимым облегчением разогнулся. - У вас там кирпичи?
- Свободен, - мановением руки отпустил его Никитыч.
- А вы, Никитыч, не похожи ни на охранника, ни на бодигарда, - заключила вдруг Евгения Дмитриевна.
- На кого же я похож? - немного склонив голову поинтересовался Никитыч.
- На моего папу.
- А кто ваш папа, позвольте поинтересоваться?
Евгения Дмитриевна слегка улыбнулась.
- Генерал.
Когда дочь с матерью растворились в толпе прибывших, дядя Илья задумчиво сказал.
- Доведут тебя, Алешка, дамы до цугундера. Звоните, Алексей Левонтиевич в любое время, - явно передразнил. - Кто её муж, знаешь. То-то вот. Идите уже. Я сейчас.
- Доведут тебя, Алешка, дамы до цугундера, - передразнил уже его Алексей Левонтиевич, но в дальнейшую дискуссию вступать не стал, забрал у Никитыча сумку и быстренько пошел прочь, явно предполагая возможность телесного педагогического воздействия. Никитыч хмыкнул и отправился за ним.
Дядя Илья подошел к проводнице.
- Ну, до свидания, Ирина.
Та слегка зарделась.
- До свидания Илья Иванович.
- Ой, не по-русски мы прощаемся, - озаботился вдруг Илья Иванович и с неожиданной для своих параметров стремительностью поцеловал проводницу в губы. Той явно не понравилась стремительность прощания. Она обхватила его кудлатую голову, вернула поцелуй, высокая грудь привычно улеглась на могучее пузо. Ладонь Ильи Ивановича не менее привычно улеглась на тонкую талию, привычно подтянула к себе, едва не вминая в себя сладкую тяжесть зрелого женского тела.
Поцелуй заметно затянулся. А потом Ирина сама оттолкнула великана. Правда, очень нехотя.
- Иди уже. А то не выдержу, за тобой увяжусь.
А Илья Иванович уже шагал прочь. На перешаге обернулся, тихо чмокнул губами куда-то в район живота очаровательной проводнице, отчего та зарделась еще сильнее.
- Телефон не потеряй, - бросила в широкую спину.
Тот опять повернулся, послал воздушный поцелуй и ушел.
Ирина вздохнула и отправилась исполнять должностные обязанности. Однако мечтательная улыбка лица её покидать не желала.
Алексей Левонтиевич и Никитыч поджидали Илью Ивановича стоя рядом с симпатичным минивеном. Сумки были уже уложены в чрево заморского автопрома и двое просто созерцали. Алексей Александрович лениво любовался коловращением валящих из здания вокзала людей, а Никитыч курил. При этом курил он не вульгарную сигарету, не амбициозную сигару. Он курил аристократическую папиросу. При этом не то, что современные табакоторговцы незаслуженно именуют таким именем. Судя по размерам, папироса была явно индивидуальной набивки.
- Удивительно, Алеша, - вещал Никитыч, - но во всяком месте у табака совершенно другой вкус. Вот здесь вот, - он набрал дыма в грудь и выпустил его двумя клубящимися волнами сквозь ноздри, - он пахнет тропическими деревьями, хотя вонь этого железного стада, - махнул он папиросой в сторону рычащего потока машин, - должна бы и перебить экзотические ароматы. Интересно, а как оно будет у моря?
И вкусно пыхнув, окутал себя очередным облаком дыма.
Алексей Левонтиевич смотрел на своего более взрослого спутника с улыбкой, в которой проскальзывало некоторое превосходство профессионала над неофитом. Разомкнул улыбающиеся губы и кивнул в сторону жерла подземного перехода.
- Дядька идет.
- Что-то быстро он, - удивился Никитыч и опять окутался ароматным дымом. В хорошо освещенном переходе импозантная фигура Ильи Ивановича казалась еще больше. Он почти задевал шапочкой потолок и почти инстинктивно пригибал голову. К нему немедленно двинулись два расслаблено стоявших у коллонады милиционера. Личность была уж больно заметная.
Остановили, козырнули, что-то спросили. Хотя доставали ему едва до солнечного сплетения, выглядели решительно.
- Молодцы, - охарактеризовал их буйную деятельность Алексей Левонтиевич.
- Бдительность проявляют, - согласился Никитыч и опять затянулся. - Очень он у нас на злоумышленника похож.
Илья Иванович дисциплинированно остановился, достал что-то из кармана и показал сотрудникам правоохранительных органов. Те еще раз козырнули и отправились на поиски потенциальных правонарушителей.
А Илья Иванович уже шел к ожидавшим его спутникам.
- Ну что за дрянь ты куришь, - немедленно рокотнул.
- Папиросы, - с готовностью ответил ему Никитыч. - Ручная набивка. Табачная студия "Сеид - паша".
- Если уж куришь, - наставительно сказал ему Илья Иванович, - то курить нужно только сигары.
Достал из широкого брючного кармана подсигар, извлек из неё зеленоватый "упман", обрубил кончик возникшей в руке гильотинкой. Уместил под усы. Алексей Левонтиевич не поворачивая головы, извлек из кармана золотой "Ролсон". И тот мелодично щелкнув выпустил огненный лепесток прямо у среза сигары.
- Ни в коем случае, - отшатнулся Илья Иванович и добыл из того же кармана коробку спичек. - Сигары раскуривают только спичками. Лучше шведскими.
И выпустив первый клуб сизоватого дыма, сказал.
- Удивительно, Алеша, но во всяком месте у табака совершенно другой вкус. Вот здесь вот, он пахнет тропическими деревьями, хотя вонь этого железного стада, должна бы и перебить экзотические ароматы. Интересно, а как оно будет у моря?
Алексей Левонтиевич качнул головой.
- А что хотели милиционеры?
- Документы.
- И что сказали?
- Приятного отдыха, товарищ генерал-лейтенант.- И после великанского глотка сизого дыма. - Ну что, поехали, может?
Интерлюдия.
Северный ветер свирепо трепал лепестки огня, что упрямо цеплялись за решетчатое оголовье факела. Небо на востоке уже посветлело. Ночь прошла спокойно. Лишь дважды вспыхивал тревожный огонь, но вскоре взлетали в небо подброшенные копьями горящие вязанки хвороста. Осилили нечисть.
Слабая улыбка тронула тонкие губы. Осилили. Тяжелая челюсть надменно торчала навстречу ветру, который выдувал остатки сна. Лютый, пронизывающий холод не мог заставить даже прищуриться серые глаза воина. Ноздри мощного носа раздулись, вдыхая пронзительные запахи зимнего леса. А глаза уже скользили по ярко освещенным Луной окрестностям, с привычной цепкостью выцеливая врага, который сегодня не дошел до стен манора. Пустошь вокруг твердыни, свободная от самого маленького кустика, могущего дать укрытие нападавшим, тянулась до самой стены леса, которой отстоял на длину выстрела. Лишь ровный шрам дороги рассекал дремучие заросли.
Левая рука в тяжелой кольчужной перчатке отпустила грубо кованный крест и с металлическим лязгом хлопнула по крыжу прямого полутораручного меча. Осилили. Еще раз.
- Месьор епископ, - раздалось за спиной, - скоро рассвет.
- Ты доволен, Гунар? - Не поворачивая головы, спросил.
- Да, твоя милость, доволен.
- Стареешь. Раньше ты был жаден до драки.
- Мудрею, твоя милость.
Лидеру личной менады месьора епископа позволялось многое. Потому что пройдено вместе немало. И хотя месьор епископ сын герцога, а лидер - сын кузнеца, но между этими двумя давно уже не было сословных отличий. Их стер не только Орден. Не знал месьор епископ более надежного соратника. И лидер не знал.
Его милость изволила улыбнуться. На оскал матерого волчищи похожа была та улыбка. Привычки не было. Да и поводов для радостей за долгую жизнь набралось бы не много. Но доволен был сегодня месьор епископ.
Стылые глаза люто глянули на полную Луну. Полнолуние. Время исчадий Рогатого. Взгляд скользнул по небу, привычно выцелил ненавистное созвездие, что уже склонялось к востоку, чтобы скоро растаять в лучах солнца. Губы сами собой зашептали благодарственную молитву. Ночь уходит.
А с ней и нечисть, что с приходом светила забьется в глубокие норы. Ведь свет дневной губителен для нечисти. Не для всей к сожалению. Если ночные кровососы гибли от света Солнца, то лютым оборотням он лишь мешал менять обличье людское на зверское. Но сущность их нечеловеческую не менял. И злобу страшную не смягчал.
Уже ушло в прошлое время великих битв с исчадиями Рогатого. Не раз сходились людские рати с апологетами Темного. Уже уничтожены, разгромлены твердыни вражеские. С тех пор как Господь изгнал с небесного свода созвездие Рогатого его исчадия потеряли свою бесноватую силу и уровнялись в быстроте и силе с человеками. И те не упустили случая. Сохранив в монастырях оружную силу, они смогли ударить одновременно и сильно. И зажравшиеся в своей безнаказанности исчадия Рогатого не устояли. И теперь все же пытались осложнить жизнь бывшим данникам, но...
Месьор Епископ хорошо помнил ту страшную дань, что приходилось платить нечисти. Братьями и сестрами своими дань, которые для тогдашних владык земли были всего лишь стадом, мясом, запасом пищи. Но услышал Господь молитвы чад своих. И изгнал он с дневного неба созвездие Рогатого, что светило наравне с Солнцем, и давало великую силу исчадия Антипода и их последователям. Ушли ненавистные звезды на ночной небосклон и ежеутренне яркие лучи Солнца рассеивают воплощение Рогатого, забирая у его исчадий их бесноватое могущество. Сломлена сила Антипода, но не повержена. Потому-то ночь - время мощи его. А полнолуние особенно.
Именно в такие ночи высока была опасность нападения. Еще сбивались в стаи волколаки и не упускали случая налететь на зазевавшийся городок или манор. И тогда обитателям его могло оказаться очень и очень печально. Потому что по своей омерзительной сущности эти твари не просто убивали и жрали. Они убивали и жрали страшно. Потому и бдели стражника на стенах. И потому даже самое маленькое поселение было дозором человечества на рубежах Тьмы, готовой радостно захлестнуть человечьи земли. И потому в самом маленьком починке знали, что могут рассчитывать на помощь из манора. Надо лишь подать сигнал. И свирепые орденские воины придут на помощь, не жалея коней своих и ударят по врагам рода человеческого не жалея своих жизней.
Гораздо хуже бывало, когда на человеческие поселения нападали былые Повелители.
Волколаки были злом, но злом хотя и страшным, но понятным. А вот вампиры, существа просто чуждые с иной моралью, абсолютно противоположной системой ценностей, с мыслями погруженными во тьму. После их налетов просто смередело. А мирные поселяне обращались в ту же мерзость что и нападавшие. Самое страшное, что обращенные могли и не показывать своей гадской сущности. Тогда требовалось в полной мере проявить Гнев Господен. А такое частенько отвращало людство от слуг Господен. Тогда приходилось карать и их.
Нет и на них нашлась управа. После того как Господь уничтожил их богопротивное гнездо. Орденские удальцы с помощью Господа, истовой молитвы и моргенштернов сокрушали эту мерзость. Стрелки треножили стрелами, монахи молитвами удерживали на месте, а рыцари мозжилили гнилые тела нежити.
Благо давно уже в землях, вверенных доверию месьора епископа не появлялась вся эта мерзость, однако патрульная служба в землях манора была поставлена строго, поскольку считал он лучшим недоспать, чем проснуться в брюхе оборотня.
Месьор епископ тяжело глянул на застывшего рядом начальника ночной стражи. Так же, не отрывая взгляда от несущего вечную угрозу леса, ждал он своей очереди.
- Доклад, - лязгнул металлом привычный к командам голос.
- Тревожный огонь ближе к полуночи у Егерсдорфа, - монотонно зарычал свирепый и лютый русин. В голосе явно вдруг скользнуло разочарование. - Через двадцать минут - Живой огонь.
- Егерсдорф - земля фон Бисмарка. В его владениях не забалуешь, - шелохнулась довольная мысль.
- Без четверти три тревожный огонь у Кролавца, - при этом известии закованные в сталь доспеха пальцы нервно пробарабанил по массивному шару, венчавшему крыж бастарда, - когда по истечении двадцати минут не возожгли живой огонь, принял решение послать за вами, месьор, и, отвлечь молящихся. Однако не успел отойти посыльный, как огонь полыхнул.
- Живой?
- Живой.
И пальцы, впившиеся в потертую кожаную обмотку крыжа, ворохнулись. Расслабились.
Вчера в манор прискакал мальчонка с этого вольного рыбачьего поселка. Кто-то из взрослых видел в лесу чужих. Оружных тяжко. Рыбаки народ лихой, но против природных воинов, да и еще и на суше, выстояли бы вряд ли. Так что правильно, что не спросили, кто де и зачем здесь. Две четверки рыцарей при десяти кнехтах ушли в перехват. Не мало ли послал? И сам себя успокоил. Не мало. А мысли текли дальше. Живой огонь возожгли селяне. Добро. Лишь человеку дано его возжечь. Или все-таки братья рыцари. Надо не забыть полюбопытствовать. Трудно, не поддается истиной вере земля эта.
- Лют ты, Никита, неистов. Искушение - это. Молись больше, - неожиданно мягко проговорил месьор епископ.
- Тяжко мне, - без раскаяния согласился тот. - Благословите, отче, - и со скрипом приложился в протянутой руке.
- Месьор епископ, - опять раздалось за спиной, - скоро рассвет.
- Пора, - согласился.
Светлым крылом взметнулся на резком развороте плащ. И подкованные подошвы кавалерийских сапог звонко зацокали по ступеням лестницы.
За спиной глухо забухали сапоги менады. Но скрипа спускаемых тетив он не услышал. Кнехты его охраны не расслаблялись никогда. Нечисть коварна и может проникнуть даже в манор. Были случаи. И посеребряные оголовья арбалетных болтов успевали сказать свое звонкое слово.
На могучих коней, оседланными стоящих у коновязи, нельзя было не залюбоваться. Орден не скупился на снаряжение для своих воинов. Этих красавцев привезли издалека. Но они того стоили. Рослые и сильные, как и кони местной породы, они отличались скоростью и выносливостью, столь необходимой при охоте за нечистью. Сейчас заезжие великаны дремали, опустив густые гривы. Но прелат знал, как немного им надо времени, чтобы стряхнуть сонную хмарь. Пожалуй, даже меньше, чем мальчишкам пращникам из молодых послушников, что спрятались от ночного холода в стог сена. Епископ недовольно нахмурился, увидев такое потакание слабости телесной. Но неглупые детки оставили караульщика, и где он спрятался, прелат сразу углядеть на смог. И не удивительно. У егерей проходили обучение мальчишки. А те, большие мастера скрадываться. Негромкий свист и горохом посыпались юные воины на мощеный двор манора, умело выравнивая строй.
Строй рассыпался. Смешался. Ведь у каждого мальчишки был свой любимец.
В центральном зале манора застыли коленопреклоненные фигуры. Опущенные долу лица скрыты глубокими капюшонами. Но даже свободные очертания бурых ряс не могли скрыть ширину плеч молящихся. Перед каждым лежит обнаженный меч. Мечи одинаковые. Как братья. Как люди в рясах. Клинок, богато украшенный серебряной насечкой, цевье в золотом узоре резко контрастирует с потертой кожаной рукояткой простого стального крыжа.
Епископ оглядел четкие ряды рыцарей. Его рыцарей. Им выращенных.
Мощно ударил колокол на башне донжона.
- Рассвет рассеял созвездие Рогатого! - Гулко разнеслось под сводами зала, ярко освещенного множеством факелов. - Восславим Господа Бога нашего!
- Восславим! - Рокотнуло столь мощно, что колыхнулись лепестки пламени в решетчатых оголовьях светильников.
Жесткие губы месьора епископа коснула довольная улыбка. Могуч вверенный ему монастырь. Стенами манора, и братией отважной могуч.
- Восстаньте, братие.
Единым движением поднялись коленопреклоненные. Качнулись кованые кресты на широких грудях. Ухваченные за цевье мечи уставили острия в пол. Могучие крыжи вторым крестом прикрыли воинов.
- Этой ночью вы выстояли урок.
Разом взметнулись крыжи, и мечи с мягким шелестом улеглись в хорошо смазанные ножны. Минута, и в зале никого не было. Ночное бдение завершилось, освободив место дневному.
В зал по двое входили столь же могучие, но в белых рясах, украшенных алым крестом. Входили и становились на колени. Дневное бдение. Без мечей были эти воины. Лишь многоцветные веревки в несколько слоев опоясывали широкие рясы. Но. Короткий лязг и перед каждым легла утренняя звезда, сестра той самой, что предвещала приход рассвета, рассеивающего созвездие Рогатого. И каждый длинный четырехгранный шип звезды покрывало серебро.
- Бдите, братие, - благословил прелат. И широким шагом воина пошел по оставленному в жестком прямоугольнике коленопреклоненного строя проходе.
Тяжелы были мысли прелата. Не одним лишь оружием сильны были рыцари. Страшнее мечей и звезд утренних была для нечисти окрестной, единокупная молитва сорока праведников. Праведников. А какое потомство могли дать эти могучие мужи. Огромную страшную цену платили люди, дети Божьи, за победу над нежитью. И хотя слабела власть созвездия Рогатого, но сильны и многочисленны исчадия его и последователи. Много, много жертв еще предстоит в страшной битве. Велика цена будущего. Велика.
На выходе из зала остановился.
- Месьор? - раздался за спиной голос Гунара.
- В схолу. - И пошел, придерживая тяжеленный меч, что так и норовил хлопнуть по ноге.
Развивавшийся от стремительности походки белый плащ упал, когда месьор епископ остановился перед окованной железными полосами тяжелой дверью. Гунар шагнул, было вперед, не по сану его преосвященству самому открывать двери, но остановленный движением воздетой длани, замер. А прелат осторожно потянул створки на себя. Хорошо смазанные петли не скрипнули. Если бы кто-нибудь сейчас увидел лицо прелата, то немало бы удивился, сколь умиротворенным было лицо старого воина. Дети - надежда людей. Человечки, не зараженные страхом. Им нести свет.
Мощный камин освещал большой зал, в котором помещалась монастырская схола. И не жаль было горящего в огне дерева. Пусть хоть здесь почувствуют себя в уюте. Тяжела жизнь крестьянская, и рано начинают спрашивать, как с взрослого. Пусть оттают и душой, и телом.
Утренний урок вел юный брат Николай. Большое будущее прочил месьор епископ этому хрупкому большеглазому юноше.
Белая вихрастая голова едва торчала над высокой кафедрой. Юношеский голос звенел - то давал петуха, то срывался на рычащий бас.
- И разгневался Господь на грехи человеческие. И отвернул от паствы лик свой Светлый. И воссияло на небосводе дневном яркое созвездие Рогатого. И затмило свет Солнечный. И дало силу невиданную исчадиям его. И восстали они в силе могучей на народ людской и осилили его. И востребовали дань от человеков. Людьми дань. Ибо не было исчадиям тем пищи более сладостной, чем плоть и кровь человеческая. И обрушилось на род людской Горе. И возопили люди. И восстали. И повержены были, ибо давало созвездие Рогатого исчадиям своим силу Великую. Сильнее и быстрее были те исчадия детей Божьих. И стали они владетельны. И крепла власть Рогатого. Построили исчадия те столицу на Острове посреди моря Срединного. И возвели твердыни во всех землях, где дети Божьи обитали. И власть свою правили твердо. Но хотя слабее были телесно человеки, но дух их не ослаб. И молились они. И праведники и неправедники призывали к себе слух Господа Бога нашего. И плакали люди, отдавая на заклание родных и близких своих. Отдавали малое, чтобы спасти великое. В монастырях тайных епископы следили за небом звездным, чтобы не пропустить знак Господа о его возвращении. И копили силу воинскую, ибо верили: не позабыл Господь чад своих, а лишь дал испытание. И услышал их плач Господь. Глянул на поле гнева своего и содрогнулся, осознав, что не ученья плоды деяние его принесло, а усилило лишь Антипода древнего.
И восскорбел Господь. Низринул он на дно морское остров нечестивый, средоточие силы нечеловеческой. И изгнал созвездие Рогатого с небосвода небесного, лишив исчадий силы бесноватой. И восстали человеки в гневе и ярости великой. И низринули власть нечестивую. И пали твердыни нечеловеческие.
Но велика была сила Рогатого. И созвездие его, на ночном небосклоне пребывая, свет свой нечестивый силой Луны увеличивая, дарило мощь исчадиям богопротивным, ночь им отдав во владение. Но крепка память человеков. И ненависть их крепка. И потому бдят монастыри, за небом наблюдая. И ночное и дневное время вниманием своим уделяя. И непрерывно молятся братья монахи, Господу Богу хвалу вознося, дабы не оставил он силой защитников рода человеческого. А когда Полная Луна на небо восходит, силу исчадий чуждых увеличивая, и оружно готовы братья-рыцари мощь чуждую сломить.
Юный учитель увлекся. Но мальчишкам и девчонкам, что с открытыми ртами внимали лектору, до таких мелочей дела не было. Отправленные по зимнему безделью в монастырь, помочь прибраться, да чего там греха таить, и отъестся, они с открытыми ртами слушали нечто столь интересное, что забылся и холод на улице, и ежедневный урок, отнюдь не малый. Сейчас им было все равно. Перед ними разворачивалась история.
На сердце епископа потеплело. Вот оно, будущее. Эти дети будут знать. И знание свое передадут другим.
Тихо прикрыл двери. И застенчиво оглянулся. У лихих вояк, что стояли за спиной, лица были странные. Тоже слушали. Полезно такое напоминание. И просветление, и ненависть. Странно было видеть такое выражение на дубленых физиономиях кнехтов. Но приятно. Потому что люди. Так пусть в каждом растет искра Божья.
По коридору разнесся топот подкованных подошв. Странное выражение стёрлось с лица, сменившись привычной настороженностью. Двое крайних воинов резко развернулись, привычно уставившись в сторону бегущего поверх арбалетов. Остальные четверо прикрыли щитами.
Из-за угла коридора, рассеченного клинками света, бьющего из узких бойниц, показалась бегущая фигурка невысокого пращника. Разглядев стоящих, резко затормозил, перешел на шаг, выравнивая дыхание. Старательно чеканя шаг, подошел, хлопнул кулаком по груди.
- Доклад, месьор епископ.
- Говори, - клацнуло в ответ.
- Видимости стен штандарт барона Богуслава фон Бисмарка.
- Дальше.
- С ним три клети крытые на телегах.
- Командиру привратной стражи. Арбалетчики к бою. Встреча по обычному ордеру. Беги, - и уже своим. - К воротам.
Белый плащ привычно парил за спиной, зацепленный за заплечья дорогого доспеха. Стены коридора, освещенные то теплым огнем факела, то рассеянным светом дня, прорвавшимся сквозь узкие окна. Да что там окна, бойницы, стремительно неслись мимо закованных в верную сталь плеч.
- Что же добыл Богуслав? - вертелось в голове.
Домовит фон Бисмарк, и ревнив. По-воински ревнив. Долгие годы его семья сдерживала в этих краях натиск нечисти, и когда пришел Орден, как и все вздохнула с облегчением, но трудно отказаться от самовластия. И понимая пользу манора, фон Бисмарк, порой все же хмурился, выслушивая наставления месьора епископа. Не любил волколицый потомок оборитов посещать манор. Но возжелал. Зачем? Что заставило гордеца, в очередной раз отбившего натиск силы вражьей, самолично к сопернику примчаться, свой замок невесть на кого оставив.
У ворот уже сбили два жестких короба кнехты. Если что не так, телами запечатают раскрывшиеся ворота. Выиграют время, если не победят. Выиграют время для прихода Молящихся. И тогда... Нет в этих землях воинов, равных праведникам.
Земля тяжело дрогнула, это опустили подъемный мост, что одновременно и первые ворота. И как ей было не дрогнуть, из столетней лиственницы, выдержанной в морской воде, отчего это дерево приобретает крепость и тяжесть камня, набран мост. Там за стеной взревел рог. Как же, владетельный сеньор в замок соседа без музыкального сопровождения. Дурной тон. Даже здесь, за стеной, слышно было, как бухают в крепкое дерево подкованные копыта богатырских коней. Остановились. Натужно зашелестели хорошо смазанные звенья могучих цепей, поднимая тяжеленный мост. Месьор епископ знал, как неуютно сейчас себя чувствуют находящиеся в межвратном дворике. Знать, что на тебя направлены десятки арбалетных болтов. Отнюдь не приятнейшее из ощущений. Наконец с надвратной башней прогремело.
- Открыть внутренние врата.
И двое крепких воинов закрутили ворот, поднимающий засов, сделанный из полного ствола дерева. Тот замер в высшей точке и уютно улегся в четко подогнанные створы. И только тогда медленно и торжественно стали открываться ворота. Это только у дурного хозяина идут они с натужным скрипом, здесь же хорошо ведали цену тому самому мгновенью, которое отделяет жизнь от смерти. Не раз эти ворота отсекали лютую погоню. Мудрый знает, как много значит крепкая, хорошо смазанная дверь.
И во двор манора во всем своем великолепии въехал барон Богуслав фон Бисмарк, ярчайший образчик приграничного сеньора.
Народ в Приграничье груб и дик. И потому сеньор внушать должен почтение и страх. Почтение и страх барон фон Бисмарк внушил бы любому, и значительно более цивилизованному человеку. Закованная в сталь двухметровая статуя величественно восседала на огромном звероподобном жеребце, круп которого прикрывал обнимающий широкие, как миля, плечи плащ, известный во всем Приграничье. Из шкур волколаков был тот плащ. А ведь всякий знает, что, умирая теряет волколак зверское обличье, становясь человеком. С живых оборотней снимал шкуры на свой плащ веселый барон. Дик барон. Вот и сейчас мальчонку какого-то лесного перед собой усадил. Ну скажите какому южному сеньору в голову придет простолюдина в седло взять. И дружина сеньору под стать. Лишь четверо - рыцари, судя по доспехам и гербам, хотя дикостью веет от их бородатых лиц. Не остывшей яростью горели яркие голубые глаза. А остальные, судя по укрытым волчовками кольчугам из плоских колец, обориты. Те самые, что и во времена Горя не склонили свои жесткие шеи перед могуществом Врага. И странно было видеть их выбритые суровые лица в этом краю, где мужчины, кроме орденских братьев, не брили бороды.
Барон не глядя швырнул поводья и легко для такого великана спрыгнул с коня. Покачнулась мать сыра земля.
- Приветствие, - рявкнул столь мощно, что голуби, до этого мирно курлыкавшие на колокольне, сорвались с мест и заполошно замелькали в прозрачном зимнем воздухе. Барон вспомнил. - Благословите, месьор епископ.
- Да пребудет с тобой благодать Божья, - и скромно не добавил "чадо мое".
Не мал ростом был его преосвященство и могуч телесно, но юным оруженосцем казался на фоне этого великана.
- Благодарю, месьор епископ, - рокотнул барон и лишь тогда снял глухой шлем, вытянул в руке и массивный головной убор тут же принял кто-то из дружины. - Мои люди устали.
- Всем достанет гостеприимства под этими сводами, - лязгнуло в ответ.
Двое мужчин ревниво смерили друг друга взорами. Не терпит сила соперника.
- Будьте моим гостем, месьор барон.
- Почту за честь, месьор епископ. А пока... Порадую тебя, твое преосвященство, - четко вылепленных губ коснулась довольная улыбка.
- Может, пройдем в покои?
- Очень уж добыча редкая. Тяжело будет ждать, - яростные синие глаза глянули с неким вызовом.
- Тогда не томи меня, - не отступили перед небесной синевой льдисто-серые. - Поделись радостью. - Оглянулся, взгляд упал на давешнего вестника. Епископ не жаловался на память. - Медведко, беги к брату ключнику. Пусть сюда подадут вина. - И уже подошедшему дежурному офицеру, - Свиту разместить достойно.
И заметил, как довольно блеснули глаза барона. Польстил. Внутренне улыбнулся, представив, что бы сделалось с каким-либо южным грандом, назови он при том этих головорезов свитой.
- Отче, - и удивленно обернулся на барона. Слышать от этого забияки "отче". - А мне бы той настойки, что в прошлый раз. Этой, с мятой. - Жесткие складки на словно вырубленном лице великана вдруг разошлись и стал он тем, кем и должен был бы быть, кабы не нечисть. Двадцатилетним мальчишкой. - И с медом липовым.
Месьор епископ поздравил себя с победой. Маленькой, но все же. Никто не знает, в чем проявится слабость человеческая. Ну, кто бы подумал, что этот суровый воитель - сластена.
- Медведко!
- Месьор.
- Ты слышал, - и зазвенели по мостовой подкованные подошвы. Сам же отметил, что четверо в доспехах и четверка оборитов так и не оставили седел. Вопросительно поднял бровь.
- Добыча редкая, - ответил на невысказанный вопрос барон. - И надо ее под своды. Они и мертвыми не выносят солнечного света.
Глава
Девчонки-официантки в этом заведении привыкли ко всяким посетителям. Но эта троица была мало того, что авантажна до невозможности, так еще и обращала на себя разнообразием заказов. Вообще-то заявлено заведение как культовый пивной ресторан, так что пивными запросами здесь удивить кого-либо было трудно. Но вот количество принятого, внимание персонала на ранних гостях заострила. Широкоплечий бизнесмен, крепкую физиономию которого украшала старорежимная бородка скобкой, предпочитал темное пиво. При этом симпатию свою он выразил путем мгновенного употребления одной за другой полудюжины кружек означенного напитка, и сейчас хищно присматривался к следующей полудюжине, которую тащила на подносе симпатичная девчонка в форменной ресторанной одежде.
Лицо у девчонки было сосредоточенное, но лукавые заинтересованные взгляды на фаната темного пенного напитка бросать она не забывала.
Спутники бородача столь неистовой приверженностью к пиву не отличались. Тёмно-русый аристократичный молодой человек потягивал светлое пиво. Потому что он попросил тмин, его можно было бы принять за немца, но молодой человек вместо любимых этим народом сосисок попросил тараньку. Правда, колотить по краю стола полученной рыбой он не стал. Попросил подать ему уже почищенную. И с увлечением посасывал янтарные кусочки, с удовольствием запивая соленую вкуснятину свежим светлым пивом.
Второй спутник любителя пива вообще оказался предателем пивной традиции. И наслаждался чаем. Правда, с некоторой регулярностью разбавлял бархатный вкус хорошо заваренного чая пряной остротой прозрачного напитка из запотевшего графинчика. Означенный напиток он с удовольствием закусывал солеными огурчиками, которые, не смотря на всяческие запреты, принес с собой, и баранками, которые заказал здесь. Все трое устроились не за столом. А вдоль длинной столешницы, что тянулась вдоль огромного панорамного окна. Окно открывало прекрасный вид на пока еще не проснувшееся после зимней спячки море. Морю, как всегда было совершенно неинтересная точка зрения расселившихся по его краям людей. И оно спокойно накатывало свои длинные, ленивые волны на пока еще взъерошенный после буйных зимних штормов, пляж. Там, в голубой дали, среди множества волноломов пока еще не носились, радуя отдыхающих свежими бензиновыми ароматами и жизнерадостным треском бодреньких двигателей разноцветные водные мотоциклы и аппетитные надувные катера. Так что море радовало глаза наблюдателей относительной гладью. Успокаивало, так сказать, размеренностью.
И трое наслаждались не только кулинарными аспектами застолья, но и открывающимся перед ними зрелищем. Сами в свою очередь, являясь зрелищем для обслуживающего персонала.
Вот и теперь, когда шустренькая спортивненькая официантка доволокла до стола поднос с полудюжиной пива и начала сгружать и его на стол, первая кружка не успела коснуться массивным донышком темной отполированной столешницы, как была немедленно ухвачена бизнесменом и в прямом смысле слова перелита, извините за выражение, в широко раззявленный именно с этой целью, рот. При этом складывалось ощущение, что пиво не пилось, а именно заливалось в желудок. Прямо.
Бизнесмен довольно выдохнул, по-хулигански подмигнул засмотревшейся на фокус официантку, ухватил крепкими пальцами салфетку и с удовольствием промокнул губы.
- Силен,- одобрил тот, что потреблял баранки.
- Пиво достойное, - слегка стесняясь, пояснил бизнесмен. - Как осетинское почти.
- Дай-ка, - оживился любитель баранок. Ухватил кружку, одним длинным глотком продегустировал, прополоскав рот. И пробасил разочаровано. - Нет. Значительно жиже будет. Ленятся варить пиво. Ленятся. Концентраты сплошные.
Откинувшись на спинку высокого стула, с удовольствием окинул орлиным взором открывающую перспективу и довольно констатировал.
- Красота. И все же я думаю, что стоило разместиться там, - махнул он в сторону пирса на котором расположился летний ресторан, уже подававший признаки жизни. -. Простор голубой вокруг. Ароматы морские.
- Там не морем, там дерьмом пахнет, - пресек его мечтания Алексей Левонтиевич. И тут же ответил на недоуменный вопрос. - Прямо под рестораном труба главного коллектора в море выходит. На трубе сэкономили, до проектной длины не дотянули. Так что продукты жизнедеятельности этого прекрасного города, - обвел он кружкой вокруг, - с каждым приличным штормом возвращается обратно. Ну а поскольку зимние штормы завершились совсем не так давно...Так что, пожалуй, не стоит там наслаждаться свежим воздухом.
Отсалютовал кружкой, и пригубили пива.
- Похвально, - раздалось у них за спиной.
Собутыльники дружно развернулись. Мужчина, который столь профессионально очутился у них за спиной, на ниндзю походил в самой последней степени. Выше среднего роста. В плечах широкий, в талии основательный, пузатенький даже. В песочного цвета костюме, в белой рубашке без галстука. Мокасины в цвет костюма. Круглолицый, нос картошкой. Темно-русые волосы, уложенные в аккуратную прическу. Густая ухоженная борода. Он походил на купца средней руки, начала прошлого века. Такого, какими их показывают не в самых хороших фильмах. Вот только глаза. Хотя кто знает, какие были глаза у этих купцов средней руки, начала прошлого века. Вон, какую экономику без всякой экзальтации создали.
Так вот глаза у этого человека были серыми, как осеннее небо, спокойные. А взгляд ощутимо тяжел.
- Это похвально, когда гости нашего города так хорошо знают его.., - он запнулся.
- Подноготную, - с готовностью подсказал Алексей Левонтиевич.
- Историю, - не согласился мужчина. - Впрочем, разрешите представиться. Сергей Николаевич Алферов. У меня назначена встреча в этом ресторане. И поскольку других посетителей я не вижу, то имею все основания предполагать... - сделал он вежливую паузу.
- Вы совершенно правы, Сергей Николаевич, - вступил в разговор Илья Иванович, вставая со стула, - это именно по моей просьбе вас побеспокоили и попросили о встрече.
Уже описанный выше туалет Илья Иванович не поменял, однако непонятным образом выглядел как аристократ старых времен. Представительно, отстраненно и несколько угрожающе.
- Здесь - обвел он пронизанный весенними лучами зал, - условий для беседы не предусмотрено. Однако предполагая, что вы примете приглашение, - сразу расставил он приоритеты, - нами был заказан кабинет.
Кабинет быль небольшой, но очень уютный. Решенный в этаком изысканно-пиратском интерьере. И стол сервировали скорее в средиземноморских, чем в русских традициях.