Мне не раз приходилось слышать о том, как он сбежал с психушки, трое суток полз по обледеневшей земле, уходя от врагов, цепляясь культями за жидкую траву и отбивался палкой от волков, взяв ее в зубы, которые этого не смогли выдержать, и прочую дрянь. Хотя на самом деле, он был такой же, как и мы, солдат.
Только не просто солдат, а командир батальона. За это его и прозвали Батей.
Пальцев на его руках не было - это точно. Но случилось это не тогда, когда шла война. Вообще-то к культям он привык с детства, когда засунул случайно руку в заглохший мотор для того, чтобы "отремонтировать".
Относительно зубов, то они были у него, все в ряд, как один, только верхнее икло надломано. Но волки в этом не виноваты. Виноват Виталя - друг детства. Именно с его свадьбы Батя шел домой, "качаясь от ветра", и упал, поломав при этом зуб. Как у него это получилось, он объяснить не мог, но повод похмелиться появился самого утра, когда он разглядел в зеркале свою "цветущую" физиономию.
Самые острые языки рассказывали о его свирепом характере и буйном нраве, но уж я-то знаю, каким он был человеком...
- Че вылупился? Заходи, мы своих не трогаем! - рявкнул лысый детина, когда я приоткрыл полог палатки. И дело было даже не в том, что он сидел полуголый, а на его теле не было свободного места от татуировок, и не в том, что еще четверо парней в камуфляже, совсем обритых, как Котовский, выглядели по-бандитски не располагающе, и не в том, что в углу "стояли" чьи-то носки, а в том, что мне рассказали, что это за люди.
Но этих слухов мне хватило, чтобы от одного слова "армия" меня чуть ли не выворачивало наизнанку.
Это был спецотряд.
Спецотряд не потому, что здесь были опытные солдаты, прошедшие испытание боем, а потому, что в основном он состоял из матерых зеков, которым застрелить человека было все равно, что муху прихлопнуть. Тут царили свои порядки, свои законы, свой расклад, как говорил Головач.
Может быть, потому, что я задержался на пороге, разглядывая братию, меня сразу подняли на смех:
- Глянь, Череп! Да он нас боится! Иди-ка сюда! - приказал один и з парней, которого именовали Кот (это я уже потом узнал, что он, только завидев женщину, сразу становится похожим на мартовского кота).
Я не стал спорить, и, разувшись, подошел к Коту, который тут же отвесил мне такой фофан, что у меня даже рюкзак сплеча свалился, что вызвало бурю смеха.
- Да тебя без автомата на поле боя выпускать можно! - буркнул я, совершенно растерявшись.
"Я ему когда-то отомщу..." - думал я, выбрасывая из палатки "стоящие" носки. - От комаров спасаетесь?
Ребята совершенно не знали, как реагировать...
Новенький не только выдержал проверку, но и повел себя так, как будто жил тут уже много лет. Ну замялся немного в пороге, а кто бы не испугался? Все, кто приходили до него, через два или три дня сбегали в другую часть, а этот пришел, как хозяин, навел порядки, носки мои повыбрасывал...
Главное, на мою проверку фофаном еще никто так не реагировал - все драться лезли...Шутник...Надо сказать ребятам, чтоб его в рыцари произвели... Нет, он конечно, еще и не стрелял даже... Не то, что в людей, в мишень попадает не с первого раза... Да он врагов своими шутками замучает...Партизан... - думал Кот, зашивая берцы.
- Да, ребята, - война вам не зона, хотя что-то общее есть. А че? Тут хоть девушки есть, да Кот?
Кот вопроса не услышал, потому что строчил любовное письмо очередной Леночке или Верочке, мурлыкая себе что-то под нос.
- Да коли не из чего выбирать, так и эти сгодятся, - буркнул Череп, имея в виду двоих очаровательных (среди камуфляжей и автоматов это были действительно прекрасные существа) девушек - медсестру Люду и поварешку Валю, которые были ребятам сестрами, мамами и женами по совместительству.
- Слышь, малый, как твоё фамилиё? - это уже ко мне обратился ко мне.
- Маслов, - ответил я, зная, что за этим последует присвоение мне какой-то клички, как это водится в таких кругах.
- Маслов? Маслов!.. Слышь, Череп! - Головач смеялся, схватившись за живот и хлопая по "полу" рукой, - Маслов!
- Да ну тебя, - я отмахнулся. Хотел было послать, да потом вспомнил, что с этими ребятами шутки плохи.
Вообще они были неплохими, если взять каждого в отдельности. Но ведь человек познается в коллективе, а эта группа не внушала доверия ни с первого раза, ни потом.
Головач - неплохой малый. Малый - это только относительно роста, на самом деле же он был видной фигурой (после Бати, разумеется) и пользовался авторитетом у всего лагеря, где, хотя и было около полсотни человек, но все-таки это было ближайшее в радиусе более 400 км более-менее позитивно настроенное к общению с такими, как я, общество.
С тех пор мое погоняло было "Масол", к чему мне привыкать особо не пришлось, поскольку почти такая же "кликуха" у меня была в школе, хотя там меня звали, в общем-то, Масло.
- Ану-ка, стройся, мать вашу раз так! - Батя орал так, что вороны, с хриплым карканьем попрыгали с веток, чуть не поломав при этом шеи.
Лагерь спал, хропя, кряхтя, сопя и хрюкая во сне, что, в принципе, было самым обычным делом. Рассвет еще только-только загорался, и в его красно-фиолетовой дымке силуэт орущего Бати казался еще страшнее.
- Подрывайте свои задницы, хрюкалы долбанные! Харэ дрыхнуть, вставать пора, дятлы бронзовоголовые! Ох...ели совсем! - попытался он вытянуть за ногу кого-то из первой попавшейся палатки. Поднимай свою ж...! - его голос звучал, казалось, повсюду.
Такие подъемы были не редкостью, поэтому все привыкли к такому раскладу, но сегодня комбат был чем-то особенно рассержен, в чем мы уверились, прослушав получасовую лекцию на тему "Какие же вы все хорошие ребята", а также поняли, что так или иначе, Батя знал всех наших родственников вплоть до седьмого колена, в чем, в принципе, решили не сомневаться, по крайней мере, вслух.
Но сегодня командир был расстроен - какой-то очень нехороший человек украл у него карту и он очень на него зол, и если этот человек сам признается, то ему ничего не будет. Почти...
В ходе этого "почти" человек вспоминал не только всю свою жизнь, но и то, откуда и насколько близко Батя знал всех его родственников. Я, конечно, через это не прошел, будучи, грубо говоря, под протекцией "верховного судьи" батальона, но того, чего мне рассказывали, хватило с лишком.
- Я ж не знал, что она такая важная... - ныл носатый паренек, которого дразнили то ли Шнобелем, то ли Шнобаком, что ни для кого не было принципиальным.
Ему сейчас было несладко. Горько не могу сказать, потому как это слово у меня ассоциируется со свадьбами, да и для Бати, видно тоже - доселе со своим зубом ничего сделать не может, а еще с серкой (это я уже снова о себе), которую мне почему-то нравилось в детстве доставать из ушей (своих, конечно).
Масол! - дурная привычка Черепа выдергивать человека из состояния воспоминаний меня раздражала, однажды мы с ним даже подрались и ходили, украшенные бланжами, как индейцы племени мачао (не знаю, есть ли такие...).
- Я тебя слушаю внематочно, - решил я не утруждать себя повышением коэффициента IQ своего опонента, тем более я сомневался в наличии у Черепа серого вещества.
- Ты белены обнюхался? Вматочно я и сам могу... - хихикнул он, - ты мне лучше расскажи, что Батя Шнобаку приготовил?
Не успел я ответить ему что-либо, как услышал крик. Орал вышеупомянутый солдат. Его уже вывели из палатки главаря и привязали к сосне - что-то типа средневекового наказания и били палкой, толщиной в три пальца.
Подняв руку, главарь глянул на парня.
- Достаточно. Отвяжи его, - кивнул он его соседу по палатке, - в следующий раз наказание будет суровей.
Куда уж, - подумал я, глядя на парня, который даже морщиться от боли не мог, не то, чтобы самостоятельно передвигаться.
- Зря вы так, - переступив полог палатки, начал было я.
Батя оглянулся, на миг сверкнув свирепыми глазами, но тут же опустил их.
Когда он их поднял, я увидел в его глазах слезы.
- Что? Что?.. - не понял я, - болит что-то?
- Болит... - вздохнув, ответил он.
- Где? - подскочил я к нему. Еще не хватало, чтоб Батя заболел. Тут такие беспорядки начнутся...
- Тут! - комбат показал рукой на грудь.
- Так, может, я за валидолом...
- Сядь, - устало перебил меня командир, - душа у меня болит. Ты думаешь, я извращенец какой? Не отвечай, - я было хотел что-то сказать, - а я... Эх, если б ты, малыш, знал...
Он всегда называл меня малышом, несмотря даже на то, что служить мне оставалось четыре месяца.
- Я же сам их боюсь, - как будто сбросив всю свою грозность и мощь вместе с фуфайкой, говорил Батя, разглядывая меня через гранчак.
Я тоже, признаться боялся своих "коллег", но слышать это от Бати... Признаться, я испугался. Если он их боится... Наверное, это просто переутомление.
- Ты, наверное, думаешь, Батяня хватанул лишнего, вот и плещет...Нет, малыш, - подливая по стаканам, он отрицательно покачал пальцем, и, глянув на кого-то за моей спиной, громовым голосом сказал: "Выйди! Не видишь, я занят!", - ты не прав. Ты думаешь, я бессмертный? А я обычный мужик! Я ж учителем в школе работал. Только потом с директоровой женой... того... Давай за ее здоровье! - вытерев усы, он продолжил, - это директор постарался... А у меня ведь даже детей нет...
Ты знаешь, сколько я тут? А, не знаешь... Я тут уже больше восьми лет парюсь. Ты думаешь, сколько мне лет?
- Сорок, - ответил я, и тут же добавил, - пять, - глядя на его лицо, которое исказила гримаса.
- А мне, малыш, завтра тридцать три...
Я удивленно глянул на него. Шутит? Конечно, на тридцать три он никак не тянул. Глядя на него, можно было дать спокойно все пятьдесят, но я как-то постеснялся.
- Видал? И никто не знает, кроме постоянного состава, конечно - поваров, то есть. А мне еще полгодика бы дожить, и - привет, свобода! Это они меня таким сделали. А все почему - страх...Давай! - снова подняв стакан, он махнул, не глядя.
Утро выдалось как никогда хорошее.
Солнце светило и грело не по-осеннему тепло, ветер легко качал кроны деревьев, что росли невдалеке, и тут же, бросив эту заботу, прыгал на облака и творил с ними такие чудеса искусства, что никакому архитектору и не снились, а птицы, которые нашли-таки просыпавшуюся крупу, летали над ней небольшими стайками, посекундно оглядываясь, как воришки.
Подогревало еще и то, что скоро дембель. Осталось каких-то десять дней...
Ближе к полудню золотой диск поднялся еще выше, из-за чего солдаты вылеживались в палатке, выбросив наружу только голые ноги, иногда махая ими, отгоняя назойливых насекомых.
Пиво, выпитое с утра, начало давить изнутри с такой силой, что не оставалось ничего иного, кроме как выбраться наружу и проведать ближайшие кусты, находящиеся метрах в 50 от разбитого нами лагеря. Но так, как пиво пил не только я, с "подарками" в лесную чащу, как медведи, из палатки также выбрались Маугли и Кот.
- Денек просто чудный! - Масол смотрел на облака с восхищением поэта.
- Он, конечно, не дурак, а просто романтик... - Это я добавляю от себя, - Маугли смотрел на Кота, который вполне разделял взгляды Масла.
Кот что-то пробормотал в ответ, я не расслышал, потому что разглядывал малого. Как-то не мог я привыкнуть к его кличке. Костомахой его надо было назвать, а не Маслом - у него ж мышцы хорошо развиты только на языке. А то! Столько бы разговаривать я бы не смог, даже если бы это жизни мне стоило. Хотя, кто его знает? Хорошо, хоть во сне молчит...
- Че орешь? - услышал я крик из-за куста.
Орал Кот. И орал недаром...
Из палатки Бати бежали двое, непонятной национальности и наружности, оглядываясь по сторонам.
Оружия никто из нас не носил, поэтому Кот орал нашим.
Батя был еще жив. Но жить ему оставалось недолго - большая рана зияла на его груди - именно там, куда он мне показал несколько месяцев назад.
- Батя! Батя, не надо! - я орал, словно сумасшедший.
Он открыл глаза. Эти слова ни за что не забуду не только я, они навсегда останутся в памяти тех, кто прибежал, успешно расправившись с убийцами. Но вряд ли они поймут их суть полностью.
- Ты был мне как сын, малыш. Передай ей привет и скажи, что я... я до сих пор... - откинувшись на подушку, он замер. Я держал его руку, боясь выпустить, и шептал, что все будет хорошо, что он сам передаст ей все, что хочет и не только передаст.
- Малыш, прости меня, - словно очнувшись, заговорил он, - и их тоже прости... Вы не правы, пацаны... - с этими словами он закрыл глаза и ушел...
- Я чё-то не понял, в чем мы не правы? - начал было Череп.
- В чем вы не правы?! - я чувствовал, что Масол вот-вот сорвется, - В чем? Тебе объяснить, или сам догадаешься? Или тебе, Кот? - он глянул на меня так, как смотрел Батя - уверено и в то же время беспомощно. Я не знал, что делать. А он заплакал. И начал говорить. Он говорил то, о чем я никогда не то, что не мог подозревать, а представить себе такого не мог. Как?..
- Он просил не говорить, но теперь ему пополам. Не могу сказать, что вы, ребята, хорошие парни. Зеки... Свои законы, свои порядки - да, Череп? А ему каково? ...Было... Да он потому таким жестоким с вами и был, потому, что боялся. Всего боялся - вас всех, своей слабости, своего страха...что ж вы сделали с мужиком...
Парень был невеселый.
- Ей, малый, дембель? - положив руку на плечо, спросил рыжий детина, по параметрам, как говорится 90*60*90 - и это только одна голова.
А он посмотрел на него как-то... Не знаю, погоны вроде сержантские, а взгляд, как у командира...
- Ты откуда такой невеселый? - осторожно спросил я.
- Слыхал о горячих точках?
- Строчник? - я все-таки удивился.
- Сколько ты мне лет дашь? - вдруг спросил он, пристально глянув на меня.
- Лет... - я немного замялся, 27... Не больше...
Он вытянул паспорт. Я присвистнул. Парню было 19 лет.
- Батя? - спросил я, увидев фото пожилого мужчины под корочкой паспорта.
Он посмотрел на меня с каким-то недоумением и, вздохув, ответил: